Эван пришел в себя. Он все еще стоял на коленях в спальне перед выдвинутым ящиком. Испачканный кровью воротник рубашки Джека был намотан на его руку, подобно четкам. Эвану казалось, что он слышит призрачное эхо выстрела, отражающееся от стен его квартиры. С того выстрела началась его новая жизнь. Эван покинул подземную парковку под мемориалом Джефферсона и начал все заново.

После смерти Джека Эван снял домик в Аллеганах и отсиделся там несколько недель наедине с запахом хвойных иголок и хрустом опавших листьев. За всю свою жизнь он был близок лишь с одним человеком, и эта утрата оставила дыру в его сердце. Боль была почти физической, как от пули, пробившей грудную клетку. В каком-то смысле так и было.

Либо это случилось из-за того, что он заставил Джека покинуть убежище, либо за ним самим следили. Двое разыскиваемых людей в одном месте – встреча, на которой настоял именно Эван.

«Это не твоя вина. Я сам принял решение встретиться с тобой».

Эван как будто впал в спячку в продуваемой всеми ветрами хижине, словно горе лишило его сил. Он начал выходить из ступора примерно через месяц и лишь тогда понял, что убийство Джека имело не только эмоциональные последствия. На уровне Р3 погибла и единственная возможность легального существования Эвана.

У него больше не было куратора, не было контакта с правительством, не было ни одной страны, которая не вела бы за ним охоту – включая его собственную. Он ни к чему не был привязан.

В голове Эвана зазвучал голос Джека: «Соберись, сынок. Жалость к себе – самое бесполезное чувство из всех».

Тем утром Эван поднялся с постели, вышел наружу, под порывы пронизывающего осеннего ветра, и посмотрел на склоны гор. Они были усыпаны хвоей, в воздухе витал запах рождественской елки. Иголки впивались в его босые ноги. Ветер дул в лицо, даря Эвану ощущение, что мир куда больше, чем он думает, и что ему в нем найдется место.

В его распоряжении был практически неограниченный банковский счет, у него были навыки, но не было миссии. Да, он не был ни к чему привязан, но это не значило, что он был свободен.

Эван перебрался в Лос-Анджелес – как можно дальше от Вашингтона, не пересекая границ страны. И начал все заново. Начал жизнь в третий раз – жизнь на виду и в то же время в тени. Оперативный псевдоним и фрагменты его подлинной личности. Прикрытие, позволявшее прятаться у всех на виду. Эван всегда оставался готовым к миссии. Оставался в форме, не забрасывал тренировки. Он никогда не знал, кто может пойти по его следу, кто постучится в его дверь.

Прошло несколько лет.

Эван по-прежнему был наготове, не терял бдительности, всегда старался тщательно отслеживать окружение. Из нескольких источников ему стало известно, что программу «Сирота» закрыли, а оперативники залегли на дно – кто где. Он никогда не узнал о том, что случилось с Сиротами, которые дезертировали, но считал, что они либо спрятались где-то в дальних уголках мира, либо продают сейчас свои услуги в качестве наемников тому, кто больше заплатит. И то и другое было Эвану не по душе.

Он решил использовать свои навыки на доброе дело. Помогать тем, кто не может помочь себе сам, на общественных началах. У него появилась цель, совпадающая с той, которую указывал его собственный моральный компас. Пять лет, дюжина удачных миссий.

И вот он провалился.

Хлопок выстрела.

Падение мертвого тела.

Синяя фланелевая рубашка со следами крови Джека была его обвинительным актом и заветом, его собственной туринской плащаницей.

«Папа? Нет. Нет. НЕТ!»

Эван осторожно вернул рубашку в тайник, закрыл крышку и вновь разложил белье. Ящик с тихим щелчком стал на место.

Он не смог спасти своего отца. Он не смог спасти отца Кэтрин.

Все, что ему теперь оставалось, – месть.

Эван пошел к выходу, мимо своей кровати на магнитах, вдоль прохладного коридора с циновками и мечом на стене.

На кухонном столе и в раковине поблескивали осколки бокала. В нос Эвану ударил резкий запах спирта – так пахла дорогущая водка. Он убрал осколки, намочил полотенце и протер стол. На одном из фрагментов плитки осталась крошечная трещина. Эван поскреб ее пальцем, будто таким образом мог ее удалить.

Но ему это не удалось.

* * *

Эван как раз устроился в комнате и, выдохнув, приготовился к медитации, когда пронзительный звук заставил его вскочить с турецкого ковра. Он даже не понял сразу, что это. Звук повторился, резкий, неприятный настолько, что от него ныли зубы. Это была не сигнализация. Это звонил домашний телефон, который был у Эвана лишь потому, что этого требовала ассоциация жильцов.

Едва он поднял трубку, как с другого конца линии на него накинулась Мия:

– Подмешать средство для очистки раковины в бутылку с водой? О чем вы только думали?

Эван тихо выдохнул.

– Слушайте, я понимаю, что вы пошутили. Питер сам мне сказал, что это шутка. Но что, если он скажет это учителю? Эти слова сочтут террористической угрозой. Вы не представляете себе, какой бардак сейчас творится в школах!

Эван закусил губу и усилием воли заставил мышцы шеи расслабиться.

– Да, вы правы.

– Знаете что? Это не ваша вина. Это моя вина. Я должна была… не знаю.

– Я понял, – ответил Эван.

– Ладно. – Последовала короткая пауза. – Мм… Ну, тогда до свидания.

– До свидания.

Вот так. Хорошо. Никаких сложностей. Нельзя отвлекаться. Он влез в чужие домашние проблемы, а теперь следовало заняться проблемами куда более реальными – сосредоточиться на опасности, которая угрожала ему и Кэтрин.

«Эта мерзавка будет следующей. А потом ты».

Утром нужно вернуться к Кэтрин. Он выследит людей, совершивших убийство ее отца. И уничтожит их прежде, чем они станут угрожать им с Кэтрин.

Забыв о медитации, Эван прошел по коридору, ощущая босыми ногами холод бетонного пола. Он принял горячий душ – такой горячий, что пар обжигал легкие, – и вытерся. Висящая в воздухе кровать слегка покачнулась, когда Эван лег на матрас. Он представил себе парк и засадил его дубами из своего детства – теми, что были видны из его комнаты в доме Джека. Он представил себе, как лежит, покачиваясь, в выгоревшем на солнце оранжевом гамаке, подвешенном в сорока футах над землей. Затем Эван медленно посчитал от десяти до одного – техника самогипноза для того, чтобы быстро заснуть.

Он досчитал до нуля и начал засыпать, когда зазвучала сигнализация – кто-то нарушил периметр. Череда резких гудков – вторжение извне, через окна или балкон.

Эван вскочил с кровати, приземлившись на четыре конечности. Двумя перекатами достиг двери в ванную. Схватился за кран горячей воды, открывая потайную дверь в убежище.

Его взгляд скользнул по мониторам. Ничего, ничего… вот! Чужеродный объект бьется в окно спальни.

Эван раздраженно выдохнул. Он понял, что это.

Отключив тревогу, он вернулся в спальню и поднял бронированные жалюзи. Снаружи в стекло бился воздушный шарик.

С логотипом магазина детской обуви.

Каждое окно на верхних этажах Касл-Хайтса могло открываться лишь на два фута – дальше ему мешали предохранители. Эван снял их с окна спальни на случай, если ему придется быстро покинуть здание при нападении на пентхаус. Открыв окно пошире, он втянул шарик внутрь. К нему была привязана леска от воздушного змея, тянущаяся вниз вдоль стены дома до – как можно было предположить – двенадцатого этажа. Скотчем к воздушному шарику была прикреплена записка. Эван развернул ее и прочел:

«Прости што сказал маме твою шутку. Прощаеш? Отметь да или нет. Твой друг Питер».

Кроме записки к шарику был прикреплен короткий карандаш и швейная игла.

Эван стиснул зубы так, что у него в голове зашумело. Команда профессиональных убийц охотится за ним и женщиной, которую он поклялся защищать. Ее отца они уже убили. Он нарушил две заповеди. Последнее, что было нужно ему в этой ситуации, – это восьмилетний ребенок со своими записками.

Эван с грохотом закрыл окно, прижав им леску, вернулся в кровать и накрылся одеялом. Он лежал на ней, паря в воздухе, отрешившись от мира. Эван снова сосчитал от десяти до нуля, но сон не шел. Он продолжал лежать с закрытыми глазами, ощущая вес своего тела, слушая свое дыхание. То и дело до его слуха доносился тихий стук – это воздушный шарик бился о потолок.

Эван раздраженно сбросил одеяло и встал с кровати. Взяв воздушный шарик, он снял с него карандаш, нарисовал «Х» напротив «Да» и проколол шарик предусмотрительно предоставленной иголкой. Открыв окно, Эван выбросил остатки шарика в окно и хотел было закрыть его, но, поколебавшись, выглянул наружу. Девятью этажами ниже пара маленьких ручек втянула белую леску в окно.