За рекою в урочище Плакун выкладывали крады – прямоугольники берёзовых и дубовых поленниц высотою по плечи человека, сажени в три друг от друга, внутрь бросали множество сухих веток. На одну краду брали берёзовых поленьев в десять раз по весу больше веса человека. Верх крады был в виде ладьи, и нос смотрел на закат солнца, чтоб уходили души Даждьбожьих внуков вслед за солнцем.
Погибшие, обмытые и переодетые в белые одежды, лежали покрытые покрывалами с серебряными монетами на глазах. Три дня перед похоронами волхвы читали напутствие. Прощались родственники. Женщины поставили каждому в ноги по горшочку с едой.
От Рюрика принесли дорогой меч в отделанных золотом ножнах, его положили Вадиму на краду. Передал он и посуду всякую, амфору с греческим вином, много различной снеди, корчагу медовухи. На словах от его имени Дедила передал, что налог на дадожан отстаётся прежним.
Ладожане многие милодары положили в дорогу воинам.
Снежану – супругу Воислава и Метелицу – жену Домашки поддерживали под руки близкие.
Драган, Тешка и многие ладожане стояли с хмурым видом и недоброжелательно косились в сторону пришедших на похороны Веремида, Руальда и Олега, чтобы отдать дань уважения павшим воинам. Были у всех большие сомнения и в болезни Рюрика, якобы раненого Аскольдом. Особенно в том, что всё произошло без их на то ведома.
– Може и княже сам пожаловать, чести убиенным и сроднику оказати, – криво усмехнулся в сторону Дедилы могучий Колот.
Дедила обернул к нему худощавое лицо.
– Захворал дуже князь. Силов нету. Кровинушки многа патерял. Вон Олега Вящего прислал – сваго ближайше сподвижника. – Дедила указал головой в сторону Олега.
Колот снова горько усмехнулся, то ли от недоверия к словам княжеского посадника, то ли от горя, свалившегося на головы жителей Ладоги.
Дубрава, уже обессилевшая от горя, стояла молча возле крады с телом Нечая. Готовая по древнему обычаю уйти за своим любимым по следу катившегося к закату солнца, она всё же прислушалась к уговорам ставших ей близкими в горе Метелицы и Снежаны и отказалась от задуманного.
Смешок, несмотря на свалившуюся на сердце мальчика тяжесть, помогал Ярилко и Богухвалу собирать воинов в последний путь.
Ярилко кивнул мальчику на крады.
– Душа посля сожжения тела не томиться на земле. Сразу возносится в Ирий-рай.
Богухвал слегка склонился к Ярилко.
– Пора зачинати.
– Зачинай, – ответил он, возлогая обязанности по погребению воинов в это тяжёлое для него время на Богухвала.
Высокий волхв вознёс руки к небу и произнёс:
– Боже! О-о – Боже! Слава те Боже! – и далее нараспев выводил слова:
Златогор передал ему зажжённый факел. Все смолкли. Богухвал поднёс факел к первой краде с Вадимом Храбрым. Пламя быстро охватило сухие ветки и потянулось кверху. Затем поднёс факел к другой краде – так поочерёдно он подходил и поджигал каждую. Через минуту огромный столб огня вознёсся над первой крадой.
– Отошёл князь к Сварогу небесному, – негромко произнёс кто-то из присутствующих, но так, что услышали почти все.
После обряда сожжения все расселись неподалёку за расставленные столы и приступили к тризне. Ковши с медовухой черпали из корчаг. Говорили о покойных только хорошее и доброе. Молодые люди в лёгком хмелю взялись состязаться на мечах. Потом снова садились к столам, уставленными яствами, чтобы ещё и ещё раз помянуть ушедших добрым словом и достойно проводить их души.