Своего героя, Никиту Дмитриевича Лобанова-Ростовского, я воспринимаю, прежде всего, как личность, а затем уже как одного из ярких деятелей русского зарубежья. Я сомневаюсь в своевременности возвращения культурных ценностей в коренную Россию, хотя и с сочувствием отношусь к его усилиям. Народ русский, на мой взгляд, не готов принять такой дар.

Меня, как литератора, привлекает именно необычность его судьбы – родившись князем, Никита вполне мог стать уголовником, алкоголиком, простым геологом, одним из добросовестных банковских служащих. Стал же выдающимся коллекционером-искусствоведом. В том-то и привлекательность его жизненного пути, что наперекор судьбе, он закончил Оксфорд, потом Колумбийский и Нью-Йоркский университеты, сделал завидно удачную карьеру в деловом мире. А затем, с нуля начав познавать живопись, занялся собирательством, научился понимать изобразительное искусство, разобрался в его истории и создал превосходную коллекцию…

Он сделал себя той самой личностью, которую имел ввиду Томас Карлейль, заметив, что «великие люди, каким бы образом мы о них не толковали, всегда составляют крайне полезное общество», что «при самом поверхностном отношении к великому человеку мы всё-таки кое-что выигрываем от соприкосновения с ним», и что «он – источник жизненного света, близость которого всегда действует на человека благодетельно и приятно».

Решившись на дерзкие параллели, я не ставил целью погреться в лучах княжеской славы. Этими параллелями я хотел сделать сопричастными судьбе князя моих читателей, размышлявших, всерьёз думавших когда-либо или решившихся на эмиграцию. Потому что это событие, в конце концов, и в наших столь разных биографиях – самое важное. Эмиграция определила многое, если не всё в жизни князя. Это я понял из наших бесед. Общение с князем оказалось для меня едва ли не более полезным, чем знакомство с документальными материалами его биографии.

Написав эту книгу, я иначе смотрю на многое. История создания коллекции открыла новый для меня мир русской театральной живописи. Так что дело тут не в степени великости моего героя, хотя он для меня, конечно, личность незаурядная. Иначе бы я не стал писать о нём! Дело в попытке реконструировать отрезок времени, в котором мы живем, в желании разобраться шаг за шагом в жизненном пути князя, отобрать, осмыслить какие-то факты его биографии, оставаясь при этом убеждённым, что без такого анализа все авторитеты выглядят дутыми.

Что же касается моего личного опыта, тут я с печалью признаюсь: спустя 25 лет (в самом деле, что такое четверть века для истории!) моё подсознание остаётся в том же мире, в котором я прожил прежде чем решился эмигрировать. Дерзкие же параллели, которые я провел в книге, повторюсь, весьма условны.