На улице, пожалуй, не так холодно, как он ожидал, но воздух сырой и колючий. Когда он высунулся из прихожей наружу, головная боль уже помаленьку отпускала. Иногда она отпускала до странности быстро, будто найдя кого-то другого, поинтереснее. Неужто вернется сызнова после нынешнего похода?

Осенние листья, которые он так и не удосужился сгрести в кучу, лежали в саду плотным толстым ковром, распространяя горький, ядреный запах тлена и смерти. Теперь надо постараться раскочегарить старенький «вольво» — эту машину ему с год назад отказал племянник, и она утопала в опаде, словно сама была частью здешнего тлена. Хочешь не хочешь, пришлось раскидать целую гору листьев, только тогда скрипучая дверца открылась.

Изнутри, будто гнилостное дыхание самой машины, выплеснулся едкий запах преющей ветхой обивки, загустевшей прогорклой смазки и строительного раствора.

Крюк у «вольво» на месте, прицеп тоже, но вряд ли он сумеет наладить на прицепе указатели поворота и стоп-сигналы, чтоб действовали как положено.

Торстен Бергман пользовался машиной только для перевозки инструмента и материалов. В иных случаях он предпочитал велосипед, так ему было гораздо свободнее.

Старое одеяло на капоте в такое вот утро, пожалуй, скорее во вред, чем на пользу. Хотя в сырости под этим пологом кое-кто чувствует себя очень даже вольготно — сороконожки и тараканы, всевозможные жуки и невесть какие ползучие твари, которым потемки и сырость как раз и идут впрок. Он бесцеремонно швырнул одеяло на гору садового компоста, неловко протер рукавом запотевшее ветровое стекло и сел за руль, нырнув в промозглый автомобильный дух. Черт его знает, заведется или нет. Уж и забыл, когда последний раз ездил.

Движок завелся в два счета, чем несказанно удивил Торстена; что ни говори, тачка хоть и старая, а вполне приличная, грех жаловаться. Из выхлопной трубы повалил чудной белый дым — клапаны барахлят! — и быстро заполонил чуть не весь сад, но мотор работал как часы, а это главное.

Выехать с прицепом через ворота — тоже задача не из легких. Глинистая дорожка, въезд на задний двор, и без того узкая, а теперь, осенью, вдобавок дьявольски скользкая, так что вывести прицеп со двора и не зацепить железный забор больше вопрос удачи, нежели сноровки. Ну а коли зацепишь забор, все до одного соседушки услышат, будь они неладны, грому будет на всю площадь Кунгсйердес-план. И пойдут пересуды: Торстен, мол, так пьет, что и на трезвую голову совладать с машиной не может. А выехать из ворот год от году труднее, что да, то да. Не столько потому, что он пьет, хотя, конечно, и этого нельзя отрицать, сколько потому, что видит все хуже и хуже. Воспаленные, красные глаза, смотрящие сквозь линзы старых очков с никелированными дужками, крепко обвивающими большие замерзшие уши, вечно слезятся и саднят. Что с ними такое, он знать не знал.

Может, все дело в очках, которые он теперь вовсе не протирал? После смерти жены платок в кармане случался редко. А старой газетой до хорошего не протрешь.

Что ж, утро нынче доброе, по крайней мере, чертова таратайка не подвела, сразу пошла как надо. Стоит на улице, во всей своей ржавой красе, ждет, занимает место и делает здешний поворот опасным. Из-за прицепа, и вообще. Лишь выехав со двора, Торстен призадумался. Может, все-таки захватить какой-нибудь инструмент? Плитку-то доставать из сырого подвала, пожалуй, нет смысла. Если она впрямь понадобится, семь потов сойдет, пока погрузишь.

Впрочем, сейчас думать об этом не стоит; неизвестно ведь, сколько ее нужно и для чего. Лучше бы получить пару сотенных аванса, чтобы уладить мелкие делишки, и чин чином приступить к работе.

Но инструмент? Кой-какой наверняка лежит в машине, с прошлого раза. И не упомнишь, сколько времени минуло с тех пор. Точно помнилось лишь одно: в последние дни недоставало молотка. В конце концов он приспособился забивать гвозди плоской стороной разводного ключа, хоть это и не очень удобно. А в подвале, будь он неладен, наверняка много чего найдется. Конечно, несуразица — терять половину инструмента на каждой работе, за какую ни возьмешься. Но дрызгаться в стоячей воде подвала вовсе тошно, на самом деле.

Он натужно рылся в памяти, год от года все более нетвердой. В машине, в багажнике, определенно есть старый, ржавый столярный молоток. Вполне сгодится, чтобы, по крайней мере, сбить плохо уложенную или изношенную плитку. Ну а после, когда наступит черед настоящей работы, явно понадобятся цемент, фиксатив и затирка для швов, так что будьте любезны раскошелиться — без четырех-пяти сотенных начального капитала не обойтись. Тогда, ежели поднатужиться, можно в обед заскочить и на Лутхагсэспланаден, в винный магазин, ведь это аккурат по дороге на склад стройматериалов, что в районе Булендерна. При мысли об этом грядущий день тотчас просветлел, преисполнился некой возвышенной свободы.

Конечно, есть и риск: вдруг они решили, что он не приедет, и вызвонили кого-нибудь еще? Поэтому пора двигать, и не мешкая. Даже бутерброда не прихватил. Ну да это дело поправимое. В кухне ему на глаза попался только рихтовочный шнурок, крепкий, надежный, он быстренько смотал его и сунул в карман. Туда же, в карман куртки, отправил пару сухих носков, а ведь, черт подери, был, кажись, еще и апельсин, хоть и подсохший с одного боку от долгого лежания на кухонной лавке.

Ехать до Лутхагена, слава Богу, недалеко. И места вполне знакомые. Торстенов отец когда-то владел тут у реки садовым участком. А сам он мальчишкой удил окуней, чуть повыше старого водного стадиона, который давным-давно снесли, а взамен соорудили что-то другое. Он, правда, не присматривался, что именно.

Уличное движение Торстен недолюбливал, особенно полицейские машины и прочую чертовщину на колесах, которая нынче так и кишит на дорогах. Вот и сделал лишний крюк, объезжая Свартбексгатан, где частенько торчат полицейские машины; ну их, еще привяжутся к нему и к тачке его, засыплют наглыми, хамскими вопросами про стоп-сигналы, про отметку о техосмотре или еще какую хренотень, эти сволочи найдут к чему придраться. Когда он добрался до места, было по-прежнему темно, но дом, несомненно, тот самый — номер на фронтоне видать издалека, цифры крупные, четкие.

Дом, оказывается, больше, чем он думал. Большой, оштукатуренный, деревянный, из тех, где в былые времена размещались четыре маленькие квартирки, а теперь, после капремонта, будет, наверно, только две. Этот старинный район на восточном берегу реки, похоже, становится престижным. Место для дома выбрано удачно, кругом живая изгородь из елочек, аккуратная и старомодная, а сама постройка так и светится новенькой желтой штукатуркой. Окна тоже сплошь новые — рамы из какого-то блестящего легкого металла, на стеклах фирменные наклейки поставщика.

Во двор он въехал без труда. Но сад, где все газоны вконец разъезжены, превращены в топкое месиво, ведь автомобилей там перебывала чертова уйма, — сад выглядел далеко не так аккуратно.

Могучие старые яблони изрядно пострадали от грузовиков, которые маневрировали как попало, да и от цветочных клумб мало что осталось. Окантовочные камни и те местами оказались вдавлены в землю, ровненько, заподлицо с глиной, точно гвозди.

Ох и скользко! Он с трудом вывел «вольво» на разъезженную траву.

Двое мальчишек на мопедах, выписывая среди деревьев бессмысленные вензеля, неожиданно возникли прямо перед капотом. Торстен чуть не наехал на второго из них, который слегка зазевался. Неприятное ощущение. Белые перепуганные глаза мальчишки блеснули в полумраке — белые, словно у мертвой рыбы. Торстен выругался, а мальчишки исчезли так же быстро, как и появились.

Натура у Торстена Бергмана была впечатлительная; он везде усматривал приметы и предзнаменования.

С превеликим трудом выбравшись из машины, он отметил, что прицеп на месте, и решительно зашагал к дому.

Входная дверь — новенькая, красивая, лакированного дуба, наверняка обошлась недешево. Открылась она легко, и Торстен Бергман очутился в свежевыкрашенном холле, где от стен и потолка приятно пахло чистотой. Изящная лестница, тоже дубовая, уходила в темноту второго этажа.

Оттуда, сверху, вроде бы доносились голоса. Впрочем, может быть, голоса долетали с улицы. Дом производил двойственное впечатление — с одной стороны, выглядел ультрасовременным, хотя, как говорится, не вполне завершенным, с другой же стороны, оставался темным старинным лабиринтом.

Внизу царила полная тишина.

Что ни говори, он ее получил. Работу. Скоро наверняка кто-нибудь придет и объяснит ему, что надо делать. И денежки будут, и работенка настоящая на денек-другой. А может, и порядочные люди найдутся, с которыми можно потолковать за кофе.

Он уже весьма воспрянул духом.