С поступлением на работу в Центральную сбытовую организацию «Де Бирс», занимающуюся алмазами, за князем закрепилась репутация искусного дипломата. Князю пригодился опыт ведения специалистами «Де Бирс» рационального бизнеса с мало профессиональными и даже плутоватыми диамантёрами. В стенах «Де Бирс» можно было видеть, как его руководство добивалось психологической совместимости собственных работников в правлении и в департаментах корпорации. Удобной площадкой для конкурентной разведки являлись литературно-художественные мероприятия. Общекультурная эрудиция и даже светскость руководителей были конкурентными преимуществами современных корпораций. Тут исходили из того, что сбор информации о потенциальных партнёрах не следует ограничивать только кредитными историями и любимыми анекдотами; тайные и скрытные увлечения и пристрастия могут сыграть роль приводных ремней долгосрочного бизнеса.

Князь, конечно, понимал значение неформальных отношений с представителями национальных элит. В алмазных сделках предпочтение отдавалось надёжным и верным партнёрам, с которыми можно стабилизировать дело, точнее, иметь пусть умеренный, но постоянный доход. Нравилось Никите Дмитриевичу и то, что в «Де Бирс» берегли деловую репутацию: если заключено соглашение (зачастую устное, как это широко принято в алмазном бизнесе), то надо выполнить его условия даже с убытком для себя.

В «Де Бирс» бережно относились к собственным торговым представителям за рубежом, которым весьма сложно выполнять свои служебные обязанности в ситуации: «и нашим, и вашим». Ведь им приходилось выстраивать долгосрочные контакты с офицерами спецслужб из всех стран, где ведётся бизнес, разумеется, не предавая собственные национальные интересы и не «подставляясь» под различные нарушения писанных и неписанных правил.

Начиная с 1959 года между российским спецэкспортёром «Алроса» и транснациональной корпорацией «Де Бирс» шла дискуссия о способе экспорта российских алмазов. Торговые соглашения заключались регулярно. Но с 1987 года наступил драматический период в ходе российских экономических реформ. До этого времени руководство «Де Бирс» имело дело только с избранными чиновниками из Главалмаззолота СССР и Министерства финансов. Теперь возникла необходимость найти доступ к лицам, принимающим стратегические решения по алмазному делу в Советском Союзе. Один из высших руководителей «Де Бирса» Тедди Доу начал искать русскоязычного человека, который мог бы вывести его на нужных людей в Москве, а также создать образ «Де Бирс» в России, как надёжного, выгодного партнёра.

– Кто-то предложил мою кандидатуру, – рассказывает Никита Дмитриевич. – В Лондоне меня пригласили на встречу в «Travel Club». В назначенный час я зашёл туда. У меня спросили фамилию и подвели к человеку в сером костюме, сидевшему за столиком. Человек поднялся, тут же вышел со мной и предложил сесть в автомобиль. Мы долго кружили по улицам Лондона, прежде чем оказались на явочной квартире. Тут я действительно почувствовал, что попал в разведку. Тут было всё известно обо мне. Моя работа геологом на кимберлитовой трубке в Южной Африке и знакомство с алмазными торговцами в западной Африке указывали на кое-какие знания об алмазном бизнесе.

С 1970 года я регулярно ездил в Советский Союз по делам американского банка, который одалживал советским банкам в среднем по 100 миллионов долларов в год. У меня завязались связи с руководителями советских банков, Минфина и КГБ, а коллекционирование русской живописи помогло наладить дружеские отношения с членами ЦК КПСС и генералитетом. Как-то я должен был приехать в Москву вместе с президентом нашего банка Ричардом Кули. Он был инвалидом, во время Второй мировой войны служил пилотом на дальневосточном фронте и потерял правую руку. В Москву ехал впервые. Я хотел как можно лучше обустроить его пребывание в гостинице «Интурист» на улице Горького и прибыл за два дня до него. Забронировал для Кули номер люкс, в котором раньше проживал Арманд Хаммер. Привез с собой из Сан-Франциско туалетную бумагу и заменил ею советскую, больше напоминавшую наждачную. Привез полотенца и мыло, которое благоухало, а не пахло карболкой. За день до приезда Кули я пошел к администратору. Представил ваучеры с предоплатой и сказал, что хочу из люкса переселиться с женой завтра в соседний двухместный номер, а в люкс въедет Кули. Мне отказали без всяких объяснений. Я бегал по «Интуристу», дошел до самого директора, но все безрезультатно. Вечером заглянул к знакомому искусствоведу Борису Ионовичу Бродскому, проживавшему в доме на углу Садового кольца и улицы Чехова. Увидев мое угрюмое лицо, он спросил, что случилось. И я рассказал, в какое абсурдное положение попал. Он меня спросил, не оказывал ли я когда-либо каких-либо услуг Брежневу? Я вспомнил, что в Париже помог его дочери Галине купить белую шубку за полцены. Он мне посоветовал вернуться к директору «Интуриста» и попросить его набрать в моем присутствии номер секретаря Брежнева. Я так и сделал. Когда я собирался ехать в Шереметьево встречать Кули, я спросил директора гостиницы, будет ли удовлетворена моя просьба. Он сказал, чтобы я ехал в аэропорт: «Мы дадим вам знать». – «А как я об этом узнаю?» – «Не беспокойтесь. Мы вас там найдем». И действительно, в аэропорту, когда мы с Кули выходили после таможенного досмотра, меня вызвали по громкоговорителю и сообщили, что моя просьба удовлетворена. Или другой пример. Жена Кули очень любила балет и хотела пойти на «Спартак». Я обратился напрямую к Марису Лиепе, но он сказал, что ничем не может помочь, все билеты скуплены ЦК. И опять мне помог Бродский. Как всегда, я привез для подарков запонки, портфели, булавки для галстука, зажигалки с логотипом банка. Бродский велел мне оставить у него всю эту дребедень и утром прийти за билетами. Когда после спектакля мы пришли к Лиепе за кулисы, он был страшно смущен и, чтобы как-то загладить неловкость, пригласил нас всех на ужин в «Националь» с шампанским и икрой. Вот так делались дела в Москве. В те времена обычно я проживал в Москве в партийной гостинице, которая ныне называется «Марко Поло». Она располагалась в самом центре, в Спиридоньевском переулке. За незначительную взятку здесь можно было снять хороший номер. Это, кстати, старинный дом с интереснейшей историей. Он был построен в начале прошлого века на шотландские деньги как общежитие для девиц из Шотландии. Днем девушки служили няньками в богатых московских семьях, а по ночам возвращались в свой приют. Геральдические эмблемы Шотландии по сей день украшают фасад дома. Мне было забавно наблюдать, как партийные бонзы из провинции, нисколько не смущаясь эмблемами капиталистической Шотландии, с удовольствием останавливались там. Вообще, конечно, жизнь в СССР была для иностранца неким театром абсурда. Да и сегодня часто происходит то же самое. Только размер взяток увеличился, по крайней мере, раз в сто…

Совершенно очевидно, этот бесценный опыт князя, его связи, да и не только в Советском Союзе, были известны руководству «Де Бирс». Потому там и заинтересовались им. Во время первой встречи с одним из лидеров компании Тедди Доу разговор зашёл об алмазном бизнесе в Либерии. Узнав, что князь знаком с Д.Белчером, «крышей» «Де Бирс» в Монровии, Доу пристально посмотрел на князя и спросил: «Как вы считаете, Белчер честный жулик или нет?» Князь ответил – «Нечестный». После того разговора его ещё полгода проверяли в органах безопасности Англии и США. И только после этого он был представлен сэру Филиппу Оппенгеймеру, руководителю «Де Бирс», который и предложил ему работу.

Пиком алмазной карьеры Лобанова в «Де Бирс» в 1988–1997 годах было его участие в сложных переговорах о поставке якутских алмазов в Лондон. Князю было доверено в целом обеспечение российского направления бизнеса. Никита Дмитриевич примечательно характеризует эту корпорацию в своих интервью:

– В «Де Бирс» была принята патерналистская система отношений начальников и подчинённых. Компания контролировалась семьёй Оппенгеймер. Психологическая совместимость и полное доверие сотруднику, основанное на уверенности, что он не предаст, даже если ему предложат большую сумму денег. В деловой сфере предпочтение отдаётся надёжным и долгосрочным партнёрам. В 60–80 годы лидерами были Харри Оппенгеймер, который наблюдал за делами в Южной Африке, и его кузен сэр Филипп, руководивший ЦСО (Центральной сбытовой организацией) в Лондоне. На протяжении 30 лет сэр Филипп вёл дела с СССР. За это время он добился увеличения оборота от 56 тысяч долларов в 1959 году до 1 миллиарда в 1991-м. Его правой и левой рукой были Тедди Доу и Монти Чарьз. Они, как и сам Оппенгеймер – ветераны британской военной разведки, прошли Вторую мировую войну. Этим объясняется то, что все попытки экономической разведки против «Де Бирс» были безуспешными. Алмазные переговоры между СССР и «Де Бирс» обычно длились около года и проходили то в Москве, то в Лондоне. Причем переговоры были полнейшей тайной. В Лондоне постоянно находилась группа советских алмазных экспертов, а в советском посольстве об этом даже не знали. Компания имела безупречную деловую репутацию.

В воспоминаниях Никиты Дмитриевича множество пикантных подробностей о том, как переговоры по алмазам записывались и прослушивались в высоких кабинетах; как в результате экстренной торговой операции «Алмазювелирэкспорт» потерял три миллиона долларов и хозяин «Де Бирс» из своего кармана заплатил миллион за чужой просчёт только потому, что постоянным советским партнёрам грозила отставка, а он привык с ними работать и предпочитал иметь с ними дело и дальше.

Когда началась перестройка, Лобанов предпринял шаги к созданию открытых торговых взаимосвязей. Он установил неформальные отношения с тогдашним послом СССР в Англии Л.Замятиным, пригласил его на обед в свою лондонскую квартиру и там познакомил его с сэром Филиппом. Посол и Оппенгеймер нашли общий язык. В дальнейшем это сыграло решающую роль, например, когда на некоторое время удалось приостановить побочный экспорт алмазов, минуя «Де Бирс». В 1990 году Замятин передал сэру Филиппу личную просьбу Михаила Горбачёва дать кредит на пять лет в миллиард долларов под залог алмазов из Гохрана. В то время ни один западный банк не соглашался выделить такой большой кредит. Руководство «Де Бирс» пошло навстречу просьбе Кремля, хотя потом, наверняка, раскаивалось. В залог был отправлен низкокачественный материал – малоликвидные сорта алмазов (жёлтые мелкие камни). Примечательна ремарка Лобанова: «Уверен, что Горбачёв не участвовал в этой хитрости».

В период перестройки сложился благоприятный имидж «Де Бирс». Хотя благотворительные акции, проводившиеся компанией, например, поставка лекарств для больниц, вызывала отрицательную реакцию. Чтобы сбить подозрения, будто «Де Бирс» подкупает Россию, Лобанов предложил другой ход – принять участие в деятельности советского Фонда культуры, в правление которого входили известные в стране люди, такие как академик Дмитрий Лихачёв и «первая леди» Раиса Горбачёва. Между сэром Филиппом и председателем Правления Лихачёвым установились тёплые отношения. Правление Фонда согласилось принять от «Де Бирс» чек на миллион долларов. Этот чек был де-позирован в западный банк и проценты от этого вклада до сих пор идут на финансирование Фонда. «Де Бирс» участвовала и в организации российской художественной выставки «Из частных собраний» в Лондоне, а также в создании журнала «Наше наследие». Разумеется, эти шаги помогли компании получить доступ к алмазным ресурсам. Но с распадом СССР началась реорганизация алмазно-бриллиантового комплекса и были пересмотрены отношения с «Де Бирс», хотя в 1992 году было открыто представительство компании в Москве.

Ещё раз о возможной работе Лобанова в разведке. Это маловероятно хотя бы потому, что князь – человек практичный. Он объясняет всё просто: непродуктивно, неразумно, бессмысленно сотрудничать в разведках. Там не может быть тайн, которые не станут известны через 24, максимум, 48 часов! В наших беседах Никита Дмитриевич признавался, что работать в СССР было чрезвычайно сложно. Чего стоит эпизод, когда руководитель Гохран Е.М.Бычков в 1992–1996 годах осуществил ряд «параллельных» транзакций с алмазами в обход соглашения с «Де Бирс». Никакого секрета тут сохранить было невозможно. О бартерных сделках «Сахакомдрагмета» со скидками до 40 % для тайной перепродажи на Запад в «Де Бирс» становилось известно немедленно. Партнёры в совместных предприятиях и в разовых сделках (Менди Казирер, Самуил Векслер, Марсель Тугендхафт, Чарлз Ромнер, Джек Рот) тайно и оперативно информировали правление «Де Бирс» о всех коммерческих деталях операций с российскими алмазами. Они «буквально выстраивались в очередь в лондонском офисе «Де Бирс», чтобы «настучать» друг на друга и на Бычкова». Так что тут смело можно закрыть вопрос – Н.Лобанов не работал ни на какую разведку. Он работал только на «Де Бирс». И старался делать это честно, что, вне всякого сомнения, ценило руководство корпорации. Но уже в 1996 году стало ясно: прогнозы в алмазной отрасли России бессмысленны. Любопытны скептические оценки князя возможностей поставок в богатые страны Запада оптовых партий ювелирных изделий с бриллиантами, которые задумали российские ювелиры во главе с производителем алмазов «Алроса». Он говорит не только об отличии вкуса и моды Запада и России, но и о том, что спрос часто и непредсказуемо меняется. Приспособиться к нему чрезвычайно сложно. А без этого добиться рентабельности невозможно.

Работа князя в качестве советника «Де Бирс» очень помогала ему с пропагандой коллекции, участием в аукционах и в подготовке к переселению коллекции в Россию, что было стратегической целью Никиты Дмитриевича. Все контакты на государственном и личностном уровнях убеждали его – Россия глубоко коррумпированная страна. Но народ не может превращаться в манкурта, не помнящего своего прошлого. Потому следует вернуть России её культурные ценности. Вероятно, из этого исходил князь, когда начинал переговоры о том, чтобы показать собрание в Москве. В начале 80-х годов он неоднократно ветречался с Генрихом Поповым – сотрудником Министерства культуры СССР. Но тот стоял на смерть: выставка русского театрального искусства – идеологическая диверсия. После выставки в резиденции «Спасо-Хауз» прошёл год, когда вдруг директор ГМИИ им. Пушкина И.А.Антонова сообщает князю о её намерении показать собрание в залах музея. Для этого она просила Лобанова обратиться в Министерство культуры СССР, без которого музей не может планировать зарубежные выставки. Князь написал письмо в министерство. В декабре 1985 года он получил ответ за подписью В.Н.Ерофеева, заместителя начальника Управления внешних сношений Минкульта: «В ближайшие годы не представляется возможным организовать экспонирование предлагаемой вами выставки, так как экспозиционные залы и музеи планируют выставки в своих помещениях за несколько лет».

Лобанов показал этот ответ бывшему заместителю культурного атташе США в Москве Грегу Гурову, который помогал в устройстве выставки собрания Лобановых в резиденции «Спасо-Хауз». Уже работая в американском департаменте культуры, Грег взял на себя миссию ознакомить с этим бюрократическим казусом культурного атташе советского посольства в Вашингтоне. Мол, какая-то неувязка получается: директор музея предлагает Лобанову выставить своё собрание в залах музея, а Министерство культуры отвечает, что все музеи забиты выставками на много лет вперёд. Так эти бумаги попали на стол послу А.Ф.Добрынину, который на письме князя надписал: «Поддерживаю идею показа собрания Лобановых-Ростовских в СССР». К сожалению, эта резолюция посла, хотя и члена ЦК, оказалась слабее позиции Министерства культуры, которое возглавлял кандидат в члены Политбюро П.Н.Демичев. Выставка в Государственном музее изобразительного искусства им. А.С.Пушкина состоялась лишь в 1988 году.

Ей предшествовал эпизод ещё одной схватки с советской бюрократией, о которой хочу рассказать ещё и потому, что он отражает характер князя, которого нельзя оскорбить. Может, потому он не помнит зла и легко прощает. Чего, следуя плану параллелей, никак не могу сказать о себе. В тяжелейшие дни эмиграции в моей памяти осталось одно унижение, которое я испытал, когда мне пришлось уйти из дома: отчим моей жены Марины оказался у нас в гостях и я, подавленный происходящим, зачем-то увязался провожать его в Хитроу Сказанное им тогда осело во мне тяжёлым камнем, хотя теперь я знаю: чтобы подняться, надо было дать себя унизить до самого донышка…

Тот очень личный эпизод всплыл у меня в памяти, когда я увидел в сборнике «Эпоха. Судьба. Коллекция» фотографию Лобанова с первым зампредом Фонда культуры Г.В.Мясниковым на встрече в Министерстве культуры СССР. К власти уже пришёл Горбачёв и советский Фонд культуры получил больше прав, чем Минкульт, став своеобразным противовесом этому закостеневшему ведомству. В начале 1987 года известный коллекционер, профессор Илья Самойлович Зильберштейн пригласил князя к себе домой и сообщил, что с ним хочет поговорить Мясников. Во время той встречи Мясников сказал, что хотел бы показать собрание Лобановых в России, потому что в уставе Фонда был пункт, связанный с возвращением на родину культурных ценностей. Князь ответил, что он является совладельцем собрания и должен спросить Нину.

– На этом мы расстались, – вспоминает Никита Дмитриевич. – Нина всегда боялась показывать наше собрание в СССР, но, в конце концов, я уговорил её и ответил Мясникову положительно. Выставка должна была проходить в музее им. Пушкина. Я связался с директором музея И.Антоновой, потому что нужно было её письменное подтверждение о сроках проведения выставки (чтобы начать оформлять страховки и прочие документы). Она прислала мне такое письмо от 10 апреля 1987 года, и я занялся отбором 400 с лишним работ для экспозиции. Наконец, я отправился в Москву уже для официальной встречи с Мясниковым. Я прибыл в Минкульт, где изначально Фонд занимал несколько комнат, вместе с Н.Г.Щегловой, корреспондентом газеты «Родина», и фотографом газеты В.Д.Некрасовым, который снимал встречу. И тут столкнулся с абсолютно непонятной ситуацией.

Диалог, состоявшийся в кабинете, в высшей степени характерен для нравов советского чиновничества. (Упомянутая фотография передаёт градус возмущения князя во время этого разговора.)

Мясников: «Почему вы захотели со мной встретиться?»

Лобанов: «Вы же сами просили меня показать наше собрание в России. Я привёз положительный ответ и страшно рад предстоящей выставке, так как раньше мне не удавалось добиться разрешения на её проведение».

Никита Дмитриевич подвинул Мясникову злополучный ответ Минкульта. При этом он добавил, что приехал обсудить детали выставки.

Мясников: «Какой выставки?»

Лобанов: «Той, о которой вы меня просили при Зильберштейне».

Мясников: «Я вас ни о чём не просил».

Лобанов: «Дорогой, я понимаю, что Зильберштейна вы можете прижать. Но со мной так не выйдет. К тому же вот у меня письмо Антоновой на бланке Минкульта, где чётко написано, что выставка состоится. Если же вы её запретите, то я знаю, где на вас найти управу. Вам придётся выплачивать мне значительную неустойку, так как налицо мой финансовый и моральный ущерб».

Мясников побледнел. В зале был телефон. Князь набрал номер Антоновой и передал ему трубку. И тут началась форменная перебранка. Перед всеми, присутствовавшими на этой встрече. Мясников ей выговаривал:

– С какой стати вы написали это письмо?

– Вы велели мне сделать это.

– Не может быть!

Диалог продолжался несколько минут. Было слышно, как Антонова жёстко противостояла этому советскому чиновнику. Для любого нормального человека происходившее на публике могло кончиться если не сердечным приступом, то глубоким смущением. Мясников же реагировал так, словно такие ситуации были для него обыденными. Как признавался позже Никита Дмитриевич, эта история в его глазах выглядела не только отвратительной, но совершенно сумасшедшей, словно из какого-то иного мира.

Так было получено разрешение на первую выставку собрания Лобановых-Ростовских. Она открылась в музее 26 февраля 1988 года под названием «Русское театрально-декорационное искусство 1880–1930» из коллекции Нины и Никиты Лобановых-Ростовских». На ней были представлены 404 экспоната. Каталог выставки тиражом 30000 экземпляров был опубликован издательством «Искусство» при помощи советского Фонда культуры и при личном участии того самого Георга Мясникова.

Выставка представила более 90 авторов. Лобанова, конечно, можно считать «пионером», потому что коллекция – чисто русская! Ведь господин А.Хаммер и барон Х.Тиссен привозили в СССР работы западноевропейских художников. Выставка в Москве продолжалась весь март, получила оглушительно хорошие отзывы прессы, общественности и на апрель-май перебралась в Ленинград, в залы Манежа. Здесь она проходила под эгидой советского Фонда культуры, который содействовал изданию к выставке буклета на английском языке с текстом, написанным директором аукционного дома «Сотби» Джулианом Барраном. Лобановых приветствовал председатель фонда, академик Дмитрий Лихачёв. Высшей наградой за эти усилия князь по сегодняшний день считает письмо Лихачёва, которое он получил 20 мая 1988 года:

«Дорогой Никита Дмитриевич! Прежде всего, я хочу поздравить Вас и Вашу супругу с чрезвычайным успехом Вашей выставки в Манеже. Она закрылась, но явилась не просто большим событием в культурной жизни Ленинграда, но и поворотным пунктом в вопросе о русской живописи первой трети двадцатого века. По Ленинградскому телевидению (а его очень охотно смотрят по всей стране) был показан большой фильм о Вашей выставке в удобное для большинства вечернее время и в выходной день. В фильме очень много (впервые так много) говорилось о Малевиче, Баксте и пр. Давались очень доступные разъяснения их эстетических позиций и т. д. Это крайне важно в перестройке не только нашего мышления, но и нашего эстетического сознания. Таким образом, Вы – деятель перестройки. Поздравляю Вас. Дело перестройки и в области наших эстетических представлений крайне важное…».

Это был действительно прорыв. Но сказать, что после выставки Никита Дмитриевич получил «зелёную улицу» было бы преувеличением. Впрочем, спустя два года, в Доме журналиста состоялся вечер, который, несмотря на полное отсутствие объявлений о нём, проходил в переполненном зале. Выступление Лобанова было посвящено размышлениям о русских художниках за рубежом. Он рассказывал о двадцати художниках, покинувших Россию до 1928 года. Сегодня нам кажется диким, что имена Бакста, Бенуа, Гончаровой. Ларионова, Добужинского, Малевича, Татлина, Экстер, Лисицкого, Поповой и других были под запретом цензуры. В 1990 году в издательстве «Изобразительное искусство» вышел сборник в двух томах «Художники русского театра 1880–1930» из собрания Никиты и Нины Лобановых-Ростовских, с текстом Джона Боулта. «Художники театра» – результат 20-летней работы и содружества Лобановых с Джоном Боултом. В Лондоне, Москве и Ленинграде прошла выставка «Сто лет русского искусства», инициатором которой был Лобанов. В 1994 году состоялась выставка собрания Лобановых-Ростовских в Москве в Музее личных коллекций. Наверное, эти успехи были заслуженным вознаграждением американскому банкиру, коллекционеру, бесстрашно ездившему на свою историческую родину в течение более четверти века. Ему приходилось иметь дело и с идеологическими комиссиями, и с компетентными органами, и с чиновниками. Он часто уезжал на Запад без всякой надежды и с тяжёлым сердцем, как он говорил. Но возвращался снова и снова с целью оставить свою коллекцию в России. Но до этого было еще далеко.