Как приятно снова после долгой разлуки увидеть вдали крыши родного города, вдвойне приятно увидеть родной город с высоты птичьего полета Чужие города, горы и реки остались за спиной. Лос-Анджелес, Шри-Ланка, недели, проведенные в Бутырской тюрьме, даже образ Элеоноры Завидчей и ее последний обман — все показалось тусклым перед этой величественной картиной.

— Варенька! Это же Москва, наша Москва! — в восторге вскричал олимпийский чемпион, в утреннем сиянии различив вдалеке высотные здания и кремлевские звезды Третьего Рима.

В мгновение ока, едва успел произнести он эти слова, как ступа уже бесшумно и совершенно незаметно для глаз спешащих на работу москвичей начала снижаться.

— Где тебя высадить, Аркадий? — спросила прекрасная ученица ужасной бабы-яги. — Я должна еще вернуть эту реактивную капсулу на аэродром.

Аспирант ничего не сказал на эту Варину ложь и, только вздохнув еще раз, свесился со ступы и с минуту изучал расположение бульваров и улиц, чтобы сориентироваться, где ему лучше приземлиться.

— Высади меня на Страстном бульваре, рядом с кинотеатром «Россия». Кстати, Варенька, — аспирант вдруг вспомнил, что у него нет ни копейки денег. — Кет ли у тебя в долг хотя бы двадцати пяти рублей? У меня совершенно нет денег.

Варя тут же в небе достала из элегантной сумочки новенький кошелек и розовыми наманикюренными пальчиками протянула ему хрустящую двадцатипятирублёвку.

Аркадий, пряча глаза, сунул деньги в карман пиджака. В этот момент он чувствовал то же, что чувствует рядом с оленихой олень, которому только что спилили рога.

«Странно, что я могла в нём находить? — подумала людоедка — Ведь он же совершенно не героический тип, размазня какая-то и абсолютно не похож на миллионера».

Аркадий в этот момент вспомнил, что где-то в Америке у него есть счет на шестнадцать миллионов долларов, и расправил плечи.

«Нет, все-таки в нем что-то есть! — решила Варя. — Это у него минутная слабость. Конечно, унизительно одалживаться у знакомой девушки».

И юная людоедка опустила ступу прямо к одной из лавочек Страстного бульвара. Спешащие на работу москвичи обратили лишь внимание на то, что какая-то необыкновенно привлекательная парочка трогательно расцеловалась на прощание, а потом стройная девушка, одетая в блестящий лакированный комбинезон, словно лань, выступая в туфлях на высоких каблуках, прошествовала по дорожке по направлению к цирку. Но это был лишь обман зрения жителей столицы, еще не искушенных в проделках злых волшебниц. На самом деле Варя, простившись с Аркадием, села в ступу и, оттолкнувшись помелом, вертикально взмыла вверх, растворившись в небе.

Аркадий ни за что на свете не попросил бы у Повалихиной четвертак, если бы ему, соскучившемуся в заморских краях по здоровой русской пище, вдруг смертельно не захотелось выпить стопку водочки и съесть кусок селедки. Вот почему, прежде чем идти домой, зашел он в Елисеевский магазин и в рыбном отделе купил здоровенную жирную селедку, которая так и просилась из лотка на прилавке прямо ему в руки. Как только он, подав чек, схватил ее ладонью, скользкая рыбина как живая, попыталась вырваться из его рук и, обдав костюм олимпийского чемпиона жирными каплями, хотела шмякнуться на пол, но он в воздухе поймал ее и запихнул в полиэтиленовый пакет, где у него уже лежала бутылка «Столичной» батон докторской колбасы и, среди прочего, несколько сортов сыра нарезанных тонкими ломтиками.

С сожалением оглядев свей шикарный летний костюм, до этого лишь слегка просоленный океанскими брызгами, а теперь еще и украшенный селедочными пятнами, аспирант вышел на улицу Чехова и сел в «третий» троллейбус.

Впрочем, чем ближе он приближался к дому на Палихе, тем радостнее билось его сердце, и хоть горько было осознавать себя потерявшим даже то малое, что он имел до встречи с Хрисогоновым, а именно — кандидатскую диссертацию, срок защиты которой он так скандально пропустил, но все же близость к родным стенам согревала душу.

Вот и знакомый двор, и милый дом, и родимый подъезд, он торопливо взбежал на пятый этаж и несколько раз радостно нажал кнопку звонка, но никто не открыл ему — соседки- старушки, как всегда, были на даче Тогда за неимением ключа он двухкопеечной монетой — именно так открывался их старенький замок — отпер дверь, потом вилкой, взятой на кухне, открыл замок на двери в свою комнату и не поверил своим глазам.

Сильно подросшие Тигра и Полкан выскочили ему навстречу с бурными проявлениями нечеловеческой радости. Тигра вспрыгнула ка плечо и несколько раз лизнула его в щеку, а Полкан бросался на грудь с заливистым лаем.

— Братцы вы мои дорогие! — воскликнул аспирант с такой радостью, будто увидел вернувшимися с того света самых дорогих и близких ему людей. — Кто же вас кормил все это время? Ага, наверное, мои добрые соседки-старушки, Марья Ильинична с Зинаидой Ильиничной?

Но что это? На зеркальном шкафу, там, куда он пытался поставить злополучную сумку, чтобы она была перед глазами Ангия Елпидифоровича, стояла эта самая сумочка, и даже ручка кнута торчала как прежде. Недобежкин упал на четвереньки и по-собачьи пополз к железной кровати, под которую убрал чемоданы с драгоценностями.

Тигра, хитрыми глазами перемигиваясь с Полканом, радостно прыгала вокруг, терлась мордой о его лицо, заговорщически виляя хвостом и мешая хозяину проверять свои догадки.

Недобежкин открыл чемодан, и его ослепил блеск золотых цепочек, аграфов, шэтленов, колье и кубков.

— Ничего не понимаю! — удивлялся аспирант-крез. — Как же они не конфисковали мои драгоценности или у меня не делали обыска? Чудо, просто чудо.

Все было на месте, даже тот «дипломат», который упер по пожарной лестнице Шелковников.

Аркадий встал на цыпочки, чтобы не спугнуть счастье, подошел к шкафу и осторожно, чтобы, не дай Бог, ему в висок не ударила та гирька, что прикончила Ангия Елпидифоровича, снял сумочку Хрисогонова и достал кнут. Это был точно его кнут, который он совсем недавно на Шри-Ланке передал старику в апельсиновом одеянии. И лишь кошелька, что он подарил своему секунданту, не было на месте.

— Ничего не пойму! — ущипнул победитель носорога себя за нос. — Братцы, вы не объясните, в чем дело? — обратился он к своим четвероногим подопечным, которых когда-то спас от утопления.

«Братцы» знали, в чем дело, но не имели права говорить с ним человеческим голосом и только радостно прыгали ему на грудь. Недобежкин подхватил на руки Тигру и, глядя в огромные зеленые глаза, расцеловал ее в усатую мордочку.

— Надо по такому случаю выпить! — он свернул пробку бутылке и, разложив угощение, налил полный стаканчик, желая хорошо закусить, и начал здесь же на столе потрошить селедку.

Дзинь! — вдруг что-то выкатилось из ее чрева.

— Кольцо! Мое кольцо! — выпучив глаза, вскричал аспирант-чемпион, изучая знакомые царапины и латинскую надпись на ободке.

— Когда же успели выловить и засолить селедку, если я только позавчера бросил кольцо в океан? — недоуменно промолвил молодой ученый. — Нет, здесь без бутылки не разберешься, — решил он и надел кольцо себе на палец.

Первый стакан он выпил за Тигру, второй — за Варьку, а третий — за Ангия Елпидифоровича Хрисогонова и, как в первую ночь, продев руку в петлю хрисогоновского кнута, увалялся спать.

На утро Аркадий долго не открывал глаза, боясь, что вчерашняя радость окажется сном. Полкан давно стянул с него одеяло и уже несколько раз лизал его в щеку языком, а Тигра усами щекотала его нос, но он все не просыпался. Наконец открыл глаза Точно! И кнут, и сумочка, и все драгоценности Золотана Бриллиантовича Изумруденко были на месте.

По старой памяти Недобежкин машинально постучал шваброй в потолок.

— Эх, жалко Шелковников пропал в Америке, хотелось бы мне его увидеть сейчас. Зажили бы мы припеваючи, уж теперь бы я не был таким дураком, как раньше. Теперь все было бы совершенно иначе.

Через минуту в дверь раздался звонок, Недобежкин открыл, на пороге стоял секундант-бомж. Под мышкой он держал черного петуха с золотыми крыльями и сладко улыбался.

— А я прямо из Голливуда, с самолета вчера сошел и сразу же сюда, на самое дорогое для меня место, на вашу крышу, Аркадий Михайлович. Как я мечтал, что вы постучите. И вы постучали!

Шелковников вдруг разрыдался и бросился на грудь к Недобежкину, а Полкан с лаем начал прыгать вокруг двух друзей, и только Тигра, почувствовав за окном что-то недоброе, замерла, ощетинив шерсть и подняв хвост трубой.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

февраль — июнь 1993 г.