В милиции нам на самом деле помогли. Я весьма красочно поведал историю про то, как нас остановили на дороге, заставили сесть в машину, обчистили карманы, а затем выбросили в незнакомой местности. У милиционеров эта импровизация сомнений не вызвала, по их словам подобные происшествия тут случаются не так уж редко. Составив протокол, они посадили нас в машину и довезли до железнодорожной станции, которая, впрочем, оказалась совсем недалеко.

Здесь наши пути с Всеволодом расходились в противоположные стороны. Все то время, что мы находились в отделение милиции, он молчал, лишь кивками головы и редкими междометиями подтверждал истинность моего рассказа. Но сейчас, когда мы остались одни, он проявлял по отношению ко мне откровенную враждебность. Я чувствовал свою вину перед ним и потому терпеливо сносил его косые взгляды.

Я смотрел на меняющиеся картины подмосковного пейзажа и постепенно отходил от этого приключения едва не стоившего мне жизни. И по мере моего приближения к городу, в голове все настойчивей звучали вопросы. В этой истории было много непонятного. Я попытался разложить все по полочкам.

Более всего мое недоумение вызывали два обстоятельства. В первую очередь я не мог уразуметь, почему банда Галанова напала на машины, в которых ехали люди Костомарова. Означает ли это, что он решился пойти на прямую конфронтацию с руководителями концерна? До сих пор Галанов и его подручные действовали с его руководством заодно, выполняли его грязные поручения, чему я был сам свидетелем. Но на этот раз они напали машины Костомарова, а для того, чтобы скрыть свои лица, действовали в масках. Выходит, что былой союз окончательно разрушился, и Галанов осмелел до того, что решил сыграть собственную партию. Или действовал по чьему-то заказу? Но с другой стороны их опасения, что этот факт может выйти наружу говорит за то, что Галанов, по крайней мере, на данный момент не желает идти на открытую конфронтацию и ведет двойню игру. И в этой двойной игре, я, оказавшись на ее поле, в самом деле, представляю для них серьезную опасность. Причем, настолько серьезную, что они решили избавиться от меня.

И тут возникает второй, не менее, а то еще более интересный вопрос. Кто же тот таинственный человек, с которым разговаривал Галанов и который запретил меня убивать? Если бы удалось узнать его имя, многое бы прояснилось бы. Но скорей всего надеется на это в ближайшее время вряд ли стоит.

С вокзала я решил отправиться домой и отдохнуть, После таких злоключений я испытывал потребность набраться сил. Дома я сам не зная почему, проверил на определителе номеров, кто мне звонил во время моего отсутствия. Оказалось, что телефон просто не смолкал. Причем, почти все звонки поступили в последние несколько часов. Звонил: Фрадков, Кириков, Пляцевой, Ушаков, Царегородцева, Ольга и даже Потоцкий, который до сих пор не делал этого ни разу. Судя по всему, моя судьба вызывала повышенный интерес.

Я же не стал никому звонить, а просто лег спать. Само собой разумеется, что разбудил меня телефонный звонок. Я узнал голос Царегородцевой.

– Наконец-то вы дома. С вами все в порядке?

– Все в порядке. А что случилось?

– Это я вас хотела спросить, что случилось. Все руководство концерна пребывает в небывалом возбуждении. И все говорят только о вас. Я ничего не понимаю, Может быть, вы что-нибудь проясните?

– Проясню, но не сейчас. У вас-то все в порядке? Никто не беспокоил?

– Беспокоили. Но это отдельный разговор.

– Хорошо, поговорим.

– А вы приезжайте сюда. Вас жаждут видеть все.

– И вы тоже?

Царегородцева засмеялась и положила трубку.

Ехать в концерн мне не хотелось, но Царегородцева права: следует как можно скорей там показаться. Кажется, наступают кульминационный период. Что точно происходит, мне не ведомо, но то, что происходит нечто экстраординарное, сомнений остается все меньше.

Когда я вошел в свой отдел, в комнате находилась только Ольга. Она тут же кинулась ко мне и поцеловала. Ее глаза сияли.

– Как хорошо, что вы пришли, – прошептала она в ухо мне. – Вас тут все спрашивают. Что-то произошло серьезное?

Я кивнул головой, а палец поднес к губам. Ольга кивнула головой. Я улыбнулся ей и прошел в свой кабинет.

Но о моем появление уже стало известно, Я даже не успел сесть в кресло, как зазвонил телефон. Я узнал голос Фрадкова. Таких, почти истеричных интонаций, я у него еще не слышал.

– Немедленно зайдите ко мне, – даже не обращаюсь ко мне по имени отчеству, приказал он.

Едва я вошел в его кабинет, Фрадков сорвался с места и, как метеор, бросился ко мне. Я и не подозревал, что он умеет так быстро бегать.

– Что там случилось, немедленно говорите? – Он был так возбужден, что на его губах появилась пена. Мне стало противно, но я сдержал себя.

– Сам бы хотел знать, я тоже ничего не понимаю.

– Да говорите же, черт вас побери! – нетерпеливо воскликнул он.

Я стал рассказывать о том, как приехал в поселок, как на меня неожиданно напали люди Костомарова, притащили к своему боссу на допрос и как он издевался и избивал меня. Затем я поведал Фрадкову о событиях следующего дня: как кто-то специально испортил мой автомобиль, как пришлось взять чужой и гнаться за машинами Костомарова, как были они вдруг атакованы, как затем появилась третья сила и начала поливать огнем и тех и других.

На этом правдивая часть моего повествования заканчивалась, и я стал излагать заранее подготовленную версию. Она состояла в том, что во время боя нас обстреляли и, спасаясь, мы были вынуждены умчаться подальше от этого страшного места.

Излагая эту версию, я понимал, что рискую. Если Галанов связывался по телефону именно с Фрадковым, то тогда ему известна вся правда и разоблачить мою ложь ему не составит труда. И в этом случае мне не сдобровать.

И все же я полагал, что вряд ли этим таинственным собеседников главаря бандитов был Фрадков. Зачем ему было организовывать похищение груза, наоборот, он нетерпеливо ждал его прибытия, о чем более чем наглядно свидетельствовал весь его вид. Правда, нельзя исключить, что здесь могла развиваться более тонкая, чем я предполагал, комбинация, о смысле которой не догадывался. И все же подобный расклад событий мне казался уж больно маловероятным.

– Это все? – недоверчиво уставился на меня своими маленькими глазами Фрадков.

– Все.

– И вы даже не подозреваете, кто могли быть эти таинственные люди в масках?

– Нет. Для того они и прятали свои лица, чтобы мы об этом н знали.

– Черт! Дела обстоят еще хуже, чем я предполагал. Знали бы вы какие деньги из-за этих событий мы потеряли. Запомните мои слова: если мы их найдем, я им не позавидую.

Находясь под властью гнева, Фрадков плохо контролировал свои слова. И я надеялся, что он скажет что-нибудь лишнее для себя и полезное для меня. Но он молчал и лишь, словно кабан после бега, тяжело дышал. Сходство с этим животным было просто удивительным. Так и казалось, что он вот-вот захрюкает.

– Идите, – вдруг проговорил он, – мы еще поговорим на эту тему.

Но едва я вышел из кабинета, как оказался почти что в прямом смысле в объятиях Костомарова.

– Пойдемте ко мне, надо срочно поговорить, – тоном, не допускающим никаких ослушаний, произнес он.

Я понял, что предстоящий разговор окажется несравненно более трудным, чем только что состоявшийся.

Едва дверь кабинета захлопнулась за Костомаровым, он тут же набросился на меня.

– Говорите, кто это были за люди! Они чуть не убили меня! – заорал я.

Я посмотрел на него, подошел к графину с водой, налил ее в стакан и протянул Костомарову.

– Выпейте и успокойтесь. Я могу вам задать точно такой же вопрос.

К большому моему удивлению Костомаров послушался и действительно выпил воды. После этого как-то странно посмотрел на меня.

– Вы хотите сказать, что не имеете к этой истории никакого отношения?

– На вас кто-то напал. Вот и ищете, кто это? А причем тут я?

– Вы там были, – парировал Костомаров.

– И вы там были, – вернул я шарик на его игровое поле.

– Вы хотите сказать, что я все это организовал?

– Заметьте, это произнесли вы. Я ничего такого не говорил.

Начальник службы безопасности обхватил руками голову.

– Ничего не могу понять, там было два нападения на нас. Я уверен, что по крайней мере к одному вы причастны.

Умение мыслить ему не откажешь, отметил я. Но и я не совсем его лишен. Так что посмотрим, кто кого.

– Мы с вами оба из одного ведомства. Не забыли еще как там работают. Сначала выдвигают множество версий, а затем постепенно их отметают, пока не остается одна – главная. Мне кажется, вам до этой стадии еще далеко. Могу лишь сказать, что вы идете по ложному пути.

– Посмотрим, – буркнул Костомаров. – Интуиция подсказывает мне, что вы появились там не случайно.

– Разумеется, не случайно. Я был там по заданию Фрадкова.

Костомаров нервно махнул рукой.

– Знаю. Но это еще ничего не означает. Одно совсем не исключает другого.

Молодец, похвалил я его, мыслишь правильно. Но это далеко не всегда означает, что удастся докопаться до истины.

– Это не более чем ваши домыслы. А реально же означает, что вам как бы не хотелось, но не в чем меня упрекнуть. А мне вот ваш есть в чем. Ваши люди испортили мою любимую машину. Мне пришлось ее там бросить.

– Не волнуйтесь, пригнали ваш драндулет, он на стоянке, – пробурчал Костомаров. – Пока у меня больше нет к вам вопросов.

– А у меня больше нет для вас ответов.

С огромным облегчением я покинул кабинет.

Я хотел вернуться к себе, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, как меня перехватила секретарша Кирикова, которая терпеливо дожидалась, когда я выйду из кабинета шефа службы безопасности. Такого со мной тут еще н случалось.

– Вас хочет немедленно видеть Петр Олегович, – сообщила она.

Почему никто меня не спрашивает, кого я хочу видеть, мысленно пробурчал я.

Кириков встретил меня у самых дверей. Он крепко пожал мне руку и участливо посмотрел на меня.

– Я слышал о ваших приключениях. Вы едва не погибли. Вал неприятностей катится на нас.

– Что-то еще случилось?

Кириков глубоко вздохнул.

– Я уже сказал: целый вал неприятностей. Он несется на нас со всех сторон. Вы, наверное, еще не в курсе заявления губернатора.

– Признаться, нет.

– Он заявил о том, что считает истинных виновников в убийстве журналиста, кажется, его фамилия Подымов, руководителей нашего концерна. И даже намекает на то, что у него есть конкретные доказательства. Это, сами понимаете, полная чушь, но впечатление на общественность производит. Уже есть реакция в Думе, известный вам депутат Неплюев объявил, что готовит депутатский запрос в прокуратору. Конечно, мы отобъемся, но сколько затратим сил, нервов… Да и репутация… – Он замолчал и погрузился в свои мысли. Причем, мне показалось ушел в них столь глубоко, что на какое-то время даже забыл о моем бренном существовании.

Я напомнил ему о нем легким покашливанием. Кириков посмотрел на меня так, словно бы вернулся из далека.

– Извините, что-то сегодня я не совсем в форме. О чем мы говорили? – наморщил он лоб.

– О вале неприятностей.

– Да, вы правы. Так вот, этот самый Неплюев, все настойчивей проталкивает свою идею о повышение экспортных тарифов на нашу продукцию. Пора браться за дело Поповичеву. А то он только принимает наши подношения, а никаких конкретных дел от него пока нет. Свяжитесь с ним и немедленно выработайте план ответных мер. Мы должны отбить охоту у этого Неплюева мешать нашему бизнесу.

Внезапно в голосе Кирикова послышались злые нотки. Я не удержался и удивленно посмотрел на него. Тот перехватил мой взгляд и тут же постарался взять себя в руки. Он улыбнулся мне, но уж слишком неискренне.

– Я вас понимаю, – сказал он, – но иногда уже не теряешь самообладание из-за этих навалившихся дел. И с «Востокнефть» боюсь мы пролетаем, у нас скорей всего не хватит средств на залог. Комиссия решила сильно повысить стартовую цену. Кто-то явно на нее надавил. Ладно, идите. Держите меня в курсе всех дел.

Я направился к выходу.

– Да, забыл вас спросить, – остановил меня Кириков, – вы же знакомы с Семенякой. А как вы считаете, на него можно положиться после всех последних событий?

Я похолодел. Только сейчас до меня дошло, что после убийства Подымова, какая серьезная угроза нависла над этим человеком. И хотя я не испытывал к нему особой симпатии, но одно дело неприязнь, а другое дело, когда ему грозит смерть. Мне понадобилось пара секунд, чтобы взять себя в руки.

Я повернулся и как можно спокойней вглянул на Кирикова.

– У меня нет сомнений в его преданности концерну и лично вам и Михаила Марковичу.

Кириков задумчиво взглянул на меня.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– А вы не могли бы донести это ваше мнение до сведения Михаила Марковича.

– При первом же удобном случае.

Мне показалось, что у Кирикова дернулась щека.

– Я бы вас попросил сделать это сегодня. Это моя личная к вам просьба.

– Да. но мы сегодня уже общались с ним.

Внезапно Кириков подбежал ко мне и схватил за руку.

– Я вас убедительно прошу, пойдите сейчас и сообщите это ваше мнение Фрадкову. Скажите ему, что вы узнали про заявление губернатора и уверены, что со стороны Семеняка нам опасаться нечего. Вы меня поняли?

– Понял, – немного растеряно произнес я, слегка ошеломленный таким непривычным напором.

– Вот и идите.

У меня со лба струился пот, когда я вышел от Кирикова. Я достал платок, вытер влагу с лица и направился к расположенному напротив кабинету Фрадкова. Но мое движение прервал возглас секретарши.

– Извините, Леонид Валерьевич, но Михаил Маркович просил ни кого в кабинет к нему не впускать, Там совещание.

– А с кем совещание? – не удержался я от вопроса.

Секретарша заколебалась с ответом, не зная, должна ли мне она сообщать такую информацию.

– С Костомаровым, – все же проговорила она.

Положение хуже не придумаешь, из слов и поведения Кирикова не трудно сделать вывод, что именно сейчас решается судьба Семеняки. И Кириков с моей помощью хотел бы сохранить ему жизнь. Но если сейчас на этом совещание будет принято решение о ликвидации представителя концерна в Новореченске, мое вмешательство вряд ли что-то изменит.

Что же делать? Ворваться в кабинет? Не получится. Во-первых, обычно во время важных разговоров Фрадков закрывает дверь на ключ, а во-вторых, тем самым подпишу смертный приговор себе и уж точно не спасу Семеняка.

Я взглянул на секретаршу, которая удивленно смотрела на меня. Она не понимала. почему я продолжаю стоять на месте и не ухожу. Я улыбнулся ей и вышел из приемной.

Когда я вернулся к себе в отдел, Ольга встретила меня тревожным, а Потоцким вопрощающим взглядом. Я молча прошел в свой кабинет, сел в кресло и продолжил размышлять над тем, что же мне делать. Конечно, можно прямо сейчас позвонить Семеняку и посоветовать ему немедленно убираться из города в укромное место. Но где гарантия, что тот вместо того, чтобы последовать моему совету, не перезвонит тому же Фрадкову и сообщит об этом странном звонке. И тогда первым кандидатом на ликвидацию стану уже я.

Так и не приняв никакого решения, я пригласил к себе Потоцкого.

– Пора выходит на сцену вашему подопечному Поповичеву. – сказал я. – Схватка предстоит серьезная.

– Я в курсе. Но этот Неплюев непробиваем. На него ничего не действует. Он с головы до ног наполнен классовой ненавистью. Он мечтает сокрушить капитализм. Другой цели у него нет. Лично ему ничего не нужно.

– Черт! Самые неудобные противники те, кто заклинились на какой-то идее. Они не понимают никаких аргументов. Но выхода у нас нет, будем пробовать. Едем к нашему другу в Думу.

Разговор с Потоцким во время пути меня несколько удивил. Хотя если поразмыслить, может быть он и вполне и назрел.

Некоторое время он молчал. Я тоже не выказывал желания заводить светскую беседу. Я по-прежнему никак не мог найти решение, как спасти Семеняка и не загреметь самому.

– Леонид Валерьевич, вам не кажется, что в последнее время дела в концерне идут не столь успешно? – вдруг произнес Потоцкий.

Я посмотрел сперва ему в лицо, затем оглядел его самого на предмет того, не прячет ли он где-нибудь диктофон. Кто его знает, не поручили ли ему провести со мной эту беседу.

– Может быть, – отозвался я. – Но что в этом удивительного. В бизнесе всегда так бывает: когда лучше, когда хуже. А уж в нашей стране тем более. Пробьет этот чертов Неплюев свой законопроект и тогда в самом деле будет плохо.

– Это так, но дело не только в Неплюеве. Наше руководство, мне кажется, проводит т не всегда верную стратегию.

Такое от Потоцкого я не ожидал услышать, даже если этот разговор ведется по заданию.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например, они слишком разбрасываются, хотят поймать рыбку сразу во множестве озерах.

– Им видней. Есть же служба анализа, там должны все просчитывать.

– Они как раз и придерживаются такого мнения. Только к ним не прислушиваются.

– Откуда вы это знаете?

– У меня там работает приятель, недавно мы с ним беседовали.

Я молчал, обдумывая дальнейшие свои слова.

– Предположим. Что из этого следует?

– А вам не кажется. что пора подумать о поиске другой гавани.

– Мне кажется, что и в этой еще можно находиться какое-то время. Но в любом случае, что вы хотите от меня?

– Я знаю, у вас есть немалые связи. Помогите подыскать другую работу. А я не забываю тех, кто оказывает мне услуги. Вам же всегда нужна будет важная информация. Вы меня понимаете?

Не понять его было бы трудно даже самому тупому из тупых.

– Хорошо, при случае я наведу справки.

– Спасибо вам, – откровенно обрадовался Потоцкий. Я всегда был уверен, что с вами можно иметь дело.

Я подумал, что не исключено, что этот парень согласный ради собственной выгоды предавать всех может мне пригодиться. И вполне возможно, что совсем скоро. Но что его так заставило обеспокоиться о собственном будущем. Только ли разговор со своим приятелем-аналитиком?

Судя по выражению лица Поповичева, наш визит не доставил ему большой радости. Я внимательно рассматривал депутата. За весьма короткий срок, что прошел с первой нашей встречи, он разительно, по крайней мере внешне, переменился. Дешевый мешковатый костюм сменила тройка от всемирно известной фирмы, галстук был подобран ей в тон, а манжеты рубашки скрепляли золотые запонки. Даже его простоватое деревенское лицо смотрелось как-то иначе, более солидно.

Но когда я поведал о цели нашего визита, оно тут же перекосилось.

– Все, что угодно, но только не это! – почти закричал он. – Вы не представляете, кто такой Неплюев. Он прет как танк и не обращает ни на что внимание. С ним невозможно иметь никаких дел! Он уже собрал под законопроект больше сотни подписей и уже прошел рассмотрение профильного комитета и скоро будет внесен в повестку пленарного заседания. Что я могу сделать?

– Не знаю, это ваши проблемы, но пора отрабатывать все, что вы получили. Этот момент пришел. Или вы полагали, что мы вам помогали исключительно из благотворительных целей, – жестко произнес я. – Нас не интересует, как вы будете это делать, но нас крайне интересует, чтобы события не развивались бы по нежелательному сценарию. Мы вам дадим всю нобходимую информацию, чтобы опровергнуть его демагогию, предоставим место на странице любой газеты, в эфире любого телеканала. Но вы должны добиться нужного результата, убедить своих коллег и заодно всю страну, что этого делать, ни в коем случае не следует.

– Я все верну, только освободите от этого задания. То, что вы просите, невозможно.

Да он, кажется, боится этого Неплюева.

– И квартиру на Кипре?

Поповичев переменился в лице. Квартиру на родине Афродиты отдавать ему очень не хотелось.

– Хорошо, я постараюсь, – слабым голосом ответил он.

– Нам не нужно ваших стараний, можно сколько угодно стараться, а результату не будет никакого. А нам нужен именно результат.

– Хорошо, будет результат.

Мне показалось, что Поповичев так сильно сломлен, что ему было уже все равно, что обещать.

Рабочий день уже приближался к концу, и я решил, что нет смысла возвращаться в концерн. Да и находиться там с каждым разом мне становилось все морально тяжелей. Я безжалостно высадил Потоцкого у метро, чем нанес травму его самолюбия. Но меня это не слишком волновало. Я по-прежнему ничего не мог придумать, как спасти Семеняку? Мне вдруг пришла в голову мысль прибегнуть к помощи Ушакова. Шанс был невелик, но был.

Я остановил машину возле редакции, поднялся по знакомой лестнице. Затем пошел по столь же знакомым коридорам. И зачем я только покинул их, по сравнению с нынешней работой прежняя мне начинала напоминать пребывание корабля в тихой гавани после длительного шторма. А ведь тогда мне казалось, что я нахожусь на острие многих весьма опасных событий. Если бы я только представлял, что мне в скором времени доведется пережить, прежние угрозы показались бы не опасней перочинного ножечка.

Я распахнул дверь в кабинет Ушакова. То ли на самом деле, то ли мне показалось при не очень хорошем освещение, что на лице Алексея промелькнула растерянность. Но он быстро справился с собой, вскочил со своего места и устремился на встречу.

– Кого я вижу, какие люди! – воскликнул он, пожимая мне руку. – А мы тут недавно о тебе вспоминали. Как ты там, прижился ли. Не пора ли возвращаться в родные пенаты?

– Скоро вернусь, – пообещал я. – Материал будет классный, ты такого еще не читал. Кровь будет стынуть в твоих жилах.

– Хочется верить. Ну рассказывай.

– Знаешь, я расскажу, но не сейчас. Скажи, в Новореченске у тебе нет знакомых журналистов? Ты же человек у нас популярный.

– Вот где нет, так нет. А зачем тебе это нужно?

Несколько секунд я раздумывал, но все же решил не посвящать Ушакова в свои дела. Мало ли что. Береженного бог бережет. Я вдруг подумал, что ни в ком не могу быть уверенным. Кто его знает, кто и в какую игру играет?

– Я сказал, что потом расскажу.

– Ты стал очень таинственным. Хорошо, буду ждать, Но учти, с очень большим нетерпением.

Я решил перевести разговор на другую тему.

– А как Пляцевой, выполняет свои обещания? Ты часто видишься с ним.

– Не то, чтобы часто, но видимся. Их компания вошла в число соучредителей нашей газеты. Все, что обещали, дали. Так что весь наш коллектив молится на тебя, как на благодетеля. А ты даже не заходишь. – Внезапно Ушаков заговорчески подмигнул. – Про твой концерн какие только слухи не ходят. Даже страшно становится. Неужели все правда?

– Что именно?

– Ну, говорят про какие-то убийства, наркотики.

– Врут все. Таких честных бизнесменов еще не рожали женщины.

Ушаков громко захохотал.

– Ну, ты даешь. Или ты теперь тоже с ними?

– Ты ж знаешь меня, я всегда с самим собой.

– Надеюсь. Знаешь, я просто горю от нетерпения почитать твой материал.

Я подумал, что прежде чем его написать, надо еще уцелеть в этой мясорубке.

– Рад был повидать тебя. Всем привет. Передай ребятам, я жив и здоров. Пока.

– Ну и юмор у тебя стал. Раньше ты шутил лучше.

– Я бы шутил лучше, если бы у тебя был бы кто-нибудь в Новореченске.

Я вышел из здания редакции. Посмотрел на светящее окно главного редактора. И снова то ли мне показалось, то ли на самом деле, но у меня возникло впечатление, что Алексей смотрит на меня из-за портьеры. Да, не так-то легко разобраться в этом пасьянсе.

Я сел в машину и только-только отъехал, как зазвонил телефон. Я сразу же узнал ни с чем не сравнимый голос Царегородцевой.

– Валерий Леонидович, мне бы очень хотелось вас увидеть.

– Мне – тоже. Где?

– Я – дома. Приезжайте ко мне.

Хоть один приятный момент в жизни, я скоро увижу ее. Правда вряд ли она мне скажет что-нибудь приятное, поди опять эти проклятые дела. Но зато можно будет любоваться этим прекрасным ликом, наслаждаться переливами ее голоса. Разве этого не достаточно?

Я ехал к дому, где проживала моя отрада, с максимально возможной скоростью. Оставив машину на улице, я вбежал в подъезд, затем вознесся на лифте.

Царегородцева встретила меня по-домашнему, в халате. В этом одеянии она мне показалось такой близкой, что я едва удержался, чтобы ее не поцеловать. По тому, как заблестели ее глаза, я заподозрил, что она догадалась о моем желании. Однако не сделала никакого движения навстречу ему.

– Мне почему-то кажется. что я поступлю правильно, если сначала вас покормлю, – сказала она, когда мы уже оказались в комнате.

– В общем, вы правы, я, в самом деле, голоден.

– Сидите, а я скоро. У вас усталый вид. А ложитесь на диван. Вам так будет удобней.

По-видимому, на моем лице отразились сомнения, Царегородцева засмеялась, положила подушечку и почти силой заставила меня лечь.

– Мне нужно полчаса на приготовление ужина. А потом мы с вами поговорим. А пока можете даже заснуть.

Удивительно, но я в самом деле заснул Причем, даже во сне я чувствовал, как хорошо и приятно мне здесь, в этой квартире.

Я почувствовал легкое, но настойчивое прикосновение к своему плечу. Открыл глаза и увидел стоящую надо мной хозяйку квартиры.

– Просыпайтесь, – засмеялась она, – вас ждут великие дела. И первое из них ужин.

– Неужели я заснул?

– И довольно крепко. Я три минуты не могла вас разбудить.

Меня вдруг пронзило странное ощущение своей заброшенности. Ношусь по свету, как одинокий, отбившийся от стаи, волк, без жены и детей, засыпаю на чужих диванах, ем на чужих кухнях. А что в таком случае принадлежит мне? Маленькая конура, куда мне порой и возвращаться-то не хочется, где меня никто не ждет…

Да, странные мысли посещают меня после короткого сна на диване Царегородцевой.

Ужин мне очень понравился, хотя никаких изысков на столе не было. Мы выпили по бокалу приятного сладкого вина. При этом мало разговаривали, я был поглощен едой, а она больше наблюдала за мной, чем ела.

– Вы замечательно готовите, – искренне оценил ее труды я.

– Для женщины это всегда очень приятный комплимент. Даже для такой, как я.

– Что означает для такой, как я?

– Пройдемте в комнату, – предложила Царегородцева. – Там приятней беседовать.

Я не возражал.

Мы уселись, Я на диване, где так недавно сладко спал, моя прекрасная собеседница напротив меня – в кресле. Из кармана халата она достала сигареты и закурила.

Довольно долго мы оба молчали.

– Вам известно, что наши руководители начали процесс вывода активов? – вдруг проговорила она, одновременно пуская изо рта дым.

– Нет.

– Я вам говорю: это началось.

– Откуда вам известно?

– Я все же финансовый директор. Хотя я контролирую далеко не все денежные потоки, а только легальные, но они настолько переплетены с нелегальными, что полностью провести их мимо меня крайне трудно. С недавних пор я стала замечать странные вещи, вдруг начали обмеляться весьма крупные счета, проводиться сделки с ценными бумагами. Их усиленно продают нерезидентам. А точнее, каким-то никому неизвестным фирмам, расположенным в оффшорах.

– Что это означает?

– Обычно это означает, что перекачивают ликвидные активы отсюда туда. Чаще всего это делают, когда намерены свернуть здесь работу. А затем и самим податься вслед за своими активами.

– То есть вы хотите сказать, что эти ребята готовят плацдарм для бегства?

– А для чего тогда они это делают? У вас есть другие объяснения?

– Нет, – после короткой паузой, вызванной усиленным раздумьем, произнес я. – Но почему именно сейчас?

– По итогам года мы прогнозируем серьезные убытки. У нас есть несколько крупных кредитов, возвращать которые предстоит в ближайшее время. А из каких средств? И если Дума примет закон этого депутата, забыла фамилию…

– Неплюев, – подсказал я.

– Неплюева, то речь можно уже вести о банкротстве. Боюсь, нам даже нечем будет выплачивать зарплату.

– Так все плохо?

– Ну не так уж плохо, если бы счета не обмельчались, может быть и выкрутились бы. Договорились бы о реструктуризации кредитной задолженности, взяли бы новые ссуды, продали бы какое-то имущество, может быть, даже бы уволили часть персонала. В общем, если проводить разумную финансовую политику, то спасти концерн можно.

– Вы говорили им об этом?

– Да, говорила, Не прямо, конечно, приходиться делать вид, что мне ничего не известно об их махинациях.

– И что?

– Понимаете в чем дело. В качестве одной из мер нужно сократить личные расходы этих господ, привлечь их личный капитал для погашения кредитов. Кириков был согласен, но Фрадков ни в какую. Он даже и слышать о таком варианте не желает. Видели бы вы в тот момент его лицо. Казалось, что ему сообщили о том, что через десять минут земля взлетит на воздух, такой ужас отразился на нем, когда я высказала эту крамольную мысль.

– Лица его в тот момент не видел, но вполне представляю. Я полагаю, что Фрадков заставляет Кирикова так поступить, хотя тот не слишком этому рад. Это все?

Царегородцева достала новую сигарету.

– Если бы. Те другие наши с вами друзья переходят к активным действиям. Они требуют от меня переводить средства концерна на их счета. А чтобы это как-то замаскировать, учредили компанию с таким же названием, открыли счет в том же банке. Попробуй, разберись. По крайней мере на какое-то время вполне можно запутаться. Как будто один владелец счета переводит деньги на другой. Вполне законная и безобидная операция. Не правда ли остроумно?

– Да, действительно, остроумно, – согласился я. – Этот Галанов оказался знающим человеком.

Царегородцева покачала головой.

– Это не Галанов, за ним кто-то стоит. Тому такое не зубам. Вернее, не по мозгам. Добавьте к этому то, что началась скупка акций. А чтобы сбить на них цену, распускаются плохие слухи про ситуацию в концерне. И акции уже упали. Тут чувствуется стратегический ум. А Галанов всего лишь бандит с большой дороги. Он правда пытается строить из себя бизнесмена, даже вроде бы какой-то диплом прикупил. Но в голове-то от этого ничего не прибавилось, Как был он в таких делах профанам, так и остался. Это я вам, как уже профессионал, говорю.

– Тогда кто же?

– Хотела бы знать. Но что делать мне в такой ситуации? Выполнять их приказы?

– А собственно, почему бы и нет. По крайней мере в тех случаях, когда невозможно отвертеться. Если Фрадков и Кириков куда-то намылились, то какой смысл противиться захвату концерна. Может, новые хозяева окажутся более хваткими и не дадут ему обанкротиться.

– Вы так считаете? Признаться честно, я не ожидала услышать от вас такое предложение.

– А я бы его и не дал, если бы только что не услышал от вас про действия наших двух друзей. Но коли так, то ситуация кардинально меняется. Как по вашему, сколько времени им понадобится, чтобы перевести все за границу?

– Сложно сказать, все зависит от их жадности. В принципе они могут улизнуть в любой момент. То, что они перевели, хватит им на безбедное существование до конца жизни. Тут другой момент, – Царегородцева задумчиво замолчала.

– Что за момент? – спросил я нетерпеливо.

– Мне кажется, что пока все бросить и уйти Фрадкову не позволяет Кириков. Он еще колеблется. По крайней мере когда я разговариваю с ним, меня не покидает ощущение какой-то двойственности всего того, что он говорит и делает.

– Я тоже заметил, что он в последнее время не похож сам на себя. А если перетянуть его на нашу сторону? – внезапно возникла у меня мысль.

Царегородцева покачала головой.

– Поздно, он слишком увяз. Я даже полагаю, что Фрадков ему просто это не позволит. Это чересчур опасно для него, Кириков много знает. Если все это выплывет наружу, того арестуют в любой стране.

– Пожалуй, вы правы, – согласился я.

Царегородцева снова достала из пачки сигарету. Не слишком ли много она сегодня курит, подумал я.

– Могу я обратиться вам с просьбой? – вдруг произнесла она.

– Ну, разумеется, – горячо сказал я.

Она быстро взглянула на меня, и едва заметно улыбнулась. Я же почувствовал, что краснею, как школьник. Уж больно заметно выказываю свои к ней чувства. А вот дверь в ее сердце по-прежнему закрыта на замок.

– Я хочу вас попросить, как можно больше наблюдать, но ни во что не вмешиваться. По крайней мере, без моей просьбой, либо вмешиваться после консультацией со мной. Я понимаю, что прошу очень много, но положение очень опасное, мы сильно рискуем. Любой неверный шаг – и о последствиях даже страшно подумать. Этот Костомаров рыщет повсюду, у меня возникло ощущение, что он и меня в чем-то подозревает.

– А не он ли стоит за всем этим?

– Я думала об этом, но никаких указаний на его участие в этом деле у меня нет. Хотя это ни о чем не говорит, вернее, может говорить о том, что он хорошо замаскировался и действует только через подставных лиц. Впрочем, гадать можно очень долго. Но если нет фактов…

– Да, если нет фактов, приходится только гадать.

– Вот, собственно, и все, что я вам хотела сказать.

Я понял ее слова, как сигнал о том, что мне пора и честь знать и что никто не собирается оставлять меня тут ночевать. Тем более положить рядом с собой. Невольно мой взгляд уперлся в то место, где не плотно запахнутый халат позволял увидеть небольшую полоску кожи. Мне оставалось лишь глубоко вздохнуть.

– Поеду домой, – сказал я.

– Я вас провожу.

Я ехал по ночному городу в не самом радужном настроении. Никак не пойму, что происходит у нас с Царегородцевой. Вроде бы начинаем сближаться и вот-вот упадем друг другу в объятия, как тут же словно бы натыкаешься на стену. И кажется. что через нее уже никогда не перескочить, потому что она вырастает всякий раз, как только возникает такая возможность. Странная, в чем-то непонятная женщина.

Затем мои мысли вдруг сами собой перескочили к Семеняке. Это было почти невероятно, что за все то время, что я провел в квартире своей возлюбленной, ни разу не вспомнил о нем. Теперь же голос совести громко напоминал мне о грозящей ему опасности, и о том, что я ничего пока не сделал, дабы ее отвести. Позвоню я ему прямо сейчас – и будь что будет.

Я достал телефон и стал набирать номер. Мне долго не отвечали, что, учитывая поздний час, было вполне закономерно, затем раздался женский голос. Я сразу же узнал его, он принадлежал жене Семеняке. Я представил эту женщину такой, какой видел в первый и последний раз.

– Простите за поздний звонок, но очень срочное дело, Могу я поговорить с Александром Тихоновичем?

– Александра Тихоновича нет.

– А где же он?

– В морге?

Я похолодел от ужасно предчувствия.

– Что случилось?

– Его сегодня вечером застрелили. Возле самого подъезда. Сашеньки больше нет! – Ее до сего момента спокойный, даже бесстрастный голос вдруг сорвался в крик.

– Как это произошло?

– Обыкновенно. Подошел человек и выстрелил несколько раз. Сашенька тут же и умер.

– Выражаю вам свои соболезнования.

– Оставьте от меня, не нужны мне ничьи соболезнования. Вы все убили его.

На том конце провода положили, а скорей всего бросили трубку.

Впервые в жизни я почувствовал, что от внутреннего напряжения могу потерять сознание. Почему-то это известие ошеломило меня больше, чем даже известие об убийстве Подымова. К этому я был в какой-то степени внутренне готов. Сейчас же пребывал в уверенности, что, по крайней мере, еще один день Семеняке ничего не угрожает. Пока киллер доберется до Новореченска, пока выследит свою жертву пройдет не менее сутки. Они же управились вдвое быстрей. Выходит, что нашли местного убийцу, что позволило осуществить акцию гораздо оперативней.

Эта кровь увеличивает мой счет к Фрадкову, Да и к Кирикову – тоже. Даже если он был и против. Но что он сделал, чтобы спасти Подымова, Семеняку? Ничего.

Я остановил машину возле какого-то работающего ночью ларька. Купил шкалик водки и выпил его. Но как назло никакого, даже легкого опьянения не почувствовал, голова была на редкость ясной и трезвой, как после долгого воздержания.

Я снова завел машину и поехал к своему дому. У меня вдруг возникла странная мысль: а было бы неплохо, если я сейчас разбился бы насмерть.