Я вернулся в отдел. И устроил первое производственное совещание. Двое моих сотрудников заняли места в моем кабинете. Я внимательно рассматривал их. Мои первые впечатления о них только подтверждались. Ольга была все такой царевной-несмеяной, она смотрела на меня своими печальными глазами, и мне почудилось, что в них таится упрек. Но если это так, то за что она меня упрекает? Как бы по деликатней выяснить, что с ней все же творится, что за вселенская скорбь поселилась в ее душе? Но это как-нибудь потом.

Я перевел взгляд на Потоцкому. Он сидел как-то чересчур вальяжно, уж как-то слишком независимо от меня, положив ногу на ногу. Так при новом начальнике обычно себя не ведут. Конечно, если только у подчиненного есть другой, более высокопоставленный покровитель. Хорошо, учтем и это обстоятельство.

Я стал объяснять, какое задание нам предстоит выполнить.

– Пропагандистская кампания должна быть энергичной и наступательной, но не агрессивной. Нам надо вдолбить в голову всех, в чем заключаются наши преимущества. А начнем мы с пресс-конференции. И кроме того, в ряде органов печати необходимо разместить заказные статьи. Ставки очень велики, а потому надо работать по крупному. Времени мало, поэтому через два часа жду ваших предложений. Тогда и наметим уже конкретный план действий.

Я проводил глазами своих сотрудников и тут же раздался телефонный звонок. В трубке звучал мелодичный женский голос.

– Леонид Валерьевич, с вами говорит финансовый директор Марина Анатольевна Царегородцева. Михаил Маркович попросил меня связаться с вами и обсудить финансовые детали предстоящей кампании. Когда мы сможем это сделать?

– Я готов прямо сейчас.

– Замечательно. Я вас жду.

Она-то меня ждет, но не думает о том, что пока я не являюсь счастливым обладателем спецпропуска на семнадцатый этаж, меня туда просто не пустят. Разве только в кампании с Перминовым.

Я позвонил ему и поведал о своем затруднении.

– Я распоряжусь, чтобы завтра вам выдали этот пропуск. Вам придется часто навещать семнадцатый этаж, – засмеялся он. – Ждите, сейчас к вам приду.

Перминов проводил меня до двери кабинета Царегородцевой и как-то странно-многозначительно посмотрел на меня. Затем загадочно улыбнулся и пожелал мне приятной беседы.

Царегородцева сидела за столом. Она встретила меня улыбкой и пригласила сесть. Несколько мгновений мы молчали. Я разглядывал ее, а она, кажется, тоже самое делала в отношении меня.

Я почувствовал волнение. И дело заключалось не только в том, что передо мной сидела весьма привлекательная женщина; далеко не все привлекательные женщины, которых я встречал на своем жизненном пути, вызывали во мне интерес. Но она относилась именно к этой категории.

Что-то было завораживающее в ней. То ли секрет ее обояния таился в больших серых глазах с поволокой, то ли в удивительно тонких губах, которые загадочно улыбались мне, то ли в том изящество, с каким она наклоняла голову, перемещала руки по столу.

Так уж получилось, что в последнее время отношения с представительницами слабого пола у меня как-то не складывались, подружки, которых я находил, быстро исчезали. Они вызывали во мне скуку, так как были слишком уж предсказуемы в своих словах, желаниях поступках.

– Вы еще не знаете о порядке, который существует у нас, – сказала она. – Для проведения каждой пропагандисткой кампании вы составляете смету и присылаете ее мне. Я изучаю ее и отдаю на подпись Михаилу Марковичу. И если он ставит ее, вам открывается финансирование.

– Я понял, сегодня такую смету составлю.

– Кстати, вы можете посылать мне ее по электронной почте.

Вопрос был исчерпан, но у меня возникло подсознательное ощущение, что Царегородцева совсем не против продолжения нашего разговора. Что же касается меня, то говорить об этом было даже излишне.

Она откинулась на спинку кресла.

– Как вам у нас в «Конти»? – спросила она.

– В «Конти», – не понял я.

– Так мы на своем сленге называем наш концерн.

– Понятно. Пока трудно сказать. Я работаю всего пара часов. Но мне нравится, что здесь быстро принимают решения. Это соответствует моему характеру. Чем дольше размышляешь, тем нерешительней становишься.

– Да, решения тут принимаются быстро, – согласилась Царегородцева. – Но быстро, не означает, что всегда правильно.

Я не совсем понимал, что она имеет в виду, скорей всего в данный момент она вела диалог не со мной.

– Ошибки возможны в любом деле. А это бизнес, штука весьма рискованная, – как можно неопределенней произнес я.

– Тут вы правы. Хотя все зависит от того, чем рискуют.

С кем же она ведет заочный диалог, подумал я?

– Знаете, я привык рисковать. В каком-то смысле это моя профессия.

– Ну да, вы же бывший сотрудник ФСБ, а затем журналист газеты «Расследование». Я читала некоторые ваши публикации. И вам не бывало страшно?

– Разумеется, мне довольно много раз бывало страшно. Но до сих пор удавалось обуздывать свой страх. Мой опыт свидетельствует, что именно неспособность справиться с ним, и представляет наибольшую опасность. На моих глазах погибали люди только потому, что были парализованы испугом. Владей они в тот момент собой, могли бы остаться в живых.

Мне показалось, что мои слова попали в точку, Правда, в какую я не представлял. По крайней мере она задумалась.

– Да, наверное, вы правы. Но, боюсь, это не всем по силам. Нужно обладать большой выдержкой, чтобы в нужный момент не поддаться панике.

– Разумеется, но меня готовили к таким ситуациям.

– В таком случае наша кампания в вашем лице получила более чем ценного сотрудника.

– Честно говоря, очень надеюсь, что эти мои качества тут не понадобятся. Одна из причин, почему я принял это предложение, как раз и заключается в том, что я хотел пожить спокойной жизнью. Поверьте, в этом есть своя прелесть.

– Тогда остается только пожелать, чтобы это ваше намерение исполнилось.

Она изменила положение тела в кресле, и я понял, что на этом наш разговор закончен. Получился он несколько сумбурным и малопонятным.

Я встал и направился к выходу. У двери я повернул голову и посмотрел на хозяйку кабинета. И увидел, что она тоже смотрит на меня.