Имя Феофан для Аскольда оказалось труднопроизносимым, и он больше общался с Ираклием. Оба грека старательно взялись за его обучение.

До VI века официальным языком империи считалась латынь. Последний законодательный акт на латыни был свод законов Юстиниана 529 года. После него все законы издавались на греческом языке. С VII века почти вся Византия говорила по-гречески, но латынь ещё долго была в ходу. Хотя Аскольду до этого не было никакого дела. Но надо сказать, что латинский язык ему был бы всё-таки ближе. Однако слуги владели только греческим.

Жители империи гордо величали себя «ромеями» – «римлянами», а свою державу «римской» («ромейской»). Для них история великой империи никогда не заканчивалась – от первого императора Октовиана Августа до отречения последнего властителя западной империи – Ромула Августа. История Рима как бы продолжила свое существование в Константинополе. Примечательно, что основателями Рима по легенде были братья Ромул и Рем, первым императором – Октовиан Август, а вот последним стал Ромул Август. И в имени последнего соединились имена одного из основателей Рима и первого из императоров.

После смерти императора Феодосия I Римская империя окончательно распалась на западную и восточную. В 476 году начальник отряда римских наёмников Одоакр по национальной принадлежности из ругов (русов) или скиров (древнегерманское племя родственное готам), но возможно, что он был и из готов – принудил Ромула Августа подписать отречение.

Греческие колонисты из Мегары ещё в первой половине VII века до нашей эры основали на азиатском берегу южной оконечности Босфора, напротив будущей столицы город Халкидон. Лишь через несколько лет уже другие мегарцы и уже на европейском берегу заложили небольшое поселение, давшее начало империи, по имени своего главы – Виза. Византий занимал куда более выгодное военное и торговое положение, позволявшее на границе между Европой и Азией установить контроль сразу над Чёрным и Средиземным морем.

Восточная Римская империя окончательно сформировалась в 395 году. В 330 году император Константин перенёс столицу империи из Рима в то самое небольшое поселение, основанное мегарцами, подвергнувшееся за это время разгрому и разрушению императором Септимием Севером в борьбе с другим императором Песцинием Нигером. Последний отличался большой строгостью – за похищение петуха он однажды приказал отрубить голову десятерым воинам, правда ничего за это не заслужив, кроме готовности к бунту и ненависти к себе со стороны войска.

Император Флавий Валерий Аврелий Константин долго колебался и всё же остановил свой выбор именно на этом городе. В 324 г. он разгромил в нескольких сражениях Лициния, повелителя Востока империи, став единодержавным императором. И ничего уже не препятствовало его почину. Константин не желал оставаться в Риме с устаревшими традициями и духом прошлых правителей, кроме всего прочего подвергавшегося частым набегам варваров. Оценив удобство бухты Золотой Рог, защищенность с суши и моря, а также местоположение будущей столицы на стыке Европы и Азии, он сам с копьём в руках вымерял места для будущих строений. Это было и не удивительно – многие императоры Римской империи были из простых людей – мать самого Константина была дочерью трактирщика. В 325 году началась закладка основных зданий. Лучшие материалы языческих памятников Рима, Александрии, Афин, Эфеса, Антиохии шли на строительство города, в котором участвовали сорок тысяч готских воинов – федератов. Открытие состоялось 11 мая 330 года с увеселениями и празднествами, длившееся сорок дней.

На берег государства и города с великой историей море выбросило несчастного Аскольда. Спустя непродолжительное время он уже мог сносно общаться со своими учителями. Его переодели в чистую одежду – хитон, дали сандалии, обмыли в бассейне, в котором он стал в ночное время проводить довольно много времени.

Слухи о появлении в доме Прокла чужеземца быстро облетели небольшой городок. Зажиточные горожане сходились в лавочках брадобреев. Люди с положением и статусом пониже сидели в трактирах и кабаках, где можно было узнать последние сплетни. Оттуда слухи доползли и до главы провинции – стратига Ликуда. Ему лично заниматься такими делами было недосуг, и вот в дом к Проклу зачастили ревизоры – эпонты. Каждое их посещение обходилось ему в несколько литр золотом – мелкими драхмами от назойливого проверяющего было не отделаться. С каждым днём новый раб обходился своему хозяину всё дороже.

Работать в саду Аскольд наотрез отказался. Когда тщедушный Ираклий вручил ему металлическую заострённую палку, по виду напоминавшую копьё и предложил взрыхлить землю вокруг плодовых деревьев, Аскольд с возмущением метнул орудие для земледелия в сторону дверей. Палка с большой силой вонзилась в щель между дверью и стеной, перекрыв, таким образом, вход в дом. Вся прислуга долго не могла вытянуть такого рода копьё из щели, пока смилостивившийся Аскольд не сделал это сам без видимых усилий.

После этого случая Аскольд получил место у ворот, чтобы охранять вход в калитку. Дочь Прокла Фаустина каждый раз посматривала в его сторону не без интереса, когда он распахивал перед ней железную преграду. К этому моменту уже окончательно оформился её разрыв с Николаосом Политисом. Будущий муж оказался мотом и бездельником. Прокл выхлопотал ему место каниклия – хранителя императорской чернильницы с неплохим содержанием, отвалив за это приличную сумму нужным людям. Но однажды, изрядно поддав, Политис явился к ним в дом и, отведав обильного угощения, отрыгивая деликатесами, объявил свою невесту Фаустину блудницей. Дочь Анастасия была увлечена театром и иногда принимала участие в спектаклях, а профессия артиста в империи считалась далеко не престижной. Самого же Прокла он назвал жалким простолюдином, хотя тот так старался угодить намечавшемуся в зятья Николаосу – на столе были куропатки и домашняя птица, мясо и рыба, икра, сыр, фрукты, овощи, вино, сладости. Прокл с помощью Аскольда еле выпроводил упиравшегося гостя за ворота. Возмущённый такой неблагодарностью он без промедления подал в суд для взыскания средств, потраченных им на взятку за предназначенную тому должность.

Прокл, преподнеся судье дорогой подарок добивался, чтобы кроме возврата денег Николаосу отрезали нос, мотивируя свои требования тяжестью понесённых ему оскорблений. Анастасий привёл в пример императора Юстиниана II. Тому в своё время сделали то же самое за гораздо меньшее по его понятию зло, нанесённое государственному устройству империи. Судья на это не пошёл и с торжественным видом зачитал приговор, ограничившийся лишь взысканием пятидесяти литр золотом, потраченных на взятку.

Фаустина по ночам грустила и наблюдала за плескавшимся в бассейне Аскольдом. Мускулистый варвар в обнажённом виде производил на неё неизгладимое впечатление. Втайне от отца она пригласила Аскольда в театр. У подножия двух холмов поднимались ряды зрительских скамей. Театр был построен таким образом, что зрители последнего ряда могли слышать даже шёпот артистов. Зазвучали флейты. Перед глазами Аскольда люди в масках разыграли при помощи жестов, пластики и мимики сцену получения взятки стражником, не пускавшим молодую девушку на свидание к своему возлюбленному, отправляющемуся в дальнее плавание. Фаустина играла влюблённую девушку. На сцене стояла деревянная лодка, возле неё сверкал доспехами стражник. За спиной он держал открытую ладонь для получения нескольких монет. Молодой человек страдал, бегая по лодке и, взывая жестами к небу. К нему в это время рвалась Фаустина. Наконец страж получил пару монет и с наслаждением начал их пересчитывать и пробовать на зуб. Счастливые влюблённые наконец то встретились. Жадность караульного заставила улыбаться даже Аскольда. Он понял, что богатство и должность в империи имеют огромную силу и значат куда больше, чем сами люди.

Появление варвара в жизни Анастасия Прокла сулило ему одни неприятности. Однажды ко всему прочему он перехватил взгляды, бросаемые дочерью в сторону его раба. Набравшись смелости и, захватив с собой толстый кошелек, он поехал в столицу к эпарху. За двадцать литр он попал на приём к градоначальнику и возможно впервые в жизни, правдиво и без утайки поведал главе города, как море после ужасного шторма выбросило к его дому варвара. Дело пошло по инстанциям и через неделю за Аскольдом явились из дворцовой гвардии. С ними был переводчик славянин из Киева Зоран, много лет назад поступивший на военную службу в ромейскую армию.

Аскольда даже удостоили чести быть принятым самим эпархом. Его привели в большое узкое и длинное каменное здание, где беседовал с посетителями градоначальник. По бокам Аскольда охраняли два здоровых стражника, чуть далее стоял архонт – старший над ними и Зоран, выполнявший роль переводчика, несмотря на то, что Аскольд уже освоил на бытовом уровне язык греков.

– Ты был выброшен морем на берег, варвар. Это так? – с подиума, где наподобие трона возвышался стул с высокой спинкой, спрашивал градоначальник.

– Так и было, – ответствовал через переводчика Аскольд.

– Имя твоё чужемец?

– Аскольд.

– Чин, который ты носишь?

– Княжеский воевода.

– Стратиг, – перевёл Зоран.

– Стратиг? – удивился эпарх.

Аскольд огянулся на Зорана. Тот молча кивнул и, он подтвердил:

– Стратиг.

– Как же ты дерзнул, несчастный варвар, покуситься на устои империи?

Зоран обратился к Аскольду:

– Я буду молвить, што ты сполнял княжью волю.

Аскольд, соглашаясь, с хмурым видом опустил голову вниз.

– Он исполнял княжеску волю, великий эпарх, – смиренным тоном проронил Зоран.

– За это ты будешь ослеплён, – грозно проговорил эпарх Феодосий.

– Очей хочут тябе лишити, – перевёл Зоран.

– Уведите его, – приказал градоначальник архонту. Тот то же самое сказал стражникам и те повели Аскольда на выход.

Поначалу его бросили в тёмный сырой подвал и кормили раз в день коркой хлеба. Для утоления жажды ему ставили на пол, словно собаке, миску воды. Но однажды всё вдруг переменилось. Аскольда перевели в просторное и светлое помещение. Оно находилось на втором этаже трёхэтажного дворца. В большом саду был открытый бассейн. Дали новую одежду: короткую мантию, тунику, порты, сандалии. Подстригли и подравняли бороду, сводили в баню. Зоран стал неотлучно находиться рядом с ним. Он и сообщил Аскольду, что перемены в его жизни связаны со слухами, дошедшими до патриарха Фотия и, рассказал как перед самой бурей, разметавшей ладьи славян, в столицу приплыл дромон. На борту быстроходного корабля находилось двести гребцов и несколько десятков воинов. На вооружение имелись сифоны – металлические трубы с мехами, похожие на кузнечные приспособленные для метания греческого огня – смеси серы, нефти и масла.

К патриарху Фотию буквально ворвался Василий Аристин – диакон, одновременно исполняющий должность великого эконома церкви и, тряся бородой от страха, доложил о прибытии корабля с известием о приближении большого войска славян. Фотий тотчас отложил свои богословские труды в сторону. Он приказал собрать священников и пригласить верующих прихожан, чтобы крестным ходом обойти Влахернскую церковь Богородицы, что стояла у императорского дворца возле бухты Золотой Рог – в ней находилась риза Девы Марии, родившей Иисуса Христа.

Погода в этот день выдалась хмурая. Облачившись в яркие золотые одежды, Фотий со слегка припухшими после ночной работы над бумагами и святым писанием глазами, с бледным одутловатым лицом, но горящим взором, встал перед собравшимися людьми и с воодушевлением заговорил: «Что это? Что за гнетущий и тяжкий удар и гнев? Откуда обрушилась на нас эта страшная гроза гиперборейская? Что за сгустившиеся тучи горестей, каких осуждений суровые скрежетания исторгли на нас эту невыносимую молнию? Откуда низвергся этот нахлынувший сплошной варварский град – не тот, что срезает пшеничный стебель и побивает колос, не тот, что хлещет по виноградным лозам и кромсает недозревший плод. И не ломающий стволы насаждений и отрывающий ветви – что часто для многих бывало мерой крайнего бедствия, – но самих людей тела плачевно перемалывающий и жестоко губящий род человеческий? Откуда или отчего излился на нас этот мутный отстой стольких бед? Разве не из-за грехов наших все это постигло нас?…».

Процессия во главе с патриархом и ближайшими его помощниками – великим сакелларием – заведующим ризницей, номофилаксом – хранителем законов, великим скевофилаксом – заведующим церковной утварью, хартофелаксом – хранителем церковных книг, церковными нотариями, архиреями, монахами и священниками, диаконами и прочими должностными лицами, а также множеством горожан двинулась вокруг храма.

У воды патриарх остановился. Он опустил край ризы Девы Марии в воды бухты, прочитал молитву, а затем все двинулись в храм «Святой Софии».

После обрисованной перед глазами Аскольда картины совершённого крестного хода и молебна Зоран продолжал:

– Токо ладьи появилися на виду с крепостных стен, почалася буря. Небо зравнялося с землею. Ветрило рвавси и метавси, яко пораненый зверюка, а дерева аж тута в Царьграде вырывалися с коренем, – закончил Зоран.

Аскольд внезапно вспомнил, когда флотилия русских ладей шла вдоль берега к Царьграду ему докладывали, что в стороне от них двигается корабль греков. Он выслал наперехват две ладьи, но дромон выплюнул в их сторону подобно Змей Горынычу сноп огня и на скорости ушёл в направлении Царьграда.

– Што жа Боги у их сильнеше наших? – спросил он Зорана.

– Може и так, – отстранённо произнёс тот в ответ. – Токо наши усё одно родне. Греки глаголють, што сиё божье проведение.