На рассвете эскадра тронулась в путь. Ясная солнечная погода благоприятствовала задуманному предприятию. Под наполненными ветром парусами, помогая дружными взмахами вёсел, суда пошли к своей цели.

Время, проведённое в море, Григорий посвятил поучениям Аскольда, всё более утверждая в нём веру в правильности выбранного им пути.

Стратиг Феодор Дука встречал корабли в парадном облачении. Для успешного плавания по Днепру весь груз переложили в ладьи, имевшие более мелкую осадку. И немного отдохнув, экспедиция продолжила свой путь под охраной нескольких центурий Местный священник Иоаким Корсуньский вызвался сопровождать Аскольда в Киев.

Несмотря на то, что ладьи более других были приспособлены для передвижения с грузом по рекам, плыть против течения удавалось лишь в тех местах, где река была широка и спокойна. В остальное время приходилось цеплять ладьи верёвками и, выйдя на берег тащить их за собою. Пороги обходили порой за несколько вёрст. Тут выручали местные жители – за умеренную плату они, зацепив канатами, поднимали ладьи по взводам и тащили волами или лошадьми по волоку до спуска за порогом. У них можно было при необходимости купить новую ладью, обогреться и поесть.

Почти до самого Киева по берегу стаями диких волков за ними следовали печенеги. Они время от времени группами верхом на конях выскакивали на берег и наблюдали за передвижением судов, но напасть так и не осмелились. Аскольд всё порывался сойти да и припомнить, с кем они имеют дело. Григорий, памятуя о более важной миссии, уговорил его отказаться от стычки с кочевниками.

Перед Киевом сделали большой привал с тем, чтобы к городу подойти на рассвете. Римские центурии, дабы не вызывать ненужных пересудов чуть ранее отправили назад в Корсунь.

С большим волнением после многих месяцев отсутствия ступал Аскольд на киевскую землю. Времени прошло достаточно, и много чего могло поменяться совсем не в его пользу.

Но слух о его прибытии уже дошёл до князя. И когда он в сопровождении Григория, Зорана и всей многочисленной свиты, приплывшей с ним из Царьграда, подошёл к воротам крепости, к нему вышел сам Дир.

Аскольд в короткой тунике с длинными рукавами и красной золотистой каймой по низу, в узких парчовых портах прошёл немного вперёд и остановился. Пурпурный плащ-корзно, застёгнутый на золотую фибулу, украшенную драгоценными камнями, и сафьяновые зелёные сапоги дополняли удивительный для тех мест богатый наряд. На среднем пальце правой руки красовался большой перстень, подаренный самим императором.

На встречу нежданных гостей сбежались чуть ли не все киевляне. Они стояли вокруг, перешёптываясь и с восхищением, будто спустившегося небожителя оглядывали явившегося к ним воеводу.

Аскольд сделал шаг к князю, припал на одно колено и молча склонил голову:

– Здраве буде, Аскольдушка, – первым проронил приветствие князь, подошёл ближе и опустил ему на голову свою руку.

– Поднимайся, повинну голову меч не сечёть.

– Здраве будь, княже, – вставая, произнёс Аскольд. – Прими скромны дары.

Он оглянулся на Зорана и тот начал подавать ему подарки – плащ-корзно с точно такой же застёжкой, как у него самого, круглую шапку отделанную мехом и обсыпанную самоцветами, короткий меч с рукоятью, с инкрустированнным в неё большим рубином.

Дир принимал дары и передавал их Горазду – посадник в этот момент уже подскочил к нему. Меч князь передал не сразу и долго рассматривал искусно выполненную работу.

– Что жа, проходь, – приняв дары, сказал он с улыбкой.

Пройдя через ворота, они поднялись по ступенькам в княжеский терем и присели за стол в горнице. Принесли угощенье и Аскольд начал рассказывать о своих злоключениях, на всякий случай, утаив, что принял обряд крещения.

– О, так добре што Перун тябе вельми благоволил, – сделал вывод Дир.

– Божьей помощью я выжил, княже, и тябе явивси одарить, – уклончиво ответил Аскольд.

В честь прибытия воеводы решили устроить пышный пир. С ладей начали выгружать заморские подарки, яства и вина.

На следующий день столы накрыли прямо во дворе перед княжеским дворцом. Князь усадил Аскольда по правую руку.

– Адкуль жа у тябе, друже, якие дары заморски? – поинтересовался Дир, кивая на уставленный по большей части привезёнными яствами стол.

– С Божьей дапамогой княже, с Божьей дапамогой и спасси, и добром обзавёлси.

– Гэто с дапамогою якого жа Бога? – насторожился Дир.

– Вялика знамение открылося мяне, княже. Зрил я чудеса необыкновенны. Терема и палаты каменны и дуже узорчаты. Человеков, што в Бога иного верують. Што даёть им усе энти богатства.

– Не бреши, – грубо оборвал его Дир. Не стал ли ты ромейскому Богу поклонятьси?

Аскольд помолчал и ответил.

– Сумнения у мяне зъявилися княже, а не принять ли и нам веру сию.

– Ты воевода, от жали сваея разума лишилси. Я ромеями сюды прислан был и союз спачатку з ними як по ряду – договору держал. Токмо о выгоде сваей оне пекутьси. Думки эти сваи ты отбрось.

Он потянулся чаркой к Аскольду. Они чокнулись и осушили посуду.

– Дозволь с соратниками сваими беседовати, што со мной на Царьград хаживали.

– Ступай, – милостиво разрешил князь.

Аскольд подошёл к Стемиду. Тот сидел в самом конце стола – вернувшись из похода, он попал в большую немилость. Дир рассчитывал на богатую добычу, а вышло наоборот. После крепкого рукопожатия Аскольд и Стемид обнялись и присели рядом на скамью. Привезённого виноградного вина Стемид лишь пригубил и плеснул в чарки медовухи. Он поведал Аскольду, как собирал разбросанные по берегу остатки воинства, как починил многие ладьи, но от похода на Царьград отказался и вернулся в Киев. Варяги – Карл и Фрелав тоже выплыли живыми и невредимыми, но на пир их даже не позвали.

Появился Горазд со скоморохами. Заиграли свирели, дудки, гудки, застучали бубны, и началось всеобщее веселие. Пользуясь праздничной суматохой, Аскольд передал посаднику туго набитый мешочек с монетами. Тот расплылся в любезной улыбке.

Три дня Аскольд ходил по городу, раздаривая киевлянам деньги: кому монету, кому две, а тем, кто побогаче он дарил и полный мешочек с деньгами. Кому-то подавал бусинки, кому-то ожерелья из самоцветов, а кому дарил засопожник. Через Карла и Фрелава подарки получили все воины княжеской дружины.

Тем временем, приплывшие с Аскольдом священники Григорий и Иоаким отыскали в Киеве небольшую церквушку. Сложенная из подручных материалов – валунов и крупной речной гальки, обмазанная местами глиной, она совсем не произвела на них впечатления. Её крошечную главку венчал простой деревянный крест. Они нашли священника Илию, что достраивал и подновлял эту церковь собственными руками и служил в ней для небольшого количества киевских прихожан. Свой путь он начал от первых священников, а те от Андрея Первозванного. От роду ему было лет под тридцать, худой и высокий он вышел к ним в рубахе, подпоясанной бечёвкой и простых лаптях. Глаза лучистые и светлые, имея вид самый что ни на есть добродушный и приветливый.

– Здраве буде, – поприветствовал он появившихся у церкви незнакомцев.

Оба священника поздоровались с ним по-гречески. Он ответил гостям тем же, но уже на родном языке.

– Много ли окрестилось народу у тебя за твоё служение? – спросил Григорий.

– Не столь много, к чему моё стремление, но есть и такие, – уклончиво ответил Илия.

– Отчего так, что не много? – повторно обратился к нему с вопросом Григорий.

– Всё во власти Божьей. Без принуждений и понуканий призываю людей. Не многое мне по силам.

Иоаким без предисловий прямо выказал своё недовольство:

– Как же ты будешь прославлять всемогущество владыки небесного и пояснять божественное происхождение царской власти в такой убогости и с малым числом верующих соратников?

– Не нужен человеку храм рукотворный, чтобы говорить с Богом, ибо дом Всевышнего – и вся земля, и небо, и звёзды, и все человеки. Тем паче, што у росов княжеская власть доселе была и выбиралась народом на Вече. И лучше уж с малым числом истинно верующими, чем большим, но не ведающими подлинной веры.

– Богохульствуешь ты, Илия. Вся власть от Бога, – хмуро произнёс Григорий.

– Не Бога пытаюсь увидеть, но Божественность. Божественность во всём сущем, в коей он себя проявляет…

– Рабы под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение, – Григорий оборвал Илию.

– Не фальшивых сокровищ, не земных благ следует просить у Отца Небесного, как грешники просят, но одного: чтобы прямыми сделал стези, ведущие в Царствие Его. Тем паче не след ровнять Господа с властью земною, а любить следует всех ближних, – ответил Илия.

– Сомневаешься ты в императоре нашем, ставленнике Божьем?! – с гневным вопросом к Илии обратился Иоаким.

– Глупец тот, кто сомнений не имеет. Император Константин Великий и тот, первым положив начало в империи ромейской всеобщей веры в учение Иисуса Христа, до последних дней жизни поклонялся Богу Солнца. Не богобоязненным следует быть, но боголюбивым. Ибо Бог возлюбил прежде, чем люди возлюбили его. Нету в истинной любви страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх, потому в страхе есть мучение.

– Пагубную ересь ты толкуешь и не можешь больше оставаться в граде Киеве и веру нашу представлять. Отправишься в город новый, его как мы слышали, заложил князь росов, и там возведёшь новую церковь и будешь ждать решения участи своей, – подвёл итог беседе Иоаким.

Князя Дира через три дня после пира в честь приезда Аскольда нашли мёртвым в собственной постели. В народе поползли слухи, что князь обожрался заморскими кушаньями. Особенно усердно толковал об этом Горазд. После выполнения похоронного обряда и предания тела князя огню киевляне собрались на Вече. С подачи посадника без особых проблем новым киевским князем утвердили Аскольда.

Прошёл всего месяц и посадник начал вновь скликать народ на Вече. Сам он был невысокого роста с хитрецой и лукавинкой во взгляде, сильно походя своей внешностью и повадками на ладожского Дедилу. Не было у него лишь куцей бородёнки. Киевляне в силу более мягкого климата отличались от своих северных собратьев куда меньшей растительностью на лице и голове. В моде у большинства были длинные усы, сильно опущенные к низу.

Ярилко, Горемысл и Драган, уже прочно обосновавшиеся в Киеве, стояли в сторонке. Колот и Стоян ушли в поход вместе с Аскольдом, в расчёте на то, что им представится удобный случай отомстить, но известий от них не было до сей поры, и слабая надежда ладожан на их возвращение с каждым днём всё более уменьшалась, несколько укрепившейся после того как по Киеву прошёл слух, что Зоран смог вернуться через двадцать лет. Жаль, встречать его было некому – мать с отцом умерли, печенеги угнали младшего брата в полон. Сестра вышла замуж и уехала с древлянским купцом в Коростень.

В Киеве новгородцы жили обособленно, общались в своём узком кругу. На первом Вече, посвящённом выборам нового князя, они даже не присутствовали. Сам Ярилко о Вече узнал от Огневода – киевского волхва, тот пришёл к нему накануне вместе со священником Илией.

Ранним утром к Ярилко заглянул Златовлас, он помогал Огневоду поддерживать огонь на святилище и умел искусно вырубать статуи Богов. Златовлас громко постучал и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь. Он прошел в избу, громко поздоровавшись.

– Здраве будь! Праходь, – с опозданием проговорил в ответ Ярилко. Он откинул в сторону медвежью шкуру и, кряхтя, стал подниматься с лавки.

Тот присел с ним рядом.

– Ты многа на сваём веку побачил, Ярило. Кажи мяне, вскорости Вече сбирают. Хочут веру нову принимать. Як следует нам поступати? И куды мы волхвы посля денемси? Будь ласка, вразуми. Обещають, коли терпение проявим, сладку жисть в жисти иной, што посля смерти наступаит.

– Сколь звёзд на небе, або песчинок в речном песке? Або може в одну и ту жо реку дважды войтить? Гэто усё то жа у мяне ты выспрашиваешь. Як счесть? Токо посчитал, а глядь, ужо одна зажглась, а две погасли, патома три зажглись, одна погасла. Загадя, здаетси, многае пазначено в судьбине человека и отчества рекою событий и ходом округ усей жисти, што перед гэтим и вкруг текла, и текеть. Зрить уперёд може, поменять што будеть не завсегда удасться.

– Мудрёно глаголишь, Ярило.

– Сам може ты гэто развязати советамши со сваими мужами. Не забывать токо, што нету вины скота в утом, што в загоне находитси, ибо загон хозяин для няго возвёл. Человек сам сябе часами тюрьму воздвигаить и сябе в её помещаить. Дити яго нараждаются в гэтой тюрьме. Подрастая, не ведають друга жисти, кромя жития отца, и посля углядеть не може, ибо слепы стали от мрака, што в тюрьме царить. Коли очи никада ни зрили света, то не проведать, што то мрак. Спробуют человеки украсить тюрьму паволоками, да аксамитами, блудом да похотью. Токо покуль из тюрьмы не вырвацца, будить усё одно душа томиться.

– Што жа, на ново князя нам повелеваешь итить?

– Не советник я тябе, Златовласушка. В кажном серце дорога по пути светлому проложена. Разглядеть её треба.

– И на том благодарствую тябе, Ярилко, – Златовлас поднялся и поклонился тому в пояс.

– Ступай сябе с Богами, – склонил в ответ седую голову старик.

После Златовласа на пороге появился Огневод с Илией.

– Што-то нонче от гостей нету спокою. Была бы Милорада-жёнушка жива – не народовалась. Чай любила она гостей потчевать.

– Дык па вяликай справе мы до тябе, Ярилко. Здраве будь, – сказал Огневод.

– Здраве будь, Огневод. Здравь будь и ты добры чаловек, – произнёс хозяин в сторону Илии. Тот хотя и поздоровался первым, но так тихо, что старик не расслышал и он повторил приветствие ещё раз громче. – Здраве буде!

– Праходьте, сидайте. Аб чым глаголить хочаце? – проговорил Ярилко.

– На Вече тябе кликать пришёл. Беда пришла к нама, веру меняти збираются, – ответил Огневод.

Старик посмотрел в сторону Илии:

– Гэтот-то зачем пожаловал? Вроде як яго вера зараз в силу войдёть, – старик кивнул на священника.

– То не зовсем так, Ярило. Заутра яго в Ладогу правят. Неугоден он нонешним правителям стал. Коли што тябе надобно, може с ним передати.

Ярилко с потеплевшим взглядом проговорил:

– Ведаю яго, добры он чаловек, ладно о нём народ отзываетси. Блюдёт правило, то – што муж правый не тот, хто совершает омовения и хотяши быть правым, а тот, у каго словеса и деяния совпадают. Нас волхвов почитае. Слыхал аднойчи, яко он глаголил, што волхвы углядели первыми в небе звезду, распознав знамение о рождении новаго наставника, принясли дары яму: золото – як царю, ладан – як Богу, смирну – в дары таму, хто смерть приметь. Када-та князь наш Бус Белояр с праотцами привечал Христа, и я отвергнуть не смею. Не приемлю токо святарей, што о злате да благе сваём пекуться, – продолжал старый волхв. – Хачу ось што перад дарогою глаголить. Слыхал я перебралися князья и людишки многия в Новы град. Рюрик срубил яго у былога Словенска. Туды пущай путь держить. У рани коли доживу, передам послание к Златогору. Он тама волхв зараз. Подрос поди, – на лице у старика появилось подобие улыбки. – Коли може, пущай справить. А нет, дык на усё воля Божья. Яму не за што на мяне гневатьси – мы не обижали никада последышей яго.

– Сходи на Вече, Ярилко, може што подскажешь нам тама. Люди тябе проведают, – снова попросил ладожского волхва Огневод.

– Не след переживати, што люди тябе не ведають, след переживати, што ты людей не ведати, – пожалуй, впервые за весь вечер по-настоящему улыбнулся Ярило. – Пошто ты уходишь от единоверцев сваих? – обратился он к Илии.

Илия грустно ответил.

– Склоняють к прославлению влады. Ни в силах сего приняти.

– Слыхал я, хто супротив идёть, таго лишають живота и именья свайга? – спросил Ярилко.

– То так бываить, – вздохнул Илия, – Токо ни по ихнему закладу я веру нёс и нясу, а по клику серца свайго.

– В том мы с табою сходимси. Наша вера суть образы, и Бог един для усех. Просьба у мяне. – Найдёшь Златогора и передашь яму письмена мои. Пущай распорядитися по сваму усмотрению. С табою понадеже буде.

– Усе перадам, – храни тябе Боже, – перекрестил его Илия.

– Гэто ужо ни потребно, – хмуро проронил Ярилко, – я сваей дарогой иду, што в серце маём расписана, – он помолчал. – На Вече приду, послухаю. Хоть ведомо ужо, што дале буде. Вам я не советник давно. Стар стал, – он горько вздохнул, – некому зараз новаму князю за гибель воев наших и сродников боле мстити.

– Кажны за сваю не правду рано или поздно ответить, – сказал Илия.

– Поможе Белобог, – проронил Ярилко.