По заведенной неизвестно кем, но непреложной традиции прошлых лет, первый фильм после окончания ВГИКа молодые выпускники должны были снимать под патронажем известного мастера. «Сюрприз» был первым художественным фильмом кинорежиссера Измаила Бурнацева, и по счастливому стечению обстоятельств художественным руководителем у него согласился быть Тенгиз Абуладзе. Именно в это время Тенгиз Евгеньевич получил Гран-при на фестивале фестивалей в Тегеране за «Мольбу». Позднее фильм станет частью трилогии, в которую войдут еще «Древо желаний» и «Покаяние».

Абуладзе — совершенно уникальный режиссер и человек, со своим неповторимым видением мира, и уже одна только возможность общения с мастером, входившим в те годы в пятерку лучших кинорежиссеров мира, была исключительной удачей.

Мы приехали в мае 1975 года в Тбилиси на студию «Грузия-фильм», и Абуладзе, бывший тогда руководителем одного из творческих объединений киностудии, устроил, как он сказал «осам», до трогательности теплый прием. Нас поразило, прежде всего, конечно, не изобилие накрытого специально для нас в его кабинете стола, а внимательное, почти отеческое отношение к двум никому не известным молодым людям. При этом и сам Тенгиз Евгеньевич, и все режиссеры, члены худсовета «Грузия-фильм», которых он пригласил на обсуждение трех привезенных нами киносценариев, (а среди них достаточно назвать хотя бы режиссера — постановщика «Отца солдата» Резо Чхеидзе), часто, и с видимым уважением, употребляли слово «осси». Меня лично это очень удивило. И удивляло до тех пор, пока уже при расставании (за очередным застольем!) Абуладзе не предложил тост за великого осетина. Очевидно, на моем лице непроизвольно отразилось смущение, ибо я действительно не понял в тот момент о каком великом осетине идет речь, и Абуладзе исключительно для меня, несмышленыша, добавил, — «За Сталина!». Я вспомнил этот эпизод только для того, чтобы засвидетельствовать — признанный мастер относился к Сталину не так однозначно, как пытались представить кинокритики много позже, после «Покаяния».

Однако, к истории «Сюрприза» это не имеет никакого отношения, и я вернусь к моменту первой встречи с Абуладзе. Членам худсовета понадобилось полчаса уединения, чтобы бегло просмотреть киносценарии, и сразу началось обсуждение. Проблема состояла в том, чтобы из трех сценариев разных авторов выбрать один. Выбор пал на «Сюрприз». Это было сделано единогласно, но при довольно странных обстоятельствах. Вначале члены худсовета весьма пространно и лестно отзывались о другом сценарии, подчеркивая его несомненные литературные достоинства, образность языка, профессиональную монтажность эпизодов и прочее, но при этом все почему-то постоянно поглядывали в мою сторону, а я никак не мог понять причины их повышенного внимания к себе, пока, наконец, не выдержав, не сказал:

— Я с удовольствием передам это автору.

Только тут все, включая Абуладзе, облегченно вздохнули:

— А мы думали, это ваш сценарий!

Очень скоро я понял разницу в подходах к сценариям на «Грузия-фильм» и на Северо-Кавказской студии художественных и документальных телефильмов. На «Грузия-фильм» обращали внимание, прежде всего, на идею, а не на технику письма. Как образно выразился Абуладзе, между «чистой» литературой и киносценарием не больше общего, чем между созвездием Большой Медведицы и живой медведицей. В какой-то момент обсуждения Абуладзе, притаив в уголках рта хитроватую улыбку, спросил:

— Вы знаете, о чем сценарий?

Оставим пока вопрос без ответа. Тем более, что ответа на него не нашла и всемогущая в те годы цензура, ибо — пойми она тогда о чем фильм — она бы не только не выпустила его на экраны, она бы просто запретила его снимать.

Пока немного отвлечемся.

Ирония заключается в том, что у фильма, снятого по этому сценарию, написанному всего за пару дней, самая удачная судьба из всех сценариев и пьес, написанных мною вообще. Фильм 1975 года до сих пор пользуется большой популярностью у телезрителей. Его довольно часто показывают по телевидению, причем, не только в Северной Осетии, он знаком уже третьему поколению телезрителей, его героев цитируют буквально дословно, а во время показа «Сюрприза» в Доме кино в Москве, один из зрителей продавил от смеха кресло.

Странно. Не понимаю. Не мог ни четверть века назад, ни сейчас понять причину такого феномена.

Предположим, что мы любим смеяться над неудачниками. Только потому, что они другие. Не похожие на нас. Во всяком случае, мы так думаем. Неудачник, он ведь на улице обязательно провалится в открытый люк, на реке его лодка непременно даст течь, а случайно упавший с балкона цветочный горшок, конечно, выберет из голов сотен прохожих именно его, неудачника, голову. Неудачник, он во всем неудачник. Нам же на головы горшки не падают. Неудачник для того и существует, чтобы над ним смеялись. Как комедийный персонаж, неудачник беспроигрышен. Как типаж, он использовался многократно и будет использоваться и дальше. С этой точки зрения все просто и ясно. Хотя своеобразие «Сюрприза» заключается в одной очень важной детали, — «неудачник» в фильме не один. «Неудачники» практически все его персонажи.

Но меня в контексте темы интересует другое, — хорошо, мы редко задумываемся над мотивацией поступков неудачника, не анализируем ситуационные перипетии, — но почему наша каждодневная бытовая инерционность распространяется на художественную сферу? Ведь никому, даже технически совершенно необразованному человеку, сегодня не придет в голову при работе с компьютером подходить к нему с позиций и принципов лома или кувалды. У художественной сферы не менее тонкая органика, чем у компьютерной техники и вообще всех современных технологий.

Чем больше думаешь над подобными вещами, тем больше утверждаешься в странном выводе — смех всегда был, есть и будет единственной и непроизвольной формой самозащиты. Во всяком случае, в России. Подавляющее большинство россиян в каком-то смысле неудачники. Не только потому, что нас угораздило жить в стране с бесконечными экспериментаторскими способностями в поисках лучшей доли, напоминающими тяжелую стадию шизофрении. В значительной степени потому, что за прошедшие с момента отмены рабства на Руси без малого полтора века, наши предки, да и мы сами, прожили большую часть времени, в силу разных причин, в том же состоянии подавленности. Дух россиян, несмотря на извечное стремление к свободе, а, может быть, именно поэтому! — никогда не был по-настоящему свободным, а порочная приверженность к рамкам идеологических стереотипов превращала нас в заложников, перегруженных ловко выстраиваемыми государством «долговыми обязательствами». Гипертрофированное чувство постоянного долга перед оторванным от ясных человеческих корней понятием «Родины», за которым стояла только система, превращалось в вампира, душившего в зародыше само стремление личности к свободе. В подобных обстоятельствах — при традиционно зависимом и неопределенном положении личности в обществе — людям оставалось только смеяться над собой, чтобы не выглядеть хотя бы в собственных глазах полными идиотами. Если задаться вопросом, над чем же смеется телезритель при просмотре «Сюрприза» вот уже более четверти века? — то мы должны вернуться к вопросу Абуладзе: «Вы знаете, о чем сценарий?».

Однажды меня поразила способность Тиграна Петросяна оценивать шахматную позицию. Группа гроссмейстеров усердно анализировала сложившуюся на шахматной доске ситуацию, а проходивший мимо Петросян, лишь мельком глянув на позицию, сразу поставил диагноз — «Горшок!». На удивленную реакцию гроссмейстеров, Петросян снял с доски по паре фигур за белых и черных и спросил: «Теперь понятно?». Все действительно прояснилось мгновенно. Петросян, в отличие от многих своих коллег, мыслил не конкретными ходами, а шахматными образами. Примерно то же проделал Абуладзе, отвечая на свой же вопрос. Он отсек в сценарии «Сюрприза» «капустную одежку» и изложил идею фильма в нескольких фразах — «Наш дом нуждается в ремонте. Мы, вместо того, чтобы заняться ремонтом, полностью его разрушаем, и при этом еще в финале произносим сакраментальное «Легче построить новый дом, чем отремонтировать старый!».

В период перестройки я довольно часто вспоминал Абуладзе и его системный подход. Все попытки «подремонтировать» СССР завершились полным развалом страны. Как-то даже страшно думать, что Абуладзе это предвидел почти за два десятка лет до событий. Но в то же время совершенно очевидно, что он хорошо знал природу «разрушителей».

А тогда, в 1975-ом, дальнейший разбор сценария на «Грузия-фильм», при выкристаллизировавшейся таким ясным способом сверхзадаче, был очень коротким. Сразу стали очевидными длинноты и нагромождения ненужных эпизодов, которые сокращались беспощадно. Сам процесс напоминал работу мастера, который убирал в камне все лишнее, чтобы создать из обыкновенной глыбы скульптуру. Интересно, что при этом Абуладзе выбрасывал самые смешные сцены, которые были в первом варианте сценария. Во всяком случае, так мне тогда казалось. Погасил мой непроизвольный ропот недовольства Абуладзе своеобразно. Не глядя даже в мою сторону, он произнес: «Картина будет смешной в любом случае, но нельзя заставлять зрителя смеяться на протяжении всего фильма. Это может вызвать у него привкус пошлости. Лучше, если он будет иногда просто улыбаться».

Не могу даже сегодня засвидетельствовать, что мне не было жаль некоторых очень смешных выброшенных эпизодов, а значит, — признаюсь в том, что я не понял мастера до конца, — но — и это абсолютная правда! — я признателен ему и сегодня за уроки профессионализма.

Еще один из таких уроков Абуладзе преподал нам позже, когда обсуждались объекты съемок. Мы выбрали в качестве объекта «Дом Бола» огромное двухэтажное строение пионерского лагеря в Кобанском ущелье. Просмотрев фотографии, Абуладзе не выразил особого восторга. И вдруг его внимание привлекла фотография небольшого домика в горной Санибе. Абуладзе сразу просветлел. Это то, что надо! Мы с режиссером удивленно переглянулись, — да что же тут разрушать?! Последовал сразивший нас логикой ответ: «Если разрушить великолепное двухэтажное строение, зрителю не будет жалко героя. Он может непроизвольно подумать, — имевший такой дом, построит новый. А вот если разрушить жалкую лачугу, то зритель воспримет надежды бедного в буквальном смысле героя построить новый дом, как весьма эфемерные. А это очень важно». Возражений с нашей стороны не последовало. Да их и не могло быть.

Таких уроков было много. Жаль, что великий мастер рано ушел из жизни. Жаль, что я стеснялся в свое время признаться ему в огромной симпатии. Абуладзе относился к той категории людей, которые заставляли других быть проще и естественнее в любых проявлениях.

Остается только еще раз поблагодарить судьбу за знакомство с Тенгизом Абуладзе. А читателю, когда доведется еще раз смотреть «Сюрприз», вспомнить вопрос: «Вы знаете, о чем сценарий?». А следовательно — фильм…