Заканчивалась предвыборная кампания. Мой штаб решил, что заключительным ее мажорным аккордом должен стать огромный митинг. Сначала хотели провести его на центральной площади, но затем передумали, опасаясь провокаций. Поэтому решили снять самый большой в городе зал во Дворце Культуры самого большого в городе завода «Прогресс». Когда-то он делал моторы для нашей военной авиации, которые считались одними из самых лучших в мире. Но затем заказы на двигатели резко сократились, и предприятие попало в нелегкое положение. Именно здесь многие годы конструктором работал мой брат Алексей.
Еще ни разу на встречу со мной не приходило столько народа. Заполнены были не только все проходы, но люди сидели даже на сцене. Сперва моя служба безопасности пыталась очистить от них подиум, но так как толпа все прибывала и прибывала, он снова оказывался оккупирован моими потенциальными избирателями. Наконец я приказал не прогонять их, и мои телохранители вынуждены были смириться с таким вопиющим нарушением всех правил и инструкций.
За время предвыборной кампании у меня было множество встреч, и я уже привык слушать жалобы, отчаяние, видеть слезы. Но то, что я услышал в этот раз, далеко превосходило все то, что слышал раньше. Это был всплеск самого глубокого человеческого отчаяния. Люди говорили о том, что город разваливается буквально на глазах, ничего не строится, не ремонтируется, все приходит в запустение, как будто не существует никакой власти. Городская территория разбита на квадраты, в каждом из которых свои условия и законы жителям диктует господствующая тут преступная группировка. А главными их союзниками и покровителями является милиция. Обращаться туда – не только абсолютно бесполезно, но и крайне опасно, так как известно множество случаев, когда жалобщиков жестоко избивали и даже убивали, а затем трупы находили на улице или они исчезали вообще. А списывалось все на неизвестных хулиганов. Молодежь спивается либо становится наркоманами; она не желает работать, да и работы нет. Поэтому прямым ходом направляется в банды, которые уже не могут справиться с наплывом желающих и даже осуществляют придирчивый отбор новых рекрутов. Вот и попадают туда самые отпетые, жестокие, для которых убить человека – все равно, что сыграть в партию домино.
Но самое горькое были даже не эти высказывания, а то, что их авторы не верили, что можно что-то изменить. Отчаяние и страх царили в этом переполненном людьми зале. То, что копилось много лет, теперь выплескивалось наружу, и этим страшным потоком затопляло буквально все. И все же какая-то слабенькая надежда пробивалась сквозь мрачный и печальный тон речей. И эта надежда была обращена целиком на меня.
Пожалуй, только здесь в этом зале я впервые до конца прочувствовал весь тот груз ответственности, который собираюсь взвалить на себя. На меня были устремлены тысячи пар глаз и каждая из них был вопрос: не обманываю ли, не собираюсь ли воспользоваться общим отчаянием, чтобы пробраться к власти, а затем делать все то же самое, что и мои предшественники. Я не знал, как убедить этих людей в своем искреннем желании помочь им, слова тут были бесполезны; за последние годы они слышали огромное количество речей, которые на поверку оказывались лживыми. И как доказать, что все, что ты говоришь, идет от души, а не от лукавства. Наверное, только одним способом: делами.
Об этом я и стал говорить. Я не обещал, что после того, как я получу власть, жизнь переменится мгновенно, предстоит долгая, упорная и скорей всего кровавая борьба. Но победить в ней мы можем только совместными усилиями, в едином порыве взявшись за искоренение всех язв. От охватившего меня волнения я стал запинался. Но никого не волновали огрехи в моей речи, все хотели услышать в моих словах одно: подлинную боль за то, что происходит и веру в то, что все можно исправить.
Свое выступление я завершил под шквал аплодисментов. Сотни людей бросились ко мне, жали мои руки, хлопали по плечу, трепали во волосам, женщины – молодые и пожилые – целовали, дарили цветы, которых я уже не мог удержать в руках. Наконец я вырвался из объятий, а мои телохранители стали пробивать в толпе коридор, чтобы я покинул здание.
Мой штаб уже сидел в микроавтобусе. Я занял кресло рядом с Ксенией, и в сопровождение двух джипов охраны мы помчалась по дороге.
Хотя наши кресла находились по-соседству, Ксения вела себя так, словно меня не было рядом с ней. Она молча смотрела прямо перед собой и всем своим видом показывала, что не намерена вступать в разговор. Мне казалось, что после нашего ночного похода, мы если не до конца преодолели полосу отчуждения, то, по крайней мере, сделали первый шаг для сближения. Но сейчас ее поведение говорило об обратном.
Мой штаб активно обсуждал только что завершившийся митинг, высказывая единодушное мнение, что все прошло очень удачно, а я был явно в ударе и великолепно выступал, полностью покорив зал. Но если меня и интересовала по-настоящему чья-то оценка, то это женщины, молча сидевшей рядом со мной.
– А что вы думаете, Ксения? – спросил я, окончательно поняв, что без моего вмешательства она не проронит ни слова.
– Вы хорошо говорили, но вам надо ставить речь. Вы применяете слишком много ненужных междометий. Я записала ваше выступление на пленку, как-нибудь внимательно прослушайте его на досуге.
– Непременно. Но вы мне укажите на мои недочеты?
Ксения впервые за эту поездку быстро взглянула на меня, но почти сразу же отвела глаза.
Разговор постепенно стих и больше не возобновлялся. Мы развезли всех по домам; остались я и Ксения.
– Не хотите поужинать со мной? – предложил я, почти уверенный в том, что получу отказ.
– Если вы этого хотите, – холодно произнесла она.
Мы вошли в квартиру, я отправился на кухню готовить ужин. Сделав бутерброды и открыв пару баночек консервов, я погрузил снедь на сервировочный столик и покатил его в комнату. Ксения стояла у окна и смотрела на улицу.
– Стоять у окна небезопасно, – предупредил я, – в соседних домах могут оказаться снайпера. Хотя мы проверяем каждый день, не появились ли там новые жильцы, но кто знает…
– Вы боитесь смерти? – В ее голосе по прежнему дрейфовала огромная глыба льда.
– Скорей я не хочу умирать.
– А для чего вы хотите жить?
– Ну, на ближайшее время у меня не будет проблем с ответом на этот вопрос. Когда вокруг столько врагов, цель жизни ясна до предела.
Ксения повернулась ко мне.
– Может быть, люди их для того и создают, что они позволяют обрести цель в жизни?
– Может быть. Но я лично не создавал врагов, они появлялись как-то сами.
– Враги, друзья. Вы всегда знаете, кто из них враг, а кто друг?
Я пожал плечами.
– Как и в любом деле ошибки возможны. Обычно таких людей называют предателями.
– А если предаешь самого себя?
– Это немножко другое.
– А вам легко жить, вы так все ясно понимаете. Пожалуйста, вызовете машину, я поеду домой.
– А ужин?
– Спасибо, мне не хочется есть. Вот кассета с вашим выступлением, послушайте. – Ксения положила на стол кассету и направилась к выходу. Около двери она остановилась. – Спокойной ночи. Я уверена, у вас хороший сон. А это признак счастливого человека. Все люди, которые знают, чего хотят, отлично спят.
Дверь захлопнулась за ней. По рации я вызвал машину, чтобы она отвезла Ксению домой, затем сел в кресло. Только что я очень хотел есть, теперь же чувствовал, что у меня начисто пропал аппетит.