Когда мы прибыли в Петроград, все изменилось. Работы у нас стал непочатый край. И я, и Надя просто сутками не вылезали из партийной работы. А как было иначе? Россия требовала от нас отдачи всех сил без остатка.
Но даже при таком не простом графике мне удавалось видеться с Инессой. Мы, конечно, проводили не так много времени вместе, но выкроить часок-другой, чтобы провести его вдвоем мы всегда пытались. Сейчас все наши встречи сводились к обсуждению новой России и ее жизни. Мы опять подолгу спорили и рассуждали, что следует сделать в первую очередь, что нужно людям и партии. Овладеть массами – стать материальной силой, вот что было важно сейчас. На личные отношения времени не оставалось. Нужно было действовать!
Как раз в это время растет и ширится интенсивное строительство отрядов красной гвардии, несмотря на правительственное запрещение «самовольно» формировать любые так называемые отряды по борьбе с контрреволюцией. Только в Петрограде насчитывалось около 13–15 тысяч красногвардейцев, в Кронштадте – около 4 тысяч. Усиленно формируются новые красногвардейские отряды в Москве, Ревеле, Гельсингфорсе, Царицыне, Киеве, Одессе, Екатеринбурге, Челябинске и других городах.
Я понимал ситуацию и чувствовал свое полное превосходство в силе, уже без всяких конспираций, не скрывая своих замыслов, готовился к вооруженному нападению на Временное правительство, которое было создано после свержения царя. Но мне все равно приходилось всех подогнать: «Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно. Нельзя ждать!! Можно потерять все!» – орал я на своих трусливых и еще в чем-то сомневающихся соратников 24 октября. Зимний дворец предполагалось, по предварительным расчетам, занять в ночь на 25-е, одновременно со всеми другими командными высотами столицы.
В тот день штурмовать Зимний дворец мы решились лишь после прибытия на помощь из Кронштадта уже испытанных в июльские дни и составлявших в Петрограде реальную силу нескольких тысяч матросов Балтийского флота из Гельсингфорса и кронштадтцев. Несмотря на то, что я требовал вывода всего флота, считая, что перевороту в Петрограде угрожает б льшая опасность, нежели со стороны Балтийского моря, сами матросы, в нарушение требований, не сделали этого.
Я знал, что позиция, занятая правительством, была достаточно нелепой и безнадежной: отсиживаясь в Зимнем дворце, где шли заседания, члены правительства ждали прибытия войск с фронта. Рассчитывали на ненадежность и деморализованность выведенных большевиками отрядов, надеясь на то, что «такое войско разбежится и сдастся при первом холостом выстреле». Правительством ничего не было сделано для защиты своей последней цитадели – Зимнего дворца: не было добыто ни боеприпасов, ни продовольствия. Вызванных днем к резиденции правительства юнкеров не смогли даже накормить обедом.
В первой половине дня к охранявшим Зимний юнкерам Петергофской и Ораниенбаумской школ присоединяются ударницы женского батальона, отряд казаков с пулеметами, батарея Михайловского артиллерийского училища, школа инженерных прапорщиков, а также некоторое количество добровольцев. Поэтому в первой половине дня членами правительства, скорее всего, трагичность их положения не ощущалась: около Зимнего собралась некоторая военная сила, по их мнению, достаточная для того, чтобы продержаться до момента прибытия войск с фронта. Пассивность атакующих также усыпляла бдительность Временного правительства. Наши беспорядочные толпы матросов, солдат, красногвардейцев то наплывают к воротам дворца, то отхлынывают.
Потому вся деятельность правительства свелась к обращению к населению и к гарнизону с рядом запоздалых и потому бесполезных воззваний. К вечеру 25 октября ряды защитников Зимнего сильно поредели: уходили изголодавшиеся, обманутые, упавшие духом. Ушли и те немногие казаки, что были в Зимнем, смущенные тем обстоятельством, что вся пехота правительства оказалась «бабами с ружьями». К вечеру покинула резиденцию правительства и артиллерия: ушли по приказу своего начальника юнкера Михайловского артиллерийского училища, правда, небольшая часть из них ослушалась приказа и осталась.
В то же время о силах, охранявших Зимний дворец, были известны и совсем другие факты, что на момент штурма они составляли примерно 137 ударниц женского батальона смерти (2-я рота), 23 роты юнкеров и 40 инвалидов Георгиевских кавалеров, возглавляемых капитаном на протезах. В общем, это было даже смешно. Как они собирались защититься?!
К вечеру в руках Временного правительства фактически остался только Зимний дворец, который охранял небольшой отряд юнкеров и женский батальон. Практически одновременно с последним воззванием правительства к России, в 21 час, после холостого сигнального выстрела из Петропавловской крепости, началось наше наступление на Зимний дворец. Первая атака представляла собой ружейный и пулеметный при участии броневиков обстрел дворца, сопровождавшийся ответным огнем защитников дворца, и длилась около часа. По итогам атаки сил для защиты у Зимнего оказалось вполне достаточно, однако сказывалось отсутствие командного состава – среди защитников Временного правительства присутствовало всего 5 офицеров. Тем не менее, оборону правительство держало. Даже не ясно, каким образом!
В 23 часа мы начали обстреливать Зимний дворец из орудий Петропавловской крепости, сделавших 35 выстрелов боевыми снарядами, из которых только 2 слегка «царапнули» карниз Зимнего дворца. Когда поднявшие восстание захотели пустить в ход 6-дюймовки крейсера «Аврора», то выяснилось, что в силу своего расположения, крейсер стрелять по Зимнему дворцу не может физически. И дело ограничилось устрашением в виде холостого выстрела.
Правительство, как я совершенно точно могу сказать сейчас, не особенно пыталось сопротивляться. Они были слишком жалки. И для нас, штурмующих большевиков, Зимний дворец не мог представлять серьезного препятствия, так как его обороняли только со стороны фасада, и при этом забыли даже запереть задние двери со стороны Невы, через которые стали без труда проникать матросы с рабочими.
Часть дворца, примыкающая к Эрмитажу, была быстро заполнена большевиками. Юнкера тщетно пытаются зайти с тыла. В коридорах дворца происходят постоянные столкновения. Все серьезно вооружены: в руках револьверы, к поясам пристегнуты ручные гранаты. Но никто не мог выстрелить или бросить гранату, большевики и враги перемешались так, что не могли в этой борьбе отличить друг друга. Но судьба Зимнего была уже решена. Солдаты, матросы и рабочие напирали снаружи, сбрасывали юнкеров с баррикад, быстро врывались через двор, оттесняли юнкеров, разве эти малолетки могут противостоять народу? А сзади-то сзади уже напирала следующая волна. Большевики вливаются во двор, затем во дворец и распределяются по лестницам и коридорам. На паркете, все вперемежку: матрацы, буханки хлеба, люди, винтовки, гранаты. Но где же правительство? Вот она дверь, у которой остатки самых смелых юнкеров застыли в уже бесполезной позе последнего сопротивления. Старший из караула бежит к министрам: приказывают ли они биться до самого конца? Нет, – звучит ответ. Министры этого уже не приказывают. Дворец все равно взят. Лишняя кровь не нужна. Они уступают силе. Правительство хочет сдаться с достоинством. Они рассаживаются за столом, как на заседании.
Несмотря на всю ту опасность, когда в Зимний дворец ворвалась разношерстная толпа, возбужденная боевой обстановкой стрельбы, бомбами и порохом, с присущими такой толпе эксцессами и насилием, министры Временного правительства не проявили ни растерянности, ни колебаний. Кто-то из министров даже довольно мужественно сказал: «Мы не сдались и лишь подчинились силе, и не забывайте, что ваше преступное дело еще не увенчалось окончательным успехом».
Красиво сказано. Но они, конечно, проиграли. И мы были просто счастливы нашей победе!
В тот день я открыл новую страницу для русского народа. Я добился того, чего давно жаждал, и того, чего мы все давно ждали. Зимний – наш, временное правительство – повержено! Эмоции не передать словами это поймет только тот, кто всю жизнь положил на благо революции. Все, кто не верил в победу, заткнули свои вонючие рты.
Теперь начнется совсем другая жизнь, полная правильных идей. Мы поведем народ в светлое и великое будущее. Одна за другой разрушатся те иллюзии, один за другим падут те предрассудки, которые делали русский народ доверчивым, терпеливым, простодушным, покорным, всесносящим и всепрощающим». Посмотрите, как быстро выпрямляется вчерашний раб, как сверкает огонек свободы даже в полупотухших глазах. Как пробуждается русский народ от гнета. Как он поднимается и выпрямляется. И как прекрасно наблюдать этот сдвиг со стороны! Как ясно я теперь вижу, что я могу изменить все, – даже ход истории!
Но я так был занят тем, что освобождал народ, что даже не заметил, как мои женщины отдалились от меня. Каждая была занята своей работой. Каждая ее выполняла мастерски по-своему. Они наравне с другими партийцами трудились на благо родины. Как беззаветно они вкладывали свои силы в наше общее дело! Да, мы стали меньше видится даже с женой. Но ни одна из них не ропщет, ибо видят, какие события происходят сейчас в стране. Ни разу они не упрекнули меня в невнимании к ним, мы как лошади в одной упряжке неслись все вместе во весь опор. И сейчас я чувствую, насколько все мы пропитаны одной идей!
Без поддержки этих женщин я бы не справился. Они были моим невидимым тылом все эти годы подготовки к великим делам. Они поддерживали меня, жили ради меня. Сейчас я понял это со всей очевидностью. Таких женщин нельзя не ценить и нельзя не уважать.
Я еще часто буду встречаться с Инессой в Петербурге и Москве и еще не раз обижу Наденьку. Но только, как и прежде, я буду знать, что скоро все закончится. Но этот роман с Инессой будет жить в моем сердце всегда. Потому что больше уже никогда я не встречу такую потрясающую женщину, как она!