Глава 1. В которой Даша приобретает нового ученика и не слишком этому радуется

Осенний сон крепок. Его всегда недостаточно. Солнце слабеет, сны становятся слаще, а постель мягче.

Я рано ложусь спать, после книги и пары минут нежностей с Марьванной. Телевизор почти не смотрю, только новости иногда, в социальных сетях не сижу- не вижу в них смысла (честное слово, пыталась приобщиться-пристраститься, даже нашла нескольких онлайн-друзей, но потом сдулась). Подруги у меня все во плоти. Пьют у меня чай, едят плюшки, а потом, раскаявшись, пытаются плоть свою умерщвлять диетами. Получается у них не очень — плюшки у меня вкусные, по бабушкиному рецепту.

Сама я к выпечке почти равнодушна, а вот поспать люблю. Мне часто снятся сны, яркие, неотличимые от реальности, но о них я даже близким подругам не рассказываю, боюсь, что те организуют для меня добровольно-принудительный визит к психиатру.

В остальном жизнь моя размеренна и заурядна. Каждое утро, кроме воскресенья, подъем в шесть тридцать, сборы и путь на работу. В теплое время я хожу пешком, в холодное сажусь на маршрутку. Городок у нас небольшой: двадцать школ, один колледж, один крупный торговый центр, два гипермаркета, две библиотеки. Я работаю в школе номер четыре, преподаю русский и литературу. Пару лет назад чуть не вышла замуж, но, как говорится, не сложилось-не сошлось. Сейчас, по прошествии времени, очень рада тому, что не сложилось, ибо есть браки по любви, есть по расчету, а есть по отчаянию, когда лишь бы кто, но чтоб рядом. От такого вот варианта номер три Бог меня и уберег два года назад, когда умерла бабушка.

Моя жизнь меня устраивает. Лишь бы снились сны.

***

Семья с первого взгляда показалась мне незаурядной: отец, мать и круглоголовый сынишка лет шестнадцати на вид. Все трое с растерянным выражением на лицах крупногабаритно продвигались по коридору в самый разгар большой перемены. Наша школа на большой перемене представляет то, что завуч по воспитательной работе Лариса Ивановна называет «кишмя кишат»: школа маленькая, учеников много, коридоры узкие, дети шумные — на мой взгляд, просто веселые. Я вообще маневренная, поэтому детскую толчею люблю. Бабушка всегда говорила: «Не тушите детский смех, на него еще пожарных найдется».

Мама, папа и мальчик были в нашем коридоре, как в бурном море корабли: торчали из волн носами и бортами. Судя по характерным внешним признакам, представители национальных меньшинств. Отец — скульптурный этюд «Живая Глина»; мама — хранительница очага и входной двери (если встанет у вас на пути в дверном проеме, ни одной щелочки не оставит по причине выдающихся форм), сын — обладатель низкого лба, широкой грудной клетки и короткой шеи. Меня немного обеспокоил вопрос, в какой класс определят нового ученика (в том, что родители привели записать отпрыска в нашу школу, я не сомневалась). Уже вечером секретарша Лена сообщила мне, что «ребенка» (мальчику оказалось четырнадцать с небольшим), записали в мой шестой «бэ», что семья — беженцы из горячей точки, из какой, она так и не разобралась:

— Вообще ни слова не поняла, я ей: имя-отчество, а она мне: вот муж мой, я его жена, я — жена Теклака, а отец у нас — Бадын! Какой Бадын? Родственники что-ли двоюродные, или у них все там Бадыны? Короче, вместо паспортов и свидетельств у них справки из миграционной службы, она по документам — Роза Бадыновна Бадынова, отец — Теклак Бадынович Бадынов, а сын — Бадын Теклакович Бадынов! Ну ты прикинь, мне столько документов заполнять, а тут то Бадын, то Бадынович! Мальчика я записала как Бориса, а то ему проходу в школе не дадут, задразнят. Сразу говорю, он по-русски, как те равшаны и джамшуты, что нам ремонт делали в прошлом году. Сергей Антонович велел поработать.

Дальше из слов Леночки следовало, что школы у переселенцев в их горячей точке не было почти никакой, но мальчик уже год на домашнем обучении, что у семьи куча справок из соцзащиты, что произвели они на нашего Сергея Антоновича своей социальной незащищенностью доселе невиданное впечатление. В шестой класс подростка пришлось засунуть, потому что в пятый (а лучше в четвертый) совсем курам на смех. Леночка подозревала, что семейство находится под программой защиты свидетелей, потому что документов на ребенка пришло с гулькин нос, а некоторые вообще не пришли — оказались под грифом «для внутреннего пользования».

На следующий день, в среду, первым уроком была литература. Борис Теклакович Бадынов возвышался среди моих шестиклашек, как дуб среди спелых колосков. Никто, естественно, пока его не задирал; именитые хулиганы, вроде Коли Измайлова и Джамиля Ибрагимова, только присматривались. Но, судя по их взглядам, будут скоро в моем классе разборки.

Когда я услышала, как Бадынов изъясняется и читает, с трудом подавила желание ринуться в кабинет Сергея Антоновича и устроить скандал. Еле сдержалась. Дождалась планерки и извила грусть-печаль. Директор, конечно же, разохался — это у него такая манера разруливать конфликтные ситуации. И ребенок, мол, несчастный, и стресс у него, и вообще, я радоваться должна, что дите, после его горячей точки, научили читать и писать. Я спросила, почему к нам, а не коррекционную школу, если уж так все плохо. Сергей Антонович совсем загрустил и попросил меня подойти к нему в кабинет на большой перемене. Я подошла.

Наш директор — прекрасный человек. Благодаря ему наш учительский коллектив, с преобладанием дев и дам, вовсе не серпентарий, а милое сообщество коллег. Ученики Сергея Антоновича уважают, некоторые даже любят. В администрации у него связи, а это путевки, гранты и прочие бонусы. Не директор, а мечта просто.

С директором я всегда была на дружеской ноге. И совсем не ожидала, что в этот раз мне не дадут даже рот раскрыть. Достаточно было двух слов: «спонсорская помощь». Емкие и категоричные, эти слова ударили меня под дых. Не знаю, кто из спонсоров был так заинтересован в социализации младшего Бадынова, или сами Бадыновы и были спонсорами нашей школы, но на каждый новый аргумент директор тыкал пальцем в очередной пункт списка закупок для ремонта. Список был большой — моих аргументов хватило меньше, чем на его половину.

— Что же мне делать? — всплеснула я руками, уже понимая, что проиграла. — Я и так по уши в бумажной работе! Отчеты, электронный журнал! Контрольные срезы, краевые работы, внеплановые тесты! Он мне испортит всю успеваемость! Он же читать толком не умеет!

— И что из этого следует, Дашенька? — вкрадчивым тоном спросил директор.

— Что? — переспросила я обреченно.

— То, что мальчику нужен репетитор, а тебе, между прочим, деньги.

Я застонала.

— Бадыновы — очень обеспеченная семья, — продолжил директор. — У них там какая-то ювелирная династия. Или оружейная, я не понял. Роза Бадыновна сама попросила подыскать для Бори педагога по русскому. Заметь, я сразу тебя предложил, а мог бы Катю, ей тоже ученики нужны.

— Он же еле читает, — прошептала я, закрывая лицо руками. — Я что, волшебница?

— Интерактивная доска в твой кабинет, — прочувственно напомнил Сергей Антонович. — Проектор, новые окна. Летом поездка на конференцию в Крым: солнце, море, инновационные технологии.

В общем, купили меня с потрохами. Наследник династии пришел в мой кабинет на следующий день. К концу урока я немного повеселела: случай оказался не таким уж ужасным. Боря Бадынов был вовсе не туп, скорее бессистемно запущен. Уходя, он робко положил на край стола узкий конверт и неуверенно произнес:

— Там деньги. Бумажка.

— Хорошо, Боря, — я невозмутимо кивнула ученику. — Задание на доске.

Бадынов настороженно проследил за тем, как я убираю деньги в сумку, облегченно вздохнул и заулыбался. Когда он вышел, я заглянула внутрь конверта: в нем лежала новенькая тысячная купюра. Для нашего городка это неплохой гонорар за полуторачасовое занятие, в месяц набежит целая моя школьная зарплата.

Боря не прогуливал и не болел. Учеба давалась ему нелегко. Однако через полтора месяца в разговоре с Сергеем Антоновичем я с неохотой призналась, что довольна результатами ученика. Директор сообщил, что мама Бори хочет со мной встретиться перед каникулами.

… Роза Бадыновна подошла после классного часа. В руках у нее были яркие пакеты с логотипом дорогого супермаркета. Глядя, как мама Бори протискивается боком в дверь, я подивилась тому, какие колоритные типажи рождаются иногда в некоторых культурах. Впрочем, с того момента, как мы виделись в первый раз на собрании класса в сентябре, Бадынова изменилась к лучшему: подстриглась и удалила растительность на лице.

Войдя, она помедлила, словно не решаясь пройти дальше, потом поклонилась: согнулась почти пополам. При ее объемах выглядело это странно. Бадынова, шурша пакетами, шумно села напротив учительского стола, вытерла пот с лица концом шейного платка с веселыми оранжевыми «огурцами», втянула носом воздух.

— Роза Бадыновна, здравствуйте, — прокашлявшись, начала я. — Дарья Васильевна. Наконец представилась возможность пообщаться с вами поближе.

Бадынова моргнула, подхватила с пола один из пакетов и поставила на парту перед моим лицом.

— Гулум, — гордо сказала она.

— Простите?

— Гулум. Подарок. Тебе. Уважение.

Пакет был полон. Какие-то баночки и коробочки. На глаза сразу попалось дорогое печенье и конфеты с марципаном.

— Нет, нет, что вы? — быстро проговорила я. — Ни в коем случае. Вот этого не надо, пожалуйста.

Я подвинула пакет к женщине. Роза Бадыновна толкнула его обратно:

— Нет! Гулум! Надо!

Покачав головой, я вежливо улыбнулась:

— Как я могу принять такой дорогой подарок? Вы и так очень щедро оплачиваете дополнительные уроки…

Брови на лице Бадыновой надломились домиками, она всплеснула руками:

— Не поминай! Позор! Сын учился — бумажка платил! Одын бумажка! Гулум бери. Одын. Потом ышо гулум!

— Хорошо, хорошо! — я побоялась, что крики мамаши услышит вся школа. — Спасибо. Вот видите, я беру. Будем считать, что это на День Учителя.

Пакет был водружен на пол. Черт, тяжелый. Бадынова шумно выдохнула, на ее лице проступило облегчение. Чтобы развеять неловкость, я деловито перешла к сути нашего общения:

— В целом, я Борей очень довольна. При всех сложностях, которые я, поверьте, со своей стороны очень понимаю, он делает огромные успехи, — тут я подумала, что Бадынова может воспринять эти слова как дифирамбы моему же собственному педагогическому мастерству, и быстро добавила, — и это, большей частью, его личная заслуга. Вот посмотрите, сочинение по «Дубровскому», довольно сложная тема для шестиклассников «Герои и злодеи в романе». Борис справился. Троечку по орфографии я ему натянула, конечно, но в целом рассуждения грамотные и обоснованные…

Я показала Бадыновой тетрадь с сочинением сына, рассказала о проблемах Бори с пунктуацией, о его успехах в чтении. Трудно было судить, понимала ли меня Роза Бадыновна. После моей прочувственной речи она наклонила голову набок и уточнила:

— Бадын учился? Васильевна не обижал?

Я мысленно досчитала до пяти и сказала:

— Учился. Не обижал. Молодец, ваш Бадын.

Лицо женщины расплылось в улыбке.

— Боре нужен хороший словарь, — рекомендовала я. — У нас много слов из старинной русской жизни. Я удивилась, что он знает применение многим вещам, о которых современные дети и не слышали, но не знает самих слов. Купите словарь, или пусть пользуется интернетом. У вас есть интернет?

— Ынтырнет? — Бадынова нахмурилась. — Есть. Муж мой Теклак смотрел, золото покупай- продавай. Бадын много смотрел. Утуб. Воины. Мечи махал, пыстолет стрелял. Джека Чан ногой прыгал. Плохо. Не надо меч, пыстолет, Бадын не воин, уче-е-еный, — женщина с мечтательным лицом погладила Борину тетрадку с сочинением.

— Ну, — заметила я покровительственно, — мальчиков всегда интересует оружие. Ничего страшного.

Роза Бадыновна вдруг подняла на меня глаза от тетрадки. На лице ее была такая боль, что мне стало не по себе.

— Страшно, Васильевна. Брат Бадын умирал, другой брат умирал, Бадын раб шел. Я жена Теклака. Беженцы мы.

— У вас погибли дети? — пролепетала я.

— Погиб. Все сын погиб. Один Бадын оставался. Дядька, брат приходил, Теклак приходил — Бадын спасал, — женщина опустила плечи, тень грустных воспоминаний пронеслась по ее лицу. — Бадын воин не хочу, ученый хочу.

— Да, конечно, — я нервно поправила стопку тетрадок. — Но через несколько дней каникулы. Школа некоторый класс ремонтировал… тьфу… в школе будут ремонтироваться некоторые классы. Шум, грязь. Нам, видимо, придется прервать занятия.

— Нет! — с испугом воскликнула Бадынова. — Бадын учился надо-надо! Деньги бумажка! Много гулум, учительница Васильевна!

— Да не в гулуме дело! И не в деньгах! — сказала я.

Борина мама прижала руки к груди:

— Бадын учился! Тройка, двойка не получал, воин не был!

— Да никому в армию не хочется, — согласилась я. — Ладно, есть вариант. Пусть мальчик на каникулах ходит заниматься ко мне.

До Бадыновой медленно дошло мое предложение. Она встала и снова поклонилась:

— Большая честь. Бадын приходить.

После разговора с мамой Бори я зашла к Леночке. Села на стул и расстроенно покаялась:

— Я над ней посмеивалась. А у нее старшие дети в войне погибли.

— Да ты что?!!! — ужаснулась Леночка. — У Бадыновой?

— Угу. Она мне всякое принесла, целый пакет. Будешь конфету?

— Такую?! Конечно, буду. Ну надо же.

— Да вот.

— Бадыновы очень богаты, — доверительно сообщила мне Леночка, наклоняясь через стол. — Наш Сергей Антонович с Теклаком Бадыновичем на днях гуманитарку в детдом возили, все за счет семьи. И говорят, Бадынов одной детке из поселка лечение в Германии оплатил, во как.

— Ну вот и хорошо, что я с Борей согласилась заниматься, — сказала я. — Хорошие люди.

— Хорошие, — поддакнула Леночка. — И богатые. Небось каждый день «Моцарта» трескают.

— Что ты читаешь? — спросила я, наливая себе чая и пробуя конфету.

— А, это… Классная фэнтэзятина.

Леночка продемонстрировала мне обложку книги с изображением белокурой красавицы в золотом платье и остроухого длинноволосого красавца той же масти с обручем на голове. Красавец с вожделением смотрел на красавицу. Та со стервозным выражением лица задумчиво косила на него глазом, поигрывая полупрозрачной сферой с молниям: по всем признакам раздумывала, не запустить ли в ухажера грозовым шариком.

— Только что из интернета получила, — Леночка подкатила глаза. — Такая вкусняшка! Прикинь, из нашего мира в мир эльфов попадает обычная студентка, а там — вампиры, тролли, а она, оказывается, дочь короля драконов, и у нее особые способности к магии, и там еще предсказание… В общем, все, как я люблю. Одно плохо — мне этого хватит на вечерок, а потом опять по книжным на охоту. У меня дома скоро полки обвалятся. Но я не успокоюсь, пока всю серию не соберу.

— О, — сказала я.

— Дать почитать?

— Нет, прости, не люблю фэнтэзи. Я лучше на днях в библиотеку схожу, подберу себе что-нибудь…пореалистичнее.

— Как ты можешь всякую скукоту читать? — обиженно спросила Леночка, открывая книгу на магнитной закладке.

— Да как-то привыкла, наверное, — сказала я.

В последний день четверти мой класс делал уборку в кабинете. Учителя выставили четвертные оценки. У Бориса почти все отметки были слабенькими троечками. Хвалили его только преподаватели математики и географии: мальчик неожиданно легко догнал класс по этим предметам.

Я отправила Бадынова за водой на улицу — в школе вовсю шел ремонт, и большинство кранов было перекрыто. Потом я увидела его в окошко кладовки, Измайлов и Ибрагимов заставили Борю встать на колени, а сами, взобравшись на парапет, плевали в него, стараясь попасть в макушку. Они не думали, что в маленьком закутке у забора их можно увидеть из окон школы. Я открыла окно и рявкнула:

— Быстро в кабинет! Все трое! Бадынов, вытри голову!

С Борей мы поговорили по пути домой. Оказалось, мы живем совсем рядом. Вот только Бадыновы обитают в элитном коттеджном поселке рядом с лесом, даже сумели каким-то образом отвоевать его кусочек, протянув забор соток на тридцать вокруг дома, а я обретаюсь в Малой Пуще, в стареньком домике, оставшемся от бабушки. Но чтобы дойти до меня, Боре нужно всего лишь перейти трассу и немного поплутать по неровным улочкам поселка. Я хотела показать ученику свой дом, а он вызвался дотащить до моей калитки очередной гулум, преподнесенный его мамой. Я была поражена ассортиментом подношений: дорогой кофе в зернах и элитный чай, шоколад, необыкновенно вкусное тыквенное масло и… специи: корица в палочках, ваниль, мускатные орешки, кардамон, кумин и даже шафран в крошечной пластиковой коробочке с надписью на хинди. Куда мне все это сыпать?

— Боря, — горячилась я. — Ты сильный мальчик. Я знаю, в каком восторге от тебя наш физкультурник. Почему же ты позволяешь над собой издеваться? Почему не защищаешься?

— Мать сказала, что я не должен сражаться. Только подчиняться хуми.

— Каким еще «хуми»? Говори по-русски.

Мальчик смутился:

— Ну, я хотел сказать… они сказали, что я их раб. Я знаю, что такое быть рабом. Нельзя протестовать.

— Это просто неслыханно! — возмутилась я, останавливаясь. — Я поговорю с твоей мамой еще раз.

— Бесполезно, — с досадой сказал Боря. — Она хочет, чтобы я был ученым. Ученые не воюют.

— Глупости! — я была сердита на Бадынову и ее странный метод воспитания пацифизма. — Ты же учишь историю. Вспомни, сколько ученых уходило на войну и воевало! Любой мужчина должен, если нужно, стать воином. Что будет с нашей страной, если все откажутся воевать? Кто будет защищать ее?

— Вот и я так говорю маме, — Боря тряхнул головой, — а она говорит, если и тут будет война, мы сбежим в другой… в другую страну. Она говорит: здесь тоже опасно, надо выживать.

Я хотела сказать еще что-нибудь, но прикусила язык: как я могу осуждать женщину, потерявшую сыновей?

— У тебя погибли братья? — осторожно спросила я.

— Да, — неохотно ответил ученик. — Наш род… он… многие хотят нас убить… хотели. Я остался один из четырех братьев. У меня есть еще сестра, мы двойняшки. Никто не знает, жива она или мертва. Потерялась, осталась… там.

— Какой ужас? — выдохнула я. — Вы пробовали ее разыскать?

— Да, пробовали. И сейчас пытаемся. Мои дяди и двоюродные братья должны… приехать скоро, с новостями. Все женщины нашей семьи, кроме сестры, уже здесь, мужчины ищут оставшуюся там родню, рискуют жизнью, один я… — Боря пнул камень у дороги.

— Ты все равно слишком молод, чтобы воевать. Только обещай мне, что больше ни для кого не будешь рабом. Я расскажу тебе, что такое превышение самообороны и как этого избежать, — пошутила я.

Бадынов кивнул, а я с тоской подумала о том, что лезу не в свое дело. Так недолго потерять дополнительные уроки и лишиться подработки. Все равно. Я решила, что навещу Бадыновых на каникулах и проведу с родителями Бори серьезную беседу.

Боря послушался моего совета. Он перестал подчиняться Коле и его приятелям. В начале новой четверти Измайлов собрал целую банду пацанов со своего района, чтобы усмирить «раба». Бадынов шутя разметал всю толпу снисходительными подзатыльниками. Большого ущерба нападавшим он не нанес, но это были ТАКИЕ подзатыльники, что никто из банды больше не решался подойти к новенькому. Этого я уже не застала, Боря рассказал мне о своей победе намного позже.