Меня разбудила обида. Обида на самого себя. Я смотрел в едва проступающей в темноте белый квадрат потолка, и думал о том, сколько успел сделать за свою жизнь мой дядя и как бесцельно, бездумно, бессмысленно транжирю я отведенное мне на этой земле время жизни. Не случайно же Анастасия почти не скрывает своего пренебрежения, если даже не презрения ко мне. Ей есть с кем меня сравнивать, и это сравнение по всем статьям не в мою пользу.

И мне некого обвинять в этом, кроме как самого себя. Я всегда старался не взваливать на свои плечи слишком тяжелого груза, а если и приходилось не по своей воли это делать, то сбрасывал его с себя при первой же возможности. И не будь этого сверхщедрого подарка судьбы – дядюшкиных миллионов – я бы всю жизнь провел в безнадежной борьбе с нищетой. А ведь я вовсе не лишен ни ума, ни храбрости, в армии и сослуживцы и начальство хором пророчествовали мне завидную карьеру. И я действительно довольно бодро поднимался по служебной лестнице. Но однажды я представил себе, что впереди меня ожидает бесконечная череда серых, одинаковых, как близнецы, дней. Эта перспектива показалась мне столь безрадостной, что я при первой же возможности ушел со службы. Но страх перед однообразием – это может быть, самая большая в мире трусость, так уж устроено в жизни, что добиваются в ней успеха в основном те, кого не страшит такое будущее, кто находит в ней неиссякаемый источник для разнообразного творчества.

Я думал о том, что судьба совсем не случайно привела меня в этот отрезанный от большого мира поселок, свела с невенчанной женой моего дяди, чтобы я сам перед собой наконец-то предстал во всей своей непривлекательной наготе. Раньше же я не то, что ее не замечал, скорей не акцентировал на своей ущербности своего внимания, воспринимал ее как неизбежный фон своего бытия. Но теперь по чьей-то не то злой, не то доброй воли я попал в такой плотный поток странных событий, что продолжать делать вид и дальше, что все идет нормально, больше не возможно. Или я приму какое-то решение или уже никогда не смогу уважать самого себя. Как кажется, говорили древние: третьего не дано.

Когда утром я спустился вниз, в нашу одновременно гостиную и столовую, то завтрак уже был накрыт, а Анастасия сидела за столом и ела. Я поздоровался, она ответила, и по ее виду я понял, что на этом она бы хотела ограничить наш диалог.

Я решил пойти навстречу ее желанию и за время завтрака не проронил ни слова. Окончив есть, она извинилась и удались к себе.

Хотя поведение Анастасии уязвляло мое самолюбие, я постарался не акцентировать на этом внимание и заняться теми делами, которые я наметил во время своей бессонницы.

Я вышел из дома и направился к зданию управления компании. Хотя я первый раз шел один по поселку, заблудиться я не боялся, так как он имел очень четкую планировку. По пути я зашел на почту. Там меня уже ждал перевод от Обозинцева. Сумма оказалась весьма щедрой. Что ж, спасибо. По крайней мере, теперь я могу чувствовать себя более свободным.

Я вошел в приемную и решительно направился к бывшему кабинету дяди. Секретарша при виде меня резво вскочила со своего места, словно дневальный при виде командира части. Я улыбнулся ей. – Могу я пройти в кабинет? – спросил я.

– Конечно, Евгений Викторович, – несколько удивленная вопросом, ответила она.

Секретарша быстро вышла изо стола и отворила передо мной дверь. Я прошел в кабинет и сел за стол. Я заметил, что по сравнению со вчерашним днем тут стало почище, пыль, которая лежала на всех предметах, была тщательно вытерта.

– Позовите ко мне Маринина.

Но первым пришел, если не прибежал Гессен. Я прочел по его глазам, что мой незапланированный визит вызывает у него беспокойство.

– Что-нибудь случилось, Евгений Викторович? – спросил он, испытывающе смотря на меня.

– Ничего, хочу лучше узнать, что происходит в компании. Есть какие-нибудь новости?

– Ничего особенного, все как обычно. Дела обстоят вполне благополучно. Наше мебельная фабрика завершает выполнение крупного заказа. Надеемся на новый, собираемся участвовать в тендере.

Я кивнул головой, это было, конечно, все важно, но меня сейчас волновало совсем другое.

– Скажите, Генрих Оскарович, а где вы находились в тот день, когда погиб Александр Михайлович?

На лице Гессена отразилось удивление, он явно не ожидал такого вопроса.

– Я был в городе по делам. И узнал о смерти Александра Михайловича из сообщения по телевидению.

– И вы сразу отправились сюда?

– Нет, вертолет за мной должен был прилететь только утром. Я провел ночь в гостинице. Это была кошмарная ночь.

– Могу представить. Конечно, это был одноместный номер.

– Да, в гостинице «Сибирь». Я там всегда останавливаюсь. Но почему вы спрашиваете?

– Сам не знаю, – приветливо улыбнулся я. – У меня вдруг возникло желание разобраться в смерти дяди. Человека убили, причем, человека, который все это создал, и никому нет дела до того, кто совершил это злодеяние.

– Это не совсем так. Мы пытались разобраться, но здесь тайга, в ней трудно найти кого-нибудь. Люди могут там скрываться годами и никто не узнает, где они находятся. Такие случаи тут не редкость. В радиусе триста километров расположены несколько колоний, из них постоянно кто-то бежит. И многие прячутся поблизости от поселка, так как им требуется одежда и еда. Здесь очень небезопасно, некоторых убивали только для того, чтобы снять с них вещи. Мы не раз говорили Александру Михайловичу, чтобы он во время своих прогулок по лесу брал бы сопровождающих. Но он не слушал, ему нравилось бродить одному.

– Вы полагаете, что его убил какой-нибудь беглый зэк? Только странно, что он не взял ни ружья его, ни деньги, ни одной вещи. Зачем же тогда он это сделал?

– Я не знаю, вполне возможно, что вы и правы. Многие убийства остаются нераскрытыми. Например, убийство президента Кеннеди.

– Но если продолжить вашу аналогию, то значит, что против моего дяди был организован заговор.

Гессен понял, что допустил оплошность, и на его лице на миг появилось растерянное выражение. Но он быстро вернул себе самообладание.

– Если у вас нет больше ко мне вопросов, я пойду. Надо решить ряд срочных дел.

– Вопросов нет, – сказал и мысленно добавил, что не исключено, что они могут появиться.

Место Гессена в моем кабинете занял Маринин.

– Я к вашим услугам, – произнес он.

– Я бы хотел отправиться к месту трагедии, – сказал я.

Маринин хотел было возразить, но быстро передумал.

– Как скажите, Евгений Викторович. Когда выезжаем?

– Сейчас. Это возможно?

– Вертолет стоит на полянке.

Предполетная подготовка заняла примерно час. Когда мы подошли к машине, меня приветствовал знакомый мне уже пилот Борис. Вместе с нами на борт сели еще несколько охранников. Я не возражал.

Через двадцать минут машина опустилась на небольшой, свободный от деревьев пяточек. Маринин пояснил, что ближе сесть невозможно, везде лес. А идти к месту трагедии примерно с километр.

Лес, в самом деле, оказался густым, многочисленные баррикады из буреломов затрудняли путь. На преодоление всех этих препятствий ушло минут сорок. Внезапно Маринин остановился.

– Вот то самое место, – показал вперед он.

Между двумя высоченными соснами я разглядел вбитый в землю небольшой крест.

– Именно тут его и нашли, – пояснил Маринин.

Я подошел к кресту и застыл на месте, словно в почетном карауле. Несколько секунд я стоял неподвижно. Затем обернулся к начальнику службы безопасности.

– Откуда стреляли?

– Это не удалось выяснить.

– Как так? – удивился я.

– Неизвестно, в какую сторону было обращено его лицо. После выстрела он сделал несколько шагов, а затем упал. Это стало ясно после изучения следов. Как и то, что убийца не подходил к нему. Единственное, что установила экспертиза, что в момент выстрела он смотрел вверх. Это определили по пулевому отверстию.

– На что же он смотрел?

Маринин пожал плечами и, как мне показалось, немного снисходительно улыбнулся наивности моего вопроса.

– Кто может знать, что привлекло его в тот миг внимание. Может быть, пролетела птица, он любил следить за их полетами.

– А с какого расстояния сделан выстрел?

– Точно нельзя сказать, но с близкого. Может быть, метров двадцать, тридцать. Пуля ушла глубоко в череп.

– Ну а с какой высоты стрелял убийца?

– Экспертиза показала, что он находился с ним примерно на одном уровне. Может быть, чуть повыше.

Я еще раз внимательно оглядел это место.

– Неужели, в самом деле, ни одного следа?

– Поверьте, все вокруг подверглось тщательному обследованию. Но ничего не нашли.

Я посмотрел на Маринина, и мне показалось, что моя настойчивость вызывает у него раздражение. И все же я никак не мог с этим согласиться. В свое время я осматривал немало мест происшествий и всегда хоть что-то, но находил. Почему же в данном случае нет никакой зацепки?

Я стал ходить вокруг этого места кругами, осматривая его сантиметр за сантиметром. Любое преступление оставляет хоть какие-то следы. Другое дело, если их не заметили. Или не захотели заметить. Конечно, с момента убийства прошло два месяца, тут побывало множество людей и все, что могли, затоптали. И все же надо искать.

Мое внимание почему-то привлекла сломанная верхушка березы. Ничего особенного в этом не было, мало ли почему это произошло. Хотя нельзя исключить, что убийца залез на дерево и стрелял оттуда. Вот потому-то и не обнаружили его следы на земле. Но с другой стороны, должен же он был после преступления с него слезть и наследить. Но каким-то образом это не сделал.

Я внимательно обследовал место вокруг дерева. Но если и были тут следы, то они давно и, простите за тавтологию, бесследно исчезли. И все же я решил запомнить это обстоятельство. Иногда самые нелепые, на первый взгляд, не относящиеся к делу факты могут вывести на правильную дорогу.

Убедившись, что, даже проведя тут целый месяц, я больше ничего не обнаружу, я прекратил дальнейшие поиски.

– Полетим назад? – спросил Маринин.

– Да. – Наш небольшой отряд направился в сторону оставленного нами вертолета. Я в последний раз оглянулся, дабы посмотреть на крест. – Скажите, Юрий Николаевич, его поставили в память об этом печальном событии?

Он немного удивленно посмотрел на меня.

– Нет, таких крестов в лесу вкопано довольно много. Это было сделано специально, чтобы иметь ориентиры, для того чтобы не заблудиться и где назначать место для встреч. Как у вас в Москве у фонтана в ГУМе. Таких крестов здесь штук десять. И каждый имеет свой номер. У этого номер один.

– Но тогда получается, что дядя оказался здесь не случайно, скорей всего у него была назначена тут встреча. И даже может быть, не с одним человеком, а с несколькими.

– Что ж, возможно, эта версия почему-то не рассматривалась следствием. Но что следует из этого?

Я пожал плечами.

– Может быть, ничего, а может быть, все.

Когда я вернулся домой, то по некоторым приметам понял, что Анастасия дома. Однако выйти ко мне она явно не спешила. Подождав немного, я поднялся в свою комнату.

Мне же хотелось с ней поговорить. Из моей головы не выходил вопрос: почему убийца не оставил следов? И я все больше склонялся к немного парадоксальному выводу: именно их отсутствие и есть самый важный след. Если я пойму, как преступнику удалось совершить преступление и при этом не наследить, то приближусь к разгадке этой тайны. И помочь в этом деле должна была Анастасия. Ни на кого больше я не мог тут положиться.

Но она все не появлялась, а потревожить ее самому я не решался. Поэтому я лежал на кровати, курил и прислушивался к тому, что происходит в доме. Внезапно мне показалось, что я слышу не то крики, не то возгласы. Я выскочил в коридор и действительно до моего слуха донеслись протяжные вопли, которые раздавались на половине Анастасии. Я бросился туда.

Я дернул за ручку двери, она легко поддалась, и я впервые очутился в комнате Анастасии. Молодая женщина лежала на кровати на животе, плечи и спина ее содрогались, и она громко рыдала.

Я растерянно топтался у порога, не зная, как поступить в столь деликатной ситуации. Я сделал неловкое движение, задел за висящий на стене расписной поднос, и он, словно колокол, возместил о моем присутствии. Анастасия резко обернулась, неприязненно посмотрела на меня.

– Извините, но я услышал крики и испугался, что происходит что-нибудь страшное. Поэтому я здесь. Может быть, вам нужна моя помощь?

– Нет, – срывающимся, но твердым голосом произнесла она.

Я повернулся, чтобы уйти. Но внезапно она остановила меня.

– Вы, наверное, проголодались. Я сейчас спущусь и все сделаю.

Я действительно проголодался, и у меня не хватило воли попросить ее не беспокоиться.

Через полчаса мы уже сидели в гостиной за столом. От недавних слез не осталась и следа, даже глаза не были красными, хотя никакой косметики на ее лице я не обнаружил. Впрочем, при ее красоте она была и не нужна.

– Я вспомнила некоторые эпизоды нашей с ним жизни и не выдержала, – вдруг пояснила она. – Иногда накатывает так сильно, что невозможно сдержаться.

– А зачем сдерживаться, – заметил я, – когда я служил в армии, я никогда не стеснялся своих слез по погибшим товарищам. Так легче переносить потери близких людей.

Почему-то мои слова вызвали у нее удивление, это я понял по выражению ее лица.

– Вы воевали?

– Да, на Кавказе, я командовал разведротой. За два года похоронил половину личного состава. Но это все дела минувших дней. Мне бы хотелось с вами поговорить о делах настоящих. Вы в состоянии?

– Да, конечно. Но о чем?

Возникшее у нее удивление все еще не проходило, новость, что я был на войне, оказалась для нее слишком неожиданной. Можно себе представить, какой мой образ уже сформировался у нее в голове. Но это хорошо, это позволит нам стать чуточку ближе.

– Я был сегодня на месте убийства. Я внимательно обследовал его. Ни тогда, ни сейчас нет никаких следов.

– Мне это хорошо известно.

– Но отсутствие следов – это тоже след. Только надо выйти на него. Я сегодня весь день думаю об этом преступление. У него есть одна особенность, которая дает надежду на раскрытие.

Я заметил, как заблестели ее глаза.

– Но здесь работала целая бригада следователей. И никаких результатов, – с сомнением проговорила она.

– И все-таки, мне хочется попробовать покопаться в этом деле. Я слишком многому обязан дяде, чтобы ничего не сделать для раскрытия убийства.

– Вы сказали, что у этого дела есть одна особенность, – напомнила мне она.

– Дело в том, что убийца находится рядом со своей жертвой. Я не верю в случайную встречу с каким-нибудь беглым каторжником, все факты указывают на то, что преступление было тщательно продумано. Иначе остались бы следы. А значит, преступник либо находится в поселке, либо он как-то связан с деятельностью компании.

– Вы хотите сказать, что, возможно, что это сделал кто-то из ближайших сотрудников Саши?

– Не обязательно, но не исключено.

– Но тогда и я вхожу в круг подозреваемых.

– Теоретически – да, но я не верю, что это вы.

– Почему же? – В ее голосе прозвучала ирония.

– Интуиция. Из-за любви нередко совершаются преступления, но не такими, как вы.

– Спасибо и на этом.

– Анастасия, я понимаю, что вам тяжело все это слышать. Но это преступление не может остаться безнаказанным.

– Что же вы хотите от меня?

– Помощи. Расскажите мне о ближайших сотрудников дяди. Я бы хотел знать, что они из себя представляют.

– Хорошо, я согласна, – почти не раздумывая, произнесла она. – Если это поможет раскрытию преступления.

«Это поможет в первую очередь стать нам друг к другу ближе», мысленно ответил ей я.

– С кого начнем?

– Давайте начнем с главного инженера.

Мне показалось, что Анастасия немного смутилась.

– Валерий, Валерий Анатольевич очень талантливый человек. Саша взял его в компанию прямо из института. Ему нужны были специалисты, и он поехал выбирать выпускников. Ему указали на него. И он мне много раз говорил, что не ошибся. За десять лет, что он работает в компании, он вырос с инженера до главного инженера. Он определяет всю техническую политику. Я плохо разбираюсь в этих вопросах, но его считают хорошим изобретателем, он внедрил у нас десятки своих изобретений. Он очень уважал вашего дядю, хотя отношения у них были не очень ровными – Она замолчала, явно не решаясь продолжать.

– В чем же причина? – Я пристально взглянул на молодую женщину, и она опустила глаза к долу. – Причина в вас?

Анастасия, не поднимая глаз, кивнула головой.

– Да, сначала их отношения были замечательными, но года два назад они стали портиться и докатились почти до враждебности. Валерий откровенно выражал свою неприязнь к Саше, так как он хотел, чтобы я бросила бы вашего дядю и ушла к нему.

– А мой дядя знал об этом?

– Да Валерий этого и не скрывал. Весь поселок знает об его отношении ко мне. Несколько раз они сильно ссорились.

– Но почему же дядя не прогнал его?

– Потому что он считал, что личные отношения не должны мешать служебным, а Валерия было некем заменить. Такого квалифицированного главного инженера в этих местах найти почти невозможно. Поэтому Саша предпочитал терпеть.

– Он угрожал дяде?

– В общем, да. То есть, скорей не угрожал, а оскорблял. Валерий ничего не может держать в себе, он все выплескивает наружу. Он очень импульсивный.

– Это я уже заметил. А как вы относитесь к Валерию?

– Он мне нравится, не как мужчина, а как человек. Он умный, образованный, с ним интересно разговаривать. Он увлекается подводным плаванием и очень красочно рассказывает то, что видит на морском дне. Мы с ним долгое время дружили. Но потом его чувства из дружеских переросли в совсем иные. Вот тогда все и началось, он периодически становился невменяемым. Но при всем при том он очень уважал Сашу. Если бы не я у них были бы прекрасные отношения. Они очень хорошо дополняли друг друга; у Саши рождались идеи по развитию компании, а Валерий воплощал их с технической стороны.

– Вы не думаете, что человеком, который убил дядю, мог быть главный инженер?

– Мне трудно в это поверить, но буквально то ли за два, то ли за три дня до убийства между нами состоялось окончательное выяснение отношений. Валерий потребовал в ультимативной форме, чтобы я ушла бы от Саши к нему. Я наотрез отказалась это сделать. Таким взбешенным я его никогда не видела. Чтобы не травмировать Сашу, я ему не стали ничего говорить.

– А чтобы было потом?

– Ничего не было. По крайней мере мне ничего не известно. Я лишь мельком видела, как за день до смерти Саша и Валерий вполне мирно беседовали друг с другом.

Я понял, что в главе, посвященной главному инженеру, можно пока поставить точку.

– Давайте поговорим о других действующих лицах. Например, о Гессене.

– Можно попросить у вас сигарету? – вдруг проговорила Анастасия.

– Я полагал, что вы не курите.

– Так оно почти и есть, я курю обычно тогда, когда волнуюсь или чувствую затруднение. Это помогает успокоиться или сосредоточиться, в зависимости оттого, что требуется в данный момент.

– Но почему вы волнуетесь сейчас? – спросил я, подавая ей пачку сигарет и затем поднося к сигарете зажигалку. Анастасия закурила так красиво, что у меня на мгновение от восхищения остановилось дыхание.

– Поймите, с этими людьми меня связывает долгое знакомство. В каком-то смысле мы коллеги. Хотя я не работаю в компании, но являюсь членом Совета директоров. У меня десятипроцентный пакет акций. В свое время Саша подарил мне его на день рождение.

– Я ничего не знал об этом. – Я вдруг подумал, что я не знаю не только это, но и на каком поприще и где она трудится. Завороженный ее красотой, мне не приходило в голову поинтересоваться таким естественным вопросом. – Скажите, Анастасия, а кем вы тут работаете?

Она немного удивленно посмотрела на меня, по-видимому, ей, как и мне, тоже не приходило в голову, что я могу не знать таких очевидных вещей.

– Я директор местной школы.

– То есть вы учительница. И какой преподаете предмет?

– Математику.

По-видимому, мое лицо отразило такое удивление, что она не удержалась и улыбнулась. Это была, кажется, первая улыбка, которую я увидел на ее губах за все время нашего знакомства.

– Никогда не был в ладах с этим предметом.

– А я всегда его любила. Впрочем, – уже другим, гораздо более сухим тоном проговорила она, – вы спросили меня о Гессене. Что вам о нем сказать? Саша был высокого мнения об его деловых качествах, он всегда хвалил его за исполнительность и дисциплинированность. И часто на собраниях ставил его в пример своим русским сотрудникам, указывая на его немецкую пунктуальность и собранность. Он не стеснялся таких вещей и всегда говорил то, что считал нужным. Хотя, я знаю, некоторых это сильно обижало.

– Еще бы!

– Но при этом он мне как-то сказал, что Гессену никогда не быть первым лицом, так как он типичный исполнитель чужих замыслов. А своих у него нет. И мне известно, что однажды он сказал ему об этом прямо в глаза. Причем, на оперативке, когда в кабинете у Саши было полно народу.

– Вряд ли Гессену это понравилось.

– Видите ли, – задумчиво произнесла Анастасия, – я вам сказу свое субъективное мнение. Я не раз была свидетелем их разговоров, и у меня всегда возникало одно и то же ощущение, что Генрих Оскарович не любит Сашу. Мне казалось, что он ему завидует, хотя и старательно это скрывает. Года два назад произошел один странный эпизод. Саша, как обычно, отправился в тайгу на охоту или просто погулять – он это любил – и вовремя не вернулся. В его отсутствии всеми делами заправлял Гессен. И он отправил на поиск отряд с большим опозданием, хотя в поселке существует строгое правило: каждый, кто отправляется в лес, сообщает время своего возвращения. И если он не приходит в срок, то сразу начинаются его поиски. Такой порядок установил Саша после того, как исчез один мальчик. Дело было зимой, спасатели вышли с опозданием и нашли его уже насмерть замершим.

– Что же тогда случилось с дядей?

– Он подвернул ногу и не мог двигаться. Его вполне мог загрызть медведь, его берлогу затем обнаружили в каких-то нескольких сонет метров.

– А как объяснил эту задержку Гессен?

– Точно не помню, кажется, что в тот момент не было нужных людей.

– А что вы можете сказать о Ращупкине?

Анастасия вдруг излишне резко затушила сигарету.

– Мне бы не хотелось ничего говорить о ней.

– Почему?

– Ну, хотя бы потому, что мы с ней не разговариваем.

– Но для этого должна быть причина?

– Разумеется, она существует.

По ее виду было ясно, что она не желает продолжать этот разговор.

– Анастасия, я понимаю, что есть неприятные темы, о которых не хочется вспоминать. Но если вы хотите разобраться в этой истории, то…

– Хорошо, – резко прервала она меня, – я скажу. Дело в том, что через несколько лет после того, как ваш дядя семнадцатилетнем пареньком приехал в наши края, он встретил Ращупкину. И они стали вместе жить. Это продолжалось примерно год до тех пор, пока он не познакомился со своей первой женой. Я не знаю всех подробностей, но она очень сильно переживала разрыв. Я даже слышала, что она пыталась покончить с собой. – Анастасия замолчала, при этом она сидела с таким видом, как будто увидела что-то неприятное.

– Это все?

– Не совсем, – неохотно проговорила Анастасия. Когда семья Саши погибла, она решила, что ее час снова настал. И повела решительное наступление. Но в этот момент в поселке появилась я и разрушила все ее надежды. И с того момента мы не сказали друг другу ни слова.

– А как складывались их отношения?

– Внешне они делали вид, что эта страница в их жизни окончательно перевернута. Для Саши так оно и было, но вряд ли для нее. Она так и не вышла за муж, хотя я знаю, что предложений было достаточно. Она ведь красивая и очень не бедная. Но она всем отказывала.

Внезапно Анастасия быстро поднялась со своего места.

– Больше я ничего говорить на эти темы не стану, я не привыкла обсуждать других людей. И, кроме того, у меня разболелась голова. Я пойду, прилягу.

Она направилась к лестнице. Я проводил ее взглядом и тихо вздохнул. Были минуты, когда мне начинало казаться, что лед в наших отношениях начинает чуть-чуть подтаивать. Но скорей всего желаемое, как это часто случается, я принимал за действительное, и ледяной панцирь прочен как никогда.