Локация: 20 o 38' северной широты, 15 o 17' западной долготы

180 миль от архипелага Восточной Сирены

Время: 00:42

Океанская дальняя субмарина Флота его Императорского Величества "Темная Рыба".

Капитан Берроуз ненавидел ночи, особенно, такие, как сегодняшняя. Когда небо затянуто низкими облаками, закрывающими звезды, а вода океана почти недвижима, словно крепкий черный чай в стакане в его каюте внизу. Он поднял бинокль, пытаясь рассмотреть в непроглядной тьме искорки огня или хотя бы тень. Но ночь, словно непроглядная стена, обволокла все вокруг.

Его субмарина, нареченная именем "Темная Рыба", шла в надводном положении на северо-запад, почти на другой конец океана в архипелаг Восточной Сирены. Две газовые турбины мягко шелестели в машинном отделении, плавно толкая огромную сигару корпуса длиной в сто пятьдесят локтей. Сонные океанские волны с шорохом скатывались с бортов.

Находиться постоянно в погруженном состоянии субмарине не позволял ограниченный запас хода аккумуляторных батарей. Из-за этого каждую ночь после заката Берроуз отдавал приказ о всплытии, и судно, не зажигая огней, словно призрак, шло, заряжая свинцовые аккумуляторы и накачивая драгоценный кислород в баллоны, чтобы утром опять нырнуть под поверхность на безопасную глубину, где чужой глаз не сможет увидеть субмарину и отследить ее курс.

Ему безудержно хотелось дать команду, включить прожектора, чтобы осветить лежащий впереди путь, но многолетняя привычка соблюдать приказы и инструкции давила на него тяжким грузом долга. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, он еще раз обратился к воспоминаниям о встрече перед походом с контр-адмиралом графом Сонтерой.

Сонтера был моложав, его китель украшали боевые награды за службу во Второй Имперской флотилии. На флоте любили своего адмирала, хотя злые языки и болтали, что своим постом он обязан победами в постелях императорских фрейлин, а вовсе не на море. Однако Берроуз не привык верить сплетням, у моряков было принято доверять командирам. Он еще раз прокрутил в памяти их встречу.

"Запомните, Берроуз, Ваша главная задача – пройти незамеченным до секретной базы в архипелаге Восточной Сирены и передать вот этот пакет лично коменданту базы. Пакет содержит документы высшей степени секретности, если они попадут к республиканцам, нас всех ждут большие беды…". Лоб адмирала покрылся полосочками морщин. "Мы не можем передать этот пакет иными путями, поэтому, зная Вас, как офицера с превосходными характеристиками, мы решили поручить эту ответственную миссию Вам. Еще раз хочу подчеркнуть: чтобы ни случилось, эти документы не должны попасть в чужие руки"

По железным ступеням застучали ботинки мичмана, отвлекая капитана от его размышлений. Тот поднялся на мостик и негромко сказал:

– Капитан, нам нужно снизить скорость, субмарина входит в район отмелей, тут полно подводных рифов. Мы можем сесть на мель.

– Конечно, мичман. Малый вперед. И попросите акустиков усилить наблюдение за глубиной. Рифы тут бывают – словно вертикальные скалы.

– Слушаюсь, капитан, – уже громче ответил тот.

Мичман подошел к трубке связи с машинным отделением и прокричал в нее:

– Машине малый ход!

Из недр раздался сдавленный металлом голос:

– Есть машине малый ход.

Шум воды за кормой стал тише. Капитан еще раз прислушался шелесту спящего океана за бортом, потом спустился вниз. Прошел через главную кают-компанию, стилизованную под старый стиль парусно-парового фрегата, увешанную коврами с несколькими маринисткими пейзажами на стенах, прошел сквозь коридор с офицерскими каютами. Наконец, оказавшись в дальнем конце, открыл дверь с медной табличкой – "Капитан Берроуз". Каюта, хотя и была формально капитанской, не представляла собой ничего особого – стол, привинченный к полу, книжные полки, кровать, рукомойник. Единственное, чем она, пожалуй, отличалась от матросских кубриков, были деревянные панели стен и возможность разложить свои личные вещи вокруг себя, создать тот маленький мир человека, что позволяет ему почувствовать себя, наконец, дома. Сняв тяжелые ботинки, Берроуз лег на кровать. Сон, темный, словно забортная вода, быстро проник в него, и он провалился в благодатное небытие.

Сильный удар в корпус субмарины сбросил его с кровати. Он больно ушибся плечом об угол привинченного к полу столика, бросил взгляд на светящиеся стрелки хронометра на стене, которые показывали 02-36 и, придерживаясь за поручень, вышел в коридор. По проходу пробежали два матроса в рабочих черных кителях, волоча на спине толстый пожарный шланг. Корпус субмарины заметно накренился влево, что-то скрежетало по металлу, отдаваясь мерзким железным эхом. Берроуз, растирая рукой ушибленное плечо, пошел, ускоряя шаг, в сторону командного пункта. Его появление в рубке вызвало тягучую тишину, продолжавшуюся несколько секунд. Офицеры, отведя глаза, молчали.

– Капитан мы протаранили риф, третий отсек полностью затоплен, в четвертом мы откачиваем воду помпами и пытаемся заделать пробоину, – сказал, наконец, старший помощник

– Вы пробовали сдернуть лодку с рифа? – отрывисто спросил Берроуз.

– Да, капитан, но, похоже, из-за пробоины мы крепко сели на скалу, – ответил ему старший инженер.

– Готовьте водолазную группу, нужно осмотреть повреждения. Возможно ли сбросить часть балласта и, дождавшись прилива, попробовать снять судно с мели? – спросил капитан.

– Капитан, я не уверен. Нам потребуется осмотреть пробоины. Кроме того, вода прибывает в четвертом отсеке, если он будет затоплен, нам придется возвращаться в наши территориальные воды, идя на поверхности или просить о помощи.

– Боюсь, что это невозможно. В случае, если нам не удастся снять субмарину с мели, мы будем вынуждены подорвать боезапас и уходить на надувных плотах. Не забывайте, что с точки зрения Хартии о Разделе Морей, эти воды не принадлежат Империи, и, стало быть, мы тут незаконно, – с расстановкой, произнес Берроуз.

Спустя час, в рубку по центральной лестнице, с верхней палубы ввалился мичман Стени. Вода струйками текла по черной резине его водолазного костюма, словно сам морской дьявол решил навестить экипаж тонущей субмарины.

– Капитан, – обратился он к Берроузу не по уставу напрямую, – Повреждения значительны. Пробоина узкая, около трети локтя шириной и двенадцати локтей длины. Но, вода пребывает, скоро прилив. Я думаю, если бы удалось приподнять лодку, хотя бы на локоть, и дать полный ход назад, мы бы слезли с этого рифа, раздери меня рогатая морская черепаха!

Берроуз, повернулся к мичману и спросил:

– Что с пробоиной в четвертом отсеке, Стени?

– Боюсь, капитан, его затопит, помпы не справятся. Пробоина слишком длинна. Обшивку распороло как бритвой. Носовые балластные баки с правой стороны сильно повреждены. Похоже, без сухого дока мы их не починим. Клянусь рогатой морской черепахой, капитан!

– Хорошо, Стени, ступайте. Переоденьтесь и пока отдыхайте, возможно, Вы еще понадобитесь. Я Вас вызову.

– Есть, Ваше благородие,- ответил мичман и, оставляя за собой лужи воды, выбрался через люк в соседний отсек.

– Инженер, продуйте цистерны носовых отсеков. Кроме того, заполните балластом кормовые. Будем пытаться сорваться с этого крюка, – уверенно сказал Берроуз.

Держась здоровой рукой за лестницу, он поднялся на верхний мостик субмарины. Свежий бриз ударил ему в лицо, полоска света занималась на востоке. Солнце готовилось подняться, времени оставалось все меньше.

– Инженер,- прокричал он в слуховую трубу, – Вы исполнили моё приказание?

– Да, капитан, – гулко отозвался голос человека из металлических недр лодки, – Вертикальный угол осадки после заполнения кормовых балластных цистерн вырос на семь градусов.

– Прикажите в машинное, разогнать машины на полный назад, дать тягу по достижению максимальной мощности, – прокричал Берроуз.

– Немедленно будет исполнено, – ответил приглушенный голос инженера.

– Капитан, – услышал Берроуз голос за спиной, – Ветер нарастает, возможно, скоро начнется волнение.

– Тем более. У нас нет иных шансов, кроме как унести ноги поскорее с этого места, – ответил он в пустоту.

Вибрация по корпусу нарастала, передавалась на ноги. Словно спина гигантской акулы, напрягся корабль, готовясь к прыжку, собирая все силы для рывка, в попытке освободиться, уйти от чуждой ей земли, на свободу океана, который был домом для этого неживого существа. Над кормой взмыла струя белой пены, вода забурлила, загудела. Лодка задрожала сильнее, словно собирая последние силы, чудовищный скрежет огласил окрестности. Нехотя риф отпускал свою жертву. Субмарина клюнула носом, почуяв воду под собой, выпрямилась, и замерла, покачиваясь на волнах. В машинном отделении остановили машины…

– Старший помощник срочно вызовите смену водолазов и техников, мне нужна оценка повреждений, – прокричал вниз в рубку Берроуз.

Корабль наполнился движением, туда и обратно сновали матросы, из трюмов поднимались акваланги, баллоны со сжатым воздухом, тросы, баки, инструменты. Люди торопились, понимая, что рассвет уже почти наступил, что злой северо-восточный ветер вскоре поднимет высокую волну и если они не успеют отремонтировать поврежденные балластные баки и уйти в спасительную глубину, их, скорее всего, ждет смерть. Им не нужно было объяснять, что море не прощает ошибок, и что чаще всего экипаж погибал весь, потому как нет на море личной судьбы, а есть судьба корабля.

Мимо Берроуза прошел одетый в водолазный костюм мичман Стени. Капитан наблюдал, как тот надел маску, открутил вентиль подачи воздуха, вставил загубник и, оттолкнувшись, прыгнул в воду. Вслед за ним нырнул второй водолаз. Движение на палубе субмарины прекратилось, матросы сели кружком вокруг сваленного в центре снаряжения и закурили. Тягостное ожидание повисло в воздухе. Ветер усиливался, тучи опустились ниже, мелкий дождь посыпался с неба, волны зарябили белыми барашками. Корпус субмарины дал сильный крен на корму, и набегающие волны начали переливаться через палубу.

Через десять минут ожидания на поверхности показались пузыри от акваланга, затем появилась голова в зеленом резиновом шлеме. По его условному знаку матросы скинули баллоны с ацетиленом и подводный сварочный аппарат на тонкой цепи. Мичман ухватил брошенное оборудование и, словно спрут, утащил его с собой в глубину, оставив на поверхности водоворот. Еще через двадцать пять минут оба водолаза показались на поверхности, им кинули концы, помогли вылезти на палубу. Берроуз спустился с мостика на палубу к только что снявшему маску мичману и спросил:

– Ну что, Стени, чем порадуете?

– Ничем, капитан. Часть пробоины мы заделали, но баки восстановить в море мы не сможем, шансов никаких. Там просто сорваны куски обшивки, даже сваркой не приваришь, их надо снимать и менять в доке.

– Вы уверены, Стени? – переспросил Берроуз.

– Больше, чем в самом себе, капитан, – ответил тот.

Берроуз, не ответив мичману, повернулся, его взгляд остановился на солнечном диске, встававшем на горизонте.

– Я могу идти, кэп? – спросил мичман

– Ступайте мичман, Вы свободны, – ответил тот.

– Штурман, – громко, сказал капитан. – Эй, штурман, ступайте сюда, – повторил он вновь.

Штурман уверенным шагом спустился по лестнице с рубки и подошел к капитану.

– Да, капитан, жду Ваших приказаний, – обратился он к Берроузу.

– Сколько отсюда до островов Восточной Сирены?

– Около ста пятидесяти миль, – не задумываясь, ответил штурман

– Есть ли в радиусе пятидесяти миль острова, не принадлежащие Республике?

– Нет, таких островов в этом районе нет.

– Спасибо, – тише ответил капитан, – Пригласите ко мне старшего помощника. У меня есть разговор к нему.

– Будет исполнено, – с уставной выправкой ответил штурман.

Через несколько минут к Берроузу подошел старший помощник.

– Капитан, у нас нет шансов, ветер нарастает, похоже, скоро начнется шторм. Мы должны отправить сигнал о помощи, иначе нам всем тут конец. Субмарина в полузатопленном положении, погрузиться мы не сможем. Шторм, скорее всего, перевернет нас или бросит опять на рифы.

– Это все, что Вы можете предложить, господин старший помощник? – переспросил Берроуз.

– Это будет самым лучшим вариантом для экипажа и для нас с Вами, капитан, – ответит тот.

– Боюсь, самым лучшим вариантом будет погибнуть. Готовьте субмарину к затоплению. Перегружайте людей, аварийный запас продуктов и воды на спасательные плоты. Прикажите радистам соблюдать радиомолчание.

– Но капитан, шторм начинается, до ближайшего берега сотни миль. Это самоубийство, – перебил его старший помощник, – У нас на борту восемнадцать стапятидесятифунтовых торпед, не считая стрелкового оружия. Что нам делать с боезапасом? Нас всех отдадут под трибунал за потерю лодки с амуницией.

Это не только мой приказ, это приказ адмирала Сонтеры. То, что мы здесь были, не должно быть известно никому. Поэтому у меня нет выхода, субмарина должна быть потоплена. И извольте проинструктировать весь экипаж, на случай, если кого-то подберут республиканцы: весь экипаж это матросы с пограничного сторожевика, скажем, "Первая Стража", который потерял управление, и его вынесло штормом на местные рифы. Где он и пошел на корм рыбам. И еще – уничтожьте все удостоверения и документы, касающиеся субмарины, велите всему экипажу переодеться в рабочие робы, на которых нет знаков различия подводного флота Империи. Исполняйте, старпом, у Вас час времени – ветер становится все сильнее. На верхней палубе надувались спасательные плоты, перегружался провиант, вода, непромокаемые брезентовые робы, теплая одежда. Офицеры разжигали на верхней палубе, в старом ведре, костер из бортовых бумаг, бланков, приказов и всякой другой бумажной канцелярии, которой всегда хватает в армии. Звенели тяжелые металлические ящики в недрах трюмов.

Капитан дошел до своего кубрика, взял брезентовый рюкзак. Сложил туда теплый шерстяной свитер, пару белья, полотенце, перочинный нож, фонарик, фото жены и дочери. Затем открыл личный сейф, вытащил оттуда свои документы и пакет, который отдал ему адмирал Сонтера. Положил в непромокаемый бокс пухлый конверт адмирала и кинул его в рюкзак. Покрутил в руках свое удостоверение, отложил в сторону, чтобы сжечь его в общем костре на палубе.

С приказа о затоплении субмарины минуло часа полтора, и почти весь экипаж перебрался на плоты, медлившие с отплытием в ожидании капитана.

Он постоял на верхней палубе, несколько минут, держась за клепаную сталь ставшего уже почти родным корабля, вспоминая, как он еще совсем мальчишкой после Морской Академии пришел на него младшим помощником. Вспоминая первого капитана субмарины Тюна Дэйка. Ему припомнился их северный поход, когда субмарина чуть не была затерта во льдах, и только присланный на помощь паровой ледоплав помог им выбраться из ледяной ловушки. Перед глазами встал ураган у Песчаных островов, когда лодка почти попала в центр тайфуна и успела уйти в глубину в самый последний момент. Наконец, его окликнули с последнего отходившего плота – времени более не было. Берроуз повернулся, нащупывая кнопку детонации электрической машины, внизу захлопали пиропатроны, подрывая кингстоны субмарины. Лодка удивленно вздрогнула, наполняясь шумом мутной океанской воды. Он в последний раз бросил взгляд на родной корабль и пошел к последнему уходящему плоту.

Берроуз присоединился к старшему помощнику, мичману Стени, и еще четырем матросам, оказавшимся на плоту. Мичман помог капитану застегнуть на спине красный спасательный жилет, в то время как матросы оттолкнули плот от борта уходящей под воду субмарины. Капитан занял место на носу, достал карту и компас, карандашом поставил на карте крестик, отметив место катастрофы. Прикинул расстояние до островов – получалось никак не меньше ста двадцати миль. Потом велел поставить маленький парус, чтобы не изматывать людей бессмысленной греблей по волне. Их плавание в неизвестность, а, скорее всего, на тот свет, начиналось.

* * *

С момента отплытия прошло около двух часов. Место катастрофы совсем скрылось из виду. Два других плота с субмарины были иногда видны за гребнями волн, остальных, похоже, нарастающая буря разметала в разные стороны. Волны становились все больше, порой захлестывая через хлипкие борта. Дождь лил сплошной стеной, и матросам приходилось постоянно вычерпывать воду со дна плота за борт. Ветер бросал ледяные брызги в лицо, за воротник, в рукава, всюду, куда только мог добраться.

Убрали парус, потом закрепили весь груз на палубе плота. Берроуз велел матросам привязаться к лееру борта, на случай если плот перевернется или кого-нибудь сбросит волной в море. Когда все приготовления были завершены, к Берроузу подсел мичман Стени и сквозь нарастающий шум ветра спросил:

– А что, капитан, выберемся мы из этой передряги, или пойдем на корм морским гадам? И не дожидаясь ответа, продолжил, – Я так думаю, что если нас республиканский рыбак или какой-нибудь ихний рейдер не подберет, нам тут кранты. Считай, уже мы мертвецы, хотя и живые покамест.

Берроуз, стер ладонью брызги со лба и посмотрел с укором на мичмана:

– Отставить глупые шутки, мичман. Мы еще с Вами поплаваем, разве это шторм! Так, легкое волнение в тазу, где белье стирают! Вам ли не знать, не первый год на Императорском Флоте обитаетесь.

Стени улыбнулся широкой белозубой улыбкой:

– Так то мы были на субмарине и завсегда могли в море нырнуть. А тут что? Того и гляди, рогатая морская черепаха нас своим брюхом расплющит и не заметит. Валы-то какие, Вы поглядите, капитан! Балов семь уже почти, а то и восемь. Уже скоро больше домов будут, что стоят в имперской столице. А там дома-то, дома – целых пяти, а порой и шести этажей!

– Я Вам так скажу, мичман: мне гадалка в молодости сказала, что сколько бы я ни плавал, не потонуть мне. Хотя умру я и не своей смертью, но совсем не на море. Так что, держитесь крепче, Стени! Когда буду на следующую субмарину набирать экипаж, отправлю Вас в училище – будете старшим механиком при машинах, попомните мои слова, – с уверенностью в голосе произнес капитан.

– Эх, капитан, Ваши бы слова, да морскому духу в уши! Или что там в его рыбьей голове есть, – ответил мичман.

В следующую минуту волна, пришедшая с левого борта, с грохотом обрушила водяную лавину на плот, перевернув посудину брюхом вверх. Людей словно спички из коробка выкинуло за борт, разрывая крепкие тинковые веревки. Нехитрая поклажа была вышвырнута стихией в море, вслед людям, словно ее и не было.

Берроуза бросило в мутную темень, наполненную воздушными пузырьками, остатками водорослей и песком. Течение потащило его вниз, в глубину водоворота. Первое чувство, охватившее его, было – преодолеть, вынырнуть скорее, оттолкнуться, наверх, к воздуху, туда, к пусть и невидимому за тучами солнцу. Но пучина упрямо тянула и тянула в глубину, он пытался грести что есть силы в попытке вырваться. С каждым усилием, с каждым гребком кислорода в легких становилось все меньше. Хотелось открыть рот и вдохнуть, но разум останавливал первобытные инстинкты. Сердце, отбивая безумную дробь ударов в висках, готово было вот-вот вырваться из груди. Но спасение не приходило. Казалось, само Великое Небо отвернулось от него, решив отдать водам реки, отделяющей живое от мертвого. Сознание медленно угасало, свет вокруг потемнел, а вместе с ним пропал и грохот шторма.

Вода, словно бы ожидая такого исхода и не желая убить свою жертву немедля, отступила, и в метре над ним показалась серая мгла облаков. Спасательный жилет мягко выдавил своего обладателя на поверхность, сквозь полуугасший разум он сделал вдох, чувствуя как капли дождя падают ему на лицо. Воздух – он мог дышать, и в этом было спасение.

Он не помнил, как и когда к нему подплыл мичман, как он тащил его за веревки спасательного жилета. Не помнил, как Стени вливал ему в горло коньяк из маленькой фляжки, дожидаясь, когда пройдет очередной вал, а следующий еще будет только набирать силу. Он очнулся только, когда шторм уже начал утихать, и предзакатное солнце показалось над морем.

Все, что сумел спросить он мичмана: где плот, матросы? Услышав ответ, он закрыл глаза. Разум погрузился в сон, отказываясь бороться за жизнь. Казалось, безвременье длилось всего лишь минуту.

Пока на его голову не вылился ушат соленой ледяной воды, и его тело не содрогнулось от пронизывающего холода, и он не осознал, что он лежит на твердой поверхности. Потом кто-то незнакомый, со страшным ливейским акцентом, произнес:

– Очухивайся быстрее, каналья! Скажи спасибо, что мы тебя выловили…

* * *

Двое стоявших над ним были одеты в темно-зеленную с красными нашивками форму республиканской береговой охраны. Один из них – мужчина средних лет с аккуратной окладистой бородкой, второй, еще совсем юный безусый матрос, держал в руках пустое ведро. Судя по всему, он и опорожнил только что его содержимое на капитана. Сам Берроуз лежал на железной палубе на полубаке корабля в одной нижней рубашке. Брезентовую куртку и теплый свитер с него, по-видимому, стянули, когда обыскивали. Но самое худшее было, что нигде рядом не было его непромокаемого рюкзака с документами и картами.

Бородатый, заметив, что Берроуз пришел в себя и пытается осмотреться, заулыбался, подморгнул молодому матросу и сказал:

– Ха, говорил я тебе – очухается! Глазами лупает по сторонам, что твоя баба! Там слабых на флот не берут. В общем, ты ему руки-то свяжи покрепче, пока он не сиганул опять за борт. Пусть он тут на палубе полежит полчасика, оклемается на воздухе, а потом тащи его в кубрик, в тот самый, на вторую палубу. Скажи коку, чтобы принес ему чего-нибудь горячего поесть, да выпить. Да проследи, чтобы кубрик надежно был закрыт. А я пойду поговорю со вторым, тот вроде воды поменьше наглотался.

Через полчаса два дюжих матроса подняли под руки Берроуза и оттащили его на нижнюю палубу, в одноместную каюту на корме. Затолкав его в тесное помещение, один из матросов развязал веревки, связывавшие его руки. Ничего не говоря, протянул белую полотняную рубаху и брюки и промычал что-то невнятное, указав на его промокшую робу. Берроуз не стал сопротивляться, переоделся в чистое платье и сел на белую простыню кровати. Его неумолимо клонило в сон, шум волн за бортом убаюкивал. Здоровяк сгреб в охапку его отсыревшую одежду и вышел прочь.

* * *

На следующее утро Берроуз проснулся поздно. За иллюминатором уже светило яркое рассветное солнце. Судя по всему, корабль на который он попал, представлял собой обычный малый фрегат береговой охраны Республики, которые постоянно патрулировали территориальные и прибрежные воды, ловя зазевавших контрабандистов или хитрых рыбаков, любящих рассказывать истории про неисправные компасы и неверные карты побережья. Его размышления прервал щелкнувший засов двери. Вошедший в кубрик юнга принес завтрак и его высушенную рабочую форму. Юноша молча поставил перед ним еду и, казалось, хотел было уходить, но передумал, вытянулся перед ним по стойке смирно и доложил по форме, что после завтрака с ним желает побеседовать капитан собственной персоной, и у него, Берроуза, есть ровно полчаса на сборы. Берроуз ничего не ответил, лишь кивнул головой и, не соблюдая церемоний, стал переодеваться в свой костюм прямо на глазах юнги. Тот, удивленно вытаращив глаза на Берроуза, застыл в нерешительности, потом, будто испугавшись, быстро ретировался из каюты, не забыв, однако затворить дверь и закрыть засов.

* * *

Капитаном патрульного фрегата оказался усатый предпенсионного возраста служака. Его темно-зеленый китель явно был мал ему в плечах, и видно было, что он не часто надевает этот выходной костюм.

– Не желаете ли кофе, господин Берроуз? – спросил его капитан.

– Нет, спасибо. С кем имею честь, простите, – задал встречный вопрос Берроуз, пощупав нашивку на своей груди, где, по обычаю флота Империи у морских офицеров было вышито имя и группа крови. У республиканцев это было не принято.

– Ээээ…, – замешкался усатый, – Лорензу, капитан фрегата "Белая Орхидея".

– Ну, раз такое дело, давайте ваш кофе господин Капитан, – сделав ударение на слове "капитан", произнес Берроуз.

– Конечно, господин Берроуз. Я уже радировал в Троттердакк, Вас там встретят эти умники из контрразведки. Мое дело довезти Вас в целости и сохранности и сдать по описи, – широко улыбнувшись золотыми зубами, ответил Лорензу.

– Капитан Лорензу. Я хотел бы сделать официальное заявление

– Заявление?! Хмм…ну заявляйте, – служа скептически посмотрел на Берроуза.

– Согласно Хартии о Разделе морей, я имею права на неприкосновенность. Империя и Утликан не ведут боевых действий и не находятся в состоянии войны. Посему Вы обязаны сообщить консулу Империи о том, что нашли меня и передать в руки официальных лиц Империи сразу по прибытии в порт.

– Ну, Вы как… Да Вы не кипятитесь, господин Берроуз. Все, что Вы говорите, верно, но проблема в том, что Вас не существует. Вы утопленник, и про Вас никто не знает. Поэтому я везу в некотором роде призрака, – Лорензу рассмеялся, показав ряд золотых зубов.

– Хорошо, – Берроуз попытался успокоиться и взять себя в руки, – Что с моим другом Стени?

– Не беспокойтесь, господин Берроуз, с Вашим спутником все в порядке, он жив и здоров. Хотя нам пришлось его немного успокоить. Но сейчас уже все нормально. Через два дня мы дойдем в Троттердакк, и все будет совсем замечательно, – потирая руки о карманы кителя, ответил Лорензу.

– А теперь отдыхайте господин Берроуз, берегите себя. Эй, юнга, отведите его назад в каюту.

* * *

Два дня спустя, как и обещал капитан Лоренцу, "Белая Орхидея" причалила в военной зоне порта Троттердакк. Двое в штатском, в длинных черных плащах и коричневых фетровых шляпах пришли в каюту, где содержался Берроуз, ловко надели на него наручники и, не дав оглядеться, повели на пирс к тюремной машине с железным кунгом вместо кузова.

Шагая по палубе корабля, Берроуз искал глазами мичмана Стени, но второй машины нигде видно не было, да и охранники, кажется, приехали только за ним. Спустившись вниз по трапу, не говоря ни слова, они втолкнули его в узкую дверь кунга. Один из охранников, поднявшись на ступеньку, с лязгом навесил замок, еще раз посмотрев в маленькое зарешеченное окошко, убеждаясь, что Берроуз никуда не пропал. Машина взревела двигателем, наполнила воздух сизым дымом и покатилась в направлении города.

Берроуз никогда не был в столице Республики, поэтому никак не мог отказать себе в любопытстве посмотреть, как же выглядит этот мифический и прежде недоступный для него город. Тем более, возможно, это была его последняя возможность увидеть небо и солнце. Столица республики была совсем не похожа ни на Холленверд, ни на другие города и порты Империи. Высокие здания странной формы, иногда овальные по краям, иногда напоминающие пирамиды или поставленные вертикально карандаши. Спускающиеся по склонам холмов террасы длинных домов вдоль бесконечно тянущихся к горизонту улиц. И тысячи, десятки тысяч окон смотрящих на него, прикрытых ставнями причудливых форм или вовсе бесцеремонно открытых.

Огромные стеклянные витрины-стены магазинов, множество вывесок рекламирующих различные товары, банки и бесчисленные адвокатские конторы. Одна из реклам была нарисована прямо на торце большого дома – высокие уходящие в бело-голубое небо здания на берегу океана, многочисленные пароходы, бороздящие воды залива, а на переднем плане мужская рука в белой сорочке, держащая конверт с цветными штемпелями. Берроуз не успел прочесть, что означал этот рисунок – тюремный грузовик ускорил ход и свернул за угол.

Однако, более всего его поразило количество машин. Он никогда не видел такого их числа. Город был словно населен машинами. Они попадались им на пути постоянно, гудя, дымя двигателями, выскакивая из боковых улочек и переулков. На одном из перекрестков тюремный грузовик остановился рядом с очень длинным грузовым тягачом, перевозившим огромную сверкающую на солнце стальную шестерню диаметром локтей в десять. Берроуз прижался к зарешеченному окошку, стараясь разглядеть механизм, пока тот не скрылся из виду за рядом домов.

Чем ближе они приближались к центру города, тем ярче становились вывески, тем богаче становились рекламные плакаты, изысканнее витрины магазинов. По узким тротуарам текла пестрая толпа разношерстных клерков, уличных торговцев, носильщиков и курьеров. Все они куда-то спешили, кто-то читал на ходу, кто-то доказывал что-то своим собеседникам, активно жестикулируя. Мальчишки-газетчики бегали вдоль улиц, громко выкрикивая заголовки газет, и, быстро продав свой товар, бежали в лавки, чтобы забрать следующую порцию свежеотпечатанных газет. Носильщики-рикши с раскрашенными грузовыми тележками, криками расталкивая толпу, спешно везли свою поклажу. Берроуз обратил внимание на нескольких женщин – их одежда была крайне необычна своей откровенностью и яркостью, что было странно для него жителя, Империи с ее традициями чопорности и классики во внешних проявлениях. Город напоминал муравейник со своими ходами улицами, расписанными ролями жителей, термитниками высоток и потаенными крысиными норами городских трущоб.

Переполненный впечатлениями, капитан задумался о том, что же он знал о Троттердакке и, вообще, о Республике раньше. Память услужливо выбросила воспоминания о юности в морском кадетском корпусе в Сионау.

* * *

Вот он, совсем щупленький подросток с едва пробившимся пухом над верхней губой, сидит на первой парте и слушает преподавателя, отставника из морского корпуса. Старый учитель с белыми бакенбардами, носивший черный морской китель капитана, любил стучать указкой по парте и пугал мальчишек своим рокочущим строгим голосом. Берроуз вспомнил урок географии, когда преподаватель рассказывал им о Республике Утликан. Все кадеты побаивались его и одновременно обожали этот предмет, слушая с полуоткрытыми ртами истории про дальние города и порты, большие заводы и огромные пароходы, бороздящие океан. Тот урок особенно врезался ему в память. На доске висела большая карта планеты, республиканская столица Троттердакк была помечена желтым флажком.

Верхняя часть карты была залита разными оттенками синего – Великий Океан. Нижняя – коричневая, красная, желтая, с белыми пиками гор и голубыми округлыми пятнами озер – материк.

Флаг Троттердакка красовался на единственном крупном острове в океане – Канее. Более мелкие желтые флажки были разбросаны по многочисленным островам Ливейской унии, бывшей в прошлом пиратской вотчиной, с которой совершались набеги по всему побережью. Уния контролировала, по меньшей мере, половину субтропической и экваториальной части планеты. И, наконец, Утская равнина – прародина народа, заселившего полтора тысячелетия назад остров Канею. Обширное плоскогорье, громадный полуостров, омываемый с двух сторон морем, с краями, изрезанными бухтами, заливами и мысами.

– …Леса на Утских равнинах были большей частью пущены на корабли еще несколько столетий тому назад. Сейчас вырубка запрещена и карается большими штрафами и тюремным заключением, – звучал резкий голос преподавателя. – Теперь равнины сплошь засажены и засеяны, а по берегам расположены крупные порты, такие как Моозау,…

Берроуз старательно записывал названия портов, казавшиеся ему такими диковинными и страшно далекими. В этих словах на утском диалекте, понятных, но, все же, чем-то чужих, звучал плеск волн неведомого моря, шелест парусов, стройных и быстрых, как чайки, клиперов прошлого века, гул двигателей первых пароходов знаменитой республиканской Армады.

– …Промышленные районы расположены в предгорьях Утских гор. Промышленное производство крайне разнообразно. Сталелитейные заводы, угольные электростанции, заводы производящие электрическое оборудование. Все побережье покрыто густой сетью железных дорог, что облегчает…

…Юноша отвлекся рассказа учителя, его взор скользнул дальше, в самый низ карты, туда, где кончалась сетка утских железных дорог. За горами были нарисованы фиолетовыми и серыми штрихами силуэты хвойных деревьев – начинались непроходимые и, вроде бы, ничейные леса, которые практичные республиканцы не собирались осваивать из-за трудностей вывоза и суровости климата, а для Империи они были слишком далеки, и не доходили руки. Об этих лесах ходили самые диковинные легенды. Говорили, что там, за Замерзающим Морем, живут люди с осьминожьими головами или люди, которые живут под землей, у которых есть целые поселения в толще холмов. Еще болтали, что там, в горных пещерах живут гигантские ящеры, которые по ночам вылезают на поверхность. А в холодные зимние ночи над горами иногда зажигается странный свет, и идет шум из самых недр, словно кто-то ворочается в глубине гор. Берроуз не верил этим рассказам. Скорее всего, там обычные варвары, охотящиеся на полярных медведей, а остальное – просто бабкины сказки, от невежества. Его взгляд вернулся на карту у доски, в левую ее половину, где суша огромным клином вдавалась в океан и оттесняла его от экватора к северу…

Территория Империи занимала большую часть материка – от южного полюса до океана тянулись бесконечные степи, сменяемые лесами, могучий горный массив Тарганских гор отделял прибрежную часть от плоскогорий бесконечных равнин на юге.

Величайшая на свете гора Омус, "протыкающая небо", высилась посредине этого массива, пряча свою макушку выше облаков. Древние верили, что на ее вершине находился волшебный город Омсилан, или обитель богов. Никто из живущих никогда не видел этот город, потому что увидевшие его тут же превращались в камень. На самом, деле Берроуз знал, что никто из живших в мире и не смог бы туда попасть – отвесные стены горы высотой в несколько миль, вечный лед, покрывавший ее склоны, недостаток воздуха и нестерпимая стужа наверху делали гору совершенно недоступной и без божественного гнева.

– Теперь, как вы знаете, Уты, Ливейские острова и Канея уже два века входят в состав единого государства Ут-ли-кан, которое по занимаемой площади и населению является вторым на нашей планете после Империи. Луэнское и Данэйское герцогства, расположенные на побережье являются союзниками и вассалами нашего Государя, и, хотя они и невелики, занимают исключительно важное в стратегическом смысле положение…

…Машина резко затормозила на перекрестке, кинув Берроуза к стене и засвистев резиной, свернула с проспекта в старую часть города. Дома в проулках были заметно меньше и не такие высокие, как в центре. Многие из них нуждались в ремонте, кое-где были выбиты окна, а стены разрисованы углем или белилами. Люди на улицах встречались значительно реже и одеты они были совсем не так, как те богатые и деловые, спешащие по проспектам. Через несколько минут машина остановилась, капитан услышал переговоры его сопровождающих с кем-то третьим. Листовым железом гулко заскрипели открываемые ворота, и машина въехала в отгороженный со всех сторон двор-колодец. Дверь распахнулась, яркая полоска солнца разрезала тьму его кельи. Берроуз даже прикрыл глаза рукой от слепящего света, когда чей-то голос снаружи устало скомандовал:

– Все, приехали. Выходи, руки за спину…

* * *

Черно-серая крыса с огромным, в пол-локтя длины хвостом неспешно вылезла из норы в углу, обнюхала воздух вокруг и величаво, словно на параде, направилась в середину камеры. Дойдя до железного ввинченного в пол стола, будто удивившись, что она здесь не одна, крыса уставилась черными глазками-пуговками на капитана. Потеряв интерес к человеку и сообразив, что ей тут не причинят вреда, встала на задние лапки, вытянулась и принялась обнюхивать воздух. Простояв так несколько секунд и, наконец, окончательно уяснив, что поживиться здесь нечем, она с обиженным видом пошла назад к своей норе.

Берроуз уже привык к этому ежевечернему ритуалу и первые дни в тюрьме пытался даже пугать крысу, но потом перестал…

Дверной замок с хрустом заскрипел. Дознаватель любил длинные вечерние допросы.

– Выйти из камеры, руки за спину, – последовал окрик тюремного охранника.

Берроуз поднялся с жесткой металлической кушетки, накрытой поверх тощего матраса одеялом и, повинуясь приказу, вышел в коридор. Тут, как и везде в тюрьме, стоял свой особый запах. Это не был запах человеческого жилища или запах конторского помещения, он не имел ничего общего с искусственным, металлическим воздухом субмарины. Это был запах человеческих тел, вони грязных гальюнов, непроходящего привкуса жирного дыма кухни. Вся эта какофония обонятельных ощущений была обильно разбавлена пылью, привкусом оружейной смазки и сыростью подвала.

Его повели длинным коридором, огороженным металлической сеткой. Потом путь свернул на гулкую кованую лестницу наверх в камеру для допроса, что находилась на третьем этаже тюрьмы, где сидел дознаватель. Дверь сзади со скрипом затворилась. Здесь Берроуз мог опустить руки из-за спины, не опасаясь получить удар прикладом в спину.

– Здравствуйте, господин Берроуз, – вежливо поздоровался дознаватель. Он всегда начинал свои допросы вежливо. Берроуз хорошо изучил повадки это маленького пухленького человека в сером мундире, всегда застегнутом на все пуговицы. Сегодня дознаватель был напряжен. Пепельница перед ним было наполовину полна выкуренных сигарет, и в камере висела сизая пелена табачного дыма.

Берроуз не знал, да и не мог знать, что в одну из стен камеры вмонтировано искусно скрытое окно, через которое за сценой допроса наблюдало еще два человека. Начальник тюрьмы принимал давно ожидаемую гостью. Он всегда боялся этих визитов. Даже более того – появление этой женщины наводило на него какой-то животный страх и желание как можно скорее сбежать и хоть так покончить с этим. Так было и в этот раз, когда охранник привел ее в тайную комнату наблюдения за допросами.

Начальник тюрьмы вскочил, поклонился вошедшей гостье и, выдавливая из себя всю возможную услужливость, произнес:

– Мы так рады уважаемая госпожа Тоя, что Вы посетили нас. Конечно, конечно, мы понимаем, что Вы очень занятая дама, а наше учреждение не очень приятно с точки зрения визитов, столь сиятельной особы. Чем я могу Вам служить, уважаемая госпожа? – начальник тюрьмы вытянул шею и склонил голову, глядя исподлобья на посетительницу.

– Здравствуйте, – небрежно кивнула ему гостья. – У меня очень мало времени и еще много дел. Давайте перейдем к сути без длинных преамбул. Мне интересуют все протоколы допросов по этому капитану Берроузу. Я хочу знать все, что вам удалось вытрясти из него, – женщина указала пальчиком на затемненное стекло, за которым дознаватель, шагая вокруг стола, что-то спрашивал капитана Берроуза.

– О, уважаемая госпожа Арилла! – развел руками начальник тюрьмы. – Этот вояка оказался очень крепким орешком. А еще учитывая приказ генерала Стивсона о запрете применения физического воздействия… Мы, право слово, ничего не можем из него вытащить. Он молчит как придорожный булыжник. Честно говоря, я думаю, он не стоит вашего внимания, госпожа, – он взял ее пальчиками под локоть. – Возможно, Вы желаете отобедать со мной? Мой личный повар потрясающе готовит хвостики ящерков.

Арилла убрала локоть из его руки, в ее голосе появились нотки недовольства.

– Простите, но мне нет дела до Ваших ящериц. У меня очень мало времени. Велите принести мне все протоколы. Когда я ознакомлюсь с ними, я хотела бы поучаствовать в этом допросе.

– Конечно, конечно, сиятельнейшая госпожа. Я, однако, слышал, что при аресте были изъяты шифрованные секретные документы. Если ли бы Вы могли дать нам какие-то сведения из них, это очень помогло бы при допросе этого упрямца.

– Если бы шифр был таким легким, я бы здесь не была. Вообще-то, это Вас не касается, и я очень не советую Вам совать нос в наши дела, – резко ответила она.

Начальник, кланяясь, стал отодвигаться, боясь обернуться спиной к гостье.

– Постойте, – окрикнула его Арилла, – как у вас обстоят дела с этим, со вторым моряком, мичманом?

– Ох, госпожа, – начальник выдохнул то ли раздосадовано, то ли испуганно, – с этим еще хуже. Он просто какой-то буйный, постоянно лезет в драку, мы вынуждены держать его в карцере, и все бесполезно. А в ответ на вопросы лишь извергает потоки замысловатых морских ругательств. Увы, мы не продвинулись ни на йоту.

– Жаль, очень жаль. В любом случае, мне нужны протоколы и его допросов тоже. А сейчас ступайте, я Вас вызову, – повелительно кивнула она.

* * *

Дознаватель сегодня, как и в предыдущие дни, задавал Берроузу одни и те же вопросы. Но что-то неуловимое изменилось в его поведении. Это Берроуз заметил сразу. Сегодня он был как-то чрезмерно деловит и напорист. Промаявшись около двух часов, бесконечно повторяя свои вопросы снова и снова, дознаватель, наконец, вышел из себя, начал кричать, разбрызгивая слюну, стуча по деревянному столу кулачком, обещая передать его немедля костоломам из второго управления контрразведки. И когда его подбородок навис над затылком капитана, дверь в камеру отворилась.

Из-за света настольной электрической лампы, направленной прямо ему в лицо, Берроуз не сразу смог разглядеть в темноте прохода человека стоявшего на пороге. Но когда его глаза, наконец, привыкли к темноте, то, что он увидел, крайне его удивило.

На пороге стояла женщина. Она была одета в коричневое длинное облегающее платье со шнуровкой, опоясывавшей грудь. Стройную шею украшало сиреневое ожерелье с подобранными под него серьгами.

– Я забыл сообщить Вам, Берроуз, – голос следователя сменился с острой хрипоты на баритон, – сегодня, у нас важные гости. Нас посетила чрезвычайно высокопоставленная персона. Сама Арилла…, – тут он осекся, так и не произнеся второе имя женщины, и, замявшись, продолжил: – Надеюсь, Берроуз, Вы будете более любезны в присутствии столь сиятельной дамы.

Берроуз не ответил, кивнув головой в сторону очередного визитера с ничего не говорящим ему именем. Мало ли, что за люди приходят на допросы, ему до этого нет дела.

– Добрый вечер, господин Берроуз, – женщина села на соседний стул и мягким голосом произнесла: – Вы неважно выглядите. Как Вы себя чувствуете? Когда мы узнали, что Вы тут, мы очень волновались!

– Спасибо, у меня все хорошо, – сухо ответил капитан.

– Я надеюсь, что наши люди не причинили Вам вреда. Кстати, я распорядилась – Вам будут привозить еду из одного из хороших ресторанов города. Местная пища совершенно ужасна, – продолжила женщина.

– Спасибо, госпожа Арилла, Вы очень любезны.

– Если Вы хотите, господин Берроуз, мы могли бы передать весточку Вашим родственникам на родину. Это совсем не сложно. У Вас есть, кому написать?

– Я бы не хотел этого, – ответил капитан. – Не думаю, что им станет от этого легче.

– Если надумаете послать им письмо, обязательно дайте мне знать. Возможно, я бы могла чем-то помочь еще? – мелодичный густой голос женщины звучал чарующе мягко. – Я слышала, что у Вас обострение ревматизма из-за местной сырости. Мы бы могли прислать к Вам доктора.

– Хм, – замешкался Берроуз.

Его действительно мучили боли в спине. Пребывание в воде, после гибели субмарины дало о себе знать нудной, ноющей болью в пояснице.

– Госпожа Арилла, скажите прямо, что Вам нужно от меня, – отрывисто проговорил он. – Ваши услуги, я полагаю, не услуги чистой благотворительности.

– Ну что Вы, капитан Берроуз, – она впервые назвала его капитаном, – я просто хочу помочь Вам и облегчить Вашу несчастную участь, только и всего. Кстати, мы расшифровали письмо из пакета, который Вы так любезно везли с собой, – Арилла достала из папки на столе запечатанный конверт.

– Контр-адмирал Сонтера, мой старый знакомый, – она улыбнулась, глядя на Берроуза.- Кстати наши водоныры уже нашли место крушения субмарины, которой Вы командовали

– Простите, о чем Вы, госпожа Арилла? – прервал ее тот. – Я капитан пограничного морского охотника "Первая Стража". Теперь, бывший капитан, так как "Первая Стража" заблудилась в тумане и потерпела крушение. Я не имею никакого отношения к подводному флоту Империи и уж, тем более, никогда не встречался со славным контр-адмиралом графом Сонтерой. Таким людям, как он, нет дела до простого офицера на флоте.

– Ну, будет Вам, капитан Берроуз. Вот табличка, которую наши водоныры отвинтили от двери Вашей каюты на потонувшей субмарине, – и Арилла положила на стол тяжелую медную табличку, уже покрывшуюся темно-зеленым налетом за время пребывания на глубине.

Капитан смотрел на нее, сердце его защемило при столь живом воспоминании о погибшем судне, о своем безвозвратно канувшем в небытие плавучем доме.

– Хотя Вы меня и не знаете, я знаю о Вас достаточно много, – продолжала между тем гостья. – И про Вашу карьеру на флоте длиной в семнадцать лет, про все Ваши продвижения по службе. Про то, что Вашего напарника зовут Стени, и что он был мичманом на Вашей субмарине. Он уже нам все рассказал. Да и Вы, капитан, совершили целую гору ошибок. Пометка на карте на месте затопления "Темной Рыбы" – это раз. И, во-вторых, Вы не уничтожили совершенно секретный пакет от графа Сонтеры. К настоящему моменту водоныры уже обследовали всю субмарину. Надо отдать Вам должное, никаких документов мы не нашли. Хотя, в общем, и того пакета, что Вы нам столь любезно предоставили, хватит на двадцать лет каторги на рудниках, – в ее голосе появились стальные нотки.

Капитан сидел, молча глядя на нее. Лицо его было бесстрастно. Не дождавшись вопроса, Арилла продолжила:

– Ну, посудите сами. По законам Республики, вы вторглись в наши территориальные воды на военном корабле. Проигнорировали требования Хартии о Разделе Морей. Не вызвали подмогу при гибели корабля, уничтожили все документы и знаки различия, следовательно, есть все основания считать Ваши намерения преступными. Верховный Судья – я недавно встречалась с ним – настаивает на высшей мере наказания за эти преступления!

Арилла замолчала. Расширившиеся глаза, пристально глядящие на Берроуза, сведенные к переносице брови как будто выражали ее волнение.

– Но мы могли бы все уладить, – неожиданно мягко улыбнулась она. – Зачем Вам все это – весь этот ложный героизм и вся эта не нужная шумиха. Военный трибунал, газетчики, фотографические камеры. Тем более на родине Вас уже считают погибшим, – ее голос опять стал бархатным и глубоким. – Мы бы могли избежать всего этого. Маленький домик на берегу моря, хороший счет в банке. Вы даже смогли бы писать мемуары – спустя несколько лет и не под своим именем, разумеется. Вы уже сколько лет на службе Империи? Самое время для ухода от дел и наслаждения оставшейся жизнью. Ведь она столь коротка, разве не так? – она вопросительно посмотрела на дознавателя.

– О, конечно, мы все живем под Великим Небом, и никто не знает дня и часа своего, – ответил тот на ее вопрос.

– Что Вам от меня нужно, – растягивая слова, произнес Берроуз.

– Да, в общем-то, по большому счету, ничего, – Арилла откинулась на спинку стула, положив ногу на ногу. – Пакет расшифрован, субмарина найдена, навряд ли то, что Вы скажете, будет для нас новостью. Но я очень симпатизирую Вашей отваге, капитан Берроуз, и так хотела бы помочь Вам выбраться из этого каменного мешка. Просто, чтобы Вас выручить, мне нужно показать, что Вы сделали шаг нам навстречу. Я постараюсь, чтобы Ваше дело произвело выгодное впечатление на Уполномоченного от Магистрата. Скажем, так – Вы называете только цель миссии "Темной Рыбы" и пункт ее назначения. В общем-то, мы и сами это уже знаем, и даже много больше, – она провела кончиком наманикюренного пальчика по папке с конвертом, – Но я могу задержать эту информацию – в Ваших интересах. Будет выглядеть, что Вы нам добровольно помогли. Если постараться, можно подать это в нужном свете.

Берроуз молчал, глядя в зарешеченное окошко высоко под потолком.

– Я не прошу моментального ответа Капитан, – услышал он мягкий грудной голос. – Я, конечно, дам Вам время подумать. Но Вы и сами понимаете, долго такую информацию не удержишь. Мои возможности тоже не безграничны.

Капитан, буркнул что-то невразумительное в ответ. Дознаватель нажал кнопку звонка на столе, дверь в камеру отворилась, и Берроуза вывели из допросной.