Бобрец прошел с ребятами к большому амбару за домом и не спеша раскрыл потемневшие от сырости и времени створки ворот. Они распахнулись перед ними с легким скрипом. В углу под тенью строения в большой деревянной клетке дремала большая птица, ее оперенье было сверху серовато-бурого цвета, а снизу белым в темно-бурой поперечной ряби. Ястреб дремал на жердочке, поджав одну ногу со сжатыми в кулачок когтями и спрятав голову под крыло.

– Зрите, ось он красавец, – кивнул на птицу Бобрец.

Увидев незваных гостей, ястреб встрепенулся и пристально посмотрел на пришельцев, водя из стороны в сторону хищным крючковатым носом. Темные глаза при этом оставались равнодушными и холодными. Ратибор с нескрываемым интересом на лице шагнул к клетке, но его опередил Цветослав, мальчик протянул руку к деревянной обрешетке и тут же в страхе убрал. Ястреб сделал короткий бросок клювом в сторону его пальцев.

– Не шалить, – строго погрозил ребятам ловчий.

– К яму тожа подход потребен, – заговорил мужчина, обращаясь в большей степени к Ратибору. – Сокал жа ишо боле привередлив и гордый. Той боле для серца, а гэтот для пропитания, – сказал он наставительным тоном. – Уток с воды береть, а зайца и в кустах отыщеть. Добычу в угон бьеть. – Он взглянул на ребят.

– Ну, ступайте на двор и ожидаите мяне.

Через несколько минут Бобрец вышел к ним с птицей, сидевшей у него на правой руке. Они направились к небольшой рощице за окраиной Изборска. На подходе перед большой поляной ловчий снял с головы птицы клобучок, закрывавшей той глаза и через мгновение хищник пронесся над землей и сбил на землю голубя, летевшего над лугом.

Когда они подбежали, ястреб держал пойманную птицу под собою, поглядывая на Бобреца, словно ожидая дальнейших распоряжений. Попавшая в когти птица трепыхалась, пытаясь вырваться. Бобрец склонился, подкормил Ястреба и пересадил его на руку в кожаной рукавице, тут же одев тому на головку клобучок. Голубь расправил крылья и смог взлететь.

– Ястреб зазря не любить живота лишати, – вздохнул Бобрец, – он оглянулся на Ратибора. – О таки можно и дичь для пропитания сябе добывати.

– Добре, – согласился с ним юноша.

– Не будем боле охотиться, – неожиданно произнес Цветослав.

– Пошто так? – спросил его ловчий, чуть склонив на бок голову.

– Неча почем зря голубок терзати, – ответил со слезою в голосе мальчик.

– Неча, дык неча, – согласился с ним Бобрец. – И то, холодна слеза луче недоброго смеха, – улыбнулся он, глядя на мальчика.

Ратибор, подтверждая слова младшего брата, кивнул головой

– Пайдем взаправду до дому, мяне зараз охота сия понятна.

Они заспешили в сторону селения. Возле околицы на луге, усеянном желтыми одуванчиками, водили хоровод несколько девушек. До них донеслось пение:

Девушки, одетые в белые, расписанные красными оберегами, платья заметили пристальный взгляд Ратибора.

– Дождя давненько не видати. Непогодь плохо, а в бездожье не легше, – посетовал Бобрец, – Девицы вышли абы наговорить на водицу, шоб нивы поливати.

– А заутра жа Купальница – празник?! – испуганно спросил Ратибор. – Коли дождь ишо пойдеть.

– Не медовыя, чай не растаите, – усмехнулся Бобрец. – Земля ссохлася, дожжя просить. – Ты, княжеский отрок ведаешь, почем хлебушек ратаю обходится. Кольки труда землицу подняти?

Ратибор молча отрицательно покачал головой.

– Начинати с зимы следовать, кады деревья подсекаются, патома сохнуть оне цельны год, патома валить надоть, пни корчевати и в березозол жечь. Посля землицу треба взрыхляти мотыгою и граблями равняти и токмо апосля в золу засевати жито, бороною зерны заделавати, патома як созреить убирати. Через три годины усе спачатку. Земля ничаго не родить, в продыхе нуждается и о так ново место опять нада засевати. Вось оно як, княже, – закончил поучения Бобрец.

– Зараз буду ведати, – произнес княжич в ответ.

Они втроем прошли рядом с водившими хоровод девушками. У Ратибора замерло сердце. Он снова почувствовал то же самое, что с ним произошло в избе у ловчего.

Когда они были уж далеко, девушки перестали кружиться и одна из них лукаво улыбнулась.

– Пошто у нас Славна очей с младого князя не сводить?

Все девушки дружно рассмеялась и только та, которую назвали по имени, смущенно опустила глаза. – Искорка, ты мяне в краску вгоняешь, – сказала она.

– Ды што ты, – отмахнулась та, – заутра Купальница, он придеть на берег озера, тама ты и подойди к нему. Я поглядаю, што он тожа с тябе очей не отводить. Я тябе привороту научу:

– А ранью пойдема лечебные травы искати, припеваючи: «Heбo-бати да Земля-мати, разреши мяне травки порвати да корешков накопати», – пропела она тоненьким голоском. – Коли наберешь двенадцать разных травушек, – продолжала она наставлять подругу, – покладёшь под подушечку да кажешь перед сном: «Суженый-ряженый, приходи вместе в саду погуляти». – Може табе суженый во сне и явиться…

– Не буду я яго привораживать, – звонко ответила ей Славна. – Гэто не па-божески. Коли суждено то и сбудется. – И произнесла нараспев прибауткой. – А не сбудетси, то може с другим слюбитси.

Все девушки дружно рассмеялись.

Ратибор с младшим братом тем временем попрощались с Бобрецом и поспешили к родному дому.

– А мяне ты возмешь завтрева на празник? – спросил Цветослав старшего брата.

– Ты ишо мал, – строго ответил Ратибор.

– Постриг ужо у мяне был. На каня садили. Меч дали. А на гулянье пошто мал?

– Про то, што в гэту нощь вода серебряным блеском покрываетси. Дерева начинають с места на места переходить, и шумят, глаголя меж собою. Коли папортник найдешь, будешь ихний язык понимати. Прислушаешься про што меж сабою дубы глаголють и пра сябе многая проведаешь. Русалки – те ишо до того времени на дне реки живуть, тожа из воды на берег выходють и хороводы водят. Зараз ишо зелены Святки ажно до самого Купалы идуть. Посля их, – Ратибор хитро посмотрел на младшего брата, – а бываить и ране, русалки малы дятей к сябе утаскивают, коли близко к воде подойдешь оне и тябе утащут. Ты ростом невелик, – потрепал он по голове младшего брата.

Цветослав с серьезным видом тряхнул головой, освобождаясь от его руки:

– Хачу через костер прыгати, – заявил он.

– Сказано, мал ты ишо! – уже строже проговорил Ратибор.

Младший молча вздохнул, как бы подтверждая, что вынужден подчиниться.