Утоптанная копытами дорога, едва припорошенная снегом, бесконечно петляла, плавно огибая многочисленные холмы и предгорья. На обочинах, словно недвижимые стражи, одетые в белые одеяния, выстроились вековые сосны, величавые ели, оголенные, поникшие от нависшей на ветвях бахромы грабы и буки.
Погода была тихая. Безоблачное небо щедро усыпали бисеринки звезд. Молодая луна застенчиво освещала белый наст, бликами отражалась от него, заставляя сверкать серебром. Временами легкий ветер, негромко шелестя, пробегал по тракту и рисовал на снегу чарующие узоры.
Отдохнувшие за день кони бодро шагали вперед, изредка с опаской поглядывая на раскинувшееся у обочин редколесье, когда оттуда доносился печальный вой хищника. Слушая волчьи стоны, Долорис задорно хохотала и хлопала в ладоши — звери ее не беспокоили, уже с младенчества она стала бесстрашной. Да и дорога ее ничуть не утомляла, напротив, девочка постоянно выгибалась в руках вампира и с интересом глядела в разные стороны, запоминая удивительные картины природы, не желая упускать ни малейшей детали из проплывающих мимо пейзажей.
— Ух, верткая, — улыбнулся Батури. Долорис вновь изогнулась, чтобы посмотреть, как кони разбивают копытами блестящий, разлетающийся вокруг, как жидкое серебро, снег. — Можешь хоть минуту не дергаться?
Девочка все понимающим взглядом уставилась на вампира, разумеется, ничего не ответила, но вертеться перестала. Над трактом повисла сонная, тягучая пелена тишины, разрушаемая лишь цокотом копыт.
Анэт заметила, что на развилке Батури повел коня налево, на восток, хотя граница располагалась на западе, и, поравнявшись с вампиром, спросила:
— Куда мы едем?
Батури не ответил. Неприятное чувство, будто за ним наблюдают, закралось в сердце вампира. Услышав за спиной приглушенный шум, сменившийся орлиным клекотом, он резко обернулся и вгляделся вдаль. Но вокруг не было ни души, лишь ветер гулял по безлюдному тракту, закручивая снег небольшими смерчами.
— Почему мы едем не к границе? — не унималась девушка.
— Планы изменились, — пожал плечами Батури. — В Ллире есть одно дело. Если работа окажется толковой, я за нее возьмусь. Если нет, поедем по намеченному пути.
— Я не глухая и слышала, что сказал трактирщик. Но зачем тебе помогать какому-то наместнику?
— Начну по порядку. Во-первых, даже вампиру тяжко без денег, а герцог Ллир нам, непременно, заплатит из спасенной казны. Во-вторых, если наместник окажется человеком чести, я попрошу, чтобы его люди отконвоировали тебя к границе.
— Что? — от удивления Анэт невольно вскрикнула. — Хочешь от меня избавиться?
— Тоже мне новость. Конечно, хочу. И уже давно. Сама знаешь: без тебя и у меня, и у Долорис будет больше шансов сбежать от Каэля.
— Это… несправедливо.
— Ты меня удивляешь! — Клавдий наиграно расхохотался. — Ждешь от вампира справедливости? Я не рыцарь в сияющих доспехах на белом коне. Таких в Хельхейме уже не осталось. Я — кровожадный монстр.
Анэт ничего не ответила, отвернулась и, прижавшись к конской гриве, тихо заплакала. Батури не стал утешать девушку, хоть и знал, что она уже привязалась к Долорис, за короткий срок искренне полюбила ее, словно собственную дочь; знал, что в ней зарождаются нежные чувства к безжалостному убийце, который по необъяснимым причинам с материнским теплом ухаживает за ребенком; знал, что ей хочется остаться. Но Анэт должна была смириться с тем, что она — изгой, а ее участь — скорая гибель от магии «купола».
— Я… есть хочу, — все еще шмыгая носом, заявила девушка.
— Воздержание пойдет тебе на пользу, — обрубил Клавдий.
В целях предосторожности после кровавой трапезы, совершенной в последней деревне, ни Анэт, ни Батури не охотились вот уже три дня. Не желали привлекать к себе внимания. Но голод девушки с каждым днем становился все невыносимее.
— Ты Высший и можешь не питаться годами, а мне… мне нужна пища. Прошу тебя, давай заедем в какое-нибудь селение.
Батури скрипнул зубами. Из-за вечного голода спутницы они передвигались до невероятности медленно, и погоня, от которой удалось избавиться лишь благодаря везению, могла вновь напасть на след.
— У нас нет для этого времени, — уронил вампир. Услышав, как позади что-то ухнуло, он резко обернулся, но ничего, кроме пустынной, скрывающейся за холмами дороги, не увидел.
— Прошу, заедем в ближайшую деревню, — умоляюще протянула девушка. — Моя жажда… когда остаюсь с Долорис наедине, мне трудно сдержаться. Ты же и сам все понимаешь.
— Я понимаю одно, — зло процедил Батури, — до замка Ллир рукой подать, а устраивать бесчинства на землях лорда, у которого ищешь работы — дурной тон. Да и вместо найма можно получить осиновый кол в сердце. Штука, хочу заметить, неприятная даже для меня, а для тебя — так вообще смертельная.
— Но…
— Никаких «но»! В замке для тебя найдется пища. А до этого времени — терпи. Или тебе приспичило побыстрее сдохнуть? И на этот раз — окончательно?
— Зачем ты постоянно напоминаешь мне, что я мертва? — едва сдерживая слезы, спросила Анэт. — Ты же знаешь, мне трудно с этим смириться. И стоит мне хоть ненадолго забыть о том, кто я, ты тут же заставляешь меня вспомнить…
— Женщины! — выдохнул Клавдий. — Почему вы все одинаковые? Я это слышал от Алекто, теперь — от тебя. Вероятно, я обречен выслушивать от всех вампирш одно и то же.
— И вот опять. Ты снова напоминаешь мне о том, кто я.
— Ты забудешь об этом через минуту, — успокоил Батури. — С твоей-то памятью…
— С памятью у меня все в порядке…
— Да, конечно. Знаешь, я невольно вспомнил Ливуазье. Он всегда говорил, что у его пассий ужасная память. И на вопрос: «Что, все забывают?», он отвечал: «Нет, все помнят».
— И причем здесь это? — начиная злиться, спросила Анэт.
— Притом. Тебе пора забыть, что ты была человеком. Теперь ты — вампир. И буду я об этом говорить или нет — ничего не изменится. Но я могу тебя утешить: в этой ипостаси ты пробудешь недолго. Через две недели доберешься до границы, шагнешь за черту, и купол в мгновение ока превратит тебя в пепел. Аллилуйя! Конец мучениям! Больше ты ни о чем и никогда не вспомнишь. Но самое в этом деле приятное — мне больше не придется выслушивать глупые причитания.
— Я… мне надо тебе кое-что сказать, — помявшись, выдавила Анэт и надолго замолчала, то ли подбирая слова, то ли не находя в себе силы, чтобы сказать. Батури не торопил, и девушка в конце концов решилась: — Я не хочу умирать.
— Ты, милочка, несколько запоздала с желаниями. Ты уже мертва.
— Нет, я не хочу умирать… снова. Ну… в общем… ты же меня понимаешь.
Клавдий понимал. И прекрасно знал, с чем связано подобное решение. Раньше, до того, как в ее жизни появилась Долорис, Анэт чувствовала себя пустышкой, бременем для всех. Теперь все изменилось. Она нашла призвание в уходе за ребенком и не хотела расставаться с семьей, которую нежданно-негаданно приобрела.
— И что ты хочешь услышать? — Батури перегнулся в седле и посмотрел на Анэт холодным взглядом. — Что я с удовольствием возложу на свои плечи обузу, гибель которой убьет и меня? Что буду ходить с тобой, как с серебряным кинжалом у сердца? Ты этого от меня ждешь?
— Да, — уверенно заявила Анэт.
— Ха! Тебе что, понравилось быть монстром? Хочешь жить вечно и вечно убивать?
— Когда я стану Высшей, мне не понадобится много крови…
— Ты ею не станешь, — зло процедил вампир. — А если и станешь, то не раньше, чем через сотню лет. К этому времени на твоем счету будет несколько тысяч жертв. Ты разрушишь свою душу, потеряешь способность любить. Тобой овладеет ненависть. Ты сама станешь порождением ненависти…
Батури крепче обнял притихшую, будто вникающую в разговор Долорис и вдруг подумал, что не хочет для этого ребенка судьбы, которую напророчил Анэт. Не хочет, чтобы его кровная сестра становилась матерью нового вампирского рода. И это чуждое, человеческое чувство с каждым мигом крепло в сознании Клавдия. Он несколько минут ехал молча, глядя на Анэт взглядом, в котором уже не осталось злобы, скорее — сострадание.
— Однажды, — спустя долгую паузу, заговорил Батури, — я обратил в вампира свою возлюбленную. Ты уже слышала эту историю. И, несомненно, помнишь, чем она закончилась. Алекто стала кровожадным монстром. Не хочу, чтобы ты разделила ее судьбу.
— А я не хочу умирать…
— Да что ты заладила? Не хочу умирать, не хочу умирать… Пойми: ты уже мертва, тебя нет, тебя убили в Вестфалене еще месяц назад. Все. Твоей жизни пришел конец. Смирись…
За разговором Батури не сразу расслышал звуки шагов. На полуслове он замолчал, резко натянул поводья и развернул коня. К нему быстро приближался одноногий, горбатый старик с клюкой в руке. И, несмотря на увечье, он был так быстр, что Клавдий сразу понял: перед ним не человек.
— Куда путь держите, странники? — спросил убогий и щербато улыбнулся.
Вампир внимательно посмотрел на незнакомца и немало удивился, разглядев его ауру, совмещавшую элементы и человеческого, и божественного начал.
— Не твое дело, нелюдь, — наконец, догадавшись, кто перед ним, сказал Батури.
— Ты меня раскусил, вампирчик. Да я не сильно-то и скрывался. Меня зовут Итимэ, и я покровительствую путникам.
— Рад за тебя. Иди, покровительствуй путникам, а нам твои услуги ни к чему.
— Так уж ни к чему? — хитро сощурился дух дорог. — Не каждого вампирчика пустят к герцогу Ллир. Не откажешься от попутчика, который представит тебя лично благородному лорду?
— Язык у меня не отсох, и представиться я смогу без чужой помощи.
— Ты все ж таки заблуждаешься, вампирчик. Помощь тебе будет очень даже кстати. Коль уж не в разговоре с лордом, так в ином. Ведомо мне: ищет тебя твой прародитель. И будь уверен: найдет. Ежели не по следам, то по магии клинка, что ты носишь на поясе. Эх, как все ж таки глупо держать с собой вещь, связанную с тем, от кого убегаешь. Твой кинжал — сигнальный маячок. Выброси его, а лучше — отдай мне. Я сумею о нем позаботиться.
— О! Искренне благодарю за такое заманчивое предложение, но я уже говорил, что не нуждаюсь в помощи. Впрочем, как и в попутчике. Так что, будь добр, избавь меня от своего присутствия.
— Ну, не нуждаешься в помощи, и ладно. А с тобой я все ж таки прогуляюсь. Вместе и дорога веселее. Поговорим?
— Лучше помолчим, — оскалился Батури.
— Ну, слушай тогда и молчи. Погоня идет у тебя по пятам. Священник, который продал паству за собственную шкуру. Он ведет за собой Каэля. И парнишка, невесту которого ты загрыз в Кодубах.
— Какая занимательная история! Прими мою глубочайшую благодарность, но глупцы, решившие мстить за своих возлюбленных, мне не страшны. А Каэль — со священником или без — все равно преследует меня. Так что ничего нового я не узнал.
— Выговорился? — дождавшись, когда вампир закончит, спросил Итимэ. — Тогда я продолжу. В моих силах помочь тебе. Сбить со стези путника для меня — проще простого. Каэль никогда не найдет тебя, будет плутать по дорогам, ходить кругами, но до тебя не доберется. Но за это я попрошу кое-что взамен…
— Не интересует, — не дослушав, сказал Батури.
— Ну, не будь столь категоричным. Ты же не знаешь, о какой услуге я попрошу. Готов поспорить, ты даже не заметишь, что чего-то лишился.
— Вы, духи, все одинаковые: попросите сущую мелочь, а потом эта мелочь обернется катастрофой. Я сказал: «Нет». И на этом разговор окончен.
— Что ж, бывай. Но напоследок дам тебе дельный совет: иди на запад. Там ты встретишь свой рок, а не в замке Ллир.
— С каких пор дух дорог стал прорицателем? — усмехнулся Батури. — Твое дело — защищать путников от грабителей, не более. Не тебе давать мне советы, не тебе помогать мне. Подумать только! Ты решил тягаться с Перворожденным? Да Каэль превратит тебя в нежить, наплевав и на твою бестелесность, и на божественное начало.
Клавдий обернулся, чтобы посмотреть на Итимэ, но дух уже исчез, растворился в воздухе, будто бы его и не было вовсе.
— Треклятые покровители! — сплюнул Батури и тут же умолк, заметив, что Долорис уснула.
— Наверное, мы приехали, — подала голос Анэт.
Батури оторвался от созерцания ангельского детского личика и посмотрел вдаль, где над полосой горизонта вздымались длинные, как кавалерийские пики, шпили башен. Подъехав ближе, вампир рассмотрел изящное, украшенное вычурной лепкой основание замка, окруженное невысокой, совсем не приспособленной к осадам, крепостной стеной.
Долгие годы мира и рабского повиновения некромантам сделали людей беспечными, и вместо громоздких, воинственных крепостей, зодчие выстраивали красочные, пестрящие убранством дворцы. Пора войн закончилась. Пора бунтов и попыток отстоять свободу — тоже. Люди, руководствуясь меньшим из двух зол, приняли рабство как образ жизни, согласились на роль домашнего скота в хозяйстве некромантов. Их не за что было винить. Они выбрали сытость и покой, но ради этого продали души.
По мере приближения все заметнее было запустение, которое коснулось замка. Покрытые мхом стены обветшали, кладка местами обвалилась, вычурная лепка посыпалась и зияла провалами, от многочисленных статуй остались лишь уродливые обломки. Видно было, что долгие годы рука хозяина не притрагивалась к заброшенным владениям. Теперь никого не заботила судьба некогда красивого здания. Да и торная дорога уводила прочь от замка, убегала в лес, где расположилось крупное поселение.
Проехав мимо давней вырубки и заброшенной лесопилки, Батури и его спутница оказались в деревне. В предместьях дома стояли впритирку. Были они добротные, с новыми крышами и ухоженными подворьями. Ближе к центру размещались более старые, видавшие виды постройки, которые помнили, вероятно, даже людскую власть и друидов. К ним прикоснулось неумолимое время: стены из почерневших дубовых бревен покосились, стрехи обвалились, крыши украсились многочисленными латками.
Клавдий издали увидел резиденцию герцога. Это было огромное рехэтажное здание, обнесенное невысокой изгородью. Выстроено оно было сравнительно недавно, о чем говорили светлые, все еще пахнущие лесом доски, из которых была сколочена ратуша. У ворот, подремывая, стояли два стражника в длинных заячьих шубах с бердышами в руках.
Не желая раньше времени показываться на глаза, вампир повел коня в в сторону.
— Не хочу, чтобы наместник видел нас вместе, — объяснил он. — Оставлю тебя и ребенка в каком-нибудь доме.
На удивление жители деревни оказались весьма гостеприимными. Несмотря на глухую ночь, вампиру открыли двери в первом же доме. Перед ним на пороге застыли трое. Немолодой, начинающий седеть мужчина с морщинистым лицом и спутанной, нечесаной бородой. Совсем еще юный мальчишка с бегающим, любопытным взглядом. И широкоплечий парень, возраст которого из-за усов, бороды и густых волос, невозможно было определить. Лицо его было усыпано заживающими язвами, оставшимися, видимо, после оспы.
— Доброй ночи, хозяева, — склонил голову в полупоклоне Батури. — Примите гостей на ночлег.
— Милости прошу, — добродушно сказал отец семейства, отходя от двери и взмахом руки приглашая войти. — Вы уж не обессудьте. Живем мы небогато, окромя кухоньки да спальни комнат не имеем. Но гостюшкам всегда рады. Селитесь в сарае. Там не топлено, но гуртом не замерзнете.
Двое парней стояли неподвижно, с интересом всматриваясь в бледное, аристократическое лицо Батури, и изредка украдкой поглядывали на прелестную девушку, так, чтобы гость не заметил этих мимолетных взоров и не принял любопытство за невежество.
— К холоду мы привычны, — сказал Клавдий. — Можно ли в сарае разместить и коней?
— Можно, чего ж нельзя? Но коней вам самим обиходить придется.
— Проблемой не станет, — улыбнулся Батури, косо взглянув на эстерский круг, висевший на стене, и на деревянный алтарь под узорчатым балдахином, который стоял у входа в соседнюю комнату. Символы веры были нестрашны для Высшего, но Анэт могла выдать себя, слишком слаба она была как вампир.
Хозяин посмотрел на озадаченного Клавдия и, видимо не так истолковав причину волнения, перевел взгляд на младшего сына.
— Вил, проведи гостей. А ты, Мальком, подсоби с животиной…
— У нас своенравные кони, — заметил Клавдий, не желавший проходить мимо алтаря. — Мы проведем и позаботимся о них сами.
— Что ж, воля ваша. А ты, Мальком, все же подсоби гостюшкам. Путник…
— Клавдий, — уточнил вампир и кивнул в сторону девушки. — Это Анэт, моя жена, и Долорис, дочка.
— Меня Арнадием звать. Младший сын мой — Вил, а старший — Мальком. Так вот, Клавдий, ежели с дороги не устал, так загляни ко мне, выпьем браги, поговорим о том, о сём.
— Непременно, — сказал Батури, выходя из дома.
Расположившись в сарае, перепеленав Долорис и дождавшись, когда спутницы уснут, вампир вернулся в дом, где его уже ждали Мальком, накрывающий на стол, и Арнадий, несущий из погреба кувшин с ароматной медовухой.
— Голоден, небось? — усаживаясь и приглашая гостя к столу, спросил хозяин.
— Благодарю, но дорога вымотала так, что кусок не лезет в горло. Лучше выпьем, — сказал Батури, берясь за кувшин с медовухой и наливая.
— За тех, кого с нами нет, — взгрустнув, уронил Арнадий и, не чокаясь, выпил. — Вышло так, что жена моя от оспы померла этим летом. Старший вот тоже оспой заболел, вместе с матушкой-то, да выдюжил, а она болезнь не осилила. Мир ее душе…
— А где младший? — спросил Клавдий, вновь наполняя кубки и искоса глядя на изуродованное оспой лицо Малькома.
— В кровати, где ж еще? Ночь на дворе, а днем дел невпроворот.
— Что ж, не буду отвлекать вас… — вставая, начал было Батури, но Арнадий его остановил:
— Да ты сиди, сиди, гостюшка. Странники у нас нонче в диковинку, а новости из мира узнать для старика всегда приятно, — Арнадий улыбнулся доброй, теплой улыбкой и разгладил кудлатую бороду. — Что говорить, не часто к нам путники захаживают. Раньше, бывало, толпами ходили, а теперь торговли нет, большак опустел. Война, чтоб ее проклятую… При некромантах-то нам хорошо жилось, а нонче в Ллире одни только банды и ошиваются.
— А как же наместник? Неужели все терпит? — заинтересованно спросил Батури.
— А что наместник? Он им все спускает с рук. Ему-то что, они его не трогают — да и ладно. Недавно так он их и вовсе воинами своими назвал. Но какие ж они воины, ежели выглядят, как головорезы, и ведут себя так же — бесчинствуют сплошь да рядом. Нет нонче жизни. Поскорей бы некроманты навоевались, да вернули нам прежнюю власть…
— Да, странное время, — поддержал отца Мальком. — Кто-то от некромантов бежит, а мы их ждем, как спасителей. Что ни говори, хорошо там, где нас нет.
В дверь громко постучали.
— Ждешь гостей? — спросил вампир, нащупывая на поясе смерть Каэля.
— Дык, и тебя не ждал, — добродушно улыбнувшись, развел руками Арнадий, подошел к двери и открыл ее настежь, пропуская внутрь младшего сына, трех верзил с мечами наголо и двух священников в рясах со знаками Эстера.
— Значит, в кровати младший… — хищно оскалился Батури и молнией рванулся с места, но тут же рухнул на пол, как подкошенный.
Священники раскрытыми ладонями плавно выводили в воздухе круги и нараспев читали молитвы, а Клавдий корчился на полу, чувствуя, что быстро теряет силы и проваливается в пучину забытья. Батури боролся, но магия эстерцев оказалась сильнее.
— Ты не серчай, милсдарь, — откуда-то издалека донесся виноватый голос Арнадия. — Не расскажи я о тебе наместнику, он бы всю семью мою вырезал.
Последние слова гостеприимного хозяина Батури уже не услышал — потерял сознание. В себя его привели несколько тяжелых пощечин и кадушка вылитой в лицо ледяной воды.
Обнаружив, что его руки надежно связаны за спиной, Клавдий даже не попытался освободиться. Встряхнул головой, чтобы мокрые пряди не нависали на глаза, и быстро огляделся.
Комната, в которой он оказался, была просторной и отличалась дорогим убранством. Бархатные драпри, скрывающие углы и визуально делавшие помещение округлым. Стол из красного дерева с фигурными ножками. Стеллажи, также из красного дерева, но более дешевой породы, с педантично выложенными, размер в размер, книгами. В центре комнаты — камин из цельного мрамора с филигранной лепниной в виде переплетающихся веточек дикой розы. В очаге, изредка ощетиниваясь снопом искр, полыхал веселый огонь, и лишь он освещал широкое пространство кабинета.
Над Батури, нависая, стояли два бритых наголо верзилы, одетые в потрепанные, видавшие виды кожаные туники. Сбитые кулаки, избыточно развитая мускулатура, широкие безбородые лица с пустыми маленькими глазенками олицетворяли идеал телохранителя для лорда средней руки. Это были бездумные машины, кроме драк и убийств не способные ни на что, но любящие свою работу. И еще больше — деньги, которые за эту работу платят.
Чуть поодаль, скрываясь в тени, за широким столом сидел человек в дорогой котте из красного бархата, украшенной золотом и серебром, с пуговицами из отшлифованных до блеска рубинов. Его вытянутое, как дыня, лицо сильно раскраснелось от жара, исходящего от камина, из-за чего особенно выделялась белая полоска рваного шрама на левой щеке. Вальяжно развалившись в кресле, он обсматривал Батури и задумчиво ухмылялся.
— Развяжите его и убирайтесь, — не вставая, приказал он и, дождавшись, когда головорезы освободят пленника и покинут кабинет, продолжил: — Я Андре Ллир, властелин этих землях. Ты, братец, прости за нерадушный прием, но я не знал, кто ты. А в моих владениях ничего не происходит без моего ведома. Итак, ты — вампир, который пришел извести фурий. Не так ли?
— Не так, — ответил Батури, потирая запястья.
Он был свободен и, пожалуй, смог бы без труда свернуть наместнику шею, но это было слишком легко, чтобы оказаться правдой. У герцога, вероятно, имелся козырь в рукаве, и раньше времени, до того, как станет ясно, что именно это за козырь, Батури решил не рисковать.
— Значит, все зависит от платы, которую тебе предложат, — будто не услышав ответ, продолжал Андре Ллир. — Я не скуп, братец, уж поверь мне. Но казна… казна находится в замке. А эти фурии не дают мне покоя.
— Фурии — дети мести. Если они преследуют тебя, значит, у них есть на то основания.
— Вижу, братец, ты не из тех, кто идет вслепую. И к деревенским заглянул, чтобы все выведать. Что ж, я расскажу, как все было. Мой дед, мир его душе, был в общем-то неплохим малым, но водился за ним один грешок: он воровал из соседних деревень молодых девиц, бесчестил их, а затем убивал. Никто не мог найти на него управу, уж больно грозная за ним стояла дружина. Все предпочитали молча терпеть его выходки, пока моему предку не вздумалось изнасиловать и казнить дочь ведьмы. Тут-то ему не поздоровилось. Колдунья наслала на него проклятие, которое довольно быстро загнало старого развратника в могилу. Но и на кладбище ему не нашлось покоя. Фурии, души замученных им девиц, вернулись из загробной жизни и по сей день мстят моему не узнавшему покоя деду, а вместе с ним и всем, кто сунется в проклятый замок.
— Занимательная история, — кивнул Батури. — Но ничем не могу помочь ни тебе, ни твоему предку.
— Ты меня пойми. Я бы и рад наплевать на семейные деньги, но времена неспокойные. Некроманты воюют друг с другом. Эстерцы трубят на всю округу, что пора бежать из этой богом забытой страны. Люди им верят. Пока еще верят. И стадом волочатся к Великому мосту. Я бы и сам был не прочь ретироваться — к фоморам титулы и владения, если ты не имеешь власти на собственной земле. Одна беда: моим головорезам одной веры мало, им подавай звонкую монету, а все семейные сбережения находятся в тайнике, в замке, куда путь заказан любому. Ситуация патовая. Люди от меня не уйдут — денежек я им задолжал. Но и не прикончат — только мне ведомо, как тайник распечатать. Вот и сижу я здесь, вроде и господин, да под замком, а воины мои — мои же тюремщики.
Клавдий решил, что с герцогом, или же бандитом, выдающим себя за него, не стоит иметь дела. Этот человек не ведает понятия чести. Ему нельзя доверить жизнь Анэт, как изначально планировал Клавдий. А золото можно раздобыть и иначе, не рискуя собственной шкурой.
— С фуриями мне не справиться. Для этого нужен некромант.
— Цену себе набиваешь? — скривил гримасу Андре. — Не стоит. Ты, полагаю, не просто так сюда ехал. Знал, какую работу предлагают. Ты, братец, не думай, дело свое сделаешь, награжу по-королевски.
— Ты не похож на короля, скорее — на разбойника.
— Ну, знаешь ли. Времена нынче такие. Волей-неволей приходится ошиваться с разным сбродом. А что остается? Армия — дело хорошее, да за день ее не склепаешь. Не забыл? Запрет некромантов. А мне, знаешь ли, очень хочется смыться из Хельхейма, но без войска это дело гиблое. Вот и выкрутился, как смог. Собрал с большака головорезов, главарей мелких шаек сделал десятниками, разбойников поматерее поставил сотниками. Все — готова армия. Но без монеты, сам понимаешь, они разорвут в клочья и нанимателя. А соваться к фуриям, даже зная о том, что они стерегут денежки, никто не желает. Вот и попробуй из этой ситуации выпутаться. Пат. А без тебя, братец, так и вовсе мат будет. Повторяю: дело сделаешь, отблагодарю. По-королевски.
— Не интересует, — отворачиваясь, уронил Батури.
— Да чтоб тебя! — выкрикнул наместник, вскакивая с кресла. — Чего тебе от меня надо? Что, кровушки моей попить надумал?
— Не интересует, — с расстановкой повторил Батури.
— Да что ж ты такой несговорчивый? Ладно, не хочешь по-хорошему, поступим, как всегда. Парни!
В широкую дверь, мешая друг другу, протиснулись три детины, один из которых держал на руках маленькую Долорис. Следом за ними вошел еще четвертый бугай, за волосы втащивший в комнату Анэт, и тут же приставивший к ее шее широкое лезвие меча.
— Ну, что теперь скажешь? — лукаво прищурился наместник.
— Скажу, что упокоить фурий может только некромант, — хладнокровно отозвался Батури.
— Да чтоб тебя! Заладил: некромант, да некромант… Парни, вяжите этого кровососа. А ты, братец, не дергайся, иначе быстро пустим кровь твоим барышням. Ты может и прыткий, да парни мои тоже не лыком шиты, и девицу с младенцем для них убить — не великий грех на душу взять. И похлеще грешки за ними водятся.
Батури не сопротивлялся, когда его связывали, понимал, что не успеет справиться сразу с двумя верзилами. И магия, и вампирская скорость были здесь бессильны. Если он попытает удачу, умрет либо девушка, либо ребенок. Клавдий не мог рисковать.
Вскоре головорезы наместника связали вампира по рукам и ногам.
— Вот так-то, а теперь бросьте его нашим девочкам, — довольно улыбаясь, приказал Андре. — Знаю я таких: как припечет, так он вмиг научится упокаивать, а нет — так не велика потеря. Заодно и богомерзкую тварь изведем. Глядишь, и церковники поблагодарят.
Батури не хотел раскрывать перед герцогом карты, но сомневался, что наместник сохранит жизни Анэт и Долорис. Следовало обезопасить их.
— Я связан со своими спутницами. Если умрет одна из них, я тоже погибну. Таково условие клятвы.
— Что ж, расклад явно в мою пользу, — Андре довольно потер руки. — Будь покоен, я их не трону. Выполни работу, и я отпущу и тебя, и твоих барышень. Да еще и денег в дорогу дам. Лишние смерти мне ни к чему, а казна от небольшой награды не обеднеет. Бывай, братец, и пусть Эстер тебя хранит, — сказал наместник и противно расхохотался, наблюдая за тем, как вампира, заткнув ему рот кляпом, поднимают и выволакивают из комнаты.
Андре даже не надеялся на успех кампании, понимая, что связанному магу не воспользоваться Силой, а значит, не совладать с фуриями. Но такова жизнь: хитрый и изворотливый побеждает, а сильный, пусть он хоть трижды бессмертный, проигрывает.
— Что ж, шах и мат… — прошептал наместник, оставшись в одиночестве, даже от своих головорезов скрывая тот факт, что отправил кровососа не на спасение казны, а на верную гибель.
Андре Ллир не нуждался в богатствах, и фурий убивать ему было ни к чему. Его устраивал существующий порядок вещей. Он руководил графством, имел в распоряжении армию, получал стабильный доход от налогов, которые учредил в период некромантских войн. Ну и пусть, основные средства уходили в плату наемникам. Андре хватало денег для того, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая. А фурии… Фурии были залогом стабильности: все в народе знали, что у герцога есть несметные богатства — они стали причиной его неприкосновенности, ведь никто не решится убить единственного человека, способного открыть тайник. Но и упокоение мстительниц не нарушит порядка вещей. Если вампиру вдруг удастся победить их, герцог переберется в замок, окружит себя верными людьми и будет продолжать властвовать.
Что касается кровососа, он умрет в любом случае. Негоже оставлять врагам жизнь, особенно таким могущественным, как Высший вампир. К тому же, чтобы извести богомерзкую тварь, достаточно перерезать горло одной из его спутниц.
Великолепная, беспроигрышная партия!
Шаг и мат.