Утром, едва разлепив еще склеенные сном глаза, я сделал два звонка: один Оксане; убедившись, что у дома все благополучно, я позвонил Олегу и попросил немедленно приехать ко мне.

Пока я приводил себя в порядок, то размышлял над тем, стоит ли говорить Олегу, что меня пытались подкупить. Решил, что не стоит, иначе придется подставлять Ирину. А мне этого совсем не хотелось, впереди ее и так ждут тяжелые испытания. Да и без того она наказана самим фактом своего замужества за Григором. А потому нет смысла усугублять ее положение.

Приехавшему Олегу я рассказал о звонке Монахова.

– Это очень серьезно, – сказал он. – Монах известен тем, что не бросает слов на ветер. Если он уверяет, что готовит какую-то акцию, значит, так оно и есть.

– Я тоже так думаю. Но как разгадать направление его удара. Пока мне пришла только одна мысль – он может попытаться похитить мою мать, Оксану или кого-нибудь из ее детей.

– Тогда надо их сегодня увести из города. Куда увести, это мы решим. Хороших мест на земле много.

– Хороших много, но все они должны обладать одним бесценным достоинством – о них не должен знать Монах.

Но обсуждать дальше эту тему нам не пришлось. Зазвонил телефон, я поднял трубку и узнал взволнованный голос Ермохина.

– Очалова обнаружили.

– В каком смысле обнаружили?

– В смысле его тела, он убит.

– Где, когда?

– Скорей всего в Северном бору, а когда – это определит экспертиза. Я сам еще ничего не знаю толком. Сейчас выезжаю на место происшествия.

– Мы едем с вами.

Это было каким-то странным совпадением, но тело Очалова находилось совсем недалеко от того места, где он застрелил Лапика и пытался тоже самое проделать и со мной. Он лежал на боку с проломленной головой. Рядом валялось и орудие убийство со следами крови на нем. Это был красивый какой-то необычный кирпич.

– На тело наткнулись грибники, – пояснял Ермохин. – Вызвали поселкового милиционера, а тот уже позвонил нам.

Я молча смотрел на тело Очалова. Еще совсем недавно я от всей души ненавидел этого человека, но при виде его трупа я не испытывал никакой радости. Мне было грустно; каким бы он не был, какую бы роль не играл во всей этой длинной и трагической истории, но по большому счету он был еще одной жертвой той страшной пьесы, действующими лицами и одновременно заложниками которой являемся мы все.

– Скорей всего его убили те, к кому он обратился за помощью, – предположил стоящий рядом со мной Ермохин. – Он слишком много знал, причем обо всех.

Я понял, на кого намекает Ермохин. Если это так, а скорей всего это так, то вряд ли мы когда-нибудь узнаем имя или имена его убийц. Внезапно я подумал о том, что сын Очалова за два дня лишился родителей. Надо будет обязательно заняться его судьбой, выяснить могут ли взять его на воспитание родственники или надо мальчика определять в детский дом. Можно представить, какой удар его постигнет, когда он узнает о смерти отца. Невольно я даже вздрогнул. В моей памяти нежданно всплыл день, когда я узнал, что остался без папы. Кажется, это был первый раз, когда я плакал и не стыдился своих слез.

Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо.

– Надо возвращаться в город, – сказал Олег. – Мы хотели заняться срочными делами.

Я кивнул головой.

– Чтобы понадежнее спрятать твоих родных, лучше всего обратиться к Вознсенскому, – предложил Олег. – Он знает отличные для этого места.

Я был слишком подавлен, чтобы возражать. Больше до самого города мы не сказали ни слова.

Мы въехали на территорию усадьбы Вознесенского, которая встретила нас непривычной тишиной. Обычно здесь всегда кто-нибудь был, но сейчас тут казалось все вымерло. Кроме охранника у ворот, я не заметил никого. Я споткнулся обо что-то, посмотрел на землю и вздрогнул – это был точно такой же кирпич, каким убили Очалова. Недавно к дому Вознсенского делали небольшую пристройку и не весь строительный мусор еще убрали. Я взглянул на Олега и поймал его настороженный взгляд. У меня впервые появилась мысль, что он что-то знает об убийстве Очалова, но молчит.

Появился Вознесенский, на него было страшно смотреть. Он был весь какой-то помятый, поникшей, он совсем не напоминал подтянутого, уверенного в себе человека, одетого по последней моде, каким я его привык видеть. Он обвел нам каким-то мутным взглядом и только после этого попытался как-то воспрянуть духом, дабы обрести, хоть какую-то уверенность.

Мы изложили ему дело, по которому пришли, он выслушал нас, хотя мне иногда казалось, что его мысли витают где-то далеко-далеко. Но, как оказалось, он все хорошо понял.

– Нет проблем, мы спрячем ваших родственников. Пусть они немедленно собираются. Мне только нужно будет сделать один звонок, и я вам скажу, куда надо ехать.

– Где вас сын, Борис Эдмондович? – спросил я.

– Сын? – Он как-то странно посмотрел на меня. – Он ушел, мне неизвестно, где он сейчас. Впрочем, чему тут удивляться, дети раньше или позже всегда уходят от родителей.

Я подумал о том, что до сих пор он предпочитал обходиться без подобных банальных сентенций. Мой язык жег один вопрос, но я не решался его задать. Вместо этого я сказал:

– Вы помните, Борис Эдмондович, что у нас сегодня торжественное событие, мы подписываем контракт с американцами на строительство отеля. Это ваша заслуга, не будь вас, ничего бы не получилось. Я жду вас на торжественном мероприятии по этому случаю.

– Да, да, я приду, – без всякого интереса к происходящему произнес Вознесенский. – А сейчас извините, у меня срочные дела.

Вряд ли, подумал я, у него есть сейчас срочные дела. В таком состоянии невозможно ничем заниматься. Мы выехали за ворота, и я почти сразу же забыл о Вознесенском. Кроме трагического события, сегодня должно было произойти то, ради чего я и стал мэром: я подписывал от имени города свой первый крупный контраст.

В небольшой зал приемов мэрии набралось так много народа, что он стал напоминать городской автобус в часы пик. Невольно я испытывал волнение: не пробрался ли кто-нибудь из тех, кто мог бы помешать проведению этой торжественной церемонии. Хотя я знал, что контроль за входом ведется очень строго; все пропускаются только по именным приглашениям и при наличие паспорта.

Я и американцы скрепили своими подписями контракт на сооружение в нашем городе пятизвездного отеля. Затем начался фуршет по случаю заключения соглашения. Я чувствовал, что от количества поздравлений, которые я выслушивал, я начинаю уставать. Тем более меня из всех приглашенных на этом прием в данную минуту интересовали только два человека: один, который находился в этом зале, и другой, который должен был быть здесь, но пока отсутствовал.

Наконец мне удалось приблизиться к одному из этих двоих людей.

– Я вас поздравляю, – сказала Ксения. – И очень рада за вас.

– Я тоже рад за себя, – не стал скрывать я свои чувства. – Пока этот контракт – самое важное, что удалось сделать. Одних рабочих мест этот отель даст городу больше тысячи. Вы понимаете, что это означает.

– Я понимаю, – почему-то грустно произнесла Ксения. Она помолчала, затем поднесла ко рту бокал шампанского, осушила его до дна. Потом посмотрела на меня. – Я хочу вам сказать, что мы с Андреем определили день свадьбы.

– Вот как! И когда состоится это счастливое событие? – стараясь казаться как можно беззаботней и безучастней, спросил я.

– Ровно через две недели.

– Поздравляю. – Я нашел глазами Андрея, который вел беседу с одним из американцем.

– Я только сегодня узнал, что он хорошо говорит по-английски. Молодец.

– Да, молодец. Он выучил язык после того, как с ним случилось это несчастье. Он начал его изучать для того, чтобы отвлечься от своих мыслей.

– Он нашел для этой цели хороший способ. Андрей замечательный человек.

– Да, замечательный, – подтвердила Ксения.

Мы замолчали, как будто исчерпали весь запас тем для беседы. И в тоже время мы не расставались, мы стояли рядом и делали вид, что как бы не замечаем этого. Первая нарушила паузу Ксения.

– Скорей всего, в ближайшие дни мы с вами не свидимся, у каждого из нас будет очень много дел. Правда, совсем разных. Но это не важно. Я не знаю, хотите ли вы присутствовать на нашей свадьбе, но в любом случае я вас приглашаю. Но если вы не придете, я не обижусь, я понимаю, вам не до того.

– Спасибо и за приглашение и за обещание не обижаться. Я не знаю.

Ксения кивнула головой, словно бы ожидала от меня именно такого неопределенного ответа. Но я в самом деле не знал, приду ли я на свадьбу. И дело было, конечно, не в моей занятости, а совсем в других причинах.

– Я пойду к Андрею, кажется, он заскучал, – сказала Ксения.

Я наблюдал, как пробирается она сквозь плотные слои избранного общества. Внезапно моим вниманием завладел другой объект, я увидел только что появившегося Вознсенского.

Хотя он был изысканно одет, но выглядел он все же плохо. Впервые минуты я даже не мог определить, что же в нем столь разительно изменилось. И вдруг уяснил – глаза. Они больше не смотрели прямо, а были устремлены все время к долу, словно стеснялись прямо смотреть на людей.

Я пробрался к нему.

– Борис Эдмондович, вы опоздали к началу церемонии. Контракт подписан, американцы строят гостиницу.

Вознесенский поднял голову и как-то тускло посмотрел на меня.

– Бывают минуты, когда становится все неинтересно. С вами случалось такое? – каким-то безжизненным голосом спросил он.

– Случалось, но затем проходило. Я понимаю, у вас тяжелый период, сын…

– Сын? Да, сын. Иметь сына наркомана – ужасно. Да не случится с вами никогда такого. Я вам искренне желаю. Простите. – Он явно не желал продолжать со мной разговор.

Неужели он это сделал, подумал я? Зачем? И что делать мне в таком случае? Это была непростая задачка.

Ко мне протиснулся Олег. Рядом с ним под руку шла молодая и ужасно симпатичная девушка.

– Позволь тебе представить Наташу. Она очень давно хотела с тобой познакомиться. Она считает тебя героем.

– Герой – это Олег, – переадресовал я ему это почетное звание. – Причем дважды герой, коли удавалось столько времени вас скрывать.

– Наташа только недавно вернулась в город, она училась в Москве. А чтобы больше она никуда не уезжала, я под страшными пытками вырвал у нее согласие стать моей женой. А тебя приглашаю стать нашим шафером.

Я посмотрел на Наташу, по-видимому, «пытки» не слишком сильно повлияли на ее отношение к Олегу, так как большие серые глаза девушки просто лучились от счастья.

– Я поздравляю вас. – Я обнял Олега, я в самом деле был очень рад за него. – Мы закатим великолепную свадьбу. Хочешь прямо в этом зале, учитывая твои большие заслуги перед городом. Между прочим, он считается самым красивым в Рождественске.

– Здесь не хочу, – засмеялся Олег, – мы скромно снимем зал в ресторане. На большее мы не рассчитываем.

– Ладно, тогда давайте выпьем. – Я взял за стола бокалы шампанского и торжественно вручил их Олегу и Натальи. – За вас и за ваше долгое счастье.

Между тем празднество продолжалось. Официанты приносили все новые напитки и закуски, и настроение у людей неуклонно повышалось. У меня тоже, ибо за все к моей большой радости платили американцы. В противном случае ничего бы этого не было, так как в городском бюджете едва бы нашлись средства даже для приобретения нескольких бутылок пепси-колы. И все же мне казалось, что дело не только в горячительных напитках и бесплатной закуски к ним, всех действительно радовал сам факт подписания этого договора, с которого, кто знает, может быть, в самом деле, начнется в городе другая жизнь.

Внезапно ко мне подошла моя секретарша. Ее лицо было очень встревожено.

– Что случилось? – спросил я.

– Только что звонил Леонид Куц, на него напала целая банда, он просит о помощи.

– Черт! Только сейчас этого нам не хватало. Никому не сообщайте о том, что происходит. Если будут спрашивать, где я, то всем говорите, что звонит губернатор, и я разговариваю с ним. В общем, не знаю, врите, что хотите, главное, чтобы никто ничего не заподозрил. От этого многое зависит. Вы понимаете, что вся ответственность ложится на вас.

Лицо у секретарши стало очень серьезным и важным. Она кивнула головой.

– Понимаю, Владислав Сергеевич.

Как хорошо, когда секретарша влюблена в своего шефа, иногда это мешает, но иногда очень помогает работе.

Я подошел к Олегу, сказал ему о том, что произошло. Он сразу все понял.

– Уходим по одному.

Перед тем, как выйти из зала, я подошел к распорядителю банкета.

– Принесите немедленно как можно больше вина и закусок, – приказал я. – Люди должны запомнить этот день на всю жизнь.

– Сейчас все сделаем, – с готовностью сказал он.

Я взял с подноса проходящего мимо официанта два бокала, один – подал распорядителю, другой – оставил себе.

– Предлагаю выпить за общий успех всех жителей нашего города.

Я видел, что это неожиданное предложение наполнило его гордостью. Мы чокнулись; он одним глотком осушил свой бокал, я же только слегка смочил губы шампанским. Хотя я потерял целых две минуты, но зато мог быть уверенным, что распорядитель банкета исполнит мое указание самым лучшим образом.

Переодеваться было некогда, и мы с Олегом мчались по направлению к комбинату Куца в наших торжественных костюмах.

– Это не случайно, – сказал я. – Они хотят сорвать выполнение договора, так как понимают, мы не допустим, чтобы им что-то перепало.

– Странно только, что они выбрали Куца. Его комбинат далеко от центра, почему они не ударили по мэрии.

– А потому что боятся, мы нагнали на них много страха. А Куц предпочитает защищать себя в одиночку, вот они и решили его испытать на твердость.

Уже за несколько сот метров до комбината мы почувствовали удушающий запах гари. Подъехав ближе увидели языки пламени, которые вырывались из окон одного из зданий. Мы выскочили из машин. В нескольких метрах от нас лежал охранник с пробитой головой. Но он был жив, его глаза смотрели прямо на меня.

– Олег, вызывай «Скорую помощь» и пожарников, – крикнул я.

Мы вбежали на территорию комбината. Я хорошо помнил, где находилось здание управления, и помчался прямо туда. Во всех комнатах двери были распахнуты, но людей не было, зато повсюду царил беспорядок; бумаги разбросаны на полу, стулья перевернуты, несколько компьютеров разбито.

Куц лежал на полу своего кабинета и тихо стонал. Его лоб был залит кровью. Но он был в сознании и мог двигаться и говорить. Мы помогли ему подняться и усадили в мягкое директорское кресло.

– Говорите, что произошло? – спросил я.

– Они напали на нас.

– Это понятно. Как это случилось, ведь ваш комбинат хорошо охраняется.

– Они приехали под видом клиентов. Они заранее договорились, что возьмут товар.

– Где люди? Во всем здании нет ни одного человека.

Вместо ответа Куц повел своим носом.

– Запах гари, что-то горит.

– Горит соседнее здание.

– Это склад материалов. Их там на несколько миллионов долларов.

– Сейчас должны появиться пожарники. Меня интересует другое: куда исчезли люди?

Но ответ на этот вопрос мы получили буквально через полминуты. В кабинет ввалился охранник Куца; на его лицо было тяжело смотреть, оно все было покрыто ссадинами и кровоподтеками. Не было сомнений, что его совсем недавно сильно избивали.

– Что происходит, Кирилл? – спросил его Куц.

– Они отпустили меня, чтобы я вам передал сообщение, – не без труда раскрыл отекшие губы охранник.

– Чего они хотят? – спросил я.

– Они согнали всех в столярном цеху и требуют за то, что отпустят людей, пять миллионов долларов.

– Господи, да мой весь комбинат стоит гораздо меньше, – простонал Куц. – У меня нет таких денег.

– Сколько бандитов? – спросил я.

– Человек десять. Они вооружены пистолетами.

– А сколько заложников?

– Человек двадцать.

– Нам нужно вступить с ними в переговоры, – сказал я. – Сколько они дают времени?

– Они сказали, что час.

– За час собрать такие деньги нереально.

– Такие деньги собрать вообще нереально, – безнадежно проговорил Куц. – Я знаю, в нашем городе их никто не даст.

– Надо связаться с бандитами, в цех можно позвонить? – спросил я.

– Да, по местной связи.

Я подошел к телефону, поднял трубку; связь работала. Долго никто не отвечал, а когда все же ответили, то этот голос я узнал с первого же произнесенного им слова.

– С вами говорит мэр города Владислав Легкоступов.

– Кореш мой, я знал, что мы сегодня встретимся, – проговорил Монах. – Ты не представляешь, как я рад этому.

– Я только что узнал о твоих требованиях. Они слишком велики, ни у кого в городе нет таких денег.

– Это твои проблемы, кореш. Если через час я не получу свои баксы, начну убивать заложников. Здесь их, кстати, много. Я даже не буду убивать всех, ограничусь пятью; я же не садист. Но, согласитесь, и это немало.

– Хорошо, я попробую найти эту сумму. Но за час это абсолютно невозможно. Я сейчас отправлю своих эмиссаров на переговоры ко всем, кто может дать деньги, но ты же опытный человек, ты же понимаешь, что за такой срок ничего сделать невозможно.

– Ты тут, пожалуй, прав, даю два часа.

– Этого мало! Ну не найду я тебе за два часа такую уйму деньжищ. Дай шесть часов.

– Ты что, кореш, за фуфло меня принимаешь. Из уважения к тебе – три часа. Не будет через три часа денег, превращаю заложников в мишени для упражнений моих людей в стрельбе. Они как раз давно не тренировались. Так что не волнуйся, я использую их с максимальной пользой. Ну а для тебя время пошло, слышишь, как оно тикает.

Мне, в самом деле, казалось, что время тикает у меня где-то над ухом.

– Покажите, где находится этот корпус, – попросил я Куца.

Тот не без труда подошел к окну.

– Вот он столярный цех, прямо перед вами.

Столярный цех примыкал к складу стройматериалов, который горел. Правда, пока огонь почему-то разгорался довольно медленно, но все же постепенно усиливался. Подъехали пожарные машины, пикапы «Скорой помощи».

– Как можно проникнуть в цех?

– Там только один вход, вот он, – показал Куц на плотно закрытые ворота.

– Олег, передай пожарникам от моего имени, чтобы они пока не слишком усердствовали в гашение огня.

– Да вы что! – взвился Куц, – там месячный запас материалов, на огромную сумму.

– Люди дороже, а пожар – наш единственный шанс. Как бывший бизнесмен, понимаю ваше горе, но вам придется пожертвовать складом.

– Я понял, – сказал Олег и быстро направился к пожарным.

– Я требую, чтобы немедленно начинали гасить пожар!

– Погасят, но попозже. Там – Монах, вы знаете что-нибудь о нем? Нет, а я знаю, если он сказал, что убьет пятерых заложников, он их убьет. У него есть принцип, которым он знаменит среди братвы: он никогда не нарушает своих обещаний. Вы же не хотите, чтобы на вашей совести в течение всей жизни лежал бы груз из 5 жизней.

Куц замолчал, но я не был уверен, будь он волен выбирать, какой бы выбор он сделал. Но мне было не до него и его совести, если она у него вообще имелась в наличии в отличии от забитого материалами склада.

У меня не было четкого плана действий, но я одно знал определенно: за отведенное мне Монахом время пять миллиона баксов ни за что не сыскать. Вдобавок интуиция мне подсказывала, что его не так уж сильно интересуют деньги; вся эта авантюра затеяна с одной целью – бросить мне вызов. А раз так, то следует действовать как можно быстрей и как можно активней.

Я вышел из здания и направился к пожарникам.

– Кто тут начальник? – спросил я.

Ко мне подошел высокий и еще совсем не старый человек.

– Здравствуйте, Владислав Сергеевич, я руковожу этой бригадой.

Капитан Куницын, – отрапортовал он.

– А как вас зовут?

– Валентин.

– Послушайте, капитан, наша главная задача не потушить пожар, а освободить людей. А для этого нам необходимо проникнуть в соседний цех. Вы понимаете?

– Так точно.

– Мне и нескольким моим людям необходима пожарная форма.

– Сожалею, но у нас тут нет дополнительных комплектов.

– Придется поменяться с вашими людьми. Другого выхода нет.

– Я понимаю.

– Тогда приступаем к переодеванию немедленно.

– Могу я пойти с вами?

– Это опасно, у них оружие.

– У меня тоже. И кроме того, у меня первый разряд по боксу.

– Хорошо, идите.

Капитан радостно улыбнулся. Да он же совсем молодой, ему нет и тридцати, подумал я. Это мне при первом на него взгляде показалось, что он уже в возрасте.

– Павел, – подозвал он одного из пожарников, – поменяйся с нашим мэром костюмом. Так надо.

Павел совсем молодой парень ошалело посмотрел на меня и стал снимать свою пожарную робу. Я стал снимать свой щегольской костюм. Все смотрели с любопытством, как мы переодевались.

Через полчаса мы были готовы.

– Слушай, Валя, – сказал я, – нам нужно устроить пожар рядом с дверью в цех, они должны поверить, что есть опасность, что столярка тоже загорится. А они же не русские раскольники, не хотят сгореть живьем. Нужно любым способом заставить их пустить пожарников внутрь.

– Думаю, это можно будет сделать, там деревянная дверь, мы ее подожжем.

– Только не переусердствуйте, помните, внутри люди, они не должны пострадать.

– Я помню.

Я положил ему руку на плечо; мне нравился этот молодой капитан и своей сметкой и своей смелостью.

– Ну, Олег, – сказал я, – надеюсь, на этот раз Монах не уйдет. Он сам загнал себя в ловушку.

Олег внимательно посмотрел на меня.

– Будем надеяться. Плохо то, что опасно применять оружие, можно перестрелять заложников. Им-то на них наплевать. В этом их главное преимущество.

– Ты прав. Может, я принял неверное решение?

– Думаю, что верное. Ничего другого делать не остается. Монах готов идти на все.

Я облегченно вздохнул, поддержка Олегом моего решения была для меня крайне важна, так как все последние минуты меня мучили сомнения, что я поступаю неправильно и что есть какие-то иные пути разрешения этой ситуации. Может, кому-то так оно и покажется, но ведь надо же знать Монаха, чтобы понимать, что никакой другой возможности нам судьбой не дано.

Валентин выполнил обещание, дверь загорелась, едкий дым поплыл в помещение цеха. Мы стояли у дверей и стучали в них, требуя, чтобы нам открыли. Иначе, хором орали мы, там все сгорят.

И дверь отворилась. На пороге появилось несколько бандитов с пистолетами в руках.

– Мы пустим только двух пожарных, – закричали они.

Валентин внезапно поднял брандспойт, и мощная струя, ударив бандитам в грудь, сбила их с ног. Мы ворвались в цех. Я сразу понял, что нам повезло, так как заложники были собраны в дальнем углу помещения, в то время как основная часть банды сгрудилась возле хода.

– Отсекай их, – сказал я Олегу.

Тот понял меня и вместе с несколькими своими людьми бросился вперед, преграждая путь бандитам к заложникам. Теперь оставалось только обезвредить людей Монаха.

Кирилл, по-видимому, с испугу преувеличил число нападавших, их оказалось не десять, а всего шестеро. На запястьях двоих уже прочно сидели браслеты наручников, оставалось четверо во главе с Монахом, но сдаваться они явно не собирались. Около одной из стен лежали штабели досок, которые образовывали уже готовую баррикаду; за ней они и укрылись. Несколько раз мелькнуло перекошенное яростью лицо Монаха.

Он, конечно, понимал, какую невероятную глупую оплошность допустил. Он отдавал какие-то распоряжения и при этом размахивал пистолетом.

Мы тоже укрылись за какими-то досками. Я смотрел на баррикаду, за которой засели бандиты, и обдумывал план дальнейших действий. Ко мне подполз Олег.

– У нас есть две боевые гранаты, если их к ним закинуть, от них ничего не останется.

– А заложники не пострадают? Их надо бы вывести.

– Выводить опасно, они могут открыть по ним пальбу. Если заложники все лягут на пол, то скорей всего осколки их не заденут. Все же расстояние приличное.

– Все равно есть опасность. Надо попробовать провести с ними переговоры. Может быть, они не захотят быть изрешеченными осколками.

– Монах! – закричал я. – Ты любишь общаться со мной по телефону. У тебя нет желания поговорить непосредственно.

– С превеликим удовольствием, кореш. Что же ты мне хочешь сказать приятного на этот раз?

– У меня для тебя очень радостное сообщение. У нас оказались по случаю для вас гостинцы. В народе их называют гранаты. Если мы вас ими угостим, то ваши столь лелеемые вами тела превратятся в сплошное решето. В этом случае я гарантирую каждому из вас стопроцентный смертельный исход. Если у тебя и твоих друзей есть желание еще немного пожить, через пять минут вы должны выйти в центр цеха с гордо поднятыми руками вверх. Иначе, как человек умный, сам понимаешь, что будет дальше. У тебя, надеюсь, часы есть. Обсудите между собой эту небольшую проблемку о том, как жить дальше. Ты слышишь, время пошло.

Я, в самом деле, посмотрел на часы, потом перевел взгляд на Олега. Тот улыбнулся мне и поднял большой палец вверх. Ему явно понравился произнесенный мною монолог. Оставалось только посмотреть, оценит ли Монах столь же высоко мою небольшую импровизацию?

Было очень тихо, все неподвижно застыли на своих местах в ожидании, когда истечет срок объявленного ультиматума. Пять минут прошли. Я кивнул Олегу, один из его ребят подал ему две гранаты. Я покачал головой: хранение этих «гостиниц» являлось незаконным с его стороны. Тот понял меня и виновато развел руками.

– Монах, ты слышишь меня. Пять минут истекли. Либо вы выходите, либо мы вас угощаем нашими подарками.

– Мы выходим, – послышался возглас Монаха.

– Ты не забыл, с гордо поднятыми руками вверх.

Бандиты стали выходить из своего укрытия и направляться в центр помещения, где находилась свободная площадка. Руки они держали над головой. Замыкал шествие Монах.

Мы тоже двинулись вперед, окружая сдающихся. Я не спускал глаз с Монаха, меня преследовало предчувствие, что так просто он не смирится с поражением и в любой миг может что-нибудь выкинуть.

– Можно выводить заложников, – сказал Олег.

Я кивнул головой. На мгновение проходящие мимо заложники отвлекли мое внимание от Монаха. Внезапно он кинулся куда-то в сторону, сбил одного их охранников и схватил проходящую мимо заложнику – молодую девушку. Из кармана он извлек пистолет.

– Если будете приближаться ко мне, убью эту сучку. Дайте проход.

Монах приставил пистолет к шее девушки, цвет лица которой мгновенно стал белее мела. Вперед выскочил Олег, он целился в голову Монаху, но не стрелял.

– Освободите проход, освободите проход! – неистово орал Монах. – Считаю до пяти, иначе стреляю.

Я видел, как дрожал палец на спусковом крючке Олега; стрелком он был отменным и все же он никак не решался выстрелить.

– Освободите проход, – приказал он.

Монах, медленно пятился в сторону выхода, не выпуская девушку из своих страшных объятий. Мы медленно двигались за ним, не зная, что предпринять. Монах вышел из цеха и по– прежнему идя задним ходом, направился в направлении ворот, ведущим из комбината. Он шел медленно, озираясь по сторонам и одновременно не выпуская нас больше чем на секунду из поля зрения. Я понимал, что любая наша оплошность, любой не продуманный шаг может стоить жизни этой перепуганной девушке.

Оставались считанные метры до ворот, за которыми Монаха ждал автомобиль. Мы совершили ошибку, что не испортили его или не отогнали подальше. Но кто мог знать, что события примут такой оборот.

Монах вышел с территории комбината, мы сделали вслед за ним тоже самое. Нас разделяло всего каких-то метров семь или восемь. Он подошел к машине, посмотрел в нашу сторону. Наши глаза на мгновение скрестились как шпаги, он усмехнулся, а затем резко оттолкнул девушку от себя. Как по команде мы бросились все вперед и тут же остановились, так как Монах, не целясь, произвел в нашу сторону несколько выстрелов. Я увидел, как схватился стоящий впереди меня Олег за живот и стал медленно оседать на землю.

Описывать последующие после этого рокового выстрела двое суток мне не хочется. Слишком до сих пор сильна боль и я знаю, что она не утихнет до конца моих дней. Просто со временем она переместится вглубь моего сознания, и изредка будет напоминать о себе, погружая меня в глубокую скорбь и печаль. Мы даже не мчались, а скорей летели на машине, понимая, что в такой ситуации дорога каждая секунда. Олег был без сознания, с его губ срывались то стоны, то какие-то возгласы. Несколько раз он произнес мое имя, но гораздо чаще он произносил имя «Наташа» и я вспоминал большие, наполненные морем счастья, серые глаза.

В больнице его тут же повезли в операционную, но приступить к операции быстро не удалось. Не оказалось анестезирующих средств, которые только что кончились во время предыдущей операции; пока я звонил в аптеки, другие больницы, пока препараты доставили прошел еще почти час. И только после этого врачи приступили к делу.

Через три часа они вышли с мрачными лицами. Все это время я находился за дверьми операционной. Я плохо помню, как протекало это время, я был сам не свой. Кажется, в один момент я опустился на колени и стал молить Бога спасти Олега. Затем в коридор вбежала Наташа с перекошенным от ужаса и боли лицом. Я утешал ее, обнимал, она то и дело начинала плакать у меня на плече. Так мы подолгу стояли, обнявшись, соединенные вместе единым горем. Затем появились Анатолий и Ксения, еще какие-то люди. Их было много и все хмуро и встревожено смотрели друг на друга.

По лицам врачей я сразу понял, что дело обстоит плохо. Они подтвердили: раненый жив, но шансов выжить очень мало; пуля почти разрушила печень. Олега вывезли на каталке и я не сумел удержать Наташу, которая бросилась к нему, сметая все на своем пути.

Потом началась самая долгая ночь в моей жизни. Я смотрел на двери палаты, за которыми боролся за жизнь Олег. Около него постоянно дежурили врач и медсестра; иногда они выходили к нам и печально качали головами.

Олег умер в шесть часов утра, когда рассвет стал пробивать первые световые окна в темной стене ночи. Наташа упала мне на руки без сознания; от усталости и горя я сам был близок к такому же состоянию. Я почти не помню, как оказался дома, кажется, меня просто доставили туда, как вещь.

Хоронили Олега через день. Народу собралось столько, словно люди вышли на демонстрацию. Он лежал в гробу как живой; смерть еще не тронула, даже не заострила черты лица. Я старался не смотреть на него, каждый такой взгляд переворачивал меня буквально всего, вызывал такую нестерпимую боль, что я готов был кричать. Процессия медленно двигалась через весь город, люди, сменяясь, несли его прах на руках.

Могилу была вырыта на той самой проклятой алее, где хоронили жертв криминального террора. Я прошел мимо памятника моего брата Алексея, положил около него цветы, затем мимо памятника другого Алексея – и тоже положил букет. Несколько секунд постоял у могилы Архипенко. Начался траурный митинг, я должен был произнести речь, но сказав лишь несколько слов; горло сдавило так, я не смог говорить. Я опустился на колени перед гробом и поцеловал Олега в лоб.

В мэрии, куда я заехал после похорон, меня ждала новость, получение которой я добивался столько времени; из областного УВД пришел приказ о снятии Клочкова с должности начальника городского УВД. Радостная секретарша положила его передо мной, но я лишь равнодушно пробежал глазами по первым строкам телеграммы. Если бы она пришла хотя бы на день раньше, как знать, всего этого кошмара может быть и не случилось – и Олег был бы жив.

Я вышел из здания мэрии и пошел домой один, без всякой охраны – впервые за последнее время. Телохранители было двинулись за мной, но я приказал им оставить меня в покое. Никакого страха я не испытывал; мне было абсолютно все равно, я был бы только рад, если бы меня, воспользовавшись благоприятным случаем, пристрелил хотя бы тот же самый Монах, так ловко сбежавший в тот момент, когда казалось он пойман и ничего его не уже может спасти.

Дома я раскупорил бутылку водки и поставил ее перед собой. Время от времени я отхлебывал из горлышка. И чем больше я пил, чем явственней слышал голос Олега. Я не мог поверить, что он больше не войдет в эту дверь. Это было также невероятно, как если бы однажды солнце перестало всходить по утрам.

С того момента, как ранили Олега, я очень плохо ощущал течение время. Казалось, оно и я отделились друг от друга и каждый стал жить своей обособленной жизнью. Внезапно я увидел перед собой чей-то силуэт. В комнате уже стемнело; я же не заметил, как наступил вечер.

– Кто тут? – равнодушно спросил я.

– Это я, Владислав Сергеевич. Могу я зажечь свет?

– Если хотите.

Вспыхнула люстра, Ксения бросила взгляд на бутылку, в которой оставалось несколько капель на донышке, потом – на меня. Она ничего не сказала, просто села напротив.

– Вам надо взять себя в руки. Мне кажется, вы ничего не ели с утра. Хотите я вас покормлю?

Она ошибалась; если память мне не изменяла я не ел уже два дня. И не чувствовал никакого голода, разве только какую-то неприятную пустоту в желудке. Но и возражать не стал; в конце концов, какая разница.

Ксения стала накрывать на стол. Но начала она с того, что спрятала бутылку обратно в холодильник. Я лишь только проводил ее взглядом, но ничего не сказал: мне было все равно.

Стол быстро приобрел аппетитный вид.

– Прошу вас, ешьте, – сказала Ксения и умоляюще посмотрела на меня.

Я стал есть.

– Вам надо поплакать, – проговорила вдруг она. – Когда мне плохо, я всегда стараюсь плакать. Тяжесть уходит вместе со слезами.

– Не получается. Слишком много тяжести, у меня нет столько слез.

– Странно, но большинство мужчин не умеют плакать.

– Это не так. Мы плачем, только без слез.

– А надо со слезами. Только тогда становится легче. А когда без слез, тяжелей.

– Я не хочу, чтобы мне стало легче. Это несправедливо по отношению к нему.

Ксения вдруг пересела на соседний от меня стул и взяла меня за руку.

– Но что мне сделать, чтобы вам стало бы легче?

Я посмотрел на нее.

– Вернуть его к жизни.

– Я тоже очень любила его, он был не только очень смелый, но и очень благородный человек. А это сочетание встречается крайне редко.

– Поэтому-то он и погиб. Погибают всегда лучшие.

– Но мы же с вами живы.

– Разве? Вы, наверное, я – уже нет.

– Я понимаю, как вам больно, но ведь нельзя же так. Вы – мэр, на ваших плечах целый город.

– Я не хочу быть больше мэром. Я устал провожать людей на аллею жертв террора. Вы были сегодня там, вы видели – там становится все больше и больше могил. Скоро уже некуда будет хоронить людей.

– Поэтому вы и должны вернуться к жизни, чтобы этого больше не было.

– У каждого человека есть свой предел сил и возможностей. Я свой предел исчерпал.

– Это не так, это просто тяжелая минута в вашей жизни. Вы не можете не закончить того, чего начали. Олег бы вам этого не простил. Он верил в вас. И я… – Она вдруг замолчала. – На вас надеются, в вас верят тысячи людей. И столько уже сделано, даже бессменного Клочкова освободили от должности.

– Вам уже известно?

– Об этом говорит весь город.

– Придет другой, такой же подлец.

– Если вы будете тут сидеть и ничего не делать, то такое может вполне случиться. – Ксения неожиданно снова взяла меня за руку. – Я вас не осуждаю, я хочу вам помочь пережить эти страшные часы. Вы же знаете, что любая рана в конце концов зарубцовывается. Если вы начнете активно работать, это случится скорей. По моему это лучше, чем сидеть одному в компании с бутылкой водки. Вы обещаете мне, что завтра утром отправитесь в свой кабинет в мэрии и приступите к делам?

– Хорошо.

– Я надеюсь на вас. А сейчас, извините, мне необходимо уйти, я обещала Андрею, что приду к нему. Он тоже потрясен смертью Олега.

Ксения быстро прикоснулась губами к моей щеки и вышла. Я посмотрел ей вслед, но ничего не шевельнулось в моей душе. В отличии от моего тела она была убита выстрелом Монаха в Олега.