Я решил не убивать сатанистов. Это нерационально. Правильнее заставить их служить мне. Но времени на оперативную разработку обывателей-убийц нет совершенно. Единственный выход – разыграть карту «религия». В обычных ситуациях это категорически запрещено. Только по решению Первого в Линии, только после просчета всех возможных последствий. Но локально, краткосрочно и с ликвидацией реципиентов карту разыграть может любой из нас – с разрешения предка, полностью разделяющего ответственность за последствия. Главное, чтобы не было случайных свидетелей, которые могут потом привлечь к инциденту ненужное внимание.

Конечно, я злоупотребляю чудесами. Но – победителей не судят, этот закон свят для Хранителей. Мой предок достиг высокого положения в иерархии именно благодаря тому, что не боялся рисковать. Это у нас наследственное.

К тому же я уверен: мне удастся соблюсти формулу.

Единственное, что меня тревожит, – я не знаю, какую карту следует разыграть. Если они сатанисты – это одно. Если мусульмане – другое. Для христиан нужно третье, для иудеев четвертое. С буддистами проблемы – у них высшие силы персонифицируются только перед внутренним зрением, а это сделать намного сложнее. Как бы угадать масть? Скорее всего это сатанисты. Но вдруг мои умозаключения ошибочны?

Я приближаюсь к своим убийцам почти вплотную, стараясь услышать их разговор. Но они идут молча.

– А может, мы зря его убили? – говорит наконец тот, что помоложе и повыше ростом. – Может, нужно было его вначале допросить?

– Ни один из наших, кто пытался это сделать, не выжил. Или ты считаешь себя самым крутым?

– Самым не самым, но одного мы все же ухайдокали.

– Ага. Серебряными пулями, отлитыми на святой воде, и топором с серебряным лезвием. Разве нам такое пристало?

– Да, но на самом-то деле…

– Мы и на самом деле сатанисты, – перебивает старший. – Такой уж нам выпал жребий.

– Да, но здесь…

– И здесь, и там, ныне и присно, и даже во сне! Тот, кто сомневается, кто не может идти до конца, должен немедленно выйти из игры. Так что базарь по делу или вообще не базарь! Не по делу можно трепаться, только когда находишься… Сам знаешь где! – сурово поучает старший младшего.

Фу-ты, грубиян. Впрочем, чего еще можно ожидать от сатанистов?

Ну что же, кажется, я уже знаю, какую именно карту нужно вытащить из колоды.

Взлетев чуть повыше, я разведываю путь. Убийцы идут, судя по всему, к одному из них домой – мы уже вошли в спальный район, здесь только жилые дома. Выбрав участок, более или менее скрытый кустиками и деревьями, я бесшумно опускаюсь на землю и складываю крылья, через минуту прибегаю сюда же, раздвинув мордой влажные кусты. Слиться, трансформироваться, адаптироваться к новой форме – все это занимает довольно много времени. Форма была тщательно отработана на тренировках, никакой импровизации.

Заслышав знакомые шаги, я зову тонким девичьим голоском:

– Мальчики, вы не могли бы мне помочь?

Фраза должна быть именно такой, и произнесена она, как и полагается, не взволнованным, а скорее заинтересованным – в новом знакомстве – голосом. Если бы я закричал «Помогите!», мальчики скорее всего ускорили бы шаг или даже убежали. Со взаимовыручкой у обывателей нынче напряженка. А теперь они никуда не денутся.

– Ты слышал? Кажется, нас зовут, – реагирует младший.

– А вдруг это засада? – сомневается умудренный опытом старший. Разница в возрасте у них лет пять, не больше. Но жизнь быстро учит обывателей уму-разуму.

– Мальчики! Да не бойтесь, я не кусаюсь! Помогите мне лифчик застегнуть! – прошу я все тем же сексуально-заинтересованным голосом.

Младший не выдерживает и раздвигает кусты.

Видит он только темный силуэт, слишком высокий для девушки, и останавливается.

Я молча жду.

И только после того как за угловатым плечом появляется голова старшего, я пускаю по шкуре искры.

Глаза мои начинают светиться, как раскаленные угли. Из пасти при каждом выдохе извергается небольшой клуб дыма.. Рога – ни в коем случае не серебряно, конечно, но красновато-оранжево – блестят в свете фонаря. Хвост, дважды стеганув меня по бедрам, успокаивается возле левого копыта.

Младший дрожит, как осиновый листок, и я отчетливо слышу дробь, отстукиваемую его зубами. Старший медленно пятится назад, к спасительным, как ему кажется, кустам.

Как будто от черта можно скрыться.

– Вы что, не рады видеть посланника князя мира сего? – вопрошаю я громовым голосом. – На колени!

Первым на колени бухается младший. Но не потому, что у него лучше реакция: просто у юноши подкашиваются ноги. Старший демонстрирует знак абсолютной покорности чуточку позже.

– Что вы сделали только что? По чьему наущению и во имя чего? – строго вопрошаю я.

Для того чтобы узнать правду, мне не приходится прибегать к пыткам. Единственное, что я должен выяснить перед тем, как проводить допрос, это в каком облике мне следует предстать перед допрашиваемым – ангела, черта рогатого или, допустим, русалки, если ответ должен держать язычник. Проще всего с иудеями – для них достаточно голоса из куста терновника.

– По наущению нашего Наставника. На Земле появилась третья сила, способная уничтожить и добро, и зло, – немедленно раскалывается младший.

– Так пусть она вначале уничтожит добро. А мы уж как-нибудь договоримся.

– Наставник говорит, с нею нельзя договориться. Эта сила чужда всему человеческому, а значит, в первую очередь главному в человеке – его природному злу! – вмешивается старший.

– Кто ваш Наставник? Где его можно найти?

– Мы не знаем, мессир, – приподнимает голову старший. – Он находит нас сам в вирте, на улице Клубная. Но разве князь мира сего не всеведущ?

Я направляю дым из своей пасти вниз. Надеюсь, они ощущают запах серы?

– Князь всеведущ, конечно. Но на прием к нему не так просто попасть: в канцелярии такие бюрократы… А откуда вы знаете про третью силу?

Младший, приподняв голову, открывает было рот, но старший, ткнув его в задницу, перехватывает инициативу.

– От Наставника. Он руководитель нашей секты, и мы во всем верим ему. Мы правильно делаем, мессир?

– Отныне вы будете исполнять его приказы только в том случае, если они не будут противоречить моим. А мой приказ таков: сидеть тихо и ждать указаний! Вы понадобитесь князю мира сего в ближайшее время для выполнения очень важного задания. И сообщите мне номера своих аукалок. Не исключено, что вы понадобитесь мне в вирте.

Будь у меня на руке терком – мы просто соприкоснулись бы браслетами, и этого было бы достаточно. Но бес, которому можно запросто послать сообщение на наручный ком, – это примерно то же самое, что черт с часами.

– Разве наши ау-номера – тайна для князя? – спрашивает вредный старший.

– Для князя ничто не является тайной. Но нам, его верным слугам, подвластно не все в мире сем, – еще раз поясняю я очевидные вещи и окутываю своих будущих слуг клубами дыма. Они произносят номера, я запоминаю цифры.

– И будьте готовы в любую секунду послужить князю мира сего! – напутствую я их.

– Всегда готовы! – хором повторяют слуги формулу безусловного повиновения.

Я, взмахнув распахнувшимися за моей спиной кожистыми крыльями, тяжело взмываю в темное небо. Но, едва скрывшись за ближайшим фонарем, почти падаю в траву. Масса моего тела слишком велика для длительных полетов, но уменьшать размеры тела нельзя – во избежание потери авторитета. Обыватели подсознательно уверены, что чем выше человек или черт, тем он значительнее. Беса, которого не боятся, называют мелким. А чем больше люди кого-нибудь боятся, тем безоговорочнее выполняют приказы.

Упав на землю, я, оглянувшись по сторонам, связываюсь через ком с женой.

– Дорогая, меня недавно убили, и теперь я не могу добраться домой, потому что одежда непоправимо испорчена, да и осталась в другом месте. Я сейчас включу маячок, а ты возьми такси и приезжай за мной с полным комплектом одежды и обуви.

Убедившись, что жена поняла меня правильно, я провожу очередную трансформу. Теперь я – две овчарки, свернувшиеся калачиком возле ближайшего канализационного люка. Можно было бы, конечно, превратиться в филинов и за полчаса долететь до дома. Но однажды меня подстрелил из пневматического ружья злой мальчик, и теперь я стараюсь попусту не рисковать. Нерационально это – трансформироваться в существо заведомо менее сильное, чем окружающие. А человек на Земле – самое сильное, злобное и страшное существо. Гораздо страшнее того черта, которого я только что изображал. Но это – когда он одетый. Голый же человек беззащитнее, чем бездомная собака. Так что лучше уж я подожду жену в форме мини-стаи.

Первое, что сообщает мне жена, когда я, уже в форме человека и полностью одетый, усаживаюсь в такси, – это новость о том, что дочь ушла из дома.

– Она взяла с собой пару комплектов белья, плащ, зонт и подаренную на день рождения кредитную карточку, представляешь?

– Но потом позвонила?

– Нет. Оставила записку.

– Что? – не сразу понимаю я.

– Записку. Ну, как раньше это делали.

Порывшись в сумочке, жена достает старомодную записку, подобную тем, которые обывательницы писали своим возлюбленным или родителям примерно век назад. В салоне довольно темно, и я требую, чтобы водитель включил свет. Можно было бы, конечно, перейти на ИК-диапазон, но это делать нерационально. Не стоит модифицировать форму без особой необходимости.

Я с трудом разбираю рукописный текст.

«Дорогие папа и мама! Я ушла на поиски Заратустры, потому что я его люблю. Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо. Вы читали „Ромео и Джульетту“? Пожелайте мне счастья!»

– Ты ее подружкам звонила?

– Да, обеим. Подруги ничего не знают.

– А скаф? Она осваивала виртело. Скаф – взяла?

– Я не посмотрела, – виновато улыбается жена.

– Ничего страшного. Приедем – вместе разберемся.

Стоило бы, конечно, сделать выговор жене за нерациональное поведение, но я молчу.

– Как ты думаешь, ей угрожает опасность? – спрашивает жена, не оценив моего великодушия.

– Думаю, нет. В худшем случае изнасилуют, но скорее всего – просто соблазнят. Сейчас такое происходит сплошь и рядом. Чаще всего соблазняют несовершеннолетних. Но найти соблазнителя и привлечь его к ответственности, как правило, не удается: негодяй обычно живет в другом городе или даже стране. Для передвижения по всей Европе сейчас достаточно не то что паспорта, а просто водительских прав. Именно в силу безнаказанности такие преступления и стали столь популярными. Более того, у девиц даже мода такая появилась – лишаться девственности в вирте, с каким-нибудь писаным красавцем.

– Она появилась еще шесть лет назад, стараниями производителей скафов.

– А пару месяцев назад вернулась с новой силой.

– Как ты думаешь, зачем дочь сделала это?

– Думаю, у нее были на то причины. Конечно, оперативной работой она начала заниматься рановато, да и не ее это уровень. Но, с другой стороны, оперативная работа – лучший способ адаптации. А в этом дочь сто очков даст любому матерому Хранителю.

– Жаль, что она ушла, у нее многому можно было научиться.

– Да, не случилось… Слишком быстро она перешла от теории к практике.

– А почему она не посоветовалась с нами и даже не предупредила об уходе?

– Ну, почему не посоветовалась – понятно. Этот уход уже не следует рассматривать как – последний! – поступок нашей дочери. Это – первый самостоятельный поступок будущего Хранителя всей Земли. И очень рациональный поступок, кстати. Я уже имею повод натравить на Заратустру всех сотрудников своего отдела – по-человечески это вполне понятно и не вызовет никаких подозрений. Кроме того, как только Заратустра соблазнит нашу малышку, у Винтерпола появится повод для привлечения его к уголовной ответственности в реале, а это гораздо серьезнее, чем нарушение некоторых законов Хартии. Ну и выследить Заратустр она, конечно же, поможет. Заметь, как все рационально она сделала в реале! Даже о старомодной записке не забыла! И эта старомодность лучшее свидетельство подлинности!

Остаток пути я рассказываю, как на меня напали сатанисты. Без подробностей, естественно. Не исключено, что в такси есть подслушивающее устройство, да и живой водитель – совершенно нежелательный свидетель таких разговоров. Поэтому в озвученной версии я лишь немножко припугнул сатанистов и отпустил. И только дома, в постели, убедившись, что нас никто не подслушивает, я расскажу жене, что сделал на самом деле, что собираюсь делать дальше и что следует делать ей. Докладывать о нападении начальнику Управления, Кириллу, как полагается в таких случаях, я не стану. Вряд ли он одобрит самосуд. Едва переступив порог дома, я направляюсь к бутыли, бросаю в нее сахар, сухой корм, доливаю воду. Ну и вонючий он, однако… Везунчик…