Утро началось с того, что меня пригласил к себе Вознесенский. Когда я к нему приехал, то к своему удивлению увидел не только его, но и Ксению. Мне показалось, что оба были не то расстроены, не то возбуждены; глаза Вознесенского как-то странно сверкали, а Ксения, положив одну свою красивую ногу на другую не менее красивую, как-то нервно курила сигарету. Я посмотрел на стоящую на столе рядом с ней пепельницу и насчитал в ней три окурка со следами малиновой помады на мундштуках.

– Как прошла встреча с вашим старинным другом?

Я стал рассказывать о своих впечатлениях об увиденном и услышанном на вчерашнем приеме. Вознесенский слушал меня очень внимательно. Почему-то больше всего его заинтересовал мой короткий диалог с Очаловым. Но то, что он сказал, когда я закончил говорить, прозвучало для меня весьма неожиданно.

– Я вас попрошу пока не трогать его. И вообще, стараться не конфликтовать с этим человеком. – После этих слов Вознесенский и Ксения обменялись взглядами.

– Если я стану мэром, то я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этот подлец не работал бы органах, – решительно заявил я.

– Я согласен с вами, но не надо спешить. Он может оказаться нам еще полезным. – Голос Вознесенского звучал как-то тускло и меня не оставляло впечатление, что он говорит одно, а думает другое.

Я чувствовал, что в данном случае меня подставляют, так как заставляют играть по правилам, о которых ничего мне не сообщают. Что скрывается за этой вдруг вспыхнувшей «любовью» Вознесенского к следователю?

– Извините меня, Борис Эдмондович, – сказал я, – но этого я вам не могу пообещать. Мы с вами союзники, я надеюсь у нас общая цель, но при этом мы с вами на равных. У нас заключена сделка: вы дали мне деньги, я – свою жизнь. Думаю, что одно стоит другого. А раз так, то я не считаю, что чем-то вам обязан. У нас могут быть только партнерские отношения. Мне бы хотелось, чтобы на этот счет ни у кого не было бы никаких иллюзий. Я никогда не был и не буду ничьей креатурой.

Вознесенский молча слушал мой страстный монолог, но при этом старался смотреть куда-то в сторону. Я же смотрел в основном не на него, а на другого, правда, пока безмолвного участника этого разговора. Пока я говорил, она затушила одну сигарету и тут же зажгла следующую. Причем, сделала это так быстро, что ни я, ни Вознесенский не успели поднести ей огня.

– Я вовсе не стремлюсь навязать вам свою волю и не считаю вас своим ставленником, – вдруг, после довольно длительной паузы, проговорил Вознесенский. – Но я, как и любой другой человек, имею право на личные просьбы. Поэтому еще раз обращаюсь к вам: оставьте на некоторое время Очалова в покое. Время расплаты для него придет.

– Но он не хочет оставить в покое меня. Или вы считаете, что я должен спокойно смотреть, как он покрывает несмываемой грязью имя моего брата. То, что он оказался на приеме у Григора, это же не случайно.

Гришка же намеренно собрал всех этих людей в своем доме; он хотел мне показать всю свою королевскую рать, свое влияние, всех тех, кто в этом городе на его стороне. И это я вам скажу весьма впечатляющее зрелище, так как в его лагере почти все самые богатые и самые влиятельные люди.

Мы с ним замечательно поговорили и договорились, что между нами беспощадная война. И на кону моя и его жизни. Между прочим, я там видел и того, кого подозреваю непосредственно в убийстве Алеши. Он охранял Григора. И в эту же кампанию затесался Очалов. Скажите, как я должен поступать, учитывая все обстоятельства?

– Он прав, – вдруг сказала Ксения.

Я посмотрел на нее, но она казалось не обращала на меня внимание; ее взгляд был сосредоточен исключительно на Вознесенском.

– Хорошо, пусть каждый поступает так, как считает нужным. Нельзя избежать неизбежного, – как-то обреченно произнес Вознесенский.

– Вы сами виноваты, Борис Эдмондович, – сказал я, – если бы вы рассказали мне обо всем, может быть, я бы и изменил свое мнение.

На лбу Вознесенского резче обозначились продольные борозды складок; он явно обдумывал ситуацию, решая, стоит ли говорить мне о подоплеке своей просьбы.

– Забудьте о моих словах, будем считать, я ни о чем вас не просил. У нас есть с вами гораздо более важные дела. Получена информация о том, что они что-то готовят перед самыми выборами.

– Что именно?

– Этого мы не знаем. Увы, наша разведка не всесильна. Я вас пригласил для того, чтобы на основе вашего рассказа о вчерашних встречах составить представление о том, что это может быть. Но боюсь, мои надежды оказались безосновательными. У вас нет никаких предположений?

– Пока нет.

– Будет жаль, если произойдет что-то непредвиденное, что поставит крест на всех наших усилиях. Мы как никогда близки к успеху, по всем опросам общественного мнения мы уверенно побеждаем.

– Я знаю, я получаю результаты.

– Я вас оставлю на некоторое время одних, мне нужно срочно заняться другими делами. Впрочем, пока я вам сказал все, что хотел.

Вознесенский в знак прощания наклонил голову и покинул комнату. Я невольно подумал, что его быстрый уход похож на бегство. Только не понятно, от чего или от кого он бежит?

Несколько минут мы пребывали в прежней диспозиции; Ксения курила, сидя на кресле, я стоял в отдалении от нее. Мне хотелось с ней говорить, но я не знал во-первых, о чем и во-вторых, хочет того же и она.

– Мне кажется, Борис Эдмондович, чем-то сильно расстроен, – после долгих поисков я наконец отыскал тему для начала светской беседы.

Если я не ошибался, то за все время нашего совместного пребывания в одной комнате она впервые посмотрела на меня.

– У него неприятности в семье. Дети всегда приносят много хлопот.

– У него есть дети?

– А разве вы не знаете? – удивленно сказала она. – Сын.

– Он живет в этом доме?

– Иногда. Но в основном в другом месте.

– Но причем тут Очалов?

Ксения снова посмотрела на меня, но на этот раз ответа я от нее не дождался.

– Я хочу извиниться перед вами, – вдруг сказала она.

– За что?

– Я была к вам не справедлива.

– И всего только, – засмеялся я. – А кто в наше время относится к другому справедливо. Все подозревают друг друга в корысти. Так что не думайте о таких мелочах. Тем более как знать, вдруг однажды ваше недоверие ко мне найдет подтверждение.

– Вы не понимаете, как все это важно для меня. – Рука Ксении потянулась за очередной сигаретой.

– Вы очень много курите. Я раньше не замечал за вами такой привычки.

– Вы правы, я немного взволнована. Но это пройдет. Но я хочу, чтобы вы кое-что обо мне узнали.

– С удовольствием узнаю, – почти игриво произнес я. Она посмотрела на меня, и мне стало неловко за свое поведение. – Извините, но я в самом деле многого не понимаю.

– Вам не за что извиняться. Могли бы мы с вами сегодня вечером сходить в одно место?

– Конечно.

– Только мне бы хотелось, чтобы вы были бы одни, без своего сопровождения. В том случае, если вы считаете это не опасным.

– Если принять кое-какие меры предосторожности…

– Тогда будьте в одиннадцать часов у памятника Победы. Раньше я не смогу, у меня поздно заканчивается эфир. Вы знаете, где находится памятник?

– Еще бы, в двух шагах от него жила девушка, из-за которой я когда-то дрался с моим главным врагом – Григором. Этот дом и поныне там, а вот где та девушка – не знаю.

– Тем лучше. А сейчас извините, мне надо ехать на студию.

Я проводил ее взглядом. Я не понимал смысл предстоящего свидания, но что я отчетливо чувствовал, что Ксения с каждым днем все сильнее волнует меня. Я вдруг пришел в такое возбуждение, что несколько раз прошелся по комнате. Я ясно ощутил, что последнее время жил в скорлупе, отказывал себе слишком во многих радостях. И сейчас я чувствовал, как мне до чертиков надоело это добровольное заточение, пора узнику выходить на свободу. Ни одна самая великая цель не стоит того, чтобы перечеркнуть ради нее свою надежду на счастье.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге снова показался Вознесенский. Он внимательно осмотрелся вокруг.

– Ксения ушла? – каким-то странным, нарочито бесстрастным голосом спросил он.

– Как видите.

– Да, вижу, – согласился он с очевидным фактом. Вознесенский сел в кресло, налил себе стакан соку. – Что вы думаете о ней? – вдруг спросил он. – Вы же думаете о ней.

– Думаю, – не стал я отпираться. – Она красива. Но мне кажется, что-то ей в жизни мешает чувствовать себя счастливой, у нее есть какая-то тайна или что-то в этом роде.

– Вы проницательны, Владислав Сергеевич. Впрочем, тайна есть у каждого из нас. Я знаю Ксению давно. Еще совсем недавно она была совсем другая. Этот город убивает все лучшее в человеке, – как-то неожиданно глухо, почти с отчаянием произнес он. – Хотите мой совет, уезжайте отсюда немедленно. Там, где царят силы зла, там не место нормальному человеку.

– Что с вами, Борис Эдмондович? – Я с удивлением смотрел на него, он был не похож на самого себя.

Вознесенский смотрел на меня, и у меня было такое чувство, что он медленно приходит в себя после какого-то странного обморока, когда человек хотя и не терял сознание, но на какой-то промежуток времени стал совсем другим. И в самом деле, через пару минут он был прежним, таким, каким я его привык видеть с самого первого дня нашего знакомства.

– Я рад, что у нас хорошо идут дела, – сказал он, вставая. – Но нужно быть особенно бдительным. Прошу вас, не совершайте опрометчивых поступков, – пристально посмотрел он на меня.

А вот этого я обещать не могу, сегодня я как раз собираюсь совершить опрометчивый поступок, мысленно ответил я.

Вечер входил в город не спеша, свет угасал медленно, а на небе неохотно загорались бледные звезды. Я только что приехал с очередной встречи с избирателями, но сейчас я думал не об этом, я размышлял над тем, как мне незаметно ускользнуть от моих стражей. Сегодня я особенно не хотел, чтобы кто-либо следовал за моей спиной.

Я посмотрел на часы; пора было приступать к задуманному. Дома у меня хранилась длинная и очень прочная веревка с крюком на конце. Ею меня снабдил Олег на всякий случай, если придется отступать по балкону. Именно это я и собирался сделать. Правда, в квартиру мою никто не рвался, но зато я рвался из квартиры.

Канат был черного цвета и почти полностью сливался с укутавшей город темнотой. К самому окну я подкатил включенный телевизор; если кто-то наблюдает за моей квартирой, то должен заметить отсвет от него и сделать логический вывод, что я провожу свой досуг за просмотром телепередач.

Окна моей спальни выходили во двор; окна же квартиры, где проживали мои телохранители, – на улицу. Это благоприятствовала затеянному. Я прикрепил крюк каната за подоконник и стал спускаться.

Спуск занял минуты три-четыре. Наконец я почувствовал подошвами ботинок твердую почву. Внимательно огляделся. Ничего подозрительного не обнаружил; кажется, никто за мной не следил. Из двора я вышел на улицу; в этот час народу было уже мало, вернее его не было совсем. Было очень тихо, только из некоторых окон доносились звуки протекающей за ними жизни.

Идти до памятника Победы было минут пятнадцать. К нему вело сразу несколько путей. Можно было торжественно прошествовать по главному городскому проспекту, а можно, хотя это немного удлиняло дорогу, – добраться до него по узеньким извилистым переулкам и улочкам. Я выбрал второй вариант, так как он позволял еще раз удостовериться, что за мной нет «хвоста».

Я быстро шел по темным, не знающих что такое освещение улицам. И невольно чувствовал, как заползает в душу страх. Вознесенский прав: этот город таит в себе опасность, он вызывает ощущение, что она спрятана за каждым деревом, забором, разлита в этой мрачной густой, словно чернила, темноте. Не случайно, что я иду уже десять минут и за все это время не встретил ни одного человека. А ведь на улице тепло и сейчас только гулять и гулять. А когда я тут жил раньше, мы шатались допоздна, пока не начинали слипаться глаза. И у наших родителей даже не возникало мысли опасаться за нас. А сейчас как будто действует комендантский час: после одиннадцати не выходить из дома.

Я издалека увидел фигуру Ксении и заспешил к ней. Она тоже заметила меня и пошла мне навстречу. Хотя место нашего свидания освещали только любопытные звезды, я все же заметил, что она чувствует себя неспокойно.

– Спасибо, что пришли, – проговорила она. – Пойдемте.

Путь наш лежал к реке. Мы прошли мимо дома, где когда-то жила моя первая пассия. У посмотрел на ее окна на втором этаже; за шторами мелькнула чья-то тень. Но я знал, что этот силуэт принадлежит совсем другого человека, не имеющего никакого отношения к Ирине. Впрочем, меня сейчас интересовала совсем другая женщина.

– Как вам удалось вырваться на свободу? – спросила она.

Я не без некоторого колебания поведал ей о своих акробатических подвигах. Ксения выслушала меня, и я неожиданно впервые услышал ее смех.

– Хотелось бы посмотреть на вас, как вы спускаетесь по канату. Мне кажется, это довольно занятное зрелище.

– Если у вас это желание не умрет сегодня вечером, то я могу как-нибудь продемонстрировать этот номер специально для вас.

Она посмотрела на меня, и хмурая тень снова наползла на ее лицо.

– Знаете, Ксения, вы меня удивляете. Я сейчас понял, что вы по натуре веселый человек. Но до сегодняшнего дня я ни разу не видел на вашем лице улыбку. Неужели у такой красивой и популярной женщины, как вы, нет абсолютно причин для радости?

– Сейчас вы многое поймете. Я долго думала должна ли я вам это показать. Но потом все же решила, что должна. Вы имеете право знать правду. Вы слишком многим рискуете.

– Мы все рискуем.

– Вы больше других.

Я не стал оспаривать этот тезис хотя бы потому, что он был верен.

– Наверное, это действительно так. Но у меня есть кое-какой опыт в таких делах, а это все же снижает степень риска. И потом я заметил одну странную вещь: далеко не всегда погибают те, кто больше всего рискуют. Часто погибают те, которым кажется, что они находятся в безопасности. Прихоти старушки с косой плохо постижимы для человеческого ума, никто не знает, кого и по какой причине она выберет в следующий раз. Я знал людей, которые постоянно шли под пули – и оставались невредимы, словно заговоренные. А некоторые гибли от шального выстрела, будучи уверенными, что им абсолютно ничего не грозит. У меня из головы почему-то не вылезает одна фраза, которую сказал мне Вознесенский: погибают всегда самые лучшие.

– Он прав, – с какой-то странной интонацией проговорила Ксения. – И вы сейчас в этом убедитесь.

Мы находились в одном из самых глухих мест города, расположенного у самой реки. Вдоль нее тянулась улица, застроенная старыми деревянными домами. Мы подошли к одному из них, и потому как Ксения уверенно толкнула калитку, я понял, что тут она не гостью.

Мы вошли во двор, и к нам навстречу выбежала большая лохматая собака. Но узнав Ксению, она не стала поднимать тревогу, а спокойно стала тереться об ее ноги. Что касается моей особы, то на меня она почему-то не обратила ровным счетом никакого внимания.

– Осторожно, здесь низко, – предупредила Ксения, открывая дверь в дом. Ее слова прозвучали крайне своевременно, ибо не будь они произнесены, появление шишки на моему лбу была бы обеспечено встречей с притолокой.

– Кто тут? – раздался мужской голос. – Это ты, Ксения?

– Я, Андрей.

– Подожди, сейчас зажгу свет.

Ксения взяла меня за руку – и это было ее первым прикосновением ко мне, и ввела в комнату. Вспыхнул свет, и я увидел прямо перед собой красивого совсем еще молодого мужчину. Он сидел в инвалидной коляске и смотрел на нас.

– Познакомься, – сказала ему Ксения. – Это Владислав Сергеевич, а это Андрей Соколов.

Пожатие его руки было сильным.

– Напоить вас чаем? – спросил Андрей. – Мама! – закричал он, – поставь чай. В комнату вошла пожилая женщина с приятным интеллигентным лицом. Сын и мать очень походили друг на друга.

– Это мама, Андрея, Надежда Ильинична, – сказала мне Ксения.

Надежда Ильинична, как мне показалось, многозначительно, с каким-то непонятным подтекстом посмотрела на меня.

– Очень приятно вас видеть, – сказала она. – Весь город говорит только о вас. Сейчас принесу чай. А вы пока садитесь. Ксения, ты же тут не гость, распоряжайся.

Мы сели на стулья.

– Я хочу вам кое-что рассказать об Андрее, – сказал Ксения. – Он журналист, как и я. Мы вместе работали на студии телевидения. Он решил сделать несколько материалов о преступных группировках в нашем городе. Был отснят интересный фильм. Андрею удалось заснять, как мэр города Голландцев общается в одном из притонов с одним из самых влиятельных наших преступных авторитетов. Мы уговорили пустить в эфир эти кадры нашего главного редактору, хотя его буквально трясло, когда он их смотрел. Так все было, Андрей?

– Да, трясло его так, как будто он находился без одежды на двадцатиградусном морозе, – усмехнулся Андрей.

– Это была нашей ошибкой.

– Моей ошибкой, – поправил Ксению Андрей.

– Нашей, – упрямо проговорила Ксения. – Андрей предлагал показать этот материал в нашей совместной с ним передаче, никого не уведомляя об этом. Но я посчитала, что это не правильно и уговорила Андрея устроить предварительный просмотр. Речь шла о большом скандале, я тогда еще не понимала, что о таких вещах у нас нельзя заранее никому говорить, их надо держать в большом секрете.

– Что же случилось дальше?

– У нас в городе почти у каждого жителя есть либо знакомый, либо родственник, который является членом какой-нибудь преступной группировки. Главный редактор испугался и решил не рисковать и сообщил кому-то о взрывоопасном материале. Неожиданно явился директор телецентра и объявил, что наша передача переносится на следующий день по техническим причинам. Такое периодически случалось и раньше, так как вся наша аппаратура на ладан дышит. И мы не особенно расстроились. Но все же решили на всякий случай не оставлять кассету в студии и унести с собой. Сначала это хотела сделать я, но Андрей настоял, что сам ее возьмет. Мы вместе шли из студии до памятника Победы, а затем как обычно разошлись; каждый пошел к своему дому. Пройдя немного, я почему-то обернулась и посмотрела на него; Андрей шел быстрым шагом, он хотел скорее попасть домой, так как был сильно голоден. – До этого момента бесстрастный голос Ксении вдруг дрогнул.

– Дальше я сам расскажу, – сказал Андрей, – если, конечно, нашему гостю это интересно.

– Мне это очень интересно и важно, – искренне заверил я.

– Было темно, и они догнали меня буквально в тридцати метрах от дома. Их было трое. Когда-то я немного занимался боксом и мог бы отбиться от них. Но я не ожидал нападения, так как все произошло почти мгновенно. Машина остановилась в нескольких сантиметрах от меня, они выскочили из нее и сразу же набросились на меня. В руках одного их них был металлический прут, он ударил им меня по позвоночнику. Боль была такая адская, что я почти сразу потерял сознание. Правда, я успел громко крикнуть, но никто не вышел, хотя я знаю, что многие видели, как меня избивали. Они забрали пленку, несколько раз ударили меня прутьем, ногами – и укатили. Кто-то сообщил моей маме, она выскочила из дома, меня доставили в больницу. Ну а дальше все как положено. Через три месяца меня выписали. Я знаю, всех интересуют мои ноги; врачи говорят, что я парализован до конца жизни.

– Ничего нельзя сделать? – спросил я.

– Трудно сказать. В этом городе – нет, и в этой стране скорей всего – нет. А так… Кому нужен бывший журналист, ставший инвалидом.

– Ты не прав, – быстро произнесла Ксения. – Я много раз тебе предлагала…

Но что предлагала Ксения, мне не удалось узнать, так как появилась Надежда Ильинична с выпускающим облака пара чайником. На столе быстро появились чашки, печенье, конфеты.

– Простите, но мы живем скромно, на мою пенсию, да на его пособие. Вот еще Ксенечка помогает.

– Не думайте об этом, – сказал я. – Если я стану мэром, мы что-нибудь попытаемся сделать.

– Все надеются на вас, – сказала Надежда Ильинична. – Некоторые даже ставят в церкви свечи за ваш успех. Я бы тоже поставила, если бы верила. Но после того, что случилось с Андреем… Знаете, что-то мешает верить.

– Этих бандитов нашли? – спросил я.

– Да где там, кто ж их будет искать, – отозвалась мать Андрея. – Хотя не удивлюсь, если милиция знает их всех по именно. Все хотела вас спросить: как вы думаете, почему в мире такая несправедливость? В чем Андрюшенька провинился? Он же хотел, чтобы всем было бы лучше.

– Несправедливость в мире побеждает потому, что справедливость везде уступает ей. Слишком она слаба и пуглива. Пригрозит ей какой-нибудь подонок, она сразу же прятаться. Если мы сумеем их одолеть, таких историй в этом городе больше не будет. Ну а не сумеем, сами понимаете…

– Помоги вам бог.

– И этих подонков попытаемся найти. Думаю, это в самом деле не так уж трудно. Было бы желание. В небольшом городе все про всех знают.

– Мы знаем, кто это сделал, по крайней мере у нас есть предположения, – вдруг сказала Ксения.

– И кто?

– Это люди из группы Монаха, вернее Монахова. Но он очень силен и влиятелен, его пока не достать.

– Посмотрим.

– Пейте еще чай, – сказала Надежда Ильинична, заметив, что моя кружка опустела. Я согласно кивнул головой; почему-то меня мучила жажда.

Чаепитие я совмещал с тем, что наблюдал за Ксенией и Андреем. У меня не было сомнений, что эти люди были очень близки, но вот конкретно какие их соединяют узы, это было мне не совсем понятно. Их поведение по отношению друг к другу было несколько странным; Ксения всячески проявляла внимание к нему, демонстрировала тесную с ним связь, он же старался держаться подчеркнуто отчужденно.

– Страшно мне за вас, – вдруг сказала Надежда Ильинична, – вы еще такой молодой. Подумали бы вы, может, не стоит вам влезать в это дело, ведь они не отвяжутся от вас, пока не покалечат или даже убьют. Это такие страшные люди.

– Поверьте мне, Надежда Ильинична, я бы не стал бросать им вызов, если бы все тщательно не обдумал. Я ведь не один, за мной тоже стоит немалая сила. Вы же понимаете: коли их не остановить здесь, на этом рубеже, они дальше пойдут. Бандиты захватили наш город, потом они захватят область, потом – страну. Пока вирус не размножился до эпидемии, надо его уничтожить.

– Дай-то бог, – вздохнула мать Андрея.

Ксения внезапно заторопилась, несколько раз в течение двух-трех минут она посмотрела на часы.

– Надежда Ильинична, мы пойдем, уже очень поздно. А вы сами понимаете, у нас…

– Конечно, идите. Я сама вам хотела сказать об этом, в этом районе в такое время никто не ходит.

Я встал и подошел к Андрею.

– Рад был познакомиться, – пожал я на прощание его руку. Ладонь была крепкая, мускулистая, как у настоящего спортсмена. – Я вас уверяю: мы победим.

Андрей ничего не ответил, только неопределенно кивнул головой. Я невольно подумал, что для него борьба уже завершилась и кто победит ему теперь не столь уж важно; при любом исходе его положение не изменится.

Мы вышли на улицу и направились у центру.

– Я хочу, чтобы вы все до конца поняли, – сказала Ксения. – Незадолго перед тем, как с ним случилось это несчастье, он сделал мне предложение. Я отказала ему. А теперь я настаиваю, чтобы он женился на мне. Но он не соглашается. Но я все равно настаю на своем.

Я молчал, так как был слегка ошарашен ее признанием. Теперь мне действительно стало ясно положение и роль каждого из участников недавней сцены.

– Вы уверены, что поступаете правильно? – после паузы подал я голос.

– Да, – решительно проговорила Ксения, но мне показалось, что уж больно много твердости было сосредоточено в ее голосе. Скорей всего в правильности такого решения она хочет убедить прежде всего саму себя.

Внезапно тишину позднего вечера разорвал быстро нарастающий шум мотора. Через несколько секунд я увидел мчавшуюся прямо на нас машину.

Мощные фары на какое-то мгновение ослепили меня. До столкновения с автомобилем оставалось всего каких-то десять метров. Я сгреб Ксению, и мы вместе прыгнули в сторону и покатились по земле. Траектория движения колес, пролетевшего мимо джипа, прошла всего в нескольких сантиметрах от наших тел.

Машина скрылась за углом и через несколько секунд стих шум мотора. Мы же по-прежнему лежали на земле, приходя в себя. Я встал первым и помог встать Ксении.

– Мы чуть не погибли, – еле слышно произнесла она.

– Чуть не погибли, – подтвердил я.

– Никогда не думала, что это будет так страшно. Вы думаете, это было покушение?

Я пожал плечами: в данном случае я мог думать все, что угодно. Ксения была одета в светлую кофту и в тон ей светлую юбка. Теперь и кофту и юбку украшали черные разводы грязи.

– Вы испачкались, – сказал я.

Ксения посмотрела на свою одежду.

– Полагаю, это самое лучшее, что могло с нами случиться. Вам не кажется?

– Мне кажется, что этот город действительно очень опасен для жизни. Пойдемте отсюда скорее.

Через десять минут мы снова оказались в исходной точки нашего путешествия – у памятника Победы.

– Отсюда я пойду одна, – сказала Ксения.

– Вы же понимаете, я не могу вас отпустить одну.

– И все же отпустите. Опасность грозит вам, а не мне. Когда придете домой, позвоните мне, что с вами все в порядке.

– Я не знаю вашего домашнего телефона.

Ксения открыла сумочку и достала визитку.

– А теперь идите скорей. Нет, пойдемте одновременно. Только в разные стороны: я к себе, а вы – к себе.

Я несколько раз оборачивался, смотря на удаляющуюся фигуру. Затем исчезла не только она, но затихли и ее шаги. Я шел и раздумывал, что же все-таки это было: покушение? Но я же проверял: слежки за мной не было. И если хотели меня раздавить колесами этого джипа, почему они не повторили наезд? Условия для этого были просто идеальные: почти кромешная темнота, отсутствие свидетелей, полная беспомощность жертв.

Я подошел к своему дому, вошел во двор. Мой канат по-прежнему свисал из окна. Оглядевшись по сторонам, я стал взбираться по нему.

Я влез в темную квартиру; экран телевизора уже не горел. Я сделал несколько шагов – и замер. Меня охватило ощущение, что здесь есть кто-то еще. В комнате было так темно, что я почти не различал предметов, стоящих у противоположной стены. Мысленно я провел линию пути, который мне необходимо пройти, дабы дотянуться до выключателя. Вопрос заключался только в том: дадут ли мне это сделать?

Я рванулся к стене, и моя руку к моему большому счастью сразу же нащупала выключатель. Вспыхнул свет. Освещенная им картина заставила меня на мгновение потерять дар речь: в кресле у стены сидел мужчина. Я узнал его: это был Григорий, сын хозяина дома в «Хуторке»; это был тот самый человек, которого я встретил среди охранников Григора.

– Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Вы же знаете, жду вас, – как-то неохотно отозвался незваный гость.

– Ты забрался по канату?

Григорий кивнул головой.

– Не в дверь же вошел, – насмешливо произнес он.

– Ты следил за мной?

– Да.

– Но я все внимательно осматривал; во дворе никого не было.

– Вы забыли заглянуть в мусорный бак.

– Верно, забыл. Не лучшее ты место нашел для слежки.

– Не бойтесь, там чисто. Впрочем, я вымыл у вас руки. Хорошая квартира, мне понравилось. Неплохо они о вас заботятся.

– А о вас? Судя по дому твоего отца, забота о своих людях в вашей компании находится не на высоте.

– Я предлагал ему сменить хату, он не хочет. Говорит, что привык.

– Да, привычка большая сила. Раз уж ты пришел ко мне в гости, налью я тебя чаю. Будешь чай?

– Не откажусь.

Я было направился на кухню, но вдруг остановился.

– Слушай, а когда придет твой сменщик?

– В три часа.

– А сейчас только час. Нам повезло, у нас просто масса времени.

Пока я заваривал чай, готовил бутерброды, то сопровождал эти полезные занятия обдумыванием создавшегося положения. Зачем он пришел и что может дать мне этот нежданный визит? Возможно это один из тех шансов, которые иногда, сжалившись судьба, подбрасывает нам, как утопающему спасательный круг. Нет сомнений, что он чего-то ждет от меня. Может быть, в каком-то смысле того же самого, что от него надеюсь получить я.

Я вернулся в комнату, Григорий в той же позе сидел в кресле.

– Давай, будем ужинать. Может, хочешь выпить?

– Нет, спасибо, я на работе.

У него есть чувство юмора, отметил я.

Григорий взял бутерброд и, целиком засунув его в рот, начал энергично жевать. Путь к сердцу мафиози лежит через его желудок, невольно подумал я.

– Давай порассуждаем, – предложил я ему заняться непривычным делом. – Если ты залез сюда, рискуя своей карьерой и даже жизнью, значит ты хотел со мной поговорить о чем-то весьма важном.

Григорий кивнул головой.

– А в ситуации, когда разговор может стоить жизни, то уж если говорить, то говорить искренне. Иначе какой в этом смысл.

Григорий снова кивнул головой, так как говорить он не мог – его рот был забит очередным бутербродом. Наконец он проглотил последний кусок; я же терпеливо ждал, когда он насытится. После чего я пододвинул ему чашку с чаем.

– Говори, я тебя внимательно слушаю.

Но хотя рот Григория был уже свободен от еды, говорить он не спешил. Вместо этого он как-то непонятно – не то тревожно, не то с опаской посматривал на меня.

– Ладно, тогда начну я. Ответь, почему ты в этой компании?

– А что еще делать в этом городе, – как-то даже тоскливо протянул Григорий. – Идти на биржу за пособием.

– Ну, дел тут довольно много, город от ветхости и от того, что им никто не занимается, разваливается по частям. Так что работы хватит на всех.

– Да, выходит, что не на всех. Я на механическом работал, наш цех закрыли и всех до одного уволили. Полгода я был без работы, без денег. Куда я мог еще идти?

– Ну, хорошо, обстоятельства загнали тебя к Григору и его сотоварищам. Ну а дальше-то что?

Григорий посмотрел на меня, но промолчал.

– Кажется, я тебя понимаю, ты бы хотел, чтобы на этот вопрос я бы ответил за тебя. Или предложил бы тебе абсолютно чистую работенку, естественно, за хорошие деньги, к которым ты уже привык на своей работе. Я по себе знаю: к большим деньгам привыкаешь почти так же сильно, как к наркоте. Но ты же понимаешь: так не бывает.

– А как бывает? – внезапно подал голос Григорий.

– Не знаю, у каждого по-разному. Мне о тебе почти ничего неизвестно. На тебе что-нибудь весит?

Григорий явно медлил с ответом. Я понимал его, от того, что он сейчас скажет, будет многое зависеть в его судьбе.

– Ничего на мне не висит.

– Григорий, мы не дети, и ты пришел ко мне не из собеса. Если ты не хочешь говорить правду, нет смысла вообще ни о чем говорить.

– Но это правда, ни в чем таком я не замешен. Всякое, конечно, были, но я никого не покалечил, ни тем более убил. Насколько было возможно, я избегал участвовать в делах, старался быть просто охранником. Но не всегда получается, у него дисциплина железная, как в десантных войсках.

– Ты был десантником?

– Да.

– Послушай, Григорий, я не прокурор и не судья, и я не могу обещать тебе никакой амнистии. Наоборот, я считаю и буду добиваться того, чтобы каждый получил бы по своим деяниям. Поэтому что тебе делать, это вопрос твоей совести. Решай сам. Мне очень нужна твоя помощь, но покупать ее я не собираюсь, Иначе, чем я буду отличаться от твоего хозяина. Все кто работают на меня, делают это добровольно, потому что понимают, так дальше жить нельзя, иначе тут всех перережут. Не мне тебе говорить, что город оказался в руках уголовников. И мы должны отнять его у них. И делаем это не за деньги и не за награды. По крайней мере, я. У меня погиб мой любимый брат, думаю, ты знаешь эту историю. Но речь идет не о мести; месть ничего не изменит, нужно рубить дерево под корень, а не отрубать отдельные сучья. И твой хозяин это понимает и поэтому готовится к смертельной борьбе. И рано или поздно тебе придется решать, в каком ты лагере.

Я ждал, что он мне ответит, но его слова несколько обескуражили меня своей житейской обыденностью.

– Могу я закурить? – спросил Григорий.

– Кури.

Наше молчание длилось ровно столько, сколько понадобилась Григорию времени для того, чтобы выкурить сигарету.

– Спрашивайте, что вы хотите знать? – сказал он.

– Прежде всего – твой статус. Какую должность у них занимаешь?

Григорий пожал могучими плечами.

– Моя главная задача – охранять шефа. У него есть несколько специальных групп, которые постоянно меняются; вот они его и охраняют. Ну не только это, приходиться делать то, что прикажут.

– Сейчас тебе приказали следить за мной?

– Да. Я знаю не так много, как бы вам хотелось. Нас не посвящают.

Иногда мы даже не знаем до последней минуты, куда и зачем едим. Говорят на месте, что надо делать.

– Я смотрю, у вас серьезная контора. Только трудовые характеристики не пишет и не выдвигает на получение орденов за заслуги перед отечеством. Ладно, скажи мне вот еще о чем. Помнишь, там, в поместье твоего шефа я схватился с одним из ваших. Ты знаешь его?

– Я с ним практически не знаком. И никто у нас в группе его не близко знает. А зовут его все Монахом, кажется по фамилии Монахов. Он очень осторожный, он никому не подчиняется, не входит ни в одну группировку. Никто не знает, где он живет, что замышляет. Он имеет дело обычно с самим шефом. А какие у них дела, про то неизвестно. Про него говорят, что он жестокий и беспощадный и что ему нравится играть со своими жертвами. Говорят, что на нем ни одно «мокрое» дело. Больше ничего о Монахе не знаю.

– Что ж, для начала это уже кое-что. Скажи, как ты полагаешь, полтора часа назад меня едва не задавил один джип. Кто это мог быть?

– Не наши, никого больше тут нет. – Григорий задумался. – Сегодня здесь рядом с вашим домом я встретил одного парня, вроде бы про него говорили, что он из команды этого Монаха.

– Ты думаешь, Монах тоже за мной приглядывает?

– А что тогда тут делал этот парень?

– Логично. Скажи, в ближайшие дни ничего очень шумного не затевается?

– Про то мне неизвестно. Могу только сказать, что вчера ночью у шефа было нечто вроде совещания, собралось несколько «авторитетов». А вот что они обсуждали… Я за дверью стоял.

– Жаль, что за дверью. – Я посмотрел на часы. – У нас остается мало времени, скоро появится твой сменщик. Давай заканчивать. Когда ты понадобишься, как мне тебя найти?

Григорий отрицательно покачал головой.

– Никак. Это слишком опасно. Если у меня появится необходимость, я сам вас найду. Но только не думайте, что я с вами. Вовсе нет.

– С кем же тогда?

Какое-то время Григорий молчал.

– Не знаю, – сказал он, вставая. – Я пойду. Спасибо за чай.

Григорий подошел к окну и, зажав руками канат, ловко выпрыгнул из комнаты. Я молча наблюдал, как он быстро спускается вниз. Оказавшись на земле, он помахал мне рукой, затем влез в контейнер и накрыл изнутри его крышкой. Меня изумило то, насколько бесшумно он все это проделал.

Я свернул канат и положил его на прежнее место. Я был уверен, что он еще мне пригодится. Затем я плотно прикрыл окно. Пусть следят. Я вдруг почувствовал, что не в состоянии больше ни о чем думать; тяжелая десница сна коснулась моих век и мгновенно сделала их свинцовыми. Я даже не стал стелить постель, а просто упал на покрывало. И через минуту уже ни о чем больше не помнил.