Они лежали на кровати. Подушка и одеяло валялись рядом на полу. Оба чувствовали себя опустошенными, но это была приятная опустошенность. Просто они отдали все силы, и теперь находились в ожидании, когда они хотя бы частично вернутся к ним.

Смуров был потрясен этим накалом страсти, только что отбушевавшей на небольшом пятачке кровати. Он вошел в нее очень быстро, а она все требовала и требовала, чтобы он из нее не выходил. Он уже и приблизительно не мог представить, сколько времени продолжалось их соитие, подсознательно он понимал, что непривычно долго, но при этом все пронеслось одним мгновением.

— Нежность, нежность, какая нежность, — то шептала, то неистово кричала она.

И сейчас, когда он успокоился, то не без некоторого удивления вспоминал эти ее страстные монологи. На его памяти еще ни одна женщина в такие минуты не произносила подобные слова. Он даже не очень представляет, как к этому следует относиться.

Смуров поднял глаза и посмотрел на Надю. Она улыбнулась, и ему вдруг стало очень приятно. Уж не влюбился ли он в нее? Нет, об этом не идет и речи, просто симпатия. А в наше время это тоже немало. Чаще всего она и заменяет любовь.

Смуров обнял Надежду за плечи.

— Тебе понравился наш секс? — сам не зная для чего, спросил он. То, что понравился, более чем наглядно свидетельствовала ее реакция.

— Не люблю слово «секс», — ответила она.

— А какое любишь?

— Нежность. Человек не может раствориться в сексе, а вот в нежности — может без остатка.

— Ты права, хотя всю жизнь использовал слово «секс». И казалось это нормальным.

— Мало ли что нам кажется нормальным. Многие вещи мы считаем нормальными, а они просто ужасны. Не стоит привыкать к таким нормам.

— К сожалению, давно привыкли.

— Значит, надо отвыкать, — решительно заявила она.

Смуров не смог сдержать смешок.

— Легко сказать, трудно сделать.

— А мы не должны бояться трудностей.

— Какая ты смелая и решительная.

Теперь засмеялась Надежда.

— Это что, теперь я, можно сказать, смирная. Вот в молодости был совсем другая, Никому спуску не давала. Но теперь я сильно поумнела, стала гораздо терпимей. А может, это просто старость.

Смуров громко рассмеялся.

— Не представляю, чтобы люди в старости с таким неистовством занимались сексом. То есть, нежностью.

— Терпеть не могу два слова: «секс» и «любовник».

— С сексом мы разобрались, а почему «любовник»?

— Казенное слово, функциональное, совершенно бездушное. Словно название профессии или должности.

— Как же тогда нам друг друга называть?

Надежда ненадолго задумалась.

— Не знаю, только не любовниками.

— Тогда соратники, — пошутил Смуров.

— Все лучше.

— Договорились, будем соратниками. Знаешь, я все удивляюсь, как у нас так все быстро и все спонтанно получилось?

— Могу твердо сказать, что ничего подобного я не собиралась делать. Даже ни одной мысли на сей счет не было.

— Тогда почему все случилось?

— Когда я тебя увидела, то вдруг сильно захотела.

— Но почему именно меня?

— Сама не понимаю. У меня до тебя не было ни одного мужчины восемь лет.

— Не может быть!

— Но это так и есть. И как-то спокойно жила. И вдруг сильно захотела. Стою и ничего не могу понять: смотрю на тебя и хочу тебя.

— Но я не писанный красавец, а весьма не молодой мужчина. Что во мне такого?

— Не знаю, я просто описываю свои ощущения. Что-то значит, есть, раз они вспыхнули.

— Теперь начну гадать: что именно?

— Гадай, это полезное занятие. А пока поцелуй меня.

Смуров прижался ртом к ее губам и почувствовал, как вновь его тело наполняется желанием. Совсем, как в молодости, успел подумать он, прежде чем его снова унес вихрь.