Понтийское море встретило гостей нескончаемой синей гладью, уходившей далеко за горизонт и лёгким бризом. Чуть далее устья Днепра основные силы поджидал передовой отряд Стемида. Пока Аскольд вёл войско через Днепровские пороги и сражался с печенегами, тот завернул в Корсунь и сжёг несколько ромейских военных кораблей, которые уже стояли гружёные добром и готовые для отправки в Константинополь. Аскольду передали пленного грека – целого гекатонтарха – начальника центурии по имени Никифор. Его центурия высадилась для охраны Корсуня. Впоследствии для расширения владений империи на всю Таврику должны были прибыть дополнительные силы.

После переговоров с византийским стратигом Феодором Дукой Стемиду пришлось всё же оставить город грекам, но с условием выплаты дани и разрешения беспошлинной торговли в городе русскими купцами. Он также вынудил греков отказаться от планов дальнейшего захвата полуострова.

Перед отплытием на Царьград Аскольд со своими советниками решили устроить большой привал, дабы набраться сил перед последним броском. На всякий случай в каждую ладью Аскольд распорядился положить надутые воздухом бурдюки из овечьих шкур. Немногие выполнили его распоряжение, но свою ладью он проверил лично. Пленный грек начертил ему расположение городских стен Царьграда. Через толмача – роль переводчика с успехом освоил Добромир, он выведал примерную численность гарнизона и даже умудрился освоить несколько фраз на греческом языке. Никифор, вымаливая пощаду, был готов на всё что угодно. Добромир – невысокий и коренастый воин, уже лет с двенадцати хаживавший в дальние военные походы в общении, несмотря на суровую военную судьбу, соответствовал своему имени. Он успокоил Никифора, поведав, что на Руси пленные через десять лет отпускаются на свободу, а если за него дадут выкуп, то отпустят сразу. Никифор тут же настрочил письмо Дуке.

Добромир послал одного из своих лоцманов с посланием в Корсунь и спустя непродолжительное время грек был уже на свободе.

Вскоре ладьи отчалили и пошли вдоль береговой линии к Царьграду. Шли весело. Ветер был попутный. Большая часть пути была уже позади и до Царьграда оставалось всего несколько вёрст, когда небо над морем вдруг начало хмуриться, облака насупились, точно грозные брови самого Перуна. Морщины волн всё глубже и глубже разрезали ещё недавно ровную голубевшую поверхность.

С противоположной стороны повеяло ветерком, с каждым часом всё более усиливающимся. Небольшие поначалу волны стали принимать форму серо-голубых холмов. Порывы ветра возрастали с каждой минутой и стали достигать неимоверной силы. Хлынул проливной дождь. Яркие вспышки молний разрезали потемневшее небо. Ладьи, словно щепки, взлетали на гребни, чтобы упасть с головокружительной высоты вниз. Море ревело под небесный грохот. Многие паруса были разорваны в клочья или вырваны вместе с мачтами. Молитвы, обращенные к Перуну и славянским Богам, остались без ответа. Не дожидаясь развязки, дружинники прыгали за борт, пытаясь вплавь добраться до берега. Помогали припасённые Аскольдом бурдюки. Но далеко не все смогли воспользоваться этим шансом. Сильное холодное течение обжигало тело и несло вдаль от берега или бросало на прибрежные скалы, а тяжёлые доспехи тянули ко дну. Буквально за несколько минут грозное войско разнесло на многие километры. Большая часть ладей, переломанная в щепки о прибрежные скалы, была выброшена на сушу. Стихия природы имела такую мощь, что человеческая сила перед нею ничего не значила.