Светоч уснул, и пробудилась ночь. Пугливые тени набрались мощи, выскользнули из-под валунов и пышных елей, выпорхнули из ущелий и впадин, разбредись по округе, погружая мир во мрак. Вместе с тенями, дополняя их своей чернотой, из дневного укрытия выпорхнул крупный кожан.

Он то взмывал к небесам, окунаясь в мягкие и пушистые облака, то пикировал, опускаясь к земле так низко, что верхушки елей лизали его кожаные крылья. Он скользил, разрезая бесконечный океан воздуха, словно быстроходный корабль, и чувствовал жизнь в каждом порыве ветра. Он самозабвенно наслаждался полетом, в душе опасаясь, что этот полет может стать последним в его долгой жизни.

И время для него покорно остановилось, все проблемы и тяготы сместились на задний план. В мире все перестало существовать, кроме воздуха, бьющего в морду, и великолепного пейзажа с темно-синими полосками облаков на ночном небосводе, с серебрящимися от света звезд кронами елей и с девственным нехоженым снегом, плотным покрывалом окутавшим от основания и до вершины широкую горную гряду. Зимняя красота ненадолго отогрела холодное вампирское сердце, но черные тени, возникшие у входа в Зеркальный замок, хлесткой пощечиной заставили вернуться в реальность, где мертвое сердце не может оттаять.

Резко канув вниз, спрятавшись за огромным валуном, кожан превратился в человека, облаченного в черный, издырявленный плащ. Настороженно выглянув из укрытия, Батури увидел, как пасть Зеркального замка медленно, нехотя проглатывает цепочку вампиров. Кровопийцы, жить которым осталось уже недолго, шли, растянувшись длинной вереницей, шли, гордо выпрямив спины и высоко задрав головы, будто не гибель ждала их в конце пути, а почести и слава.

Батури хмыкнул своим мыслям. Сегодня он свершит задуманное, и Страж отражений ему в этом поможет. Главное — проскочить незамеченным внутрь Зеркального замка, ведь вход в пещеру могли активировать лишь тринадцать Высших. Одному не справиться, даже зная заклинание подчинения Стража.

За Высшими, точное число которых Батури не успел сосчитать, выстроилась низшие, посвященные в первую ступень Крови. Их было не меньше тридцати. Клавдий даже не ожидал, что его отец сумеет так быстро инициировать и обучить азам стольких вампиров. Конечно, они не представляли реальной угрозы, но в дополнение к Высшим могли заметно усложнить жизнь.

Пока низшие, замыкавшие колонну вампиров, поспешно заходили в Зеркальный замок, Батури набросил на себя полог невидимости и, искренне надеясь на то, что на этот раз Каэль его не раскроет, принялся осторожно красться к широкой арке входа. То ли провидение оказалось на его стороне, то ли огромное число вампиров не позволило Перворожденному учуять сына, но Клавдию удалось в последний момент, когда каменные створки уже смыкались, прошмыгнуть внутрь и, вжавшись стену, притаиться.

От нахлынувшего страха и переизбытка адреналина у Батури закружилась голова, а ноги предательски задрожали, но, чем дальше звучали шаги уползающей вглубь Замка вереницы вампиров, тем увереннее чувствовал себя Клавдий. Когда от шагов не осталось даже эха, братоубийца снял с себя невидимость и произнес заклинание, подаренное однажды Арганусом. Теперь у Батури появился союзник — Страж отражений. С такой поддержкой не страшно схлестнуться в бою даже с превосходящим по силе врагом. Но к любому сражению следует сперва подготовиться. И подготовиться основательно, ведь впереди встреча с магом, обладающим Даром подобия.

Выполняя продуманный до мелочей план, Клавдий отправился следом за вампирами, миновал комнату Отражений, прошел через кельи Спящих — длинный, природный туннель, издырявленный в сотне мест дверными порталами, и оказался в холе Зеркального замка, откуда в разные стороны уходило множество коридоров. Не раздумывая выбрав один из них, Клавдий несколько минут блуждал по комнатам, пока не оказался в зале Совета. Здесь он на секунду задержался, осматривая настенную живопись, хранившую на себе эпизоды из жизни Каэля. Эти картины Батури видел не единожды, но раньше они были несколько другими. Не изменилось ничего, кроме лица Перворожденного. Теперь с многочисленных изображений взирал К'йен.

Клавдий чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Теперь он понял, что не материальный художник написал эти картины, сам Замок сотворил их. Страж отражений. Но не эта мысль поразила вампира, другая: Каэля больше нет, нет той крови, что текла в жилах Перворожденного.

В задумчивости покинув зал Совета, раскручивая клубок новых знаний, Клавдий сбежал по спирали лестницы и оказался в подземельях. Охотники, пришедшие в Замок уничтожить вампира-ренегата, были близко, на расстоянии пятидесяти метров, но их разделял тяжелый каменный потолок. Охотники не слышали и не чуяли дичи. И дичь решила напомнить о себе, активизировав первую сеть защитных заклинаний Замка. Теперь продвижение преследователей будет не таким легким, как раньше. Ловушки их задержат, что даст фору, необходимую для того, чтобы осуществить главную часть своего дерзкого и опасного плана. Плана, который принесет либо смерть, либо победу.

* * *

— Я не пойму, — сказал Лайк, войдя в новый коридор, который в конце заканчивался поворотом. Вампир, совсем недавно прошедший испытание Кровью, даже не сомневался, что впереди его ждет новый виток лабиринта и ничего более. Тупое блуждание в поисках непонятно кого, его уже утомило и теперь начинало раздражать. Одна беда: против воли Перворожденного не попрешь. — Не пойму вот и все. Ну, как мог Батури войти в Зеркальный замок, если ключ активируют Тринадцать?

— Если он сюда пришел, — а он пришел, это несомненно, — значит, нашел-таки способ, — многозначительно заявила Делира, единственная вампиресса в армии Каэля.

— Ага, может он еще позади нас прошмыгнул, когда мы заходили в Замок? — с издевкой спросил Лайк и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Конечно, Клавдий не настолько примитивен, но и не всемогущ. Распечатать ключ он не в силах.

— Если так, то зачем ты сотрясаешь воздух?

— Неужели мне нельзя показать недовольства? — буркнул Лайк. — Я же не отказываюсь от поисков, не говорю, что они — хреновая затея. А они — затея хреновая. Я просто хочу немного поворчать. Это же не преступление, не крамола. Просто безвинная причуда. Могу же я воздух посотрясать, в конце-то концов.

В этот самый миг пространство перед Лайком напряглось и возмущенно ударило вампира сгустком энергии, оставив от него лишь горстку пепла. Делира шарахнулась в сторону, напоролась на невидимый заслон, чем невольно активировала вторую ловушку, которая сильной магией выжгла ей половину лица, разорвала правый бок, отрубила руку и с силой швырнула назад. Истекая кровью, она что-то нечленораздельно бормотала, била культей по полу, словно желая подняться. Но никто не обращал на нее внимания, зная, что регенерация займет слишком много времени, а помощь существу, которое выживет и не с такими увечьями, дело бессмысленное.

Быстро пробившись вперед и выставив в запрещающем жесте руку, чтобы никто не смел к нему приближаться, Некритто принялся осторожно ощупывать пространство перед собой при помощи Дара.

— Ничего не понимаю, — озадаченно проговорил он, посмотрев на вышедшего в первые ряды Каэля. — Структура неясна: плетение моментально распалось. Сила неизвестна: не осталось ни малейшего энергетического фона. По той же причине природа используемой магии не читаема. Но разве Клавдий обладает такими способностями?

Вопрос Некритто остался без ответа. В другом конце сильно растянувшейся по коридорам колонны полыхнула вспышка света, которая тут же угасла. По рядам вампиров пронесся шепот, наполненный изумлением и страхом — двух Высших не стало, они просто растаяли во внезапной вспышке.

— Дело дрянь, — высказал всеобщее мнение один из вампиров. — Трое убиты, одна едва выжила, а мы даже не почувствовали его присутствия.

— Батури не охотник, а дичь, — огрызнулся Каэль. — Просто он нашел себе помощника. Но его не спасет даже такая поддержка. Вы все! — оборачиваясь к своим слугам, прокричал мастер. — Отправляйтесь в подвалы. Где искать Клавдия, вы скоро почувствуете. А мы с тобой, Некритто, — уже тише сказал он, — немного задержимся. Нам не следует лезть на рожон.

* * *

Первых псов он уже спустил, активировав многочисленные ловушки, которыми изобиловал Зеркальный замок. Теперь держал путь к храму Балора, где собирался одним мощным заклинанием уравновесить свои силы с силами преследователей. Одно магическое построение, одно заклинание и жертва станет охотником.

Идя, не скрываясь, благодаря зрению Стража безошибочно зная, где сейчас находятся враги, Батури пересек насквозь круглую комнату с высоким зеркальным сводом, в световых преломлениях которого необъяснимым образом отражались даже вампиры, словно это литое зеркало было сделано из чистого серебра. Хотя на деле, возможно, все так и обстояло, проверять, из чего создана отполированная поверхность потолка, не находилось желающих: невероятная сила сосредоточилась в полусфере свода — не подобраться.

Пройдя через Зеркальную комнату, через следовавший за нею кишкообразный длинный коридор с вычурной барельефной лепкой на стенах, Батури оказался в узкой галерее с множеством невиданных статуй, изображавших гротескных существ. Рогатые, трехголовые демоны, вооруженные кривыми ножами в каждой из четырех лап, соседствовали здесь с однорукими и одноногими фоморами, взирающими с высоты своих постаментов с брезгливостью и злостью. Галерею венчал мрачно-черный балдахин с красными бархатными вставками, под которым размещалось громадное чудище со сложенными на мощной груди крест-накрест руками и каменными крыльями, окутавшими, будто плащ, крупное, мускулистое тело. Балор Злое Око, в валлийских землях более известный под именем Испаддаден. Король фоморов. Его единственное тяжелое веко было сейчас опущено и не могло никому причинить вреда, но древние легенды утверждали, что взгляд его способен уничтожить целую армию. Бессмертное демоническое божество невозможно было убить, лишь сковать в безвременный магический кокон, как, собственно, и поступил Оберон во времена Исхода. Но сила Врага была так велика, настолько бесконтрольны и не подавляемы оказались ее эманации, что замок, отстроенный на месте его заточения, обрел разум, став Стражем Отражений.

Батури невольно поежился, глядя на монстра, легкий холодок страха пробежал по телу и затаился ноющей тревогой в груди. Клавдий не понаслышке знал о том, кто перед ним. Знал, насколько могущественным было это существо при жизни.

Дело в том, что при инициации, когда ядовитая кровь вампира попадает в человеческое тело, отравляя его, каждый обращенный становился участником сражения, которое в начале веков, во времена Исхода, произошло между Балором и Каэлем. Каждый в точности переживал всю боль, исходившую от множества ран на теле Перворожденного, чувствовал его изнеможение и истощение, наступившее от бесконечно долгого магического поединка, ощущал страх и безысходность от ожидания неминуемой гибели. И вдруг череда невыносимых страданий заканчивалась ликованием от победы: сколь долгожданной, столь и, казалось бы, недостижимой.

Проходя через эти видения, получая после запредельных мук эйфорию покоя и безмятежности, новообращенные проникались гордостью к своему прародителю. Но немногие знали, что Каэль не сумел справиться с Балором в тот день. Видения об этом умалчивали. В заточении Врага основную роль сыграл Оберон, коварно ударивший в спину. Еще неизвестно, как бы сложилась судьба мира, не прояви он несвойственную для альвов бесчестность. Возможно, и по сей день в Валлии властвовали бы фоморы. Но рок распорядился иначе.

Батури всегда считал, что эти видения пришли к нему при инициации, но в свете последних событий осознал свою ошибку. Клавдий был рожден вампиром, а видения — лишь осколки отцовских воспоминаний. Они были куда ярче и четче, нежели у остальных представителей Рода. И что важнее — более полными. Батури никто и никогда не учил заклинаниям, необходимым для освобождения фоморов. Ни в одной из библиотек мира не было упоминания о подобных плетениях. Клавдий знал их по памяти предка.

Прокручивая в голове видения, которые приходили к нему не раз и не два, Батури принялся выводить крисом тайные, никому неведомые символы, содержащие такую запредельную силу, что эманации щедро разлились вокруг, приманивая не только блуждавших поблизости вампиров, но и фоморов, идущих прямиком из потустороннего Сида. Не прекращая чертить знаки, сплетая их в сложные фигуры, Клавдий обратился к зрению Стража и увидел, что все охотники, возглавляемые вожаком Каэлем, учуяв магические манипуляции, бросились на поимку жертвы. Развязка была близка.

Батури остановился, не доведя до конца финальную линию, активирующую фигуру. Оставалось ждать. И вампиры вскоре появились. Их встретили уродливые, призванные прямиком из Сида фоморы. И встреча была кровавой.

* * *

— Они дали клятву Крови, прошли второй круг и обрели силу, большую, чем у остальных низших собратьев. Да, между ними и Высшими все еще необъятная пропасть, но я стер первую грань, разделяющую их по могуществу. Это даст мне крохотное преимущество, а для большего они и не нужны, — говорил своему подопечному Перворожденный, без спешки прогуливаясь по Зеркальному замку. — Своими жизнями они послужат правому делу. Без сомнения они умрут. Род ослабнет. Но позже мы восстановим потери и сделаем Род более сильным. Некритто, если бы ты знал о моих планах! Ты бы смог разделить мой восторг. Но тебе слишком рано вникать в мою тайну.

— Я верю вашему слову, — степенно отозвался монах.

— Ах, как я соскучился по этим статуям, — резко сменив тему разговора, Каэль широко расставил руки, словно желая обнять молчаливых каменных стражей, стоявших у стен широкого коридора. — В каждом изваянии история нашего Рода. Эти камни видели столько смертей и рождений, столько свершений и неудач, что даже я, вероятно, не похвастаюсь подобным. Сегодня мы напишем новую историю, Некритто. Дадим новый виток, который приведет Род к власти и славе.

Мимо проплывали серые от пыли изваяния. Перетянутые сетью паутины картины. Стены, украшенные барельефной лепкой. Комнаты сменяли одна другую, вновь перетекали в галерейные коридоры. И все повторялось заново.

— Если не приближаться к комнатам Спящих, — говорил Каэль, откровенно наслаждаясь открывающимися видами, — Зеркальный замок радует мое сердце. Он — настоящее произведение искусства. Филигранный шедевр, сотворенный сотнями зодчих и самим Стражем; он ведь тоже менял замок на свое усмотрение, можно сказать, участвовал в своем собственном создании.

Перворожденный был сегодня на удивление словоохотлив и перестал заливаться соловьев лишь тогда, когда он и его спутник пришли к комнате, потолок которой представлял собой огромное, отражающее даже вампиров зеркало.

— Моего сына встретим здесь, — сказал Каэль и, прислонившись к стене, принялся ждать, про себя составляя атакующие и защитные заклинания.

* * *

Говорят, фоморы очаровательно прекрасны. Ничто и никто не может сравниться с их красотой. И раньше, до того как альвы низвергли фоморов в Сид, они являли свою красоту миру, а теперь были этой возможности лишены. Приходя из оборотного мира, они не могли окончательно воплотиться в реальном, отчего превращались в ужасных монстров, у которых нет половины тела.

Как бы там ни было, когда фоморы схлестнулись в бою с кровопийцами, ничто не помешало им передвигаться с той же прытью, с какой передвигались вампиры. Даже несмотря на отсутствие рук, ног, а порой и голов.

Клавдий наблюдал за происходящим со стороны, очертив себя защитным кругом, который не позволял демонам из Сида приблизиться, и был весьма доволен ходом сражения. Вампиры, никак не ожидавшие того, что им придется столкнуться со столь сильным противником, в первые же минуты боя потеряли убитыми двух Высших и четырех Низших. Но потом, поняв, что магия смерти против демонов бессильна и исход зависит лишь от стали, быстро подстроились под ситуацию. Защитив себя ментальными щитами, отводящими чужие удары, они перегруппировались и теперь ровной шеренгой без потерь сдерживали натиск противника. Фоморы не сдавались, рвались вперед, на сталь, презирая боль и раны. Некоторые из них ползли по стенам и прыгали вниз, разрушая ровный строй противника. Вскоре вампиры не выдержали натиска и их шеренга развалилась. Бой превратился в настоящую свалку, в которой невозможно было разобрать совершенно ничего.

До рези в глазах вглядываясь в происходящее, Батури лишь изредка удавалось уловить, как очередной фомор отрывает врагу голову и отшвыривает ее от себя, или же, как какой-нибудь вампир, напитав свое оружие магической энергией, умудряется проткнуть демону глазницу и противник падает замертво, тут же развоплощаясь. Силы были равны и исход сражения невозможно было предугадать до самого финала, пока трое фоморов не навалились скопом на единственного уцелевшего Высшего и не разорвали того на части.

Клавдий недовольно сплюнул. Он все же надеялся, что вампиры одержат победу, хоть и будут сильно потрепаны. С Высшими было бы проще справиться. А теперь же получилось, что Батури, не зная, как совладать с призванными им фоморами, сам себя загнал в ловушку. Круг защитит, но нельзя же простоять в нем вечность!

Обитатели Сида приблизились вплотную к черте, возведенной Клавдием, и принялись неистово барабанить по невидимой преграде. Они скалили уродливые щербатые пасти, исторгали ужасающие звуки, но не могли пробиться через магический барьер. Все же Батури не выдержал, сложил в уме несколько защитных формул и ударил крисом одного из фоморов, перерезая ему невоплощенные в реальном мире сухожилия и клинком разрушая зачарованный круг.

Могущественный кинжал не сумел убить демона, но, ранив, существенно замедлил его движения, подарив Клавдию несколько минут, которые он провел, сражаясь с двумя оставшимися врагами. Одному из фоморов он ловко пробил поочередно оба глаза, превратив опасного монстра в беззащитное, немощное существо. Слепой старался сориентироваться на слух, но движения вампира были слишком тихи, чтобы их услышать. Последний демон, все еще представляющий реальную угрозу, опрокинул Батури на пол, сильно приложился ногой в живот, но закрепить успех не успел: когда он оказался рядом, Клавдий был уже на ногах.

Под вражеским натиском, вампиру пришлось бесконечно отступать, пока статуя одноглазого Балора не уперлась в спину. К этому времени у напирающего фомора голова висели лишь на сухожилиях и было две дырки в сердце, но он продолжал сражаться, пока Батури точным движением не обезглавил демона. Покончив с увечными врагами, Клавдий прошел через коридор, представлявший собой ужасное зрелище. Оплавленные магией стены стали красными от пролитой на них крови, из-под ног вылетала труха и пыль, оставшаяся от вампиров, и не было вокруг ни одного тела. Не останавливаясь, Батури покинул храм Балора, оказался в комнате с зеркальным потолком, где столкнулся с двумя самыми опасными противниками.

Монах вампиров, обладающий магией Подобия, без лишних бесед и предисловий взмахнул мечом, первым же ударом чуть не разрубив Клавдия надвое. Батури отпрыгнул в сторону, перекувыркнулся. Оказавшись на ногах, метнул в своего противника Плеть Хель, а следом — кинжал своего отца. Некритто Носферо в мгновения ока воздвиг плотную защиту, которая приняла на себя вражеское заклинание, даже не ослабнув, и секундой позже превратился в тлеющие уголья, когда лезвие криса, без труда разрушая магические препятствия, прошло через все щиты и воткнулось в сердце вампира.

Каэль, не ожидавший столь быстрой развязки, рванулся к кинжалу, но магия отшвырнула его в сторону, не дав приблизиться к артефакту. Батури первым добрался до криса, подхватил оружие с пола и встал в боевую стойку, но Каэль не спешил нападать.

— Ты снова доказал свою славу братоубийцы, — заговорил Перворожденный, неотрывно глядя сыну в глаза, — за свою жизнь ты погубил больше вампиров, чем я. В изничтожении Рода виновен ты и только ты.

— Я убивал, защищаясь!

— Это не меняет сути, — несмотря на жесткий тон, мягко улыбнулся Каэль. — Ты убивал. Ты идешь по стопам отца шаг в шаг, не сворачивая с проторенной дороги. Так почему бы нам не пойти вместе?

— Нет. Ты крутишь и извиваешься. Подмениваешь понятия. Но именно ты натравил на меня Высших. Если бы они убили меня, ты бы расправился с ними позже. Я просто ускорил их гибель.

— Возможно, — не стал спорить Каэль. — Но как ты думаешь, что бы сделали Высшие, узнай они о моих планах? Решились бы добровольно отдать власть? Нет. И мне пришлось действовать. Род сгнил изнутри. Многократное смешение разбавило силу моей крови, сделало вампиров слабыми. Теперь этого отребья нет, мы остались вдвоем: ты и я. Нет больше ни Высших, ни низших — только ты и я. Вместе мы создадим новый, сильный Род. А Женева станет его матерью. Она не боится света и серебра, ее не мучает жажда, а зеркала отражают ее красоту. Эти силы передадутся ее отпрыскам. Как ты не поймешь: в ней, в этом маленьком чуде, наше будущее.

— Наше? — изумленно спросил Батури. — Но какую роль в этом будущем сыграешь ты? Какой толк Роду от тебя? Ты не Первовампир, ты его сознание, его черная душа, ожившая в теле К'ена. Твоя кровь уже не та, что прежде. Ответь: зачем нам ты?

— Ты прыгнул выше головы, Клавдий, — Каэль вмиг посуровел и от удивления невольно попятился, но быстро взял себя в руки и заговорил с прежним запалом: — Мой многовековой опыт, ум, сила — без них тебе не справиться с управлением. Я нужен тебе, а ты — мне.

— Тебе не нужен никто, только ты сам…

— Я все же не пойму: зачем нам враждовать? Зачем убивать друг друга? Мы преследуем одну цель, оба хотим создать Великий вампирский род. Женева станет нашей общей дочерью, нашей женой, матерью наших детей. Наших, Клавдий! Наших… Мы будем править втроем, как одна семья. Разве не об этом ты мечтал: о семье и Величии рода?

— Все так, отец, но есть одна беда: твое честолюбие. Чего бы мы ни достигли, тебе будет мало. Ты начнешь искать новые горизонты и забудешь о тех, кто остался у тебя за спиной. А позже бросишь их в огонь, посчитав, что они — ошибка. Так было с низшими. Так же — с Высшими. Эта же судьба будет ждать и всех остальных. Если, конечно, ты будешь жить.

— Хорошо… — вздохнул Каэль. — Ты хочешь выяснить все в бою, так тому и быть, но прежде чем сражаться, скажи мне, где Женева? Если я выиграю, она станет моей. Если умру — то твой секрет погибнет со мной.

— Долорис. Ее зовут Долорис. И она с той, которая в случае моей смерти воспитает девочку достойно.

— Предатель! — изменив спокойствию, выкрикнул Каэль и рванулся в атаку.

Не желая марать руки, Клавдий воззвал к силе Стража, но она странным образом не откликнулась, отчего Батури чуть не пропустил прямой удар серебряного клинка в сердце. В последний момент парировав выпад, он, сражаясь на ближней дистанции, еще несколько раз попытался обратиться к магии Стража и только теперь сообразил, что зеркальный свод полностью блокирует помощь Замка. Оставалось надеяться только на себя.

Каэль был быстр, как молния. Отбиваться от его стремительных ударов удавалось с трудом и не всегда. За короткие время ближней рубки, Клавдий уже получил несколько ран, сделанных серебряным клинком и поэтому опасных. Истекая кровью, Батури становился с каждым мигом все медлительнее. Все сложнее ему удавалось отбивать удары и парировать выпады. Все меньше оставалось надежд на победу. А Каэль, словно смерч, безустанно носился вокруг и бесконечно атаковал, не позволяя сыну приблизиться к выходу из комнаты, все время ловко отрезая ему путь к отступлению.

Решив пойти ва-банк, Клавдий намеренно пропустил нацеленный удар в бок, но все же дотянулся до своего родителя и проткнул ему сердце. Каэль скривился от боли, отшатнулся, припал на одно колено и после нескольких секунд поднялся на ноги.

— Это мой клинок, мое оружие, — сказал он, ехидно улыбаясь, с наслаждением глядя на оторопевшее лицо сына. — Неужели ты думал, что он сможет убить меня?

— Действительно, — прошептал Клавдий, чувствуя, как из-за многочисленных ран лишается сил, как ослабевают ноги, а на веки накатывается свинцовая тяжесть, готовая с минуты на минуту погрузить в беспамятство. — Как я мог так оплошать?

С этими словами Батури швырнул смерть Каэля в потолок. С громким гулом зеркало, отражающее вампиров, разлетелось на мириады осколков, нанося раны, осыпалось вниз серебряным крошевом. Презирая боль, Каэль рванулся в сторону Клавдия, но не сделал и нескольких шагов. Сила Стража впечатала его в пол, не обращая внимания на все магические щиты и заслоны, которыми окружил себя Первовампир.

— Пришел твой смертный час, — прошептал Батури, с трудом поднимаясь и смахивая с себя кусочки зеркала, которые неприятно жгли плоть.

Он разыскал брошенный клинок, приблизился к недвижимому отцу. Не обращая внимания на мольбы о пощаде, обезглавил Каэля, вырезал его сердце и принялся сжигать останки магическим огнем. Перворожденный до последнего мига цеплялся за жизнь, отчаянно не желая умирать. И глаза на его отрубленной голове закатились и угасли лишь тогда, когда от тела остался лишь пепел.

Без сил Батури упал на пол, несколько минут смотрел на каменный потолок, на котором все еще местами остались кусочки зеркала, и в конце концов, не справившись с изнеможением, потерял сознание.

* * *

Испытывая непреодолимую жажду, Анэт вышла из пещеры, чтобы глотнуть свежего воздуха. Третий день без пищи. Срок невероятный для низшего вампира. Девушка и сама не знала, благодаря каким сверхъестественным силам все еще сдерживалась. Сейчас находиться рядом с живым существом, в котором течет пьянящая кровь, было опасно. Анэт не могла себе такого позволить.

Но жажда становилась все нестерпимее. И холодный, бодрящий зимний воздух никак не развеивал жгучее желание ощутить на губах ароматную кровь, напиться ею, чтобы избавить организм от безвольной слабости. Анэт боролась, убеждала себя в собственной силе, сражалась с собой, но каждый раз терпела неудачу, чувствуя, что жажда побеждает.

От отчаяния она зарыдала, прокусила губу, но собственная кровь не спасла от жажды, наоборот, сделала ее нестерпимой, лишающей мысли. Не в силах больше сражаться, девушка сдалась. Слезы пересохли, а глаза стали красными от крови.

Анэт приближалась к ребенку медленно, украдкой, боясь и презирая собственные желания. Долорис спала, даже не догадываясь, что через несколько секунд окажется в руках бесконтрольного монстра, который сполна напьется чистой младенческой крови.

* * *

Легендарная вампирская регенерация была абсолютно бессильна перед ранами, нанесенными серебряным клинком. Жизнь стремительно вытекала из его тела, но Клавдий шел вперед, благодаря одной лишь вере в себя. Он истребил вампирский род, убил отца. Сделал это для того, чтобы сохранить свою семью. Долорис стала его семьей. Ради нее он свершил немыслимое, одержал победу там, где победить невозможно. И теперь умирал, уже не надеясь на спасение. Умирал без сожаления, без страха, осознавая, что поступил правильно, единственно верно.

Когда Батури добрался до выхода из Зеркального замка, сил уже совсем не осталось. Он упал у самих ворот, уже чувствуя, как смерть подобралась предательски близко, уже ощущая нутром ее ледяное дыхание. И, когда веры в себя уже не осталось, когда последняя надежда истаяла, он пополз дальше, оставляя позади себя кровавые следы. Клавдий должен был в последний раз увидеть Долорис, дать Анэт предсмертные наставления. Это было жизненно необходимо: завершить свой путь, пройти его до конца. И Батури вновь свершил невозможное, добрался до дорогих ему людей, но финал заставил его содрогнуться.

Обезумев от жажды, Анэт пила кровь Долорис. Малышка была еще жива. Но, утратив все силы, Клавдий уже не мог защитить ее от бесконтрольной вампирши и принял единственное возможное решение. Он собрал волю в кулак и, презирая клятву, данную на печати Эльтона, метнул в Анэт смертоносный кинжал. Увидев, что оружие нашло свою цель, Батури еще успел улыбнуться, а уже в следующее мгновение его охватило магическое пламя, от которого нет спасенья.

* * *

Дюк стал свидетелем невероятной сцены: Зверь, защищая младенца, из которого вампирша высасывала кровь, швырнул в упырицу кинжал с кривым, волнистым клинком. Стоило оружию, выкованному, вероятно из серебра, коснуться мертвой плоти нежити, как девушка тут же превратилась в пепел. Прах упырицы еще не успел развеяться на утробно гудящем сквозняке, как самого Зверя охватило жгучее, разъедающее пламя, от которого воздух в пещере моментально накалился, пропах паленой кожей, волосами и стал таким тяжелым, что сделалось трудно дышать. Глаза у Дюка заслезились. В нос ударил тошнотворный смрад. Едва сдержав рвотные позывы, прикрыв одной рукой рот, а второй протерев глаза, Дюк внимательно уставился на место, где только что полыхал Зверь, и увидел лишь обгорелые останки некогда могущественного врага.

С виду казалось, что никакой опасности уже не осталось, а неосуществимая миссия по убиению Зверя, взваленная на плечи, исполнилась сама собой, но Дюк все стоял в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, и не мог найти в себе силы, чтобы сдвинуться с места. Простояв так с минуту, он обвел себя кружным знамением, что не придало сил, глубоко вздохнул спертым воздухом пещеры, с трудом подавив в себе приступ кашля, и отправился проверить, окончательно ли умер упырь. Для пущей уверенности Дюк задержался у останков Зверя и проткнул его грудь осиновым колом. Подумав секунду, ногой ударил по трухлявой шее, обезглавив труп. Уже собираясь уйти, он вдруг вспомнил о ребенке и для успокоения души решил уточнить, умер ли младенец. Шагнул вглубь пещеры, настороженно озираясь по сторонам.

Потолок покрылся копотью, камень под ногами — гарью, которая противно хрустела при каждом шаге. Держась центра пещеры, не приближаясь к стенам, которые испускали легкий дымок пара, Дюк подошел к младенцу, даже не надеясь, что тот выжил во всем этом спектакле смерти. Изумлению его не было предела, когда он поймал на себе спокойный взгляд темно-карих глаз.

— Чего смотришь, упыреныш? — оторопевшим, дрогнувшим голосом пробасил Дюк, крепче сжимая осиновый кол и присаживаясь на корточки перед ребенком.

Долорис любопытными глазенками смотрела на неизвестного ей мужчину. Смотрела совсем без страха и тот факт, что он сжимает в руке острый кусок дерева, и даже то неприятное ощущение, что по ее маленькой, пухленькой шее сочится что-то теплое и липкое, девочку совершенно не смущали. Взгляд Долорис был чист и безвинен.

— Что они с тобой сделали? — оттаивая, сокрушенно вздохнул Дюк, неотрывно глядя на беззащитный комок, жизнь которого он должен прервать.

«Разве это справедливо? — в нерешительности подумал Дюк, чувствуя, как рука, сжимающая осиновый кол, с каждой секундой слабеет, будто кто-то вытягивает из нее силы. — Я шел убивать Зверя, а вынужден убивать ребенка. Разве это справедливо?!»

«А надо ли убивать?» — ворвалась в сознание новая мысль, стоило здоровяку взглянуть на свою раненную укусом вампира ногу. Слюна кровососа не сделала его упырем. Быть может, и ребенку ничего не угрожает, и не исходит от него никакой опасности?

«Рисковать нельзя, — твердо решил Дюк. — Это может плозо закончиться».

Словно прочитав мысли нависшего над нею мужчины, Долорис громко заплакала, но ее плач быстро оборвался.