Наследие Елены Гуро еще по-настоящему не изучено. Неопубликованной остается значительная часть хранящихся в архивах стихов, прозаических текстов, писем, статей и т. д. Отдельные издания произведений поэта, появившиеся за рубежом в последние десять лет, недоступны широкому российскому читателю (например: Elena Guro. Selected Writings from the Archives // Stockholm studies in Russian Literature № 28 Stockholm, 1995 [публикуемые впервые стихи, прозаические миниатюры, статьи, письма, фрагменты из дневника М. Матюшина]. Елена Гуро. Сочинения // Berckley Slavic Specialities, California, 1996 [переиздание Шарманки, Осеннего сна, Небесных верблюжат; включены также публикации в журналах и коллективных сборниках]. Elena Guro. Selected Prose and Poetry // Stockholm studies in Russian Literature № 25 Stockholm, 1988 [публикация Бедного рыцаря, Дневника; тексты, печатавшиеся в периодике]), а книги, выпущенные в России, не дошли до него, поскольку были изданы весьма скромными тиражами (см.: Елена Гуро. Небесные верблюжата. Ростов-на-Дону: Издательство Ростовского университета, 1993: [Небесные верблюжата, Бедный рыцарь, Стихи и проза (далее — Гуро 1993)]. В этой книге, в целом интересной и содержательной, дополненной статьями ее составителя Л. Усенко о русском импрессионизме, высказываниями современников Е. Гуро о ее творчестве и воспоминаниями М. Матюшина, помещен — как принадлежащий Елене Генриховне — рисунок Давида Бурлюка из Садка судей II; кроме того, Л. Усенко перепечатал из шведского сборника 1998 года (см. выше) текст Бедного рыцаря (БР) и примечания к нему, но без предисловия к БР, что делает невозможным расшифровать аббревиатуры и понять, чем руководствовались публикаторы при подготовке рукописи к печати. Елена Гуро. Из записных книжек. (1908–1913). СПб., 1997 (далее — Гуро 1997). Елена Гуро. «Жил на свете рыцарь бедный». СПб., 1999).
Книга «Избранного», выходящая в «Серебряной серии», не претендует на полноту (что потребовало бы издания тома втрое большего объема и другого формата), но имеет целью представить самые интересные и художественно совершенные, на наш взгляд, а, с другой стороны, наиболее характерные для Клены Гуро произведения.
Тексты приведены в соответствие с современными нормами орфографии и пунктуации, за исключением случаев, когда необходимо было сохранить особенности идиостиля автора.
Шарманка
Текст печатается по изданию: Шарманка. Пьесы. Стихи. Проза. СПб., 1909.
Выпуском этой книги заявил о себе как об издателе М. Матюшин (издательство «Журавль» опубликовало не только книги Гуро [были изданы Осенний сон и Небесные верблюжата], но и ряд «веховых» футуристических сборников [Трое, Рыкающий Парнас, оба выпуска Садка судей]; а также книги В. Хлебникова [Новое учение о войне и Время — мера мира], П. Филонова [Пропевень о проросли мировой], брошюру К. Малевича [От кубизма к супрематизму] и перевод книги А. Глеза и Ж. Метценже [О кубизме]). Как считали кубофутуристы, с Шарманки «началась революция в литературе» (см. Бурлюк Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. Письма. Стихотворения. СПб., 1994. С. 62).
Шарманка вышла в феврале 1909 года с обложкой и рисунками самой Гуро (кроме того, три рисунка были сделаны художницей Н. И. Любавиной; тираж 1200 экз.; с нотами канцоны — музыки к пьесе «Нищий Арлекин» — М. Матюшина). В 1914 году, после смерти поэта, нераспроданные экземпляры книги, со слегка измененной обложкой, поступили в продажу как «второе издание». В седьмом номере журнала «Русская мысль» за 1909 год была напечатана статья о Шарманке близкого друга Елены Гуро, поэта, критика, переводчика Варвары Малахиевой-Мирович — практически единственная полновесная рецензия на эту книгу, довольно подробная и обстоятельная.
«Милая, самой дебютантской неопытностью своей, и свежестью, и наивной принаряженностью, и брыжжущей сквозь манерность искренностью — милая, милая книга. Точно девочка-подросток впервые вышла на сцену — талантливая девочка, которой будут аплодировать за своеобразную прелесть голоса, улыбки, за юный жар интонаций, за прелестный контраст трагизма жизни <…> и детского доверия к жизни, очарованности ею, поцелуя каждой былинке, каждой вещи, каждому мигу.
<…>О ней, об этой книге, нельзя говорить: есть. Она вся im Werden.
Но о ней тем не менее хочется говорить, в ее будущее хочется верить.
Автор ее, конечно, женщина, и женщина, конечно, молодая. Она влюблена в жизнь, протягивает к ней руки, как дитя <…>. Есть страницы, они полны лесной свежестью, обвеяны очарованием природы и красотой невозвратимосги. „Да будет!“, — так озаглавлены лучшие страницы в „Шарманке“. На них печать несомненного влияния Кнута Гамсуна. Чувствуется также местами влияние и менее значительных писателей — Блока, Андрея Белого, даже Осипа Дымова… Но чувствуется и другое: как сквозь влияние очаровавших его душу писателей автор выносит свои собственные, своеобразные тонкие ростки, свои образы, свои слова. И аромат книги <…> все же своеобразный, хотя и робкий, смутный еще, но живой и влекущий к себе; так влечет только настоящий, живой цветок.
По форме рассказы напоминают симфонии Андрея Белого. Без начал, без конца.
<…> Пьесы в книге слабы.
Стихотворения, как и вся книга, интересны как попытки, как проба голоса, как наличность материала, из которого впоследствии выстроится нечто. К сожалению, автор, подыскивая образы, боясь, очевидно, больше всего на свете быть шаблонным, иногда пускает в ход неблагородный материал. Попадаются вульгарные сравнения, странные, безвкусно-нелепые образы. Но хочется верить, что это только поспешность, молодая неопытность, молодое доверие своей очарованности миром, для которой мир так хорош, что никакое слово, никакой образ не может уж показаться дурным».
В главе «Елена Гуро» книги Василия Каменского «Путь энтузиаста» (Пермь, 1958. С. 101–102) есть посвященные Шарманке страницы, свидетельствующие о том, как воспринималось творчество Гуро молодыми поэтами авангардной ориентации, еще только вступающими в литературу:
«…Легко дышалось при чтении книги Елены Гуро, и хотелось любить каждую каплю жизни <…>.
Когда мы с Хлебниковым восторженно поздравляли Елену Гуро с выходом в свет Шарманки, она волновалась:
— Вот если б меня так поздравляли критики. Но этого никогда не будет, как не будет ума и вкуса у наших критиков отличить меня от Вербицкой. Впрочем, что я болтаю — ведь им Вербицкая в тысячу раз ближе по глупости и пошлости.
Так, конечно, и было.
О Вербицкой писали, а о Елене Гуро тупо молчали, бойкотировали».
«Бойкот», о котором писал Каменский, был прерван лишь после смерти поэта. В 1914 году Н. Венгров опубликовал в «Современнике» заметку, посвященную анализу всех трех книг Гуро, вышедших к тому времени. Современные критики (Л. В. Усенко и некоторые другие) стараются подчеркнуть слабость и несовершенство Шарманки, ничего или почти ничего не говоря о том, что в ней, пусть еще не в окончательной форме, определилась вся Гуро будущих ее книг — с их особой стилистикой, лейтмотивами, наконец, главным героем (поэтом-мучеником-бедным рыцарем-светлым духом, принявшим на себя все земные страдания). Навряд ли и сама Елена Гуро считала первую свою книгу слабой, несостоявшейся; несовершенной — может быть. Она писала в своем дневнике лишь об ошибке Шарманки: «…„Песни Города“ — слишком в тщеславие, а не в творчество, — в блеск, а не в суть. В душе Творящей исправить» (Цит. по: Гуро 1997. С. 29). А в одном из писем Гуро обнаруживается такая запись: «Многие страницы „Шарманки“ суть желание показать, что многие предметы не так ничтожны, но прекрасны и одушевлены жизнью, в них скрытой. Отсюда — вовсе не случайно обращаюсь все время к неодушевленным предметам, но считаю, что раз созданы и брошены в мир предметы, они взаимодействуют уже как самостоятельные факторы. В каждой вещи есть ее душа, или вложенная в нее ее творцом, автором, или полученная ею из наслоений на нее окружающей жизни. Что-то на вещах остается от взглядов глаз, прикосновения пальцев, от наслоений эпох и времен» (Цит. по: Гуро 1993. С. 260).
«Говорил испуганный человек…» — это стихотворение не раз цитировалось писавшими о Гуро. Одни его приводили в доказательство принадлежности ее к лагерю футуристов, другие — в подтверждение обратного. Е. Лундберг был уверен в том, что Елена Гуро говорила о «беспорядке основном, о хаосе возникающего мировоззрения. Она не может до поры до времени уйти из этого хаоса, ибо всякий порядок кажется ей сном, уводящим от внутреннего роста и духовного бодрствования. Перестановка предметов, нарушение привычного порядка дневного мира вызваны необходимостью, все равно болезнь ли то, или благородная зоркость. Футуристы же очень наивно толкуют ее стихи, как приглашение переставлять слова, нарушать согласование падежей, лиц и чисел, вводить так называемые „чистые неологизмы“ претенциозно-тарабарского языка, мнящего себя <…> самодовлеющим» (Е. Лундберг. О футуризме // Русская мысль. 1914. Кн. 3. С. 21). Иванов-Разумник считал, что Гуро пыталась победить «вещь» путем «углубления символизма», от которого внутренне была зависима, но внешне пыталась откреститься.«…Е. Гуро хотела распутать „клубок вещей“ перетончением символизма, — писал он, — В. Маяковский хочет достичь этого же огрублением, нутряным „оревом“, истошным криком; Е. Гуро была вся в „романтизме“, в мистике, в теософии; В. Маяковский всему этому чужд, он „наивный реалист“, он надрывается от крика, чтобы сбросить „вещь“, сидящую на шее». (В кн.: Р. В. Иванов-Разумник. Владимир Маяковский. «Мистерия» или «Буфф». Берлин, 1922. С. 19).
Это и другие стихи Шарманки неоднократно сравнивались с ранними «урбанистическими» стихотворениями Маяковского. Интересно было бы также сравнить «переворот вещей» у Гуро с Журавлем Велимира Хлебникова (вторая часть поэмы при первой публикации имела заглавие «Восстание вещей»), написанным в 1909 году, его же драматическим произведением Маркиза Дэзес и некоторыми другими творениями Будетлянина.
Осенний сон
Текст печатается по изданию: Осенний сон. Пьеса в четырех картинах. СПб., 1912.
Книга вышла с обложкой и рисунками Гуро (на цветных вклейках — иллюстрации с работ М. Матюшина). В нее вошли одноименная пьеса в четырех картинах, стихи, а также несколько фрагментов и ноты скрипичной сюиты Матюшина Осенний сон, которую он посвятил «другу моему Вилли Нотенберг» — «умершему сыну» Елены Гуро, существовавшему лишь в ее воображении. В образе барона Вильгельма фон Кранца (Гильома) отразились черты характера и облик друга и ученика Гуро, художника Бориса Эндера.
Пьеса получила высокую оценку Вячеслава Иванова в рецензии, напечатанной в журнале «Труды и дни» (М., 1912, №№ 4–5) издательства «Мусагет»: «<…> Тех, кому очень больно жить в наши дни, она, быть может, утешит. Если их внутреннему взгляду удастся уловить на этих почти разрозненных страничках легкую, светлую тень, — она их утешит. Это будет — как бы в глубине косвенно поставленных глухих зеркал — потерянный профиль истончившегося, бледного юноши — одного из тех иных, чем мы, людей, чей приход на лицо земли возвещал творец „Идиота“. И кто уловит мерцание этого образа, узнает, как свидетельство жизни, что уже родятся дети обетования и — первые вестники новых солнц в поздние стужи — умирают. О! они расцветут в свое время в силе, которую принесут с собою в земное воплощение, — как теперь умирают, потому что в себе жить не могут, и мир их не приемлет. Им нет места в мире отрицательного самоопределения личности, которая все делит на я и не-я, на свое и чужое, и себя самое находит лишь в этом противоположении. Это именно иные люди, не те, что мы теперь, — люди с зачатками иных духовных органов восприятия, с другим чувствованием человеческого Я: люди, как бы вообще лишенные нашего животного Я: через их новое Я, абсолютно проницаемое для света, дышит Христова близость…
Но уловит ли читатель этот нужный всем нам образ? Как было запечатлеть свет, которого не могла сдержать земная форма, — веяние, проструившееся через почти безмолвные уста? Любовь сделала это, и спасла тень тени и легчайший след дыхания. Из искусства было взято для этой цели очень мало средств (и все же еще слишком много, ибо лучше было бы, если бы то было возможно, чтобы в книжках вовсе не чувствовалось художественной притязательности и ничего другого не было, кроме воспоминания и непосредственной лирики). В общем было верно угадано, что здесь нужно именно лишь несколько разрозненных почти несвязных штрихов. И эти несколько намеков и неточных приближений прониклись (и не искусство это сделало) — чудесным оживлением. И нежная тень милого вестника поселилась в нескольких душах, благодарных за эту розу с нечужой им отныне могилы».
Если для многих эта книга была, вероятно, «недостаточно литературна», то для писателей близких, созвучных Елене Гуро (в 1920-е годы было образовано издательство «Верблюжонок», где печатались книги «продолжателей Гуро» А. Владимировой, К. Маригодова, Н. Венгрова и Д. Петровского) Осенний сон был своего рода откровением, знаком того, что сама литература может стать иной, неброской внешне, но необычайно насыщенной «живой жизнью души»; может уйти в непредставимые глубины исповедальности и искренности. Писатель Осип Дымов назьшал эту книгу «девственной» и «крайне-крайне чистой» и считал ее «одной из самых интересных за последнее время». Он писал: «Вижу „эмоционализм“ параллельно „импрессионизму“; „кончики нервов вибрируют — тоньше, нежели перо“; „пьесы тончайшим образом тонки“; „многое и многое в ней (в книге — А. М.) трогает и волнует отсутствием литературности“» (Цит. по: Л. Усенко. Импрессионизм в русской прозе начала XX века. Ростов-на-Дону, 1988. С. 58).
Александр Блок, получив от Гуро Осенний сон называл книгу «Красивой» и обещал «читать ее внимательно» (письмо А. Блока Е. Гуро от 26 янв. 1912 г.; см. Л. Усенко, указ. соч., с. 43).
Велимир Хлебников принадлежал к числу тех немногих, для кого предназначалась и кому посвящалась книга, — «кто понимает и кто не гонит». «В „Осеннем сне“ слышится что-то очень знакомое, — писал он в письме Елене Гуро в январе 1913 года, — многочисленные верблюжата, долговязые чудаки, дон-Кишот, Тамара, ассирийские мудрецы, все это напоминает Лицейский переулок и желтое окошко.
В „Кузнечиках“ звучит легкая насмешка над другой мелькнувшей жизнью, но тут же дается ключ к пониманию ее и прощение ошибок и упрямства.
В скрипичной вещи М<ихаила> В<асильевича> вводится „живее“ вместо? (fortissime?). Заслуга и угол начала.
Рассеяны намеки на прошлое, и его волны льются со страниц книги, а в словаре оборотов и слов есть „они думают верное рыцарское слово“(слово самураев), а это очень важно по соображениям некоторым. Рисунок юноши-призрака, тонкого, как хлыст, украшает книгу <…> она дорога тем людям, кто увидит в ней водополье жизни, залившей словесность и прочтет знаки дорогого» (Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940. С. 364).
А. Закржевский писал: «…В своей драме „Осенний сон“ Гуро воссоздала бледный очерк чародея русской тайны — князя Мышкина, сколько любви и женственной глубины вложено ею в этот образ!.. Только один Вячеслав Иванов в заметке, полной удивительного понимания тайны Гуро, отметил ее книжку, эта заметка <…> является ключом доверия к дверям творчества преждевременно угасшей поэтессы» (Рыцари безумия. Футуристы. Киев, 1914. С. 138).
В одном из своих дневников 1912 года Елена Гуро оставила запись, дающую возможность оценить, как тонко Иванов и Хлебников — независимо друг от друга — почувствовали главную особенность книги: «В „Осеннем сне“ говорится не о том, что написано, а о некой необъятной лучезарной сути, заложенной под словами и кусками фабулы» (Цит. по: Гуро 1997. С. 70).
Небесные верблюжата
Сборник стихов, прозы и рисунков Гуро. СПб., 1914. Елена Гуро не успела полностью подготовить рукопись к печати. Окончательный подбор текстов осуществили Матюшин и сестра Гуро, Екатерина. Обложка сборника — по рисунку семилетней дочери Екатерины Гуро (Низен), Марианны Эрлих. Часть текстов и иллюстраций к ним печатались в сборнике «Садок судей И» (СПб., 1913).
Здесь Гуро — уже не на драматургическом материале, а в «симфонической» книге лирических миниатюр в стихах и прозе — решала практически ту же творческую задачу, что и в Осеннем сне: «Говорить слова, как бы не совпадающие со смыслом, но вызывающие определенные образы, о которых не говорится вовсе» (Цит. по: Гуро 1993, С. 32).
Небесные верблюжата — в отличие от прижизненных сборников Гуро — сразу обратили на себя внимание критиков и известных писателей. В. Маяковский, по свидетельству М. Горького, «весьма хвалил» эту книгу. В. Брюсов в статье «Год русской поэзии» отмечал «действительно художественные и проникнутые чувством страницы» Небесных верблюжат. Но все рецензии (В целом, положительные) носили отвлеченный характер, грешили поверхностностью, в то время как о художественных достоинствах и особенностях книги не говорилось вовсе или упоминалось вскользь. Вот что писал, например, в рецензии на Небесных верблюжат В. Ходасевич: «Русские футуристы считали покойную Е. Гуро „своей“. Может быть, и она сама, принимая участие в разных „Садках судей“, думала, что близка к ним. На самом деле это было не так. Легкая и радостная, всего больше любившая ветер, свободу, море, порой умевшая чувствовать тихие ласки повседневности, она душой была бесконечно далека от унылого и духовно немощного российского футуризма, этого детища скуки, безверия и повального эстетизма. „О, полной чашей богато ты, сердце, во все поверившее!“ — восклицает Гуро и хотя бы одной этой фразой раз навсегда отделяет себя от тех, с кем сближал ее разве только литературный возраст да общая непризнанность. В самых приемах ее письма очень уж много влияния симфоний Андрея Белого и некоторых стихов Блока, чтобы можно было говорить об исключительной новизне ее творчества. В ее прозаических и стихотворных набросках, незаконченных, неуклюжих, как излюбленные ею верблюжата, — чувствуется душа, пожалуй, слегка надломленная, но живая, порой даже слишком, даже болезненно впечатлительная. Ее дарование несомненно, но оно до такой степени не успело оформиться, что даже трудно судить об его размерах, о том, что вышло бы из Гуро, если бы ранняя смерть ее не постигла. Несомненно одно: с футуристами она разошлась бы скоро: для них она была слишком настоящая» (Русские ведомости, 1915, 14 янв.). А сотрудник Известий товарищества М. О. Вольф вообще утверждал, что книга Небесные верблюжата «смешна и ненужна», хотя и соглашался, что в ней «есть несколько вещиц, которые остаются в памяти» (1915, № 6. С. 98.).
Для Небесных верблюжат характерна фрагментарность, «свободный» стиль, позволяющий стихам плавно переходить в прозу — и наоборот (в одном из своих дневников Гуро записала: «Вольные ритмы. Проза в стихи, стихи в прозу. Проза — почти стихи»; цит. по: Гуро 1998. С. 32), неяркие тона, «пастельная» окраска слов, взаимопереходы звука и цвета, единство музыкальных, пространственных и световых ощущений, некоторая зыбкость и как бы постоянная неокончательность повествования, дающая почувствовать ход времени и его замедление в этих коротких лирических миниатюрах.
Газетное объявление — фрагмент был впервые опубликован в «Садке судей II» (СС II). С. 67, (СПб., 1913) в составе цикла «Небесные верблюжата», имевшего общее посвящение: «Посвящается Ольге Громозовой».
Громозова-Матюшина Ольга Константиновна (1885–1975) — писательница, мемуаристка; третья жена М. В. Матюшина. В СС II шестая строка снизу: «— А как же бедных бедных верблюжат…»
На еловом повороте — СС II. С. 68.
Этого нельзя же показать каждому? — СС II. С. 68.
«Как мать закутывает шарфом горло сына…» — впервые в сб. «Трое» (ТР) С. 71–72, (СПб., 1913). Пунктуация и разбивка на абзацы — по ТР.
Весна, весна! — СС II. С. 69.
«О, полной чашей богато ты — сердце…» — СС II. С. 69.
«Раздумья — возвеличенные одиночеством…» — СС II. С. 69. (без 3-го и 4-го абзацев).
Протори — издержки, расходы (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 2000. Т. 3. С. 518; далее — Даль 2000).
«Венчанная елка все мчится…» — СС II, без первых трех строк.
«Я глуп, я бездарен, я неловок…» — СС II. С. 70. 15 сн.: «не могу выучиться ездить на велосипеде».
У песчаного бугра в голубой день — СС II. С. 72.
«Развеваются зеленые кудри на небе…» — СС II. С. 74.
«Ветрогон, сумасброд, летатель…» — СС II. С. 74.
«Поклянитесь однажды здесь, мечтатели…» — СС II. С. 74.
Бальдер [др. — исл. Baldr— «господин»); Бальдр — в скандинавской мифологии юный бог из асов, любимый сын Одина и Фригг; олицетворяет творческие силы природы. Бальдр погибает от ветви Омелы, вложенной хитроумным Локи в руки уже слепого бога Хёда.
«Разложили костер на корнях…» — СС II.
«Когда он уже слег…» — Алонзо Добрый — Алонсо Кихано по прозвищу «Добрый», герой романа Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский».
«День сквозь облако — дюна…» — Сойма — одномачтовое палубное судёнко, на Ладоге и Онеге (Даль 2000. Т. 4. С. 246).
Июнь — ТР. С. 92.
«От счастья летнего рождаются слова!..» — СС II. С. 76.
«Ах! какая лодка!..» — СС II. С. 76–78. (вторая часть фрагмента, стихотворная, имела заглавие «Лодочка»).
«Да здравствуют гордые калоши!..» — СС II. С. 79. (фрагмент назывался «Песня о славных калошах»).
«Эх ты! У тебя рубашка вылезла над поясам!..» — СС II. С. 79–80.
На песке — СС II. С. 80.
Тайна — ТР. С. 95. (в сб. «Трое» этот фрагмент содержал строку — между 1-ой и 2-ой строчками — «Это то, что земля их очень любит», — выпущенную в книге).
«Море плавно и блеско…» — СС II. С. 84.
«Дождики, дождики…» — СС II. С. 84.
«Струнной арфой…» — ТР. С. 94.
Июнь — СС II. С. 75.
Калевала — карело-финский эпос о подвигах и приключениях героев сказочной страны Калева; составлен финским фольклористом Э. Лёнротом на основе карельских, финских и ижорских рун, записанных от сказителей первой половины XIX века. Между стр. 13–14 сн.: «вечерняя сторона».
Июнь — вечер — СС II. С. 83.
Вечер — СС II. с. 83.
Молитва в серый день — СС II. С. 92.
Ночь — СС II. С. 92.
«Как флаг, как накрененный вымпел…» — СС II (без первого абзаца). С. 85.
Вдвоем — СС II. С. 85.
«Ты веришь в меня?..» — СС II. С. 86.
Адажио — СС II. С. 86.
Этюд молодой сосновой рощи над взморьем — СС II. С. 86–87.
«Спрашивал ты себя…» — СС II. С. 87.
«Гордо иду я в пути…» — СС II. С. 88.
Утро — СС II. С. 94–95; с датой: «С.-Петербург. Май 1911 г.»
«Выплывали в море упоенное…» — СС II. С. 82.
Розовый вечер — СС II. С. 82.
Сагамилья — дачная местность к югу от Петербурга, в Больших Ижорах, западнее Ораниенбаума (в одном из дневников Гуро писала: «Сагамилье — это местность у моря. С одной стороны к ней льнет море. Там золотые стволы раскидывают свое золотое вдохновение»).
«Наконец-то поэта, создателя миров, приютили…» — по утверждению Матюшина, в образе поэта «читается» Велимир Хлебников.
Норны — в скандинавской мифологии три сестры, низшие женские божества, определяющие судьбу людей при рождении. Отчасти родственны валькириям; аналогичны мойрам (паркам) из античной мифологии. «В широкий упорный пролет меж его глаз вошло честное небо и море. Широкий голубой взор моря…» — ср. у В. Хлебникова в стихотворении «В этот день голубых медведей…» (1919):
Весна — СС II. С. 93.
Слова любви и тепла — ТР. С. 89; с датой: «С.-Петербург. Май. 1911 г.» с. 116. Обещайте — ТР. С. 96. Печаталось также в Сборнике нового искусства, [Киев-Харьков], 1919.
Публикации в журналах и коллективных сборниках, тексты из архивов
В этот раздел вошли произведения Гуро, напечатанные в различных изданиях с 1905 по 1920 годы (не включен лирический фрагмент под названием «Тайна», публиковавшийся в сборнике «Трое») и не входившие в состав ее книг, а также тексты из архивов, изданные в последние годы.
Ранняя весна — первая публикация Е. Гуро. (Сборник молодых писателей. СПб., 1905. С. 119–125). В несколько переработанном виде этот рассказ напечатан в Шарманке под заглавием «Приезд в деревню».
«В белом зале, обиженном папиросами…» — впервые: «Садок судей» (СС I), (СПБ., 1910. С. 57). Название этого сборника принадлежит В. Хлебникову. Именно на страницах «Садка» впервые заявила о себе футуристическая группа «Гилея», в которую входила Елена Гуро. Вышел сборник в апреле 1910 года.; отпечатан на обоях в количестве трехсот экземпляров — «со странными рисунками и еще более странными стихами и прозой» (М. Матюшин. Наши первые диспуты // Литературный Ленинград, 1934,20 окт., № 53.). Стихотворение в СС I имело обозначение: Op. 1 (т. е. Opus — Опус — А. М.).
Детство — СС I (Ор. 2). С. 58. Патагония — область на юго-востоке Южной Америки, в Аргентине. Эри, Онтарио — озера в США и Канаде, в системе Великих озер, соединенные друг с другом судоходными каналами,
«…вожди гордых Павнисов…» — вероятно, имеются в виду индейцы пауни (ралупее) — группа племен, живших на территории современных штатов Небраска и Канзас.
Ветер — СС I (Ор. 3). С. 65. Печаталось также в Сборнике нового искусства. [Киев-Харьков]. 1919.
Недотрога — СС I. С. 67.
Утренние страны — СС I (Ор. 4). С. 70.
Камушки — СС I (Ор. 5). С. 73. (Елена Гуро коллекционировала различные камни, которые она собирала на Балтийском взморье и относилась к ним, как к живым существам, — о чем свидетельствуют ее дневниковые записи).
Финская мелодия — (СС II. С. 88). Стихотворение имело следующее посвящение: «Посвящается несравненному сыну его родины — Паси Яскеляйнен. Pasi Jaaskelainen» (1869–1920) — популярный финский певец и исполнитель народных песен. Ко второй части («Ты не плачь, не жалей меня, мама») в СС II — примечание: «на мотив» «Ala itki atini»: «Не плачь, мать моя родная». В стихотворении Юкко Ютейниса (Juoko Juteinis(1781–1855); (др. вариант транскрипции см. в Литературном энциклопедическом словаре 1987 г.: Якко Ютейни) «Lapsen Laulu leskelli»; дословно — «Песня ребенка вдове»), ставшем финской народной песней, первая строчка — «Ala itki atini» (см. комментарий к этому стихотворению в Stockholm studies in Russian Literature (Stockholm, 1988. № 25. Р. 106).
«Липнул к следкам песок…» — СС II. С. 96; с обозначением: «Посвящается М. М.» (т. е. Михаилу Матюшину — А. М.). В СС II имелась еще одна надпись, обозначающая время и место: «Апрель. Станция Тарховка». «Стихи Крученых пахнут новым лаком…» — о своем отношении к стихам Крученых Елена Гуро говорила в письме к нему, датированном весной 1913 г.: «У Вас, например, в пространствах меж штрихами готова выглянуть та суть, которой соответствуют Ваши новые слова». Крученых памяти Гуро посвятил стихотворение, напечатанное в сборнике «Рыкающий Парнас» (СПб., 1914).
Нежный дурак — СС II. С. 99.
Дача с призраками — СС II. С. 100.
Щебет весенних — сб. Союз молодежи, № 3 (СПб., 1913. С. 73); обозначена дата написания: «март 1913». — Последнее произведение Елены Гуро, опубликованное при ее жизни.
«„Не правда ли, у нас потолок из золота?“ — сказала сестра…» — сестра Гуро, Екатерина Генриховна (псевдоним Низен) (1874–1972), писательница, переводчик книги А. Глеза и Ж. Метценже «О кубизме» (СПб., 1913) и романа Г. Я. К. Гриммельсгаузена «Чудаковатый Симплициссимус» (М., 1924); выступала с рассказами в обоих выпусках «Садка судей».
«…они мне казались не то норвежскими, не то шварцвальдскими…» — Шварцвальд — горный массив на юго-западе Германии.
«…портретик незнакомого датского поэта…» — датский писатель Герман Банг (Herman Bang; 1857–1912) отправился в турне по России в 1911 году. В это время он был в нашем отечестве довольно известным и популярным автором.
Олли — возможно, имеется в виду Ольга Громозова (см. коммент. к НВ, с. 39).
Финляндия — впервые: ТР. С. 73.
Это стихотворение часто приводят как главный аргумент в споре и те, кто пытается доказать «футуристичность» Гуро, и те, кто придерживается диаметрально противоположной позиции.
Елена Гуро исповедовала принцип так называемого «относительного» словотворчества, основанный на особой ритмико-звуковой организации текста, углублении образности и эмоциональности стиха. В данном случае «картинка» (образ Финляндии) создается при помощи «музыкальных» средств (эвфонического подобия финской речи).
«Стихли под весенним солнцем доски…» — ТР. С. 74.
Шалопай — ТР. С. 75.
Из сладостных — ТР. С. 77.
«Нора, моя Белоснежка…» — ТР. С. 79. Появляющийся в дневнике Гуро «сын-дух» называет «Норой» свою «госпожу-мать». Возможно также, что Нора — сокращенное от «Элеоноры» (Бедный рыцарь) и «Элеоноры фон Нотенберг» (Осенний сон).
Моему брату — ТР. С. 80. Первая часть этого стихотворения вошла в «Историю госпожи Эльзы» (Бедный рыцарь).
Выздоровление — ТР. С. 82.
Скрипка Пикассо — ТР. С. 84.
Лень — ТР. С. 85.
Немец — ТР. С. 86.
Кот Бот — ТР. С. 88.
Кот Ват — ТР. С. 90. Печаталось также в Сборнике нового искусства, [Киев-Харьков], 1919.
Толокнянка — ТР. С. 91.
Полевунчики — ТР. С. 93.
Город — Футуристы. Рыкающий Парнас (ФРП). СПб., 1914. С. 75–76. См. также — с некоторыми разночтениями и без разбивки на строфы — в альм. «Очарованный странник». 1916. № 10. С. 1, - с обозначением даты в конце стиха: «Март, 1910».
«Возлюбив боль поругания…» — ФРП. С. 76–77.
Василий Каменский — ФРП. С. 78. Василий Васильевич Каменский (1884–1961) — поэт, прозаик, драматург; друг и соратник Е. Гуро. Наталья Сергеевна Гончарова (1881–1962) — выдающаяся русская художница.
Журавлиный барон — Очарованный странник. 1916. № 10. С. 2. (Фрагмент с таким названием включен также в книгу Бедный рыцарь).
Стихотворения в прозе — Пути творчества. Харьков. 1919. № 5. С. 81.
«Доктор Пачини вошел в хлев…» — Лирень. М., 1920. С. 3.
«Вы недовольны жизнью?..» — Лирень. М., 1920. С. 4.
Публикации текстов Гуро в Путях творчества, Лирени и Сборнике молодого искусства состоялись благодаря интересу к ее творчеству, возникшему у молодого «будетлянина», поэта Григория Петникова. Познакомили его со стихами Елены Гуро, вероятнее всего, старшие друзья Петникова — В. Хлебников и Н. Асеев.
Венеция Врубеля — этот и следующие за ним тексты Гуро из архива Пушкинского Дома (РО ИРЛИ) (Сквозное окошко, Махатма, «Молоденькая ель несет высоко, гордо свой крест…», «Старые исполины…», «Гадали над сиренями…», Бор, «Сегамилья страна края и склона неба…», «Сегамилья…», Сегамильский забор, «Еще есть очень важная для нас…», «Чашки мне китайской синьки…», Лесная вечерня) печатаются по изданию: Елена Гуро. Поэт и художник. 1877–1913 (Каталог выставки), СПб., 1994.
Венеция Врубеля — имеется в виду живописное панно М. А. Врубеля «Венеция».
Сквозное окошко — «…норвежские слова Сольвейг, Солыауг, Свангильд».
Сольвейг — персонаж знаменитой драматической поэмы Г. Ибсена «Пер Гюнт» (1867).
Свангильд — персонаж известной древнеисландской «Саги о Вольсунгах» и сатирической стихотворной пьесы Ибсена «Комедия любви» (1862).
Сольгауг — скорее всего, не от имени Solgauk; видимо, это слово тоже «ибсеновское», — из его более ранней и гораздо менее известной лирической драмы «Bryllupet paa Solhaug» («Пир в Сульхауге» (1856)).
Махатма.
Вильгельм (Гильом, Вилли, Алонзо Добрый, Буланка, Журавлиный Барон, Бедный Рыцарь и т. д.) — воображаемый «юноша-сын» и главный герой поэтического мифотворчества Елены Гуро.
«Гадали над сиренями…»
Мика — так называла Гуро М. В. Матюшина.
«Сегамилья страна края и склона неба…»
Сегамилья (Сагамилья) — см. коммент. к НВ. С. 99.
Северная тишина — этот и последующие тексты, хранящиеся, в основном, в РГАЛИ и Музее Маяковского (Ингеборга и Фритьоф и Этюды. (I)) печатаются по изданию: Elena Guro. Selected Writings from the Archives // Stockholm 1995.
Баллада — другой вариант текста (без двух последних строф и с некоторыми разночтениями) хранится в Музее В. Маяковского.
Пир земли. Сказка-поэма — другой вариант текста из архива Пушкинского Дома был опубликован Е. Биневичем в «Новом журнале» № 3. С. 77–78 и в книге Елены Гуро «Из запасных книжек» (1908–1913). СПб., 1997. С. 91–105.
Этюды к «Поэту» — наброски к «Песням города», вошедшим в книгу Шарманка.
Ингеборга и Фритьоф
Бальдер — см. коммент. к с. 47.
