Я проснулся от того, что меня трясли за плечо. Не без усилий разлепив глаза, я увидел, что этим неблагодарным трудом занят Олег.
– Вставай, соня, не то проспишь свое избрание мэром. Как ты думаешь, сколько сейчас времени?
– Восемь часов, – пробормотал я.
– Восемь. Во дает! – захохотал Олег. – Да сейчас полдень, порядочные люди садятся обедать.
Меня словно пружиной подбросило на кровати.
– Не может быть!
– Может! Я тебе звонил с самого утра, никто не подходил. Покойники и то так крепко не спят.
– Не знаю, что со мной случилось, давно я так долго не спал. Подожди немного, через пять минут я буду в порядке.
Мне пришлось вылить на себя ушаты холодной воды пока я наконец не почувствовал, что изгнал остатки сна из организма.
– Что происходит в городе? – спросил я, покончив с утренним, а вернее уже с дневным туалетом.
– В городе все нормально. Все участки открылись вовремя, народу столько, что выстраиваются очереди. Ты представляешь, когда выбирали президента, и то не было такого столпотворения. Я тоже уже проголосовал.
– Вот бы узнать бы за кого?
Олег кинула меня лежащим в вазе апельсином. Я ловко поймал этот оранжевый шар и бросил его в Олега.
– Молодец, в самом деле, проснулся, – похвалил мою реакцию Олег.
– Что произошло вчера, какие итоги нашей операции?
– Мы победили, им не удалось совершить ничего серьезного.
– Ночью я видел пожар.
– В «хуторке» они спалили несколько домов, в том числе дома двух милиционеров из подразделения Ермохина. Они остались без крыши над головой. Там было хуже всего. Это единственный в городе район, где этой братией удалось пошалить довольно серьезно. Учитывая, что там милиция полностью на их стороне, вряд ли стоит этому удивляться.
– А пострадавшие?
– Три человека ранено, двое серьезно, лежат в больнице. Одного утром отпустили домой. У еще пятерых сильные ушибы и ссадины. Честно говоря, я ожидал худшего.
– Ты забыл об Анатолии, он тоже серьезно ранен.
– Ни о ком я не забыл, утром я побывал у него. Ночь прошла спокойно, хотя у него повышенная температура. Сейчас его должен осматривать врач чтобы решить, надо ли твоего друга отправлять в больницу.
Я посмотрел на Олега, но ничего не сказал по двум причинам: я вдруг почувствовал, что не нахожу подходящих слов, чтобы выразить свои чувства, во-вторых, зазвонил телефон. К моему удивлению это был Архипенко. Его голос звучал не слишком весело.
– Владислав Сергеевич, я хочу вас известить, что сегодня начал нашу с вами операцию, все счета этих фирм заблокированы. Никто отныне не получит с них ни рубля.
– Хорошо, я рад.
– А я не очень.
– Я понимаю, вам нелегко было решиться на такой шаг, тем большее значение он имеет. Может, стоит усилить вашу охрану?
– В этом нет нужды, я предпринял все возможные в моем положении меры предосторожности. Остается уповать на них и на Бога. Тем более, сегодня я уже получил первую угрозу.
– От кого она исходила?
– Она была анонимной, это был телефонный звонок. Владислав Сергеевич, позвольте выразить свое восхищение вами, весь город только и говорит о ночных событиях. Вы мне очень помогли, если бы не ваше вмешательство в мою жизнь, я бы никогда… Как ни странно, но я вам благодарен. Вы понимаете, что я хочу сказать.
– Думаю, что да.
– Я уже ездил голосовать, естественно, за вас. Ни у кого нет сомнений, что вы будете мэром. После сегодняшней ночи люди поверили в вас. А скажите, наша договоренность о том, что вы оставите у меня половина бюджетных счетов, остается в силе.
– Не вижу причин ее пересматривать.
– Вот это все, что я хотел вам сказать, Владислав Сергеевич.
– Надеюсь на скорую встречу, Павел Иванович. Мне понадобятся ваши советы в финансовой области.
– Всегда к вашим услугам.
Голос Архипенко исчез из трубки. Я коротко пересказал Олегу наш разговор.
– Честно говоря, мне тревожно за него, – проговорил Олег. – Он очень рискует. Они не смирятся с таким ударом. Ты понимаешь, что он гораздо сильней, чем удар, который мы нанесли им ночью.
– Не дурак, чай, понимаю. Для того его и готовил. Будем надеяться, что Архипенко сумеет себя защитить. А теперь мне хочется поехать в город и посмотреть своими глазами, что там творится. А затем я проведаю Толю. Ты со мной?
– Меня ждет Вознесенский. Он просил передать, что вечером приглашает тебя к себе дабы отпраздновать твою викторию.
– Еще рано, сглазим.
– Ты стал суеверен?
– Знаешь, Олег, я чувствую, что сильно изменился. А вот каким я стал, ей богу еще не знаю.
Я ездил по городу от участка к участку. Олег был прав, народ валом шел на выборы. Я зашел на некоторые пункты для голосования, и всякий раз сцена почти зеркально повторялась: я оказывался в окружении людей, меня благодарили, поздравляли, заверяли, что голосовали за мою кандидатуру. Я заметил, что особенно экзальтированно ведут себя молодые женщины, которые стремятся меня потрогать, пощупать, поцеловать, словно я – знаменитая поп-звезда. Вырвавшись из очередных объятий, я сказал шоферу, чтобы он ехал к Анатолию.
Анатолия я застал в окружении семьи. Хотя он лежал, но вид у него для раненого был вполне бодрым. В глаза мне сразу бросилась одна странность, он был не в домашних, а в выходных брюках.
– Ты куда-то собрался? – спросил я.
– Нет, я недавно приехал и вот лежу, отдыхаю.
– Ты ездил в таком состоянии. Да ты с ума сошел!
– Это было необходимо, Владик.
– А могу узнать, что за необходимость?
– Да, конечно, я ездил в больницу к тому парню, которого ты избил ночью.
– К этому юному бандиту, который нас едва не убил! – воскликнул я.
– Да, к нему. ты, наверное, не знаешь, его зовут Алексеем.
Я ощутил легкий холодок где-то в животе.
– И что из этого, Алексеев в мире много и все они разные.
– Ты прав, разные. Ты сломал ему нос и два ребра. Хирург мне сказал, что скорей всего его нос останется навсегда сломанным.
– Я понимаю, что жить со сломанным носом не самое приятное занятие, девушки будут сторониться и все такое прочее. Но хочу напомнить: он едва не проколол тебя и меня ножом. И если бы ему удалось это сделать, то уже завтра могли бы состояться наши пышные похороны.
– Да, могли, что правда, то правда. Но ты вспомни, что ты продолжал его бить тогда, когда он уже не сопротивлялся. Если бы я тебя не остановил, то вполне вероятно, хоронили бы его.
– Еще бы, я был в ярости, когда увидел кровь на твоей рубашке.
– Но ты разве не знаешь, что при виде крови звереют садисты.
– Ты хочешь сказать, что я садист.
– Нет, но есть опасность, что можешь им стать. Внутри тебя это сидит. И сидит сильно. Это в начале ты бил его потому, что увидел мою кровь, а потом ты его бил, потому что это доставляло тебе удовольствие. Он был в полной твоей власти, а в тебе бушевала, как ты сам говоришь, ярость. Разве не тоже самое происходит с насильником или садистом?
Я вдруг почувствовал некоторое замешательство; я вовсе не хотел соглашаться с Анатолием и в тоже время не мог не признать, что в его словах заключалась если не вся правда, то определенная ее частица.
– Я разговаривал с ним, – вдруг проговорил Анатолий.
– Да, что же он тебе наговорил, про свою тяжелую жизнь, про то, как его не любили родители, обижали учителя, ставя этому оболтусу несправедливые двойки.
– Примерно так все и есть. Он, в самом деле, очень обижен на этот мир. Он рос без отца в большой бедности. А в школе его дразнили за то, что он был одет хуже всех, за то, что у него никогда не было карманных денег. Вот он чтобы как-то компенсировать такое к себе отношение стал к всем в оппозицию. А в результате его выгнали из школы.
– Это трогательная история. Так многие начинали свою дорогу в тюрьму. В этом он не оригинален.
– Ему сейчас очень плохо, он совершенно один, никому нет до него дела. И он знает, что будет всю жизнь со сломанным носом.
– Что ты предлагаешь, чтобы я поехал к нему и извинился за вчерашнее. Я должен был его погладить по головке и как старший товарищ указать то место на своем теле, куда лучше ткнуть ему свой ножичек, чтоб уж наверняка.
– Мне жаль, Владик, что ты не понимаешь, что это нужно не только ему, но и тебе.
– Да, знаешь, не очень понимаю.
– Что ж, мне нечего больше тебе сказать. Я поздравляю тебя с тем, что ты скоро станешь мэром. Я очень рад этому. Хотя я голосовал против тебя.
– Ты голосовал против?! – не мог сдержать я изумления.
– Ты не готов к этой роли, твое избиение Алексея наглядно это показало. Я не могу отдать свой голос человеку, который способен на такие поступки. Но это ничего не меняет, на участках все голосуют только за тебя. Ты молодец, ты сумел добиться очень важного результата – сплотить людей вокруг себя. И я буду тебе помогать во всем, чем смогу.
Сам не знаю, но почему-то его похвала заставила меня ощутить прилив гордости.
– Я заеду завтра, – сказал я.
– Я рад всегда тебя видеть, но у тебя в ближайшие дни будет масса дел. Поэтому навещать меня вовсе не обязательно. Твои занятия важней.
Я поцеловал Толю в плохо выбритую щеку и покинул его дом.
Машина мчала меня по направлению к дому Вознесенского. Я смотрел на улицы, заполненные народом, и невольно вспоминал те же улицы только вчера – такие пустые, что казалось, что все жители покинули город, как перед оккупацией его неприятельским войском. Внезапно я попросил шофера развернуться и поехать в больницу. Тот удивленно взглянул на меня, но послушно выполнил приказ.
Едва я вошел в больницу, как все, кто там были: врачи, медсестры, санитарки, больные в едином порыве устремились ко мне. Они смотрели на меня примерно так же, как бы смотрели на приехавшую к ним поп-звезду.
– Я хотел бы пройти к Алексею… – Фамилию я не знал, но все сразу поняли, кого я имею в виду. И вся толпа вызвалась проводить меня к нему.
Он лежал в большой палате с тесно приставленными друг к другу койками. Его лицо наполовину закрывала повязка.
Сопровождающий меня врач пояснил, что ему на лицо наложили двенадцать швов.
– От них останутся шрамы? – спросил я.
– От швов всегда остаются шрамы. Красавцем он уже никогда не будет. Кроме того, у него сломан нос. Ну и два ребра.
Я подошел к кровати. Издалека мне показалось, что парень спит, но сейчас я убедился, что он не только бодрствует, но внимательно следит за мной. Я не знал, не только что говорить, но и как себя вести, потому что не знал, почему я вдруг изменил маршрут и заехал сюда, к парню, который едва не убил меня этой ночью. Бывают поступки, смысл которых сам человек не в состоянии объяснить. Но они-то, как оказываются в последствие и являются для него самыми важными.
– Ты узнаешь меня? – спросил я. Ответа я не дождался, да особенно не надеялся его получить. Я сел на придвинутый кем-то стул. – Как ты себя чувствуешь? Чем молчишь, лучше скажи, чего ты хочешь?
– Он мне утром говорил, что больше всего любит томатный сок, – вместо парня ответил врач.
Я повернулся к своему телохранителю.
– Сбегай, пожалуйста, в ближайший магазин и купи несколько пакетов томатного сока. – Я протянул ему деньги.
Я опять посмотрел на парня.
– Ну что ты уставился на меня полными ненавистью глазами. Ты уже забыл, что ночью едва не заколол двух человек. И одни из них это я. Кто должен на кого смотреть с ненавистью? Как ты считаешь?
– Вы сделали из меня калеку. Как я теперь буду жить с таким лицом, – вдруг скорее не сказал, а плюнул в меня словами Алексей.
– А когда ты брал в руки нож, ты думал о возможных последствиях, ты думал о том, что можешь кого-то ранить, убить? Или ты не знаешь: тот, кто берет оружие, может, сам от него и пострадать.
Короткая вспышка гнева прошла, и мне вдруг стало жалко его. Как бы я переживал, если бы со мною в семнадцать лет случилось бы такое несчастье.
– Ты бы подумал о другом, ты понимаешь, что тебе должны судить за то, что забрался в помещение избиркома, за то, что ранил ножом человека. Я должен пойти в милицию и написать на тебя заявление. Хотя не исключено, что милиция сама явится по твою душу, как только узнает, где ты находишься. Скоро у нас будет совсем другая милиция, не та, которая идет на поводу вашей братвы. Если бы ты был хоть чуток поумней, ты бы понял, что на самом деле я тебя спас от самой большой беды – убийства человека. На тебе всю жизнь висел бы такой ужасный грех. Конечно, неприятно иметь на лице шрамы, но поверь мне, в сто раз страшнее иметь на совести такую страшную тяжесть. Так что радуйся, что Бог тебя уберег от этого. Скажи мне, ты местный, где живешь?
– На «Хуторке», – неохотно ответил Алексей.
– Знакомое место. если дашь адрес, я извещу твоих родных, где ты находишься. В больнице поди и не кормят.
– Денег нет, город два месяца ничего нам не переводит, лекарство кончаются, – снова вмешался в разговор внимательно слушающий нас врач.
– Какая уж тут еда. Больные сами себя кормят. Те, кто могут. Вы бы уж помогли нам.
– Будем разбираться со всеми делами, поможем и вашей больнице. Пока я еще не мэр. Так что, сообщишь адрес? – обратился я уже к парню.
– Все равно никто ко мне не придет. Матери не до меня.
– Если ты с «Хуторка» значит скорей всего ты из отряда Горца, – задумчиво произнес я.
– Думаете, я перед вами сейчас растекусь. Идите вы… – Алексей громко и смачно выругался.
– Ты бы лучше о жизни своей подумал, что будешь делать дальше, когда выйдешь отсюда, куда пойдешь? В тюрьму, опять в банду или будешь жить нормальной жизнью? Я хочу тебе помочь, чтобы ты не покатился туда, откуда уже не выбраться.
Вернувшийся с ответственного задания телохранитель, поставил на тумбочку три пакета сока. Я встал со своего места.
– Подумай обо всем, ты уже не мальчик, а я еще как-нибудь к тебе заеду – и мы обо всем поговорим. Сколько ему тут еще валяться? – обратился я к врачу.
– Недели две, не меньше, пока ребра не срастутся.
– Время для размышлений у тебя есть. Если есть голова, думай. А нет головы, так и не жалко, тогда одна у тебя дорога – прямиком к гибели. Ты меня понял?
Я не стал ждать его ответа, а повернулся и зашагал к выходу.
У Вознесенского меня поджидал весь мой избирательный штаб вместе со всеми помощниками и помощницами. Хотя не было еще даже предварительных итогов, меня начали все дружно поздравлять, как со свершившимся фактом. С шумом открыли шампанское, все выпили за победу. Я сам не знал, почему, но настроение у меня было не праздничное, на экране памяти все время высвечивалось бледное, наполовину срытое бинтами лицо парня. Я не мог отделаться от мысли, что этот его нынешний портрет – моих рук дело.
Мы стали обсуждать наши текущие и грядущие дела, но мое внимание уже не первый раз привлекло странное поведение пары: Вознесенский – Ксения. Ни тот, ни другой почти не участвовали в общем разговоре и даже не смотрели друг на друга, словно были незнакомы или в ссоре. Но при этом меня не оставляло ощущение, что они находятся вместе.
Наступило время для вечерних теленовостей. На экране появились переполненные избирательные участки, интервью с избирателями, большинство из которых говорило, что отдали свой голос борцу с преступностью и коррупции нашему дорогому Владиславу Сергеевичу Легкоступову.
Настроение у всех было веселое и радостное, подогретое вдобавок немалым количеством выпитого хорошего вина. Кто-то даже предложил включить музыку и потанцевать. Сразу же образовалось несколько пар. Я почувствовал, как у меня, все сильнее ускоряя ритм, заколотилось сердце. Я встал и направился к Ксении.
Она не стала отказываться от моего приглашения, и мы влились в круг танцующих. Мы плыли под неторопливую мелодию, я впервые держал в объятиях молодую женщину, чувствовал тонкий аромат ее духов, которым дышали ее волосы.
– Ну вот вы и мэр, – произнесла вдруг Ксения.
– Кажется, в самом деле что-то подобное со мной происходит.
– Вам не страшно?
– Страшно, – сознался я. – Я никогда не был мэром и плохо знаю, что это такое. Я привык отвечать только за себя, а теперь придется отвечать за целый город. Да еще невероятно запущенный, где власть в руках преступных кланов. С ума можно сойти от такой замечательной перспективы.
– Но я вас знаю, вы не сойдете с дистанции. Вы их всех победите.
– Вы так уверены во мне?
Ксения ничего не сказала то ли потому, что кончилась мелодию, и наш разговор оборвался по естественной причине, то ли потому, что не захотела отвечать.
Я проводил Ксению на прежнее место, а сам вышел на балкон. Я чувствовал, что немного разгорячился, и прохладный ветер приятно остужал мое лицо. За своей спиной я услышал шаги. Но мне не надо было оборачиваться, чтобы определить, кому они принадлежат. Я был уверен, что он последует за мной.
– Вы не жалеете, что согласились тогда на мое предложение?
– А вы не жалеете, что сделали его мне, Борис Эдмондович?
– А если я вам скажу: жалею, вы поверите?
– Я думаю, вы жалеете, но не по причине того, что я завтра стану мэром. Здесь есть еще что-то, что не связано напрямую с этим. Мне так кажется.
– А если я скажу: да, как вы отнесетесь к моим словам?
– Попробую вас понять. Знаете, перед тем, как приехать сюда, я заезжал в больницу к тому парню, который ранил Анатолия и которого я покалечил. Ему нет восемнадцати, а придется всю жизнь проходить с сломанным носом.
– Вам стало его жалко?
– Черт его знает. С одной стороны, как вспомню, что он едва не пропорол своим ножичком Алексея и меня хочется его растерзать на части. А как вспомню его перевязанное лицо, хочется чем-то помочь, сделать так, чтобы у него не осталось бы этих проклятых шрамов. Сначала у меня даже и мысли не было его навещать, но это Анатолий внушил мне эту мысль. Там, в больнице я подумал о том, что это очень плохо, что мы вынуждены разделять всех, кто живет в городе, на своих и чужих. То, что этот парень оказался среди них, не более чем трагическая ошибка. И ведь не он один в таком положении, скольких можно еще вернуть с того берега на наш.
– Вы, конечно, правы, но иногда ситуация оказывается такой, что мы лишены возможности быть милосердными. Иначе наш сомнут. У нас очень жестокий враг. Не забывайте об этом на своем новом посту, в противном случае вы проиграете. Не стоит обольщаться нынешней победой, все самое тяжелое впереди. У меня есть информация о том, что они тоже размышляют, что им следует делать, как отыграть партию. В ближайшее время следует ожидать очередных пакостей с их стороны. – Вознесенский замолчал, он явно о чем-то мучительно размышлял. – Я хочу, Владислав Сергеевич, обратиться к вам с личной просьбой. Не удивляйтесь ее характеру, я прошу вас оберегать Ксению. Она очень беззащитна и доверчива.
– Но… Хорошо, я сделаю, что могу. Правда мне казалось…
– Вы единственный человек, кто может это сделать, – почти резко оборвал меня Вознесенский. – Поверьте, я знаю, что говорю.
Мы вернулись в комнату и почти сразу все стали собираться домой. Почему-то недавнее веселье стихло и у всех были сосредоточенные лица. Завтра утром должны быть объявлены предварительные результаты выборов и у всех нас начнется другая жизнь.
Я подошел к Ксении.
– Я довезу вас домой, – сказал я.
Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Молчали мы и в машине, пока ехали по ночному городу. В отличие от вчерашнего дня на улице изредка попадались прохожие, в основном подвыпившие, зато окна были открыты и во многих из них горел свет.
Мы остановились возле красивого недавно построенного пятиэтажного дома. Ксения обернулась ко мне.
– Хотите зайти ко мне в гости?
Предложение было для меня неожиданным, но от того особенно заманчивым. Я, естественно, не стал от него отказываться.
Я впервые был в ее жилище и с интересом осматривался вокруг. Ксения жила в просторной однокомнатной квартире, обставленной просто, но со вкусом. В комнате царил идеальный порядок, все вещи лежали исключительно на своих местах, а на мебели я не обнаружил присутствие ни одной пылинки.
Ксения заметила мое пристальное внимание к окружающей меня обстановке.
– Люблю порядок, не могу выносить, когда что-то лежит не на своем месте или где-то грязь.
– Для женщины это очень хорошая черта, – улыбнулся я.
Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.
– Вы удивлены, что я вас пригласила к себе? – вдруг спросила Ксения.
– Если правда, то есть немного.
– Я хотела кое-что у вас узнать.
– Узнавайте.
– Когда вы стояли на балконе с Борисом Эдмондовичем, о чем вы говорили? Я хочу знать, говорили ли вы обо мне?
– Да, было дело. Хотя совсем немного.
– Что говорили?
Наши глаза встретились, и мне показалось, что ее вопрос вызван не только традиционным женским любопытством.
– Он попросил меня вас оберегать.
– И все?
– Этого разве мало, на мой взгляд, крайне почетное и ответственное поручение. И должен сказать, я принял его с большой радостью.
Ксения о чем-то задумалась столь сильно, что даже слегка прикусила губу. Затем очнулась от своих мыслей и на мгновение улыбнулась.
– И как вы собираетесь меня оберегать, можно спросить?
– Честно говоря, не самый простой вопрос. По крайней мере, больше я вам не позволю так рисковать собой, как вчера.
– А если я решу рискнуть?
– Мне бы хотелось, чтобы мы нашли бы по этому вопросу взаимопонимание.
– А вам не кажется странным, что один мужчина просит у другого мужчины беречь женщину, которая не является ни для того, ни для другого, ни женой, ни сестрой, ни матерью?
– Значит, есть другие основания для такой просьбы. И кроме того, эта просьба соответствует моему желанию.
– Тогда я тоже обращусь к вам с просьбой, не принимайте к исполнению просьбу Борису Эдмондовича.
– Не обещаю. Первая просьба мне нравится больше. А я привык делать то, что мне нравится.
Ксения как-то тяжело опустилась на стул.
– Если вы бы только знали… – тихо проговорила она.
– Ну так объясните.
Ксения подняла голову.
– Извините, я устала. А мне завтра рано вставать. Я веду утренние новости, где будут объявлять итоги голосования, подтверждающие вашу победу.
– Я ухожу. Но не забывайте, что теперь вы под моим покровительством.
Я вышел из дома, сел в машину. Город уже спал, я ехал по его темным улицам и думал о женщине, которая сейчас стелет кровать в своей уютной и одинокой квартире.