Никакой другой образ не высмеивали в мире моды жестче, чем роденовского «мыслителя». Кутюрье не размышляют, хотя это звучит гротескно. Они наблюдают, улавливают тенденции, разбирают по косточкам, анализируют. Назовите, например, интеллектуалом Карла Лагерфельда, который терпеть не может переезжать, потому что не знает, как разместить свою коллекцию редких книг, и вы услышите гневное рокотание: «Ах, нет! Ненавижу это слово. Отвратительное. Словно речь идет о библиотечной крысе или музее восковых фигур». Жан-Поль реагирует не так бурно. Но его тоже удивляет, что его считают модельером, который борется за килт, исходя из глубоких философских соображений.

Перед ней чашка горячего шоколада, глаза сверкают, а пальцы подрагивают. Ее августейшее величество, принцесса Савойи, Венеции и Пьемонта, Клотильда Куро не готова отступать. «Готье безусловный новатор, он все перемешал в обществе, – утверждает она. – Он любил соединение разных жанров, смешение рас и культур, разнообразие жизни… Именно это всегда подчеркивалось в его творчестве. Его задачей было показать разные стороны нашего мира, показать условность стереотипных канонов красоты, это и есть философия, лежащая в основе его стиля. Мне кажется правильным и точным называть его революционером».

Революционер? Ну что ж, Че Гевара в тельняшке. Или комиссар бархата. Аркёй, коммунистический пригород, безусловно способствовал развитию левых идей у местной молодежи. Став взрослым, начиная с весны 1981 года Жан-Поль, который много времени потратил на изучение основ политики Миттерана, не тратил больше время на то, чтобы стараться понять стратегии власти. И все же он всегда был главным образом первоиспытателем. Именно в его дефиле впервые приняли участие модели разных национальностей, типов фигуры и возрастов; странные, причудливые персонажи появлялись на подиуме, демонстрируя моду района Барбес и юбки, развевающиеся над покрытыми волосами мужскими икрами, создавая новый взгляд на элегантность…

«Он никогда не говорил, что его работа имеет какую-то политическую подоплеку, – рассказывает Клаудия Хьюидобро. – И тем не менее у него все превращалось в политический акт. Выбрать своим главным офисом место под названием “Будущее пролетариата” не так уж безобидно, правда?» Еще один пример: по его распоряжению тысячи никому не известных людей проходили в Гранд-аль в парке Ла Виллет без билета. Каждый мог войти в число beautiful people, даже муж консьержки. «Если и так, и это не демократический манифест, то что тогда? – вопрошает Оливье Сейяр. И сам же поясняет: – Он открыл двери модного дома, можно сказать, просто на улицу, сделал моду доступной массам, популяризировал этот закрытый мир. Он никогда не употреблял выражение “политический акт” просто потому, что его язык и вообще его способ существования гораздо искренней, чем у большинства. Но Готье не просто так проводил столько времени на улицах, и он всегда подчеркивал свое скромное социальное происхождение».

На улице Сен-Мартен он работал по тому же принципу. Средний класс, популярная культура, разные национальности: получалась эдакая позитивная дискриминация. Среди ста двадцати сотрудников компании числились японцы, корейцы, чернокожие и арабы. Фаиза, родом из Марокко, наблюдала это четырнадцать лет. «Когда он сделал дефиле, в котором участвовали только темнокожие модели, я была тронута, – говорит она. – Его необычайно привлекают разные культуры, его вдохновляет малоизвестное. Этот человек открыт миру, и это забавно, потому что, по-моему, он сам – воплощение популярного классического образа француза!»

Продукт беби-бума, потомок представителей французского среднего класса, он, по словам Фариды Хельфа, превратился в звезду антирасистского движения, настоящего лидера левых. «Он всегда выступал за смешение социальных классов и национальностей, – говорит Фарида. – Его дом моды единственный в своем роде, там каждого можно назвать представителем пролетариата. Везде на первых ролях были девочки из известных семей… А у него на одинаковых условиях со всеми работали люди более чем скромного происхождения». Совершенно чуждый ксенофобии человек, Готье был неравнодушен и к очарованию смуглых, фарфоровых, желтых лиц. В то же время ему претила гомофобия. «У меня нюх на расистов, – продолжает Фарида. – У него то же чувство по отношению к гомофобам. Он всегда был активистом, собирал средства для борьбы со СПИДом. Но у него все это гораздо глубже. Он поражал меня, когда упрекал в гомофобии известных людей, которые априори считались вне подозрений. Он отказывался признать свои обвинения ошибкой. И для него это было серьезнее всего, так что, думаю, он прав».

Бунтарь с ангельским лицом, боец, которого трудно было даже заподозрить в военных действиях, звезда подиума рокерского склада, он создавал откровенные эротические образы там, где прежде обходились эвфемизмами. Комментарии в модных журналах по этому поводу не отличались ни широким набором эпитетов, ни богатством описаний. Эти безумные наряды Готье в лучшем случае называли «соблазнительными», «необычными», «кокетливыми», «обнажающими тело». В своих отчетах критики моды употребляли, в основном, риторические фигуры, потому что, как сказал Ромен Дюрис, первый козырь «женщин Готье» заключается в том, что они приглашают зрителей в мир либертинажа. Актер говорит: «Он ведь позволял сексу занимать значительное место в своих коллекциях. Не так ли?» Было сделано вполне достаточно, чтобы открыть дорогу порношику Версаче и Дольче и Габбана.

Историк психоанализа Элизабет Рудинеско предпочитает рассуждать о моде в духе идей Лакана… Мы сидим у нее в кабинете, и она изучает фотографии матросиков, тореро, элегантных туарегов и обнаженных вамп – творения нашего модельера.

О мужчинах: «Он выводит на сцену чернокожих, арабов, людей с необычной внешностью, не вписывающихся в рамки “нормального”, – такое определение Мишель Фуко использовал, описывая тех, кто не попадал в категорию “нормы”. Это весьма живописно и эстетично, его манера подчеркивать фигуру и пол очень привлекательна. С другой стороны, такая гей-иконография не кажется мне ни преувеличенной, ни насмешливой или пародийной, ни нарочитой. Она появилась в тот момент, когда гомосексуальность не только больше не скрывалась, но и открыто демонстрировалась. Это и есть gay pride».

О женщинах: «Он театрализует привычные символы сексуальных перверсий: корсеты, хлысты и наручники, но без намека на насилие, характерное для садомазохистских практик. В его работе нет ничего порнографического. Но он открыто играет со всем арсеналом современных фетишей, со специфическими материалами, например с латексом и винилом. Вспоминаются Чирико и Магритт. Это даже вызывает симпатию. Он создает мягкие эротические образы, но не затрагивает того низменного, что вызывает вожделение».

В этих неопределенных эротических образах, которые не вызывали вожделения, скрывалась глубинная двойственность мужчины-гея, который любит женщин. Во время примерок ему нравилось прикасаться к моделям, можно даже сказать, что это было проявление чувственности, хотя такие же ощущения ему дарили и прикосновения к тканям. «Это мужчина для женщин, – иронизирует Айтиз. – Модели его обожают, они все любят с ним фотографироваться». Его кузина Эвелин более откровенна: «Он их [женщин] предпочитает мужчинам, Жан-Поль окружает себя только девушками. Последний пресс-секретарь был мальчиком, так он его поменял в конце концов на Жельку».

В баре на Монталамбер мы встречаемся с Ариэль Домбаль, на ней расширяющееся книзу мини-платье небесной фигуристки. Она заказывает грейпфрутовый сок. «Я говорила – одно время шутя, – что он эротизирует женщин, но не делает из них кокоток, – говорит Ариэль. – Он создает смелый и дерзкий образ Афины – воительницы большого города, которая в любой момент готова отложить оружие и отправиться на пляжи Кикладских островов». Он придумал для белокурой музы Ромера потрясающий наряд, в котором она блистала во время вручения премии «Сезар»: топ и юбка из черного бархата с блестящим поясом, напоминающим набедренники древних племен. Во время церемонии, находясь на виду у огромного количества зрителей, Ариэль поняла, что наряд Готье, «который всегда нелегко было носить», придает ей сил и помогает выдержать пристальное внимание толпы. Он словно защищал ее, как своего рода бронежилет. Ее парижский гардероб – коллекция всех основных элементов марки «JPG»: полосатые футболки, шикарные цыганские юбки, которые она носит в Марракеше, облегающие платья из стретч-тканей, украшенных китайским орнаментом, характерным для стилистики Прекрасной эпохи. Купальные костюмы – асимметричные бикини по эскизам Жан-Поля – Ариэль выбирала в салоне модного дома «Эрмес» на улице Фобур-Сент-Оноре.

Симпатичный трудолюбивый купидон… Он даже принимал участие в подготовке ее свадьбы. Ателье свадебных нарядов «Пронуптия», старинная компания, немного отстающая от моды, в 1988 году возложила на него нелегкое бремя заботы о свадебных туалетах Ариэль. Жан-Поль хотел, чтобы обольстительная невеста стала воплощением стиля new look. Двойной рекламой оказался видеоклип, в котором Ариэль пела с иронией: «Привет тебе, Мари, мужчина моей жизни!» Посвященные тут же поняли: это обращение к блистательному возлюбленному, Бернару-Анри Леви. «Все это было одновременно делом очень приятным и деликатным, – рассказывает Ариэль. – Мы с Бернаром не афишировали наши отношения, что называется, держали их на backstreet. Мы все скрывали около восьми лет. И когда пришло время появиться перед публикой совершенно одной в фате и со шлейфом, вынырнуть из своего “остина” перед кабаре “Новая Ева”, где Жан-Поль устраивал костюмированный бал под названием “Белая свадьба”, мне стало очень не по себе. Все думали, что я одна, но все ведь было по-другому! Мое появление заставило женщин дрожать, а мужчин волноваться!» Она конечно же встречалась и с Франсисом Менужем. «Очень красивый человек, он был связующим звеном между Жан-Полем и миром, – говорит Ариэль. – Влюбленный руководитель. И они двое тоже предпочитали держать свои отношения на backstreet».

Но перед всем этим состоялось знакомство. Именно Ариэль стала побуждать его к свершениям в середине восьмидесятых. Она рассказывает: «Я приехала из Мексики. Тогда я уже была знакома с его работой, видела то, что они с Режин Шопино делали, соединяя хореографию и моду. Мне казалось, что он парит на гребне волны, воплощает дерзкую современность. Я сделала шаг навстречу, потому что для меня это было необыкновенно важно. Однажды я просто постучалась к нему в двери, ужасно смущаясь. Я говорила себе: “Ты из Латинской Америки, нет у тебя the touch, ты не стильная, ты ему не понравишься. И ты косолапая”». Естественно, контакт возник сразу же. «Он был очаровательным – невероятно чувствительный, нежный – и словно весь светился изнутри, – продолжает Ариэль. – Вообще, быть изобретателем совершенно нового стиля, такого яркого и необычного, достаточно, чтобы совершенно не интересоваться другими модельерами. Но он, напротив, испытывал глубокое искреннее уважение к работе коллег, что не мешало ему верить, что собственная работа – абсолютно удивительна! Со мной он сразу же повел себя очень тепло и просто. Это очень нежный человек».

Без передышки нежный волшебник творил смелые чудеса. Одного движения его волшебной палочки оказалось достаточно, чтобы рынок моды канонизировал девушек, на которых прежде не было спроса. В его карете-тыкве ездила и миниатюрная Коринн Кобсон, и Росси де Пальма, обладающая неправильными чертами лица муза Педро Альмодовара. Выступая против торжества стандартов в моде, он без устали искал людей с неординарной внешностью и вырабатывал концепцию таинственной и необычной красоты. Но и принцессу из волшебной сказки он так же радушно принимал в своем волшебном дворце. «Красота есть лишь обещание счастья», – говорил Стендаль. Жан-Поль постоянно испытывал на прочность физическую красоту и ангельские черты многообещающей девушки по имени Летиция. Ее фамилия, Каста, в то время еще не стала легендарной, она еще была девочкой из мечты, чудо-ребенком, юной моделью, которой еще предстояло развенчать остальных богинь, чьи имена оканчивались на «а» – Синтию, Карлу, Клаудию. Летиция еще училась в школе, ей едва исполнилось пятнадцать. На первый кастинг она приехала вместе с настороженным отцом. На улице Вивьен уже собралась огромная толпа. Около сотни совершенно не похожих на моделей странных персонажей, которые откликнулись на объявление. «Там были девушки, обритые наголо, с ирокезами, с татуировками по всему телу, с пирсингом, скинхеды, некоторые даже пришли с собачкой! – вспоминает Летиция. – Я сказала папе: “Мы точно ошиблись адресом, пойдем отсюда”». В школьной курточке и с ранцем на спине, она напоминала героиню графини де Сегюр, заблудившуюся среди персонажей научно-фантастического фильма «Бегущий по лезвию». Именно в этот момент Жан-Поль выглянул в приоткрытую дверь, увидел юную красавицу, улыбнулся, взял ее за плечо и мягко увлек внутрь со словами: «Пойдем-ка попробуем».

Через некоторое время, одетая в мужской костюм большого размера, Летиция услышала: «А ты и впрямь ни на кого не похожа». Заключавшуюся в этих словах иронию она поняла позже, a posteriori. Лицеистка была принята. «Его реакция придала мне необыкновенную уверенность в себе, – рассказывает Летиция. – Знаменитому модельеру нравилось то, что я была раскованна, искренна и неопытна. Тот мужской костюм, в котором я почти утонула, не особо походил на наряды из сказки, о которых я мечтала. Я бы предпочла нарядиться как принцесса. Но все у него в ателье будоражило чувства и вдохновляло».

Ошеломленную Летицию отвели на макияж в гримерную и отдали в руки Стефана Марэ, звездного стилиста. Второй сюрприз. «Я думала, что он лишь слегка подкрасит меня, знаете, немного румян и губной помады, и я стану похожа на маму, – продолжает Летиция. – А вместо этого он почти преобразил мое лицо, скулы, брови и ресницы заиграли разными красками, я стала совершенно другим человеком. В конце, глядя в зеркало, я с ужасом прошептала: “Я себя не узнаю. Я вся разрисована, это отвратительно!” Но на самом деле я выглядела шикарно. Красота невероятная, но я была еще слишком юная и неискушенная, чтобы это понять».

В тот день Летиция вошла в мир женственности и в мир кино одновременно. Кинокарьера поджидала ее буквально у подиума. «Я видела в Готье режиссера-постановщика, – говорит она. – Мы почти не репетировали, но он превращал свои показы в истории: Жан-Поль занимался постановкой представления, раздавал нам аксессуары и ставил декорации – а потом он предлагал импровизировать. Некоторых девушек это приводило в ужас, но мне все это действительно нравилось. С ним я никогда не боялась, не теряла уверенности. Он просил чувствовать себя свободно и говорил, чтобы я полностью перевоплощалась в своего персонажа. А я всегда отвечала: “Давайте, поехали!”»

И она начинала играть. В одежде стояла под установленным на подиуме душем, получив лишь одно указание: «Думай о Бардо в фильме “Презрение”». Летиция так хорошо «бардоризировалась», что сыграла ББ в фильме о Серже Генсбуре. Волшебник ничему не учит, он просто использует самое незаметное, но эффективное оружие – магнетизм. «Работая с ним вместе, становишься смелой и не боишься импровизировать, – объясняет Элена Ногуэрра, еще одна модель, которую Готье вывел на сцену. – Его энергия и энтузиазм заразительны».