© Александр Гусаров, 2016

ISBN 978-5-4483-2022-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателей книга (исторический роман) посвящается становлению древнерусского государства. Отчасти мы заглянем и в годы предшествующие этому.

Приведу высказывание одного ведущего на телепередаче, состоявшейся с участием писателя-сатирика Михаила Задорнова. В ответ на замечание, касающееся истории Руси корнями уходящей в глубокую древность ведущий высказался примерно следующим образом: «У вас, у великой России и так тысячелетняя история, что же вы ещё хотите?». Темой обсуждения была история Древней Руси до образования Российского государства.

Вопрос остался тогда без ответа. Попытаюсь ответить на него:

– Хотелось бы, не спрашивая у Вас разрешения, уважаемый господин ведущий, знать больше о своём народе, о его истории – куда более величественной, чем история одного тысячелетия. Обращаясь к Вам в данном случае только на «Вы», воспользуюсь известной фразой «язычника» Святослава – полководца и воина, бросавшего своим противникам, как перчатку: – «Иду на Вы», будто говорил: – «Иду на силы тьмы».

О временах дохристианской Руси почти ничего не слышно ни в средствах массовой информации, ни от политиков, ни от работников культуры, ни тем более от окружающих, которые в последнее время всё больше и больше пекутся о хлебе насущном.

Как много сведений о древней Греции, древнем Риме. Как много легенд о Геракле, Прометее, Зевсе. А где же легенды о Световите, Перуне, Велесе, Свароге? Куда делось летоисчисление, существовавшее до царя Петра, и о чём оно говорило? Что осталось в учебниках, документах, в памяти народа от древнеславянского государства? Точнее будет сказать от союза древнеславянских государств (племён). Может быть, лишь то, что есть в нас, в наших характерах – да в песнях и легендах, да в былинах и сказках, да кое-где в сохранившихся до нашего времени реконструкциях летописных сводов.

Но не стоит отчаиваться – по крупицам, будто собирая разведданные (известно, что 80% таких данных получается путем простого наблюдения) можно отыскать эти следы.

Я не буду перечислять статьи и работы ученых, в которых мне удалось кое-что обнаружить, а свидетельства, имеющиеся в летописях, приведу частично – так как это отнимет время и отвлечёт от сути. Ссылаться можно на что угодно, истину человек может и должен отыскивать самостоятельно. Ищите и найдете. Приведу отдельные выводы, что были сделаны мною на основании изучения ряда документов и заключения учёных, а также из собственных наблюдений за окружающей действительностью.

Эпоха древних славян не оставила памятников подобных Колизею. Основой жизни наших предков было единение с природой, защита собственной жизни и родной земли, почитание явлений природы, её обожествление. Ни стяжательство, ни обогащение, а труд и многообразие духовной жизни. Не зря же они молились окружавшей природе, и она в ответ кормила, одевала, обувала и вооружала мой народ. Они почитали её как мать, всегда уважали правду, стремились к справедливости, наказывали за зло. Конечно, были среди них и не уважающие свою землю и свой народ, но в памяти народной о них ничего хорошего не звучит, да и речь сегодня не о них.

Не строили они величественных сооружений, в крайнем случае, на территории современной России, а больше формировали собственные души. А то, что строилось – святилища, древние города, крепости, валы, рвы… были созданы в меру необходимости, а не для возвеличивания собственного «Я». В то время чаще звучало «Мы». Письменные свидетельства того времени, к сожалению, в большинстве своем, были успешно утеряны или умышленно уничтожены. До нас дошли немногочисленные свидетельства, артефакты и документы, позволяющие всё же предположить о том, как всё происходило на самом деле, и сделать определенные выводы.

Надо отметить, что основным материалом для строительных работ на Руси в то далёкое время являлось дерево – такова уж среда обитания древних славян. Материал недолговечный и это в свою очередь сказалось на сохранности артефактов.

Изумительной была философия древних славян. Закон противодействия добра и зла – как в вечной борьбе никто не может одержать верх, храня равновесие между Явью (миром явным) и Навью (миром духовным). Как в этой вечной борьбе рождается Правь (не думаю, что надо объяснять, что это такое). Путь Прави – это путь к Богу. Бог один и множественен и в этом множестве ликов и дана сама Правь. Явь стремится изменить мир, Навь стремится оставить мир неизменным. В постоянной борьбе и рождается Правь или Правило.

«Мы… имеем жизнь вечную, и мы должны радеть о вечном, потому что земное против него ничто. Мы сами на земле, как искры, и поэтому можем сгинуть во тьме, будто и не было нас никогда». Есть такие строки в Велесовой книге в переводе Асова А. И., вкратце описывающей историю славян, принципы их верований. Многие ученые считают книгу сфальсифицированной. Пусть это будет на их совести, ведь это существенно не меняет самой истории. События, изложенные в Велесовой книге, как ни странно совпадают с подлинными историческими событиями, зафиксированными и в других источниках.

Однако, не законы ли древнеславянской «религии» (религией её можно назвать с большой натяжкой, всё-таки религия это стройная система, управляющая сознанием людей, тогда такая система просто не могла существовать) и сегодня определяют нашу жизнь. Всё же буду применять это слово, как условное название, подразумевая под этим целую систему знаний и представлений славян о природе и взаимоотношениях людей. И сегодня силы добра и зла ведут постоянную борьбу между собою и этим поддерживают огонь жизни в каждом из нас. С нашим прошлым мы связаны незримыми, но очень прочными нитями.

Донести суть древней «религии» не берусь. Это нелёгкий и кропотливый труд. Слишком малый объём знаний имеется в моём распоряжении, да и в распоряжении людей от науки. При этом она – та «религия», признаваемая сегодня многими, а особенно церковью примитивной, позволяла осуществлять наиболее справедливые формы управления. Не случайно точно на местах древних святилищ ставились христианские храмы, а «языческие», точнее народные обряды переносились в русское христианство, то есть в православие. Хотя отношение к волхвам в народе было сравнимо с отношением и к сегодняшним священникам. До нас дошли насмешливые народные изречения, такие как «вилами на воде писано», «бить баклуши» и.т.п., характеризующие действия, которые совершали волхвы во время своих обрядов. И про священников народ говорил что-то подобное: «начал за здравие – кончил за упокой», «поп толоконный лоб», чётко проводя границу между людьми, отправляющими обряды и Божественными силами природы.

Народное Вече в то далёкое время в сути своей соответствовало системе ценностей и верований (религии) и являлось достижением и завоеванием нашего народа. Есть ли что-то демократичнее на сегодняшний день? Приходится употреблять это распространенное слово «демократия», так как о «народовластии» на всех уровнях говорится очень мало. А отличие между ними большое. В переводе слово «демократия» означает вроде бы как власть народа. Считается, что народовластие всего лишь разновидность демократии. Но демократия чаще всего – это власть одной группы людей, пусть и избранной, над другой. А народовластие есть прямая власть народа. Отчего же в так называемых демократических странах народ влияет на внешнюю и внутреннюю политику, как правило, только через протестное движение? Так стоит ли отрицать, что Вече было самой справедливой формой управления, существовавшей в те времена, да и в сегодняшнее время – возьмём для примера, тот же референдум – это ли не Вече?

Вечевая форма управления существовала на Руси повсеместно много сотен, если не тысяч лет. Даже тогда, когда власть князей всё более и более укреплялась, народ имел ещё право голоса. Так рязанцы, собираясь всем городом, не единожды в XIII веке выгоняли из своего града ставленников владимирского князя Всеволода «Большое гнездо». Прочитать об этом можно у Д. И. Иловайского в книге «История Рязанского княжества». Уже не говоря о новгородцах, избиравших князей вплоть до XV века. Есть примеры подобного рода и в других городах на Руси.

Татаро-монгольское нашествие (событие вызывающее большие сомнения в том виде, в котором до нас дошли сведения о нём) сыграло роковую роль в системе управления славян. Развязавшаяся война потребовала единоначалия, которое народ был вынужден принять.

К сожалению, в системе управления древнеславянских государств было немало недостатков (хорошо мне рассуждать спустя тысячи лет). Не было действенного механизма защиты. Побочным явлением управления государства по правилам морали, а не по выдуманным законам являлась, на мой взгляд, зависть, играющая как положительную роль, – то есть не дававшая богатеть до безразмерности, вынуждая и принуждая контролировать способы получения богатства, так и отрицательную. Не всегда зависть объективна – она бывает и слепа. Вот выдержка из текста восточного автора Ибн Русте о русах: «Все они постоянно носят мечи, так как мало доверяют друг другу, и коварство между ними дело обыкновенное. Если кому из них удаётся приобрести хоть немного имущества, то родной брат или товарищ его тотчас начнёт ему завидовать и пытаться его убить или ограбить». По всей видимости, такое случалось. Понятно, что зависть рано или поздно всегда оборачивается против завистника, но расплата, как правило, запаздывает. Мало из тех, кто завидует своему ближнему, а порой и близкому об этом задумывался и задумывается. К слову, в других отечествах с завистью дела обстоят не лучше, но мы должны бы давно отойти от сущности, что нам хорошо, когда соседу плохо и стать чище и добросердечнее после такого количества невзгод выпавших на долю русских людей. Что же, время покажет.

Родовые связи у славян в то время играли важную роль в жизненном укладе, уже тогда, возможно, предопределяя зарождение коррупции, но играя, безусловно, положительную роль при защите от внешней угрозы.

Многое из того далёкого прошлого безусловно пришло в нашу сегодняшнюю жизнь – не из глубины ли веков берёт своё начало самопожертвование и отношение к человеческой жизни в России? Восточный автор Ибн Мискавейх пишет о походе русов в Бердаа, о том, насколько они не боялись смерти. Он описывает случай, когда пятерых из них застигли в саду и попытались взять в плен, но они и окружённые сражались до конца. Четверо были убиты, а последний сам кинжалом убил себя. На лицо пример самопожертвования пусть и в несколько ином виде, который совершали наши воины неоднократно и много позже. Описание этого случая вы найдёте в романе.

В отдельных славянских племенах осуществлялись жертвоприношения. Так с приходом к власти в Киеве крестителя Руси Владимира были принесены жертвы в честь его вокняжения. Жребий тогда пал на варягов-христиан Фёдора и его сына Иоанна. И, кажется, что позже пришло такое время и прошлые традиции жертвоприношений переродились в ничтожное значение человеческой жизни для общества. Не ценилась долгое время жизнь человека на Руси и не ценится жизнь в России и, нет соответственно уважения между людьми. Примеры такого отношения я приводить не буду, о них ежедневно рассказывают в новостях по телевидению.

В то же время автор «Слово о полку Игореве» называет славянских воинов русским золотом. Похоже на то, что время от времени и жизнь на Руси ценилась достаточно высоко. Значит не всё потеряно. В человеческих силах оставить лучшее и убрать негодное.

Татаро-монгольское иго, с элементами гражданской войны (что, скорее всего и имело место быть), неся огромные беды и страдания народу с одной стороны, с другой стороны, предопределило и ускорило возникновение на Руси великой державы. Новое государство будет играть уже более значительную роль в мировой истории, чем это было ранее. Бремя по её содержанию, умножению, сохранению и защите было возложено в основном на славян суть русских с их духовной силой, накопленной и заложенной в них древней «религией», нравственностью и моралью предков – древних славян задолго до возникновения державы нового типа. Как же происходило возникновение великой державы? Чтобы раскрыть тему полностью потребуется не короткий экскурс в историю. Попробую порассуждать как обыватель.

С развитием ремёсел, земледелия, скотоводства (то есть экономики) усилилось расслоение общества. Люди с течением времени всё более и более обособлялись друг от друга. Души начала разъедать ржа (жажда наживы и власти…). Кроме того с течением времени меняется и пассионарность народа, о чём свидетельствует известный ученый Гумелев Л. Н. в своей книге «Древняя Русь и Великая Степь». Хотя с моей точки зрения пассионарность не меняется сама по себе, на неё оказывали и оказывают влияние множественные факторы от экономики до климатических условий, а также само время и Божье проведение. Появились новые люди с огромным желанием обладать богатствами, властью, женщинами, драгоценностями. Естественно они существовали и до этого, но уровень развития общества был другой и блага цивилизаци были куда меньше. Точно также как зрели плоды цивилизации, возрастало желание людей обладать ими и некоторые ради этого были готовы поступиться чем угодно. Государства (племена) обособляются друг от друга всё больше и больше. Сказались и наши расстояния, и внешние факторы: влияние соседних народов – гуннов, хазар, готов, греков т. д. Нельзя исключать определенное воздействие климатических особенностей и географического положения Руси. Родовой уклад всё более и более разрушается.

В те времена, что описываются в романе русскими землями правил Гостомысл. Прослышав про его смерть, пришёл на Новгородскую землю (точнее в Ладогу) Рюрик, грабивший до этого купцов по побережью, и по случаю родственник последнего Новгородского князя, а точнее его внук. Разбойничать ему пришлось по стечению обстоятельств. Отец Рюрика – князь бодричей Годослав был убит данами, а ему самому удалось бежать из родного города без средств, а кушать хотелось. Работать, как княжеский отпрыск он не умел, но воевать был обучен. Он сумел со своим шурином Олегом, по имеющимся сведениям норвежцем, а на самом деле неизвестно кем, скандинавы тогда надо понимать были в очень тесных отношениях со славянами, взять власть в свои руки сначала в Ладоге, а затем в Новгороде. В летописи, написанной княжеским слугой – монахом Нестором, он прозывался – Вещим. Вероятнее всего он звался Вящий, что на древнерусском языке означало – старший. Вещими были волхвы, предсказавшие ему по легенде гибель от коня своего, а впрочем, это не так уж и важно. Пришельцы захватили власть в древнем городе, имея определенные права на престол, и пользуясь возникшей тогда смутой из-за сложившихся экономических и политических условий, подавили с присущей тому времени жесткостью выступление Вадима Храброго, также имевшего права на наследство и его сторонников, они у Вадима очевидно тоже имелись, иначе бы мы о его восстании ничего и никогда не узнали. Возможно, так и начала активно строиться держава с новым содержанием и предназначением.

Рюрики скоро перебрались в Киев. Не все племена поддержали нового князя. Вот что писал летописец Нестор, живший значительно позже восшествия на престол Рюриковичей и являвшийся представителем победившей стороны (сегодня её назвали бы партией) например о древлянах – соседях полян, которые встали под руку князя прочно обосновавшегося в новой столице: «А древляне живяху звериньским образом, живущие скотьски, убиваху друг друга, ядеху все нечисто…» То же или еще хуже про радимичей, вятичей, северян. Это про племена, где городов было больше, чем во многих государствах Западной Европы того времени вместе взятых. В Европе впрочем, наверное, так считают и сейчас.

Может быть, конечно, поляне, коих представлял Нестор, были обижены на то, что древляне за грабежи во время сбора дани привязали к двум берёзам и разорвали на части киевского князя Игоря – сына Рюрика? Но, скорее всего летописец выполнял княжескую волю, чтобы показать, какое благо несли поляне во главе с князьями, взявшими власть в Киеве остальным племенам Руси. Истину в событиях того времени надо отыскивать буквально по зернышку и мы не раз ещё сможем убедиться как легко на бумаге для собственной выгоды можно извратить и переврать очень многое, особенно по заказу властьпридержащих. Бумага всё стерпит. Существует же норманская теория появления Рюрика на Руси, будто славяне были совсем никчемными и позвали к себе на правление иностранцев. Это то же самое, что нанять любовника для своей жены, да ещё и платить за это деньги. Вот и славяне сделали тоже со своей родиной. Правда, разумно? Поэтому прежде, чем делать какие-либо выводы требуется тщательное изучение всех точек зрения, а главное фактов и языка того времени.

«Не доверяйте тому, что вы слышали; не доверяйте традициям, так как их передавали из поколение в поколение. Не доверяйте ничему, если это является слухом или мнением большинства; не доверяйте, если это является лишь записью высказывания какого-то старого мудреца; не доверяйте догадкам; не доверяйте тому, что вы считаете правдой, к чему вы привыкли; не доверяйте одному голому авторитету ваших учителей и старейшин. После наблюдения и анализа, когда он согласуется с рассудком и способствует благу и пользе одного и каждого, тогда принимайте это и живите согласно ему».

Гаутама Будда, 400 г. до н.э.

Не знаю, говорил ли эту фразу на самом деле Будда или нет, но мне она кажется верной. Теперь вернёмся снова к нашей теме.

Могло ли быть иначе? Могло ли вместо Древней Руси, а потом России возникнуть другое государство или государства? Чем бы это явилось для других народов, да и самих славян-русских неизвестно. По-видимому, не могло. Было предопределено другое.

Все споры и необоснованный страх перед частичным возрождением древней веры предков, моралью того времени, такой малоизвестной и пугающей своим свободомыслием и положившей начало самой России, а не наоборот – идут от мрака незнания или от умышленного желания поощрять не помнящих родства своего.

«Так и мы шли, не нахлебниками, а были славянами русами, которые Богу славу поют и потому – суть славяне».

После страшной кончины Игоря, казнённого по приказу древлянского князя Мала, Ольга пленила его детей – Малушу и Добрыню. Через несколько лет княгиня женила на пленнице своего сына Святослава – язычника и великого воина. От этого союза и родился князь Владимир – креститель Руси. Ко времени взросления Владимира для укрепления власти правящей династии потребовалась новая религия и с приходом его к власти начались для русов новые времена. «Выбирая религию, выбираешь судьбу» – так можно перефразировать древнеримского поэта Вергилия, сказавшего «Выбирая Богов, – мы выбираем судьбу».

Надо сказать, что в те времена на Руси существовали определенные отличия в верованиях славянских племен (государств), полного единства не было, что явилось уязвимым местом перед хорошо организованной Греческой церковью и Византийской государственностью. Пометавшись между «двумя верами и религиями», Владимир поначалу даже возродил пантеон славянских Богов в Киеве, но, в конце концов, выбрал христианство. К тому времени оно было давно знакомо славянам по сношениям с Византией и уже прочно, по всей видимости, с позволения князей и волхвов, и народа, привыкшего к свободе в выборе вероисповедания, обосновалось на Руси. И единая вера стала активно способствовать укреплению власти, силе государства, его обороноспособности. Пантеон с древними Богами в очередной раз был низвергнут.

Ещё очень долго существовало двоеверие, а вместе с ним сохранялись и элементы Вечевой формы управления, помогавшие успешному экономическому развитию, а также развитию творческого потенциала Великого народа. Европа того времени по сравнению с Русью была отсталой и дикой. Об этом прекрасно свидетельствуют письма Анны – дочери князя Ярослава, королевы Франции своему отцу. Она писала о диком невежестве Европы XI века. Подлинника письма, конечно же, не существует, его давно уничтожили представители просвещённой Европы или спрятали в заветное место типа дна морского.

Что же замедлило дальнейшее развитие Древней Руси? Её экономическое и культурное процветание? Основная причина, – всё тоже «татаро-монгольское нашествие» и бесконечные гражданские войны. Нашествие захватило страну в период раздробленности и двоеверия, а союз славянских племён к тому времени окончательно распался. Это подтолкнуло наиболее активную часть населения идти по пути большей централизации власти, усилению влияния церкви, что привело в свою очередь к освобождению от татаро-монгольского ига, но также и к крепостному праву, беспределу князей, бояр, купцов и помещиков. Выбора у народа особого не было или принять ярмо своих нахлебников, или засилье иноземных захватчиков. Народ выбрал первое. А исторические обстоятельства этому активно способствовали. «Смирение русского человека стало его самосохранением» сказал философ Н. Бердяев. Вернуть прежние родовые отношения было уже невозможно. Время, когда один за всех и все за одного безвозвратно кануло в Лету. Пассионарность самого народа в силу ряда причин снизилась. Да и жить видимо, поначалу, казалось, легче – когда кто-то решает всё за тебя. Это был долгий и нелёгкий путь проб и ошибок.

После смерти Владимира, а затем его сына Ярослава зажили князья каждый сам по себе. На Любечский съезде 1097 года они, правда, клялись друг другу в верности, но, каждый уже самостоятельно управлял своей землей и даже приход передовых отрядов татаро-монголов, а потом и самого Батыя не заставил их объединиться.

Через страдания и боль началось создание могучего государства. Государства, способного влиять на мировую историю.

Много пришлось потерпеть людям – бесконечные разборки князей, нашествия и набеги иноземцев, ярмо боярства, опричнину, царизм, крепостное право, революцию… да всего не перечислишь.

Православная вера на Руси приживалась не так уж и гладко – вспомним «Слово о полку Игореве», а это примерно 1185 год: «Тогда при Олеге Гориславовиче (Олег Святославович наследник Черниговского княжества внук Ярослава Мудрого) засевалась и росла усобица. Погибала отчина Даждьбожьего внука, в крамолах княжеских век человечий сокращался». В «Слове» отклики о Велесе – покровителе песнотворцев. Далее упоминается: «Были века Трояновы» – это, похоже, века славянской вольницы, о которых мы, словно слепые котята, сейчас ничего путного сказать не можем. «Время Бусова» – время славянского князя Буса, плененного и убитого готами (древними германцами), точнее распятого на кресте (возможно, последнего выборного князя) отмщенного впоследствии Новгородским князем Словеном – предшественником Гостомысла. То есть автор «Слова» прекрасно владел информацией о многотысячелетней истории своего народа. При этом он уважительно относился и к старой, судя по строкам произведения ещё существовавшей, и к новой религии. За многие века древнеславянская «религия» шаг за шагом вытеснялась христианстовом. Ещё священнослужители плохо знали молитвы. Народ мог пошутить и запустить в церковь медведя. Могли убить монаха, прибывшего в места обитания тех же вятичей, так было с Кукшей. Но предначертанное свершилось, и вот уже несколько сотен лет мы живём в Православии, исключая времена царствования идей республики Советов, подхваченных народом из-за близости по духу славянским ценностям, но оказавшиеся только их подобием. Тоже величайший эксперимент, проведённый на живых людях, и, по всей видимости, как и всё в истории далеко не случайный.

И вот я снова и снова задаюсь вопросом – где же истинные знания о древнейшем народе, в каких они тайниках? Сколько могло до нас дойти творений, подобных Слову о полку Игореве, историй рассказанных Велесовой книгой. Где они? Умышленно или бездумно растрачены? По-видимому, и то и другое. Во времена Ломоносова нашу историю писали даже немцы. Спросить уже не у кого. Лишь немногое можно узнать о морали, нравственности, обычаях славян из летописей и сохранившихся документов Римской и Византийской империй, а так же записок Прокопия Кесарийского, Маврикия Стратега и др.

Славянская система жизненных ценностей не признавала рабства, такой вывод легко сделать, изучая основы мировоззрения древних славян (могут ли внуки Даждьбога – внуки Бога солнца так величает славян автор «Слова» быть рабами?). Вот что пишет Николай Карамзин в произведении «История государства Российского»: «Сей народ, подобно всем иным в начале гражданского бытия своего не знал выгод правления благоустроенного, не терпел ни властелинов, ни рабов в земле своей и думал, что свобода дикая есть главное добро человека». Правление благоустроенное – это надо понимать правление царя, помещиков, князей, бояр, чиновников….

Не отрицая предопределенности в предназначении каждого человека, древнеславянские верования допускали изменение своей судьбы. Мировоззрение славян того времени очень невыгодно для единоличной или групповой власти, так как народно по своей сути – это система ценностей свободных людей. В этом как мне кажется, была и сила – люди были сами себе хозяева и, слабость – они были менее дисциплинированы и соответственно хуже организованны. Но какая же нужна сознательность и сплоченность, чтобы в нужный момент на протяжении сотен, а может и тысяч лет быть готовыми не по приказу, а по зову сердца вставать на защиту своей земли, своих семьей от внешней угрозы. До сей поры в бедах мы ещё можем объединяться и приходить друг другу на помощь. Но со временем под влиянием множества факторов, действовавших в одном направлении – ослаблении сплочённости славян это мировоззрение частично поменялось.

Попутно с укреплением княжеской и царской власти, распространением христианства уходили от нас обычаи предков.

Например, кровная месть, существовавшая на Руси, разве она выгодна людям при власти? Независимо от статуса обидчика, наказание ожидало каждого. Славяне «стыдились забывать обиду», писал тот же Карамзин. Постепенно и она была изжита. Обратимся к Правде Ярославовой: «Кто убьет человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертию; а когда не будет мстителей, то с убийцы взыскивается деньгами в Казну». То есть она ещё существовала во время правления Ярослава Мудрого (1019—1054г.г.), но уже подменялась штрафами и. т. п..

Преступников часто судили на месте, и я думаю, это был далеко не самосуд. Оружие мог носить каждый гражданин. Вот как описывает русов путешественник 10 века Ибн Фадлан: «И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны.… С каждым из них секира и меч, и нож…».

Я не хочу сказать, что кровная месть и наличие оружия при себе благо, я просто констатирую, что когда-то мораль и вера наших предков способствовала формированию духовных качеств необходимых для становления великой державы.

Отмена традиций, присущих народовластию вместе с обязательным принятием христианства, возможно, было необходимо для новой системы управления, создания империи, для борьбы с внешней угрозой. Это предопределялось ходом истории для той роли, которую должна сыграть великая держава в мировой истории, и годилось для целостности государства, для его защиты, может быть и для людей тоже? Так это или не так, установить нет возможности. Посчитаем, что так. История развивалась именно в том направлении, в коем развивалась. Дух наших предков до сей поры живёт в нас и просыпается в сложные для страны периоды. Быть может, народовластие ещё постучится к нам в двери на новом более высоком уровне своего развития. Вместе со свободой для личности, ценностью человеческой жизни и уважением человека к себе подобному. Пока же около нас суетятся три власти – денежная, знакомствовластие и абсолютная власть чиновника. И это делает человека рабом системы, а рабский труд никогда не был производительным. Для развития необходима свобода. Про неё лучше Жан Жак Руссо, пожалуй, не скажешь. «Свобода человека состоит не в том, чтобы делать что хочешь: она в том, чтобы никогда не делать того, чего не хочешь».

Конечно православная (христианская) религия вобрала в себя многое из той же веры предков. Включила в свои обряды народные праздники, присвоила им новые названия, переняла частично и название» Православная» – по реформе патриарха Никона в 1650—1660г. Правильно славить Бога. «Так и мы шли, не нахлебниками, а были славянами, которые Богу славу рекут и потому – суть славяне» (Велесова книга). Жаль, что не вобрала она в полном объёме главного – духа непокорности и свободолюбия Даждьбожьх внуков, взращенного системой вечевого управления, а также подменила большую часть обрядов и многие духовные ценности. Славяне не требовали и не просили у Бога ничего. Они славили Всевышнего и его образы: солнце, ветер, землю…. Свободолюбие и непокорность так и остались у нас в крови. Но подчас природные качества направляются не в нужном направлении: не в выборе способа управления государством, организации свободного достойного труда, уважения мнения другого человека, организации достойного образования и. т. д.… А по типу здоровых клеток организма, что по неведомым причинам (а может, в том числе и по причинам неправильного образа жизни?) перерождаются в клетки раковой опухоли. – Желание свободы перерождается в выбор способа борьбы друг против друга.

Но и с библейскими пророками трудно не согласиться: «Итак, неизвенителен, ты, всякий человек, судящий другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же». Посему не мне судить моих предков за их выбор, и ни мне судить людей сегодняшнего времени.

Не забывая, правда и этого: «…Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую…».

Становление государства неразрывно шло вместе со становлением религии и мне пришлось коснуться этой больной для многих темы. Бог один для всех и мы все для единого Бога во множестве его проявлений.

Главный вопрос – это всё же вопрос об отношении простых людей между собой и с властьпридержащими – новыми господами (кстати, древнерусское слово «господарь» – перекликалось со словом бездельник). Не назрела ли необходимость раскрепощения народа для процветания родной страны? Только народовластие, на мой взгляд, может вести Россию вперёд. Диктатура возможно тоже, но мне бы этого не хотелось, а получится ли? Может быть, это возможно с помощью правового государства? Но оно, несмотря на все старания почему-то не строится. Бумажные законы работают в силу известных причин чаще всего лишь на узкий круг лиц. Очень многое зависит от обстоятельств, которые создаются всё теми же неведомыми силами, что вели Русь и ведут Россию. Подтолкнут ли они нас к дороге, по которой пора возвращаться к добрым старым временам славянской вольницы, естественно на более высоком уровне или заведут куда-то ещё? В состоянии сами люди что-то поменять? Время покажет и расставит всё по своим местам

Пока же просто попробуем заглянуть в недалекое по историческим меркам прошлое древних славян глазами автора этой книги через художественное произведение, допускающее некоторый вымысел на основе подлинных исторических событий.

 

1

По лесной тропе на пути к Ладоге двигалась группа всадников. Они ехали друг за другом, отводя в стороны преграждавшие путь ветви, и перебрасывались на ходу короткими фразами. Среди них, несмотря на то, что все они довольно уверенно держались в седлах, с лёгкостью угадывались фигуры двух женщин, одна из которых была совсем юной. Лица мужчин украшали бороды. У светловолосого и самого молодого наездника она была небольшая и ровно подстриженная. На боку у каждого висел меч, на поясе ножи, а у коренастого и плечистого сзади к седлу крепился арбалет, бывший в этих местах большой редкостью, и уже поэтому можно было судить о том, что путники приехали откуда-то издалека.

Они выехали на опушку леса. Перед ними лежала хорошо утоптанная довольно просторная дорога, и они могли двигаться по трое в ряд. Путники пришпорили коней и поскакали быстрее. Впереди трое мужчин, позади две женщины.

– For en lang tid? – чернобородый мужчина обратился к человеку с арбалетом.

– Snart kommer, – коротко отозвался тот.

– Det er kaldt her, – вновь обратился к мужчине с арбалетом чернобородый, пытаясь продолжить разговор.

– Ingenting, – неохотно ответил тот.

Всадники поднялись на невысокий зелёный пригорок, с которого открывался вид на деревянную крепость. На земляном валу возвышались крепкие стены из толстых грубо отёсанных брёвен, верхнюю часть стен венчали заборола, в них виднелись скважни. Путники всей кожей почувствовали на себе пристальные взгляды из широких тёмных щелей. На расстоянии двух полетов стрелы друг от друга стояли мощные башни – вежи.

В ярких лучах застывшего в зените солнца они увидели на башнях по сторонам мощных дубовых ворот высокие фигуры воинов и придержали своих коней.

– Aldeigja! – воскликнул чернобородый

– Да, гэта Ладога, – радостно заулыбался и широкоплечий мужчина с арбалетом.

– Будем тута проживати, – заговорил молчавший до этого воин со светло-русыми волосами и голубыми глазами. Он секунду поразмышлял и добавил, как бы обращаясь к самому себе.

– Нету зараз для мяне ни другаго пути, ни другай дорожки.

Широкоплечий усмехнулся в светлую бороду, будто посеребрённую сединою, отчего он казался старше всех.

– И нас могуть вышибить отсель в любый час.

Тот, что был моложе, отрицательно покачал головою.

– Я маю право на наследство и буду тута править.

– Любо, любо, – мужчина с арбалетом опять с лёгкой иронией усмехнулся, и проговорил уже с серьёзным видом.

– Я завсегда буду с тобою, княжич.

Молодой князь с благодарностью посмотрел на него и, потянув уздечку, решительно пришпорил коня. Чернобородый глянул на широкоплечего владельца арбалета и, жалобно спросил:

– Helgi, hva med oss?

– Vil bli bedre til å lære russisk ord, – уверенным голосом ответил ему собеседник. Он живо тронул шпорами бока коня и быстро нагнал князя, спускавшегося с пригорка.

Две всадницы старались не отставать от мужчин. Из-за разницы в возрасте их можно было бы принять за мать и дочь. Внешне они походили друг на друга. Овальные лица, слегка пухлые щёчки, яркие полные губы. Волосы юной девушки перехватывало широкое, теснённое золотом очелье, большие зелёные глаза светились жаждой к жизни и неподдельным интересом ко всему происходящему. За спиною висел тул со стрелами, их оперенье было сделано из перьев сокола. Сам лук висел в налучье на поясе.

Лицо старшей было тревожным и выражало крайнюю степень ожидания и надежды. На поясе играл в лучах солнца серебряными ножнами небольшой кинжал. Волосы были спрятаны под повой, её концы спускались за спину, что выдавало в ней замужнюю женщину. Глаза в отличие от юной спутницы были небесного цвета. Да и сам взгляд выдавал уже многое повидавшую женщину.

Чернобородый мужчина оглянулся на них:

– Snart vil komme, – выдавил он из себя и последовал вслед за уехавшими далеко вперед спутниками.

Мужчина с арбалетом остановил коня у рва перед крепостными воротами и прокричал что было силы:

– Гэй, шибалки! Передайте княгине, Рюрик просить впустить яго.

На одной из башен послышалось движение, кто-то быстро спустился по деревянным ступенькам и все стихло. Спустя время ворота широко распахнулись и, перед путниками через ров со скрипом жеравца опустился неширокий деревянный мостик.

– Праходь! – скомандовал выросший у ворот как испод земли рослый воин с копьём.

Молодой человек первым тронул коня и медленно въехал на узкий мосток, с опаской поглядывая вниз, где под ним на глубине из земли торчали остро затёсанные колья-рожны. За ним последовал всадник с арбалетом и далее чернобородый воин.

Они въехали в просторный двор. Посередине большой зелёной лужайки возвышался двухэтажный терем. С широкого крыльца навстречу к ним спускалась пожилая женщина в длинном светлом платье. Голову её украшала высокая кичка из аксамита, украшенная шёлковыми лентами, золотым шитьём, позументом и стеклянными вставками.

Всадники не медля не секунды, спешились. Коней подхватил подбежавший к ним белобрысый подросток. Олег отвёл руку паренька и повёл своего коня сам к большой наполненной колодезной водой лохани, чтобы самолично напоить красивого белого жеребца, любовно похлопывая того по холке. Остальных коней паренёк повёл туда же к колодцу с журавлём, он стал доставать воду и добавлять в лохань. Кони с жадностью принялись утолять жажду.

Голубоглазый молодой человек бросился навстречу женщине. Он встал на одно колено и склонил голову. Женщина спустилась с крыльца, подняла его с земли, распахнула объятья и прижала к себе:

– Здрав буде, внуче дорогой. Кольки долго мы не видалися?

– Здраве матушка, – радостно заулыбался он, – дуже давно.

– Праходьте в горницу, – женщина отступила в сторону и указала приехавшим гостям на крыльцо.

Рюрик обернулся к чернобородому:

– Аскольд, поклич княгинь.

Чернобородый Аскольд быстрыми шагами подошёл к колодцу, где лошади продолжали пить из заполненной водой большой деревянной бадьи, вскочил на коня и, резко потянув уздечку, поспешил назад к воротам. Но в этот момент в них уже въезжали осмелевшие женщины. Через несколько мгновений старшая спутница обнялась со встречавшей княгиней. Гости поднялись по ступенькам терема и вошли в просторный зал. Во главу широкого дубового стола пожилая женщина усадила Рюрика, сама опустилась по правую руку от него. Рядом с нею на скамью присели две спутницы, а напротив них расположились мужчины.

– Мы вас дачушка, заждалися, – обратилась к старшей из приехавших женщин княгиня. – Ужо який день гонца к вам отослали, а усе весточки не было. Гостомысл перед кончиною завещал найти внуче и посадити на свае место. Говоривал, што чай настрадалси он тама во чужих краях и чару горьку сполна испил. Усе горевал за тябе Умила, – она достала небольшой платочек и вытерла выступившие слезы, – ну, а зараз, вы дома, усе беды позади. А тябе, як кликать, молодица, – она обратилась к юной спутнице своей дочери.

– Mitt navn er Efanda, – догадавшись, что речь идет о ней ответила та.

– Мама, она кажить тябе, што её кличут Ефанда, – перевела ответ Умила, и, встречая удивленный взгляд матери, принялась объяснять. – Она недавно стала женой тваго внука. Гэто её брат, – Умила кивнула на сидевшего напротив широкоплечего и на вид располагавшего к себе мужчину. – Яго мати – жонка воеводы князя Годослова, она из наших из словен, а Ефанда дщерь урманки – молодой жонки гэтого воеводы, – она глубоко вздохнула. – После гибели Годослава мы долго скиталися в поисках пристанища. Многа загинуло наших воев. Градом Рериком овладели даны и мы мстили коль могли обидчикам, пакуль не получили весть от тябе. Укрывалися на востраве Руяне. Зараз мы в твоей влади, – она с покорным видом склонила голову.

Широкоплечий мужчина поймал на себе внимательный взгляд княгини и слегка приподнялся над столом.

– Мяне кличут Олег. Ён Аскольд, – он кивнул в сторону сидевшего рядом с собой воинственного вида чернобородого мужчину с хмурым взглядом из-под тёмных нависших бровей.

– Hei, mor!, – я есмь, Аскольд, – подтвердил тот, привставая со своего места.

– Он срамно глаголить по-русски, – пожилая женщина взглянула на Умилу.

– Он должон проведати наш язык, – уверенно ответила та.

– Гэта чаровница, пущай власы-то подберёть. Чай замужняя, – Ждана недовольно покосилось в сторону Ефанды.

– Она усё исполнить матушка, – произнесла Умила.

– На што же вы жили? – спросила женщина, вновь обращаясь к дочери

– Мы жили у битвах, – вмешался в разговор матери с дочерью Олег.

– С нами ишо многа людей. Вышли мы перед Родоницей, и пришли на ладьях морем. Коней купили в Пробрани на пути к Ладоге, иде остальны вои нас дожидаютьси, – произнесла Умила.

– Не салодко вам пришлося, – проговорила старая княгиня.

Умила, соглашаясь, тяжело вздохнула.

– Заглавнее што до часу подоспели, – как бы успокаивая ее, сказала княгиня, – и добре што верхами догадалися – по воде-то догляд. Тута ужо неделю Вече идеть, усе пербрехалися, никаго в князья выбрать не могуть. В Изборске ишо сын Гостомысла править, яго родня, – она взглянула на Рюрика, – Вадим Храбрый сын от Любицы. Яго оне не приглашають. Но он и молодший, – успокоила она, взглянув на напрягшееся лицо Рюрика. – Старшы дядья твои усе четверо головы сложили в войне с ворогами и сынами не успели обзавестись. – Она притворно поднесла платочек к глазам и вытерла вновь навернувшиеся слезы. – Дык што право на престол токо у тябе. Оне, мужичьё, все спорють, хотяши як встарь выбирати князей из кого не попади.

Я однаго волхва, яки служившего не раз Гостомыслу во благо и желание яго последне ведавшего, подговорила, штоб он слух пустил, яко Гостомыслу сон вещий привиделси. А в нём внуче моему править должно. Посля от волхва гэтого избавитьси надать, а то боюся язык за зубами не удержить. Посадник будеть за нас, купцы с боярами. Чё им мужичье-то в князьях терпеть. О – так што не успели оне. Буде мной внуче на престоле. – Она глазами любящей бабушки взглянула на Рюрика, а тот в ответ благодарно склонил голову.

– Ja, ja, – радостно закивал Аскольд.

Мать Умилы посмотрела на чернобородого воина и строго произнесла:

– Пущай вучиться глаголить по-нашему, а коли не може, то живота лишится, як на веце рот откроить.

Олег недовольно повел плечами и, соглашаясь с ней, произнес. – Сможа, а коли не може – будеть, як рыба молчати.

– Дубрава! – громко произнесла в сторону неприкрытой двери в соседнюю комнату княгиня. – Собирай поснедать. Гостям с дороги силов надать набратьси.

Из двери в соседнюю комнату выглянула повязанная платком дородная молодая девушка:

– А шта подавать то, матушка, Ждана?

– Мёду подавай, квасу, мясо мужикам с дороги няси. Сама сабрази. Да попроворнее.

Стол перед гостями, как скатерть самобранка, покрылся различными блюдами от овощей до хорошо просоленной рыбешки. Кружки поспешно начали черпать из корчаги пиво. Приехавшие родственники и их спутники с жадностью набросились на домашнюю снедь.

За годы непрерывных пеших, конных, а по большей части морских походов они отвыкли от домашнего тепла и уюта. Варяжское море просолило их тела, а мечи и стрелы навели марафет на лицах.

Если Рюрик ещё сдерживал себя и пытался отведать пищи с определенной долей такта, то Аскольд и Олег рвали мясо руками и челюстями.

Как настоящих воинов, что ждало в будущем – их мало интересовало. Но одно было ясно, они утомились от бурных приключений, собираясь начать оседлую жизнь. Вырванными судьбоносною бурей из плодородной почвы растениями со своих, когда-то насиженных и обустроенных мест, они были готовы бороться за место под солнцем, чтобы укрепиться на новой почве. Приложив для этого все своё старание, точно так же как сейчас со звериной силой рвали они крепкими молодыми зубами хорошо прожаренное мясо.

 

2

Утро. Лёгкий туман стелился над Волховом. Тёмные воды реки катились мимо Ладоги. По городским улицам плыли мелодичные звуки. Умелая рука точными размеренными движениями наносила удар по билу, подавая установленный сигнал. Народ, в который уже раз за последний месяц сзывался на Вече.

Ладожане потянулись к вечевому месту. Посредине площади возвышалась сколоченная из хорошо обструганных бревнышек степень. С нее город часто слышал призывы выступить на защиту своей земли. Иногда народ собирался просто для того, чтобы осудить мелкого воришку или разобрать споры соседей. Перед степенью тянулись длинные ряды пустых скамеек.

На степени стоял Дедила – княжеский посадник, утверждённый на прошлом Вече, справлявший службу еще при Гостомысле и умевший наладить отношения князя с боярами, купцами и огнищанами. Он оглаживал реденькую бородёнку, буравя окрестности маленькими светло-карими глазками, вглядываясь в собиравшихся на площади горожан. Рядом, облокотившись на перила, смотрел вниз богатый купец Завид. Его ближайший помощник и княжеский советник Явдята стоял чуть в сторонке. Возле трибуны молчаливо наблюдали за разворачивавшимися перед их глазами событиями Олег, Аскольд и Рюрик.

Площадь быстро заполнялась людьми, неспешно рассаживавшимися на приготовленные места. Большинство горожан было без оружия. На вече случались стычки между заядлыми спорщиками, но по установленному обычаю выяснение проводилось на кулаках и до первой крови. Лежачего бить не полагалось. Безусые юноши на Вече не допускались и могли присутствовать лишь в отдалении без права голоса. Женщины приглашались только в качестве пострадавших или на правах свидетелей. Считалось, что и без них мужи были в состоянии принимать решения, а шуму от них не оберешься.

Дедила махнул рукой Шишаку, продолжавшему с завидным старанием, доходившим до остервенения наносить удары по вечевому колоколу и тот замер поодаль. Места на деревянных сидениях быстро заполнялись, припозднившимся ничего не оставалось, как выстраиваться по кругу.

Некоторое время все присутствующие с напряжённым ожиданием смотрели на степень, возвышавшуюся перед ними. Со стороны скамеек раздался чей-то бас:

– Поджидати боле некаго, усе хто хател притить пришли! Пора зачинати!

Княжеский посадник выждал, пока народ поутих. Он поднял руку над головой и, дождавшись полной тишины, заговорил:

– Братия, покликали мы усех на Вече шоб думавши як след дале нам жити. Надабна наконец порешить. Вече посему прошу зачинати.

– Зачинай, Дедила, усе собралися! – закричали из разных концов площади.

Посадник окинул взглядом собравшихся людей.

– Братия! Доколе усобицу будем плодить меж собою. Некому мудро рассудити наши споры. Некому вести у случае чаго на аборону земли нашей. Некому по совести мытом собранным управиться…

В рядах сидевших на скамьях людей поднялась высокая фигура Стояна – мастера изготавливавшего добрые плуги – рала, гвозди, а то и мечи, славившиеся на всю округу.

– Издалека ты Дедила заходишь. Або не ведаем, што наследник объявилси? Што Ждана яго покликала. Як по мяне – обходилися ране без князя и дале обойдемси. Скажы прямо знова хошь нам княжескую милость на загривок посадити? И што за таки споры, што рассудити мы сами не можам?! – Стоян опустился на скамью.

– Вы, братия затвердили мяне посадником при Гостомысле. Помните мудрости завещанны: «При старых молчати, при мудрых слушати, старейшим покорятися». Або забыли? – обратился посадник к сидевшим перед ним людям. – Многия споры не можем решити. Чаго зазря балаболить. Да и коль разов вы сами хотяши князя себе избирати? Без княжеской влады хто чаго хочить, то и творити. Суда ниякого окромя людского не слыхати.

– Гэтот суд самый праведный! – крикнули с задних рядов.

– Бо так, да не совсем, негоже без князя жити! – возразил Дедила.

– Тожа верно Дедила глаголить! – послышались голоса.

Дедила шепнул Завиду что стоял рядом на степени и водил из стороны в сторону заострившимся крючковатым носом:

– Ужо давно видать разнюхали, што Рюрика призвали. Иголку в стоге и ту не упрячешь.

– Ладно токо жили в те часы, кады князей выбирали и суть затверждали простыми мужиками, – вновь поднимаясь со своего места, заговорил Стоян, – када правили они семь годин, або коль народ им положить, дававший им усе, што для жисти надать, и они защищали людей согласно суду нашему. А зараз пошто снова власть от деда к внуку передавати? Самим надо выбирати князя из мужиков, як отродясь на Руси было.

– Тябе штоля выбирати?! – крикнул злобным голосом со степени Завид.

– У мяне своих делов впроворот и за кузней надать приглядывать. И за детями…

– И с жонки надать очей не спускати! – крикнул кто-то с последних рядов, намекая на Любаву – красивую жену кузнеца. Многие засмеялись.

Стоян нисколько не смущаясь, ответил:

– А чаго жа, и за жинкою присмотр должон быть. Токо князя свагоо найтити може. Взять хотя бы Воислава – тысяцкого нашего. Мы яго чай уместе с Дедилой затверждали гэтого от князя, а гэтот наш от народа. Воинску науку ведаить. Ишо будучи отроком с Буревым на Корсунь ходил, – Стоян указал рукою на мужчину старше средних лет, подпоясанного кожаным поясом с серебряной отделкой. Тот стоял за последним рядом скамеек.

– Воислав мудрый правитель буде. Ось яго и надать! – поддержали на задних рядах Стояна.

Олег и Рюрик, продолжая наблюдать за тем, что происходило перед глазами, переглянулись. Костяшки на руке Рюрика, лежавшей на рукоятке меча, побелели от напряжения.

Воислав покачал головою с тёмно-русыми волосами, перетянутыми узкой тесемкой с вышитыми на той оберегами. Он поднял вверх руку с крепкой сильной ладонью, привлекая к себе общее внимание:

– Благодарю, друже Стоян за честь! – он приложил руку к левой половине груди и низко поклонился всем присутствующим. – Жаля, гэти почести не пра мяне. Увольте, братия! Я ужо глаголил вам не раз. Мяне енто в обузу будеть. Проста жисть ближе серцу моему. Увольте, ужо вы мяне братия, воин я, а не управитель, – последние слова он произнёс тихим голосом и снова низко всем поклонился.

– Тады давай Мирослава выберем! – раздались крики из левого угла площади, где небольшая группа людей окружила невысокого плотного человека.

– Князя Вадима из Изборска надо приглашать! – послышались голоса с другой стороны площади.

– Братия! – Дедила вновь взметнул руку над своею головой. – Вече нам для того дадено, шоб разделять обще счастье и несчастье для кажного из нас. Так оно отродяся и служило нам. Не може мы седни разойтися, ничаго не порешив. Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нету. Вот Святомир, – посадник вытянул руку по направлению к сидевшим людям, – он речь держал при последней минуте Гостомысла. Волховал над ним. И волю яго последнюю ведаить. Пусть он вам и кажить.

На степени показался зрелый мужчина с наполовину седой бородой.

– Склоним, братия, головы перед Богами нашими! – обратился он к заполнившим площадь людям. Постоял несколько секунд с опущенной головой и продолжил.

– Гостомысл перад последним часом открылся мяне. Што виделся яму сон чудный як во чреве Умилы, дщери яго, произрастаете древо чудесное, и плоды с сего дерева усем русским людям во благо пойдуть. И сон той мною был разгадан. А древо гэто подросшее – нечто иное, як внук Гостомысла – князя нашаго, верой и правдой служившего нам не одну годину. Он по заклику нашему во исполнение воли Гостомысла примчалси сюды.

Святомир обернулся в сторону Рюрика, Олега и Аскольда.

– Поднимайся, славный патомок князя нашаго, – обратился он к Рюрику, с замершим сердцем застывшему у степени.

Тот словно на крыльях взлетел по ступенькам и стал на всеобщее обозрение.

– Або не люб вам таки княже? – обратился к собравшимся людям Явдята, до этого долго молчавший, кивая на рослого светловолосого и голубоглазого красавца.

– Пущай сам за сябе кажить, як править собирается? Як законы блюсти будеть? – крикнули из толпы.

– Я Рюрик – сын Годослова князя славян-рарогов, внук Гостомысла князя словен с вами русичи жисть зараз связываю навеки. Буду законы блюсти по совести. Защиту вашу соглядати не жалеючи живота сваво. Справедливый суд буду вершить и дань разумную взимати. Клянуся перед вами Перуном и Волосом и всеми богами нашими! – громко чтобы слышала вся площадь в самых отдалённых уголках её, выговаривался Рюрик. Он пригнул голову со светлыми волосами, подпоясанными золотой тесёмкой.

– Решайте, братия! – громко воскликнул Дедила. – А Воислава оставим тысяцким при княже, шобы волю народну блюсти мог в случай чаго.

– Ох и хитер жа ты Дедила! – послышалось с первых рядов. – Усем смог угодить.

Внизу у степени, ожидая исхода вечевого собрания, застыли союзники нового князя – Аскольд и Олег.

– Han var for milde med dem, – тихо пробормотал Аскольд.

– Ingen av din bedrift, – также тихо ответил ему Олег.

Дедила окинул взглядом площадь и посмотрел поверх куда-то вдаль, будто и не обращая никакого внимания на стоявших внизу варягов и на фразу, обращенную к нему от ладожан, что сидели на первой скамье. Он извлек из холщовой сумки, которую рядом с ним держал в руках Явдята небольшую дощечку и громко зачитал:

– На том братия мы и сошлися: и бояре, и купцы! И усе жития люди на Веце сошедшая единодушно повелевавши отныне Рюрику сыну Годослова внуку Гостомысла князем быти! – Он обернулся к Рюрику и с поклоном обратился уже непосредственно к нему. – Володей княже землёю нашею и нами, и лад меж нами на земле нашей хранити и умножаючи!

Тот склонил голову и крепко обнял Дедилу.

Ладожане неспешно стали вставать со своих мест и покидать площадь.

Возле избы у высокой лиственницы, Воислава нагнал его двоюродный брат Стоян:

– Не понраву мяне гэтот Рюрик, хошь што со мной правь, а не по нраву.

– Токо не нам с табой видно решати, – усмехнулся в ответ Воислав. – А дале поживем поглядим.

– Як бы позно не было, – высказался озабоченным тоном Стоян.

– Поглядим, – протянул ему руку на прощание Воислав.

 

3

Поздним вечером тысяцкий Воислав, взяв с собою сына, направился к древнему капищу. Там они встретились с Ярилко. Высокий старик с длинной седой бородой приветливо приобнял старого знакомого:

– Здраве буде, Воислав!

– Здравия и тябе, Ярилко! – отвечал вновь утвержденный тысяцкий на приветствие старого волхва.

– Слыхал, новы княжич у нас объявилси?

– Была справа, – согласился Воислав, – седни поутру на вече Рюрика князем избирати. Супротив никаго не было.

– Я-то не смог притить, – старик закашлялся, – прихворнул малость. Ды нас волхвов усе мене слушають и спрашивають – все сами ведають. Ды и Святомир у Жданы в почете. А вскорости гляди и нова вера наступить. В Суроже кады жил, славны были времена, – вздохнул старый волхв, он устремил свой взгляд куда-то вдаль поверх головы Воислава в сторону реки.

– С князем Буревоем древни земли тада русские вои возвернули от града Корсуни до града Корчева и град Сурож знова от греков отвернули, владения воссталися от моря Варяжского до моря Русского. От полудня до полуночи. От восхода до заката. И венды, што возле готов обитали, коих долго ждали, тады явилися на поддержку. Славяне усе занове сплотилися. Ну, лады, – хотел он было закончить разговор, но взглянув на Воислава и, видя его заинтересованность, вернулся к прежней теме. – Дык тады и посадил воев сваих Буревой на ладьи и, повел на Цареград, две сотни ладей шло, а то и боле. Ты малой ишо тады в походе был.

Воспоминания перенесли старого волхва вместе с автором этой книги ко времени прежних побед.

…Молодой византийский император Михаил III в то время стал полновластным хозяином империи. Три года прошло, как он по совету родного дяди Варды заточил регентшу – свою собственную мать, своенравную и властолюбивую Феодору в монастырь. Сам Михаил вот уже несколько месяцев находился с основным войском для усмирения сарацинов в Малой Азии. Из воспоминаний о Феодоре он больше помнил не материнские ласки, а ненавистного ему логофета Феоктиста – хитрого и ловкого приближенного, от её и его имени управлявшего гражданскими делами империи и проявлявшего полное невнимание к нему. Однажды он внял совету все того же дяди Варды и с помощью наемного убийцы навеки убрал его из своей жизни. Теперь Михаил мог отыграться за прошлый недостаток власти, а более всего за недостаток материнской любви.

Его ближайший собутыльник и соратник Имерия Грила – худой с длинным крючковатым носом в привычной для себя роли шута возглавлял многочисленную свиту императора, обряженную в монашеские одежды и бродившую в поисках развлечений по прибрежному городку, где остановилось на ночлег войско. Сам Имерия накануне вечером, когда вся свита гуляла, сидя за столом и осушала бокалы с вином, отличился тем, что поднялся над столом и, испуская газы из заднего места, затушил сразу несколько свеч. Восхищённый император пожаловал ему за это сто литр золотом. И вот с раннего утра хмельная ватага, воодушевлённая новым развлечением, причащала всех без разбору из горшка, наполненного доверху перцем и горчицей. Михаил в длинной черной сутане подносил каждому встреченному на пути человеку ложечку жгучих приправ. Путник, видя перед собою угощавшего его императора, с готовностью принимал из его рук, называемое Имерией святое причастие. После того как человек начинал кривиться от жгучей боли, свита громко и дружно гоготала.

Всадник на белом коне на полном скаку остановился перед захмелевшею толпою, и тотчас оставив седло, подбежал к Варде, что-то быстро шепнул ему на ухо и, оседлав своего коня, быстро умчался.

– Варвары осадили Новый Рим! – громогласно провозгласил Варда. Молодой император оглядел хмельным взором свиту и вытянул руку по направлению к месту своей ставки. Все последовали за ним. В большой и просторной палатке Михаил подошел к столу, с приготовленными на нём блюдами из мяса пятимесячного ягненка, а также трехгодовалой откормленной особым способом курицы и ещё вымени молодой свиньи, вперемежку с множеством фруктов и сладостей. Рядом с мясными блюдами стояло множество кувшинов с вином и вазы с другими обильными яствами.

Он плеснул себе в кубок из кувшина темно-красной жидкости и залпом выпил. Бросил кубок на стол, отошел в угол палатки и, взгромоздившись на ложе, застеленном прошитым золотыми нитями покрывалом, мгновенно заснул.

Все с улыбками переглянулись, но дядя императора тут же взял руководство на себя. После короткого совещания он поручил стратигу – своему родному брату Петрону во главе конной фемы спешить на выручку в столицу.

В это время на виду жителей Константинополя возле бухты «Золотой Рог» у берега стояли сотни ладей, загружаемые добычей. Часть судов с большим трудом удалось перетащить по довольно крутому берегу в саму бухту. Ладьи с более мелкой посадкой самостоятельно преодолели цепь, преграждавшую вход в узкий изогнутый залив. К судам подносили простое и богато отделанное благородными металлами и драгоценными камнями оружие, ткани, посуду, провизию.

Со стен крепости за незваными гостями со страхом наблюдали воины гарнизона, возглавляемые эпархом Орихом, пожилым и осторожным градоначальником. Как и многие византийцы, он считал, что опыт и изучение проблемы излишни. Задача человека состоит не в том, чтобы развивать истину, а в том, чтобы ее усвоить, и усвоить на основе уже изложенных догм или указаний сверху. Истина на основе вывода авторитета была для него непоколебима. Поэтому решительных действий он не предпринимал, полагая, что извещенные им вышестоящие начальники должны вот-вот отдать ему необходимые распоряжения.

И в этом был свой резон, потому что город имел внушительные укрепления. Общая протяжённость крепостных стен была шестнадцать вёрст. По периметру стояли четыреста башен. Самыми мощными были стены Феодосия, пересекавшие Босфорский мыс от Мраморного моря до залива. Они были возведены в три ряда. Первый ряд защищал глубокий и широкий ров с водой. Второй ряд усиливали высокие пятнадцати саженные башни. Третий толщиною около семи сажень защищали башни высотой в сорок саженей. Башни имели устройства для метания камней и поливания неприятеля горячей смолой. Вдоль стены находились помещения для стражи. Основания стен Феодосия уходили глубоко под землю, что исключало возможность подкопа. Через ров были сделаны лёгкие деревянные мостики, легко убиравшиеся на ночь. Остальные стороны города окружала морская вода. В сочетании с высокой крепостною стеною на берегу она делала его почти неприступным.

Рядом с эпархом взирал на происходящее и патриарх Фотий, полчаса назад вернувшийся из собора Святой Софии, где он вознес не одну молитву от избавления столицы от варваров. Перед посещением собора ему доставили из монастырской библиотеки писанные на пергаменте записи Прокопия Кессарийского – знатного вельможи прошлых лет.

Городские жители: казначеи, привратники, портные, садовники, повара, притихли в домах своих хозяев и были готовы при первой возможности разбежаться, а торговцы захлопнули свои лавки. Гончары, сапожники, свечники и прочие мелкие ремесленники империи затворились в мастерских. Даже стражники, часто наведывавшиеся в заведения мелких собственников, чтобы поживиться чем бы то ни было и, считавшие видимо, именно поэтому себя оплотом справедливости, перестали бродить по улицам, а были заняты захоронением своих сбережений и объяты общим страхом. Участь сия не минула и сильных мира Византии: аристократов, землевладельцев, чиновников и богачей.

Патриарх тем временем, оглаживая кожаный переплет, углублялся в чтение записок Прокопия, водя линеечкой по строкам:

«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим.

Равным образом и во всем остальном, можно сказать, у обоих этих вышеназванных варварских племен вся жизнь и узаконения одинаковы. Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всем, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещания, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу, и, избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они по большей части меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идут на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, довольно варварский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них не очень белый или золотистый и не совсем черный, но все же они темно-красные. Образ жизни у них, как и у массагетов, грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они неплохие люди и совсем незлобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы. И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же. В древности оба эти племени называли спорами («рассеянными»), думаю, потому, что они жили, занимая страну «спораден», «рассеянно», отдельными поселками. Поэтому-то им и земли приходится занимать много. Они живут на большой части берега Истра, по ту сторону реки. Считаю достаточным сказанное об этом народе».

Патриарх отожил одну книгу в сторону и, поразмышляв, открыл следующую, вместе с первой поднесенной к нему монахом. Это были труды императора Маврикия «Стратегикон», написанные позже записок Прокопия Кессарийского:

«Славяне и анты сходны по образу жизни любови к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению тем паче в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу. У каждого два небольших копья, есть и щиты, прочные, но большие. Они пользуют деревянные луки и стрелы, омоченные ядом. До захвата добычи не жадные. Пленных своих они у себя вечно не держат в рабстве, как прочие племена, а лишь только время определенное. Целомудрие женщин оных превышает всякую природу, многия смерть мужа почитают своею и добровольно удушают себя. Победу над ними можно приобрести, пользуя раздоры между ними. Грабежи их поселений надо производить, разбивая войско на две части одна грабит, вторая охрану несет…».

На этом Фотий прикрыл вторую книгу, не дочитав до конца ни одну, ни вторую и поспешил на крепостные стены, чтобы воочию разглядеть пришельцев. Прочитанное внезапно натолкнуло его на мысль, что если удастся спасти себя и царствие и все на этот раз обойдется, непременно нужно будет переманить славян под свою руку.

У невысоких со стороны бухты крепостных стен прохаживались рослые большей частью светловолосые воины с открытыми лицами. Греческие лучники, боясь разозлить незваных гостей, придерживали стрелы в колчанах. Впрочем, в руках у славян были щиты, и они могли ими легко укрыться и, быстрее чем ожидалось пойти на штурм. Многие русы в отличие от тех, что описывались в записках, были одеты в хитоны и вооружены мечами, а на некоторых были даже металлические доспехи.

«Видно так скоро время меняет людей», – про себя думал патриарх Фотий.

Казалось, совсем недавно несколько судов империи с войском высадились у Корсуни и привели под свою руку многие города славян, основательно перед этим разграбив. Но вот пришел и неожиданный ответ оттуда.

Осада продлилась около месяца. Высланное императором войско было предупредительно встречено другой частью русов и спешно ретировалось. Стратиг Петрон напасть не решился и, отдалившись на безопасное для себя расстояние, послал к императору гонца за подкреплением. Князь русов Буревой, не желая тратить силы и время, а главное жизни своих воинов, посчитав наказание для греков достаточным, посадил соплеменников в ладьи и отплыл к родным берегам.

– Полное поражение нанесли мы тады грекам-ромеям, – продолжил волхв, как бы возвращаясь из прошлого в настоящее, – тута силы нашей испугавшися явилися к нам в Корсунь посланцы от императора константинопольского и патриарха Фотия. Поначалу прятались в домах наших. Штоб мы не проведали, пошто наши письмена вучат оне и, выведывають яким Богам мы славу воздаем и дитей наших хотяши учить. Письмо нашенское и грамоту тайком познавали. Посля них засуха была, и голод великий, чрез то греки ромейские Русь знова топтать зачали. Сюды я перебралси и князь умер наш от ран…, – после короткой паузы он произнёс. – Гляди, и тута они окажутся. Не сами дык чрез веру под императора ихнего деланную, глядишь, и в подданство загонють. Данью обложат. А кады путь нам силою навязывають, то чернобожие исть.

– Гэтаму не бывати, – твердо возразил Воислав.

– Усе предопределено свыше, не многая мы може поменяти. Тверда воля надобна. Дабы на сваём стояти, – возразил ему Ярилко, и переводя разговор в другое русло, он обратился к нему, глядя на его сына, внимательно вслушавшегося в разговор. – У мяне к тябе будеть наказ, – он помолчал немного. – Не отдашь ли мяне в вучение Смешка свагоо. Чай десять годов яму, пора вызнать будуще. Мой-то Лад, тому хоч и пятнадцатый пошел, не пригож для науки Божеской, усе боле к оружью склонность иметь, и звезды супротив таки дороги глаголють. Твой боле подходить для ентаго. Златогором наречен будить коли согласье дашь. Он и сам к Божеским наукам тянитси.

Воислав задумался и спустя время произнес. – Решати мяне, токо и яго след проведати. – Он с высоты своего роста посмотрел на Смешка:

– Што кажишь сынку?

– Соглашуся, отче, – рассудительно ответил мальчик.

– На том и порешим, – подвел итог его словам Воислав.

Ярилко канул в сгустившейся темноте. С восточной стороны окруженного неглубоким рвом в форме восьми лепестков святилища на возвышенности пылал костер. Языки пламени взлетали кверху, озаряя близлежащие окрестности и отражаясь в текущих внизу черных водах Волхова. Посредине капища возвышалась высокая деревянная статуя с ликами Божьими на каждую сторону света. У ее подножия лежал большой и гладкий камень-жертвенник. Воислав с сыном и еще несколько человек, пришедшие позже них, подошли к нему и положили на отполированную поверхность принесенные дары: хлеб, овощи, мед.

Внезапно вспыхнули ещё семь костров по разным сторонам на каждом очерченном неглубоким рвом лепестке. Сразу стало светлее, но темнота вокруг святилища сгустилась и почернела.

Из темноты появился высокого роста молодой волхв, он встал напротив статуи и воздел руки к небу:

– О-о! Боже! Слава Богам! Слава!

После его воззвания зазвучал твердый напевный голос старого волхва. Он стоял напротив собравшихся людей. И куда делась недавняя слабость в голосе – Ярилко заговорил нараспев:

Несколько минут все стояли молча и слушали прославления Богов. Каждый наедине со своими мыслями, вглядываясь в горевшие ярким пламенем костры. Но вот стихла песня волхва и медленно потухли семь костров за исключением восьмого, пламеневшего кровавыми отблесками на востоке и днём, и ночью. Люди поклонились низко статуе и стали медленно расходиться. Что им готовил новый день, трудно было предугадать. Воислав со Смешком неспешными шагами направились к своей избе.

 

4

Утром Смешок был возле дома Ярилко. Он взглянул на колоду с висевшим на ней выкованным знаком Коловрата и едва потянул на себя дверь, как на него откуда-то из глубины темного пространства коридора сразу же повеяло запахом душистых трав. Тут же на порог вышел сын волхва Лад.

– Здраве тябе и радости жИви! – улыбнулся ему стройный худощавый юноша.

– Здраве буде! – успел ответить Смешок.

Лад, поздоровавшись с мальчиком, взял его за руку и повел к Святилищу. Ярилко уже был там. Он оглянулся на ребят, подбросил в горящий с восточной стороны костер толстых сучьев и сухой травы и подошел к возвышавшейся посередине капища статуе. Смешок и Лад сели неподалеку от входа на камни, нагретыми лучами солнца и покрытыми сверху толстыми овечьими шкурами. Ярилко, проговорив нараспев прославляющую Богов молитву и что-то прошептав большому теплому солнышку, обернулся к ним.

– Здраве буде!

– Здраве буде, отче! – дружно ответили они.

– Будем с вами отроки вучиться чтить Богов наших, як Велес вучил праотцев наших землю пахать и призывать матерь – Славу, штобы итить стезей Прави, не сходить с няе и не быть не када нахлебниками. А быти як и праотцы наши славянами-русами, кои Богам славу поють и потому суть славяне, – сказал Ярилко. Слова он произносил чуть нараспев как молитву.

Волхв замолчал и через минуту негромким голосом произнес:

– Лад ужо многая ведаить, но и яму не лишне буде ишо послухати, што я тябе, чадо, поведаю, – он улыбнулся Смешку. – Начну с таго словеса, что Бог наш един и множествен и во множестве ликов нам даетьси Правь. Через образы – ветер, дождь, гром – многия знаковы Высший являет нам сваю волю, то и буде Явь, а Правь и Навь тоже недалече. Самое звездное небо, на кое глядим нощами, кады особливо оно чистое и безоблачное, а и кады с облаками – то бути Правь. Явь, Навь и Правь – сути жития и лики Божии. Явь есмь мир явленный, што мы зрим вокруг и течеть она по Прави и творити жисти наши. Навь исть мир духовный, посля смертный мир пращуров наших, што светють нам из Ирия-рая и мир Богов наших тама в Нави. До таго она исть и, посля таго она исть и идеть по Коло-кругу усе.

– Явь и Навь и Правь – Триглав нада всем. Большой Триглав ишо исть Сварог, Перун и Святовит. Сварог – явленный созидатель земли нашей. Давший нам плуг штобы почву возделывать, меч штобы защищать яе, и чашу штобы напитки священны пити. Святовит свет значыц, а Перун – Боже грома и молнии и воинов Боже.

– Род ишо исть, той суть Бытия, породивший и рождающий усе – и Явь и Навь. Разделяить сущее от несущего, Правду от Кривды и ведеть нас по пути Прави.

– Велес славны Боже тожа у нас имеется – брат Сварога и сын Рода, в путь по коловращению все отправивший. Нощь шоб день сменяла, хлад жар менял, отче сына, вдох выдох, кручину на радость. Таму воплотивши оный в Свароге, Сварог в Перуне, Перун в Дажьбоге, Дажьбог в Коляде. Велес пляски и песни созидат. За зверями приглядае и скотиной домашней. Два лика имае – один обернутый к Прави, а другий к Нави. На Пределе властвует и за воротами сваими следить, када токо душа начнеть из Нави в Явь переходить или обратно. Душа человече када той умираит подымаитси часом по лунному лучу. Ось тама за речкою Смородиною, коя Явь от Нави отделяить он и встречаить у ворот на Калиновом мосту и провожаить в иной мир. Чистые души отражаются от Луны и идуть тады по солнечну лучу к обители Божьей. А те што остались с Велесом, очищаються.

– Повсюду Явь стремиться поменять усе кругом, а Навь хочити оставить усе як исть. Борються они друг с другом, Правь рождая. Таки меняетси по коло смерть на жизнь, токо смерть для сябе не найдете, токо зрить яе в кружении будете, ибо жисть усе исть. Любовь суть Божия, што до света и огня, и што и свет, и огонь. Усе идеть Посолонь по кругу, по солнцу. Есть таки жа Осолонь – противу солнцу в обитель Чернобога и Дасуни.

Ярилко замолчал, оглядел внимательно слушавшего Лада, особенно Смешка, смотревшего на него широко открытыми ясными глазами, и продолжил говорить:

«Кое чаго може вы покуль дити не осмыслете, повторяти будем и речь держати не раз об том. Часами до усяго дойдете. Расскажу-ка я вам чада маи ишо стАрину одну. Як Дажьбог – сын Перуна многа думавши о сябе и о силе сваей, поплатился за то. Напал он в стары времена на Златогорку, коя с темными силами сражаиться, покуль в холода сильны сама в Марену не превратитси. Она спамши в ен раз была, он и задумал совладать с ею. Она проснулась, да и подняла Дажьбога уместе с канем, и положила в ларчик, а ларчик заперла ключиком, а той запрятала в карман. И запамятовала, а як припомнила, достала Дажьбога из ларца и требовати начати:

– Ты вазьми-ка мяне в замужество, хоробрый воин. Будешь жить тады по-доброму. А коли откажешьси, – глаголит она ему, – ведаю тябе не жити. На длань паложу, а другой сверху прижму.

– Делать нечаго, признался он тады Майе Златогорке, што она ужо давно ему люба и согласившси приняти золотой венец.

– Паехали оне с нею по Святым горам, а по пути наехали в поле на камены гроб. Златогорка захотела примеряти чудо гэнто, залезла в гробницу и заперлася. Посля не смогла выйтить, ибо был заколдован той гроб Черны Богом. Дажьбог хотел разбить яго мечом Кладенцом, стукнет он мечом по гробу тута жа ишо один железны обруч на ем прибавляится. Тады Дажьбог к Вию царю подземного царства сыну Чернобога пришел, шоб выспросить волшебно кольцо, шо поможить сняти заклянание. Вий отдал яму кольцо, и Дажьбог расколдовал Майю. Но жисть Майе была возвращена токо на время, покуль она не родить Коляду. И оне поехали по чисту полюшку.

– Иде Дажьбог проедить – тама он жито посеить. Златогорушка иде проедить – золоты колосья спеють.

– И скоро у Майи Златогорки и Дажьбога народилси сын Коляда.

– Вырос Коляда и пришел в один день походить по берегу моря. А по морю плавала бела лыбедь. Она спивала Коляде, што отче яго Дажьбога захватил Кощей и заморозил на ладье во льду.

– И пойди тада Коляда в море Белое широко спасати отче сваво Дажьбога. Растопил он глыбы ледяны и возвративши пасля того с отче в море Русское. Тута догнал и напал на яго Кощей – Чернобог, оборотившийся пятиглавым драконом. Омотал тады яго Коляда цепью якорною, оседлал и, покинув землицу, улетел на ем к трону Солнца по пути Крышни, таго што огонь людям дал и по пути самого Вышни».

– Он Богом стамши, – проронил Смешок.

– О – так оно и было, – согласился с ним Ярилко. И стал ишо один Боже у нас – Коляда и дал он людям звездну книгу, разделенну на двенадцать нитей клубочков. По оной мы зараз судьбу може кажному распутать. Медлено вращаетси Коло, оное исть жа Колесо Сварога, движимое Перуном. Числобог жа числа яму глаголит. Помните, чада, шо Перун сын Сварога, Дажьбог сын Перуна, Коляда сын Дажьбога. Мы же внуци Дажьбожьи.

– Памятуйте, што посля отца приходить сын, посля нощи настаеть день, посля смерти наступаить жисть, а посля Нави Явь. То и исть Правь. Этак вращаетси колесо жисти. Колесо Сварога – звездно небо. Сварог и Перун исть жа оное и Святовит. Сие узрите вы духовными очами. А Чернобог и Белобог, Кривда и Правда завсегда воюють промеж сабою и не може одержать верх, равновесие держа меж Явью и Навью, нощью и белы днем. Сваргу поддерживають, кабы не рухнула. В борьбе этой и есмь Правь. Триглава великаго суть. И идеть коловращение, правя мирами.

– Памятуйте отроки – не всё силою берётьси. Многая мыслию постичь предстоить, покуль мудрость не придёть.

Закончив свою речь, Ярилко смотрел на сидевших на камнях перед ним ребят. Лад поправил небольшой кинжал на боку и поднялся со своего насиженного места:

– Благодарны, отче, за науку. Дозволь до дому возвернуться.

– Ступаючи дити до дому. Не забывайте сказа маго о Дажьбоге и не будьте никада в силу сваю чрез меры уверены. Посля продолжим. Усе о чем глаголили, – Ярилко бросил внимательный взгляд на Смешка. – Коли будуть выспрашивать – порасскажи. А када зараз начнем тайны веды получати, из Голубины книги – молчи навеки. Будем и воду из семи источников собирати и в ступе толочь до святой чистоты. Вилами на воде писати, баклуши вучитися бити. Мыслию по древу растекаться, писалом пользуясь. Другой ряд обряды делати. То тож усех не след посвящать. Многа у нас чаго напереди. Спрашивай совет завсегда у старших, Смешок. Посля наречения Златогором будешь. Чти сродников сваих. Ибо яку чести принесешь сваим родным, дык и ты чай от сваих чад не стерпишь.

– Добре, отче Ярилко, – поднялся с камня и Смешок.

Старый волхв положил им на головы свои руки, что-то пробормотал, устремляя взгляд куда-то поверх и, уже снимая ладони со светлых волос ребятишек, громко сказал:

– В добры путь.

 

5

На рассвете неподалеку от впадения Ладожки в Волхов чуть далее крепостных стен у пологого берега застыли в наступившем неожиданно безветрии многочисленные суда. Тут были и узкие с высокими загнутыми кверху носами норманнские драккары. Они точно хищные головы сказочных драконов с пустыми глазницами взирали на домики ладожан. Покачивались длинные кнорры, более приспособленные, нежели чем первые для перевозки товаров, а не к разбойничьим набегам. Стояли змееподобные шнеки, ощетинившиеся из уключин до поры до времени рядами весел, но уже готовые расстаться со своими гнездами и передохнуть после дальних походов. Русские ладьи с квадратным ветрилом из грубой холстины над темной водою, с изображенным на нем символом солнца. Были и арабские купеческие корабли, и простые челноки однодеревки местных охотников и рыбаков, уткнувшиеся в берег.

На широкой площади перед приставшими судами толкался народ. На сколоченных прилавках пестрели яркие ткани. Выставлялись корчаги с медом. Шкурки зверей, доставшиеся удачливым охотникам в зимнюю пору, заманчиво поблескивали в лучах, так кстати выглянувшего из-за серых туч солнышка. Звучали меж продавцов и покупателей разные наречия.

Не все выкладывали приехавшие купцы на прилавки, у большинства из них путь предстоял неблизкий. Кого в Царьград дорога вела: из варяг в греки, а кого из варяг в арабы, кто обратно шел. Но многое приобреталось и на месте – без той же пушнины куда поедешь. Из северной стороны везли железо, моржовую кость, китовую кожу, оружие. Царьград поставлял ткани, ювелирные и стеклянные изделия, вина, пряности. От берегов с моря варяжского доставлялся янтарь. Сами Ладожане были богаты мехами от соболя до белки, медом, воском. Купцы из Киева доставляли хлеб. Арабы везли ткани, серебро.

Рюрик во главе небольшой свиты обходил шумевшую на все лады площадь. С ним рядом важно вышагивали в полном вооружении Олег, Аскольд и посадник Дедила. Несколько отстав, шли несколько варягов, уже прочно и надолго обосновавшиеся в Ладожской крепости и составлявшие теперь основу новой княжеской дружины, а уже за ними вышагивали дородная Дубрава с юной супругой Рюрика Ефандой.

Лица варягов были радостными. Еще бы! Совсем недавно за эту добычу им приходилось нападать на купеческие суда и добывать её во что ни на есть настоящем бою. Купцы того времени были неплохими воинами и умели постоять за себя. Теперь то же богатство выкладывалось перед ними и сияло во всей своей красоте.

Аскольд склонился к Олегу.

– Ты вящий брат есмь вельми мудр. Мы богатеть тута.

– Будем, коли ты алчность с очей людски подале не приберёшь

Аскольд с пониманием кивнул в ответ.

От свиты отделился рослый краснолицый Веремид. Он вдруг обрадовано замахал руками, из-за прилавков к нему бросился высокий широкоплечий мужчина с длинным франкским мечом на боку. Они крепко обнялись и тут же шутливо ухватили друг друга за бороды, каждый в меру своих сил стараясь повалить другого на землю. Вдоволь навозившись, стали хлопать друг друга по плечам. Обменявшись несколькими фразами, Веремид бросился вслед за важно шествующей свитою.

Олег недружелюбно покосился на догнавшего воина.

– Гэнто Квист, – тихо проговорил ему Веремид, – бывши с нами одночасье. Привез богату добычу.

– Не памятую, – ответил Олег. – Мыто пущай платить, як усе.

– Добре, Олег, – прислушавшись к разговору, оглянулся к ним Дедила. – Зараз у кажного своя доля. Единого приголубишь, другой ряд спросють – с чаго така блажь?

Рюрик остановился перед сухим и жилистым человеком с огромными черными глазами, на его прилавках пестрели вышитые золотом ткани. Рядом лежали дорогие браслеты из золота и серебра и множество женских украшений. Князь пристальным взглядом оглядел иноземного купца. Осознав, что перед ним находится не простой горожанин, тот склонил голову, сложив руки перед грудью:

– Ассаламу алейкум, – произнес купец благоговейным голосом.

Рюрик, отметив про себя обилие товара на прилавках, оглянулся на Дедилу:

– Нада ль с им здоровоться?

– Уа алейкум ассалам, – ответил за князя Дедила.

– Откеля будишь? – поинтересовался Рюрик.

– Абу – Али Ахмад Ибн Омар из града Исфаген, Великий хакан русов, – отвечал по-русски ему купец.

– Твае прозвание больно мудрено, – усмехнулся князь.

– Кликай меня Ахмедом, великий хакан, – поклонился низко купец все так же со сложенными у груди руками.

– Як добиралси до наших краев? – поинтересовался у купца Рюрик

– Моя быль долги путь по Хвалынскому морю, дале по Итиль реке плыть и многа ишо рек малы до Ильмень озера и дале по Волхову к Ладоге.

Ефанда с прислужницей, оставшись поначалу позади всех, не выдержала и бросилась к прилавку с дорогой материей. Она тут же примерила кусок переливавшегося темного бархата к своей груди и обернулась на Рюрика, потом на дородную Дубраву и та подзадорила:

– Ой, пригожа будеть одежа. Очей не отвесть.

Ефанда снова посмотрела на Рюрика и, капризно поджав губки, произнесла:

– Эрик, исть пригожа?

Ахмед протянул ей небольшой золотой браслет:

– Подарока тябе жинка хакана русов.

Браслет тут же засиял на запястье у молодой женщины.

Рюрик усмехнулся:

– Лады, купите чаго душе угодно. А мы дале пойдем. Недосуг нам бабьи примерки зрить.

Веремид тут же застыл за спинами двух женщин, а остальные варяги во главе с Олегом, Рюриком и Дедилой тронулись дальше.

Они остановились у прилавка с ровными рядами обоюдоострых мечей. Рядом стояли большие корчаги, наполненные зерном.

Рука Олега потянулась к одному из искусно выкованных изделий. Он взял меч за рукоять-крыжу и слегка щелкнул по мечу, вслушиваясь в чистый и долгий звук, прокатившийся по клинку. Положив его на голову, взялся руками за оба конца и согнул меч на своей голове, приближая к своим ушам. Тот с легкостью прогнулся, а когда Олег ослабил руки, также легко распрямился. Он осмотрел плоские стороны клинка – голомени и остался доволен. Неподалеку от рукояти был инструктирован серебром геометрический узор.

Олег взглянул на широкоплечего продавца:

– Чыё творение будеть?

– Ладоты Коваля с Киеву, – ответил продавец.

– А ты сам откеля будешь? – спросил купца Рюрик.

Тот усмехнулся и ответил:

– Стало быть, оттуда же.

– Славно оружие имеешь, – сказал Олег.

– Тады и бери, коли по нраву, посекоша нещадно кто покусится, – отвечал купец.

– Усё у тябе возьмем, – пообещал ему Олег, – и хлеба, и пива, – он кивнул на стоявшие подле прилавка корчаги. – И мечи тваи славны, – Олег пристально посмотрел на крепыша. – Давно с товарами ходишь?

– Давненько, – ответил, не вдаваясь в подробности купец.

– Кликать-то тябе як?

– Кличут Молчаном, – заулыбался продавец, своей разговорчивостью явно не соответствуя своему имени.

– В Царьград ведаешь як дорога идеть? – спросил Олег.

– К Царьграду итить надо от Киева по Днепру на полдень, патома через Понт-море, оное же и Русско море кличут, дый и к Царьграду придешь под звездами, або по солнцу и с парусом. – Он помолчал. – Дале можно, ажно до Рима, – продолжал купец, разочаровав Олега последними словами. – Токмо я давненько да туды не хаживал.

– А сюды, як дошел? – снова спросил его Олег.

– Сюды тожа от Киеву иттить верх на полночь по Днепру, а тама по мелким рекам, дале будеть волок до Ловати и по Ловати внити в Ильмень озеро. А из него потечеть Волхов…

– Дале Ладоги бывал? – остановил его на полуслове Олег.

– Тябе и толкую, – удивленно продолжал купец. – Дале по Волхову в озерцо Нево из таго озерца ведеть устье в море Варяжское, а патому морю путь до самого Риму. Оттель к Царьграду, от Царьграда в Понт море, в кое втекаить Непра.

– Стало быть, в Киеве обитамши? – спросил Олег.

– Стало быть у Киеве, – согласился продавец. – Спытай купца Молчана, усякий до мяне дорогу укажить.

– Кто тама княжить?

– Дирос Эллинский.

– Должно – грек?

Молчан задумался:

– Шо бы ты понял, я издалече сказ начну. Было время вадил нас прежни князь на Царьград, и ставили мы на место греков-ромеев. А на чатверой године посля последняго тагоо похода у нас случился неурожай, и мор был велик и стали мы сирыми, да нищими. Пришли греки до нас и отобрали край Сурожский, многа тады народу и в ваш край перебралися, – Молчан поморщился. – Дажить хотяши окрестить нас по вере своей, штобы мы забыли Богов наших и к ним оборотилися, а они дань стричь магли с нас, яко пастыри, обирающие край наш. Но воспротивилися оставшиеся, однакоже из-за усобиц и раздору уся ж таки князя оне сваго нам дали, хоць и славянску роду, токмо из Грецколани. Ось така правь была, – купец открыто и смело взглянул в глаза Олегу.

– Добре, – закивал тот головой, – то нам след проведати. Давай готовь товар свой, – распорядился Олег.

– А че спытывал, про дарогу-то? – спросил его, Молчан.

– То испытывал, шо бы проведать пути-дороги, да и ведати не брешешь ли, яко пес у подворье. С мечами тваими нам може многа чаго хлебнуть придетси, и товар треба дуже добры, – ответил Олег.

– Ось што, – проронил купец.

В крепость все члены свиты, включая Дубраву и Ефанду, вернулись загруженные покупками. Рюрик довольно улыбался, по-хозяйски осматривая товар от хорошо запечатанных кувшинов с виноградным вином до отделанных серебром и золотом ножен с булатными мечами из Киева. Добытые ранее франкские мечи уступали русскому оружию – из тех не каждый мог сослужить добрую службу особенно в морозную погоду.

Один Дедила удовольствия не проявлял и хмуро как бы вскользь заметил Рюрику:

– Дуже щедро, ты княже, купцов одарил, казны може не хватити.

Рюрик всего на секунду задумался и, нахмурившись, ответил:

– Будешь полюдье боле собирати. По две чёрны куне с дыму велю брати, а для сбору гридней из варягов боле возьми, пошто им зазря трапезничать.

– Дык, без Вече не може така делати, – развел было руками Дедила.

– Князю перечишь! – не ожидая такого ответа, вскричал Рюрик и схватился за рукоять меча.

Дедила, потрясая жиденькой бороденкой, обратил, было, свой взгляд к более рассудительному Олегу, но тот за спиною Рюрика развел руками.

 

6

Смешок встретился с Ладом на Святилище. Они, как взрослые мужчины обменялись крепким рукопожатием и уселись на застланные шкурами согретые первыми солнечными лучами камни. Ярилко встал как обычно напротив статуи, и Смешок услышал слова, обращенные к деревянному изваянию:

Закончив молитву, Ярилко обернулся к ребятам.

– Здраве буде, Ярилко, – соскочил со своего места, не дожидаясь приветствия, как и водится младшему по возрасту, первым поздоровался Смешок.

– Здраве буде, Смешок, – ответил волхв, жестом показывая, чтобы тот сел.

Он оглядел учеников:

– Сегодни, чада, проведаем с вами кроху малу о народе нашем, откуда мы вышли и кто по роду племени. – Он устремил свои глаза поверх их голов, глядя на белые облака, плывшие над ними, и заговорил, будто вслед за ними уплывая в вышину. – Было время, кады жили дальни праотцы наши уместе с Богами. Сторона та была полна лесов, в полях цветы красоты неписаной цвели, реки полны рыбы, и дичи вокруг видимо невидимо было, иде не умирал никто. Токо настали нечакана негадана жутки холода. Люди глаголили – оттого, што влюбился Дажьбог в дщерь Сварога, а той запрет на свадьбу наложил и, перестал тады Даждьбог за солнцем следить и, не стало яго на долго времечко. Взмолилися волхвы, придя к Сварогу, шобы запрет он свой отменил. И сыграли тады свадьбу, и наступил день и тоже надолго. И стали в той земле длина ночь, да длины день попеременно и стужа бесконечна. А свадьбу зачали, з той поры кажны год справляти. И повел тады прародитель Яр предков наших из той страны, ставшей непригодну для живи на полдень.

– Остановилися они в краю зеленом. Стали рода создавати. Имели много скота и делали сосуды гончарные и многа чаго ишо умели наши предки. Има – царем тады выбран был. И родам нашим названия даваться стали абы от прародителей наших, абы от мест, иде вставали мы и Богам требу давали.

– Боги наши, чада мои, – Ярилко внимательно посмотрел на ребят, сидевших перед ним, – не берут на смерть ни людей, ни животны, токмо плоды, овощи. Цветы, молоко, зерно. Сурью питную на травах и мед. Мы Дажьбоговы внуки и своим путем итить должны, а не красться никада по стопам други языков, кои могуть и людями жертву приносить.

– Сурью же дали Иму-царю Боги наши, кады у Велеса с жинкою Азовушкой детишек не было. Лада – жонка Сварога обяснила Квасуре як сей напиток приготовить и як надать просить Денницу-утреннюю зорюшку желание исполняти. Той князю нашему усе передал. Стали с этих пор и мы ведати сей напиток священный. Кликали Има – царя князем Богумиром.

– Долго жили наши пратцы в краю зеленотравном. Рода стали многия. Места стало требоватьси все боле и боле. А земля скудела та. Посля Богумира Арий был утвержденный старшим в князьях, и повел он нас из края зеленого, и Желя – сестра Кручины была в пути долго з нами.

– Доля – сестрица Макоши, што судьбой правит, пряла золотисту нить жисти человека, и нам путь-дорогу вязала. И шли мы, да и Матерь Сва – Слава сияла нам. И перья яе были черлены – красны, златы и серебристы, голубы, желты, зелены, белы и други разноцветами чудесны. Шли мы век и пришли в земли неведомы, а тама остановилися, и воевали сваею конницею. Посля часть родов наших в Египте пребывали данью обложенны, унижения терпя, доходя мыслею, што коли рабами при жисти будути, то и посля смерти ими застанутси, покуль не покинули края те, и к остальным не присоединивши. А хтой-то недалече от Цинь– царства осталси и в други края ушёл, язык потеряв свай. Знова шли мы горами великими и долами иде на век, иде боле останавливалиси. Скифами были наречены, и антами нарекалися, и венедами, и русами, и сурожцами, и борусами. Русколань велику посля сотворили. В славны века Трояновы было единение Антское. Было время Бусова – князя славного, Русколанью правившего в Царь-граде Кияре у горы Алатарь.

– Хранить завешчино нам было: любить друзей сваих, и мирно жити промеж родами, и князей избирати, и отлучать на вече, коли нехотим их. В кажном роде князя-старейшину избирали мы, а роды давали от племени князя, а те князья старшего князя избирали. Коли нарушали мы той наряд, за то беды нас постигали. Не убивали русские никада без нужды и гордилися гэтым всегда. Нешта вера в Богов наших помогала нам самим умирать с легкостью, а убивать с жалью. Тама, иде земля кровь нашу пила с жадностью, тама она наша была.

– Коль усобица меж нами затевалася, тута вороги слеталися отовсюду и клевали нас нещадно, покуль не опоминалися мы.

– Тыщу лет отбивалися мы тока от ромеев и готов. С полудня на нас нападали и с полуночи и со всех сторон не единожды – серца наши тады кровью обливалися с утра до вечера. Сто раз возраждалась Русь и сто раз была разбита от полудня до полуночи. Мало кто на нас меч не обнажал, зарясь на плоды трудов наших. Римляне в железных бронях и колесницах шли на нас, доспехами увешанные от пяты до бровей, числом и рядами знатными и патому мы долго оборонялися, пакуль не отвадили от земель наших. Проведали они, як дорожим мы землею нашею и оставили в покое нас. Готы вставали перед нами с воловьими рогами на голове и чреслами, кожей прикрытыми, устрашить нас пыталися. Мы сами чресла свои обнажали и в бой шли на них и топтали их.

– Шоб обильны грады наши от набегов ворожьих сохраняти, срубали клети мы и землею засыпали поверх Змеевы валы, ставили на многия поприща, созидая ён с башнями-вежами и стрельницами. От хазар мы отбивалися, и гунны с полудня шли на нас. И языги. И герулы. Греки ходили к нам на торжища, пели велеречивые песни, и молодь свою гнали к нама. Посля глядь ужо с мечами они землю нашу прибирають и знове мы яе доставали, поливая кровью своею. Руки наши отвыкали часом от плугов, а не от мечей. Ставили грады мы всюду. Были у нас храмы свои. Русколань была великою, покуль не рухнула, готами повержана. Буса старшего князя Побуда земли русичей распяли и семьдесят старейшие от родов убили и потекли мы к Киеву, шо на Непре реце стоит. Вражда меж нами затевалася, покуль с новым князем не поднялися. Яко сплотившись, отмстить сумели мы за Русколань нашу. Валы Трояновы дале воздвигали. До коле от Вече усе боле и боле отходить не стали, и князей по наследку принимать не зачали, из-за того силу стали теряти.

– Ось и зараз запамятывали пролетевши века, хто сваи – хто чужия. Рода усе боле и боле живуть особыми племенами. А кои и разошлися по земле. То стали поляне, древляне, дреговичи, северяне, вятичи. Радимичи, кривичи, уличи, тиверцы, дулебы. Мы жа прозывалися именем – словене. Приняли нас в тяжки часы ильмерцы як братьев, пусть и от нас отличалися, но ховали ото зла. Ишо разны рода разошлися. Одне звавшися от вожей своих – аки радимичи на Соже и вятичи на Оке: от братиев Радима и Вятко. Други от мест – аки древляне от лесов, в коих осели. Або те, што по реке Морава сели – прозвалися морава. Други чехи. Ишо хорваты, сербы. А ишо лютичи, поморяне, ободричи и многая ишо.

– Памятуйте же чада о славном прошлом праотцев наших, ибо дущи пращуров взирають из Ирия-рая на нас и пасть нам не дадут никада. Даждьбог землю нашу в бездне повесил. И небо над нами и души предков светят звездами нам из Ирия.

– Памятуйте чада о битвах великих Даждьбожьих внуков и Великий Триглав Богов наших почитайте, як пращуры наши – от Сварога – старшего рода Божьего, и Перуна – Бога битв и борьбы, до Святовита, што свет для нас. Три Божьих лика в одном. И други лики Божьи славьте дети мои. Велес – мудрости и песен Бог. Стрибог – ветров и бурь Бог. Хорс, брат Велеса – солнца Бог с Даждьбогом своим теплом солнца правляющим. Радогощ – плодов и урожая Бог – восени покровитель. Леля – цветов и юности Божество, сестрица самой Лады – Богини любви – предлетья хозяюшка. Летеница – дщерь Перуна, лета заступница. Вышень – весны покровитель, огонь нам передавший. Коляда – празднеств Бог – предзимья властитель. Крышень – огонь людям вернувший, зимы павадырь. Многа ишо ликов Божьих имется, о том дале сказ будеть. Помнитце, што злато нажитое в черепа и песок, и пыль превратится, власть зло принесеть и скудоумие, сластолюбие болезни и пустоту душевну, зависть – ржа на серце тяжкоя. Не той муж правый, хто омовения кажный день делаить, а той, у каго словеса и деяния не расходются. Хто рабству бои и погибель предпочитаить. Никада мы о благе своем не просили, а тока славили Богов наших. Хто естества свагоо удушить не може, то от Чернобога усе, а радости и свет от Белобога. Русь жа на Правде стояти должна и по Кривде не ходить не када. Не в силе Бог, а в Правде. Цените сокровища некрадимое, богатство неистощимое, што в вас обитается.

– А пошто предопределено заране, што сольемси с иными и знова станем народом великим и победы не раз одержим славные нада усеми на свете, то ето када ишо буде.

Ярилко замолчал на мгновение, а затем, обращаясь к Смешку и Ладу, объявил:

– На седни жа окончим, чада!

Оба мальчика с радостным видом соскочили с насиженных мест и подошли к старому волхву. Тот опустил им руки на головы, прошептал что-то тихо над ними и подтолкнул в сторону дома. Сам отправился к уже угасавшему костру с восточной стороны капища. Он бросил в него пучок сухой травы и несколько поленьев. Языки пламени взметнулись вверх, и огонь разгорелся с новой силой.

 

7

С раннего утра Смешок помогал Воиславу наряжать избу. Изба была срублена давно с уже зиявшими оконными и дверными проемами и предназначалась старшему брату Домашке. Тот на заре ушел на Волхов со средним братом Тешкой удить рыбу. Воислав, не дожидаясь их возвращения, принялся за работу с младшим сыном.

Бревна у избы были рублены и проложены моховыми прокладками. Печь устьем смотрела на вход. Смешок помнил, как поздней осенью Воислав, прежде чем срубить дерево, постукивал по нему обухом топора, прислушиваясь к звуку и лишь после того, как звук его устраивал своей чистотой, принимался за работу.

Сегодня им предстояло устроить в новом доме полки, палати. Воислав раздобыл даже стеколицу. У большинства оконный проем в зимнее время закрывался бычьим пузырем, а у его сына у первого в простой избе будет настоящее стекло, купленное у купцов, везущих товар из Царьграда. Да и то, зря что ли старший сын всю зиму соболя промышлял. Скоро к ним присоединились братья, оставившие улов своей матери в старой избе. Топоры весело застучали, издавая свежий аромат хвои.

От работы отвлек Стоян:

– Здраве буде, братия! – громко произнес кузнец.

– Здраве буде, Стоян, – дружно поприветствовали его все члены семьи Воислава.

– Подь сюды, Воислав, – поманил в сторонку своего соседа кузнец.

– Стало быть, старшого сына решил оженить? – поинтересовался Стоян.

– Да пара, уж куды дале тянуть, – отвечал ему Воислав, смахнув рукою со лба капли пота.

– Уж и не ведаю в пору ли зативашь гэнту справу? – вопросительно смотрел на него Стоян.

– Пошто жа не в пору? – удивился тысяцкий.

– А то, што прошел нынче с утра Дедила с варягами по селению. Што як бы для нашей корысти нанятыми, – иронически усмехнулся Стоян. – Молвил, што данию сверх прежнего обкладываить усех нас. Жинка Рюрика разоделося уся. Зараз хоча ей дарунку ишо дороже сделать, а то полюдье што собирали, оне ужо промотали. Паче всякой меры данью обложить хотяши. – Стоян выжидательно смотрел на Воислава.

– И што народ с даниной порешил? – спросил тысяцкий.

– На Вече буде завтрева собиратьси – тама и решати будем, – ответил кузнец, протягивая на прощанье руку. Воислав пожал в глубокой задумчивости протянутую ему сильную ладонь.

Утром следующего дня площадь перед степенью бурлила как никогда.

Ни Рюрик с варягами, ни Дедила с приближенными на собрании ладожан не присутствовали.

Со степени на этот раз обращался к народу Стоян, подле него стояли Драган, Горемысл, Колот.

– Были на Руси хазары, и готы, и гунны, а нынче варяги объявилися! – говорил возмущенным голосом Стоян. – Гэнтот Рюрик, – кузнец указал жестом руки в сторону княжеской крепости. – До прихода сюды рыскал по весям, як лис и купцов, доверившихся ему, убивал и грабил. Зараз нас решил обобрати. Гнать яго надать. Он не русич. Свово князя нада на престол возводити!

Вперед выдвинулся высокого роста крепко сложенный Драган:

– Запамятывали мы, за века прошедши – хто свои. Ишо кады пращуры наши сотворили Сурож, мяне Ярилко не даст навет сотворить, – Драган кивнул головой в сторону пришедшего на этот раз на Вече старого волхва, стоявшего неподалеку от трибуны. – Греки тады начали на торжища гостями приходить, и велиричивы были не хуже варягов нонешних. Посля землю нашу прибрали и славяне на них работать зачали. Тута тожа само деяться. Дети наши посля плевать будуть нам в очи и будут правы! Варяги дык ишо человеческу жертву Богам приносють, чаго на Руси отродяся не было. Ярилко иди сюды, – обратился Драган к волхву.

– Выкажи народу правду.

Ярилко поднялся на степень. Люди на этот раз не сидели на скамьях, а стояли, громко обсуждая между собою последние известия от новой власти.

– Слава Богам и предкам нашим! – громко произнес, поднявшись на трибуну Ярилко. Он помолчал несколько мгновений и, приложив сложенные вместе указательный и средний пальцы к челу, затем к очам – сначала к одному оку, потом к другому и на уста и продолжил, обращаясь к притихшей толпе:

– Были братия на Руси и готы, и гунны, и хазары – што и щас исть и много ишо каго, а седни есмь варяги, то правду Драган про жертвы ихние молвить. Но было время и римская армия поражена от дедов наших, кады оне пошли на легионы и разбили их. Били готов праотцы у Воронежца реци – Гордыня славный воин тада бымши. Кольки было ворогов, шобы землю политую кровью нашею отнять – не перечесть. Сто раз погибала отчина Даждьбожьих внуков от полудня до полуночи и сто раз возрождалася. Часом солнца не было видно от стрел. Мудрого и старшего усегда мы избирали в князья. Нонче не так ужо. Славили Богов завсегда мы, шобы день нам не принес, не веря в судьбу. Не прося, не моля не о чем. Ибо славяне мы – што богам славу поють и потому суть славяне. Учили Боги праотцев наших землю пахать, и злаки сеять, и жать солому на полях и ставить сноп в жилище и чтить яго. Были усегда праотцы наши, як медведи с мечами, а мы Даждьбожьи внуки. Не придеть к нам добро, коли мы силы свои не сплотим. Думайте братия, як поступить вам, – он вздохнул и произнес, обращаясь к толпе людей:

– Слава Сварогу – старшему рода Божьего, Перуну Богу битвы – слава! И Святовиту – слава!

Из толпы послышался чей-то громкий голос. – Сами Рюрика поставили. Ото всех земель нада народ собирати и решати – кого князем ставити. В Изборск за Вадимом Храбрым посылать надать!

– Так и надать! Усех нада собирати! – послышались голоса.

– А чаго свово то не выбрать? – спросил чей-то голос.

– Свово не хотять, он таки, як и усе, – ответил из толпы вопрошавшему человеку чей-то ехидный голосок.

– Тьфу, – громко сплюнул в сторону голос, агитировавший за выборы своего. – Вы чаго, як овцы, думате приезжий луче управляться будеть?

– Не луче, а не обидно будеть, што свой возвысился, – с лёгким смешком ответили из толпы.

– Ране жа управлялися сваими.

– Зараз не хочим, зависть душить! – снова со смехом прокричали в ответ.

– Рюрик им обещалси воевати за них, ось они свово и не хотять князя! – крикнул кто-то.

В углу площади послушался звон мечей, двое из споривших по поводу выборов нового князя сошлись в рукопашной. Оба нарушили негласный закон и явились на Вече с оружием. Через минуту их удалось растащить в стороны.

Стоян обратился к Воиславу:

– Ты пошто молчишь, тысяцкий? Выди, молви народу свои мудры словеса!

Воислав зашел на трибуну и, дождавшись наступления относительной тишины, промолвил:

– Ось што решим братья. Пашлем гонца в Изборск к князю Вадиму Храброму – младшуму сыну Гостомысла, да посланцев по усем землям нашим словенским до Белоозера, к Ильменю озеру, ко усем местам. Як соберемси усе и обрешим. Данины по новым велениям Рюрику не давать. Собрати як по-старому уговаривалися, а не нравится – пущай хоть завтрева возвращаитьси туды, откуль пришел.

Колот обратился к Воиславу, усмехаясь в длинные усы:

– Куда ему возвертатьси – на землях отца други гаспадары.

Воислав ответил:

– Пущай знова купцов обирать идеть. Гляди тама и найдеть на сябе управу, – и обращаясь к собравшимся на площади людям спросил. – Дык што порешим, братия?

– Ось так и решим! Любо! Не будем Рюрику дани платить! Давай усех собирати! – закричали со всех сторон.

– Говори зараз ты, Стоян, – обернулся к кузнецу Воислав.

Тот оглядел ладожан и громким голосом прокричал над головами:

– И бояре, и жития люди, и купцы, и все огнищане на веце подле Волхова повелевавши! Слать гонцов во все концы и звать на ново Вече, штоб князя избирати!

– Любо! – прокричали из толпы.

 

8

Волхв Святомир и Жирочка отделились от общей массы расходившихся людей и поспешили в сторону маячивших в отдалении башен княжеской обители.

– Негоже мы поступаем, – вздохнул Святомир. – Получаться супротив народу идем.

– А чаго жа ты идешь-то? – усмехнулся невысокий Жирочка.

– Ждана обещалася сопроводить для услужения в Аркону, – мечтательно произнес Святомир.

– Шо на острове Руян? – уточнил Жирочка.

Святомир утвердительно кивнул.

– Тама, в граде Аркона, храм Святовита зело украшен резьбою – красоты неописуемой, – он с возбуждением принялся рассказывать, – крыша яго опираиться на колоны. Стены в пурпурны полотнах. Посередке высочен Святовит о чатырех головах, две головы уперёд и в стороны глядять две назад и тожа в стороны. Об одну руку золотой рог, друга луком согнута и в бочину упираиться. Рог вином наполняиться, шобы достаток и урожай завсегда были. Позади меч лежить огромный, серебром и золотом отделанный, на свету сияющий и седло. Рубаха на ём до колен, а ноги в землю уходють. Денно и нощно триста отборных воинов на белых конях охраняють. Волхвы следять за главным белым конем, гэтот предсказываить, як поступать следать. Положуть пред ним преграду. Коли правою ногою наступить, то след дык и поступать, як задумали, а коли левой ногою поперед ступить, то тада надать переменить задуманное. Со всех концов света везуть туды дары, шобы Бога умилостивить. Волхвы живуть, горя не ведають. С кажного по монете берётси в дар. Волхв тама Огнеборг. Борода у него длиннюча, аж до пояса. Жертвы приносять пирогом в рост человеческий. Огнеборг прячиться за им. И кричить: – Зрите мяне!? – и коли не видать яго, то добры знак. Значыть урожай будить. Коли видать, то глаголить: – Штобы не зрить меня было боле! Богу Святовиду усе тама славу рцехом.

Они некоторое время шли молча.

– Ось от таго и пошел я в услужение княгине, – посмотрел на Жирочку Святомир. – А тябе – то нашто ён надать?

– Мяне Дедила обещалси мытником поставить, шобы с купцов в Ладоге мыто сбирати. А то Воислав вона втору избу срубил, ажно стеколицей обзавелси, а у мяне и изба стара, и в коробах шаром покати.

– Дык шо жа ты яму-то завидавши, а не таму жа Рюрику? Он жа трудом усего досягнул. Гэтому усе задарма досталаси?

Жирочка пожал плечами:

– Рюрик он княже, да и не видати яго. А гэтаго Воислава богатство у мяне кажны день перед очами.

Незаметно в лучах клонившегося на закат солнца они оказались перед крепостными воротами. Княжеские дружинники, завидев их, заскрипели жеравцом и опустили через ров неширокий мостик и вот они уже во дворе крепости.

Напротив княжеского терема стояло низкое вместительное строение, напоминавшее те, что располагались на берегах Волхова и небольшой речушки Ладожки и предназначались для ночлега купцов. Оно было специально выстроено для приехавших с Рюриком варягов. У входа в это деревянное жилище стояла группа варягов, среди них были Веремид, Аскольд. Они о чем-то громко спорили. Аскольд оглянулся в сторону Жирочки и Святомира и громко крикнул:

– Эй, Святомир подь сюды!

Святомир подошел к замолчавшим варягам. Те недружелюбно косились на него.

– Здраве, буде, – поздоровался с ними волхв.

Те вразнобой пробормотали что-то нечленораздельное. На Святомира повеяло запахом спиртного.

Аскольд оглянулся на стоявших рядом дружинников:

– Значить глаголите волхвы усе наперёд ведають? – затем он посмотрел на подошедшего к нему волхва:

– И ты, стало быть, все наперед ведашь? – спросил он Святомира. – И што зараз будеть, молвить може?

Предчувсвуя недоброе, волхв в ответ пожал плечами.

– И гэнто ты ведать?! – крикнул Аскольд, выхватил кинжал и вонзил острое длинное лезвие прямо в сердце Святомиру. Тот изменился в лице и пробормотал. – Жди таго жа, – и рухнул на землю. Аскольд нагнулся, сорвал пучок травы и протёр лезвие. – А глаголить, усё наперёд ведаить, – он посмотрел на варягов с усмешкой. – Хто ишо усё ведаить? – Все ответили гробовым молчанием.

Жирочка в страхе бросился к княжеским хоромам. На пороге он столкнулся лицом к лицу с Олегом. Тот взял его за плечо.

– Постой тута. Неча в терем лезть.

Он громко крикнул Аскольду:

– Хто дазволил тябе до часа волхва живота лишати!

– Олег, вящий наш, у нас тута раздор из-за таго, што може волхвы, а шо нет. А яму один канец, – подойдя поближе, проговорил Аскольд виноватым голосом.

Олег глянул на Святомира, лежавшего на земле без признаков жизни:

– Сховайте, штобы следа не было! – приказал он варягам.

Те за ноги поволокли тело волхва к крепостной стене.

Олег обернулся к Жирочке:

– Што тама, на Вече творилося?

– Будить народ ишо одно Вече собирати. За Вадимом Хоробрым – братичом Рюрика в Изборск посылати, – торопливо пролепетал Жирочка, находившийся под впечатлением совершенного на его глазах убийства.

– Молвил жа ему, шо в меру надо данью облагати, – растроенно, только для себя пробомотал Олег. И строго глянул на Жирочку. – Шо тута узрел, забудь на веки, а коли не забудешь …? – он многозначительно замолчал.

– Забуду, забуду, – торопливо ответил ему тот.

– Лады, – согласился Олег. – Коли послужишь, отблагодарю щедро. Када они едуть в Изборск? – спросил он Жирочку.

– Ишо не ведаю, – ответил тот.

– Усе сведай, коли посыльного аднаго с купцами пошлють – с ними напросишься, а посыльного в пути скрадешь. Коли со стражею гонец будеть, сообчишь. Засаду тады сделаим. Ступай, Перун тябе в помощь. – Он протянул ему несколько глазков. В последних лучах заходящего солнца они блеснули желтоватыми и фиолетовыми оттенками.

Жирочка обрадовался счастливому для себя исходу, зажал в кулаке бусинки, служившие в Ладоге ходовой монетою, и заспешил к выходу из крепости.

 

9

Воислав переговорил с купцами, собиравшимися в ближайшие дни отплыть с товарами в Изборск и далее по весям той стороны. Ворон, Дубыня, Ходота, Росляк согласились взять себе в попутчики Лада и Смешка. Увязался и Жирочка – у того нашлись срочные дела к родственникам в Изборске, а лишние мужские руки в дальней дороге очень пригодятся. Ходота, возглавивший небольшой отряд, позвал в дорогу Славишу, своего приятеля – тот вместе с гуслями должен был скрасить неблизкий путь.

За день до отплытия помощник Ярилко молодой волхв Богухвал совершил обряд наречения Смешка. В свете костров под заговоры и торжественные песнопения Смешок наречен был Златогором.

Ярилко и Воислав отписали на деревянной дощечке письмо для Вадима Храброго. Накануне, прознавшая про сборы в Изборск, и княжеская прислужница Дубрава передала Ярилко послание для Нечая – дружинника Вадима, что в том году приезжал в Ладогу. Они встретились на торжище, и возникла между ними сильная симпатия, может даже, и любовь – бегала Дубрава к нему на свидание через тайный ход под крепостною стеною. Хотел Нечай увезти Дубраву с собой, но княгиня сильно воспротивилась.

Пришёл тогда Нечай к воротам крепости без оружия. Вои у ворот передали Ждане, зачем он явился.

– Чаго удумал. Девку спортить. Гнать яго в три шеи! – приказала она своим гридям.

Нечай всё одно полез в ворота. Шибалки наставили на него копья. Он столкнул двух гридей лбами, да так, что те разлетелись в стороны, как деревянные чурбачки и прошёл к терему. Выскочила в одной рубахе растрёпанная и простоволосая Ждана, не забыв предварительно распорядиться, штобы Дубраву упрятали в подвале.

– Здраве буде, матушка Ждана. Выдай за меня прислужницу твою. Вот вено, – обратился с поклоном к княгине молодой дружинник и протянул мешочек с серебряными гривнами.

– Молода ишо. Пошёл вона отсюдова, – даже не поздоровавшись, грубо ответила Ждана.

– Тябе кольки годов было, када за Гостомысла выдали? – попытался найти с Жданой общий язык Нечай.

– То не тваго ума справа.

– Пошто стара… карга не ослободишь девицу! – вскричал возмущённый Нечай и уже готов было подняться на крыльцо.

Ждана в ответ плюнула в его сторону. Хорошо, что в этот момент прибежали ещё вои и связали разбушевавшегося просителя. Нечая закрыли в одной из многочисленных кладовок подвального помещения. Совсем неподалёку от Дубравы.

– Нечаюшка! – кричала она.

– Дубравушка! – отвечал ей Нечай.

Они даже внешне походили друг на друга. Молодые, пышущие здоровьем. Дубрава совсем юная, с большими карими глазами. Нечай – среднего роста, хорошо сложенный молодой парень и, так же как и она глядевший на мир широко открытыми глазами.

Дубраву из подвала увели и заперли в амбаре.

Только участие Вадима помогло в его освобождении. После длительных переговоров Ждана согласилась, но не ранее чем через год подумать о замужестве Дубравы.

За прошедшее время Дубрава налилась, как созревший плод и никак не напоминала прежнюю сиротинку, прислуживавшую Ждане. Вот уже и сама смогла отписать на бересте записку своему возлюбленному.

Ярилко и Воислав подошли к причалу и остановились возле ладьи, готовой к отплытию. Отец поманил Лада, тот ловко спрыгнул на берег. Волхв протянул ему берестяную грамоту, прошептав что-то на ухо. Юноша опустил послание в холщевую сумку на боку и, кивнув головой, вернулся на борт. Воислав помахал рукой своему сыну, пристроившемуся на корме. Смешок помахал ему в ответ.

Ходота, взявшись за весла, прокричал:

– За чада не переживайте, приглядим! Чай они мужи!

Ладья ходко двинулась по реке. Ходота, продолжая работать веслом, проговорил:

– Не заметим, як дойдем. По Волхову, дале в Ильмень озеро, оттуда в Шелонь реку, а тама и до Изборску рукою подати.

Целый день прошел в пути, ладья плыла между берегов, поросших дремучими лесами. Гребцы сильными мозолистыми руками натружено налегали на весла. По сторонам кое-где и медведя можно было увидеть, вышедшего на берег к самой воде и недружелюбно косившегося на проплывавшее мимо судно. Если присмотреться и белку легко заметить, как она прыгает с ветки на ветку по лиственнице или сосне. Где и лось мог меж стволов промелькнуть. Много в лесах зверья обитало. Рыба то и дело плескалась в затонах и на поверхности самой реки.

Ходота присмотрел знакомое местечко и дал команду пристать к берегу. Росляк первый спрыгнул на сушу и крепко привязал ладью с товаром к стволу ближайшего дерева. Скоро все дружно выскочили на облюбованную поляну. Началась заготовка дров и оборудование места для ночлега. Росляк поднял на корме со дна ладьи однозубою острогу и, держа её на весу, забрёл в воду. Он прокрался по воде вдоль берега, со всем вниманием всматриваясь в глубину и, вдруг резко ударил вниз и затем быстро поднял острогу, на которой извивалась пронзённая насквозь большая щука.

Медный котел, подвешенный на треноге, установили посредине зелёной поляны на месте старого кострища. Дубыня – сноровистый жилистый мужичок со знанием дела принялся кашеварить, заваривая добрую ушицу. Скоро закипела вода, и Дубыня время от времени помешивал деревянной ложкой – пробовал на вкус готовившееся блюдо.

– Пора отведати, – сказал он, наконец, наблюдавшим за ним товарищам.

Меданицу сняли и поставили на свободное место. Все расселись вокруг и принялись хлебать из котла уху. Хлеб ломали руками от большой ковриги. Когда насытились, посидели несколько минут в тишине, наблюдая, как меркнет за рекой закат. Славиша взял гусли и опытной рукой перебрал струны. Звезд в небе над ними высыпало великое множество, словно кто полную пригоршню углей рассыпал на бледно-серое полотнище, а потом, затенив, опустил вместе с ним низко над головами, да так, что казалось, до переливавшихся крупных огней легко дотянуться рукой. И будто говорили они промеж собою, приглашая и людей у небольшого костерка в собеседники. В сгущавшихся сумерках зазвучал красивый голос. Глухой лес, стоявший вокруг, внимал незнакомым ему звукам.

– Пагодь, Славиша, – остановил пение Ходота, – поведай нам старину про князя Словена. – Он оглянулся в сторону Лада и Смешка. – Ось отроки пущай послухають.

Славиша – молодой паренек с большими выразительными светло-карими глазами и слегка округлыми щеками поднял голову к небу и запел:

После исполнения памятной песни долгое время стояла полная тишина, все с теми же таинственными звуками девственного леса, гулким уханьем совы, треском сучьев под ногой испуганного кабана. Первым нарушил тишину Славиша.

– Долог час, земля русская в себя приходила. Словен, што сплотил дружины и пошел на готов, мстил за князя Буса и старейшин, павших за усе – траты невосполнимая. Смел ворожью силу с земли Русской. Токмо с гэтого часу князья по наследию воцаряютси и Вече силу все боле и боле зачало теряти.

– Чаго же такия люди злы бывають, што на брань з нами выходють? – тихо спросил Смешок.

Славиша, легко перебрав струны, тихо пропел:

Он отложил гусли в сторону, лёг на спину и устремил взгляд на многочисленные созвездия.

– В кажном внутрях борьба идеть. Навроде як промеж двумя волками, – ответил Смешку из темноты Ходота, – в адном человеке и зло с жадностью и завистью исть и добро с любовию и миром.

– Хто же победить должон? – спросил заинтересованный Смешок.

– Победить той должон, каго ты кормить будешь, – ответил купец.

– Расскажь Славиша ишо про Буса-Белояра, – попросил гусляра Смешок.

– Утомился я што-то. Пущай вон Ходота раскажить.

– Ходота, расскажь про князя Буса, – попросил Смешок.

Ходота окинул взглядом сидевших вокруг, откашлялся и негромко заговорил.

– Были в те далёки года праотцы наши крепки и душою и телом и зачали они державу создавати…

 

10

Смешок, клонясь ко сну, закрыл глаза и очнулся в неведомой ему стране Русколань. Он поднял во сне голову и, как наяву увидел, что по небу летела хвостата звезда – велика и кровава, восходяща с вечера по заходе солнечном, испущающе лучи. Ровно в гэтот час в семье Даженя и Мелиды и народился мальчик. В Царь-граде близ Алатырь – горы. Два рода соеднилися – род Белогоров, проживавши многая лета у Белой горы, и Ария Оседня из рода Яров. Пестали Буса волхвы по книгам священным, дали веды яму по Ратной книге – звездной книге, в коей знания обо усем хранятся – Голубиную та книга кличется. По просвещению сваму стал он Побудом всея Руси. Был пригож собою: высокий, голубоглазый и светловолосый.

– На Рюрика схож! – сквозь сон услышал Смешок восклицание Жирочки. – Може ён яму и родня якая? – продолжил он свою мысль.

Ходота усмехнулся:

– Може и родня, коли по крови, да и то далючая, чрез сто колен, ну а по духу видать, далеки оне боле, што звезды от нас, – поднял он голову к небу и продолжал. – Народилися посля Буса ишо семь братьев и сестра Лыбедь. Многая странствовывал по свету Бус и на острове Радостен сосватал сябе греческу принцессу Эвлисию. У нас кликали яё Ярославна. Народился у их сын Боян, многая песен сложивши пра той час. Дажень – отче Буса вскорости оставил землю. Были у их небольши недомолвки. Бус привечал нову Христову веру. Дажень от яё лада не ожидамши. Опасалси – пользовать будут смирение усеобще люди лихия. Собралися посля яго кончины старейшины и хто пожелал с ими от кажного рода русского на Вече. Передали Русколань в управу Бусу. Многа славны справ сей княже для русской земли совершивши и градов родны срубил многия. Живали могучи племена праотцев наши в ту годину в согласии, под мудрою рукою правителя выборного. Пасли стада, взращивали злаки, на охоту за зверьем хаживали, песни складывали. Хороводы водили, девиц сватали, и было многа добра на земле Русской. Не ведали лукавства и крамолы промеж сабою. Случалось коли бой приняти от ворогов неуемных – то победы одерживали, с пленёнными обходилися дружески. Срок означая для отбытия и, посля отбытия пуская на усе чатыре стороны. Гостей встречали с ласкою и угощеньем, выставляя на стол што в дому исть. Не имевши ни татей, ни разбойников. Разове случалося неимущему особливо богатого обокрасть. Дык то за грех не почиталося.

– Матери готовили детей воинами становиться. Коли не было мужской силы в роду, то и сами к оружию тянулися, стыдясь обиду забывати. И страх мести останавливал злодеев. Готовили сурью на меду и пировали на празниках сообча. Утешенье искали не в украшеньях блестящих, а в песнях искусных и беседах задушевны. Любуясь красою отчины сваей. Играми да потехами сябе веселие доставлявши. Лучши по мужеству сваму и искусныя в справах – вождями сообча избиралися. Богу единственну поклонялися в ликах-образах множественны пяред ними являвшемуся. Не ведая наряда оного, кромя наряда выборного, чтя законы дедов сваих и древни обычаи памятуя. Мыслию по древу умеючи растекатси и таки передавая заветы от отче к сыну.

– Приспела тута нелёгка готам на полдень в землю иную итить. Собралися яни на совет, што-то навроде нашего Вече, – пояснил Ходота, – и пашли, думати под сябе други языки подминати. Двинулися к морю Русскому, або и Понтийскому. Усе по пути сябе подчиняя, жителей пленея, города разоримши. В шкуры одетыя, с рогами приделанны и копьями длинными. Римлян легионы и те повергли в бегство. В болото заманили и перекололи отборны воев. Стояли уте по колено в тине, в доспехах с мечами короткими и сделамши ничаго не може. Готы длиными копьями ромеев пронзали. Императора ихняго загубив. С нашими праотцами сношения дружески с пачатку имея. Покуль Германарех не был избран королем ихним. Слабы до влады, як муж похотлив к женской плоти. Подбирал усе новы земли под сябе. Всем светом думал правити. Як и многая властолюбцы и да няго, и посля няго будуть главное в жисти утешенье в гэтом находити и думаючи, што память о сябе славну оставить може токо от влады придерживаемой, а боле человеками помыкая. Сами без яе суть пусты, як котлы медныя. – Ходота неожиданно стукнул деревянной ложкой по большому, уже опустошенному котлу, заставив всех слушателей от неожиданности вздрогнуть. Лишь Смешок и ухом не повел, сладко посапывая во сне.

Будучи довольным произведенным на товарищей эффектом Ходота снова заговорил:

– Многи из родичей наших признали владу гэту и в служенье яму были подданы и даж породнилися. За столами с ним сиживали и поднимали кубки за дружбу.

Шобы мир для сородичей сохранити, принял сватов Бус от старого Германареха. Сестрицу сваю Лыбедь статну красну девицу збираясь замуж отдавати. Полюбилась она больно старому сластолюбивцу. Сам он ужо невзрачный бымши. Ось сморщеный, хужея яблока пяченаго, с бородёнкой реденькой, як у посадника Дедилы и очами выцветшими да выпученными. Узрил он яе, када на пиру за столом сиживал с князьями русскими да старейшинами, а она прислуживала, и угощения им подносила, як бы красою сваею честь гостю аказывала. Оно вона як вышло, – Ходота помолчал. – Кабы усе наперёд ведати, – он тяжело вздохнул.

– Послал он посля пира свова сына Рандвера за ею. Обрядили яе в платья узорчаты, бусы цветныя, очелья бархатистыя с залотою каймою. Власы яе были светлые шелковистые, очи голубыя лучистыя. Такою красотой може токо любоватьси, а не костлявой рукой Германареха лапати, – сделал он по ходу своего рассказа замечание, при этом его доброе округлое лицо стало хмурым. Лес вокруг сидевших вокруг костра и тот, словно понимая, о чём шла речь, сначала зашумел верхушками, а потом притих тревожною тишиной. Будто сам прислушивался к разговору.

– Покуль добиравшися до града, в коем Германарех поджидал, – начал уже с прежним своим добродушным выражением рассказывать Ходота. – Усе чаловеки по пути судачили промеж сябе, пра тое, якая из их двоих красива пара може выйти, и на што ей досталси полусгнивший грыб. Да и оне дуже приглянулиси друг дружке. Справа малодое зачал Рандвер подбивати Лыбедь утекать с ним. Долго она не може решиться. А як представила стогадовалого старика рядом, а тута ишо зазноба в серце девичье вкралась и разум затуманилси. Ослушалася она брата родного, умчалася на заре с сыном Германариха. И след простыл. Як донесли аб тым Германареху, бегал он по терему свому, ногами топал и бил што не попади под руку. Погоню отправил. Быстро псы верныя настигли малодых. – У таки правителей и свора им под стать, – сделал вывод рассказчик, – он вновь помолчал, оглядывая слушателей и, со вздохом продолжил:

– Повелел Германарех сына сваго повесить на тетиве от лука. А Лыбедь к двум каням – вороному и беламу привязати и разорвати на клочки. Злой был властитель, – подвел итог Ходота.

– А Бус Белояр-то што? – спросил внимательно слушавший Лад.

– Бусу горе велико перенесть выпало. Перетерпел он и стал войско собирати с братом Златогором под знамена славянския. Отовсюду рода прислали своих воев, и выступила рать на брань с Германарехом. И сеча была злая. Настиг Бус Белояр Германареха во поле бранном и мечом пронзил яму бочину костлявую. Посля той раны тот Богу душу и отдал.

– А дале што было с Бусом и Златогором? – спросил в наступившей тишине Лад.

– Скора словеса молвятси, да не скора справа делаетси, – ответил нахмурившись Ходота. – Дале беда пришла на русскую землю. Пришел мститель – внук Германареха. Тожа из роду Амалов. Ишо и славянского роду вполовину бымши – мати у яго славянка из венедов. По прозванию Винитарий с воями во многам бывши подобныя нам. Токо оделися оне в шкуры зверины, да рога прилепимши. Малодой был и тожа боле подумывал, не як отомстить, а кабы Русь под сябе подмять. – Ходота задумался. Он прилёг, и лежа поглядывал на обилие звезд на небе, вслушиваясь в легкие порывы ветра, время от времени оживлявшие макушки деревьев, стоявших вокруг поляны сказочными витязями.

– По первости отбилися от слетевшейся яко злой саранчи от готов гэтих. Таки знова покликал люты Винитарий войско боле прежнего и шёл веси разоряя, людей в полон угоняя. И собралися перед решающей битвой старейшены совет держати, и тута гонец от Винитария. Соскакивае с каня и передаеть Бусу, што предлагаить новый король замириться и встретиться як в прежни часы за чаркою меда и забыть усе обиды. Заставили столы обильными яствами с питьицом медовым, винами заморскими, а як расселися старейшины во главе с Бусом да пригубили из чарок мировую. Да захмелели. Тута их окружили, и копья к спинам приставили. Хто попыталси меч обнажить, таго живота лишили. Братья кровныя Буса усе полегли, а на яго толпою навалилися и в полон узяли. Посля на кресте распяли – гвоздями железными руки и ноги пронзили. Роса кровава текла. Када отлетела к небесам яго душа, земля затряслась круг моря, што стамши кликаться Готским, и солнце скрылося, и нощь наступила на час… На том глаголють волхвы да звездочёты и закончился Сварожий круг и часы Бусовы. Други час пришел – боле Чернобогу сладок. Може и догадывалси Бус, што произойдеть, – посмотрел в сторону спящего мальчика Ходота. – Ажно молиться в ночь перед пиром со всеми отказалси, – токо видать выходу не было. Сын Буса Бояном стамши на пиру сём не был, посему жив осталси. Посля и сложил он песни про часы эти и сам ходил со Словеном на Винитария.

Ходота сделал паузу и тихим голосом продолжил:

– Сняли Буса с креста и повезли на отчину. Восемь пар волов тянули повозку. С им ишо семь десятков старейшин везли. Усю цветь мужества Руси. Плач и стон велик стоял по пути – мужи и те плачем заливалися, – Ходота грустно вздохнул.

– Женушка Ярославна повелела насыпать у реци курган, иде прах яго захоронен. И статую из гранита наказала высечь, а под ею надпись: «Вось лежить Царь Бус. Побуд Руси Божьей». Сын яго осталси сиротиною и песнями горе свое сглаживал.

Посля погибели Буса Белояра возрадовалиси гунны и пришли на Русколань с полудня, а готы с ними соединилися с полуночи. Сарь-град во прах обратилси. От Белой горы устремилися рода белояров, белогоров и новояров к Непре реке. Хто ушёл к Словену на Ильмень озеро. Кий, Щек и Хорив с сестрой Лыбедью поселились на трёх горах и стали усе те, што уцелели от войны с готами и гуннами, зваться с той пары полянами. Взялися оне на мяже со степью Змиевы валы возводити. Вздохнули тада наши праотцы. Посля ужо Словен собрал русичей и пошёл на готов и растоптал их. Тама и гунны замирилися с нами и сами с готами вражду затеяли.

– Мракота настала, почивать пора, – произнес, оглядываясь вокруг рассказчик. Костёр, догорая, уже еле тлел. Все молча принялись укладываться на ночлег. Ходота наломал тонких веточек и дал потянуть каждому жребий, кому, когда выпало попеременно дежурить. Лада под утро должен был сменить Жирочка.

 

11

Солнце позолотило верхушки сосен и лиственниц. Заря осыпала зеленую травушку серебристою росою и отразилась в капельках румянцем – тем, что от смущения вспыхивает порою на щеках девушек. Пела река, утекая вдаль, словно вечность несла свои воды, не давая никому дважды в одну и ту же стремнину окунуться.

Дятел постукивал вдалеке, трудясь над добычей собственного пропитания. Ни в пример человеку, пользу природе и себе принося. Вот и думай кто, исходя из этого, мог казаться мудрее, человек с разумом и его ростом и большой головою или птаха малая.

– Лад! Жирочка! – стали раздаваться крики в утренней тишине.

Смешок растерянно посматривал на пустующее место рядом с собою, где совсем недавно он спиною чувствовал тепло своего старшего друга.

– Куды они делися?! – возмущался Ходота.

Все разбрелись между деревьями в поисках следов пропавших товарищей, крепко придерживаясь при этом мечей и кинжалов, имевшихся при себе. Купцы того времени были людьми отважного племени, готовые в любой момент показать не хуже умелого воина – как надо владеть и мечом, и кистенем с хорошим набалдашником на конце, и стрелу послать в цель без промаха.

– Ходота! – крикнул Смешок своему старшему попутчику.

Тот опустился рядом с ним на колени. Смешок показал ему на капельку крови, оставшуюся на листке подорожника, росшего прямо возле того места, где лежал Лад. Ходота сорвал зеленый, размером с ладонь взрослого человека, листочек и поднес к своим глазам, с выражением лица, будто он мог проникнуть в тайну бытия.

– Може поцарапался хто? – пожал плечами после раздумий купец, стараясь отмахнуться от страшных мыслей, невольно возникших у каждого из его товарищей.

– Пайдем, дале! Иде тута искати? – Ходота кивнул бородой на дремавший повсюду лес.

Скоро весла с силой черпали воду реки, неся ладью к цели конечного прибытия.

Град Изборск, носивший имя сына князя Словена, состоял из множества небольших деревянных строений. Городок медленно оживал. С невысокого холма открывался вид на озеро, оно было тихое и печальное. Лишь изредка гладкая поверхность покрывалась легкой рябью.

На возвышенности с княжеским теремом, окруженным высокой крепостной стеной начиналась жизнь. Двухэтажный княжеский дом вплотную примыкал к стене, из него было легко попасть на главную башню. Первый этаж уходил наполовину в землю, в нем находились печь и просторная кладовка, к терему было пристроено широкое крыльцо. На втором этаже находились просторные сени, горница, еще одна печь и две спальни – лежни для детей и супругов. Стеклянные оконницы были вставлены в деревянные рамы с проделанными круглыми отверстиями.

Из одноэтажного бревенчатого дома, что был рядом с княжеским теремом вышли в просторный двор несколько вооруженных людей. Двое из них, имевшие в каждой руке по мечу, обозначили пространство друг перед другом яркими светящимися кругами, выполняя действия, напоминавшие священный танец. Время от времени раздавался металлический звон. Другие воины, оставив оружие, неподалеку начали между собой рукопашный бой, не уступая в круговороте движений бойцам, вооруженным мечами. Всем руководил сухой, поджарый и уже немолодой человек с внимательным взглядом.

Молодой парень, юношески тонкий в талии, широкий в плечах, стоял в отдалении от остальных. Он держал в руках лук, прицеливаясь в сторону мощной стены. Стрелы время от времени с шипеньем разрезали воздух и впивались в мишень – деревянный обрубок с прикрепленным вверху пучком травы в форме человеческой головы.

Немолодой мужчина отошел от группы воинов и остановился возле паренька.

– Што получатся, Ратибор?

На мужчину посмотрели большие широко открытые светло-серые глаза.

– Помаленьку, Ставро.

– Ну-ка подай-ка сюды, – попросил Ставро у юноши лук со стрелой. Он натянул тетиву лука, и стрела, выпущенная с большой силой, вонзилась точно посередине деревянного обрубка.

– Добре, – сказал мужчина и кивнул на тул со стрелами, висевший у парня с правой стороны на кожаном поясе. – Што тама у тя в туле, покажь-ка?

Ратибор стал доставать из берестяного, обтянутого кожей колчана остававшиеся у него стрелы. Сначала он подал стрелу с длинным и тонким наконечником, по форме напоминавшую длинную иглу, способную пробить даже хорошую броню. Ставро одобрительно покачал головой. Следующая стрела с окрашенным ушком другого цвета была с наконечником в форме ласточкиного хвоста. «Срезень» – кивнул мужчина, возвращая стрелу Ратибору, – он еще раз взглянул на широкое лезвие. – Гэтая и длань легко срежет – сказал он как бы самому себе. Другая стрела была с обыкновенным наконечником листовидной формы. У Ратибора оказались в запасе стрелы и с раздвоенным наконечником, чтобы легче цепляться за деревянные постройки, неся на себе огонь, были и с тупыми наконечниками для добычи пушных зверей.

Ставро еще раз взял у юноши первую стрелу. Остановил взгляд на ушке из самоцветов. Осмотрел наконечник и оперенье.

– Пошто воронье посерёд соколиных перьев? – спросил он Ратибора, имея ввиду то, что на стреле в конце после светлого соколиного оперенья были умышленно встроены черные вороньи перышки. Подобранные по размеру, они все же резко контрастировали с остальными.

– Гэта для асоблива злых, – усмехнулся Ратибор.

Ставро в ответ похлопал его по плечу и вернулся к дружинникам.

На высоком крыльце княжеского терема показался высокий и крепко сложенный молодой мужчина. У него были светлые волосы, чуть темнее, чем у юноши с луком, и широкие открытые голубые глаза.

– Здравы буде, друже! – крикнул он в сторону упражнявшихся в боевом искусстве.

– Здрав буде, княже! – донеслись оттуда разноголосые приветствия.

– Ратибор! Подь сюды! – повелительно обратился мужчина к молодому человеку, стрелявшему из лука.

– Иду, отче! – юноша тотчас оставил свое занятие и подошел к князю.

– Идем щас жа до Бобреца, позрим як он с птицами ловчими управляиться. Усе табе наука будить. Сей муж, много ведавши.

Ратибор, обрадовавшись такому предложению, проговорил:

– Я тока стрелы соберу.

Спустя короткое время он с отцом и шестилетним братом Цветославом уже шагал по улице Изборска за воротами крепости.

Бобрец поджидал их возле своей избы. Это был круглолицый широкоплечий мужчина с ровно подстриженной русой бородой и пышными усами. Они обменялись приветствиями и прошли в избу. В ней в красном углу стоял широкий стол, вправо и влево от него расходились полати. Его жена Млада поднесла всем по чарке кваса, черпая его для гостей из стоявшей прямо возле входа корчаги. На большой глиняной посуде под горлышком было выведено: «Не забудь прикрыть крышкой».

Из-за печи выглянуло девичье личико. Ратибор поймал на себе взгляд лучистых, манящих к себе глаз, окаймленных длинными ресницами. Он даже не успел как следует разглядеть девушку, а сердце отчего-то екнуло и зашлось волнующим стуком.

– У мяне к табе просьба, Бобрец, – обратился к нему князь. – Ён мои сыны, старшой и малой. Будь добр, покаж им охоту с ловчими птахами, я ведаю ты стары охотник. Соколов ему покажь, ястребов.

– Ты княже, Вадим, ужо чересчур мяне хвалишь, я ишо нос задеру, – Бобрец усмехнулся в свои пышные усы и с легкой хрипотцой в голосе произнёс. – Нету ишо соколиных птенцов, не подросли оне. Сваго сокола я днями на коня выменял. Токо ястреб осталси.

– Може якую ворону для их словишь, – Вадим кивнул на стоявших рядом сыновей. – Ратибор, вона ужо нощь не спить, усе о соколе грезить. Пущай покуда глянеть, шо гэто за ремесло – с птахами обращатьси.

– Оно о-так, – согласился с ним Бобрец. – Потеха, хоть и добра и от лютой кручины другой раз спасти можить. Тожа терпения требовать. Што смагу, пакажу.

– Лады, – кивнул ему князь и посмотрел на сыновей. – Бобреца слухайте, усе исполняти.

Он пожал тому руку и поспешил к крепости.

 

12

Бобрец прошел с ребятами к большому амбару за домом и не спеша раскрыл потемневшие от сырости и времени створки ворот. Они распахнулись перед ними с легким скрипом. В углу под тенью строения в большой деревянной клетке дремала большая птица, ее оперенье было сверху серовато-бурого цвета, а снизу белым в темно-бурой поперечной ряби. Ястреб дремал на жердочке, поджав одну ногу со сжатыми в кулачок когтями и спрятав голову под крыло.

– Зрите, ось он красавец, – кивнул на птицу Бобрец.

Увидев незваных гостей, ястреб встрепенулся и пристально посмотрел на пришельцев, водя из стороны в сторону хищным крючковатым носом. Темные глаза при этом оставались равнодушными и холодными. Ратибор с нескрываемым интересом на лице шагнул к клетке, но его опередил Цветослав, мальчик протянул руку к деревянной обрешетке и тут же в страхе убрал. Ястреб сделал короткий бросок клювом в сторону его пальцев.

– Не шалить, – строго погрозил ребятам ловчий.

– К яму тожа подход потребен, – заговорил мужчина, обращаясь в большей степени к Ратибору. – Сокал жа ишо боле привередлив и гордый. Той боле для серца, а гэтот для пропитания, – сказал он наставительным тоном. – Уток с воды береть, а зайца и в кустах отыщеть. Добычу в угон бьеть. – Он взглянул на ребят.

– Ну, ступайте на двор и ожидаите мяне.

Через несколько минут Бобрец вышел к ним с птицей, сидевшей у него на правой руке. Они направились к небольшой рощице за окраиной Изборска. На подходе перед большой поляной ловчий снял с головы птицы клобучок, закрывавшей той глаза и через мгновение хищник пронесся над землей и сбил на землю голубя, летевшего над лугом.

Когда они подбежали, ястреб держал пойманную птицу под собою, поглядывая на Бобреца, словно ожидая дальнейших распоряжений. Попавшая в когти птица трепыхалась, пытаясь вырваться. Бобрец склонился, подкормил Ястреба и пересадил его на руку в кожаной рукавице, тут же одев тому на головку клобучок. Голубь расправил крылья и смог взлететь.

– Ястреб зазря не любить живота лишати, – вздохнул Бобрец, – он оглянулся на Ратибора. – О таки можно и дичь для пропитания сябе добывати.

– Добре, – согласился с ним юноша.

– Не будем боле охотиться, – неожиданно произнес Цветослав.

– Пошто так? – спросил его ловчий, чуть склонив на бок голову.

– Неча почем зря голубок терзати, – ответил со слезою в голосе мальчик.

– Неча, дык неча, – согласился с ним Бобрец. – И то, холодна слеза луче недоброго смеха, – улыбнулся он, глядя на мальчика.

Ратибор, подтверждая слова младшего брата, кивнул головой

– Пайдем взаправду до дому, мяне зараз охота сия понятна.

Они заспешили в сторону селения. Возле околицы на луге, усеянном желтыми одуванчиками, водили хоровод несколько девушек. До них донеслось пение:

Девушки, одетые в белые, расписанные красными оберегами, платья заметили пристальный взгляд Ратибора.

– Дождя давненько не видати. Непогодь плохо, а в бездожье не легше, – посетовал Бобрец, – Девицы вышли абы наговорить на водицу, шоб нивы поливати.

– А заутра жа Купальница – празник?! – испуганно спросил Ратибор. – Коли дождь ишо пойдеть.

– Не медовыя, чай не растаите, – усмехнулся Бобрец. – Земля ссохлася, дожжя просить. – Ты, княжеский отрок ведаешь, почем хлебушек ратаю обходится. Кольки труда землицу подняти?

Ратибор молча отрицательно покачал головой.

– Начинати с зимы следовать, кады деревья подсекаются, патома сохнуть оне цельны год, патома валить надоть, пни корчевати и в березозол жечь. Посля землицу треба взрыхляти мотыгою и граблями равняти и токмо апосля в золу засевати жито, бороною зерны заделавати, патома як созреить убирати. Через три годины усе спачатку. Земля ничаго не родить, в продыхе нуждается и о так ново место опять нада засевати. Вось оно як, княже, – закончил поучения Бобрец.

– Зараз буду ведати, – произнес княжич в ответ.

Они втроем прошли рядом с водившими хоровод девушками. У Ратибора замерло сердце. Он снова почувствовал то же самое, что с ним произошло в избе у ловчего.

Когда они были уж далеко, девушки перестали кружиться и одна из них лукаво улыбнулась.

– Пошто у нас Славна очей с младого князя не сводить?

Все девушки дружно рассмеялась и только та, которую назвали по имени, смущенно опустила глаза. – Искорка, ты мяне в краску вгоняешь, – сказала она.

– Ды што ты, – отмахнулась та, – заутра Купальница, он придеть на берег озера, тама ты и подойди к нему. Я поглядаю, што он тожа с тябе очей не отводить. Я тябе привороту научу:

– А ранью пойдема лечебные травы искати, припеваючи: «Heбo-бати да Земля-мати, разреши мяне травки порвати да корешков накопати», – пропела она тоненьким голоском. – Коли наберешь двенадцать разных травушек, – продолжала она наставлять подругу, – покладёшь под подушечку да кажешь перед сном: «Суженый-ряженый, приходи вместе в саду погуляти». – Може табе суженый во сне и явиться…

– Не буду я яго привораживать, – звонко ответила ей Славна. – Гэто не па-божески. Коли суждено то и сбудется. – И произнесла нараспев прибауткой. – А не сбудетси, то може с другим слюбитси.

Все девушки дружно рассмеялись.

Ратибор с младшим братом тем временем попрощались с Бобрецом и поспешили к родному дому.

– А мяне ты возмешь завтрева на празник? – спросил Цветослав старшего брата.

– Ты ишо мал, – строго ответил Ратибор.

– Постриг ужо у мяне был. На каня садили. Меч дали. А на гулянье пошто мал?

– Про то, што в гэту нощь вода серебряным блеском покрываетси. Дерева начинають с места на места переходить, и шумят, глаголя меж собою. Коли папортник найдешь, будешь ихний язык понимати. Прислушаешься про што меж сабою дубы глаголють и пра сябе многая проведаешь. Русалки – те ишо до того времени на дне реки живуть, тожа из воды на берег выходють и хороводы водят. Зараз ишо зелены Святки ажно до самого Купалы идуть. Посля их, – Ратибор хитро посмотрел на младшего брата, – а бываить и ране, русалки малы дятей к сябе утаскивают, коли близко к воде подойдешь оне и тябе утащут. Ты ростом невелик, – потрепал он по голове младшего брата.

Цветослав с серьезным видом тряхнул головой, освобождаясь от его руки:

– Хачу через костер прыгати, – заявил он.

– Сказано, мал ты ишо! – уже строже проговорил Ратибор.

Младший молча вздохнул, как бы подтверждая, что вынужден подчиниться.

 

13

Перед самой короткой ночью в году рано утром изборяне пошли в луга и леса за целебными травами. Росу будут собирать с травы ночью и до утра в скатерть, чтобы потом этой водою лечиться. Купальской ночью особыми запахами наполнялись все растения. Трава Купальница – желтого цвета, ею натирались и с нею мылись в бане, чтобы всю заразу, скопившуюся за год, изгнать из себя. Парились с утра. Пол в банях и на полках устилали травами, дух стоял необыкновенный. Стариков и хворых укладывали на палати и парили целебными отварами. От сглазу и заговоров одни травы. От болезней – другие. Печи в банях раскаляли докрасна и то и дело поддавали на неё из деревянной кадки водицы. В баньке полутемно, сыро, душисто и чистота. Подслеповатое окошко пропускает немного света, достаточно, чтобы разглядеть жаркую печь, кадку с водой и веник. После того, как тело распарится, можно и в озеро, что поблизости с мостков деревянных нырнуть, а потом снова в жаркую баню.

Матери вели малышей к родникам с чистой ключевой водой. Благо родников в окрестностях Изборска было великое множество. Многие пошли в лес заготавливать веники на зиму для бани. Добавляли к веникам веточки смородины, черемухи, липы, цветы и травы.

Купалье – праздник после трудов по завершению посева перед началом сенокоса. Вся русальная неделя перед Купалой наполнена магическими обрядами. Будущий урожай зависел от предстоящей погоды. Звучали заклинания волхвов с танцами, плясками, хороводами. Славили духов природы у кряжистого Дуба. Девушки водили хороводы вокруг белоствольных березок, сами чем-то похожие на них своими стройными телами и прическами, как у плакучих крон.

Неподалёку от княжеской крепости, возле озера под принесённой к месту праздника срубленной берёзкой было прислонено чучело Ярилы из соломы, веток и глины, разряженное цветными лентами. На большом блюде перед ним лежали яства, а рядом стояла корчага с мёдом.

Уже сложены костры – большой с шестом посредине, на нём колесо и малый – крада для сжигания чучела.

Волхвы приготовили сухие палочки, чтобы развести костёр. Палочки эти тёрли друг о друга, чтобы огонь впитал в себя чудодейственную силу. Одна сторона палочки делалась плоской, в средине вырезалось небольшое углубление, от него шла бороздка. Конец другой палочки закруглялся и вставлялся в углубление первой. Волхв, что был постарше крутил верхнюю палочку между ладонями, а младший крепко держал нижнюю.

Чуть начало смеркаться, потянулась молодёжь к месту гулянья. Немного и вспыхнул большой костёр. Зазвучали гудки, забили бубны.

Девушки затеяли хоровод вокруг берёзки. Парни подбегали, стараясь оторвать от берёзки веточку. Девчонки не пускали, было много смеха и крику.

Искорка бьёт по плечу Доброшку, после чего они отходят и с разбегу прыгают через костёр. Руки не разжали, теперь весь вечер Искорка проведёт с Доброшей. Он ей давно глянулся, а там может и замужество сладится. Для девушек на празднике это самое главное.

По кругу идёт крынка с медовухой. Парни начинают подбрасывать в огонь дров, чтобы пламя вспыхнуло сильнее, и друг перед другом похваляясь свою ловкостью и силою прыгают через пламя. Не отстают и девушки. Потом снова кто-то прыгает вместе.

К вечеру Ратибор обрядился в новую рубашку. Подпоясался широким кожаным ремешком, отделанным серебром. Он уже приготовился выскользнуть за дверь терема, как его остановил голос отца:

– Коли доведетси сурицы медовой на игрищах пригубити, помни навеки, што первая чарка силы даеть, вторая веселие, а третия в зверя обрачиваить.

– Запомню, отче, – ответил Ратибор и шагнул за порог.

На берегу озера, повеявшего на него свежестью от воды и зияющей чернотой за пламенем костров, слышался громкий смех, звучали молодые голоса и протяжные песни.

Он подошел поближе и услышал, как девушки в хороводе у костра пели:

Ратибор остановился и замер под чарами звонких девических голосов, в которых сквозила легкая грусть по настоящей большой любви и поклонение родной земле.

Вдруг на его плечо опустилась прохладная ладонь, он оглянулся и увидел те самые глаза, в которых он вчера тонул без остатка. Распущенные волосы девушки были перехвачены нешироким очельем, на нём висели металлические монетки. На голове лежал сплетенный из цветов веночек. Под высоким чистым лбом он увидел большие, ясные очи – в них светились вместе с отблесками пламени искорки лукавства и кокетства.

– Што, княжич, або дома кручина покою не даеть?

– Не даеть, – набравшись смелости, ответил Ратибор и совсем осмелев, спросил:

– Як кликать то тябе?

– Славна, – гордо ответила она. – Пашто жа ты у маво батюшки не выспросил?

Ратибор пожал плечами, не мог же он признаться в том, что постеснялся ее отца, и решил вместо ответа назвать свое имя.

– А мяне Ратибор.

– А я ведаю, – со смехом ответил она.

Из темноты к ним подошел высокий молодой парень и протянул ему чарку с медовым напитком:

– Отведай, княжич, нашего угощения.

– Благодарю, – ответил Ратибор, приняв чарку, он поднес ее к своим губам и лишь пригубив, протянул Славне.

Та сделала то же самое, слегка омочила губы и опустила глиняную посуду на землю. С легкой улыбкой произнесла:

– А не хошь через огонь скакнуть? – кивнула она на яркое пламя горевшего неподалеку костра. Через вздымавшийся огонь время от времени перескакивали молодые люди.

– С табой? – спросил, не сводя с нее взгляда Ратибор.

– А с кем хошь?! – с вызовом ответила девушка.

– Токо с табой! – даже чересчур громко ответил он.

Они, крепко взявшись за руки, перелетели через пламя, не разжав своих ладоней.

Кто-то уже со смехом бежал к озеру купаться, чтобы очиститься от накопленной за зиму духоты в теле, а потом вернуться и согреться у огня.

На краду водрузили чучело Ярилы и подожгли. Взлетело пламя кверху, унося вместе с прошлыми воспоминаниями о трудной зиме горести и печали, и зло, назначенные судьбой.

 

14

На рассвете молодежь расходилась по избам. Все шли босыми, чтобы впиталась роса, в эту ночь имевшая целебную силу. Искорка шла одна. Она нагнулась три раза, каждый раз со словами: «Умоюсь святою росою, со златою зарею согреюся, цветами ее покроюся. Посули Боже честь девичью, уважение обще». Ей сегодня не выпало найти суженого, а это значило, что все еще впереди. Доброшка был чересчур настойчив, и пришлось его оставить. Ничего, если захочет серьезных отношений – значит свататься придёт или вено родителям передаст. Под утро она с подругами пускала по течению небольшой реки, впадавшей в озеро, венки. Если веночек плыл дальше, значит, будет случай выйти замуж, если пристанет к берегу, то в этом году придётся быть одной, а вот если утонет, готовься к несчастью какому-нибудь. Она долго бежала за своим, а он плыл и плыл, до самого озера – получается, что ещё улыбнётся и ей счастье. А любовь творить без замужества с испокон веков грех и позор, потом сраму не оберёшься. Скажут, слаба к сластолюбию и уж никогда никому не будешь больше нужна.

По пути к дому она громко делилась впечатлениями о своей встрече с Доброшкой:

– Токо остались наедине, набросился и враз за пельки мяне хватати зачал. Куды с таким охальником справу иметь.

Она чуть подала грудь вперед показывая, какие у неё налившиеся девичьими соками груди.

– А ты што жа, утекла? – спросила одна из подруг, в этот вечер, как и она оставшаяся без жениха.

– Да оходила, што под руку подвернулося.

– Штобы ведал пошто девичью честь замарати! – со смехом высказалась ещё одна подружка.

– А як жа инакаше, – рассудительно подтвердила Искорка.

Ратибор и Славна распрощались на околице. Осмелев, он склонился и поцеловал ее в губы.

– Я заутра приду, вено отчию тваму принесу.

Славна улыбнулась и, кивнув на прощание, поспешила к своей избе.

Молодой воин, пропуская Ратибора через калитку, сделанную в крепостных воротах, как то грустно улыбнулся. Княжич быстро вбежал по широкой лестнице на крыльцо, поднялся на второй этаж и, ступив за порог, услышал из глубины через открытую дверь в другой горнице голос матери: «Сорву я для лады три былинки, черну былинку паложу ворону в гнездо, свитое у семи дубов, иде конь пасется богатырский, червлену былинку пошлю за море, иде меч кладенец дожидаится, а белу былинку на лугу найду, иде колчан с каленою стрелою. Черна былинка, дари яму коня богатырского, червлена – неси яму меч кладенец, бела – отвори колчан с каленою стрелою. Победи ты ворогов лютых и вернися домой, иде усе тябе дожидаюца…».

Ратибор прошел в горницу, где прямо возле оконницы стоял небольшой деревянный столик, на нем лежали серебряное писало, две чистые и одна небольшая дощечка, искрещенная вырезанными на ней буквами. Он склонился над нею:

«челом бьет тябе друже воислав с чадом сваим шлю тябе сие послание и закликаю о помощи пришли на землю нашу неведомо кем званый новы князь рюрик со варягами и хоча обкласть нас данию непомерною надежа токмо на тябе на веце решилися тябе князем выбирати не остави нас друже вадим сотвори добро надежа наша будь ласка скора приезжай»

Ратибор оглянулся в сторону лежни, из нее вышла мать подвязанная темным платком.

– Мама…, – начал он говорить, вопросительно смотря в ее грустные глаза.

Она остановила его жестом руки и тихо произнесла:

– Отче уехал в Ладогу, тябе не дождалси.

– Мужье справа, чай не в первой такое, – видя печаль на ее лице, уверенным тоном, пытаясь придать своему голосу уверенность, пробасил сын.

– Токмо ноне сердечко заходится, – отвечала ему Милена. – Вороны усе утро граяли, не к добру сие. Он жа не дал на дорогу заговор начитати, отмахнулси и съехал. – Она смахнула выступившие на глазах слезы.

– Обойдетси, мама, – ответил сын и, вздохнув полной грудью, робко проговорил. – Я жа хачу за дочку Бобреца Славну свататься.

Милена в ответ проговорила.

– Ишо не легше. В Белоозере у князя Остомира красавица дщерь Млада, и ровня тебе. Або иноземную принцессу якую сыщем, а на што тябе из простых людишек-то?

– Я сам за сябе ужо магу ответ держати, – строго отвечал Ратибор. – Люба она мяне и будеть со мною.

Его мать покорно склонила голову.

– Подожди хоть отче возвернетси.

– Дождемси, – согласился с ней сын.

Проходя в лежню, где вместе с ним на полатях у другой стены спал младший брат, добавил:

– Усе одно не отступлюся.

Ладья Вадима с дружинниками и опытным Ставро, высоко задрав разукрашенный нос, легко рассекала волну. Плыли по течению, да еще попутный ветерок наполнил небольшое ветрило-парус, так что Смешок, пристроившийся на корме возле рулевого Нечая, с удовольствием любопытного подростка оглядывал проплывавшие мимо них высокие дерева и лесистые холмы.

Прежняя дорога была куда тяжелее, тогда ему приходилось, видя нелёгкий труд гребцов, самому подсоблять им, да и мелких поручений было немало: то водички подать, то тряпицу, чтобы обтереться от пота.

Ставро подошёл к Вадиму.

– Немало ли мы воев с дружины прихватили?

– Ды чай ко сваим идем, – ответил ему князь. – Патома Изборск без абароны не оставишь, таго гляди тать-разбойная нагрянить, хто защищать жен и чад наших будить?

– Тожа добре, – согласился с ним Ставро.

Смешок по еле приметным для памяти меткам осознал, что они подплывают к местам, где пропали Лад и Жирочка. Вот они миновали место прежней стоянки – это была небольшая полянка возле самого берега. Снова потянулись ряды лиственниц. Прибрежные воды были словно затянуты зелёным ковром с яркими желтыми кувшинками и белыми цветками сказочных лилий.

Неожиданно раздался голос князя:

– Нечай, повертай к берегу!

Ладья замедлила ход и, развернувшись под сильными гребками, воткнулась носом в невысокий песчаный берег. Рядом с нею на небольшой отмели образовавшей что-то вроде небольшого островка они увидели распухшее тело утопленника.

Вадим и Ставро легко перепрыгнули с ладьи на песчаный островок.

Князь склонился и острым сеченем срезал с погибшего холщовую сумку. Он вытряхнул содержимое прямо на песок. Это была завёрнутая в кусок кожи берестяная грамота с нацарапанными буквами, размокшая рубашка и короткий ножичек в кожаных ножнах, на её деревянной рукояти был выжжен знак Коловрата.

Смешок с приличного расстояния сумел разглядеть рукоятку ножа.

– Это Лада нож-засапожник!? – воскликнул он, испуганным голосом узнавая нож своего товарища, который тот носил за голенищем сапога.

Вадим взял в руки берестяное письмо:

«незыбываемый мой нечаюшка трижды слала тябе послания да видно не одно не дошло зло якое супротив нас творитися приезжай за мною уйду я от княгини за табою куды позовешь пусть разгорится серце твае и тело твае и душа твая страстью ко мне а я без тябе свету белого не мыслю забери мяне отсель до поскорее любяща дубрава»

– Нечай, эта не тябе ли послание? – спросил князь кормчего. Тот в это время приподнялся со своего места и наблюдал за происходящим. – У тябе с девицею видать крепко любовь завязалося – продолжал князь, – ты тады ишо княгиню срамным словом назвал? Чуть с тябе оне пять десятков гривен за то не узяла. Або казала: «Иде туды, не ведаю куды, прынеси то, не ведаю што».

Нечай спрыгнул к ним и взял в руки письмо. Он внимательно прочитал послание и произнес:

– Видати мне отписано.

Сидевшие в лодке дружинники усмехнулись.

– Иде смерть, тама и любовь бродить, – произнес Ставро.

– Заночуем тута! – распорядился Вадим. – Человека схороним, да и следы пошукаем.

Скоро на берегу был разбит лагерь.

Князь порасспросил Смешка о событиях последних дней, происходивших в Ладоге и про его путешествие с купцами. Мальчик рассказал, как незадолго до отплытия с ними увязался Жирочка. Дубрава отдала своё письмо Ярилко, а тот при всех передал его Ладу, выдавая за послание князю Вадиму. Но письмо князю ещё до этого он вручил Смешку, чтобы из остальных никто не мог и предположить, что такое дело могли поручить мальчику. Видимо отец Лада надеялся, что его более взрослый сын в случае непредвиденных обстоятельств сможет за себя постоять и настоящее письмо всё одно не попадёт в чужие руки, и послание князю в любом случае дойдет.

Вадим, ласково глядя на мальчика, произнес:

– Тябе стало быть повезло, а може и сжалилися над тобою вороги, – он немного помолчал. – Рюрик из роду Рарогов – соколов и радня мне. Птаха видать высакародна, а суть у кажнага разна.

Смешок поплакал по своему старшему другу тайком, скрывая от остальных воинов слезы, и вместе со всеми принялся складывать краду – погребальный костер, чтобы по обычаю предать тело друга огню. Пепел погибшего решили матери земле – Макоши не предавать, а отвезти в горшочке отцу.

Утром ладья с трудом оторвалась от берега и, развернувшись по течению, подталкиваемая ударами вёсел, продолжила свой путь.

 

15

Ильмень-озеро встретило путников тишиной и ровной, переливавшейся в солнечных лучах, водной гладью. Озеро миновали с лёгким попутным ветром. И вот уже темные, отражавшие северный свет небес воды Волхова своим течением и дружными толчками вёсел, а где и ветрилом-парусом понесли судно до самой Ладоги.

Возле причала в тот день ютились по большей части челноки-однодеревки местных рыбаков. Торжища в ближайшее время не предвиделось, так что варяжские суда, бывавшие на торгах частыми гостями, отсутствовали, а те несколько судов, что перевозили дружину Рюрика, давно были отведены ниже по течению, чтобы своими звериными носами не смущать местных жителей.

Большой труд требовался для изготовления судна. Цельный выдолбленный ствол дерева клался в основание ладьи однодеревки. Умельцы рубили из большого ствола дерева ладью, которая могла принять на борт и шестьдесят воинов в полном вооружении. Но даже для изготовления простого челнока надобно немалое умение. Такие однодеревки и сновали у причала, встречая большую ладью с воинами из Изборска. У той были прибиты к бортам доски, делавшие её более вместительной.

Известие о том, что Вадим Храбрый с дружиной пристал к берегу подле града, мгновенно облетело поселение.

Воислав поспешил к причалу. Он обменялся крепкими рукопожатиями с Вадимом и прибывшими воями, обнял сына.

Вадим передал небольшой горшочек с прахом Лада отцу. Ярилко встретил страшную весть о гибели сына с внешним спокойствием. Только глаза наполнились невысказанной болью. Волхв тут же ушёл на капище, чтобы молитвами попытаться унять растревоженную душу. Смешок пошёл вместе с ним.

– Може в маей новой избе обоснуетесь? – спросил Воислав у Вадима. – Места усем хватить, – он окинул взглядом немногочисленную дружину князя.

– Не, – мы на полянке на бережку, яно привычне, – ответил Вадим. Он окинул взглядом причал. – Што то боле ни одной ладьи не видати, иде жа выборщики от остальных пядей?

– По усем землям гонцов разослал. Токмо те ишо ране повинны возвернуться, а немае ни каго. Як у воду канули. Покуда вы пярвые. Дождёмси, – отвечал Воислав, – може кроху посля будуть.

Вадим недоверчиво покачал головой.

– Може да, а може и не.

На окраине селения люди Вадима Храброго поставили шатёр. На лужайке заплясали языки пламени костра, попутно жарко обнимая подвешенную над костром большую посуду с варевом.

Прибывшие воины во главе с Вадимом и Ставро расселись вокруг. Из Ладоги к ним подтянулись Стоян, Горемысл, Колот, Драган. Славиша вернулся в Ладогу вместе с Вадимом. Он перебрал струны гуслей и тихо напел:

Нечай обратился к своему худощавому соседу Светозару:

– Пошто Дубрава то не встрела?

Светозар в ответ поморщился:

– Поди Ждана злообразна не выпустила. Не салодко поди твоей зазнобе в услужении у старухи-то быти?

– Куды уж солоще-то, – усмехнулся Нечай.

– Не кручинься, завтрева вырвется. Не попросить ли Вадима, штобы словечко за тябе пяред Жданой замолвил. Глядишь ды, и отдали бы за тябе девицу. Вено-то собрал чай за няё.

– Вено, пусть и небогато, исть. Токмо Вадим сын от Любицы – младшей жонки Гостомыслу, а Ждане поди нихто и кликать нияк. Она-то и выпроводила яё в Изборск.

В разговор вмешался Драган:

– Усё одно княжеско роду, сговорятся поди.

Нечай с иронией произнёс.

– Ой ли.

По другую сторону костра в отдалении, вглядываясь в невысокие языки пламени, полулежали на войлочной подстилке Вадим и Воислав.

– По пути, я слыхал от Смешка, ишо Жирочка пропал. Лада мы познали на отмели. Нету ли о Жирочке известий? Може, родичам надать собщити.

– Жирочка давно тута, – удивился Воислав, – с купцами изборскими приплыл, он теперя в тиуны княжеские выбился. Мытником промышляить. Бегамши на днях по брегу. Гэта када торжище большо было, усё мыто от купцов собирал. Сёдни чё то пропал.

– Дык не он ли Лада приложил? – с задумчивым видом произнёс Вадим.

– А и то? Пошто яго мытником призвали, буквы не разуметь? Може он и приложил, – негромко отвечал Воислав. – Заутра отыщем, – добавил он после небольшой паузы.

 

16

Ночь выдалась тёмная и поначалу тихая. На дворе было: «хоть глаз коли». Верхушки могучих сосен и лиственниц порою шумели, навевая отголоски другой, неведомой человеку жизни. Из чёрной и зловещей темноты, обступившей небольшой лагерь князя Вадима со стороны реки, слышался лёгкий плеск прибрежной волны. Налетавший порывистый ветер нарушал установившуюся тишину и иногда даже заглушал голоса сидевших возле костра воинов. По всему выходило, что из-за ветряного вечера будущий день, а то и ночь могли разразиться ненастьем. Оставшиеся для охраны двое дружинников проводили последних собравшихся вокруг них местных жителей до дому и, оставив лишь небольшое пламя у костра, чтобы время от времени подкармливать всеядный огонь, вслушивались в порывы ветра да лёгкое потрескивание сучьев костра.

Дюжина крепких молодцов вывалилась из потайной дверцы с тыльной стороны княжеской крепости-кремника. Они выскользнули в кромешной темноте, у каждого правая рука была повыше локтя перехвачена белым лоскутком. Если лунный луч пробивался сквозь тучи, то он поблескивал на ножнах длинных кинжалов, либо на обоюдоострых мечах или кончике копья. Они на несколько мгновений остановились под стенами.

– Ты жа глаголил, што не дошло послание до Вадима? – вполголоса спросила высокая тёмная фигура молодым голосом у второй узкой тщедушной тени.

– Може, купцы донесли, почём мяне ведати, – ответила тщедушная тень.

– Лады, – качнулась высокая тень, и начала шептать окружившим её теням, видимо давая напутствие. Затем она исчезла в крепостной стене.

У костра двое воев, охранившие сон своих товарищей не успели даже вскрикнуть, не то что подать сигнал об опасности. Опытные и сильные руки, не знавшие никакой другой работы кроме профессионального убийства, с помощью длинных кинжалов сделали своё чёрное дело. Многие из тех, кто окружил небольшой лагерь Вадима, служили ещё Годославу. Когда-то они и их родители варили соль, пахали землю и жили в городе славян-ободритов Рерике. Пришли однажды даны во главе с Готфридом и окружили город-сокол. Выманили хитростью за крепостные стены Годослава и, расправившись с ним, несмотря на прикрывавшее город море и высокие берега относительно легко взяли оставшийся без предводителя город. Удалось спастись немногим. Умила едва успела на небольшой ладье, прижимая к себе юного Рюрика отплыть тогда из-под крепостных стен. Долгое время он, а также юноши и мужи, вырвавшиеся с боем из города, жили на острове Руяне, где их приютили жители Арконы. Они постигали азы военного искусства и собирали дань с купеческих судов на подвластном городу Варяжском море, продолжая почитать сокола, что был на гербе родного города и, кому сотни, если не тысячи лет поклонялось племя. Даже викинги, чтившие ворона, не смели совать нос на просторы Варяжского моря и стороной обходили воинов, почитавших сокола. У женской половины была своя доля обязанностей в их общей нелёгкой жизни. Но как только позвал соотечественников за собою Рюрик, многие из них, оставив на время мысли об отмщении данам, не колеблясь пошли за ним.

Сверкнул меч, вспарывая плотную ткань шатра. Вскочившие на ноги полусонные воины не успели схватиться за оружие, как на их головы обрушились обоюдоострые мечи. Вадим спал ближе других к центру шатра, и ему удалось выхватить из ножен свой меч и поднять с земли меч убитого дружинника.

Он с двух рук затеял мечами «карусель». Ему удалось выбить оружие из рук одного из нападавших и ранить нескольких человек, но тут просвистело брошенное с огромной силой копьё и, поверженный князь ударился оземь. Одиннадцать теней волоча на широком полотне одного из своих товарищей, заскользили к крепости и канули за потайной дверцей.

Едва забрезжил рассвет, к причалу из крепости с тяжелою ношей начали движение вооружённые люди. Они с большой поспешностью грузили поклажу в большую ладью и, тут же отталкиваясь шестами, подняли по ветру парус и, налегая на весла, пошли в сторону Ильмень-озера.

Мутное серое утро, словно предчувствуя неладное, долго не зацветало. А когда, наконец, прикрытое лёгким дождливым покрывалом небо окончательно просветлело, раздались душераздирающие женские крики. Кричала Дубрава, той наконец-то удалось выскользнуть за ворота крепости. Она протяжно вопила, заламывая руки и пытаясь вырвать на голове волосы, царапая без жалости ногтями своё доброе полное и, по сути, ещё совсем юное лицо.

– На кого же ты меня оставил, милёнок мой Нечаюшка. Свет ты мой ненаглядны-ый. И кольки я ожидаючи тябе слёз пролила и дождаласи токо плоти тваей холодною.

Из изб к ней спешили ладожане с оружием. Перед их глазами открылась картина страшной трагедии. У потухшего костра лежали первые двое убитых в спины – Святозар и Нечай. Они не успели даже обнажить свои мечи.

Ладожане вынесли из шатра на руках тело Вадима Храброго, Ставро, Белана, Чура, Воислава и его старшего сына Домашки, оставшихся чтобы разделить ночлег с гостями из Изборска. Подле шатра головой в сторону княжеской крепости раскинув руки, лицом вниз лежал Жирочка.

Собралась большая толпа. Драган хмуро проговорил:

– Братия. Доколи терпети будемо такое? Пайдём на детинец! – он указал обнажённым мечом в сторону княжеской крепости. Многие взялись за рукоятки мечей.

Появился Дедила, с ним рядом шли неразлучные Явдята и Завид.

Чувствуя настрой толпы не в свою пользу, он упал на колени и воздел руки к небу.

– О, Перун всемогущий, успокой души воинов павших! – он оглянулся вокруг. – Бяда-то, яка – ой, бяда! Люди, – вы на нова князя не гряшите. Сёдни ночию сбёг из крепости Аскольд – злодей прокляты. Он и яго людишки лишили жизни наших славных воев. – Дедила смахнул выступившие на глазах слёзы, – покусилися оне на богатство Вадима, позарилися на евоные обновы и сховалися. Простите братия и сестры недогляд княжеский. Погоня за окоянными отрядилися. Настигнут злодеев вои Рюриковы и отмстят достойно за гибель родича княжеского Вадима.

Стоявший подле Драгана Горемысл произнёс.

– Таго не може быти, што не ведал Рюрик про то, шо яго же гридни затевали.

– Да може гэтак и было, почём знати, – раздался голос из толпы. Што нам Рюрик, што Вадим. Одну дань давати.

– Пущай Дедила Перуном поклянётси, што не брешить, – снова послышалось из толпы.

– Клянуся Перуном и Свентовитом, и Велесом, и усеми богами нашими, – воздел руки к небу Дедила.

– Поди не врёть, вишь ажно Свентовитом клянётси, – послушались голоса, – Макошью пущай поклянётси! – выкрикнул кто-то.

– И Макошью братия клянуся! – воскликнул Дедила.

– Што жа порешим братия! – Драган, в глазах у которого стояли слезы, обратился к собравшейся толпе и стоявшему к нему ближе других Стояну. Тот после гибели близких ему людей не мог проронить ни слова и только сжимал рукаятку меча висевшего у него на поясе.

– Разобраться надоти, братьев похоронити, патому як усобицу не след затевати. У Рюрика воев достаток – пошто мы друг други порубаем. Не сдюжим сёдни супротив евойной дружины, не по разумению сиё буде, – неожиданно произнёс Горемысл, остужая пыл воинственно настроенных ладожан.

 

17

За рекою в урочище Плакун выкладывали крады – прямоугольники берёзовых и дубовых поленниц высотою по плечи человека, сажени в три друг от друга, внутрь бросали множество сухих веток. На одну краду брали берёзовых поленьев в десять раз по весу больше веса человека. Верх крады был в виде ладьи, и нос смотрел на закат солнца, чтоб уходили души Даждьбожьих внуков вслед за солнцем.

Погибшие, обмытые и переодетые в белые одежды, лежали покрытые покрывалами с серебряными монетами на глазах. Три дня перед похоронами волхвы читали напутствие. Прощались родственники. Женщины поставили каждому в ноги по горшочку с едой.

От Рюрика принесли дорогой меч в отделанных золотом ножнах, его положили Вадиму на краду. Передал он и посуду всякую, амфору с греческим вином, много различной снеди, корчагу медовухи. На словах от его имени Дедила передал, что налог на дадожан отстаётся прежним.

Ладожане многие милодары положили в дорогу воинам.

Снежану – супругу Воислава и Метелицу – жену Домашки поддерживали под руки близкие.

Драган, Тешка и многие ладожане стояли с хмурым видом и недоброжелательно косились в сторону пришедших на похороны Веремида, Руальда и Олега, чтобы отдать дань уважения павшим воинам. Были у всех большие сомнения и в болезни Рюрика, якобы раненого Аскольдом. Особенно в том, что всё произошло без их на то ведома.

– Може и княже сам пожаловать, чести убиенным и сроднику оказати, – криво усмехнулся в сторону Дедилы могучий Колот.

Дедила обернул к нему худощавое лицо.

– Захворал дуже князь. Силов нету. Кровинушки многа патерял. Вон Олега Вящего прислал – сваго ближайше сподвижника. – Дедила указал головой в сторону Олега.

Колот снова горько усмехнулся, то ли от недоверия к словам княжеского посадника, то ли от горя, свалившегося на головы жителей Ладоги.

Дубрава, уже обессилевшая от горя, стояла молча возле крады с телом Нечая. Готовая по древнему обычаю уйти за своим любимым по следу катившегося к закату солнца, она всё же прислушалась к уговорам ставших ей близкими в горе Метелицы и Снежаны и отказалась от задуманного.

Смешок, несмотря на свалившуюся на сердце мальчика тяжесть, помогал Ярилко и Богухвалу собирать воинов в последний путь.

Ярилко кивнул мальчику на крады.

– Душа посля сожжения тела не томиться на земле. Сразу возносится в Ирий-рай.

Богухвал слегка склонился к Ярилко.

– Пора зачинати.

– Зачинай, – ответил он, возлогая обязанности по погребению воинов в это тяжёлое для него время на Богухвала.

Высокий волхв вознёс руки к небу и произнёс:

– Боже! О-о – Боже! Слава те Боже! – и далее нараспев выводил слова:

Златогор передал ему зажжённый факел. Все смолкли. Богухвал поднёс факел к первой краде с Вадимом Храбрым. Пламя быстро охватило сухие ветки и потянулось кверху. Затем поднёс факел к другой краде – так поочерёдно он подходил и поджигал каждую. Через минуту огромный столб огня вознёсся над первой крадой.

– Отошёл князь к Сварогу небесному, – негромко произнёс кто-то из присутствующих, но так, что услышали почти все.

После обряда сожжения все расселись неподалёку за расставленные столы и приступили к тризне. Ковши с медовухой черпали из корчаг. Говорили о покойных только хорошее и доброе. Молодые люди в лёгком хмелю взялись состязаться на мечах. Потом снова садились к столам, уставленными яствами, чтобы ещё и ещё раз помянуть ушедших добрым словом и достойно проводить их души.

 

18

Милена с сыновьями приплыли в Ладогу на сороковой день. Как получила известие о гибели мужа, стала собираться в дорогу. Очень тяжело ей достались эти дни. Она бросилась к холму, где на столбе на площадке стояла домовина с прахом её супруга и, заливаясь слезами, запричитала.

Сыновья с трудом увели мать от домовины с прахом отца.

Дедила, узнав о приезде Милены, доложил Рюрику и поспешил встретиться с нею. Он от его имени предложил женщине поселиться с сыновьями в Детинце, но она отказалась и остановилась у Снежаны, чтобы вместе с ней разделить горе утраты. Они по – бабьему погоревали о своих любимых.

Уже во время тризны Ярилко принял решение переехать в Киев. Погибли и любимый сын и ближайший друг, ничто больше не связывало его с Ладогой. Более того, по славянским обычаям обязан он был найти виновника гибели своих близких и отомстить. Подозрения падали на сбежавшего Аскольда. Если кто замешан ещё и здесь, то всё одно в Ладоге и Изборске оставались мстители – сыновья Вадима Храброго и Воислава, в других местах достать обидчиков им будет сложнее. В путь-дорогу вместе с ним собрались несколько семей, в том числе близкие друзья и сподвижники Воислава – Горемысл, Драган, Колот, Стоян.

Смешок, наречённый с лёгкой руки Ярилко – Златогором остался с Богухвалом. Через несколько дней ладьи загрузили нехитрыми пожитками. Готовые отплыть вверх по Волхову, они покачивались у причала. Дедила, узнав об отъезде авторитетных ладожан, а по сути его соперников, прибежал на берег. Он не смог скрыть своей радости. Улыбка то и дело блуждала по его лицу.

– Попутного ветрило вам братия, – сказал он, обращаясь к Ярилко. Тот посмотрел на его сиявшие глаза и, усмехнувшись, произнёс.

– Ты смотри, Дедила, терем княжеский горит – дым до небес, – он указал глазами в сторону хором Рюрика.

Дедила оглянулся и увидел чёрные клубы дыма над княжеской крепостью. Он подпрыгнул на месте, улыбку словно ветром сдуло с его лица и бегом рванулся к месту, откуда как ему казалось, шёл дым.

Стоян оглянулся на Ярилко:

– Чародейство ты творишь Ярилко. А то бы от радости за то, што мы отбываем, вознёсси до небес и сам Дедила.

– Не чудо сиё Стоян, а разумение человечьей влады.

Они вместе посмотрели в сторону княжеских укреплений, где не было и в помине никакого пожара. Вскоре ладьи отплыли.

 

19

Ночь через несколько дней после отъезда волхва выдалась темная. Звёзд почти не было. Луны тоже не видно. Темно. Избы ладожан и без того погружённые в траур стояли еле видимыми силуэтами. За крепостной стеной у княжеского терема слышались разговоры и смех. Потом и там всё стихло.

В доме Снежаны скрипнула дверь, и, послышался её приглушённый голос:

Лёгкой поступью еле слышно от избы прошуршали чьи-то осторожные шаги. Дверь тихо прикрылась.

В избе ещё долго слышался негромкий женский голос:

«Беру три тавинки: чёрну, белу, красну. Красна лети за окиян-море, на остров Руян, иде меч кладенец, черну травинку понесу сама для чёрна ворона, што свил гнездо на семи дубах, во гнезде уздечка бранна со коня богатырского, белу травинку запахну за пояс, на поясе колчан с калену стрелою. Черна травинка, няси уздечку бранну, бела травинка колчан с калену стрелою, красна травинка, неси меч кладенец. Обратаю коня ретивого, каленою стрелою прогоню супостата, отобью мечом силу несметную».

Когда наступила полная ночная тишина, и время покатилось ещё невидимым солнечным колесом к рассвету, а на людей напал глубокий крепче, чем от воздействия самой жгучей медовой браги сон, из дремучего леса за княжеской крепостью вылетела огненная полоска и рассыпалась искрами по крыше главного терема. Потом вторая, третья. Описав дуги, огненные змейки впивались в деревянные строения за крепостной стеной. Всё то, что могло гореть, скоро было объято пламенем. Выскочившие полураздетые варяги спасали, что попадало под руку. Княжеская прислуга металась с узлами по двору. Стоял плач и вой.

На рассвете можно было увидеть масштабы постигшего бедствия. От прежней роскоши теремов уцелело немного. Пахло гарью и кое-где ещё дымились головёшки.

Рюрик метался по берегу. Несколько варягов его дружины стояли неподалёку. Княжеская челядь разместились в деревянных строениях, предназначенных для приезжих купцов. В отгороженном наспех уголке на сколоченных топчанах горевали Ждана, Дубрава и беременная Ефанда.

Когда Рюрик более-менее успокоился, к нему подошли Олег и Веремид. Веремид поинтересовался:

– Што деять будем, княже?

Рюрик оглядел его своими голубыми глазами, на этот раз потемневшими, как мутные воды Волхова:

– К Ильмень озеру пойдём. Новый град рубить думаю. Усё сызнова зачнём.

– Обидчиков не след найтити и покарати?

В разговор вмешался Олег:

– Кромя беды и усобицы енти поиски принесть ничаго не можуть.

– Будеть ишо случай отыграться, – усмехнулся Рюрик, указывая взглядом на избы ладожан, стоявшие по берегу реки.

– Верно слово княже молвить, – произнёс Олег.

Через неделю суда варягов, загруженные под завязку имуществом, инструментом и провиантом отплыли в сторону большого озера. Мнения жителей Ладоги по поводу отплытия княжеского семейства разделились. Одни приветствовали ожидаемую свободную жизнь. Другие делились слухами о неминуемом голоде из-за угасания торговли и малую защищённость без регулярной дружины князя. А кое-кто поплыл следом.

 

20

Аскольд и сбежавшие с ним варяги вышли из Ильмень – озера и по Ловати, волоком по малым и большим рекам прошли в Днепр. В дороге общались мало, плыли в неизвестность. На случай неудачи строили планы уходить дальше по Днепру в Понтийское море, чтобы идти к Царьграду, а там поступить в варяжскую гвардию на службу к греческому императору.

После долгого плавания на рассвете подошли к Киеву. Долгий путь был позади. Глазам предстал раскинувшийся на холмах большой город. Место было солнечное, цветная радуга от брызг, производимых мощными гребками вёсел, немного скрасила мрачные взгляды и суровое выражение на лицах варягов. После казалось налитых свинцом отяжелевших облаков, отражавшихся на водах Волхова и низкого серого неба над Ладогой, новые яркие виды внушали надежду.

Ладья причалила к берегу там, где небольшая и тихая река Почайна впадает в широкий и полноводный Днепр. Место для причала было выбрано удачно. На берегу стояли избы киевлян. Дома зажиточных горожан состояли из нескольких пристроенных друг к другу клетей. Ближе к реке возвышались двух и трёхэтажные строения, чуть далее в большом количестве разбросанные по Подолу чернели рубленые избы и простые полуземлянки.

Аскольд, к этому времени уже вполне овладевший языком, пообщался с местными жителями и узнал, где находится княжеский терем.

Только с наступлением дня это было и так ясно. Лобное место занимало вершину одного из холмов, где поднимались над горой стены небольшой крепости. Аскольд взял с собой двух воинов и они зашагали к крепостной стене. Через стражников у ворот он на словах передал князю Диру, что прибыл гонец с вестью из Ладоги. Его и двоих спутников – Карла и Фрелава впустили без долгих разговоров и сопроводили к терему. Тот стоял посредине большого подворья, будто глазницами посматривая во все стороны круглыми оконницами. В стороне виднелась просторная площадка большого капища с круглым сложенным из камней жертвенником и высокой статуей Перуна. Варяги, переминаясь с ноги на ногу, постояли возле крыльца, ожидая разрешения. Аскольда разоружили и провели внутрь.

В большой просторной горнице на высоком резном стуле восседал человек с узким морщинистым лицом. Взгляд его карих небольших глаз светился проницательностью и хитростью. По обеим сторонам встали два рослых стражника с висевшими на поясе короткими римскими мечами в отделанных серебром ножнах. Вдоль стен на широких деревянных скамьях в расшитой и отороченной золотой каймой одежде в разноцветных кожаных сапожках сидели киевские бояре. Это были ближайшие помощники и советники князя, срочно приглашённые по случаю приезда Аскольда и его ватаги. Слух о том, что они причалили, уже долетел до стен княжеского терема.

– Здраве буде, княже Дир! – поклонился Аскольд киевскому князю.

– Здраве буде и ты гость… – с торжественным и серьёзным лицом многозначительно ответил восседавший на стуле правитель.

– Мяне прозывати Аскольд, – огласил он своё имя.

– З чим пожаловал, Аскольд?

Аскольд подошёл ближе и протянул деревянную дощечку с теснённой внизу письма княжеской печатью – изображением сокола в форме трезубца. Дир пробежал взглядом послание. На короткое время он задумался.

– Як поживати внуче Гостомысла, здоровы ли яго родня?

– Слава Богам, усе в добрам здравии – и князь, и сродники. Тябе княже Рюрик велел кланятьси.

– Тута прописано, что ты знатны воин, у многи сраженьях победы одерживал?

– Бывавши по усякому, – скромно ответил Аскольд, – ен моё ремесло.

– Твоя скоромность делает табе честь. У нас греки зачали балуватися. К Корсуни подступилися, в Тавриании хозяйничують – грабють, як тати. Може поручить табе войско для похода на Корсунь? Воевода опытный нам вельми потребен.

– Штобы отвадить ворогов, нада итить на Царьград. Тада долог час спокойно можна жити, – после небольшого раздумья ответил Аскольд..

Дир покосился в стороны сидевших на скамье знатных горожан и проронил в его сторону.

– Покуль тябе проводют с твоими воями в гридню, тама будете ожидати маего повеления. Мы со боярами, – он ещё раз взглянул на скамью, – совет будем держати. – Дир указал стоявшему возле него воину на выход. – Стемид, праводь гостей. – Стражник повёл варягов к месту ночлега.

Через месяц Аскольд и прибывшие с ним варяги уже полностью освоились в княжеской крепости. Дир после совещания со своими боярами и купцами согласился с планом похода на Царьград. Гонцы уже спешили в подчинённые и союзные Киеву концы русской земли, дабы по весне созвать воинов в поход на Царьград.

Аскольд принял княжескую дружину под своё начало. Гордыня, бывший воевода, которому было под пятьдесят, уже долгие годы верой и правдой служил киевским князьям воеводой и с радостью передал бразды правления более молодому приемнику. С ранней весны почти ежедневно стали прибывать дружины из соседних племён. Кривичи, вятичи, радимичи, все те, кто готов был добровольно идти на Царьград. Полным ходом шла подготовка к походу и в Киеве. Плели кольчуги, ковали мечи, приводили в порядок ладьи. Через месяц на водах Днепра они закачались в количестве многих десятков. Аскольд, Дир, Карл и советники князя почти каждый день совещались по поводу предстоящей войны. Передовой отряд поручили возглавить Стемиду.

Только прогрели землю солнечные лучи, и схлынуло весеннее половодье, первым с небольшой дружиной вниз по течению Днепра к берегам Понтийского моря ушёл Стемид.

 

21

Настал день отплытия для остальных судов. Гружёные провиантом и воинами в полном вооружении, ладьи пустились в дальнюю дорогу. Конница и часть пехоты шли берегом. На привалах занимались рыбной ловлей и охотой. Ладили себе ночлег – благо топоры, пилы всегда были под рукой. Война, кроме отваги и геройства, требует большого труда. Поход был тяжелым даже для привычных к тяготам воинов. Кроме появившихся печенегов, особые неприятности доставили пороги и множество «заборов» – камней и скал, пересекающих течение рек. Торчавшие из воды каменные островки в любой момент могли продырявить днище. На пути поджидали обрывистые высокие скалы у берегов. Названия порогов говорили сами за себя – «Будило», под его шум уж точно не уснёшь, «Лоханьский», где вода плещется как в лохани. Да и остальные кротким нравом не отличались, и проходить их было очень не просто.

Издали было слышно, как вода набегает с шумом на препятствия и, будто закипая в котле, пенится и бурлит. Самый труднопроходимый порог, имевший двенадцать уступов, был Ненасытец. Много судов и ладей нашли свой конец в его бурлящих водах. Зимой он даже не замерзал. Всё время ревел и словно живой звал к себе. Старый воин Добромир, помнивший ещё поход Буревого, понижая голос, говорил молодым, что ненасытный Чернобог обитает где-то поблизости. Испытывая трепет перед нечистою водяною силою, сам он всё же ловко управлял судами, проскакивая между торчавшими из воды камнями. Помощники его – Ревята и Блуд, высадив дружинников, удачно провели почти все ладьи через препятствия. Наиболее крупные и тяжёлые, где волоком, а где прямо на руках переправили по суше.

Печенеги шли за войском по пятам. Лишь после нескольких стычек, ощутив силу двигавшегося по Днепру войска, они стали посматривать на многочисленные ладьи издалека. У Ненасытица ещё раз попытались атаковать часть выгрузившегося войска, воспользовавшись, по мнению одного из ханов очевидной не готовностью русских мгновенно принять бой. Тактика печенегов заключалась в быстроте. Подобно рою пчёл они внезапно налетали на противника, остро жалили, хватали добычу и пропадали на широких просторах. На этот раз Аскольд перехитрил готовивших западню печенегов. Часть своего войска он заранее скрытно расположил в небольших поросших лесом яругах. Едва печенеги оголили сверкавшие на солнце клинки и, рассыпавшись лавой, бросились на перетаскивавшие суда воинов, сотни стрел на флангах взвились в воздух и осыпали наступавшие ряды. Тут же поджидавшие такого развития событий русские воины, тащившие ладьи, сомкнули щиты и выставили вперёд длинные копья, а когда печенеги, уткнувшись в монолитные ряды, попытались броситься наутёк, в тылу их уже ждали русские мечи. Фланги за спинами кочевников сомкнулись, как железные клещи. Поражение одного из племён печенегов было полным.

Несмотря на первую победу, это никак не гарантировало полной безопасности двигавшегося войска. С одной стороны это могло напугать остальных вождей печенежских племён, а с другой вызвать желание отомстить. После сражения Аскольд поручил Фрелаву вызывать на ряд вождей печенегов. Фрелаву удалось через захваченных в бою пленных выйти на обычные места стоянок печенегов и подготовить встречу для переговоров с предводителями племён.

На сход после внушительного поражения съехались: Ваицу, Куела, Куркутэ, Ипаоса, Каидума, Косту, Гиаци, Батана. Все наиболее известные тогда ханы.

Образ жизни печенеги вели кочевой, занимались по большей части скотоводством и грабежами. Жили в легко перевозимых войлочных кибитках. Хорошо свалянный войлок не пропускал влагу, удерживал тепло зимой и прохладный воздух летом.

И вот в один из погожих дней за войлочными стенами, украшенными орнаментом на толстых подушках вожди восседали в ожидании русского воеводы. Вооружены были саблями – холодным оружием, что значительно легче меча, но при умелом владении и сноровке вполне могли составить ему конкуренцию.

В сопровождении небольшого отряда Аскольд и его гридни подъехали к лагерю, окружённому рядом поставленных в круг телег. С коней им было хорошо видно, что в центре стоял большой шатёр.

Выбежавшие из-за искусственного барьера печенежские вои встали в ряд с луками наизготовку. Один из них – самый рослый Госта вышел вперёд и на хорошем русском языке потребовал Аскольда сдать оружие. На что тот не говоря ни слова, пустил коня в галоп и на полном скаку перемахнул телеги. Через мгновение он уже спешивался у кибитки, где заседали вожди племён.

Взяв под мышку притороченные к седлу отрезы дорогого шёлка и бархата, Аскольд распахнул полы плотной материи, завешавшие вход в шатёр и вошёл внутрь. Он окинул взглядом развалившихся вождей, по внешнему виду мало чем отличавшихся от русичей. Они держали в руках глиняные пиалы, наполненные хмельным кумысом.

– Буде здраве, друже бояре! – сказал он, обращаясь к уже готовым вскочить со своих мест и схватиться за оружие печенегам.

– Здраве, русич! – сказал по-русски поднимаясь один из ханов. Был он невысокого роста худощавый чернявый с гладко выбритым подбородком и маленькими, слегка прищуренными глазками. По энергичным движениям и поведению в нём угадывался предводитель. Перед рослым бородатым Аскольдом он выглядел зайчонком, скакавшим напротив крупного медведя.

Аскольд поклонился и протянул ему два отреза материи.

Хан принял шёлк и бархат, пощупал пальцами и довольно поцокал языком.

– Сядай, – указал он Аскольду на свободную подушку из войлока.

Аскольд сел и тотчас по знаку хана девушка, хлопотавшая у амфор и горки посуды в углу кибитки, поднесла ему большую пиалу с варёным просом и мелко нарезанным мясом. Он отхлебнул.

– Покуда глаголить будем, надать замирить наших воев, – Аскольд кивнул на выход из кибитки в сторону, откуда он только что появился.

Хан что-то бросил на гортанном языке и один из вождей, названный им Куркутэ, исчез за пологом.

В это время люди Аскольда гарцевали под прицелом печенежских лучников. Из-за телег появилось ещё несколько человек с копьями и арканами на поясе.

Появившийся Куркутэ что-то крикнул на своих воинов и те, понуро опустив головы, вернулись за ряд телег, окружавших лагерь. Голос его был недовольный и грубый, он несколько раз произнёс имя Батан – похоже, это было имя главного вождя. За безрассудный и тем более оставшийся безнаказанным поступок Аскольда их могло ждать суровое наказание.

Переговоры длились недолго. Батан поначалу запросил крупную плату за прекращение набегов на русские земли. Аскольд на это в свою очередь пригрозил приостановить поход и всерьёз заняться печенегами. Столковались на том, что плату печенежские вои добудут себе сами, отправившись с войском русичей на Царьград. Так Аскольд сумел обезопасить дальнейший проход войска и получить неожиданное подкрепление.

К своим он возвращался точно так же – сходу верхом на коне перелетел ряды телег и, уже отъехав от печенежского лагеря на сотню саженей, услышал, как возле его правого уха пропела выпущенная в спину стрела.

 

22

Понтийское море встретило гостей нескончаемой синей гладью, уходившей далеко за горизонт и лёгким бризом. Чуть далее устья Днепра основные силы поджидал передовой отряд Стемида. Пока Аскольд вёл войско через Днепровские пороги и сражался с печенегами, тот завернул в Корсунь и сжёг несколько ромейских военных кораблей, которые уже стояли гружёные добром и готовые для отправки в Константинополь. Аскольду передали пленного грека – целого гекатонтарха – начальника центурии по имени Никифор. Его центурия высадилась для охраны Корсуня. Впоследствии для расширения владений империи на всю Таврику должны были прибыть дополнительные силы.

После переговоров с византийским стратигом Феодором Дукой Стемиду пришлось всё же оставить город грекам, но с условием выплаты дани и разрешения беспошлинной торговли в городе русскими купцами. Он также вынудил греков отказаться от планов дальнейшего захвата полуострова.

Перед отплытием на Царьград Аскольд со своими советниками решили устроить большой привал, дабы набраться сил перед последним броском. На всякий случай в каждую ладью Аскольд распорядился положить надутые воздухом бурдюки из овечьих шкур. Немногие выполнили его распоряжение, но свою ладью он проверил лично. Пленный грек начертил ему расположение городских стен Царьграда. Через толмача – роль переводчика с успехом освоил Добромир, он выведал примерную численность гарнизона и даже умудрился освоить несколько фраз на греческом языке. Никифор, вымаливая пощаду, был готов на всё что угодно. Добромир – невысокий и коренастый воин, уже лет с двенадцати хаживавший в дальние военные походы в общении, несмотря на суровую военную судьбу, соответствовал своему имени. Он успокоил Никифора, поведав, что на Руси пленные через десять лет отпускаются на свободу, а если за него дадут выкуп, то отпустят сразу. Никифор тут же настрочил письмо Дуке.

Добромир послал одного из своих лоцманов с посланием в Корсунь и спустя непродолжительное время грек был уже на свободе.

Вскоре ладьи отчалили и пошли вдоль береговой линии к Царьграду. Шли весело. Ветер был попутный. Большая часть пути была уже позади и до Царьграда оставалось всего несколько вёрст, когда небо над морем вдруг начало хмуриться, облака насупились, точно грозные брови самого Перуна. Морщины волн всё глубже и глубже разрезали ещё недавно ровную голубевшую поверхность.

С противоположной стороны повеяло ветерком, с каждым часом всё более усиливающимся. Небольшие поначалу волны стали принимать форму серо-голубых холмов. Порывы ветра возрастали с каждой минутой и стали достигать неимоверной силы. Хлынул проливной дождь. Яркие вспышки молний разрезали потемневшее небо. Ладьи, словно щепки, взлетали на гребни, чтобы упасть с головокружительной высоты вниз. Море ревело под небесный грохот. Многие паруса были разорваны в клочья или вырваны вместе с мачтами. Молитвы, обращенные к Перуну и славянским Богам, остались без ответа. Не дожидаясь развязки, дружинники прыгали за борт, пытаясь вплавь добраться до берега. Помогали припасённые Аскольдом бурдюки. Но далеко не все смогли воспользоваться этим шансом. Сильное холодное течение обжигало тело и несло вдаль от берега или бросало на прибрежные скалы, а тяжёлые доспехи тянули ко дну. Буквально за несколько минут грозное войско разнесло на многие километры. Большая часть ладей, переломанная в щепки о прибрежные скалы, была выброшена на сушу. Стихия природы имела такую мощь, что человеческая сила перед нею ничего не значила.

 

23

Аскольд лицом вниз лежал на песчаной отмели, крепко прижимая к груди бурдюк, спасший ему жизнь. Море избавилось от него, выбросив как ненужную вязанку дров. За ним простиралась всё такая же нескончаемая гладь, вобравшая в себя синеву неба и блики солнечных лучей, золотивших поверхность успокоившегося пространства. Стоял полный штиль, будто и не было грозных ревущих волн. Лишь берег, усыпанный последствиями расшалившейся стихии, напоминал о недавнем шторме. Повсюду валялись щепки, палки, доски, водоросли, а то и целые деревья. Аскольд откинул в сторону руку и почувствовал что-то мокрое и гладкое – он повернул голову и увидел выброшенного на берег маленького дельфина. Расстроенное штормом море не щадило даже своих обитателей.

Он ощупал свою голову и поднёс ладонь к глазам – на ней остались следы крови. Видно, перед тем как выбросить на берег стихия хорошенько приложила его к одному из торчавших в воде камней. Сознание подёрнулось лёгким туманом.

Он услышал чьи-то возгласы. Сильные руки подхватили его и потащили за собой. Волочившие отяжелевшее тело люди перебрасывались между собой фразами на уже немного знакомом ему греческом языке.

Один из них шёл в стороне.

– Хороший будет раб. Смотрите, какой здоровяк.

– Да, хозяин, тебе сильно повезло. Большая подмога в хозяйстве подоспела вовремя, – отвечал один из тех двоих, что так больно вцепились в его руки.

Тот кого, по-видимому, слуга назвал хозяином, стал возбуждённо рассказывать:

– Я после разгула бури решил прогуляться и подышать полезным свежим воздухом. Иду и вижу перед собой на берегу здоровенного бородатого варвара. – Он нагнулся, ощупал мощные мускулы Аскольда и повторил свои предыдущие слова. – Хороший будет раб.

– Да, хозяин, тебе крупно повезло, – угождая, снова проговорил один из слуг. – Даже если его продать, за него могут дать золотых монет больше, чем за лошадь.

Хозяином слуг и двухэтажного каменного особняка на побережье был Анастасий Прокл. Он давно перебрался из столицы в тихое и спокойное место на берег моря. Вдали от городского шума и суеты он чувствовал себя куда спокойнее. Долгое время он служил протоспафирием, был главой императорских телохранителей. Носил украшенную золотом тунику и хорошо сидевший красный дублет, спускавшийся до середины бедра. А золотой воротничок, украшенный драгоценными камнями, свидетельствовал о том, что он не евнух.

По уходу со службы он получил почётное звание ректора и купил себе домик. Этот дом не был подобием тех, что принадлежали многочисленной византийской знати – их дворцы, как правило, были не менее трёх этажей в высоту с множеством комнат, просторными опочивальнями, несколькими уборными, с водой и канализацией. Крыши венчали один или несколько куполов, опиравшиеся на колонны. На большой открытой веранде знатные вельможи принимали солнечные ванны. Внутри дворцы были украшены мрамором, на стенах расписная мозаика, вся мебель отделана золотом и слоновой костью с драгоценными камнями и обязательным атрибутом был бассейн для омывания. Конечно, дом Анастасия не походил и на жилище простого горожанина, сложенного из камней и обмазанного глиной или уж на совсем убогую глинобитную лачугу бедняка, состоявшую из единственной комнаты с очагом или печью для отопления и лавкой с матрацем, набитым соломой.

В его владении был довольно просторный особнячок, где не покладая рук трудились нескольких слуг. Пара крупных земельных участков из тех, что он сдавал в аренду, приносили стабильный доход. В особняке была хорошо обставленная уютная столовая. Анастасий мог позволить себе отдохнуть на тенистой веранде, обвитой пышной зелёной растительностью. По вечерам он приказывал зажигать светильники с чистым оливковым маслом – ему нравилось, когда у его ложа курился мускатный орех, амбра, муксус…

К дому примыкал большой сад, где росли многочисленные груши, яблоки, вишни, персики, каштаны, а пространство между деревьями было засажено розами, фиалками, лилиями…

В просторном амбаре хранились продукты, в подвале вино, наверху печёный хлеб. Там же были помещения для прислуги.

Чтобы содержать такое хозяйство требовались рабочие руки. Увидев выброшенного на берег варвара, Анастасий не мог не считать, что это не иначе, как предназначенный ему подарок свыше.

– У него рана на голове, – слуга кивнул, указывая на окровавленную голову Аскольда.

Прокл отмахнулся:

– Обмойте ему рану водой и вином, а потом перевяжите. У этого здоровяка всё быстро заживёт.

Феофан и Ираклий дружно закивали.

Очнулся Аскольд на следующий день в крошечной подвальной каморке, лёжа на грубо сколоченном деревянном топчане с перевязанной головой. Возле топчана на невысоком столике стоял кувшин с водой и блюдо с фруктами.

Аскольд попытался приподняться, но сделать этого не смог. Руки и ноги у него были перетянуты крепкими верёвками.

– Гэй! Гэй! – он громко прокричал в сторону небольшой дверки.

Его голос гулко прогрохотал в тесной каморке.

Дверца распахнулось, и вошли Феофан с Ираклием. Они развязали ему руки.

Феофан залопотал, пытаясь что-то высказать Аскольду. Тот в ответ проворчал.

– Пашто глаголишь невесть што? Падай воды испить! – он поднёс пальцы к губам.

Ираклий поднёс ему кувшин. Аскольд с жадностью припал к воде. Они развязали ему ноги и отвели в уборную. Больше связывать себя Аскольд не позволил. Он поднял свой огромный кулак поочерёдно на уровень глаз каждого из слуг, и те с таким аргументом вынуждены были согласиться.

Феофан тут же побежал докладывать обо всём хозяину.

– Это верно славянин, – испуганно верещал он. – Он большой и страшный. Трясёт на нас огромной чёрной бородой. Ночью он может всех нас передушить.

– Пустое, – усмехнулся Прокл, – куда он денется. За воротами его ожидает смерть. А бороду вы ему подстригите. Через пару дней он будет здоров. Пусть работает в саду. Да обучите его языку.

 

24

Имя Феофан для Аскольда оказалось труднопроизносимым, и он больше общался с Ираклием. Оба грека старательно взялись за его обучение.

До VI века официальным языком империи считалась латынь. Последний законодательный акт на латыни был свод законов Юстиниана 529 года. После него все законы издавались на греческом языке. С VII века почти вся Византия говорила по-гречески, но латынь ещё долго была в ходу. Хотя Аскольду до этого не было никакого дела. Но надо сказать, что латинский язык ему был бы всё-таки ближе. Однако слуги владели только греческим.

Жители империи гордо величали себя «ромеями» – «римлянами», а свою державу «римской» («ромейской»). Для них история великой империи никогда не заканчивалась – от первого императора Октовиана Августа до отречения последнего властителя западной империи – Ромула Августа. История Рима как бы продолжила свое существование в Константинополе. Примечательно, что основателями Рима по легенде были братья Ромул и Рем, первым императором – Октовиан Август, а вот последним стал Ромул Август. И в имени последнего соединились имена одного из основателей Рима и первого из императоров.

После смерти императора Феодосия I Римская империя окончательно распалась на западную и восточную. В 476 году начальник отряда римских наёмников Одоакр по национальной принадлежности из ругов (русов) или скиров (древнегерманское племя родственное готам), но возможно, что он был и из готов – принудил Ромула Августа подписать отречение.

Греческие колонисты из Мегары ещё в первой половине VII века до нашей эры основали на азиатском берегу южной оконечности Босфора, напротив будущей столицы город Халкидон. Лишь через несколько лет уже другие мегарцы и уже на европейском берегу заложили небольшое поселение, давшее начало империи, по имени своего главы – Виза. Византий занимал куда более выгодное военное и торговое положение, позволявшее на границе между Европой и Азией установить контроль сразу над Чёрным и Средиземным морем.

Восточная Римская империя окончательно сформировалась в 395 году. В 330 году император Константин перенёс столицу империи из Рима в то самое небольшое поселение, основанное мегарцами, подвергнувшееся за это время разгрому и разрушению императором Септимием Севером в борьбе с другим императором Песцинием Нигером. Последний отличался большой строгостью – за похищение петуха он однажды приказал отрубить голову десятерым воинам, правда ничего за это не заслужив, кроме готовности к бунту и ненависти к себе со стороны войска.

Император Флавий Валерий Аврелий Константин долго колебался и всё же остановил свой выбор именно на этом городе. В 324 г. он разгромил в нескольких сражениях Лициния, повелителя Востока империи, став единодержавным императором. И ничего уже не препятствовало его почину. Константин не желал оставаться в Риме с устаревшими традициями и духом прошлых правителей, кроме всего прочего подвергавшегося частым набегам варваров. Оценив удобство бухты Золотой Рог, защищенность с суши и моря, а также местоположение будущей столицы на стыке Европы и Азии, он сам с копьём в руках вымерял места для будущих строений. Это было и не удивительно – многие императоры Римской империи были из простых людей – мать самого Константина была дочерью трактирщика. В 325 году началась закладка основных зданий. Лучшие материалы языческих памятников Рима, Александрии, Афин, Эфеса, Антиохии шли на строительство города, в котором участвовали сорок тысяч готских воинов – федератов. Открытие состоялось 11 мая 330 года с увеселениями и празднествами, длившееся сорок дней.

На берег государства и города с великой историей море выбросило несчастного Аскольда. Спустя непродолжительное время он уже мог сносно общаться со своими учителями. Его переодели в чистую одежду – хитон, дали сандалии, обмыли в бассейне, в котором он стал в ночное время проводить довольно много времени.

Слухи о появлении в доме Прокла чужеземца быстро облетели небольшой городок. Зажиточные горожане сходились в лавочках брадобреев. Люди с положением и статусом пониже сидели в трактирах и кабаках, где можно было узнать последние сплетни. Оттуда слухи доползли и до главы провинции – стратига Ликуда. Ему лично заниматься такими делами было недосуг, и вот в дом к Проклу зачастили ревизоры – эпонты. Каждое их посещение обходилось ему в несколько литр золотом – мелкими драхмами от назойливого проверяющего было не отделаться. С каждым днём новый раб обходился своему хозяину всё дороже.

Работать в саду Аскольд наотрез отказался. Когда тщедушный Ираклий вручил ему металлическую заострённую палку, по виду напоминавшую копьё и предложил взрыхлить землю вокруг плодовых деревьев, Аскольд с возмущением метнул орудие для земледелия в сторону дверей. Палка с большой силой вонзилась в щель между дверью и стеной, перекрыв, таким образом, вход в дом. Вся прислуга долго не могла вытянуть такого рода копьё из щели, пока смилостивившийся Аскольд не сделал это сам без видимых усилий.

После этого случая Аскольд получил место у ворот, чтобы охранять вход в калитку. Дочь Прокла Фаустина каждый раз посматривала в его сторону не без интереса, когда он распахивал перед ней железную преграду. К этому моменту уже окончательно оформился её разрыв с Николаосом Политисом. Будущий муж оказался мотом и бездельником. Прокл выхлопотал ему место каниклия – хранителя императорской чернильницы с неплохим содержанием, отвалив за это приличную сумму нужным людям. Но однажды, изрядно поддав, Политис явился к ним в дом и, отведав обильного угощения, отрыгивая деликатесами, объявил свою невесту Фаустину блудницей. Дочь Анастасия была увлечена театром и иногда принимала участие в спектаклях, а профессия артиста в империи считалась далеко не престижной. Самого же Прокла он назвал жалким простолюдином, хотя тот так старался угодить намечавшемуся в зятья Николаосу – на столе были куропатки и домашняя птица, мясо и рыба, икра, сыр, фрукты, овощи, вино, сладости. Прокл с помощью Аскольда еле выпроводил упиравшегося гостя за ворота. Возмущённый такой неблагодарностью он без промедления подал в суд для взыскания средств, потраченных им на взятку за предназначенную тому должность.

Прокл, преподнеся судье дорогой подарок добивался, чтобы кроме возврата денег Николаосу отрезали нос, мотивируя свои требования тяжестью понесённых ему оскорблений. Анастасий привёл в пример императора Юстиниана II. Тому в своё время сделали то же самое за гораздо меньшее по его понятию зло, нанесённое государственному устройству империи. Судья на это не пошёл и с торжественным видом зачитал приговор, ограничившийся лишь взысканием пятидесяти литр золотом, потраченных на взятку.

Фаустина по ночам грустила и наблюдала за плескавшимся в бассейне Аскольдом. Мускулистый варвар в обнажённом виде производил на неё неизгладимое впечатление. Втайне от отца она пригласила Аскольда в театр. У подножия двух холмов поднимались ряды зрительских скамей. Театр был построен таким образом, что зрители последнего ряда могли слышать даже шёпот артистов. Зазвучали флейты. Перед глазами Аскольда люди в масках разыграли при помощи жестов, пластики и мимики сцену получения взятки стражником, не пускавшим молодую девушку на свидание к своему возлюбленному, отправляющемуся в дальнее плавание. Фаустина играла влюблённую девушку. На сцене стояла деревянная лодка, возле неё сверкал доспехами стражник. За спиной он держал открытую ладонь для получения нескольких монет. Молодой человек страдал, бегая по лодке и, взывая жестами к небу. К нему в это время рвалась Фаустина. Наконец страж получил пару монет и с наслаждением начал их пересчитывать и пробовать на зуб. Счастливые влюблённые наконец то встретились. Жадность караульного заставила улыбаться даже Аскольда. Он понял, что богатство и должность в империи имеют огромную силу и значат куда больше, чем сами люди.

Появление варвара в жизни Анастасия Прокла сулило ему одни неприятности. Однажды ко всему прочему он перехватил взгляды, бросаемые дочерью в сторону его раба. Набравшись смелости и, захватив с собой толстый кошелек, он поехал в столицу к эпарху. За двадцать литр он попал на приём к градоначальнику и возможно впервые в жизни, правдиво и без утайки поведал главе города, как море после ужасного шторма выбросило к его дому варвара. Дело пошло по инстанциям и через неделю за Аскольдом явились из дворцовой гвардии. С ними был переводчик славянин из Киева Зоран, много лет назад поступивший на военную службу в ромейскую армию.

Аскольда даже удостоили чести быть принятым самим эпархом. Его привели в большое узкое и длинное каменное здание, где беседовал с посетителями градоначальник. По бокам Аскольда охраняли два здоровых стражника, чуть далее стоял архонт – старший над ними и Зоран, выполнявший роль переводчика, несмотря на то, что Аскольд уже освоил на бытовом уровне язык греков.

– Ты был выброшен морем на берег, варвар. Это так? – с подиума, где наподобие трона возвышался стул с высокой спинкой, спрашивал градоначальник.

– Так и было, – ответствовал через переводчика Аскольд.

– Имя твоё чужемец?

– Аскольд.

– Чин, который ты носишь?

– Княжеский воевода.

– Стратиг, – перевёл Зоран.

– Стратиг? – удивился эпарх.

Аскольд огянулся на Зорана. Тот молча кивнул и, он подтвердил:

– Стратиг.

– Как же ты дерзнул, несчастный варвар, покуситься на устои империи?

Зоран обратился к Аскольду:

– Я буду молвить, што ты сполнял княжью волю.

Аскольд, соглашаясь, с хмурым видом опустил голову вниз.

– Он исполнял княжеску волю, великий эпарх, – смиренным тоном проронил Зоран.

– За это ты будешь ослеплён, – грозно проговорил эпарх Феодосий.

– Очей хочут тябе лишити, – перевёл Зоран.

– Уведите его, – приказал градоначальник архонту. Тот то же самое сказал стражникам и те повели Аскольда на выход.

Поначалу его бросили в тёмный сырой подвал и кормили раз в день коркой хлеба. Для утоления жажды ему ставили на пол, словно собаке, миску воды. Но однажды всё вдруг переменилось. Аскольда перевели в просторное и светлое помещение. Оно находилось на втором этаже трёхэтажного дворца. В большом саду был открытый бассейн. Дали новую одежду: короткую мантию, тунику, порты, сандалии. Подстригли и подравняли бороду, сводили в баню. Зоран стал неотлучно находиться рядом с ним. Он и сообщил Аскольду, что перемены в его жизни связаны со слухами, дошедшими до патриарха Фотия и, рассказал как перед самой бурей, разметавшей ладьи славян, в столицу приплыл дромон. На борту быстроходного корабля находилось двести гребцов и несколько десятков воинов. На вооружение имелись сифоны – металлические трубы с мехами, похожие на кузнечные приспособленные для метания греческого огня – смеси серы, нефти и масла.

К патриарху Фотию буквально ворвался Василий Аристин – диакон, одновременно исполняющий должность великого эконома церкви и, тряся бородой от страха, доложил о прибытии корабля с известием о приближении большого войска славян. Фотий тотчас отложил свои богословские труды в сторону. Он приказал собрать священников и пригласить верующих прихожан, чтобы крестным ходом обойти Влахернскую церковь Богородицы, что стояла у императорского дворца возле бухты Золотой Рог – в ней находилась риза Девы Марии, родившей Иисуса Христа.

Погода в этот день выдалась хмурая. Облачившись в яркие золотые одежды, Фотий со слегка припухшими после ночной работы над бумагами и святым писанием глазами, с бледным одутловатым лицом, но горящим взором, встал перед собравшимися людьми и с воодушевлением заговорил: «Что это? Что за гнетущий и тяжкий удар и гнев? Откуда обрушилась на нас эта страшная гроза гиперборейская? Что за сгустившиеся тучи горестей, каких осуждений суровые скрежетания исторгли на нас эту невыносимую молнию? Откуда низвергся этот нахлынувший сплошной варварский град – не тот, что срезает пшеничный стебель и побивает колос, не тот, что хлещет по виноградным лозам и кромсает недозревший плод. И не ломающий стволы насаждений и отрывающий ветви – что часто для многих бывало мерой крайнего бедствия, – но самих людей тела плачевно перемалывающий и жестоко губящий род человеческий? Откуда или отчего излился на нас этот мутный отстой стольких бед? Разве не из-за грехов наших все это постигло нас?…».

Процессия во главе с патриархом и ближайшими его помощниками – великим сакелларием – заведующим ризницей, номофилаксом – хранителем законов, великим скевофилаксом – заведующим церковной утварью, хартофелаксом – хранителем церковных книг, церковными нотариями, архиреями, монахами и священниками, диаконами и прочими должностными лицами, а также множеством горожан двинулась вокруг храма.

У воды патриарх остановился. Он опустил край ризы Девы Марии в воды бухты, прочитал молитву, а затем все двинулись в храм «Святой Софии».

После обрисованной перед глазами Аскольда картины совершённого крестного хода и молебна Зоран продолжал:

– Токо ладьи появилися на виду с крепостных стен, почалася буря. Небо зравнялося с землею. Ветрило рвавси и метавси, яко пораненый зверюка, а дерева аж тута в Царьграде вырывалися с коренем, – закончил Зоран.

Аскольд внезапно вспомнил, когда флотилия русских ладей шла вдоль берега к Царьграду ему докладывали, что в стороне от них двигается корабль греков. Он выслал наперехват две ладьи, но дромон выплюнул в их сторону подобно Змей Горынычу сноп огня и на скорости ушёл в направлении Царьграда.

– Што жа Боги у их сильнеше наших? – спросил он Зорана.

– Може и так, – отстранённо произнёс тот в ответ. – Токо наши усё одно родне. Греки глаголють, што сиё божье проведение.

 

25

К этому времени на престол вместо Михаила III – представителя аморийской династии взошёл Василий Македонян, начинавший следующую династию императоров. Он же – организатор убийства прежнего басилевса.

Фотий, как и подобает своему предназначению, смиренно принял смену власти и при первой возможности сложил похвальное слово в адрес нового правителя:

Басилевс сразу проникся к патриарху благосклонностью. Пользуясь сложившейся ситуацией, Фотий при удобном случае изложил ему план привлечения росов на сторону империи, что являлось его давней мечтой. С первого появления варваров под крепостными стенами столицы он никогда не отказывался от намерения привести под руку ромейской державы воинственное племя. Император отдал соответствующее распоряжение по осуществлению задуманного своему секретарю-мистику, а тот довёл решение до комита священных щедрот. Денежные средства были выделены.

К Фотию пригласили подававшего большие надежды молодого иерея Григория. Тот пришёл заранее и долго томился, ожидая приёма. Наконец его пригласили войти, у дверей он припал на одно колено и смиренно склонил голову. Фотий перекрестил священника, позволил поцеловать руку и усадил на стул перед собой.

– На тебя сын мой возлагаю важную миссию. Тебе следует склонить прибившего по воле Божьей к нашим берегам варвара к принятию священного обряда крещения.

– Сиё приемлю как знак свыше, – смиренно согласился Григорий.

– Я не буду упоминать имён наших предков, кои так прекрасно устроили дела нашего города. Добропорядочные и не уподобленные гнуснейшим из людей, они смогли всё сделать благочестиво и прекрасно, основав город и введя в употребление законы. Нам также следует продолжить великие свершения.

На протяжении всего разговора Григорий то и дело согласно опускал вниз голову.

– Ты последуешь с ним в его дикую варварскую страну, подарками и речами будешь проповедовать слово Христово, с единственною целью – поставить сей народ на служение империи. Постарайся сын мой внушить любовь к Господу нашему. Начни с того, с чего начал Христос. Проповедуй более о справедливости и смирение в ожидании лучшей доли в будущей небесной жизни. Не пренебрегай подавать милостыню. Одари многих ею. На то тебе будут даны немалые средства.

– Я расскажу им, что все равны – и бедный, и богатый перед Господом нашим.

– Именно так. Начни с этого. То истиной безупречной является. Дабы простой народ пришёл в движение и проникся уважением к вере. Впоследствии, как она укрепится, подводи всех под руку державы нашей и в церкви проповедуй уважение к власти. Ни благородное происхождение, ни приятная дружба, ни что иное. Но более имя Христа подаёт надежду большинству.

– Приемлю волю твою, – провозгласил Григорий.

– Следуй же с Богом, – осенил его крестным знамением патриарх.

Григорий после беседы с патриархом посетил Аскольда и в дружеской беседе ещё раз рассказал тому о буре, что после крестного хода налетела на воинство русов. Они вместе побывали во Влахернском соборе. Григорий взял библию, обёрнутую специальным не горючим составом, совершил над ней молитву, а потом запалил факел и сунул книгу в яркий огонь. Подержал над пламенем и показал Аскольду. Тот был потрясён – пламя не оставило на книге даже следа.

– Получишь ты многие блага сейчас, приняв веру священную и жизнь вечную после, – говорил ему Григорий.

– А яко же наши Боги? – выспрашивал Аскольд.

– Что тебе они дали, твои Боги? Оглянись на устройство моей державы и припомни свою жизнь, в каковой и омовения принять как следует было негде. Кроме жаркого и душного места, где вы нещадно хлещете себя прутьями. Жилища ваши чаще тесны и бедны убранством.

Григорий уже проведал о том, что по вечерам Аскольд любил плескаться в бассейне.

Вслушиваясь в слова молодого священника, Аскольд припомнил город, по которому его водил Григорий – широкие мощёные улицы, площади с колоннами и статуями, храмы, дворцы, триумфальные арки… Вкус необыкновенных блюд, подаваемых ему на стол в последнее время, и сейчас пробуждал в нём звериный аппетит.

После очередной просветительской беседы и непродолжительного размышления он принял окончательное решение креститься.

Погожим солнечным утром его известили, что обряд будет проводиться в храме Святой Софии.

Аскольда долго и усердно приводили в порядок. После этого повели к величайшему каменному творению того времени. На подходе Аскольда словно пригвоздило к земле, он благоговейно взирал на возвышавшееся перед ним великолепное сооружение. Уходившие ввысь стены, огромные кружевные купола – будто вылепленное из камня небо изваяли перед ним.

Первую церковь, посвященную Софии Божьей Премудрости, построили при императоре Константине. Храм несколько раз разрушался и восстанавливался, пока император Юстиниан не вознамерился возвести здание, которое своим богатством и красотой должно было превзойти все существовавшие прежде.

Юстиниан, а точнее византийский император Флавий Пётр Савватий Юстиниан – полководец и реформатор хотел, чтобы воздвигаемый собор остался как память о нём самом. Он мечтал превзойти еврейского царя Соломона, воздвигнувшего Иерусалимский храм.

Строительство проходило под руководством Главных архитекторов – Исидора Милетского и Анфимия Тралльского. В их распоряжении были ещё более ста помощников, сведущих в архитектуре ничуть не меньше своих руководителей. У них в подчинении трудилось десять тысяч человек всех специальностей. Губернаторы со всех провинций отыскивали скульптурные украшения для нового храма. Пожар, случившийся в 532 году, как нельзя, кстати, уничтожил остатки старого храма, и началось полным ходом строительство нового.

Новый храм возводили семь лет. Через семнадцать лет восточная часть главного купола обрушилась от землетрясения, и Юстиниан возобновил строительство с ещё большим рвением. Перевязав голову, с палкой в руке он ходил осматривать работы в простой полотняной одежде. Все жители империи вносили дань на построение собора. Мрамор всех цветов – белый, розовый, зеленый и голубой, гранит Египта и порфиры, а также драгоценные колонны, извлеченные из разных древних языческих храмов: восемь порфировых колонн нижнего этажа знаменитого храма Солнца в Баальбеке, восемь из храма Дианы в Эфесе – украшали собор. Материалы для строительства были взяты из храмов, принадлежащих почти всем языческим религиям: Изиды и Озириса, Солнца и Луны (в Гелиополисе), Минервы Афинской и Аполлона Делосского.

К пространному четырехугольнику с каждой стороны пристроили четыре меньших квадрата таким образом, что главные части здания образовывали форму креста. По углам центрального зала были поставлены массивные столбы (пильеры), а их вершины соединены между собою полукруглыми арками. Поверх этой аркады возвели огромный купол, опирающийся на арки четырьмя точками, а остальная его часть поддерживается пандативами (треугольниками) в пересечении арок. Точки опоры гигантского свода не видны и купол словно парит в воздухе. Несмотря на свои гигантские размеры, купол был очень лёгким, так как сложен он из глиняных горшков, сделанных из легкой глины с острова Родос – вес двенадцати горшков равен весу одного обыкновенного кирпича. Стены храма сложили из кирпичей и покрыли мраморными плитами, а пильеры из больших известковых камней сцепили между собою железными связями и гладко оштукатурили раствором на масле под мрамор различных цветов. Крыша главной части здания состоит из девяти куполов. Между пильерами поместили по четыре колонны из гранита, поддерживающие хоры для женщин, которые стояли во время богослужения отдельно. На других колоннах из египетского гранита провели к хорам боковые галереи, освещённые окнами в три яруса. Кроме того в храме возвели сто семь колонн – мраморные и гранитные и украсили карнизы множеством листьев и полосок в виде галунов.

Поражённый этой красотой Аскольд замер на месте. С гулко бьющимся сердцем он смотрел вверх на золотой крест, сверкающий на вершине купола в солнечных лучах, и не мог двигаться дальше. Срочно послали за Зораном. Его появление придало Аскольду смелости, и процессия вошла в храм. Самого Зорана предусмотрительно провели на верхнюю галерею.

Григорий подвёл Аскольда к большой купели. Варяг не успел ещё прийти в себя от красоты величественного собора, вновь был поражён внутренним убранством и украшениями, разноцветной мозаикой на золотом полу, вознёсшимся над ним округлым сводом с фигурами и ликами святых. Они, казалось, готовы были спуститься к Аскольду. Священник начал читать молитву об изгнании из его сердца нечистых духов. Он попросил у Бога милости и принятия Аскольда в лоно церкви. Не колеблясь, Аскольд трижды отрёкся от сатаны и прежней веры, обещая служить новому Богу. Григорий истово помолился, прося Господа об освящения воды, три раза осенив её крестным знамением. Оливковым маслом он помазал Аскольда, и его трижды погрузили в воды купели.

Григорий забасил прославляя его новым именем:

– Крещается раб Божий Николай во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого духа, аминь.

На Аскольда одели золотой крестик на цепочке и облачили в белые одежды.

Зоран, оставшись в одиночестве, наблюдал сверху за обрядом. Опираясь на гладко отполированную поверхность перил, он не выдержал и небольшим кинжалом нацарапал рунами на гладкой мраморной поверхности своё имя и славу родным Богам в надежде, что когда-нибудь по ним прочитают и о нём. С удивлением Зоран смотрел на преобразившегося Аскольда. Из-за поменявшегося выражения глаз варяга лицо его посветлело, и чёрная борода стала не так заметна, будто изменив цвет. Зоран же за столько лет так и не смог проникнуться такими же чувствами к чужой ему стране и очень тосковал по родным местам.

Григорий после крещения провёл Аскольда по всем церквям Константинополя и тот всё больше проникался общей атмосферой благопристойности и поклонения божественной воле императора. Священник проводил в беседах с Аскольдом вечера, подводя того к выполнению возложенной на него патриархом и императором миссии. Аскольда поначалу удивило, что ему, несведущему в святых науках варвару, могут доверить такое благое дело. Но Григорий мягким и добрым словом склонил его к мысли, что, скорее всего, это сам Господь остановил свой выбор именно на нём.

Время шло. Пора было собираться в дорогу. Перед отплытием ему оказали честь быть принятым самим императором – Фотий убедил правителя о необходимости произвести напоследок неизгладимое впечатление на варвара. Григорий провёл Аскольда по залам, где на каждом шагу стояли императорские гвардейцы. Как только они остановились у парчового занавеса, его внезапно отдернули, и перед ними открылся большой тронный зал. В глубине на постаменте из зелёного мрамора стоял золотой трон, внизу на ступеньках лежали два золотых льва. За троном высилось дерево с золотыми птицами, покрытыми разноцветной эмалью. Стены зала были украшены мозаикой. Не в силах оторвать глаз от такого великолепия Аскольд онемел. И вдруг неожиданно откуда-то сверху торжественно зазвучал орган и хор, заставив вздрогнуть вошедших.

Император был облачён в белое платье, на его плечах лежал обшитый золотыми нитями и самоцветами, увешанный драгоценными камнями пурпурный плащ, застёгнутый на перелившуюся алмазами пряжку. На голове сияла золотая диадема с жемчужными подвесками, на ногах короткие розовые сапожки. Вдруг птицы на золотом дереве замахали крыльями, и послышалось мелодичное пение. Вслед за ними поднялись изваянные львы, раскрыли пасти и страшно зарычали. Аскольд с Григорием как подкошенные одновременно пали ниц. Когда Аскольд в страхе приподнял голову, император вместе с троном вознёсся под потолок. Оттуда он опустился уже в фиолетовом одеянии.

Возле трона в сверкающих доспехах, не шевелясь, застыли рослые воины. Неподалёку в кресле в отделанных золотом одеждах сидел патриарх, довольный произведённым на варвара впечатлением. Логофет, присутствующий для общения императора с гостями, передал Аскольду поздравление и пожелание служить империи по воле Божьей милости. После полученного разрешения подняться они с Григорием стояли с опущенными вниз головами. Аскольду казалось, что сам император взирал на них откуда-то из-под потолка.

В подарок от басилевса логофет преподнёс Аскольду большой перстень с драгоценным камнем, под которым был спрятан тайник с каплями медленно убивающего яда. Уже после приёма Григорий рассказал Аскольду о секретном устройстве перстня.

На этом аудиенция была закончена. Под впечатлением от встречи с императором, не имея сил даже говорить, они вышли на воздух. Григорий только сейчас осознал, на какую высоту его может поднять предстоящая миссия.

Начались последние приготовления к отплытию. Зоран с грустным видом наблюдал за тем, как грузится корабль.

– Осталиси у тябе на Руси сродники? – спросил его Аскольд однажды вечером, когда они остались одни.

– Сестрица должно ишо жывая. А братчики не знамо. Рокив много пролетело. Я за них служение воинское пошёл отбывати.

– Что жа може са мной поедешь?

В тёмно-карих глазах Зорана засветилась неподдельная радость, тотчас сменившаяся печалью.

– Поди не видпустють.

– Отпустють, – уверено произнёс Аскольд. – Токмо за енто ты мне верой и правдой павинен служити.

– Отслужу, – кивнул Зоран.

– Я им зараз нужон куды боле, чым оне мяне. Вона кольки добра грузють, – он кивнул с веранды, где они сидели с Зораном, в сторону корабля, покачивавшегося на волнах у причала.

Так и вышло. Более того, в подчинение Аскольду дали двадцать человек варяжских воинов, принятых на службу в ромейскую армию, а для личной охраны император отправил с ним нескольких хорошо обученных греков.

Парусно-гребной корабль с высокими бортами и тремя мачтами под парусами грузился под завязку. Боевые площадки и все свободные места дромона были заполнены товарами – предполагалось шикарными подарками произвести впечатление на варваров. Из-за этого количество воинов и гребцов было сокращено до минимума, огнемётные устройства и катапульты сняты. Для охраны судна стратиг флота снарядил два меньших по водоизмещению корабля, но в полном вооружении. Друнгарий флота – Афанасий Григора возглавил военную часть экспедиции.

За всем присматривал мистик императора. На корабль заносили шелка, бархат, амфоры с вином, оружие, предназначенное для того, чтобы одарить лучших людей и поэтому искусно отделанное золотом и серебром, а также драгоценные украшения, сафьян, ковры, стекло, фаянс и пряности. Афанасий с опаской поглядывал на осадку судна, молясь о благоприятной погоде на пути в Корсунь.

Сам патриарх перед отплытием отслужил молебен.

 

26

На рассвете эскадра тронулась в путь. Ясная солнечная погода благоприятствовала задуманному предприятию. Под наполненными ветром парусами, помогая дружными взмахами вёсел, суда пошли к своей цели.

Время, проведённое в море, Григорий посвятил поучениям Аскольда, всё более утверждая в нём веру в правильности выбранного им пути.

Стратиг Феодор Дука встречал корабли в парадном облачении. Для успешного плавания по Днепру весь груз переложили в ладьи, имевшие более мелкую осадку. И немного отдохнув, экспедиция продолжила свой путь под охраной нескольких центурий Местный священник Иоаким Корсуньский вызвался сопровождать Аскольда в Киев.

Несмотря на то, что ладьи более других были приспособлены для передвижения с грузом по рекам, плыть против течения удавалось лишь в тех местах, где река была широка и спокойна. В остальное время приходилось цеплять ладьи верёвками и, выйдя на берег тащить их за собою. Пороги обходили порой за несколько вёрст. Тут выручали местные жители – за умеренную плату они, зацепив канатами, поднимали ладьи по взводам и тащили волами или лошадьми по волоку до спуска за порогом. У них можно было при необходимости купить новую ладью, обогреться и поесть.

Почти до самого Киева по берегу стаями диких волков за ними следовали печенеги. Они время от времени группами верхом на конях выскакивали на берег и наблюдали за передвижением судов, но напасть так и не осмелились. Аскольд всё порывался сойти да и припомнить, с кем они имеют дело. Григорий, памятуя о более важной миссии, уговорил его отказаться от стычки с кочевниками.

Перед Киевом сделали большой привал с тем, чтобы к городу подойти на рассвете. Римские центурии, дабы не вызывать ненужных пересудов чуть ранее отправили назад в Корсунь.

С большим волнением после многих месяцев отсутствия ступал Аскольд на киевскую землю. Времени прошло достаточно, и много чего могло поменяться совсем не в его пользу.

Но слух о его прибытии уже дошёл до князя. И когда он в сопровождении Григория, Зорана и всей многочисленной свиты, приплывшей с ним из Царьграда, подошёл к воротам крепости, к нему вышел сам Дир.

Аскольд в короткой тунике с длинными рукавами и красной золотистой каймой по низу, в узких парчовых портах прошёл немного вперёд и остановился. Пурпурный плащ-корзно, застёгнутый на золотую фибулу, украшенную драгоценными камнями, и сафьяновые зелёные сапоги дополняли удивительный для тех мест богатый наряд. На среднем пальце правой руки красовался большой перстень, подаренный самим императором.

На встречу нежданных гостей сбежались чуть ли не все киевляне. Они стояли вокруг, перешёптываясь и с восхищением, будто спустившегося небожителя оглядывали явившегося к ним воеводу.

Аскольд сделал шаг к князю, припал на одно колено и молча склонил голову:

– Здраве буде, Аскольдушка, – первым проронил приветствие князь, подошёл ближе и опустил ему на голову свою руку.

– Поднимайся, повинну голову меч не сечёть.

– Здраве будь, княже, – вставая, произнёс Аскольд. – Прими скромны дары.

Он оглянулся на Зорана и тот начал подавать ему подарки – плащ-корзно с точно такой же застёжкой, как у него самого, круглую шапку отделанную мехом и обсыпанную самоцветами, короткий меч с рукоятью, с инкрустированнным в неё большим рубином.

Дир принимал дары и передавал их Горазду – посадник в этот момент уже подскочил к нему. Меч князь передал не сразу и долго рассматривал искусно выполненную работу.

– Что жа, проходь, – приняв дары, сказал он с улыбкой.

Пройдя через ворота, они поднялись по ступенькам в княжеский терем и присели за стол в горнице. Принесли угощенье и Аскольд начал рассказывать о своих злоключениях, на всякий случай, утаив, что принял обряд крещения.

– О, так добре што Перун тябе вельми благоволил, – сделал вывод Дир.

– Божьей помощью я выжил, княже, и тябе явивси одарить, – уклончиво ответил Аскольд.

В честь прибытия воеводы решили устроить пышный пир. С ладей начали выгружать заморские подарки, яства и вина.

На следующий день столы накрыли прямо во дворе перед княжеским дворцом. Князь усадил Аскольда по правую руку.

– Адкуль жа у тябе, друже, якие дары заморски? – поинтересовался Дир, кивая на уставленный по большей части привезёнными яствами стол.

– С Божьей дапамогой княже, с Божьей дапамогой и спасси, и добром обзавёлси.

– Гэто с дапамогою якого жа Бога? – насторожился Дир.

– Вялика знамение открылося мяне, княже. Зрил я чудеса необыкновенны. Терема и палаты каменны и дуже узорчаты. Человеков, што в Бога иного верують. Што даёть им усе энти богатства.

– Не бреши, – грубо оборвал его Дир. Не стал ли ты ромейскому Богу поклонятьси?

Аскольд помолчал и ответил.

– Сумнения у мяне зъявилися княже, а не принять ли и нам веру сию.

– Ты воевода, от жали сваея разума лишилси. Я ромеями сюды прислан был и союз спачатку з ними як по ряду – договору держал. Токмо о выгоде сваей оне пекутьси. Думки эти сваи ты отбрось.

Он потянулся чаркой к Аскольду. Они чокнулись и осушили посуду.

– Дозволь с соратниками сваими беседовати, што со мной на Царьград хаживали.

– Ступай, – милостиво разрешил князь.

Аскольд подошёл к Стемиду. Тот сидел в самом конце стола – вернувшись из похода, он попал в большую немилость. Дир рассчитывал на богатую добычу, а вышло наоборот. После крепкого рукопожатия Аскольд и Стемид обнялись и присели рядом на скамью. Привезённого виноградного вина Стемид лишь пригубил и плеснул в чарки медовухи. Он поведал Аскольду, как собирал разбросанные по берегу остатки воинства, как починил многие ладьи, но от похода на Царьград отказался и вернулся в Киев. Варяги – Карл и Фрелав тоже выплыли живыми и невредимыми, но на пир их даже не позвали.

Появился Горазд со скоморохами. Заиграли свирели, дудки, гудки, застучали бубны, и началось всеобщее веселие. Пользуясь праздничной суматохой, Аскольд передал посаднику туго набитый мешочек с монетами. Тот расплылся в любезной улыбке.

Три дня Аскольд ходил по городу, раздаривая киевлянам деньги: кому монету, кому две, а тем, кто побогаче он дарил и полный мешочек с деньгами. Кому-то подавал бусинки, кому-то ожерелья из самоцветов, а кому дарил засопожник. Через Карла и Фрелава подарки получили все воины княжеской дружины.

Тем временем, приплывшие с Аскольдом священники Григорий и Иоаким отыскали в Киеве небольшую церквушку. Сложенная из подручных материалов – валунов и крупной речной гальки, обмазанная местами глиной, она совсем не произвела на них впечатления. Её крошечную главку венчал простой деревянный крест. Они нашли священника Илию, что достраивал и подновлял эту церковь собственными руками и служил в ней для небольшого количества киевских прихожан. Свой путь он начал от первых священников, а те от Андрея Первозванного. От роду ему было лет под тридцать, худой и высокий он вышел к ним в рубахе, подпоясанной бечёвкой и простых лаптях. Глаза лучистые и светлые, имея вид самый что ни на есть добродушный и приветливый.

– Здраве буде, – поприветствовал он появившихся у церкви незнакомцев.

Оба священника поздоровались с ним по-гречески. Он ответил гостям тем же, но уже на родном языке.

– Много ли окрестилось народу у тебя за твоё служение? – спросил Григорий.

– Не столь много, к чему моё стремление, но есть и такие, – уклончиво ответил Илия.

– Отчего так, что не много? – повторно обратился к нему с вопросом Григорий.

– Всё во власти Божьей. Без принуждений и понуканий призываю людей. Не многое мне по силам.

Иоаким без предисловий прямо выказал своё недовольство:

– Как же ты будешь прославлять всемогущество владыки небесного и пояснять божественное происхождение царской власти в такой убогости и с малым числом верующих соратников?

– Не нужен человеку храм рукотворный, чтобы говорить с Богом, ибо дом Всевышнего – и вся земля, и небо, и звёзды, и все человеки. Тем паче, што у росов княжеская власть доселе была и выбиралась народом на Вече. И лучше уж с малым числом истинно верующими, чем большим, но не ведающими подлинной веры.

– Богохульствуешь ты, Илия. Вся власть от Бога, – хмуро произнёс Григорий.

– Не Бога пытаюсь увидеть, но Божественность. Божественность во всём сущем, в коей он себя проявляет…

– Рабы под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение, – Григорий оборвал Илию.

– Не фальшивых сокровищ, не земных благ следует просить у Отца Небесного, как грешники просят, но одного: чтобы прямыми сделал стези, ведущие в Царствие Его. Тем паче не след ровнять Господа с властью земною, а любить следует всех ближних, – ответил Илия.

– Сомневаешься ты в императоре нашем, ставленнике Божьем?! – с гневным вопросом к Илии обратился Иоаким.

– Глупец тот, кто сомнений не имеет. Император Константин Великий и тот, первым положив начало в империи ромейской всеобщей веры в учение Иисуса Христа, до последних дней жизни поклонялся Богу Солнца. Не богобоязненным следует быть, но боголюбивым. Ибо Бог возлюбил прежде, чем люди возлюбили его. Нету в истинной любви страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх, потому в страхе есть мучение.

– Пагубную ересь ты толкуешь и не можешь больше оставаться в граде Киеве и веру нашу представлять. Отправишься в город новый, его как мы слышали, заложил князь росов, и там возведёшь новую церковь и будешь ждать решения участи своей, – подвёл итог беседе Иоаким.

Князя Дира через три дня после пира в честь приезда Аскольда нашли мёртвым в собственной постели. В народе поползли слухи, что князь обожрался заморскими кушаньями. Особенно усердно толковал об этом Горазд. После выполнения похоронного обряда и предания тела князя огню киевляне собрались на Вече. С подачи посадника без особых проблем новым киевским князем утвердили Аскольда.

Прошёл всего месяц и посадник начал вновь скликать народ на Вече. Сам он был невысокого роста с хитрецой и лукавинкой во взгляде, сильно походя своей внешностью и повадками на ладожского Дедилу. Не было у него лишь куцей бородёнки. Киевляне в силу более мягкого климата отличались от своих северных собратьев куда меньшей растительностью на лице и голове. В моде у большинства были длинные усы, сильно опущенные к низу.

Ярилко, Горемысл и Драган, уже прочно обосновавшиеся в Киеве, стояли в сторонке. Колот и Стоян ушли в поход вместе с Аскольдом, в расчёте на то, что им представится удобный случай отомстить, но известий от них не было до сей поры, и слабая надежда ладожан на их возвращение с каждым днём всё более уменьшалась, несколько укрепившейся после того как по Киеву прошёл слух, что Зоран смог вернуться через двадцать лет. Жаль, встречать его было некому – мать с отцом умерли, печенеги угнали младшего брата в полон. Сестра вышла замуж и уехала с древлянским купцом в Коростень.

В Киеве новгородцы жили обособленно, общались в своём узком кругу. На первом Вече, посвящённом выборам нового князя, они даже не присутствовали. Сам Ярилко о Вече узнал от Огневода – киевского волхва, тот пришёл к нему накануне вместе со священником Илией.

Ранним утром к Ярилко заглянул Златовлас, он помогал Огневоду поддерживать огонь на святилище и умел искусно вырубать статуи Богов. Златовлас громко постучал и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь. Он прошел в избу, громко поздоровавшись.

– Здраве будь! Праходь, – с опозданием проговорил в ответ Ярилко. Он откинул в сторону медвежью шкуру и, кряхтя, стал подниматься с лавки.

Тот присел с ним рядом.

– Ты многа на сваём веку побачил, Ярило. Кажи мяне, вскорости Вече сбирают. Хочут веру нову принимать. Як следует нам поступати? И куды мы волхвы посля денемси? Будь ласка, вразуми. Обещають, коли терпение проявим, сладку жисть в жисти иной, што посля смерти наступаит.

– Сколь звёзд на небе, або песчинок в речном песке? Або може в одну и ту жо реку дважды войтить? Гэто усё то жа у мяне ты выспрашиваешь. Як счесть? Токо посчитал, а глядь, ужо одна зажглась, а две погасли, патома три зажглись, одна погасла. Загадя, здаетси, многае пазначено в судьбине человека и отчества рекою событий и ходом округ усей жисти, што перед гэтим и вкруг текла, и текеть. Зрить уперёд може, поменять што будеть не завсегда удасться.

– Мудрёно глаголишь, Ярило.

– Сам може ты гэто развязати советамши со сваими мужами. Не забывать токо, што нету вины скота в утом, што в загоне находитси, ибо загон хозяин для няго возвёл. Человек сам сябе часами тюрьму воздвигаить и сябе в её помещаить. Дити яго нараждаются в гэтой тюрьме. Подрастая, не ведають друга жисти, кромя жития отца, и посля углядеть не може, ибо слепы стали от мрака, што в тюрьме царить. Коли очи никада ни зрили света, то не проведать, што то мрак. Спробуют человеки украсить тюрьму паволоками, да аксамитами, блудом да похотью. Токо покуль из тюрьмы не вырвацца, будить усё одно душа томиться.

– Што жа, на ново князя нам повелеваешь итить?

– Не советник я тябе, Златовласушка. В кажном серце дорога по пути светлому проложена. Разглядеть её треба.

– И на том благодарствую тябе, Ярилко, – Златовлас поднялся и поклонился тому в пояс.

– Ступай сябе с Богами, – склонил в ответ седую голову старик.

После Златовласа на пороге появился Огневод с Илией.

– Што-то нонче от гостей нету спокою. Была бы Милорада-жёнушка жива – не народовалась. Чай любила она гостей потчевать.

– Дык па вяликай справе мы до тябе, Ярилко. Здраве будь, – сказал Огневод.

– Здраве будь, Огневод. Здравь будь и ты добры чаловек, – произнёс хозяин в сторону Илии. Тот хотя и поздоровался первым, но так тихо, что старик не расслышал и он повторил приветствие ещё раз громче. – Здраве буде!

– Праходьте, сидайте. Аб чым глаголить хочаце? – проговорил Ярилко.

– На Вече тябе кликать пришёл. Беда пришла к нама, веру меняти збираются, – ответил Огневод.

Старик посмотрел в сторону Илии:

– Гэтот-то зачем пожаловал? Вроде як яго вера зараз в силу войдёть, – старик кивнул на священника.

– То не зовсем так, Ярило. Заутра яго в Ладогу правят. Неугоден он нонешним правителям стал. Коли што тябе надобно, може с ним передати.

Ярилко с потеплевшим взглядом проговорил:

– Ведаю яго, добры он чаловек, ладно о нём народ отзываетси. Блюдёт правило, то – што муж правый не тот, хто совершает омовения и хотяши быть правым, а тот, у каго словеса и деяния совпадают. Нас волхвов почитае. Слыхал аднойчи, яко он глаголил, што волхвы углядели первыми в небе звезду, распознав знамение о рождении новаго наставника, принясли дары яму: золото – як царю, ладан – як Богу, смирну – в дары таму, хто смерть приметь. Када-та князь наш Бус Белояр с праотцами привечал Христа, и я отвергнуть не смею. Не приемлю токо святарей, што о злате да благе сваём пекуться, – продолжал старый волхв. – Хачу ось што перад дарогою глаголить. Слыхал я перебралися князья и людишки многия в Новы град. Рюрик срубил яго у былога Словенска. Туды пущай путь держить. У рани коли доживу, передам послание к Златогору. Он тама волхв зараз. Подрос поди, – на лице у старика появилось подобие улыбки. – Коли може, пущай справить. А нет, дык на усё воля Божья. Яму не за што на мяне гневатьси – мы не обижали никада последышей яго.

– Сходи на Вече, Ярилко, може што подскажешь нам тама. Люди тябе проведают, – снова попросил ладожского волхва Огневод.

– Не след переживати, што люди тябе не ведають, след переживати, што ты людей не ведати, – пожалуй, впервые за весь вечер по-настоящему улыбнулся Ярило. – Пошто ты уходишь от единоверцев сваих? – обратился он к Илии.

Илия грустно ответил.

– Склоняють к прославлению влады. Ни в силах сего приняти.

– Слыхал я, хто супротив идёть, таго лишають живота и именья свайга? – спросил Ярилко.

– То так бываить, – вздохнул Илия, – Токо ни по ихнему закладу я веру нёс и нясу, а по клику серца свайго.

– В том мы с табою сходимси. Наша вера суть образы, и Бог един для усех. Просьба у мяне. – Найдёшь Златогора и передашь яму письмена мои. Пущай распорядитися по сваму усмотрению. С табою понадеже буде.

– Усе перадам, – храни тябе Боже, – перекрестил его Илия.

– Гэто ужо ни потребно, – хмуро проронил Ярилко, – я сваей дарогой иду, што в серце маём расписана, – он помолчал. – На Вече приду, послухаю. Хоть ведомо ужо, што дале буде. Вам я не советник давно. Стар стал, – он горько вздохнул, – некому зараз новаму князю за гибель воев наших и сродников боле мстити.

– Кажны за сваю не правду рано или поздно ответить, – сказал Илия.

– Поможе Белобог, – проронил Ярилко.

 

27

Вече продолжало шуметь и обсуждать решение князя и лучших людей города.

Аскольд поднялся на степень в благородном облаченье. Ярилко, поглядывая на его жёлтые сафьяновые сапоги, заправленные в них синие бархатные порты, синий плащ и шапочку, отделанную мехом, похоже ту самую, что он сам когда-то и подарил Диру, пробормотал:

– Ишь ты вырядился, як жар-птица. Рюрик и то поскоромнее был.

Аскольд вещал в толпу со степени.

– И зрил я братия чудеса необыкновенны. Святы писания, што в огне не гарять. Дворцы под небеса вознесённые. Царя ихнего птицей парящего. Богатства, якими император осыпаить подданых сваих и кроху, што вам я прывёз.

– Слыхали таки речи ужо. Як греки нам спивали. Зараз кроху поднялиси, знова они тута. Посля подмянуть знова под сябе, – небогатый огнищанин Слободан проговорил свои слова, но так тихо, что никто толком их и не расслышал. Он стоял в стороне от основной массы собравшихся людей. Но с высоты своего роста мог легко наблюдать за событиями, происходившими на собрании.

– Я вам ответствую перед людями и законом, што буду свято блюсти по вере честь нашу! – продолжал трубить со степени Аскольд.

– Ты то може и буде, а коли заутра другай придёть заместо тябе?! – громко, так что его могли слышать многие, спросил со своего места Деян – здоровый крепкий мужик. Несмотря на небольшой достаток он никогда не просил в долг и потому чувствовал себя независимым.

– Рассудите, братия, яки блага нас ожидають на гэтом свете, а ужо на том и не в сказке проведати, ни писалом по древу растечьси! – в противовес словам Деяна воскликнул Горазд.

– Мы туды не спешащи! – ответил ему уже громче Слободан. – Коли тама таки салодко, пошто оне в хоромах да палатах камены здеся проживають и туда несбираютси?!

– Тябе, голодранец, не уразуметь сего! – выкрикнул богатый купец Горан. Ему Аскольд обещал беспошлинную торговлю, и он уже подговорил всех своих должников принимать новую веру.

– Хто веру брать не будеть, таго княжескою рукою карати буду! – поняв, что на Вече есть и противники его начинания, громко от уговоров и увещеваний перешёл к угрозам Аскольд. – Разумейте, штобы через срок, яко било зазвучит, шобы усе шли к Днепру крещение прымать, а хто не придёть, таго дружина покараить, – он оглянулся в сторону ряда варягов, что стояли по краю площади в полном вооружении.

– На сём и порешило Вече киевское! – радостно объявил окончание собрания Горазд.

Киевляне, более зависимые от воли богатых сограждан, чем новгородцы, молчаливо расходились по домам. Горемысл и Драган, наблюдая за порядками, царившими на киевском Совете, помалкивали. Народ здесь был более закрытый и менее доброжелательный. Разница между богатыми и бедными велика и большинство киевлян не смело рот открыть. Тут ещё мор перед воцарением Дира прошёл. От него до сей поры, оправиться не могли. В общем, всё сложилось одно к одному, и готовы были киевляне хоть грекам покориться, хоть кому, лишь бы кусок хлеба перепал.

Ярилко в одиночестве добрался до своей избы. На небе висел жёлтый большой серп. То ли он окашивал звёзды, то ли сами яркие огни золотыми струйками проносились к земле, но звездопад шёл почти до утра. До первых розовевших полосок, окрашенных по краям желтою новью лучей, позолотивших запад.

Согнувшись над столом пока в светильнике было масло, при тусклом свете фитиля в полутьме остро заточенным писалом Ярилко выводил на хорошо оструганной гладкой дощечке букву за буквой. Вот он заполнил одну дощечку и взялся писать на следующей. После того, как масло выгорело, он запалил лучину и принялся опять старательно выводить слово за словом.

В избе становилось всё светлее. Ярилко приподнялся и затушил лучину. В подслеповатое оконце полились первые солнечные лучи, они разбудили в саду птиц и наполнили теплом ветер. Он подошёл к окошку и отодвинул волок дальше в сторону, чтобы дать вольному потоку воздуха проникнуть в дом.

Вернулся за стол: «…Наши праотцы идут по высохшей земле и так мы не имеем края того и земли нашей и крещена Русь сегодня». Ярилко отложил в сторону писало и начал поспешно собираться. Сложил в небольшой обитый железными пластинами короб исписанные дощечки, сполоснул лицо из деревянной бадьи, что стояла на скамье при входе в избу, и поспешил вниз к Днепру.

Возле причала он увидел Илию и Огневода. Они поприветствовали Ярилко, он ответил им тем же и вручил короб Илие. Тот с поклоном его принял.

– Усё передам, отче. Коли што, заховаю сам.

– Кланяйся тама родной сторонушке, – поклонился в пояс Ярилко ладье, что стояла у причала. Огневод подошёл и обнял старика.

– Не круничься, старче. Негоже сие.

– И то право, негоже, – согласился старик.

Он повернулся и заспешил к дому. Неожиданно он становился, заслышав высоко в небе над собою птичью песню.

– То жаворонок? – удивлённо проговорил Ярило, – не иначе меня в Ирий призывает. – Он вошёл в избу, притворил за собою дверь, лёг на лавку ближе к печи и тихо ушёл из жизни.

Краду волхву сложили возле Плакуна, где отправлялись обряды по упокоению киевлян. Горемысл и Драган набросали поленницу из хороших берёзовых сухих дров. Нос ладьи смотрел на закат солнца, и Ярилко во всём белом готов был отплыть в последний путь.

Тризна была короткой – на этот раз без плясок и воинских потех. Народу на похоронах было мало – жены новгородцев Любава и Доброва сыграли песню, Огневод и Златовлас пропели отходную и воздали, как водиться славу Богам. После того, как пламя унесло ввысь душу волхва, все пригубили медовухи и вспомнили его добрым словом.

 

28

Ладьи пристали к берегу неподалёку от озера Ильмень. Погода была сумрачная, но тёплая. Прохладный ветерок, перебираемый золотистыми сонными лучами, веял девственной чистотой. Труднопроходимый и дикий край расстилался на ещё не промеренные расстояния. Вода в ручьях и реках была чиста и вкусна. Рыбы было столько, что можно было собирать руками. Громадные сосны возносились ввысь на десятки метров. Под корнями наваленных деревьев зияли норы лисиц и барсуков, а то и берлоги хозяев здешних мест сладкоежек медведей. Разнотравьем и обилием цветов отличались солнечные зелёные полянки. Лес подслушивал хлопанье крыльев тетерев и глухарей, бесшумный полёт сов, ощущаемый по колебанию воздуха. Труженики бобры нарушали тишину валкой осин, пряча под воду вход в хатку.

Прибыв на новое место, Рюрик указал дружинникам место под новую крепость. Перед началом работ все пошли к святилищу Перынь, рассуждая кому бросить жребий, чтобы принести жертву Богам. Святилище представляло собой правильной формы круг, окружённый рвом в форме восьми лепесткового цветка. На каждом лепестке – яма для костра. В одной обращённой к Волхову огонь горел день и ночь. Точно посередине стояла деревянная статуя Перуна – перед нею жертвенник круглой формы из камней. Олег поразмышлял и, зная настроение местных жителей к человеческим жертвам, ограничился тем, что приказал варягам забить кабана, что водились в окрестностях в большом изобилии. Теперь можно было смело начинать возведение нового града.

По обеим сторонам Волхова уже существовало несколько деревушек. Определить в каком месте Словен когда-то основал город, спустя сотни лет было не только не просто, но и невозможно. Река, что вытекала из озера, носила в далёком прошлом название Мутная, и Словен ещё в те давние времена с одобрения соплеменников переименовал её по имени своего старшего сына Волхова. От дружелюбного течения водной артерии зависело многое для новых переселенцев.

Народ в этих краях был мужественный и свободолюбивый, жили словене с давних времён по законам прямого народовластия. Власть княжескую обузой не считали, но принимали её всего лишь необходимым инструментом для защиты от внешней угрозы, да иногда выступавшую в роли судьи между боярами, гриднями, огнищанами и купцами. Природное изобилие здешних мест, при всей суровости климата, позволяло большинству вести безбедное существование. Отсутствие набегов кочевников не вселяло ежедневного страха в души. А общность по совместному обустройству глухого и дикого края делала людей близкими друг другу.

Мечты некоторых князей быть властителями или полными хозяевами натыкались на характеры жителей и таяли, будто льдинки весной под солнечными лучами. Почитать, а тем паче поклоняться любому властителю, кроме как хозяину реки, бури, грозы или леса, то есть являвшихся Божьими образами не то, что заставить – попросить было нельзя, не вызвав полное не понимание или даже неприятие и отторжение.

И лишь собственным примером беззаветного мужества, трудолюбия, самопожертвования ради общего дела можно было заслужить уважение людей. Так повелось со времён первых русских князей, обосновавшихся в этих местах. Любого возвысившегося человека здесь быстро ставили на место.

В первые дни после прибытия несколько варягов повели себя недружелюбно по отношению к местному населению и через некоторое время двое самых рьяных бесследно исчезли. Потом тело одного из них обнаружили у временного лагеря дружины Рюрика. Варяги шумели, возмущались, хватались за мечи да и присмирели.

Всю энергию пришлось направить не на собственные амбиции, а на созидание и обустройство нового города. После совета решили, что так или иначе, а без помощи местных жителей не обойтись и ссориться с ними выйдет себе дороже. Многие из них имели корни от воинов князя Словена, а то и дальше от Буса, или от самого отца Ария. Перебравшись в последний раз от тёплых морей, они сумели приспособиться и окрепнуть, да ещё и набраться силы.

Местные уже были знакомы с некоторыми ладожанами, что пришли следом за Рюриком и Олегом в новые места. Они не раз навещали город ниже по течению, чтобы продать свой товар: пушнину, мёд, воск, рыбу и много чего ещё. Так что были они в курсе многих событий, происходивших в Ладоге.

Вече прошло без лишнего шума. Рюрик на нём не присутствовал – не любил он всеобщее толкование и больше к личной власти над людьми стремился. Олег поначалу попытался выдвинуть своего человека на место посадника, на худой конец – в тысяцкие. Но выбрали, а точнее оставили на своём посту старого посадника Тихомира – всегда рассудительного и готового, не смотря на зажиточность, прийти на помощь ближнему, но только если тот действительно в ней нуждался. Тысяцким остался Святогор, хорошо знавший убитого ладожского воеводу Воислава.

Велезвёзд, что с малых лет обживал эти места, был необыкновенной силы человечище – мог без особого труда согнуть большой кованый гвоздь, а то и завязать его в узел. Он рассудительно проговорил Олегу:

– Ты вящий ведай сваю справу, а ужо каго нам над собой имети мы и без тябе обрешим. Князя мы тваего прымаем. Тябе по справе воинской и государевым слухать будем, а полны влады у тябе не будить. Ряд обговорим и не боле таго. Ну, а ты с князем и дружиною свае место имае. Коли сие не по нраву – скатертью дарожка – он показал рукой в сторону Волхова, откуда приплыли из Ладоги новые жители.

– Мудро рассудил, – послушалось со всех сторон. – Верно глаголить! Кажному сверчку свой шесток!

Пришедшие на собрание несколько варягов с возмущением переглянулись между собой, но промолчали.

В общем и целом желание Рюрика срубить Новый город и перенести в него княжескую резиденцию, следовательно, и столицу местные жители встретили с одобрением. Это сулило им расширение возможностей по торговле и соответственно производству новых товаров, а в конечном итоге обещало сытую безбедную жизнь.

И вот началось бурное строительство. Варяги и нанятые ими люди принялись исполнять княжескую волю по возведению крепости в двух верстах от предполагаемого основного поселения, где должны стоять торговые ряды. С выбранного места хорошо просматривался вход в Ильмень-озеро и сам Волхов.

Княжеский терем срубили быстро. Первый этаж заглубили в землю, сделали множество кладовых. С просторного крыльца можно было пройти в сени, и дальше в горницу, спальни второго этажа. Оконца выпилили круглые и застеклили. Фасад терема отделали красивым узорочьем так, что любо дорого посмотреть.

Срубили жильё и для особо приближённых князю старших дружинников, остальные поставили избы уже в самом городе. Всем миром и там насыпали вал, поставили частокол из заострённых брёвнышек, ворота, башенки и выкопали ров.

Впереди предстояло много работы по укреплению крепости – замене частокола на крепостные стены из мощных брёвен, углубления рва, заполнение его водой, а также устройство настоящих башен, приспособленных для обстрела наступающих и много ещё всяких инженерных хитростей. Но начало новому граду было положено.

Торговые ряды тоже возводили новгородцы. Они же расширили причал и возвелили просторные одноэтажные строения, где могли останавливаться приехавшие купцы.

Во время разгара строительства разродилась Ефанда, и белый свет увидел мальчик. Пир по появлению на свет наследника был недолгим – рожала жена Рюрика тяжело и через несколько дней умерла. Ни повитухи, ни знахари ничем помочь несчастной не смогли. Рюрик дни и ночи напролёт сидел возле постели тяжело умиравшей жены, проронив не одну скупую мужскую слезу. После её смерти он осунулся и внешне сильно изменился, будто разом постарел лет на тридцать.

Обязанности по организации строительства и обустройству города полностью взял на себя Олег. Однажды зайдя в княжеский терем, он случайно увидел сестру Веремида. Девушка приехала в Новгород совсем недавно, и в тот день весело хохоча, с другими женщинами и девушками она приводила в порядок княжескую горницу.

На ней была простая длинная рубаха с широкими рукавами, расписанная понизу оберегами. Шею украшало ожерелье из крупных красных бус, а волосы подбирало отделанное серебром очелье.

Олег встретился с ней взглядом, и искра, невидимая другими, пролетела между ними. Как-то под вечер он подкараулил её на пути в терем и заступил дорогу, прижал к перилам крыльца и крепко поцеловал в губы. А с наступлением темноты она ждала его на том же месте.

– Натешишься, поди, и бросишь, – проронила Адвинда, – подставляя под новые поцелуи яркие сочные губы.

– Не для таких утех народился, – ответил Олег. – Не кады сябе дарма растрачивать.

Скоро дружине пришлось возводить новый терем для Олега. Свадьбу пока отложили из-за печали молодого князя по Ефанде – тот не мог позволить общего веселья. Через девять месяцев отметили и рождение сына, а заодно и свадьбу сыграли. Так на новом месте начали вместе расти Одд – сын Олега и Игорь – сын Рюрика, а матерью обоим стала Адвинда. Старая Ждана сильно сдала, но пережила и свою дочь Умилу. Тоскливым пустым взглядом смотрела она на Волхов, текущий из озера и уже почти не говорила, но люльку правнука, заходя к Адвинде покачивала.

Ладожане, приехавшие с Рюриком взялись следом за ним рубить себе избы. Местные в помощи не отказали, отложив постройку собственных домов, так что рубили, как было принято издавна всем миром. В ход пошли заготовленные с зимы брёвна. Рубили в чашу, чтоб концы брёвен выходили наружу, и изба меньше промерзала в сильные морозы. Складывали печи. Вход оборудовали с восточной или южной стороны. Окна закрывали доской, волочившейся по пазам, а во время холодов в оконный проём вставляли деревянную раму с бычьим пузырём, а кто побогаче – то стекольницу. Дверной приём в избах делался ниже человеческого роста с высоким порогом, дабы сохранить тепло, да и проявить уважение и поклониться при входе хозяевам. Избу наряжали лавками, полатями, полками, а лицевую часть украшали деревянным узорочьем.

Время торопило варягов и новых поселенцев строиться быстрее, кроме всего надо было запасаться дровами и съестными припасами на зиму. Поэтому работали и день, и ночь и порою было не разобрать, где князь, а где и простой холоп, что пошёл за долги или в поисках лучшей доли в услужение.

В этих суровых краях возделывание земли было нелёгким делом. Выбрав ровное место, летом валили лес, и только на следующий год его сжигали вместе с пнями. Потом нужно было мотыгами взрыхлять землю, выравнить её граблями и уже сеять зерно, проходя по полю бороной – суковаткой. Для такой бороны срубали ель, убирали часть веток и проходили по взрыхлённому полю, а богатые пользовались коваными боронами. Земля давала урожай года четыре, а то и меньше, и потом всё повторялось снова. Полевые работы у славян были строго поделены – так как мужчина по природе своей даёт начало роду – зарождению жизни, потому основной мужской работой было засеять поле. Женщина сохраняет жизнь и выпускает её на свет, потому женской долей было убрать урожай. Семена проса и ржи принимала в себя земля. Труд на земле тяжёлый и бесконечный как постоянная смена времён года. Урожай всё одно вызревал небогатый, и приходилось в трудные годы подмешивать в муку рыбу, мох, клевер, а то и солому.

Зиму новгородцы пережили спокойно и даже сытно. Ходили за данью в отдалённые глухие места – везли оттуда скору: соболя, куницу, белку, бобра.

И уже весной потянулись к Новгороду купеческие ладьи. Когда-то покинутое многими славянами место оживало. Заскрипели уключины, захлопали паруса небольших и крупных судов. Часть мыта по ряду отходила Рюрику. Варяги с важным видом ходили по торговым местам, соблюдая установленный на Вече порядок. И пошли в Новгород мех и рыбий зуб, железо, ловчие сокола, рыба, воск, мёд, сыр, пиво, масло, лён, шерсть… Из Южной Руси приплывали ладьи с хлебом, так что на столах у жителей Новагорода появились пышные свежеиспечённые караваи.

Из далёких краёв пожаловали булгары и хазары, арабы и норманны, и зазвенело серебро и злато в княжеских сундуках.

Новый город стал развиваться и преображаться – мостились улицы с желобами для стоков, потянули к домам от источников чистую воду – сначала к хоромам Рюрика и Олега, а там и к богатым купцам, а потом и среднего достатка житьим людям и даже к чёрным людишкам.

Дружина князя обзаводилась новым вооружением. Приоделись в дорогие ткани женщины гридней, но и жёны простых новгородцев не отставали, компенсируя недостаток средств умелым вышиванием и вкусом.

Смерть жены подкосила Рюрика – он осунулся, постарел и стал подобен хмурому кречету. А Олег – его ближайший помощник и верный соратник, жалея ушедшую сестру, загрустил больше по другому поводу. В спокойном и размеренном ритме города, отлаженном всеобщими усилиями Олег заскучал, да и дружина без настоящего воинского ремесла теряла сноровку и выучку. Работой надсмотрщиков и занятием поборами компенсировать боевой дух не было никакой возможности. Это всё равно, что орла кормить падалью – вони много, а кровь не чиста. Конечно, для существования обширного хозяйства сбор налогов – дело нужное, но характер и душевные качества, а соответственно и люди для этого подбираются совершенно иного склада, чем те, что кладут головы на поле брани.

Раз в неделю Олегу с посадником приходилось разбирать житейские тяжбы новгородцев в специально построенной для этого избе. Рюрик от участия в таких делах отказался и вообще всё больше устранялся от княжеских обязанностей, передоверяя их Олегу. Время он проводил в тоске по Ефанде и за чаркой медовухи, хотя многие девушки были не прочь завладеть его сердцем, но оно пока оставалось занятым.

В первый раз после новых выборов на суд лучших людей пришла молодая женщина Гостята вся в слезах и пожаловалась на своего мужа Звана – тот нашёл новую зазнобу, а её выгнал из дому без средств. А за ней родители давали большое приданое – одежду и много посуды. Вызвали бывшего мужа. Пришёл чернявый мужичок с ноготок, а гонору больше, чем у любого здоровяка и уверенный в своей правоте он проговорил;

– Кады ухожу рыбарить, жонка слово молвить с чуждыми людями. Пити и ясти с ними.

– Енто кады тако было. Брехун, – не полезла за словом в карман Гостята. – Роста она была выше своего мужа, широкая и крепкая в кости. Бела лицом.

– Када, я на той неделе пришёл, а у тя стол накрыт и людей полна изба, – продолжал обвинять Зван.

– Гэто сестрица с мужем зашли.

– Откуль я ведаю, сродники оне тябе або нет. Давай мне роспут Тихомир. – обратился Зван к посаднику. – С други дивчиной жисть у мяне. Усё одно с гэтой жисти нету.

Тихомир проронил;

– Што за друга девица?

– Найдёной кликать. Дщерь Симака, – отвечал ему Зван.

– Гэто у той, што муж тры года як сгинул? А коли возвернётси?

– Може не возвернётси, – с надеждой в голосе ответил Зван.

Тихомир долго размышлял, покачивая густой бородой с пробивавшимися седыми волосками. Глянул на сидевшего рядом с ним Олега, тот повёл широкими плечами, давая понять, что в таких вопросах он не советчик.

– Роспут тябе дамо. Токо придано жонке верни. Коли не вернёшь, пени заплатишь – десять гривен князю, – Тихомир посмотрел на Олега, – пять гривен граду на устроение. А горшки и одёжу усё адно возвернёшь. Уразумел?

– Уразумел, – ответил Зван.

В следующий раз разобрали они ещё пару ссор жён со своим мужьями. Влезли в соседские дрязги между богатым боярином и купцом. Один другому загородил вид на реку, построив высокий забор. Кое-как смогли их помирить, а заодно установили для всех горожан высоту оград и заборов вокруг изб и в особенности теремов.

Пришел Белаш с жалобой на соседа Волчка, что тот якобы украл у него копну сена. Волчок всё категорически отрицал, и им назначили испытание – жгли обоим раскалённым докрасна железом руки выше локтя. Белаш был крепким мужиком и, стиснув зубы, молчал, а Волчок вскрикнул от боли. Присудили ему вернуть сено, но он продолжал стоять на своём и клялся, что не брал. Тихомир и Олег посовещались и назначили поединок на мечах. Волчок мечом владел плохо и от поединка отказался, так что сено ему пришлось волей неволей отдавать.

После этого случая разрешение соседских споров и прочих бытовых конфликтов Олег возложил на посадника. Наиболее трудные тяжбы всё одно разбирало Вече, а ему же воину лезть в мелкие склоки было совсем не по нраву. Напоследок он посоветовал Тихомиру не искать виноватого путём испытания через огонь или воду. Вряд ли под воздействием раскалённого железа можно выяснить истину. Хотя с раннего детства в мальчиках и воспитывали характер воина, в преступлении мог признаться любой не достаточно сильный человек. И даже если один на суде смог всё стерпеть, что говорило по закону испытанием о его невиновности, это не всегда могло быть правдой. В случае с кражей сена Олегу показалось, что Волчок не солгал, просто он был слабее Белаша и поэтому проиграл. Смысл в таких испытаниях, конечно, был. Правый, как считали люди, должен всегда иметь больше духовных сил, чтобы терпеть боль и выдержать крещение огнём или просидеть под водой с камнем на шее дольше соперника – другими словами пройти «сквозь огонь, воду и медные трубы». Только не всегда это могло говорить о его невиновности.

Тихомир обещал Олегу в дальнейшем требовать присутствия видаков и послухов.

 

29

Приезжавшие в строившийся город купцы рассказывали о жизни в других землях и странах, о сказочных богатствах и чудесах. Олег задумался о расширении владений новгородской земли и начал подготовку к дальним военным походам. В первую очередь для этого требовались лёгкие, удобные и надёжные суда, чтобы могли плыть против течения, проскочить, если потребуется пороги, обойти заборы – торчавшие из воды камни. Чтобы при случае можно легко взвалить ладьи на плечи воинов, да и перетащить на себе.

Зимой рубили большие деревья – осину, дуб, липу – выжигали и выдалбливали середину, придавая ладьеобразный вид. Колоду распаривали и расширяли. Иногда вначале делали в стволе трещину на всю длину, затем вбивали распорки, придавая стволу форму будущей ладьи и только потом дерево срубали. Лишняя древесина также выжигалась или выдалбливалась. Колоду заливали водой и держали, пока материал для ладьи не становился гибче, потом грели огнём и вставляли внутрь опруги. К долблёному челну по бокам наращивали борта с расчётом человек на сорок под парусом.

Олег начал пополнять дружину людьми – вновь прибывающими варягами и из местных словен, и из коренных жителей чуди, мери, веси выбирая наиболее способных для военного дела. Обучение пошло полным ходом. Оружие изготовлялось и закупалось – наручники, мечи, копья, луки, копья, стрелы, кистени, булавы, топоры, шлемы. Щиты делали как водится червлёного цвета с металлической бляхой посередине – круглой заострённой в центре, чтобы и щитом можно поразить ворога. Кузнецы или их помощники почти без продыха раздували меха в кузнях. Металлический перезвон стоял над Новгородом – ковали кольчуги и длинные рубахи с металлическими пластинами с рукавами или безрукавные. Особенно тяжела и трудоёмка была эта работа – искусства требовала немалого, но работа шла споро.

Учил Олег воинов воевать под стягами. К верхнему концу длинного копья крепили клин яркой чёрно-жёлтой, белой или красной ткани, обшитой бахромой или конский хвост-бунчук. В стяговики отбирали самых крепких и опытных воинов. Дружинники ходили по заброшенному пахотному полю строем шеренг по двенадцать, сходились в рукопашную не до убийства, конечно, но к знамени пробивались не жалея сил. Защитники стяга отвечали тем же. Отрабатывали атаку клином, чело в центе, конница шла по бокам – крыльями для того чтобы охватить вражеское войско с двух сторон и зайти в тыл, что часто и решало исход боя. Трубы и бубны служили для подачи сигналов. Готовили лестницы и тараны, стрелы способные поджечь кровлю крепостей. Да и по мишеням выпускали стрел немереное количество.

Обучаться начинали с раннего утра, пока солнце не вошло в зенит, чтоб уже под палящими лучами воины действовали даже не осознанно.

После суда Зван слово держал – все горшки, блюда и рубахи бывшей жене вернул. Сошёлся он с Гостятой несколько лет назад на Купалу – вместе прыгали через костёр и слюбились вроде, и Лада промеж них засветилась. Прожили год, а детишек не было, даже думали приемыша какого выпестовать. Тут словно сглазил кто – ругаться начали. Может характерами не сошлись, а может просто из-за бедности. Зван был рыбарём, а уловы долгое время оставались небогатыми. И вот возвращался он однажды с Волхова да и перемолвился словом с Найдёной одинокой молодой женщиной охочей до любви, что жила поблизости у реки. Раз перемолвился, два, да и зашёл к ней в избу и остался. Ей и такой сгодился, а с Гостятой получил распут. Тут и уловы у Звана пошли, и решили они свадьбу сыграть. Позвали сродников и соседей, а когда сидели за столом, поднесла Найдёна чарку с мёдом ко рту, чтобы губы смочить, а на дне перстенёк, что ей подарил первый избранник. Взглянула тут она на гостей, а в конце стола в уголку её Дрёма на лавке сидит – всё такой же высокий и ладный, как и раньше, когда с купцами в Царьград уходил. Не помня себя, бросилась она к нему на шею. Так и свадьба расстроилась, и Зван остался не удел. Хотел он было вернуться к Гостяте и повиниться, а там, Любим – другой муж уже обосновался.

Пошёл тогда Зван на торжище, купил себе кольчугу, меч и явился к княжескому терему. Стражники у ворот посмеялись над его ростом, но Олегу сообщили. Тот сразу вспомнил невысокого крепенького мужичка, чью семейную жизнь он рассудил когда-то и, несмотря на его внешнюю невзрачность, по старой памяти принял в дружину.

Зван, оказался к воинской науке способным. Одним из первых прорывался к стягу, через Волхов в кольчуге плыл как будто налегке. Однажды спас Мордана. Все переплывали реку в полном вооружении, и самый здоровый дружинник вдруг пошёл ко дну. Подхватив под мышки, Зван еле дотянул его до берега. Мордан после этого случая стал редко одевать кольчугу. Вместе они освоили русский боевой пляс, незаменимый в рукопашной схватке. Были не из последних бойцов, когда на кулаках сходились и шли стенка на стенку. Звана порой из-за роста и не разглядишь, как следует, а он, будто страха не ведая, шёл на самого сильного. Первое время доставалось ему крепко. С тем же Морданом они подружились после того случая с переправой, но в кулачном бою не жалели друг друга. Всё для науки воинской. Мордан шел, молотя кулаками почём зря, а Зван терпел, изворачивался, получал не раз и, выбрав момент, прикладывался с лёту под бороду противника. Мутнели глаза у того и валился снопом на землю.

Приходили к Олегу проситься в дружину и девицы. Определял он их чаще кашеварить, да лекарям помогать. А вот Злату – высокую и статную девушку – обещал с собой в поход взять, когда придёт время, как только увидел, что она из лука стрелу в стрелу бьет.

Примерно за год воинство было по-настоящему слажено и вышколено.

Каждый день Олег спешил с первыми ещё не греющими лучами солнца к княжескому терему. Рюрик обычно поджидал его на крыльце, и они вместе направлялись к дружине. В этот раз как обычно он шёл к терему и ещё издали заметил, что на крыльце никого нет.

Скорым шагом подошёл он к ступеням и замер на месте. Возле двери навзничь лежал Рюрик, а из его груди торчала стрела. Олег согнулся и потрогал лоб князя, приоткрыл веко. Глаза у князя были пустыми и не видящими. Грудь не вздымалась. Он увидел на стреле необычное оперенье – в конце после светлого соколиного перышка торчали черные вороньи. Ушко стрелы было изготовлено из самоцветов. Олег быстро отломил оперенье и сунул себе за пазуху.

На тризне долго рядили, гадали дружинники и жители Новгорода, знавшие Рюрика лишь с хорошей стороны: кто же поднял руку на князя, всецело отдававшего жизнь служению? Да так и не разгадали. Олег от дотошных поисков виноватого отказался и чаще всего избегал вопросов на эту тему, готовясь с Пострига заниматься воспитанием Игоря – наследником княжеского престола.

В выборах князя необходимости не было. После совета лучших людей города поручили Олегу опекать мальчика и управлять делами княжеской дружины, ведать сбором налогов от его имени. Собравшееся Вече лишь единогласно подтвердило своё согласие.

Более в Новгороде Олега удержать было нечем и весной следующего года, всё более томясь от вынужденного бездействия после переговоров с авторитетными дружинниками, он принял решение вести дружину к Гнездову в земли кривичей. Там находился ключ от водных дорог всей Руси. Знающие люди огласили основные волоки: « с Волги через Вазузу в Днепр; с Днепра на Угру либо с Угры в Днепр у Дорогобужа; с Угры в Десну либо с Десны в Угру у Ельни; с Днепра через Касплю в Ловать у Усвята; из Двины Западной через Торопу, у Торопца в Ловать же; в ту же Двину через Касплю».

Через волоки можно проплыть во все русские земли и во все заморские владения от греков и норманн до булгар и арабов.

Но главным для него оставался волок от реки Каспли в Днепр, где открывалась прямая дорога к Киеву.

Перед походом совершили Постриг Игоря. На этот большой праздник собрались все близкие и помощники. В качестве гостей присутствовали посадник, тысяцкий, бояре и купцы новгородские.

Веремид стоял при полном парадном вооружении, сверкая доспехами с серебряной гривной на груди. Адвинда пришла в шелковой рубахе с вышивкой по горловине и рукавам и юбке-поневе расшитой понизу. На руках позванивали браслеты с жемчугами и золотыми цепочками, а поверх платка была одета круглая шапка с меховой оторочкой. Руальд в кольчуге с короткими рукавами поверх обычной одежды стоял с подносом в руках, на котором лежали ножницы. Олег, как и все в нарядной одежде – в тунике синего цвета с длинным рукавом и пурпурном плаще с золотой пряжкой, в красных сафьяновых сапожках. Он держал в руках маленький меч с притупленными гранями и остриём, с искусно отделанной серебром и золотом рукоятью, висевший на поясе в деревянных ножнах обитых кожей и отделанных серебром. Сван держал под уздцы стреноженного коня – самого спокойного в округе.

Мужчины стояли полукругом. Рядом пылал большой костёр. Возле него стоял юный Златогор, специально приглашённый на Постриг Игоря. В Новгород он перебрался совсем недавно, но Олегу про него тотчас же доложили и он, помня ладожских волхвов, призвал Смешка.

Веремид объявил:

– Во славу Богов наших Сварога, Перуна, Святовита, по обычаям праотцев наших по повелению отче Олега сотворю Постриг отрока Игоря. – Он взял у Руальда ножницы, подошёл к Игорю, стоявшему в белой рубашке на невысокой скамеечке и отрезал у мальчика прядь светлых пушистых волос. Тут же он бросил волосы в огонь, те с лёгким потрескиванием вспыхнули и быстро сгорели. Златогор начал читать молитву:

Олег вручил Игорю меч, подхватил его под мышки и усадил на коня. Веремид придерживая под уздцы, повел коня по кругу, а Олег шёл рядом.

После этого все прошли к терему, где на просторном крыльце были накрыты столы. Заиграли новгородские скоморохи с дудками, бубном, свирелью и гуслями и пошло веселье.

 

30

К Гнездову подошли на рассвете пешими. Лишь еле-еле можно было различить проступавшие очертания прибрежных кустов и лёгкий туман, стелившийся над водой. Небольшой гарнизон, а точнее люди осуществлявшие волок, они же сами себя и защищали, услышав русскую речь, мечей не обнажили и позвали своего князя Белослава. После переговоров тот погладил по голове маленького Игоря и принял условия, предложенные ему новгородцами. Олег оставил несколько своих людей во главе с Оттаром присматривать за сбором платы и охранять основной волок, поручив ему поставить неподалёку укреплённый городок.

После небольшой передышки ладьи пошли по Днепру к Любечу. Воины на конях шли берегом. Жители небольшого города-крепости приняли войско Вещего Олега поначалу настороженно. Но веяло от новых людей, вставших под стенами Любеча, уверенностью и силой и эта сила несла в себе уже подзабытый славянский русский дух.

После тяжёлого марша Олег дал войску несколько дней отдыха перед последним броском на Киев, на всякий случай перекрыв все выезды из города.

Появление новгородцев под Любечем было для всех полной неожиданностью – откуда только могло взяться такое хорошо обученное, дисциплинированное, организованное и не голодное войско.

Через неделю к Олегу неожиданно явились варяги Карл и Фрелав – те самые, что бежали с Аскольдом из Ладоги. Слухи о появлении в Любече новгородцев всё же дошли до Киева.

– Здраве, буде, Олег, – поочерёдно поздоровались они и встали в нерешительности у порога в просторную горницу, предоставленную Олегу местным посадским.

– Здраве, будьте, братия, праходьте. Або вы со мной браниться собралися?

– Мы до тябе ото усех варягов, кромя тех што с Аскольдом из Царьграда прийшли, – заговорил Карл. – Самы не ведаем, што сотворили, абы чернобог нас попутал. Зараз бела света не взвидели. Заместо войсковой науки денно и нощно дружина с ромейскими святарями молитвы разучивае. Аскольд посылаить народ хрестить. Токо як пойдёшь супротив сваих Богов?

– О – то нам на руку, пущай моляцца, – заулыбался Олег. – Чаго жа вы яго сами не приберёте со стола княжеского?

– Окружил он сябе стражею из ромеев и часть варягов с ним прибымши яму верны. Без вяликога кровопролития не обойтися. Да и народ тамошни не ведомо, як повернётси. Жидовин многа поселилося на Подоле в низине, те на злато больно падкия, а у Аскольда гэнтого добра удосталь.

– Коли злато вдосталь, то знова не дрянно. Што жа думате делати, братия? Абы вы сами зараз крещены?

– Што ты, што ты! – произнёс с возмущением Карл. – Никто из наших гридней не принял веру ихнюю, з дружины Дира то жа мало число. Стемид – вящий у них, як веру нову зачали принимати – тожа лихо супротив няго затаил. Кланяться тябе повелел. Сам Аскольд ишо не проведал, шо ты на няго идешь.

– Выманить яго надать и окаля Киева живота лишити. Покуль яго нету мы с ромейскими гриднями разобралися, – сказал Ферлаф.

Олег некоторое время находился в раздумье:

– Ожидаите гонца маяго. Руальд вам подаст знак як час придёть, – он кивнул в сторону стоявшего от него по правую руку рослого воина. – Доселе ступайте с Богами.

Олег решил сам осмотреть подступы к городу. Ладьи пристали неподалёку от Киева. Ему подвели любимого коня. Ласково потрепав гриву, он вскочил в седло.

На окраине города дружиники спешились. Оставив лошадей под охраной в небольшой лощине, они прошли пешком к первым полуземляным избам. Олег приоткрыл дубовую дверь, скреплённую коваными полосками железа. В свете, падавшем из небольших оконцев он увидел перед собою на лавке у стола мужа с женой и двух ребятишек. Они ели из большого глиняного горшка деревянными ложками что-то похожее на кашу.

– Здраве будьте, хозяева! – произнёс Олег.

– Здравь будь, гость, праходь к столу поснедай с нами, – приподнимаясь, произнёс хозяин. – Остальные за столом дружно сказали. – Здраве буде.

– Выйде, друже, слово молвить надобно, – попросил хозяина Олег.

Тот, минуя глиняную печь, подпорки – столбы, разукрашенные резьбой с оберегами, вышел вслед за Олегом на свежий воздух.

Увидев крепких вооружённых людей, стоявших у входа, хозяин избы напрягся, но виду не подал.

– Здраве буде, – произнёс он в сторону гридней.

– Здраве буде, – ответили воины.

– Ты ведаешь, хто мы? – спросил Олег.

– Люди глаголют, наследник малы от Гостомысла от рода Словена с пестуном сваим Олегом Вещим на Киев идёть. Стало быть, вы яго гриди и будете.

– Догадлив. Не боязна нас углядеть?

– Нету силов бояться. Чай тожа русские люди. Нас тута веры нашай лишають. Хужее не будеть.

– Кольки народу тута на стороне Аскольда? – спросил Олег.

– Ни кольки. Убоятьси. Не пойдуть супротив вас. Многия и на Вече-то не ходють. Гэнто для них стала в диковинку, – с уверенностью ответил смерд.

– Як кличуть тябе?

– Ревята.

– Дай нам, Ревята, одёжу саму просту на одного чаловека: порты, рубаху, лапти. Мы тябе заплатим.

– Отчаго жо не дать, и платы мяне не надать, – ответил Ревята.

Он вынес в холщовом мешке всё то, что у него попросил Олег. Тот не глядя принял одежду и сунул упиравшемуся мужику в руку серебряную гривну.

– Чай многа, – Ревята подкинул слиток в руке, – ишо новгородская, увесистая. Не, не вазьму, – он протянул гривну назад Олегу.

– Гэто штобы ты язык за зубами держал! – громко сказал Руальд.

Хозяин избы молча принял деньги.

– Будь здрав, Ревята, – кивнул Олег.

– Вам добраго пути, – хозяин неожиданно поклонился им в пояс.

Распрощавшись с Ревятой, они прошли низиной и поднялись на Щековицу. С горы открывался вид на рассыпанные внизу избы киевлян. Те, что были дальше от Днепра – беднее, вроде той, в которой они только что побывали, а уже ближе к реке стояли богатые хоромы зажиточных жителей.

Их взглядам предстала и другая высокая гора с трёх сторон имевшая крутые склоны. А над ними возвышались бревенчатые крепостные стены. С одной стороны крепости был ров, за ним вал и крепостная стена. За стеной был виден большой княжеский терем.

– Руальд, подь сюды, – Олег поманил к себе воина и что-то пошептал ему на ухо. Тот снял оружие, доспехи, взял у Свана мешок с одеждой и прямо на месте переоделся. Взяв у Олега шёлковый мешочек с деньгами, он быстро пошёл в сторону княжеской крепости.

Олег с воинами вернулся на окраину Киева, где в низине на зелёной полянке паслись оставленные кони. Они оседлали коней и тронулись в обратный путь. Сван взял под уздцы коня Руальда. На протоптанной тропке, ведущей к шатру, возле места, где причалили ладьи, Олег резко натянул поводья – перед ним опираясь на посохи, стояли, будто выросшие из-под земли трое киевских волхвов – Огневод, Златовлас и Всемил. Посохи в руках у них были необычные, а искусно вырезанные с головами зверей, что выдавало их принадлежность к определённому роду занятий.

– Здраве буде, Олег, дозволь слово молвить, – произнёс Огневод и они втроём одновременно поклонились. За спинами у них стояла только сейчас заметившая волхвов охрана ладей. Непонятно, каким образом гриди прозевали, что те так близко подойдут к лагерю.

– Здраве буде, – поздоровался Олег. – Нашто пожаловали, кудесники? – Олег сразу узнал, с кем имеет дело.

– Аскольд забижает нас, святилище разорил, што у княжеско дворце было. Богов наших в Днепр бросаить. Перуна посече.

– Откель проведали, што я тута? – спросил Олег.

– Многа мы може, што загодя молвить, – ответил Олегу Всемил. – Жаля, усё реже нас слухають.

– Гэто, дрянно Богов славите, таму вам и памоги нема, – усмехнулся Олег.

– Можа и так, – согласился с ним Огневод.

– Коли усё наперёд ведаете, як и смерть мою предказать може? В награду што пожелате, то исполню.

– Нам воля дароже любага дарунка. В размолве с небесами наш дар, – произнёс Всемил и, немного помолчав, тихо проронил. – Смерть ты прымешь ад каня сваяго…

– Не можа таго быти, – хмуро ответил Олег и проехал к причалу, на ходу оглянулся. – Аскольд сваё получить.

– Благодарствуем, – поклонились волхвы и ушли своей дорогой.

Олег слез с коня и передавая поводья подскочившему мальчишке лет двенадцати строго сказал:

– Пущай конюший другова каня мне отыщеть, а ентого до самой смерти пестать. – Он обнял голову жеребца и прижался к ней. Потом оттолкнул от себя и заспешил к шатру.

 

31

Дружинники покатывались со смеху, примеряя восточные наряды – длинные рубахи с широкими рукавами, распашные плащи без рукавов и восточные головные уборы. Самому Олегу накрутили вокруг голову самую большую чалму. Он прикрикнул на воинов:

– Потиша!

Сван поднёс к его глазам медное зеркальце. Олег посмотрелся в него, потрогал руками неумело накрученную чалму и, не выдержав сам улыбнулся.

– Яшчэ вучиться як носить придетьси, – сказал он.

Ладьи пристали к берегу Почайны. Переодетые купцами дружинники дружно вытаскивали привезённый с собой товар – тюки с шёлком, пару отделанных серебром мечей в ножнах, несколько так же искусно сделанных кинжалов и огромный ковёр с вышитым на нём садом. У причалов возле Притыки белели паруса многочисленных кораблей. В торговых рядах сидели иноземные купцы и с подозрением посматривали на прибывших людей – при всём том, что купцы в большинстве своём были хорошими воинами, высаживавшие на берег были как на подбор рослые и одеты во всё новое. Да и оружие у многих очень уж явно выглядывало из-под одежды.

Вдоль всего берега над прилавками висели куньи, песцовые, собольи меха. Арабы и греки разворачивали паволоки, заманчиво поблёскивали драгоценные камни, браслеты и ожерелья. Сияла посуда из серебра, золотые украшенья, височные кольца, очелья. Кувшины, амфоры, гвозди. Простой люд также со всевозможными поделками заполнял площадь у реки.

Появился вооружённый до зубов Карл с ним рядом шёл Руальд в простом крестьянском одеянии, сидевшим не нём очень нелепо – порты ему были явно коротковаты, а рубаха треснула на груди в нескольких местах. Они перекинулись короткими фразами с Олегом, и несколько «купцов» подхватили огромный ковёр и понесли в сторону горы, где из-за крепостной стены возвышалась ажурная макушка княжеского терема.

У подножия холма вся процессия остановилась. Олег сделал жест рукой, и ковёр разостлали прямо по земле. На нём были вышиты плодовые деревья, самоцветами искрились ярко-красные плоды на ветвях, отсвечивала золотыми нитями украшенная земля. Серебряные капли воды переливались на вышитой зелёной листве. От ворот крепости были хорошо видны разноцветные рисунки. Через некоторое время к купцам вышла княжеская свита во главе с одетым в дорогие одежды Аскольдом. Борода у него была аккуратно подстрижена, лицо ухожено. Он уже никак не походил на привыкшего к походам и неудобствам воина.

Он остановился у ковра прямо напротив Олега.

– Мяне глаголили у тябе добры товар?

– Як углядаешь, – Олег сделал жест рукой в сторону ковра.

– Пригожий ковёр. Кольки ты за яго хочишь?

– Он не мае цены, – насмешливо ответил Олег, наблюдая за Аскольдом из-под надвинутой на лоб чалмы.

– Никчемный торгаш, ты мяне перечишь?! – воскликнул Аскольд.

Олег шагнул ему навстречу прямо по ковру и резким движением сбросил чалму. В это же мгновенье юркий Сван подскочил к Олегу с обнажённым мечом и кинжалом.

Аскольд выхватил свой меч, но неожиданно сник и упал перед Олегом на колени.

– Прости, дружа. Я змянил вере.

Он подполз на коленях к Олегу, схватился двумя руками за рукоять длинного кинжала  и вонзил его себе в грудь. Тут же захрипел и захлебываясь кровью, повалился на бок.

– Ведал, што придёть расплата, – с последним вздохом проговорил он.

Свита Аскольда схватилась за оружие. За спиной Олега выросли его воины с обнажёнными мечами в руках. К княжескому замку со всех сторон устремились сотни вооружённых людей – ещё до встречи Олега с Аскольдом они вошли в город и подтянулись к крепости. А в это время к берегу Почайны приставали всё новые ладьи, на берег выпрыгивали вооружённые дружинники. Торговцы разбежались, и всего минуту назад шумевшая и бурлившая торговая площадь стала пустынной.

Из-за рубленых изб, глинобитных домиков, полуземлянок, спускавшихся по склонам к реке и из теремов богатых киевлян народ, попрятавшись, не переставал наблюдать за происходящим.

Олег сделал жест рукой. К нему тотчас принесли на вытянутых руках мальчика в расписных отделанных золотом одеждах, с маленьким мечом на боку и шапочке, осыпанной драгоценными камнями и отделанной по кругу мехом.

За спинами римлян, охранявших Аскольда, в этот же момент показался Стемид с частью дружины Аскольда. Они стали поднимать вверх копья с криками: – Олег! Олег! Олег!

Римляне встали в круг, готовые сражаться до последнего.

Олег поднял руку и указал им на маленького Игоря, испуганно наблюдавшего за происходящим:

– Есмь государь – царь русов! Род чейный иде от Словена и Буса Белояра и отче Ария. Аскольд, княже ваш, замышлявши крамолу велику. Не след вам по таму пути итити. За каго живота лишиться хотяши?

Один из римлян перевёл для остальных содержание обращённой к ним речи. Ромейские воины поникли – они-то умели чтить императоров, даже чужих.

Кто-то из них бросил свой меч под ноги Олега и его примеру тут же последовали остальные. Сван собрал оружие. Дружина Олега расступилась, и греческие воины пошли вниз к Почайне. Олег что-то шепнул Веремиду, тот кивнул и, подкидывая в руках мешочки с деньгами, пошёл следом.

 

32

Олег тем временем со старшими дружинниками поднялся в Верхний город. Они обошли крепость, что удалось взять без боя, и поднялись по скрипучим ступенькам крыльца в княжеский терем. Пустынно. Вся челядь Аскольда разбежалась. Дружинники Олега взяли под охрану ворота крепости и вход в сам терем.

Олег вместе с Веремидом, тот уже успел пристроить греков на попутную ладью в Царьград и вернуться, прошлись по просторным помещениям. На первом этаже у входа возвышалась большая изразцовая печь, посередине на точёных ножках стоял отделанный узорочьем и покрытый алым сукном большой дубовый стол. Вдоль стен были расставлены расписанные резьбой лавки с сафьяновыми тюфяками, на полу повсюду лежали ковры. На стенах висели серебряные подсвечники со свечами. Во главе стола высился отделанный украшениями высокий стул, с бархатной подушечкой на сиденье. Подлокотники смотрели на гостей львиными головами с самоцветами вместо глаз. Олег присел на высокий стул, огляделся вокруг:

– Не срамно и гостей принимати.

– Тут ишо сам Кий сиживал, – проронил Веремид.

– Славны дела нас ожидають, – произнёс Олег.

На втором этаже стены были обшиты красным тёсом и украшены резьбой с многоцветною росписью. Комнат было несколько – просторная горница, светлица с множеством окон, постельная с широкой просторной лежней, украшенная, как и всё в доме резьбой с позолотой. Стены в комнатах были подбиты дорогими узорчатыми тканями. Повсюду стояли сундуки, ларцы, короба. В тереме было небольшое помещение на третьем этаже, с пристроенными по бокам башенками – смотрильнями с окошками.

Под первым этажом в цоколе располагались многочисленные кладовые и погреба с заморскими товарами и съестными припасами.

Из основного терема переходы и сени вели в другие хоромы – покоевые для гостей, мыльню-баню, гридницу, просторный зал для пиров.

К Олегу доставили Горазда.

Посадник низко поклонился Олегу:

– Паклон тябе, княже. Славу тябе возношу, як ты знова возвернул нас в прежню жисть.

– Здраве будь, – чувствуя неприкрытую лесть, хмуро ответил Олег. – Зберёшь через семь дён Вече. На ём усё абговорым пра жисть. Доселе пришли людишек прибраться, покуль моя челядь не подоспела.

– Не нада ли стряпчего даслаць. Поснедать собрати.

– Стряпчий у мяне свой. Ступаючи.

Горазд выскочил из терема исполнять приказ.

– Ентот и лоб разобьёть, штобы угодить, – усмехнулся Веремид.

– Спатребутси и этот, тока на поводке след держати.

Адвинда принялась руководить женщинами, что вскоре прислал ей в подмогу Горазд. Появился конюший, постельничий, тиун-управляющий, сокольничий и закипела работа. Олег с каждым побеседовал и никого кроме стряпчего менять не стал. Все они ещё работали у Дира – своих людей Аскольд набрать не успел.

Пришли к Олегу волхвы Всемил с Огневодом. Он поручил им восстановить святилище возле княжеского дворца.

Сложенный из отёсанных камней неправильный четырёхугольник с округлыми углами, ориентированными по сторонам света и четырёхугольными выступами на каждом, остался в целости. Златовлас лишь восстановил статую Перуна и жертвенник. И вот уже перед высокой фигурой Бога воинов заплескался огонь.

Работа началась не только в княжеском дворце, но и в самом городе. После Вече на должность Посадника утвердили Велимудра, а Горазда оставили при нём советником. Тысяцким выбрали Молота, ему тотчас нашлась работа – обносить валом и частоколом уже всю территорию города.

По приглушённым тенистым дорогам, по широким степным просторам, по большим и малым рекам заспешили к Киеву возы и суда с товаром. И в студеные зимние месяцы, прослышав про новые порядки в русской земле – про надёжную охрану, малое мыто, потянулись обозы по замерзшим руслам рек. Стали со временем появляться в городе новые дома заморских купцов.

Под защитой регулярного войска оживились и мелкие киевские ремесленники. Оружие, кольчуги, серебряные поделки, глиняная посуда, украшения и ткани, не считая традиционных товаров на Руси – скоры, воска, мёда и много чего другого заполняли торговые ряды. Подол значительно расширился в стороны.

Священников Иоакима и Григория Олег не тронул. Приказал им схоронить Аскольда по своим обычаям и по просьбе Огневода позволил им нести службу в той же самой церквушке у Почайны, где проповедовал высланный ими Илия, поручив лишь присматривать за ними.

 

33

Олег собрал старшую дружину, пригласили Велимудра, Молота, Горазда и сообща решили на совете по следующей весне брать под свою руку и соседние земли.

Первым наметили присоединять Искоростень – столицу древлянского княжества, что стояла на высоком обрывистом берегу реки Уж.

Горазд перед походом нашёптывал Олегу:

– Живяху оне звериным обычаем у лесе, по-скотьски: убивають друг друга, едять яко всяки звери усе нечистое, и схожахуся на игрища меж селами, на плясания, на усякие бесовские песни, и тама умыкають сябе жен по сговору с ими.

– А вы жён як выбираете? – удивился Олег.

– Усе боле родичи выведаваютьть – каму за кем быти, каму каго любити. Не идёть зять за невестой. Приводють её наперёд и приносять за её – што дають.

– Дык не глядячи и беруть?

– Отчаго жа, смотрины бывають.

– Брешеть, поди, на древлян, – проронил Велемудр, после того как Олег перерассказал ему этот разговор. – Тута в Киеве особливо хто пожаднее, завсегда други дурнями почитають.

– Пасля проведаем, – бросил Олег.

У Искоростеня войско остановилось. Перед воротами произошла небольшая стычка – до рубки дело не дошло, но в город с оружием воинов не пустили. Все разошлись, обменявшись хорошими тумаками, и ворота захлопнулись. Так что сходу взять град не смогли. Крепостные стены были сложены из мощных неотёсанных дубовых брёвен. Под скалистыми обрывистыми склонами вокруг крепости текла быстрая и каменистая река Уж и преодолеть её под обстрелом с крепостных стен было равносильно самоубийству. В обозе имелось всё необходимое для взятия крепостей: длинные лестницы, бревна с железным острием – тараны на весу пробивавшие стены, стрелы зажигательные. Были даже башни деревянные для штурма, дабы сражаться на одной высоте. Но и оборонявшаяся сторона имела хорошее вооружение для защиты. Например, вороны – оружие наподобие колодезного журавля, чтобы подбирать с земли нападавших и бросать оземь или поливать их сверху из большой бадьи кипящей жидкостью.

Вызвали на ряд древлянского князя Остромира, и за чаркой мёда удалось столковаться, что город будет давать Олегу по чёрной куне с дыма от зажиточных древлян. За то он будет оборонять и защищать древлянскую землю от набегов кочевников и хазар.

На Вече Остромир сумел убедить горожан решить вопрос с Олегом полюбовно. Бояре покочевряжились, но видя большое войско у стен согласились. Древлянские купцы лишь потребовали от Олега в будущем добиться для них беспошлинной торговли с Царьградом.

А про дань для богатых горожан народ высказался единодушно:

– Ад их не убуде.

По такому случаю устроили в древлянской земле пир. Олег присутствовал на нём в качестве почётного гостя. Богатый стол с серебряной и глиняной посудою и всякими кушаньями напрочь опроверг утверждение Горазда о бескультурье древлян. Конечно, столы были скромнее, чем в Киеве, люди проще в общении и бесхитростнее, но какого-то особого отличия заметно не было.

На следующий год Олег затеял поход на северян. У стен Чернигова встретился с тамошним князем. Широкоплечий и добродушный князь Святобой посетовал, что они уже платят дань, обирают их хазары. Дать отпор сил маловато, да и времени на войну нет – надо работать на земле, хлеб растить, грады рубить, рыбу ловить, одежду шить.

– Боли дани не давати. Буде мяне платити, за то обороняти землю тваю обещаю. Казары мяне вораги.

Ещё через год встретилось войско Олега на реке Пещань с дружиной радимичей. Из-за того, что разобщенные русские князья не могли поодиночке дать достойный отпор хазарам, и те оказались данниками Каганата.

Дружины стали друг напротив друга у реки в чистом поле. Силы казались равными, но Олег уже оставил своих воинов по обеим сторонам широкого поля в лощинах, готовых в любой момент смять фланги радимичей.

Сам он выехал вперёд на белом коне, которого остерегаясь предсказания волхвов, назвал в честь прежнего – Горыней. Ему навстречу на гнедом жеребце прискакал Велиград – князь радимичей, крепко сложенный напоминавший могучий кряжистый дуб.

Он насмешливо смотрел на Олега. Сохраняя невозмутимый вид, Олег произнёс.

– Пойдёшь под владу руку князя от рода Словена. Обещаемси тябе оборону от ворога. Дань што даёте казарам боле не будете давати. Князю дань лёгку буде давати.

– Ты што ли князь? – с видимым превосходством поглядывал на него Велиград.

– Я воевода князя и соправитель его.

– Коли сладишь со мною, тады и позрим, – всё также с усмешкой отвечал ему предводитель радимичей.

Они разъехались для поединка и, пришпорив коней, понеслись навстречу друг другу.

Под Велиградом, кажется, затряслась сама земля – здоровый жеребец бил копытами землю, гулко сотрясая воздух.

Олег мчался не так мощно, но явно превосходил противника в скорости. Вот они поравнялись. Сверкнули мечи, и один играя солнечными лучами, полетел далеко в сторону. Олег поднял своего коня на дыбы и, развернувшись, помчался обратно. Выронивший меч Велиград попытался в это время также развернуть своего коня, чтобы на скаку подхватить меч с земли, но делал это чересчур медленно. Олег проскакал мимо и ударил его мечом плашмя пониже спины – князь радимичей в этот момент как раз приподнялся на стременах. Смех раздался не только со стороны дружины Олега. Велиград спрыгнул с коня и поднял меч. Олег вновь развернулся и, заставив коня остановиться как вкопанного напротив князя, ловко спрыгнул на землю. Велиград поднял меч над головой и бросился на Олега. Тот увернулся от столкновения и, пропустив нападавшего вперёд, ударил снова его плашмя мечом по ногам. Велиград выронив меч, упал. На этот раз обе дружины разразились хохотом.

Проигравший князь поднялся с земли и уже без меча подошёл к Олегу.

– Твая узяла.

– На пиру пра данину обгаворим, – ответил Олег, – як оружие из рук выбивати навучу – Олег оглянулся на свою дружину и помахал рукой. К нему подскакал на вороном скакуне Руальд.

– Поднеси-ка мяне меч. Што на днях у Ладоты взямши.

В противоположность простому без всякой отделки, к тому же и очень тяжелому холодному оружию Велиграда, меч киевского кузнеца Ладоты был очень красив – в ножнах с золотыми и серебряными вкраплениями и рукоятью с самоцветами в верхней части.

Велиград бережно принял меч, вытащил клинок наполовину из ножен и осмотрел. Широкий дол, проходивший посредине клинка, значительно облегчал его вес.

– Зело искусно сделан.

– Успаминай и мяне добрым словам, – ответил Олег.

– Благодарю, – склонил голову Велиград

…Год за годом окрестные земли шли под руку Олега и Игоря. В ответ Хазары прислали послов с угрозами Киеву. Олег встречаться с ними не стал, велел дружинникам передать общипанную шкурку белки и сказать, что это плата вперёд сразу за век. Возмущённые послы уехали.

Олег вновь собрал старших дружинников: Веремуда, Руальда, Стемида. Они присели за стол в просторной горнице княжеского терема. На столе перед ними в кувшинах томился овсяной и гороховый кисель. Подали гречневую кашу. Ржаной хлеб, калачи. Появился жареный на вертеле заяц, чарки под пиво. Одеты все были примерно одинаково: в подпоясанные синие и зелёные рубахи с позолоченными пуговицами и холщовые порты. Кое у кого проглядывали через распахнутые воротники расшитые оберегами нижние сорочки, на ногах кожаные сапоги. Все без оружия.

Олег обратился к Веремиду:

– Гавары друже, што удалося проведати.

– Заглавный у хазар каган Иосиф бен Ааарон величаить сябе царь Тогармский повелитель народов, што пошли от патриарха Тогармы. Живе в городе Хамлидж на Олга – реке, оне яё кличуть Итиль, у самом устье при впадении в Хвалынское море. Река делить град на три части. Мосты из челнов случають берага. Собираить каган дань с купцов, што идуть в Хвалынское море и обратно. Дужа богаты дворцы и несметны скарбы в граде. Многа воев обороняють, тыщи чатыре не мене. Ране главны град у них был Семендер. Марван Мухаммед узял сей град, посля жидовины перанесли стол в Хамлидж.

– Тольки уперад чым брать Хамлидж, придётси брать Саркел, што в месте иде Дон ближей усего к Олга реке подходить. Гэтот град Саркел узводил зодчий Петрон Каматир из ромеев по велению Феофила – царя греков.

– Як улажена крепость? – спросил Стемид.

– Стены боле десяти саженей в гору, башни камены, два рова, внутрях ишо одна крепость, многа гридей покладём, – ответил Веремид.

– Узять бы малы град за спинами хазар, привезть под сваю руку и угражать оттуль. Тады не посмеють и тута нападати, – сказал Стемид.

– Поход нелёгок будеть. Далече придётся итить, – покачал головою Олег.

– Усё одно страх сотворим, коли не выйдеть. От земли русской може отвадим.

– Поклич купца, што в той земле бывати, – взглянул Олег на Веремида.

– Свенельд! – крикнул тот сыну, застывшему у входа в терем, – Пущай сюды купца гэтого, што Велимудр отыскал.

Вошёл невысокий чернявый и щупленький и как видно уже давно обрусевший купец Гасан.

– Здраве буде, княже и лучши люди, – поклонился он всем присутствующим.

– Здраве будь, – вразнобой поздоровались с ним сидевшие за столом воины.

– Сказывай, нету ли за Хамлиджем землицы, пригодной для нашаго князя? – спросил у него Веремид.

– Ведаю град Бердаа, – произнёс Гасан, – Што у Хвалынского моря стоит. По воде легко подойтить. Под властию Мурзабана ибн Мухаммеда. Сын правителя Язид управлялси сим градом. Жинку ране имел Хатун – дочь Хазарского царя. Дали за ней сто тысяч дирхемов, тысячу верблюдов, четыре тысячи кобылиц, тысячу мулов, тысячу верблюдов, десять тысяч овец. Десять возов с парчой и скорой, десять возов с серебряной и золотой посудой. Токмо пожила недолго. Отравили яё и дитей. Наказали за то войной хазары властителей града и Язид пропал. Посля замирилися и в подчинение хазарам пошли. Зараз не ведаю, хто тама главны.

– Ступай, – Веремид махнул рукой в сторону дверей. Гасан, кланяясь поспешно удалился.

Олег поразмышлял и не громко произнёс:

– Стемид, отберёшь три тысячи воинов. Пойдешь град сей брать.

– Твоя влада, – тряхнул копной светло-русых волос Стемид.

Одд, старший сын Олега настоял, чтобы и его взяли в поход. Олег, помня себя в молодые годы, когда сам рвался на битвы, возразить не смог. Хотя на сердце было тяжело, будто камень положили. Но судьба воина с малых лет на роду написана: сражаться за землю родную и чести себе искать.

 

34

Стемид без промедления принялся за формирование дружины для дальнего похода. С Оддом вместе пришёл Зор – его дружок, сын тысяцкого. Он был на год младше Одда, но вдвоём они смогли уговорить Стемида, зачислить и его в дружину. Прослышав про готовящийся поход, явился к нему Зван со своим другом Морданом. Но это были уже опытные воины, и они были приняты без раздумий.

К Хамлиджу пошли кружным путём через волок в Гнездово по Вазузе в Волгу. К столице хазарского каганата подошли через несколько месяцев пути ночью. Охрана у разделявшихся рукавов Волги, деливших город на три части, потребовала оплату шенкелями. Стемид для подобных случаев прихватил с собой большой мешок серебряных дирхемов. Однако Гасан, выступавший в роли переводчика, не смог убедить ночных сторожей, что эти деньги тоже входу. Будить старшего начальника стражники не посмели. Ждать его пробуждения надо было до утра, а утро могло показать силу русского войска и раскрыть хотя бы частично цели дружины. Пришлось Стемиду высаживаться на берег, чтобы в ночном городе искать возможность обменять деньги. Обнаружить себя было нежелательно, хотя Стемид подумывал, а не взять ли ему заодно и столицу, очень уж она показалась ему мирной и слабо охраняемой, да и стражники были перед ним щуплые. «Може усе вои у хазар такия», – промелькнула у него мысль. Только он так подумал, тут же показался огромного роста заспанный хазарин – это был третий ночной сторож. Сразу стало ясно, что могут быть сюрпризы и прорваться без больших потерь вряд ли удастся. Пришлось искать проводника в стоявших вблизи воды юртах.

Третий стражник указал им на темневший на самой окраине округлый силуэт жилища. Хозяин юрты Ярон за пару монет согласился перевести русов в другой район города на собственной лодке. Попасть из одной части города в другую можно было лишь по воде. Они еле втиснулись в небольшую посудину. В правой части города безмолвствовали в основном высокие кирпичные здания. Там же находился гарнизон, окружённый крепостной стеной. Между двумя частями был остров, где стояли каменные дворцы кагана и бека, управлявшего городом. Простым жителям строить дома из кирпича не разрешалось, поэтому они жили в землянках, юртах, деревянных строениях. Мосты, ведущие к острову, собирались из лодок и ночью охрана по ним никого не пускала. Ярон повёз Стемида и Гасана с мешком денег к Аврааму – известному в Хамлидже ростовщику, который жил в левой части города, где были рынки и склады. Остров пришлось огибать стороной. Им отчасти повезло, в летнее время богатые жители покидали столицу и разъезжались по окрестным деревням, так что дела у ростовщика шли плохо. Несмотря на это сухощавый старик долго торговался, с жадностью поглядывая на мешок в руках Стемида. Тот уже хотел решить вопрос проще и отобрать у старого хазарина шенкеля. Но словно почувствовав, что может искупаться в прохладной речной воде с камнем на шее ростовщик пошёл на уступки. Стемид немного добавил ему монет, чтобы выведать о примерной численности гарнизона. Авраам донёс, что тот насчитывал примерно двенадцать тысяч человек. В случае необходимости каган мог собрать войско и в двести тысяч.

Под утро, пока ещё было темно, караван из множества ладей прошёл между близкими друг к другу как кровные братья берегами реки и вышел в море.

Через несколько дней они вошли в Куру, поднялись вверх и пристали к зеленевшему пышной растительностью берегу. Оставив суда под надёжной охраной, дружина высадилась на берег. Началась подготовка к дальнейшему движению, воины стали приводить в порядок себя и оружие.

По воле случая в тот день на берегу реки оказался невысокий худощавый юноша, живший на окраине Бердаа. Карим долго наблюдал из прибрежных кустов за действиями росов. Потом он помчался к главе города Фариду и с криками на мелодичном гортанном языке сообщил тому о надвигавшейся опасности:

– Чужеземцы! К нам пришли гяуры!

Фарид ибн Масадир был человек не из пугливых. Его круглое и полное лицо никогда не отражало на своей поверхности последствий переживаний и волнений. Всё определяет Всевышний и на всё воля его, считал он, как и все жители города. Посему известие не удивило и не поразило его. Гонцы по его указанию поспешили собрать людей из тех, кто был поблизости, включая тех, что находились в его подчинении для выяснения обстановки. Через два часа отряд, возглавляемый представителем Мурзабана ибн Мухаммеда, двигался к месту высадки противника. Триста воинов и примерно столько же любопытных с грозным видом и громкими криками, угрожая оружием, остановились перед занятыми своими делами дружинниками и показали жестами, чтобы те не смели приближаться к городу и убирались обратно.

В ответ человек десять из дружины Стемида вышли вперед и подошли к грозным хозяевам на расстояние длины меча. Никто и не успел заметить, что произошло – мелькнула короткая карусель из славянских мечей, и несколько человек из отряда Фарида, будто споткнувшись о невидимую преграду, упали как подрезанные колосья. Остальные с громкими криками в панике понеслись обратно к городу. Фарид бежал впереди всех, а росы не спеша продолжили приводить себя в порядок и выгружать из ладей своё имущество.

Ближе к вечеру уже более пяти тысяч во главе с Фаридом спешили к высадившимся русским воинам, поначалу принимая их то ли за ромейцев, то ли за армян. Заметив приближавшегося противника, Стемид приказал трубачам подать сигнал к построению в боевой порядок. Следующий сигнал позвал дружинников в атаку. Искрясь на солнце сотнями обнажённых мечей, они пошли вперёд. Через час воины Бердаа побежали. Лишь несколько человек пытались противостоять натиску, но скоро они остались лежать на земле. В самом городе началась паника – все у кого были ослы, верблюды, лошади ожесточённо хлестали животных, спасаясь бегством от медленно и неспешно входящей в город дружины русских.

Стемид направил в город несколько групп с нанятыми Гасаном глашатаями для того, чтобы разъяснить местным жителям, что ни их вера, ни они сами не будут подвергнуты никакому насилию, если без сопротивления примут новых хозяев. Гасан обращался к людям и просил их не бояться, а просто слушать и повиноваться. Стараться больше заниматься своими делами и не лезть в отношения властей и княжеской дружины русов.

Жители города в ответ на уговоры бросали из-за углов в глашатаев камни и громко кричали, прославляя Аллаха. Камни, не переставая летели и в дружинников.

Поняв, что контакт с жителями наладить не удастся, Стемид сильно разозлился. За время похода он и без того осунулся, а тут лицо у него ещё больше заострилось. Серо-голубые глаза приобрели холодный металлический оттенок. Он поручил глашатаям пройти и прокричать на родном для жителей языке.

– Всем уйти из города! Три дня! Три дня на это!

Те прошли по узким улочкам города, выкрикивая воззвания на разные голоса. Но жители то ли не поняли, то ли не представляли, с кем имеют дело, и город оставили лишь немногие, в основном наиболее богатые и знатные.

После этого всех горожан воины начали сгонять в небольшую каменную крепость, находившуюся в одном из районов города. Усадив людей на вымощенной булыжником площади, Стемид через Гасана предложил выходить из неё за двадцать дирхемов. Нашёлся из местных христианин Ибн-Самун – пропалённый жарким солнцем, худой, словно высохшая рыба мужчина. Он сам подошёл к Стемиду и предложил попытаться уговорить своих земляков.

Но едва он показался в крепости и начал призывать жителей заплатить выкуп и уходить подобру-поздорову, как те подняли крик и обвинили его во враждебном отношении к ним – мусульманам и в личной корысти.

– Ты хочешь обогатиться! Мы презираем тебя! – кричали все, включая женщин и детей. Скоро в него полетели и камни. Ибн-Самун в ответ лишь покачал головой и покинул город.

К вечеру у многих всё же нашлись деньги и, получив от Рюара кусок глины с оттиском княжеской печати служившей пропуском, они были освобождены.

Известия о захвате города дошли до правителя страны Марзубан ибн Мухаммеда, когда он, накурившись кальяна, полёживал в своём дворце на толстых подушечках с пиалой в руках в тени беседки, увитой розами.

Перед ним струилась вода в небольшом фонтане. Было очень жарко. Он ждал, когда жара немного спадёт, чтобы посетить гарем. На женской половине дворца его ждали несколько сотен молодых женщин, но в последнее время он сильно увлёкся Айшой. Он впервые увидел эту девушку с огромными тёмными глазами в шёлковом полупрозрачном одеянии, в золотой шапочке с золотыми браслетами на руках и в бархатных туфельках. Повелитель был настолько ею очарован, что поначалу не мог надолго оставить её одну, приказав кастрировать даже собак, охранявших вместе с евнухами женскую половину.

Когда наложницы купались в бассейне, он часто наблюдал за ними из тайной комнаты, как они натирались ароматными маслами и духами, а служанки окуривали их одежду душистым дымом. Иногда, будучи в хорошем настроении он швырял им пригоршню золотых монет или мелких драгоценных камней, чтобы подсмотреть, как они обнажённые в необычных позах будоража его воображение ползают по полу и ищут его подарки. Монеты со звоном рассыпались по разрисованному геометрическими фигурами гранитному полу, а собранные со всего света красивые невольницы, услаждая взоры повелителя, с надеждой заглядывали во все потайные уголки помещения.

Как правоверный мусульманин, он имел одну жену, хотя ему разрешалось иметь и четыре. У жены были отдельные апартаменты с баней и садом под охраной преданных ему евнухов. С её разрешения он мог завести себе и других жён, но его останавливал страх перед появлением наследников и неизбежной в этом случае борьбы за власть. Кроме того ему льстило, что девушки стараются заполучить место на его ложе, чтобы подарить ему сына, к чему он пока не торопился. По законам того времени первый мальчик, который родится даже от простой наложницы, становился его наследником. Очередь принимать правителя выпадала не часто, поэтому девушки в свободное время, а его у них было предостаточно курили кальян и под воздействием опиума и гашиша уносились в заоблачные грёзы. Мечты о любви редко становились явью. Иногда случалось невозможное – совсем недавно открылась любовная связь наложницы Бояз с евнухом Мусадом, и ему пришлось казнить обоих. Поэтому кастрация собак была, по его мнению, очень разумным и обоснованным шагом.

Прибывавшие в гарем новые девушки предварительно проходили двухлетнее обучение. Они учились играть на музыкальных инструментах, танцевать, постигали искусство обольщения и досконально изучали вкусы хозяина.

И вот неожиданно прискакавший из провинции гонец сообщил ему о высадившихся на берегу Куры неизвестных никому чужеземцев. Из-за каких-то гяуров ему пришлось отложить все удовольствия. Желание быстрее расправиться с пришельцами заставило его поторопиться. За несколько недель Марзубан собрал тридцати тысячное войско и двинулся в Бердаа.

Стоявшие в охранении воины доложили Стемиду о приближении к городу огромного войска. Он приказал трубачам подать сигнал и, построив дружину в боевой порядок, выдвинулся навстречу Марзубану.

В ближнем бою лицом к лицу нападавшие оказались явно слабее. После короткого боя дейлемиты начали поспешно отходить. Чтобы не растягивать боевой порядок на большое расстояние, Стемид вернул дружинников в город.

Пользуясь большим численным превосходством, дейлемиты окружили город, и перешли к длительной осаде.

Марзубан запланировал новый штурм с тем, чтобы постараться выманить как можно больше осаждённых из города, готовя для них западню. В засаде он оставил шесть тысяч своих людей. По определённому сигналу они должны будут напасть на русов с трёх сторон. Поначалу всё шло, как и запланировал правитель. Они начали наступление на город и после небольшой стычки стали поспешно отходить. Мазурбан побежал первый, за ним остальные. Многие из дружины россов бросились их преследовать. Неожиданно план оказался под угрозой из-за того, что дейлемиты поддавшись всеобщему страху, долго не могли остановиться. Они пробежали и место засады, и бежали всё дальше. Марзубану пришлось выбежать вперёд и встать на пути мчавшихся вояк. Сейчас он был очень страшен – за время похода с него сошёл дворцовый лоск, опалённое солнцем лицо почернело, глаза и без того навыкате сверкали и рвались из орбит. Он выхватил из-за пояса кинжал и гневно закричал:

– Остановитесь! Я убью себя! Вы погибните без правителя!

Первым возле него остановился младший брат Абдула, потом подоспели ближайшие приближённые, и войско встало. Воодушевив короткой речью, он повёл всех за собой в наступление. В этот момент из засады на дружинников выскочили притаившиеся дейлемиты. Кровопролитный бой шёл несколько часов. Звенели мечи, свистели стрелы, летели копья. Бесстрашно сражался Одд. Рядом с ним погиб его друг Зор. Положив перед собою множество врагов, упал поверженый стрелой в сердце Мордан. Несмотря на потери, воины старались держать строй, не позволяя противнику нападать со спины и это им удавалось, но семьсот человек из дружины остались на поле боя. Остальные сумели вырваться из окружения и вернуться назад. Оборонять весь город сил уже не хватало, и они заняли крепость. Оказавшись запертыми на небольшой территории, лишённые возможности похоронить своих товарищей, отчаянные храбрецы всё-таки не теряли присутствия духа.

Дейлемиты после сражения бродили по полю и собирали мечи с убитых славян. Они постукивали по металлу, слушали тонкий звук и восхищённо восклицали, воздавая хвалу мастеру изготовившему такое замечательное оружие.

Марзубан предпринял несколько попыток взять крепость, где укрылась дружина, но ни одна не увенчалась успехом.

Одд подошёл к Стемиду:

– Дозволь воевода за пагибель друже посчитатьси.

– Мяне пяред тваим отче ответ держати, коли што с табою сбудитси, – хмуро проронил Стемид.

– Коли не дозволишь, пайду адин сечу вести.

На Стемида смотрели юные с бездонной синевой неба глаза, полные решимости и отваги.

Стемид колебался, но в любом окружении необходимы ответные действия и он поручил опытному Рюару сопровождать Одда для проведения вылазки.

На рассвете с небольшим отрядом Одд вышел за ворота и внезапно напал на дремлющий отряд неприятеля. Нанеся ощутимый урон, они стали поспешно отходить к крепости. Основные силы уже были за стенами. Лишь Одд и четверо дружинников немного задержались. Они увидели сад, где зрели абрикосы, персики, виноград, красные наливные яблоки и груши. Там же было несколько девушек собиравших фрукты. Одд попытался завязать разговор с юными красавицами. Воспользовавшись этим необдуманным поступком, сотни вооружённых людей взяли их в кольцо. Правитель уже давно объявил большую награду за поимку русского воина, но до сих пор им всё никак не удавалось пленить хотя бы одного руса.

Одд, Яр, Ратимир, Рюар и Ивор попали в окружение, состоявшее из нескольких рядов. Началось сражение. Несмотря на явный численный перевес дейлемиты долго не могли подойти вплотную к храбрецам, те сражались отважно и умело. Поняв, что всех окружённых росов в плен взять не удастся, нападавшие выбрали наиболее рослых и выпустили в них град стрел. Ратимир и Ивор сразу упали замертво. Яр и Рюар, прикрывая с двух сторон щитами Одда, отбивались мечами. Вот упал поражённый длинным копьём Яр. Рюар встал спиной к Одду, и они продолжили сражаться. Казалось, отовсюду их кололи копья и мечи. Дейлимиты уже определились с тем, что к крепкому Рюару им не подступиться. Снова полетело множество стрел. Одна угодила Рюару точно в шею. Истекая кровью, тот повалился на землю. Юный Одд отступил к высокой яблоне и, воспользовавшись моментом, быстро вскарабкался по ней вверх. Увидев под собою множество врагов, он кинжалом стал наносить себе раны, пока не упал замертво.

В крепости из-за слабости к невиданным фруктам начались болезни, смерть косила ряды дружинников. Стемид собрал на совет ближайших помощников, и они приняли решение прорываться к ладьям. Суда к тому времени отошли ближе к морю и притаились в одной из тихих заводей. Тёмной ночью, стараясь не звенеть оружием взяв наиболее ценное из захваченного, остатки дружины с боем вырвались из крепости.

Долгий путь домой был полон опасностей. В Киев во главе со Стемидом вернулось всего десять воинов. В их числе был и Зван.

Когда Олегу передали, что из похода возвратились его дружинники, он тут же спустился к причалу и увидел, что на тихой воде покачивается всего одна ладья. Олег сразу обо всём догадался. Стемид стоял перед ним с виноватым видом. К ладье уже спешили горожане, спустился и тысяцкий, его, как и многих ждало печальное известие. Они выслушали рассказ возвратившегося воеводы об участи своих сыновей, мужественно приняв известие об их гибели. Свобода не в ущерб другим почиталась у росов дороже всех благ. Честь и долг каждого из них её защищать. Обязанность и призвание и князя, и простого воина заключались в том, чтобы вместе со всеми отстаивать свободу своего народа и первыми, если доведётся, смерть принимать, а наградой за то будет лишь слава и любовь народная. То золото, что привезли с собой оставшиеся в живых дружинники, не доставило никакой радости. Настоящее золото – русские воины остались лежать в чужой стороне. Спасти от уныния могло только дело, и Олег начал подготовку к походу на Царьград. Давно уже было необходимо показать возросшую силу молодой державы – устрашить хазар, поставить на место печенегов. Пришла пора и заключить торговый договор, чтобы не притесняли купцов русских, да ещё утвердиться на море и выполнить своё обещание, данное когда-то древлянам.

 

35

Поскакали гонцы по самым отдалённым уголкам русской земли. Уже в зимнюю пору заскользили полозья саней по снежному насту Великой Скифии. Варяги, словене, чудь, меря, кривичи, северяне, радимичи, древляне, хорваты, вятичи, дулебы, тиверцы к концу зимы стали стягивать силы к Киеву.

…Многих императоров пережил за свой век патриарх Фотий и всегда мечтал обуздать нравы непокорных славян и многое уже сделал для этого. Поначалу он думал, что и с новым властителем Царьграда Львом VI они найдут общий язык и мягкой силой пойдут на Русь. Патриарх имел с ним вначале самые добрые отношения. Долгие вечера он проводил с юным базилевсом, обучал его многим наукам. Вместе они восхищались стихирами, когда тот начал слагать первые строки: «Придите, людие, Триипостасному Божеству поклонимся…». И если бы не невезенье будущего императора в жёнах, да не дружба старого патриарха с отцом Льва – прежним императором Василием Македонянином, невзлюбившим сына с самого его рождения, а на то были весьма веские причины, Фотий и дальше бы возглавлял церковь империи до самой своей смерти.

Отношения у Льва с отцом не сложились можно сказать с первых минут появления на свет. Его мать Евдокия Ингерина по слухам имела связь с Михаилом III, который собственно и приблизил к себе Василия, дал ему должность постельничего – паракимомена, женил на своей любовнице Евдокии, а потом сделал соправителем. Василий видимо в благодарность за это организовал его убийство и занял место басилевса. Всю оставшуюся жизнь он терзался, подозревая, что сын может быть от Михаила и вымещал свои подозрения на нём. Как и все в те времена Лев носил с собой холодное оружие. Пользуясь подозрительностью императора, приближённый Сантаварин донес, что тот прячет в башмаке кинжал и хочет его убить. Однажды на охоте Василий сделал вид, что ему нужен нож. Ничего не подозревающий Лев, желая услужить, достал свой кинжал и протянул отцу. Василий тут же онемел, слова Сантаварина об измене будто сверлили железным наконечником его мозг. Он приказал тотчас схватить Льва и заключить под стражу. В сыром и тёмном подвале Лев лежал на грязном тюфяке, обливаясь слезами от выпавшей на его долю несправедливости. Мать тайком передала ему еду и страшное известие о том, что Василий задумал ослепить сына. Но случилось невероятное – на скачках внезапно упал с лошади старший сын базилевса и разбился насмерть. И теперь Лев по воле случая стал единственным наследником. Евдокия ради него обошла ближайших сановников, и придворные дружно отговорили Василия от жестокой расправы. Лев вышел из темницы, но ненависть к отцу осталась у него навсегда.

Первый раз родители женили его в шестнадцать лет. В зале Магнаврского дворца собрались самые красивые девушки империи, и пока императора не было, возбуждённые девицы затеяли игру. Юная афинянка, имевшая, как всем казалось, дар прорицательницы предложила, чтобы все претендентки, усевшись на пол, разулись и выставили перед собою обувь. И та, которая по сигналу быстрее всех обуется и сделает глубокий поклон и должна стать женой наследника. Игра началась, и вдруг появился Василий со свитой. Император заинтересованно наблюдал за судьбоносной игрой девушек, в которой первой оказалась Феофано из семьи Мартинаков. Василию и Евдокии она очень понравилась, к тому же девушка принадлежала к древнему исконно римскому роду. И несмотря на робкие протесты жениха, через два месяца Льва женили.

Феофано была очень набожной и постоянно молилась. Лев, страшась гнева отца, прожил с ней десять лет – из них три года под домашним арестом из-за подозрения в измене. Все эти годы он постоянно видел перед собой закутанную до самых пят в накидку молодую женщину, когда-то очень красивую, с огромными глазами давно выражавшие лишь смирение и желание духовной чистоты. Со временем она стала подобна хрустальной прозрачной вазе с тонкими пронизанными синими нитями вен руками, к которой страшно было прикоснуться из-за боязни нечаянно разбить.

Спустя несколько лет Лев влюбился в Зою Заутцу – дочь начальника императорской гвардии. Случайно встретив её во дворце, он добился взаимности и частенько по ночам стал посещать её спальню. Несмотря на свою набожность и мнимую непорочность, Феофано как ревнивая жена выследила его и пожаловалась на любовников Василию. Император вне себя от ярости вызвал к себе сына и долго таскал его за волосы, бил ногами до тех пор, пока у того не полилась из носа кровь. Зою спешно выдали замуж за первого подвернувшегося под руку базилевсу придворного. Им оказался референдарий Феодор Гузуанитома доводивший до императора прошения должностных лиц.

Через месяц после этих неприятных событий судьба вновь круто меняет жизнь обитателей дворца. В один из дней император вместе со свитой отправляется охотиться на кабанов. Весь двор провожает его под звуки труб и весёлый собачий лай. В охотничьем угодье умелые ловчие стали загонять на императора огромного самца. Неожиданно для всех кабан сумел вырваться из подготовленной ловушки, и Василий с горящимим от возбуждения глазами бросился за ним в погоню. Устремившись за добычей, несчастный базилевс вместе с конём сорвался с крутого обрыва и сломал себе шею.

По окончанию траурных мероприятий единственный наследник становится императором и начинает своё правление с перезахоранения в храм Святых Апостолов останков Михаила III, которого считает своим настоящим отцом. Вот на это самое время и пришёлся закат деятельности патриарха Фотия. Получив от нового императора полную отставку, он ушёл на покой и посвятил себя богословским трудам. Лев на прощанье даже не встретился с ним.

Вместо Фотия новый базилевс возводит на патриарший престол младшего брата Стефана. Скромный шестнадцатилетний мало в чём сведущий юноша умирает ровно через год, и новым патриархом становится Антониий II – родственник Зои Заутца, но и он вскоре возносится на небеса. На его место Лев выдвигает сановника Николая Мистика. Тут смерть настигает уже нелюбимую набожную жену императора, и он почти сразу же женится на овдовевшей к тому времени Зое Заутца. Не всем приходится по душе этот брак – духовник Льва Евфимий во всеуслышание называет его беззаконным и нечестивым, за что тут же отправляется в монастырь. Зато отец Зои получает долгожданный титул василеопатора – тестя императора. В скором времени у супругов рождаются две дочери. Но Зоя внезапно заболевает и после болезни уходит из жизни.

Третьей женой императора становится Евдокия Ваяне, но и она вскоре умирает при родах.

После стольких неудач и череды смертей близких ему женщин, по воле случая он знакомится с Зоей Карбонопсиной – девушкой из богатой аристократической семьи. В тот день на ней была лёгкая белая туника из ниспадающего волнами шёлка, украшенная по вороту золотым шитьём и жемчугами, длинная юбка с золотой каймой по подолу и листочками по полотнищу. Сверху пурпурная мантия с жемчужными нитями, застегнутая на плече. Заманчиво поблёскивали розовые полные губы. У неё был высокий красивый лоб и тёмные с глубиной и загадочностью горных ущелий выразительные глаза.

Голова у него закружилась, едва их взгляды встретились. Красота молодой особы смогла развеять его траурные мысли, и вечером следующего дня он уже ожидал её у себя в зале для небольших приёмов.

Лев усадил девушку за небольшой столик, украшенный арнаментом и начал разливать вино в серебрянные с позолотой кубки, но делал это так неумело, что Зоя с улыбкой взяла у него небольшой кувшинчик и сама разлила вино. Пригубив вино, воодушевлённый базилевс отставил свой кубок и c упоением начал читать свои стихи, потом продекламировал строки «Науки любви» Овидия:

Встречи стали всё чаще, а потом они уже почти никогда не расставались. Долгое время Лев и Зоя жили невенчанными любовниками. После многих браков и стольких лет ожидания она, наконец, рожает ему долгожданного сына. Епископы отчаянно сопротивляются, не желая узаконить рождение наследника. После переговоров с императором патриарх Николая Мистик всё-таки соглашается с почестями крестить сына Льва, но при этом выдвигает условие, что тот должен расстаться с Зоей. Лев обещает, но после крещения сына подговаривает священника Фому тайно обвенчать влюблённых и объявляет Зою царицей. Возмущённый патриарх Николай лишает священника сана, а самого императора отлучает от причастия и запрещает Льву даже входить в церковь, но милостиво обещая со временем снять епитимью. Время шло, а снятие всё откладывалось и в ответ Лев сам изгоняет патриарха, возвращает из ссылки и назначает духовника Евфимия на его место. Зоя требует от нового патриарха, чтобы её имя провозглашалось на Божественной литургии во всех церквях, но тот набирается мужества и ей отказывает.

После смерти Льва его брат Александр возвращает сан патриарха Николаю Мистику, а четвёртую жену Льва VI изгоняет из дворца. При этом сын Зои Константин Багрянородный продолжает считаться соправителем Александра, потому что предусмотрительный Лев короновал мальчика ещё в трёхлетнем возрасте как своего соправителя. Пробыв на троне всего год, Александр неожиданно умирает, и Зоя возвращается из ссылки. Патриарх Николай боясь потерять своё влияние, старается получить власть над матерью императора. Он объявляет Зою своей духовной дочерью и стрижёт её в монахини. Однако перед постригом она ест мясо и объявляет факт пострижения недействительным. К тому же в отместку Зоя организует нападение на патриарха – ему здорово наминают бока, и он едва успевает спастись бегством. Устав скрываться на окраинах империи, Николай через некоторое время признаёт своё поражение, и Зоя возвращается во власть как регент своего сына.

Все происходившее при дворе императора просчитывалось Олегом. Положение дел в ромейской империи ему было известно от многих варягов, что были на службе в Византии. К тому же он знал, что Лев не очень удачлив в битвах – войну болгарскому царю Симеону он проиграл и уже более десяти лет не мог взять реванш.

До того как гонцы были готовы тронуться в путь во все русские земли, Стемид зашёл к Олегу.

– Дозволь князь мяне словен новгородских навестить.

– Пошто так?

– Весть пришла от сродников из Изборска. Дщерь сестрицы на пестование узять хачу. Отче и мати ейные Богам души отдали.

– Хто отче у няё бымши?

– Сын изборского князя Вадима, таго самога што от руки Аскольда пал – Ратибором кликали. На медведя пошёл и не сдюжил супротив зверя. Мати яё посля с горя усохла и следом ушла.

При имени Вадима, Олег изменился в лице и переспросил.

– Унучка Вадима Хороброго?

– Она и исть княже.

– Пригожа с лица?.

– Глаголють дуже пригожа. Прекрасной кличуть.

– Будеть нявестою Игорю! – без раздумий громко и отчётливо произнёс Олег. – Он посмотрел в оконницу – по двору его младший сын Асмуд и молодой Рюрикович бегали с деревянными мечами. – Хватить тетёшкаться, пора мужем зрелым становиться. Посля мяне яму державою править.

– Твая влада Олег, – ответил Стемид.

 

36

Перед походом на Царьград Стемид привёз Прекрасну в княжеский терем. Несмотря на мороз, Олег с Адвиндой вышли на крыльцо встретить гостью. Олег был одет в кафтан темно-фиолетого цвета с рукавами, отделанными золоченой парчой с красной каймой по краю. Поверх кафтана накинута синяя мантия с широкой золотой полосой, застегнутая на большую рубиновую фибулу. Адвинда вышла в красном платье с широкими рукавами, перетянутое золотым поясом с накинутой на плечи теплой шалью. Голову её украшал кокошник с драгоценными камнями.

Перед ними стояла девушка с открытым худощавым лицом в беличьей шубке покрытой узорчатой парчой и меховой шапочке. Короткие красные сапожки ладно сидели на маленькой ножке. Большие, словно налитые тёмной бездонной глубиной синие глаза светились печалью. Девочка улыбнулась, и на щёчках обозначились небольшие ямочки.

– Здраве буде, отче, – поздоровалась она и поклонилась.

– Здраве буде, красна девица, – улыбнулся в ответ Олег. – Як добралися до Киеву.

– Благодарствую отче, скора добралися.

– Праходь в терем, девица. Зараз Адвинада, – он указал жестом руки на стоявшую рядом жену, – наставницей тябе будеть. В усём слухай её.

– Як загадашь, отче, – покорно ответила девочка.

Прекрасну поселили в высокой пристройке к терему. Адвинда сама занималась убранством её комнаты – выбрала разноцветную ткань для стен, подобрала мебель, искусно вырезанную и расписанную золотом. Большая изразцовая печь в синих росписях выходила прямо в комнату Прекрасны широкой хорошо прогреваемой частью.

По весне Огневод провёл её повторное имя наречение. Олег дал девочке второе имя Ольга.

– Прекрасна будеть тябе тайно имячко. Токо для близких, – прошептал Огневод на ухо девушке после того как освятил водою.

Едва русла рек вошли в привычное течение, огромное русское войско двинулось к морю. На волнах Днепра качались сотни ладей с воинами. Конница пошла берегом. И снова трудное быстрое течение, крутящие водовороты порогов стали на пути десятков тысяч воинов. Исчезли печенеги. Притихли хазары. Выйдя из устья Днепра, ладьи пристали к берегу, и воины стали готовить суда к плаванию по морю – к бортам ладей при необходимости добивали дополнительные доски, проверяли уключины, якоря, мачты, паруса и рулевые вёсла.

Уже мчались быстроходные ромейские корабли с известием о походе русских. Лев VI отягощённый проблемами двора и уставший от борьбы за своё семейное счастье встретил известие о походе росов с большой печалью и срочно начал принимать необходимые меры по обороне.

С суши город защищали тройные стены Феодосия – от бухты Золотой Рог до Мраморного моря. Наполненный водой глубокий и широкий ров и три крепостные стены с небольшим расстоянием между ними не позволят врагу успешно атаковать. Мощные башни, глубоко врытые в землю, угрожали с флангов. В самом городе возвышалась ещё одна внутренняя стена Константина. Вдоль берега тянулись внушительные, правда, однорядные стены, но с моря высаживаться в воду под огнём было практически невозможно. Баллисты и катапульты простреливали все подступы к твердыне. Франдиболы были готовы обрушить на головы противника град камней или залить горящей нефтью.

Несмотря на грозные укрепления, многие императоры, зная состояние духа своей армии, всегда стремились избежать войны, помня высказывания Марка Туллия Цицерона: «Худой мир лучше доброй войны». А уж его фразы: «Чего сами не знают, тому учат других» или: «Человек – свой злейший враг» Лев и сам не раз произносил вслух. Он считал, что залогом процветания армии должно быть справедливое управление и Божий страх. Полководцы воспитывались на примере отваги, силы и мужественности и уважения к врагам. Всё одно, появившееся многочисленное войско внесло сумятицу в обычную дворцовую жизнь, и было совсем некстати. После совета с придворными и полководцами Лев принял решение о начале переговоров.

Олег на встречу с греками послал старших дружинников. Уже зная от своих людей в столице о нравах императоров, он настоятельно порекомендовал им не принимать угощение. Яд для гостей в империи был в ходу. Так что на обеде, накрытом в их честь, столы ломившееся от снеди, остались нетронутыми.

Карл, Веремид, Ферлаф, Руальд и Стемид вернулись с переговоров и рассказали Олегу:

– Греки дают по двенадцать гривен на человека, сверх таго уклады, на грады Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и иныя, иде властвуют князья наши. Послы коли в Царьграде придуть будуть довольствоваться из казны императорской. Кои приедуть в Грецию торговы люди и гости от нас на шесть месяцев, будуть получати хлеб, вино, мяса, рыбу и плоды. Оные имеють вольны выхад в баню. Кто жа прибыл не для торговли, не може требовать и месячного содержания. Просють запретить нашим людям делати жителям обиду у областях и весях греческих… И многа ишо об чём сговорилися мы с ромеями, то посля молвлю, – закончил речь, стоя перед Олегом Веремид.

– Мы присягали по закону русскому. Клялися Перуном и Велесом и оружием сваим. Греки же на Евангелии и Святым крестом и Неразделимою Животворящею Троицею единого Бога, – продолжил Стемид после Веремида.

– Сотоворили мир стало быти для земли русской, – подвёл итог Олег.

– Ось, так, княже, – подтвердил Руальд.

Весть о мире полетела от ладьи к ладье – от воина к воину. О дани богатой рассуждали вои, ведь долю должны будут выплатить каждому.

Олег под охраной дружинников ступил на каменистый берег перед городскими стенами Царьграда и приказал прибить щит к воротам. Круглую в треть человеческого роста червлёную защиту накрепко приколотили к массивным створкам.

Зоран и Добромир исполнили волю Олега и поспешили вслед за ним к ладьям. Асмуд на мгновение задержался,

– Жаля копьё с ромеями преломити не удалося.

– Набронишься ишшо, – усмехнулся Добромир.

К русским городам ладьи пошли гружёные поволоками, узорочьем, хлебами, винами. Шли воины, неся мир на своих устах и радость родным и близким, что возвращаются живыми и невредимыми.

К Киеву подошли ближе к осени. Олег под вечер в лежне расспросил Адвинду об Ольге.

– Яка малодица наша?

– Негневлива и не лжива. Непритворна. Мудрою будеть, хоть ишо и малода, – ответила она. – Лицом пригожа, не срамно будеть на людях показатьси.

Олег сразу же приказал начать подготовку к свадьбе.

Посаженными родителями на свадьбе выступали Стемид и Нора, свахами Добряна и Инга – дочери старших дружинников. Роль тысяцкого взялся играть Веремид. Асмуд и Карл стали дружками жениха. Подругами невесты вызвались быть Ненагляда, Инга, Любомила. Ольга со многими уже действительно подружилась. Гостями были приглашены все князья из русских земель и все старшие гридни. Из Корсуня с богатыми дарами по поручению императора приплыл стратиг Феодор Дука.

В день свадьбы накрыли столы в самой большой горнице княжеского дворца. Лавки устлали соболями, стол покрыли узорчатой расписною скатертью. На нём соль в золотой солонке и калачи. На втором этаже приготовили постель для молодых на двадцати семи снопах. В четырёх углах воткнули по стреле, на каждую повесили по связке соболей. У лежни поставили кадку с пшеницей.

Игорь послал сообщить, что всё готово. Невеста с женой свадебного тысяцкого Русавой, свахами и в окружении подруг прошла в горницу. Впереди несли большой каравай, на нём деньги. Стемид как посаженный отец явился тоже с целой свитой и послал к Игорю человека. Тот вошёл и объявил князю:

– Час тябегосударь подступатися да сваей справе!

Жених с тысяцким и разряженными боярами пошли к терему, поднялись по ступенькам и прошли в горницу. Там уже сидели за столами все участники празднества. Только жениху места рядом с Ольгой не нашлось. Рядом с ней сидела розовощёкая Ненаглядна. Гости смеялись, подбадривая Игоря. Пришлось ему у Ненаглядны выкупать место. Сначала он дал ей одну бусинку.

– Пошто тако место у салодкой невестушке за едину бусинку хошь заиметь, – отвечала ему круглолицая и весёлая Ненаглядна.

Игорь протянул ей вторую бусинку.

– Мала! – дружно кричали подруги невесты.

Он подал Ненаглядне позолоченные бусы – девушка радостная вскочила, и тотчас же примерив бусы на себя, освободила место.

Огневод принялся читать заговор:

Русава стала расчёсывать волосы жениху и невесте. Она расплела девичью косу Ольги, надела ей на голову женскую кику, сверху фату и стала осыпать хмелем, обмахивать соболями. Асмуд резал хлеб и кормил молодых и гостей. Всё проходило под смех окружающих.

Затем все встали и пошли на святилище, обошли площадку вокруг. Впереди шли плясуньи с песнями. Перед женихом с невестой несли каравай с зажжённой свечою. Когда омлодых осыпали хмелем и зерном, перепадало и гостям.

Они громко кричали свои пожелания,

– Детишек – як у поле зернишек!

– Злата у доме – як водицы у море!

Возле статуи Перуна Огневод взял невесту за руку и вручил Игорю.

– Зараз поцелуетеся!

Игорь закрыл глаза и неумело прижался к губам Ольги.

Огневод протянул им чашу с мёдом. Ольга и Игорь поочерёдно по три раза отпили из чашки. Остаток мёда Игорь вылил в жертвенник и бросил под ноги. В этот момент Ольга опередив его всего на мгновение, первой наступила на осколки разбитой чаши.

– Ой! Она хозяйкой будеть! – со смехом донеслось со стороны гостей.

Олег, наблюдая издалека за происходящим, с улыбкой покачал головой.

Молодые пошли назад к терему, тесно прижимаясь друг к другу. Гости в шутку хватали их за рукава одежды и делали вид, будто пытаются растащить их в разные стороны.

В горнице уже были накрыты столы со всевозможными яствами. Игорь и Ольга прошли на место во главе стола. Гости поочерёдно поднимались со своих мест и желали им счастья. Молодые к еде не притрагивались.

Пир продолжался до тех пор, пока Русава не объявила:

– Молодая спать захотела!

Асмуд взял со стола печёную курицу на блюде, калач и солонку, завернул всё в скатерть и в сопровождении Карла, Добряны и Инги понёс в спальню.

Русава тоже поднялась вслед за ними, на ней было одето сразу две шубы – одна вывернута мехом наружу. Стоя у постели, сваха и дружки принялись кормить молодых курицей, а Русава осыпала их хмелем.

Потом все ушли и оставили Ольгу и Игоря наедине. Гости продолжали пировать, а Асмуд всю ночь с обнажённым мечом ездил на коне вокруг терема, охраняя сон молодых.

Утром молодых повели в баню и кормили кашей.

После первого дня гуляли ещё два дня. Последний гость уехал из княжеского терема недели через две. Феодор Дука долго беседовал с Олегом о государственном устройстве империи. Худощавый с крючковатым носом он выпил не одну корчагу мёда.

 

37

Больше года после свадьбы прошло в государственных хлопотах.

По весне Олег согласно прежней договорённости послал варягов в Царьград. Через несколько месяцев они вернулись и, хотя Льва VI к тому времени уже не стало, привезли письменный договор с полным признанием Руси как состоявшегося равного ромейской империи государства.

«Мы от рода Русского…», вчитывался Олег в текст, открывавший новые возможности для Великой Скифии – как величали греки Русь, возродившейся в очередной раз, казалось, из пепла. Договор призывал к любви и миру, устанавливал правила поведения и взаимопомощи торговых и простых людей, описывал условия освобождения попавших в неволю россиян и греков…

Олег отложил договор в сторону и поднялся.

– Веремид! – громко крикнул он в сторону дверей.

Появился его немногословный соратник и помощник.

– Идем до Днепра, позрим вода в реце подходе для купане або нет?

– Ды яки купане, Олег, вода студёна. Вересень на дворе.

– Як человек с годами холодеет, таки и водица. Усё одно пашли на рецу позрим, – произнёс Олег.

На берегу он присел на большой гладкий валун и с задумчивым видом смотрел на воду бегущей мимо реки.

«С полуночи до полудня и с восхода до заката раскинулась Русь. От Словенской земли пошли под руку Руси – словене, чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печора, емь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливь… Возвернулись ушедши када-та кривичи, северяне, поляне, древляне, уличи, тиверцы, вятичи, дреговичи, бужане, радимичи, хорваты …. Человек може сделать велики путь. Токо не путь делаить человека великим…», – размышлял Олег.

– Иде зараз мой стары конь? – оглянулся Олег на Веремида. Тот стоял неподалёку со скрещенными на груди руками и тоже смотрел на воду.

– Надать пра гэто у конюшего проведати.

Олег поднялся.

– Хачу позрить што с им сталося.

Они поднялись по склонам горы к княжеской крепости. У конюшни Веремуд кликнул Пылая.

– Здраве княже, – подходя к ним и улыбаясь во всё своё широкое и скуластое лицо, поздоровался добродушный конюх.

Несмотря на то, что Олега не выбирали и княжеским титулом на Вече не удостаивали, все величали его князем. Много раз Велимудр предлагал ему утвердить это на Вече, но Олег всегда отвечал отказом, потому как сам никогда к титулам не стремился. Он вполне доволен был тем, что и без этого излишнего к себе внимания управлял созданной, точнее восстановленной им же страной, от имени представителя древнего рода славян – Игоря.

– Здраве будь, Пылай. Помнится в те года, што ты ишо отроком был, передал я каня сваяго Горыню на кормление. Иде он зараз?

– Княже, кольки годин минуло. Помер давно. Одне кости осталися.

– Иде жа схоронили?

– Вона за гаем. – Пылай указал в сторону подножия горы напротив княжеской крепости, где белела небольшая рощица.

– Веди, хачу позрить што з нами усеми када-нибудь станетси.

Минуя ворота, конюх повел Олега вниз по склону. Они остановились у небольших холмиков.

Пылай обошёл вокруг и подозвал Олега к неглубокой яме размытой дождевыми потоками, льющимися со склонов. В ней можно было увидеть белевший большой конский череп.

– Тута, токо дажжи размыли усе.

Олег подошел, склонился и с былой нежностью погладил белую кость.

– Вось што, друже, з табою стало…

Молнией мелькнула чёрная извивающаяся лента. Олег поднёс к глазам руку – на ней возле большого пальца осталась небольшая кровавая ранка. Он покачнулся, Веремид еле успел подхватить его. Вместе с конюхом и подбежавшими стражами, что стояли у ворот они отвели Олега в терем. На крыльцо выскочила Адвинда и провела мужа до лежни. Его бережно уложили в постель. Лоб у него стал горячим, как раскалённый кирпич. К утру Вещего Олега не стало.

 

Литература, используемая автором при написании книги

*«Вестник древней истории» №1 (14), 1941. Белоруссия в эпоху феодализма: сборник документов и материалов: в 3 т. / редкол.: А. П. Азаров, А. М. Карпачев, Е. И. Карнейчик; сост.: З. Ю. Копыльский и др.; Ин-т истории АН БССР, Арх. упр. МВД БССР. – Минск: Издательство Академии наук БССР, 1959—.Т. 1: С древнейших времен до середины XVII века. – Минск: Издательство Академии наук БССР, 1959. – С. 23—26.

*Маврикий Стратег. О славянах и антах [Текст] // Хрестоматия по истории СССР. Том I. C древнейших времен до конца XVII века / под ред. В. И. Лебедева, М. Н. Тихомирова, В. Е. Сыроечковского. – М., 1951. – С. 18—24.

* Асов А. И. «Славянские боги и рождение Руси»

* Рыбаков Б. А. «Язычечество Древней Руси»

* Рябушкин А. М. «Княжкский суд»

*libma. ru (библиотека). Памятники рунической славянской письменности: «Боянов гимн». Вопрос его подлинности. (Перевод автора).

* Золотая книга. Веда славян. Создатель книги: Веркович Стефан Ильич (С.-Петербургъ 1 Мая 1881 г.)

* Асов А. И. «Свято-русские веды. Книга Велеса»

*Буданова В. П. «Готы в эпоху Великого переселения народов»

* Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси / Рецензенты: В.П.Даркевич, С.А.Плетнева, М.: Издательство «Наука», 1987 г.

*Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под. ред. Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. Греческий текст, перевод, комментарии. – Изд. 2-е, исправл. – М., Наука, 1991. – 496 с. – (Древнейшие источники по истории народов СССР).

* Пальцева Л. А. Из истории архаической Греции: Мегары и мегарские колонии. – СПб. Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. – 304 с. – ISBN 5—288-01800—6

*А. А. Васильева «История Византийской империи».

* Кузенков П. В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение руси в средневековых письменных источниках // Древнейшие государства на территории Восточной Европы. 2000 г.: Проблемы источниковедения / Отв. ред. Л. В. Столярова. М., 2003. С. 3—172.

* Фрейберг Л. А. «Памятники византийской литературы IX—XIV веков»

* Успенский Ф. И. «История Византийской империи, VI – IX вв». М.: Мысль, 1996.

* Надежда Ионина «100 великих дворцов мира» М.: Вече, 2001 г.

*Публий Овидий Назон. Собрание сочинений. Том 1. СПб., Биографический институт «Студиа Биографика», 1994. Перевод и комментарий М. Л. Гаспарова.

* Седов В. В., «Древнерусское языческое святилище в Перыни», в сборнике «Краткие сообщения и доклады о полевых исследованиях Института истории и материальной культуры», т.50, 1953г.;

*Норман Пензер. Гарем. История, традиции, тайны / Пер. с англ. О. И. Миловой. – Москва: Центрполиграф, 2007. – 303 с. – ISBN 978—5-9524—2855-3.

* Седов В. В., «Восточные славяне XI—XIII вв.», в сборнике «Археология СССР», под ред. Рыбакова Б. А., изд-во «Наука», 1982 г.

*М., 1979. Археология СССР: Восточные славяне в VI – XIII вв. М., 1982. Очерки по археологии славян. … ↑ Седов В. В. Славяне: Историко-археологическое исследование

*Порфиридов Н. Г. «Древний Новгород. Очерки из истории русской культуры»

* Новгородская берестяная грамота №9 1160—1180 г. А. А. Зализняк. Общие сведения о берестяных грамотах В. Л. Янин. Берестяные грамоты как исторический источник Из книги: «Берестяные грамоты: 50 лет открытия и изучения» М., 2003 А. А. Зализняк. Значение берестяных грамот для истории русского языка Из книги: «Берестяные грамоты: 50 лет открытия и изучения» М., 2003.

*Валентин Иванов. Русь Великая

* Википендия: «Русское народное (национальное) жилище»

* Википендия: «Багатур (хазарский каган)».

*Новосельцев А. П. Города Хазарии // Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. – М.: Наука, 1990. – С. 128—132. – 264 с. – ISBN 5—02-009552—4. Для художественного отображения использована небольшая часть переработанная и дополненная автором этой книги.

*Ибн Мискавейх «Книга испытаний народов» пер. А. Якубовского

*Публий Овидий Назон. Собрание сочинений. Том 1. СПб., Биографический институт «Студиа Биографика», 1994. Перевод и комментарий М. Л. Гаспарова.

*Александр Дворкин. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви.

*Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1973

*Российское библейское общество 1993 «Библия»

*ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА ModernLib.Ru

Летописец Нестор – Повесть временных лет

*Г.П.Латышева Москва и Московский край в прошлом

СВАДЬБА МОЛОДОГО КНЯЗЯ

*Г.Г.Литаврин «Как жили византийцы».

*Н. М. Карамзин «История государства Российского». Москва «Олма-Пресс» 2003

*А. С. Пушкин «Песнь о вещем Олеге»

*ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА ModernLib.Ru

Слово о полку Игореве, Игоря сына Святославля, внука Ольгова

*С. Б. Дашков. Императоры Византии.

Феодора, Михаил III Пьяница

* Российская академия наук институт русского языка им. В. В. Виноградова 2002 «Словарь древнерусского языка».

* А. В. Гудзь – Марков «Домонголская Русь в летописных сводах V – VIII в.в» Москва «Вече» 2005

* А. Кривицкий А. Подлужный – «Учебник белорусского языка»