Март 828 г. от Р. Х.

 

Глава 25

Пустыня перед Александрией

— Я, трибун Риво Альто, требую верховое животное, отвечающее моему статусу! — неистовствовал Бонус.

Он ехал верхом на осле между двумя воинами наместника. Животное страдало одышкой, хромало, а из его ушей сочилась жидкость нездорового вида. Но слова Бонуса терялись между песчаными дюнами. Его сопровождающие ехали на гордых верблюдах, на уздечках животных высоким серебристым звоном позвякивали колокольчики, этот звук перемежался с бряцанием копий и сабель, висевших на верблюжьих боках. У одного из воинов был длинный лук, а в колчане столько стрел, что козья кожа натянулась, грозя разорваться. «Берберы, — подумал Бонус, — вряд ли смогут оказать сопротивление таким воинам».

Он еще раз обратился к великану, который высоко и прямо сидел, как на троне, на спине верблюда, покачиваясь в такт шагам животного, словно мачта корабля на волнах. Его звали Якуб, и это было все, что Бонус знал о нем. Время от времени Якуб указывал на какое-то примечательное место на территории, на необычную конфигурацию скал, особенно высокую песчаную дюну или скелет верблюда и спрашивал, помнит ли их Бонус. Греческий язык Якуба был грубым, как дубовая кора, Бонус в конце концов отказался от своих попыток первым начать разговор с ним. Он предпочел лишь молча кивать — этого было достаточно, чтобы и дальше продвигаться вглубь пустыни.

Больше всего наместнику Абдулле хотелось сразу же отправиться туда со всем своим войском, чтобы захватить берберов в их убежище. Но именно Якуб призвал его к разуму. Для начала достаточно было небольшого авангарда. Что если чужестранец на самом деле служил берберам и заманивал их в западню? Не только наместник Абдулла, но и сам Бонус отнесся с пониманием к такому возражению. С него было достаточно чувствовать себя частью разведывательной группы, ни в коем случае трибун не хотел быть втянутым в бои между сарацинами и берберами. Когда обе стороны скрестят клинки, Бонус наверняка уже будет управлять «Висундуром», щелкая плетью над головами Ингвара, Магнуса, Джамиля, Яа и всех остальных. А его сарацинская стража будет ему в этом помогать.

Оставалось лишь разыскать лагерь берберов. Однако пустыня оказалась полной тайн в не меньшей степени, чем море. Бонус несколько раз ошибался, и группе приходилось возвращаться на прежнее место. Хотя Якуб вел себя тихо, искры в его глазах придавали Бонусу стимул сосредоточиться на редких и скупых ориентирах, чтобы самому не оказаться скелетом, торчащим из песка, как дорожный указатель, если уже вскорости берберы не будут найдены.

Вечером разведывательная группа добралась до гребня еще одной дюны — и цель оказалась уже у них под ногами. Бонус моментально узнал очертания скал, светло-красным цветом выделявшихся на фоне серого вечернего песка. Их острые пики и гребни напоминали ему грубо вытесанную из камня фигуру сидящего льва.

— Вон там, — указал Бонус, обращаясь к Якубу, ощущая облегчение оттого, что чувство ориентации его не подвело.

— Там никого нет. — Якуб закрылся рукой от низко стоящего солнца, заливавшего весь ландшафт нереальным темно-красным светом.

— Они прячутся в скалах, — объяснил Бонус, не зная, понял ли его Якуб вообще.

Великан кивнул ему сверху вниз, и снова повернулся к скалам.

— Сейчас проверим, — сказал Якуб. — Иди и приведи сюда одного бербера!

Бонус рассмеялся. Однако лицо великана не выражало ни тени улыбки. Трясущейся рукой Бонус показал на свою грудь и поднял брови вверх, мол, кто — я?

Якуб подтвердил свое решение коротким кивком, затем заставил своего верблюда опуститься на колени и сполз с седла. Пролаяв своим людям какие-то приказы, он уселся на песок и обхватил руками колени.

— Мы ждем, — сказал он, словно засекая время.

Путь к скалам показался Бонусу самым длинным в его жизни. Помимо того что песок обжигал его ноги даже через кожаные подошвы, так еще этот звук… этот скрип песчинок мучил его слух! И все-таки хуже всего были взгляды арабов, впивавшиеся ему в спину, словно кинжалы. А за ними ведь могли последовать стрелы: зачем он теперь им нужен?

Когда Бонус подошел к скале с очертаниями льва на расстояние крика, он заметил на ее вершине какое-то движение — там, наверху, кто-то был. Наверное, часовой амазигов. Сейчас было бы разумным дать узнать себя, чужой человек, подошедший близко, мог заставить нервничать лучника, сидящего наверху.

Бонус сложил руки рупором вокруг рта:

— Это я! Бонус из Маламокко! — И замахал рукой.

Никто не окликнул его, никто не вышел ему навстречу, это место оставалось безжизненным, словно холодная луна. Неужели ошибся? Не может быть! Там была ниша, в которой в прошлый раз скрылись верблюды, а вон там — скала, на которую его поднимали на канате, — наверное, те камни до сих пор сохранили запах его пота и страха. Уже за одно это унижение амазиги заслуживали истребления.

И вдруг Бонус почувствовал что-то вроде гордости за то, что вынужден был привести сюда сарацинов: теперь именно он будет тем, кто нашлет на берберов погибель!

— Опустите канат вниз! — приказал исполненный гордости трибун Риво Альто.

Он стоял перед скалой, задрав голову, пот заливал глаза. Бонус смахнул его, но все равно ничего не было видно. Где же канат? Почему он до сих пор, извиваясь, не спускается по стене вниз? Даже если амазиги не поняли его слов, то узнать-то его они должны были!

— Это я, Бонус! — закричал он. Слова отразились от стен и угасли в пустыне. «Это как в таверне, — вспомнил он. — Сначала эти жители пустыни возникают, словно из-под земли, а когда ты хочешь их найти, внезапно исчезают».

— Что, может, мне приказать выкурить вас оттуда, коль уж вы не отвечаете? Клянусь Богом, я сделаю это!

Вдруг что-то больно сомкнулось на его запястье, и он почувствовал горячие пальцы на своих губах. Кто-то стоял позади него и шептал ему на ухо что-то непонятное. Бонус дернулся, и его рот освободился от чужих рук.

— Ни одна пустынная змея не запретит мне обращать здесь на себя внимание! — выругался он.

Резко развернувшись, он увидел перед собой старуху. На ней была одежда, которую носят берберы, голова повязана цветными платками из льняного полотна, из-под которых выглядывало морщинистое лицо. Глаза были обведены черными кругами, нарисованными сажей, на щеках вытатуированы четыре черные точки, а подбородок украшен причудливым зеленым орнаментом — то ли козлиная бородка, то ли крест Господень.

Старуха сердито смотрела на Бонуса, еле заметно качая головой, — очевидно, давала ему понять, чтобы он наконец угомонился.

«Всего лишь одна старуха, — пронеслось у Бонуса в голове. — С ней я и один справлюсь. Амазиги сами виноваты, если думают, что им не нужны воины, чтобы справиться с ним, Бонусом из Маламокко!»

Твердой рукой он схватил женщину и потащил ее за собой из тени. Сначала она покорно следовала за ним, но, когда Бонус стал все больше и больше удаляться от скалы берберов, начала сопротивляться, делая попытки освободить свою руку из хватки трибуна.

Бонус ударил ее. Раз и еще раз. Он бил ее в лицо и низ живота. Старуха свалилась вниз, словно одежда с вешалки. Тогда бонус схватил ее за бессильную руку и поволок за собой. Время от времени из синей одежды раздавался стон и смешивался с шорохом песка, по которому волочили тело.

Тут Бонус вспомнил о движении на вершине скалы и о том, что, возможно, амазиги наблюдали за ним. «Верно, они уже натянули свои луки, чтобы застрелить меня», — испугался он и все-таки продолжал идти вперед: поворачивать обратно было уже слишком поздно.

Когда он убедился, что Якуб может видеть его со своего наблюдательного поста, Бонус остановился. Он указал рукой на старуху и помахал рукой в сторону дюны, где затаились сарацины. И вдруг услышал глухой звук, за которым последовал стон. Бонус оцепенел: из тела старухи торчало древко стрелы, еще дрожавшее после полета. Женщина вздрогнула и затихла.

Бонус отдернул руку назад так, словно только что сунул ее в бочку с электрическими угрями. Широко открытыми глазами он смотрел на скалу. Но оттуда не прилетели ни следующие стрелы, ни сами берберы не появились.

Вместо этого Бонус увидел, как сарацины на верхушке дюны садятся на верблюдов. Один из них махнул длинным луком. Когда Якуб подогнал своего верблюда палкой, Бонус услышал недовольный крик животного. Вслед за этим его сопровождавшие исчезли.

Ощущая ужас в затылке, Бонус поспешно карабкался на дюну. Она была намного круче, чем ему казалось ранее, и ноги проваливались в горячий песок. Вскоре он уже полз на руках и ногах — почти плыл наверх, часто бросая пугливые взгляды через плечо. Амазиги не преследовали его, а мертвая женщина все еще лежала там, где ее настигла смерть. Синяя одежда трепетала на горячем ветру.

Когда Бонус взобрался на дюну, вокруг было пусто. Сарацины исчезли, забрав с собой верховых животных. Они не оставили ему даже осла! Лишь один бурдюк с водой валялся на песке, брошенный неверному с полным презрением, как милостыня какому-то калеке.

Бонус бросился к кожаному бурдюку и осторожно ощупал его — похоже, наполовину наполнен водой. С этим запасом ему придется добираться до Александрии. И он доберется! Даже если ему придется проползти через городские ворота на руках и коленях! И тогда наконец «Висундур» будет принадлежать ему!

Когда он еще раз взглянул вниз, в направлении укрытия амазигов, тело старой берберки… исчезло.

Альрик смахнул пыль с желтого камня — она была на ощупь как теплый снег.

— Александр Великий? Ты о полководце, покорившем мир? В Константинополе, где я когда-то жил, его почитают, как святого…

— И так же точно было здесь. И снова так будет! — Кахина глубоко вздохнула. — Теперь все изменится.

— Что бы ты себе ни напридумывала, мне надо как можно скорее уходить отсюда. Я не могу терять время. Тем более ради того, кто теперь, кажется, располагает всем временем на свете.

— Альрик! — Голос Кахины прозвучал как никогда настойчиво. — Есть легенда о Зуле Карнайне, в которой предсказано, что то царство, в котором останки Александра найдут свое последнее пристанище, будет править миром. Возможно, мы стоим перед самым могущественным человеком на свете.

— Действительно? — еще раз взглянул Альрик на мерцающий саркофаг. — А по-моему, он даже не в состоянии самостоятельно подняться на ноги.

— Тогда нам не остается ничего другого, как помочь ему!

— Ты хочешь открыть саркофаг?

Альрик почувствовал, как его покидает мужество. Ему хотелось как можно скорее уйти от этой гробницы подальше. Мумия, которую он оставил в коридоре, — это все, что ему было нужно.

Кахина со всех сторон осматривала саркофаг.

— Здесь должен быть какой-то механизм — рычаг или замок. Он же как-то попал туда внутрь.

— Я даже пальцем не шевельну, — покачал головой Альрик. — Должна же быть какая-то причина того, что саркофаг так хорошо закрыт.

— Да подумай же ты наконец! — повысила голос Кахина. — Сам Бог привел нас в это место. Мы открыли то, что никому до нас не удавалось найти.

Поведение Кахины показалось Альрику настолько странным, что он невольно отшатнулся.

— Здесь лежит покойник, которого ищут все на свете! — пыталась объяснить Кахина, но делала это, пожалуй, слишком горячо. — Как ты думаешь, что произойдет, если он попадет в руки властьпредержащих — не важно, мусульман или христиан? За него станут сражаться. Одни — оттого, что станут считать себя непобедимыми, другие — чтобы завладеть святыней и стать непобедимыми.

— Тогда давай лучше оставим его здесь!

— Это было бы проще всего, но это большой риск. Мы обнаружили Зуля Карнайна — значит, и другие смогут найти его. Я могу предложить кое-что получше. Но для этого потребуется все твое умение.

Какая еще женщина могла бы похвастаться тем, что ее будущий муж ради нее пешком пересек пустыню? Бонус мысленно потирал руки: Мательда расплатится за все, что он вынужден был терпеть из-за нее.

Целую ночь он шел по песку, а следующий день провел в тени скалы, прислонившись спиной к обжигающему камню. В своей одежде черно-серебристой расцветки семьи Маламокко он страдал от жары днем и от холода — ночью. Нос болел от ожогов, с обгорелых на солнце щек клочьями свисала кожа, а руки распухли, как у утопленника — утопленника посреди пустыни! Бонус горько рассмеялся.

Следующая египетская ночь показалась ему фиолетовой. Неслучайно трибуна так удивило, что Якуб забрал у него осла, но оставил бурдюк с водой: в нем оказалась не вода, а моча. Первый же глоток Бонус с отвращением выплюнул подальше в песок и мог бы поклясться, что услышал смех Якуба. От жажды в горле у Бонуса образовались раны. Он больше не замечал красот ночной пустыни: ни звезд, мерцающих, как бриллианты, ни пронизанных белыми прожилками скал, ни вздохов ветра среди дюн. То, что другим могло показаться музыкой, для Бонуса звучало, словно стон из могилы. Он уже понимал, что без воды до Александрии не доберется, трибун даже сомневался в том, что переживет следующий день, от одной мысли о восходящем солнце его бросало в пот.

Однако свет принес с собой не смерть, а жизнь. Уже с первыми лучами, показавшимися над гребнями дюн, когда Бонус сощурил глаза от солнца, а на дюнах показались тени и эти тени стали перемещаться, Бонус услышал знакомый звук. Он проникал сквозь свист ветра, сквозь ненавистный скрип песчинок, даже сквозь чувства и мысли. Это был звон колокольчиков — серебристые звуки упряжи верблюдов.

Бонус остановился и стал так резко крутиться, озираясь по сторонам, что потерял равновесие, а когда стал подниматься, у него изо рта сыпался песок — так высохла слизистая оболочка во рту. И тут появились они, верблюды! Один, два, три, четыре… считал Бонус… и даже больше — они шагали по гребню бархана, солнце резко обрисовывало их силуэты на фоне голубого неба. Бонус замахал руками и хотел крикнуть, однако из горла вырвалось только карканье, да и то не громче звука песчинки, трущейся о другую песчинку. Даже для того чтобы обратить на себя внимание, нужна была вода!

Бонус стал судорожно ощупывать песок вокруг себя и — нашел! Маленький гладкий камешек. Он еще подумал, откуда тот мог взяться здесь, посреди пустыни. Положив его в рот, он стал его посасывать, чтобы вызвать слюноотделение. И действительно, через некоторое время ему удалось извлечь из своих слюнных желез последние капли жидкости. Караван ушел уже довольно далеко, когда, опираясь руками о колени, Бонус поднялся на ноги. Осторожно, чтобы не израсходовать ни капли слюны, он вытащил камешек изо рта, затем глубоко вдохнул горячий воздух и издал долгий пронзительный крик.

 

Глава 26

Риво Альто, хижина Бегги

— У меня, может быть, пахнет немного странно, зато тут вы в безопасности.

Женщина, представившаяся Беггой, протянула Мательде свою мозолистую руку и помогла ей подняться по последним ступенькам приставной лестницы. Бьор последовал за ними.

Они оказались под крышей скромного жилища с остроконечным фронтоном. Две масляные лампы скупо освещали помещение. В этом подобии лабиринта с высоких деревянных рам свисала разделанная рыба вперемежку с пучками розмарина, шалфея и фенхеля. Бегга была права — в воздухе висел странный запах, в котором отчетливо выделялся дух немытых тел.

Бегга шумно отодвинула в сторону одну из рам, за которой на досках сидел Орсо, а рядом с ним — еще кто-то, кого Мательда узнала не сразу. Но когда мужчина повернул к ней голову, девушка даже вскрикнула от неожиданности:

— Но это же слуга Маламокко!

И как же его не узнать по этой неповторимой форме головы!

Не сразу заметив, как Орсо успокаивающе поднял руки, девушка во все глаза смотрела на человека с головой, похожей на огурец. Никаких сомнений — это был тот самый слуга, который впустил ее и Элиаса в дом Рустико. Даже если бы Рустико или Бонус появились сейчас перед ней, она бы испугалась меньше.

— Это Спатариус. — Орсо поднялся со своего места.

— Но он же может нас предать! — с трудом переводя дыхание, сказала Мательда.

— Он мой двоюродный брат, — просто ответил Орсо и рассказал, как вдруг у него на пороге появился Спатариус и заставил Орсо немедленно оставить все свои пожитки и бежать, иначе его схватила бы городская стража. Поначалу Орсо даже рассмеялся, подумав, что Спатариус его разыгрывает. Однако брат знал о том, что Орсо выпустил Бьора из Ямы страха и спрятал у себя в хижине. Для такой шутки лицо Спатариуса казалось слишком взволнованным.

— Я слышал все, что планировали мой хозяин и его племянник. Они не обращают на меня внимания, я для них — пустое место. Но иногда и у пустого места есть уши, — подмигнул он.

— В тот вечер, когда Элиас привел меня в дом Рустико, в воротах остался ключ. Только поэтому мне удалось оттуда сбежать. Это вы специально сделали? — поинтересовалась Мательда.

Спатариус кивнул, и у девушки потеплело на душе. Мир за пределами дворца казался ей лабиринтом с чудовищами в человеческом облике, однако встречались в нем и души, готовые прийти на помощь. Даже здесь, среди мертвых рыб.

— Ой, как это мило — меня сейчас стошнит! — скривилась Бегга и облокотилась на раму своими огромными руками. Она отличалась также критической, костлявой худобой и волосами на подбородке, за которые дергала, когда говорила. — И занесло же вас всех ко мне! Я планировала провести остаток жизни в спокойствии и на свободе, а не в сыром подвале с крысами.

— Хорошая жена для норманна! — восхитился Бьор, в ответ на что Орсо тут же вскочил со своего места и решительно подошел к нему вплотную.

— Ого, неужто ты будешь сражаться за меня, Орсо? — гоготнула рыбачка.

Насмешка в голосе Бегги заставила стража башни вернуться обратно на место.

— А вы думаете, он не смог бы это сделать? — удивилась Мательда, добавив про себя: «И что хорошего Орсо нашел в этой женщине…»

— Мужчины, дитя мое, они как рыбы. — Бегга смерила Мательду взглядом. — Только рот разевать горазды, а сказать им нечего. — Она громко и протяжно втянула носом воздух. — Хотя рыбы пахнут лучше.

— Она права, — кивнул Бьор. — Городская стража ищет меня, Мательду, а теперь еще и Орсо. Мы только подвергаем всех опасности.

— И куда же нам теперь податься? — развел руками Орсо.

— Возвращаться в сарай, — пожал плечами Бьор. — Натянем парус над палубой корабля — мы так спим, когда «Висундур» находится в море.

— Так от них не спрячешься, — покачал головой Спатариус и рассказал о награде, которая ожидает того, кто выдаст, где находится Мательда.

В помещении повисла такая тишина, что Мательда услышала собственный судорожный глоток.

— Награда? — повернулась к Мательде Бегга. — И сколько же ты стоишь, морская кошка?

Она протянула к Мательде свою ручищу и больно обхватила длинную тонкую кисть девушки.

«И на что рассчитывал Орсо в первую любовную ночь с этой мужланкой?» — отдернув руку, удивилась Мательда.

— Помолчи, старик! — Бьор встал между Беггой и Мательдой и указал подбородком на Спатариуса. — Никто не будет искать именно нас, потому что награда назначена за дочку дожа. Мы просто останемся в сарае, пока корабль не будет готов, а потом уплывем на нем под парусом.

— Я никуда не поплыву! — возразил Орсо.

— Фредегар! — вспомнила Мательда и невольно ухватилась за густо поросшую волосами руку Бьора. Ее пальцев не хватало, чтобы обхватить это запястье даже наполовину. — Сегодня, когда Фредегар, разозлившись, уходил от нас, он сказал, что знает лучший способ получить свои деньги.

— Значит, он знал о вознаграждении и сдал нас, — понял Бьор.

— В сарае, наверное, уже полным-полно людей из городской стражи, — предположил Орсо.

— Не думаю, — возразил Бьор. — Сейчас глубокая ночь. Вряд ли Фредегар успеет продать то, что знает о нас, раньше завтрашнего утра. А до тех пор мы будем работать, разожжем огонь под днищем, чтобы быстрее закончить «Эстреллу». Когда еще этот Рустико со своими сообщниками найдет сарай! Мы успеем брызнуть водой из-под киля им в лицо.

Статуя Богоматери, вырезанная из орехового дерева, отнюдь не украшала алтарь небольшой церквушки рядом с резиденцией дожа. Одежда Мадонны была расписана яркими синими и красными красками, лица и руки ее и младенца — Иисуса Христа — имели темно-коричневый оттенок.

— Она что, нубийка? — недоумевал трибун Градениго.

— Воистину, выполнена неудачно, — прошептал Джустиниано, вместе с трибунами Фалери и Градениго наблюдавший за установкой скульптуры. Мужчины так и застыли под взглядом Марии, этот взгляд никак не создавал благоговейного настроения — Мадонна была… косоглазой.

— Может, отдадим назад? — предложил Фалери.

— Отказаться от Богоматери? — отозвался Градениго и скривил свое рыхлое, как тесто, лицо.

— Может, немного краски все исправит? — тихо предположил Джустиниано. — У нее на левой руке действительно всего четыре пальца, или это игра света? — прищурился он, всматриваясь. — О, если бы у нас были такие скульпторы, каких знали римляне!

У входа в церковь послышались шаги, какое-то шарканье и сопение. Чувствуя облегчение от того, что можно оторвать взгляд от статуи, а мысли — от ее обсуждения, трибуны повернулись к дверям и обнаружили Рустико в сопровождении своего племянника. Перед собой они толкали худого, бедно одетого человека, который мял в руках шапку.

— Это кто, скульптор? — спросил Фалери, уже не понижая голоса.

— Какой еще скульптор? — недовольно пробурчал Рустико и толкнул мужчину внутрь. — Давай, вперед, улиточный мозг! Поведай достопочтенным господам, что тебе известно, и тогда, может быть, они оставят тебя в живых.

Войдя в церковь, человек упал перед дожем и обеими трибунами на колени, склонив голову так низко, что в седых курчавых волосах стали видны опилки.

— Твоих рук дело? — задал вопрос Фалери, указывая на Мадонну. — Тогда ты действительно заслуживаешь наказания! — Он кивнул Рустико. — Вы правильно сделали, что доставили сюда этого человека.

— Да не скульптор это, а плотник по имени Фредегар, который оказался сообщником дочери Джустиниано, — объяснил Рустико. — Выполнил для нее работу, а она не заплатила ему — теперь вот решил получить свои деньги иным путем.

— Ты знаешь, где находится Мательда? — вырвалось у Джустиниано.

Человек, стоявший на коленях у его ног, часто закивал, не поднимая глаз.

— Говорю же, он ее сообщник, — отрывисто засмеялся Рустико, — и находился с ней под одной крышей — строил для нее корабль. Расскажи дожу, что ты делал, — прикрикнул на Фредегара Рустико.

— Это правда. — Плотник прокашлялся и поерзал на коленях. — Я построил корабль для вашей дочери, господин, по ее чертежам. Но она не захотела платить за это.

Услышанное больно резануло Джустиниано. Теперь ему стало понятно, почему Мательда так часто просила у него денег, но никогда не появлялась в роскошных платьях и дорогих украшениях.

— Где она? — глухо спросил он.

— Прячется в сарае на одном из мелких островов на юго-западе, — затараторил плотник. — Старый сарай для свиней, в зарослях камыша. Я могу отвести вас туда, — по-прежнему не поднимая головы, предложил Фредегар. — Но, конечно бы, за вознаграждение бы, — несмело закончил он.

— И сколько же платят Маламокко за мою дочь? — процедил Джустиниано сквозь зубы, впившись рукой в грязную накидку плотника.

— Фунт чистого серебра, господин, — затрепетал голос у ног дожа.

Сейчас Джустиниано больше всего хотелось разбить эту нелепую статую Марии о голову плотника.

— Участвовать в предательстве не в моих правилах, — отрезал дож. — Получите свое вознаграждение от того, кто позорную вонь стыда считает приятным запахом. От братьев Маламокко.

Не вставая с колен, человек пополз назад. Рустико сунул ему несколько монет в руку и уже хотел отослать прочь, как Элиас крепко схватил плотника за руку и стал выкручивать, чтобы вырвать награду из его мозолистых пальцев.

— Погоди-ка! — прошипел Элиас. — Сколько времени ты уже в курсе, где прячется Мательда?

Фредегар стал затравленно оглядываться в поиске поддержки. Но Джустиниано смотрел на него безо всякой жалости.

— Сколько? — гаркнул Элиас.

— Уже некоторое время, господин, — начал вилять плотник-предатель, скорчившись от боли. — Ну, уже дня четыре.

— И только сейчас ты пришел к нам — потому что тебе нужны деньги! — Элиас вырвал из руки Фредегара две монеты и спрятал в кармане своей жилетки. — Ты мог бы оказать нам лучшую услугу, поэтому получишь неполное вознаграждение.

С этими словами Элиас отпустил руку плотника, пинком вышиб его из часовни и брезгливо вытер руки о свои же собственные штаны.

Фредегар еще раз посмотрел на свою похудевшую добычу в руке, затем — на Маламокко, раздумывая, стоит ли ему продолжать добиваться своего, и исчез в утреннем тумане Риво Альто, словно получившая пробоину рыбачья лодка.

— Я знаю этот остров, — Рустико продемонстрировал широкую ухмылку. — И сейчас, клянусь трижды проклятыми сребрениками Иуды, мы приведем сюда вашу дочь и заставим ее держать ответ перед нами. Вышли туда группу стражников, дож!

Джустиниано сложил вместе кончики пальцев и поднял руки к подбородку.

— Почему же это должен приказывать я, Рустико? Моя дочь не виновата перед обществом. Это дело сугубо личное, внутренний вопрос вашей и моей семей.

— Однако же вы приказали обыскать хижину стража башни. — На лице Рустико мелькнула улыбка победителя.

— Приказал. Чтобы проверить подозрение, что там прячется сбежавший узник.

— А что вы будете делать, Джустиниано, если я скажу вам, что чужестранец по имени Бьор прячется в этом укромном местечке вместе с вашей дочерью? — Глаза Рустико превратились в узкие щелочки.

— Я посмеюсь над вами. Узник удирает из Ямы страха и вместо того, чтобы прятаться в глубине страны, где его никто не сможет найти, остается в городе, рискуя быть обнаруженным и снова посаженным туда, откуда сбежал? Рустико, ваша ошибка в том, что вы постоянно недооцениваете противника.

— Это ты сейчас совершаешь ошибку, Джустиниано! Твоя дочь находится в сарае вместе с варваром. Пошли туда стражу, иначе я прикажу сделать так, чтобы все на этом острове обыскали и сожгли.

Фалери затряс головой так, что складки его жирного подбородка закачались из стороны в сторону.

— Вы не трибун, Рустико, — заметил он, — и, следовательно, не имеете права приказывать, что делать городским войскам.

— Зато мой брат — трибун, — вырвалось у Рустико.

— Почему же мы не видим его здесь? — возразил Фалери, напыщенно надув губы. — Тем не менее, — успокаивающе поднял он руку, — мы должны последовать словам этого плотника. Слишком многое поставлено на карту.

Эти слова Фалери не на шутку испугали Джустиниано: неужели наступил момент, когда трибуны нанесут ему удар в спину? Однако Фалери дружески подмигнул ему и сказал:

— Дож и я лично сами посетим этот остров. Посмотрим, действительно ли судьбы Риво Альто выстраиваются в старом сарае. — Он кивнул Рустико и Элиасу. — Вы же, Маламокко, тем временем позаботьтесь, чтобы церковь получила достойное украшение. Святого Марка должна встретить благообразная Дева Мария.

Утром с юга на лагуну навалились огромные облака тумана, превратив ее в сказочную картину, хорошо известную Мательде по рисункам. Из темно-серой воды вокруг маленького острова сквозь туман выглядывали присыпанные снегом стебли камыша. В небе парила чайка.

Мательда училась вязать узлы. Бьор сказал, что самые важные из них надо научиться вязать с закрытыми глазами, иначе она не сможет помогать ему в море, ведь им придется плыть под парусами даже ночью, а луна не всегда является другом моряков.

Вообще говоря, Мательде не хотелось плыть вместе с Бьором. Корабль, как и договаривались, будет ему предоставлен, и может быть, норманн даже вернет его назад. Но выходить в море девушка не собиралась, тем более отправляться в далекий Египет, в каком бы конце света он ни находился.

Мательда уже все руки исколола канатом, но завязать узел никак не получалось. Настойчивость ее ослабевала. Девушка поднесла свободные концы каната к лицу и тяжело вздохнула: никогда в жизни у нее не получится изображать из себя мореплавательницу, никогда она не покинет лагуну и не оставит своего отца в руках у Маламокко.

— Заходи сюда, дочка дожа! — раздался из сарая голос Бьора и разнесся над водной рябью, возникшей от тихого ветра. Всю ночь изнутри доносились звуки инструментов, музыка пил и свист рубанка. Бросив последний взгляд на чайку, Мательда вернулась в сарай.

За прошедшую ночь «Эстрелла» сильно изменилась, из скелета превратившись в настоящий корабль. Бьор показал Орсо, Спатариусу и Мательде, как подготовить «Эстреллу» к ее первому плаванию. Плавать-то она сумеет, выдал под конец работы вердикт норманн, почесав в затылке, а вот выдержит ли плавание в открытом море, это еще вопрос.

Бьор принес свернутую в рулон материю для паруса.

— Прямой парус будем поднимать или латинский? — решил он посоветоваться.

— Откуда мне знать? — бросила Мательда короткий взгляд на кусок неокрашенной шерсти, лежащий у ее ног. Парус блестел от жира, которым натер его Спатариус.

— С одной стороны, — сказал Бьор, — ты сама сконструировала этот корабль. А с другой — форма паруса разрабатывается в соответствии с силами экипажа.

— Нет у нас никакого экипажа, — пробурчала Мательда. — Ты утверждал, что можешь плыть на «Эстрелле» под парусом самостоятельно. Неужели передумал?

— Да хоть до Нифльхейма, лишь бы корабль выдержал, — ухмыльнулся себе в бороду Бьор. — Дело в том, что в одиночку я могу плыть только под латинским парусом, но с прямым я бы плыл быстрее. Вот только я не могу одновременно управлять им и рулем.

Он выжидательно смотрел на Мательду.

— Но разве латинский парус не лучше? — Мательда понимала, что Бьор хочет добраться до своего отца как можно быстрее. Если тот, конечно, еще жив. — Я понимаю твою заботу о своем отце, — смягчила она свой тон, — но мне тоже нужно позаботиться о своем. Ему сейчас очень нелегко.

— И он умрет от разбитого сердца, если его дочь сейчас же не окажется снова в его объятиях! — прозвучало со стороны двери.

Мательда резко обернулась. Четыре фигуры появились из тени: двое мужчин из городской стражи и…

— Отец! — воскликнула Мательда и, хотя разум подсказывал ей отступить назад и спрятаться от стражников за Бьором, она моментально бросилась к Джустиниано, став гладить его по спине и припав щекой к его щеке.

Дож пробыл в ее объятиях на людях даже дольше, чем она могла ожидать. Наконец отстранив ее, Джустиниано попытался сделать строгое лицо, но ему это так и не удалось.

— Ты выглядишь не очень хорошо, — отметил с недовольством Джустиниано, и Мательда опустила глаза. Это было справедливо, сказывались работа в сарае и события прошедших дней и ночей: платок на плечах был весь в пятнах от пихтовой смолы, руки — грязные, с натертыми мозолями, волосы выбились из-под капюшона…

Мательда поспешно заправила несколько выбившихся прядей обратно и наконец решила узнать наверняка:

— Откуда ты узнал, что я здесь? Фредегар? Плотник пришел к тебе и сдал нас, да?

Джустиниано кивнул и, словно учуяв что-то, потянул воздух носом.

— Твое дыхание! — скривился дож. — Оно обычно пахнет вкусно, а сейчас я чувствую запах вяленого мяса и вина. — Он отступил на шаг и внимательно посмотрел на свою дочь. — Когда я увидел твою мать в первый раз… — начал Джустиниано. Но лишь махнул рукой, отгоняя от себя воспоминания. — Я пришел сюда не как твой отец, а как дож городов лагуны. Тебе нужно явиться в резиденцию.

— Зачем? Ты хочешь бросить меня на съедение Маламокко?

Вдруг рядом с ней вырос Бьор.

— Может, мне выкинуть этих слуг проституток на улицу? — поинтересовался он и отбросил парус в сторону. Тяжелая материя с громким хлопком упала на пол.

— Прояви уважение к моему отцу! — упрекнула Мательда Бьора. Неужели все мужчины вокруг нее думали только о силе, власти и деньгах?

— Ты помнишь свои обвинения в отношении Рустико из Маламокко? — спросил Джустиниано, с недоверием поглядывая на Бьора.

— Вопрос заключается в том, помнишь ли ты об этом? — горько заметила Мательда. — Неужели ты все еще не посадил его в тюрьму?

— Я бы с удовольствием сделал это, — признался дож. — Но мне нужна обвинительница, слухов недостаточно. Ты должна повторить то, что услышала из уст Рустико в его доме. Поэтому я прошу тебя — пойдем со мной.

Он протянул руку, видно, ожидая, что Мательда ухватится за нее. Но дочь скрестила руки на груди.

— Я бы с удовольствием пошла с тобой, — сказала Мательда, — но я обещала Бьору помочь ему строить корабль. Он беспокоится о своем отце и команде.

В тот же момент лицо Фалери появилось рядом с ухом дожа. Губы трибуна двигались быстро и беззвучно. Джустиниано кивнул.

— Кроме того, мы должны посадить в тюрьму норманна. Он наш заложник. Его скверным стражником мы займемся позже. — Он бросил на Орсо такой мрачный взгляд, что стражник застыл от ужаса. — А вы с норманном пойдете с нами. И немедленно!

— Но как же корабль? — взволнованно требовала ответа Мательда, окидывая взглядом корпус корабля. Неужели теперь, когда до спуска на воду осталось совсем немного, все окажется напрасным? — Посмотри же на него! Это будущее нашего города. Если он будет плавать так хорошо, как я мечтала, то Риво Альто да и все города лагуны смогут навсегда выйти из подчинения Византии или Аахену. Тогда мы будем хозяевами моря, такими, как когда-то были римляне!

— Римляне… — повторил Джустиниано, следя за взглядом своей дочери. Только теперь он, казалось, заметил корабль и подошел на шаг ближе, стараясь, однако, не подступать слишком близко к Бьору.

Сама Мательда словно впервые видела свою «Эстреллу». Это была уже не куча древесины, хрупкий скелет из шпангоутов и каких-то палок, и не тысяча часов напряженной работы. Корабль наконец выглядел как единое целое. Все, до заклепок и конопатки, было собрано в целостный корпус, которому высокий фальшборт придавал изящную форму и необходимую жесткость, а руль, над которым полночи работал Бьор, казалось, лишь только и ждал, чтобы его опустили в море, готовый направить «Эстреллу» хоть на край света.

— А он красивый, — восхитился Джустиниано. — Не римский корабль, конечно же, но его очертания кажутся мягкими и одновременно крепкими. У него уже есть название?

— «Эстрелла».

Как же ей хотелось, чтобы наступившее сейчас молчание, которое объединяло Джустиниано со своей дочерью, продлилось вечно. Но трибун Фалери сократил это время до нескольких мгновений.

— Джустиниано, мой дож, мы должны довести это дело до конца, — тихо, но настойчиво сказал Фалери.

— Правильно. — Отец Мательды прокашлялся. Черты его лица, смягчившиеся на несколько мгновений, которые он мог себе позволить, снова напряглись. — Что вы предлагаете, трибун?

— В любом случае мы должны отвести вашу дочь и беглеца назад, в резиденцию. Если понадобится, даже с применением силы, собрав достаточно мужчин, чтобы справиться с норманном. Думаю, дюжины будет довольно.

Его слова падали, как тяжелые камни.

— Завтра утром они должны быть здесь. — Фалери сложил руки на груди.

Поняв, что предлагает Фалери, Джустиниано позволил себе легкую улыбку, которую тут же скрыл под сдвинутыми бровями.

— Ты услышала, что сказал трибун? Не далее чем завтра утром сюда придет стража и уведет каждого, кого здесь найдет. — Дож потянул за завязки чепчика дочери и снял его с головы. Длинные черные волосы волнами упали на плечи Мательде.

— «Эстрелла»… — нежно погладил их Джустиниано. — Это хорошее название, оно определенно приведет тебя обратно ко мне.

Вечером, когда Бегга на своей рыбацкой лодке подплыла к острову, туман уже рассеялся и солнце растопило снег, который вечером снова должен был смерзнуться в ледяные дорожки. Зима упорно боролась за каждую холодную ночь.

Когда хриплый голос Бегги разнесся над островом, Орсо осторожно выглянул из сарая и пробрался через грязь и тину к зарослям камыша, куда направлялась рыбачка со своей лодкой. Вышедшая вслед за Орсо Мательда была обрадована и удивлена одновременно. Она помахала Бегге рукой и криками направила ее к мелководью, где лодка могла причалить. Теперь их было пятеро.

Мательда и Орсо помогли Бегге протащить ее лодку через камыш. Плоскодонка была такая же грубая, как и ее хозяйка — неотесанная и угловатая, Мательда сразу же загнала себе несколько заноз в пальцы. Наконец лодка закачалась на волнах прямо перед сараем, пора было убирать стенку — тонкую деревянную перегородку отделявшую «Эстреллу» от выхода в море. «Женщины похожим образом производят детей на свет», — пронеслось в голове сравнение.

Вскоре корабль уже был привязан канатами к лодке Бегги, еще два каната свисали слева и справа по борту. За один канат должны были тащить Орсо, Мательда и Спатариус, а другим обвил себе руки Бьор.

Мательде не верилось, что «Эстреллу» удастся сдвинуть с места. Но Бьор дал команду, и корабль подался вперед. А когда Бегга поставила парус, их помощником стал еще и ветер. Под килем «Эстреллы» было достаточно бараньего жира, чтобы на нем мог поскользнуться целый легион.

Едва был пройден первый шаг, как опорные балки под кормой упали. Этот звук был как их деревянные аплодисменты, которые придали всей группе сил и уверенности в себе. Шаг за шагом пятеро людей выводили корабль из сарая на морские просторы.

Когда форштевень наклонился и опустился в воду, а «Эстрелла» под своим весом подвинулась вперед на всю длину киля, Бьор отпрыгнул в сторону, а Мательда поскользнулась и приземлилась в лужу. Корабль был спущен на воду, и тут же на палубу села чайка. Птица с любопытством прошлась по мягко качающимся доскам вперед и назад, затем поднялась и улетела в направлении песочных отмелей.

Сидя в грязи, Мательда смахнула слипшиеся волосы со лба и посмотрела вслед чайке. Затем, бросив взгляд на Бьора, искренне обрадовалась его мальчишеской улыбке и искрам во взгляде, которые относились исключительно к «Эстрелле».

«Да, — решила она, — мы поставим прямой парус!»

 

Глава 27

Александрия, сад наместника

Неужели именно так выглядит рай? Бонус чуть было не рассмеялся, но затем взял себя в руки: все-таки это был всего лишь сад, а не созданное Богом место. Чудом был не он, а то, что наместник Абдулла принял его в своем доме.

Когда Бонус, измученный походом через пустыню, появился перед воротами особняка, он так громко ругал стражников на своем родном языке, требуя увидеть наместника, что тот появился перед ним собственной персоной и пригласил в дом. Якуба, как с облегчением обнаружил Бонус, здесь не было.

— Он с большей частью наших воинов направился к убежищу берберов, — развеял его опасения Абдулла, опускаясь на край большого бассейна и жестом приглашая Бонуса присесть рядом.

Больше всего Бонусу хотелось сейчас с головой погрузиться в воду. Тело за дни, проведенные в пустыне, ослабело, во рту болели раны, кожа на лице обвисла, в ушах шумело, а в голове раздавался глухой стук. Ноги же… Бонус даже боялся на них смотреть.

— Вы выглядите несколько запущенно, — признался Абдулла. Затем вдруг легким движением руки зачерпнул немного песка, согнанного ветром на драгоценную мозаику пола, и бросил в Бонуса.

От возмущения у Бонуса перехватило дыхание. Опять этот песок!

— Что это за обращение? — выкрикнул он, выходя из себя. — Мало того, что вы бросаете меня в пустыне на верную гибель, обманывая в отношении вознаграждения за берберов, так еще и угрожаете мне! Вы, арабы, хуже, чем о вас рассказывают в страшных сказках, которыми у нас пугают детей.

— Извините, — сказал Абдулла и подал знак подбежавшим к нему двум нубийским стражникам, чтобы те удалились, — я должен был убедиться, что вы действительно человек из плоти и крови, вернувшийся назад из пустыни. Или же вы ифрит, дух? — пожал он плечами. — Песок показывает правду: он не пролетел сквозь вас — значит, вы человек.

— Это вы приказали своим подручным бросить меня в пустыне? — Вид воды в непосредственной близости был таким приятным для взора, что возмущение Бонуса понемногу спадало.

Словно услышав его мысли, Абдулла протянул свою изящную руку к бассейну и играючи поводил ею в воде — раздался нежный плеск.

— Якуб вернулся и сообщил, что вы вместе с ним обнаружили местонахождение берберов. Затем, как он сказал, вас поразила стрела и берберы разорвали ваше тело на части.

— Подлая ложь! — вырвалось у Бонуса.

— Это я только что понял, — согласился с ним Абдулла. — Что же действительно там произошло?

И Бонус рассказал о том, как он выполнил свою часть обещания, как нашел укрытие берберов в скалах и даже, рискуя жизнью, выманил оттуда одного из пустынных людей. Умолчал он лишь о том, что старуха-берберка чуть не одержала над ним верх и что Якуб помочился в его бурдюк с водой. Но свой поход через пустыню Бонус украсил такими словами, которые только мог позволить его воспаленный мозг.

Бонус закончил свое повествование, настала тишина. Абдулла сидел неподвижно — даже мухи, кружившие над фруктами, опустились на его руки. В саду было так тихо, что стало слышно, как какой-то человек за оградой насвистывает веселую мелодию.

Наконец наместник вышел из оцепенения:

— Если все, что вы мне рассказали, — правда, значит, Якуб обманул меня, а в моем положении это может быть опасно. Благодарю вас, что пришли ко мне.

— Речь идет не о вашей выгоде, наместник, — тяжело перевел дыхание Бонус, — а о том, чтобы вы выполнили свое обещание в том договоре, который мы с вами заключили. Я хочу корабль. Я его заслужил!

Абдулла улыбнулся.

— Да, — покачал головой Бонус, — мне надо было знать, что в этой части света договоренность между мужчинами стоит дешевле обезьяньего жира!

— О, это неправда, — покачал головой Абдулла. — Я отдам вам корабль и несколько человек в придачу к нему. Так, как было договорено. Кроме того, эта часть соглашения имеет свою особенность: корабль, — и тут он улыбнулся, — собственно говоря, Якуб предусмотрел для халифа. Вы должны знать, что повелитель дня и ночи скоро посетит Александрию. Якуб хотел, чтобы мы преподнесли ему эту диковинку в качестве подарка. Но боюсь, что нашему лживому еврею, обращенному в мусульманство, придется снова озаботиться подарком для своего господина.

Абдулла положил свою холодную влажную руку на обожженные пальцы Бонуса. Это прикосновение араба подарило измученной коже облегчение.

— Тем самым вы уже второй раз оказываете мне помощь, чужестранец, — продолжил наместник. — Ваши мотивы, может быть, так же корыстны, как мотивы Якуба, но вы приносите мне удачу. Возможно, в будущем мы еще не раз поддержим друг друга.

В голове Бонуса все кипело. Он чувствовал: араб играл с ним, но в какую игру — вот в чем вопрос. Если бы только он не потерял столько сил! Бонус тяжело поднялся, и Абдулла убрал свою руку.

— Отдохните в комнате для гостей, — гостеприимно предложил наместник. — Завтра я лично позабочусь о том, чтобы вы получили корабль в свои руки.

Когда они уже собирались покинуть сад, Бонус заметил в начале бассейна статую лошади в натуральную величину. Это было довольно старинное произведение искусства: уши и хвост статуи были надломлены, а металл, похоже бронза, — покрыт зеленой патиной, окисью меди. К тому же что-то в этой статуе было странным.

— А где же всадник? — изумился Бонус.

— Всадника не было, — сказал Абдулла, продолжив играть с водой. — Этот памятник установлен в честь коня. В те дни, когда римляне были хозяевами этого города, кто-то поднял восстание, причины которого до нас не дошли, здесь чуть ли не ежедневно случаются бунты — ничего особенного.

К ним подошел слуга с кувшином воды и кубком. На кубок Бонус внимания не обратил, зато кувшин опорожнил залпом, продолжая внимательно слушать пояснения Абдуллы.

— Тогда римский император как раз находился в городе и воспринял бунт как личное оскорбление. Эти римляне были слишком вспыльчивыми, — покачал головой Абдулла, — неудивительно, что их империя погибла.

— И что дальше? — спросил Бонус, вытирая воду со своей всклокоченной бороды.

— Император приказал своим легионерам уничтожить повстанцев: солдаты должны были работать мечами до тех пор, пока крови на улицах не окажется по колени его коня. Но конь поскользнулся и упал на передние колени в лужу свиной крови. Император вынужден был сдержать свое слово, и многие жители Александрии были спасены от смерти.

Зачем наместник рассказал ему эту сказку? Бонуса одолевала уверенность, что за этим что-то кроется, — но что?

— А, — наконец понял он, — вы поставили в саду коня, потому что он сумел навязать свою волю повелителю, не так ли?

Загадочная улыбка появилась на лице Абдуллы.

— Для тебя корабль — как женщина.

В сиянии вечернего солнца Кахина прошлась по «Висундуру». Она нежно погладила фальшборт и весла, изучила обработку деревянных заклепок, потрогала материал нового зеленого паруса, лежавшего в межбортовом пространстве и мечтавшего поскорее оказаться на мачте.

— Женщина? — хриплым голосом ответил Ингвар. — Значит, это самая крепкая женщина, на которую я когда-либо взбирался.

— А ты познал не очень много женщин, верно? — взглянула на него Кахина, вызвав смех экипажа.

Альрик с Магнусом упаковывали мумию для путешествия по морю. Хотя труп из катакомб был маленьким, а все же его размеры не подходили для бочек и моряцких сундуков. Однако перевозить мертвеца по морю на открытой палубе было никак нельзя: соленая вода разъела бы его кожу быстрее, чем лампа поглощает рыбий жир. В конце концов Магнусу в голову пришла мысль уложить мумию в одни из санок, которые служили для транспортировки льда, а вторыми санками накрыть этот временный гроб, после чего обвязать санки канатами.

— Вон подошел Анба Мусса, наш друг, он хочет увидеть мертвого, — указала королева амазигов на низкорослого египтянина с короткими седыми волосами.

Египтянин, появившийся на причале, был примерно в возрасте Альрика, его широкая одежда, спускающаяся до земли, трепетала на горячем ветру.

— Это же рассказчик историй! — вырвалось у Альрика. — Я видел его на улицах. Правда, ничего не понял. — Он кивком пригласил араба на корабль.

Мужчина сначала поклонился Альрику, затем — Кахине и подошел к еще открытым саням. Когда же заглянул внутрь ящика для льда, установленного на них, он стал что-то говорить по-арабски — судя по выражению лица, что-то значительное. На вопрошающий взгляд Альрика Кахина отрицательно покачала головой, мол, не сейчас. Рассказчик же поднял руку со своей длинной узловатой палкой. Альрик вспомнил, как эта палка во время его выступлений превращалась во что угодно, во всяком случае в представлении зрителей. Анба Мусса, подобно магу, простер посох над головой мумии и подержал какое-то время. Труп и колдун? Альрик уже представил, что мертвец встает из саней и начинает непринужденную беседу с рассказчиком историй.

Когда араб отошел от саней, на его щеках блестели слезы. Он что-то тихо сказал Кахине, и она перевела:

— Анба говорит, что нет сомнений, Александр Великий вернулся в этот мир: на остатках его панциря видна Македонская звезда.

— А не мог ли другой солдат или король носить такой же знак? — на всякий случай уточнил Альрик.

— Нет, — ответила Кахина и посмотрела на мумию. — К тому же шлем с бараньими рогами — единственный в своем роде. Но еще выразительнее его лицо — на нем отсутствует нос. Он не просто отпал, а был отломан.

Ингвар открыл было рот, однако тут же получил от Альрика знак помолчать: время для язвительных замечаний было неподходящим.

— Как можно узнать мумию, которой тысяча лет, по одному носу, которого больше уже нет? — продолжал допытываться он, удерживая серьезное выражение на лице.

— Это долгая история, — произнес рассказчик на безукоризненном греческом. — Если хотите, я могу посвятить вас в эту тайну.

— Ты копт? — догадался Альрик. — Но во время представления ты говорил по-арабски. — Альрик на мгновение запнулся. — Потому что твоя публика состояла из арабов, — догадался он. — Впрочем, это не важно. У нас нет времени для долгих историй. Как только все будут на борту, мы отчалим.

— Еще нет Бонуса, Джамиля, Яа, Дариоса и Эриоса, — перечислил всех Ингвар.

И тут послышались возгласы со стороны моста, ведущего к порту. К кораблю приближалась группа моряков, это были отсутствующие члены команды. На плечах они несли массивный кусок дерева. Четверка осторожно положила свой груз на палубу, и Яа вынул из своего голого плеча занозу.

— Вот тебе и мачта! — воскликнул Джамиль, хлопая Альрика по спине. — Немного поработать рубанком и топором — и мы отплываем.

Альрик внимательно рассмотрел лежащий у его ног кусок дерева — тот состоял из длинной балки и балки покороче, которая была привязана поперек длинной.

— Клянусь громким сторожевым горном Хеймдалля, это же крест христиан! — вырвалось у Альрика.

— Откуда это у вас? — Возмущению Кахины не было предела. Она схватила Джамиля за плечо с такой силой, что с лица маленького араба мгновенно исчезла гордость за проделанную работу.

— Из церкви… Свят-того… М-марка, — запинаясь, сказал ничего не понимающий Джамиль. — Просто я вспомнил, что христиане вешают в своих храмах такие деревянные кресты — высокие, выше человеческого роста.

— И мы просто порылись в руинах, не осталось ли там подходящего дерева, — продолжил Яа своим басом. — На нем видны следы пожара, — указал он на остаток креста, — но бо`льшая часть сохранилась хорошо. Продольная балка послужит мачтой, а изменяя положение поперечной балки, можно применять ее как рею. Дерево крепкое, парус выдержит.

— Вы не имеете права, — закричала Кахина. — Это символ моей веры!

— Но нам нужен парус, — запротестовал Яа, ища поддержки в глазах Альрика.

К своему собственному удивлению, Альрик опустил глаза.

— Что с тобой случилось, кендтманн? — С правого борта донесся голос Ингвара, полный насмешки. — Ты в пустыне обратился в христианина?

Кто-то из команды громко хохотнул.

«А и правда, — подумалось Альрику, — что это со мной?» Он был хозяином самого быстроходного судна на этом море, имел команду, которая пошла бы за ним на смерть, и эти люди нашли мачту в стране, в которой деревом даже нигде не пахнет, — что еще надо?

Он поднял глаза на Кахину. Под синей накидкой угадывались очертания ее изящного тела, тонких рук и ног. Ее серьги раскачивались на ветру, словно спелые плоды, а большие глаза таили в своей глубине силу умиротворения.

— Это, — наконец указал Альрик на крест, который должен был стать мачтой, — крест христиан, и таким он и останется.

Яа в недоумении покачал головой, Магнус отвернулся. Рассказчик историй прислушивался к ним, сощурив глаза.

— Но это, — продолжил он размеренным тоном, тщательно подбирая слова, — не мешает ему стать нашей мачтой. У нас с собой на борту пепел святого Марка, настоящие останки святого человека. А теперь мы установим еще и крест, который станет знаком нашей миссии. Королева Кахина, назови мне другой способ доставить реликвии через море, и я подчинюсь твоей ревности к символу твоей веры.

Альрик отступил на шаг назад, стараясь не мешать Кахине в ее решении.

Королева амазигов медленно покачала головой — так медленно, что ни единый волос не шевельнулся.

— Что ж, пусть будет по-вашему! — согласилась она. — Можешь установить крест. Не я решаю, запретить или разрешить это. Но если ветер не будет наполнять твой парус, знай, что ты поступил скверно. Если же «Висундур» будет лететь по волнам, поблагодари Бога за его помощь.

 

Глава 28

Александрия, порт

Целая ночь понадобилась Яа, Магнусу и обоим византийским братьям, чтобы переделать крест в мачту. Поперечную балку требовалось снять с места и укрепить подвижно, а для установки парусных канатов нужно было подогнать фалы и кофель-нагели. Кроме того, нижний конец продольной балки был слишком широким, чтобы можно было вставить его в кильсон. При сильном ветре на мачту приходилась огромная нагрузка, не хотелось снова потерять ее в море. Бонуса, как пошутил Килиан, на этот раз надо будет связать уже при отплытии, чтобы больше не наделал глупостей.

Однако трибун до сих пор не появился. Ингвар рассказал отцу о том, что произошло на «Висундуре» в его отсутствие: о появлении наместника и о том, что арабы хотели захватить их корабль. Хотя с того времени больше ничего не случилось.

— Видимо, сообразили, что не сумеют плавать на нашем корабле, — сделал вывод Ингвар. — Бонус тогда о чем-то пошептался с наместником и побежал вслед за ним, как верный пес.

Такой поворот событий обеспокоил Альрика. Уже то, что наместник лично прибыл на корабль, чтобы захватить его, было достаточно странным. А то, что арабы исчезли, оставив корабль в покое, да еще и взяли с собой Бонуса, выглядело и вовсе уж загадочно.

Но заниматься расследованием этих странностей было уже слишком поздно, скоро «Висундур» поднимет парус.

Когда на корабль опустилась египетская ночь, на палубе зажгли лампы с рыбьим жиром. Одни члены команды занялись превращением христианского креста в корабельную мачту, остальных же Кахина пригласила собраться на палубе и послушать рассказчика историй: копт хотел поведать им о жизни и смерти Александра Великого, причем на греческом языке, чтобы все поняли эту историю. Его расстраивало то, что люди с «Висундура» не понимали, какая великая честь им выпала — перевезти мумию выдающегося полководца на своем корабле. Анба Мусса твердо решил, что не покинет этот корабль раньше, чем увидит священный трепет на лицах команды.

На глазах Альрика палка копта снова стала оружием, превратившись в меч, который рассказчик выставил перед собой, перевоплощаясь в молодого воина, руководившего атакой на вражеское войско. Но это только позабавило мужчин, не раз бывавших в реальных, а не воображаемых сражениях. Скрестив руки на груди и опираясь о стенки бортов, одни улыбались, изо всех сил стараясь не рассмеяться, другие же, отмахиваясь, просто возвращались к работе над мачтой. Но седовласый рассказчик, казалось, ничего этого не замечал, хотя из всей публики лишь Кахина была полностью захвачена представлением. Когда Мусса стал рассказывать о том, как полководец Александр впервые столкнулся с превосходящим его по силе персидским войском, она от волнения судорожно сжала руку Альрика.

Через некоторое время Альрик незаметно для себя тоже увлекся спектаклем. Он уже представлял, как молодой македонянин демонстративно прогуливался вдоль реки на своем Буцефале, в то время как на противоположном берегу войско персов, выстроившись в боевые порядки, ожидало атаки; как персидский царь, стоя на боевой колеснице, поливал бранью своего врага… Анба Мусса изображал каждую деталь так убедительно, словно сам присутствовал там, на той самой реке, которую он называл Пиндарос.

Ряды врага были построены тесно один к другому — казалось, форсировать реку невозможно, не будучи сметенным градом стрел персидских лучников.

Александр же выжидал, понимая, что наступать в такой ситуации — значит, давать персам преимущество. А если начать отступать, то враг последует за ним по пятам, стреляя в спины убегающим грекам. Могло показаться, что царь Дарий выиграл битву, не начиная ее.

Однако у боевых порядков Дария была и своя ахиллесова пята. У восточной гряды холмов персы выстроили свою пехоту, по которой можно было определить, что это не солдаты, а простые земледельцы, они воевали не за вознаграждение и вообще не были обучены военному делу, их погнали на войну силой. Когда Александр заметил, что этих людей прикрывают лучники, он заподозрил, что Дарий не уверен в боевой готовности этого подразделения. Вот где надо было нанести решающий удар тому, кто хотел победить персидское войско, в два раза превышавшее силу греков. И тогда Александр подал сигнал к наступлению.

Тут, перевоплотившись в Александра, Анба Мусса изобразил, как войско македонян ринулось в атаку через реку. Сильных в бою наемных солдат персов полководец просто оставил слева, направив штурмовые силы на крестьян и прикрывавших их лучников.

Когда лучники увидели мчащихся на них греков, они обратились в бегство, но натолкнулись на стоявшую позади необученную пехоту. Началась давка, переросшая в хаос из удирающих и мешающих друг другу солдат. Александр во главе своей конницы прорвался прямо к боевой колеснице Дария. Персидский царь, до этого считавшийся самым могучим повелителем своего времени, вынужден был спасаться бегством.

Подувший с моря ветер заставил задрожать огни масляных ламп, в свете которых лица команды «Висундура» выглядели словно высеченные из камня. Магнус, сложив руки ладонями на голове и открыв рот, смотрел немигающим взглядом прямо перед собой. Дариос и Эриос недоверчиво посматривали на мумию, лежащую в ящике на санках. А вдохновенный рассказчик продолжал свое представление:

— Страну за страной завоевывал Александр…

Мусса то заставлял молодого героя штурмовать стены и исследовать пещеры, то посылал его в бездонные ущелья и на покрытые снегами вершины гор с непроизносимыми названиями.

— Лишь когда Александр добрался до конца света, как тогда считалось, и достиг Индии, военачальники собственного войска вынудили его повернуть обратно. За тринадцать лет македонскому царю удалось завоевать все страны, куда ступала его нога. В двадцати семи местах он приказал построить города, порты, поселения. А самым знаменитым из них стал тот город, в котором мы сейчас находимся.

— Но Александрия — арабский город, — воскликнул Ингвар. — И, к тому же, вшивый.

— Когда-то он был самым красивым городом на свете, — поучительно сказал Анба Мусса. — Вы видели в его центре колонны, вздымающиеся в небо? Раньше на них опирались крыши, такие высокие, словно касались неба. Здесь жили самые мудрые ученые и самые красивые женщины. — Рассказчик поклонился в направлении Кахины.

— А как умер Александр? — хотел узнать Штайн. Чтец рун вынужден был дважды повторить свой вопрос, прежде чем Мусса понял его скрипучий голос.

— Так же загадочно, как и жил. — Мусса только и ждал этого вопроса. — Некоторые утверждают, что он был отравлен своими же генералами…

На борту послышался ропот.

— Другие считают, — продолжал рассказчик, — что он пил так много вина, что от него и умер, а некоторые верят в самоубийство или в приговор богов. Что действительно из этого правда, так то, что на момент смерти Александру Великому было всего тридцать два года. Никогда больше ни один человек за такую короткую жизнь не добивался столького.

— А затем его тело спрятали в какой-то дыре под улицами Александрии? — с иронией спросил Альрик, только сейчас заметивший, как на самом деле сильно взволновала его эта история.

Анба Мусса кивнул. Его палка снова превратилась в то, чем она, собственно, и была, — копт оперся обеими руками на ее широкий конец.

— Представьте себе, — сказал он заговорщицким голосом, — самый могущественный человек на свете умирает и не оставляет после себя наследников…

— И конечно же, каждый захотел прибрать к своим грязным рукам его царство, — Яа с отвращением в голосе продолжил мысль Муссы.

— Была война, — кивнул Анба Мусса, — и даже не одна, а много войн. Огромное царство, выкованное и сплоченное Александром, распалось. Ведь в те времена его целостное существование могло быть продлено только при условии, что у него будет законный правитель — наследник Александра. И тогда впервые стало известно о пророчестве. — Копт обвел взглядом лица команды. — То царство, в котором тело Александра найдет свой последний приют, будет править миром.

— Если это правда, то почему Египет не является самой могущественной империей в мире? — засомневался Магнус. — Мумия ведь пролежала здесь неизвестно сколько.

Анба Мусса снова кивнул:

— Египет относится к империи халифа. Владычество арабов в Северной Африкии длится уже много лет. Куда бы они ни пришли, разрушаются города и крепости; там, где они провозглашают свою веру, из земли вырастают их мечети. При этом они даже не знают, что дух великого полководца парит над их головами. Но если бы в их руках оказались его останки, то их враги даже без борьбы, сами бы склоняли свои головы, лишь прослышав, что приближается халиф.

— Халиф или другой властитель, — добавил Альрик.

— Совершенно верно, — подтвердил рассказчик историй.

— Тогда у нас стало одной причиной больше, чтобы выдать мумию за святого Марка и спрятать его в одной из церквей в Риво Альто, — размышлял кендтманн. И сделать это нужно до того, как император в Константинополе, император франков или какой другой правитель об этом узнают.

— А давайте просто выбросим эту штуку в море, — предложил Ингвар. — Там наш Александр уже не сможет сеять никаких раздоров.

— Замолчи! — прикрикнул на него Альрик. — Если хотя бы половина из того, что мы сейчас услышали, — правда, то этот мертвец должен находиться в храме, чтобы объединять людей, а не сеять раздор, оставаясь принадлежностью того или иного монарха. Мы доставим его в Риво Альто, где люди будут молиться ему вечно. Никто даже не заподозрит, кому он приносит свои жертвы и молитвы. Венеты получат своего святого, мы получим назад Бьора, а македонянин — причитающееся его званию место вечного упокоения.

Магнус, Килиан и Джамиль постоянно заглядывали в сани, изучая мумию.

— Одного я никак не пойму, — признался Джамиль, указывая на голову мертвеца. — Почему Александра узнаю`т по отбитому носу? Он что, потерял его в бою?

— Это были римляне, — ответил рассказчик историй, с отсутствующим видом смотря в прошлое. — Когда они пришли, Александр был уже давно мертв. Римляне завоевали Египет, захватили мумию и благодаря этому вознеслись, став самой могущественной империей на свете. Каждый из их правителей появлялся здесь, чтобы оказать последние почести мертвому. Юлий Цезарь, Август, Нерон, Каракалла, Диоклетиан — если бы все они одновременно появились перед саркофагом, то образовалась бы очередь от одних городских ворот до других. Во время одного из таких визитов это и случилось. По приказу Августа крышку алебастрового гроба открыли. Римский император склонился над мумией, осторожно взял ее за плечи и прижал свою щеку к щеке мертвеца. Может быть, таким образом он хотел стать к императору Александру ближе, как никто и никогда раньше, а может, надеялся, что дух полководца нашепчет ему на ухо секрет неограниченной власти. Но при этом Август сделал одно неосторожное движение и отломил мертвецу нос. История эта стала почти такой же знаменитой, как и сам Александр.

Впечатленный рассказом, Альрик потер свой нос, и в этот момент губы Кахины приблизились к его уху. Слова, которые она ему прошептала, поначалу показались ему не имеющими смысла, — что-то о пустыне и море? Но прежде чем он успел переспросить, королева уже спускалась с корабля на причал. Оглянувшись, она посмотрела на Альрика, и затем ее темно-синее одеяние слилось с темнотой египетской ночи.

Альрик посмотрел на палубу. Четверо из его людей снова занялись мачтой. Остальные все еще слушали рассказчика историй, который теперь вдохновенно повествовал о том, как Александр Великий спустился в стеклянной бочке на дно моря, а потом грифы вознесли его в облака. Сомневались ли слушатели в этой истории, сказать было сложно, но о том, насколько их увлекла игра волшебной палки и голоса Анбы Муссы, можно было судить по их лицам.

Еще раз взглянув на то место, где только что стояла Кахина, Альрик оттолкнулся от фальшборта и последовал за королевой амазигов в опускающуюся на город ночь.

— Так вот он, знаменитый Фарос!

Альрик с Кахиной приближались к маяку по мосту, который, как отметил Альрик, длиннее любого другого из тех, что он когда-либо видел. Как тонкий палец, он направлял людей с материка к чуду света, стоявшему на острове, с которого дул теплый ветер. В сумерках смолкла последняя птица.

Кахина, казалось, торопилась. Но, несмотря на довольно быстрые шаги, у нее хватало дыхания объяснять Альрику на ходу:

— А ты знаешь эту историю? — Она протянула руку навстречу башне, которая, казалось, вырастала прямо из моря. Окружающая темнота скрывала огромную массивную конструкцию, лишь на каменной кладке у подножия горели огни. — Его называют Фарос по названию острова, на котором он сооружен. Много столетий назад сюда прибыл греческий царь. Он захотел узнать, как называется этот остров и кому он принадлежит. «Фарао», — ответил ему египтянин, имея в виду фараонов, правивших этой страной в древние времена. Греку, который этого слова не знал, показалось, что египтянин назвал остров фаросом, что, как ты знаешь, по-гречески означает «парус». А поскольку греческие цари в этой стране вскоре сменили фараонов, остров оставил за собой свое название. Его же получила и башня. — Она посмотрела вверх, на верхушку маяка, где как раз появились проблески огня. — Это, наверное, самое большое недоразумение в истории.

— А зачем ты ведешь меня туда? — спросил Альрик.

Вместо ответа Кахина схватила его за руку и еще настойчивее потянула за собой.

— Идем быстрее, надо успеть, пока не разожгли огонь, — поторопила она и сама ускорилась.

Каменная кладка вокруг подножия башни в некоторых местах обрушилась, ворота никто не охранял. Альрик и Кахина перешагивали через груды камней. Когда еще один из них сорвался и с шумом полетел вниз, Кахина приложила палец к губам. Она шепотом объяснила Альрику, что, хотя с некоторых пор охраны башни и не существует, в это время как раз зажигают огонь наверху. Желая избежать встречи с арабами и оттого прячась в тени, Альрик и Кахина решили подождать, пока люди уйдут из башни.

— А что это за строительные леса вокруг? — спросил Альрик так тихо, как только мог. При входе в гавань он удивлялся, увидев десятки людей на деревянных лесах, словно клетка, окружавших башню.

— Для ремонта каменной кладки, — объяснила Кахина. — Последнее землетрясение сильно повредило ее, и теперь люди пытаются что-то предпринимать, чтобы сооружение не рассыпалось при следующем подземном толчке. Они латают кладку с помощью всего, что могут найти.

— Ты хочешь взобраться туда, наверх? — угадал Альрик и поднял голову. Кахина промолчала.

Вскоре из башни вышли три фигуры и направились прямо к воротам в каменной стене. До Альрика и Кахины долетали обрывки арабских слов.

— Идем! — Королева амазигов поспешно подошла к строительным лесам и поставила ногу на одну из лестниц. Альрик не отставал от нее, он тоже схватился за поручень и нашел опору под ногами. Так они добрались до площадки, опоясывающей всю башню. На вопрос Альрика, почему они не пошли по внутренней лестнице, Кахина тоже не дала ответ. В бледном свете луны ее ноги исчезли в следующем проеме лестницы.

— Давай возвращаться вниз, — прошептал Альрик вслед Кахине. Ответом сверху был лишь звук легких шагов.

Позвать ее громче Альрик не мог решиться, чтобы не обратить на себя внимание арабов, в этом случае проблем было не избежать. С трудом удержавшись от крепкого моряцкого ругательства, кендтманн ускорил шаг, следуя за Кахиной все выше и выше. Под его весом даже строительные леса зашатались, и все равно догнать легкую Кахину он не мог.

Наверху показался слабый огонек — должно быть, огонь маяка освещал все окружающее. Теперь Альрик уже мог различить структуру каменной кладки. Наряду с отверстиями, оставленными строителями для высыхания связующего раствора, виднелись крупные трещины, а в некоторых местах камни вообще отсутствовали. Колосс был поврежден.

Поручни, ступеньки, площадки — этот путь вел все выше и выше. От монотонности продолжительного подъема время будто застыло на месте. Когда Альрик — наверное, уже в сотый раз — заглянул в очередной проем лестницы, в нем наконец показались ноги Кахины, она была совсем рядом. Наверху он уже тяжело дышал, стараясь скрыть это от королевы пустыни. В свете костра над их головами ее грудь тоже быстро колыхалась.

— Смотри, — указала Кахина на город под ногами. Далеко внизу сияло целое море огней, словно звездное небо опустилось на землю. Ночь только начиналась, и светлые точки позволяли увидеть настоящие размеры Александрии. Альрик был поражен красотой этой картины — какой все-таки большущий город!

— Да, — признал он, — дитя Александра Великого сильно выросло. — А чего еще может желать себе отец…

— Наверное, вечной жизни своим потомкам, и чтобы они жили счастливо, — ответила Кахина.

— У тебя есть дети? — решил спросить Альрик. До этого он как-то не думал, что королева амазигов может быть еще и матерью.

Вместо ответа она тут же исчезла за углом башни. Когда же Альрик догнал ее, она стояла на краю узкой площадки, и носки ее обуви находились над пропастью. Альрик испугался за нее, но тут обнаружил, что Кахина обеими руками держится за одну из опор. В мерцающем свете огня над их головами он увидел ее улыбку. Но счастье на лице королевы было вызвано не его появлением. Взгляд Кахины летел сквозь фиолетовую египетскую ночь, над крышами и огнями города. Глядя на это великолепие, Альрик стал понимать желание Кахины привести его на самую верхушку башни.

Перед ними до самого горизонта простиралась пустыня, холмы и долины которой очерчивал свет луны, огромной, словно изъязвленной пятнами оспы. Воздух был так чист, что виднелись даже четкие очертания гор далеко на западе.

— А вон там, похоже, меньше домов и дорог, — указал на них Альрик. — Твое королевство кажется более крепким, чем город у наших ног. Александр Великий позавидовал бы тебе.

Кахина благодарно рассмеялась:

— Он завоевал бы мое царство, сделал бы меня рабыней и правил бы сам. Он был мужчиной.

Теперь уже Альрик взял Кахину за руку. Так осторожно, как только позволяли его мышцы моряка, он отвел ее от края к северной стороне башни.

Едва они свернули за угол, как почувствовали порыв ветра. Кахина развязала ленты на своих волосах, и они, взволновавшись на ветру, упали на лицо Альрика, переплетаясь с его волосами.

— Этезийские ветры. — Этот шепот Кахины Альрик услышал даже сквозь шум ветра. — Они любят эту пустыню.

А еще под ними лежало море, так же освещенное луной, как и пустыня, и так же простиравшееся до горизонта. Только его «холмы», «долины» и «ущелья» находились в постоянном движении. Альрик повернул голову. На этой стороне — океан из песка, терпеливо пропускающего через себя течение времени. А на той — наоборот, море в своем вечном движении боролось против времени. Чей же принцип сильнее? Этот вопрос поверг Альрика в глубокое раздумье.

— А ты, я смотрю, никогда ни с кем не делишься своими мыслями? — произнесла Кахина.

Альрик повернулся к ней. Несмотря на разницу в росте, все же из них двоих она была выше по положению.

— Но не словами, — сказал Альрик.

Он провел рукой по ее шелковистой коже и, как никогда раньше, почувствовал огромное желание, чтобы к нему вернулись недостающие пальцы.

Бербер встал перед своей женой, защищая ее. Обеими руками он держал какой-то до смешного маленький кинжал. Увидев этот выпад, Якуб только хмыкнул. Без стрел и луков жители пустыни были беспомощны, словно гусеницы в муравейнике, полном голодных муравьев. Поэтому он даже не стал выманивать берберов на открытую битву в пустыне, а решил пробиться внутрь их укрытия в пещере. Правда, при попытке взобраться на скалу погибло немало его людей, но Якуб учел и это: любой камень, каким бы твердым он ни был, уступит постоянному давлению воды.

Люди пустыни сопротивлялись отчаянно. Появление Бонуса уже было сигналом тревоги для них. Но вместо того чтобы сразу же отступить, они предпочли спрятаться внутри скалы, и это было их смертельной ошибкой. Теперь вокруг укрытия амазигов образовался круг, состоявший из сотни трупов. Песок пил кровь, пустынные животные нажрались доcыта, Якуб же, человек без отца, стоя прямо в сердце укрытия берберов, лишь хладнокровно подсчитывал удары, наносимые своим войском, да жертвы противника.

Пол пещеры был укрыт телами и обрубками тел. Стоны и крики раненых эхом отражались от стен, а скала блестела от брызг пролитой крови. Старая берберка с лицом, коричневым и сморщенным, словно грецкий орех, встала между молодой парой и острием сабли Якуба. И он убил ее двумя ударами. А затем подобрался к молодому человеку. Кинжал в руке бербера дрожал, Якуб ожидал, что он вот-вот упадет на пол. За его спиной стояла красивая женщина. Ее лицо, искаженное ужасом, сохранило следы почти поблекших красноватых орнаментов. Якуб решил, что лично проверит, обладает ли она нужными качествами, чтобы служить для удовольствия халифа, — если, конечно, Божественный когда-нибудь войдет в этот затхлый город Александрию.

С отчаянием в голосе бербер что-то кричал обращенному в мусульманство еврею. После первого взмаха сабли Якуба руки вместе с кинжалом упали на землю, после второго за ними последовало и тело мужчины. Красноватый орнамент на лице его жены был забрызган кровью.

— Якуб, господин! — донесся до Якуба голос одного из его людей. Этот человек держался на безопасном расстоянии — как каждый воин, он знал, что приближение к бойцу во время битвы может оказаться смертельным, даже если тот на твоей стороне. — Большинство берберов мертвы! — крикнул араб. Его одежда свисала клочьями, из многочисленных мелких ран сочилась кровь. — Нам удалось взять в плен примерно дюжину, большинство сражались до самой смерти.

Дюжина? Так мало? Якуб рассчитывал войти в Александрию примерно с сотней пленных.

— А что с детьми? — вспомнил он. — Вы их нашли?

Араб отрицательно покачал головой.

— Должно быть, спрятаны в одной из этих пещер, — размышлял вслух Якуб, — вряд ли берберы вывели бы свое отродье в пустыню. Продолжать поиски! Но сначала согнать вместе всех пленных. Коль уж их так мало, я хочу каждого привести в Александрию живым. «Там они должны умереть такой смертью, — добавил он про себя, — которая навеки впишет огнем мое имя в историю этого города. Аллах будет мною доволен!»

 

Глава 29

Риво Альто, сарай с верфью «Эстреллы»

— Но куда? Куда они могли сбежать? — закричал Элиас срывающимся голосом, и чайки на маленьком острове разлетелись. — Конечно, на юг. Норманн поплывет вслед за своим отцом, — поразмыслив, решил он.

Рустико беспомощно топтался в грязи перед пустым сараем, его длинная тень обгоняла его. Он был в отчаянии: они в конце концов обнаружили место, где прятались дочка дожа и варвар, но появились здесь слишком поздно! Корабль, который тайно строила Мательда, исчез, и сарай стал похож на пасть выброшенного на берег кита. У любого солевара хватит ума сообразить, что дочь Джустиниано уже давно на корабле в море.

— Если она утонет, то задуманное в нашей семье не состоится, — задрожал голос Рустико. — А если этот Бьор доберется до своего отца, у того не останется ни одной веской причины везти мощи святого Марка в Риво Альто.

Грязь под ногами Рустико издавала чавкающие звуки, похожие на смех, — ему казалось, что даже она смеялась над ним.

— И моего брата, думаю, мы тоже больше никогда не увидим, — продолжал он размышлять вслух. «Хотя, — мысленно добавил он, — уж это было бы самой меньшей из бед». — У нас только один выход — ты должен последовать за ними, племянник.

Элиас уставился на своего дядю, не веря своим ушам. Словно ища помощи у высших сил, он поднял руки к небу и возвел очи горе´.

— Еще до того, как солнце достигнет зенита. — Рустико говорил, не обращая внимания на реакцию племянника. И вдруг остановился, глядя, как его ноги медленно погружаются в ил. — Возьми самый быстрый из наших дромонов! Конечно, по сравнению с кораблем северных людей он ползет по воде, как улитка, но с кораблем, возникшим из девичьей фантазии, посоревноваться сможет. Если пройдешь под парусом всю ночь, то утром догонишь их.

— Но если мне это удастся, смогу ли я тогда поступить с Мательдой так, как мне захочется? — Эти слова сорвались с языка Элиаса, словно вырвались на волю. Он жаждал тела Мательды так, как десять петухов, резво разгребающих навоз в поисках одного-единственного пшеничного зерна.

— Самое главное, чтобы ты вернул ее домой живой, — заметил дядя. — А в любом позоре, который случится с ней в море, мы обвиним ее звероподобного похитителя.

— А что делать с ним, с Бьором? — выжидающе спросил Элиас.

— А что может случиться с норманном? Выбрось его в море, только предварительно убедись, что все его конечности переломаны, чтобы он не доплыл до нас.

— Но ты ведь провела всю свою жизнь в городе, который плавает на воде! — вырвалось у Бьора. — А сама так и не научилась плавать?

Ветер трепал длинные светлые волосы норманна. «Эстрелла» скользила по волнам, бронзовое солнце поубавило остроты ледяного ветра.

Мательда стояла посреди корабля, держась за мачту. Рея над ее головой дрожала на ветру, волосы развевались, и ей очень хотелось надеть чепчик, который отец на прощание снял с ее головы. Этим традиционным жестом он объявил ее женщиной в возрасте, когда можно выходить замуж, но море любит подшучивать над длинными волосами моряков.

— Вот просто не умею и все, — сказала Мательда, в сотый раз убирая прядь волос со своих губ. И как только Бьор выносил эту игру ветра с волосами?

Норманн стоял у румпеля, удерживая его одной рукой, дерево дрожало, но моряку, казалось, не стоило никаких усилий навязывать кораблю свою волю. В правой руке Бьор сжимал линь, привязанный к рее. С самого начала их плавания моряк пел одну песню за другой. А в песнях было все то же самое: весла, солнечная погода и высшие силы. И лицо его при этом просто светилось от счастья.

Мательде же, напротив, очень хотелось домой, в Риво Альто. Она никогда не думала, что море действительно может оказаться таким живым существом, как часто утверждали моряки. Сейчас она буквально чувствовала, как оно дышит и шевелит челюстями у нее под ногами. Оно лизало корпус «Эстреллы», словно пробуя его на вкус, и девушке очень захотелось вернуть то время, когда еще можно было сделать обшивку потолще.

— Да тебе и не нужно уметь плавать, — крикнул ей Бьор с кормы. — Твой корабль очень хорошо держится на воде.

Мательде стало жутко. «Если он говорит это серьезно, — пронеслось в голове, — что же тогда будет, когда на море начнется волнение?»

Нос корабля, подобно горному козлу, легко взбирался на каждый гребень волны, чтобы оттуда опуститься в следующую долину между волнами. Каждый раз при этом Мательда чувствовала в коленях сильный толчок. Сначала она пыталась держать ноги прямо, не сгибая, однако уже после пятого толчка стали побаливать суставы. Тогда она принялась при каждом ударе волны сгибать колени, но это отнимало много сил.

Бьор же, казалось, не замечал ее мучений. Ветер срывал с его губ слова песни, и он смотрел вперед мимо паруса. Обхватив руками мачту, Мательда наблюдала, как по правую руку от нее скрывалось вдали побережье. Лагуна уже давно осталась позади, и Мательда подумала, что страна и земля, от берегов которой отплыла «Эстрелла», уже находится почти в одном дне пути от ее нового, плавучего дома. И тем не менее эту землю Мательда, оказывается, совсем не знала.

— Травить шкоты! — скомандовал Бьор. — Сейчас поймаем ветер наискосок от кормы — бакштаг!

На вопросительный взгляд Мательды норманн ответил лишь повторением команды, только на этот раз чуть громче. Мательда стала искать канаты, и оказалось, что их очень много — намного больше, чем на ее собственных рисунках. Она осторожно отпустила мачту и, балансируя на ходу, подошла к канатам, протянутым к парусу и закрепленным на стенке борта. Это и были шкоты, и теперь ими надо управлять. Но хрупкая девушка даже само слово «шкоты» слышала впервые! «Ветер от кормы наискосок, сказал Бьор, — стала размышлять она. — А чтобы парус поймал ветер, требуется пространство». Озябшими пальцами Мательда немного отпустила канат, и парус моментально расправился на ветру. А теперь — снова закрепить шкот!

Вдруг Мательда обнаружила, что ее руки словно сами следуют командам, которые она себе отдавала. Ее настолько захватила эта задача, требовавшая выносливости, ловкости и внимания, что она даже не сразу заметила, как «Эстрелла» перешла от своих убийственных подъемов и падений на мягкое скольжение.

А норманн даже не кивнул ей в знак одобрения, даже не показал свою молодую улыбку! Глядя прямо перед собой, он стоял с таким видом, будто то, что Мательда только что совершила, не заслуживало вовсе никакого внимания. Возмущение наполнило грудь девушки, как перед этим ветер наполнил парус. Она сердито выпрямилась, чтобы указать Бьору на то, что только что выполнила свое первое действие на корабле. И тут ее взгляд скользнул мимо кормы на горизонт. Далеко на севере появился еще один парус. В этом не было бы ничего особенного, если бы в свете низко стоящего солнца он не отсвечивал двумя красками — черной и белой — цветами братьев Маламокко!

Мательда с тревогой сказала Бьору о своем открытии. Норманн посмотрел в сторону преследователей и снова уставился прямо перед собой, впав в то же состояние отрешенности, которое, похоже, было свойственно всем рулевым.

— Это один из дромонов Маламокко, — разъяснила Мательда, встав рядом с Бьором и выкрикнув эти слова так, чтобы их подхватил ветер и донес до сознания моряка. — Они преследуют нас!

Бьор кивнул. Значит, он все понял.

— Что будем делать? — спросила Мательда.

— Мы идем под парусами, — фыркнул Бьор.

— Может, лучше высадимся на сушу и спрячемся? Возможно, они нас еще не обнаружили.

— Ты хочешь сбежать? — Бьор поднял одну из своих кустистых белых бровей. — Ах да, ты ведь женщина, — кивнул он.

С трудом подавив в себе желание выхватить румпель из рук Бьора и направить корабль в сторону побережья, она вернулась к мысли, что сила была не лучшим ее аргументом. Может быть, все-таки помогут слова?

— А что, если они нас догонят, как ты думаешь? — задала она риторический вопрос.

Бьор еще раз оглянулся на преследователей.

— Это дромон, — заключил он. — Может быть, даже один из тех, от которых мы оторвались у Этны. — Бьор склонил голову, прикидывая расстояние. — Он медленный, но наш корабль тоже медленный. — Смахнув волосы со своего лица, он посмотрел на Мательду. — Мы поплывем дальше, — заявил норманн. — Они уже приблизились на такое расстояние, что видят нас. Если мы сейчас сойдем на берег, это будет заметно.

— Но на воде они нас все равно догонят, рано или поздно, — возразила Мательда.

Бьор бросил взгляд на небо. По нему тянулись черно-серебристые облака, начинался мелкий дождь. Тяжелые капли падали вниз, рисуя узоры на волнах.

— Ты права, они нас догонят. — Он еще раз оглянулся.

— Так что же нам делать? — В голосе Мательды зазвучали нотки настойчивости.

— Для начала, — крикнул Бьор, порывшись в своем кармане, — свяжи свои волосы в пучок.

Он протянул ей кусок шнура. Когда Мательда взяла его в руки, он оказался согрет теплом тела норманна. Она послушно собрала свои волосы, завязав их на затылке и обвязав узел шнуром. В дополнение Бьор протянул ей железное шило, которое назвал нагелем, — с его помощью Мательда сколола волосы в пучок.

Посмотрев на нее, Бьор одобрительно кивнул:

— Более подходящей заколки для волос у моряков не существует. Так тебе будет лучше видно, куда мы плывем. Берись за руль и принимай управление на себя, я должен буду покинуть корабль, чтобы остановить их.

Девушка обхватила румпель обеими руками. Бьор скомандовал подпустить дромон к самому борту, тогда он сможет перебраться на корабль Маламокко. Там он попытается повредить парус, а потом вернется на «Эстреллу» — при условии, что Мательде удастся удерживать ее на нужном расстоянии от дромона. А как ей это удастся?! Уже сейчас волны вырывали деревянный румпель у нее из рук, чему девушка сопротивлялась как могла.

Дромон приближался, громадный, как кит. Каждый раз, когда Мательда оборачивалась назад, черно-белый парус вырастал в небе все выше и выше. Ветер теперь дул постоянно и сильно, поднимая в воздух брызги. Волнение на море заставляло «Эстреллу» буквально танцевать. Но вот корабль Маламокко поравнялся с ней, и тень от дромона упала на палубу. Мательду охватил озноб, и вовсе не из-за того, что вражеский корабль заслонил солнце.

Нос дромона закрывал ей видимость. На палубе появился Элиас и кивнул Мательде. Какой-то моряк рядом с ним что-то спросил. Вместо ответа Элиас лишь недовольно указал на «Эстреллу». А может быть, на нее, Мательду, стоящую у румпеля? Она еще успела рассмотреть, что рука племянника Маламокко по-прежнему перевязана, и тут вдруг с дромона на палубу ее корабля полетели какие-то канаты, а укрепленные на них крюки проскрежетали по палубе, оставляя в дереве глубокие борозды. Мательда едва не отпустила руль в порыве прекратить это бесчинство.

Следом за этим «Эстрелла» неестественно дернулась и ее потянуло вправо. С глухим звуком она ударилась о дромон. Дерево затрещало, а Мательда чуть не потеряла равновесие. Теперь оба корабля борт о борт покачивались на волнах.

До дочери дожа донесся голос Элиаса. Слов она не разобрала, но, даже невзирая на ветер, услышала в этом крике похабство. Он подошел к фальшборту, собираясь перепрыгнуть на «Эстреллу». Мательда быстро окинула взглядом палубу в поисках инструмента, который можно было бы использовать в качестве оружия. И краем глаза заметила Бьора.

Разогнавшись по палубе, норманн оттолкнулся от фальшборта на носу, и, даже не прыгнув, а скорее взлетев, дотянулся до планширя дромона. В то время, как все глаза были прикованы к ней, Бьор умело подтянулся, ухватившись за борт вражеского корабля, и благополучно исчез из поля зрения.

Заметили ли моряки Бьора, было непонятно, но с дромона раздались какие-то крики. Прежде чем Мательда смогла что-то понять, Элиас уже спустился на «Эстреллу». «Ну и обмен!» — испугалась она и схватилась за шкот, с помощью которого Бьор управлял парусом. С другой стороны натянутого паруса к ней подходил Элиас.

Холодный дождь лился на палубу, заливая глаза Мательды. Но все-таки, улучив момент, когда Элиас поравнялся с парусом, девушка отпустила канат. «Сейчас ты узнаешь, что я научилась травить шкот!» — мысленно пообещала она.

И действительно, выпущенный на свободу парус развернулся на ветру. Полотно, тяжелое от жира и влаги, громко хлопнуло. Против такого удара Элиас ничего не смог бы поделать. Однако ветер развернул парус не в том направлении. Если бы он повернулся вправо, то мог бы отпустить Элиасу хорошую затрещину, а то и перебросил бы его через борт. Но рея повернулась влево, и теперь путь к корме был свободен для нападающего. Когда Элиас рассмеялся во всю глотку, Мательде показалось, что Бог сделал то же самое.

Теперь их разделял только румпель. В этот момент с корабля донеслись крики. Со своего места Мательда не могла рассмотреть, что происходит на дромоне, она видела только головы экипажа и большой парус, на рее которого, вцепившись в нее руками, висел Бьор и что-то делал с парусом.

Мательда не стала упускать момент, пока Элиас наблюдал за происходящим. Отжав румпель в сторону, она подбежала к Элиасу и обеими руками сильно толкнула его в грудь. Толчок и правда заставил его отлететь назад. Элиас зашатался, однако устоял, даже не ударившись о борт.

Вдруг что-то сильно хлопнуло — один из канатов, которыми были соединены корабли, лопнул. И тут же лопнул следующий! Море быстро заполнило пространство между корпусами кораблей и залило палубу пеной. Парус «Эстреллы» раздулся и потянул маленький корабль, уводя подальше от большого. Дромон был слишком тяжелым, чтобы следовать за ним. Еще один канат лопнул, расстояние между кораблями увеличивалось. Но где же Бьор?

Моряки с дромона что-то кричали Элиасу через образовавшуюся водную пропасть, очевидно, призывая его вернуться на корабль. Однако Элиас затряс головой так, что капли дождя посыпались с волос. Подскочив к Мательде, он схватил ее и притянул к себе.

— Это как раз подходящее место, чтобы продолжить нашу беседу, не так ли? — процедил он сквозь свои редкие зубы. Сейчас Мательда с удивлением вспомнила, что еще не так давно Элиас казался ей молодым человеком приятной наружности. А ведь от того впечатления уже ничего не осталось…

Держа ее одной рукой за волосы на затылке, другой он стал срывать одежду с ее плеч. «Эстрелла» подпрыгнула на волне, Мательду тоже качнуло, однако хватка Элиаса оказалась крепкой.

— Бьор! — закричала Мательда. Она отчаянно пыталась помешать Элиасу, но у того, казалось, было восемь рук, а в затылке ощущалась такая боль, что у нее потемнело в глазах.

— Твой пожиратель шкотов сам запрыгнул в сети. Он тебе не поможет. — Элиас задыхался от желания. — Да и зачем? Я доставлю тебе удовольствие, а затем отвезу домой, — осклабился он.

Боль в затылке стала невыносимой. Мательда отпустила свободную руку Элиаса, чтобы попытаться освободиться хотя бы от этой хватки. В ответ на ее усилия Элиас только рассмеялся, а с дромона послышались подбадривающие возгласы.

И тут Мательда наткнулась рукой на нагель в своих волосах. Вытащить железное острие и воткнуть его в перевязанную руку Элиаса показалось ей единственно возможным способом защититься.

Ее мучитель заорал и отпустил волосы, боль в затылке прекратилась, и девушка вырвалась из его рук, отскочив к фальшборту. Перед глазами Мательды за бортом бушевало море. Ей было так стыдно из-за своей наготы, что она испытала сильнейшее искушение броситься в эти холодные волны, пусть они поглотят ее, и тогда никто не будет на нее пялиться — ни экипаж дромона, ни Элиас.

Однако тому было уже не до своей жертвы. Одной рукой он сжимал другую, нагель попал как раз в ту самую рану, нанесенную ранее зубами Мательды, и железное острие пронзило воспаленное мясо. Лицо ее врага, только что от возбуждения покрытое багровыми пятнами, стало серым. Если бы сверху не лил бесконечный дождь, можно было подумать, что по его щекам струятся слезы.

— Бьор! — изо всех сил позвала Мательда еще раз, поспешно натягивая себе на плечи мокрые тряпки, которые только что были ее платьем.

Волна подняла корму «Эстреллы» так, что Мательда потеряла равновесие и упала на доски палубы. Когда же она подняла взгляд, норманн показался на стенке борта вражеского корабля с лицом, искаженным яростью и напряжением. Он отбивался веслом от моряков, пытавшихся схватить его, и пока еще удерживал их на расстоянии, однако их руки снова и снова тянулись к нему.

Не дожидаясь, пока Элиас придет в себя, Мательда бросилась на него, все еще занятого своей рукой. Боль, казалось, полностью лишила его способности к действию. Девушке было ясно, что в этот раз он уже не сможет причинить ей вреда. Упершись кулаками в его грудь и прижав его к фальшборту, Мательда нагнулась, ухватилась за его правую ногу и подняла ее так высоко, как только могла. Ее мучитель хотел освободить эту ногу и попытался ударить Мательду другой ногой, но, потеряв равновесие, с воплем повалился за борт.

Мательда не стала задаваться вопросом, сможет ли он удержаться на воде. У нее даже не возникло необходимости привлекать внимание экипажа дромона к пловцу — Элиас кричал так, что перекрывал шум ветра, а его голова танцевала на волнах в пространстве между кораблями, которое все больше увеличивалось.

Мательда заметила, что большинство нападающих оставило Бьора в покое. Он еще раз махнул веслом вокруг себя, а затем встал на фальшборт и одним огромным прыжком перемахнул на палубу «Эстреллы», которая находилась гораздо ниже. Никто не последовал за ним, моряки были слишком заняты тем, что бросали канаты Элиасу, бьющему руками по воде и хватающему ртом воздух, и давали ему советы.

Оказавшись на палубе, Бьор немедленно занял свое место у румпеля.

— Травить шкот! — зарычал он, и на этот раз Мательда сразу поняла, что ей нужно делать.

Когда «Эстрелла» освободилась от дромона и ускакала от него по волнам, Мательда все еще крепко держалась за корму. Холодный дождь бил ей в лицо и больно колол голые плечи. Сквозь завесу дождя она разглядела, как моряки втащили Элиаса на борт дромона.

Море скалило зубы, и Бьор подражал ему. Как только он вернулся на палубу, его словно прибили гвоздями к румпелю. На его лице Мательда заметила несколько свежих ран. В остальном же ее спутник казался невредимым. Лишь когда Бьор перенес свой вес на правую ногу, Мательда увидела, как он скривился от боли. Но от вопроса, как он себя чувствует, норманн просто отмахнулся:

— Я порезал их парус. Теперь они будут двигаться медленнее нас, — прокричал он, перекрывая вой ветра.

— Для того чтобы плыть быстрее, им пришлось бы лететь, — поддержала Мательда, не зная, услышит ли ее Бьор в таком шуме.

И действительно, «Эстрелла» мчалась по разбушевавшемуся морю просто с устрашающей скоростью. А шторм все усиливался, так что Бьор уже взял полпаруса на рифы. Мательда знала, что без этого им угрожал бы опасный крен.

Стена воды выше человеческого роста ударила в левый борт корабля и с шумом прокатилась по палубе, пока не сомкнулась над Мательдой. Когда она смогла снова глотнуть воздуха, то почувствовала, как Бьор больно сжал ее запястье.

— Будет лучше, если ты покрепче ухватишься за что-нибудь! — крикнул ей норманн, сплевывая воду, затекавшую в рот.

Снова заняв свое место у мачты, Мательда обхватила ее руками, прижалась щекой к дереву и закрыла глаза… чтобы в следующий момент широко открыть их в испуге. «Эстрелла» так сильно легла на бок, что ноги Мательды заскользили по палубе. Сейчас, бросив взгляд через плечо, она не удивилась бы, обнаружив, что за румпелем никого нет. Однако норманн все еще стоял у руля, только румпель почему-то оставил. Оставшись без хозяина, тот дико вращался из стороны в сторону, громко ударяясь о борт, как только корабль падал в пропасть между волнами. Широко расставив ноги, Бьор стоял на юте — кормовой части верхней палубы — и держал в руках оба шкота, словно поводья взбесившегося коня. Теперь «Эстреллой» можно было управлять только при помощи паруса — надутого до отказа куска ткани, удерживаемого двумя канатами, готовыми вот-вот разорваться. Их концы были в руках одного-единственного человека.

Огромная масса воды бесконечно перекатывалась через корабль, накрывая его экипаж, состоящий всего из двух человек. Прижавшись к мачте, не в силах что-либо предпринять, Мательда чувствовала, что руки и ноги до боли занемели от холода. Она не знала, чем помочь Бьору, а море, казалось, только и ждало того момента, когда девушка оторвет руки от мачты. И тут над элегантно изогнутым носом «Эстреллы» показался какой-то далекий огонек. Указывать Бьору на него, конечно, не было необходимости, норманн уже держал курс на побережье.

Вспоминая потом этот кошмарный шторм, Мательда никак не могла взять в толк, как ей удалось так долго держаться за мачту околевшими руками. Шторм прилагал все силы, чтобы сбить маленький корабль с курса, много раз палуба уходила из-под ног у Мательды, только мачта оставалась столпом ее выживания, без которого ее смыло бы в холодное море. Даже Бьор — она это понимала — не смог бы ее спасти из разбушевавшейся морской стихии.

Когда они вошли во все еще наполненную бурными волнами, но, благодаря своему природному положению, защищенную и более спокойную гавань ночного города, Мательда поначалу не могла заставить себя отпустить мачту. «Эстрелла» довольно крепко ударилась о причал, Бьор набросил канат на одну из мощных стоек и положил свою мозолистую руку на ее дрожащее плечо, а Мательда все еще прижималась щекой к дереву мачты, дрожа всем телом. Лишь после того как норманн осторожно отнял ее руки от мачты, оцепенение оставило девушку. Не обращая внимания на состояние своей одежды, мокрыми клочьями свисавшей с тела, она обняла совего спутника и прижалась к нему. И зачем только она покинула свой родной Риво Альто? Ей хотелось расплакаться.

Бьор что-то сказал ей на своем родном языке, и, хотя Мательда не поняла ни слова, это стало утешением для нее. Стоя в обнимку, они ощутили, что стали согреваться. Однако море и здесь не хотело оставить их в покое — приливная волна толкнула «Эстреллу» на причальный кнехт, и судно резко дернулось. Бьор освободился из рук Мательды, чтобы покрепче затянуть канаты, затем, прихрамывая, подошел к одной из бочек, служившей корабельным сундуком, сорвал с нее крышку и порылся в глубине. Когда он разогнулся, в его руках оказалось несколько свертков.

— Одень это, — протянул он их Мательде. — Может быть, эта одежда не вызовет восхищения, зато в ней тебе будет тепло.

Мательда взяла сверток, в котором были меха и грубая шерсть.

— Орсо и Бегга, — ответил Бьор, не дожидаясь вопроса. — Они дали это в дорогу, полагая, что ты все же решишься отправиться в плавание вместе со мной, а в своем платье дочери дожа ты могла показаться морю слишком лакомым кусочком. Это слова рыбачки.

Мательда молча уставилась на сверток в руках. Припустивший снова дождь норовил напитать влагой и эту материю, но с густой шерсти вода просто стекала крупными каплями.

«Бегга, — подумала Мательда, беззвучно повторяя имя рыбачки. — Наверное, у Орсо чутье человеческой души лучше, чем я думала». Она пыталась подыскать нужные слова, однако заметила, что норманн, отвернувшись, чтобы дать ей переодеться, всячески делает вид, что занимается осмотром «Эстреллы».

Когда Бьор оторвался от своей работы по укреплению руля, вместо Мательды он обнаружил заправского моряка — в грубой тунике из шерсти, перехваченной на бедрах простым шерстяным поясом, и накидке поверх туники, закрывавшей, как это было принято у женщин, только одно плечо. Цветная марена, красильный крап и красильная вайда придавали материалу красный и синий цвета. Лишь в штанах Мательда чувствовала себя неуютно, хоть, пошитые из тюленьей кожи, они были украшены вышитым на бедрах узором. Кожа животного так тесно прилегала к ногам, что девушка не понимала, как мужчины вообще могли передвигаться в штанах? Плюсом же было то, что одежда сохраняла тепло, — Мательда уже чувствовала характерное покалывание в руках и ногах, когда в них начала циркулировать кровь.

Лишь теперь она заметила, как внимательно Бьор смотрит на нее, — наверное, тоже никогда раньше не видел женщин в штанах.

Кашлянув, Мательда указала на причал:

— Итак, куда мы приплыли?

— Равенна, — ответил Бьор хриплым голосом.

— Но Равенна — самый большой конкурент городов лагуны. Здесь еще за полстолетия до этого была резиденция королей лангобардов, а нынешние князья являются врагами Риво Альто. Если они узнают, что я дочка дожа…

— Тогда просто держи рот на замке, и никто об этом не узнает, — нервно ответил Бьор. Осторожно ступая на свою раненую ногу, он выбрался на причал и протянул Мательде руку.

— Идем! — нетерпеливо буркнул он. — Надо найти новые пеньковые канаты для крепления руля. Старые порвались.

Не обращая внимания на его протянутую руку, Мательда спрыгнула на причал. За ней закачалась, словно прощаясь, мачта «Эстреллы».

 

Глава 30

Равенна, порт

Шторм, видимо, стремился начисто подмести порт Равенны своей исполинской метлой. Мусор, с которым играл ветер, летал повсюду, попадая под ноги Мательды и Бьора. Лужи, разлившиеся, как пруды, было практически невозможно обойти. Благо, новая одежда не промокала, за что Мательда уже не раз мысленно поблагодарила Беггу.

Они шли под раскачивающимися уличными фонарями, и девушка, завязав в узел свои волосы, подняла капюшон. В темноте никто не принял бы ее худощавую фигурку в брюках за женскую. И это было хорошо, ведь Мательда шла по вражескому городу.

— Ты знаешь, что у меня на родине означает, когда женщина подвязывает свои волосы кверху? — спросил Бьор, шагая по лужам и грязи, не глядя под ноги. Мательда же прыгала с одного островка, поросшего травой, на другой.

— Что она готова бороться с морем? — попыталась она догадаться, невольно понизив голос, хотя вокруг не было ни души.

— Нет, — рассмеялся Бьор. — У нас, норманнов, молодые незамужние женщины ходят с распущенными волосами. Если же волосы подвязаны кверху, значит, речь идет о пожилой женщине.

— Если вы распознаете пожилых женщин только по их прическе, то у вас или все мужчины слепые, или все женщины — красавицы, — заметила Мательда. Но уже в следующий момент пожалела о своих словах: громкий хохот Бьора предательски отразился эхом от стен заброшенных портовых складов.

Дорога вела их между складскими помещениями с почерневшими от времени и дождей стенами. Некоторые постройки так накренились от ветра, что Мательда бросала испуганные взгляды на их фронтоны. Только Бьор, казалось, точно знал свою цель. «Почему он тут так хорошо ориентируется?» — недоумевала Мательда.

Вскоре они дошли до какого-то склада, и он громко забарабанил кулаком по двери. На улице была глухая ночь, ураганный ветер смел с улиц всех людей, но Бьор постучал в дверь всего один раз, и она сразу же открылась. В желтом свете, проникавшем изнутри, показался мужчина в длинном одеянии.

— Ну наконец-то! — хрипло прокаркал он. — Я уж думал, вы никогда не вернетесь.

Бьор шагнул внутрь, и Мательда, с любопытством озираясь, последовала за ним. Это был обширный склад, скудно освещенный масляными лампами и почти пустой. В зимние месяцы кораблеплавание на Mare Nostrum почти полностью замирало, экипажи торговых кораблей проводили время в кабаках, а торговые склады превращались в дворцы для крыс и мышей. В Равенне дела, казалось, обстояли так же, как и в Риво Альто…

— А где же остальные? — На лице мужчины, усеянном гнойниковыми прыщами, выразилось недоумение.

Кладовщик в шубе, на которой было больше дыр, чем волос у него на голове, зашаркал по полу, ведя своих гостей вглубь склада.

— А лед-то где? — прищурился он, повернувшись к ним лицом.

— В этот раз льда нет, — подтвердил очевидное Бьор. — Мне нужна помощь. Шторм повредил руль корабля, я ищу пеньковый канат и инструменты, чтобы его починить.

— Помощь? — обладатель шикарной шубы театрально раскинул руки. — Помощь никому не помешает. Я вот уже месяц жду поставок. Князь угрожает, что посадит меня на кол, если в ближайшее время я не доставлю его лакомство: банкет — через десять дней. Как вы думаете, что будет лежать на подносах, если лед не появится здесь своевременно? Я сам. Обжаренный, как гусь, с хрустящей корочкой.

— О, это был бы самый тощий гусь, которого я видел, — восхитился Бьор, представив себе эту картину. — Так как насчет канатов?

— А как насчет льда? — прозвучало в ответ.

Мательда, до сих пор державшаяся позади, сделала шаг вперед.

— Мы привезем вам лед. Но если мы не отремонтируем наш корабль, то не сможем выйти отсюда. Бухта каната, немного дерева и немного помощи в обмен на ваше незавидное будущее в качестве жареного гуся.

— Стоп! — вырвалось у Бьора. — Лойденгизель, она не знает, о чем говорит. У нас другие планы.

— Она? — удивился кладовщик. — Это что, твоя жена? — Его взгляд скользнул вниз по фигуре девушки. — В штанах? Вы норманны, всегда были жуткими людьми. А сейчас вообще рехнулись.

Слова этого скряги изгнали остатки холода из тела Мательды, кожа на ее щеках буквально загорелась.

— Я сделала вам предложение и ожидаю ответа, — напомнила она.

Носитель шубы еще несколько секунд не мог оторвать свой взгляд от ног Мательды, так что девушку не удивило бы, если бы даже волоски на тюленьей шкуре, из которой были сшиты штаны, встали дыбом. В конце концов Лойденгизель подал им знак следовать за ним дальше в сарай, а сам пошел впереди, так же шаркая ногами.

— С тех пор как вы перестали появляться тут на своем сверхбыстром корабле, я, конечно, не сидел сложа руки, — сказал равеннец, перекрывая голосом шарканье своих ног. — Есть и другие моряки, которые осмелились выйти в море зимой. И некоторые из них даже рискнули взойти на вулкан. Результаты, правда, были плачевными. — Он вздохнул и остановился перед тремя стоящими рядом ведрами, до краев наполненными водой. — Один из этих храбрецов вообще не вернулся назад. Другой действительно загрузил лед на свой корабль, но, когда его настигла непогода, от груза пришлось избавиться, чтобы корабль не перевернулся.

От воспоминаний о шторме тело Мательды покрылось гусиной кожей.

— Третья попытка оказалась удачной, — продолжал как ни в чем не бывало Лойденгизель. — Только вот корабль был слишком медленным. Три ведра с талой водой — вот и все, что они мне привезли. Помогите мне! — помолчав, взмолился он. — И тогда я дам вам все, что нужно, чтобы отремонтирвать ваш корабль.

Бьор посмотрел на Мательду, и она опустила глаза, скрывая смущенную улыбку.

— Да привезем мы тебе твой лед, — заверила она кладовщика. — А в довесок еще и корабль подарим — дромон из Риво Альто. Тебе нужно лишь помочь старому другу.

— И как же, скажи на милость, мы доставим сюда лед с Этны, если нашей целью является Египет? — теперь уже Бьор понизил голос.

Шторм закончился, дождь прекратился, они торопливо шли назад, на причал, по мокрому от дождя лабиринту, состоявшему из складских помещений. Там, на причале, к ним вскоре должен был присоединиться Лойденгизель.

— Давай будем решать проблемы по мере их поступления, — примирительно сказала Мательда. — Сначала привезем лед для твоего знакомого. Эти глыбы ведь не могут находиться слишком далеко, если их удается доставлять сюда нерастаявшими. А после этого отправимся в Египет.

— Это невозможно, — фыркнул Бьор.

Вот чего Мательда не ожидала услышать из уст Бьора, так этих слов. Его замуровали в тюрьме — он сбежал. Она отдала ему лишь наполовину готовый корабль — он научил его плавать. Вступив в борьбу один против всего экипажа, он испортил парус на дромоне и доставил ее, Мательду, сквозь шторм в безопасную гавань. Неужели для такого мужчины существовало что-то невозможное?

— Не может быть, чтобы до Этны было слишком далеко, — вызывающе повторила она.

— Далеко? — покачал головой Бьор. — Как я должен в одиночку, скажи мне пожалуйста, влезть на вулкан, стащить вниз ледяные блоки величиной с сундук и на этом корабле быстро доставить их в Равенну? Я ведь уже сказал, это — невозможно!

— Но ведь ты не один, — взглянула на него своими наивными девичьими глазами Мательда.

Бьор только вздохнул.

Когда они добрались до гавани, небо над морем начинало светлеть. Уже издали Мательда заметила перед «Эстреллой» каких-то чужаков. Трое из них даже успели взойти на борт и теперь возились с парусом.

— Клянусь яблоками Идунн! — вскипел Бьор.

В усиливающемся свете дня возле «Эстреллы» можно было узнать силуэт большого корабля — дромон Маламокко тоже добрался до этого порта. У причала их поджидал Элиас. Даже в розоватом свете зари его лицо казалось серым. Нагеля, торчащего в его руке, уже не было, повязка, наложенная ему моряками, намокла и развязалась.

— Ваш корабль принадлежит мне, — прорычал Элиас и с угрожающим видом подошел к ним. Сопровождающие встали позади него.

— И ты тоже принадлежишь мне, — Элиас указал пальцем на Мательду. — А варвар, — он повернулся к Бьору, — принадлежит рыбам.

— А тебя таки следовало отлупить, трус! — Бьор с агрессивным видом подошел к Элиасу и указал на его покалеченную руку. — Я бы не поверил, что ты сможешь грести ею. С парусом было бы проще, верно?

В здоровой руке Элиаса вдруг появился кинжал. Но прежде чем он успел броситься на Бьора, между противниками встал Лойденгизель.

— Стой! — крикнул купец.

Элиас только рассмеялся и хотел уже отодвинуть Лойденгизеля в сторону, но тот мрачно и очень серьезно посмотрел на него.

— Если тебе дорога жизнь, — дал он совет совершенно спокойным голосом, — то возвращайся на свой корабль и исчезни отсюда.

В подтверждение его слов послышались шаги и бряцание оружия. Из тумана между сараями вышло несколько фигур, острия копий в их руках были направлены в утреннее небо.

— Что это значит, Лойденгизель? — потребовал ответа шедший впереди мужчина, одетый в красно-зеленый камзол — цвета Равенны. — Неужели мы должны были идти за тобой, чтобы уладить спор между моряками? У городской стражи есть дела поважнее.

Элиас поднял руку, и его люди застыли на месте. Их было больше, и они, вероятно, могли бы даже ввязаться в схватку с городской стражей, но проскочить мимо копий можно было только чудом, и Элиас сомневался, что венетам это удастся.

Люди с дромона сбились в кучу, как гроздь винограда. Чувствуя себя хозяином ситуации, Лойденгизель потер руки и почтительно поклонился человеку, пришедшему во главе стражи:

— Вон там, храбрый эпарх, вы видите корабль семьи Маламокко, а рядом с ним, — он указал подбородком на Элиаса, — стоит отпрыск этой мелочной шайки собственной персоной. Я вдруг подумал, что для вашей карьеры было бы полезно подарить его князю.

— Я только капитан, а не эпарх, — поправил одетый в камзол мужчина.

— Но, может, однажды вы им станете, — снова склонил голову Лойденгизель.

Польщенный стражник посмотрел на дромон, с мачты которого все еще свисали обрывки паруса. В свете утреннего солнца на нем отчетливо различались цвета Маламокко.

— Как тебя зовут? — требовательно спросил он Элиаса.

— Так, как моя мать назвала меня при крещении. — Тот сделал нерешительный шаг в сторону порта. — Если тебе нужен хороший улов, то лучше взгляни туда, — Элиас указал пальцем на Мательду. — Там стоит дочка дожа лагунных городов — плоть и кровь самого большого противника твоего князя.

— Не надо меня учить, я знаю врагов моего господина, — спокойно ответил капитан и внимательным взглядом окинул Мательду с ног до головы. — Если этот парень — женщина, тогда я — рыба. Но даже если бы я был рыбой, то и тогда у меня были бы глаза, чтобы отличить дочку дожа от какой-то уличной дворняжки.

Он кивнул своим людям:

— Схватить его! Пусть им займется эпарх.

Элиас метнул в Мательду злобный взгляд.

— Я спущу с тебя шкуру! — прорычал он.

К обеду Мательда праздновала победу над Элиасом вместе с чайками. С кормы отремонтированной «Эстреллы» дочка дожа бросала птичьей стае вяленую рыбу, которую обнаружила в бочках с провиантом. Бьор, как всегда, занимал место у румпеля. Парус снова вдыхал соленый воздух ясного дня, белая пена билась о борт корабля, а свежий ветер выдувал у Мательды слезы из глаз.

— Зачем ты кормишь чаек? — недовольно поинтересовался Бьор. — Теперь они будут всю дорогу сопровождать нас и смеяться над нами.

— Потому что я люблю праздновать победу, — ответила Мательда. — А поскольку ты слишком занят, мне приходится самой подыскивать себе гостей.

— Какая же это победа?! — воскликнул Бьор. — Мы просто избавились от Элиаса. Но за это позволили сделать себя рабами купца. Лед с Этны! — Он покачал головой. — Мой отец находится в руках подлого убийцы, а тебе лед подавай.

— А далеко до Александрии? — спросила Мательда.

— Десять doegr, если ветер нам поможет. — Бьор жевал кончик своей бороды.

— Doegr? — Мательда попыталась сымитировать гортанный звук.

— Дней, — пояснил Бьор. — Мы измеряем расстояние временем, которое требуется, чтобы его преодолеть.

— Значит, десять дней… — задумалась Мательда и подбросила в воздух бледный кусок рыбы. Одна из чаек ловко поймала его клювом и улетела. Ей вслед понеслись недовольные крики ее сородичей. — А как долго плыть до Этны?

— Да пойми же ты, — резко повернулся к ней Бьор, — это не вопрос расстояния или времени. Мой отец находится в смертельной опасности. Мы плывем к нему. Сейчас, немедленно!

— Как долго до Этны? — еще раз спросила Мательда.

— Половину doegr отсюда. И столько же на обратный путь. Да и лед сначала нужно добыть.

— Я обещала Лойденгизелю, что он его получит. Без него «Эстрелла» досталась бы Элиасу, — понизила голос дочка дожа. — А кроме того…

— Да я бы сам справился с этим купчишкой, — проворчал Бьор.

— А потом с голыми руками против целой команды корабля? — возразила Мательда. — Почему ты не носишь с собой меч, топор или хотя бы нож — что-нибудь, чем мог бы защитить себя?

Бьор молчал. Похоже, молчание было его самым любимым аргументом. Но на этот раз Мательда терпеливо выдержала эту недосказанность и все-таки дождалась ответа.

— Это все из-за Альрика, — признался он наконец. — У нас на родине он был воином. Самым лучшим! Только боги могли справиться с ним. И они это сделали.

— А что произошло?

Стоя у румпеля, Бьор горько улыбался, погрузившись то ли в воспоминания, то ли в глубокое раздумье. Затем ответил:

— Он отказался приносить своих сыновей в жертву князю. Поэтому нам пришлось бежать. Ингвар и я были еще детьми.

— Князь, который требует от подданных отдавать ему своих детей? — Мательда не могла поверить в услышанное. Еще раз она задала себе вопрос, в каких диких краях родился Бьор и сколько же дикости еще в нем самом?

— И что случилось дальше? — Она придвинулась к нему поближе.

— Альрик сбежал на «Висундуре». И его команда — вместе с ним. Товарищи поклялись ему в своей верности до самой смерти. И они нашли ее. По крайней мере, большинство из них. На реках южных степных стран Альрик попытался начать жизнь сначала, теперь уже как торговец. Однако Суртур Черный, ярл нашей родины, не оставлял его в покое. Снова и снова появлялись банды убийц, которые намеревались получить за голову Альрика кучу золота. Они гнали нас вперед, все дальше и дальше на юг. Я рос, видя, как погибало большинство товарищей Альрика. В живых остались только Магнус, Грид и Штайн.

— А твоя мама? — осторожно спросила Мательда.

— Она была убита. За то, что попыталась торговаться с каким-то степным всадником за связку шкурок. Этот дикарь посчитал смертельным оскорблением то, что женщина диктует ему свою цену.

— И так вы попали к нам?

— Сначала в Константинополь. На него не распространялось влияние Суртура, там мы были в безопасности. Поэтому отец и хотел остаться там, а свое судно использовать как торговое.

Мательда опустила кусок вяленой рыбы обратно в бочку. Две чайки кружились над ее головой, напоминая о том, что праздник, по их мнению, еще не закончился.

— У нас был самый быстрый корабль из тех, что когда-либо заходили в порт Византии, — продолжал свой рассказ норманн. — Вскоре об этом услышал император и сделал моему отцу предложение: золото и богатство для него самого и княжеский титул для его сыновей. Сам Альрик от денег отказался бы, но знать, что Ингвар и я обеспечены до конца жизни, — это было для него превыше всего. Он принял предложение.

— И что ему пришлось за это делать? — любопытство Мательды разгоралось.

— Он стал телохранителем императора.

— Человек, которого я видела рядом со своим отцом, служил телохранителем у императора?

— Он собрал группу воинов, которая вместе с ним должна была охранять жизнь императора, — кивнул Бьор. — Все они были рабами. Альрик купил их на невольничьих рынках и объявил вольноотпущенниками. А затем поставил перед свободным выбором — остаться с ним и защищать жизнь Михаила или уйти. Большинство осталось с ним.

— Но почему вы перебрались сюда? Телохранители императора!

— Ну, — замялся Бьор, — на белом свете не один лишь император. И потом, быть повелителем — это удовольствие, у которого короткая жизнь.

Мательда задумалась о своем отце, а Бьор объяснял дальше:

— Сегодня ты занимаешь высокое положение при императоре и пользуешься его благосклонностью. Но если завтра на трон взойдет другой, откуда тебе знать, уцелеет ли твоя голова на плечах? Альрику удалось выжить, его меч служил трем императорам. Только Михаил II отказался от его услуг. Но при этом позволил Альрику убраться из Византии. Так и наше с Бьором княжение, и безопасность его людей — все было потеряно.

Прежде чем продолжить свой рассказ дальше, Бьор настолько понизил голос, что Мательде пришлось наклониться к нему, чтобы понимать, что он говорит.

— Вот с тех самых пор мой отец и пытается стать тем, кем хотел стать еще после бегства из Снорхейма, — владельцем торгового корабля. Торгового, а не военного. И его люди все еще следуют за ним. Но оружие на «Висундуре» запрещено, Альрик любит повторять: «Не успеешь оглянуться, как из торговца тебя превратят в воина». Наше лучшее оружие — это острый ум и быстрый корабль.

Когда Бьор все объяснил, Мательде показалось, что даже дневной свет изменился. Она выбросила кусок вяленой рыбы в море и призналась:

— Это моя вина, что твой отец и на этот раз не смог остаться торговцем. Это я пожелала доставить мощи святого Марка в Риво Альто. Если б не это, вы так бы и возили лед с Этны.

Бьор внимательно посмотрел на нее сверху вниз и покачал головой:

— Нет, Альрик рожден для меча. Он может сколько угодно пытаться отложить его в сторону, и иногда ему это даже удается, но лишь на некоторое время. Никто не может избежать своего предназначения. Мы, норманны, верим, что сестры-богини, определяющие судьбы людей, для каждого сплетают свою нить. Они протягивают эти нити далеко через долины и высоко в воздухе, закрепляют их на вершинах гор. А иногда развешивают на нитях белье, и это означает хорошую погоду. Но теми же нитями они закрепляют людей в мире, и ты никогда не знаешь, использовали для тебя нить, веревку или канат.

Он вздохнул и посмотрел вдаль.

— Для Альрика им, наверное, пришлось вить канат, — сказала Мательда и положила свою ладонь на грудь Бьора. — Такой канат, который не могут разорвать самые сильные шторма. Мы берем курс на Александрию.

 

Глава 31

Александрия, порт

Бонус чувствовал себя так, словно заново родился на свет. Ночь он провел в усадьбе наместника, где ему было позволено искупаться в бассейне, чтобы смыть с себя песок, жару и следы усталости. Если Бонус поначалу насмехался над тем, что Абдулла называет свой сад копией рая, то теперь вынужден был с ним согласиться. Никогда раньше он не испытывал такого блаженства, как это — когда он вступил в холодную воду и позволил ей ласкать себя так, словно она была языком комнатной собачки.

Он лишь отказался надевать свежую одежду, принесенную ему слугой Абдуллы на следующее утро: эти арабские лохмотья трибун никогда не подпустит и близко к своему телу, пусть даже его голого плетьми погонят через пустыню. С гордостью венета он надел на себя свою привычную одежду, на которой его вынужденный марш через пустыню не мог не оставить свой отпечаток.

Теперь его собственный рай находился буквально перед ним — «Висундур», который до сих пор не покинул порт, а теперь уже и не сможет. Абдулла приказал перекрыть выход из порта тремя кораблями дау — изящными арабскими парусниками с лучниками на борту. Каким бы быстрым ни был корабль норманнов, ему не убежать от града стрел.

Вид «Висундура» удивил Бонуса, у корабля снова появилась мачта. Оказывается, поиски Джамиля, Яа и Магнуса все-таки увенчались успехом. Для него, Бонуса, так было даже лучше: чем бо`льшую скорость сможет развить «Висундур», тем быстрее трибун Риво Альто доберется домой.

Вот только что-то в этой новой мачте настораживало: то ли форма, то ли вид дерева…

Наконец команда собралась на борту, не хватало только кендтманна. Но именно он и нужен был Бонусу: яд все еще ждал своего часа в сумке.

Как и несколько дней назад, Абдулла сначала послал на корабль своих воинов. И снова моряки не сопротивлялись. Стороны только обменивались мрачными взглядами и ругательствами на языках, которые Бонус еще никогда не слышал. Однако захват «Висундура» прошел безупречно.

— Почему они не сражаются? — удивился Абдулла, стоя рядом с Бонусом, и тот, тоже ничего не понимая, лишь покачал головой. Ему было немного жаль, что нельзя спровоцировать это отребье и проучить его. С большим удовольствием он бы укоротил рыжего карлика еще на целую голову или сбросил бы надменного араба Джамиля в море с куском железа в животе. Но эти люди еще были нужны ему, чтобы управлять драккаром.

— Что ж, пойдем на корабль, — предложил Абдулла. — Ты сам подберешь моряков из команды, которых захочешь сохранить для себя, а остальных я продам в рабство. Как я и говорил, наше сотрудничество будет выгодно для обеих сторон. Вот только эти люди, возможно, придерживаются другого мнения.

Стража Абдуллы согнала экипаж на ахтердек, кормовую часть верхней палубы, и Бонус стал проверять состояние корабля. Оно казалось великолепным, даже свежие деревянные заклепки обшивки были забиты в тех местах, откуда их перед тем вырвали силы моря. Бонус по-хозяйски гордо провел рукой по фальшборту, еще раз прошелся вперед-назад по палубе и наконец заметил двое саней, лежащих друг на друге. Воспоминания об Этне тут же всплыли в его памяти — тогда Альрик приказал перегрузить лед в деревянные ящики.

— А что это у вас там, под санями? — крикнул Бонус морякам. Но их мрачные лица выражали скорее презрение к трибуну, чем готовность отвечать на поставленный вопрос.

Тогда Бонус кивнул двоим из людей Абдуллы и знаком приказал им снять верхние сани. В ящике под ними показались полоски вяленого мяса.

— Провиант, — нагнулся, рассматривая их, Абдулла. — Похоже, у них все готово к отплытию. Мы прибыли сюда вовремя, друг мой.

Бонус покачал головой: в этом ящике с провиантом было что-то странное. Уже при виде мачты у Бонуса возникло такое ощущение, что с «Висундуром» что-то не так, а сейчас он был просто уверен в этом.

Засунув руку в ящик на санях, он стал рыться в вяленом мясе и нащупал под ним какую-то материю. Тогда он принялся энергично разбрасывать содержимое ящика по сторонам — полоски мяса шлепались на палубу, словно мертвые рыбы. Под мясом показались шерстяная одежда, накидки, жилетки, шапки, но Бонусу уже не терпелось вытрясти из саней все. И тут с причала послышалось:

— Наместник Абдулла! — Этот голос пронзил уши трибуна, как удар копья. Якуб! Он появился перед кораблем, восседая на своем верблюде, как на троне. Его желтая накидка была порвана, а вся фигура покрыта засохшими брызгами крови. Якуб направил верблюда вперед, и животное нерешительно взошло на корабль. Перед Бонусом и Абдуллой верблюд остановился.

— Вот он, настоящий корабль пустыни, — раздался хриплый голос Магнуса. Однако никто не обратил на него внимания.

Вынужденный смотреть снизу вверх на Якуба, сидящего на верблюде, Абдулла громко обратился к эмиссару халифа:

— Слезь с верблюда, иначе я прикажу отрубить ему ноги и воткнуть их тебе в глотку.

— Я выследил берберов, — оставался глухим к словам наместника Якуб. — Большинство из них уже мертвы. Оставшиеся — здесь. Я убью их тоже, и хочу, чтобы ты присутствовал при этом, наместник Абдулла. Халиф будет ценить тебя за это так же, как и я.

Его жуткие глаза безо всякого выражения еще на какой-то момент задержались на Абдулле, затем он развернул верблюда, животное испражнилось на палубу и величественно сошло с корабля.

То, что Якуб говорил на греческом языке, сначала несколько удивило Бонуса, но потом он подумал, что, возможно, посланник халифа таким образом демонстрирует свой триумф перед врагами.

— Куда ты ведешь пленных? — крикнул Абдулла вслед Якубу.

Обращенный еврей указал в направлении входа в порт, где стоял Фарос:

— Туда, где они будут ближе к своему богу.

Когда Якуб исчез, Бонус почувствовал облегчение, он уже ожидал, что обращенец доведет до конца то, что пустыне ему не удалось сделать с ним, трибуном. Однако Якуб то ли не узнал Бонуса, то ли был равнодушен к его судьбе. «Неужели, — спросил себя Бонус, — когда этот человек бросил меня в пустыне, для него это было просто забавой?»

Выйдя из оцепенения, он снова повернулся к саням и к их загадочному содержимому. Наконец под пальцами в мягких перчатках появились черты какого-то лица. Пара закрытых глаз под высохшей кожей… Труп! Он продолжал свои «раскопки», теперь уже осторожнее, и вот показался почти безволосый череп. В ужасе Бонус отдернул руку: Альрик нашел святого Марка! На этот раз речь шла уже не о пепле в старом ящике.

— В чем дело? — окликнул его Абдулла. — Что ты обнаружил?

Бонус, казалось, не слышал его. Он испытывал священный трепет, искушение немедленно упасть на колени и обратиться с молитвой к ящику, вдруг ставшему для него ракой с мощами. Впервые за много лет он почувствовал, что у него на глазах выступили слезы. Сила Божья была на его стороне! Он, Бонус из Маламокко, лично доставит настоящего святого Марка в Риво Альто!

Какое-то время Абдулла смотрел на него пристальным взглядом. Затем повернулся к саням и тоже принялся копаться в ящике. И наткнулся на то, что обнаружил Бонус, только открыл еще больше тела, покоившегося под вяленым мясом и бельем.

— Да спутает Аллах волосы в бородах врагов! — пробормотал наместник, продолжая открывать мумию.

— Это — святой Маркус! — вырвалось у Бонуса, и он попытался удержать дерзкие руки наместника подальше от святого тела.

Абдулла, однако, не дал ввести себя в заблуждение.

— Эта звезда на его одежде! Ты видишь звезду, франк? — указал он пальцем на отличительный знак Александра Великого.

— Я венет! — запротестовал Бонус.

Однако Абдулла не обратил на это ни малейшего внимания, застыв над увиденным. Наконец он глубоко вздохнул, на его лице было написано потрясение. Он проговорил пару гортанных фраз на арабском языке и, глядя прямо в испуганные глаза Бонуса, повторил уже по-гречески:

— Это не христианский святой. Это Зуль Карнайн. — Он закрыл глаза. — Теперь мир станет иным!

Альрик проснулся с воспоминаниями об аромате груди Кахины, которая пахла жасмином, розами и жимолостью. В его левое ухо тепло дышала королева, а в правое задувал холодный утренний ветер, под порывами которого поскрипывали строительные леса Фароса.

— Скоро тут появятся работники, — проговорил он, заметив, что Кахина тоже уже не спит. — Мы должны исчезнуть отсюда до их прихода.

Она встала, чтобы одеться. Ее нагота была поистине наготой королевы. Сейчас, глядя на нее, Альрик успел не раз пожалеть, что Кахина прятала свое изящество под плотной материей одежды.

Сверху до них донесся запах потухшего костра. Поднявшись, Альрик с растрепанными волосами поправил свою одежду. Затем долго, даже более обстоятельно, чем было нужно, возился со шнурками. Кахина провела пальцами по его губам.

— А море, оказывается, вовсе не такое ужасное, как все утверждают, — улыбалась она.

— А пустыня намного бесконечнее, чем я мог себе представить. — Альрик взял ее за руку.

Будучи увлечены друг другом, они не сразу обратили внимание на крики снизу — пока не послышались приказы и вопли вперемежку со стонами и стенаниями.

— Неужели на ремонт такого сооружения они отправляют рабов? — недоумевал Альрик. Он взглянул вниз через край площадки. Далеко внизу что-то двигалось в свете начинающегося дня, но детально разглядеть ничего не удалось.

— Это было бы странно. — Кахина тоже пыталась рассмотреть, что происходит внизу. — Наместник никогда бы не доверил Фарос невольникам.

И снова послышались крики, уже ближе. Строительные леса зашатались.

— Они взбираются наверх по наружным лесам, — понял Альрик.

Спускаться было уже поздно, и Кахина потянула Альрика за угол, как и ночью. Они стали следить за лестницей, на которой вот-вот должны были появиться рабочие. Но лицо, которое в конце концов появилось на ней, было лицом амазига. Это была Хенну, та самая молодая женщина, чью свадьбу Альрик и его люди праздновали в пещере. Однако там, где раньше ее лицо украшали орнаменты из кожи геккона, оно было обезображено брызгами крови. Взойдя на площадку, женщина тут же прижалась к стене башни — как можно дальше от бездны.

Альрик почувствовал, как рука Кахины впилась в его руку. Следом за Хенну появилось еще одно знакомое лицо, искаженное болью, и это тоже было лицо одного из жителей пещеры. Все больше и больше амазигов поднималось по лестнице — когда последний из них вышел на площадку, оказалось, что на лесах стоят, плотно прижавшись друг к другу, десять человек. Их просторную одежду трепал ветер.

Кахина стала осторожно пробираться вдоль стены, намереваясь предстать перед своим народом, но Альрик удержал ее. В следующий момент на площадку поднялся один из арабов. У него в руках была сабля, которая доставляла ему значительное неудобство при восхождении. Еще один араб следовал за ним, он тоже был вооружен. А затем поднялся великан. Альрик, спрятавшийся за углом, стал наблюдать за ним. Эти выцветшие глаза, очертания огромной фигуры — без сомнения, это был тот, кого Альрик видел при разрушении церкви Святого Марка, и, видимо, тот же, кто соревновался с Ингваром в погоне за фальшивой ракой.

— Вы последние из своего племени, — произнес он по-гречески, упиваясь победой над беззащитным народом пустыни. — Все остальные мертвы.

Хорошо, что Альрик успел прижать свою руку ко рту Кахины и подавить ее крик! Великан подошел к старому жителю пустыни, схватил его за шиворот и потянул к себе.

— Когда-то я совершил ту же самую ошибку, что и вы, — крикнул он против ветра. — Я верил фальшивому богу. Только единственный, истинный бог, Аллах, вывел меня на правильный путь. И я выкладываю этот путь трупами неверных.

Он подвел амазига к краю лесов. Дувший снизу ветер выжимал слезы из глаз пленника.

— Ты хочешь отказаться от фальшивых идолов христиан и обратиться к истинному богу? — заорал ему в ухо Якуб.

У амазига, казалось, отказали ноги. Он упал на колени, но тут же был подхвачен мускулистой рукой Якуба.

— Думай быстрее! — потребовал обращенец и, не дождавшись ответа, столкнул старика в пропасть.

Альрик прижал Кахину к себе. Что же случилось с амазигами в пустыне, пока он вместе с их королевой блуждал в катакомбах под городом?

— Не бойся, мы задержим их, — пообещал Альрик.

— Но как? У меня с собой только кинжал. — Глаза Кахины были полны боли. — А у тебя — только твои руки.

— Если кинжал держит верная рука, — ответил Альрик, — то один этот кинжал сильнее тысячи вооруженных воинов.

Бонус благоговейно протянул руку к мертвому телу в ящике, однако теперь уже Абдулла грубо оттолкнул его в сторону.

— Он принадлежит мне! — процедил наместник сквозь зубы. — Если ты дотронешься до него, то пожалеешь, что не издох в пустыне.

Бонус размахнулся, чтобы в ответ оттолкнуть Абдуллу, и замешкался: люди араба были настроены против него точно так же, как и команда «Висундура». Все-таки трибуну нужно было, чтобы Абдулла находился на его стороне.

— Почему? — с трудом произнес он и опустил руку. — Почему мусульманин так ценит мученика христиан?

— А ты думаешь, чьи останки находятся здесь, перед тобой? — Абдулла не мог оторвать глаз от мертвеца.

— Конечно же, святого Марка! Специально за ним я и отправился в эту адскую часть света.

— Святой Марк! — захохотал Абдулла. — Тебе бы обратиться к своему Марку, чтобы он подарил тебе хоть немного ума. Нет! — сказал Абдулла. — Перед тобой лежит тот, кто намного величественнее. Александр Македонский.

Бонус попробовал улыбнуться, чтобы проверить, не шутит ли Абдулла. Однако лицо араба оставалось серьезным.

— Александр? — переспросил Бонус, делая ударение на каждом слоге. — Македонский?

Абдулла больше не обращал внимания на Бонуса. Склонившись над санями, он, казалось, ощупывал взглядом каждый дюйм кожи мертвеца.

— Звезда на одежде, отломанный нос, тонкие черты повелителя, рогатый шлем. Нет никаких сомнений, — отрезал наместник. — Уже пять столетий люди ищут его. А я всегда знал, что он мог быть спрятан только здесь, в этом городе.

— Если это действительно он, то как же он попал на этот корабль?

— Мне все равно как. Я внимательно изучил жизнь этого человека — так же, как и его смерть. Он был одним из тех немногих, которые рождаются раз в тысячу лет. До сих пор никто не мог сказать, где в последний раз его труп был уложен на носилки. Некоторые думали, что он потерян навсегда. Но я все равно надеялся, даже молился, чтобы Александр Великий покоился в моем городе. И теперь мои молитвы услышаны!

Встретив недоверчивый взгляд трибуна, Абдулла снисходительно положил ему на плечо свою легкую, как перо, руку.

— Ты ничего не понимаешь. Знай, благодаря обладанию этим телом я стану самым могущественным человеком в мире. И Александрия превзойдет все другие города. Даже халиф… — Он запнулся. — Мы должны перенести Александра в мой дворец. Я лишу себя жизни, если с ним что-нибудь случится, особенно теперь, когда он снова явил себя миру.

И тут послышался ропот среди стражников Абдуллы. Команда «Висундура» тоже бормотала непонятные слова. Руки почти всех находящихся на борту протянулись в направлении севера, указывая на что-то. Бонус проследил за руками и взглядами — все до единого они были направлены на маяк. С самой верхушки сооружения что-то сорвалось вниз. Сначала Бонусу показалось, что это был мешок. Но мешки не размахивают руками, бросаясь с крыши, и не кричат неистово за секунду до смерти.

— Якуб! — воскликнул Абдулла. — Да разрушит Аллах его дом, что он делает?

— Кажется, заставляет берберов прыгать вниз, — заметил Бонус, внимательно всматриваясь в то, что происходит на маяке. — Одного за другим.

— Это приведет к бунту среди коптов в городе, — воскликнул Абдулла и, придерживая свои белые одежды, поспешным шагом пошел на причал. — Эй вы! — крикнул он своим стражникам через плечо. — Десять из вас, следуйте за мной! Мы должны остановить этого безумца. Остальные пусть охраняют корабль. Никто не имеет права прикасаться к мумии, — поставил он главную задачу.

С этими словами наместник удалился, а Бонус остался молча вглядываться в обезображенное временем лицо легенды.

— Остальные поклонники дьявола там, внизу, будут дрожать от страха, когда увидят, как мы поступаем с неверными, — неистово вращал глазами Якуб. Он вытащил из группы берберов следующего. Амазиг ударил Якуба в грудь, но обращенец без труда столкнул его вниз.

— Как жаль! — крикнул он оставшимся восьми пленникам. — С гораздо бо`льшим удовольствием я обратил бы его в свою веру. — Он обвел взглядом искаженные страхом и болью лица. — Кто из вас готов к этому?

Пожилой мужчина не выдержал, упал на колени и прижался лбом к полу:

— Я, господин.

Якуб поднял его за воротник и подтащил к краю строительных лесов.

— Признайся, что ты обращаешься в истинную веру, — громко потребовал Якуб, и старик от страха вцепился руками в одежду своего мучителя.

— Я, пожалуй, тоже призна`юсь кое в чем, — услышал Якуб чей-то голос слева от себя.

Якуб резко повернулся. На обращенной к морю стороне Фароса появился какой-то человек с длинными седыми волосами и в странной одежде. В одной руке он держал поперечину из строительных лесов. Незнакомец стоял спиной к солнцу, и Якубу пришлось прищуриться, чтобы рассмотреть его.

— В том, что сейчас ты будешь молить своего единственно верного бога о помощи, — проговорил мужчина достаточно громко, чтобы было слышно. В его руке блеснул кинжал.

Якуб пригнулся и, не оглядываясь на пленников, бросился на незнакомца.

Альрик, перед этим подре´завший канаты, удерживавшие леса, подпустил стремительно мчащегося великана поближе и разрезал пеньковый канат. Тот оборвался, доска отлетела в сторону, и Якуб зашатался.

Бросив взгляд на Кахину, Альрик убедился, что она нашла твердую опору под ногами, ведь строительные леса закачались не на шутку, и сам отступил на пару шагов. Однако великан удержал равновесие. Он спрыгнул с падающей площадки и добрался до прочной части строительных лесов.

Альрик отскочил в сторону, мериться силами с таким громилой он не рассчитывал. В бою один на один противник превосходил его уже размерами тела. К тому же он был моложе и проворнее. Ни в коем случае кинжал не должен был попасть в его руки, так что Альрик подал знак Кахине и бросил оружие ей. Поймав кинжал, королева амазигов стала подрезать остальные канаты, удерживавшие леса.

Когда нападавший увидел, что Альрик стоит перед ним без оружия, он выкрикнул какие-то насмешливые слова на арабском языке и пошел прямо на своего противника. Альрик с трудом увернулся от направленных на него рук, крепких хватких ладоней. Поворачиваясь вокруг одного из столбов, он вдруг ощутил, что под ногами разверзлась бездна, и в следующее мгновение оказался снова на площадке, только уже этажом ниже: деревянные балки под его ногами подались вниз, освободились от креплений и провернулись. Когда он встал на ноги, площадка тряслась от его падения, сверху посыпались доски, и оттуда же донеслись вопли паники на арабском языке. Помощники великана жестикулировали и что-то кричали своему предводителю. Судя по всему, они боялись, что леса под ними вот-вот обрушатся. Один из них уже стал спускаться по лестнице вниз, чтобы найти безопасное место, двое еще держались наверху.

И тут что-то ударило Альрика и обрушило его на доски. Тут же чьи-то пальцы впились в его плечи. От падения у него перехватило дыхание, к тому же сверху на него всем своим весом давил нападавший, а под своими плечами Альрик не чувствовал опоры, там зияла пропасть. Рука нападавшего уперлась в подбородок Альрика и запрокинула его голову назад. Норманну пришлось собрать все свои силы, чтобы оказать сопротивление этому напору, угрожавшему сломать ему шею. От невероятных усилий на глазах выступили слезы, сквозь которые он узнал пустой взгляд великана.

Вдруг прямо возле уха послышалось громкое карканье. Затуманенным взглядом Альрик различил только черные крылья, показавшиеся совсем рядом с его головой, да черные глаза, блеснувшие на солнце. Глаза осмотрели эту сцену и снова исчезли. Но этого отблеска хватило, чтобы великан отшатнулся от птицы.

Такой шанс упускать было нельзя. Альрик выдернул свою руку из рук врага и ударил его кулаком прямо в кадык.

Давление на подбородок ослабело. Когда Альрик еще раз попал в то же самое место на горле нападавшего, послышался хруст. Противник стал хватать ртом воздух, держась за горло. Другая же его рука, словно паутина, легла на лицо Альрика. Через его пальцы Альрик видел, как глаза врага вываливаются из глазниц, покрывшись красными прожилками — словно ручьями лавы из извергающегося вулкана.

Великан рвал горло сам себе, из разинутого рта исходили только сиплые звуки.

Наконец рука на лице Альрика ослабла, оставив после себя запах старой соломы. Человек откинулся в сторону. Он лежал, не поднимаясь, и обеими руками мял собственное горло.

Альрик поднялся на трясущиеся ноги, желая поскорее удалиться от этого зрелища. Бросив быстрый взгляд на этаж выше, он убедился, что остальные погонщики рабов удрали. С самой верхушки башни его звала Кахина, словно висевшая в облаках, — так высоко виднелась ее фигура на фоне неба.

И тут, прежде чем Альрик успел ответить, снизу послышался еще один крик, который заставил его застыть на месте. Это был голос Ингвара. И этот голос отдал громкий приказ поднять парус!

 

Глава 32

Александрия, порт

— Нам надо выбросить их за борт! — Ингвар нервно барабанил пальцами по новой мачте, то и дело бросая на стражников наместника, устроившихся на носу корабля, взгляд, не обещавший ничего хорошего. Между их копьями устроился Бонус из Маламокко — видимо, сейчас только там он чувствовал себя в безопасности.

— Для десяти вооруженных воинов мы просто дети, — мрачно рассудил Яа и успокаивающе положил свою руку на плечо Ингвара. Но Ингвар, в отсутствие отца главный на корабле, сбросил руку Яа со своего плеча.

— Если бы Альрик был здесь! Мы бы уже могли отчалить! — Он беспокойно зашагал по палубе под внимательными взглядами арабов.

— Он уже спешит сюда, — прохрипел Грид Скрежещущий Зубами.

— Да только не тогда, когда надо! — зло бросил Ингвар. — Половина арабов только что покинули корабль. Когда они вернутся, будет уже слишком поздно. Мы отобьем свой «Висундур» сейчас или никогда!

— Нет! — возразил Яа, и этот решительный тон заставил щеки Ингвара покраснеть от гнева. — Без Альрика мы ничего предпринимать не будем. Даже если бы мы смогли одолеть арабов, неужели ты собираешься отчалить отсюда без своего отца?

В этот момент со стороны причала послышался знакомый гомон. По скрипящему и качающемуся на волнах причалу к кораблю приближалась целая стайка детей. Через несколько мгновений они уже были на борту, снова показав, кто на «Висундуре» главный.

— Да что им здесь, медом намазано? — Уже и у Яа иссяк запас терпения.

Как и при первом своем визите, ребятишки не особо обращали внимание на взрослых. Они прыгали по палубе, балансировали на планшире и пытались вскарабкаться на новую мачту. Даже на громкие запреты арабов они не обращали внимания.

Один из детей подбежал к Яа и начал карабкаться на него, как на гору. Нубиец схватил мальчика за руки и попытался объяснить, что ему и его товарищам лучше покинуть корабль.

— Здесь вы в опасности. Ты понял? — настойчиво, чуть ли не по слогам несколько раз повторил Яа. Однако мальчик или не понимал его, или же просто не хотел понимать.

Стража тоже вынуждена была бороться против незваных гостей. Как только первые детские руки ухватились за копья и кафтаны, арабы сразу же стряхнули их с себя. Один мальчик упал и сильно ударился о палубу. Встав, он только потряс своей коротко стриженной головой, потер локти и сразу же принялся искать в матросских сундучках пищу — просто из любопытства. А особо настойчивая девочка не дала так легко отделаться от себя: вцепившись в древко копья, она потянула его к себе так, словно обнаружила пирог с медом. Все старания обладателя копья избавиться от своей мучительницы были напрасными. В конце концов человек не нашел ничего лучшего, как оттолкнуть ребенка, да еще с помощью своего оружия: древком своего копья он как-то неуклюже ударил свою маленькую противницу в грудь. Малышка упала на палубу и, обхватив себя руками, стала кричать так громко, насколько ей позволяли легкие.

— Нет! — крикнул Яа. Но Ингвара уже было не остановить. Забежав на корму, он метал из глаз искры на араба. Затем, опустившись на колени перед раненым ребенком, развел в стороны руки девочки и осторожно ощупал ее грудную клетку.

— Твои новые друзья сражаются против детей! — бросил он на Бонуса взгляд, исполненный ненависти. — Таким, как ты, как раз место среди них.

Подняв ребенка на руки, Ингвар хотел вынести девочку с корабля, но получил такой тычок в спину, что зашатался.

Ингвар резко обернулся. Один из арабов угрожал ему копьем, что-то выкрикивая. По жестам стражника было понятно, что Ингвару запрещалось покидать «Висундур».

Тогда сын Альрика осторожно положил девочку на палубу, где та, подтянув ноги к груди, отвернулась к бортовой стенке, и пошел на араба с голыми руками. Он шел до тех пор, пока копье стражника не уперлось ему в живот. Какое-то мгновение норманн и араб молча стояли друг напротив друга.

— Ну, подойди же еще на один шаг ближе, норманн, — подзадорил Бонус голосом, преисполненным насмешки. — И мы посмотрим, действительно ли ты храбрее меня.

Прежде чем Ингвар смог что-то ответить, дети начали кричать. Своими маленькими ручонками они указывали на север. И все, кто был на борту, повернулись в ту же сторону.

Раздались взволнованные крики арабов.

— Башня падает! — воскликнул Дариос.

Один Ингвар не поддался искушению обратить свой взор, куда и все. А вот его противник как раз повернул голову в направлении маяка и сощурился от солнца. Мгновенный импульс заставил Ингвара схватиться за копье и сдвинуть его в сторону. Он проскочил мимо оружия и оттолкнул копьеносца. Остальные стражники отреагировали слишком поздно — когда экипаж «Висундура» штурмовал корму своего корабля, некоторые из арабов все еще, как завороженные, смотрели на маяк.

В борьбе один на один с бывшими гвардейцами византийского императора их копья были бесполезны, тем не менее копьеносцы крепко держались за свои древка, пытаясь оттолкнуть от себя моряков. Когда Магнус нанес одному из стражников удар в живот, тот свалился, как мешок. Эта маленькая победа, казалось, стала сигналом, которого ожидали дети. Оставив паруса, мачту и сундучки моряков, они ринулись на корму и мгновенно повисли на руках, ногах и одежде арабов.

Борьба завершилась быстрее, чем можно было ожидать. Девять стражников лежали на палубе, лишь одному удалось сбежать в последний момент.

— А где же наш Бонус? — оглянулся Ингвар. Его губы распухли, из уголков рта стекала кровь.

— Вон он бежит, — указал Яа на венета в черно-серебристой одежде, показавшегося между двумя кораблями.

— Да пусть бежит! — бросил Магнус. — Мы отвоевали для себя какое-то время, теперь нам нужно его грамотно использовать.

Ингвар кивнул и стер кровь со своих губ:

— Поднять парус! Сейчас посмотрим, годится ли крест христиан на что-то большее, чем просто быть украшением храма.

— А как же Альрик? — встревожился Магнус, вместе с другими прижимавший арабов к борту, откуда остальные сбрасывали их в воду. На заливистый смех детей арабы, проигравшие схватку, отвечали проклятиями.

— Альрик, — сказал Ингвар с кривой улыбкой, — сожжет мне волосы на голове, если я буду ждать его тут еще дольше. Поднимайте якорь!

От бесконечного ожидания на лбу Гассана выступили морщины. Уже четыре дня его дау качался на волнах на входе в порт Александрии. Наконец скука заставила расслабиться его людей, и они, вместо того чтобы смазывать жиром тетиву своих луков и защищать перья стрел от соленого воздуха, шастались по палубе, устраивали драки или играли в кости. Треск бараньих костей, служивших им кубиками, стал серьезным испытанием терпения Гассана. Долго они здесь не выдержат, понимал он. Когда же наместник, наконец, отдаст приказ сменить стражу?

Там, на берегу, на расстоянии ближе полета стрелы, стоит дворец. Наверное, Абдулла как раз наслаждается в своем знаменитом саду, небось, наполненном девочками и мальчиками для удовольствия так же, как и бассейн — вином (последнее Гассану было известно из надежного источника). Морщины на лбу капитана стали резче. Ну почему бог обрек его на то, чтобы быть помощником такого сумасброда?

Вдруг откуда-то с Фароса донесся крик. Подумав, что услышал крик какой-то редкой птицы, капитан повернул голову в направлении маяка и увидел, как какая-то фигура падает с верхушки башни вниз. И вскоре после этого еще один несчастный последовал вслед за первым. Гассан окаменел.

Он, конечно, слышал о самоубийствах, однако, поскольку Коран, так же, как и вера христиан, запрещал суицид, такое случалось крайне редко. А так, чтобы сразу двое людей друг за другом прыгнули навстречу смерти, к тому же на виду у всех, это уже было из ряда вон! Что там могло происходить?

— Приближается корабль! — крикнул кто-то из его людей. И действительно, со стороны бухты к ним направлялось диковинное судно, нос которого был украшен головой чудовища с крыльями. Это был именно тот корабль, который нельзя выпускать из бухты ни в коем случае, — приказ наместника. Гассану предписывалось обрушить на чужака, сделавшего попытку вырваться из гавани, град стрел.

Голова дракона как раз огибала язык суши, находившийся прямо на выходе из гавани. Пасть чудовища была широко разинута. Гассан отдал своим людям приказ натянуть луки.

— Поднимайся наверх, Альрик! — голос Кахины доносился с крыши башни и звучал в ушах Альрика так соблазнительно, словно призывные песни морских духов. Высоко в небе над ним склонился заботливый лик, рядом с лицом королевы пустыни появилось еще несколько лиц — тех амазигов, которых они с ней только что спасли. Там, наверху, они пока что в безопасности.

Альрик потер затылок, который все еще болел после схватки с врагом. Сейчас, возможно с некоторыми усилиями, он доберется до верхушки башни. Для этого на полуразрушенных лесах имелось еще достаточно досок и канатов.

Затем он взглянул вниз. Под ним через гавань стремительно скользил «Висундур». И снова послышался голос Ингвара, громко отдающего приказы, чтобы было слышно на всей палубе. Его сын решил сбежать из Александрии на корабле…

Обратить ли внимание Ингвара на себя, сейчас, пока еще не поздно? Не стоит, решил кендтманн: если корабль без него покидает Александрию, значит, для этого была причина. Он бы никогда не задержал свою команду, зная, что тем самым подвергает ее опасности. Он присоединится к ним позже, уж он-то, штурман, как-нибудь найдет кильватер своего «Висундура».

Решив на время попрощаться с кораблем, он ухватился за одну из стоек и свесился с лесов, чтобы можно было его лучше видеть. И вдруг обнаружил качающийся на волнах посреди гавани дау, а на его палубе — две дюжины лучников, поднявших к небу свое оружие, готовое выстрелить! Он так перегнулся, что стойка лесов под его весом вышла из крепления и повисла прямо над бездной. Откинувшись назад, на оставшиеся доски конструкции, он сложил ладони рупором и громко выкрикнул предупреждение Ингвару. Затем, не зная, долетели ли его слова до «Висундура», Альрик стал искать что-нибудь, что можно было бы сбросить на корабль, — кусок дерева или камень. Любым способом он должен был обратить внимание своих людей на опасность, которая ожидала их там, куда они направлялись!

Между обломками под ним блеснул клинок кинжала Кахины — металл словно подмигивал ему на солнце. И тогда ему в голову пришла идея. Действовать следовало немедленно!

Он снова посмотрел вверх, на Кахину. Она откуда-то достала канат и спустила его вниз, к нему. Однако путь Альрика теперь вел не наверх, где его ждали амазиги, а вниз, где «Висундур» плыл прямо навстречу своей гибели!

Повиснув на руках на одной из штанг, он упал вниз, с глухим звуком ударившись о доски нижнего этажа. Одна из досок при этом оторвалась и полетела в бездну — Альрик наблюдал, как она упала на каменную кладку и рассыпалась в щепки.

Он еще раз запрокинул голову, прикидывая высоту лесов, затем твердой рукой схватил кинжал и стал разрезать остальные канаты надстройки.

— Там, на корабле, лучники! — крикнул с носа драккара Магнус и показал на дау, стоявший на входе в гавань. На нем виднелись два ряда натянутых луков, металлические острия стрел были направлены именно на «Висундур».

— Наверное, они таким образом решили уговорить нас остаться. — Ингвар стоял рядом с Магнусом, положив ладони на крылья дракона. Побелевшее и ставшее идеально гладким от соленой воды и ветра дерево… — Только зря они это!

— На весла! — скомандовал Ингвар, повернувшись к команде. — Мы проскочим мимо них так быстро, что их стрелы не попадут даже в наш кильватер!

Магнус бросил озабоченный взгляд на Ингвара.

— Нам не удастся обойтись без потерь, — предупредил он, теребя кончик своей бороды.

— Я знаю, — кивнул Ингвар. — Но если мы не попытаемся сделать это, то попадем в руки арабов.

Мужчины проворно уселись на скамейки для гребцов, уложили древка весел в уключины и начали грести. Корабль, который уже шел на малом ходу под парусом, весь напрягся, дерево заскрипело. Этот звук был для Ингвара самой любимой песней. Но на этот раз — он отдавал себе отчет — для некоторых из них эта песня станет похоронной.

«Висундур» ринулся к выходу из гавани.

— Они сошли с ума! — не поверил своим глазам Гассан. Диковинный корабль приближался. — Неужели люди на палубе ослепли? Неужели они не видят стрел, направленных на них? У них же на палубе ни одной надстройки, за которой они могли бы спрятаться. — Гассан присмотрелся. — У них даже щитов нет, чтобы прикрыть свои головы! А гребцы сидят на веслах и работают ими так, словно отправляются на рыбалку. Все же сейчас погибнут!

Пропев эту песню безумству храбрых, Гассан поднял правую руку и сжал ее в кулак. Две дюжины натянутых до скрипа тетив давно ждут лишь того, чтобы их освободили от напряжения. Оставалось только дождаться нужного момента, чтобы первым же залпом поразить как можно больше целей. Тогда корабль замедлит ход, и оставшихся гребцов можно будет расстрелять практически в упор. Гассан глубоко перевел дух.

Внезапно со стороны Фароса раздался грохот падающего дерева, треск рвущихся канатов и крик какого-то человека.

Все еще держа руку поднятой вверх, Гассан стал метать взгляд то на маяк, то на драккар. На маяк. И снова на драккар.

Строительные леса, окружавшие постройку, отделились от каменной кладки, словно вторая кожа. Там, где перед этим два человека прыгнули навстречу смерти, теперь, казалось, вся конструкция захотела последовать их примеру. Доски летели вниз, верхние стойки сложились, словно ноги огромного насекомого. И еще один человек упал — что за безумие! «Нет, — догадался Гассан, — он не упал, он спрыгнул! Оттолкнулся и полетел по широкой дуге, чтобы упасть в воду перед островом».

Только сейчас Гассан понял, что в конце концов обрушится громадная масса досок, стоек, балок. Его дау был слишком далеко, чтобы в него попали падающие оттуда деревянные элементы, но драккар — тот, наоборот, направлялся прямо к тому месту, где леса вот-вот рухнут в воду!

Корабль чужестранцев ни в коем случае не должен быть потерян! Так звучал настоятельный приказ наместника. Если он, капитан, будет медлить и дальше, то драккар сохранит свою скорость, и падающие леса разнесут его в щепки.

Гассан резко опустил руку и громко выкрикнул приказ.

Вода оказалась словно железной, от удара у Альрика перехватило дыхание. Какое-то время он старался не допустить потери сознания, зная, что тогда может пойти ко дну. Повсюду вокруг него бурлила вода, а он крепко отталкивался от нее ногами и работал руками, направляя тело к поверхности водной глади. От удара все тело было пронизано болью. Сейчас он хотел бы стать таким, как великан Хрунгнир: с головой из камня и с таким же сердцем. Но боль часто напоминает нам о том, что мы живы. От боли в побитых конечностях к нему возвращалось сознание, вырывая его из тумана, в котором он мог бы утонуть. Наконец он всплыл на поверхность.

Прямо перед Альриком на воде покачивались и выступали обломки деревянных конструкций, как будто какой-то корабль получил пробоину, напоровшись на рифы, и пошел ко дну. Эти деревянные руины танцевали на волнах, словно не решаясь, потонуть ли им сразу или же провернуться еще раз вокруг собственной оси. Дерево было утыкано стрелами. Доски и балки упали на воду как раз между драккаром и дау, приняв смертельный дождь стрел на себя.

— Альрик!

Это был голос Ингвара. Альрик стал искать, откуда исходит крик сына, и увидел, что «Висундур» на полном ходу летит с другой стороны покачивающихся на воде досок. Он сделал над собой усилие и поднял вверх руку. Однако боль не позволяла двигаться. Тремя взмахами рук Альрик подплыл к болтающимся на воде доскам и крепко вцепился в них.

«Висундур» как раз проплывал мимо него. Ингвар и Магнус стояли на правом борту и всматривались в воду.

— Где ты? — звали они.

«Здесь!» — собирался откликнуться Альрик, но вода в легких превратила его голос в какое-то булькание. «Плывите дальше!» — хотел крикнуть он, но и эти слова прозвучали так вяло, что тут же утонули в гавани.

Теперь он услышал приказы уже на арабском языке, доносившиеся с другой стороны. Альрик обернулся — лучники на дау снова натянули луки. Однако остатки строительных лесов, похоже, перекрывали им видимость, мешая прицелиться в «Висундур».

Альрик кашлял до тех пор, пока не освободил легкие и горло от воды. Грудную клетку сводила болезненная судорога. Превозмогая боль, он подтянулся на торчавших из воды обломках и выглянул из-за волн.

«Висундур» пронесся мимо. Он еще увидел Ингвара, выбежавшего на корму, чтобы продолжить его поиски, и закричал:

— Гоните отсюда! Плывите на север. Освободите Бьора!

Больше Альрик ничего не успел сказать: руки задрожали от напряжения, и ему снова пришлось опуститься в воду. Откуда-то издалека донеслось хлопанье паруса. Кендтманн надеялся, что это был парус «Висундура».

 

Глава 33

Александрия, порт

Кахина осторожно выглянула из дверей Фароса и, лишь когда убедилась, что им не угрожает опасность, подала знак амазигам. Один за другим они, легко ступая, потянулись из башни. «Восемь», — насчитала Кахина. Больше никого не осталось из ее гордого народа…

От осознания этого мог помутиться рассудок. Она подняла лицо к небу: время для возмездия убийцам еще придет, сейчас главное — обеспечить побег выжившим.

Перед каменной стеной, окружавшей Фарос, никого не было видно. Пока что обвалившиеся строительные леса не привлекли к себе ни зевак, ни даже стражников, но скоро они появятся. Она посмотрела на другую сторону моста. И действительно, вдали уже показалась группа людей. Они еще не заметили амазигов, однако выход через мост был перекрыт. Как же им незаметно покинуть остров?

Кахина повернулась к Хенну:

— Спрячьтесь по ту сторону стены, — приказала она. — И не выходите оттуда, пока не наступит ночь. Затем переберетесь в безопасное место. В таверне встретитесь с Идиром.

— А где будешь ты? — спросила молодая берберка.

— Я позже присоединюсь к вам.

Она прикинула расстояние до приближающихся людей. Пока что они были всего лишь маленькими фигурками, однако события на острове заставили их отправиться сюда в спешном порядке, у амазигов было мало времени.

— Давайте! — настойчиво сказала Кахина. — Выходите! И похороните наших мертвых в пустыне, прежде чем гиены сделают это на свой лад.

Амазиги прошли мимо нее и проскользнули в щель на западной стороне стены. Хенну до последнего момента оставалась рядом с Кахиной. Только когда все другие ушли, она решила задать мучивший ее вопрос:

— Что же будет с детьми?

Кахина взяла Хенну за плечи. Лица мальчиков и девочек пронеслись перед ее мысленным взором. Она подумала о своей дочери Вали´ и о том, что это было непростое решение — оставить детей жить в городе. Но, если бы они находились в пустыне, то теперь стали бы невольниками арабов.

— Они по-прежнему будут в Александрии, — решила королева. — Мой брат и дальше будет заботиться о них. А когда найдем новое убежище, заберем их к себе. Они же наше будущее.

Хенну обняла Кахину, прошептала ей на ухо короткую молитву и последовала за остальными. Когда Кахина смогла убедиться, что бегство оставшихся амазигов осталось незамеченным, она наконец вышла к берегу, туда, где строительные леса упали в воду. А вместе с ними — и ее норманн Альрик.

Выплевывая затхлую воду гавани, Альрик вскарабкался на камни, окружавшие остров с маяком. За собой он тащил араба, напавшего на него в башне, — подхватил его, когда увидел, как он барахтается посреди деревянных обломков, слабыми движениями рук держась на воде, чтобы не утонуть. Убедившись, что этот человек больше не опасен для него, Альрик подхватил его под руки и поволок к берегу, где уложил на камни. Гранит под сбегающей с кафтана водой сразу же окрасился в черный цвет.

Неподалеку затрещали кусты и послышались шаги, Альрик оглянулся.

— Ты жив! — воскликнула Кахина, бросаясь к нему. Погладив его по щекам, она ощупала его руки и грудную клетку.

— Ранен? — испугалась она.

Альрик покачал головой. Только тогда Кахина заметила другого человека на камнях. Мужчина кашлял и совершал какие-то судорожные движения головой.

— Идем! — взяла Кахина Альрика за руку. — О нем позаботятся арабы. Нам нужно скрыться!

— А где твои люди? — задал Альрик вопрос, мучивший его.

Кахина кивнула и указала рукой:

— Они прячутся там, с той стороны.

— Так иди же к ним!

Кахина помогла Альрику встать на ноги, но он оттолкнул ее.

— Ты меня не поняла! — прохрипел он. — Иди к своим, я сам!

— Я тебе надоела? — посмотрела на него королева.

Вместо ответа Альрик притянул ее к себе.

— Скорее вот тот маяк рассыпется в песок, чем это случится, — прошептал он ей на ухо и ощутил холодное прикосновение металлических серег к своей щеке. — Только вот там, впереди, как я вижу, Бонус из Маламокко спешит сюда с целой ордой арабов.

Кахина резко обернулась. Группа на мосту приближалась.

— А теперь давай, иди! — в приказном тоне сказал Альрик. — Ты нужна своему народу.

Он снова оттолкнул Кахину, но теперь уже она крепко держалась за его руки.

— Идем со мной, — умоляющим взглядом просила она. — Они нас не догонят!

— Нет! — начал сердиться Альрик. — Здесь я могу их отвлечь на себя. Уходи!

Кахина натянула капюшон на голову и еще раз прижалась к нему.

— Я так хочу провести остаток дней с тобой, хоть бы и в тюрьме, — сказала она и добавила: — Если они убьют тебя, я сожгу этот город. А если схватят, я тебя найду.

И еще раз, последний, он увидел ее губы, прошептавшие настойчивое:

— Ты должен выполнить свое обещание — целое путешествие со мной на корабле!

Пригнувшись, она поспешно направилась вдоль берега. Альрик заставил себя не смотреть ей вслед.

Не торопясь, он поднялся на обломок валуна и стал громко, как мог, выкрикивать грязные матросские ругательства в направлении моста.

Вскоре подбежали арабы, и Бонус продемонстрировал ему свою самодовольную рожу. Рядом с трибуном стоял одетый в тонкую материю араб. Они так спешили, что этот субтильный человек запыхался от быстрой ходьбы. Вокруг него выстроилась примерно дюжина стражников с копьями.

— Вот он! — победоносно выкрикнул Бонус, вытянув дрожащий палец в сторону Альрика. — Вот он, человек, который управляет кораблем-драконом и который украл из этого города самое дорогое его сокровище — мумию Александра Великого!

Альрик стал отступать назад, пока вода не дошла ему до колен. Тогда Бонус в нетерпении вырвал из рук одного из стражников его оружие и пошел на норманна в атаку с копьем наперевес.

Альрик пригнулся, готовясь к схватке с копейщиком, как он делал это в похожих ситуациях на шатких палубах кораблей, когда вокруг бушевала битва. С тех пор прошло много лет.

С моря раздались крики. Альрик не понимал арабских слов, но это могли быть только лучники на дау, который пытался остановить «Висундур». Полный изящества араб в белой одежде ответил им и после короткого обмена репликами схватил за руку Бонуса, останавливая его, и сказал по-гречески:

— Корабль ускользнул. Именно этот человек помешал моим людям остановить его.

— Тем более он заслуживает смерти! — Даже копье в руках трибуна дрожало от злобы!

— Не теперь. Он должен нам помочь догнать свой корабль. Для тебя драккар представляет ценность, а для меня мумия, плывущая на нем, — самая желанная награда на этом и том свете.

Бонус трясся уже всем телом. Он так крепко сжал челюсти, что не видно было даже губ. Глаза пылали жаждой убийства.

— Мы возьмем его с собой, — продолжал успокаивать араб неистового трибуна, — ведь только он знает путь, по которому отправился его корабль. И тогда обменяем мумию на его жизнь. Без этого ты все равно не сможешь получить корабль.

В руках Бонус все еще вертел древко копья. Вдруг он поднял копье над головой и бросился вперед. Альрик уже приготовился сделать уклон, однако Бонус бежал не к нему, а к тому едва не утонувшему человеку, который, лежа на камнях, все еще пытался выплюнуть воду из своего изломанного горла. Не задумываясь ни на секунду, венет со всего маху вонзил копье в тело теперь уже беспомощного Якуба. Тело великана выгнулось дугой и дико, утробно заревело.

Видя это, Альрик невольно протянул руку в сторону Бонуса, мол, что ж ты делаешь, лежачего не бьют! Но тот наносил удары снова и снова, пока не угомонил свою ярость. И в конце концов оставил копье в теле жертвы. Подобно мачте корабля, копье торчало из тела Якуба, покачиваясь в такт его конвульсиям. Безжизненное тело посланника халифа медленно сползло с прибрежных камней в воду и затихло навсегда.

Когда Бонус снова поднялся к арабам, он уже не трясся. Лишь походя, с апломбом сокрушителя гигантов, бросил человеку в белом:

— Что ж, собирай людей, Абдулла. Да прикажи своим капитанам поднять якоря. Пора начинать охоту на буйвола.

 

Глава 34

Mare Nostrum, «Висундур»

Новая мачта стонала на ветру. «Висундур» скользил по морю, словно беззаботный водяной клоп-водомерка. Корабль вернулся в свою стихию. «А разве я не должен себя чувствовать так же?» — думал Ингвар, стоя у руля. Мысли о брошенном в порту Александрии Альрике не давали ему покоя.

— Альрик сам найдет дорогу к нам, — словно прочитав мысли своего нынешнего кендтманна, положил ему руку на плечо Килиан, стоявший рядом. В лучах заходящего солнца лицо франка приобрело таинственный зеленоватый оттенок.

Килиан пережевывал внутренности кита, вымоченные в уксусе. Ингвар взял у него кусок мяса из руки. Жесткое и кислое, оно пощипывало язык, такое надо полдня жевать, покуда начнет выделяться мясной сок. Оставшиеся сухие волокна обычно выплевывали в море.

Корабль балансировал на верхушках волн, стремительно скользил по ним вниз и наконец убегал от очередной волны к следующей.

— Пусть все будет, как решили, — в конце концов сказал Ингвар. — Сначала найдем Бьора. Он в плену и сейчас нуждается в нашей помощи больше, чем Альрик.

— Твой отец наверняка сумеет найти безопасное место с помощью амазигов, — предложил франк свое видение ситуации.

— Да, — помедлив, согласился Ингвар не совсем уверенным голосом, — конечно.

Его взгляд прошелся по палубе. Люди отдыхали после долгого дня, проведенного за веслами, чтобы как можно скорее оставить позади злополучное побережье Африкии. Как им удалось ускользнуть от лучников на выходе из порта — для Ингвара все еще оставалось загадкой. Арабы выпустили свои стрелы в тот самый момент, когда часть строительных лесов обрушилась в воду. Доски и балки пронеслись рядом с «Висундуром» на расстоянии конского хвоста, чуть не зацепив его. То, что могло стать гибелью для корабля, оказалось его спасением. Большинство стрел попали в конструкцию, лишь с полдюжины долетело до корабля. Никто из людей и сам драккар не пострадали. Только оперенное древко стрелы все еще торчало в голове дракона на форштевне, дрожа на ветру.

В угасающем свете различалась фигура карлика, бродившего по палубе. Магнус чем-то занимался возле саней, накрепко привязанных канатом посреди корабля. Склонившись над ними, он запустил свою руку в ящик и быстро отдернул ее. Повторив это движение еще раз, он поднес пальцы к носу и вышел на ахтердек, пригнувшись, чтобы пройти под парусом.

— Так сколько нам еще плыть? — уточнил Магнус, словно сам не знал. Ветер с кормы прижимал его рыжие волосы к голове.

— Шесть doegr, — напомнил Ингвар. — Если О´дин и дальше позволит дуть своему ветру.

— А что, тебе уже невтерпеж стать трибуном? — подшутил над карликом Килиан.

Однако на лице Магнуса не было ни следа веселья.

— Труп вон там, — кивнул Магнус в сторону саней, — он портится быстрее, чем кончается мясо дикого кабана на столе у Суртура Черного.

— Что? — одновременно повернулись к нему Ингвар и Килиан.

В ответ Магнус только протянул им свою руку. На кончике пальца блестела какая-то черная маса.

— Я бы не стал пробовать это на вкус, — покачал головой Магнус. — Когда мы отчаливали из Александрии, он еще находился в отличном состоянии.

— Это все соль в воздухе, — простонал Килиан.

— Да и влаги он, наверное, тоже не любит, — добавил Maгнус. — Помните, Кахина рассказывала, что мумия лежала в гробу из алебастра? Если бы это была моя могила, то лучше бы я растворился в воздухе, чем болтался в плавании по морю между соленым мясом и портянками.

— Возьми руль! — Ингвар ткнул в руку Килиана румпель и пошел к саням, чтобы убедиться в правоте слов Магнуса.

Свет уже почти угас, но и без него было ясно, что с ящиком, стоявшим на санках, что-то не так. На шерстяных одеждах, которыми был укрыт мертвец, появились пятна. Запах, исходивший изнутри, даже на ветру, пропитанном запахом рыбьего жира, был отвратительным. Держась одной рукой за край саней, Ингвар другой рукой стал убирать провиант и тряпки с мумии. Когда он поднес к ящику масляную лампу и открылось лицо мертвеца, Ингвару показалась, что ему улыбается морда змея, охраняющего Мидгард.

Кожа мертвеца, еще недавно крепкая и эластичная, плотно обтягивавшая череп мумии, теперь растрескалась, в некоторых местах превратившись в нечто тягучее и жидкое, что стекало по щекам трупа. Александр Великий словно проливал черные слезы из-за того, что его постигла бренность.

Когда Ингвар вернулся назад к румпелю, он испытал такое ощущение, будто впервые заблудился в море. Он бросил отца, чтобы спасти брата, а выкуп за него сейчас улетучивался прямо на глазах.

— Что же теперь делать? — вырвалось у него в открытое пространство. Это были слова, которые кендтманн корабля никогда не должен произносить.

— Мы должны добраться до Риво Альто прежде, чем мумия превратится в лужу смолы, — определил Магнус главную цель.

— А как мы это сделаем? — Килиан тоже был в растерянности. — Ты предлагаешь шесть дней непрерывно идти на веслах?

— Кажется, я знаю выход получше, — пришел в себя Ингвар. — Мы направимся к вулкану. Там покроем мумию льдом. Это задержит разложение.

— А я так надеялся, что мы никогда больше не появимся на этой чертовой горе, — с сожалением вздохнул Килиан.

— Ингвар прав, — вставил свое слово Магнус. — Только с помощью льда мы можем спасти мумию. Разве тебе не интересно, придется ли это лакомство по вкусу князьям Риво Альто? — подмигнул он.

— Эх, она была бы как мед, — вздохнул Бонус, уставясь на побережье, исчезающее вдали.

— О ком это ты? — поинтресовался Абдулла.

— О королеве амазигов. Она ускользнула от меня.

— Будь же доволен этим. Под медом мог скрываться в засаде скорпион. — Он рассмеялся. — Хотел бы я посмотреть, как она примет твои ухаживания после того, как ты предал ее народ. Твоя самоуверенность еще больше твоей жадности, франк.

— Я вене-е-ет, — в который раз раздраженно напомнил Бонус. — Показать тебе, почему мои враги должны бояться меня? Показать? Сейчас увидишь!

— В особенности если они такие же беззащитные, как Якуб, — подшутил Абдулла ледяным голосом.

Бонус пересек корабль. Сильный ветер подгонял дау, шедший, раскачиваясь, между двумя такими же кораблями. От качки Бонус потерял равновесие, и ему пришлось схватиться за скамейку для гребцов. Добравшись до середины корабля, он подошел к Альрику. Норманн был привязан к мачте.

— Подойди поближе к моим зубам, — в насмешку оскалился Альрик. — Хочу понять, почему акулы тобой побрезговали.

— Одиссей приказал привязать себя к мачте, — прошипел Бонус, подойдя к пленнику вплотную, — потому что очень хотел послушать пение сирен. А ты у меня сейчас будешь слушать собственные крики от боли.

— Ты действительно предал народ Кахины арабам? — только это и хотел выяснить Альрик.

— Я? Да что ты, как я мог! Это сделал тот самый верзила, с которым я расправился у подножия маяка.

— Ты трус, венет! — сплюнул Альрик.

Бонус открыл кожаную сумку, свисавшую у него с плеча.

— Ты плюешься ядом, северный зверь? Тогда мы будем сражаться одним и тем же оружием, — осклабился трибун.

Он извлек из сумки колбу со своей отравой и поднес ее к самым глазам Альрика. Затем вытащил пробку из колбы и помахал ею в воздухе.

— Абдулла! — крикнул Бонус, не отрывая взгляда от Альрика. — Один из твоих людей должен разжать челюсти этому дикому зверю, чтобы я мог залить нектар в его глотку.

— Нет! — услышал он металл в голосе Абдуллы. — Он нужен нам, чтобы обменять на мумию Александра.

Альрик хрипло рассмеялся, презрительно и насмешливо глядя прямо в глаза почтенного трибуна.

Бонус прищурил глаза. Его терпение иссякло! Брошенный арабами в пустыне, опозоренный берберкой и выброшенный в море норманном — все это он стерпел. Но то, что даже единственный человек, который до сих пор все время оказывал ему помощь, сейчас воспротивился его самому горячему желанию, было больше, чем он мог вынести.

— Распахните пасть норманну! — завопил он во всю глотку.

И действительно, Абдулла послал двоих своих людей к мачте. Но не для того, чтобы последовать требованию Бонуса, — они направились именно к трибуну. Поняв это, Бонус поспешно плеснул содержимым колбы просто в лицо своему ненавистному врагу. Норманн от неожиданности не успел как следует увернуться, капли тинктуры остались у него на щеке, волосах и бороде.

Тут же Бонуса подхватили под руки и поволокли прочь.

— Оближи хотя бы раз с наслаждением свои губы, когда будешь смеяться надо мной, — разрывал он пространство своим бешенством, уже слыша арабские проклятия в свой адрес. Впервые наместник повысил на него голос.

Облака висели так низко, что, казалось, протяни руку — и выжмешь из них дождь. Но руки Альрика уже не слушались его. А когда он в следующий раз посмотрел вверх, на небо, солнце стояло в зените, остаток же дня показался ему не более чем мгновением.

Должно быть, отрава благородного трибуна все-таки нашла путь в тело норманна, несмотря на то, что арабы смыли капли яда с его лица, вылив на него несколько ведер соленой воды. Все это время Альрик держал губы сжатыми, а глаза закрытыми, из своего пребывания при дворе византийского императора он знал, что самые опасные яды сильнее всего действуют через глаза и уши. Возможно, снадобье венета могло действовать даже через кожу, впитавшись в нее…

Когда он в следующий раз открыл глаза, уже наступила ночь. Его мучила жажда, в ответ на карканье, которое ему удалось выдавить из себя вместо слов, перед ним появилось чье-то лицо с неясными очертаниями (он давно уже все видел, как в тумане), и целительная влага потекла в его горло. Попив воды, Альрик вдруг заметил, что уже не привязан к мачте, а просто лежит на палубе.

Он поморгал глазами, и ночь уступила место дню, солнце было желтым-желтым, цвета пчел в апреле. Глаза Катлы смотрели на него сверху. Она была так близко от него, что они касались друг друга кончиками носа. Забытый уже им запах ее дыхания…

— Ты совсем не улыбаешься, — прошептала она ему на ухо.

— Я улыбнусь, позже, — по привычке ответил он. Это была обычная словесная перепалка между ними — подтрунивание Катлы при виде постоянно хмурого лица Альрика.

Но Катлы давно уже не было. Сколько лет Альрик спал один, без ее упругого тела, ее соленого вкуса, ее острого ума — без нее, так любившей во сне прижиматься щекой к его ладони.

— Мужчина и женщина, — часто говорила она, — должны чувствовать, что их тянет друг к другу, как рыбу тянет в море.

Целый поток соленой воды вылился на Альрика. У него перехватило дыхание. Рыжие волосы Катлы завертелись на ветру, вместо них появились облака, черные облака, проносившиеся над кораблем арабов. Альрик попытался приподняться. Руки дрожали под тяжестью его тела, внутри все горело, как сера в шахте.

Откуда-то доносились приказы на незнакомом ему языке, а между ними — испуганные возгласы венета. Вдруг что-то ударило в борт, и послышался треск дерева.

«Этому кораблю нужна помощь», — понял Альрик и с трудом выпрямился. Он не видел никакой опасности в том, чтобы найти свою смерть в море, но если уж дойдет до этого, кендтманн хотел бы сам держать руль в своих руках.

Он зашатался. Палуба вдруг поднялась вверх, и он упал. Черные волны сомкнулись над ним.

— Альрик, очнись! — проник в его сознание чей-то громогласный призыв. Он моргнул и испугался. Над ним стоял Суртур Черный. Его борода развевалась на ветру, однако вместо ненависти в глазах читалась забота.

Альрик протер глаза — и Суртур превратился в араба, одетого в белое, который стоял над ним, опираясь руками на колени.

Альрик со стоном покачал головой из стороны в сторону — в голове словно перекатывался свинцовый шар. Как и раньше, кишки горели огонем. Только теперь он вспомнил о Бонусе и о том, как тот плеснул ему в лицо яд.

— Ну что, он наконец проснулся? — появился венет в его поле зрения. — По-моему, он достаточно долго отдыхал.

— Если бы ты не отравил его, мы бы сейчас были в безопасности! — резко повернулся к нему араб.

— Что… про… изо… шло? — Слова с трудом пробивались сквозь губы Альрика.

Оказывается, он был без сознания несколько дней — так сообщил араб. А прошлой ночью корабли попали в шторм, один дау пошел ко дну, остальным удалось спастись. Только теперь никто не знал, где они находятся. Эта ситуация вынудила Бонуса предложить арабу доверить управление Альрику.

— Бонус, — хриплым голосом произнес Альрик и хрипло закашлялся. — Почему же ты сам, морской волк, не сопроводишь своих новых друзей в Риво Альто?

Каждое слово приносило ему боль, но от насмешки над гордым трибуном его сердце учащенно забилось. Наконец норманну удалось встать на ноги и выпрямиться.

— Но я же так и хотел! — возразил Бонус с белым от усталости лицом. — Мы плыли, придерживаясь побережья: от Александрии к Криту, от Крита — к Пелопоннесу, а оттуда — в Италию. Все было бы очень просто, уже догнали бы «Висундур», и тут этот шторм отбросил нас от побережья…

— Ты сейчас такой потерянный, как звезда среди бела дня. — Эта смена цвета на щеках Бонуса была откровенно приятна глазам норманна.

— Помоги нам, норманн! — Предводитель арабов протянул ему руку. — Я Абдулла, наместник Александрии.

Альрик поднял бровь.

— А, тот самый наместник, который хотел украсть мой корабль? — напомнил он.

Рука Абдуллы повисла в воздухе.

— Тот самый наместник, который спас тебе жизнь, когда франк хотел отравить тебя, — напомнил в свою очередь араб. — Тот самый наместник, который отпустит тебя на свободу, как только мумия Александра перейдет в наши руки. Тот самый наместник, который нуждается теперь в помощи штурмана — твоей помощи. Чтобы нам всем не остаться навсегда в море.

— Неужели ты действительно думаешь, что я помогу тебе преследовать моего собственного сына? — прищурился Альрик.

— Нам нужна только мумия, — убедительно заявил Абдулла. — Твой сын, твоя команда, твой корабль — это все твое и останется тебе.

Бонус слабо запротестовал.

— Подумай, — стал приводить аргументы Абдулла. — Если ты нам не поможешь, мы опять отправимся на юг. Уж мимо побережья Африкии-то не промахнемся. А там снова вернемся в Александрию — туда, где тебя ждет несладкая судьба в моем рабстве. Я считаю, ты заслуживаешь лучшего.

Альрик снова хотел возразить, отбросить руку араба в сторону и позволить пожару в своем теле и дальше пожирать себя. Но, подумав, он пожал руку Абдуллы.

— Договор! — посмотрел он в глаза наместника с уверенностью купца. — Я проведу тебя на север, а ты за это отпустишь моих людей.

— Да будет так! — подтвердил Абдулла, отвечая на рукопожатие Альрика.

После того как кендтманн наконец смог управлять своими ногами, чтобы те несли его тело, он приказал двум арабам набрать воды в ведра:

— Два ведра будет достаточно. Принесите ее сюда. Я хочу посмотреть, в каких водах мы сейчас находимся.

Моряки выполнили его команду. Альрик приподнял одно из ведер и понюхал воду. Затем он взболтал ее в ведре, внимательно вглядываясь в нее. В конце концов сунул палец сначала в ведро и затем себе в рот. Арабы молча наблюдали за ним, как за шаманом.

— Ну что, — с тревогой в голосе спросил Абдулла, — ты понимаешь, где мы находимся? Ты поможешь нам?

Ведро выскользнуло из ослабевших рук Альрика, и вода пролилась на палубу, окрашивая в черный цвет его кожаные сапоги.

— Я никогда не нарушаю своего слова. Этому я научился у Локи, — пошутил кендтманн.

— Локи? Кто это? — сморщил лоб Абдулла. — Твой отец?

Хохот Альрика разнесся над морскими просторами, угрожая стать бесконечным, несмотря на то, что его живот отвечал болезненными судорогами.

 

Глава 35

Mare Nostrum, «Эстрелла»

Мательда проснулась от покачивания корабля и пения Бьора. Чайки подпевали ему, и, хотя Мательда была с головой укрыта толстым темным отрезом шерсти, не пропускавшим света, она знала, что солнце уже целовало море, как Бьор — ее, дочку дожа, прошедшей ночью.

Ей вспомнилось, как ее рука прошлась по его голой груди и жестким волосам, как она нащупала на шелковистой коже живота шрам. Это было когда-то порванное и снова зажившее тело, твердое, как камень. Ей вспомнилось и его мягкое проникновение в ее тело, и нежность, разлившаяся в ее душе… Лежа в темноте под шерстяной палаткой, на самом деле она была окружена светом.

Быстро выскользнув из шкур, которые ночью ограждали ее от холода, а Бьора притягивали поближе к ней, Мательда собрала свою одежду, натянула штаны на щиколотки, а потом и на бедра и выбралась на палубу.

День сиял, словно бархат. Мательда лишь на короткое время подставила свое лицо солнцу и ветру и обернулась ко все еще поющему Бьору. Хотя Мательда и не понимала ни слова из того, что доносилось до ее слуха, фривольный тон и улыбка на его лице говорили ей достаточно о содержании песни.

Когда она встала рядом с ним и подставила распущенные волосы ветру, что бы тот причесал их, Бьор улыбнулся ей так, что она ощутила себя единственной и неповторимой на всем белом свете.

— Я чувствую себя деревом, которое перемололи в песок, — сказал он.

— Я никогда раньше не видела такого дерева, волосатого, как черт, — пошутила она.

— Именно поэтому норманны совсем не такие холодные, как некоторые о них думают.

— Хотя и не такие холодные, как Jökull, — с удовольствием продолжала эту игру Мательда, — но мои губы все же примерзли к одному из них.

Блестящая на солнце вода под килем постоянно журчала, шумела, бурлила за кормой, парус же напоминал о себе, только когда c шумом отпускал воздух и снова наполнялся им.

По правому борту тянулось побережье. Мательда занялась парусом. При легком бризе ей уже было не обязательно прислушиваться к указаниям Бьора, норманн даже не стал обращать внимание на ее мелкие ошибки при вязании узлов.

— Вон там, — Бьор указал на виднеющуюся на горизонте гору, возвышающуюся, словно искусно возведенное строение, — та самая вершина смерти. Мы оставляем ее позади и уходим в открытое море.

Мательда подошла к фальшборту, чтобы лучше всмотреться в том направлении, куда указывал Бьор. Спустя несколько дней плавания она намного увереннее передвигалась по палубе.

— О чем ты? — крикнула она Бьору на корму.

— Если мы сейчас повернем на запад, — объяснил он, — то еще до наступления ночи достигнем того берега, Сицилии. Но мы возьмем курс на юг и поплывем в направлении Египта. Жаль только, что у нас на борту нет кендтманна, который указывал бы нам ориентиры.

— Значит, теперь мы будем плыть вслепую? — встревожилась Мательда.

— Солнце будет указывать нам путь днем, а звезды — ночью, — успокоил Бьор.

— А когда небо затянут облака? А если туман?

— Это мелочи для норманна, — отмахнулся Бьор.

— Ты действительно такой храбрый или только хвастаешься?

Бьор завел руку под свою жилетку и показал ей камешек, висевший на шее. Мательда еще ночью обратила внимание на эту подвеску, но подумала, что это просто какое-то мужское украшение, безделушка, купленная на византийском рынке.

Украшение висело на кожаном шнуре. Бьор опустил его в руку Мательды.

Камешек цвета моря был отшлифован со всех сторон так, что его грани переливались на солнце.

— А что это? — спросила она, проводя пальцами по подвеске, гладкой, как старая дверная ручка.

— Солнечный камень, подаренный мне отцом. Мой брат тоже носит такой. Это для того, чтобы мы никогда не потерялись, — попытался объяснить Альрик.

Мательда с любопытством повертела камешек между пальцами, и ей показалось, что его цвет меняется.

— Все-таки не похоже, что в нем живет солнце, — с сомнением призналась она и при этом сама себе показалась простодушным ребенком.

Однако Бьор серьезно кивнул:

— Если даже солнце будет за облаками, этот камень покажет тебе, где оно в эту минуту находится. Нужно лишь посмотреть сквозь него.

Мательде захотелось, чтобы на небе немедленно появилось облако, тогда она могла бы проверить правдивость слов Бьора. Однако бескрайнее голубое зимнее небо сейчас казалось просто лужайкой для игры солнышка, где оно, по всей видимости, чувствовало себя очень хорошо. И все же Мательда подняла солнечный камень к своим глазам, совместила с линией горизонта и, когда повернула его, он замерцал зеленым светом.

— Хм, — удивилась Мательда и тут же заметила, что на горизонте над волнами появилась какая-то точка.

— Там, кажется, кто-то приближается к нам, — протянула она туда руку.

— Неудивительно, — пожал плечами Бьор и перегнулся через румпель, чтобы парус не загораживал обзор. — В этом районе вдоль побережья проходят торговые корабли с юга.

— Так может, пройти рядом с ними, чтобы узнать, какая погода ждет впереди? — предложила Мательда.

— Слишком опасно. — Бьор покачал головой. — Мы с тобой тут только вдвоем. Любой, кто захочет нам зла, сможет сыграть с нами злую шутку. А погода, в которой побывал тот корабль, уже могла добраться до Геркулесовых Столбов. Лучше будем держаться на расстоянии. — Он повернул руль, и «Эстрелла» слегка накренилась.

Через некоторое время точка вдали стала различимым квадратом, можно было даже разглядеть паруса. Рассмотрев их цвета, Мательда поинтересовалась у Бьора, может ли он сказать, откуда этот корабль. Но он лишь пожал плечами — па`руса, окрашенного в зеленый цвет, он еще не встречал.

Мательда подвинула бочку с провиантом поближе к мачте, забралась наверх и, обхватив мачту руками, стала всматриваться в море в поисках зеленого паруса. Казалось, он вообще исчез. И вдруг — вынырнул из ложбины между волнами. Парус был наполнен ветром.

— Бьор! — позвала Мательда. — Корабль, вон там, я никогда раньше не видела такого. Он плоский, как песок в море при отливе, а впереди на носу несет голову какого-то зверя.

Едва она это сказала, как Бьор, бросив руль, одним прыжком очутился на бочке и обнял Мательду вместе с мачтой.

— Это наш корабль! — воскликнул он вне себя от радости. — Эй, там, на «Висундуре»!

Но драккар был слишком далеко, чтобы крики Бьора долетели до него.

«Эстрелла» без рулевого прыгала по волнам, а Бьор пытался разжечь огонь.

Мательда не могла поверить своим глазам: от одного из полотен ее импровизированной палатки поднялся дым, Бьор поджог ее! Симпатия, которую она чувствовала к Бьору, стала растворяться в этом дыму.

— Это не причина, чтобы сжечь мой корабль! — подскочила она к Бьору и, вырвав у него из рук куски горящей материи, выбросила их за борт. Море тут же поглотило пламя.

— Но там, впереди, плывут мой отец, брат, мои друзья и мой корабль! — заорал Бьор. — Плывут на север, чтобы выручить меня, не зная, что я здесь, на свободе.

— Если ты разожжешь здесь огонь, корабль загорится, и мы утонем! — несмотря на отчаяние в голосе Бьора, испуганно возражала Мательда.

— Да нет же! — Бьор все еще держал в руке кремень. — Мой отец увидит дым и возьмет нас на борт.

— А если нет? Если он не заметит нас, он ведь нацелен только на Риво Альто, чтобы вызволить тебя из тюрьмы?

— Горящий корабль в открытом море, которого не заметит Альрик? — Бьор откровенно расхохотался. — Да ты не знаешь моего отца!

Сняв с себя всю одежду и закрыв глаза, Альрик заставил себя соскользнуть по борту в воду. Он был обвязан канатом вокруг туловища, пеньковые нити больно царапали кожу, но норманн почти не чувствовал этого: напротив, ледяная вода сняла боль в отравленном теле. От этого целительного холода у него перехватило дух.

Над собой он видел склонившиеся над бортом лица арабов, из уст наместника слетали, видимо, слова ободрения, только плеск волны о борт был слишком громким, чтобы разобрать, что они все восклицают.

Погрузившись в воду по горло, Альрик для начала попробовал сделать несколько плавательных движений, и руки показались ему бессильными: море было спокойным, но яд все еще циркулировал по жилам кендтманна — долго продержаться на воде он пока не сможет.

Старый моряк решил применить один из самых древних моряцких способов определения, в каком направлении находилось ближайшее побережье. Держась за канат, он подтянул ноги до такого уровня, чтобы мошонка стала свободно болтаться в воде, и усмехнулся: самые старые моряцкие шутки были о свободно плавающей в открытом море мошонке моряка! Несмотря на весь страх перед обморожением и переохлаждением, даже перед гибельной пастью какой-нибудь хищной рыбы, кендтманны время от времени перебирались через борт в воду, чтобы определить самыми чувствительными частями своего тела направление течения.

Он ощутил течение и подал знак арабам — те вытащили его обратно на палубу. Едва дотронувшись ногами до досок палубы, он рухнул на нее как подкошенный. Кто-то тут же обернул его одеялами, в руки сунули деревянную кружку с горячей водой.

Альрик втягивал пар носом и ртом, наслаждаясь ощущением теплоты, ставшей растекаться по его телу.

— Ты определил, куда нам плыть? — нетерпеливо потребовал ответа Абдулла. Его голос дрожал от волнения.

«Да, я знаю курс, — смахнул Альрик мокрые волосы с лица. — Но он не приведет меня к моему сыну, скорее к подножью вулкана. А оттуда я убегу. Никто не ориентируется на этой горе лучше меня».

Он согласно кивнул Абдулле и отдал арабским морякам точные указания.

— Если вы и теперь собьетесь с курса, — добавил Альрик, — то следующим, кто будет искать правильное течение, станет «франк».

Уже издали вулкан приветствовал их флагом из дыма. Словно путеводный знак, облако дыма висело над заснеженной вершиной, под действием ветра склоняясь на северо-запад. На берегу отчетливо ощущались запахи серы и гнили, что вызывало у Ингвара тревожные мысли: хватит ли там, наверху, воздуха, чтобы дышать?

— Пошли! — скомандовал он, напрягая мышцы рук. Магнус, Килиан и Яа сделали то же самое, и ящик с санками скользнул через борт «Висундура» в прибрежную отмель, где его подхватили две дюжины рук и перенесли этот необычный саркофаг на берег.

— До сих пор мы только снимали тяжесть с горы, — заметил Магнус и потрогал санки. Ящик остался сухим. Крепко обвязанная мумия лежала внутри.

— Видимо, настала пора кое-что отдать вулкану, — ответил на это Ингвар. Он хотел пошутить, но слова эти, прозвучавшие среди дыма и вони Этны, готовящейся к извержению, оказались многозначительнее, чем он сам хотел.

Яа скривил рот и набросил на себя шерстяную накидку. Темное лицо сразу исчезло под капюшоном, откуда светились лишь белки глаз.

— Я так и не понял, зачем мы тащим мумию ко льду, — пробурчал он. — По-моему, было бы проще притащить лед к мумии.

— Так оно и есть, — изрек мудрость Джамиль. — Если пророк не идет к горе, значит, гора должна идти к пророку. Это сказал еще Мухаммед, — поучительно поднял он указательный палец в небо.

— Вы что, хотите стать рабами трупа? — съязвил Ингвар. — Конечно, мы можем приволочь несколько кусков льда с вершины — и что дальше? Лед начнет таять, и мумия продолжит разрушаться.

— У тебя, конечно, есть план получше? — не без иронии заметил Магнус.

— Мы должны заморозить Александра целиком, — кивнул Ингвар. — Доставим его на гору, туда, где мы обычно добываем лед. Пар, который выходит из недр вулкана и потом кристаллизуется, осядет на нем. Пройдет совсем немного времени, и мумия окажется в саване изо льда. В нем она и будет находиться, когда мы доберемся до Риво Альто, а там обменяем на Бьора. Готовы? Раз-два, взяли!

Если бы арабы, хозяева Сицилии, в этот день внимательно наблюдали за белыми склонами вулкана, им бы обязательно бросилась в глаза процессия из четырех мужчин, поднимавшихся в гору. Процессия эта передвигалась едва ли быстрее луны, проплывающей по ночному небу, поскольку путь изобиловал непроходимыми лощинами, которые лава прогрызла на склоне горы.

Когда они достигли ледяного поля, Ингвар скомандовал остановиться.

— В прошлый раз, — сказал он, с трудом переводя дыхание, — я был здесь вместе с отцом и братом. — Из его рта вырывались белые облака, растворяющиеся в синеве воздуха.

Магнус устало плюхнулся в снег, сорвал сосульку с замерзшего куста и стал ее облизывать.

— Да-а, — сказал он, громко чавкая, — зловещая звезда ознаменовала тогда наш путь: вулкан стряхнул нас с себя, а на побережье мы узнали, кто такие венеты.

— А они узнали нас! — вставил Яа.

Мужчины рассмеялись.

— Ладно, помолчите! — прикрикнул на них Ингвар, сам едва закончив смеяться. — Не стоит вызывать сюда духов прошлого.

— А я-то думал, ты уже вышел из возраста, когда малыши делают себе в штаны, — подшутил над ним Яа из-под своего капюшона.

— Может быть, я так никогда и не стану взрослым. Но там, внизу, как раз два корабля становятся на якорь. — Ингвар указал в сторону моря.

Альрик массировал себе локти, злясь на свои непослушные руки, и проклинал богов. Почему, ради самого О´дина, «Висундур» оказался здесь, возле Этны, а не на пути в Венетий? Он ведь строго-настрого приказал Ингвару освободить Бьора! А этот пройдоха не нашел ничего лучшего, чем, уведя его корабль, взять курс на Сицилию. Лишь Огир, бог моря, знает почему!

Едва в пределах видимости появилось сицилийское побережье, Альрик тут же узнал стоящий на якоре корабль. К сожалению, Бонус и Абдулла тоже. Арабский наместник даже поклонился Альрику, благодаря за то, что тот действительно привел их к мумии Александра Великого. Признаться, он подозревал, что Альрик в своей роли штурмана заведет их в никуда. Однако честь норманна оказалась выше, чем он, наместник Божественного халифа, предполагал.

Альрик чуть не схватил араба за его белую одежду и не сбросил в море. Если бы не обессилившие руки и ноги, он бы так и сделал. Он уже не знал, от чего огонь в его теле горел сильнее — то ли от яда Бонуса, то ли это гнев на своего собственного сына пожирал его изнутри. Ведь он действительно собирался завести арабов в никуда, чтобы Ингвар целым и невредимым добрался до Риво Альто. Сам он уж как-нибудь смог бы скрыться знакомыми тропинками, поднявшись на гору. Но Ингвар был здесь, и это все меняло…

Абдулла приказал своим кораблям подойти к «Висундуру» на расстояние выстрела из лука и подвести Альрика к борту.

— Ваш побег из Александрии был глупостью, — прокричал Абдулла людям на драккаре.

На правом борту «Висундура» выстроилась вся команда. Альрик посчитал знакомые лица — не хватало четверых, в том числе сына.

— Хотя ваш корабль и быстрее нашего, но нам вот помог наш новый штурман, — встрял Бонус.

— Заткнись, или я вырежу тебе язык, — сверкнул на него глазами Абдулла.

— Отпустите Альрика! — донесся голос Килиана с «Висундура».

— Он нам больше и не нужен, — ответил Абдулла. — Вы получите его, как только у нас будет мумия.

Наступило молчание. На палубе «Висундура» мужчины сгрудились в круг, сдвинув головы вместе и что-то обсуждая. После короткого совета снова раздался голос Килиана:

— Трупа здесь нет. Ингвар понес его на гору.

— Что? — воскликнул Абдулла.

— Зачем? — в недоумении заорал Альрик.

Казалось, от его крика даже корабли раскачало сильнее и дистанция между ними стала увеличиваться.

Килиану пришлось коротко пересказать события последних дней: мертвец, мол, начал портиться, и они не могли придумать ничего лучшего, чем доставить его на Этну, чтобы покрыть льдом.

Как небо покрывается тучами, так же омрачилось лицо Абдуллы.

— Все остается по-прежнему, — решил он, помолчав. — Жизнь Альрика — в обмен на мумию. И знайте: если Александр там, на горе, будет потерян для нас, это будет означать и конец вашего вожака.

 

Глава 36

Сицилия, Этна

Черный дым тянулся над Ингваром и его людьми, оставляя слой сажи на их лицах. Под ногами трещал лед.

Наконец они добрались до того места, где Альрик обычно приказывал им выламывать блоки льда. Сколько раз бывали здесь отец с сыновьями, и каждый раз гора стирала с себя их следы — следы от железных ломов, так же как и следы от ударов камней, сыпавшихся на них сверху. Снег и лед светились такой первозданной свежестью, будто на гору никогда не ступала нога человека.

Ингвар загонял деревянные клинья в землю, чтобы не дать полозьям саней соскользнуть вниз. Мумия покоилась в ящике. Из маленького кратера недалеко от них поднимался пар и, охлаждаясь, опускался на землю, чтобы превратиться в лед. Место было самое подходящее для их плана: постоянно поднимающееся кверху дыхание земли замораживало все, с чем только соприкасалось. Вот уже и санки взялись коркой льда. Ингвар надеялся, что очень скоро вся мумия будет затянута защитным слоем — пусть через полдня, пусть через день. Точно известно было лишь то, что холод основательно заморозит и Ингвара со спутниками.

— Кажется, корабли — арабские, — отметил Магнус, который все еще посматривал на бухту, где прибывшие корабли стали на якорь. Там, внизу, ярко выделялся новый зеленый парус «Висундура» и светлое полотно парусов чужих кораблей. Отсюда, сверху, они казались такими мелкими, как пылинки на ветру.

— Быть этого не может! — сказал Джамиль, у которого лед уже был на ресницах. Протерев глаза, он тоже посмотрел на бухту. — Как они смогли догнать нас? «Висундур» оставил бы позади себя любой арабский корабль. Да никто и не знал, что мы поплывем на Сицилию.

— Наверное, это те арабы, что правят Сицилией, — предположил Ингвар. — Да Килиан их — одной левой! — пошутил он.

Рев проснувшегося от зимнего сна «медведя» прервал их разговор. И, судя по звуку, зверь был огромным, а его «берлога» находилась прямо у них под ногами. Ингвар даже подскочил и стал осматривать землю вокруг себя.

— Эта гора нас разлюбила, — констатировал Магнус.

Издали раздалось какое-то шипение — примерно оттуда, где все время из земли поднималась дюжина дымков. Затем все стихло.

— Вот и все, — нарочито спокойно сказал Джамиль и натянуто улыбнулся. — Пустое.

В этот момент из кратера вырвался огонь.

Даже на побережье взрыв вулкана прозвучал так громко, что экипажи кораблей втянули головы в плечи. Команды на арабском языке смолкли моментально, так же как ругательства и проклятия на греческом, франкском и на языке норманнов. Молот божий ударил по горе.

Облако дыма на вершине Этны мгновенно рассеялось. Вместо него открылась горящая пасть, из которой в воздух вылетел огненный гейзер. Языки пламени лизали животы облакам, которые тянулись над вершиной.

— Ингвар! — задыхаясь, закричал Альрик, не отводя глаз от происходящего. Но он видел лишь гору, изрыгающую огонь.

Глаза арабского наместника горели не меньше.

— Посмотрите же на красоту бога! — воскликнул он. — И на эти совершенные краски, которыми он творит!

Арабы, конечно, последовали призыву своего господина и уставились на вершину горы. Только на их лица были нанесены краски отнюдь не восхищения, а крайнего испуга.

Перед божественной игрой вулкана Альрик, казалось, стал невидимым для арабов. Он проковылял к борту, и никто не остановил его.

Уже скоро он тяжело шагал к берегу, преодолевая волны прибоя, одной рукой крепко держась за живот. С дау доносились какие-то крики, но они его больше не касались, он, не оборачиваясь, устремился на поиски Ингвара: если вулкан не успокоится, сыну понадобится помощь.

— Надо спускаться вниз! — прокричал Магнус, стараясь перекрыть грохот и взрывы. Слова рыжеволосого карлика словно дали команду вулкану — с неба посыпались горячие камни, с шипением зарываясь в снег.

Мужчины, согнувшись, сидели на корточках за санями. Вокруг своеобразного саркофага уже вырос тонкий слой льда, лишь серые точки гари загрязняли его новую, кристально чистую кожу.

Ингвар провел по льду рукавицей и кивнул:

— Мы не можем больше ждать. Магнус, Джамиль! Вытаскивайте клинья, мы с Яа придержим санки.

Ингвар вспомнил об их последнем восхождении на вулкан, когда Альрик на этих самых санях заставил их съехать с горы. Это было безумное мужество, лишь Альрику удалось сделать это. Только он, Ингвар, — не Альрик.

— Стойте! Подождите! — Бас Яа вырвал его из мыслей. На склоне под ними лежал плотный слой тумана, из которого, как из чайника, вырывались плотные облака пара. Там, внизу, что-то беспокойно трещало, и это было похоже на неспешные шаги дракона. На фоне белого облака то и дело вспыхивал красный жар.

— Что-то здесь воняет, как дохлая макрель при свете луны. — Магнус зажал себе нос.

— Что же это? — напряженно всматривался в туман Джамиль.

Ингвар почувствовал, как сжимается сердце и руки на санях начинают дрожать. Как никогда раньше он хотел, чтобы Альрик был рядом с ним.

Яа шагнул в туман, сделал несколько вдохов и с широко раскрытыми глазами появился снова, даже его капюшон сполз с головы.

— Назад, наверх! — завопил он. — Там, внизу, чудовище ползет по снегу. Поток жидкого камня. Через несколько мгновений путь вниз будет для нас закрыт!

Ингвар в гневе ударил кулаком по саням. И, может, ему показалось, а может, и правда, изнутри раздался глухой ответный звук.

— Если ты действительно повелитель мира, Александр Великий, тогда помоги нам сейчас!

— Что-то подсказывает мне, что это придется делать нам самим, — проворчал Магнус.

— Мы сделаем так, как однажды сделал Альрик, и встанем на полозья, — распорядился Ингвар.

— А если мы на этих санях попадем в поток лавы? — в страхе выпалил Джамиль.

— Тогда, по крайней мере, мы сами выбрали, от какой смерти умрем, — сказал Ингвар серой тени, которая и была сейчас Джамилем. «По крайней мере, Альрик сделал бы то же самое», — подумал Ингвар и глубоко вздохнул. Задымленный воздух оцарапал его легкие, и он закашлялся. — Клянусь козлами, стоящими перед громовой каретой Тора, подтолкните!

Сани медленно тронулись с места. Вес четырех мужчин вжимал полозья глубоко в снег, отчего дерево заскользило вперед слишком медленно. Ингвар громко выругался: с такой скоростью они не убегут от извергающегося вулкана!

Яа, Магнус и Джамиль крепко держались за сани. Наконец передняя часть саней опустилась на склон, и их скорость увеличилась. Снег пургой взлетал в воздух от носа саней и бил Ингвару в лицо, ветер дергал его за волосы.

— Мы слишком приблизились! — задрожал голос Магнуса впереди.

И тут Ингвар тоже увидел этот красный жар в тумане — густую стену огня, бьющую из гейзера и падающую на землю, заливая все вокруг. Поток лавы быстро расширялся даже вверх по склону, и теперь они летели прямо на него.

— Прыгайте! — скомандовал Ингвар, и его товарищи один за другим спрыгнули с полозьев. Он еще услышал крик боли Яа, и все — теперь он один на санях.

Прыгать было уже поздно: сила инерции при набранной скорости забросила бы его в озеро огня. Но, может быть, он еще смог бы отвернуть сани в сторону: с ним одним они должны быть достаточно поворотливыми.

От напряжения и опасности Ингвар широко раскрыл глаза и резким рывком наклонился в сторону и вниз, как можно дальше наружу — так, чтобы бедро зацепилось за снег, а он сам смог удержаться за край ящика, закрепленного на санях.

Этим маневром ему удалось положить сани набок. Полозья прочертили дугу в снегу, и Ингвар еще сильнее перевесился с них. В конце концов один полоз оторвался от почвы, и спина Ингвара, как плуг, прорезала борозду в снегу.

Ящик с санями все больше задирался к небу, вернуть их в горизонтальное положение уже не представлялось возможным. Ингвар еще успел уцепиться ногами за сани и со всего размаху ударился головой о что-то твердое.

Сын Альрика погрузился в глубочайшую темноту царства Хель.

— Вы только посмотрите, какое величие! Бог открывается перед нами!

Голос Абдуллы звучал так, словно он попробовал драгоценного вина и теперь наблюдал за Саломеей в танце под вуалью. Бонус покачал головой: наверное, этот дурак приказал бы и в своем райском саду соорудить вулкан, если бы это было осуществимо. И тут Бонус обратил внимание на какую-то фигуру, выбравшуюся из воды на берег.

— Было бы лучше, если бы ты посмотрел туда! — недовольно буркнул Бонус и вцепился руками в одежду Абдуллы, чем вырвал его из восторженного состояния. Человеком на побережье был Альрик, в этот миг как раз исчезающий из вида между двумя дубами.

— Как? — вне себя заорал Абдулла. — Вы упустили заложника?! — Он вытянул руку вперед. — Схватить его!

Но никто даже не подумал покинуть корабль.

Абдулла гневно повторил свой приказ, но и тогда ни один человек не сдвинулся с места.

— Да никто, пребывая в здравом уме, не решиться карабкаться наверх — туда, на извергающийся вулкан, — Бонус пытался призвать наместника к разуму. — Лучше захвати драккар. Абдулла! Он достаточно быстрый, чтобы унести нас поскорее отсюда, с этого проклятого побережья. Для этого нам Альрик не нужен, яд добьет его.

Абдулла уставился на место, с которого только что исчез норманн.

— Это правда, — не веря в происшедшее, смирился он с пропажей. — Да, в качестве пленника Альрик нам больше не нужен. Теперь, когда мумия где-то там, в тумане. Но он выведет нас наверх! На гору. К своему сыну. Туда, где находится Александр!

Как раз в этом момент с горы донесся грохот. Из языков пламени рассыпались повсюду горящие искры, раскаленная жила поползла по телу вулкана.

— Плюйся огнем, сколько хочешь! — пригрозил Абдулла вулкану, еще недавно столь божественному. — Ты его не получишь! Александр Великий принадлежит мне! — чуть не порвал связки наместник халифа.

Путь наверх вел через покинутые селения. Похоже, в этих развалинах уже много лет не жили люди, и, по всей видимости, не что иное, как страх перед вулканом, прогнал отсюда жителей. То, что он, Бонус, должен взобраться на эту гору, к плюющемуся огнем кратеру, не радовало его так же, как если бы ему пришлось восходить на костер для сожжения грешников. Но Абдулла не оставил ему иного выбора. Крепкими словами наместник погнал с собой десять своих людей вверх по склону. Остальные арабы остались возле кораблей, где должны были держать «Висундур» на прицеле своих луков.

Чем выше они взбирались, тем громче становился грохот, от которого сотрясалась вся гора. В какой-то момент у Бонуса даже стопы завибрировали. Ноги зачесались, и это была такая щекотка, против которой не помогало никакое почесывание. Арабы с угрюмыми лицами следовали по тропе, проложенной Альриком. От крутого подъема у всех участилось дыхание, они даже были не в силах обмениваться короткими фразами. Бонус оставался единственным, кто еще находил слова.

— Твоя мумия давно уничтожена, Абдулла, — задыхаясь, еле ворочал он языком, раздвигая ветви кустарника.

— Заткнись! — рявкнул араб и с еще большей решимостью пошел вперед.

От страха у Бонуса затрясся язык, задрожал голос:

— Там, наверху, идет дождь из пылающих обломков скалы и черти из девяти кругов ада выходят на землю. — Он схватил Абдуллу за руку.

Араб резко повернулся к нему. Видимо, у него закончилось терпение в отношении трибуна. Абдулла сдернул шапку с его головы и вцепился рукой в его волосы.

— То, что ты видишь наверху, франк, — горели углями его глаза, — это праздник горы, которая счастлива, потому что Александр Великий покоится на ее склонах. Как ты думаешь, что будет, если я вышлю эту мумию вместе со своим флотом против кораблей халифа? Черти и обломки скал — самое малое из того, что я могу преподнести Багдаду. Понял? А теперь — вперед!

Воины Абдуллы, то и дело бросая на небо взгляды, исполненные мольбы и страха, все с меньшей охотой исполняли этот приказ своего повелителя. Снова и снова Абдулла вынужден был заставлять свою группу двигаться с помощью недвусмысленных угроз. «А все-таки, — как утешение пришла Бонусу мысль, — я не единственный, кому бывает страшно».

После показавшегося им нескончаемо долгим пути они достигли границы снега. И сразу же за ней погрузились в туман. Абдулла остановился и пригнулся, его белая одежда едва виднелась в воздухе, наполненном паром. Он знаком подозвал Бонуса к себе и показал на следы на снегу — видимо, Альрик шел по этому пути.

Не пройдя далее и десяти шагов, они услышали какой-то треск, который с каждым следующим шагом становился все громче. Когда на небе показалось красное зарево, пробивавшееся сквозь туман, воинов Абдуллы больше невозможно было заставить двигаться. Целый вал кипящей породы надвигался на них! Дождь искр сыпался во все стороны. В некоторых местах густой бульон потока охладевал и превращался в безопасную с виду серую массу — но лишь для того, чтобы снова разорваться и выпустить из себя красную кашу. Со спокойствием глетчера поток лавы растекался вниз по склону — так, будто много лет он только и ждал этого мгновения и теперь не торопился добраться до цели, где бы она ни находилась.

На краю огненного вала Бонус различил нечеткие очертания — там что-то лежало. Это были сани. Они, без одного полоза, действительно лежали в снегу на боку. Ящик был затянут толстым слоем льда и казался неповрежденным. С возгласом счастья на устах Абдулла бросился к нему. Жа`ра приближающейся лавы он, казалось, не замечал.

— Помогите мне! — лающим голосом приказал он. — Мумия здесь, внутри. Я один не смогу вытащить ее.

Но его приказу уже никто не повиновался. Обернувшись, Бонус обнаружил, что люди Абдуллы удрали. Они, возможно, были мужественными воинами, когда надо было сражаться с норманнами и византийцами, но противостоять извергающемуся вулкану не были обучены.

Только Бонус собрался последовать за арабами и оставить Абдуллу на произвол судьбы, как услышал крик:

— Пусть вулкан сожрет вас! — Какая-то фигура, шатаясь, спускалась по склону.

«Ингвар!» — узнал Бонус. Кровь текла по лицу сына Альрика, который, шатаясь, пытался подбежать к саням. Он чуть не упал в огненный поток, однако взял себя в руки, обошел лаву и ощупал рукой свою голову.

Бонус не был бы самим собой, если бы упустил такую возможность. Прыгнув к раненому, он резким ударом сбил его с ног. Норманн попытался встать, но Бонус стал избивать его ногами и бил до тех пор, пока Ингвар не перестал двигаться.

«Сейчас посмотрим, насколько норманны и вправду холодны», — захихикал трибун, схватил Ингвара за ноги и поволок в сторону лавы. Только когда венета остановила жара, он оставил недвижимое тело сына Альрика там, где вот-вот должна была загореться земля.

Красный язык перекрыл путь Альрику. Он лизал восточный склон горы, проделывая в земле просеку вдвое шире «Висундура». Там, где лава проползала по снегу, с шипением поднимался пар.

Альрик с трудом втягивал воздух в свои легкие и что было сил звал сына. Но ответа не было. Он сдвинул капюшон с головы, чтобы лучше слышать, но в уши проникали лишь кипение лавы да гром извержения.

Наконец в изнеможении Альрик упал на землю. Хлопья пепла, как черный снег, сыпались на его голову, дыхание участилось, по лицу стекал холодный пот. Так плохо он себя не чувствовал с того дня, как убежал из Снорхейма… Глаза закрылись сами собой.

— Пусть вулкан сожрет вас!

Когда он услышал этот крик? Может, мгновение назад, а может, целый день? Но крик Ингвара прозвучал так близко, что заставил сердце Альрика снова проснуться, а тело подняться и потащиться вверх по склону.

Глядя перед собой, кендтманн пытался пронизать туман взглядом и снова почувствовал, как яд пытается одержать верх над его рассудком. Когда же норманн вынырнул из этого тумана, он и правда увидел Ингвара — тот неподвижно лежал на склоне, а язык лавы с шипением подбирался к нему. Вот уже и волосы Ингвара загорелись.

Так быстро, как только мог, Альрик подбежал к сыну. И тут что-то ударило и опрокинуло его на землю. Над головой появилось лицо Бонуса. Оседлав ненавистного ему норманна, сокрушитель гигантов избивал его кулаками.

— Акулы, — сквозь зубы цедил Бонус, — никогда не получат меня!

На Альрика непрестанно обрушивались кулаки Бонуса. Один из ударов наполнил рот кровью и зубами. Защищаясь, Альрик поднял руку, Бонус попытался отодвинуть ее в сторону и схватился за запястье, но в руке трибуна осталась лишь пустая рукавица Альрика. Рука была свободна — та самая рука, с тремя пальцами. Взгляды обоих встретились еще раз, и в следующее мгновение Альрик, собравшись с силами, толкнул своего врага в грудь. Отброшенный сильным толчком, венет отлетел назад и исчез из виду. Лишь горящие ноги замелькали в потоке лавы.

С неистово бьющимся сердцем Альрик пополз к сыну. Он обхватил руками Ингвара и попытался оттащить его прочь, но силы иссякли, а жар огня уже кусал за ноги.

И тут на него опустилась чья-то рыжая борода, и кто-то потащил его по земле. Жар утих.

— Если бы эта гора сожрала вас, я бы не поленился поссать в ее кратер, — задыхаясь, произнес до боли знакомый голос.

Абдулла поспешно шагал сквозь туман, обходя горящие камни, густо усыпавшие снег. Наместник остановился, чтобы перевести дыхание. Далеко наверху плевался и фыркал вулкан, и Абдулла снова не упустил бы шанса восхититься этим зрелищем — если бы не едкий и тяжелый для дыхания воздух.

На его руках лежал Александр Великий. Мумия все еще была покрыта слоем льда. С какими только дикими ритуалами норманны хотели принести в жертву своим богам величайшего полководца? — с возмущением подумал Абдулла, проводя рукой по твердому замерзшему лицу полководца.

Он собирался просто сбежать вниз с горы, да попал в облако пара. Ни норманны, ни Бонус его не преследовали, теперь Александр принадлежал только ему одному, как вдруг дорогу вниз преградила трещина в скале, непреодолимая расщелина, выплывшая из тумана прямо у него под ногами. Оставался только путь назад, на гору.

Араб выругался по-своему, и тут впервые — возможно, от усталости — ощутил, как холод больно впивается в кожу. Он, привыкший к пустынному климату, в своем белом одеянии на этой высоте был просто беззащитен перед морозом. Если он сейчас же не спустится по склону, то вскоре либо замерзнет насмерть, либо сгорит на этой горе.

Наконец он добрался до какой-то не очень глубокой впадины в земле. Это был небольшой кратер, в котором поместился бы разве что дом какого-нибудь крестьянина. На дне лежали камни, и теплый пар пробивался из щели в земле. Вот здесь он спрячется и переждет: даже специально преследуя его, норманны не станут, конечно же, искать наместника халифа на дне кратера.

Спотыкаясь, он спустился к большому валуну и присел на него. Теплый пар тут же стал ласкать замерзшее тело Абдуллы. Но даже сейчас, греясь, он не мог оторвать взгляда от похожей на призрак небольшой фигуры на своих руках, пытаясь высмотреть те тонкие черты, которыми был известен Александр при жизни. Он склонился над мумией, и почва под его ногами задрожала. А где-то позади шипение пара превратилось в грозное животное урчание.

Но Абдулла знал: Александр Великий, повелитель мира, защитит его!

 

Глава 37

Сицилия, Этна

Поток лавы шумным валом спускался с вершины горы к побережью. Деревья и кусты, оказавшиеся на его пути, загорались и исчезали в пламени. Он уже выгрыз ров в земле и теперь собрался поджечь море.

— Жар не доберется до нас, потухнет, — предсказывал Штайн. — Море сильнее.

— Надеюсь, что он прав, — обреченно обронил Дариос, обращаясь ни к кому конкретно и ко всем сразу.

— Если вы спросите меня, то я скажу, что нам нужно бежать отсюда, — вставил свое слово Грид Скрежещущий Зубами.

— И оставить в этом аду Альрика, Ингвара, Яа, Магнуса и Джамиля? — Килиан покачал головой. — Никогда!

— Да и не уйдем мы далеко, — показал Эриос на оба дау. Арабские корабли все еще блокировали выход из бухты. Их экипажи были построены и стояли на палубах, держа наготове стрелы и луки.

— Если они не пропустят наш корабль, значит, придется выбираться отсюда вплавь! — не сдержался Дариос. Лицо византийца было искажено ужасом.

Эриос перегнулся через борт корабля и крикнул арабам:

— Не будьте дураками! Вы сгорите точно так же, как и мы.

Никто не ответил ему. Вместо этого с побережья раздались крики. Это был громогласный Яа, обладающий басом, перекрикивающим гул вулкана. Между горящими деревьями и кустами появилась вся группа: лица Ингвара, Магнуса и Джамиля были покрыты шрамами и царапинами, одежда изорвана, волосы обгорели. На руках у Яа лежал Альрик, бледный, как жемчужина.

— С этой минуты, — сурово понизил голос Килиан, — я не знаю, что ужаснее: поток лавы и ожидание того, что будешь зажарен живьем, или видеть нашего кендтманна в таком состоянии.

Альрика внесли на борт. Его дыхание стало частым до предела, веки подрагивали.

Подталкивая товарищей, Ингвар не своим голосом выкрикивал команды. Дариос и Эриос поспешно принесли ему воду и чистую льняную ткань, и Ингвар принялся обрабатывать раны отца.

— Пустите меня к рулю, — хрипло скомандовал Альрик. — Поднять якорные камни!

Но Ингвар не обращал внимания: старый норманн боролся против безумного араба, коварного венета и горящей горы — с ядом в жилах! По дороге к побережью Альрик успел кое-что рассказать об этом.

— «Висундур» будет стоять на якоре, пока ты не поправишься, — твердо ответил Ингвар.

— Поднять якоря, я сказал! — Альрик тщетно пытался встать.

— Наверное, он прав, — вздохнул Дариос. — Если мы не уберемся отсюда поскорее, нас просто поглотит поток лавы.

Между тем огненный вал уже достиг побережья. Настал момент истины — кто сильнее: море или вулкан?

Когда красные кончики пальцев лавы прикоснулись к зеленому прибою, раздалось шипение тысяч змей. Закипела битва двух стихий — испарения внутренностей земли донеслись до «Висундура»! Моряки закашлялись и стали затыкать себе рты и носы.

— Вот видите, — торжествовал Штайн, — лава просто исчезает. Море сильнее!

И действительно, прибой проглотил первые ручейки лавы с равнодушием слепого гиганта. Но лава продвинулась дальше и уже во всю свою ширину достигла моря. Столкновение жары и холода распахнуло врата ада.

Раздался взрыв. Затем треск и пыхтение. Пар, который уже при первом соприкосновении стихий поднялся плотными облаками, усилился, и из него образовалась туча — сначала величиной с корабль, потом — как дворец, наконец — как целая гора, из которой доносился адский шум, вылетали горящие плевки и камни. Большинство из них с шипением исчезало в море, некоторые же падали на прибрежную полосу, оставляя после себя дымящиеся кратеры. Эта битва огня и воды получала все новую и новую пищу, потому что ни море не отступало назад, ни поток лавы не прекращался.

Наконец раскаленные камни стали падать на «Висундур». Первые же обломки пробили парус и с шипением приземлились на палубе, немедленно обугливая дерево корабля в месте своего падения. На парусе затанцевали языки пламени и тут же начали жадно пожирать материю.

В приказах Ингвара уже не было необходимости, все было очевидно. На палубу немедленно были опрокинуты бочки с запасами пресной воды, под потоком которой горящие камни стали трещать и раскалываться на части, однако изнутри каждого камня снова вырывалось пламя, словно ничего и не произошло.

Еще один обломок скалы попал в нос корабля, языки пламени стали подниматься вверх по голове дракона.

— Ингвар! — Трехпалая рука Альрика вцепилась в руку сына. — Уведи экипаж в безопасное место!

Ингвар быстро оглядел побережье. Повсюду бушевала лава в битве с морем. Искать спасения в воде было тоже невозможно, спасением мог стать лишь выход в открытое море, мимо лучников, — только теперь между «Висундуром» и оперенной смертью не будет ни строительных лесов, ни какой-либо другой преграды.

— На весла! — прокричал Ингвар во все горло. Нерешительность покинула его голос. — Или выйдем на просторы моря, или уйдем в него — и так и так будем свободны!

Когда «Висундур» начал движение, огонь уже охватил весь нос корабля. Из пасти дракона вырывался дым, деревянную чешую и крылья лизали языки пламени. Но корабль еще был полон сил.

На арабских дау лучники натянули тетивы своего оружия. И тут крик прорезал слух всех на борту. На одну из скамеек для гребцов упал раскаленный камень. Раненый Грид лежал на полу, в борту зияла пробоина. Хлынувшая на палубу вода начала тушить огонь.

Яа с Джамилем оттащили раненого в сторону.

— Грести! — кричал Ингвар. — Вперед!

Хотя сколько времени они смогут продержаться на воде с такой пробоиной, он не знал. Но лучше уж их заберет к себе море-великан, чем поглотит гора огня или пронзят арабские стрелы! Если уж им суждено утонуть, так только вместе и среди зеленых волн широкого моря!

— «Висундур», хо! — вдруг разнесся клич над водной гладью и заскакал по воде, как блоха, ничтожно малый, но полный жизни.

— Бьор! — тяжело дыша, выдавил из себя Альрик.

Одним прыжком Ингвар оказался на носу. На другом конце бухты показался корабль. Что-то несуразное было в том, как он со своими до смешного высокими бортами прокладывал путь в водах прибоя. И тем не менее он обладал своеобразной элегантностью, а его прямой парус был до предела наполнен ветром.

На носу стояла женщина, а Бьор держал руль.

— Вы что, на прогулку выехали? — крикнул Ингвар своему брату. А потом уже команде: — А ну налечь на весла!

Но эти крики услышали и арабы. На одном из дау лучник протянул руку в сторону корабля Бьора, и все луки повернулись за ним, чтобы взять на прицел новый подплывающий к ним корабль. Раздалась команда, и дождь из стрел с шипением унесся к кораблю Бьора.

В волнении Ингвар крепко сжал руку своего отца.

— Да гребите же вы! — кричал он своим, а «Висундур» стонал и с бульканием глотал воду. — Сильнее!

Вот стрелы обрушились на странный корабль Бьора, и на палубе — уже никого. У Ингвара все опустилось внутри. Он успел подумать, что брат и его спутница прыгнули за борт, но они тут же поднялись там, где только что стояли. Высокий фальшборт корабля, как и предполагала Мательда, обеспечил им надежную защиту. Только теперь Ингвар узнал женщину на корабле.

Арабы снова натянули луки и направили стрелы на корабль Бьора. И теперь они уже целились выше.

Ингвар отпустил Альрика и прыгнул к рулю. Оттолкнув в сторону Яа, он рванул румпель на себя, и «Висундур», дребезжа и треща не на шутку, лег на бок. Горящая голова дракона была направлена на ближайший дау.

— На таран! — крикнул во все горло Ингвар и крепко вцепился в румпель.

Треск и грохот раздавался и от лавы, которая позади них рушилась в море, и от спин гребцов, изо всех сил разгонявших разваливающийся на ходу корпус корабля.

Парус был уже полностью охвачен пламенем, лохмотья горящей материи падали вниз.

«Кому нужен парус, — с гордостью вспомнил слова Альрика Ингвар, — когда у него есть такая команда, как эта!»

С оглушительным треском «Висундур» врезался в дау. Голова дракона резко подалась вперед и, изрыгая огонь, повисла на борту корабля арабов. Огонь моментально перекинулся дальше по палубе, поджигая мачту с большим латинским парусом.

Когда лучники увидели, что с их кораблем происходит то же самое, что и с вражеским, они побросали луки и, не обращая больше внимания на приказы своего командира, стали прыгать в море, чтобы перебраться на другой дау.

Ингвар хохотал на все море, расправив руки, и облака дыма проносились над его головой.

— Грести обратно! — крикнул он команде. — Налегай! Освободить «Висундур»!

Люди с силой налегли на весла, но корабль, казалось, накрепко застрял в борту дау. Яа прыгнул на нос, к тому месту, где драккар вклинился в борт арабского корабля. Огромный нубиец отчаянно искал возможность оторвать корабли друг от друга, но дерево уже было охвачено пламенем.

— Бросайте! Уходите! — еще раз прозвучал над палубой голос Альрика. Поднявшись на одну из скамеек для гребцов, кендтманн крепко вцепился в нее, а Магнус обнял Альрика за плечи, поддерживая его.

В этот момент Бьор подошел к ним впритирку борт к борту. Тут же на палубу драккара перелетел канат, и чьи-то тренированные руки ловко поймали его. Первые моряки перебирались на борт «Эстреллы». Дочка дожа протягивала руки им навстречу, помогая перейти. Альрика пересадили на корабль с особой осторожностью, руки старого норманна свисали плетьми.

Перейдя на борт «Эстреллы» последним, Ингвар оглянулся на горящий корабль своего отца. Голова дракона, всю жизнь указывавшая Ингвару жизненный путь, теперь, обугленная, бессильно повисла. От нее откалывались куски и падали в море. Ингвар сглотнул слюну и прищурился — то ли дым разъедал глаза, то ли это слезы…

Когда «Висундур» лег на борт и вода поглотила нос корабля, моряки молча проводили его глазами в последний путь.

Тяжелая рука легла на плечо Ингвара, и русая борода Бьора появилась рядом с его щекой.

— Наш отец, — хрипло сказал он, — только что умер.

Корпус «Эстреллы» глухо стукнулся о причал. В порту Риво Альто растаявший снег превратился в лужи. Чайки кричали в ожидании весны, и Мательда улыбалась: раньше она никогда не бывала так далеко отсюда и никогда раньше не возвращалась сюда. «Это, — подумалось ей, — и есть самое лучшее из того, когда выходишь в море, — возвращение домой».

Город встретил ее, грозно нахмурив брови. Четверо копейщиков в кожаных куртках тут же спустились к причалу и выстроились перед «Эстреллой». Ингвар и Бьор вступили с ними в короткую, но громкую словесную перепалку. В конце концов двое из стражников, громко топая ногами, удалились в направлении резиденции дожа.

— Кто это у вас при такой погоде отдает приказ никого не впускать в город? — выругался Ингвар.

— Мой отец, — ответила Мательда. — Он наверняка скоро будет здесь.

Ингвар пробормотал что-то неразборчивое, при этом в его словах какая-то роль отводилась топору. Пока команда швартовалась и приводила корабль в порядок, Мательда сидела на одной из бочек, обводя взглядом палубу. Бьор и Ингвар на обратном пути из Сицилии показали себя блестящими кендтманнами, пройдя весь путь до Риво Альто со скоростью ветра. Только команда ворчала, что «Эстрелла» была без весел, с одним лишь парусом. «Корабль для детей и баб» — был общий вывод. Но все равно радовало то неподдельное облегчение, что появилось в глазах Магнуса, Джамиля, Яа, Грида, Штайна, Дариоса, Эриоса, Килиана и всех остальных, когда они наконец смогли оставить позади задохнувшееся под лавой побережье Этны.

Альрик лежал на корме корабля, как на катафалке. Ветер шевелил его бороду, словно проверяя, почему старый кендтманн не отвечает на его игру. По дороге Ингвар и Бьор хотели доверить тело своего отца морю, но Мательда уговорила их организовать достойное погребение для Альрика, и ей удалось убедить норманнов в правоте своей идеи.

— Дочь моя! — Крик пролетел над палубой, словно изголодавшаяся чайка.

На причале появился Джустиниано в развевающейся меховой накидке. Дож спешно и неуклюже вскарабкался на борт и дрожащими руками обнял свою дочь, спрятав свое лицо в ее волосах. Корно сползло с его головы и упало на мокрую палубу.

Когда Джустиниано наконец почувствовал, что может оторваться от Мательды, он подошел к Бьору и горячо поблагодарил норманна за то, что тот привез домой его дочь живой и здоровой. Дож повторял это снова и снова. Затем повернулся к команде и каждому выразил отдельную благодарность.

Бьор же тем временем достал шкатулку с пеплом святого Марка и поставил ее у ног Джустиниано. Он разрезал веревку, которой была закреплена крышка, и поднялся, предоставляя дожу самому открыть и увидеть свое сокровище.

Удивление и благоговение праздновали свадьбу на лице дожа, когда он открыл шкатулку.

После чего наступило отрезвление.

Вопрошающий взгляд на его лице не требовал слов.

— Это пепел святого Марка. — Мательда опустилась на колени рядом со своим отцом, так близко, что тюленья кожа, из которой были сшиты ее штаны, терлась об одежду Джустиниано. — Маркус был сожжен. Мощей не существует, — покачала она головой.

Неподдельное глубочайшее разочарование во взгляде отца причиняло ей боль.

— Как же я предстану с этим перед своим народом? — обращался тихим голосом Джустиниано к ларцу с пеплом.

— Вообще не проблема. — Это был Бьор. — Пепел неподдельный. Может, он принесет тебе больше благополучия, чем моему отцу. — Он указал на тело Альрика. Мертвый кендтманн, вытянувшись во весь рост, лежал на палубе. Ветер, дувший со стороны лагуны, по-прежнему поигрывал его волосами. Только сейчас Джустиниано заметил мертвеца. Он испуганно посмотрел на Ингвара и Бьора.

Мательда знала, как это горе разрывало души братьев, только их лица выглядели спокойными. Трое мужчин обменялись несколькими словами друг с другом, и Ингвар сунул в руку Джустиниано кусок пергамента, все это время пролежавший в кармане. Дож развернул его и стал читать.

— О, что я вижу! Варвар таки нашел своего господина! — Голос Рустико, как град, обрушился на них. — Бог услышал меня!

На причале выросла массивная фигура Маламокко. На нем развевался плащ черно-серебристого цвета, забрызганный внизу грязью.

Прежде чем кто-то из норманнов успел ответить на этот выпад, прозвучал голос Мательды:

— Мне жаль вас, Рустико!

Эти слова девушки показались Рустико настолько нелепыми, что на пару секунд выбили его из колеи, и его злость потеряла в остроте.

— Итак, где мой брат? — наконец нашелся он, и его вопрошающий взгляд, оторвавшись от Мательды, прошелся по лицам всей команды.

— Он умер, — сочувственно сообщила Мательда. Ведь никто-никто, даже Рустико, не заслуживал потери родного человека.

— Так… Кто его убил? — Рустико попробовал встать в позу обвинителя, призывающего к ответу, но его руки тотчас соскользнули с пояса, а ноги ослабли.

— Смерть твоего брата была справедливой, — с угрюмым прищуром ответил Ингвар и указал на труп Альрика. — Он отравил моего отца.

— Это ложь! — замахал руками Рустико. — Вы убийцы! За это вы будете отданы палачу! Вы все!

— Мы проверим это, — осадил пыл Маламокко Джустиниано. — Сейчас важнее другое, в чем мы должны разобраться немедленно.

— Что может быть важнее, чем убийство моего брата? — удивлению и негодованию Рустико не было предела.

— Безопасность нашего города, — спокойно ответил дож. — И судьба его жителей. У нас в руках обвинение против вас, Рустико: вы собираетесь отдать города лагуны в руки византийцев в обмен на золото и привилегии.

— Клевета! — птицей пискнул Рустико. — Клевета на благородного человека! — Он сделал рукой такой жест, словно что-то выбрасывал. — Даже на целую семью!

— Дож! — Все еще шумно дыша, Рустико решил сменить тон на более спокойный и расчетливый. — Человека низкого звания, который обвинил бы акристократа в таком позорном поступке, немедленно изгнали бы из города, не так ли?

Задумавшись о чем-то своем, Джустиниано кивнул. Его лицо сразу осунулось и постарело.

— Какое же наказание, следовательно, ожидает вашу дочь? Ведь если она не может привести доказательств, подтверждающих это обвинение, вы сами должны будете вынести ей приговор.

— Какое наказание? — переспросил дож, приложив руку к губам. — За ложное обвинение действительно полагается изгнание. А вот за предательство, — достал он из складок своей одежды сложенный пергамент, — должна постигнуть кара намного более строгая. Вот, Рустико, то самое письмо, что вы искали. — Джустиниано поднял его над головой. — Помните? Когда моя дочь выбросила его из окна. Оно наконец нашлось. Давайте же посмотрим, что пишет вам византийский император.

Он медленно раскрыл пергамент и разгладил его пальцами.

— Откуда оно у вас? — Голова Рустико вдруг старчески затряслась, голос стал до невозможности растерянным.

— Капитан Ингвар отдал его мне. Он нашел его той ночью, когда спас мою дочь от двух разбойников.

— Мошенничество! — завопил Рустико. Его губы дрожали. — Он сам его написал, чтобы оклеветать меня.

— В самом деле? — Голос Джустиниано звучал вполне уверенно. — Да будет вам известно, Ингвар всю свою жизнь с младенчества проходил на корабле, он даже читать не умеет. Да и печать императора он тоже вряд ли возит с собой. На письме ее хорошо видно! А откуда, скажите на милость, вы знаете, что содержание письма не в вашу пользу? Задержать его! — не ожидая ответа, подал дож знак стражникам.

В тот же миг железные руки стражи сомкнулись на запястьях Рустико. И пока тот, возмущенно дергаясь, пытался освободиться от хватки, Джустиниано уже поднес письмо к своим глазам и стал зачитывать как обвинительный приговор:

«Мы, Властелин Мира, пишем сие в приличествующей краткости и со всей строгостию. Мы также надеемся, что ты получишь наше послание в наилучшем здравии. Ты, Рустико из Маламокко, получишь от Нас десять талантов золота, которые требуешь за свои услуги. Взамен Мы ожидаем, что острова лагуны еще до смены года признают византийскую монету и объявят деньги франков недействительными. Кроме того, твой брат Бонус, как только станет дожем, все деловые связи Риво Альто и лежащих вокруг островов будет согласовывать с Нашим троном. Ежели этого не произойдет, Мы будем вынуждены пойти войной на лагуну. Мы не скупы на подарки. Будь же и ты щедр в честности своей. Это письмо подтверждает Нашу волю».

Джустиниано многозначительно посмотрел на Рустико и, складывая пергамент, закончил:

— Подписано Михаилом II, императором в Константинополе.

Сложив письмо, дож скомандовал:

— Бросить его в тюрьму!

— Я слышал, в Яме страха как раз освободилось одно место, — сообщил Бьор, глядя на предателя городов лагуны.

Когда стража уже уводила Рустико, он все же повернул голову к Мательде и выкрикнул:

— Как только мой племянник Элиас появится здесь с войском, ты станешь его первой жертвой!

— В этом есть толика правды, — подтвердил Джустиниано. — Элиас действительно скоро будет здесь. Не далее как завтра утром! Сейчас он сидит в тюрьме Равенны, и равеннцы сами попросили отправить его обратно к нам. Говорят, он проклинал дожа Риво Альто так громко и непрестанно, что даже у них уши устали. Вы счастливчик, Рустико, потому что будете томиться в тюрьме не в одиночку.

— Подыхать с голоду не придется, — успокоил Бьор. — Там, внизу, есть очень даже питательные крысы.

Рустико наконец увели, и Джустиниано снова повернулся к Мательде. Оглядев ее с ног до головы, он указал на штаны:

— А ты за время путешествия таки превратилась в мужчину.

— А ты, — ответила она со счастливой улыбкой, — стал настоящим дожем!

 

Глава 38

Риво Альто, церковь возле резиденции дожа

Церквушка рядом с дворцом уже была заполнена людьми до отказа. И тем не менее все новые и новые прихожане ухитрялись протискиваться с улицы внутрь, люди толкались и ругались. Каждый хотел хоть одним глазком увидеть святого Марка — мученика, который с этого момента станет покровителем и защитником города.

Случилось то, чего никто не ожидал: новому дожу удалось привезти тело Марка в Риво Альто. И венеты, будь то старики или дети, желали убедиться в этом собственными глазами.

Гомон наполнял церковь, словно жужжание пчел в улье. Любопытствующие принесли сюда с собой запах рыбы, соли и морских водорослей. В узком церковном приделе была выставлена статуя Божьей Матери. Глаза на ее лице из темного дерева указывали на алтарь, на котором лежало человеческое тело, завернутое в серые шерстяные полотна. Формы, что под ним вырисовывались, были могучими, ноги выступали за алтарь, не поместившись.

Между ним, мертвым, и живыми протянулась невидимая стена. Никто не решался сделать шаг поближе к святому человеку. Никто не протягивал к нему руку. Не было слышно даже молитвы. Лишь какой-то мальчик, оставшись на какой-то момент без родительского надзора, вырвался из рук своего отца и одним прыжком добрался до алтаря. Прежде чем кто-нибудь успел удержать его, он подбежал к мертвому телу, поднял покрывало и исчез под ним с головой и плечами.

Момент, который он провел наедине со святым, оказался очень коротким. Голова мальчика снова показалась из-под ткани, на лице была гримаса ужаса, на щеках блестели слезы. Он подбежал к своему отцу и уткнулся головой ему в ноги. О том, что он увидел, ребенок говорить отказывался.

Теперь уже любопытство, умиротворенно свернувшееся в душах венетов, подхватилось с новой силой и завладело ими. В толпе стали слышны шепот, ропот, которые свелись к одному невысказанному вопросу: чего так испугался ребенок? В конце концов одна рыбачка, известная под именем Бегга, решила расследовать эту тайну. Решительно подойдя к телу, она взялась за уголок полотна, покрывавшего лицо, и отвела в сторону.

Возглас удивления пиковой нотой хорала раздался в церкви! Под шерстяным покрывалом лежало тело большого мужчины с длинной седой бородой и такими же волосами. Лицо тоже было белым. Если это был тот самый Марк, святой человек, умерший много столетий назад, то люди в церкви как раз видели чудо!

На груди дивного старца покоился крылатый лев — символ евангелиста Марка. Хотя видна была лишь голова евангельского животного и кожа из черной чешуи.

Пасть была разинута и обуглена, а крылья, шедшие от шеи, распахнуты. Казалось, что это животное в любой момент готово было подняться в воздух!

В церкви дополнительными высокими всполохами прозвучали возгласы испуга, оторопи, смятения и священного трепета.

Бегга снова набросила полотно на святого, опустилась на колени перед алтарем, сложила руки и начала молиться. Венеты за ее спиной последовали за ней.

В этот день еще множество прихожан побывало в церкви, но никто больше не посмел притронуться к святыне.

На следующий день площадь перед резиденцией оказалась заполнена народом. Тысяча лиц воздели очи горе´, на балкон, в ожидании дожа, который должен был показаться своему народу. Первый раз за многие месяцы ярко светило солнце, одаряя город теплом, с крыш капали последние капли талой воды.

У шторы перед выходом на балкон стояли Мательда с отцом. Дож еще раз поправил синюю перевязь на плече, корно на голове и взялся за штору.

Сегодня его руки уже не дрожали.

— Теперь вы верите, что они призна`ют меня своим дожем? — спросил Джустиниано, обернувшись и обведя взглядом помещение. У стены стояли Ингвар и Бьор. Первый был назначен трибуном лагунного города, а второй — начальником будущего флота торговых кораблей, которые, построенные по чертежам Мательды, призваны были поднять Риво Альто до уровня крупной торговой державы.

Трибуны многозначительно молчали.

— Святой Марк здесь. — На лице Фалери появилась улыбка. — Как вы и обещали, дож. Как же теперь народ может отклонить вас?

Джустиниано на секунду закрыл глаза, затем отодвинул занавес в сторону и вышел на балкон.