Утром я не поехал на работу. Я лежал на своей кровати в своей квартире и смотрел в потолок. Я находился в полной прострации. Мне было абсолютно все безразлично. Меня не интересовали внешние события, не интересовал этот умирающий преступный город. Лучше бы его вообще не существовало никогда. Или бы он внезапно исчез с лица земли. Случалось же в истории такое, когда какое-нибудь стихийное бедствие, например, землетрясение или цунами за считанные мгновения уничтожали целые селения. Церковь уверяет, что такие события происходят в наказания за наши грехи. А здесь столько грехов, что их хватило бы на разрушение целой страны. Тогда почему же он спокойно стоит себе, и даже ветер не шевелит ветви деревьев, которые видны мне из окна.

Почему бы мне не подать сегодня в отставку, вяло думал я. Хватит с меня этих нерешаемых проблем, этой крови, которая темным несмываемым осадком скапливается в моей душе. Я не железный и на меня сильно действует смерть людей. Уже два человека погибли из-за меня. Если бы я не втянул их в свои дела, они были бы живы.

Я никого не желал видеть, но меня желали видеть многие. Даже слишком многие.

Первым появился Олег.

– Тебя нет на работе, я был у тебя в приемной, секретарша сказала, что не имеет представления, где ты. Ты даже не соизволил ей позвонить. А между тем весь город тебя ищет, пока я был в мэрии, секретарша ответила по меньшей мере на десять звонков. И все спрашивают, что с тобой, где ты, жив ли еще?

Я посмотрел на Олега.

– Я жив, а он мертв. А должно быть наоборот. Он дважды нас спас.

Сначала подал сигнал тебе, потом защитил своей грудью от пули Толю. Ты понимаешь, что случилось этой ночью.

– Мне тоже чертовски жалко паренька, но что поделать, мы все рисковали одинаково. Ему не повезло.

– Ты называешь это «не повезло?».

– Послушай, не цепляйся к словам, главное в другом; Горец мертв, а это был один из самых страшных бандитов в городе. Его банда разгромлена, мои ребята вместе с Ермохиным переловили почти всех. Кажется, только двоим удалось смыться. И сейчас вся эта шайка сидит в милиции. Теперь самое важное, не позволить никому их выпустить оттуда. Нужно эту братию немедленно переводить в область; пусть там ведется следствие. Только ты можешь этого добиться. А ты лежишь на кровати и плюешь в потолок.

– Мне все равно, что будет с этими подонками.

Кажется, я впервые увидел, как Олег по-настоящему рассердился.

– Слушай, немедленно кончай свой балаган. Хватит изображать из себя вселенскую скорбь. У тебя дел невпроворот. Там на твоем столе целая кипа бумаг, которые надо подписывать. Без твоей ручки банк не выдаст ни копейки.

– Плевать.

– Знаешь что.

Внезапно я почувствовал, как мое тело оторвалось от кровати и поплыло по воздуху. Через несколько секунд оно приплыло в ванную, где его подставили под ледяной душ. Я не сопротивлялся, мне было все равно; под душ так под душ.

Затем Олег, словно ребенка вытер меня полотенцем, из шкафа достал костюм и галстук.

– Одевайся и марш на работу.

И тут до сего момента совершенно покорный я восстал.

– Не пойду, я сегодня подаю в отставку.

– Что?! В отставку! – так рявкнул прямо мне в уху Олег, что у меня завибрировали перепонки. – Да я тебя в порошек размолочу. Ты знаешь, что ночью тяжело ранили одного из моих ребят – Юру Дубова. И врачи до сих пор не уверены, выживет ли он. Он получил ранение, спасая тебя. Он верил, что ты продолжишь борьбу.

– Мне очень жаль. Но я не могу, что-то надломилось во мне. Я переоценил свои силы. Как ты думаешь, сколько крови еще прольется?

– Сколько суждено, столько и прольется. Но если ты будешь себя так вести, то ее будет гораздо больше. После того, что произошло этой ночью, они озвереют и могут пойти ва-банк. Кто их остановит, ты подумал?

– Но почему я. Есть милиция, я – мэр, я должен заниматься устройством общественных уборных. Кстати, во всем городе нет ни одной. Нужна программа развития туалетов. Этим я может быть и займусь, если не уйду из мэров.

– Я тебя еще раз окачу холодным душем, – пообещал Олег. – Ты поедешь на работу?

– Поеду, только дай мне еще час.

– Хорошо. Я позвоню твоей секретарше и скажу, что ты приедешь через семьдесят минут.

Я безвольно кивнул головой; мне было все равно, что будет делать Олег.

Олег ушел, но в одиночестве я пребывал всего несколько минут. Дверь отворилась, и на пороге появился Анатолий. Он сел рядом с моей кроватью.

– Что скажешь? – спросил я.

Анатолий вздохнул.

– Ты знаешь, это звучит странно, но у него была душа, которая тянулась к свету, к Богу. Он сам этого не сознавал; слишком много было в его жизни людей, которые сделали все, чтобы превратить его душу в черное адское пламя. И сколько таких еще так как он. Легион. Их можно спасти, я убедился в этом. Если с человеком разговаривать, обращаясь непосредственно к его душе, к самому высокому, что есть в нем, то результат бывает замечательный; человек вдруг начинает чувствовать, что он совсем не такой, каким казался себе.

– Толя, вокруг нас витает смерть. Пока ты доберешься до одной души, скажи, сколько погибнет человек? Один, десять? Слишком большая цена такого спасения, ты не находишь?

– В чем-то ты прав, – признался Анатолий. – Я, как и ты скорблю по убиенному. Завтра в двенадцать будет панихида.

– Я приду.

– Тебе нужна моя помощь?

– Спасибо, Толя, я тебе благодарен, но мне почему-то лучше, когда я один. Я не знаю, что говорить. А так я могу молчать. Самое удивительное, что я совершенно не могу понять, что со мной творится. Просто очень тяжело.

– Если тебе хочется молчать, то это означает, что начинает говорить в тебе твоя душа. В начале всегда так бывает. Поверь мне, я все это уже переживал, со мной происходило почти тоже самое, что и с тобой.

Я посмотрел на своего старого друга, но ничего не сказал, только дотронулся до его руки и почувствовал ответное крепкое мужское пожатие.

Анатолий ушел, но и на этот раз долго я не пробыл один, в дверь в очередной раз позвонили. Я накинул на себя халат и отправился открывать. На пороге стояла Ксения.

Я почувствовал смущение, никогда я не представал перед ее очами в столь одновременно жалком и ужасном виде: небритый, непричесанный, да вдобавок в домашнем халате, из под которого выглядывали волосатые ноги, одетые в черные носки. По-видимому, моя всклокоченная прическа произвела на нее должное впечатление, так как ее глаза на мгновение изумленно расширились. Но почти тут же приобрели свой привычный размер.

– Я, кажется, не вовремя, – проговорила она. – Извините, я уйду.

Я не подумала, что вам сейчас надо отдыхать.

– Нет, что вы, – поспешил остановить ее я, – это не отдых. Я рад, что вы пришли. – Эти мои слова были абсолютной правдой.

– Хорошо, я останусь. – Однако ее голос звучал не совсем уверенно.

Я провел ее в комнату.

– Как ваши дела, как Андрей? – спросил я.

– Все в порядке.

– Великий день бракосочетания еще не назначен?

– Нет. – Ксения о чем-то задумалась. – Странно, я никогда не видела вас таким, – вдруг совершенно неожиданно для меня произнесла она.

– Да, вид у меня сейчас неважнецкий. – Невольно я провел рукой по щетине.

– Нет, я совсем о другом, у вас что-то с глазами, они изменились. Никогда я не видела у вас таких грустных глаз. Это из-за того паренька?

– Да. Как-то я тяжело переживаю его смерть. Вчера утром он находился тут, был здоров и не думал, что погибнет этой ночью. Он спал в другой комнате. Самое странное, я даже не могу сказать, что привязался к Алексею, скорей я испытывал к нему резкую неприязнь. Особенно когда вспоминал, как он лез на меня с ножом. Я должен вам сказать одну вещь: я решил уйти с поста мэра.

– Нет! – воскликнула Ксения так горячо, что даже не удержалась и вскочила со стула. – Вы не можете так поступить.

– Но почему я не могу подать в отставку, если груз оказался мне не по силам. Обязательно нужно ждать, когда я окончательно надорвусь.

– Послушайте, вы не представляете, что происходит в городе.

– Я не представляю, – удивился я.

– Именно, – решительно кивнула она головой. – Город просто гудит, он воспрянул духом. Вчера я вела передачу, был прямой эфир, я задала вопрос: что вы думаете о мэре. Если бы вы только слышали ответы телезрителей. Они поверили, что преступность можно победить, у людей стал пропадать страх. Они увидели, что к власти приходят не только одни подонки и ворюги, но и честные, смелые люди. И это для них может быть самое главное. Если вы сейчас уйдете, вы нанесете сокрушительный удар по их вере не только в вас, но и вообще, что в этой жизни можно что-то изменить.

Я с некоторым сомнением посмотрел на Ксению; то, что она говорили, звучало для меня весьма неожиданно. Я даже не знал, как реагировать на ее слова.

– Послушайте, Ксения, вам не кажется, что меня начинают путать с Христом. Это в него верят. А я не праведник, а грешник, как и все остальные.

– Прошу вас, не уходите. – Ее голос зазвучал, как мольба. – Я не хочу этого.

Внезапно я ощутил, что у меня учащенно бьется сердце.

Ксения посмотрела на часы.

– Я должна идти.

Я не стал ее удерживать, проводил до дверей. Ее легкий силуэт исчез в лифте, я же прямиком направился ванную, где стал намыливать щеки пеной. Я ни о чем почти не думал, просто я приводил себя в порядок.

Едва я закончил свой туалет, как мне пришлось встречать еще одного посетителя. Когда мне позвонили с вахты и сказали, кто ко мне направляется, я сразу не поверил. Но это был в самом деле Очалов, который стоял на пороге моей квартиры. Он был в мундире следователя городской прокуратуры, в руках держал дорогой аташе-кейс.

– Чему обязан? – сухо спросил я.

– Могу я присесть?

– Садитесь. – Это получилось случайно, но Очалов занял тот же стул, на котором недавно сидела Ксения.

– Извините, но я вынужден взять с вас показания.

– На предмет чего, позвольте спросить?

– Вчера ночью произошло убийство гражданина Черника. И мне известно, что вы были как минимум свидетелем происшедшего.

– А как максимум?

Очалов взглянул на меня, но ничего не сказал.

– А вам известно, что перед его убийством этим самым гражданином Черником, который известен каждому жителю города по своему прозвищу Горец, было совершенно похищение гражданина Анатолия Нечаева.

– Об этом мне ничего неизвестно, так как не поступало никакого заявления А вот труп Черника обнаружен на дороге в двух километрах от города. И есть свидетельские показания, что он был убит гражданином Романовым.

– Это было не убийство, это была самооборона, Горец намеревался убить меня, Нечаева и Алексея Бурова. Именно пуля Горца и оборвала его жизнь. Слушайте, если вы и ваш шеф надеетесь посадить Олега, то уверяю, что с этим у вас ничего не получится; свидетелей того, как все происходило, предостаточно. Я хочу сделать официальное сообщение: начальник отделения «Хуторки» капитан Герасимов помогал банде Горца в похищение и удержания заложников, в частности Анатолия Нечаева и меня. Я хочу, чтобы вы немедленно предприняли меры по его задержанию.

– Он скрылся, – неохотно признался Очалов.

– Полагаю, что не без помощи вас и вашего шефа. Я вас заверяю, что вам не удастся засадить Олега, а вот вашей парочке скоро придется сеть и надолго.

Я заметил, как побледнел Очалов.

– Вы чересчур самонадеянны, Владислав Сергеевич, – вдруг усмехнулся он. – Я это заметил еще при первой нашей встрече.

– Знаете, сегодня утром я всерьез думал о том, чтобы уйти в отставку, но после нашего разговора у меня это желание куда-то пропало. И мне кажется, пока я не увижу вас за решеткой, оно не появится снова.

Очалов встал и направился к выходу. У порога он внезапно остановился.

– Кстати, все хочу у вас спросить, а как поживает ваш друг Борис Эдмондович. У нас всегда с ним были хорошие отношения. И надеюсь, впредь таковыми и останутся. У него есть одно замечательное качество, он умеет ценить преданных людей.

– Я полагаю, что у него совсем другое к вам отношение, что мысленно он шлет вам проклятия и надеется, что вы однажды свернете себе шею. Правда пока не знаю, что вас связывает. Но скоро узнаю. И тогда у вас не будет последнего козыря. Впрочем, его и сейчас у вас нет. Я бы на вашем месте понапрягал бы свои мозги больше чем вы это привыкли делать и подумали бы о своей судьбе. Мне она видится исключительно в черном цвете. Надеюсь, что в следующий раз мы встретимся с вами в суде; вы – как подсудимый, а я – как свидетель. Мне есть о чем поведать судье на этом процессе.

Взгляд Очалова, которым он одарил меня при расставании, был также далек от дружелюбного, как Северный полюс от Южного, но мне сейчас это могло взволновать меньше всего. Я вызвал машину, и она помчала меня на место моей работы – в мэрию.

Весть о том, что я направляюсь в мэрию, опередила скорость движения моего небольшого кортежа. Когда я вошел в здание, меня уже встречали практически все работники городской администрации. Едва я отворил входную дверь, как раздались аплодисменты, переходящие в овацию, а известная мэрская красавица из общего отдела, за которой увивались или мечтали увиваться все мужчины, работающие в этом здании, не только преподнесла мне огромный букет цветов, но добавила к нему еще и свой поцелуй. «Мы так рады, Владислав Сергеевич, вашему возвращению, что с вами все в порядке», – послышались голоса.

Я вдруг почувствовал, как защипало у меня в глазах.

– Спасибо, друзья, я тоже рад, что вернулся к вам. А теперь за работу, на сегодня еще много дел.

Никто не стал возражать против такой постановки вопроса и все быстро разошлись.

В мой кабинет на коляске вкатился Андрей.

– У меня телефон разогрелся от звонков, все просят интервью с вами. И из областных газет, и даже из московских. Им уже известно о том, что произошло ночью.

В смотрящих на меня глазах Андрея сияло восхищение и обожание. Я невольно отвел от него взгляд.

– У меня нет желания давать интервью, вот когда мы полностью очистим от этой нечисти город, наведем в нем порядок, тогда я готов давать интервью в любых количествах и кому угодно. А сейчас, прости, не тот момент.

– Я понимаю, смерть этого парня…

– Да, ты прав. Но вот о чем я тебя попрошу, жители нашего города должны знать правду о том, что случилось. Подготовь сообщение, только постарайся чтобы оно было бы живым.

Андрей еще раз бросил на меня восхищенный взгляд и укатил; я проводил его глубоким вздохом. Но долго оставаться одни на один со своими мыслями мне не позволили, из селектора зазвучал голос секретарши:

– С вами хочет переговорить Вознесенский.

– Передайте ему, что я не хочу сегодня с ним разговаривать.

– Он настаивает, – после короткой паузы вновь зазвучал голос секретарши, – он уверяет, что у него важное дело.

– Хорошо, соединяйте.

– Владислав Сергеевич, я понимаю ваши чувства, и не хочу их обсуждать. Но дело действительно не терпит отлагательства. У меня сейчас в доме гостят два американца, представители той самой фирмы, которые намеревались строить у нас отель. Они наслышаны о вас и ваших подвигах и просто горят желанием с вами встретиться. Вы понимаете, насколько важен для города этот проект.

– Понимаю.

– Я устраиваю в честь них нечто вроде приема, приезжайте. Они созрели для важного разговора.

– Хорошо, я приеду.

Для меня это был какой-то странный вечер. Я как бы находился сразу в двух измерениях. Одно было в доме Вознесенского среди его тщательно отобранных гостей, другое – располагалось в не совсем понятном мне пространстве. Оно постоянно куда-то перемещалось, и я обнаруживал его то на шоссе, где шел бой с бандитами, то рядом с неподвижным телом Алексея, то бредущим куда-то вместе с Ксенией…

Американцев звали Стивен Гиддингс и Эдвард Макбрайд. Они были очень похожи друг на друга, хотя внешне сильно отличались; Гиддинс был толстый и лысый, а Макбрайд поджарый, с густой шевелюрой. Но оба холеные, в хорошо сшитых костюмах, с постоянной дружеской и одновременно скрытно-снисходительной белозубой улыбкой, и тот и другой очень контактные.

Вознесенский оказался прав, ко мне и к тому, что происходит в городе, они проявили просто огромный интерес и засыпали вопросами. Я отвечал подробно и искренне, не пытался приукрашивать положение, но всячески агитировал за строительство гостиничного комплекса, доказывая прибыльность этого проекта. Общение наше облегчалось тем, что я неплохо знал английский; еще в школе я открыл, что у меня хорошие способности к языкам. Не могу сказать, что я уделял этому предмету повышенное внимание, но, как оказалось, моих знаний хватило на то, что бы вполне сносно объяснять заморским визитерам, почему им выгодно вкладывать свои зеленые купюры в наш тоже зеленый из-за большого количества садов город.

За весь вечер с Вознесенским мы не обмолвились и словом и даже старались держаться подальше друг от друга, если не считать момента, когда он представлял меня своим гостям. Но это не мешало мне украдкой наблюдать за ним. И я не мог не заметить, как сильно он изменился. Всегда энергичный, бодрый, целеустремленный и гостеприимный, сейчас он казался мне каким-то усталым и безразличным; у меня даже создалось впечатление, что его тяготят обязанности хозяина дома. Видя его таким, мне становилось грустно; я слишком хорошо помнил, чем обязан этому человеку. Не будь его, я бы не выступал сейчас в почетной роли мэра и вообще неизвестно, что случилось бы дальше со мной… Но сейчас между нами, словно стена встала тайна, которая разрушала те чувства, что связывали нас до недавнего времени.

Гости стали разъезжаться, долго прощаясь перед этим с устроителем приема. Я тоже не мог не подойти к нему.

– Можете ли вы ненадолго задержаться, Владислав Сергеевич? – попросил он меня.

– Да, Борис Эдмондович.

Зал опустел, гости оставили после себя большое количество бокалов и тарелок с остатками еды и напитков.

Вознесенский с какой-то грустью смотрел на остатки только что закончившегося пиршества. Я чувствовал себя усталым, и его молчание немного раздражало меня.

– Хотите выпить? – вдруг предложил он, берясь за бутылку коньяка.

– Нет, я достаточно выпил с американцами. Я заметил, что они в этом деле не дураки.

– Они остались довольны встречей с вами.

– Я – тоже.

– В отличии от встречей со мной, – усмехнулся Вознесенский.

– Вы сами виноваты.

– Да, я знаю.

– Сегодня Очалов был у меня, он собирается возбудить уголовное дело против Романова.

– Мне это известно, но не волнуйтесь, уголовного дела против Олега он не возбудит.

– Откуда у вас такая ценная информация? Неужели Очалов находится с вами на прямом проводе?

– Очалов, Очалов, – слегка раздраженно проговорил Вознесенский, – дался он вам. Ну кто он такой?

– Старший следователь городской прокуратуры.

Вознесенский как-то раздраженно и одновременно пренебрежительно махнул рукой.

– Поверьте, не в нем дело.

– Я верю, что не только в нем, есть фигуры и поважней. Но он тоже важен, он преступник. А преступник должен сидеть в тюрьме или хотя бы быть в бегах, чтобы ее избежать, а не занимать кабинет в городской прокуратуре. Или я не прав?

Ответом мне стал вздох Вознесенского.

– Меня очень мучит наша размолвка, – вдруг признался он. – Я понимаю, что вы думаете обо мне, и это вызывает у меня неприятное чувство. Но человек далеко не всегда властен в своих поступках. И все же осмелюсь обратиться к вам еще раз с просьбой – не обращайте внимания на Очалова, доверьте его мне. Он не так опасен, как вам представляется.

– Он на моих глазах убил человека. Нет, я не могу сделать для него исключения.

– Сделайте, прошу вас очень, сделайте. – В словах Вознесенского зазвучала мольба. Это было столь неожиданно, что я несколько секунд не знал, что сказать и как поступить. Никогда я не видел Вознесенского столь жалким и сломленным.

– Вы хотите от меня того, чего я не могу вам пообещать. Нам лучше прекратить этот разговор.

– Да, наверное, лучше прекратить, – как-то мрачно согласился Вознесенский. Он налил себе коньяк в рюмку и выпил. – Спасибо что пришли на мой прием.

Я стоял в церкви и слушал Анатолия. Облаченный в одежду священника, он мне казался чужим, непохожим на себя. Я смотрел на неподвижное лицо Алексея, лежащего в гробу, – и ничего не чувствовал. Но это было не бесчувствие равнодушия и безразличия, это было бесчувствие обессилевшегося отчаяния. Я не знал, каким образом я смогу сбросить с души тяжелый камень вины за гибель этого мальчика. Жить же с этой тяжестью казалось невыносимым.

Из церкви процессия двинулась на кладбище. Могилу для Алексея приготовили все на той же алее жертв бандитского террора, о которой я совсем недавно ему говорил, вовсе не думая о том, что именно он найдет покой здесь следующим. Когда я был тут последний раз, крайним было захоронение моего брата, теперь за ним следовало захоронение Архипенко. И вот теперь еще одно.

На скромные поминки я не остался, меня ждало слишком много дел. Я вернулся в мэрию и едва занял свое кресло, как раздался звонок прямого телефона с городом. Я сразу же узнал голос Монаха.

– Ну что, мэр, вернулся с кладбище. Ты себе местечко присмотрел. Как раз рядом с ним. Скоро тебе там лежать. Горец тебе костью в горле станет, это я тебе обещаю – Монах. Или думаешь, тебе это сойдет. Знаешь ты о том, что мы были с ним корешами? Я объявляю на тебя охоту. Чего молчишь, ты меня слышишь, гнида?

– Не беспокойся, слышу. Хочешь дам совет: если у тебя есть хоть пару грамм мозгов, дергай отсюда немедленно. И подальше. Не то отправишься в ад вслед за Горцем. Или ты еще не понял, что я слов на ветер не бросаю. А позвонил ты мне потому, что испугался. Вот и хочешь меня запугать, чтобы уравнять наши шансы. Не выйдет, это не ты, а я объявляю на тебя охоту. И когда поймаю, ты уж на меня не пеняй, за все получишь сполна: и за моего Алексея, и за этого парня, который убил твой кореш, и за всех остальных, что лежат на той алее кладбища. А сейчас не мешай мне делами заниматься.

Не дожидаясь ответа, я бросил трубку. Я ощутил тревогу. Угроза Монаха была более чем реальной, это не тот человек, который только запугивает. Если он сказал, что объявил на меня охоту, так оно и есть. Причем, он находится где-то поблизости, он позвонил сразу, как я вошел в кабинет. Где же его наблюдательный пункт?

Я подошел к окну, которое выходило на площадь. Я не боялся стоять возле него, так как не так давно обычные стекла заменили на пуленепробиваемые. Да и если мне суждено умереть от пули Монаха, то меня все равно ничего не спасет.

Я посмотрел на часы. Сегодня у меня была запланирована встреча с жителями «Хуторка». Я должен был им рассказать о том, что происходило у них позавчера вечером и что теперь им больше ничего не угрожает – банда Горца ликвидирована, а ее члены сидят в камере предварительного заключения и ждут этапирования в областной центр. Об этом я уже договорился с тамошним руководством МВД.

Я снова находился в старом обшарпанном Доме культуры, актовый зал которого был заполнен битком. Я рассказывал о том, что произошло, и в ответ физически чувствовал теплоту собравшихся тут людей. Давно я не был свидетелем такой единодушной радости и ликования. Вставанием и минутой молчания мы почтили память Алексея.

Внезапно я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, я повернул голову и увидел Григория. Рядом с ним сидел его отец. В отличии от радостно улыбающихся вокруг лиц, Григор смотрел на меня очень серьезно, словно о чем-то хотел спросить или предупредить. Почему-то мне сразу же сделалось тревожно.

Я снова и снова как бы ненароком поворачивал голову в его сторону, и всякий раз натыкался на его взгляд. Я уже почти не сомневался, что таким необычным образом он желает мне что-то сообщить. Но что?

Я сошел со сцены, меня окружили люди, пожимали руки, что-то говорили, о чем-то спрашивали, но я почти не понимал, что происходит. Все мои мысли были сосредоточены на одном – на разгадке послания этого напряженного взгляда. Я осмотрелся вокруг и заметил, что Григорий исчез.

– Будьте внимательны, возможно нам грозит опасность, – прошептал я своим телохранителям. Ребята кивнули головой и стали прокладывать коридор в окружающей плотной меня толпе.

Без всяких инцидентов мы вышли из здания, сели в машину и помчались в сторону центра города. И все же у меня было предчувствие, что опасность не миновала, она где-то рядом, поджидает меня за одним из поворотов.

До мэрии оставалось езды минут пять-семь. Мы выехали на главную городскую магистраль, и в этот момент раздался сильный взрыв. Джип бросило куда-то в сторону, затем перевернуло. Я почувствовал сильный удар по затылку и все же успел подумать: вот об этом и предупреждал Григорий. После чего я потерял сознание.

Очнулся я через несколько минут от того, что почувствовал, что меня куда-то волокут. Я открыл глаза и увидел одного из моих телохранителей, который пытается извлечь меня из перевернутой машины. Я стал активно помогать ему и через несколько мгновений уже лежал на асфальте. Я встал и содрогнулся от того, что увидел.

На дороге, в нескольких десятках метров от нашей перевернутой машины находился искореженный старенький «Запорожец». Весь его перед был изувечен. Рядом с автомобилем распростерлось тело мужчины. Я приблизился к нему, и мне стало нехорошо; вместо лица я увидел страшную кровавую рану. Невольно я отвернулся и закрыл глаза. Все поплыло перед моими глазами; если бы меня не поддержал один из моих ребят, я бы упал.

Меня отвели подальше от места трагедии и посадили на скамейку. Звуковая волна от мощного взрыва накрыла, наверное, половину города и со всех сторон сюда сбегались люди. Увидев, что произошло, они в ужасе замирали на месте, а некоторым становилось плохо. До меня донеслись даже рыдания.

Я по-прежнему чувствовал легкое головокружение, но я пересилил себя и подошел к толпе. Меня узнали, расступились; я ощущал на себе внимательные взгляды десятков пар глаз.

– Только что бандиты попытались совершить на меня покушение, покушение на вашего мэра. – Я старался говорить как можно громче и решительнее. – Но они совершили ошибку в своих расчетах, и бомба разорвалась с опозданием в несколько секунд. Это спасло меня и моих спутников, но погиб случайный водитель этой машины. Я не знаю фамилии человека, который умер сегодня вместо меня. Но я скорблю о нем. Вы видите, что происходит, они перешли в наступление. Им плевать на то, что жертвами их злодеяний могут оказаться случайные люди, они готовы убить всех лишь бы было так, как они того желают. Я вам говорю – этому не бывать.

Внезапно из поворота вынырнул джип, который на большой скорости мчался прямо на нас. Я похолодел; мною вдруг овладела уверенность, что это несется Монахов довершать свое дело.

Автомобиль резко затормозил и из него выскочил Олег. Я ощутил такое облегчение, что у меня даже задрожали колени. Он подскочил ко мне и крепко обнял.

– Ты жив, слава богу.

Несколько секунд мы стояли у всех на виду, словно влюбленные, прижавшись друг к другу. Впрочем, мы и были влюбленные; еще никогда я не испытывал таких горячих чувств к Олегу, как в эти мгновения.

– Посмотри, – сказал я, кивая на мертвого владельца «Запорожца».

– Что ты об этом думаешь?

– Я не думаю, я знаю, это покушение дело рук Монаха. Он сегодня позвонил мне и объявил мне войну. Вот она и началась и уже есть первая жертва.

– Мы тоже объявим ему войну, – мрачно и зловеще проговорил Олег.

– А теперь поехали, тут находиться тебе опасно.

Мы приехали в мэрию. Все снова собрались меня встречать, только сейчас не было ни цветов, ни аплодисментов. Люди молча смотрели на меня, как на человека, вернувшегося с того света. Впрочем, так оно в каком-то смысле и было.

Я сел в кресло. От удара в машине у меня болел затылок, и слегка кружилась голова. Но в целом состояние было удовлетворительное; Олег предложил пригласить врача, но я отказался.

Внезапно раздался звонок прямой линии связи.

– Это, наверное, Монах, – сказал я Олегу. Я поспешно поднял трубку, но это был не Монах.

– С вами все в порядке, Владислав Сергеевич? – прозвучал взволнованный голос.

– Более или менее, Ксения Леонидовна. Вместо меня погиб другой человек.

– Да, я слышала. Кто он, неизвестно?

– Нет, думаю, милиция это установит быстро.

– Извините, что побеспокоила вас в такой момент. Мне хотелось убедиться…

– Я рад, что вы иногда вспоминаете обо мне…

Мы попрощались и разъединились. Я посмотрел на Олега и поймал его пристальный взгляд.

– Мы должны уничтожить Монаха иначе он уничтожит нас, – сказал я.

– Он не успокоится, пока не выполнит свою угрозу. Там, в Доме культуры был один парень, он сын жителя «Хуторка». Его зовут Григорий. Он служит в охране Григора. Я видел его, когда вместе с Толей посещал его дом.

– По-видимому, он следит за тобой.

– Да, возможно. Но все это время, что я там был, он не спускал с меня глаз, он хотел мне таким образом что-то сказать. Теперь понятно, что именно.

– Где же его найти?

– Мне неизвестно, где он живет. Его можно найти у Григора, но туда соваться бессмысленно, там он говорить с нами не будет. Я знаю, где живет его отец.

– Тогда надо ехать к нему немедленно. Ты как в состоянии?

– В состоянии.

Я поднялся со своего места, и у меня все поплыло перед глазами. Я схватился за край стола, но это не помогло, и я шлепнулся на пол.

Мне понадобилось несколько минут, дабы справиться с этим состоянием. Но за этот короткий промежуток времени по всем этажам и по всем кабинетам мэрии пронесся вихрь паники. Первой прибежала моя секретарша, за ней еще с десяток человек, меня уложили на диван в комнате для отдыха, кто-то прыснул в меня водой, кто-то стал тереть водкой виски.

Как ни странно, но эти кустарные процедуры вернули меня к жизни, я встал и, сопровождаемый взглядами присутствующих, сделал несколько шагов после чего объявил, что со мной все в порядке.

Я постучал в калитку, в ответ тут же раздался собачий лай. Через несколько секунд показался хозяин дома. Я не сомневался, что он узнал меня сразу, но по его лицу не было заметно, что он рад незваным гостям.

– Открывайте, Петр Васильевич, нам надо поговорить на важную тему.

– А если мне не хочется разговаривать.

– Петр Васильевич, вы слышали, что сегодня произошло в городе?

Больше возражений не последовало, Антонов отворил калитку и пропустил нас с Олегом в дом.

Я хорошо помнил эту комнату и сразу определил, что ничего в ней не изменилось.

– Чаем можете не поить, – сказал я. – Перейдем сразу к делу.

– И о чем разговор будет? – явно чувствуя волнение, спросил Антонов.

– Мне нужно встретиться с вашим сыном.

– Никак невозможно, он уехал.

– Петр Васильевич, сегодня утром вы были с ним в клубе. Я знаю, что Григорий работает на Григора. Но сейчас речь идет не об этом. Монах объявил мне войну, и сегодня он совершил на меня покушение. Нет сомнений, что на этом он не остановится, он будет действовать до тех пор, пока не выполнит свое обещанное меня уничтожить. Я не говорю уж о своей жизни, но неизвестно, сколько может еще погибнуть людей. Ваш сын, хотя находится вместе с ними, но я знаю, что он не такой, как они. Мне нужна его помощь.

Антонов смотрел на меня исподлобья; этот разговор ему был явно в тягость.

– Не знаю я, где Гришка, – упрямо повторил он свою версию.

– Послушайте, речь идет о жизни людей. Не только о моей, жертвой бандитов может стать любой. Вы можете быть спокойны, я не нанесу ему никакого вреда. Мне позарез надо с ним поговорить. Но он должен сильно задуматься, что ему делать. Если он не порвет с этой средой, то сам себе вынесет приговор. И я тут ни причем, я при всем желании не смогу ему помочь.

– Ладно, если вдруг случайно увижу, передам, что вы его ищите. Куда сообщить?

Я вручил ему свою визитную карточку.

– Пусть звонит в любое время суток и как можно скорей. Дорог каждый час.

Антонов взглянул на меня, ничего не сказал, но положил визитку в карман. Я понял, что больше мы ничего тут не услышим и можно смело уходить из этого на этот раз не слишком гостеприимного дома.

Домой я как всегда вернулся поздно. Вечером в одном из кварталов прорвало трубы с горячей водой и обварило несколько человек. Прибыв на место происшествия, я обнаружил, что у ремонтной бригады нет даже баллона ацетилена, чтобы заварить шов. Пришлось искать его по всему городу. Вдобавок рабочие были злые и не хотели ничего делать, так как им второй месяц не платили зарплату. А я даже не мог им пообещать, что удастся расквитаться с ними по долгам; в городской казне было не больше денег, чем растительности в пустыне.

Я разделся, лег в кровать, но никак не мог заснуть. Я понимал, почему сон не приходит ко мне; я ждал звонка от Григория. Но телефон молчал. Почему-то я мысленно перенесся в квартиру Ксении, представил комнату, в которой она сейчас находится. Что делает, о чем думает? О предстоящей свадьбе? Но кому нужна эта жертва? Андрею? Но пройдет некоторое время и не пожалеет ли он, что принял ее? Вопросы, вопросы, сколько их и так мало ответов. И все же больше всего меня сейчас интересовали две взаимосвязанных вещи: где Монах и почему не звонит Григорий? Он должен позвонить.

Утром, едва я приехал в мэрию, как на мой стол легло страшное сообщение; в одной из квартир милиция обнаружила два трупа: семнадцатилетней девушке и восемнадцатилетнего юноши. По предварительной версии они скончались от передозировки наркотиков.

Я позвонил Олегу. Пока я его ждал, то думал, какие шаги необходимо предпринять в первую очередь. Наркомания давно стала для города бедствием страшней любого урагана, самой страшной эпидемией, от которой погибало несравненно больше людей, чем от самой заразной болезни. Особенно сильно косила она молодежь и подростков; по количеству молодых наркоманов мы занимали едва ли не первое место в стране. Продажа же наркотиков была одним из самых важных и прибыльных статей доходов преступного промысла, на торговле этим ядом немало людей сделали себе большие состояния. Но быть может, самое ужасное в этой ситуации было то, что такой размах эта проблема приобрела не без помощи отдела по борьбе с распространением наркотиков, который сам активно участвовал в этом сверхвыгодном бизнесе.

Олег был уже в курсе. Но вел он себя как-то немного странно, он явно что-то обдумывал, но при этом отнюдь не спешил поделиться со мной плодами своих размышлений.

– Нам пора активно заняться наркобизнесом, – сказал я. – После перекачки средств из бюджета наркотики второй по значению доход для Григора и его компании. Бюджетную реку мы им почти перекрыли, остались какие-то крохи; если же удастся поставить платину и на наркореке, то можно сказать, они останутся без средств существования.

– Ты прав, – как-то без энтузиазма согласился Олег.

– Тогда в чем же дело? Я вижу, что-то тебя останавливает. Ты не горишь желанием заниматься этим делом? Тогда мне придется заняться одному.

– Ты даже не представляешь, как это опасно. Наш замечательный город – огромная перевалочная база для транзита наркотиков в Москву и дальше. В этом маршруте заинтересованы не только местные наркодельцы, но гораздо более сильные фигуры, у которых они на побегушках. Если этот путь прервется, ты вызовешь огонь не только Григора и его ближайших друзей.

– Ты предлагаешь, оставить все как есть?

– Я только предупреждаю тебя, с кем тебе придется иметь дело.

– Спасибо за предупреждение, а то я не знал.

– Зато может быть ты не знаешь другого, что с этой проблемой неплохо знаком Анатолий. Где-то год назад он зарегистрировал фонд «Церковь против наркотиков» и пытался отвадить молодежь от наркотиков. Сам понимаешь, своими методами.

– Это действительно интересно. Он мне никогда не говорил об этом. И все же я не совсем постиг одну вещь: будешь ты мне помогать в этом деле? Или по каким-то неведомым мне соображениям, ты решил устраниться?

– Ты можешь на меня рассчитывать. – И все же голос Олега звучал как-то уныло.

С большим трудом мне удалось найти окно в своих делах дабы навестить Анатолия. В церкви моего друга не было, поэтому я поехал к нему домой. Вся семья его была в сборе и обедала. На столе стояла непривычная тут бутылка водки.

– У тебя сегодня какой-то праздник? День рождение, если память мне изменяет, еще не скоро.

– Мы пили за упокой души.

– Кто-то умер?

– А ты разве не знаешь? – Анатолий удивленно посмотрел на меня. – Вчера на дороге от взрыва погиб человек.

– Конечно, знаю, ведь убить хотели меня.

– Это родной дядя Лизы, младший брат ее отца.

Я почти рухнул на стул.

– Я не знал об этом, мне даже не доложили, как его зовут.

– Могу тебе сказать, Клементьев, Илья Порфирьевич. Мои ребята, – кивнул он на сыновей, – называли его дядей Ильей. Я мало встречал людей добрее, чем он.

– Что я могу поделать, если вместо меня все время погибают другие. Сначала мой брат – Алексей, затем этот паренек Алешка, теперь вот – дядя Илья. Скажи, что я должен поступать? Может, мне застрелиться.

Я посмотрел на Анатолия, затем перевел взгляд на его жену.

– Вы ни в чем не виноваты, – сказала негромко она. – Мы все виновны, раз допустили такое. А вы пытаетесь этому положить конец. Спасибо вам.

Я вдруг почувствовал, что у меня на глаза набегают слезы. Странно, но чем больше я втягиваюсь в борьбу с преступными кланами, тем сентиментальней становлюсь. Кажется, Толя понял мое состояние, по крайней мере он молча усадил меня за стол и придвинул ко мне стопку.

– Выпей за упокой его души, – сказал он.

Я выпил, и как ни странно мне вдруг стало легче. Но это было вовсе не заслуга алкоголя, тут были какие-то совсем иные причины.

– Я пришел к тебе по делу, – сказал я. – Сегодня милиция обнаружила в одной из квартир два мертвых тела – юноши и девушки. Их убили наркотики. Мне Олег сегодня сказал, что ты пытался что-то сделать.

– Я и сейчас пытаюсь, но пока успехи более чем скромные. В нашем безумном мире наркотики для многих становятся единственным выходом из безвыходной ситуации, в которую загнала их жизнь. Молодежь не видит перспектив, поэтому берет в руку шприц. Я хотел с тобой об этом поговорить, но тебе было недосуг. Нам надо срочно организовать специальный реабилитационный центр для тех, кто хочет порвать с этим пристрастием. Нужно помещение и деньги для оснащения. Дом я уже присмотрел. Правда там требуется большой ремонт.

– Дом я тебе выделю, а вот деньги на ремонт это сложней, но я постараюсь найти. Но бороться с наркоманией можно по разному. Прежде всего, необходимо пресечь каналы попадания наркотиков в город.

На лице Анатолия появилась скептическая улыбка.

– Ты не веришь в это?

– Не верю, Владислав, когда я работал в уголовном розыске, то тоже считал, что необходимо закупорить все пути следования наркотиков и тогда джин наркомании не вырвется на свободу из бутылки. Но потом понял, что от этого мало толку; чтобы не было наркомании нужно, чтобы не было наркоманов, не будет спроса, не будет и предложения. Только этот способ борьбы с наркоманией истинный, все остальные дают лишь временные результатов. Ликвидируешь один маршрут гонцов, вскоре появится другой. Пойми, что наркомания – это болезнь души, поэтому надо лечить души.

– В чем-то ты прав, но я не знаю, как сделать так, чтобы не было желающих употреблять наркотики. И я не слышал, чтобы где-то сумели добиться в этом деле больших успехов. Душа – это хорошо, но я привык иметь дело с более реальными предметами. Поэтому пока единственное, что я могу, это помешать проникновению наркотиков в город. И учти; наркобизнес – крупнейший источник поступления доходов для нашего с тобой друга, если мы у этой братии его отнимем, им всем будет труба.

– В этом ты, пожалуй, прав, – как-то неохотно согласился Анатолий. Он о чем-то задумался. – Хорошо, я дам тебе наводку. Когда-то один юноша, который захотел порвать с наркотиками, вывел меня на притон, который сам посещал. Туда наведывается в основном «золотая» молодежь, дети самых богатых родителей города. Но учти, этот юноша мне говорил, что этот притон находится под покровительством Клочкова и других милицейских тузов. Поэтому неизвестно, на кого там можно напороться.

– Знаешь, Толя, мы уже с тобой по-моему напоролись тут на всех, на кого можно и нельзя. Так что я даже не знаю, кого еще надо бояться. Если скажешь, буду тебе только признателен.

Анатолий посмотрел на меня.

– Я поеду с тобой.

– Думаешь, этим «золотым» наркоманам требуется слово божье.

– Оно требуется всем. И тебе тоже.

– Ты предлагаешь мне сходить на исповедь?

– А почему бы и нет. Разве тебе не в чем признаться Богу.

Я задумался.

– Да, пожалуй, у меня есть один грех, вернее греховный помысел. Ведь совершить нехороший поступок в мыслях – тоже греховно?

– С мыслей все и начинается, Влад, если их не остановишь, грех или даже преступление однажды настигнет тебя.

– Обнадеживающая перспектива. Я попробую остановить свои мысли. Не знаю, правда, получится ли.

– Может, тебе помочь? Скажи.

– Нет, с этим должен я справиться сам. А сейчас говори адрес.

Притон располагался в одном из самых красивых старинных особняков города. Я помнил его с детства. Когда-то в нем находилось какое-то учреждение, затем, когда все прежнее стали крушить и переделывать, его за ненадобностью ликвидировали. Я проверил по документам; прежний мэр передал дом обществу рыболов и охотников за смехотворную плату. У меня не было сомнений, что тут был самый настоящий сговор и что это общество – фикция или в лучшем случае прикрытие для совсем других промыслов, не имеющих отношения ни к рыболовству, ни к охоте.

Дело облегчало то, что особняк охотников и рыболовов находился на территории, подконтрольной отделению Ермохина.

– То, что в этом доме нечисто, я знал давно, – говорил он мне. – Но когда я хотел разузнать, что же там творится, то от своего начальства получил категорический приказ туда не соваться. Причем мне намекнули, что это веление самого Клочкова.

То, что особняк хорошо охранялся, мы поняли сразу. Напротив дома располагался детский сад; смена уже кончилось и все ушли. Перед этим я объяснил заведующей, что нам необходимо провести здесь некоторое время и попросил ключи от входной двери вверенного ей учреждения. С большой неохотой она вручила мне большую связку. Я видел, что ее просто распирало любопытство от желания узнать, зачем сюда нагрянуло столько людей да еще во главе с самим мэром. У меня даже возникла было мысль запереть ее на время операции в одной из комнат, чтобы она своей болтливостью не выдала нас. Но эта акция выглядела уж больно незаконно, поэтому я ограничился тем, что взял с нее клятву, что она будет молчать, по крайней мере, до утра, что видела нас здесь. А чтобы подстраховать себя намекнул, что если она проболтается, то ее блистательной карьере заведующей придет конец. Это подействовало, и женщина испуганно посмотрела на меня и почти выбежала из здания.

К особняку как-то тихо и незаметно подъезжали машины, преимущественно иномарки, хотя часть посетителей приходила пешком. Все они скрывались за тяжелыми старинными дверьми. Все комнаты были плотно занавешены, и разглядеть, что происходит внутри дома не представлялось возможным. Периодически из дома выглядывали охранники, причем всякий раз разные из чего можно было сделать безошибочный вывод, что их там немало.

Мы смотрели на красивый особняк и размышляли на одну тему: как пробраться в него?

– Почему бы не пойти в лоб? – предложил Ермохин. – Я со своими ребятами отправлюсь туда и потребую, чтобы меня впустили. Как представитель власти я имею на это полное право. А предлог найти несложно.

– Опасно, – покачал головой Олег. – Опасно и долго. Пока ты будешь вести переговоры, они там все попрячут, включат музыку и разольют по бокалам шампанское. Но это в самом лучшем варианте.

– Какой же тогда худший? – спросил Ермохин.

– Худший тот, что они могут начать защищаться. И тогда возможны жертвы и вообще все, что угодно. Мы же не знаем ни сколько их там, ни какое оружие у них припасено и какой им отдан приказ на случай нежелательного вторжения таким как мы ребят. А если у них там пулемет. Они сметут нас одной очередью.

– Пулемет – это уж слишком. Как же быть? – раздраженно спросил Ермохин.

– Пока не знаю, – честно ответил Олег.

Я тоже пока не знал. Мы продолжали наблюдать за затемненным домом. Внезапно из него выскочил охранник. То, что это был представитель именно этой славной профессии, свидетельствовала его новая щегольская униформа. В руке он держал сумку.

– Мне кажется, он идет в магазин, чего-то там у них для счастья не хватило, – предположил я.

– Посмотрим, – напряженно и взволнованно сказал Олег. Мы переглянулись и поняли, что у нас возникли схожие идеи.

– Где тут ближайший магазин? – спросил Олег у Ермохина.

– За вторым поворотом, это десять минут хода.

– А не поздно?

– Он до двенадцати.

– Что ж, засекаем время.

Минут через 15 охранник вновь показался на улице. По тому как он шел, было видно, что его сумка наполнилась тяжелым грузом. Через несколько мгновений он должен был пройти мимо детсада, а затем скрыться в особняке. Размышлять было некогда.

– Бежим, – сказал я.

Мы выскочили из дверей и едва не столкнулись с ним. Увидев нас, охранник не то от изумления, не то от испуга, едва не выронил свою кошелку. Я зажал ему рот, а Олег не сильным, но точным ударом вырубил его. Но перед этим мужчина успел укусить меня за ладонь.

Мы отнесли его в детсад и положили на одну из детских кроватей. Она была маленькой для его длинного тела, и его ноги свободно свисали. Лежать в таком положении было неудобно, но несмотря на это он пока не приходил в себя.

– Ты не перестарался? – спросил я Олега, морщась от боли в ладони.

– Сейчас оклемается, на вид он казался куда как крепче. И что у них там за хлипкий персонал в охране. Ладно, попробуем его оживить.

Рядом находился умывальник, Олег налил холодной воды в стакан и оросил ею лицо охранника. Однако понадобилась еще одна порция, дабы он, наконец, пришел в себя. Несколько секунд мужчина изумленно озирался вокруг, пытаясь понять, где он находится.

Я сел рядом с ним на кровать.

– Ты знаешь, кто я? – спросил я. По выражению его лица я понял, что моя личность ему хорошо известна. – Если хочешь, чтобы с тобой ничего плохого не случилось, отвечай на вопросы. Начнем с главного: как тебя зовут?

– Владислав.

– Ба, да мы с тобой тезки. Какая радость. В таком случае мы обязательно поладим. Ты, наверное, уже понял, что нас интересует, что происходит в особнячке? Нам известно, что там наркотический притон? Так?

Тезка хранил молчание, он явно обдумал ситуацию, в которой нежданно оказался.

– У нас нет времени на игру в молчанку. Либо ты все сейчас выложишь, либо я не посмотрю, что ты мой тезка и тебе будет плохо не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь. Тем более охранником тебе там больше все равно не работать, этот притон с сегодняшнего вечера прекращает свое славное существование и тебе надо искать другое место для приложения своих многочисленных талантов. Ты понял меня?

– Да.

– Я был уверен, что мой тезка не может оказаться тупицей. А теперь, говори.

– Там притон, – неохотно признался он.

– Это мы и так знаем. Сколько там охранников?

– Двенадцать человек.

– Ничего себе для такого небольшого заведения! Они вооружены?

– Да.

– Чем?

– Пистолетами. – Владислав как-то странно посмотрел на нас. – Я вам не советую туда сегодня соваться.

– Это почему? – удивился я.

– Там Монах со своими ребятами. У него сегодня день рождение, и он решил отпраздновать его у нас.

Ситуация поменялась стремительно. Мы вышли в другую комнату для проведения военного совета.

– Он прав, – мрачно сказал Олег. – Туда соваться опасно.

– Такую возможность захватить Монаха мы не можем упустить, – возразил я. Я вдруг поймал себя на том, что дрожу от возбуждения, у меня неожиданно пробудился охотничий азарт.

– Ты же понимаешь, он будет отчаянно сопротивляться.

– Боюсь, что шанс захватить его во сне у нас появится не скоро. А до этого он еще таких дел натворит. Вместо того, чтобы тратить время на бессмысленные споры, лучше подумаем, как нам спеленать Монаха вместе со всей его бандой.

План был разработан быстро, может быть, потому что не отличался особой оригинальностью. Но выдумывать что-либо особенное, у нас не было времени. Споры возникли по другому поводу: кто сыграет в нем главную роль? На ее исполнение претендовал я. Этому воспротивились остальные. Но я настаивал.

– Я больше всех вас похож на мою тезку. Мы одинакового роста и у нас очень похожие фигуры. Даже волосы одного цвета. Вам даже не откроют дверь.

Это было правдой, мой тезка, в самом деле, сильно смахивал на меня, если не лицом, то телосложением.

– Никто из вас не влезет в его форму. Ты – Иван слишком полный, а ты – Олег слишком высокий. У нас нет выбора.

– Можно найти кого-нибудь из наших ребят? – предложил Ермохин.

– Они не справятся. И вообще, хватит дискутировать, я мэр, а следовательно команды тут отдаю я.

Я видел, что мои товарищи готовы были пролить на меня целый ушат аргументов против моего предложения, но я не стал больше слушать, вернулся в комнату, где находился пленный.

– Снимай, свой камуфляж, – сказал я.

Тот удивленно и испуганно посмотрел на меня.

– Не бойся, нам нужен не ты, а твоя форма.

Это успокоило моего тезку, он, демонстрируя хорошую выучку, буквально за считанные секунды разделся.

Я оказался прав; костюм сидел на мне просто идеально, словно шился специально под мою фигуру. Я посмотрел на себя в большое в полстены зеркало, и остался доволен свои отображением. В этой камуфляжной форме я смотрелся очень неплохо.

– Я готов. Как только потухнет свет… – сказал я.

Олег, Анатолий и Ермохин одновременно кивнули головами.

Уже совсем стемнело, и это было мне на руку, давало дополнительный шанс, что меня не узнают. Я как можно ниже натянул берет на лоб, взял кошелку и вышел из здания детсада.

Я пересек улицу и подошел к дверям особняка. От Владислава я знал: для того, чтобы дверь отворилась, нужно было позвонить три раза два длинных звонка и один короткий. Я нажал на кнопку. Сердце билось так сильно, что я почти не слышал прозвеневших трелей.

– Это ты, Владислав, – услышал я голос из-за дверей.

– А то кто же еще, – сказал я абсолютную правду.

Дверь отворилась. Я вошел и сразу же попал на освещенное пространство. Охранник посмотрел на меня, и у него изумленно отвисла челюсть. Но я был готов к такой реакции. Я швырнул кошелку, схватил его и зажал рот одной рукой рот, другой же обрушил на него удар дубинкой.

Он без звука сполз вниз.

Моя задача заключалась в том, чтобы отключить свет. Где находится распределительный щит. мне было известно из описания взятого нами «языка». Я огляделся и одновременно прислушался; я находился на площадке близ ведущей на второй этаж лестнице. По правую сторону от меня начинался коридор. Именно туда мне и надлежало, не мешкая, направиться.

Я побежал по коридору, из комнаты вышел охранник, я сбил его с ног. В ответ раздался громкий крик. Но я уже был рядом с распределительным пультом; рванул дверцу, я перевел все рычажки в противоположную сторону. Дом мгновенно погрузился в темноту.

Погружение особняка во мрак сразу же отозвалось хором встревоженных голосов, многочисленным хлопаньем дверей. Я же помчался в обратном направлении. Один раз я обо что-то споткнулся; кажется. это был тот самый охранник, которого я сбил с ног. Затем я ударился плечом о косяк какой-то двери, но обращать внимание на возникшую резкую боль было некогда. Наконец я добрался до входа, ощупью нащупал английский замок и повернул рукоятку. Дверь отворилась, и ребята хлынули в дом.

– На второй этаж, – крикнул я.

В это мгновение вспыхнул свет; кто-то снова вернул рычажки в прежнее положение. Но дело было сделано, все наше войско находилось уже в неприятельской крепости. Теперь оставалось взять ее с боем. Но единственный, кто меня сейчас интересовал, был Монах.

Попасть на второй этаж, где он засел, оказалось непросто. На лестнице стопились сразу пять охранников, которые преграждали дальнейшее продвижение. Мы стояли друг против друга, готовые в любой момент пустить в ход пистолеты.

– Я мэр города, это начальник местного отделения милиции, – показал я на Ермохина. – Если не хотите лишних неприятностей для себя сдайте имеющееся у вас оружие и пропустите нас. И укажите, где Монахов. Я вам советую сдаться, пока не произошло непоправимое.

Охранники явно оказались в сложном положении, и им трудно было выбрать из двух зол наименьшее. Они смотрели на нас и не знали, на что решиться. Я решил им снова помочь.

– Сдавайте оружие, и никто сегодня не будет арестован. Эту ночь каждый проведет у себя дома. Я вам гарантирую честное разбирательство; если вы ни в чем не замешены, ничего вам серьезного не грозит.

– Мы сдаемся, – сказал один из охранников, в котором я сразу же признал их начальника.

– Где Монахов?

Тот показал на одну из дверей.

Я, Олег, Анатолий, еще несколько наших ребят вместе с милиционерами помчались вверх по лестнице.

Едва мы приблизились к двери, как тут же раздались выстрелы. Пули пропели всего в нескольких сантиметров от наших носов. Олег выстрелил два раза в замок, затем сгруппировавшись, прыгнул вперед.

Дверь распахнулась, в ответ раздалось несколько хлопков выстрелов, кто-то из наших охнул, но мне некогда было даже повернуть голову в сторону, чтобы узнать, кого ранили. Я бросился в комнату и увидел Монахова. У него кончились патроны, и он доставал новую обойму. Я наставил на него пистолет.

– Бросай оружие, иначе я тебя продырявлю.

– Ну, ты чего, кореш, разве так можно. – Его губы попытались разъехаться в улыбку, но он был слишком перепуган и потому вместо улыбки на его лице появилась гримаса.

– Считаю до двух. – Я сделал шаг вперед и теперь дуло пистолета почти упиралось в его грудь.

И в этот момент случилось то, чего я никак не ожидал; я споткнулся о лежащее на полу тело, которое я просто не заметил. Я упал прямо на Монахова, он обхватил меня и, прикрываясь мною как щитом, побежал в другой угол комнаты. Я попытался вырваться, но Монахов меня и не удерживал, так как я ему больше был не нужен; он оказался у второй двери, о существование которой я и не подозревал. На прощание он ударил меня ногой в живот, а сам быстро выскочил в коридор.

Для того, чтобы понять, что произошло, всем понадобилось несколько мгновений, но их хватило Монахову, чтобы выскочить из дома через черный ход, о котором нам ничего не сказал Владислав. Этот черный ход выходил на другую улицу, где Монахов предусмотрительно оставил свою машину. Мы выбежали тогда, когда его автомобиль уже отъезжал. Я и Олег послали вдогонку по пули, но они не причинили ему вреда. Еще через пару секунд машина скрылась за углом.

– Упустили гада! – с большим сожалением произнес Олег.

Я не мог не согласиться с этим горестным утверждением.

– Ты не пострадал? – спросил он.

– Если не считать нокаута, то я в порядке. А у нас кого-то ранили?

– Епифанова. Пойдем, посмотрим, что с ним. Да и вообще, надо поглядеть, какой у нас сегодня улов.

Ранение было в плечо, мы вызвали «Скорую помощь» и занялись задержанными. В основном это было юноши и девушки лет по восемнадцать-двадцать. Кроме них, в наших сетях оказалось трое членов банды Монахова; Ермохин их признал сразу, так как все они находились в розыске. Один бандит, тот, о котором я споткнулся, был убит. В этот момент два милиционера доставили еще одного арестованного.

– Какая встреча! – сказал я не в силах скрыть довольной ухмылки. – Не ожидал, но очень рад, что повстречал вас именно тут.

Очалов с ненавистью посмотрел на меня.

– Обыщите его, – приказал я.

Из кармана Очалова извлекли два небольших целлофановых пакетика с белым порошком. Ермохин со знанием дела понюхал их.

– Героин, – уверенно сказал он.

– Поздравляю, вашей карьере пришел конец. Теперь вам даже не поможет ваш покровитель. Иван Геннадьевич, составьте протокол. Эту ночь вы проведете в тюремной камере. Это как раз то жилище, какое вам подходит больше всего. Я надеюсь, что она надолго станет вашим домом.

– Мы еще посмотрим, чья возьмет, – сквозь зубы процедил Очалов.

– Уведите его, – приказал своим милиционерам Ермохин.

Я обернулся к молодежи. Они вели себя по разному, некоторые испуганно смотрели на меня, другие всем своим видом показывали, что им глубоко наплевать на то, что тут происходит. Я же смотрел только на одного парня, его лицо мне было очень знакомо. Но я никак не мог вспомнить, кого оно мне напоминает. И вдруг мою память словно озарила вспышка.

Я подошел к нему.

– Как твоя фамилия?

– А что? Хотите познакомиться. Извините, но я забыл визитную карточку. А без визитной карточки не могу, правила не позволяют. Так что ничего не получится.

Я схватил наглеца за плечо и сильно тряхнул его.

– У меня все получится. Фамилия?

– Артур, назови себя, – вдруг услышал я за своей спиной голос. Я обернулся и встретился с глазами Олега. Они смотрели на меня как-то грустно.

– Вознесенский, – неохотно произнес парень.

– Сын Бориса Эдмондовича? – спросил я у Олега.

Тот кивнул головой.

– Думаю, можно кончать операцию. Всю молодежь переписать, займемся ими завтра. А сейчас пусть отправляются по домам. Кроме тебя, – сказал я Артуру. – мы тебе окажем дополнительную услугу, доставим домой сами. Лучше даже чем на такси, так как не надо будет платить деньги.

– Ты знал об этом? – спросил я Олега в машине, не сомневаясь в его ответе.

– Знал.

– Почему же не сказал?

– Вознесенский не хотел, чтобы ты узнал, что Артур наркоман.

– Давно ты пристрастился к этой мерзости? – обратился я к Артуру.

– С пеленок. Мне вместо молока по ошибке дали гашиш, вот с тех пор не могу без него.

– Может, тебе врезать?

– А вы не боитесь моего отца, разве вы у него не на побегушках?

Он же вас купил с потрохами.

Я ударил парню по губам; кровь залила его подбородок.

– Ты юный подонок, – сказал я. – Ты ведешь себя так, что твой отец стыдится тебя. Ты его довел до того, что он даже скрывает от всех, что ты его сын. А попутно запомни: ни одни человек меня никогда не купит. Это ты привык к миру, где все продается и покупается.

– Тебе это так не сойдет, ты ответишь за то, что ты ударил меня, – пригрозил Артур, держась за губу, из которой по-прежнему сочилась кровь.

Я поднял руку, чтобы повторить этот педагогический прием, но Олег перехватил мой кулак.

– С него достаточно, – сказал Олег. – А ты, Артур, попридержи язык.

Дом Вознесенского был погружен в темноту. Но, как оказалось, там не спали. Едва мы подъехали, как ворота отворились, и мы оказались во дворе. И сразу я увидел спешащего к нам Вознесенского.

Он распахнул дверцу машины и протянул руки к Артуру.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Ты что не видишь, – довольно грубо ответил Артур. Он явно не разделял чувств отца. – Вот он, избил меня, – показал Артур на меня. Сделай ему за это что-нибудь. А я хочу спать, я пойду в свою комнату. И вообще, знайте, вы все, что мне все смертельно надоели. Меня тошнит от ваших постных рож.

– Хорошо, Артур, иди, – смиренно произнес Вознесенский. – Мы поговорим потом.

Артур смерил нам презрительным взглядом, причем отдельно он удостоил им меня – и вошел в дом.

– Борис Эдмондович, – сказал я, – не хотелось бы вас огорчать, но вашего сына ждут неприятности.

– Я знаю это и без вас, – раздраженно и почти грубо проговорил Вознесенский. – Извините, Владислав Сергеевич, – спохватился он, – я не должен так с вами разговаривать. Пойдемте в дом.

Втроем мы вошли в дом. Внезапно Вознесенский резко остановился.

– Извини, Олег, но я бы хотел переговорить с Владиславом Сергеевичем конфиденциально.

– Нет проблем, я посижу в холе, – отозвался Олег.

Мы вошли в кабинет Вознесенского и сели напротив друг друга. Вознесенский молчал, я понимал его состояние и поэтому не торопил. Ему надо было время, чтобы прийти в себя.

– Я могу предположить, о чем вы сейчас думаете, – вдруг глухо проговорил он.

– Это несложно.

– Да, вы правы. Я не хотел вам говорить, что мой сын наркоман. Он очень рано отбился от рук, почувствовал самостоятельность. Может, это произошло потому, что я ни в чем ему не отказывал. У него преждевременно появились деньги. Но я долго не знал, на что он их тратит.

– А когда узнали?

– Я был не в силах что-либо изменить. Он слишком пристрастился. И, кроме того, он меня совершенно не уважает. Он никого не уважает. Он невероятный индивидуалист. Но это какой-то уродливый индивидуализм, он направлен почти исключительно на пороки.

– Это я успел почувствовать.

– Скажите, вы знали, что один из тех, кто травит молодежь наркотиками – Очалов?

– Да, – помедлил с ответом Вознесенский.

– И он вас шантажировал, угрожая подставить Артура?

– Можно сказать и так. Когда я приглашал вас, я надеялся, что вам удастся разорвать эту цепочку. Хотя плохо представлял, как вы это сделаете, и чем это кончится.

– Я-то предполагал, что вы хотели очистить город от криминала.

– Поверьте, так и есть! – горячо воскликнул Вознесенский, – просто личные мотивы соединились с общественными. Я давно думал, что надо что-то делать. А когда я понял, в каких сетях запутался Артур, я решил, что нельзя больше терять время, нужно действовать. И это как раз совпало с вашим приездом в город. Когда мне стало известно об этом, то я почему-то сразу же подумал, что вы тот человек, который мне необходим.

– То, что вы мне не сообщили с самого начала о вашем сыне, ставит меня в двусмысленное положение. Ни для кого уже не секрет наше с вами сотрудничество. Но при всем моем уважении к вам, я не могу вывести из-под удара Артура. Все должны нести ответственность по делам своим.

– Я понимаю. – Вознесенский обхватил голову руками. – Если бы вы только представляли, как мне сейчас тяжело. Он мой единственный сын. Когда мы развелись с женой, я сделал ошибку, что отдал его ей. Я очень скучал по нему и потому безмерно баловал. Будь он со мной, все время, я бы постарался научить его чему-нибудь полезному.

Мне было жалко Вознесенского, но я чувствовал одновременно и раздражение; я был вынужден не только рисковать своей жизнью, жизнью других людей, чтобы ликвидировать этот наркопритон, а Вознесенский все прекрасно знал, но ничего не сделал, чтобы помочь нам.

– Сегодня я или кто-то из нас мог погибнуть, – сказал я. – Из-за вас.

– Я знаю, я виноват, но как я должен был поступить. Там же мой сын. У вас ведь тоже есть сын. Не дай вам бог однажды оказаться в такой ситуации.

В самом деле, как бы я поступил, окажись в подобном положение? На этот вопрос у меня не было ответа.

– Я вам не судья, Борис Эдмондович, но поступать я буду по закону.

Вознесенский молчал, он был такой бледный, что я даже начал опасаться: не случится ли сейчас с ним сердечный приступ?

– У меня для вас хорошая новость, Владислав Сергеевич, – совершенно без всякой интонации в голосе проговорил Вознесенский. – Американцы решили подписать с вами контракт и строить гостиницу. Знаете, кто их на это подвинул? Вы. Они остались от вас в восторге. Они сказали, что вы настоящий шериф. А они с Запада, так что понимают толк в таких делах.

Это была действительно отличная новость, и узнай я ее при других обстоятельств я бы стал сейчас от всей души благодарить ее вестника.

– Спасибо, – сдержанно проговорил я, – но это главным образом ваша заслуга. Вы их нашли и привезли сюда.

– Оставим эту тему, – как-то безразлично произнес Вознесенский. – Какая, в сущности, разница. Главное, что в городе появится гостиница международного класса. А это может многое изменить.

– В самом деле, – согласиться я. – Думаю, на этой радостной ноте мы можем закончить наш разговор. Я устал и хочу спать.

– Да, я понимаю. Но могу я вам сказать еще несколько слов.

– Если только несколько слов.

– Это о Ксении.

Я почувствовал, как мгновенно исчезла уже начавшая обволакивать меня пелена сна.

– Что вы хотите сказать о Ксении?

– Мне стало известно об ее решении выйти замуж за Андрея.

– Она меня тоже порадовала этим сообщениям, и я ее поздравил с предстоящим событием.

– Я люблю эту женщину, – вдруг сказал Вознесенский.

Я непроизвольно вздрогнул. Вот воистину ночь открытий и откровений.

– Некоторое время мы были вместе. Я много раз предлагал выйти за меня за муж, но она не соглашалась.

– Из-за Андрея?

– Отчасти. Но, думаю, главная причина была все же в том, что она по-настоящему не любила меня. Но вы правы, с тех пор, как с ним случилось несчастье, она вбила себе в голову, что должна пожертвовать ради него собой. Мне кажется, что она вам тоже небезразлична.

– Даже если предположить, что ваше предположение не лишено некоторого основания, что я могу сделать в такой ситуации. Они взрослые люди и сами решают свою судьбу. У них скоро свадьба. Даже будучи мэром я не могу запретить ее.

– Но вы же понимаете, она будет несчастна.

– Обычно люди делают в жизни все возможное и даже невозможное для того, чтобы стать несчастными. Это я знаю на собственном опыте.

– Ей кажется, что жертва может заменить любовь. Но она не желает понять, что эти чувства пройдут очень быстро, и тогда она будет испытывать отчаяние от того, что загубила свою жизнь, – словно не слыша меня, проговорил Вознесенский. – Вы единственный, кто ей в состоянии помочь. Умоляю вас, не оставляйте Ксению один на один со своим горем. Когда она все осознает, убедится, что обманывала себя, ей будет особенно трудно; она из тех редких людей, которые не выносят лжи.

– Я обещаю вам, что сделаю все, что смогу. Хотя не очень представляю себя в роли утешителя. Теперь, если не возражаете, я все же отправлюсь восвояси.

Вознесенский покорно кивнул головой, затем внимательно посмотрел на меня.

– Я хочу, чтобы вы знали, я уважаю вас и не жалею, что заключил с вами альянс. Чем бы он не завершился.

Я ничего не ответил и вышел из комнаты.