Декабрь 2007 года
Финч позеленел. Он сам не верил отговоркам, которые приводил, чтобы не летать, но, очевидно, достаточно часто повторял их, чтобы они повлияли на его психику. В итоге, оказавшись у входа в терминал, он к стыду своему впал в самую настоящую панику и попытался спрятаться в такси, которое уже отъезжало. Их выделили из общей очереди для дополнительного сканирования – ясное дело, из‑за синяка под глазом у Стивена, который теперь приобрел угрожающий баклажанный оттенок. Кроме того, навязчивая манера прикрывать рот посадочным талоном и шептать указания, слышные всем и каждому футов на десять вокруг, явно не снискала его компаньону расположения сотрудников транспортной безопасности.
– Постарайтесь не выглядеть подозрительно.
– Я не выгляжу подозрительно.
– Вы пыхтите. От этого у вас делается виноватый вид.
– Это оттого что мне трудно дышать, – прошипел сквозь стиснутые зубы Финч.
– Можно нам кислорода, пожалуйста? – громко спросил Стивен, махая в сторону поста охраны, несмотря на удары локтем, которые Финч исподтишка наносил по его грудной клетке.
– Нас из‑за тебя арестуют!
Остальные пассажиры благоразумно посторонились, и Финч со Стивеном образовали островок посреди очереди, легко опознаваемый, заметный издалека.
Стивен выглядел оскорбленным в лучших чувствах.
– Я просто пытаюсь помочь вам справиться с тем, что явно переросло в фобию.
– Не надо мне помогать.
Двухчасовой перелет до Мемфиса задержали на час и сорок две минуты. Ожидание практически доконало его. Он сидел в одном из литых пластмассовых кресел с закрытыми глазами и потными ладонями. Клэр могла бы помочь, но он отказывался ее призывать. Он составил для себя личные правила покаяния, и главные из них регламентировали, где ему можно разговаривать с Клэр. Аэропорты, самолеты, очереди за китайской едой навынос и за лекарствами, – все это в список не входило. Он не станет использовать разговоры с ней в качестве противоядия от скуки или чтобы сгладить нетерпеливое ожидание. Он старался ограничить их общение местами, которые она любила: их стареньким кухонным столом с расшатанной ножкой, Шекспировским садом в Центральном парке, выставками в оранжерее Хаупта, их спальней. Особенно их спальней. Было бы нечестно нарушать правила и звать ее не куда-нибудь, а именно сюда, просто потому что у него небольшой срыв. Тем более что тогда она по его вине оказалась в аэропорту одна.
– Это же не он?
Голос Стивена в его ухе звучал, как бормашина, как тошнотворный скрежет по стеклу.
– Кто он?
Финч открыл один глаз и увидел индианку в красном сари, которая взволнованно хлопала мужа по плечу и смотрела на него так, что и святой Франциск отправился бы в ад.
– Аэропорт. Кажется, я уже спрашивал, и вы сказали, что это другой. Вы ведь говорили это, правда?
– Пожалуйста, замолчи, – промычал Финч.
К тому времени, как началась посадка, Стивену пришлось чуть ли не на руках заносить его в самолет. В довершение ко всему Стивен настоял на месте рядом с проходом, сказав, что это часть его полетного ритуала. Как только они взлетели, он осушил несколько бокалов «Кровавой Мэри» и убрал все три пакета для страдающих воздушной болезнью в кармашек среднего сиденья.
– Нам не должны их подсовывать. Тут присутствует сила внушения: видишь пакет, и тебя начинает тошнить. Даже если ты проверяешь, на месте ли пакет, ты уже настраиваешься на худшее, – он придвинулся ближе к Финчу и понизил голос: – Очень важно не зевать при посадке и убирать пакеты, пока не пришли соседи. Их почему-то смущает этот процесс. Не пойму, в чем причина. Я же ничего у них не забираю. – Финч повел бровью, и Стивен добавил: – Перемещать не значит забирать. С технической точки зрения.
Финч был уверен, что сердце выпадает у него из груди. Ладони до сих пор были липкими от пота, а от вездесущего запаха реактивного топлива у него переворачивался желудок. По крайней мере теперь все три пакета были перед ним, пожалуй, за это стоило быть благодарным. Женщина у окна отодвинулась от него настолько далеко, насколько могла: подобрала под себя ноги, прижала руки к бокам и вся будто превратилась в сжатую губку, которая после приземления волшебным образом развернется.
– Вот.
Стивен подтолкнул к нему небольшую пластиковую коробочку, после чего вытащил из сумки черную повязку и нацепил ее на лоб.
– Что это?
– Удивительно, что вы не узнаете.
Стивен нажал кнопку вызова на своем сиденье и помахал пустым стаканом стюардессе. Та закатила глаза. Должно быть, в учебных пособиях транспортных и туристических компаний таких, как Стивен, отдельно описывали, относя к разряду – как бы помягче сказать? – трудных пассажиров.
– И его арахис тоже мне давайте, – сказал он стюардессе, когда та принесла ему четвертую порцию «Кровавой Мэри». – Весьма вероятно, что его вырвет.
Женщина у окна накрыла голову одеялом. Финч спрятал лицо в ладонях.
– Откройте, – сказал Стивен, показывая на коробку в руках Финча. – Акупрессурные браслеты. Вы помогли мне, когда мы ехали в коттедж. Услуга за услугу. И не думайте, что я предлагаю вам подержанную пару. Мне пришлось открыть коробку, чтобы убедиться, что там есть инструкция, и продавец настоял, чтобы я купил ее. Я бы предпочел серые, а не черные. Черный кажется чересчур воинственным для акупрессурного браслета.
Финчу ужасно не хотелось признавать это, но он был тронут. Почему он сам об этом не подумал? Он натянул браслеты на руки, чуть ниже запястий.
– Очень внимательно с твоей стороны, Стивен. Спасибо.
– Знаю. Пожалуйста, помните об этом те два часа, что будете везти нас на машине туда, куда мы там собрались.
Финч начал было произносить название города, но Стивен поднял указательный палец.
– Минутку. Я вспомню, – он зажмурился и начал бормотать: – Спасибо. День благодарения. Индейка. Дикая индейка. Бурбон? Нет. Охота на дикую индейку. Охотник… – он улыбнулся и опустил повязку на глаза. – Орион, – сказал он.
Финч покачал головой:
– Поразительно.
Пока Стивен дремал, Финч разрабатывал план действий. Благодаря Саймону Хэпсенду круг их поисков сузился с пятидесяти штатов до одного. Чувство вины за устроенную Стивену взбучку побудило Саймона найти информацию, в которой они больше всего нуждались: Натали Кесслер находилась в Теннесси. Следовало ли искать там и Элис, никто сказать не мог. Ясно было только, что Натали изрядно постаралась, чтобы ее не нашли, а значит, теплого приема в Теннесси ожидать не приходилось.
Финч не сомневался, что в разговоре с Натали самым надежным путем к недостающим панелям будет незамедлительный переход к финансовому аспекту. А вот дочка Томаса – дело другое. Она теперь молодая женщина, лишь на несколько лет старше Стивена, и одному Богу известно, что ей наговорили об отце сёстры. Возможно, они выставили его монстром или незаинтересованной стороной, а может, рассеяли его образ как дым. В любом случае этот разговор потребует деликатности. Финч содрогался при мысли, что ему придется вмешиваться в семейную политику, тем более что подробности предполагаемых проступков всех сторон были покрыты мраком. Но дочь не могла быть проступком. Она была живой ниточкой к Томасу, а поскольку Томас не мог сам за себя говорить, какая альтернатива оставалась Финчу?
Он потянулся за сумкой, которую засунул под сиденье, и вытащил из нее карту Теннесси. На ней он еще дома отметил маркером их маршрут, предпочитая осязаемую бумагу фантомному голосу с британским акцентом, до тошноты повторяющему фразу «делаю перерасчет». Орион был крошечной точкой на карте. Финчу пришлось надеть очки, чтобы отличить ее от пометки, которую он оставил карандашом. Как сестры очутились в этом месте и вообще нашли его, оставалось для него загадкой.
Пилот объявил, что они идут на посадку в Мемфисе, и Стивен потянулся на сиденье, сбросив упаковки от арахиса и пустые пластиковые стаканчики, которые распределил по четырем углам своей подставки, в проход. Проигнорировав сигнал «Пристегните ремни», он забрал вещи с верхней полки и затолкал их под сиденье впереди себя. Стюардесса бросала на него испепеляющие взгляды, и Финч был уверен, что упал в ее глазах так же низко, хотя бы потому, что находился рядом со Стивеном.
– Ты как торнадо, – сказал он.
– Цвет лица у вас гораздо лучше. Должно быть, браслетики подействовали, – Стивен выглядел довольным собой. – Есть идеи, как нам быть дальше?
– Ни единой.
* * *
Они приземлились под моросящим дождем, и аэропорт в Мемфисе ничем не отличался от остальных аэропортов, в которых приходилось бывать Финчу. Он хотел как можно скорее выбраться из терминала и поспешил к стойке проката машин, где его ждала очередь других усталых с дороги пассажиров, – они надели дождевики и мяли в руках свои компьютерные распечатки. Стивен выглядел самым помятым (что кое о чем говорило) в своей пятнистой накидке от дождя, с рюкзаком за плечом и затертым портфелем в руках.
Из благодарности за заботу, которую проявил Стивен, и памятуя о том, что чеки оплачивает Крэнстон, Финч заказал им машину покрупнее. Они дожидались автобуса под дождем, но когда Финч вошел в салон и рухнул на очередное пластмассовое сиденье, он почувствовал огромное облегчение, как будто участвовал в страшной битве и сумел выйти из нее целым и невредимым.
На парковке для арендованных машин Стивен забросил рюкзак с портфелем на заднее сиденье предназначенного им авто и, почти не жалуясь, уселся впереди, тут же настроив вентиляцию и кондиционер и завозившись с радио.
– Много станций в стиле кантри.
– Мы в Теннесси, – сказал Финч.
– Не самый любимый мною стиль музыки.
– Тогда стоит задуматься о том, чтобы выключить радио.
Они стартовали позднее, чем он планировал. Нужно было еще заехать в мотель в Дайрсбурге, а Финчу хотелось быть в Орионе засветло, пока Кесслеры не сели ужинать, пока та капля энергии, которую он еще сохранил, не испарилась окончательно.
Вместо того чтобы выключить радио, Стивен принялся ему подпевать.
– Вы пытались представить, как она теперь выглядит? – спросил он, прерывая свое ударное соло на приборной панели.
Финч знал, кого он имеет в виду. Их разговоры всегда кружили вокруг Натали, не Элис. Натали была красивой девушкой, но властной и расчетливой. Финчу казалось вполне вероятным, что с возрастом характер все ярче проступал на ее лице, прочерчивая неглубокий канал между бровями, пуская нити разочарования вокруг рта.
Когда Финч нашел фотографии в бумагах Томаса, его первой мыслью было, что гневное послание Натали: «Я знаю, что ты сделал», – вызвано обидой за Элис, желанием ее защитить. Но, изучив главную панель триптиха и рисунок в доме Эделлов, он пришел к выводу, что это не так. По крайней мере на картинах между сестрами не видно было связи, они вращались по разным орбитам, будь то вокруг родителей или вокруг Томаса.
С Элис было меньше ясности. Финчу почему-то хотелось видеть в ней только хорошее. Возможно, из‑за снимка, где она была беременна. Элис настолько явственно излучала радость – Финч мог бы поклясться, что каждый раз, касаясь пальцем ее образа, он чувствовал изменение температуры. Или потому, что хотя бы в юности она казалась невосприимчивой к чарам Томаса. А может, дело было в уме, который Финч видел в ее светло-голубых глазах. Если в Элис и было что-то острое, так это интеллект, а не характер. В любом случае, когда Финч думал о ней, у него поднималось настроение.
– Думаю, она из тех, кто не жалеет сил, чтобы держать себя в форме. Как по-вашему? – спросил Стивен.
– Мы здесь, чтобы узнать о картинах и, если боги нам улыбнутся, хоть что-нибудь о дочери Томаса. А не для того чтобы предаваться фантазиям о миссис Робинсон.
– Только не говорите, будто вам не любопытно, как они теперь выглядят, – Стивен позволил потоку воздуха толкнуть его руку к краю открытого окна. – Зачем они вообще сюда переехали? Тут так много пространства. Так много… пустоты.
– Многие находят в этом прелесть.
– И вы? Будь вы молоды и красивы, как они?
– Нет. Пожалуй, нет.
При мысли об этом Финчу сделалось не по себе. Они действовали без толкового плана, оперировали огромным количеством неизвестных, и он чувствовал себя в проигрышном положении. Ему хотелось покончить со всем этим. Вернуться домой и отмечать праздники с родными. И как бы приятно ни было преподнести Томасу собственную семью, аккуратно перевязанную бантиком, шансы на то, что это случится, стремились к нулю.
– До Дайрсбурга еще пятнадцать миль. Когда поселимся, предлагаю привести себя в порядок и как можно скорее отправляться в Орион.
– Хотите быть уверенным, что мы произведем хорошее первое впечатление, да?
– Второго шанса тут не бывает, – отозвался Финч. Его подмывало указать Стивену на чрезмерную пестроту его накидки. – Думаю, для нас никакая помощь не будет лишней.
Они припарковались на стоянке мотеля и получили ключи от своих комнат у пожилой женщины с волосами цвета испанского лука. Покивав в ответ на ее строгое предупреждение не курить в комнатах, они втащили чемоданы по пролету наружной лестницы и синхронно захлопнули двери в смежные номера.
Горячий душ разогнал простуду, которую Финч подхватил было, стоя под дождем, а смена одежды если и не поправила общего состояния здоровья, то подняла настроение. Но то короткое время, что они провели врозь, не произвело подобного освежающего действия на Стивена. Финч заметил, что без регулярного питания тот становился угрюмым и склонным к спорам, а ни то ни другое достижению их цели не способствовало. Профессор заехал на заправку и забарабанил пальцами по рулю, Стивен же сбегал внутрь и вернулся с горой шоколадных батончиков и чипсов.
– Ты хоть представляешь, сколько сахара и соды ты потребил за последние несколько часов? А четыре порции «Кровавой Мэри»? Надо купить тебе лизунец.
В ответ на упрек Стивен только рукой махнул и принялся открывать пачки.
К тому времени, как они добрались до Ориона, температура резко упала. У Финча текло из носа и резало глаза. Кто-то повесил огромный хвойный венок на приветствующем путешественников плакате при въезде в город. «Орион. Старый город – новый взгляд». Стивен посмотрел на Финча и ухмыльнулся.
Главной улице лучше всего подходили эпитеты старинная и причудливая. Всего три квартала и ни одного фирменного магазина в поле зрения. Предвечернее небо затянулось тяжелыми тучами, и на улице почти не было людей. Какая-то женщина подняла голову при виде их машины, но поспешила снова прижать подбородок к груди. Любопытство по поводу незнакомого авто не стоило порыва холодного воздуха, который мог пробраться за шею.
– Мятный леденец? – спросил Стивен, суя под нос Финчу жестяную коробочку.
– Я в порядке. Спасибо.
Финч проехал мимо кладбища и сбавил скорость, приглядываясь к номерам домов. В середине следующего квартала он остановился у древней на вид трехэтажной викторианской постройки. Узкая, мощеная кирпичом дорожка, окаймленная кустами самшита, вела к парадному крыльцу.
– Стивен, думаю, будет лучше, если ты предоставишь говорить мне.
– Боитесь, что я что-нибудь ляпну, да?
– Меня беспокоит, что свойственное тебе сочетание энтузиазма и прямоты могут неправильно истолковать.
Стивен пожал плечами:
– Как знаете.
Финч по привычке запер двери машины и двинулся к дому впереди Стивена. Ему не верилось, что они здесь. Несмотря на то, что он говорил Стивену, последние несколько часов трудно было не думать о Натали и Элис, не представлять, как они теперь выглядят, что отразится на их лицах при упоминании имени Байбера. Финч подготовил себя почти ко всему, но только не к появлению маленького мальчика, который открыл дверь в ответ на его стук.
Финч опустил взгляд и с самым дружелюбным видом протянул мальчику руку:
– Добрый день, молодой человек. Я профессор Финч, а это мистер Джеймсон. Мы приехали повидаться с вашей мамой. Она дома?
Как будто Финчу требовалось напоминание, мол, они уже не в Нью-Йорке, мальчик распахнул дверь настежь без тени скепсиса или подозрений, что ему пытаются что-то продать или заставить заплатить за такси.
– Нет. Она в тюрьме. Вы учитель? – мальчик выглянул из‑за спины Финча, чтобы лучше рассмотреть примостившегося на крыльце Стивена. – Ух ты! Что случилось с вашим глазом, мистер? Вы подрались?
Стивен улыбнулся Финчу:
– Можно ответить, или вы по-прежнему хотите вести разговор в одиночку?
Финч вяло кивнул, не в силах переварить ту часть ответа мальчика, которая касалась тюрьмы. Стивен ступил на порог и присел на корточки рядом с пареньком:
– Да, я подрался. С большим и страшным дядей. Как видишь, победителем я не вышел.
Ребенок поднес указательный палец к глазу Стивена:
– Хороший. Я как-то раз подрался. Дядя Финей сказал, что он снимет ремень, если такое повторится.
Финч оправился и начал сначала.
– Твой дядя здесь? Может быть, мы могли бы поговорить с ним.
– Нет, он дома. Мы живем напротив.
Финч повернулся и окинул взглядом аккуратный двухэтажный серый домик в стиле викторианского фолка с белыми колоннами и крытым полукруглым крыльцом.
– Понятно. Значит, вы с дядей живете там. А Кесслеры живут в этом доме?
– Ага.
Облегчение было молниеносным и сладким.
– Хорошо. Тогда, может быть, ты нам поможешь. Нам нужно поговорить с Натали Кесслер. Ты случайно с ней не знаком?
– Мисс Натали? Конечно. Но с ней вы тоже не сможете поговорить, – мальчик наклонился к уху Стивена и громко прошептал: – Она умерла.
Финч навалился на дверную раму. Реакция на новость обрушилась сверху вниз: закружилась голова, сбилось дыхание, сдавило грудь. Руки сделались такими тяжелыми, что захотелось попросить Стивена выкрутить их из суставов и убрать. Колени задрожали. На глаза навернулись слезы. Ему вдруг стало жаль их всех: Элис, Натали, Томаса… Сколько же глупостей они наделали, сколько ошибок совершил он сам.
– Фрэнки, ступай отсюда. Ты что это надумал? – раздался из коридора женский голос, и мальчик стал пятиться от них, пока не очутился за дверью.
– Эти люди хотят поговорить с мисс Натали, Сейси. Но ведь они не могут, правда?
– Давай, давай. Иди за дядей.
– Ладно, только у этого парня неважный вид, а второй – после страшной драки.
Мальчику было скорее интересно, чем страшно, и его явно не радовала перспектива остаться в стороне от того, что должно было произойти дальше. В ответ на сердитый взгляд женщины он соскочил с лестницы, одним махом перепрыгнув все три широкие ступени и, приземлившись на дорожку, помчался на другую сторону улицы.
– Чем я могу вам помочь?
А вот и подозрительность. Финч распознал ее по скрещенным на груди рукам, по поднятой брови и хмурому взгляду. Но ему было уже все равно. Он потерпел полное поражение. Не будет ни картин Байбера, ни счастливого воссоединения семьи.
– Натали Кесслер умерла? – сдавленным голосом спросил он.
– А кто спрашивает?
Стивен выступил вперед и положил руку на плечо Финча.
– Боюсь, это шок для нас обоих. Мы искали ее последние два месяца. – Он протянул женщине руку. – Я Стивен Джеймсон, а это профессор Деннис Финч. Позволите попросить у вас стакан воды? Профессор Финч едва оправился от болезни, и я беспокоюсь, как бы у него не случился рецидив. Но ничего заразного, я уверен.
– Побудьте здесь.
Она закрыла парадную дверь, и Финч услышал щелчок замка. «О, – подумал он, – похоже, Нью-Йорк не так уж далеко». Стивен похлопывал его по спине, как будто он подавился, и Финч поднял руку, отодвигаясь от него, выдохшийся и удрученный.
– Я понимаю, ты пытаешься помочь, но я просто…
Он сел на край крыльца, почувствовав холод кирпича через ткань брюк.
– «Твоя мама дома?» Честное слово, Финч, вам не кажется, что мальчик маловат для шестидесятилетней матери? – фыркнул Стивен. – Только не говорите, что не думали о них. В вашей голове они застыли в определенном возрасте, точно так же, как в моей. Должен сказать, вы переживаете это острее, чем я ожидал. Вам не приходило в голову, что ее может не быть в живых?
Финч изумленно на него посмотрел:
– А тебе приходило?
– Ну, статистически это маловероятно, но мы ничего не знаем о жизни этой женщины. Она могла курить, могла болеть раком. Возможно, она страдала болезнью сердца или просто соскучилась до смерти, – он умолк. – Извините.
– Я обещал ему. Это было невероятно глупо с моей стороны, но я обещал. Каждый день с тех пор, как я узнал, что у Томаса есть дочь, каждый божий день я думаю о Лидии и о том, что бы я чувствовал, если бы знал, что где-то живет мой ребенок, а я не могу его найти.
– Мне повезло. Я расстроен только из‑за картины.
Стивен присел на кирпичное крыльцо и потер бедра ладонями.
Финч покосился на него, не зная, искренне он говорит или пытается поднять ему настроение шуточками.
– Не могу поверить, что ты можешь быть настолько черствым.
– Напрасно. Однако, Финч, вы слишком легко сдаетесь. Так нельзя.
– Ты слышал, что они сказали. Натали Кесслер умерла.
– Именно. Натали Кесслер умерла. Об Элис никто ничего не говорил.
– И зачем, позвольте поинтересоваться, вам понадобилась Элис Кесслер?
Финч со Стивеном вскочили на ноги. Высокий рыжеволосый мужчина стоял на углу дома, опираясь на охотничье ружье. Он двинулся к ним неровным, колченогим, как сказал бы отец Финча, шагом, размахивая рукой с ружьем. Одновременно с этим открылась дверь, и женщина, с которой они разговаривали, протянула стакан воды.
– Это мистер Финей Лепин, – сказала она. – Если у вас вопросы по поводу мисс Натали или мисс Элис, лучше задавайте их ему. – Она протянула стакан Финчу, который стоял на ступеньках как вкопанный, впервые оказавшись так близко к настоящему ружью. «Как раз тот случай, когда искусство вести беседу выходит на первый план», – подумал он, заставляя себя сосредоточиться, хотя в голове был туман.
– Да, – начал он, – мистер Лепин…
Прежде чем он успел продолжить, Стивен соскочил с крыльца, почти так же, как перед ним это делал Фрэнки, и протянул руку.
– Финей? Какое интересное имя. Библейское? Или из мифологии?
Мужчина улыбнулся Стивену, но продолжал крепко сжимать ружье.
– Кажется, меня назвали в честь Ф. Т. Барнума, но моя мать своеобразно относилась к написанию слов. А вы?
– Джеймсон. Стивен Джеймсон. Ах, а это профессор Деннис Финч. Возможно, вы слышали о нем? Сам он не говорит – скромный парень, как оказалось, – но его очень уважают в мире искусства. Писатель, искусствовед, преподаватель, все в таком духе. Не удивлюсь, если в один прекрасный день он появится на телевидении.
Стивен с надеждой глянул на Финча, а тот съежился, жалея, что не может провалиться сквозь землю.
– Правда? Простите, что не улавливаю связи, но какое отношение все это имеет к Кесслерам?
– Мы, конечно, приехали из‑за картин, – сказал Стивен. – Не будем ходить вокруг да около. Уже поздно. Мы все замерзли, а дело можно решить в два счета. Как мне видится, у вас приличные шансы заработать неприлично большую сумму денег, но если смотреть шире – высокое искусство нельзя присваивать. То есть можно, конечно. Состоятельные люди постоянно этим занимаются. Но это эгоистично, вы не находите? По большому счету, поделиться ими с миром – ваш моральный долг.
Финч приложил ладонь ко лбу, теперь уже чувствуя себя не на шутку плохо, и медленно осел на крыльцо. Его ждала смерть от пули незнакомца с необычным именем, и судя по виду, стрелок хорошо знал свое дело.
– Забирайте-ка его в дом, – сказал Финей.
Стивен подхватил профессора под мышки и поднял на ноги. Женщина, Сейси, придержала дверь и указала на диван в гостиной.
– Усадите его туда. Кто же пьет холодную воду, когда болеет? Ему бы чайку.
Финч начал возражать, но обнаружил, что ноги его не слушаются. Раз так, пусть его ведет Стивен. Он умудрился усложнить им жизнь настолько, насколько это вообще возможно. «Я умываю руки», – подумал Финч, устав быть голосом разума. Пускай теперь отвечают другие. Он откинулся на удобные подушки дивана, воспротивившись, когда Стивен попытался снять с него туфли. Он не станет показывать носки чужим людям. И вообще, в носках ли он? Финч так замерз, что не чувствовал ног ниже колена и не помнил, что надевал в гостиничном номере. Он знал только, что в голове у него били барабаны и в такт им выстукивали зубы.
Сейси принесла горячего чаю и налила ему чашку, заботливо подвинув ее достаточно близко к краю стола, чтобы Финч мог дотянуться, не отрывая спины от подушек. Когда он поднес чашку ко рту, над ней стояло облако с ароматом корицы, гвоздики, чая и апельсина. Финч закрыл глаза и глубоко вдохнул:
– Русский чай? Сто лет не пил. Жена заваривала его, когда у меня была опасность потерять голос. Слишком много лекций, оправдывался я. Слишком красноречивый лектор, возражала она.
Сейси кивнула с довольной улыбкой.
Финч сделал большой глоток. Это был эликсир, согревающий горло, остужающий голову, растапливающий конечности.
– Спасибо. Я прошу прощения. Очень…
– Неловко получилось, – вставил Стивен.
Запасы энергии у Финча были ограничены, и он предпочел не тратить лишнего, чтобы выразить, как его раздражает Стивен.
– Можно, наверное, и так сказать. Мисс… простите, я не знаю вашего имени.
– Зовите меня Сейси.
– Сейси. Мистер Лепин. Я благодарен вам за гостеприимство, тем более что мы свалились вам на голову в такой поздний час без всякого предупреждения, и я, похоже, функционирую не на полную мощность. Хочу уверить вас, что мы не намерены докучать вам или причинять какие-либо неприятности. Я так понимаю, Элис Кесслер здесь нет?
Финей кивнул.
– А вы, наверное, друзья Кесслеров?
Поскольку племянник Финея явно чувствовал себя здесь как дома и Сейси вызывала Финея в качестве подкрепления, Финч пришел к выводу, что тот состоит или состоял в отношениях с одной из сестер. Судя по тому, как неохотно Финей делился информацией, Финч подозревал, что он расскажет им далеко не все, что знает.
– Ни я, ни мистер Джеймсон лично не знакомы с Натали и Элис Кесслер.
Финч похлопал себя по карманам пальто, достал из одного из них длинный конверт и протянул его Сейси, а та, в свою очередь, передала Финею. Тот открыл его и вытащил сделанные Стивеном фотографии главной панели триптиха и рисунка из дома Эделлов.
– Не знаю, слышал ли кто-нибудь из вас о художнике Томасе Байбере. Мой коллега мистер Джеймсон щедро преувеличивает мои заслуги. На самом деле известны и уважаемы работы мистера Байбера. Набросок, который вы видите на фото, одна из его ранних работ. Он висит в доме Кесслеров в Коннектикуте, где родились обе девушки.
Финч заметил вспышку любопытства.
– В семисотом по Стоунхоуп-вэй? – спросил Финей. – В Вудридже?
Его тон изменился.
– Вам знаком этот дом?
– Я знаю, что Натали и Элис там выросли.
– Да. А потом довольно внезапно исчезли из этого самого дома, когда обеим было чуть больше двадцати. Никто не мог их найти.
Финей смотрел на снимок панели триптиха.
– Это подразумевает, что их кто-то искал, – проговорил он.
Финч кивнул.
– Этот человек, – сказал Финей. Он не спрашивал.
Финч знал Томаса, а не Кесслеров, поэтому его защитные инстинкты были закалены. А шок, который он сам испытал при первом взгляде на картину, рассеялся от последующих многократных просмотров. Тем не менее Финчу не составило труда вспомнить ту первую реакцию: мгновенное понимание, что между этими тремя людьми случилось что-то, чего не должно было случиться. Всякому, кто смотрел на картину, становилось не по себе, как будто Томаса соединяла с Натали и Элис колючая проволока, пронзавшая сердца всех троих. Помимо физической дистанции между сестрами, создавалось ощущение, что Натали и Элис даже не осознают присутствия друг друга, как будто каждая из девушек находилась с Томасом наедине.
И теперь, при взгляде на вытянувшееся лицо Финея, Финч так же ясно понял, что тот любил одну из девушек. Судя по картине, любой мужчина мог желать Натали, если только хорошо не присматривался. Издалека Натали гипнотизировала, манила; она была этюдом в золотых тонах – ее волосы, кожа, глаза, юность, – все это собиралось на полотне в мерцающий вихрь. Но при более внимательном рассмотрении выплывало то, что скрывала ее внешность: тихий, сдерживаемый гнев, некоторая степень беспощадности, решимости добиться своего. Нет, решил Финч, Финей влюблен в Элис. В этот миг профессор почувствовал, что у него украли что-то маленькое, но очень личное.
– Семья мистера Байбера владела летним домом на севере Нью-Йорка. Кесслеры тоже проводили там отпуск, останавливаясь у друга семьи. Томас Байбер познакомился с ними в конце лета 1963 года и сделал набросок семейства, вероятнее всего, в качестве подарка. Картина была написана гораздо позднее.
– А кто мужчина на картине? – спросил Финей.
Финч сглотнул, жалея, что на этот вопрос нельзя не ответить.
– Томас Байбер.
Финей на мгновение закрыл глаза, но его лицо не изменилось. Впрочем, по тому, как он стиснул пальцы в тугой кулак, Финч догадался, что тот сдерживает сильные эмоции.
– Художник.
– Да, – Финч поспешил дальше, надеясь, что нагромождение фактов сгладит ситуацию. – Мистер Джеймсон – специалист по установлению подлинности. Он считает, что эта панель картины написана приблизительно в начале семидесятых, лет через десять после того, как семья позировала для рисунка.
– Панель? – Финей повернулся к Стивену, который занял угловое кресло и теребил салфетку, складывая и раскладывая ее, подражая искусству оригами. – Вы говорили, что приехали за картинами. Есть другие похожие?
Стивен кивнул:
– Две. Полотно, которое вы видите, представляет собой главную панель триптиха. Мы ищем смежные панели, которые должны висеть по обе стороны от нее.
– Я знаю, что такое триптих. Может, наш город и маленький, мистер Джеймсон, но с вашей стороны было бы разумнее не составлять предвзятого мнения о людях, которые здесь живут, не узнав их как следует. А я сомневаюсь, что вы намерены пробыть здесь достаточно долго, чтобы это сделать. Почему вы думаете, что остальные панели здесь?
– Потому что Байбер сказал, что отослал их ей.
Финей внезапно вскочил, чуть не перевернув стул, на котором сидел. Зол он был или растерян, Финч не мог сказать наверняка, но тон Стивена, к которому Финч давно привык, не помогал делу.
– Сейси, мы и так злоупотребляем вашим гостеприимством, но не мог бы я попросить вас еще об одном одолжении? – сказал Финч.
Женщина все это время стояла рядом и слушала.
– Мистер Джеймсон страдает от низкого уровня сахара в крови и, как правило, становится невыносимо грубым незадолго до потери сознания. Не могли бы вы найти для него что-нибудь на кухне?
Сейси кивнула, возможно, почувствовав, что в их общих интересах разделить Стивена и Финея, пока они не затеяли драку. Хотя, судя по украшенному глазу Стивена, в этом случае он бы снова оказался слабейшей стороной.
– Пойдемте со мной, мистер Джеймсон. Я как раз готовила мамалыгу с чеддером и жареную свинину на ужин. Получилось много, так что я с удовольствием угощу вас. Вы когда-нибудь ели мамалыгу?
– Я ел маисовую кашу.
Сейси рассмеялась:
– Так вот, если вы не обваляли ее в муке и хорошенько не обжарили в сливочном масле до золотисто-коричневой корочки, а потом не приправили ее медом, то вы не пробовали мамалыги, мой бедный мальчик.
Стивен увязался за ней, как доверчивый щенок, и, когда он отошел достаточно далеко, Финч сел прямо и твердо поставил ноги на пол.
– Мистер Лепин, у меня получается из рук вон плохо. Я пришел сюда, чтобы сдержать обещание, обещание, которого не должен был давать. Я не знаю Элис Кесслер, а вы не знаете Томаса, но какими бы недостатками они ни обладали, у меня нет сомнений в том, что из них двоих Элис более достойный человек. Вы настроены против Томаса Байбера. Я не могу вас в этом винить. Я испытал схожие чувства, когда впервые увидел картину, и временами мне приходилось напоминать себе, что это картина, а не фотография. Перед вами видение Томаса, его интерпретация и его воображение. Он далеко не святой, но в таланте ему не откажешь, и этот талант поистине велик.
– Вы пообещали ему что-то. Значит, он ваш друг?
Финч улыбнулся и покачал головой.
– Вы задаете сложный вопрос. Были времена, когда я считал, что, возможно, мы друзья. Но однажды пришел к выводу, что он не способен на такие отношения, как дружба. По крайней мере не в том смысле, который вы или я можете вкладывать в это понятие. Я изучал его и его творчество столько лет, что уже и не сосчитать. Как и большинство художников, которых я встречал, его бывает трудно понять и еще труднее близко узнать. Томас живет во власти своих внутренних демонов. На моей памяти у него не было отношений, которые длились бы больше года, и он совершенно наплевательски относится к своему здоровью. Его первая реакция на всех и вся – подозрительность, ибо он считает, что если человек хочет с ним встретиться, тому от него что-то нужно.
– Простите, что так говорю, но он не производит впечатления хорошего человека.
– Да. У меня получается не особенно радужный портрет, правда? Суть в том, мистер Лепин, что, к сожалению, так можно сказать о любом из нас в какой-то момент нашей жизни. Не находите?
Финей подумал и сказал:
– Возможно, вы правы. Но это не вызывает у меня желания ему помогать и не объясняет, почему этим занимаетесь вы. Он вам платит?
– Нет. Моей единственной наградой будет увидеть, как еще одна из его работ откроется миру. Но вы ничего не знаете о двух недостающих панелях, не так ли?
– Простите. Нет. Странно, что я не задумывался об этом раньше, но с тех пор, как Натали и Элис переехали в этот дом, на его стенах не висело ни единой картины. Множество зеркал – это, конечно, от Натали – но ни одного произведения искусства.
– Она вам не нравилась?
– Натали умерла два месяца назад, поэтому моя симпатия или антипатия к ней мало что меняет.
Вид у Финея был искренним, но равнодушным. Финч понял, что у этого человека есть свой код, которого ему не взломать.
– Мистер Лепин, я должен сказать вам еще кое-что. В конце октября у Томаса случился удар, почти сразу после того, как он попросил нас с мистером Джеймсоном разыскать пропавшие панели картины. Он не может говорить, его состояние очень тяжелое. Прогнозы врачей не слишком оптимистичны, – Финч глубоко вдохнул. Если Финей догадывался, о чем он хочет сказать, то не подавал виду. Но если Элис не доверила ему тайн своего прошлого, то что можно, а что нельзя ему говорить, и какое действие возымеют его слова?
– Как человек, ответственный за документирование и систематизацию работ Байбера, я имею доступ ко всей его корреспонденции. Это годы переписки: статьи, письма, просьбы о выставках, – Финч прочистил горло. Где этот чертов стакан воды, когда он так нужен? – Натали Кесслер посылала Томасу снимок, сделанный в конце весны или в начале лета 1972 года. В качестве обратного адреса она указала дом в Вудридже. Байбер в тот год несколько месяцев провел в Европе и вернулся в Штаты только поздней осенью. Когда у него появилась возможность просмотреть корреспонденцию, он стал искать встречи с сестрами, в частности с Элис.
– Когда вы узнали о существовании письма?
– Несколько недель назад.
– Если вы узнали о письме всего несколько недель назад, откуда вам известно, что он хотел связаться с Элис?
На лбу Финча выступили бусинки пота. Нервничая, он с такой свирепостью сводил и разводил носки туфель, что ноги потянула жуткая судорога. Кто просил его строить допущения и гипотезы о том, что делали и чего не делали Элис и Натали? Почему нельзя было остаться в блаженном неведении? В конце концов, его все это не касается. Он не создан для вероломства и грязных инсинуаций.
– Я нашел несколько писем, которые Томас писал Элис и Натали, – все они вернулись нераспечатанными. Полагаю, есть еще одна причина, по которой он хотел, чтобы я нашел картины, главная причина. Это никак не связано с самой работой. Однако его теперешнее состояние не позволяет мне найти подтверждение этим догадкам, а детектив из меня никудышный.
Сочувствие к человеку, который стоял перед ним, росло в Финче прямо пропорционально гневу на Томаса за то, что тот загнал его в эту ситуацию.
– Мистер Лепин, у вас есть дети?
С лица Финея сбежала краска, но, похоже, вопрос его не удивил. Финча захлестнула волна облегчения. Он знает. Слава Богу, он знает.
– У меня – да. Дочь Лидия, и я не представляю своей жизни без нее. Вы спрашивали, друг ли мне Томас Байбер. Правда в том, что я глубоко сочувствую ему в этом отношении – как родитель родителю.
– Жаль, что я не могу вам помочь.
Отказ был не грубым, но однозначным. Финей ничего ему не скажет. Что бы ему ни было известно, он оставит это при себе, чтобы защитить Элис.
– Когда госпожа Кесслер вернется оттуда, где она теперь, вы попросите ее связаться со мной?
– Разумеется, хотя я понятия не имею, когда увижу ее снова, – Финей взял визитную карточку Финча и, проведя пальцем по краю, сунул ее в карман рубашки. – Не подумайте, что я не сочувствую, профессор. Вы говорили, что не знаете Элис, точно так же, как я не знаю этого Байбера. Вы правы. Но вот что я вам скажу. Что бы вы ни думали о Натали Кесслер, вы правы. И что бы вы ни думали об Элис, вы ошибаетесь.
– Чем старше я становлюсь, мистер Лепин, тем больше убеждаюсь, что на некоторые вопросы лучше не знать ответов. Зачастую я даже жалею, что услышал вопрос, – Финч встал и облачился в пальто, чувствуя себя более уверенно на ногах. Он сделал все, что мог. Совсем скоро он будет дома. – Я заберу мистера Джеймсона, и мы больше не станем задерживать ваш ужин.
Но ему не пришлось забирать Стивена, поскольку тот чуть не сбил его с ног, влетая в комнату.
– Финч, вы как, сможете сесть за руль? Нам надо ехать. Сейчас же.
Стивен схватил его за рукав пальто, как трехлетний ребенок, и потянул к двери. Оглянувшись через плечо, он сказал:
– Финей, я не хотел никого обижать. Надеюсь, вы не сердитесь. Сейси, еще раз для верности: соотношение жидкости к муке пять к одному, и сначала надо посолить воду, правильно? – он оставил Финча на мгновение, чтобы подлететь к женщине и быстро чмокнуть ее в щеку. – Мои ожидания по поводу мамалыги были чрезвычайно скромными, но мне кажется, что вы настоящий кулинарный гений. Ничего вкуснее в жизни не пробовал.
Сейси прикрыла щеку рукой, а Финей с Финчем изумленно переглянулись.
– Ты с ума сошел? – спросил Финч, когда они благополучно вернулись в машину.
– Финч, я надеюсь, вам правда лучше, потому что нам надо лететь в Санта-Фе.
Почти всю обратную дорогу до Дайрсбурга по кругу спорили об одном и том же: Стивен настаивал, что нужно как можно скорее лететь в Санта-Фе, а Финч не менее решительно заявлял, что на их предприятии вообще пора ставить крест.
– Вы дали ему слово. Как можно теперь остановиться?
– А ты обвел вокруг пальца ту женщину. Не чувствуешь себя виноватым?
– Ни капельки. И что значит, обвел вокруг пальца? Я всего лишь спросил, не может ли она записать рецепт мамалыги, чтобы я попробовал приготовить ее сам.
– У тебя хоть сковородка в доме есть?
Интеллигентские ужимки и притворная лесть, раболепная вежливость, необходимая, чтобы выудить из человека информацию – это отнимало прорву времени и требовало терпения, которого у Стивена не было. Имелся гораздо более прямолинейный подход к проблеме. Идти на кухню. Кухня всегда была кладезем информации. Финч молодчина, что это предложил. Как он сам не догадался? Стивен был несколько разочарован, когда узнал, что профессор в самом деле думал, будто он голоден или рискует попасть под горячую руку.
В любом случае получилось лучше, чем он ожидал. На стене рядом со старомодным телефоном жуткого горчичного цвета висел календарь. Стивен впился в него глазами, когда Сейси отвернулась, чтобы записать рецепт, и обнаружил две пометки, открывшие ему все, что нужно. Первая касалась даты четырехдневной давности и данных поезда. Второй пометкой был номер телефона. Стивен успел запомнить только региональный код, код города и первую цифру номера, прежде чем Сейси повернулась обратно, но этого было достаточно.
Населенные пункты Соединенных Штатов и прилегающие к ним территории обозначались двухсот восемьюдесятью двумя региональными кодами. С 1947 года весь штат Нью-Мексико пользовался кодом 505, но всего два месяца назад тем районам, которые не попадали в северо-западную и центральную часть Нью-Мексико – большинству городов штата – присвоили новый код: 575. Санта-Фе, Альбукерке и Фармингтон по-прежнему использовали 505. Код города 982 обозначал Санта-Фе.
Если заикнуться об этом, Финч решит, что он зазубрил все двести восемьдесят два региональных кода. На самом же деле фокус заключался в том, что Дилан Джеймсон сотрудничал с несколькими галереями в Санта-Фе, и Стивен запомнил все номера в отцовском «ролодексе», когда подростком провел в кабинете отца несколько долгих и скучных дней. Элис Кесслер находилась в Санта-Фе, штат Нью-Мексико, и пробыла там уже несколько дней. У Стивена было ощущение, что времени у них в обрез.
– Дело в том, Стивен, что мы причиняем вред. Хватит. Я устал расхлебывать кашу, которую заварили другие. Она мне поперек горла стоит. Я хочу вернуться домой, провести праздники с дочерью и зятем и забыть обо всем этом деле.
– Финч, будьте благоразумны. Вы говорите, что мы сделали все возможное, но это неправда. Мы сделаем все возможное только после того, как найдем Элис и спросим у нее о картинах. Не обязательно спрашивать ее о чем-то еще.
Финч закатил глаза.
– О, и ты бы на этом остановился! Ты хоть представляешь, сколько людей живет в Санта-Фе? Нет, не отвечай. Уверен, что представляешь, и это еще больше меня расстроит. Думаешь, она будет разгуливать по Санта-Фе с табличкой «Я – Элис Кесслер»?
– Я могу ее найти.
– Я бы поспорил, но допустим. Почему ты считаешь, что она расскажет нам что-нибудь о картине или о дочери? У тебя нет детей. Ты не понимаешь, что родитель пойдет на все, лишь бы защитить ребенка. По какой-то причине она решила не говорить Томасу. Ты в самом деле думаешь, что спустя столько времени она откроется только потому, что двое незнакомцев заявились в город, выследили ее, как уголовника, и принялись засыпать вопросами?
– Тогда подумайте о Байбере, которому так и не выпадет шанса увидеть дочь. Разве это справедливо?
Увы, чем больше Стивен нервничал, тем очевиднее становились его мотивы. Финч знал, почему тот не хочет прекращать поиски.
– Конечно, нет, но это не в нашей власти, Стивен. Ты думаешь, что, если справишься с этой задачей, твоя жизнь изменится. Ожидания, ничем не подкрепленные, не говоря уже о том, что эгоистичные.
– Это не просто какие-нибудь картины, не мне вам объяснять.
– Значит, все дело в том, чтобы вернуть тебе прежний успех? И к черту всех, кто мешается под ногами?
– Странное время вы выбрали, чтобы обнаружить совесть, Финч. Я всего лишь выполняю работу, о которой меня попросили. Может, поэтому он меня и позвал. Потому что предвидел, что вы слишком расчувствуетесь, запутаетесь во всех этих отношениях или, не знаю, в отсутствии отношений. А я, напротив, способен сосредоточиться на поставленной задаче. Что тут такого?
Финч въехал на парковку мотеля, разбрызгав гравий.
– Не знаю, зачем Томас позвал тебя. Может, ему было тебя жаль. Может, он чувствовал себя обязанным Дилану. Какой бы ни была причина, это не важно. С меня хватит.
– Тогда я сам ее найду.
Стивен вылетел из машины и хлопнул дверцей. Увы, поскольку Финч взял авто более высокого класса, жест получился не таким драматичным, как хотелось. Он взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, отпер дверь своего номера и проскользнул внутрь. Не включая света, ибо всепрощающий мрак был предпочтительнее суровой реальности в свете гостиничных ламп, он навалился спиной на стену.
Не ждал он от Финча такого удара в спину – намека, что Байбер его пожалел. Мысль о том, что Байбер мог знать о его мрачных перспективах, о его нелепом крушении, уязвляла. Стивен предпочитал не задумываться о причинах, по которым его выбрали, воображая, что это результат запутанной сети связей – его отец, Финч, Крэнстон – плюс его былая репутация, которая и решила дело. Жалости к себе у него было хоть отбавляй, а вот о жалости других он как-то не думал. И теперь эта мысль укоренилась в его мозгу как сорняк.
Стивен сел на кровать, открыл ноутбук и просмотрел расписание авиарейсов, потом забронировал себе билет из Мемфиса на следующий полдень. Он позвонил администратору и попросил заказать такси на семь тридцать. По крайней мере не придется опять трястись в машине с Финчем. Он вывел на экран список гостиниц в Санта-Фе. Всего у пяти был такой же код и первая цифра номера, как он видел на календаре. Стивен включил мобильный, вбил номер первой по списку гостиницы, потом остановился и выключил телефон. Что, если ее нет ни в одном из отелей? Что, если она уже выехала и направляется обратно в Теннесси? «Саусвест Чиф» будет пыхтеть, увлекая ее на восток, а он, Стивен, пронесется у нее над головой в другую сторону.
И потом, что он ей скажет? Он рассчитывал, что с Элис как-то сладит Финч. Их объединял Байбер. А он кто? Никто. Финч придумал бы, как начать, как повернуть разговор, чтобы они успели что-то узнать, прежде чем у них перед носом захлопнут дверь. Стивену ужасно не хотелось этого признавать, но, хотя адрес Элис раздобыл он, только благодаря Финчу они попали в дом.
Финч был прав. Стивен строил планы на будущее, отталкиваясь от успешного исхода этого предприятия. Он мог прямо сейчас обзвонить все гостиницы и спросить об Элис Кесслер, но если постоялицы с таким именем не окажется, он вернется в Нью-Йорк с пустыми руками. Крэнстон выкинет его к чертям. Стивен представил переезд к матери, натянутые подобия разговоров, раздел «Требуется помощь», который она будет совать ему под дверь, пометив желтым маркером интересные с ее точки зрения предложения. Стивен застонал, перекатился на спину и принялся разглядывать лунный пейзаж пористого потолка, пока не уснул прямо в одежде.