Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

Утро вторника начиналось по привычному уже распорядку. Больше всего в бригаде нравилось то, что не было особых изменений по сравнению с Киевским Мобильным Пограничным, где служил так недавно. И так давно. Наверное, в какой-то другой жизни...

Как и в отряде — развод, нарезание задач, их успешное выполнение. Иногда безуспешное, это уж как получится. Потом обед, валяние дурака и все, можно прикидывать, что купить из еды по дороге домой.

Вот только не давали покоя новости окружающего мира. Давило со всех сторон. В ожидании неведомых неприятностей бригада насторожилась и замерла. Как огромный разномастный кот перед прыжком за мышью или от веника. И никто не мог внятно сказать, что же его гнетет.

Над расположением стоял непрекращающийся мат: люди как могли пытались снять напряжение. В большинстве случаев, естественно, полагались на «русский армейский».

— Урусов где? — Истошный вопль разлетелся над химгородком. Надрывал горло личный писарь-порученец майора Пчелинцева рядовой Михайлов. Порученцу указали направление и сопроводили дружественным пинком довольные жизнью и погодой «дедушки».

— Товарищ старший сержант! — Выпучил глаза, задыхающийся от бега рядовой. — Вас товарищ майор вызывает. Требует, чтобы кабанчиком к нему неслись.

— Может мне еще, и хрюкнуть пару раз? — Прищурился Урусов, стоящий перед выстроившемся взводом. — В печень с ноги? Или у кого ОЗК забрать да тебя потренировать?

Строю такое предложение явно понравилось, и его откомментировали сдержанным смешком.

— Не, нельзя в печень. — Понемногу начал приводить дыхание в порядок Михайлов, согнувшись в три погибели. — Но майор орал, чтобы как можно быстрее. Я дословно и передал.

— Передаст, вы, батенька. — Сплюнул в изрытый десятками ног песок. — Вертайся в зад, гонец наш сизокрылый, и передай, раз так у тебя отлично получается, что старший сержант Урусов сейчас будет. Минут через -дцать. Или раньше.

И обернувшись к строю, неожиданно заорал:

— Защитный костюм одеть! Газы! — и вдогонку, не предусмотреное никакими Уставами. — Бегом, бандерлоги, фосген ждать не будет!

Взвод, предусмотрительно отшагнув друг от друга на пару шагов, отработанно зашуршал резиной ОЗК, чуть слышно матеря Урусова, Пчелинцева, и прочих изобретателей средневековых пыток.

— Все слышу! Кто речь фильтровать не будет — на «трешку» сейчас побежит. Ускоряемся!

Зам командира взвода одобрительно наблюдал за бойцами. А ведь молодцы, что и говорить. Второй месяц службы у половины, а особо уже не выделяются. И, относительно укладываются в нормативы. Но побегать все равно придется. Потом. Ибо свята память о капитане Вергелесе, не к ночи помянутому. И о Богами забытом Оршанце. Который, пограничная учебка.

— Я к комбату. Соловьев за меня. Москвич, понял?

— Хртф! — Хрюкнул сквозь мембраны противогаза один из бойцов с правого фланга. Одетые по «4б», солдаты были похожи как близнецы, отличаясь друг от друга разве что ростом. Ну и некоторыми мелочами, типа разнобоя шпеньков на ОЗК, различия беретов и всего остального, так заметного опытному взгляду старого сверхсрочника.

— Взвод, отбой! — Скомандовал Урусов. — Саш, как отдышатся — еще разок прогони.

Командир второго отделения содрал противогаз, с видимым наслаждением вдохнул свежего воздуха, не воняющего резиной. Вытер рукавом пот с лица.

— Тык точно, старшой. Усе будет в норме.

Урусов кивнул, и порысил в батальон. Дружеские отношения с комбатом, затащившем тебя в бригаду — замечательная. Но, если Пчелинцев требует срочно, не стоит слишком затягивать.

* * *

— Здравия! — Толкнул дверь комбатовского кабинета Урусов.

— И тебе не хворать, морда махновская. — Оторвался от кучи бумаг майор Пчелинцев, и встал во весь рост, в очередной раз чуть не смахнув плечом книжную полку, чем опять вызвал у Андрея приступ комплекса неполноценности. Ну не мог сержант представить себе, как такие люди из мамки вылезать умудряются. Человек-гора, блин.

Урусов пожал протянутую ладонь.

— Как оно? — Снова уронил себя на жалобно скрипнувший стул комбат.

— Лучше всех. Слоны «химию» отрабатывают. Соловей за старшего.

— Справляется?

— Куда он, нафиг, денется с подводной лодки, особливо, если форточку закрыть. Справляется. Даже не верится, что из Москвы.

— Ну, чего у тебя не отнять, так это чутья на людей.

— Отставить словоблудие, товарищ майор. — Урусов присел на продавленное кресло, стоящее в углу. — Зачем вызывал так срочно? И вообще, мировая наука давно мобилки выдумала.

— «Мобилки выдумала» ему наука мировая. И британские ученые. А ты звонить давно пробовал? — Ответил майор, откинувшись на спинку. — Думаешь, начальство глупее тебя?

— Вообще-то думаю. — Согласился с командиром Андрей. Но за телефоном в карман куртки полез.

— Готишно-то, как... — сказал Урусов через пару минут борьбы с иностранной техникой. — У всех?

— Ага. Часа три уже. С самого утра, получается. Если не раньше. Куда дозвониться — проще докричаться. «Дальняя связь» еще пашет, а «сотовая» — в режиме мозаики. А до кучи — Интернет сдох по всей части, и по «дуроскопу» только местное показывают. А на жидов кто-то что-то уронил большое и громкое.

— А...

— Вот тебе и ага. Округ тоже молчит. Так что, на сегодня свободен. Хватай «шестьдесят шестого» с водилой, и рви в Новосиб. Влада дома?

— Ну да. И Димка что-то приболел. Решили дома оставить, ну их в пень те ясли.

— Вообще чудесно. Грузи апельсины бочками, и возвращайтесь. К Аньке моей тоже заскочи, предупреди. Пусть собирается, пока ты туда-сюда. А на обратке заберешь. С меня пузырь. Кунг большой, все поместятся. Потом — в городок. Ко мне, на служебную. Я на стрельбы после обеда. Все понял?

— Как иначе, Шмель. Только одного не пойму — так серьезно все? — отбросив остатки субординации спросил Урусов.

— Седьмой, я две войны прошел. — Майор неожиданно поменялся в лице, став похожим на статую. — От и до. Мне не веришь, поверь жопной чуйке. Пусть бабы лучше под боком пересидят. Надежнее будет.

Таджикистан, Фанские горы, подъем на пер Чимтарга

Олег Юринов

Новички в горах — сплошная головная боль. Ничего не знают, ничего не умеют, но всё время ищут приключений на собственную задницу. И находят. Регулярно и постоянно. Бедный же руководитель вынужден из этой задницы их вытаскивать, а потом еще и последствия нейтрализовывать. Хуже только «значки». Эти уже отсидели смену в лагере, сходили на одну простейшую вершину. И теперь всерьез думают, что стали крутыми альпинистами. Нет, не крутыми. Крутейшими! А знаний у них... с одной вершины, то есть, как у новичков! У нас даже поговорка есть: «самый страшный зверь в горах — «значок»: всё знает, ничего не умеет».

«Перворазники» немного лучше — гонору меньше. Они, конечно, разные. Самые приличные — те, которых сам к походу готовил. Это просто приятный вариант. Самых одиозных выгнал, остальных подучил, потренировал, по лесам и скалам погонял на полигонах родного края. Знаниями напичкал, навыки минимальные вдолбил. А главное — изучил немного, знаешь, что от кого ожидать.

Увы, с платными группами такое не проходит. Кого дали — того и веди.

Из «с неба упавших» самые лучшие — школьники. К дисциплине они привычные. Школа муштрует не хуже армии, слушаться старших обучены, знания впитывают как губка, а излишнюю живость и подвижность прекрасно нейтрализуют килограммы рюкзака и восемь ходовых часов в день. Если еще достались не маменькины сынки, а «трудные подростки», которые умеют вкалывать не хуже взрослых, так вообще песня. Единственное — надо постараться привести обратно столько же детей, сколько увел. Не меньше, и, главное, не больше! Впрочем, походы по девять месяцев не длятся.

Со студентами сложнее. Они почти поголовно редкостные раздолбаи. Из тисков школы вырвались, армейских избежали и, почувствовав свободу, закусили удила и летят по жизни, не разбирая дороги. Мозги отключены на отдых, дисбаланс жидкостей в организме огромный. И моча в голову постоянно бьет, и кровь в заднице непрерывно играет. В общем, руки и ноги бегут впереди головы, а та бестолково болтается на плечах и используется исключительно для приема пищи. И чтобы шапку носить вместо каски.

Но хуже всего — народ под сорок и старше. Они уже взрослые люди. У них жизненный опыт. Большой и серьезный. Они в жизни всё видели. Из окна своего офиса, на экране телевизора и мониторе компьютера. Они умеют ходить. В лакированных туфлях по асфальту, от подъезда до машины или автобусной остановки. Они знают, что и когда делать. Если под рукой сотовый, и любую проблему можно быстренько решить набором подходящего двухзначного номера (01, 02, 03 — нужное подчеркнуть). И они категорически не желают подчиняться мальчишке, на десяток-полтора лет младше их самих, будь он хоть сто раз мастер спорта и инструктор.

Вот только булыжнику, выбравшему конкретную черепушку своей целью, абсолютно всё равно, какой у этой черепушки жизненный опыт, а важно исключительно ее местонахождение, и не снял ли не в меру умный владелец каску именно в этот момент времени. Можно не сомневаться, снял. Потому как ремешок мешает, а этот сопляк-руководитель несет полную чушь, никакие камни сверху падать не могут — ни разу не видел!

А тут мне Руфина Григорьевна подкинула совсем страшный вариант. Четыре мужика именно этого возраста, да еще объединенные в слаженную команду с явно выраженным лидером. И единственная надежда — девочка восемнадцати лет. Хоть и явная дочь полка, но, по крайней мере, должна поддержать меня в технических вопросах.

Вообще, Машка — интересный кадр. Во-первых, именно Машка. Не Мария, не Маша, не Машенька или Маруся. Нет, откликается на любую модификацию имени. Но представляется Машкой, и все в группе называют ее именно так. Спросил у отца, оказывается, по паспорту она Марина. Но все с детства кличут Машкой. Довольно высокая, немного больше метра семидесяти, стройная, даже худенькая, но не доска-манекенщица. В плавных кошачьих движениях ощущается сила. Второй разряд закрыла за две смены, да еще успела сверх того на четверку сходить. Для женщины очень неплохо. Если, вообще, не рекорд. А с учетом возраста — невероятно.

Остальной набор качеств — совершенно обычный. С одной маленькой оговоркой. Обычный для нашей компании. Для тех, то есть, кого батя воспитывал. Старой школы, выросшей из традиций советского туризма, когда личные интересы всегда приносились в жертву общественным. Сейчас такое редкость, каждый носится со своей индивидуальностью, как с писаной торбой, нередко забывая при этом дело делать. У Машки этого напрочь нет. Настолько, что я успел это разглядеть за то время, что мы на Мутных рядом стояли, с Санечкой по камушкам прыгали, да мой день рождения праздновали. Это о многом говорит.

Но одна девочка — слабый противовес. Как и то, что мне теперь уже двадцать семь, а не двадцать. С другой стороны, в первый раз я такую группу в двадцать и тащил. Тогда справился, теперь, тем более должен.

Вот с такими, примерно, мыслями я их и уводил. На деле оказалось намного лучше.

Чем хороши военные: понятие дисциплины у них вбито в рефлексы. Приказали идти след в след, шагу в сторону не сделают. Сказали отдать груз — достал и отдал. Объявили учебные занятия — пошли заниматься. Без всяких интеллигентских штучек: «А тут удобней! Да я в порядке! Я могу еще больше тащить! Зачем это надо, одежда же вымокнет!». Эти ребята четко знают — начальству видней. Привыкли. Одного этого достаточно, чтобы спокойно выпускать вояк на категорию выше, чем гражданских того же опыта. К высшим категориям это не относится, там конкретные знания нужны, а вот к двоечкам-троечкам — запросто.

Вот это я весь день и использую самым беззастенчивым образом.

Ползу потихонечку вверх, периодически посматривая, как держатся клиенты. Были бы опытные люди в группе — шел бы своим темпом, ни на кого не ориентируясь. На «единичке» нет смысла постоянно держаться плотной группой. Каждый идет, как ему удобней, а собираться можно на привалах с интервалом в сорок минут. Но тут другая ситуация. Стоит мне пойти быстрее, и Потаповы мужички помчатся за мной, стараясь не соскочить с хвоста. И сдохнут. Может, не все, но кто-нибудь — обязательно. А дальше просто, как пень — еле плетущийся, хотя и разгруженный до нуля, аутсайдер, жуткие потери времени на его ожидание, рваный темп движения у остальных. В итоге постоянное топтание на одном месте и полностью вымотанная к ночевке группа. На первых двух переходах несколько раз ненадолго увеличивал темп, приглядываясь, кто как реагирует на это изменение. Теперь уже не надо, про физическую подготовку ребят знаю достаточно. На втором привале перераспределил груз. Дальше пошли совсем ровненько и достаточно споро.

Так что на ночевках будем задолго до темноты. Конечно, можно и дальше пойти, светлое время жаль, но не надо забывать, что вышли-то мы в семь утра, и к трем дня отработаем полноценных восемь часов. А это совсем немало. Чимтарга — перевал своеобразный. Все простые перевалы в Фанах — сплошная сыпуха. Молодые горы, никуда не деться. Но даже среди них наша сегодняшняя цель выделяется в худшую сторону. Если остальные «единички» почти не превышают четырех тысяч, то Чимтарга дотягивает до четырех семьсот. Вкупе с глубоко врезанными фанскими ущельями это дает очень неслабый перепад, и, соответственно, крутые склоны. А мелкие камни на крутом склоне — это эскалатор, едущий вниз. Спускаться по ней одно удовольствие. А вот подниматься...

Большая высота имеет и свои преимущества. В снежные годы сыпуха на Чимтарге засыпана снегом чуть ли не от первого выполаживания. Батя говорил, что в восемьдесят первом они поднимались по снегу практически от самых Мутных, а на спуске прокатились на задницах до последней террасы перед Большим Алло. Увы, мне так ни разу не удавалось, не любит меня этот перевал. Сколько не ходил — никаких жопслеев, только ножками. Лето в этом году жаркое, более-менее глубокий снег почти исключительно на северных склонах. На том же Казноке, позавчера мы именно с такого и катились. А Чимтарга ведет с востока на запад. Так что, добросовестно месим сыпуху: пока делаем два шага вверх, тропа сползает на шаг вниз. Я-то уже привычный к подобным фокусам. Машка — тоже. Второй разряд, особенно женский — самый непредсказуемый уровень, тем более, у скороспелок, но по осыпям ходить она умеет. Остальным хуже — пыхтят, матерятся в полголоса, но идут, стараясь ставить ноги так, как я показывал. Не сказать, что получается идеально, однако ползем понемногу.

Так вот, за восемь часов пахоты ребята прилично подустанут. Плюс «горняшка», она же горная болезнь. Если не останавиться — сдохнут окончательно, и до конца похода будут сплошные мучения.

Да и нет смысла сегодня идти дальше. От ночевок до перевала меньше часа, палатки поставить и на седловине можно, но дует там не в пример сильнее. И лишние двести метров высоты ночлега. Тоже не подарок без нормальной акклиматизации. А спускаться сегодня точно не стоит — под вечер, со склонов Чимтарги, той, что вершина, сыплет намного сильнее. Ходить под камнепадом — как под обстрелом бегать. Камни свистят над головой с точно таким же звуком, что и пули. Попадание по последствиям отличается, но не сильно...

Через четыре часа вылезаем на язык ледника. Вот здесь идти — просто песня. Увы, кусочек довольно короткий, всего балдежа минут на пятнадцать, потом опять на склон. Объявляю большой привал. Пока Машка готовит перекус, устраиваю учебное занятие по самозадержанию при срыве, благо подходящее место рядом. И снова отмечаю преимущество новичков-военных перед теми же студентами. Идут и учатся, не задавая глупых вопросов. Приказ — есть приказ. Мужики все крепкие, координация движений отличная. Простейшую технику работы с ледорубом схватывают на раз. Через полчаса все рубятся как минимум на четверку. На всякий случай объясняю и технику жопслея. Это, после зарубания, осваивается с первой попытки.

Без глупого вопроса, естественно, не обходится. Но не во время занятий, а после, за чаем. Да, за чаем. А почему, пока мы всё равно тратим время на кувыркание в снегу, девочке не вскипятить нам чайку? Почему днем чай не пьют? Время терять не хочется! А сейчас-то в чем проблема?

Вопрос, естественно, задает Володя:

— Олег, а зачем это было надо? Мы ж не на альпинистов готовимся. Может, вообще больше в горы не попадем.

— А если попадете? И Чимтаргу еще пройти надо. На спуске загреметь — плевое дело. Умеешь зарубаться — больших проблем не будет, а нет — до низу одни уши доедут. Особенно, если на камнях.

Кивает. Согласен значит. Конечно, можно было обойтись и без занятия, но не факт, что я буду рядом в момент срыва. А все эти упражнения с погоней за летящим телом и зарубанием двух тушек, набравших скорость — удовольствие ниже среднего. Тем более, я не с ледорубом иду, а с Надюхиным дрыном. Альпеншток, как орудие зарубания, намного менее удобен, Из-за чего в свое время и был вытеснен ледорубом. Давно вытеснен — не то что я, отец пришел в горы уже после этого.

Когда в седьмом году натолкнулись на такой раритет в «Альпухе», у меня даже не зачесалось ничего. Папа — тот сразу сообразил и купил себе. А я сдуру — нет. А когда включился уже после того похода — они кончились. И больше не появлялись. Сколько себя ругал потом за это. Даже когда соорудил некое подобие из цевья весла от «Тайменя», прикрепив к нему самодельный наконечник.

Да, рубиться дрыном не слишком удобно. Но научиться можно. Зато сорваться на простых склонах очень сложно. Он — реальная и, что немаловажно, удобная точка опоры. А сейчас, когда ходим с ледовыми инструментами, и ледоруб нужен только на простых участках, где дрын удобнее...

Но не допер вовремя. В итоге на семью у нас всего один полноценный альпеншток, перекочевавший от отца к Надюхе. И моя самоделка.

Надя сопровождать клиентов не пошла. Прекрасно ее понимаю: десять дней дочку не видела, и отрываться от деточки ради кольца из трех простых перевалов совершенно не хочется. Мне тоже. Но дело есть дело. А раз жена сачканула, я ее дрын прихватизировал.

— Да брось, Потап, — вступает в разговор Жора, белобрысый двухметрового роста мужик с грацией медведя. Не того неповоротливого добродушного увальня, каким рисуют мишку в детских сказках, а настоящего, серьезного и очень опасного хищника. Причем весной, когда тот без жира. Да у них вся группа, если между нами, похожа на стаю медведей. Хоть те стаями и не ходят. — Любой навык пригодится.

— Разве против? — удивляется Володя. — И вообще, я за любой кипеш, кроме голодовки!

Допиваем чай и двигаем дальше. Вымоченная на тренировке одежда потихоньку приходит в порядок. У меня, всё высохло еще на привале, а горки ребят еще немного влажноваты, но горное солнышко выпаривает воду буквально на глазах. К концу первого перехода последствий снежных занятий уже не ощущаются. Поэтому и гонял их не утром, а в обед, когда солнце самое жаркое...

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санечка

— Санечка, одевайся, вниз пойдем.

— Кто падет?

— Мама пойдет, деда пойдет. И бабушка.

— Папа падет?

— Папа клиентов проведет через перевал и тоже придет.

— Када?

— Через несколько дней.

Всегда так. Кого-нибудь нет рядом. То мама уйдет, то папа, то оба. А я хочу, чтобы все были. Но не спорить же с мамой!

— Пусть он яньше пидет!

— Он постарается.

— Холосо.

Я согласная. Папа всегда старается. Папа хороший. Папа меня любит. И мама тоже. И деда с бабой. И я их люблю. Они хорошие. Сейчас домой пойдем. В лагерь. В лагере хорошо. У меня там камешки красивые есть. И игрушки. Но камешки лучше...

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады — Новосибирск

Андрей Урусов (Седьмой)

«Шишига» завелась на удивление легко. Чихнула пару раз двигателем, и радостно заурчала, в предвкушении дороги. Водитель, ефрейтор Ванька Герман хотел было заикнуться о путевом листе и карточке старшего машины, но не рискнул связываться с «чокнутым хохлом», как за глаза, а нередко и в глаза, звали Урусова. Обижаться Андрей и не думал, как можно на правду обижаться? Если родился в Донбассе, и жил да служил там почти двадцать семь лет...

— Поехали! — скомандовал Урусов, и уткнулся в телефон.

— Едем куда? — Герман решил хотя бы маршрут уточнить.

— К комбату сперва, потом ко мне. Там грузимся, потом опять на Петухова, и в часть. Цигель-цигель ай-лю-лю, Вано, управимся за три часа — с меня бакшиш. Вкусная и полезная. В большой и красивой.

— А по-русски никак? — буркнул водитель, разворачиваясь по парку. — Понаехали, понимаешь!

— Понаоставались! — парировал ворчание ефрейтора Урусов и снова начал терзать многострадальный телефон.

— А если гаишники пристанут?

— Лесом пойдут. — Не отрывая телефон от уха, ответил старший сержант. — Есть! — и быстро-быстро, глотая слова и окончания начал кричать в трубку: — Влада, начинай собираться буду минут через сорок! Вещи, бумагу, карабин не забудь!

— ...или ВАИшники встретятся. — Продолжал нудить Герман. — Какие там сорок минут, за полдня бы управиться...

— Я тебе сейчас щелбанов полную голову настучу, и из кабины выкину! Чтобы не каркал!– обернулся к нему Урусов. — Нет, Кошка, не тебе, зольд тут страх потерял! Да, Ванька, кто же еще? Все поняла? Умница! Скоро буду.

Спрятав телефон в карман, Андрей уже всем корпусом развернулся в тесной кабине и прошипел Герману в ухо:

— Мы сейчас гоним очень быстро. А потом еще быстрее. А если гавкнешь под руку — сделаю, что обещал. И даже больше. Осознал, военный? — уже нормальным голосом спросил Урусов у водителя.

— Осознал. — Только и ответил тот, и с каменным выражением лица вцепился в руль.

— Вот и отлично, вот и молодец. Педальку в пол, и полетели, сахарный мой.

Им очень повезло. Толмачевское шоссе было практически пустым. А оба стационарных гаишных поста проводили «шишигу» скучающим взглядом. Катят куда-то военные, да пусть катят. Денег у них нет, а возни много.

Возле дома Пчелинцева мест не было. Все занимали машины жильцов.

— Нафиг. Стой на дороге. — Оборвал все попытки припарковаться Урусов. — Скоро буду. Если что — всех на хер. — И выпрыгнул из кабины.

Так, подъезд закрыт, но это мелочи. Подходящая проволочка в кармане лежит уже лет пятнадцать. Шшшш, клац! И трех секунд не прошло. Практика большая, а опыт не пропьешь. На Украине магнитными замками баловаться начали только в двухтысячных, а до этого, хочешь в подъезд войти — изволь с механизмом разбираться. Так что, когда Пчелинцев друзьям-сослуживцам ключи от подъезда раздавал, Андрей свой экземпляр Кошке вручил.

Урусов пролетел по лестнице и забарабанил в дверь. Звонок сломался еще месяца два назад, а отремонтировать все руки не доходили. Да и кулаком всяко надежнее.

Дверь открыла заспанная Анна, Шмелёвская жена. Полдень почти, а она глаза только продирает.

-Аааа... Андрей... привет! Заходи. Если хочешь. — Ну не любили друг друга подчиненный и вторая половина комбата. С момента знакомства не любили. Бывает, оказывается, не только любовь с первого взгляда, но и ненависть. И редко когда они удерживались от взаимных шпилек...

— Спасибо. Мне и тут хорошо. Глебыч передать сказал, чтобы собиралась и сама готова была. Я через час с мелочью заеду. В часть съезжаем.

— С чего бы вдруг? — удивилась Анна. — Ну ладно, раз Вовка сказал, буду собираться...

Уже сбегая по лестнице, Урусов прокручивал разговор снова и снова. Лярва. Никто никуда собираться не будет. Сейчас попробует дозвониться до Шмеля, плюнет, и снова спать завалится. Слава Богам, хоть дети в Балтийске...

* * *

Влада с Димкой были уже собраны. Шесть огромных сумок стояло в коридоре, перегородив его почти целиком.

— Все взяла? — Только и спросил Урусов, и, не дождавшись кивка, подхватил первую и потащил вниз. Благо, всего второй этаж. Хоть в окно кидай, если пропихнуть сможешь.

На выходе, он метнул сумкой в чуть не упавшего ефрейтора.

— Ванек, я выношу — ты грузишь. С запасом только трамбуй.

Взбегая по лестнице, Андрей чуть не сбил соседку, решившую выбраться на улицу.

— Ой, Андрюша, а ты телевизор-то смотрел?

— Нет, Раиса Петровна, не любитель. Дайте пройти, пожалуйста, очень спешу.

— Вот и хорошо, что не смотришь! А то там страсти сейчас такие показывали! На Израиль арабцы бонбу уронили. Ядерную. Японцы с китайцами на морях задрались. И Путин-то, с нигрой мериканской, по прямому эфиру ругался. Шибко слова пакостные друг дружке говорили. Сою какую-то поминали через слово!

Последние слова Андрей осознал уже в квартире.

Млять. И все, что сказать можно. Подхватил сразу две сумки и потащил на площадку.

— Кошка, звони Шмелю! Гроза-17, драть ее в сраку, да жопой на пенек! — И сорвался на крик: — БЕГОМ!!!!!

Есть все же, наверху кто-то... Влада дозвонилась до Пчелинцева с первой попытки, шепнув: «Гроза — семнадцать, Андрей передал». И отшатнулась от динамика, который взорвался матом. А потом замолчал.

— Андрюш... Что это было? — растерянно спросила она у мужа, волокущего по ступенькам последнюю сумку.

— Это? — сбился с шага Андрей. — Это — девяносто девяти процентная вероятность ядерной войны. Ты ноут взяла?

— Да, взяла. Карабин в этой лежит, документы и деньги у меня. — Обыденный вопрос отсрочил панику, отодвинул на второй план.

— Умница. Теперь давай вниз, там «шишига». В ней паренек. Ваней зовут. Садись, я сейчас. Пусть заводит.

Жена побежала вниз. Андрей прошелся по квартире, проверяя везде ли свет-вода-газ погашены и выключены. Все в порядке. Кошка — умница. Теперь можно закрыть дверь, и спускаться к машине. Стараясь не думать о том, что, скорее всего, сюда уже не вернуться. Никогда...

Таджикистан, Фанские горы, подъем на пер Чимтарга

Олег Юринов

После обеда дела идут явно лучше. Мои подопечные приспособились к сыпухе, да и склоны тут чуток положе. Три часа пахоты, и мы на месте.

Ночевки под Чимтаргой прекрасные. Всё оборудовано тысячами и тысячами туристов, прошедших здесь за предыдущие годы. Расчищенных площадок под палатки хватит и на десяток групп, подобных нашей. Выбираем места поудобнее и начинаем ставиться. Машка немедленно оккупирует кухню — простое, но очень функциональное сооружение: полукруглая стенка высотой около полуметра и защищенные ею от ветра несколько плоских булыжников.

Интересные у девчонки отношения с остальными. С одной стороны, в горном деле она их всех значительно опытнее, и очень многое умеет значительно лучше. С другой стороны — дочь полка. Причем, не только по возрасту, видно, что знакомы все давно, и каждый из мужиков для нее авторитет. Машка выбрала самый грамотный стиль общения: кухня дело традиционно женское, там ей советов никто давать не будет, а с остальным и сами справятся. А чуть быстрее или медленнее — не столь важно. Очень мудро, а для двадцатилетней девчонки — удивительно мудро.

Лагерь ставим быстро. Для чайников, впервые ночующих выше четырех с половиной метров — очень быстро. Еще один плюсик армейской дисциплине. Видно, привыкли мужики работать в любом состоянии. Интересно, у тех новичков, что мне после срочной службы попадались, такого умения нет, скорее, наоборот. Или армия армии рознь? Непринципиально. «Горняшка» ребят придавливает, это видно. Несильно: движения немного замедленны, дыхание учащенно. Плевать, легкая горная болезнь — это не смертельно, на уровне мелких неудобств. Примерно, как столь же легкая усталость. Еще спать будут хреново, тут уж ничего не поделаешь.

Машка с ужином тоже справляется без задержек, благо в кармане морены под ближайшим снежником за день накопилась вода, и топить снег нет нужды. С удовольствием едим.

Вот теперь можно подвести итоги дня. Справились на час быстрее, чем я рассчитывал. Состояние у всех хорошее. Завтра до перевала никто свалиться не должен. А потом вниз. Это хоть и сложнее технически, но физически намного легче. А главное — быстрее кончается. У Большого Алло будем в середине дня. А Двойной с такой группой, можно и за день проскочить. Если захочется. А нет, так за два, как и планировали. Вообще, не напрягаясь.

До связи с Мутными у нас два часа. Володя достает телефон и отходит в сторону. Да, красиво жить не запретишь! Таскать с собой спутниковый аппарат может позволить себе далеко не каждый. Дорогое удовольствие. Даже в прокат. Пока он гуляет, травим байки под вторую порцию чая.

Потапа нет с полчаса. Очень долго! Представляю, сколько может стоить такой разговор, и присвистываю. Возвращается он чернее тучи и сходу бросает: «Гроза семнадцать». Установившаяся тишина очень нехорошо давит на мозги. На лицах мужиков написано такое... Точнее, на них настолько бесстрастное выражение... Не выдерживаю:

— Володь, если это не страшная военная тайна, что значит «Гроза — семнадцать»? Ядерная война, что ли началась?

Шутка не находит понимания. Все медленно поворачиваются в мою сторону, потом Потап машет рукой и произносит:

— А-а, чего тут прятать! Это значит, что хуже некуда. Скорее всего, именно она. Где и что — толком непонятно. Вроде, мы пока не воюем, но, раз объявляют «Грозу», боюсь, это ненадолго...

Новосибирск

Борис Юринов

Последний тур очередного этапа Кубка России по шахматам подходил к концу. Уже закончились почти все партии. Но эта, последняя была самой важной. На первом столе сошлись в жесточайшей схватке один из сильнейших гроссмейстеров мира Сергей Рублевин и молодая надежда самарских шахмат — восемнадцатилетний международный мастер Борис Юринов. Шансы занять первое место были у обоих противников. Но, если старшему по возрасту и по званию, для этого было достаточно ничьей, то младший должен был побеждать. Ко всему прочему, только в случае победы он выполнял гроссмейстерскую норму. В третий раз, последний из необходимых для присвоения звания. Задача перед молодым шахматистом осложнялась не только силой игры Рублевина, но и цветом фигур. Выиграть у сильного противника «под заказ» черными почти невозможно. Чаще всего подобные попытки приводят к тому, что и ничьей не удается добиться.

Несмотря на это Боря попробовал. Отказавшись от ничьей, предсказуемо предложенной противником сразу по выходу из дебюта, он сумел сначала обострить позицию, потом перехватить инициативу и, пожертвовав пешку, а следом за ней и качество (*ладья за легкую фигуру), развернуть сильную атаку на белого короля. Противник защищался мастерски. Когда уже казалось, что мат неизбежен, Рублевин, с лихвой вернув все материальные приобретения, сумел «убежать» в ферзевый эндшпиль без пешки, но с хорошими шансами на ничью. Такие позиции сложно выигрывать, тем более, что обычно окончания — слабое место молодежи...

Но Юринов неожиданно продемонстрировал виртуозную технику. Сначала атака пешками на ферзевом фланге, потом — своевременный рейд черного короля через всю доску, приводящий к потере еще одной пешки. И лишающий гроссмейстера последней надежды добавить в копилку своих наград очередное «золото».

Рублевин остановил часы и протянул руку противнику:

— Поздравляю.

Боря кивнул и ответил на пожатие, безуспешно пытаясь согнать с лица счастливую улыбку.

Противники записали результат в бланках, поставили в центр доски королей и вышли из турнирного зала в фойе.

— А что ты планировал, — спросил гроссмейстер, — если бы я вместо «ферзь де три» пошел бы «конь е один»?

— Мне казалось, что это еще хуже, — победитель начал сыпать вариантами.

Сергей возражал. Оба подошли к столикам для анализа и продолжили разговор уже за доской, двигая фигуры.

— Борь, как сыграл? — окликнул победителя кто-то из стоящей неподалеку кучки молодых парней.

— Выиграл, — отмахнулся тот.

— Так ты теперь гросс! — не отставал спросивший. — С тебя причитается! Да еще кого завалил! Самого Рубля!

— Ты норму выполнил? — поднял глаза Рублевин. Узнав его, молодежь быстренько испарилась.

— Да. Третью. Можно считать — гроссмейстер.

— Еще раз поздравляю, ради такого и проиграть не так обидно. Да и партия получилась интересная. Ладно, покурить успею до награждения.

Боря тоже вышел из гостиницы, где жили шахматисты и проходили игры, но останавливаться около курящих не стал. Не для того шел. Дурной привычкой, слава богу, не обзавелся. Просто после семи часов игры хотелось вдохнуть свежего воздуха. На улице было хорошо. Стоявшая весь турнир жара, наконец, спала, Солнце, из палящего превратилось в доброе и ласковое. Негромко шуршала листва деревьев в сквере. Легкий ветерок пытался взъерошить волосы.

А утром ведь даже не заметил, что погода изменилась и стало так здорово. Все мысли были только о предстоящей партии. Да и сейчас голова еще прокручивала фрагменты прошедшего сражения: «Как же я умудрился зевнуть «Слон бэ пять»! Хорошо еще, нашлась жертва качества! Иначе плохо бы было, ничья сегодня — как поражение... И в эндшпиле у него имелись неплохие шансы... Проморгал я переход...». Осознание победы и выполненной задачи только укладывалось в голове, постепенно вытесняя напряжение борьбы.

«Бабушке надо позвонить! — он вытащил сотовый. — Что за фигня со связью? Ага, пробился. Нет, опять сбилось. Сеть перегружена, наверное».

— Господа и товарищи, просьба пройти на награждение! Все на закрытие турнира!

«Ладно, потом звякну», — Боря еще раз вдохнул прохладного, удивительно вкусного воздуха, сунул телефон в карман и отправился за заслуженной наградой...

После окончания церемонии он вышел в холл. Душа пела.

«Гроссмейстер! Я гроссмейстер!! Черт! Я гроссмейстер! Всё-таки выполнил! «Под заказ», черными завалил Рубля! Вот папа обрадуется, когда вернется со своих гор! Надо бабушке дозвониться! Не берет трубку, спит, наверное. Ладно, попозже звякну. Соберусь пока, самолет только ночью, но лучше заранее, а то еще забуду что-нибудь на радостях! Нет, ну надо же, я гроссмейстер!».

Выйдя из лифта, прошел в номер, быстро сложил небольшой рюкзачок, вытащил телефон, намереваясь еще раз набрать бабушку, но в этот момент аппарат зазвонил сам...

Таджикистан, Фанские горы, ночевка под пер Чимтарга

Олег Юринов

Я застываю. Мысли скачут в голове, как угорелые. Ядерная война не может быть локальной. То есть, теоретически может, а практически — нет. Возможно, уже сейчас штатовские или китайские ракеты летят к нам, в Россию. К Москве, Самаре, Новосибирску. А там бабушка, Борька! Что делать? Сегодня четырнадцатое, Борька еще на турнире в Новосибе... Подожди, мужики же оттуда! И не дергаются. У них же там семьи!

— Володь! У меня сейчас брат в Новосибирске, в шахматы играет...

Потап молча протягивает мне телефон. Набираю номер.

— Борь! Слышишь меня?

— Олега! Я выполнил! Набрал норму! Я теперь гроссмейстер!!!

Эх, братишка, сбылась твоя мечта, только кому теперь это нужно?

— Борька! Бери ручку, пиши!

— Я гроссмейстер, Олега!!!

— Мать твою за ногу через коромысло!!!

Брат замолкает. Я не ругаюсь матом. Совсем. Никогда. И матерная тирада из моих уст выбивает из Борьки эйфорию.

— Олега? Это ты?

— Я! Слушай внимательно! Пиши!

Под диктовку Потапа сообщаю ему номер телефона и остальные подробности.

— Позвонишь, скажешь, что от Потапа. Тебе объяснят, куда ехать! И лети туда, как можно быстрее! В любом случае, уматывай из города на полном форсаже.

— Но почему?

— Война! Ядерная! Пиндец всему!

Борька молчит, переваривая информацию. Потом неуверенно произносит:

— Подожди, а как же вы, бабушка...

— Мы в безопасности. С бабушкой я что-нибудь придумаю. Себя спасай!!! Прямо сейчас звони! И слушайся этих ребят, как господа бога! Нет, как папу слушаешь!

— Ладно...

Отключаюсь. Он меня услышал. Брат хоть и наивен по-детски, как, впрочем, и любой шахматист, но действовать быстро умеет. Если у него есть шанс успеть — успеет. Осталось еще одно дело...

— Привет, бабуль! Как у тебя дела?

— Олежек! Откуда ты звонишь? У вас есть связь?

— Тут у ребят спутниковый телефон. Дали позвонить. Как твои ноги?

— Хорошо, болят, но не так сильно, как раньше. Как там Санечка?

— Прекрасно. Ей очень нравится в горах. Ты знаешь, что Борька гроссмейстера выполнил?

— Ой, молодец! В восемнадцать лет — и уже гроссмейстер!

— Да, классно! Он уже уехал из Новосибирска! У нас тоже всё в порядке. Мы в ближайшие две недели звонить не будем, пока в Душанбе не приедем! Ты не волнуйся!

— Что ты, я же знаю! Твой папа ходит в походы уже тридцать пять лет! Я привыкла! Давай прощаться, это же очень дорого, говорить по телефону из таких далей!

— Пока, бабуль! Мы все тебя очень любим!!!

Всё. Что я могу придумать? Только попрощаться и намекнуть, что мы выживем. Бабушка очень больна, но голова у нее светлая: если она успеет узнать последние новости, она поймет, что мы спаслись. Может быть, ей будет немного легче. А если не узнает... Наверное, так даже лучше...

Отдаю Потапу трубу и ухожу за камни... Никто не должен видеть, как я плачу...

Новосибирск

Андрей Урусов (Седьмой)

Взвыл некормленым Кипеловым телефон, радостно докладывая о пришедшей СМСке. Кто там порадовать хочет? «Перекрест Петухова — Малыгина. Пацан. Красный рюкзак. Юринов Борис. Рассказывал. Шахматы. Забери. Шмель» — Этого еще счастья на голову не хватало!!!

Грузовик петлял по узким переулкам, пробираясь к нужному месту. Есть. На тротуаре с блаженным видом топчется худощавый паренек. Вроде под описание подходит.

— Какие люди... Точно, конь шахматный. Наш клиент! Вано, прижмись к прохожке! — Скомандовал Урусов, на ходу приоткрывая дверь. — Ты Юринов?

— А, что... — тот испуганно посмотрел на машину. — А... да, я Юринов Борис! Привет! А Вы — Андрей? Мне позвонили, сказали... Я сегодня турнир выиграл! Гроссмейстер уже! А тут про войну какую-то говорили. Стою, жду, никто не едет.

— Дождался, приехали. Я Урусов Андрей. С победой — поздравляю. Лезь в кунг, гроссмейстер. — Урусов вылез из машины и стал рядом с парнем. Тот был ниже на полголовы, и в плечах уже раза в полтора. Вместе они настолько смешно смотрелись, что Влада не удержалась и засмеялась.

— А зачем? — недоуменно спросил Юринов.

— Как зачем? На войну поедем. На полигон бригады моей, твою победу отмечать. Я с генералом договорился. С настоящим. Пострелять дадим.

— На полигон?! Стрелять?! А оно мне надо? — удивился юный шахматный гений, но в кунг полез.

— Надо. Только ты этого еще не понял. Быстрее. Нам народ еще собирать. Уматывать надо. Пока нам всем «китайскую ничью» не организовали. — Урусов, не дожидаясь следующего вопроса, захлопнул за самарским гостем противно задребезжавший люк.

— Это что за задрот такой? — поинтересовался ефрейтор, когда Андрей влез обратно и махнул рукой, поехали, мол.

— Это не задрот, а надежда российского шахматного мира. Борис Юринов. Брат комбатского друга.

— Шкляра, который? — уточнил Герман. Практически личный водитель Пчелинцева просто по статусу своему знал все и всех. Положено уставом. — У него ж нет брата.

— Хрен его знает, может и есть. Разберемся. У Шмеля друзей как раз ему на второй батальон наберется. Сам знаешь.

— Понятно... — протянул ефрейтор. И подвел итог. — А все равно, на вид — задрот.

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады — полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

До стрельбища было восемнадцать километров сто пятнадцать метров. Это если вымерять курвиметром по карте. А на деле — дорога петляла, как пьяный удав и времени отнимала с избытком. Минимум уходило два с половиной часа. Потом за три отстрелять положенную программу, собрать гильзы, и можно выдвигаться в бригаду. Еще два с половиной часа, и крайняя смена ужина. Все не раз проверено и просчитано.

Только сегодня не выходило ничего. Сначала прапор со склада РАО долго и нудно мотал нервы на колючую проволоку, подписывая бумаги. Нужные и как обычно. Потом вдруг заклинило дверь «оружейки», да так, что пришлось, чуть ли не сносить направленным взрывом...

А внутри колотила мысль: «быстрее, быстрее, быстрее»... Привязалась, проклятая, и не хотела уходить.

Наконец, колонна выдвинулась в сторону балки, еще в сороковые облюбованной под проведение стрельб. Пчелинцева мотало по кабине раздолбанного УАЗика. Дорога было еще та, многими поколениями срочников совсем не зря прозванная «Дорогой Смерти». Неожиданно завибрировал телефон. Майор даже испугался немного. За день отсутствия связи, он и позабыл про мобильник.

На экране высветилось «Кошка».

— Привет пушистым старлеям! Что там?..

Старый армейский четырехколесный трудяга много в жизни видел и слышал. Но он чуть не перевернулся от взрыва комбатовской ругани.

Водитель крутанул руль, выравнивая машину в колее.

— Что там? Генералы московские?

— Хуже! Намного... Тормози!

Над растянувшейся змеей батальонной колонной взлетела команда: «бегом, марш!»

Солдаты, матерно поминая всех, кто пришел на ум, ускорялись, сбивая плотнее ротные коробки.

А у майора все начало плыть перед глазами. Оставались только короткие мысли: «Будут бить по бригаде. Полигон в балке. Склоны крутые. Вероятность есть».

Снова зазвонил телефон. «Потапов». Тоже майор, тоже Владимир. В Таджикии сейчас, по горам шляется, Чечню решил вспомнить, бродяга...

— Влад, хватай жопу в горсть и прячься. Гроза семнадцать!

Пчелинцев уронил телефон мимо кармана и закрыл глаза. Влад умный мужик. И помнит кодовую таблицу 56-года, ту самую, что висела на стене учебного класса в Новосибирском Высшем Командном... Теперь оставалось только ждать. И гнать батальон как можно быстрее. Опомнившись, толкнул водителя в плечо.

— Газуй! — До полигона с километр осталось. Пять минут на машине, от силы. Проводная связь есть. ТА-57 из всех помех признает только перебитый кабель. На бригаду проще получится выйти с КПП, чем возвращаться.

А где-то, на самом краю сознания, сидела кусачая заноза: догадается Урусов, что в расположение лучше не соваться или нет? И не пошлет ли его Анька, подумав про глупую шутку?..

Таджикистан, Фанские горы, озеро Пиала

Санечка

— Деда, я устала... Нозки не идут... пить хочу...

— Давай до Пиалы дойдем и отдохнем. Помнишь озеро такое фиолетовое? Потерпишь до него?

— Холосо... Падем... Скаску ласскаси...

— Ну, слушай. Жили-были...

Окрестности Новосибирска, Толмачевское шоссе

Андрей Урусов (Седьмой)

Люди все же что-то начали понимать. Или новости дошли, или интуиция сработала. Толмачевское шоссе забито еще не было, но все предпосылки имелись. Поток шел намного плотнее, чем несколько часов назад. И время, вроде бы не то, рано еще расползаться после работы ...

Ефрейтор сосредоточенно вертел баранку, стараясь протиснуться в любую щель потока. Седьмого начало колотить крупной дрожью.

— Андрей, плохо? — погладила по плечу Влада.

— Неа, Солнышка, хорошо все. Просто...

— «Просто» — по-молдавски — гандон! — выдала сквозь зубы Анна. Урусов все же смог себя пересилить, и вытащил ее из квартиры, не обращая внимания на вопли о «ненакрашенности» и «неготовности». И сейчас все сильнее и сильнее жалел об этом.

— Аня, не нагнетай. — Посоветовала Влада. — И без тебя тошно.

— Пить надо меньше! Тошнить и не будет — Вскинулась майорская жена.

Андрей перегнулся через Владу, наклонился к Анне поближе. И неожиданно рявкнул ей в лицо:

— Заткнись. Влада не пьет. Вообще. Чем недовольна — Шмелю расскажешь. А пока — рот закрыла. И не скули. Ведь времени не пожалею, достану коня нашего шахматного из кунга, и тебя там закрою. И отопитель включу, чтобы угорела к херам и больше при детях нехорошие слова не говорила.

Ошарашенная Анна вжалась поглубже в кресло, пытаясь отодвинуться от слетевшего с катушек сержанта.

— Не ссыте, Анна Евгеньевна. — Сказал Герман, не отрываясь от дороги. — Мне он вообще, обещал из кабины выкинуть, и ничего. Андрей Михайлович у нас добрый.

— Как собака. — Сел обратно Урусов. — Ванек, тормозни на секунду. Мне в кунг надо.

Когда за старшим сержантом хлопнула дверь, Анна все же сумела, преодолев шок спросить: — Влада, ты как с ним живешь?! Он же на всю голову больной!!!

— Думаешь, я лучше? — улыбнулась Урусова. — Он вообще-то хороший.

— Когда спит зубами к стенке. Хохол чокнутый. — Вмешался в женский разговор водитель. — Его в бригаде все так и зовут! Зуб даю.

— Вань, язык придержи. А то мне ведь и Андрея не надо. Сама глазоньки блудливые вышкарябаю! — ласково улыбнувшись, пообещала Урусова.

— Злые вы... — ответил на угрозу Герман.

— Держи! — Просунул в кабину приклад карабина Седьмой. И запрыгнул сам. — Поехали, Вань, поехали.

— А это зачем? — спросила Влада, передавая оружие обратно.

— Шоб було. — коротко ответил Урусов и вбил ладонью магазин. Со звонким лязгом взвел затвор и поставил «тигра» в ноги, прислонив стволом к стойке кабины. — Толпа там подозрительная шибко. Ванька, будь готов уйти в пахоту.

— Всегда готов. — Отозвался ефрейтор. — Прямо как юный пионер.

— Вот и замурчательно, внучок ты Иллича мой!

— То про октябрят говорили.

— А не один ли хрен, в принципе?

— Тоже верно...

«Шишига», не сбавляя скорости, подъехала к перекрестку. Нужная дорога была заблокирована перевернутой фурой-длинномером, возле которой толпилась с десяток «пацанчиков». И начинала формироваться качественная такая пробка, машин на сорок.

Герман погудел клаксоном. На армейский грузовик с неудовольствием начали оглядываться. Но к краю сдвигались, оставляя узкую тропинку — только протиснуться.

— Влада, малого в ноги. Сами туда же по свистку. — сказал Урусов, нервно поглаживая приклад. — Очень мне ребятки эти не нравятся. Ванек, ключ на старт. Наверное, сейчас будет махач. А семерых нету, чтобы меня держали...

— Че гудишь, борзый самый? — проорал со стороны Германа подошедший вплотную «пацанчик»: Барсетка, кожаный жилет, наглая отожранная харя... Если бы в кабине не сидело две женщины и сын, Урусов может даже нашел бы этого кадра смешным. — Не видишь, гайцев ждем. Мы ждем, и вы ждите!

— Номера не различаешь? — высунулся в полуоткрытое окно ефрейтор. — Или с армейцами проблем хочешь?

— Че?! — непонимающе захлопал глазами «бык». — Это у тебя сейчас проблемы будут, лошара! — и заорал своим — Пацаны, тут служивые в корень оборзели!

— Бабы — вниз. Ванька — газуй. — Флегматично сказал Урусов. И высунулся по пояс из окна. С «тигром» в руках. Гражданский клон «Драгуновки» два раза выплюнул коротенький язычок пламени.

«Быки» тренированно попадали на дорогу, прикрывая затылки скрещенными руками.

— Вспышка со всех сторон. — Прокомментировал залегание «пацанов» Герман и придавил педаль. Грузовик, натужно порыкивая двигателем, пробрался по обочине, пропахав бампером внушительную борозду по борту шикарного «лексуса».

— А теперь, рви на всех парах. — Влез обратно Урусов и снова поставил карабин в ноги. От «тигра» резко запахло кислой гарью сгоревшего пороха. — Пока не прочухались и стрелять не начали.

— Никого не убил? — поморщилась от запаха Влада.

— Неа. Обе в двигатель головному. Мы ж не звери. Зато трижды подумают, прежде, чем решат на наших наезжать.

— Сомневаюсь... — прошептала чуть слышно Анна, мелко крестясь. — Что не звери...

Мерно гудел мотор, легкий ветерок гулял по кабине, выдувая пороховую гарь, солнце грело ласково, не обжигая, монотонно бубнил что-то себе под нос Герман...

Окрестности Новосибирска, Толмачевское шоссе

Борис Юринов

В кузове грузовика, который Андрей назвал «кунгом», было темно и немного душновато. Сидеть можно было только на груде сумок. Да и из них во все стороны выпирало что-то твердое. Боря с трудом подобрал местечко, на котором ничего не давило на бока и не норовило воткнуться в зад. Трясло неимоверно. Сумки периодически подпрыгивали на очередном ухабе, и стоило больших трудов не улететь с них на пол. Привыкший за последнее время к относительному комфорту при передвижениях, Борис, тем не менее, переносил это стоически. В конце концов, не так давно его стали принимать на турнирах, и удалось перейти на самолеты и купейные вагоны поездов. А раньше...

Боря вспоминал...

Воронеж... сколько ему было... девять, вроде... насквозь проваленный основной турнир, два поражения в стартовых турах «блица» и огорченный голос папы: «Борька, либо ты берешь приз, либо придется ехать домой автостопом. Или пешком пойдем». А в турнире десяток гроссмейстеров и вдвое больше международных мастеров. И всего пять призов...

Весь турнир с недоумением и ужасом наблюдал, как крохотный перворазрядник зарабатывает себе место в общем вагоне. Десять побед подряд, невзирая на рейтинги и звания. Ничья в последнем туре. Второго приза хватило еще и на еду до дома...

Орел. Санаторий «минус пять звезд». Пожелтевшие от старости простыни, душ в конце коридора. Один туалет на этаж, тараканы размером с шоколадную конфету... Еда в столовой с запахом гнили... И папа, наперевес с тарелкой, полной чего-то, по консистенции и запаху напоминающей... совсем не тушеную капусту...

— Либо моему ребенку принесут нормальную еду, — шипит папа сквозь сжатые зубы, упершись тяжелым взглядам в слезящиеся буркала директора санатория, — либо ты сейчас сожрешь это сам. Всё, до последней крошки...

Еду принесли через семь минут. Не так много времени надо, чтобы пожарить яичницу. Когда папа так смотрел, спорить с ним не решались и депутаты Государственной Думы. Да что депутаты, даже ГАИшники на постах.

Казань. Всё хорошо, и даже уверенное первое место. Но, возвращаться пришлось автостопом. На детских официальных турнирах призов не дают...

Нижний... Перекладные электрички... Питер... Екатеринбург... Только когда отцу удалось развернуть небольшой бизнес, стало поспокойнее...

Так что, привычен...

Воспоминания и отсутствие комфорта пригасили немного эйфорию. Хотя та, всё равно, прорывалась наружу. Такое не забудешь! Гроссмейстер!!!

И всё-таки радость немножко отступила, и Боря задумался о том, что происходит вне шахмат. На звонок брата он отреагировал автоматически: сказалась привычка во всем слушаться его и отца. На полном автопилоте набрал продиктованный номер, сказал от кого он, ответил на пару торопливых вопросов и двинулся на место встречи. Идиотская фраза Андрея о стрельбе его несколько удивила, но до мозга не дошла: сказали слушаться, надо слушаться.

Но как-то странно, через пять часов самолет, а Олег сорвал его непонятно куда и зачем... Какая-то война... Он же не военный. Не служил и не должен. Подождите... Олег сказал «ядерная война»! Боря еще раз прокрутил в голове разговор, и до него дошло! Всё сразу! Ядерная война! Что это значит, Боря мог судить по книгам, благо читал много и, в основном, фантастику. Хиросима в каждом поселке. Атомные бомбы, падающие на крупные города. На Новосибирск, поэтому Олег и сказал уматывать. На Самару... Но, там же бабушка! Олег сказал, что что-нибудь придумает! Если он сказал, так и будет. Олег всегда...

Неожиданно Боря понял: в этот раз брат не сдержит своего слова. Не сможет. Бабушке невозможно помочь... Он схватился за телефон. Связь была. Набрал номер... И сбросил. Что сказать? Предупредить? А толку? Если Олег ничего не придумал...

Он снова набрал бабушку. Говорить было неудобно. В кузове что-то лязгало, стучало, пару раз Борю подбрасывало на ухабах. Но он говорил... Рассказал, что выполнил гроссмейстера, что едет на экскурсию в воинскую часть, к друзьям Олега. Что-то говорил ласковое, доброе... Даже успел попрощаться до того, как связь опять прервалась... И ни слова о войне...

Когда выключал телефон, ощущение было, как будто бросал горсть земли в могилу. Эйфория ушла окончательно. Мозг, приученный быстро и правильно решать сложные шахматные задачи, переориентировался на новую проблему. Решение искалось по привычному алгоритму. Сначала оценка позиции. Он один. Бабушка в Самаре, туда не попасть. Вовремя — точно. Родители и брат в Таджикистане. Как называются эти горы? Матча? Или Фаны? Вспомнить обязательно, туда и надо идти. Но сначала подготовится. Здесь есть друзья Олега, и они взяли Борю под крыло. Это плюс. Друзья эти выживать умеют, в отличие от него.

Что есть в активе. Хорошая одежда, рассчитанная на лето и осень. Где-то до ноля градусов. Спасибо маме, действительно хорошая, туристская из их магазина. Зимняя, увы, осталась в Самаре. Рюкзак. Ноутбук, битком забитый шахматными программами. Знания по компьютеру на уровне пользователя. Продвинутого. Деньги! Первый приз Новосибирского турнира! Когда начнется война, их можно будет только выбросить. А сейчас? Сейчас можно купить что-нибудь полезное! Первый ход ясен.

Он хотел заколотить в стенку кунгу, но машина остановилась сама, и в дверь сунулся Андрей. Запрыгнул в кузов и начал копаться в сумке, разбрасывая вещи.

— Андрей! — позвал Боря.

— Говори!

— Я в турнире приз взял. Денежный. Если война — пропадут деньги. Надо бы сейчас потратить.

— И в какой же магазин тебя свозить? — ехидно заметил Урусов. И вытащил из сумки что-то в чехле. Ружье?!

— Откуда я знаю! Продуктов надо купить, или медикаментов. Что может потребоваться. Ну, там, куда мы едем. Чего там надо?

— Нам все надо. Вначале — живыми остаться. У тебя миллионы, что ли? — Внимательно посмотрел на него Андрей.

— Сто пятьдесят тысяч.

— Неплохо шахматисты живут, — присвистнул Андрей. И дернул молнию на чехле. Не ружье. Винтовка. Со снайперским прицелом. Как в фильмах.

— Я же первый приз взял на Кубке России!

— Ладно. Уговорил, противный. Подвернется хороший магазинчик — я тебя выпущу. Купишь. Только быстро. Очень быстро!

— Лучше возьми деньги, сам купи, я всё равно не знаю что. Только в туристской одежде немного разбираюсь. От брата.

Андрей удивился такой наивности. По глазам видно. А глаза умные. Как бы не прикидывался.

— Не боишься за бабки?

— А смысл? И Олег сказал тебе доверять.

— Ну, раз брат сказал... — На секунду задумался Андрей. — Давай. Минут через пятнадцать лабаз есть неплохой. На корню скупим. Можем и продавщицу заодно, если хочешь. Ты ж чемпион, вся фигня.

— Да уж как-нибудь!

— А вот это, ты молодец. — Взвесил увесистую пачку тысячерублевых Андрей. — И насчет денег. И вообще.

Таджикистан, Фанские горы, ночевка под пер Чимтарга

Олег Юринов

— Выпей!

Потап протягивает мне кружку, в которую щедро плеснул из своей фляги.

— Спасибо, не надо. Всё в порядке.

— Вижу, что в порядке. Выпей. Морпех говна не посоветует. — И смотрит очень внимательно. Понимающе.

Не знаю что у него во фляге, но пьется как вода.

Теперь я, действительно, в порядке. Это полчаса назад я был маленьким мальчиком, в голос рыдавшим и катавшимся по камням морены. А сейчас я снова руководитель группы, а значит — человек без эмоций. Неважно, хочу этого или нет. Обязан. Конечно, эмоции никуда не делись, но они надежно загнаны вглубь, взнузданы, стреножены и поставлены на прикол. На поверхности только железная логика и холодный расчет. Всё, что мог для родных за пределами гор я сделал. Теперь думаем о себе и тех, кто рядом.

Мужики всерьез обсуждают идею немедленного движения. Размышляют только, в какую сторону. На фиг, ребята! Война войной, а горы никуда не делись. Рассказываю своё видение ситуации. Сегодня спокойно ночуем. Ну, насколько можно спокойно ночевать после таких известий. Движение ночью ничего нам не даст, кроме срывов и, как следствие, царапин, ушибов, вывихов, а то и переломов.

Спускаться надо в лагерь. По остальным направлениям люди дальше, и в их дружелюбности я не уверен. Это пока мы были большие и сильные, они любили нас и уважали. Сейчас — хрен его знает. А в лагере — точно свои. И даже пара спасателей со связью, Душанбе их рация берет. Если с рассветом выйдем, и будем гнать по полной — можем успеть туда к полудню. Вниз — не вверх.

А на точке уже будем действовать по ситуации.

И еще надо дать на Мутные информацию о случившемся, чтобы притормозили все группы. А то Леха завтра собирался со второй половиной вояк на Казнок. Нечего там теперь делать, пусть сидят и ждут нашего спуска. Или самостоятельно в лагерь мотают.

Народ слушает, потом соглашается. Неохотно.

Так уж устроена определенная часть людей: если случается что-то неожиданное, а тем более плохое, первый порыв — немедленно куда-то бежать, что-то делать, с чем-то бороться. Не самая худшая часть человечества. Люди дела и совести. Из таких получались хорошие военные и спасатели... И альпинисты тоже. Хорошие люди. А вот черта характера опасная. Прежде чем делать что-то глобальное — надо сильно подумать. Иначе можно такого наворотить, не разобравшись... Причем, с самыми лучшими намерениями... Вот и эти ребята из таких. В нас, в своё время умение думать, прежде чем действовать папа разве что ремнем не вбивал. У мужиков, похоже, тоже был правильный учитель.

Ловлю себя на мысли, что специально забиваю голову всяческой философией, чтобы не думать о бабушке... К глазам и горлу тут же покатывает.

— Давай еще.

Хватаю кружку, и заливаю в себя содержимое.

— Запей! Чистый, всё-таки! — Смотрят на меня мужики. И кто-то, неразличимый за пеленой слез, протягивает третью.

Чистый? Спирт, значит. Не верю. Снова ничего не почувствовал. Все сгорает на лету. Зато немного отпустило. Смотрю на часы и вытаскиваю рацию.

— Пора. У нас связь. Воды наберите пока, а то к утру замерзнет...

Окрестности Новосибирска, 35 км Толмачевского шоссе, магазин «Оленька

Алла Петренкова

Все как с цепи сорвались. Вроде бы и до вечера далеко, а прут сплошным потоком, как в Мавзолей в старые времена. И сигналят, ругаются... Совсем народ озверел от такой жизни.

Прямо перед магазином остановился армейский грузовик. Ну вот, сейчас зайдет помятый, непохмеленный прапорщик и будет предлагать продукты на продажу... Или пацан зеленый, на котором форма сидит, как на чучеле, возьмет водки. Самой дешевой, «дедушек» угощать...

Медленно встаю с упаковки пива. Привычная стандартная позиция для торговли: ноги чуть шире ширины плеч, руками опереться об прилавок, голова чуть наклонена.

Но в магазин, дзынькнув колокольчиком, висящим над дверью, влетают вовсе не похмельные прапорщики, а парни, по четвертаку примерно, каждый. Один ефрейтор, второй — старший сержант. Уж в званиях-то я, как бывшая лейтенантская жена, разбираюсь отлично...

Сержант, который выглядит и постарше, и помассивнее, буравит меня тяжелым взглядом. А потом неожиданно улыбается.

— День добрый, девушка!

— Здравствуйте!

— А у Вас грузчик есть?

— Есть, как иначе? Я же сама ящики таскать не буду! — Неожиданный вопрос, конечно...

— Зови! — командует. — А сама считать начинай! Тушняк и сгущ весь, что на складе есть...

— Тушенка со сгущенкой, что ли? — Уточнить надо. А то от военных такое слышать странно. Обычно сдавать приезжают. А тут прямо совсем наоборот...

— Они самые. — Рявкает сержант. — И быстрее. Грузчик твой, что, в сортир засел, веревку сожрав?

— Вася! — Кричу в сторону подсобки, откуда в ответ доносится какой-то шум.

— Сейчас подойдет! — И улыбаюсь ефрейтору. Симпатичный такой. Невысокий, худенький, залысинки смешные...

— Пока Вася твой придет — родить можно! И нового сделать! Ванек, вперед! А ты считай. — Взглядом сверлит, сволочь, как будто я ему денег должна. Или еще чего хочет ... Ой, Алка, дура ты... У такого мужика и чтобы не было никого?!

Ефрейтор сноровисто перескакивает через прилавок и вопросительно смотрит. Есть в военных положительный момент: без прямого указания даже не завалят...

— В правом углу стоят. Восемь упаковок. Только разнобой там!

— Пофигу! Ванька, в кунг все. И нехай Шахимат вылезает, да поработает на благо Родины. — командует сержант. А сам вытаскивает из-за пазухи пачку денег и подмигивает:

— Мне бы, солнышко, их все потратить! И как можно быстрее!

Я аж сглотнула ненароком...

— А сколько у тебя?

— Сто пятьдесят. Уложимся в пять минут — оранжевая тебе лично. — И опять подмигивает хитро-хитро... Сволочь! Ну ничего. Сейчас мы ему все посчитаем... А пять тысяч — это как раз треть моей зарплаты.

— Сейчас придумаем. На природу гулять? –в ответ тоже мигаю.

Вася вылезает, наконец, из подсобки, просекает ситуацию, ухватывает ящик сардин и бежит на улицу. Обратно летят уже втроем: Вася, Ваня-ефрейтор, и паренек в штатском с блаженно-отрешенным выражением на лице. Помятый какой-то...

— Ага. Друг премию пропивать будет. Может, с нами?

Слушать-то слушаю, но кнопки калькулятора нажимать не забываю:

— Работа...

— Пожалеешь. Честно говорю. — Сержант смотрит с непонятной грустью, словно в душу заглядывает... Такому в полковники надо идти, а не с лычками бегать...

— Судьба, значит такая... — Вздыхаю грустно. И боком стараюсь повернуться, чтобы грудь четче была видна.

— Все так говорят. Ладно, красивая... — кидает пачку на стол. Та рассыпается... Несколько бумажек падают на пол, — даст Бог, встретимся. И угольками сочтемся. Да, я еще пару шоколадок возьму, не против?

— Бери. В чем вопрос?

Уходят. Васька от одурения башкой трясет: треть магазина вывезли, и, вроде как, без обману все... Вот понять бы только, что сержант тот, в виду имел?

Они так и погибли, по которому разу пересчитывая выручку и радуясь нежданному счастью. По пробке, ставшей в километре от магазина, ударило два «Томагавка», придя из неведомых далей на тепловое излучение множества двигателей... Пламя просто смахнуло «Оленьку», оставив несколько опорных столбов...

Окрестности Новосибирска, 55 км Толмачевского шоссе

Андрей Урусов (Седьмой)

— МЛЯ!!!!!!! Ванька, против волны!!!! — Машину словно приподнял кто-то огромный и уронил обратно, особо не заботясь о сохранности содержимого. Анна с размаху треснулась головой в потолок и проснулась окончательно. Ошалело глядя по сторонам, она увидела, как в направлении далекого уже Новосибирска встают странные грибы, так похожие на не раз виденные в кино...

Ефрейтор все же сумел развернуть тяжелую машину задом к ударной волне. «Шишигу протащило метров десять по дороге, но перевернуть не сумело. Двигатель зачихал, но продолжил тянуть. Грузовик медленно поехал дальше, прихрамывая на каждом метре.

— Вот и все... — сказал Андрей. — Случилось...

— Это что?! — забилась в истерике Анна. И замолчала, получив по лицу от Влады.

— Успокойся, — бросила Урусова, — и слушай.

— Так, Ванька, тормози. — Начал раздавать указания Урусов. — Девчонки, сейчас на раз-два перебегаете в кунг, закрываете все дырки, и сидите, пока не скомандую. Там, в кунге бухла ящиков десять. Сами выберете. Советую по сто грамм.

— Зааачем? — спросила потерянно Анна.

— Стронций из организма выводит. Настроение повышает. Кошка, тяни эту дуру, пока не пришиб. Переоденьтесь сразу, шмотки в пакет, потом выкинем. И Димку переодеть не забудь. Да, и Борьке можешь все объяснить. Начнет панику — бей в ухо. Ты можешь.

— А вы? — Подняла глаза на Андрея жена.

— А мы — успеем. Беги, Солнышка...

Хлопнула дверь кунга, отрезая двух женщин, одного штатского и одного ребенка, от злобности окружающего мира.

— Что делать будем, старшой? — спросил Герман, уронив голову на руль.

— Ехать. Но не в бригаду.

— Так...

— Думаешь, по ней не врезали? — хмуро сказал Урусов, разглядывая трещинки на лобовом стекле. — А я вот, думаю, что очень даже, с двух рук. Цель чуть ли не стратегическая...

— И что предлагаешь?

— Предлагаю? — задумался на секунду Седьмой. — А что тут думать. Едем потихоньку, на дозиметр смотрим внимательно. У меня где-то «Терра» ворованная завалялась. Повышение фона резкое — все, сектан кысмет.

— И тогда что?

— Вань, ты мой товарищ или ядерной бомбы? Так не задавай вопросы, на которые ответить не могу. Поехали.

Ободранный грузовик тронулся с места и покатился в сторону воинской части...

Окрестности Новосибирска, полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Дежурный по полигону ничего понять не успел. Бригадный УАЗик влетел на территорию. Из него выскочил взмыленный майор и побежал в сторону КПП.

— Глебыч, что случилось? — Прапорщик Андрушко майора Пчелинцева знал давно, и никогда его таким не видел.

— Саня, потом! — Отмахнулся от него майор. — Связь есть?

— Труба глючит со страшной силой, а проводная час назад в норме была...

— Спасибо. — Майор уже накручивал «тапик», зажав трубку плечом. — Сейчас батальон подойдет, ребятам мозг не сношай, с бумагами разберемся. Да, Саш, просьба еще. Выскочи, бандерлогам моим скажи, чтобы сразу в закрытый тир трамбовались. Все сразу. Потом объясню все. Да, гребанные связюки, пнем их об сову да на глобус, любить их в антенну роликовую! — заорал вдруг Пчелинцев.

— Да как скажешь, мне-то, что, сам понимаешь. — Не стал спорить прапорщик.

Майор пытался достучаться до бригады. А в ворота полигона уже начала втягиваться вторая рота...

— «Кипарис» на связи! — Откликнулась наконец-то бригада голосом сержанта Сидорчука.

— Ярый, здрав будь! На Командора выведи. Срочно!

— Легко! С те... — В трубке зашипело так громко, что Пчелинцев отдернул даже трубку от уха. — Майор! — Закричал Сидорчук. — Война! Пинде...

И связь с бригадой оборвалась.

Пчелинцев кинул трубку на стол и выскочил из помещения КПП.

— Вспышка сзади! Бегом!!! — И сам, подавая пример, растянулся за невысоким бордюром.

Хорошо, что сейчас третья рота заходила. С которой майор ушел всего несколько месяцев назад. Его рота. Родная и любимая. Во все отверстия любимая. И привычная к тому, что нельзя игнорировать приказы Владимира Глебовича, а надо их исполнять и как можно быстрее. Любой ценой.

Солдаты попадали в пыль мгновенно, лишь на доли секунды замешкавшись, плюхнулись сержанты. Только офицеры так и остались истуканами на дороге. Их-то, ударной волной и снесло, кинув с размаху на несколько метров.

Над головой прошелестела раскаленная волна. Кто-то из солдат не выдержал, вскочил и побежал. Пока не нахватался легкими перегретого воздуха и не упал, судорожно забившись.

Не поднимая головы от земли, майор прохрипел: — В канаву! Ползком! Или ждать!

Ждать долго не пришлось. Через полминуты все повторилось. Снова пронесся над залегшей ротой поток твердого воздуха, и снова окатило жаром.

Майор с трудом поднялся, машинально отряхнув испачканный пылью камуфляж.

— Рота! — Солдаты зашевелились. — Слушай мою команду! — Сорванное горло не давало проорать так, чтобы услышали и те, кого от удара закрыл крутой склон балки, на дне которой располагалась длинная коробка пистолетного тира. Но это не страшно. Можно и повторить.

— Две минуты! Построиться! — надсаживался майор. А рота спешно вскакивала, отряхивалась и становилась в привычное место в строю. Пчелинцев сейчас нарушал все мыслимые и немыслимые параграфы. Нужно было подразделение рассредоточить, по возможности укрыть за складками местности, замаскироваться... Вот только рассчитаны те уставы и инструкции на железобетонных строителей коммунизма, а не на нынешних пацанов, из которых военкоматы бракуют каждого третьего.

Вот и приходиться тратить драгоценные секунды и, сначала наводить порядок, а только потом выполнять предначертанное строгой буквой приказа.

Рота выстроилась удивительно быстро и замерла в ожидании. Только косились в сторону бригады, над которой медленно рассыпался огромный страшный «гриб» взрыва... Лежать остались только хватанувший гари рядовой и два взводных, да вяло тряс головой, сидя на корточках, явно контуженный ротный.

— Фельдшера — оказать помощь пострадавшим. Соловьев, твои в помощь! Занести на КаПэ, дальше по обстановке! — тут же из строя выбежали три санинструктора, и несколько солдат из первого взвода бросившихся к офицерам. Спасало, что хоть один из фельдшеров прошел Чечню и знал, что делать...

— Остальные — бегом марш в «пистолетку». Через десять минут построение — доведу обстановку! Андрушко, ко мне!

Обалдевший от круговорота событий прапорщик протолкался сквозь бегущих солдат.

— Звиздец какой-то, Глебыч, что за ерунда-то?

— Это не ерунда. Это люминевый самолет уронил на нас ядрену бомбу. И настает большой звиздец.

— Не гони... — Начал бледнеть прапор. — Какая бомба? Зарплата ведь завтра. Мне алименты платить...

— Пиндец твоей зарплате! — сорвался майор. — И тебе пиндец! И алиментам твоим! На спине крокодила нарисую! Потому что придурок! Мы щас радиацию хватаем как чернобыльцы, а ты тормозишь хуже эстонца. У тебя дозиметр есть?

— Да был где-то... — Растерянно ответил Андрушко.

— Вот и ищи быстро. Найдешь — пробей сколько, и доложи. Выполнять! — Рявкнул Пчелинцев на дежурного.

Когда прапорщик скрылся на КПП, майор подошел к УАЗику и устало присел на бампер. Пара минут есть. Надо попробовать прийти в себя. Очень хотелось застрелиться. Но нельзя. Можно только идти, и пытаться объяснить плотно набитому в тесный пистолетный тир батальону, что началась Война. А может и кончилась уже. И от бригады остались только они. И их автоматы.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

— Деда, лассказывай дайше! Ты лассказывай, а сто не успеес, пока я усну, завтла лассказес...

Окрестности Новосибирска, полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Самое главное — сказать самому себе «Все. Встал и пошел!» Пчелинцев тяжело оторвался от бампера УАЗика и похромал к тиру. Странно. Вроде бы ничего ногой не задевал, а болит. Зашиб, наверное, когда падал. Или боишься ты, майор, к своим людям идти и выдумываешь всякие глупости.

В плотно набитой коробке «пистолетки» было душно. Снаружи жара — и тут надышали. Триста с лишним человек, о каком-либо построении и речи быть не могло. Так, сбились поплотнее, да в центре что-то типа просвета оставили. Тебе, майор, оставили, не отмажешься.

Пчелинцев молчал. Молчали и солдаты. Все понимали, что это не учения. А намного серьезнее. Кое-кто уже и до истины дошел, по глазам видно было.

— Товарищи... — наскоро придуманные слова мгновенно вылетели из головы. Комбат замолк на мгновение. Но, решился. Как перед прыжком в воду. Или с парашютом. — Короче, бойцы! Сиськи мять не буду. Война.

— Мля... — прошелестело по задним рядам. Передние продолжали молчать. Поедая майора глазами.

— Вот именно! А кто еще раз перебьет — тому хребет перебью. Ферштейн?!

— Так точно! — Ответили из рядов, хихикнув при этом. Понятно, Лисов выкаблучивается. Дембель херов.

— Вот и замечательно. Продолжаю, мучачи и амиги. — Пчелинцев, как обычно с ним и бывало — начал раскачиваться на носках. В такт речи. — Война. Кто с кем — не знаю, но без пиндосов никак не обошлось. Надеюсь, и мы в долгу не остались. А посему...

К майору подбежал Андрушко, сжимая в потных руках старый, советский еще ДП-12. И что-то зашептал Пчелинцеву.

— Благодарю за службу, товарищ кусок! — Вскинул ладонь к берету комбат. И снова обратился к бойцам. — ...А посему — могу обрадовать. Замполита с особистом скорее всего размазало. Но, свинцовые трусы носить не будем! Радиация в норме! Ну, почти! Отставить радости и прочую гомостятину! — оборвал комбат начавшийся галдеж. — Или забыли, урюки, кто страшнее радиации?! Так напомню!

Батальон сразу смолк.

— Командиры подразделений — ко мне! Остальные — во двор!

К майору строевым шагом подошли офицеры, начав представляться согласно устава.

— Отставить танцы! Минуту! — И когда, в помещении никого из солдат не осталось, комбат взгромоздился на стол для чистки.

— Нога стоять болит. Приложился где-то. — Объяснил он. — Все всё поняли? Что случилось, в смысле? А не какого беса я на столе сижу.

— Как не понять. — За всех офицеров ответил капитан Сундуков. Самый старший после Пчелинцева. Тоже из «чеченцев». — Глебыч, ты все четко обрисовал. Что предлагаешь?

Майор поерзал на столе, пытаясь расположиться поудобнее. Колено начало крутить все сильнее и сильнее.

— Что там предлагать, товарищи офицеры... Мы — в жопе. В глубокой. Но мы в тельняшках. Фуле. Приказываю: Выслать в сторону бригады «козла» с дозиметром. Если найдутся еще — отправить по отделению на штуку. Будет фон наверх лезть — пусть катаются, замеряют. Нам примерная картина нужна. В разведку — только добровольцы. Ром, сам понимаешь. Только ты. Бойцов и стволы — по усмотрению.

Сундуков оскалился в усмешке:

— Как иначе, Глебыч! Я пошел?

— Давай. БэКа по максимуму. В «козле» гранат четыре ящика. Три выгружай. Четвертый — твой. Только в городок, к общагам, не лезь сразу. Успеешь жену проведать.

— Щедро. — Снова улыбнулся капитан. — Ушел.

Майор проводил разведчика кивком. И продолжил.

— Остальные — распределить оставшийся боекомплект по личному составу, занять круговую оборону. Разрешаю загнать на вышку кого поглазастей. На любой шухер — приказываю отвечать огнем. Предупредительный в голову и все такое.

— Товарищ майор! — потянулся с вопросом лейтенант Терентьев, взводный — два, первой роты. — Разрешите...

— Не разрешаю. — Рубанул кулаком воздух Пчелинцев. — Если всё, то уже всё. А если нет — успеем. – Майор сполз с насиженного места. — Потом — по обстановке. Да, чуть не забыл. После раздачи — доклад. Ждем разведку. И что там побитые наши, кто в курсе?

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Внучка просто золотая девочка. Два года всего, а не хнычет, не плачет, не просится на ручки. Топает себе, и топает. Разве что скажет «деда, я устала» или попросит рассказать сказку. И идет до хорошего места. Даже не верится, но переходы у нас по сорок минут. Как у нормальной взрослой группы. Проходим, конечно, меньше, но так два года же! Да и не настолько уж меньше, вместо полутора или двух часов до лагеря шли три с небольшим. А вверх позавчера дошли меньше, чем за пять! Тот же участок, от лагеря до Мутных. Взрослые его ходят за три. Хотя время и расстояния в горах — штуки относительные. Взрослые — это нормальная группа с грузом, сильный альпинист налегке пробежит тут часа за два. Если же без акклиматизации — уже четыре. А новичковое отделение свердловчан умудрилось потратить семь! Так что, Санечкины пять часов — очень неплохой результат.

Конечно, ходить ей нравится, но всё равно терпения совсем не на свой возраст. С устатку и взрослые иногда так ноют, что хоть по морде бей.

Ладно, переход давно закончен, сказка рассказана, ребенок сопит в две дырочки под присмотром мамы и бабушки, можно сходить к Бахреддину, узнать новости. В Таджикистане спасатели к военным относятся, соответственно, все при погонах. Бахреддин, к примеру, старлей. Любят тут всякие звания и чины. Слава богу, он эту тему не слишком всерьез воспринимает.

— Ваасалам алейкум!

— Привэт, дарагой! Захады, гостэм будэшь! — акцент у лейтенанта наигранный и, скорее кавказский, чем местный. Естественно, в этой фразе, которой он меня приветствует уже лет тридцать. Обычно он говорит без всякого акцента.

— Что нового в мире.

— Хорошего ничего. Евреи с арабами продолжают делить Ближний Восток. Сколько лет уже делят, поделить не могут...

— А чего-нибудь посвежее есть?

— Да нет, вроде.

— Бахреддин! Кисмет... — высовывается из балка Джамиль, стажер в звании сержанта. Видит меня и переходит на русский, — передала, что ядерной бомбой запустили!

— Кто запустил? — подхватывается Бахреддин.

— Да непонятно, то ли Израиль, то ли по Израилю... Душанбе сама не знает, да и слышно через слово...

— Кери хар! — матерится спасатель обычно по-таджикски. — Уроды! Нагадят, а потом им гуманитарную помощь посылай.

Чего-то мне неспокойно стало... Боюсь, не отделаться нам гуманитаркой...

— Бахреддин, ну-ка, напомни, в Сирии сейчас штатовские войска? Или я путаю?

— Правильно говоришь, американцы там.

— Задница! Если их приложили боеголовкой — это война. Третья мировая. Ядерная.

Спасатель белеет.

— Да нет! Ну, ты что... Мало информации...

— Верно, мало. Дай бог, чтобы я ошибся. Ладно, пойду, скоро связь с Олегом.

Уже уходя, слышу, как Бахреддин бормочет под нос по-таджикски. Не сказать, чтобы я хорошо знал язык, но это понимаю:

— Во имя Аллаха, только не по Душанбе! Ну, кому мы нужны!!!

Могу его понять. Что ему Россия и Штаты! А в Душанбе у лейтенанта семеро детей.

Окрестности Новосибирска, полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Разведчиков ждали около двух часов. Пчелинцев время не засек, а переспрашивать ни у кого не стал. Личный состав за это время успел поделить патроны. Каждому по девяносто штук досталось. Как раз, два магазина в подсумок, третий — в автомат. С пулеметами вообще замечательно вышло. По два короба — «сотки» на ствол — это очень и очень жирно. Еще и со снайперами поделились. Конечно, пулеметным стрелять из СВД — далеко не лучший выход, но, сообща решили, что на безрыбье и раком можно. У снайперов и своих сорок штук имеются. По всем нормам — как раз на толковый общевойсковой бой.

Что от бригады остались только они, комбат-два понял сразу. Как только прошелестела ударная волна над головой. А вот дальше что?

Пчелинцев сидел на КПП, и, разложив на столе немногочисленные детали, чистил УСМ Макарова.

Если война на всю планету — надо ждать ядерную зиму. Если локальная — то десант китайцев на голову. И вообще, как жить дальше? Многочисленные книги давали совершенно разные советы. Одни предлагали засесть где-нибудь в высотке, вторые — строить новое общество... А майору все больше и больше нравилась версия с пулей в голову.

Все раздумья прервал крик наблюдателя с вышки:

— Наши едут!

Комбат на скорую руку собрал пистолет и сунул его в кобуру. И выскочил из двери как раз вовремя. Разведка вернулась. Свежих дырок от пуль вроде не было.

По привычно «кирпичной» роже Сундукова ничего прочитать в принципе было нельзя. Разведчик же.

— Что там? — Коротко спросил комбат. Подойдя к машине вплотную. Чтобы лишние уши раньше времени не услышали ничего.

— Там? — Задумался Сундуков. — Там весело... Но фон в норме. Готовы?

Вместо ответа, Пчелинцев только кивнул. И заорал, надсаживаясь: — Батальон, строится! Приготовиться к выдвижению в сторону расположения!

И через десять минут суматохи: — Бегом, марш!

А потом, были нескончаемые километры дороги. Сбитые ноги, автоматный затвор колотящий по спине, залитые потом глаза. И общий задушенный полу-крик, полу-стон. На громкий уже дыхания не хватило...

От бригады остались только развалины. Кое-где еще дымящиеся. Подступающий закат добавил багровых тонов. И все вокруг на миг показалось залитым кровью.

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Алексей Верин

— Чимтарга, ответь Мутным, прием.

Пятисекундная пауза. И снова:

— Чимтарга, ответь Мутным, прием.

Леха пытался связаться с группой Олега уже семь минут. Еще три, и можно сворачиваться. В принципе, ничего удивительного, ночевки за перегибом, а хваленые «моторолы» вне прямой видимости берут очень хреново. Впрочем, наши «виталки» еще хуже.

— Чимтарга, ответь Мутным, прием.

— Мутные, я Чимтарга, как слышишь? — слышимость Леху удивила. Похоже, Олег вылез на перегиб. Достаточно далеко, между прочим.

— Чимтарга, слышу вас хорошо, включаю рацию. — дежурной остротой ответил Верин.

— Леха, завтра никуда не идёте. Ждёте нас или спускаетесь в лагерь. Передай Руфине — выход на все восхождения закрыть. Отправку групп вниз отменить под любыми предлогами. Все передвижения только в направлении лагеря. Отцу скажи: район закрыт в связи с лавинной опасностью. Как понял, прием.

— Олег, какие лавины, ты что несешь? А клиенты? Прием.

— Передай, как я сказал. Своим клиентам скажешь — приказ Потапа! Прием.

— Да ты можешь сказать, в чем дело? Прием.

— Передай отцу: Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Понял? Прием.

— Понял. Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Прием.

— Всё. СК.

— СК. — Леха выключил рацию и недоуменно пожал плечами, — ничего не понимаю. Приказ всем вниз.

Посмотрел на часы и опять включил «моторолу».

— База ответьте Мутным, прием...

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

— Докладывайте, товарищ капитан! — устало сказал Пчелинцев, сидя на груде кирпичей. Что тут раньше было, он вспомнить не мог, как не пытался.

— Что там докладывать, комбат... — махнул рукой Сундуков. И присел рядом. Не та обстановка была, что бы продолжать политес привычный. — Насчет жопы, это ты, Глебыч, помелочился. Мы в таком, что слов нет. Хуже Панкийки.

Мимо командиров пробежало четверо солдат, несущих на плащ-палатке раненого. В опускающейся темноте не было видно, кто именно.

— И таких уже с полста будет. — Сундуков закурил, протянув пачку и майору. — А мы только вторую казарму пробежали на скорую руку. Слишком долго батальон на полигоне сидел.

— Благодарствую. По медицине какие новости? — Щелкнул зажигалкой Пчелинцев, вспыхнул огонек сигареты. — Санчасть разнесло, знаю. А временем хоть ты не попрекай. И так сам себя сожрал за перестраховку.

— А вдруг прав был бы? И нас тут Чернобыль встретил? Или полк китайского десанта? По медицине следующее: раненных, вместе с нашими тремя, уже пятьдесят два. Может, еще кого нашли. Половина до утра не доживет. Четверть — крайний срок два-три дня. Переломы страшные. И контузий до черта. Докторскую хатку разнесло не целиком. Эпицентр далековато оказался, завалило только. Я два взвода отправил, пусть копают. Мезенцева откопали уже. Матерится, спирт пьет, оперировать бросается.

— Понятно. Подполковника хлебом не корми, дай отрезать чего. И балкой его не грохнешь, убийцу в белом халате. Ой, Саныч, как хреново-то мне...

— Немудрено. — Ротный огляделся и протянул комбату солдатскую флягу, увесисто булькнувшую. — Причастись. Может полегшает. Пчелинцев отхлебнул пару раз, и вернул, изрядно опустевшую флягу хозяину.

— Коньяк?

— Обижаешь! Самогон на дубе настоянный. Свой рецепт.

— Так вот, мне полегчает, когда все на места вернется.

— Не вернется. Больше никогда. И пока мы сидит — личный состав с ума сходит. Двое застрелились уже. — Завинтил крышечку Сундуков и поднялся. — По-умному, с водой в стволе. Какая сволочь только подсказала. Так что, хватит сидеть и самого себя жалеть. Всем плохо. Думаешь, мне завыть не хочется?

— Хочется. Как иначе.

— Вот именно. Так что, товарищ комбат, вставайте, да идите выполнять свой священный долг. Орите, рычите, грозите расстрелом. Только бойцам задуматься не давайте. И летехам. Терентьев как общагу увидел — еле пистолет забрать смогли. Сидит теперь связанный и воет.

— А ты? — В лоб спросил Пчелинцев. Ротный с ним на одной площадке жил. В семиподъездной пятиэтажке от которой целым остался только кусок торцевой стены, да и тот лишь до третьего этажа.

— А я права не имею. — Огрызнулся вдруг капитан. — У меня кроме семьи еще рота есть. И комбат, который расклеился и нихрена сейчас не командир!

— Саныч, не заводись. — Пчелинцев встал с кирпичей, и попытался успокоить ротного.

— Да пошел ты на хер, Шмель. — Сундуков плюнул майору под ноги тяжелым сгустком слюны перемешанной с пылью. — Я две войны прошел. — непонятно зачем, уточнил Сундуков и поплелся, к санчасти.

— Ты куда? — Окликнул его майор.

— На муда, Глебыч, куда же еще. — Ответил ротный, не оборачиваясь. — Сейчас спирта найду пару литров, да за упокой душ нажрусь. А потом застрелюсь. И пусть Максим Викторыч вскрытие сделает.

— Нихрена ты не застрелишься. — Прошептал Пчелинцев, и, решительно мотнув головой, быстрым шагом пошел в сторону складов РАО. Нога решила больше характер не показывать. — А если застрелишься, то лично на остывающий труп нагажу и убирать не буду. Понял?!

Конечно, Сундуков этого не услышал. Отошел далеко, да и в окружающем шуме особо не разберешь.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

— Витя, твои мальчики сошли с ума!

— В каком смысле, Руфина Григорьевна?

— Леша сейчас передал, что на Чимтарге сходят лавины! Там же снега нет!

— А спутниковый телефон там есть?

— При чем тут это?

— Эх, Руфина Григорьевна, не любите Вы анекдоты. Хит сезона две тысячи четыре.

— То есть?

— «Чтобы в летних Фанах начали сходить лавины, нужна как минимум ядерная война». Что там парни передали?

— Район закрыт из-за лавинной опасности... Ты думаешь?..

— Боюсь, знаю!..

Окрестности Новосибирска, в прямой видимости от расположения N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

— Что там? — дернул Герман Седьмого за рукав.

Урусов сполз с пригорка, и молча отдал бинокль ефрейтору.

Водитель улегся, и поднес оптику к глазам.

— Ого, ну ни хера ж себе — и тут же скатился к Седьмому. — Сектыш.

— Мягко говоря. — Андрей забрал у ефрейтора бинокль, перекинул ремень через шею и сел в траву, не беспокоясь о чистоте камуфляжа... — Везет не только дуракам, но и тормозам. Десять минут не хватило.

— Что делать будем, старшой? — Герман присел на корточки рядом с сержантом.

— Да хер его знает, если честно. Небось, ракеты у всех кончились. На голову не ляпнется, нечему.

— А вдруг?

— Если вдруг — то будет бесплатно, сразу и для всех. «Терру» не посеял?

— Обижаешь! — искренне обиделся Герман и достал маленький дозиметр, больше похожий на помесь калькулятора с телефоном. — Включать?

— Нет, орехи колоть. Сколько?

— Двадцать семь — двадцать восемь микрорентген. Это что?

— Это — единственная хорошая новость за сегодня, вот что это, Ванья! Норма для наших краев — семнадцать. Поверь старому химику-дозиметристу. — грустно улыбнулся Седьмой, и устало увалился на землю. — Боженька не фраер — своих любит. Похоже, на город не пожалели, а по бригаде влупили обычным. «Томагавк» или «Трезубец», какой. У нас до Новосиба сколько по прямой?

Герман прикинул и ответил:

— Если по дороге — то 75 примерно, если как ворона летит — 60 с мелочью.

— Нормально. Сколько в городе — представлять не хочу и не буду. А мы даже без ОЗК обойдемся. Если ветер не переменится, конечно. Не дай Бог, на нас развернет — можно сразу хозяйство на пень класть. И топор точить. Живем! — хлопнул Урусов водителя по колену и вскочил на ноги. — Выпускай девчонок и интеллигента, нехай воздухом подышат. И пусть Влада подойдет. С карабином. А сам проверь машину и за ветром следи. Направление менять начнет — ори. И постарайся, чтобы по-светлому успели. Боюсь я по этой «линии фронта» ехать. Да и комбатовской не говори ничего и сюда не пускай. Сейчас нам только истерики не хватает для полного счастья.

Водитель кивнул и, зачем-то пригибаясь, побежал к забарахлившей «шишиге», оставленной в посадке метрах в сорока от них.

— А мы, пока время есть, присмотримся. — сам себе под нос проворчал Урусов, и снова занял пост наблюдения.

— Думала, уже, забыл про нас. — рядом с Андреем легла на траву Влада и вскинула карабин к плечу, рассматривая через оптический прицел территорию бригады. — Ой!

— Угу. А я на эту красоту уже насмотрелся. Похоже, что две-три ракеты не пожалели. С хорошим таким зарядом.

Влада, отложив «тигр» и глядя в сторону, спросила: — Живых не видно?

— Неа. — мотнул головой Урусов. — Потому бока и вылеживаю.

— А раненые?! — повернулась к нему жена. На лице блестели дорожки слез. — Все же погибнуть никак не могли!!! Им же помочь надо!!! А мы тут лежим?! Там же Вовка! Там же все!

— Кошка! — Андрей притянул попытавшуюся было вырваться Владу к себе и обнял. — Солнышка моя, ну ты же эмчээсница, ты же по гражданской обороне экзамены сдавала! Ну, подумай сама!

Урусов крепче прижал плачущую жену и продолжил шептать на ухо:

— Кто под удар попал, тот погиб уже. Раненых не бывает. А если и будут — у тебя операционная есть? Или собралась иголкой из берета руки-ноги пришивать?!

— Не все погибли!!! — снова забилась Влада.

— Не все, кто же спорит. Кто должен был — уже умер. Или сам себе помог. А я не хочу в пузо очередь получить. От выжившего и злого. Сейчас пойдем. Ванька машину отремонтирует, и пойдем. Честно-честно. Не обманывал же ведь никогда, Кошенька, сама вспомни, ведь ни разу.

Влада прижалась к Седьмому уже сама:

— Ни разу... — и зарыдала, уже не в силах держаться.

— Вот и сейчас не обманываю. — Урусов гладил по хрупкой спине плачущую жену, глядя куда-то ей за плечо. — Ты поплачешь сейчас, успокоишься. И все хорошо будет. И Шмель живой, и Соловей, и Ромка Сундук. Вот увидишь. Они на полигон ведь уходили. А там склоны крутые, волна сверху любая пройдет!

— Точно? — попыталась улыбнуться сквозь слезы Влада. — Пройдет?

— Конечно, пройдет! Сама вспомни! А, забыл! Ты же не была у нас еще ни разу. Успокоилась? — Урусов мягко поцеловал жену в лоб. И, неожиданно, лизнул кончиком языка переносицу. Влада фыркнула рассержено. — Вижу сам, успокоилась! — Повторил поцелуй Андрей. — Малой как?

— Нормааально... — шмыгнула носом в последний раз Кошка, — они с Анютой общий язык нашли сразу. Сейчас сидят на сумке и сказки рассказывают.

— Вот и пригодилась. Королева...

— Да хорошая девчонка, чего ты взъелся так?

— Стандартная неприязнь быдла к аристократии. Пора привыкнуть. — подмигнул Андрей и с большим трудом уклонился от подзатыльника.

— Тебе сколько раз говорить, чтобы не смел себя быдлом называть?!

— Пока им быть не перестану! Проехали, ага? И не надо меня сковородкой бить! — на этот раз уйти от удара не получилось.

Урусов задумчиво почесал загудевший затылок.

— На границе ни разу не грохнули, бомба мимо пролетела, зато родная и любимая жена до смерти забить готова! Ладно-ладно! — примиряющее выставил он ладони вперед. — Подурковали и будет. Студент как?

— Терпимо. Все порывался бежать куда-то, но как грохнуло — сразу успокоился. Даже выпить попросил.

— Будет толк из парня, сто процентов даю. Хоть на вид — задрот-задротом!

— Вот все у тебя плохие!

— А то. Я один хороший, пора привыкнуть.

От очередного избиения старшего сержанта спас кашель Германа. Водитель стоял метрах в трех от «лежки» и задумчиво наблюдал за семейными разборками:

— Вот гляжу я на вас и ничего не понимаю. Вроде как всему миру конец настает, бомбы сверху падают, люди погибают. А им бы вместо того, чтобы по земле кататься, пообниматься самое подходящее время...

— А сам-то, чего в истерике не бьешься? — Спросил Урусов, пряча бинокль в футляр.

— А у меня «Фоллаут» разных частей — с детства любимая игра. А тут, блин, интерактивная реальность в полный рост. ГАЗон больше не хрипит. Поехали, старшой?

— Поехали! — закинула «Тигр» за плечо Влада и чуть ли не в припрыжку, побежала к машине.

— Похоже, что не только я по Пустошам бродить любил... — проводил Урусову Герман.

— Кому сейчас легко, Вань...

Самара

Александра Ивановна Юринова

— До свидания, Антоша! Я тоже вас всех люблю.

Александра Ивановна положила трубку на столик у кресла. Ну вот, поговорила напоследок со всеми внуками. Сначала Олежка позвонил, потом Боренька, а теперь и Антоша с Риточкой... Какие же они хорошие, беспокоятся, надеются, что она не в курсе... Господи, ну что же еще делать старухе, если не смотреть телевизор и думать...

Хорошо, что их нет здесь. Бросились бы спасать ее, а это невозможно. Только сами погибли бы вместе с ней.

А так вся семья, скорее всего, останется жива. Много ли будет таких семей, что в надвигающемся ужасе потеряют только одну старую больную бабушку, которой и так недолго осталось... Ее дети... и внуки... Они сильные... Они выживут...

А ей уже не страшно. Ей, всё равно, пора. Неплохая жизнь позади. Двое детей, четверо внуков, правнучку успела увидеть...

Она встала и, опираясь на две палочки, с трудом добралась до кухни. Попила чаю, вернулась в комнату, немного посмотрела по телевизору какой-то дурацкий сериал. В последнее время мыльные оперы перестали казаться такими скучными.

Новости смотреть не стала, какой смысл... Добралась до постели и легла спать. Во сне было хорошо и уютно, снились дети, внуки, маленькая Санечка... Даже ноги совершенно перестали болеть, впервые за долгие годы...

Она не заметила, как сон стал вечным, и ушла совершенно счастливой за несколько часов до того, как волна, вырвавшаяся на свободу после разрушения каскада волжских ГЭС, накрыла Самару...

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Тихонько гудел мотор УАЗика. В тусклом свете лампочки блокнот казался желтым. И на эту желтизну ложились черным буквы и цифры, подводящие мрачный итог.

От бригады осталось ровно четыреста пятнадцать человек. И пара сотен гражданских. Женщины, дети. Сидят сейчас в относительно целой столовой. В жилое состояние приводят по мере сил. Матрасы стелют. Занавески вешают...

Из боеспособного личного состава — двенадцать офицеров, семь прапоров, остальные — сержанты и солдаты. Из последних около четверти — сверхсрочники. Некоторые участие принимали. Это гуд.

Из плохого — ребята с ума сходят. Начинает доходить, что не игра это. А жизнь реальная. Злая, страшная и кровавая. И рестарта не будет. Как ни проси. И раненных человек шестьдесят. Из них примерно сорок до утра не доживут.

Зато боксы и склады почти целые. Завтра — первую роту на разбор жилых, за второй — снабжение, третью — в боевое охранение. На всякий случай, вдруг полезет кто. БТРы откопаем — будем ими рыть.

— Думаешь? — на соседнее сиденье залез Сундуков. Пьяный, но еще нормальный. — И правильно. Кому-то думать надо. А кому-то голыми руками камни разгребать, потому что стоны из-под них НЕ ПРЕКРАЩАЮТСЯ!

— Рома, успокойся. А то спрошу, какого черта нажрался и гонишь.

— А такого, Вова. Нашел я их. — остекленевший взгляд капитана уткнулся в темноту за лобовым стеклом. — Всё. Верил во что-то, надеялся, а теперь — кончилось. Глебыч! — обернулся вдруг ротный к Пчелинцеву. — Будь человеком — разреши уйти.

— Куда? — не понял майор.

— Туда. — ткнул Сундуков пальцев вверх. — Края Вечной Охоты или как там оно...

— Крыша совсем поехала? — осторожно уточнил комбат, прикидывая, как бы половчее капитана заломать, если за пистолетом потянется.

— Совсем. — неожиданно согласился Сундуков. И замолк. Снова продолжив только через несколько минут. — Прости, Глебыч. Я ведь тоже не железный, сам понимаешь.

— Понимаю. –майор обнял ротного. Капитан, прошедший обе Чечни, зацепивший краем таджикских «вовчиков» с «юрчиками» не плакал. Он выл. Тихо и страшно.

В свете костра мелькнул вдруг бегущий к командирскому УАЗику солдат. Пчелинцев вылез ему навстречу, погасив за собой свет в кабине. Нормально все с Ромкой будет. Обязательно. Иначе и быть не может.

— Что случилось, товарищ сержант? — спросил майор у запыхавшегося бойца.

— Там это, «шишига» из города едет. Прапорщик Безручков в тепловизор смотрел и сказал, что наша, Германа Ваньки. Мотор гудит мерзко сильно.

— Так что же ты телишься так долго?! — Выкрикнул Пчелинцев, хлопнул ошалевшего сержанта по плечу в грязном комке, и побежал к бывшему въезду в часть.

Совсем немного не успел. Приехали уже.

Урусов, как обычно, изображающий айсберг, выкидывает сумки из кунга, рядом нянчит Димку Влада, с карабином через плечо. Возле Германа, радостно рассказывающего что-то бойцам из оцепления, мнется с ноги на ногу молоденький паренек, весь какой-то помятый и растерянный.

И потерянно сидит у колеса, прямо на холодной земле Аня. И все оглядывается по сторонам...

— Не меня ли ищете, милостивейшая госпожа?