Никита принимает решение продолжить образование в США. Дело в том, что в Европе практически не было возможности устроиться работать геологом. В Америке же найти работу геологоразведчика казалось проще. И не столько из-за масштабов, сколько из-за особенностей законодательства: в США всё, что находится под землёй, принадлежит владельцу поверхности земли. Потому разведка ископаемых стала настоящей индустрией.

С дипломом инженера 23-летний князь получил спонсорскую стипендию: в те годы Америка собирала лучшие умы по всему миру. Следовало лишь ответить на вопросы специальной анкеты. Никита из 100 вопросов ответил на 98 и был принят на геологический факультет Колумбийского университета в Нью-Йорке. Этот факультет специализировался в области экономической геологии (геологии разработки рудных месторождений).

В Нью-Йорке князь, обладая опытом светской жизни, легко вошёл в элитарный круг людей, интересующихся искусством. Американское общество показалось ему с его амбициями гораздо более динамичным, особенно в деловой сфере.

– Мне хотелось не только мечтать, но и осуществить мечты, – рассказывает Никита Дмитриевич. – Соединённые Штаты и тогда, в 60-е годы, и теперь, в новом веке, остаются страной невероятных возможностей. Я выбрал Америку, страну, где сложности жизни для меня были скорее вызовом, чем препятствием. Цель была проста – преуспеть или пропасть. Тем более, что идея собирательства произведений искусства не только не исчезла, а окрепла во мне. При этом, по своей природе, очевидно, родившись свободным человеком, я знал о себе главное: я не хотел жить в условиях, когда государство кормит тебя и поит, но взамен требует полного контроля над твоей жизнью. В Америке я чувствовал себя свободным.

Тут опять позволю себе провести дерзкую параллель. Я очень хорошо понимаю чувства князя. Эйфория от обретённой свободы на Западе даже с годами не исчезает. После того как я перебрался из Москвы в Лондон, Англия, на первый взгляд, оказалась по условиям жизни для меня много хуже, чем Советской Союз. В 50 лет я остался без жилья, без работы, без права на постоянное жительство. Но я готов был терпеть любую нужду, тяжело работать, лишь бы обрести ту свободу, которую даёт английское гражданство. С тех пор прошло больше двух десятков лет, а забыть пережитое не удаётся. Несколько лет за меня сражались с властями английские адвокаты. И когда все апелляции были проиграны, мне, по совету юристов, пришлось выехать из страны, чтобы избежать депортации. И затем вновь получать разрешение на въезд. (Напомню: все это происходило несмотря на то, что у меня был пропуск корреспондента Би-би-си и… читательский билет британской библиотеки, которые позволяли мне не чувствовать себя ущербным и бесправным, находясь в Англии). И всё-таки я стал британским гражданином! Никогда не забуду, как спустя восемь долгих лет борьбы за свободу, я, получив уведомление, ранним утром бежал по HighStreet Kensington на ближайшую почту. Там меня ждал конверт с моим британским паспортом. Этой свободой я наслаждался (и наслаждаюсь по сей день), когда стал ездить без виз по всему миру. И, конечно, в первую очередь, это касалось Америки.

В 2000 году, будучи в Лос-Анджелесе, меня пригласили на Русское радио. В самом начале беседы я спросил ведущего Женю Левина: «Я могу говорить всё, что хочу?». Он ответил: «Да, мы в Америке!». И тогда я сказал то, что не могло понравиться тысячам русских слушателей: «Я не испытываю никакой ностальгии, не верю в сегодняшнюю Россию и не верю в русский народ, который может сделать себя счастливым!» Потом полчаса обосновывал то, что сказал. Это было непросто: ведущий оказался весьма искушённым и не раз ловил меня на противоречиях. В частности, усвоив, что я пацифист, он вдруг спросил меня пошёл бы я служить в английскую армию защищать свободу Великобритании. Не задумываясь ни на минуту, я ответил утвердительно…

Но вернёмся к американскому периоду жизни князя. Став студентом, Никита тут же устроился ассистентом на геологическом факультете и одновременно подрабатывал переводами и составлением аннотаций по геологии в «Инженерном индексе». Это была американская версия «Реферативного журнала», где работал русский студент Евгений Александров, ставший впоследствии профессором геологии. Однажды в университет приехала делегация геологов из Советского Казахстана. Никиту пригласили помочь в качестве переводчика. Результат этой помощи оказался неожиданным. Он, будучи открытым и общительным, возможно, задавал какие-то невинные вопросы, не подозревая, что в те годы велась широкомасштабная разведка и разработка урановых месторождений в 200 километрах от Астаны. В результате, возвратившись в Советский Союз, один из руководителей делегации написал на Никиту донос в «соответствующие органы». И вслед за этим доносом, в газете «Известия» от 18 января 1961 года появился пасквиль за подписью некоего Н.Даренкова под заголовком «Гиды или шпионы». В статье утверждалось, что Лобанов-Ростовский якобы пытался в разговорах с гостями из СССР получить данные о геологических разработках в Казахстане, «которые представляли бы несомненный интерес для американской разведки». Статья заканчивалась резюме: «Это не геолог, а просто шпион».

Узнав эту историю, я понял, откуда истоки слухов, что князь был связан с разведками. Подозрения и сплетни такого рода сопровождали его десятки лет. Когда же князь в своих воспоминаниях рассказал о встрече с главным чекистом страны Советов Андроповым, эти подозрения как будто, получили подтверждение. Впрочем, в студенческие годы князь занимался не только «шпионажем», но и выезжал на практику, в частности, на картирование месторождений меди в Скалистых горах Монтаны. Получив степень магистра Колумбийского университета, молодой специалист готов был начать новую жизнь. Но тут выяснилось, что со студенческой визой, дававшей право проживать в США лишь до момента окончания учёбы, найти работу весьма затруднительно. Никита обратился за помощью к М.З.Милларду, отцу девушки, с которой какое-то время встречался и был вхож в её семью. Марк Захарович был пайщиком в частном банке «Лоуб Роудс». Этот банк получил концессию на разведку нефти в Пата-гонии, в Аргентине. Миллард чрезвычайно симпатизировал амбициозному молодому человеку и с удовольствием помог ему получить место младшего геологоразведчика. Эта должность была важна не столько для начала карьеры, а для того, чтобы получить «гринкарту» – разрешение на проживание в США. Никита не стал пренебрегать возможностью обрести американское гражданство. При получении его, правда, ему пришлось формально, в письменном виде, отказаться от пользования княжеским титулом в документах. США – республика, объяснили ему, и никакие титулы на её территории не действуют. Забавно, что Никита расстался со своим титулом без всякого сожаления. Объяснил он эту жертву ради обретения гражданства США очень просто:

– Мои предки Рюриковичи всегда принадлежали к тем князьям, в чьих руках была сосредоточена реальная власть. Потому княжеский титул у Рюриковичей не был дарственным. И, следовательно, он не может быть отнят. Так что, сколько не отказывайся от пользования, титул всё равно твой! Но не только титул мог быть препятствием. Я попросил одного приятеля быть свидетелем или поручителем. В последний момент он отказался. Я был удручён и рассказал при встрече с Диком Кулсоном о случившемся. И вдруг его жена предложила свои услуги. Я ей благодарен за это по сей день, хотя её уже нет в живых.

Когда князь рассказывал этот эпизод, у меня, не скрою, промелькнула мысль: даже такая помощь в начале эмиграции не сдружила приятелей навсегда. Вместо того, чтобы осуждать Никиту Дмитриевича, я заглянул в глубину своего эмигрантского опыта и обнаружил: тут, на Западе, общественная жизнь куда более мобильная, чем в России, и потому более чётки границы взаимоотношений. Это правило касается не столько любовных связей, сколько дружеских, деловых. Тратить время на то, чтобы поддерживать изжившие отношения как-то не принято. А чтобы следовать этому правилу нужно, по меньшей мере, избавиться от сантиментов, обрести мужество и не держать обид. Совершенно очевидно, что все эти премудрости общественной жизни князь освоил давно, а потому не разводил сантименты, когда принимал того же Кулсона у себя дома в Лондоне.

С получением новой работы Лобанова освободили от существовавшей тогда в США воинской повинности, дав классификацию «5А». В 1959 году геологи продолжали считаться «необходимыми для экономики США», как их обозначили законом, введённым во время войны. Став американцем, Никита в тот период связывал свою жизнь с геологией. Но профессиональные интересы он старался сочетать с интересом к живописи, музыке. Та прививка, которую он получил в Оксфорде – навыки общения, знания – помогла ему быстро найти в Нью-Йорке круг людей, отвечавших его интересам. Прежде всего, по родственной линии. Тут уместно упомянуть, в первую очередь, Арсеньевых (родственников князя по материнской линии) – Юрия Сергеевича, переводчика в ООН и его брата, профессора богословия, философа, знатока мировой литературы Николая Сергеевича, а также их сестру Наталью, которая была у них домохозяйкой. Навещая семью Арсеньевых по выходным дням, Никита знакомился у них со многими русскими, живущими в Си-Клиффе, пригороде Нью-Йорка на заливе Лонг-Айленд. Среди них был замечательный рассказчик Василий Васильевич Тютчев – человек ростом под два метра. Он торговал книгами на дому, а также возил их на продажу советским служащим в секретариат ООН в Манхэттене, куда его бесплатно подвозили местные си-клиффские русские переводчики, работавшие там же. Изредка у него бывала на продажу и живопись.

Никита, впрочем, помнит этого человека совсем не из-за его роста и рассказов о былом, а потому, что почти не имея гроша в кармане сделал-таки у него первую покупку. Собирательская деятельность началась с приобретения у Тютчева картины русского художника Николая Сверчкова «Погоня за похищенной невестой». Эту работу маслом Тютчев уступил князю за 100 долларов в рассрочку. А вот сама коллекция началась в 1959 году с приобретения эскизов костюмов Сергея Судейкина к балету «Петрушка» по 25 долларов каждый. В 1962 году к работам Судейкина прибавился эскиз декораций Александра Бенуа к тому же спектаклю. Инициатором этого приобретения, которое обошлось в 100 долларов, была уже Нина, первая жена князя.

– Пожалуй, главным в моей американской жизни, – говорит князь, – стала встреча с Ниной Жорж-Пико, разделившей мою страсть к коллекционированию. Познакомились мы с ней совершенно случайно. В один из выходных дней я оказался на ужине у дочери Натана Милыптейна. Этот замечательный скрипач, которого в 1925 году так нерасчётливо послал за границу Л.Троцкий, желая продемонстрировать миру достижения музыкантов молодой советской республики, остался на Западе. С ним, кстати, был и выдающийся пианист Владимир Горовиц, который принял такое же решение. После такого предательства Советы стали осторожнее и годами никого из деятелей культуры не выпускали. Милыптейн уехал из России в чёрном пальто, где были зашиты золотые монеты. На них он и жил первое время. Но я отвлёкся потому, что вспомнил их концерты, на которых бывал регулярно, пока жил в Нью-Йорке. Я полностью воспользовался возможностью слушать и лучшие оперные голоса (Каллас, Христов, Гяуров), и видеть первоклассный балет (Баланчин, Марта Грэм), и незабываемые театральные постановки. Именно благодаря этому моему интересу я включался в бешеный ритм жизни Нью-Йорка. После ужина мы с английским археологом Иэном Грэмом уютно устроились на диване и обсуждали очень интересовавший нас тогда вопрос о почве в Индии (латеритах). Вдруг к нам присоединяется какая-то девочка и зачарованно слушает наш весьма специфический разговор. Это было необычно, и мы продолжали разговаривать уже втроём. Когда все расходились, я предложил проводить её домой. Она ответила: «С удовольствием. Но я живу напротив». Это была резиденция французского посла. А странной девочкой была его дочь Нина, моя будущая жена. Свадьба состоялась в Париже в 1962 году.

Начиная трудовую жизнь в громадной и богатейшей стране, Никита верил, что тут ему предоставляется возможность быстро создать себе удобную и обеспеченную жизнь. Однако всё оказалось не так просто. Да, он осуществил мечту детства и стал геологом. Никакого разочарования в избранной профессии он не испытывал. Более того, сам процесс разведки и нахождения подземных ископаемых оставался для него интереснейшим занятием. Работая геологом, он бывал на разных континентах, в самых экзотических уголках земного шара. В Патагонии, на юге Аргентины, просидел полтора года – искал нефть, на Аляске и в Тунисе искал ртуть, в Венесуэле – никель, в Либерии (Западная Африка) – железо… И вот тут Никите пришлось столкнуться с реальностью, о которой он не подозревал: геологи в США не делают погоду в бизнесе. Они не руководят, скажем, нефтяными компаниями, несмотря на то, что в основе состояния любой такой компании лежит правильное решение геолога, где бурить, а где нет, в бизнесе они участия не принимают. А это означало, что, оставаясь геологом, стать финансово независимым невозможно. Следовательно, рано или поздно, с геологией придётся покончить. Если это неизбежно, лучше раньше…

Толчком к таким радикальным размышлениям стала, в первую очередь, женитьба. Молодая супружеская пара не могла наладить нормальную жизнь из-за длительных поездок супруга в геологические экспедиции. К тому же, Никите, попросту говоря, надоело сводить концы с концами. Это обстоятельство расстраивало не только Никиту, но и Нину. В поисках решения он написал своему оксфордскому товарищу, Оливеру Фокс-Питту, учившемуся в школе бизнеса в Стэнфорде, и напрямую спросил: «Как человек на Западе может легко сделать состояние?». Оливер принял вопрос всерьёз и обстоятельно ответил, что существует три способа – брак по расчёту, работа в престижном инвестиционном банке, куда люди попадают по блату или благодаря семейным связям, или же – устроиться в любой банк и делать карьеру снизу вверх. Никите пришлось выбрать последний. Он обошёл пять банков Нью-Йорка и получил в одном из них работу младшего клерка. Одновременно поступил на вечерний факультет Нью-Йоркского университета, где стал изучать банковское дело.

Из своего опыта, пребывая в унизительной советской бедности, я знаю, как страшно было, уже имея квалификацию товароведа книжной торговли, отказаться от неё и начать с самого начала. Я работал в управлении «Москниги» и имел хорошую перспективу – со временем стать в Москве директором книжного магазина. Но, захотев заняться журналистикой, я поступил на вечерний факультет в Московский университет и ушёл на зарплату литературного сотрудника газеты, вдвое меньшую той, которую уже имел. Никита же сделал подобный шаг назад, окончив Оксфордский и Колумбийский университеты. Какое надо было иметь мужество, веру в себя, чтобы начать всё с самого начала!

Впрочем, на практике это решение оказалось не таким уж абсурдным. Имея две специальности – геологическую и банковского учёта, владея безупречным английским языком с оксфордским произношением, а также французским, русским, болгарским, испанским и в какой-то мере немецким языками, отличаясь энергией и невероятной работоспособностью, он очень быстро стал делать карьеру в банковском деле. Вскоре его назначили помощником заведующего международным отделом Кемикал-банка в Нью-Йорке (ныне банк Морган Чейз). Работая в этой должности, он сумел совместить знания геолога и финансиста.

Жизнь в Нью-Йорке приобрела особый смысл, потому что вне службы всё вдруг стало крутиться вокруг русской театральной живописи. Нина работала в редакции самого крупного тогда американского журнала «Ридерс дайджест» и проявляла интерес к главному увлечению мужа – русскому театральному искусству. Её острый глаз и профессиональная подготовка журналистки оказались неоценимыми при создании коллекции. Никита собирал информацию, а обрабатывали и систематизировали её супруги вместе. Никита знакомился с художниками, посещал мастерские, галереи, завязывал связи с торговцами, но вместе с Ниной искал границы будущей коллекции. Семейный бюджет строился с учётом неожиданных приобретений предметов живописи. Так, узнав, что один из торговцев в Нью-Йорке продает частным лицам произведения русского искусства, супруги Лобановы приобрели эскизы и архив Сергея Судейкина. На 14-й улице находился русский книжный магазин А.В.Яременко: там Никите удалось купить ряд сценических работ Николая Рериха. В один из выходных чета Лобановых отправилась в Бейсайд (штат Нью-Йорк), где жил русский книготорговец, у которого посчастливилось приобрести несколько прекрасных работ Бакста, Гончаровой и Константина Коровина…

Наверное, необходимость в средствах для пополнения коллекции служила для Никиты дополнительным стимулом в желании сделать успешную служебную карьеру. Из года в год его жалованье повышалось. Но хотелось большего. И своих амбиций успешный банковский служащий не скрывал. Был ли князь действительно талантливым банкиром? Никита Дмитриевич не считал и не считает, что в бизнесе требуются какие-то особые, специфические дарования. Каждый средний человек, по его мнению, может стать более или менее хорошим бизнесменом. Нужна лишь способность работать интенсивно и сохранять энергию. Подтверждения такому взгляду я нашёл в записках князя. Он приводит статистику, показывающую, что удачливому бизнесмену достаточно пять часов сна в сутки. Ведь надо приходить на службу очень рано утром и уходить не раньше шести вечера. Также следует следить за своим здоровьем, не курить, не набирать лишнего веса. Это всё.

Сомнительно, что всё так просто. Думаю, для той карьеры, которую сделал Никита Дмитриевич, потребовались не только знания и энергия, но и высокий интеллект, редкие способности в общении, а главное, склонность к аналитической деятельности. Вероятно, эти качества способствовали его выдвижению в 1967 году сначала на должность помощника вице-президента финансовой корпорации «Пруденшиал», а спустя три года – на пост вице-президента банка «Уэллс Фарго» (Wells Fargo Bank) в Сан-Франциско. В незаурядности князя я утвердился, познакомившись с его же историей предложения самого себя на эту должность. Вот как это было:

– Весной 1970-го года я прочел в газете «Нью-Йорк Тайме» объявление, гласившее, что нью-йоркский филиал калифорнийского банка «Уэллс Фарго» ищет директора для своих отделов по Европе, Африке и Ближнему Востоку. Я ответил на объявление и мне назначили свидание. На интервью директор банка, Чарльз Лилиен, сказал, что поскольку у него еще 19 кандидатов на пост, он не может выразить мнение по поводу моей кандидатуры до того, как встретится со всеми претендентами. Лилиен принимал не более двух кандидатов в день, из чего я вычислил, что вся эта процедура у него затянется, по крайней мере, на месяц. Решив ускорить процесс, я написал письмо Лилиену на четырёх страницах, описывая, какую стратегию я предложил бы банку и общие черты ее выполнения на трех континентах, если бы меня взяли директором. Три дня спустя Лилиен пригласил пообедать с ним. Во время обеда он меня расспросил более подробно о выполнении «делового плана», изложенного в письме. Спустя два дня он позвонил и сказал, что у него два потенциальных кандидата, включая меня, и предложил мне вылететь в Сан-Франциско, чтобы встретиться с членами правления. Моя первая встреча в Сан-Франциско была намечена на 7 утра (официальные рабочие часы банка в Калифорнии – с 8 утра до 5 вечера) с Ральфом Крофордом, заместителем председателя Совета директоров банка, который возглавлял международный отдел на уровне Совета. После часового собеседования, Крофорд на прощание протянул мне руку, говоря: «Я надеюсь, что мы сможем делать дела вместе». Из чего я понял, что мое место в банке обеспечено и потому уже не так волновался на последующих шести собеседованиях с главами отделов, включая отдел кадров. Неделю спустя после моей поездки в Сан-Франциско, господин Лилиен пригласил меня к себе в кабинет и предложил мне место в банке и объявил зарплату, соответствующую положению. Я ему ответил, что она не отвечает моим пожеланиям и назвал сумму, за которую я начал бы работать в банке. Лилиен заметил, что зарплата на должность, которую мне предлагают, была определена уставом, и что он не может ее изменить. На это я предложил проработать в банке шесть месяцев бесплатно. Если за это время я смогу принести банку доход, по крайней мере, в пять раз больше зарплаты, которую я попросил, то тогда он смог бы решить насколько моя деятельность оправдывает нахождение способа обойти положение устава «О зарплате». А если я не смогу себя проявить, то банк ничего не потеряет, и я уйду.

К счастью, в то время очень мало американских банков занималось делами в недавно освободившихся африканских воинственно-социалистических странах, таких, как Алжир и Ливия. Я слетал в Алжир, где навестил все три коммерческих банка и провел значительное время в центральном банке. В результате «Уэллс Фарго» досталось финансирование большей части закупок зерна в США на основе аккредитивов, открываемых Национальным банком Алжира. В Ливии мне также повезло: я сумел заручиться финансированием экспорта ливийского хлопка. Через знакомых банкиров в Лондоне и их партнеров в Стамбуле мне удалось познакомиться с семьей производителей табака в Измире и, с помощью банка «АК», участвовать в финансировании экспорта табака из Измира в США и Южную Корею.

Возглавив Управление Европы, Ближнего Востока и Африки в этом крупнейшем банке, князь жил в буквальном смысле в самолётах. Вот свидетельство одного из бывших сослуживцев князя: «В пору нашей совместной работы в банке мы возвращались в Сан-Франциско из Парижа авиалинией «Пан-Американ». Летели первым классом 11,5 часов. Разумеется, все налегали на бесплатную выпивку. Лишь Никита пил минеральную воду и… работал. Была такая комната со столом на верхнем этаже самолета. К концу рейса после такого отдыха мы были хорошенько навеселе, и нам ещё надо было составлять отчёты о поездке. А у трезвого Никиты всё было закончено. По итогам командировки он прямо из аэропорта ехал в банк сдавать доклад машинистке».

Никита Дмитриевич дал мне полистать путевые заметки середины 70-х – начала 80-х годов. По ним можно составить представление об интенсивности жизни князя в тот период. Аэропорт, взлёт, посадка, автомобиль, гостиница, переговоры об условиях и гарантиях займов. Абиджан, Анкара, Москва, Бейрут, Кабул, Тунис, Париж, Лондон, Мадрид и назад через океан в Нью-Йорк и Сан-Франциско за американскими долларами, которые давались в рост разным правительствам и на разных континентах. Хронические недосыпания, связанные с разными часовыми поясами – это то, что он помнит сегодня. И удивляется, как у него хватало энергии и здравого банкирского смысла, и даже оставалось время для коллекционирования. Времени стало меньше, но средства для собирания появились. Объявился даже должник, о котором Никита Дмитриевич и не подозревал. Вот этот забавный эпизод, рассказанный князем:

– Спустя шесть месяцев меня назначили постоянным сотрудником банка на моих условиях. А дальше события развивались совершенно неожиданно. В Нью-Йорке три разных аудитора проверяют счета банков: от города Нью-Йорк, от штата Нью-Йорк и от федеральных властей. В очередную инспекцию городские аудиторы заметили, что на протяжении шести месяцев в «Уэллс Фарго» числился служащий, который не получал зарплаты. А в Нью-Йорке есть закон, запрещающий нанимать служащих бесплатно. Я об этом не знал. По результатам аудиторский проверки моему банку было строго указано и предписано заплатить мне за первые «дармовые» шесть месяцев. Для меня это был приятный сюрприз. Деньги пошли на приобретение картин для коллекции.