Утром, проходя мимо единственного корпуса Управления, доступного для посторонних – того самого, в котором вчера Кирилл лично проводил допрос, – я обнаруживаю того самого юношу, под личиной которого накануне пытался проникнуть в страну Беловодье. Горе-Заратустра пытается войти в здание, охранник, естественно, его не пускает.

– Пропустите! Мне очень нужно! – требует юноша.

– Вначале получите пропуск.

– Мне его не выписывают! Говорят, что вначале меня кто-то должен вызвать!

– Правильно говорят. Если вас никто не вызвал повесткой или просто через терком, значит, вы здесь никому не нужны! – вразумляет юношу охранник.

Я пытаюсь незаметно проскочить мимо,, но юноша меня узнает и загораживает дорогу.

– Вы! Это всё вы! – обрушивается он на меня.

– Насчет вы – согласен, это действительно я, – очень ласково, как душевнобольному, говорю я. – Но я – далеко не всё, к сожалению. В мире существует множество вещей и людей, не вмещающихся в меня. Какой смысл вы вкладываете в слово «это», мне и вовсе непонятно.

Но Заратустра тонкого юмора не понимает.

– Что вы сделали с моим виртелом! Я не могу попасть в Беловодье! всхлипывает юноша и становится похож на мокрого кота.

Фу, как некрасиво. Эмоции – вещь вообще нерациональная, эмоция отчаяния фактор абсолютно отрицательный.

Разве может эффективно действовать всхлипывающий мужчина?

– Вчера я вернул ваше виртело соответствующим работникам Управления в целости и сохранности. Думаю, вы сами, еще вчера, поддавшись ложному чувству дружбы, сделали что-то такое, из-за чего я не смог попасть в страну Беловодье. А теперь пришли сюда, чтобы отвести от себя подозрения в пособничестве террористам.

– Я ничего такого не делал! И Заратустра – не террорист!

– Мы разберемся, кто он такой. А сейчас позвольте мне пройти.

Едва заметным движением головы я призываю на помощь охранника. Юноша пытается меня ударить, охранник перехватывает и заламывает ему руку.

– Отпустите меня! Гады! Из-за вас меня считают предателем! – кричит юноша мне вслед. Но я не обращаю на истерика внимания. Понятие «предатель» – сугубо человеческое и совершенно бессмысленное. В любой ситуации нужно действовать предельно рационально и всеми имеющимися в распоряжении средствами добиваться достижения поставленной цели. В свете этой элементарной, тривиальнейшей максимы тают и исчезают, словно утренний туман под лучами летнего солнца, все уродливые химеры – честь, достоинство, предательство, верность, подлость, благородство, непорядочность, великодушие… Мне стоило большого труда разобраться в этих людских предрассудках. Зато теперь я могу довольно эффективно на них играть, извлекая максимальную пользу для себя и Функции.

Чиркнув по сенсору пропуском и приложив к сенсору стража большой палец, я прохожу мимо охранника в главный корпус Управления, поднимаюсь на второй этаж.

Итак, попытка посмотреть виртуальными глазами юноши, что делается в Беловодье, не удалась. Но сегодня в своей гостиной должен появиться Кропоткин. Кроме того, не исключено, что ночью удалось захватить еще какого-нибудь Заратустру. Управление перешло на круглосуточный режим работы, шутки в сторону. Вечером я попробую поймать Заратустру на живца-Клеопатру, но делать все ставки на одну лошадь нерационально. Если хочешь достичь какой-то важной на данном этапе цели, следует использовать для этого все возможности, все средства, все силы и всех идиотов, которые готовы тебе помогать.

Что я и делаю.

Первым делом я захожу в кабинет Кирилла Семеновича. В отличие от нас начальник Управления в вирт практически не ходит, поэтому в его кабинете нет ни стандартного столика с разноцветными сторонами и стульями, ни терминала вирта, а середину кабинета, основное поле деятельности всякого виртлянина, занимает длинный стол для совещаний.

– Можно, Кирилл?

– Заходи. Пойманный вчера Зартустра…

– Не смог попасть в Беловодье. И мы не получили никакой новой информации.

– Ты откуда знаешь?

– Он перед Управлением сшивается. Переживает из-за того, что Заратустра-исходник посчитал его предателем.

Кирилл стискивает зубы. Я знаю, он всегда переживает, когда ради благополучия вирта приходится жертвовать некоторыми предрассудками, носящими у обывателей название «этические нормы». Не понимает, что любые нормы и законы нужны для того, чтобы, нарушив их быстрее соперников, кратчайшим путем достичь намеченной цели.

– А что с другими Заратустрами?

– За прошедшие почти полтора суток ни один из Заратустр в вирте не появился.

– А страна Беловодье скорее всего закрыта не только для юноши, который плачет под дверями Управления, но и для всех. Есть еще Кропоткин. Через час он должен появиться в своей гостиной.

– Думаю, не появится. Они все ушли из вирта.

– Так вода отступает от берега перед тем, как обрушиться на него в виде цунами.

– Вот-вот. Не нравится мне это затишье, совсем не нравится.

– Буря! Скоро грянет буря!

Кирилл смотрит на меня удивленно-подозрительно.

– Цитата из какого-то стихотворения. Не помню чьего.

– И что будем делать?

– Работать. А что нам еще остается?

– Да ничего в общем-то. Есть какие-то идеи?

– И даже наработки. Сегодня вечером я попробую поймать Заратустру на живца.

– Вечером может быть уже поздно. Судя по некоторым данным, атака на вирт будет произведена сегодня в полночь по Гринвичу.

– Откуда такие сведения?

– От осведомителя.

– У тебя тоже такие есть?

– Нет. Мне по должности уже можно не заниматься этим грязным делом.

Я пожимаю плечами. Ну что за детский сад? И это начальник Управления! Под угрозой само существование вирта, а он про какие-то грязные дела талдычит.

– Я бы тоже с удовольствием отказался от услуг своих агентов. Но, боюсь, очень скоро меня из Управления попросили бы. Такова диалектика.

– Вот за это я ее и не люблю.

Непонятно, как Кирилл с такими взглядами добился должности начальника Управления. Нонсенс какой-то. Такое только у обывателей возможно. Впрочем, наверняка он в критические моменты действовал не в соответствии со своими странными убеждениями, а так, как нужно для дела. Другого объяснения я не нахожу. Да его и быть не может.

Пожелав шефу удачи, я покидаю кабинет и быстро иду в свой отдел.

Здесь царит уныние. Ребята так и не оправились после вчерашнего позорного! – изгнания из страны Заратустры.

Новых идей у них, конечно же, нет. И Заратустр в вирте – тоже нет.

– А где Юрчик?

– Неизвестно. Он же у нас свободный охотник, – Хмурится Аверьян Никанорович. Ревнует, что не ему, а Юрчику я предоставил свободный график. Но мне, во-первых, нужно было посмотреть Юрчика в деле, во-вторых, сразу поставить его на место. Чего я и достиг на улице Клубной. Жаль только, дистриба убил Авер, а не Юрчик. Ну да ничего, если вирт выстоит, я его еще окорочу, и не раз.

Если выстоит…

– Но он хоть в вирте?

– Вообще на работу не вышел.

– И не звонил?

– Нет.

– Придет – пусть напишет объяснительную. Это должно Авера несколько утешить.

– Ни Заратустр, ни Кропоткина в вирте нет. Так?

– Так, – чуть ли не сквозь зубы подтверждает Ларион Установим. Еще бы. Именно ему я поручал работать по Заратустрам, и каков результат? Нулевой.

– Тогда что вы все здесь делаете?

– Ждем сообщений от осведомителей, срабатываний сторожков…

– У моря погоды. Все эти сигналы транслируются и в вирт. Изнутри вы сможете прибыть к месту появления преступников на несколько минут раньше, чем из реала.

– И что, ради этого торчать в вирте? – ворчит Авер.

– Миллионы виртлян платят очень даже немалые деньги, чтобы хотя бы час-другой поторчать, как вы изволили выразиться, в вирте. А вы за государственный счет не хотите там полдня побездельничать?

– Виртляне туда развлекаться ходят, а мы работать, – ворчит Ларион Устинович, встает и, тяжело вздохнув, направляется в свой кабинет. За ним поднимаются остальные.

– И без одного из Заратустр не возвращайтесь! – напутствую я своих сотрудников.

Бездельники. Впрочем, такие же, как и все остальные обыватели. Нерационально питаются, нерационально тратят время, даже своим любимым сексом занимаются нерационально… И еще жалуются: мол, нет в мире совершенства. Уж с таким отношением к жизни – и не будет! Никогда!

– Аверьян Никанорович, я сегодня работаю в реале, по индивидуальному графику. Вы за старшего. Со всей полнотой ответственности.

– Вот-вот… Как только начинает пахнуть жареным, так вся полнота ответственности перекладывается на заместителя… – кривится Авер.

– Разве когда-нибудь где-нибудь бывало иначе? Мы же в демократическом обществе живем, не в тоталитарном.

– К счастью, – ворчит Авер, и я не понимаю, что он этим хотел сказать. В который уже раз убеждаюсь: обыватели просто не в состоянии четко выражать свои мысли. За исключением математиков, конечно. Даже странно, что они смогли создать достаточно развитую математику. Хотя бесконечность для них по-прежнему вещь в себе.

И таковой останется. Навсегда.

Если только мы не поделимся с ними подлинными знаниями. Но такое произойдет лишь в том случае, если мы поменяем предназначение обывателей в наших планах. А это вряд ли случится. Функция близится к завершению, все уже предрешено…