Поражающий фактор (трилогия)

1. Поражающий фактор. Те, кто выжил [= Жаркий август 2012] (2012)

2. Прорыв выживших. Враждебные земли [= Я приду, мама!] (2012)

3. «Ребенки» пленных не берут! (2013)

Михаил

Гвор

Те, кто выжил

Конец Света пришел по расписанию. 2012 стал последним годом прежнего мира – годом Ядерного Апокалипсиса. Не только Москва, но и все крупные промышленные центры стерты с лица земли. Миллиарды жизней сгорели в атомном пламени. Уцелели лишь те, кому к началу Третьей Мировой повезло оказаться вдали от цивилизации – в горах, на дальних заставах. И что им теперь делать? Оплакивать погибших? Пить горькую? Ждать смерти от лучевой болезни и ядерной зимы? Идти в услужение к бандитам, дорвавшимся к власти? Резать глотки за горсть патронов, банку консервов, ампулу обезболивающего? Опуститься, одичать, озвереть? Пустить себе пулю в лоб? Или сцепить зубы и жить всем смертям назло, спасая тех, кого еще можно спасти, и оставаться людьми даже в атомном аду… Новый фантастический боевик а выживании после ядерной войны. Если цивилизация сгорела дотла, когда рушатся небеса и гаснет в радиоактивном дыму слонце, вывести гражданских из зоны полного поражения под силу лишь десантникам и спецназу.

Михаил Гвор

Поражающий фактор. Те, кто выжил

12 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, озеро Пиала

Санечка (два года)

– Деда! Смотли, деда! Смотли, какое озело класивое! Фиолетовое! Деда, как оно называется?

– Пиала.

– Пияла? Холосее озело! Давай немнозко тут побудем! Мозно, деда?

– Хорошо, Санечка! Сделаем здесь привал!

– Ула! Пливал!

«Какое хорошее озеро. Круглое и маленькое. Красивое. Скоро сюда мама придет. И папа. Или не сюда?»

– Деда, а мама сюда пидет?

– Нет, не сюда. На другое озеро, повыше.

– Тада падем на длугое озело! Падем, куда мама пидет. Падем, деда! Падем…

Новосибирск

Андрей Урусов (Седьмой)

– И что? Мы теперь как залипли под монитором, так и все? С места не сдвинемся?

Однокомнатная квартира слишком мала, и никуда не спрячешься от разбушевавшейся жены. Особенно когда она в своем праве и совершенно обоснованно ест тебя поедом.

– Коша… – протянул Андрей, неохотно закрывая ноут.

– Что «Коша»?! – снова взорвалась Влада. – Думаешь, умный самый, проторчал в бригаде до шести, домой прибежал, и все?! Обязанностей нет – одни права?! Обнаглел среди белого дня!

– Темный вечер за окном. Если тебе так хочется самой посидеть в Сети – пожалуйста, садись. А я к Дымку пойду. Буду ему сказки рассказывать. Про злую маму, которая не может прямо сказать, что она тоже хочет почитать новости, а злой муж уносит общественный ноутбук с собой.

Урусов был настолько сосредоточен и серьезен, что Влада не выдержала и прыснула смехом. Сначала в кулак, а потом уже и не скрываясь, в полный голос. Андрей кое-как выбрался из-за стола и обнял смеющуюся жену, совершенно потерявшуюся на фоне «квадратного» мужа.

– Я тебя люблю, – зарылся лицом в светлые волосы Андрей.

– Я тоже себя люблю. – фыркнула ему в плечо Влада. – И тебя люблю, мой злой муж. Воть…

– Больше не кричим? – все еще удерживая ее в объятьях, уточнил Андрей.

– А надо? Так я сейчас! – вывернулась Влада и топнула ногой.

– Не-а, обойдемся! – тут же капитулировал муж, подняв руки. – Зачэм крычать, да?!

– Что пишут хоть? А то сел «на пятнадцать минут» и пропал, морда негодяйская, а потом еще акценты включает…

– Больше не буду.

– «Честное октябрятское!» – передразнила обычную мужнину присказку Влада. – Так что пишут-то хоть?

– Ничего хорошего. – Отличное настроение Андрея как рукой сняло. – Классическое «плохо дело».

Влада напряглась всем телом.

– Настолько?

– Мягко говоря. – Андрей снова сел за ноут и вошел в Инет.

Тут в комнате захныкал Димка, Влада умчалась к ребенку и вернулась на кухню уже с Урусовым-младшим на руках.

– Рассказывай, – присела напротив, на крохотную табуретку.

Семь квадратных метров кухни простора для маневра не давали совершенно. Сюда пришлось вместить холодильник, газовую плиту, стол и умывальник. Для хозяев места особо и не осталось. Особенно для Урусова-старшего. Его девяносто кило живого веса и сплошной вредности с трудом протискивались сквозь нагромождение мебели, просто жизненно необходимой в хозяйстве. Ценой часто становились синяки в самых неожиданных местах и сдержанное матерное шипение сквозь зубы. Сдержанное – потому что ребенок в доме. Нельзя…

– Рассказывай, – повторила Влада, когда Димка засопел крохотным носиком, уткнувшись в маму. – Только тихо. У маленького температура с утра.

– Не поднимается? Ну и слава богу! А расскажу вот что – пиндосы на днях войска в Сирию ввели.

– Это – знаю. Ты про «плохо дело» давай.

Андрей с минуту молчал, явно выискивая подходящее сообщение.

– А, вот есть. «Успешное продвижение войск НАТО к Дамаску остановилось». И куча кадров побитой амеровской техники.

– И что тут такого?

– Особо ничего. Только если учесть, что Китай объявил неполную мобилизацию НОАКа, прикрываясь сборами, а в Тель-Авиве восемнадцать взрывов за день. У корейцев заваруха какая-то началась. В Палестине волнения. Кто-то американский эсминец подловил в Индонезии тремя «гарпунами».

– Совсем ты на службе озверел, товарищ старший сержант! Обычные новости который год. Привыкнуть пора.

– Не могу. И вообще… – Андрей неопределенно помахал ладонью. – Что-то плохое в воздухе… И ребята все говорят, что давит.

– Это еду надо есть человеческую, а не мужскую! И плохого в воздухе не будет ничего, и давить перестанет, – наклонилась к мужу Влада и взъерошила коротко подстриженные волосы. – Параноик мой любимый! Давай, не засиживайся. А то завтра с утра опять кофеем на пустой желудок убиваться будешь.

– Кысмет, айжен! – улыбнулся Андрей. – Иди спать. Скоро буду.

И когда Влада была уже в коридоре, сказал:

– Ну их, эти ясли. Пусть Димка завтра дома посидит. Даже если температуры не будет. А ты, как время свободное появится, «тревожки»-то проверь. На всякий пожарный случай.

– Слушаюсь, мон колонель! – Шутливо взлетела ладонь к виску. – Дозвольте ускориться?

– Дозволяю, товарищ старший линтинат! – И ответно отсалютовал.

А когда в комнате прекратилось все ворошение предспальное, Андрей пробрался к окну, глядя в темноту спящего города, обхватил голову руками и тихо попросил кого-то невидимого:

– Отведи, прошу. Чем угодно отдам…

Таджикистан, Фанские горы, перевалы Казнок – Мутные озера

Олег Юринов

– Погнали дальше? – Леха выбрасывает окурок и поднимается с рюкзака.

– Сейчас. Записку только напишу, – отзываюсь я, вытаскивая карандаш из кармана анорака. Анорак раскрашен в национальные украинские цвета. Или шведские. Кому что нравится.

– На хрена?

– Положено. Вдруг с нами что-нибудь случится? Спасатели знать будут, что мы на Западном Казноке были двенадцатого августа. И пошли на Восточный!

– И что с нами может случиться на единичке? – скептически кривится в улыбке Леха.

– Не знаю. Барс нападет. Или медведь. Порвет в шелуху. А тела снегом засыплет!

– Какой медведь? Их тут отродясь не водилось! Барсов тоже! И где ты видел в Фанах в августе снегопад?

– Видел. В две тысячи восьмом. На Чимтарге.

– Двадцать минут и полтора миллиметра снега?

– Мальчики, вы это о чем? – удивленно спрашивает Надюха.

– Твой муж надумал попрактиковаться в русском письменном! – язвительно сообщает ей Леха. – Олег, не дури. Через полтора часа на Мутных будем. Лично доложимся. Можем даже к вечеру в лагерь успеть.

– Через два. А в лагерь нам не надо, нам на Мирали. Леха, не мешай! Порядок есть порядок, он должен быть, и никак иначе. Тем более я тебя руководителем пишу… Все, убираем в тур и пошли.

Спор увядает из-за исчезновения причины. Взваливаем на плечи рюкзаки и неспешно двигаем по тропе в сторону соседней седловины. Сложный и тяжелый путь до следующего перевала занимает ровно пять минут. Снимаю рюкзак у тура и вновь занимаюсь эпистолярным творчеством.

Леха только тяжело вздыхает и отправляется просматривать спуск. Времени это занимает ничуть не больше, чем у меня написание записки.

– Как там?

– Нормально. Классный жопслей намечается! Сел и поехал. Только вот эту скалку обойти.

– Ну и славно. Покатаемся.

– Опять штаны мокрые будут… – с деланым недовольством вздыхает Надюха.

– Хочешь пешочком прогуляться?

– Нет уж! Высохнут до Мутных!

Рюкзаки опять занимают свои законные места на спинах. Леха первым обходит выход скал в верхней части перевального взлета, после чего с ужасно довольным видом садится на задницу, упирает штычок ледоруба в снег позади себя и, оттолкнувшись ногами, усвистывает вниз, быстро набирая скорость.

– Куда так гонит? – ворчу я. – Поймает сейчас камешек на свою задницу! Надюш, ты это, поаккуратней, ладно?

– Уговорил, заботливый ты мой!

Жена чмокает меня в щеку и уезжает вслед за Алексеем. Действительно, аккуратней. По крайней мере активно тормозя альпенштоком.

Не заставляю народ себя долго ждать. Собственных рекомендаций я не соблюдаю. Качусь вниз, вообще не притормаживая. Я и ворчал-то больше для порядка: склон просто идеален для спуска на задницах – крутой наверху, он плавно выполаживается почти до нуля на дне цирка, теряя при этом около ста пятидесяти метров высоты. Деваться с него некуда, никаких выходов камней не наблюдается. Единственная угроза – раскрутиться и перевести регулируемое съезжание в неконтролируемый полет по методу «руки – ноги – голова». Но для того руки есть со всякими ногами в придачу. И ледоруб в руках. Или, как у Надюшки, альпеншток.

Внизу вновь собираемся вместе. Дальше на правах руководителя иду первым. Сложностей каких-либо ожидать бессмысленно, перевал Восточный Казнок не зря считается самым простым путем из Искандеркуля к Алаудинским озерам. В советские времена через него гоняли отары баранов и толпы плановых туристов. Причем последних еще и грузили дровами. Инструктора не решались доверять им сложные технические изделия класса «примус», хотя московский «Шмель-2» был весьма простым в обращении и надежным устройством. Но дефицитным.

После развала Союза сложнее перевал не стал. Горы остались какими были. Разрушились только хозяйственные связи даже между соседними колхозами Таджикистана, не говоря уже о сотрудничестве разных республик, ставших суверенными государствами. Но и этого хватило. Плановики исчезли совсем, а отары стали ходить через перевал гораздо реже. Пастухам неохота возиться с ишаками и собаками – и те и другие в некоторых местах испытывают определенные сложности.

Альпинистов Казнок интересует мало. Классифицированных маршрутов на вершины через него нет, а бегать в соседние ущелья на восхождения просто лень: хватает и поближе.

Зато самодеятельные туристы по-прежнему активно используют простейший путь через хребет и как связку в сложных походах, и как определяющее препятствие в простых.

Именно связкой является он и для нас. Пройдя этот отрезок маршрута за полторы недели, мы возвращаемся на Мутные озера. Если строго, то по правилам походы такой сложности должны ходиться не менее чем вчетвером, но строгость соблюдения правил исчезла с приходом демократии. И хотя в принципе я этого не одобряю, но именно сейчас очень удобно. Искать четвертого в столь своеобразное мероприятие – непростая затея.

Дело в том, что ни я, ни Леха, ни даже Надя вовсе не главные участники кампании «Фаны-2012». Главная участница, а также виновница пропуска нами трех последних сезонов в настоящее время находится несколько ниже. Санечке месяц назад исполнилось два года, и она, впервые будучи в горах, с величайшим удовольствием изучает новый для себя мир.

Конечно, даже пресловутый Восточный Казнок новоиспеченной горовосходительнице не по зубам. Точнее, очень даже по зубам, но за спиной у меня или деда. Однако мы не считаем это правильным, да и самой виновнице торжества гораздо больше нравится ходить своими ногами.

Поездка в горы со столь маленьким ребенком требует немного более тщательной подготовки, чем регистрация группы в маршрутно-квалификационной комиссии. Да и ни одна комиссия такую группу не выпустит. Уголовную ответственность с МКК сняли. Но перестраховка бюрократическая никуда не делась. Даже если чиновник – на сто процентов общественник, никаких взяток и благ ему не светит и светить не может, а в свободное от выпуска групп время (то есть кроме двух часов в неделю) он совершенно нормальный человек: какой-нибудь рабочий на заводе, инженер в НИИ или мелкий коммерсант. Но два часа в неделю он чиновник. И все худшие черты этого племени проявляются во всей красе.

Впрочем, считать наше мероприятие спортивным неправильно, а как следствие, регистрация в МКК необязательна. Ух, наша бюрократия! На все случаи жизни есть правила и инструкции, и любую из них можно повернуть куда угодно.

А вот готовиться к подобным мероприятиям надо серьезно, это уже вопрос не бюрократии, а здоровья, а то и жизни всех участников. И в первую очередь ребенка.

Вот и готовились. Поездка планировалась на месяц, меньше не имеет смысла: дети акклиматизируются медленно, а именно период после акклиматизации самый полезный. А больше не позволяла моя работа. Кроме главного действующего лица и нас с Надей в предприятии приняли участие и мои родители, соответственно Санечкины дед и бабушка. Еще совсем не старики, бате только-только полтинник исполнился, они вполне могли (и очень хотели!) следить за внучкой, тем более что опыт хождения с детьми в горы уже имели. Я сам этим опытом и являюсь. Благодаря чему мы рассчитывали немного пошататься и в свое удовольствие.

Леха, мой друг еще со школьной скамьи, присоединился в последнюю минуту. Впервые за пять лет у человека случился отпуск. Искать другую группу времени у него не было, да и со своими всегда приятней.

В итоге Санечка уже три недели живет в лагере и гуляет по окрестностям, иногда радостно встречаясь с родителями, возвращающимися из очередного кольцевого маршрута или с восхождения. Даже сходила с дедой и бабой на Куликалонские озера покушать местной рыбки. Один перевал туда и один обратно. То, что это мероприятие заняло у нее не один день, как пробежал бы я, и даже не два, как справился бы дед, а все девять, никого не расстраивало – всему свое время.

Планировалось, что сегодня ребенка приведут ночевать на Мутные, дабы брошенное дите могло лишний день пообщаться с блудными родителями…

Быстро преодолев остаток пути по заснеженному леднику, бежим по тропе, вьющейся между камнями по гребням огромных моренных валов. Вниз – не вверх, вниз не ходят, а бегают. Тем более когда внизу ждет дочка.

Уже через час выскакиваем к подножию Фагитора, пять минут на обход оконечности последней моренки, и вот они – озера! Окидываю взглядом площадки: где папина оранжевая палатка? Вижу! Туда, к дочке! Страшно соскучился за полторы недели последнего кольца. Надюшка, похоже, еще больше – обгоняет меня, как стоячего, а я ведь почти лечу!

– Олег! Олег! Ты мне нужен!

– Руфина Григорьевна, насколько срочно? Рюкзак снять дадите?

Смеется:

– Рюкзак снять дам. И дочку поцеловать. Но не больше.

Руфина Григорьевна – начальник лагеря. Заодно начальник учебной части. И хозяйка. Все в одном лице. Личность почти легендарная, в свое время входила в десятку лучших альпинисток Союза. В девяностых, когда вся уже развалившаяся страна делила то, что еще не успели растащить, эта маленькая, хрупкая на вид женщина построила альплагерь. Практически одна. Нашла некую фирму с крайне оригинальным названием «Вертикаль», убедила ее вложить деньги, договорилась с таджикскими властями, то ли выкупила, то ли взяла в аренду землю и построила… Ну, не хоромы, конечно, но вполне… Три очень приличных домика формально на четырнадцать (а при желании и на полсотни) человек, пара вагончиков-балков, несколько складских помещений и шикарная столовая (она же клуб), отделанная деревом и украшенная совершенно фантастической резьбой явно ручной работы. Ходят легенды, что в дальнейшем тот же мастер отделывал не то дворец, не то виллу президенту страны.

Лагерь в честь ближайших к нему озер и фирмы-хозяина назвали «Алаудин-Вертикаль». В девяносто восьмом, когда я впервые попал в Фаны, папа, обнаружив в знакомых местах новый лагерь и выслушав его историю, сказал только: «Обалдеть! Просто обалдеть! Это же невозможно в принципе!» С тех пор сюда и ездим. Финансово лагерь с трудом сводит концы с концами. «Вертикаль», так лихо отфинансировавшая строительство и несколько первых сезонов, во время дефолта попала по полной. Главный в фирме, сам бывший альпинист, еле успел переоформить собственность лично на Руфину Григорьевну, после чего отправился на процедуру банкротства, как он выразился, «со спокойной душой». Не знаю, насколько спокойна была его душа в той ситуации, но за лагерь ему поклон нижайший. Ведь не мог не понимать с самого начала, что эта затея никогда не будет приносить прибыль.

А вот Руфина Григорьевна в это верит до сих пор. И борется за жизнь своего детища прямо-таки с юношескими задором и энергией. В семьдесят пять лет такое не каждый сможет. Но все же возраст берет свое, и далеко от лагеря хозяйка уходит редко. То, что она здесь, в двух часах хорошего хода от базы, говорит об очень большой необходимости.

Так что бросаю у палатки рюкзак, чмокаю Санечку в щечку и отправляюсь к начальству. Все равно повозиться с ребенком мне Надюха еще минут десять не даст точно.

Хозяйка ущелья сразу берет быка за рога:

– Олег! У меня две группы клиентов. И их некому вести. Таджики взбунтовались! Требуют повысить оплату, а у меня нет таких денег…

Понятно. Доходы лагеря в основном складываются из оказания услуг альпинистам и спортивным туристам, а это публика автономная, почти все свое. Соответственно и денег с них много не придет. Даже приезд такой вкусной компании, как мы, снимающей целую комнату на месяц, – большой праздник. А это всего лишь тысяча долларов. Одна. Но если удается продать маршрут компании «чайников», решивших посмотреть горы, – совершенно другое дело! Одна группа окупает весь сезон! Вот только редкость это страшная. А тут сразу две! Но их же обслуживать надо. Проводники, носильщики или ишаки. Если иностранцы, то еще и повар. А где их взять? Гидами-проводниками обычно нанимаются альпинисты, у кого есть время. А ишаков или носильщиков на те места, где ишаки не пройдут, можно взять только у местных. Или соответственно самих местных. А таджики в последнее время стали жить лучше и цены норовят поднять. Я даже знаю, кого Руфина Григорьевна в этом обвиняет. Вот, точно:

– Это все Али воду мутит! Я до него доберусь еще!

Что-либо сделать леснику с на удивление редким именем Али она, конечно, не может. Да и вряд ли именно он мутит воду. Тем более что сейчас это совершенно неважно. Пора вернуть разговор в конструктивное русло.

– Руфина Григорьевна! Мы чем можем помочь?

– Ах да! Смотри: одну группу надо провести через Казнок в Искандеркуль. Это я сделаю сама. А вторую на озеро Большое Алло! И потом – тоже в Искандеркуль!

– Через Чимтаргу и Двойной?

– Почему Чимтаргу?

Вечная беда альпинистов – не знают названий перевалов, для них это перемычки на пути к вершине. Похоже, она опять спутала Чимтаргу с Мирали, перевалом с другой стороны от высочайшей вершины Фан. Не то чтобы очень сложным, но клиентам там точно делать нечего. Чимтарга попроще, хотя противная до невероятности: мелкая живая сыпуха (осыпь) с обеих сторон, а на спуске еще и камни летят.

Идти за картой лень, поэтому поворачиваюсь и тыкаю пальцем в направлении седловины. От перевала Чимтарга видна только первая половина подъема, остальное скрыто боковыми склонами вершины. Но куда я показываю – понятно.

– А, правильно. Так проведешь? – выжидающе смотрит на меня Руфина Григорьевна.

– Сколько человек?

– Пять.

– Руфина Григорьевна! Нас двое! Мы просто физически не утащим груз на семерых!

– Тащить не надо. Только дорогу показать. Груз мы сами понесем, – вмешивается сидящий рядом мужик.

Надо понимать, это руководитель клиентов. Внимательно его рассматриваю. Около сорока. Здоровенный, под два метра, на вид достаточно крепкий. Особой мускулатуры не заметно, но если по общему впечатлению судить – медведя заломает.

Да, этот, пожалуй, нести сможет. Если организму кислорода на высоте хватит. Бывают с этим проблемы. В ноль четвертом году ходил с нами Леша Гренадер, гандболист из сборной Украины. До четырех тысяч за троих тащил, и угнаться не могли. А выше – тушка: даже налегке еле плелся. А остальные клиенты каковы?

– Володя, – представляется он. – Можно Потап, позывной это мой. Не беспокойтесь, на Алло пойдут самые сильные. Остальные с Руфиной Григорьевной через Казнок. За них тоже нести никому не придется: сами справятся. У нас если кто не военный, так в отставке недолго, форму еще не потерял.

– Она тоже военная? – с улыбкой киваю на стоящую рядом с Володей девчонку лет двадцати. Нормальная девчонка, ничего против не имею, но не вояка – точно.

Он тоже улыбается:

– Нет, это моя дочка. Второй разряд по альпинизму. Но все может быть.

Конечно, у меня были совершенно другие планы на оставшуюся неделю. Но не помочь «Алаудину» будет свинством. Тем более клиенты сами готовы помогать. За собственные деньги.

– Руфина Григорьевна, можно выйти послезавтра? У меня день рождения завтра.

– А когда в Искандеркуле будем? – уточнил Володя.

– Четыре дня идти. Так что сами считайте.

– Тогда можно. У нас неделя до самолета. Может, и на «ты» сразу перейдем? Не против? Сколько исполняется, кстати?

– Запросто. В горах не выкают. Двадцать семь.

– Поздравляю. С меня подарок.

– Заметано. – Оба смеемся.

– И второе, – обращаюсь уже к хозяйке лагеря, – Руфина Григорьевна! Денег вы нам совать не будете. Все в лагерь.

– Но…

– Иначе не пойдем.

Хозяйка вздыхает:

– Хорошо. Только, Олежек, нельзя ведь так.

– Можно, Руфина Григорьевна, как видите. И вопрос этот больше не поднимаем. – Хозяйка только плечом жмет.

Ну, вот и ладненько. А то потом замучаемся с ней собачиться по поводу впихивания нам этих грошей. Нельзя же быть настолько честной! Ей самой намного нужнее.

– Поговорю с ребятами, но не думаю, что они против. Мы с Надюхой пойдем через Чимтаргу, а Леха вместо вас на Казнок. Думаю, так будет лучше.

– А Леха, он… – не договаривает хозяйка.

– КМС по туризму, – успокаиваю ее. – А на Казнок мы сегодня ходили. Договорились?

Пожимаем друг другу руки и расходимся по лагерям. Готовиться будем завтра. Мы еще, между прочим, не ужинали.

14 августа 2012 года

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

Утро вторника начиналось по привычному уже распорядку. Больше всего в бригаде нравилось то, что не было особых изменений по сравнению с Киевским мобильным пограничным, где служил так недавно. И так давно. Наверное, в какой-то другой жизни…

Как и в отряде – развод, нарезание задач, их успешное выполнение. Иногда безуспешное, это уж как получится. Потом обед, валяние дурака, и все, можно прикидывать, что купить из еды по дороге домой.

Вот только не давали покоя новости окружающего мира. Давило со всех сторон. В ожидании неведомых неприятностей бригада насторожилась и замерла. Как огромный разномастный кот перед прыжком за мышью или от веника. И никто не мог внятно сказать, что же его гнетет.

Над расположением стоял непрекращающийся мат: люди как могли пытались снять напряжение. В большинстве случаев, естественно, полагались на русский армейский.

– Урусов где? – истошный вопль разлетелся над химгородком. Надрывал горло личный писарь-порученец майора Пчелинцева рядовой Михайлов. Порученцу указали направление и сопроводили дружественным пинком довольные жизнью и погодой «дедушки».

– Товарищ старший сержант! – выпучил глаза задыхающийся от бега рядовой. – Вас товарищ майор вызывает. Требует, чтобы кабанчиком к нему неслись.

– Может, мне еще и хрюкнуть пару раз? – прищурился Урусов, стоящий перед выстроившимся взводом. – В печень с ноги? Или у кого ОЗК забрать да тебя потренировать?

Строю такое предложение явно понравилось, и его откомментировали сдержанным смешком.

– Не, нельзя в печень, – понемногу начал приводить дыхание в порядок Михайлов, согнувшись в три погибели. – Но майор орал, чтобы как можно быстрее. Я дословно и передал.

– Передаст вы, батенька, – сплюнул в изрытый десятками ног песок. – Вертайся в зад, гонец наш сизокрылый, и передай, раз так у тебя отлично получается, что старший сержант Урусов сейчас будет. Минут через дцать. Или раньше.

И, обернувшись к строю, неожиданно заорал:

– Защитный костюм одеть! Газы! – и вдогонку, не предусмотренное никакими уставами: – Бегом, бандерлоги, фосген ждать не будет!

Взвод, предусмотрительно отшагнув друг от друга на пару шагов, отработанно зашуршал резиной ОЗК, чуть слышно матеря Урусова, Пчелинцева и прочих изобретателей средневековых пыток.

– Все слышу! Кто речь фильтровать не будет – на трешку сейчас побежит. Ускоряемся!

Зам. командира взвода одобрительно наблюдал за бойцами. А ведь молодцы, что и говорить. Второй месяц службы у половины, а особо уже не выделяются. И относительно укладываются в нормативы. Но побегать все равно придется. Потом. Ибо свята память о капитане Вергелесе, не к ночи помянутому. И о богами забытом Оршанце. Который пограничная учебка.

– Я к комбату. Соловьев за меня. Москвич, понял?

– Хртф! – хрюкнул сквозь мембраны противогаза один из бойцов с правого фланга. Одетые по «4б» солдаты были похожи, как близнецы, отличаясь друг от друга разве что ростом. Ну и некоторыми мелочами типа разнобоя шпеньков на ОЗК, различия беретов и всего остального, так заметного опытному взгляду старого сверхсрочника.

– Взвод, отбой! – скомандовал Урусов. – Саш, как отдышатся – еще разок прогони.

Командир второго отделения содрал противогаз, с видимым наслаждением вдохнул свежего воздуха, не воняющего резиной. Вытер рукавом пот с лица.

– Тык точно, старшой. Усе будет в норме.

Урусов кивнул и порысил в батальон. Дружеские отношения с комбатом, затащившим тебя в бригаду, замечательно. Но, если Пчелинцев требует срочно, не стоит слишком затягивать.

*

– Здравия! – толкнул дверь комбатовского кабинета Урусов.

– И тебе не хворать, морда махновская, – оторвался от кучи бумаг майор Пчелинцев и встал во весь рост, в очередной раз чуть не смахнув плечом книжную полку, чем опять вызвал у Андрея приступ комплекса неполноценности. Ну не мог сержант представить себе, как такие люди из мамки вылезать умудряются. Человек-гора, блин.

Урусов пожал протянутую ладонь.

– Как оно? – снова уронил себя на жалобно скрипнувший стул комбат.

– Лучше всех. Слоны «химию» отрабатывают. Соловей за старшего.

– Справляется?

– Куда он на фиг денется с подводной лодки, особливо если форточку закрыть. Справляется. Даже не верится, что из Москвы.

– Ну, чего у тебя не отнять, так это чутья на людей.

– Отставить словоблудие, товарищ майор. – Урусов присел на продавленное кресло, стоящее в углу. – Зачем вызывал так срочно? И вообще, мировая наука давно мобилки выдумала.

– Мобилки выдумала ему наука мировая. И британские ученые. А ты звонить давно пробовал? – ответил майор, откинувшись на спинку. – Думаешь, начальство глупее тебя?

– Вообще-то думаю, – согласился с командиром Андрей. Но за телефоном в карман куртки полез.

– Готишно-то как… – сказал Урусов через пару минут борьбы с иностранной техникой. – У всех?

– Ага. Часа три уже. С самого утра, получается. Если не раньше. Куда дозвониться – проще докричаться. Дальняя связь еще пашет, а сотовая – в режиме мозаики. А до кучи – Интернет сдох по всей части, и по «дуроскопу» только местное показывают. А на жидов кто-то что-то уронил большое и громкое.

– А…

– Вот тебе и ага. Округ тоже молчит. Так что на сегодня свободен. Хватай «шестьдесят шестого» с водилой и рви в Новосиб. Влада дома?

– Ну да. И Димка что-то приболел. Решили дома оставить, ну их в пень, те ясли.

– Вообще чудесно. Грузи апельсины бочками, и возвращайтесь. К Аньке моей тоже заскочи, предупреди. Пусть собирается, пока ты туда-сюда. А на обратке заберешь. С меня пузырь. Кунг большой, все поместятся. Потом – в городок. Ко мне, на служебную. Я на стрельбы после обеда. Все понял?

– Как иначе, Шмель. Только одного не пойму – так серьезно все? – отбросив остатки субординации, спросил Урусов.

– Седьмой, я две войны прошел. – Майор неожиданно поменялся в лице, став похожим на статую. – От и до. Мне не веришь, поверь жопной чуйке. Пусть бабы лучше под боком пересидят. Надежнее будет.

Таджикистан, Фанские горы, подъем на пер. Чимтарга

Олег Юринов

Новички в горах – сплошная головная боль. Ничего не знают, ничего не умеют, но все время ищут приключений на собственную задницу. И находят. Регулярно и постоянно. Бедный же руководитель вынужден из этой задницы их вытаскивать, а потом еще и последствия нейтрализовывать. Хуже только «значки». Эти уже отсидели смену в лагере, сходили на одну простейшую вершину. И теперь всерьез думают, что стали крутыми альпинистами. Нет, не крутыми. Крутейшими! А знаний у них… с одной вершины, то есть как у новичков! У нас даже поговорка есть: «Самый страшный зверь в горах – «значок»: все знает, ничего не умеет».

«Перворазники» немного лучше – гонору меньше. Они, конечно, разные. Самые приличные – те, которых сам к походу готовил. Это просто приятный вариант. Самых одиозных выгнал, остальных подучил, потренировал, по лесам и скалам погонял на полигонах родного края. Знаниями напичкал, навыки минимальные вдолбил. А главное – изучил немного, знаешь, что от кого ожидать.

Увы, с платными группами такое не проходит. Кого дали – того и веди.

Из с неба упавших самые лучшие – школьники. К дисциплине они привычные. Школа муштрует не хуже армии, слушаться старших обучены, знания впитывают как губка, а излишнюю живость и подвижность прекрасно нейтрализуют килограммы рюкзака и восемь ходовых часов в день. Если еще достались не маменькины сынки, а трудные подростки, которые умеют вкалывать не хуже взрослых, так вообще песня. Единственное – надо постараться привести обратно столько же детей, сколько увел. Не меньше и, главное, не больше! Впрочем, походы по девять месяцев не длятся.

Со студентами сложнее. Они почти поголовно редкостные раздолбаи. Из тисков школы вырвались, армейских избежали и, почувствовав свободу, закусили удила и летят по жизни, не разбирая дороги. Мозги отключены на отдых, дисбаланс жидкостей в организме огромный. И моча в голову постоянно бьет, и кровь в заднице непрерывно играет. В общем, руки и ноги бегут впереди головы, а та бестолково болтается на плечах и используется исключительно для приема пищи. И чтобы шапку носить вместо каски.

Но хуже всего – народ под сорок и старше. Они уже взрослые люди. У них жизненный опыт. Большой и серьезный. Они в жизни все видели. Из окна своего офиса, на экране телевизора и мониторе компьютера. Они умеют ходить. В лакированных туфлях по асфальту, от подъезда до машины или автобусной остановки. Они знают, что и когда делать. Если под рукой сотовый, и любую проблему можно быстренько решить набором подходящего двухзначного номера (01, 02, 03 – нужное подчеркнуть). И они категорически не желают подчиняться мальчишке, на десяток-полтора лет младше их самих, будь он хоть сто раз мастер спорта и инструктор.

Вот только булыжнику, выбравшему конкретную черепушку своей целью, абсолютно все равно, какой у этой черепушки жизненный опыт, а важно исключительно ее местонахождение и не снял ли не в меру умный владелец каску именно в этот момент времени. Можно не сомневаться, снял. Потому как ремешок мешает, а этот сопляк-руководитель несет полную чушь, никакие камни сверху падать не могут – ни разу не видел!

А тут мне Руфина Григорьевна подкинула совсем страшный вариант. Четыре мужика именно этого возраста, да еще объединенные в слаженную команду с явно выраженным лидером. И единственная надежда – девочка восемнадцати лет. Хоть и явная дочь полка, но по крайней мере должна поддержать меня в технических вопросах.

Вообще, Машка – интересный кадр. Во-первых, именно Машка. Не Мария, не Маша, не Машенька или Маруся. Нет, откликается на любую модификацию имени. Но представляется Машкой, и все в группе называют ее именно так. Спросил у отца, оказывается, по паспорту она Марина. Но все с детства кличут Машкой. Довольно высокая, немного больше метра семидесяти, стройная, даже худенькая, но не доска-манекенщица. В плавных кошачьих движениях ощущается сила. Второй разряд закрыла за две смены, да еще успела сверх того на четверку сходить. Для женщины очень неплохо. Если вообще не рекорд. А с учетом возраста – невероятно.

Остальной набор качеств – совершенно обычный. С одной маленькой оговоркой. Обычный для нашей компании. Для тех то есть, кого батя воспитывал. Старой школы, выросшей из традиций советского туризма, когда личные интересы всегда приносились в жертву общественным. Сейчас такое редкость, каждый носится со своей индивидуальностью как с писаной торбой, нередко забывая при этом дело делать. У Машки этого напрочь нет. Настолько, что я успел это разглядеть за то время, что мы на Мутных рядом стояли, с Санечкой по камушкам прыгали да мой день рождения праздновали. Это о многом говорит.

Но одна девочка – слабый противовес. Как и то, что мне теперь уже двадцать семь, а не двадцать. С другой стороны, в первый раз я такую группу в двадцать и тащил. Тогда справился, теперь тем более должен.

Вот с такими примерно мыслями я их и уводил. На деле оказалось намного лучше.

Чем хороши военные: понятие дисциплины у них вбито в рефлексы. Приказали идти след в след, шагу в сторону не сделают. Сказали отдать груз – достал и отдал. Объявили учебные занятия – пошли заниматься. Без всяких интеллигентских штучек: «А тут удобней!», «Да я в порядке!», «Я могу еще больше тащить!», Зачем это надо, одежда же вымокнет!». Эти ребята четко знают – начальству видней. Привыкли. Одного этого достаточно, чтобы спокойно выпускать вояк на категорию выше, чем гражданских того же опыта. К высшим категориям это не относится, там конкретные знания нужны, а вот к двоечкам-троечкам – запросто.

Вот это я весь день и использую самым беззастенчивым образом.

Ползу потихонечку вверх, периодически посматривая, как держатся клиенты. Были бы опытные люди в группе – шел бы своим темпом, ни на кого не ориентируясь. На единичке нет смысла постоянно держаться плотной группой. Каждый идет, как ему удобней, а собираться можно на привалах с интервалом в сорок минут. Но тут другая ситуация. Стоит мне пойти быстрее, и Потаповы мужички помчатся за мной, стараясь не соскочить с хвоста. И сдохнут. Может, не все, но кто-нибудь – обязательно. А дальше просто как пень – еле плетущийся, хотя и разгруженный до нуля аутсайдер, жуткие потери времени на его ожидание, рваный темп движения у остальных. В итоге постоянное топтание на одном месте и полностью вымотанная к ночевке группа. На первых двух переходах несколько раз ненадолго увеличивал темп, приглядываясь, кто как реагирует на это изменение. Теперь уже не надо, про физическую подготовку ребят знаю достаточно. На втором привале перераспределил груз. Дальше пошли совсем ровненько и достаточно споро.

Так что на ночевках будем задолго до темноты. Конечно, можно и дальше пойти, светлое время жаль, но не надо забывать, что вышли-то мы в семь утра и к трем дня отработаем полноценных восемь часов. А это совсем немало. Чимтарга – перевал своеобразный. Все простые перевалы в Фанах – сплошная сыпуха. Молодые горы, никуда не деться. Но даже среди них наша сегодняшняя цель выделяется в худшую сторону. Если остальные единички почти не превышают четырех тысяч, то Чимтарга дотягивает до четырех семьсот. Вкупе с глубоко врезанными фанскими ущельями это дает очень неслабый перепад и соответственно крутые склоны. А мелкие камни на крутом склоне – это эскалатор, едущий вниз. Спускаться по ней одно удовольствие. А вот подниматься…

Большая высота имеет и свои преимущества. В снежные годы сыпуха на Чимтарге засыпана снегом чуть ли не от первого выполаживания. Батя говорил, что в восемьдесят первом они поднимались по снегу практически от самых Мутных, а на спуске прокатились на задницах до последней террасы перед Большим Алло. Увы, мне так ни разу не удавалось, не любит меня этот перевал. Сколько ни ходил – никаких жопслеев, только ножками. Лето в этом году жаркое, более-менее глубокий снег почти исключительно на северных склонах. На том же Казноке позавчера мы именно с такого и катились. А Чимтарга ведет с востока на запад. Так что добросовестно месим сыпуху: пока делаем два шага вверх, тропа сползает на шаг вниз. Я-то уже привычный к подобным фокусам. Машка тоже. Второй разряд, особенно женский, – самый непредсказуемый уровень, тем более у скороспелок, но по осыпям ходить она умеет. Остальным хуже – пыхтят, матерятся в полголоса, но идут, стараясь ставить ноги так, как я показывал. Не сказать, что получается идеально, однако ползем понемногу.

Так вот за восемь часов пахоты ребята прилично подустанут. Плюс «горняшка», она же горная болезнь. Если не останавиться – сдохнут окончательно, и до конца похода будут сплошные мучения.

Да и нет смысла сегодня идти дальше. От ночевок до перевала меньше часа, палатки поставить и на седловине можно, но дует там не в пример сильнее. И лишние двести метров высоты ночлега. Тоже не подарок без нормальной акклиматизации. А спускаться сегодня точно не стоит – под вечер со склонов Чимтарги, той, что вершина, сыплет намного сильнее. Ходить под камнепадом – как под обстрелом бегать. Камни свистят над головой с точно таким же звуком, что и пули. Попадание по последствиям отличается, но не сильно…

Через четыре часа вылезаем на язык ледника. Вот здесь идти – просто песня. Увы, кусочек довольно короткий, всего балдежа минут на пятнадцать, потом опять на склон. Объявляю большой привал. Пока Машка готовит перекус, устраиваю учебное занятие по самозадержанию при срыве, благо подходящее место рядом. И снова отмечаю преимущество новичков-военных перед теми же студентами. Идут и учатся, не задавая глупых вопросов. Приказ есть приказ. Мужики все крепкие, координация движений отличная. Простейшую технику работы с ледорубом схватывают на раз. Через полчаса все рубятся как минимум на четверку. На всякий случай объясняю и технику жопслея. Это после зарубания осваивается с первой попытки.

Без глупого вопроса, естественно, не обходится. Но не во время занятий, а после, за чаем. Да, за чаем. А почему, пока мы все равно тратим время на кувыркание в снегу, девочке не вскипятить нам чайку? Почему днем чай не пьют? Время терять не хочется! А сейчас-то в чем проблема?

Вопрос, естественно, задает Володя:

– Олег, а зачем это было надо? Мы ж не на альпинистов готовимся. Может, вообще больше в горы не попадем.

– А если попадете? И Чимтаргу еще пройти надо. На спуске загреметь – плевое дело. Умеешь зарубаться – больших проблем не будет, а нет – до низу одни уши доедут. Особенно если на камнях.

Кивает. Согласен, значит. Конечно, можно было обойтись и без занятия, но не факт, что я буду рядом в момент срыва. А все эти упражнения с погоней за летящим телом и зарубанием двух тушек, набравших скорость, – удовольствие ниже среднего. Тем более я не с ледорубом иду, а с Надюхиным дрыном. Альпеншток, как орудие зарубания, намного менее удобен, из-за чего в свое время и был вытеснен ледорубом. Давно вытеснен – не то что я, отец пришел в горы уже после этого.

Когда в седьмом году натолкнулись на такой раритет в «Альпухе», у меня даже не зачесалось ничего. Папа – тот сразу сообразил и купил себе. А я сдуру – нет. А когда включился уже после того похода – они кончились. И больше не появлялись. Сколько себя ругал потом за это. Даже когда соорудил некое подобие из цевья весла от «Тайменя», прикрепив к нему самодельный наконечник.

Да, рубиться дрыном не слишком удобно. Но научиться можно. Зато сорваться на простых склонах очень сложно. Он реальная и, что немаловажно, удобная точка опоры. А сейчас, когда ходим с ледовыми инструментами, и ледоруб нужен только на простых участках, где дрын удобнее…

Но не допер вовремя. В итоге на семью у нас всего один полноценный альпеншток, перекочевавший от отца к Надюхе. И моя самоделка.

Надя сопровождать клиентов не пошла. Прекрасно ее понимаю: десять дней дочку не видела, и отрываться от деточки ради кольца из трех простых перевалов совершенно не хочется. Мне тоже. Но дело есть дело. А раз жена сачканула, я ее дрын прихватизировал.

– Да брось, Потап, – вступает в разговор Жора, белобрысый двухметрового роста мужик с грацией медведя. Не того неповоротливого добродушного увальня, каким рисуют мишку в детских сказках, а настоящего, серьезного и очень опасного хищника. Причем весной, когда тот без жира. Да у них вся группа, если между нами, похожа на стаю медведей. Хоть те стаями и не ходят. – Любой навык пригодится.

– Разве против? – удивляется Володя. – И вообще, я за любой кипеш, кроме голодовки!

Допиваем чай и двигаем дальше. Вымоченная на тренировке одежда потихоньку приходит в порядок. У меня все высохло еще на привале, а горки ребят еще немного влажноваты, но горное солнышко выпаривает воду буквально на глазах. К концу первого перехода последствия снежных занятий уже не ощущаются. Поэтому и гонял их не утром, а в обед, когда солнце самое жаркое…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санечка

– Санечка, одевайся, вниз пойдем.

– Кто падет?

– Мама пойдет, деда пойдет. И бабушка.

– Папа падет?

– Папа клиентов проведет через перевал и тоже придет.

– Када?

– Через несколько дней.

«Всегда так. Кого-нибудь нет рядом. То мама уйдет, то папа, то оба. А я хочу, чтобы все были. Но не спорить же с мамой!»

– Пусть он яньше пидет!

– Он постарается.

– Холосо.

«Я согласная. Папа всегда старается. Папа хороший. Папа меня любит. И мама тоже. И деда с бабой. И я их люблю. Они хорошие. Сейчас домой пойдем. В лагерь. В лагере хорошо. У меня там камешки красивые есть. И игрушки. Но камешки лучше…»

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады – Новосибирск

Андрей Урусов (Седьмой)

«Шишига» завелась на удивление легко. Чихнула пару раз двигателем и радостно заурчала в предвкушении дороги. Водитель, ефрейтор Ванька Герман, хотел было заикнуться о путевом листе и карточке старшего машины, но не рискнул связываться с «чокнутым хохлом», как за глаза, а нередко и в глаза звали Урусова. Обижаться Андрей и не думал, как можно на правду обижаться? Если родился на Донбассе и жил да служил там почти двадцать семь лет…

– Поехали! – скомандовал Урусов и уткнулся в телефон.

– Едем куда? – Герман решил хотя бы маршрут уточнить.

– К комбату сперва, потом ко мне. Там грузимся, потом опять на Петухова, и в часть. Цигель-цигель ай-лю-лю, Вано, управимся за три часа – с меня бакшиш. Вкусная и полезная. В большой и красивой.

– А по-русски никак? – буркнул водитель, разворачиваясь по парку. – Понаехали, понимаешь!

– Понаоставались! – парировал ворчание ефрейтора Урусов и снова начал терзать многострадальный телефон.

– А если гаишники пристанут?

– Лесом пойдут, – не отрывая телефон от уха, ответил старший сержант. – Есть! – и быстро-быстро, глотая слова и окончания, начал кричать в трубку: – Влада, начинай собираться, буду минут через сорок! Вещи, бумагу, карабин не забудь!

– …Или ваишники встретятся, – продолжал нудить Герман. – Какие там сорок минут, за полдня бы управиться…

– Я тебе сейчас щелбанов полную голову настучу и из кабины выкину! Чтобы не каркал! – обернулся к нему Урусов. – Нет, Кошка, не тебе, зольд тут страх потерял! Да, Ванька, кто же еще? Все поняла? Умница! Скоро буду.

Спрятав телефон в карман, Андрей уже всем корпусом развернулся в тесной кабине и прошипел Герману в ухо:

– Мы сейчас гоним очень быстро. А потом еще быстрее. А если гавкнешь под руку – сделаю, что обещал. И даже больше. Осознал, военный? – уже нормальным голосом спросил Урусов у водителя.

– Осознал, – только и ответил тот и с каменным выражением лица вцепился в руль.

– Вот и отлично, вот и молодец. Педальку в пол, и полетели, сахарный мой.

Им очень повезло. Толмачевское шоссе было практически пустым. А оба стационарных гаишных поста проводили «шишигу» скучающим взглядом. Катят куда-то военные, да пусть катят. Денег у них нет, а возни много.

Возле дома Пчелинцева мест не было. Все занимали машины жильцов.

– На фиг. Стой на дороге, – оборвал все попытки припарковаться Урусов. – Скоро буду. Если что – всех на хер, – и выпрыгнул из кабины.

Так, подъезд закрыт, но это мелочи. Подходящая проволочка в кармане лежит уже лет пятнадцать. Шшшш, клац! И трех секунд не прошло. Практика большая, а опыт не пропьешь. На Украине магнитными замками баловаться начали только в двухтысячных, а до этого, хочешь в подъезд войти – изволь с механизмом разбираться. Так что, когда Пчелинцев друзьям-сослуживцам ключи от подъезда раздавал, Андрей свой экземпляр Кошке вручил.

Урусов пролетел по лестнице и забарабанил в дверь. Звонок сломался еще месяца два назад, а отремонтировать все руки не доходили. Да и кулаком всяко надежнее.

Дверь открыла заспанная Анна, шмелевская жена. Полдень почти, а она глаза только продирает.

– Аааа… Андрей… Привет! Заходи. Если хочешь. – Ну не любили друг друга подчиненный и вторая половина комбата. С момента знакомства не любили. Бывает, оказывается, не только любовь с первого взгляда, но и ненависть. И редко, когда они удерживались от взаимных шпилек…

– Спасибо. Мне и тут хорошо. Глебыч передать сказал, чтобы собиралась и сама готова была. Я через час с мелочью заеду. В часть съезжаем.

– С чего бы вдруг? – удивилась Анна. – Ну ладно, раз Вовка сказал, буду собираться…

Уже сбегая по лестнице, Урусов прокручивал разговор снова и снова. Лярва. Никто никуда собираться не будет. Сейчас попробует дозвониться до Шмеля, плюнет и снова спать завалится. Слава богам, хоть дети в Балтийске…

*

Влада с Димкой были уже собраны. Шесть огромных сумок стояло в коридоре, перегородив его почти целиком.

– Все взяла? – только и спросил Урусов и, не дождавшись кивка, подхватил первую и потащил вниз. Благо всего второй этаж. Хоть в окно кидай, если пропихнуть сможешь.

На выходе он метнул сумкой в чуть не упавшего ефрейтора.

– Ванек, я выношу – ты грузишь. С запасом только трамбуй.

Взбегая по лестнице, Андрей чуть не сбил соседку, решившую выбраться на улицу.

– Ой, Андрюша, а ты телевизор-то смотрел?

– Нет, Раиса Петровна, не любитель. Дайте пройти, пожалуйста, очень спешу.

– Вот и хорошо, что не смотришь! А то там страсти сейчас такие показывали! На Израиль арабцы бонбу уронили. Ядерную. Японцы с китайцами на морях задрались. И Путин-то с нигрой мериканской по прямому эфиру ругался. Шибко слова пакостные друг дружке говорили. Сою какую-то поминали через слово!

Последние слова Андрей осознал уже в квартире.

Млять. И все, что сказать можно. Подхватил сразу две сумки и потащил на площадку.

– Кошка, звони Шмелю! Гроза-17, драть ее в сраку да жопой на пенек! – И сорвался на крик: – БЕГОМ!!!!!

Есть все же наверху кто-то… Влада дозвонилась до Пчелинцева с первой попытки, шепнув: «Гроза-семнадцать, Андрей передал». И отшатнулась от динамика, который взорвался матом. А потом замолчал.

– Андрюш… что это было? – растерянно спросила она у мужа, волокущего по ступенькам последнюю сумку.

– Это? – сбился с шага Андрей. – Это девяносто девяти процентная вероятность ядерной войны. Ты ноут взяла?

– Да, взяла. Карабин в этой лежит, документы и деньги у меня. – Обыденный вопрос отсрочил панику, отодвинул на второй план.

– Умница. Теперь давай вниз, там «шишига». В ней паренек. Ваней зовут. Садись, я сейчас. Пусть заводит.

Жена побежала вниз. Андрей прошелся по квартире, проверяя, везде ли свет-вода-газ погашены и выключены. Все в порядке. Кошка – умница. Теперь можно закрыть дверь и спускаться к машине. Стараясь не думать о том, что скорее всего сюда уже не вернутся. Никогда…

Таджикистан, Фанские горы, подъем на пер. Чимтарга

Олег Юринов

После обеда дела идут явно лучше. Мои подопечные приспособились к сыпухе, да и склоны тут чуток положе. Три часа пахоты, и мы на месте.

Ночевки под Чимтаргой прекрасные. Все оборудовано тысячами и тысячами туристов, прошедших здесь за предыдущие годы. Расчищенных площадок под палатки хватит и на десяток групп, подобных нашей. Выбираем места поудобнее и начинаем ставиться. Машка немедленно оккупирует кухню – простое, но очень функциональное сооружение: полукруглая стенка высотой около полуметра и защищенные ею от ветра несколько плоских булыжников.

Интересные у девчонки отношения с остальными. С одной стороны, в горном деле она их всех значительно опытнее и очень многое умеет значительно лучше. С другой стороны, дочь полка. Причем не только по возрасту, видно, что знакомы все давно и каждый из мужиков для нее авторитет. Машка выбрала самый грамотный стиль общения: кухня – дело традиционно женское, там ей советов никто давать не будет, а с остальным и сами справятся. А чуть быстрее или медленнее – не столь важно. Очень мудро, а для двадцатилетней девчонки – удивительно мудро.

Лагерь ставим быстро. Для «чайников», впервые ночующих выше четырех с половиной тысяч метров, – очень быстро. Еще один плюсик армейской дисциплине. Видно, привыкли мужики работать в любом состоянии. Интересно, у тех новичков, что мне после срочной службы попадались, такого умения нет, скорее наоборот. Или армия армии рознь? Непринципиально. «Горняшка» ребят придавливает, это видно. Несильно: движения немного замедленны, дыхание учащенно. Плевать, легкая горная болезнь – это не смертельно, на уровне мелких неудобств. Примерно как столь же легкая усталость. Еще спать будут хреново, тут уж ничего не поделаешь.

Машка с ужином тоже справляется без задержек, благо в кармане морены под ближайшим снежником за день накопилась вода, и топить снег нет нужды. С удовольствием едим.

Вот теперь можно подвести итоги дня. Справились на час быстрее, чем я рассчитывал. Состояние у всех хорошее. Завтра до перевала никто свалиться не должен. А потом вниз. Это хоть и сложнее технически, но физически намного легче. А главное – быстрее кончается. У Большого Алло будем в середине дня. А Двойной с такой группой можно и за день проскочить. Если захочется. А нет, так за два, как и планировали. Вообще не напрягаясь.

До связи с Мутными у нас два часа. Володя достает телефон и отходит в сторону. Да, красиво жить не запретишь! Таскать с собой спутниковый аппарат может позволить себе далеко не каждый. Дорогое удовольствие. Даже в прокат. Пока он гуляет, травим байки под вторую порцию чая.

Потапа нет с полчаса. Очень долго! Представляю, сколько может стоить такой разговор, и присвистываю. Возвращается он чернее тучи и с ходу бросает: «Гроза-семнадцать». Установившаяся тишина очень нехорошо давит на мозги. На лицах мужиков написано такое… Точнее, на них настолько бесстрастное выражение… Не выдерживаю:

– Володь, если это не страшная военная тайна, что значит «Гроза-семнадцать»? Ядерная война, что ли, началась?

Шутка не находит понимания. Все медленно поворачиваются в мою сторону, потом Потап машет рукой и произносит:

– А-а, чего тут прятать! Это значит, что хуже некуда. Скорее всего именно она. Где и что – толком непонятно. Вроде мы пока не воюем, но, раз объявляют «Грозу», боюсь, это ненадолго…

Новосибирск

Борис Юринов

Последний тур очередного этапа Кубка России по шахматам подходил к концу. Уже закончились почти все партии. Но эта, последняя, была самой важной. На первом столе сошлись в жесточайшей схватке один из сильнейших гроссмейстеров мира Сергей Рублевин и молодая надежда самарских шахмат – восемнадцатилетний международный мастер Борис Юринов. Шансы занять первое место были у обоих противников. Но если старшему по возрасту и по званию для этого было достаточно ничьей, то младший должен был побеждать. Ко всему прочему только в случае победы он выполнял гроссмейстерскую норму. В третий раз, последний из необходимых для присвоения звания. Задача перед молодым шахматистом осложнялась не только силой игры Рублевина, но и цветом фигур. Выиграть у сильного противника «под заказ» черными почти невозможно. Чаще всего подобные попытки приводят к тому, что и ничьей не удается добиться.

Несмотря на это, Боря попробовал. Отказавшись от ничьей, предсказуемо предложенной противником сразу по выходе из дебюта, он сумел сначала обострить позицию, потом перехватить инициативу и, пожертвовав пешку, а следом за ней и качество (ладья за легкую фигуру), развернуть сильную атаку на белого короля. Противник защищался мастерски. Когда уже казалось, что мат неизбежен, Рублевин, с лихвой вернув все материальные приобретения, сумел убежать в ферзевый эндшпиль без пешки, но с хорошими шансами на ничью. Такие позиции сложно выигрывать, тем более что обычно окончания – слабое место молодежи…

Но Юринов неожиданно продемонстрировал виртуозную технику. Сначала атака пешками на ферзевом фланге, потом – своевременный рейд черного короля через всю доску, приводящий к потере еще одной пешки. И лишающий гроссмейстера последней надежды добавить в копилку своих наград очередное золото.

Рублевин остановил часы и протянул руку противнику:

– Поздравляю.

Боря кивнул и ответил на пожатие, безуспешно пытаясь согнать с лица счастливую улыбку.

Противники записали результат в бланках, поставили в центр доски королей и вышли из турнирного зала в фойе.

– А что ты планировал, – спросил гроссмейстер, – если бы я вместо «ферзь де три» пошел бы «конь е один»?

– Мне казалось, что это еще хуже. – Победитель начал сыпать вариантами.

Сергей возражал. Оба подошли к столикам для анализа и продолжили разговор уже за доской, двигая фигуры.

– Борь, как сыграл? – окликнул победителя кто-то из стоящей неподалеку кучки молодых парней.

– Выиграл, – отмахнулся тот.

– Так ты теперь гросс! – не отставал спросивший. – С тебя причитается! Да еще кого завалил! Самого Рубля!

– Ты норму выполнил? – поднял глаза Рублевин. Узнав его, молодежь быстренько испарилась.

– Да. Третью. Можно считать – гроссмейстер.

– Еще раз поздравляю, ради такого и проиграть не так обидно. Да и партия получилась интересная. Ладно, покурить успею до награждения.

Боря тоже вышел из гостиницы, где жили шахматисты и проходили игры, но останавливаться около курящих не стал. Не для того шел. Дурной привычкой, слава богу, не обзавелся. Просто после семи часов игры хотелось вдохнуть свежего воздуха. На улице было хорошо. Стоявшая весь турнир жара наконец спала, солнце из палящего превратилось в доброе и ласковое. Негромко шуршала листва деревьев в сквере. Легкий ветерок пытался взъерошить волосы.

А утром ведь даже не заметил, что погода изменилась и стало так здорово. Все мысли были только о предстоящей партии. Да и сейчас голова еще прокручивала фрагменты прошедшего сражения: «Как же я умудрился зевнуть «слон бэ пять»! Хорошо еще, нашлась жертва качества! Иначе плохо бы было, ничья сегодня как поражение… И в эндшпиле у него имелись неплохие шансы… Проморгал я переход…» Осознание победы и выполненной задачи только укладывалось в голове, постепенно вытесняя напряжение борьбы.

«Бабушке надо позвонить! – Он вытащил сотовый. – Что за фигня со связью? Ага, пробился. Нет, опять сбилось. Сеть перегружена, наверное».

– Господа и товарищи, просьба пройти на награждение! Все на закрытие турнира!

«Ладно, потом звякну». Боря еще раз вдохнул прохладного, удивительно вкусного воздуха, сунул телефон в карман и отправился за заслуженной наградой…

После окончания церемонии он вышел в холл. Душа пела.

«Гроссмейстер! Я гроссмейстер! Черт! Я гроссмейстер! Все-таки выполнил! «Под заказ», черными завалил Рубля! Вот папа обрадуется, когда вернется со своих гор! Надо бабушке дозвониться! Не берет трубку, спит, наверное. Ладно, попозже звякну. Соберусь пока, самолет только ночью, но лучше заранее, а то еще забуду что-нибудь на радостях! Нет, ну надо же, я гроссмейстер!»

Выйдя из лифта, прошел в номер, быстро сложил небольшой рюкзачок, вытащил телефон, намереваясь еще раз набрать бабушку, но в этот момент аппарат зазвонил сам…

Таджикистан, Фанские горы, ночевка под пер. Чимтарга

Олег Юринов

Я застываю. Мысли скачут в голове как угорелые. Ядерная война не может быть локальной. То есть теоретически может, а практически – нет. Возможно, уже сейчас штатовские или китайские ракеты летят к нам, в Россию. К Москве, Самаре, Новосибирску. А там бабушка, Борька! Что делать? Сегодня четырнадцатое, Борька еще на турнире в Новосибе… Подожди, мужики же оттуда! И не дергаются. У них же там семьи!

– Володь! У меня сейчас брат в Новосибирске, в шахматы играет…

Потап молча протягивает мне телефон. Набираю номер:

– Борь! Слышишь меня?

– Олежа! Я выполнил! Набрал норму! Я теперь гроссмейстер!!!

Эх, братишка, сбылась твоя мечта, только кому теперь это нужно?

– Борька! Бери ручку, пиши!

– Я гроссмейстер, Олежа!!!

– Мать твою за ногу через коромысло!!!

Брат замолкает. Я не ругаюсь матом. Совсем. Никогда. И матерная тирада из моих уст выбивает из Борьки эйфорию.

– Олежа? Это ты?

– Я! Слушай внимательно! Пиши!

Под диктовку Потапа сообщаю ему номер телефона и остальные подробности.

– Позвонишь, скажешь, что от Потапа. Тебе объяснят, куда ехать! И лети туда как можно быстрее! В любом случае уматывай из города на полном форсаже.

– Но почему?

– Война! Ядерная! Пиндец всему!

Борька молчит, переваривая информацию. Потом неуверенно произносит:

– Подожди, а как же вы, бабушка…

– Мы в безопасности. С бабушкой я что-нибудь придумаю. Себя спасай!!! Прямо сейчас звони! И слушайся этих ребят, как господа бога! Нет, как папу слушаешь!

– Ладно…

Отключаюсь. Он меня услышал. Брат хоть и наивен по-детски, как, впрочем, и любой шахматист, но действовать быстро умеет. Если у него есть шанс успеть – успеет. Осталось еще одно дело…

– Привет, бабуль! Как у тебя дела?

– Олежек! Откуда ты звонишь? У вас есть связь?

– Тут у ребят спутниковый телефон. Дали позвонить. Как твои ноги?

– Хорошо, болят, но не так сильно, как раньше. Как там Санечка?

– Прекрасно. Ей очень нравится в горах. Ты знаешь, что Борька гроссмейстера выполнил?

– Ой, молодец! В восемнадцать лет – и уже гроссмейстер!

– Да, классно! Он уже уехал из Новосибирска! У нас тоже все в порядке. Мы в ближайшие две недели звонить не будем, пока в Душанбе не приедем! Ты не волнуйся!

– Что ты, я же знаю! Твой папа ходит в походы уже тридцать пять лет! Я привыкла! Давай прощаться, это же очень дорого говорить по телефону из таких далей!

– Пока, бабуль! Мы все тебя очень любим!!!

Все. Что я могу придумать? Только попрощаться и намекнуть, что мы выживем. Бабушка очень больна, но голова у нее светлая: если она успеет узнать последние новости, она поймет, что мы спаслись. Может быть, ей будет немного легче. А если не узнает… Наверное, так даже лучше…

Отдаю Потапу трубу и ухожу за камни… Никто не должен видеть, как я плачу…

Новосибирск

Андрей Урусов (Седьмой)

Взвыл некормленым Кипеловым телефон, радостно докладывая о пришедшей эсэмэске. Кто там порадовать хочет? «Перекрест Петухова – Малыгина. Пацан. Красный рюкзак. Юринов Борис. Рассказывал. Шахматы. Забери. Шмель». Этого еще счастья на голову не хватало!!!

Грузовик петлял по узким переулкам, пробираясь к нужному месту. Есть. На тротуаре с блаженным видом топчется худощавый паренек. Вроде под описание подходит.

– Какие люди… Точно конь шахматный. Наш клиент! Вано, прижмись к прохожке! – скомандовал Урусов, на ходу приоткрывая дверь. – Ты Юринов?

– А что… – Тот испуганно посмотрел на машину. – А… да, я Юринов Борис! Привет! А вы – Андрей? Мне позвонили, сказали… Я сегодня турнир выиграл! Гроссмейстер уже! А тут про войну какую-то говорили. Стою, жду, никто не едет.

– Дождался, приехали. Я Урусов Андрей. С победой – поздравляю. Лезь в кунг, гроссмейстер. – Урусов вылез из машины и стал рядом с парнем. Тот был ниже на полголовы и в плечах у́же раза в полтора. Вместе они настолько смешно смотрелись, что Влада не удержалась и засмеялась.

– А зачем? – недоуменно спросил Юринов.

– Как зачем? На войну поедем. На полигон бригады моей твою победу отмечать. Я с генералом договорился. С настоящим. Пострелять дадим.

– На полигон?! Стрелять?! А оно мне надо? – удивился юный шахматный гений, но в кунг полез.

– Надо. Только ты этого еще не понял. Быстрее. Нам народ еще собирать. Уматывать надо. Пока нам всем «китайскую ничью» не организовали. – Урусов, не дожидаясь следующего вопроса, захлопнул за самарским гостем противно задребезжавший люк.

– Это что за задрот такой? – поинтересовался ефрейтор, когда Андрей влез обратно и махнул рукой: поехали, мол.

– Это не задрот, а надежда российского шахматного мира. Борис Юринов. Брат комбатского друга.

– Шкляра который? – уточнил Герман. Практически личный водитель Пчелинцева просто по статусу своему знал все и всех. Положено уставом. – У него ж нет брата.

– Хрен его знает, может, и есть. Разберемся. У Шмеля друзей как раз ему на второй батальон наберется. Сам знаешь.

– Понятно… – протянул ефрейтор. И подвел итог: – А все равно на вид – задрот.

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады – полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

До стрельбища было восемнадцать километров сто пятнадцать метров. Это если вымерять курвиметром по карте. А на деле дорога петляла, как пьяный удав, и времени отнимала с избытком. Минимум уходило два с половиной часа. Потом за три отстрелять положенную программу, собрать гильзы и можно выдвигаться в бригаду. Еще два с половиной часа, и крайняя смена ужина. Все не раз проверено и просчитано.

Только сегодня не выходило ничего. Сначала прапор со склада РАО долго и нудно мотал нервы на колючую проволоку, подписывая бумаги. Нужные и как обычно. Потом вдруг заклинило дверь оружейки, да так, что пришлось чуть ли не сносить направленным взрывом…

А внутри колотила мысль: «Быстрее, быстрее, быстрее…» Привязалась, проклятая, и не хотела уходить.

Наконец колонна выдвинулась в сторону балки, еще в сороковые облюбованной под проведение стрельб. Пчелинцева мотало по кабине раздолбанного «уазика». Дорога была еще та, многими поколениями срочников совсем не зря прозванная «Дорогой смерти». Неожиданно завибрировал телефон. Майор даже испугался немного. За день отсутствия связи он и позабыл про мобильник.

На экране высветилось «Кошка».

– Привет пушистым старлеям! Что там?..

Старый армейский четырехколесный трудяга много в жизни видел и слышал. Но он чуть не перевернулся от взрыва комбатовской ругани.

Водитель крутанул руль, выравнивая машину в колее.

– Что там? Генералы московские?

– Хуже! Намного… Тормози!

Над растянувшейся змеей батальонной колонной взлетела команда: «Бегом марш!»

Солдаты, матерно поминая всех, кто пришел на ум, ускорялись, сбивая плотнее ротные коробки.

А у майора все начало плыть перед глазами. Оставались только короткие мысли: «Будут бить по бригаде. Полигон в балке. Склоны крутые. Вероятность есть».

Снова зазвонил телефон. «Потапов». Тоже майор, тоже Владимир. В Таджикии сейчас по горам шляется, Чечню решил вспомнить, бродяга…

– Влад, хватай жопу в горсть и прячься. Гроза-семнадцать!

Пчелинцев уронил телефон мимо кармана и закрыл глаза. Влад – умный мужик. И помнит кодовую таблицу 56-го года, ту самую, что висела на стене учебного класса в Новосибирском высшем командном… Теперь оставалось только ждать. И гнать батальон как можно быстрее. Опомнившись, толкнул водителя в плечо:

– Газуй! – До полигона с километр осталось. Пять минут на машине, от силы. Проводная связь есть. ТА-57 из всех помех признает только перебитый кабель. На бригаду проще получится выйти с КПП, чем возвращаться.

А где-то, на самом краю сознания, сидела кусачая заноза: догадается Урусов, что в расположение лучше не соваться, или нет? И не пошлет ли его Анька, подумав про глупую шутку?..

Таджикистан, Фанские горы, озеро Пиала

Санечка

– Деда, я устала… Нозки не идут… пить хочу…

– Давай до Пиалы дойдем и отдохнем. Помнишь озеро такое фиолетовое? Потерпишь до него?

– Холосо… Падем… Скаску ласскаси…

– Ну, слушай. Жили-были…

Окрестности Новосибирска, Толмачевское шоссе

Андрей Урусов (Седьмой)

Люди все же что-то начали понимать. Или новости дошли, или интуиция сработала. Толмачевское шоссе забито еще не было, но все предпосылки имелись. Поток шел намного плотнее, чем несколько часов назад. И время вроде бы не то, рано еще расползаться после работы…

Ефрейтор сосредоточенно вертел баранку, стараясь протиснуться в любую щель потока. Седьмого начало колотить крупной дрожью.

– Андрей, плохо? – погладила по плечу Влада.

– Не-а, солнышко, хорошо все. Просто…

– «Просто» по-молдавски – «гандон!» – выдала сквозь зубы Анна. Урусов все же смог себя пересилить и вытащил ее из квартиры, не обращая внимания на вопли о ненакрашенности и неготовности. И сейчас все сильнее и сильнее жалел об этом.

– Аня, не нагнетай, – посоветовала Влада. – И без тебя тошно.

– Пить надо меньше! Тошнить и не будет, – вскинулась майорская жена.

Андрей перегнулся через Владу, наклонился к Анне поближе. И неожиданно рявкнул ей в лицо:

– Заткнись. Влада не пьет. Вообще. Чем недовольна – Шмелю расскажешь. А пока – рот закрыла. И не скули. Ведь времени не пожалею, достану коня нашего шахматного из кунга и тебя там закрою. И отопитель включу, чтобы угорела к херам и больше при детях нехорошие слова не говорила.

Ошарашенная Анна вжалась поглубже в кресло, пытаясь отодвинуться от слетевшего с катушек сержанта.

– Не ссыте, Анна Евгеньевна, – сказал Герман, не отрываясь от дороги. – Меня он вообще обещал из кабины выкинуть, и ничего. Андрей Михайлович у нас добрый.

– Как собака, – сел обратно Урусов. – Ванек, тормозни на секунду. Мне в кунг надо.

Когда за старшим сержантом хлопнула дверь, Анна все же сумела, преодолев шок, спросить:

– Влада, ты как с ним живешь?! Он же на всю голову больной!!!

– Думаешь, я лучше? – улыбнулась Урусова. – Он вообще-то хороший.

– Когда спит зубами к стенке. Хохол чокнутый, – вмешался в женский разговор водитель. – Его в бригаде все так и зовут! Зуб даю.

– Вань, язык придержи. А то мне ведь и Андрея не надо. Сама глазоньки блудливые вышкарябаю! – ласково улыбнувшись, пообещала Урусова.

– Злые вы… – ответил на угрозу Герман.

– Держи! – просунул в кабину приклад карабина Седьмой. И запрыгнул сам. – Поехали, Вань, поехали.

– А это зачем? – спросила Влада, передавая оружие обратно.

– Шоб було, – коротко ответил Урусов и вбил ладонью магазин. Со звонким лязгом взвел затвор и поставил «тигра» в ноги, прислонив стволом к стойке кабины. – Толпа там подозрительная шибко. Ванька, будь готов уйти в пахоту.

– Всегда готов, – отозвался ефрейтор. – Прямо как юный пионер.

– Вот и замурчательно, внучок ты Ильича мой!

– То про октябрят говорили.

– А не один ли хрен в принципе?

– Тоже верно…

«Шишига», не сбавляя скорости, подъехала к перекрестку. Нужная дорога была заблокирована перевернутой фурой-длинномером, возле которой толпилось с десяток пацанчиков. И начинала формироваться качественная такая пробка, машин на сорок.

Герман погудел клаксоном. На армейский грузовик с неудовольствием начали оглядываться. Но к краю сдвигались, оставляя узкую тропинку – только протиснуться.

– Влада, малого в ноги. Сами туда же по свистку, – сказал Урусов, нервно поглаживая приклад. – Очень мне ребятки эти не нравятся. Ванек, ключ на старт. Наверное, сейчас будет махач. А семерых нету, чтобы меня держали…

– Че гудишь, борзый самый? – проорал со стороны Германа подошедший вплотную пацанчик. Барсетка, кожаный жилет, наглая, отожранная харя… Если бы в кабине не сидели две женщины и сын, Урусов, может, даже нашел бы этого кадра смешным. – Не видишь, гайцев ждем. Мы ждем, и вы ждите!

– Номера не различаешь? – высунулся в полуоткрытое окно ефрейтор. – Или с армейцами проблем хочешь?

– Че?! – непонимающе захлопал глазами «бык». – Это у тебя сейчас проблемы будут, лошара! – и заорал своим: – Пацаны, тут служивые в корень оборзели!

– Бабы – вниз. Ванька – газуй, – флегматично сказал Урусов. И высунулся по пояс из окна. С «тигром» в руках. Гражданский клон «драгуновки» два раза выплюнул коротенький язычок пламени.

«Быки» тренированно попадали на дорогу, прикрывая затылки скрещенными руками.

– Вспышка со всех сторон, – прокомментировал залегание пацанов Герман и придавил педаль. Грузовик, натужно порыкивая двигателем, пробрался по обочине, пропахав бампером внушительную борозду по борту шикарного «Лексуса».

– А теперь рви на всех парах, – влез обратно Урусов и снова поставил карабин в ноги. От «тигра» резко запахло кислой гарью сгоревшего пороха. – Пока не прочухались и стрелять не начали.

– Никого не убил? – поморщилась от запаха Влада.

– Не-а. Обе в двигатель головному. Мы ж не звери. Зато трижды подумают, прежде чем решат на наших наезжать.

– Сомневаюсь… – прошептала чуть слышно Анна, мелко крестясь. – Что не звери…

Мерно гудел мотор, легкий ветерок гулял по кабине, выдувая пороховую гарь, солнце грело ласково, не обжигая, монотонно бубнил что-то себе под нос Герман…

Окрестности Новосибирска, Толмачевское шоссе

Борис Юринов

В кузове грузовика, который Андрей назвал «кунгом», было темно и немного душновато. Сидеть можно было только на груде сумок. Да и из них во все стороны выпирало что-то твердое. Боря с трудом подобрал местечко, на котором ничего не давило на бока и не норовило воткнуться в зад. Трясло неимоверно. Сумки периодически подпрыгивали на очередном ухабе, и стоило больших трудов не улететь с них на пол. Привыкший за последнее время к относительному комфорту при передвижениях, Борис тем не менее переносил это стоически. В конце концов, не так давно его стали принимать на турнирах, и удалось перейти на самолеты и купейные вагоны поездов. А раньше…

Боря вспоминал…

Воронеж… сколько ему было… девять вроде… насквозь проваленный основной турнир, два поражения в стартовых турах блица, и огорченный голос папы: «Борька, либо ты берешь приз, либо придется ехать домой автостопом. Или пешком пойдем». А в турнире десяток гроссмейстеров и вдвое больше международных мастеров. И всего пять призов…

Весь турнир с недоумением и ужасом наблюдал, как крохотный перворазрядник зарабатывает себе место в общем вагоне. Десять побед подряд, невзирая на рейтинги и звания. Ничья в последнем туре. Второго приза хватило еще и на еду до дома…

Орел. Санаторий «минус пять звезд». Пожелтевшие от старости простыни, душ в конце коридора. Один туалет на этаж, тараканы размером с шоколадную конфету… Еда в столовой с запахом гнили… И папа наперевес с тарелкой, полной чего-то, по консистенции и запаху напоминающего… совсем не тушеную капусту…

– Либо моему ребенку принесут нормальную еду, – шипит папа сквозь сжатые зубы, упершись тяжелым взглядам в слезящиеся буркала директора санатория, – либо ты сейчас сожрешь это сам. Все, до последней крошки…

Еду принесли через семь минут. Не так много времени надо, чтобы пожарить яичницу. Когда папа так смотрел, спорить с ним не решались и депутаты Государственной думы. Да что депутаты, даже гаишники на постах.

Казань. Все хорошо, и даже уверенное первое место. Но возвращаться пришлось автостопом. На детских официальных турнирах призов не дают…

Нижний… Перекладные электрички… Питер… Екатеринбург… Только когда отцу удалось развернуть небольшой бизнес, стало поспокойнее…

Так что привычен…

Воспоминания и отсутствие комфорта пригасили немного эйфорию. Хотя та все равно прорывалась наружу. Такое не забудешь! Гроссмейстер!!!

И все-таки радость немножко отступила, и Боря задумался о том, что происходит вне шахмат. На звонок брата он отреагировал автоматически: сказалась привычка во всем слушаться его и отца. На полном автопилоте набрал продиктованный номер, сказал, от кого он, ответил на пару торопливых вопросов и двинулся на место встречи. Идиотская фраза Андрея о стрельбе его несколько удивила, но до мозга не дошла: сказали слушаться, надо слушаться.

Но как-то странно: через пять часов самолет, а Олег сорвал его непонятно куда и зачем… Какая-то война… Он же невоенный. Не служил и не должен. Подождите… Олег сказал «ядерная война»! Боря еще раз прокрутил в голове разговор, и до него дошло! Все сразу! Ядерная война! Что это значит, Боря мог судить по книгам, благо читал много и в основном фантастику. Хиросима в каждом поселке. Атомные бомбы, падающие на крупные города. На Новосибирск, поэтому Олег и сказал уматывать. На Самару…. Но там же бабушка! Олег сказал, что что-нибудь придумает! Если он сказал, так и будет. Олег всегда…

Неожиданно Боря понял: в этот раз брат не сдержит своего слова. Не сможет. Бабушке невозможно помочь… Он схватился за телефон. Связь была. Набрал номер… И сбросил. Что сказать? Предупредить? А толку? Если Олег ничего не придумал…

Он снова набрал бабушку. Говорить было неудобно. В кузове что-то лязгало, стучало, пару раз Борю подбрасывало на ухабах. Но он говорил… Рассказал, что выполнил гроссмейстера, что едет на экскурсию в воинскую часть, к друзьям Олега. Что-то говорил ласковое, доброе… Даже успел попрощаться до того, как связь опять прервалась… И ни слова о войне…

Когда выключал телефон, ощущение было, как будто бросал горсть земли в могилу. Эйфория ушла окончательно. Мозг, приученный быстро и правильно решать сложные шахматные задачи, переориентировался на новую проблему. Решение искалось по привычному алгоритму. Сначала оценка позиции. Он один. Бабушка в Самаре, туда не попасть. Вовремя – точно. Родители и брат в Таджикистане. Как называются эти горы? Матча? Или Фаны? Вспомнить обязательно, туда и надо идти. Но сначала подготовиться. Здесь есть друзья Олега, и они взяли Борю под крыло. Это плюс. Друзья эти выживать умеют, в отличие от него.

Что есть в активе? Хорошая одежда, рассчитанная на лето и осень. Где-то до ноля градусов. Спасибо маме, действительно хорошая, туристская, из их магазина. Зимняя, увы, осталась в Самаре. Рюкзак. Ноутбук, битком забитый шахматными программами. Знания по компьютеру на уровне пользователя. Продвинутого. Деньги! Первый приз Новосибирского турнира! Когда начнется война, их можно будет только выбросить. А сейчас? Сейчас можно купить что-нибудь полезное! Первый ход ясен.

Он хотел заколотить в стенку кунга, но машина остановилась сама и в дверь сунулся Андрей. Запрыгнул в кузов и начал копаться в сумке, разбрасывая вещи.

– Андрей! – позвал Боря.

– Говори!

– Я в турнире приз взял. Денежный. Если война – пропадут деньги. Надо бы сейчас потратить.

– И в какой же магазин тебя свозить? – ехидно заметил Урусов. И вытащил из сумки что-то в чехле. Ружье?!

– Откуда я знаю! Продуктов надо купить или медикаментов. Что может потребоваться. Ну, там, куда мы едем. Чего там надо?

– Нам все надо. Вначале – живыми остаться. У тебя миллионы, что ли? – внимательно посмотрел на него Андрей.

– Сто пятьдесят тысяч.

– Неплохо шахматисты живут, – присвистнул Андрей. И дернул молнию на чехле. Не ружье. Винтовка. Со снайперским прицелом. Как в фильмах.

– Я же первый приз взял на Кубке России!

– Ладно. Уговорил, противный. Подвернется хороший магазинчик – я тебя выпущу. Купишь. Только быстро. Очень быстро!

– Лучше возьми деньги, сам купи, я все равно не знаю что. Только в туристской одежде немного разбираюсь. От брата.

Андрей удивился такой наивности. По глазам видно. А глаза умные. Как бы не прикидывался.

– Не боишься за бабки?

– А смысл? И Олег сказал тебе доверять.

– Ну, раз брат сказал… – на секунду задумался Андрей. – Давай. Минут через пятнадцать лабаз есть неплохой. На корню скупим. Можем и продавщицу заодно, если хочешь. Ты ж чемпион, вся фигня.

– Да уж как-нибудь!

– А вот это ты молодец, – взвесил увесистую пачку тысячерублевых Андрей. – И насчет денег. И вообще.

Таджикистан, Фанские горы, ночевка под пер. Чимтарга

Олег Юринов

– Выпей!

Потап протягивает мне кружку, в которую щедро плеснул из своей фляги.

– Спасибо, не надо. Все в порядке.

– Вижу, что в порядке. Выпей. Морпех говна не посоветует, – и смотрит очень внимательно. Понимающе.

Не знаю, что у него во фляге, но пьется как вода.

Теперь я действительно в порядке. Это полчаса назад я был маленьким мальчиком, в голос рыдавшим и катавшимся по камням морены. А сейчас я снова руководитель группы, а значит, человек без эмоций. Неважно, хочу этого или нет. Обязан. Конечно, эмоции никуда не делись, но они надежно загнаны вглубь, взнузданы, стреножены и поставлены на прикол. На поверхности только железная логика и холодный расчет. Все, что мог для родных за пределами гор, я сделал. Теперь думаем о себе и тех, кто рядом.

Мужики всерьез обсуждают идею немедленного движения. Размышляют только, в какую сторону. На фиг, ребята! Война войной, а горы никуда не делись. Рассказываю свое видение ситуации. Сегодня спокойно ночуем. Ну, насколько можно спокойно ночевать после таких известий. Движение ночью ничего нам не даст, кроме срывов и, как следствие, царапин, ушибов, вывихов, а то и переломов.

Спускаться надо в лагерь. По остальным направлениям люди дальше, и в их дружелюбности я не уверен. Это пока мы были большие и сильные, они любили нас и уважали. Сейчас – хрен его знает. А в лагере – точно свои. И даже пара спасателей со связью, Душанбе их рация берет. Если с рассветом выйдем и будем гнать по полной – можем успеть туда к полудню. Вниз – не вверх.

А на точке уже будем действовать по ситуации.

И еще надо дать на Мутные информацию о случившемся, чтобы притормозили все группы. А то Леха завтра собирался со второй половиной вояк на Казнок. Нечего там теперь делать, пусть сидят и ждут нашего спуска. Или самостоятельно в лагерь мотают.

Народ слушает, потом соглашается. Неохотно.

Так уж устроена определенная часть людей: если случается что-то неожиданное, а тем более плохое, первый порыв – немедленно куда-то бежать, что-то делать, с чем-то бороться. Не самая худшая часть человечества. Люди дела и совести. Из таких получались хорошие военные и спасатели… И альпинисты тоже. Хорошие люди. А вот черта характера опасная. Прежде чем делать что-то глобальное – надо сильно подумать. Иначе можно такого наворотить, не разобравшись… Причем с самыми лучшими намерениями… Вот и эти ребята из таких. В нас в свое время умение думать, прежде чем действовать, папа, разве что ремнем не вбивал. У мужиков, похоже, тоже был правильный учитель.

Ловлю себя на мысли, что специально забиваю голову всяческой философией, чтобы не думать о бабушке… К глазам и горлу тут же покатывает.

– Давай еще.

Хватаю кружку и заливаю в себя содержимое.

– Запей! Чистый все-таки! – смотрят на меня мужики. И кто-то неразличимый за пеленой слез протягивает третью.

Чистый? Спирт, значит. Не верю. Снова ничего не почувствовал. Все сгорает на лету. Зато немного отпустило. Смотрю на часы и вытаскиваю рацию.

– Пора. У нас связь. Воды наберите пока, а то к утру замерзнет…

Окрестности Новосибирска, 35-й км Толмачевского шоссе, магазин «Оленька»

Алла Петренкова

Все как с цепи сорвались. Вроде бы и до вечера далеко, а прут сплошным потоком, как в Мавзолей в старые времена. И сигналят, ругаются… Совсем народ озверел от такой жизни.

Прямо перед магазином остановился армейский грузовик. Ну вот, сейчас зайдет помятый, непохмеленный прапорщик и будет предлагать продукты на продажу… Или пацан зеленый, на котором форма сидит, как на чучеле, возьмет водки. Самой дешевой, «дедушек» угощать…

Медленно встаю с упаковки пива. Привычная стандартная позиция для торговли: ноги чуть шире ширины плеч, руками опереться об прилавок, голова чуть наклонена.

Но в магазин, дзынькнув колокольчиком, висящим над дверью, влетают вовсе не похмельные прапорщики, а парни, по четвертаку примерно каждый. Один ефрейтор, второй – старший сержант. Уж в званиях-то я, как бывшая лейтенантская жена, разбираюсь отлично…

Сержант, который выглядит и постарше, и помассивнее, буравит меня тяжелым взглядом. А потом неожиданно улыбается:

– День добрый, девушка!

– Здравствуйте!

– А у вас грузчик есть?

– Есть, как иначе? Я же сама ящики таскать не буду! – Неожиданный вопрос, конечно…

– Зови! – командует. – А сама считать начинай! Тушняк и сгущ весь, что на складе есть…

– Тушенка со сгущенкой, что ли? – уточнить надо. А то от военных такое слышать странно. Обычно сдавать приезжают. А тут прямо совсем наоборот…

– Они самые, – рявкает сержант. – И быстрее. Грузчик твой что, в сортир засел, веревку сожрав?

– Вася! – кричу в сторону подсобки, откуда в ответ доносится какой-то шум.

– Сейчас подойдет! – и улыбаюсь ефрейтору. Симпатичный такой. Невысокий, худенький, залысинки смешные…

– Пока Вася твой придет – родить можно! И нового сделать! Ванек, вперед! А ты считай. – Взглядом сверлит, сволочь, как будто я ему денег должна. Или еще чего хочет… Ой, Алка, дура ты… У такого мужика и чтобы не было никого?!

Ефрейтор сноровисто перескакивает через прилавок и вопросительно смотрит. Есть в военных положительный момент: без прямого указания даже не завалят….

– В правом углу стоят. Восемь упаковок. Только разнобой там!

– По фигу! Ванька, в кунг все. И нехай Шахимат вылезает да поработает на благо Родины, – командует сержант. А сам вытаскивает из-за пазухи пачку денег и подмигивает:

– Мне бы, солнышко, их все потратить! И как можно быстрее!

Я аж сглотнула ненароком…

– А сколько у тебя?

– Сто пятьдесят. Уложимся в пять минут – оранжевая тебе лично. – И опять подмигивает хитро-хитро… Сволочь! Ну ничего. Сейчас мы ему все посчитаем…. А пять тысяч – это как раз треть моей зарплаты.

– Сейчас придумаем. На природу гулять? – В ответ тоже мигаю.

Вася вылезает наконец из подсобки, просекает ситуацию, ухватывает ящик сардин и бежит на улицу. Обратно летят уже втроем: Вася, Ваня-ефрейтор и паренек в штатском с блаженно-отрешенным выражением на лице. Помятый какой-то…

– Ага. Друг премию пропивать будет. Может, с нами?

Слушать-то слушаю, но кнопки калькулятора нажимать не забываю:

– Работа…

– Пожалеешь. Честно говорю. – Сержант смотрит с непонятной грустью, словно в душу заглядывает… Такому в полковники надо идти, а не с лычками бегать…

– Судьба, значит, такая… – вздыхаю грустно. И боком стараюсь повернуться, чтобы грудь четче была видна.

– Все так говорят. Ладно, красивая… – кидает пачку на стол. Та рассыпается… Несколько бумажек падают на пол. – Даст бог, встретимся. И угольками сочтемся. Да, я еще пару шоколадок возьму, не против?

– Бери. В чем вопрос?

Уходят. Васька от одурения башкой трясет: треть магазина вывезли и вроде как без обману все… Вот понять бы только, что сержант тот в виду имел?

Они так и погибли, по которому разу пересчитывая выручку и радуясь нежданному счастью. По пробке, ставшей в километре от магазина, ударили два «Томагавка», придя из неведомых далей на тепловое излучение множества двигателей… Пламя просто смахнуло «Оленьку», оставив несколько опорных столбов…

Окрестности Новосибирска, 55-й км Толмачевского шоссе

Андрей Урусов (Седьмой)

– Мля!!!!!!! Ванька, против волны!!!! – Машину словно приподнял кто-то огромный и уронил обратно, особо не заботясь о сохранности содержимого. Анна с размаху треснулась головой в потолок и проснулась окончательно. Ошалело глядя по сторонам, она увидела, как в направлении далекого уже Новосибирска встают странные грибы, так похожие на не раз виденные в кино…

Ефрейтор все же сумел развернуть тяжелую машину задом к ударной волне. «Шишигу» протащило метров десять по дороге, но перевернуть не сумело. Двигатель зачихал, но продолжил тянуть. Грузовик медленно поехал дальше, прихрамывая на каждом метре.

– Вот и все… – сказал Андрей. – Случилось…

– Это что?! – забилась в истерике Анна. И замолчала, получив по лицу от Влады.

– Успокойся, – бросила Урусова, – и слушай.

– Так, Ванька, тормози, – начал раздавать указания Урусов. – Девчонки, сейчас на раз-два перебегаете в кунг, закрываете все дырки и сидите, пока не скомандую. Там, в кунге, бухла ящиков десять. Сами выберете. Советую по сто граммов.

– Зааачем? – спросила потерянно Анна.

– Стронций из организма выводит. Настроение повышает. Кошка, тяни эту дуру, пока не пришиб. Переоденьтесь сразу, шмотки в пакет, потом выкинем. И Димку переодеть не забудь. Да, и Борьке можешь все объяснить. Начнет панику – бей в ухо. Ты можешь.

– А вы? – подняла глаза на Андрея жена.

– А мы – успеем. Беги, Солнышко…

Хлопнула дверь кунга, отрезая двух женщин, одного штатского и одного ребенка от злобности окружающего мира.

– Что делать будем, старшой? – спросил Герман, уронив голову на руль.

– Ехать. Но не в бригаду.

– Так…

– Думаешь, по ней не врезали? – хмуро сказал Урусов, разглядывая трещинки на лобовом стекле. – А я вот думаю, что очень даже, с двух рук. Цель чуть ли не стратегическая…

– И что предлагаешь?

– Предлагаю? – задумался на секунду Седьмой. – А что тут думать. Едем потихоньку, на дозиметр смотрим внимательно. У меня где-то «Терра» ворованная завалялась. Повышение фона резкое – все, сектан кысмет.

– И тогда что?

– Вань, ты мой товарищ или ядерной бомбы? Так не задавай вопросы, на которые ответить не могу. Поехали.

Ободранный грузовик тронулся с места и покатился в сторону воинской части…

Окрестности Новосибирска, полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Дежурный по полигону ничего понять не успел. Бригадный «уазик» влетел на территорию. Из него выскочил взмыленный майор и побежал в сторону КПП.

– Глебыч, что случилось? – Прапорщик Андрушко майора Пчелинцева знал давно и никогда его таким не видел.

– Саня, потом! – отмахнулся от него майор. – Связь есть?

– Труба глючит со страшной силой, а проводная час назад в норме была…

– Спасибо. – Майор уже накручивал «тапик», зажав трубку плечом. – Сейчас батальон подойдет, ребятам мозг не сношай, с бумагами разберемся. Да, Саш, просьба еще. Выскочи, бандерлогам моим скажи, чтобы сразу в закрытый тир трамбовались. Все сразу. Потом объясню все. Да, гребаные связюки, пнем их об сову да на глобус, любить их в антенну роликовую! – заорал вдруг Пчелинцев.

– Да как скажешь, мне-то что, сам понимаешь, – не стал спорить прапорщик.

Майор пытался достучаться до бригады. А в ворота полигона уже начала втягиваться вторая рота…

– Кипарис на связи! – откликнулась наконец-то бригада голосом сержанта Сидорчука.

– Ярый, здрав будь! На Командора выведи. Срочно!

– Легко! С те… – В трубке зашипело так громко, что Пчелинцев отдернул даже трубку от уха. – Майор! – закричал Сидорчук. – Война! Пинде…

И связь с бригадой оборвалась.

Пчелинцев кинул трубку на стол и выскочил из помещения КПП.

– Вспышка сзади! Бегом!!! – И сам, подавая пример, растянулся за невысоким бордюром.

Хорошо, что сейчас третья рота заходила. С которой майор ушел всего несколько месяцев назад. Его рота. Родная и любимая. Во все отверстия любимая. И привычная к тому, что нельзя игнорировать приказы Владимира Глебовича, а надо их исполнять, и как можно быстрее. Любой ценой.

Солдаты попадали в пыль мгновенно, лишь на доли секунды замешкавшись, плюхнулись сержанты. Только офицеры так и остались истуканами на дороге. Их-то ударной волной и снесло, кинув с размаху на несколько метров.

Над головой прошелестела раскаленная волна. Кто-то из солдат не выдержал, вскочил и побежал. Пока не нахватался легкими перегретого воздуха и не упал, судорожно забившись.

Не поднимая головы от земли, майор прохрипел:

– В канаву! Ползком! Или ждать!

Ждать долго не пришлось. Через полминуты все повторилось. Снова пронесся над залегшей ротой поток твердого воздуха, и снова окатило жаром.

Майор с трудом поднялся, машинально отряхнув испачканный пылью камуфляж.

– Рота! – Солдаты зашевелились. – Слушай мою команду! – Сорванное горло не давало проорать так, чтобы услышали и те, кого от удара закрыл крутой склон балки, на дне которой располагалась длинная коробка пистолетного тира. Но это не страшно. Можно и повторить.

– Две минуты! Построиться! – надсаживался майор. А рота спешно вскакивала, отряхивалась и становилась в привычное место в строю. Пчелинцев сейчас нарушал все мыслимые и немыслимые параграфы. Нужно было подразделение рассредоточить, по возможности укрыть за складками местности, замаскироваться… Вот только рассчитаны те уставы и инструкции на железобетонных строителей коммунизма, а не на нынешних пацанов, из которых военкоматы бракуют каждого третьего.

Вот и приходится тратить драгоценные секунды и сначала наводить порядок, а только потом выполнять предначертанное строгой буквой приказа.

Рота выстроилась удивительно быстро и замерла в ожидании. Только косились в сторону бригады, над которой медленно рассыпался огромный страшный «гриб» взрыва… Лежать остались только хватанувший гари рядовой и два взводных, да вяло тряс головой, сидя на корточках, явно контуженный ротный.

– Фельдшера – оказать помощь пострадавшим. Соловьев, твои в помощь! Занести на КП, дальше по обстановке!

Тут же из строя выбежали три санинструктора и несколько солдат из первого взвода, бросившихся к офицерам. Спасало, что хоть один из фельдшеров прошел Чечню и знал, что делать…

– Остальные – бегом марш в «пистолетку». Через десять минут построение – доведу обстановку! Андрушко, ко мне!

Обалдевший от круговорота событий прапорщик протолкался сквозь бегущих солдат:

– Звиздец какой-то, Глебыч, что за ерунда-то?

– Это не ерунда. Это люминевый самолет уронил на нас ядрену бомбу. И настает большой звиздец.

– Не гони… – начал бледнеть прапор. – Какая бомба? Зарплата ведь завтра. Мне алименты платить…

– Пиндец твоей зарплате! – сорвался майор. – И тебе пиндец! И алиментам твоим! На спине крокодила нарисую! Потому что придурок! Мы щас радиацию хватаем, как чернобыльцы, а ты тормозишь хуже эстонца. У тебя дозиметр есть?

– Да был где-то… – растерянно ответил Андрушко.

– Вот и ищи быстро. Найдешь – пробей сколько, и доложи. Выполнять! – рявкнул Пчелинцев на дежурного.

Когда прапорщик скрылся на КПП, майор подошел к «уазику» и устало присел на бампер. Пара минут есть. Надо попробовать прийти в себя. Очень хотелось застрелиться. Но нельзя. Можно только идти и пытаться объяснить плотно набитому в тесный пистолетный тир батальону, что началась война. А может, и кончилась уже. И от бригады остались только они. И их автоматы.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Деда, лассказывай дайше! Ты лассказывай, а сто не успеес, пока я усну, завтла лассказес…

Окрестности Новосибирска, полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Самое главное – сказать самому себе: «Все. Встал и пошел!» Пчелинцев тяжело оторвался от бампера «уазика» и похромал к тиру. Странно. Вроде бы ничего ногой не задевал, а болит. Зашиб, наверное, когда падал. Или боишься ты, майор, к своим людям идти и выдумываешь всякие глупости.

В плотно набитой коробке «пистолетки» было душно. Снаружи жара – и тут надышали. Триста с лишним человек, о каком-либо построении и речи быть не могло. Так, сбились поплотнее да в центре что-то типа просвета оставили. Тебе, майор, оставили, не отмажешься.

Пчелинцев молчал. Молчали и солдаты. Все понимали, что это не учения. А намного серьезнее. Кое-кто уже и до истины дошел, по глазам видно было.

– Товарищи… – наскоро придуманные слова мгновенно вылетели из головы. Комбат замолк на мгновение. Но решился. Как перед прыжком в воду. Или с парашютом. – Короче, бойцы! Сиськи мять не буду. Война.

– Мля… – прошелестело по задним рядам. Передние продолжали молчать, поедая майора глазами.

– Вот именно! А кто еще раз перебьет – тому хребет перебью. Ферштейн?!

– Так точно! – ответили из рядов, хихикнув при этом. Понятно, Лисов выкаблучивается. Дембель херов.

– Вот и замечательно. Продолжаю, мучачи и амиги. – Пчелинцев, как обычно с ним и бывало, начал раскачиваться на носках. В такт речи. – Война. Кто с кем – не знаю, но без пиндосов никак не обошлось. Надеюсь, и мы в долгу не остались. А посему…

К майору подбежал Андрушко, сжимая в потных руках старый, советский еще, «ДП-12». И что-то зашептал Пчелинцеву.

– Благодарю за службу, товарищ кусок! – вскинул ладонь к берету комбат. И снова обратился к бойцам: – А посему – могу обрадовать. Замполита с особистом скорее всего размазало. Но свинцовые трусы носить не будем! Радиация в норме! Ну, почти! Отставить радости и прочую гомосятину! – оборвал комбат начавшийся галдеж. – Или забыли, урюки, кто страшнее радиации?! Так напомню!

Батальон сразу смолк.

– Командиры подразделений – ко мне! Остальные – во двор!

К майору строевым шагом подошли офицеры, начав представляться согласно уставу.

– Отставить танцы! Минуту! – И когда в помещении никого из солдат не осталось, комбат взгромоздился на стол для чистки.

– Нога стоять болит. Приложился где-то, – объяснил он. – Все всё поняли? Что случилось, в смысле? А не какого беса я на столе сижу.

– Как не понять, – за всех офицеров ответил капитан Сундуков. Самый старший после Пчелинцева. Тоже из «чеченцев». – Глебыч, ты все четко обрисовал. Что предлагаешь?

Майор поерзал на столе, пытаясь расположиться поудобнее. Колено начало крутить все сильнее и сильнее.

– Что там предлагать, товарищи офицеры… Мы – в жопе. В глубокой. Но мы в тельняшках. Фуле. Приказываю: выслать в сторону бригады «козла» с дозиметром. Если найдутся еще – отправить по отделению на штуку. Будет фон наверх лезть – пусть катаются, замеряют. Нам примерная картина нужна. В разведку – только добровольцы. Ром, сам понимаешь. Только ты. Бойцов и стволы – по усмотрению.

Сундуков оскалился в усмешке:

– Как иначе, Глебыч! Я пошел?

– Давай. БэКа по максимуму. В «козле» гранат четыре ящика. Три выгружай. Четвертый – твой. Только в городок, к общагам, не лезь сразу. Успеешь жену проведать.

– Щедро, – снова улыбнулся капитан. – Ушел.

Майор проводил разведчика кивком. И продолжил:

– Остальные – распределить оставшийся боекомплект по личному составу, занять круговую оборону. Разрешаю загнать на вышку кого поглазастей. На любой шухер приказываю отвечать огнем. Предупредительный в голову и все такое.

– Товарищ майор! – потянулся с вопросом лейтенант Терентьев, взводный-два первой роты. – Разрешите…

– Не разрешаю, – рубанул кулаком воздух Пчелинцев. – Если все, то уже все. А если нет – успеем. – Майор сполз с насиженного места. – Потом – по обстановке. Да, чуть не забыл. После раздачи – доклад. Ждем разведку. И что там побитые наши, кто в курсе?

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Внучка просто золотая девочка. Два года всего, а не хнычет, не плачет, не просится на ручки. Топает себе и топает. Разве что скажет «деда, я устала» или попросит рассказать сказку. И идет до хорошего места. Даже не верится, но переходы у нас по сорок минут. Как у нормальной взрослой группы. Проходим, конечно, меньше, но так два года же! Да и не настолько уж меньше: вместо полутора или двух часов до лагеря шли три с небольшим. А вверх позавчера дошли меньше чем за пять! Тот же участок, от лагеря до Мутных. Взрослые его ходят за три. Хотя время и расстояния в горах – штуки относительные. Взрослые – это нормальная группа с грузом, сильный альпинист налегке пробежит тут часа за два. Если же без акклиматизации – уже четыре. А новичковое отделение свердловчан умудрилось потратить семь! Так что Санечкины пять часов – очень неплохой результат.

Конечно, ходить ей нравится, но все равно терпения совсем не на свой возраст. С устатку и взрослые иногда так ноют, что хоть по морде бей.

Ладно, переход давно закончен, сказка рассказана, ребенок сопит в две дырочки под присмотром мамы и бабушки, можно сходить к Бахреддину, узнать новости. В Таджикистане спасатели к военным относятся соответственно, все при погонах. Бахреддин, к примеру, старлей. Любят тут всякие звания и чины. Слава богу, он эту тему не слишком всерьез воспринимает.

– Ваасалам алейкум!

– Привэт, дарагой! Захады, гостэм будэшь! – Акцент у полковника наигранный и скорее кавказский, чем местный. Естественно, этой фразе, которой он меня приветствует, уже лет тридцать. Обычно он говорит без всякого акцента.

– Что нового в мире?

– Хорошего ничего. Евреи с арабами продолжают делить Ближний Восток. Сколько лет уже делят, поделить не могут…

– А чего-нибудь посвежее есть?

– Да нет вроде.

– Бахреддин! Кисмет… – высовывается из балка Джамиль, стажер в звании сержанта. Видит меня и переходит на русский: – Передала, что ядерной бомбой запустили!

– Кто запустил? – подхватывается Бахреддин.

– Да непонятно, то ли Израиль, то ли по Израилю… Душанбе сама не знает, да и слышно через слово…

– Кери хар! – матерится полковник обычно по-таджикски. – Уроды! Нагадят, а потом им гуманитарную помощь посылай.

Чего-то мне неспокойно стало… Боюсь, не отделаться нам гуманитаркой…

– Бахреддин, ну-ка, напомни, в Сирии сейчас штатовские войска? Или я путаю?

– Правильно говоришь, американцы там.

– Задница! Если их приложили боеголовкой – это война. Третья мировая. Ядерная.

Спасатель белеет:

– Да нет! Ну, ты что… Мало информации…

– Верно, мало. Дай бог, чтобы я ошибся. Ладно, пойду, скоро связь с Олегом.

Уже уходя, слышу, как Бахреддин бормочет под нос по-таджикски. Не сказать, чтобы я хорошо знал язык, но это понимаю:

– Во имя Аллаха, только не по Душанбе! Ну, кому мы нужны!!!

Могу его понять. Что ему Россия и Штаты! А в Душанбе у лейтенанта семеро детей.

Окрестности Новосибирска, полигон

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Разведчиков ждали около двух часов. Пчелинцев время не засек, а переспрашивать ни у кого не стал. Личный состав за это время успел поделить патроны. Каждому по девяносто штук досталось. Как раз два магазина в подсумок, третий – в автомат. С пулеметами вообще замечательно вышло. По два короба – «сотки» на ствол – это очень и очень жирно. Еще и со снайперами поделились. Конечно, пулеметным стрелять из СВД – далеко не лучший выход, но сообща решили, что на безрыбье и раком можно. У снайперов и своих сорок штук имеется. По всем нормам – как раз на толковый общевойсковой бой.

Что от бригады остались только они, комбат-два понял сразу. Как только прошелестела ударная волна над головой. А вот дальше что?

Пчелинцев сидел на КПП и, разложив на столе немногочисленные детали, чистил УСМ Макарова.

Если война на всю планету – надо ждать ядерную зиму. Если локальная – то десант китайцев на голову. И вообще, как жить дальше? Многочисленные книги давали совершенно разные советы. Одни предлагали засесть где-нибудь в высотке, вторые – строить новое общество… А майору все больше и больше нравилась версия с пулей в голову.

Все раздумья прервал крик наблюдателя с вышки:

– Наши едут!

Комбат на скорую руку собрал пистолет и сунул его в кобуру. И выскочил из двери как раз вовремя. Разведка вернулась. Свежих дырок от пуль вроде не было.

По привычно «кирпичной» роже Сундукова ничего прочитать в принципе было нельзя. Разведчик же.

– Что там? – коротко спросил комбат, подойдя к машине вплотную. Чтобы лишние уши раньше времени не услышали ничего.

– Там? – задумался Сундуков. – Там весело… Но фон в норме. Готовы?

Вместо ответа Пчелинцев только кивнул. И заорал, надсаживаясь:

– Батальон, строиться! Приготовиться к выдвижению в сторону расположения! – И через десять минут суматохи: – Бегом, марш!

А потом были нескончаемые километры дороги. Сбитые ноги, автоматный затвор, колотящий по спине, залитые потом глаза. И общий задушенный полукрик, полустон. На громкий уже дыхания не хватило…

От бригады остались только развалины. Кое-где еще дымящиеся. Подступающий закат добавил багровых тонов. И все вокруг на миг показалось залитым кровью.

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Алексей Верин

– Чимтарга, ответь Мутным, прием.

Пятисекундная пауза. И снова:

– Чимтарга, ответь Мутным, прием.

Леха пытался связаться с группой Олега уже семь минут. Еще три, и можно сворачиваться. В принципе ничего удивительного, ночевки за перегибом, а хваленые «Моторолы» вне прямой видимости берут очень хреново. Впрочем, наши «виталки» еще хуже.

– Чимтарга, ответь Мутным, прием.

– Мутные, я Чимтарга, как слышишь? – Слышимость Леху удивила. Похоже, Олег вылез на перегиб. Достаточно далеко, между прочим.

– Чимтарга, слышу вас хорошо, включаю рацию, – дежурной остротой ответил Верин.

– Леха, завтра никуда не идете. Ждете нас или спускаетесь в лагерь. Передай Руфине – выход на все восхождения закрыть. Отправку групп вниз отменить под любыми предлогами. Все передвижения только в направлении лагеря. Отцу скажи: район закрыт в связи с лавинной опасностью. Как понял, прием.

– Олег, какие лавины, ты что несешь? А клиенты? Прием.

– Передай, как я сказал. Своим клиентам скажешь – приказ Потапа! Прием.

– Да ты можешь сказать, в чем дело? Прием.

– Передай отцу: Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Понял? Прием.

– Понял. Фаны закрыты в связи с лавинной опасностью. Прием.

– Все. СК.

– СК. – Леха выключил рацию и недоуменно пожал плечами: – Ничего не понимаю. Приказ всем вниз.

Посмотрел на часы и опять включил «Моторолу»:

– База, ответьте Мутным, прием…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

– Докладывайте, товарищ капитан! – устало сказал Пчелинцев, сидя на груде кирпичей. Что тут раньше было, он вспомнить не мог, как ни пытался.

– Что там докладывать, комбат… – махнул рукой Сундуков. И присел рядом. Не та обстановка была, чтобы продолжать политес привычный. – Насчет жопы это ты, Глебыч, помелочился. Мы в таком, что слов нет. Хуже Панкийки.

Мимо командиров пробежало четверо солдат, несущих на плащ-палатке раненого. В опускающейся темноте не было видно, кого именно.

– И таких уже с полста будет. – Сундуков закурил, протянув пачку и майору. – А мы только вторую казарму пробежали на скорую руку. Слишком долго батальон на полигоне сидел.

– Благодарствую. По медицине какие новости? – Пчелинцев щелкнул зажигалкой, вспыхнул огонек сигареты. – Санчасть разнесло, знаю. А временем хоть ты не попрекай. И так сам себя сожрал за перестраховку.

– А вдруг прав был бы? И нас тут Чернобыль встретил? Или полк китайского десанта? По медицине следующее: раненых, вместе с нашими тремя, уже пятьдесят два. Может, еще кого нашли. Половина до утра не доживет. Четверть – крайний срок два-три дня. Переломы страшные. И контузий до черта. Докторскую хатку разнесло не целиком. Эпицентр далековато оказался, завалило только. Я два взвода отправил, пусть копают. Мезенцева откопали уже. Матерится, спирт пьет, оперировать бросается.

– Понятно. Подполковника хлебом не корми, дай отрезать чего. И балкой его не грохнешь, убийцу в белом халате. Ой, Саныч, как хреново-то мне…

– Немудрено. – Ротный огляделся и протянул комбату солдатскую флягу, увесисто булькнувшую: – Причастись. Может, полегшает.

Пчелинцев отхлебнул пару раз и вернул изрядно опустевшую флягу хозяину:

– Коньяк?

– Обижаешь! Самогон, на дубе настоянный. Свой рецепт.

– Так вот, мне полегчает, когда все на места вернется.

– Не вернется больше никогда. И пока мы сидим – личный состав с ума сходит. Двое застрелились уже. – Сундуков завинтил крышечку и поднялся. – По-умному, с водой в стволе. Какая сволочь только подсказала. Так что хватит сидеть и самого себя жалеть. Всем плохо. Думаешь, мне завыть не хочется?

– Хочется. Как иначе.

– Вот именно. Так что, товарищ комбат, вставайте да идите выполнять свой священный долг. Орите, рычите, грозите расстрелом. Только бойцам задуматься не давайте. И летехам. Терентьев как общагу увидел – еле пистолет забрать смогли. Сидит теперь связанный и воет.

– А ты? – в лоб спросил Пчелинцев. Ротный с ним на одной площадке жил. В семиподъездной пятиэтажке, от которой целым остался только кусок торцевой стены, да и тот лишь до третьего этажа.

– А я права не имею, – огрызнулся вдруг капитан. – У меня, кроме семьи, еще рота есть. И комбат, который расклеился и ни хрена сейчас не командир!

– Саныч, не заводись. – Пчелинцев встал с кирпичей и попытался успокоить ротного.

– Да пошел ты на хер, Шмель. – Сундуков плюнул майору под ноги тяжелым сгустком слюны, перемешанной с пылью. – Я две войны прошел, – непонятно зачем уточнил Сундуков и поплелся к санчасти.

– Ты куда? – окликнул его майор.

– На муда, Глебыч, куда же еще, – ответил ротный, не оборачиваясь. – Сейчас спирта найду пару литров да за упокой душ нажрусь. А потом застрелюсь. И пусть Максим Викторыч вскрытие сделает.

– Ни хрена ты не застрелишься, – прошептал Пчелинцев и, решительно мотнув головой, быстрым шагом пошел в сторону складов РАО. Нога решила больше характер не показывать. – А если застрелишься, то лично на остывающий труп нагажу и убирать не буду. Понял?!

Конечно, Сундуков этого не услышал. Отошел далеко, да и в окружающем шуме особо не разберешь.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

– Витя, твои мальчики сошли с ума!

– В каком смысле, Руфина Григорьевна?

– Леша сейчас передал, что на Чимтарге сходят лавины! Там же снега нет!

– А спутниковый телефон там есть?

– При чем тут это?

– Эх, Руфина Григорьевна, не любите вы анекдоты. Хит сезона две тысячи четыре.

– То есть?

– «Чтобы в летних Фанах начали сходить лавины, нужна как минимум ядерная война». Что там парни передали?

– Район закрыт из-за лавинной опасности… Ты думаешь?..

– Боюсь, знаю!..

Окрестности Новосибирска, в прямой видимости от расположения N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

– Что там? – дернул Герман Седьмого за рукав.

Урусов сполз с пригорка и молча отдал бинокль ефрейтору.

Водитель улегся и поднес оптику к глазам.

– Ого, ну ни хера ж себе, – и тут же скатился к Седьмому. – Сектыш.

– Мягко говоря. – Андрей забрал у ефрейтора бинокль, перекинул ремень через шею и сел в траву, не беспокоясь о чистоте камуфляжа… – Везет не только дуракам, но и тормозам. Десять минут не хватило.

– Что делать будем, старшой? – Герман присел на корточки рядом с сержантом.

– Да хер его знает, если честно. Небось ракеты у всех кончились. На голову не ляпнется, нечему.

– А вдруг?

– Если вдруг – то будет бесплатно, сразу и для всех. «Терру» не посеял?

– Обижаешь! – искренне возмутился Герман и достал маленький дозиметр, больше похожий на помесь калькулятора с телефоном. – Включать?

– Нет, орехи колоть. Сколько?

– Двадцать семь – двадцать восемь микрорентген. Это что?

– Это единственная хорошая новость за сегодня, вот что это, Ванья! Норма для наших краев – семнадцать. Поверь старому химику-дозиметристу, – грустно улыбнулся Седьмой и устало повалился на землю. – Боженька не фраер – своих любит. Похоже, на город не пожалели, а по бригаде влупили обычным. «Томагавк» или «Трезубец» какой. У нас до Новосиба сколько по прямой?

Герман прикинул и ответил:

– Если по дороге – то 75 примерно, если как ворона летит – 60 с мелочью.

– Нормально. Сколько в городе – представлять не хочу и не буду. А мы даже без ОЗК обойдемся. Если ветер не переменится, конечно. Не дай бог, на нас развернет – можно сразу хозяйство на пень класть. И топор точить. Живем! – хлопнул Урусов водителя по колену и вскочил на ноги. – Выпускай девчонок и интеллигента, нехай воздухом подышат. И пусть Влада подойдет. С карабином. А сам проверь машину и за ветром следи. Направление менять начнет – ори. И постарайся, чтобы по-светлому успели. Боюсь я по этой линии фронта ехать. Да и комбатовской не говори ничего и сюда не пускай. Сейчас нам только истерики не хватает для полного счастья.

Водитель кивнул и, зачем-то пригибаясь, побежал к забарахлившей «шишиге», оставленной в посадке метрах в сорока от них.

– А мы, пока время есть, присмотримся, – сам себе под нос проворчал Урусов и снова занял пост наблюдения.

– Думала, уже забыл про нас, – рядом с Андреем легла на траву Влада и вскинула карабин к плечу, рассматривая через оптический прицел территорию бригады. – Ой!

– Угу. А я на эту красоту уже насмотрелся. Похоже, что две-три ракеты не пожалели. С хорошим таким зарядом.

Влада, отложив «Тигр» и глядя в сторону, спросила:

– Живых не видно?

– Не-а, – мотнул головой Урусов. – Потому бока и вылеживаю.

– А раненые?! – повернулась к нему жена. На лице блестели дорожки слез. – Все же погибнуть никак не могли!!! Им же помочь надо!!! А мы тут лежим?! Там же Вовка! Там же все!

– Кошка! – Андрей притянул попытавшуюся было вырваться Владу к себе и обнял. – Солнышка моя, ну ты же эмчеэсница, ты же по гражданской обороне экзамены сдавала! Ну, подумай сама!

Урусов крепче прижал плачущую жену и продолжил шептать на ухо:

– Кто под удар попал, тот погиб уже. Раненых не бывает. А если и будут – у тебя операционная есть? Или собралась иголкой из берета руки-ноги пришивать?!

– Не все погибли!!! – снова забилась Влада.

– Не все, кто же спорит. Кто должен был – уже умер. Или сам себе помог. А я не хочу в пузо очередь получить. От выжившего и злого. Сейчас пойдем. Ванька машину отремонтирует, и пойдем. Честно-честно. Не обманывал же ведь никогда, Кошенька, сама вспомни, ведь ни разу.

Влада прижалась к Седьмому уже сама:

– Ни разу… – и зарыдала, уже не в силах держаться.

– Вот и сейчас не обманываю. – Урусов гладил по хрупкой спине плачущую жену, глядя куда-то ей за плечо. – Ты поплачешь сейчас, успокоишься. И все хорошо будет. И Шмель живой, и Соловей, и Ромка Сундук. Вот увидишь. Они на полигон ведь уходили. А там склоны крутые, волна сверху любая пройдет!

– Точно? – попыталась улыбнуться сквозь слезы Влада. – Пройдет?

– Конечно, пройдет! Сама вспомни! А, забыл! Ты же не была у нас еще ни разу. Успокоилась? – Урусов мягко поцеловал жену в лоб. И неожиданно лизнул кончиком языка переносицу. Влада фыркнула рассерженно. – Вижу сам, успокоилась! – повторил поцелуй Андрей. – Малой как?

– Нормааально… – шмыгнула носом в последний раз Кошка. – Они с Анютой общий язык нашли сразу. Сейчас сидят на сумке и сказки рассказывают.

– Вот и пригодилась. Королева…

– Да хорошая девчонка, чего ты взъелся так?

– Стандартная неприязнь быдла к аристократии. Пора привыкнуть, – подмигнул Андрей и с большим трудом уклонился от подзатыльника.

– Тебе сколько раз говорить, чтобы не смел себя быдлом называть?!

– Пока им быть не перестану! Проехали, ага? И не надо меня сковородкой бить! – На этот раз уйти от удара не получилось.

Урусов задумчиво почесал загудевший затылок.

– На границе ни разу не грохнули, бомба мимо пролетела, зато родная и любимая жена до смерти забить готова! Ладно-ладно! – примиряющее выставил он ладони вперед. – Подурковали, и будет. Студент как?

– Терпимо. Все порывался бежать куда-то, но как грохнуло – сразу успокоился. Даже выпить попросил.

– Будет толк из парня, сто процентов даю. Хоть на вид – задрот задротом!

– Вот все у тебя плохие!

– А то. Я один хороший, пора привыкнуть.

От очередного избиения старшего сержанта спас кашель Германа. Водитель стоял метрах в трех от лежки и задумчиво наблюдал за семейными разборками:

– Вот гляжу я на вас и ничего не понимаю. Вроде как всему миру конец настает, бомбы сверху падают, люди погибают. А им бы, вместо того чтобы по земле кататься, пообниматься самое подходящее время…

– А сам-то чего в истерике не бьешься? – спросил Урусов, пряча бинокль в футляр.

– А у меня «Фоллаут» разных частей – с детства любимая игра. А тут, блин, интерактивная реальность в полный рост. «Газон» больше не хрипит. Поехали, старшой?

– Поехали! – закинула «Тигр» за плечо Влада и чуть ли не вприпрыжку побежала к машине.

– Похоже, что не только я по Пустошам бродить любил… – проводил Урусову Герман.

– Кому сейчас легко, Вань…

Самара

Александра Ивановна Юринова

– До свидания, Антоша! Я тоже вас всех люблю.

Александра Ивановна положила трубку на столик у кресла. Ну вот, поговорила напоследок со всеми внуками. Сначала Олежка позвонил, потом Боренька, а теперь и Антоша с Риточкой… Какие же они хорошие, беспокоятся, надеются, что она не в курсе… Господи, ну что же еще делать старухе, если не смотреть телевизор и думать…

Хорошо, что их нет здесь. Бросились бы спасать ее, а это невозможно. Только сами погибли бы вместе с ней.

А так вся семья скорее всего останется жива. Много ли будет таких семей, что в надвигающемся ужасе потеряют только одну старую больную бабушку, которой и так недолго осталось… Ее дети… и внуки… Они сильные… Они выживут…

А ей уже не страшно. Ей все равно пора. Неплохая жизнь позади. Двое детей, четверо внуков, правнучку успела увидеть…

Она встала и, опираясь на две палочки, с трудом добралась до кухни. Попила чаю, вернулась в комнату, немного посмотрела по телевизору какой-то дурацкий сериал. В последнее время мыльные оперы перестали казаться такими скучными.

Новости смотреть не стала, какой смысл… Добралась до постели и легла спать. Во сне было хорошо и уютно, снились дети, внуки, маленькая Санечка… Даже ноги совершенно перестали болеть, впервые за долгие годы…

Она не заметила, как сон стал вечным, и ушла совершенно счастливой за несколько часов до того, как волна, вырвавшаяся на свободу после разрушения каскада волжских ГЭС, накрыла Самару…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Тихонько гудел мотор «уазика». В тусклом свете лампочки блокнот казался желтым. И на эту желтизну ложились черным буквы и цифры, подводящие мрачный итог.

От бригады осталось ровно четыреста пятнадцать человек. И пара сотен гражданских. Женщины, дети. Сидят сейчас в относительно целой столовой. В жилое состояние приводят по мере сил. Матрасы стелют. Занавески вешают…

Из боеспособного личного состава – двенадцать офицеров, семь прапоров, остальные – сержанты и солдаты. Из последних около четверти – сверхсрочники. Некоторые участие принимали. Это гуд.

Из плохого – ребята с ума сходят. Начинает доходить, что не игра это. А жизнь реальная. Злая, страшная и кровавая. И рестарта не будет. Как ни проси. И раненых человек шестьдесят. Из них примерно сорок до утра не доживут.

Зато боксы и склады почти целые. Завтра – первую роту на разбор жилых, за второй – снабжение, третью – в боевое охранение. На всякий случай, вдруг полезет кто. БТРы откопаем – будем ими рыть.

– Думаешь? – на соседнее сиденье залез Сундуков. Пьяный, но еще нормальный. – И правильно. Кому-то думать надо. А кому-то голыми руками камни разгребать, потому что стоны из-под них НЕ ПРЕКРАЩАЮТСЯ!

– Рома, успокойся. А то спрошу, какого черта нажрался и гонишь.

– А такого, Вова. Нашел я их. – Остекленевший взгляд капитана уткнулся в темноту за лобовым стеклом. – Все. Верил во что-то, надеялся, а теперь – кончилось. Глебыч! – обернулся вдруг ротный к Пчелинцеву. – Будь человеком – разреши уйти.

– Куда? – не понял майор.

– Туда, – ткнул Сундуков пальцев вверх. – Края Вечной Охоты, или как там оно…

– Крыша совсем поехала? – осторожно уточнил комбат, прикидывая, как бы половчее капитана заломать, если за пистолетом потянется.

– Совсем, – неожиданно согласился Сундуков. И замолк. Снова продолжив только через несколько минут: – Прости, Глебыч. Я ведь тоже не железный, сам понимаешь.

– Понимаю. – Майор обнял ротного. Капитан, прошедший обе «чечни», зацепивший краем таджикских «вовчиков» с «юрчиками», не плакал. Он выл. Тихо и страшно.

В свете костра мелькнул вдруг бегущий к командирскому «уазику» солдат. Пчелинцев вылез ему навстречу, погасив за собой свет в кабине. Нормально все с Ромкой будет. Обязательно. Иначе и быть не может.

– Что случилось, товарищ сержант? – спросил майор у запыхавшегося бойца.

– Там это, «шишига» из города едет. Прапорщик Безручков в тепловизор смотрел и сказал, что наша, Германа Ваньки. Мотор гудит мерзко сильно.

– Так что же ты телишься так долго?! – выкрикнул Пчелинцев, хлопнул ошалевшего сержанта по плечу в грязном комке и побежал к бывшему въезду в часть.

Совсем немного не успел. Приехали уже.

Урусов, как обычно изображающий айсберг, выкидывает сумки из кунга, рядом нянчит Димку Влада с карабином через плечо. Возле Германа, радостно рассказывающего что-то бойцам из оцепления, мнется с ноги на ногу молоденький паренек, весь какой-то помятый и растерянный.

И потерянно сидит у колеса, прямо на холодной земле, Аня. И все оглядывается по сторонам…

– Не меня ли ищете, милостивейшая госпожа?

Ночь на 15 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Просыпаюсь ночью. Внезапно, как от удара. Сажусь на кровати и несколько минут соображаю, что меня разбудило. В лагере тишина, стены домиков прекрасно пропускают звук. Если он есть. Может, Санечка пискнула? Нет, безмятежно сопит на расстеленном на полу матрасе. На кровать мы ее класть боимся, высоковато все-таки.

Через несколько минут сон окончательно уходит, и я вдруг понимаю: мамы больше нет. Совсем. Мы с ней всегда чувствовали друг друга. Нет, это не телепатия, никакого чтения мыслей. Просто, когда у одного из нас что-то случалось, второй начинал беспричинно нервничать. Заметили это во время моих первых походов. Сначала грешили на совпадение, потом подумали, что настолько точных совпадений, да еще в таких количествах, не бывает. Объяснение искать не стали, просто приняли как факт. Привыкли, особенно после того, как я поднабрался опыта и стал крайне редко попадать в истории. Даже подзабылась эта наша способность.

А теперь вспомнилась. Точнее, напомнила о себе жутким и тоскливым чувством безысходности. Все. Конец. Ничего не исправить. Уже через час или даже десять минут я буду убеждать себя, что все это чушь, что мы с мамой это придумали, чтобы она не нервничала зря, что ничего не известно, вот вернемся домой… Это будет. Но сейчас я даже не понимаю… Я знаю точно. Мамы больше нет. Все кончено.

Это осознание наваливается, как снежный ком, как лавина, давит на грудь, не дает вздохнуть, заставляя сгорбиться. Боль и онемение возникают в левом плече и начинают расползаться по телу, захватывая сердце. Автоматически беру тюбик изокета и пшикаю под язык. Боль постепенно уходит. Остается опустошенность. И знание. Страшно хочется курить. Я бросил почти год назад, когда впервые стало прихватывать сердце. Уже несколько месяцев даже тяги не чувствую. А сейчас – как на третий день. Было бы что – закурил бы, но нет. И стрельнуть не у кого, в лагере курящие – редкость. Мода сейчас такая. Наверное, хорошо. В столовой есть сигареты, там, типа, ими торгуют. Именно «типа», покупателей на курево мало. Спортсмены…

Просыпается Ира. Зажигает фонарик и подходит ко мне. Жена тоже меня чувствует. Обычно спит как убитая, а вот как на меня навалилось…

– Что случилось? – говорит шепотом, чтобы не разбудить Санечку.

Надо бы промолчать, но… у нас нет секретов друг от друга…

– Мама умерла.

Ира охает и с ужасом смотрит на меня:

– Ты уверен?

– Уверен.

К смерти нельзя привыкнуть. Можно привыкнуть к крови. Можно привыкнуть к трупам. К крикам умирающих. Можно привыкнуть убивать. А к смерти вообще – нельзя. Невозможно. Самый крутой и железный вояка или спасатель, прошедший огонь и воду, резавший, как овец, «чехов» и «духов» или вытаскивавший трупы друзей из лавинных выносов, знающий все и видевший все, ломается, когда умирает очень дорогой, очень близкий человек. Нет, никто этого не видит. Сильные люди умеют держать себя в руках. В крайнем случае они могут позволить себе спрятаться ото всех и немного повыть на луну или просто поплакать. Но это редко, чаще все в себе. Но внутри… Когда умер отец, я месяц не улыбался. Потом научился. Вроде. Когда погиб Соловей, не было даже этого, только больше курил и спирт глушил стаканами. Теперь не курю, пить тоже нельзя, да и, судя по новостям из большого мира, скоро будет не до этого. Но… Со временем боль отступает, и человек становится прежним. Почти. Разница незаметна никому, включая его самого. Но она есть… Мы все знаем, что не будем жить вечно, пытаемся готовить себя к этим моментам… Иногда получается… Но когда они приходят… Нет, привыкнуть к смерти нельзя…

Молчим. Жена гладит по плечу. Слова не нужны, они не помогут. Ничто не поможет. Смерть необратима. Мама. Первая жертва недоначавшейся войны? Или просто пришло время? Не знаю… И никогда не узнаю. Да и какая теперь разница? Случилось.

– Иди спать.

– А ты?

– Я тоже. Две минуты.

Ложусь обратно на кровать. Какая теперь разница? Наверное, никакой…

Ира не уходит. Сидит на краешке. Спасибо, родная, но маму не вернешь, а свою проблему я должен решить сам. И решу. К сожалению, не впервой. Просто нужно немного времени…

15 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Мама, а посему деда пласет?

– Что ты, Санечка, деда не плачет!

– Нет, пласет! У него плосто слезок нет! Он внутли пласет! Посему, мама?

– Баба Саня умерла.

– Баба Саня холосая! А сто такое умелла?..

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Утром первым делом иду в балок спасателей. Бахреддин черный. Он и так-то не слишком светлый, но сейчас…

– Ну как?

– Кери хар! – отвечает старлей. – Витя, спутник не берет, сети нет! А в мире – кери хар! Всю ночь слушали. Душанбе говорила – совсем война. Россия, американцы, китайцы, все дерутся. В Москву, передали, семь боеголовок попало.

– Они что, свечку держали и считали? Про Самару не передавали? И Новосибирск?

– Сина они держали! Передали, что передали, а что они знают, я тебе скажу? Самару не говорили. Новосибирск говорили. Туда тоже стреляли.

– Давно?

– Три часа! А теперь Душанбе замолчала! Уже час молчат!

– А на других каналах?

– Не пробовал.

– Почему?

– Савсем дурной стал! Джамиль! Лови во всем диапазоне, дар куси она та гом!

Сижу, размышляю. Хреновей не придумаешь… Даже если мое предчувствие дало сбой, маме не поможешь. Самару не пропустят. А еще Нижний, Ульяновск, каскад ГЭС. А если она и уцелеет – кто поможет? Это когда мы все уезжали ненадолго, можно было попросить соседей присмотреть. Теперь соседи забудут на второй день. Если сами не убьют ради консервов, которыми у нее забит шкаф в прихожей. А пока туда доберешься, пройдет столько времени… Если еще доберешься… В Москве брат с семьей, что с ними?.. Борька в Новосибе…

Джамиль кого-то поймал и теперь громко кричит в микрофон, а в перерывах внимательно вслушивается в треск приемника. Бахреддин стоит рядом. Потом смачно сплевывает прямо на пол и выходит на улицу. Я за ним.

– Пиндец, Витя! – впервые слышу от него русский мат. – Полный пиндец! Душанбе тоже нет! С Анзоба виден ядерный «гриб»!

Он выдает пару заковыристых фраз на родном языке и опять переходит на русский:

– Ну, скажи, какая сцука это сделала? Кому мы нужны на фуй?

При этом голос спасателя ровен, глух и безжизненен. Мат, произнесенный этим голосом, звучит страшнее любого крика. Не помог Аллах… Семеро детей…

– Мы же никому не угрожаем. Аз калаи керум газ, кому это было надо?.. Джамиль!!!

Мальчишка выбрался из балка и тупо шагает в сторону реки. Как марионетка. Нет, как зомби с вытекшими глазами. Просто переставляет ноги. Упирается в камень, обходит, идет дальше… Старлей догоняет его и с размаху отвешивает две мощнейшие оплеухи. Взгляд солдатика становится осмысленным, потом он негромко что-то говорит по-таджикски. Бахреддин зло матерится, замахивается еще раз, но не бьет. Джамиль приходит в себя:

– Извините…

– Пей! – протягиваю ему флягу со спиртом, предусмотрительно прихваченную из домика.

Мальчик отхлебывает несколько глотков. Бахреддин берет у него сосуд, дожидается моего кивка, надолго присасывается и возвращает мне полупустым. Прикладываюсь чисто символически: я прошел через это ночью. Пусть им земля будет пухом. А нам надо думать о живых.

– Пойдем к Руфине. Надо решать, что делать…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Оружейные склады сумели вскрыть уже наутро. Батальонный замполит пытался было протестовать. Его возмущение вызвало то, что комбат приказал раздать оружие всем без исключения, кроме вовсе уж детей. Однако офицер по работе с личным составом, едва открыв рот, осекся, увидев хмурый взгляд майора.

Теперь бывшие домохозяйки спешно проходили краткий курс по обращению с огнестрелом. Руководила там Влада Урусова. Пчелинцев, хоть и знал ее еще Лесниковой, и даже не курсанткой, а школьницей, все равно не переставал удивляться женщине. Прямо копия «чокнутого хохла». Ноль по фазе, как говорится. Что война, что обед – лишь бы шума не было. Он даже у Андрея спросил, не было ли паники и визгов. Седьмой только криво улыбнулся и буркнул что-то про комплекс неполноценности, мучающий некоего старшего сержанта и проистекающий из полной отмороженности любимой жены в некоторых вопросах.

Комбат в ответ на странную фразу друга только хмыкнул. Его вторая половина до сих пор находилась в легкой прострации. И по собственной воле была сейчас несменным дежурным в импровизированном детском саду. Аня оживлялась только при виде детей. Их много уцелело… Намного больше, чем матерей. Больно кольнуло сердце. Не думать, не думать. Балтийск, где его дети у бабушки гостили, цель не важная. Морпехов оттуда вывели, аэродром далеко. Нет, никто на такую никудышку не позарится, предпочтут сэкономить боеприпас …

Привычная самоуспокоительная мантра помогла. Самую капельку. Ощущение близкой опасности не проходило. Конечно, вовсе не звенело тем напряжением, как перед Войной. Майор сам себе удивился, когда заметил, что называет произошедшее Войной. С большой буквы. Наверное, потому, что эта точно стала последней. А может, и нет. Человек – такая сволочь, что всегда будет воевать, что бы там ни утверждали мертвые уже гуманисты Франции и прочих Западных Европ.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Через полчаса спасатели уезжают. Оставляют нам рацию, все запасы жратвы и снаряжения и уходят на «Ниве». У них может получиться найти своих. Это нам слишком далеко ехать. До Душанбе меньше четырехсот верст, обычный водитель доходит часов за восемь. Бахреддин – намного быстрее, хотя как будет сейчас – кто знает?

– Извини, Витя! Пойми меня!

– Давай, гони. У тебя есть шанс!

Проводив их, сажусь на рацию. Без толку гоняю «стотридцатку» по всем диапазонам. Если кто и ловится, то ничего нового сообщить не может.

К полудню появляется Олег. Вместе с Лешкой и обеими группами клиентов. Олегова группа вымотана насмерть. Похоже, бежали без единого привала. Да и время впечатляет. Но не до того. Отдыхать не собираются, сбрасывают рюкзаки и сразу ко мне.

Рассказываю новости. Не знаю, сообщил ли им что-нибудь новое, но вот они меня радуют: Боря мог выбраться. И не в пустыню, в команду…

– Пап! Бабушка… Я ничего не сумел придумать.

Скрывать от Олега? Дети очень привязаны к маме…

– Не надо ничего придумывать… Уже не надо… – Он верит сразу. Ждал. Понимал. – Хоть бы Борьчик ушел.

– Шмель не подведет. – Как зовут того парня? Володя, кажется… Не суть, что-то я опять расклеился. Надо собраться.

– Ладно. Распаковывайтесь. Отдыхайте. Думайте, что делать. Через час обед, там и поговорим…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Папа! Папа! Смали, какие у меня камески! Смали, какие класивые! Мама говолила, ты не плидешь! Тока завтла!

– Красивые камешки, золотце. Сейчас папа разберется с делами и с тобой их посмотрит. Ладно?

– Ладно…

«И папа плачет. Как деда. Да что сегодня такое…»

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Клиенты: Потап, Огневолк, Прынц, Малыш

– Что делать будем, майор? Как к себе добираться?

– А я знаю? – Потап выругался.

Ситуация – хуже не придумаешь. Застряли на краю земли, до дома четыре тысячи верст, поезда не ходят, самолеты не летают. Нет, про транспорт никто не говорил, но и так понятно. Власти нигде никакой. Соответственно везде и всюду появятся банды. Не сегодня, так завтра. Скорее всего первые уже появились. Как подснежники. Не цветы, в смысле, а трупы, вытаивающиеся под первыми лучами весеннего солнца.

А если Потап правильно понимает местные порядки, то здесь они появятся в первую очередь. Не в горах, конечно, а в Таджикистане и соседних государствах. Ибо здесь феодализм куда свежее, чем в той же России. И баи местные еще не забыли, что они баи. И курбаши с басмачами найдутся.

То есть прорываться к своим придется с боями. А хороших бойцов – четверо. Вот они все здесь сидят. Стас, Женька и Жора. В бою – Малыш, Огневолк и Прынц. И сам Потап, конечно. А на руках семь человек собственной обузы, три семейные пары тыловиков и Машка. Хотя в этой ситуации Машка, пожалуй, за бойца покатит. Только опыта маловато. В смысле, совсем нет.

Ни транспорта, ни оружия. Транспорт, кстати, есть. И дадут, наверное, если попросить. А толку? Раздолбанные «уазики» – не броня. Пройти на них до Новосиба по вражеской территории нереально. Короче – куда ни кинь, везде клин!

– Не знаю, – повторил он. – Боюсь, надо тормозить здесь и осматриваться.

– И что? – вскипел Огневолк. – Наши там неизвестно где и как, а мы тут прохлаждаться будем?

– Женя, ты хочешь до своих добраться или геройски погибнуть на полпути? Это тебе не после подрыва по дороге скакать.

– Мужики, спокойно. – Малыш, как всегда, невозмутим и рассудителен. – Наши у Шмеля. Вовка не крайний в деле, в обиду не даст. А у нас еще неизвестно, сколько «пиджаков» на руках. При всем уважении к альпинистам, они не солдаты. Бросить здесь – и пусть подыхают? Не вариант. Против буду при всех раскладах. – И гнется в его пальцах обрезок арматуры-«десятки», неведомо как попавший ему в руки.

– Ну, положим, альпинисты далеко не дети. И здесь – на своем поле. Да, старшой, а они-то что собираются делать?

– Сами пока не знают. Виктор считает, надо какое-то время оставаться здесь. До прояснения обстановки. Ему, кстати, с нами по пути.

– В смысле? – удивился Прынц.

– Брат Олега тоже у Шмеля должен быть.

– Ну, Олег, насколько я успел заметить, не обуза.

– Олег – нет, хотя и его наверняка еще гонять и гонять. Виктор тоже ничего, возраст только. Ветеран боевой. Но у них обоих жены с собой. И ребенок двухлетний! И их бабы далеко не Машка. По полигонам с детства не отирались. Да и не девчонки уже.

– Олега жену видел. Девчонка, кстати. А у Виктора кто?

– А помнишь, рассказывала, как гранату в институте метала? Когда ствол перевесил и она болванку полковнику в лоб засандалила.

– Это она? Молодая же, лет тридцать пять!

– Ага! Та самая. Счас, тридцать пять! Под полтинник не хочешь? Сыну двадцать семь!

– Прикольно, – сопит Огневолк и задумчиво трет шрам от давнего ожога.

– Мужики, вы про что? Делать чего будем?

– Между прочим, здесь база наша есть. Которая двести первая дивизия. Равшан еще там служил, прапор десантный. Жор, помнишь такого?

– Как иначе! Рафика и забыть?! – смеется Прынц.

– А где база, помнишь? В Душанбе! На окраине, но в Душанбе! Не по ним ли садили? И по-любому до них четыреста верст!

– Хрен знает, но это же вариант! У них экипироваться можно!

– Нужен ты им, как…

– Не откажут. Мы же тоже не крайние херы с бугра!

– Значит, так, – произнес Потап, оборвав бессмысленную дискуссию. – Звездим много. И ни о чем. Вечером сходим на собрание лагеря. Вроде как большая часть хочет спускаться. Поговорим, послушаем. Больше послушаем. А дальше – прикинем, что делать. В общем, готовиться надо к рейду. Серьезно готовиться. Куда идти – успеем выбрать.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Собрались в столовой. Только руководители групп, начальники сборов и инструктора. Не так мало народа оказалось в лагере после спуска всех групп. Не совсем так, не всех. Команды с Бодханы и Парадиза появятся завтра. Там даже спуски только по пятеркам. Давид Лернер идет очередным сумасшедшим траверсом и появится нескоро. Где бродят четыре литовские группы, вообще никто не знает. Известны лишь примерные сроки возвращения. Может, еще кто-нибудь шляется по окрестностям. Но большинство здесь.

Руфина Григорьевна начинает речь в лучших традициях партийных собраний:

– Дорогие товарищи, мы собрались здесь, чтобы сообщить вам…

Сбивается, не так легко говорить подобные вещи. Предлагал ведь ей, что сам скажу. Нет, «я начальник лагеря, я обязана…» Но Руфина есть Руфина. Железная женщина. Сбивается, но продолжает, хоть и совсем в другом тоне:

– Ребята. Война началась. Ядерная…

А вот эта задержка не по ее вине. Все вскочили, орут, галдят, никто никого не слушает… «Как?», «Что?», «Почему?», «Срочно вниз!».

Делаю шаг вперед и что есть мочи ору: «МОЛЧАТЬ!!!», разом перекрывая весь этот гвалт. Шарахнул бы в потолок, так не из чего. Нестрашно, громким голосом меня бог не обидел. Заткнулись. Не отдаю больше Руфине инициативу, не до регалий.

– Сели все! Вы инструктора или детский сад для умственно отсталых? Сели? Теперь слушайте! Началась война. Та самая, которой все боялись. В одном из худших вариантов.

Каждую фразу произношу, как будто гвоздь заколачиваю.

– Точной информации у нас нет. Связь плохая. Бомбили Москву, Питер, Ебург, Новосиб. Думаю, еще кучу городов. Прилетело даже в Душанбе. Вот пока и все, что известно. ТИХО! Дальше слушайте! Потом будете говорить. И по одному. Вариантов у нас два. Первый: идти вниз. Куда – непонятно. Думаю, что поезда и самолеты отменены все. Душанбе нет. Есть ли Худжанд, Самарканд и Ташкент – мы не знаем.

– Какая разница! – перебивает меня высокий сутуловатый парень, москвич, кажется. – Надо выбираться вниз. Наймем машины, выберемся в Россию, а там разберемся! У нас там родные, семьи…

– Савсем дурак? – вкрадчиво спрашивает его Акрам, лагерный сторож. – Рабом на бай хочешь, да?

– Почему рабом?

– Рохдар убит, Сардор убит. Каждый бай – сам себе баши. Другой баши стреляй, чужак в рабы бери.

Опять перехватываю инициативу:

– Акрам прав. Через день, максимум два, Таджикистан превратится в скопище разнокалиберных банд. И начнется война всех со всеми. Захватывать рабов, думаю, уже начали. А у нас даже оружия нет. Да и с оружием… У кого из вас нормальная боевая подготовка? То-то и оно, что ни одного человека!

– Но ведь все там…

Ох, Людка! Всегда считал, что руководство – не женское дело! И никакого полового экстремизма. Женщина может прекрасно руководить. Однако в экстремальной ситуации она теряется. Потому что природой так положено: выкручиваться из задницы – мужская прерогатива! Но что имеем, то имеем. Опять включается Руфина.

– Ребята, – мягко вставляет она, – вы не поняли. Война везде. Это в Таджикистане взорвалось только в Душанбе. В России очень плохо. Все крупные города погибли.

Тишина. До народа доходит. Не сразу, но доходит.

– Вы хотите сказать… – шепчет Людка.

Смотрит не на Руфину. На меня. Женщина всегда ищет поддержки у мужика. Я и озвучиваю:

– Именно. Большинства наших родных уже нет в живых. А тех, кому повезло выбраться, неизвестно где искать.

Володя Потапов выжидает ровно столько, чтобы присутствующие немного переварили мои слова, и спрашивает:

– Какой второй вариант?

– Остаться в лагере. Устраивать здесь жизнь. Выждать, пока внизу все устаканится. Потом смотреть по ситуации. Надеяться на лучшее. Но рассчитывать на годы.

Пережидаю шум и продолжаю:

– Сейчас предлагаю всем разойтись по своим группам. Объяснить людям ситуацию. Подумать. А утром опять соберемся и будем решать. Нет возражений?

Возражений нет. Все слишком ошарашены и подавлены. Ничего, к утру возьмут себя в руки. Люди разные, но слабаков здесь нет. Не та порода.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Деда, пасему ты седитый? Смали, какие камески класивые!

– Санечка, ты поиграй немножко с камушками, ладно? Деду надо срочно одно дело сделать. А потом он с тобой поиграет. Хорошо?

– Холосо!

«Почему все такие сердитые? Я плохого не делала? Мама бы сказала. Солнышко доброе. Камушки красивые. Бабочка полетела. А все такие сердитые…»

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Борис Юринов

Мир рухнул в одночасье. Боря просто не понимал, что происходит. Он надеялся, что будет время хотя бы осмотреться после прибытия туда, куда привезет Андрей. Времени не оказалось. Пока женщины с кем-то встречались, какой-то пробегавший мимо не то солдат, не то офицер буркнул им с водителем: «Помогите там» – и махнул рукой в сторону ближних развалин.

Что оставалось делать? Не стоять же столбом, когда вокруг такое творится! Борис было дернулся, как был, в полном цивиле, но Ваня, водитель, остановил и выдал какую-то камуфлированную робу и штаны. Размер был великоват, Боря натянул все это поверх своей одежды и побежал туда, куда сказал тот военный…

Дальнейшее вспоминалось с трудом. Разгребали завалы, голыми руками растаскивали обломки плит и кирпичи… Вытаскивали из-под них людей – мертвых и живых. Мертвых складывали отдельно, живых – на носилки и бегом тащили к покосившемуся строению, в котором отчаянно матерился пожилой уже военный в очках и со скальпелем, весь забрызганный кровью. Наверно, все же не своей. Пару раз кто-то наливал что-то крепкое и всовывал в руку кружку. Боря, первый раз в жизни прикоснувшийся к спиртному в кунге несколько часов назад, пил, не понимая, что пьет и зачем… Сознание отстранилось от происходящего. Тело работало само, а мозг норовил сорваться, покинуть череп и бежать в неведомые дали. Основной задачей стало не дать ему это сделать… Боря удерживал взбунтовавшееся серое вещество в повиновении старой привычной мантрой: «надо… надо… надо…». Потом его нашла Влада, страшно удивившаяся тому, где нашла, накричала на какого-то мужика и уволокла устраиваться…

Накрыло ночью. Олегов звонок, мысли о бабушке, душный кунг, воющая Анна, развалины, трупы, раненые, кровь… Все смешалось, объединилось и ударило, выливаясь в хриплый вой, рвущийся из сожженного спиртом горла и текущую по щекам влагу… Боря, глотая слезы, уткнулся лицом в мешок с вещами, заменявший подушку, и… уснул, физическая усталость оказалась сильнее стресса…

Утром было уже лучше. Видимо, за время сна мозг, решив пока остаться в черепе, сумел переварить и события, и истерику. Да и не хватало времени думать. Утром, уже после завтрака, все неожиданно засуетились. Влада, пробегавшая мимо, вручила маленький, очень плоский пистолет и сказала следить за детьми, потому как больше некому. Боря вытирал сопли, водил на горшок, рассказывал сказки… Плакали что дети, что женщины…

Сейчас Боря сосредоточенно крутил в руках пистолет, пытаясь понять, как пользоваться этой штукой. Ствол и курок – понятно. За это дергаешь, отсюда летит. Или у пистолета не ствол, а курок – что-то другое? Неважно, летит из вот этой дырочки, когда дергаешь вот за эту загогулину. По крайней мере Влада именно на нее показала. Да и в фильмах вроде было именно так. На всякий случай Боря старался опасную дырочку направлять в землю. А остальное? А как его заряжать? И какой-то предохранитель где-то есть… Вроде читал, что оружие иногда чистить надо…

Спросить кого-либо он стеснялся. Выручил Урусов. Ближе к вечеру. Подошел и все показал и рассказал. Сначала пытался нормально, но потом, разозлившись на полное непонимание, перешел на «русский армейско-строительный», выдав огромное количество мата в адрес «антиллигентов, которые элементарных вещей не знают, но в шляпе ходят, кони шахматные!». Боря столько ругани не слышал за всю свою жизнь, а уж в свой адрес… Собственно, на него ругались матом лишь однажды, когда прицепилась какая-то шпана в парке. Но тогда он был с Олегом, а тот хорошо умел общаться с подобными типами…

Мысли перескочили на брата и дальше, к родителям. Еще вчера пришедшее понимание конечной цели оформилось в полный план. Подготовиться до уровня, когда он сможет передвигаться по миру, и идти в Таджикистан. Искать семью. И самый первый ход – вот этот пистолет. «ПСМ», как его Андрей назвал.

Боря вздохнул и в очередной раз начал разбирать оружие…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Ночью приезжают Бахреддин и Джамиль. С ними две женщины: жена и мать Джамиля. Приезжают не на «Ниве», а на «шишиге». Встречаю их возле балка с рацией:

– Ну как?

– Кери хар!

Бахреддин протягивает мне два автомата:

– Андрей прислал. Патроны в кузове.

Потом закуривает, делает несколько затяжек и выдает:

– Джамилю повезло. Мне – нет. Вот так, Витя!

Протягиваю ему флягу.

– Не надо. Потом…

Какое-то время молчим. Потом спрашиваю:

– Что Андрей сказал?

Андрей Пилькевич – начальник таджикского Центроспаса. И мой хороший знакомый. То, что он жив, – это здорово. Но работы у него сейчас должно быть по самую маковку. Не до нас ему, это точно. Но вспомнил и прислал оружие. Показательно.

– Чтобы ехал к вам. Джамиля отвез и сам остался помочь. Внизу – кери хар! Душанбе большей частью разрушен. Русскую дивизию сильно приложило. Но они сумели отойти к Варзобу и окопаться в районе президентской дачи. Теперь пытаются хоть кого-то спасти в городе. Кроме них там только наши работают, спасатели. Армии у Таджикистана больше нет, каждый капитан – теперь бек или баши. С милицией – аналогично. Друг друга пока не режут, но сам понимаешь… Дорога чистая, но в районе туннеля какой-то нехороший шурум-бурум. Пока вроде спокойно, но обратно ехать не рискну. Не думаю, что надолго там тишина… Видел там вооруженных, по-моему, люди Ахмадова…

– Кто такой?

– Ахмет Ахмадов? Бандит местный, с «вовчиками» одно время якшался. Как у вас говорят, отморозок. По слухам, под ним сотни две джигитов ходят. Верится не очень, но если правда – неприятно это. Он сам анзобский, вполне может перекрыть перевал и отрезать Зеравшан от Душанбе.

– Если на перевале его люди…

– О чем и говорю. Не надо туда идти. Опасно это. Здесь выживать надо. Если еще оружием разжиться, отбиться можно.

– Я так же мыслил. Только непонятно, что жрать будем.

– Не знаю. Завтра в Пасруд надо съездить, с аксакалами поговорить…

17 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

– Витя! Объясни этому сыну овцы и моего ишака, что нельзя сейчас идти вниз! – Взбешенный Бахреддин буквально тащит за руку высоченного литовца. – У него в группе всего три мужика и пять девочка! Их же… как это по-русски без мата?

– Можно с матом, здесь девочек нет, – протягиваю прибалту руку. – Виктор.

– Пятрас.

– Вы серьезно собрались вниз в такой компании? Вам сообщили, что творится?

– Так я уже слишал эти nesamones, в смисле глупие байки. Ви спецалъно хочите нас обманут. Никто не посмеют напаст на гражданинов Литви. Литовская Республика цивилизованая страна в Европейский союз и НАТО.

Третий день безвылазно сидим в лагере. Большинство народа не может определиться. Вспоминаю старый анекдот: «Если два еврея соберутся для обсуждения любого вопроса, то у них немедленно возникнет три совершенно разных мнения». Так вот, это относится не только к евреям. К любым образованным интеллигентным людям. Большой объем знаний, помноженный на неумение принимать решения… И хотя альпинисты в целом их принимать умеют, однако ситуация уж больно непривычная. Слишком хочется узнать, что с родными, а еще лучше – до них добраться. Только как?

Однозначного решения пока не приняли даже наша семья и команда Потапа. Но мы по крайней мере начали что-то делать. Утепляем домики, в сегодняшнем состоянии для зимовки они не годятся. Проводим ревизию лагерных запасов. Вчера Олег с Лешкой, Огневолком и Малышом сгоняли на Куликалоны, пообщались с тамошним людом. У них информации еще меньше, чем у нас. Все лагерное начальство свинтило пятнадцатого утром, а руководство иркутских сборов не решается вскрыть склады. Пока договорились сообщать друг другу любые новости…

Поговорили с аксакалами в Маргузоре и Пасруде. Они тоже не торопятся. Ждут, кто наберет максимальную силу, к кому примкнуть. Не думаю, что мы кажемся для них серьезным вариантом.

В общем, мы что-то делаем. Остальные ждут. Скучают. Загорают. Пишут пулю. Играют вечерами на гитарах. Иногда нам помогают. Не от понимания ситуации. От скуки. В головах еще не уложился факт свершившейся трагедии. Тем более что никаких внешних проявлений начавшейся и тут же закончившейся войны не видно. Не встают на горизонте ядерные «грибы», не затягивают небо радиоактивные облака. Даже погода не испортилась, шпарит летнее фанское солнышко, легкий ветерок дует. Все как обычно. И то, что где-то там, не так уж далеко, люди уже ощутили на собственной шкуре все прелести ядреных батонов, так это там… Все ждут. Все твердо верят, что скоро в Таджикистане выберут новую власть, начнет ходить транспорт и можно будет поехать домой. В Москву, Екатеринбург, Вильнюс… И не укладывается в насквозь мирных альпинистских головах вариант, что нет уже ни Москвы, ни Екатеринбурга, ни Вильнюса… Что ехать некуда. И не на чем. И не к кому.

Эта группа – первая ласточка. Спустились сегодня. Новостям не верят, это русские «завоеватели» просто не хотят пускать домой «гражданинов независимой Литви». Все восемь человек предельно уперты. Не помог даже разговор с другими литовскими группами, в которых люди вполне вменяемы.

Самое страшное, что я не могу их просто не пустить силой. Надо бы, но тут же взбунтуются остальные прибалты. Да и одни ли прибалты?

Что делать? Пожертвовать этой восьмеркой, чтобы остановить остальных? Видимо, придется. Советуюсь с Потапом. Он категоричен:

– Да пусть катятся куда хотят! Только транспорт им не давать – самим пригодится!

Предпринимаю еще одну безуспешную попытка отговорить Пятраса от его затеи, а потом восемь человек уходят вниз по дороге, не забыв стребовать с Руфины четыре сотни баксов – возврат денег за непредоставленный транспорт. Вот так, понимание ситуации сногсшибательное!

Ну не мог я знать, что, отпуская их вниз, спасаю нас всех не в переносном, а в самом прямом смысле…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Длинную вереницу машин заметили загодя. Километров за тридцать. Еще с утра пятнадцатого, в аккурат когда первые лучи солнца начали подкрадываться к полумертвой бригаде, Пчелинцев рассадил по всем окрестным холмам наблюдателей, полностью перекрывая периметр. Обстоятельства не позволяли майору держать под ружьем половину бойцов, работы было невпроворот: склады, дома… Да и погибших надо было хоронить… Пришлось ограничиться этим вариантом, высвобождая рабочие руки…

Вот и сидели теперь ребята на высших точках рельефа. На каждый наряд – СВД, автомат, два «ПМ», бинокль, тепловизор. И обязательный дозиметр. Ветер упорно дул от бригады в сторону города. Но кто мог гарантировать, что воздушные потоки не развернутся и радиоактивная пыль не посыплется на головы?

Менялись раз в день – погода вполне позволяла просидеть сутки на воздухе. Приказ был находиться на связи постоянно, благо и раций, и запасных батарей хватало. Да и дизель-генератор, в аварийном темпе вытащенный со склада и приведенный в порядок, уже почти сутки радостно урчал, окутанный солярным чадом. Вони и шуму от него было с избытком, зато горели лампочки в столовой, уже официально объявленной общежитием. Прожекторов хватало, не было нужды жечь костры, освещая непрекращающуюся работу по разбору разрушенных строений. Хотя живых уже не находили. Последним был прапор из котельной: над парнем сложились домиком две панели, и он отделался только испачканными штанами и легким заиканием.

На закрытой волне заблажила рация, выплевывая обрывки предложений:

– Колонна… города… до сорока… джопы… грузовики… стволы видны…

Последние слова комбат уже не услышал. Ставший разъездным «уазик» стоял метрах в пятистах, так было проще. Пробежаться немного да вбросить в эфир на общей волне привычную команду.

Возле самых ворот он пересекся с Сундуковым, тащившим на горбу «ПК».

– Саныч, а на хрена? – Пчелинцев, оказывается, все же сохранил еще умение удивляться. Чему удивился еще сильнее, чем ротному с пулеметом.

– А шоб було, как говорит твой ручной хохол, – ответил ротный и начал карабкаться на заваленную секцию забора. – Пока мои орлы приползут, я хоть точку обживу, – и, развернув кусок каремата, улегся на него, оперев сошки на излом, скалящийся обрывками арматуры.

– Куда я попал и где мои вещи! С вами тут и с ума сойти как два пальца об асфальт, – растерянно сказал майор, но, опомнившись, перещелкнул тумблер обратно на закрытую и спросил: – Гости далеко?

– Минут восемь, и будут на первом КПП. Мы ведем, – пробился сквозь треск статики искаженный голос сержанта Соловьева. Поддался ты, майор, на вражеские уговоры, развел палисадник с серпентарием. И хохлы у тебя в батальоне, и бульбаши. И сержант – еще один «варяг ландскнехтный», блин, только столичный… – Огонь открывать?

– Подожди. Мы тут встретим. Вы прикрываете. Потом – по обстановке, – зажал тангенту майор.

– Вас понял. Роджер. – Рация замолчала. Даже белый шум практически пропал.

– Сам такой… – буркнул Пчелинцев, убрав, впрочем, палец с кнопки. Американкое заимствование немного раздражало, но против новородившегося сленга не попрешь. С легкой руки кого-то из киногероев оно уже который год победно шлялось по всем силовым структурам России. Хотя Урусов клялся и на груди тельняшку рвал, что и украинские погранцы пользуют…

– Товарищ майор, тревожная группа по вашему сигналу прибыла! – доложил старлей Побережник, вскинув ладонь к виску.

За старлеем выстроился его взвод в полной боевой. Надо же, даже каски нацепили. И два гранатомета взяли. Надо потом благодарность вынести. С занесением в организм ста граммов.

– Молодцы, – козырнул майор. – Занимай позиции, как обговаривалось. Остальные где?

– Так остальные сейчас подтянутся, товарищ майор. У нас же все под боком всегда, как вы приказывали. А ребята бронники с собой не таскают.

– Понятно. Понеслись.

Старлей развернулся к бойцам и выдал короткую матерную тираду. «Тревожники» муравьями рассыпались. За полминуты от силы оседлали склоны, спускающиеся к заасфальтированной площадке перед КПП, и слились с травой.

– Лихо. Влад, ты со мной?

– Товарищ майор, неправильные вопросы задаете. Командир всегда должен находиться на самом опасном участке! Личным примером, так сказать.

– Так сказать… – хмуро повторил Пчелинцев. – Ну, давай так…

Новосибирск, медицинский центр «Врачебная практика»

Евгений Шутов

Каким неописуемым чудом не пострадал район площади Маркса, он не знал. Возможно, не сочли стоящей целью. Хоть и стояло там целых четыре медицинских учреждения. Чуть ли не стена к стене… Да и достойных объектов в округе хватало. А может, сработала ПВО. Так или иначе, в центре только вылетело несколько окон. И все.

Произошло все это уже после окончания рабочего дня, когда вся администрация уже разошлась по домам. Чтобы больше не вернуться. То ли не посчитали нужным, а может, некому было возвращаться.

А в результате он, профессор медицины Евгений Сергеевич Шутов, оставшийся дежурным хирургом на ночь, стал навсегда главврачом. Кому, как не ему, старшему и по возрасту, и по авторитету… Тем более идти было некуда: жилой квартал недалеко от «Студенческой» под удар попал. Его приоритетной целью в каком-то Генштабе посчитали. Или просто ошибка навигации. И весь его врачебный опыт тут бессилен…

Вернулся на работу и с головой нырнул в текущие заботы, забивая ими сосущую боль в груди. Работы было много. Лучевая стояла в списке чуть ли не на последнем месте. В основном травмы: переломы, ожоги, сотрясения, разнообразные ранения, в основном совершенно мирными предметами… О том, что услуги центра платные, забыли мгновенно. Хотя пациенты плату несли: в основном еду, что было очень кстати. Санитарки, пытавшиеся сбегать в магазин, наткнулись на каких-то бандитов, грабящих универсам, и еле вырвались. Скорее всего никакие это были не бандиты, просто самые обычные граждане, решившие запастись продуктами. Вряд ли уголовники отпустили бы девочек-практиканток.

Шел второй день после начала и конца войны. Еще кое-где рушились дома и трещало пламя. Люди метались в панике, кто-то пытался вырваться из города, кто-то грабил уцелевшие магазины…

Именно тогда и появились полицейские. Три «Газели», битком набитые вооруженными бойцами, снеся ворота, ворвались на территорию центра.

Из головного вытащили двое носилок и побежали с ними к парадному входу. Дверь, хоть и выполненная из ударопрочного стекла, противостоять долго не сумела… Самое обидное, что она и заперта не была, просто открывалась в другую сторону.

– Прошу прощения, но вас разве не учили предварительно стучать? – только и сумел спросить Шутов, прибежавший в вестибюль на заполошный женский крик из регистратуры.

– Время горит, – ответил старший из «захватчиков», поведя широким плечом, затянутым в «городской» серый камуфляж. – У меня бойцы загибаются. Не до стуков.

Шутову хватило одного взгляда. Множественные огнестрельные ранения. Весьма неприятно, особенно у того, что несли впереди.

– В операционную. Обоих. Этого ко мне. Второго – к Горадзе. И позовите Вахтанга, если он не там!

Подбежавшие санитары споро оттеснили пришельцев и, подхватив носилки, помчались по коридору.

– А с вами, товарищ милиционер, мы потом поговорим, – бросил Шутов, – располагайтесь. И двери входные почините.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Владимир Потапов (Потап)

Заполошный стук в дверь редко бывает к добру. А когда он еще сопровождается громким криком: «Ребята, скорее! Беда!!!» – выдернешься, как по боевой тревоге. Опыт не пропьешь. Меньше чем через две минуты вся четверка стояла возле спасательского балка, ставшего временным штабом лагеря. К их удивлению, Юриновы были уже здесь. Быстры ребята, что и говорить. Не только Виктор, который, похоже, прописался тут постоянно. Но и Олег с Лехой. Леха, конечно, не Юринов, но Потап и его в Юриновы записал, одна команда.

Еще возле штаба был таджикский старлей и какой-то совсем мелкий пацан в состоянии… нестояния, скажем так.

Заговорил Виктор:

– Все, кто нужен, собрались. Докладываю обстановку. На кишлак Пасруд, который нижний в нашем ущелье, напала банда. Около пятидесяти человек. Вооружение стрелковое. Убивают всех подряд. Дальнейшие планы неизвестны. Источник информации молод, устал и напуган. Потому все цифры… э-э… ненадежны. Что делать будем?

Потап витиевато выругался. Хороша задачка! Прискакал пацан лет не то семи, не то восьми. «Чужие наших стреляют!» А ты изволь на основании такой информации план предоставить.

– Малой прибалтов видел? – уточняет Олег.

– Видел. Они выходили из Маргузора. Топают к Пасруду, прямым ходом к басмачам.

М-да… Еще и чухна… Забить и забыть? Никто их туда не толкал. Вот только есть еще кое-что. Разорив один кишлак, пойдут в другой. И так, пока дорога не кончится. А кончается она здесь, в лагере…

Тем временем заговорил Бахреддин:

– У меня два автомата. Двое, кто стрелять умеет, найдутся?

Олег с Лехой переглянулись и дружно уперлись взглядом в Потапа.

– Отставить массовый героизм! – негромко произнес тот. – Первое. Идти надо. И пойдем. Иначе они придут сюда, и будет еще хуже. Второе. Пойдем мы. Мужики, простите, но вы потенциальные трупы. Сами поймите. Четверо пойдут. И Бахреддин водителем.

– Шестеро, – сказал Олег.

– Камикадзе?

– Да.

Потап задумался. Штатских брать? Хоть и парни резкие, но… Что впятером на полста идти, что всемером. Самоубийство, блин. Рискнуть? С другой стороны, стрелять умеют, биатлонисты. Две тройки получаются. Лишними не будут, наверное…

– Ты живых людей кончал, камикадзе? Или товарищ твой?

– До конца нет. Но почти.

Упертый парень. Такие или гибнут в первом же бою, или становятся генералами.

– Бери, – вмешался Виктор. – Не пожалеешь. А здесь я справлюсь.

Вряд ли отец бросал бы сына в бой, не видя в этом смысла… И Бахреддин поддакивает:

– Гуму ба хур, майор! Водилы они классные. Лучше только я.

Ладно, убедили.

– Хорошо. Только под пули не лезть. И подчинение полное.

Олег кивает. Вот и славненько…

– Добро. Старлей, снимайте брезент с «УАЗов», на «кабрах» поедем. Автоматы – мне и Малышу. Витя, ты на связи…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Ждать не пришлось. Окутанные маревом от горячих двигателей, на площадке начали останавливаться гости. Джипы, метко переименованные Соловьевым в джопы, несколько легковушек. Штук пять грузовиков, остановившихся поодаль.

Стало тихо. Очень тихо. Все ждали чего-то. Краем глаза майор увидел, как мелькнула с правой стороны хитро скалящаяся морда Урусова. Вдруг стало очень легко. И даже смешно немного. И пришло чувство, что все будет хорошо. И никак иначе. Потому что за спиной – батальон. И Аня…

Наконец дверь самого блестящего джопа открылась. И на потрескавшийся асфальт нагло ступила огромная туша будущего Повелителя мира. По крайней мере, было бы такое пузо у Пчелинцева, он на меньшую должность точно не согласился бы. Никогда не считавший себя мелким, майор на секунду даже удивился, узрев такое чудо. Килограммов сто пятьдесят как минимум.

Величаво покачиваясь на каждом шагу, туша проплыла метров десять и остановилась, отдуваясь и тяжело восстанавливая дыхание.

Комбат не сдвинулся ни на полшага. Ждал, положив руки на ремень. «Крутой Уокер, блин, с Дикого юго-востока». Мысли заставили улыбнуться. Получилось, что прямо в лицо новоприбывшему.

– Че лыбишься, вояка? Истерить собрался?

– И вам поздорову, гости дорогие! – издевательски обозначил поклон Пчелинцев и снова улыбнулся хряку: – С чем пожаловали? С вестями добрыми аль с подарками дорогими?

– Предъява к вам от братвы есть! – Хряк побагровел, наливаясь дурной кровью. Не к таким ответам он привык. Не ожидал от фраерка такого. Хоть и со звездами тот, только понту со звездей тех? Щас он его на четыре кости… Сам всех сдаст и раком станет…

– Ах, предъява… – протянул комбат, внимательно изучая ползущие по небу тучи. Те обещали скорый дождь. – И в чем же она состоит, любезный мой свин? Или вы, сударь, по другому ведомству кукарекаете?

– Чего?! – взревел оскорбленный до глубины души бандит. – Ты вообще рамсы попутал, лошара?!

Как по сигналу, из приехавших машин начали вылезать остальные. Кто с чем. Ружья разнообразнейшие, «макарки», с десяток «сучков», явно с ментов снятых… Разнобой. Кое-кто в бинтах перевязки, некоторые ствол одной рукой держат… Да, зацепило их. Так что ты, майор, очень дешево отделался.

– Что он делает вообще? – Урусов вздрогнул. Рядом улеглась Влада. Но сегодня уже не с карабином, а со снайперкой.

– Это ты здесь что делаешь? – рассерженно шепнул Андрей. – Сколько раз повторять – не лезь, куда не следует лезть. И вообще, ты меня как нашла?

– Так лучшая точка для стрельбы. Где ты мог быть еще? Что я, тебя не знаю разве? – Потерлась щекой о плечо мужа. – А про то, что я тут делаю, так это кто бы говорил. – Смешно наморщила нос и прильнула к прицелу.

– Разговаривают…

– А что им еще делать? Малой где? Опять на Аньку сбагрила?

– Ну да! И малого, и шахматиста. Он все порывался тоже явиться, так я ему приказала детский сад охранять.

– Ясно все с вами, жена. Закончим, напомнишь – задницу набью.

– Извращенец! – шепнула, тихонько засмеявшись, Влада. – И трепло. Который год обещаешь. А руки-то не поднимаются!

– Тихо!

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Ребята уехали. Самое время начать прикидывать, что делать, если вместо них бандиты вернутся. Воевать здесь некому и нечем. С ледорубом против автомата не попрешь. С другой стороны, если один на один да на короткой дистанции… Значит, в лагере не воюем. А если и воюем, то тихо и из-за угла.

Для начала убрать отсюда детей и женщин, которых не так мало. Да и большинство мужиков заодно. Чтобы под ногами, а главное, под пулями не путались.

Куда убрать – понятно. Туда на машине не проедешь. Чтобы гости ножками топали. То есть для начала на Алаудины. И не к чайхане Али, а на дальний конец озера, откуда подходы хорошо просматриваются и можно быстро слинять дальше.

Беру Иру и иду к Руфине. Объясняю ситуацию. Вместе организуем подъем и отход. Не без эксцессов, естественно, народ вовсе не радуется. Но совсем уж грубых методов удается избежать, авторитета хватает. Пару врачей-мужиков сажаю после первого подъема, если что, могут и уйти быстро, и, наоборот, к лагерю спуститься.

В лагере остаюсь один. Успею уйти. И попартизанить успею, если наверх пойдут, не забыл еще, как это делается. Жаль, скорость уже не та… И сердечко бы не подвело… Боец на изокете…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

– Так, значит, если я верно понимаю ваши претензии, то мне предложено добровольно впустить на территорию вверенного мне подразделения представителей вашего преступного синдиката для вывоза содержимого складов, а самому – удалиться с тем, что смогу унести? – Майор размеренно раскачивался на носках. Вперед-назад, вперед-назад. Ребята должны подойти, разобраться по секторам, перевести дыхание и выбрать цель. А для этого нужно время. Немного, но нужно. Вот и тяни, майор, до последнего. Тяни…

– Точняк ты все понимаешь! Губернатор Чукотки, нах! – Рожа заржала. – И бегом давай, пока я не разозлился.

– А если я разозлюсь? – миролюбиво спросил Пчелинцев. – Что тогда?

– Ты?! – Свин захлебнулся смехом, высоко запрокидывая голову. И захлебнулся кровью, когда в горло вошла пистолетная пуля, вырвав кусок плоти и перебив артерию.

Главарь начал медленно оседать на дорогу, бессмысленно хватаясь за разорванное горло. Пучились глаза, багровость лица плавно становилась восковой бледностью…

Вторая пуля ударила между глаз, разбрызгав мозги по вытоптанному асфальту. Серое на сером…

И со всех сторон ударили по бандитам обжигающие до смерти струи свинца… Оставляя за собой дымную спираль, взорвалась посреди скопления дорогих четырехколесных игрушек граната, пущенная из «РПГ», а потом и вторая…

Майор, откатившись за невысокую тумбу с цветами, больше не стрелял. Он только орал в микрофон рации, пытаясь перекрыть грохот стрельбы: «Граники» убрать, машины и пленные! Машины и пленные, млять!»

Перед ним плюхнулось зеленое яйцо РГД. Закрутилось, шипя тонкой струйкой запала. Пчелинцев подхватил ее и швырнул за спину. Взрыв потерялся на общем фоне боя. Или избиения.

А метрах в двух лежал, удивленно распахнув глаза, старший лейтенант Побережник. И красная струйка, мешаясь с пылью, становилась черной.

Личный пример, так сказать…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Санечка, одевайся!

– Засем, мама, есе зе лано!

– Надо уходить, маленькая.

– Засем?

– Сюда идут плохие люди.

– Сосем плохие? А де папа?

– Пошел навстречу плохим людям.

– Тада не надо уходить. Папа плогонит плохих. Папа самый сильный.

– Все равно надо.

– Мамочка, осень спать хосется. Давай ты меня понесесь немнозко. Или деда. А я посплю…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

– Доклад! – Пчелинцев не приказал. Прорычал.

Сундуков, баюкающий задетую шальной картечиной руку, поморщился:

– Товарищ полковник, не орите!

– В смысле, полковник?! – сбился комбат. – С какого перепугу? Капитан, тебе в голову ничего не прилетало?!

– Не-а, не прилетало, – совершенно спокойно ответил Сундуков. – А если и прилетит – так у меня там броня интегрированная. В три пальца слой. А полковником тебя величаю, потому что только настоящий полковник может приказать угробить под сотню рыл и не поморщиться.

– Придурок… – нервно сплюнул майор. – Короче.

– А что короче? – удивился ротный. – Мы победили.

– Рома. Ты. Охренел, – раздельно произнес Пчелинцев. И с трудом подавил отчаянный позыв достать пистолет да грохнуть капитана. Пока совсем с ума не сошел. – Иди отсюда. К Мезенцеву. Пусть перевяжет и мензурку капнет.

– Так точно! – Сундуков одной рукой вскинул на плечо громоздкий «ПК» и чуть ли не строевым пошагал подальше от места боя. Перед ним невольно расступались.

– Капитан улетает, – подвел итог Урусов, до этого стоящий метрах в трех. И весь разговор отлично слышащий. – Может, ему мыла подарить?

– Повеситься?

– Сперва – помыться. А потом и вешаться можно. – Седьмой клацнул замочком, одев на «ПСО» брезентовый чехол. – Вот почему-то мне кажется, что от товарища капитана доклада вы, товарищ майор, не дождетесь. Кроме матерных реляций на полях.

– Вот и я так думаю. Пошли?

Таджикистан, Фанские горы, ущелье реки Пасруд-Дарья

Олег Юринов

«Козлики», подпрыгивая на ухабах, летят вниз. Не меньше сорока километров в час. Для дороги, где и двадцать считается лихачеством, такая скорость – верх безрассудства. Мне легче, просто повторяю выкрутасы полковника. А вот как он умудряется не расталкивать бампером стены ущелья – уму непостижимо. Но гоним. Таким темпом до Пасруда доскочим минут за сорок. Из-за перегиба выскакиваем на склон над Маргузором и молим бога. Из кишлака этот участок как на ладони, если бандиты уже там – заметят за милу душу. Не снижая скорости, проскакиваем серпантин и врываемся на улицу поселка.

– В засаду бы не влететь, – бормочет рядом Малыш. – Ногами прямо в жидкий маргарин.

Но Маргузор тих. Бахреддин тормозит у большого кирпичного дома и начинает стучать в калитку. Видимо, хочет предупредить о нападении. Потап перескакивает ко мне в машину:

– Погнали, они догонят. Ты что здесь делаешь?

Это он обнаруживает дочку, впрыгнувшую в машину в последнюю секунду. Гнать было некогда.

– Стрэляли, – голосом Саида из «Белого солнца…» произносит девчонка. – Все бегут, а Машка что, рыжая?

Потап выдает фразу, которую я при дамах точно не произнесу. Да ладно я, такого и Леха не скажет, а он у нас известный матерщинник. Но девать фройляйн уже некуда. Жму на газ. Выскакиваем из кишлака и вновь петляем по серпантинам. Наконец крутяк заканчивается. «УАЗ» объезжает скальный гребень. То, что вижу…

В нескольких метрах стоит такой же «козлик», как у нас, но с пулеметом, присобаченным на самодельную турель. За этим устройством расположились двое в камуфляже. Часовые. По сторонам не смотрят. Кругом горы, эка невидаль, а под носом все намного интереснее. Во все глаза любуются на собственных товарищей, увлеченно насилующих прибалтийских девчонок. А парней не видно. Но разбираться некогда, действуют рефлексы.

Резко давлю на тормоз. «Козел» взбрыкивает, колдобится, но замирает в метре от бандитской машины. Над головой рубит воздух неожиданно громкая очередь потаповского автомата. Пулеметчиков вышвыривает из кузова. Наши горохом сыпятся наружу. Чуть задерживаюсь, выбираясь из-за руля. Тот, кого себе наметил, успевает привстать и развернуться. Тянет руку к оружию. По-футбольному бью под челюсть. Клиент кулем валится обратно на девчонку. Но уже спиной и мертвый: этот удар – гарантированный перелом основания черепа. Оглядываюсь. Все. Можно не торопиться. Остальные сработали не хуже. Даже Машка спокойно вытирает нож о куртку трупа. С самого начала видно было: непростая девочка.

– Машка, девчонок посмотри. А вы, мастера… – цедит Потап. – Хоть одного живым взять догадались?

– Обижаешь, майор! – Малыш за шиворот поднимает своего противника. – Есть язык. Пока не отрезал.

– Мой тоже жив, – откликается Леха. – Временно…

Мне похвастаться нечем. Погорячился маленько. Мог и полегче стукнуть.

– Олег, ты таджикский знаешь? – Потап задумчиво смотрит на пленных.

– Плохо.

– Но хоть как-то… Допросить надо.

Тащим пленников за камень.

– Ну и кто по-русски говорит?

Лопочут быстро-быстро, типа «моя твоя не понимай!»… Обоим лет под тридцать. Один совсем мелкий, в стеганом азиатском халате, штаны из местной дерюги, второй одет поприличнее: брезентовые брюки, камуфляжная куртка, даже что-то типа форменной ментовской рубашки. Вокруг левого глаза расплывается синяк в половину морды. Ну, не может Леха без показухи…

– Не понимаете… Ну что ж, поучим русскому.

Достаю нож и вспарываю штаны на мелком. А смотрю на второго:

– Пока он будет есть свой хрен, у тебя есть немного времени вспомнить русский язык, хизмат аро. Не вспомнишь – к гуриям не попадешь. Не любит Аллах тех, кто приходит к нему, держа обгрызенный член в зубах. – Надо же, поэтичность как проснулась не вовремя… Омар Хайям, блин.

Говорить начинают сразу. Оба. А я еще до трусов не добрался. Хлипенькие попались, слава Аллаху. Оставляю мужиков их потрошить и иду к остальным.

За спиной слышны глухие удары и тихий голос майора.

Бахреддин уже подъехал и вместе с Машкой хлопочет над девчонками. Прынц в трофейной машине, у пулемета. Остальные разбираются с трофеями. Литовцев нашли. Тела, естественно.

Крики за камнем затихают. Возвращается Потап, вытирая руки куском знакомого халата. Кивает в сторону девчонок:

– Как они?

– Бывает хуже, – спокойно отвечает Машка. – Но реже.

– Машка, за руль! – командует Потап. – Везешь их в лагерь, сдаешь Деду на руки. Потом вернешься с мужиками, заберете трупы и все, что тут есть ценного.

– Я…

– Отставить! А мы проведаем друзей наших клиентов. Пока не ждут…

Литовки все в слезах, но, похоже, основную истерику удалось сбить. Авось до лагеря дотянут, а там папа разберется. Помогаем им забраться в мой «УАЗ», и Машка срывается с места.

Новосибирск, медицинский центр «Врачебная практика»

Евгений Шутов

Шутов и старший лейтенант Дмитровский пили чай в кабинете профессора. Только через три часа после эффектного прибытия силовиков у врача нашлось время на общение с их командиром.

– Вот так и получилось, Евгений Сергеевич. Если бы колесо не лопнуло, накрылись бы мы медным тазом. А так сидим живые, чаи гоняем…

– Может, вам, Иван, капнуть валерьянки в правильной пропорции?

– Это как? – уточнил старлей.

– Капля валерьянки на сто граммов спирта.

– Действительно, правильная пропорция, – уголком рта улыбнулся Дмитровский. – Только вы и себе не забудьте. Мои какими по счету за сегодня были?

– Уже и не помню, если честно. Кто тут считает! Несут и несут… Но мне нельзя, в любой момент могу потребоваться в операционной.

Шутов отхлебнул из чашки.

– Вы куда дальше планируете, Иван?

– Не знаю, все наше начальство накрылось медным тазом…

– Вы бы не могли раздобыть нам еды? В окрестных магазинах творится черт знает что, девочек туда посылать просто боязно.

– По-хорошему, ваш центр еще и под охрану брать надо. Криминогенная обстановка сейчас в городе – хуже не придумаешь. Всякая сволочь, как по команде, повылазила.

– Ну так берите!

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Работа на месте боя кипела. Адреналин не успел еще весть уйти из организмов, поэтому все было бестолково, но быстро. Свежие трупы на скорую руку обыскивали и стаскивали в одну кучу. На трех расстеленных плащ-палатках росли кучи трофеев. Оружие, патроны и прочие ценности типа часов, телефонов, золотых цепей разной толщины и тому подобное. Офицеры, получив одобрительный кивок Пчелинцева, закрывали глаза, когда кто-то из солдат защелкивал браслет на запястье. Часы в армейском деле вещь нужная. И золото «Ролекса» скрывалось под выгоревшим камуфляжем кармана. А кто посмелее или сообразительнее, сразу на руку цеплял, пуская потом солнечных зайчиков в глаза друг другу и суматошно веселясь. У большинства сегодня был первый бой… Прапорщик Андрушко уже вился вокруг разложенных огнестрельных трофеев и что-то крайне оживленно рассказывал какому-то сержанту, тыкая пальцем в воняющюю свежей гарью двустволку и восхищенно вопя про мягкий спуск и прочие милые его сердцу прелести итальянского огнестрела…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Шум мотора возникает на грани слышимости. Тихое гудение шмеля, постепенно переходящее в неровный гул. Одна машина. Точно, одна. Для бандюков маловато. Или разведку выслали? Наши были на двух тачках. Ладно, ждем. Устраиваюсь на крыше склада. Отличный наблюдательный пункт: я вижу все, меня – никто. Выкладываю перед собой четыре ножа. Больше годных для метания в лагере не нашлось. До ворот я их отсюда не докину, но если они остановятся метров через десять… Вроде рука еще твердая, а в «козлике» больше пяти человек – маловероятно. Один на один – это уже приятный расклад.

«Уазик» выруливает из-за последнего перегиба и упирается в ворота.

– Лайма! Открой! Ворота открой, говорю!

Гора с плеч! Таджичек-бандиток, говорящих между собой по-русски, даже представить не могу. Голос Машкин. А судя по имени той, к кому она обращается, прибалтов ребята догнали и, что не менее важно, убедили. Скатываюсь с крыши и открываю ворота.

– Ой, дядя Витя, там такое, там такое, – частит Машка, – они все мертвые, девочки плачут, а они их насилуют! Папа из автомата, а мы как попрыгали! А Олег ногой, а дядя Женя ножом! А я тоже, а Лешка рукой! Мы там всех убили, меня за руль и сюда, и девочек в машину, и два автомата, а сами дальше, и пленных тоже убили, а эта таратайка меня не слушается, еле доехали! Вот!

Глаза у девчонки по пять копеек, слова льются нескончаемым потоком. Пережидаю секунд несколько, после чего негромко командую:

– Отставить! Сержант Потапова, доложить как положено!

Машка вытягивается удивленно. Молчит секунд пятнадцать.

– Я не сержант!

– Теперь сержант! Докладывайте!

Девчонка вся вспыхивает:

– При движении ниже кишлака был обнаружен противник в количестве семи человек, произведший нападение на литовскую группу. В ходе столкновения противник полностью уничтожен, в том числе двое пленных в процессе допроса. Потерь с нашей стороны не имеется! У литовцев убито три человека, пятеро изнасилованы. Захвачено транспортное средство типа «УАЗ» с пулеметной установкой и стрелковое оружие. Лишние единицы оружия в количестве двух автоматов и освобожденные гражданские доставлены согласно приказанию майора Потапова! Докладывала сержант Потапова!

– Вольно! Молодец, девочка.

Машка всхлипывает и падает мне на грудь:

– Дядя Витя, они их насиловали! Так страшно!..

Плачь, девочка, плачь. От этого легчает. У меня потому и жилетка такая мягкая и пушистая, чтобы в нее плакать удобнее было. Глажу ее по голове, а сам уже включил рацию:

– Алаудин – Лагерю.

– Здесь Алаудин.

– Руфина Григорьевна! Срочно ко мне медиков с полным комплектом, чего может потребоваться изнасилованным бабам. Ваську Коробова из москвичей, Иру. И кого-нибудь из литовок, пусть подруг успокаивают. Как поняли, прием.

– Все поняла. Что там от наших? Прием.

– Вооружились по дороге и отправились кишлак чистить. Не нервничайте, они профессионалы, справятся… СК.

– Сейчас все придут. СК.

Профессионалы хреновы! Всемером на банду! Вернутся живыми – выпорю! Не посмотрю, что лбы здоровые!!!

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Трупов оказалась не так уж много. То ли у страха действительно глаза очень велики, то ли подвела дурацкая, но неистребимая привычка переоценивать противника. Оказалось, что бандитов приехало всего-то человек шестьдесят, а не под пару сотен жлобов, как сперва показалось Пчелинцеву. На изрытом асфальте остались лежать почти все. «При двухстах орудиях на километр фронта – о противнике не докладывают!» – вспомнилась вдруг старая, времен Великой Отечественной, поговорка. И сейчас сработала. Пару убитых чуть ли не лопатами соскребали с асфальта. Удачно стояли, очевидно. Ну и близкий разрыв гранаты дополнил…

Отдельно, возле входа в КПП, положили троих своих убитых. Осторожно укладывали, словно боясь ребят потревожить. Старлей Побережник и два срочника. Офицер поймал пулю под срез каски. А по пацанам «удачно» прошлась очередь уже убитого «быка», в агонии намертво зажавшего спуск…

Пчелинцев постоял над ними минуту, зажав в руке сдернутый берет. Стоял, потому что так положено. Никому ведь не скажешь, что на душе полнейшее безразличие, начинающее становиться привычным. Во вторник погибли миллиарды. Разные люди. Хорошие и плохие. И никакие тоже погибали. А в пятницу погибло трое хороших ребят и полсотни зверей. И только невидимый бухгалтер перекидывает костяшки старых счетов, жизнь… смерть… жизнь… смерть…

Урусов осторожно тронул за локоть:

– Командир, хорош грузиться. Мы ведь действительно победили.

– Что? А? – вскинулся Пчелинцев.

– Победили, говорю, – задумчиво повторил Урусов. Недалеко от них вдруг что-то громко щелкнуло в обгоревшем остове «Паджеро». Снова повалил густой дым. Все, кто рядом был, дружно попадали. Кое-кто начал отползать подальше, пачкаясь в крови. Хоть и жаркое солнце, но все высушить не успело.

– А у Васи – с дымком. Как у настоящего шахида, – протянул Урусов. И посмотрел на часы. – Глебыч, мы уже минут пять лежим. Если жахнуть должно было – уже бы сработало. И закидало нас обжаренным фаршем.

– Слушай, а ты всегда такой отмороженный? – отряхнул камуфляж комбат. – Как ни погляжу – все под горячего финского парня косишь.

– Только когда холодно. Или жарко. Глебыч, тут такое дело. Пленные есть. Восемь человекоединиц.

– Поспрошать хочешь?

– Имеется мало-мало такое желание.

– Ну так в чем проблема-то? Тащи в сторонку и спрашивай. Заодно пару моментов уточнить надо.

– Каких именно? – Урусов теребил провисший пистолетный ремешок, ведущий из разгрузки к рукоятке «АПС».

– Да так, – почесал заросший щетиной подбородок майор. – Странно это все при здравом рассуждении. Слишком глупый наезд был. Таких, с придурью, еще в девяностые свои же перестреляли да повзрывали.

– Могли прикинуть, что нас всех накрыло. И что вы тут с Поберегой – одни?

– Ты сам-то в это веришь? – слегка ударил Урусова по плечу комбат. Седьмой скептически ухмыльнулся. – Вот именно, – продолжил Пчелинцев. – И я не верю. Не бывает так. И твоя сверхзадача – узнать как можно больше. Справишься?

Урусов только хмыкнул, но ничего не сказал.

– Вот и замечательно, герр шарфюрер! Чего стоим?

– Тут такое дело… – замялся старший сержант. – Глебыч, если не жалко, прибереги для меня джип вон тот!

– Ты про «Тигра» говоришь? Кошке?

Армейский джип, неведомыми путями попавший в руки криминала, стоял на самом выезде и почти не пострадал. Не считать же серьезным уроном строчку попаданий, прошедших ровной линией через левый борт.

– Ну да, под карабин как раз.

– Вот я своей сумочку под туфли подбирал, а ты Кошке – машину под ружжо. Странные вы, ей-богу!

– Зависть – плохое чувство, товарищ майор! – подмигнул Урусов. – И это, спичек коробок дай.

– Зачем? Огонь нужен?

– Не-а, – отмахнулся Урусов. – Огонь свой есть. Спички нужны. Нет желания лучинки строгать.

– Лови!

– Бардзо дзенкую, пан ясновельможный! – присел в карикатурном поклоне Урусов, делая вид, что подметает беретом землю.

– Кыш отсюда, шут хохляцкий! – нахмурился Пчелинцев. – Иди работу работать!

Таджикистан, Фанские горы, озеро Алаудинское

Санечка

– Мама! Папа узе плогнал плохих людей? Падем в лагель! Я в лагель хочу! Я там камески оставила…

– Потерпи немножко еще. Ладно?

– Ладно… А куда баба побезала? Тозе плохих людей плогонять?

– Бабушка пошла помочь хорошим людям.

– Падем помозем холосим! Падем, мама! Падем!

Новосибирск, медицинский центр «Врачебная практика»

Иван Дмитровский

– Ну, так берите!

Иван задумался. Почему, собственно, и нет? Куда еще вести взвод – совершенно непонятно. От родного батальона внутренних войск в лучшем случае остались обгоревшие стены. Две тройки уже пробежались по крышам окрестных высоток, и примерную схему разрушений старший лейтенант представлял. Хотя ни на одну из войн Дмитровский не попал, но учили его хорошо. Да он и сам старался, благо дураком не был. И учил, и литературу соответствующую почитывал.

Отвлекся на лирику.

Скоро начнется кругом полнейший кирдык и прочие безобразия. Это сейчас еще большинство окружающих пытается разобраться в происходящем. Разберутся быстро. И начнут грабить, зачастую не задумываясь о последствиях.

А медицина равно наркотики. И лекарства от всех болезней. Вот и полезут сюда все кому не лень. Сначала разрозненные одиночки, а потом и организованные команды. Кто-то «удолбиться» напоследок захочет, а кому-то пригрезится, что его тут от лучевки смогут спасти. Народ же нынче грамотный, в медицине каждый себя специалистом мнит. А как левая пятка зачесалась – доктор, помоги. А доктор не бог. В нынешних условиях обозленный клиент может и с кулаками полезть. И не только с кулаками.

За примерами далеко ходить не надо. Что его сюда привело? Правильно, компашка совершенно приличных с виду людей, ни с того ни с сего обстрелявшая патруль из автомата. Еще хорошо, что задело только двоих и оба живы. Кто стрелял, почему, теперь и спросить не у кого. Нападавших срубили сразу из нескольких стволов, а документов у них при себе не оказалось.

В общем, охрана центра намного более полезное дело, чем бесцельное шатание по улицам под видом патрулирования. Здесь люди правильными вещами занимаются.

Для начала разобраться с радиацией. Уточнить наличие в центре дозиметров. Может, отсюда драпать надо со страшной силой…

И еще. В ближайшие дни все оставшиеся в живых ОПГ полезут наружу. И новых возникнет немало. Так что жди беды, товарищ старший лейтенант. Надо прикидывать возможности обороны и предполагаемой осады. В центре под сотню больных да под сотню персонала. В основном – женщины. Персонал, в смысле, женщины. Больные все подряд попадаются. А самый цирк как раз на пересменку выпал… Еды почти совсем нет…

«Рассуждаю, как будто уже согласился, – подумал Иван, – а ведь согласился. Деваться некуда…»

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд-Дарья

Владимир Потапов (Потап)

Распад Таджикистана на мелкие кусочки начался мгновенно и идет полным ходом. Во всяком случае, Ахмет Ахмадов на пару с младшим братом успел не только провозгласить себя верховным баши, но и поднабрать народа. И даже начать акции подавления недовольных. Председатель пасрудского колхоза что-то с братьями не поделил и послал их подальше. Вот туда и приперлось полсотни джигитов на трех «УАЗах» и двух «шишигах». Сила приличная на данный момент и для самой банды. Не зря же ее возглавил лично Ахмет.

Но толковых спецов у нападающих нет. Бывшие братки и околоуголовная шпана. И за то спасибо. А то повадились наши из уволенных в криминал уходить… Или это только в России?..

В кишлак джигиты ворвались ночью. Тем не менее аккуратно взять не сумели. Местные мужики все на заработках, но ружья почти в каждом дворе есть. А стрелять в горах даже дети умеют. В конце концов с крестьянами бандюки справились. Но полтора десятка своих потеряли. Озверевший Ахмадов отдал приказ кончать всех. А дальше его условно подчиненные сорвались с катушек и помчались добивать уцелевших, насиловать и грабить! Мальчик на коне прорвался только потому, что никакого охранения по периметру кишлака выставлено не было. Хлопца заметили, даже стрельнули вдогонку пару раз, и на этом бы дело и закончилось. Но рядом оказался Ахмет, который и отрядил в погоню первых попавшихся бойцов на «УАЗе».

Погоня собиралась так долго, что догнать мальчишку они уже не могли. Зато серьезно озлобились по поводу своего неучастия в дележе барахла и женщин. И встреча с группой Пятраса пришлась как нельзя кстати. В эфемерности натовской защиты литовцы убедились быстро. Через считаные минуты парней кого застрелили, кого зарезали, а «сладкий белий шлюха» пустили в употребление… И проспали собственную смерть.

В итоге в Пасруде осталось меньше трех десятков джигитов, в массе своей неумелых и необученных, одуревших от крови, убийств и насилий и вдобавок разбросанных по всему кишлаку.

А в активе семеро. Альпинисты весьма удивили в коротком бою. Положив пулеметный расчет, Потап не успел вмешаться в быстро кончившуюся рукопашку. Зато успел многое увидеть. Во-первых, дочь. Не зря гоняли девчонку на тренировках, ох не зря. Кошкой вспрыгнула на спину насильнику и хладнокровно перерезала ножом горло. Мягко и ласково. Вся в сестру двоюродную, что в Новосибе сейчас. Дай бог, живая…

Во-вторых, Леха. Такой же прыжок на спину, но вместо удара – легкий тычок рукой куда-то в район шеи. Куда именно, Потап не разглядел, но эффект был нужный. Клиент жив и без сознания. Когда только фингал успел поставить? Видимо, позже. Позер…

А в-третьих, Олег. Единственный, кто схватился лицом к лицу, пусть противник и не успел подняться. Потап ждал реакции мирного человека, никогда с дракой не сталкивавшегося, – перехода в борьбу. Или попытки удара ножом, так ведут себя неопытные люди, впервые оказавшиеся с оружием в руках. Наконец, киношного приема какого-нибудь ногодрыжества. Олег ударил очень просто. Но быстро и эффективно.

Машку майор сумел-таки под благовидным предлогом спихнуть в лагерь. Альпинистов стоит причислить к бойцам. Так что есть две вполне приличные тройки. Вооруженные. Господин баши был столь любезен, что не забыл прислать нам оружия. А спасателя можно поставить за пулемет на подстраховке. Или на удалении машины посторожить.

В общем, авантюра из авантюр, но надо решаться. Потому как потом справиться с этой бандой будет намного сложнее…

Владимир прервал размышления и кратко выложил все это отряду. Возражений не возникло. Постановка примерных задач. Разбивка на тройки. И два «УАЗа» неторопливо направились к Пасруду.

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Влада Урусова (Кошка)

«Никогда бы не подумала, что так может быть. И что может произойти нечто подобное. Война эта нежданная-негаданная. Да и все остальное. Страшно. На самом деле – очень страшно.

Уже не раз ловила, мягко говоря, очень удивленный взгляд Андрея.

Я ведь знаю мужа лучше, чем он сам. В шоке мой дорогой и любимый. В непроходящем шоке. Хоть и корчит из себя отморозка донбасского, марку держит и все такое, самурай доморощенный…

Конечно, никому не расскажу, как он в первую ночь выл. В смысле, в первую после… Так-то ночью спит. Ну, не только, конечно. С этим делом тоже в порядке все, не сомневайтесь. А тут – разошелся прямо: во сне так орал и зубами скрипел, что пришлось переползать в кабину. Ваньку потеснять. Ефрейтор же так при нас и остался с неопределенным статусом. То ли порученец-ординарец, то ли Андрюшин младший брат. Еще по дороге подобрали пацана, кто-то из родичей кого-то из многочисленных шмелевских друзей. Паренек неплохой. Только тоже в шоке до сих пор. Но молодец, этого не отнять, с ходу бросился завалы разгребать. А когда бандюки приехали с визитом вежливости, рвался, понимаешь, в бой, глазами посверкивая. Пришлось оставить на охране нашего детского сада. Пусть хоть один мужик относительно взрослый будет при детишках…

Ну, слава богу и богам, пронесло нас сегодня, разорвали их, как Бобик грелку. Я тоже стреляла. И, между прочим, попадала. Зря, что ли, норму на первый разряд выполнила? А сто метров с оптикой… Можно на выбор в любой глаз бить. Или яйца отстреливать, как Урусов приговаривает. Не любит он людей. И вообще злобности повышенной. Когда ночью зубами не скрипит…

Только слишком все неожиданно случилось. Да, говорила уже и еще не раз повторю. Шло к тому, все видели. Но мы же в глубине души вовсе не волки и не обезьяны со свиньями, а самые настоящие страусы, которые предпочитают голову в песок и ничего не видеть. Так действительно проще.

Пока не настает «полный ахтунг, треш, угар и содомия». Тоже мужнина присказка. Что в городе сейчас творится – не хочу даже представлять. И тем более думать о том, что будет дальше… Вот так, по очереди, с мужем и истерим, потом старательно пряча опухшие глаза. Словно никто ни о чем не догадывается.

Во, а куда это муженек мой намылился с нахмуренной рожей? И полон за ним тащат, ровняя щетинистыми мордасами колдобины на дороге. Уточнить бы надо, а то начинаю подозревать, к чему там все придет… Крови я давно не боюсь. Еще с Махачкалы… И Андрею, кстати, тоже побриться пора…»

Маленькая женщина, до сих пор кажущаяся подростком, просунула кисти под ремень винтовки, чтобы та не колотила по спине. Оглянулась вокруг и побежала наперерез скорбной процессии, оглашающей окрестности жалобным воем и подбадривающим матом пополам с глухим звуком ударов прикладами и берцами.

Таджикистан, Фанские горы, кишлак Пасруд

Олег Юринов

«Говорят, после первого убийства переживаешь такое, что хочется в петлю лезть. Не знаю, не было. Ничего не было, кроме ненависти к этим нелюдям. Может, от вида того, что они творили с прибалтами. Первого бил, чтобы убить, знал, что убиваю, и убил. Как таракана прихлопнул. Никаких эмоций не возникло. И то, что пленным обещал, сделал бы.

А уж после того, что увидел во дворах Пасруда… Женщины со вспоротыми животами… Старик, прибитый гвоздями к стене дома… Младенец с разбитой головой… Я такое только в книгах читал про зверства гитлеровцев в сороковых… Но те хоть завоеватели были на чужой территории. А эти… Своих, таких же таджиков… Стариков, женщин, детей… Мужиков в кишлаке почти не было, все в России, на заработках…

Не тошнит меня и блевать не тянет. Нет слабости в ногах или дрожи в руках. Злость есть. Холодная, расчетливая. Как робот я. Только логика, никаких эмоций, никаких посторонних мыслей. Цель одна: перебить этих зверей. Всех. Иду в тройке с Малышом и Прынцем, прикрываю ребят, как они же и показали, меняю позиции, в свое время капитан на военкафедре учил, и стреляю этих тварей. Убивать их! Всех перестрелять! Чтобы ни одна скотина к лагерю ближе чем на сорок километров не подошла… К Наде моей… К Санечке… Хорошо, что карабин взял, а не автомат. С винтовкой привычнее.

Все-таки они почуяли опасность, сбежались к магазину, где стояли машины, и попытались организовать там что-то типа обороны. Тем лучше, не надо гоняться за ними по всему кишлаку. Их и осталось-то всего пятеро. Всех вижу прекрасно. И расположены… Пиндец вам, козлы! Отстреливаюсь, как по мишеням на стойке: две секунды на выстрел и никаких дополнительных патронов. Уж больно большие мишени, хоть и слегка подвижные.

Оказывается, еще один есть! Ишь как вопит! Сдается он… Размечтался, сволочь! Примеряюсь его грохнуть, но Стас перехватывает карабин: «Допросить нужно».

Ну, нужно так нужно. Вытаскиваю нож… «Не здесь, наверху допросим». Парни скручивают клиента и кидают в кузов их же «шишиги». Хорошо, наверху так наверху… Все одно тебе не жить, паскуда.

Жора смотрит мне в лицо и вытаскивает флягу… Что-то я последнее время много пью…»

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Сергей Джумаев (Жюмарик)

От стены тянуло холодом. Мерзко так, противно. Да и идти по щиколотку в воде тоже приятного мало. Обувь содрали сразу, оборвав недолгое сопротивление ударом приклада по спине. Носки несколько секунд держали оборону, храня тепло. Но и они капитулировали, противно облепив ноги.

По подвалу шли недолго. Две, может быть, три минуты. Потом поставили к этой самой стене и привязали к трубам. Прикрутили накрепко, за руки и за ноги. Рядом солдаты не спеша, обмениваясь комментариями, возмущаясь тусклым светом единственной лампочки под потолком, привязали остальных, кто выжил. Дергаться было бессмысленно. Оружие у пацанов отобрали, а желание взять на рывок пропало, когда во дворе Черный всей тушей сбил худенького рядового и побежал, нелепо размахивая связанными руками. Автоматы остались нетронутыми. Местный основной двумя выстрелами прострелил Черному ногу. Бывший чемпион края по вольной борьбе упал, и этот садист влепил ему две пули в живот и по одной в коленные суставы. Черный заорал так… Его слышно даже здесь, до сих пор слышно… А основной, похожий рожей то ли на казака, то ли на болгарина какого-то, засунул «стечкин» обратно, в оперативную кобуру, и сказал, ни к кому отдельно не обращаясь:

– Намек поняли, господа зэка? В следующего стрелять не буду. Посажу в кастрюлю крысу и примотаю скотчем к пузу. Устраивает такая перспектива?

По глазам видно было: и посадит, и примотает… Еще и шутить будет при этом. Шальные глаза такие, с плещущимся в глубине безумием. Больше никто не рыпнулся. Ни когда разували, ни когда гнали по воде. Даже когда привязывали – все молчали.

Веревка больно врезалась в руки. Да так, что, все же не сдержавшись, матюкнулся. Вмиг получил прикладом в лицо и повис на трубе, пытаясь не захлебнуться мгновенно наполнившей рот кровью.

– Пасть открывать на ширину приклада! Все поняли? – весело сказал «казак» и присел на табуретку, подставленную загодя кем-то из солдат. – Так, работники ножа и топора, сначала у нас положено представляться. Начнем с меня: старший сержант Урусов. Позывной, а по-вашему, погоняло – Седьмой. Вопросы есть? Вопросов нет, – верно понял он наше молчание. Ой, верно…

– Теперь вы, милейший! – Ствол «стечкина» указал на крайнего справа. Известный всему городу бомбила Гарик решил проявить характер. И послал старшего сержанта по известному всем адресу, пройдясь и по его матери.

– Критику снизу отклоняю, – ответил сержант. – Моя мать – святая женщина. Она меня терпела целых девятнадцать лет. Пока я в армию не ушел, – прокрутил на ковбойский манер на пальце пистолет. И выстрелил Гарику в голову.

Коротко стриженная голова буквально развалилась на куски, заляпав мозгами и кровью склизкую стену и соседа.

Кого-то из солдат шумно вытошнило. Да и наши, на что парни крепкие, видавшие виды, испугались. В штаны не наделали, но хотелось… По себе сужу, но вряд ли остальные лучше…

Вояка отмороженный этот с дула дымок сдул, снова пистолет крутит. Увидел, что солдатик весь облеванный стоит, и командует ему:

– Так, Поляков! Выскочил наружу, воздухом подышал и обратно. Понял?

– Так точно! – Солдатик с силами собрался, ответил и побежал. Только ботинки по воде хлюпают: чвак, чвак…

– Следующий?

Вот же сволочь казаче-татарская! Пистолетом заместо указки размахивать вздумал…

Пацан, на которого Гариковой башкой плеснуло, глаза закрыл и выпалил:

– Кривой я! Из Северска!

– Вай, молодец, сэр Кривой из Северска! А ответьте мне, достопочтенный земляк моей горячо любимой жены, с какого хера вы сюда приперлись? – Я и не заметил, как старший сержант этот подскочил с табуретки и оказался рядом с Кривым. В висок ему «АПС» сунул, до крови разбил.

– Повторяю вопрос о мотивации вашего здесь появления!

– А… Ну, это… – промычал Кривой.

– Понятно… – Урусов протянул. – Говорить не умеем… Такой косноязычный ты нам не нужен.

И выстрелил. Да как! Пуля вошла Кривому в глаз, кусок черепа к херам вынесла, но не убила. Завыл он, задергался, кровью забрызгал во все стороны…

А долбаный отморозок посмотрел спокойно на это дело и высказался, обращаясь к тому солдатику заблеванному:

– Понимаешь, Поляков. Эти твари пришли убить тебя. И твоих друзей. Такие же убили твоих родителей. Ты ведь их помнишь?

Голос тихий, вкрадчивый даже… Талант, мать его! Ему в опера пойти – я бы первым свечу заупокойную ставить побежал бы… А он продолжил:

– И потому жалеть нам их не с чего. И если он нам бесполезен, то зачем ему жить? Пусть подыхает.

А Кривой все это время корчился и дуэт воплям Черного составлял.

А остальные солдаты стояли, разинув рты. Пока наконец не прогрохотала короткая очередь.

– И кто только добрый такой? – спросил Урусов. – Ладно, после разберемся. Прониклись? – Это он уже у нас спросил. Хоть «стечкина» в кобуру упрятал, и то хлеб… – Вот и молодцы. Продолжим?

И сами собой полились слова, и никакие силы не способны были остановить этот поток. Даже подбадривать никого не пришлось. Каждый решил, что лучше рассказать все, о чем спрашивает этот «казак». И я все выложил. И про то, что было, и что есть, и что от Энска моего родного осталось. Старший сержант только и успевал диктофон включать-выключать, записывая по очереди…

Таджикистан, Фанские горы, кишлак Пасруд

Георгий Шкляр (Прынц)

Кишлак чистили, как по учебнику, двор за двором. Противники оказались деревянными по самую маковку. Не нохчи и совсем не «вовчики» с границы… Пока они понимали в чем дело, все кончалось. Следующий двор, и по новой. Граната – две-три очереди. Стрельба гремела по всему кишлаку: эти дегенераты палили даже по курицам, и наши выстрелы гармонично вливались в общий хор. Но в какой-то момент я заметил, что почти не стреляю. Не успеваю просто. Входим во двор, я еще диспозицию срисовываю, а Олегов карабин уже пах-пах-пах… и двор чистый… Терминатор прямо!

Потом вышли на какую-то площадь. Сарай кирпичный, возле него техника составлена, за ней бандюки попрятались. Не слишком умело, бошки торчат немного, но выцеливать надо… Человек пять… Начал прикидывать, как да в каком порядке, и тут…

Олег просто сделал полшага из-за укрытия и… пах-пах-пах… Как из пулемета. Пять выстрелов, и шаг обратно. И где сверху головы торчали – снизу ноги вылезли. Биатлон биатлоном, но так никакой Бьердаллен не стреляет!

Бандюков тоже впечатлило. Не только палить, ругаться перестали. Только:

– Урус, не стреляй, ми сдаемся!

Потап в ответ:

– Выходите по одному, оружие на землю.

Ну, насчет «ми» мужик погорячился. Один он остался. Вылез, автомат бросил, руки задрал.

И тут Олег тем же движением на полшага из укрытия, карабин к плечу… Малыш еле успел за ствол схватить:

– Ша! Допросить надо!

– Хорошо. – Голос у Олега спокойный такой, ровный, безмятежный даже, как будто ему предложили на другой стул присесть.

Ответил, повесил карабин на плечо и вытащил тесак.

А тесак у него – именно тесак, самоделка, из ножовки сделанная, сантиметров двадцать длиной, с обуха пила сохранена, переточена только, и рукоятка от палки горнолыжной. Даже на вид неприятная штука.

Я Олегу в лицо посмотрел, и мне страшно стало. Три войны прошел, под пулями стоял, расстреливали меня, было такое, да много чего было. А так жутко никогда не было. Лицо ничего не выражало. Совсем. Безразличная маска мраморной статуи. И такое же белое. А взгляд… Теперь я знаю, как смотрит смерть. Если бы он на меня глядел, я бы от ужаса умер. Клянусь.

И тут дошло. У него же истерика! Самая настоящая! Кто-то в таких случаях рыдает, сопли по морде размазывает, блюет… А у него – вот так… Как у тех баб некрасовских, что коней на скаку за копыта валят и из горящих изб десятипудовые сундуки вытаскивают. И терминаторство его сейчас таким отходняком пойти может, что мало не покажется. Как бы не сдох от шока или по нам стрелять не начал.

Выхватил флягу, как ствол последней надежды, открыл и сунул ему в руку:

– Пей! Пей, говорю! Надо!!!

Олег, как автомат, опрокинул емкость в глотку. И залпом, что воду! Граммов двести потянул. Чистого спирта! Но в глазах осмысленность появилась, лицо порозовело немного. Вроде в себя приходить начал. Ну, слава богу…

Огляделся очумело и уселся прямо на землю:

– Я в порядке, Жор… Просто выпил лишнего… Развезло немного…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Борис Юринов

Большую часть творящегося вокруг Боря просто не понимал. Но из первого шока уже вышел. И отлично отдавал себе отчет, что жизнь изменилась, и достаточно серьезно. Шахматы, бывшие его делом в течение многих лет, вряд ли кому-нибудь нужны теперь. Надо найти другое дело. Причем такое, чтобы оно могло обеспечить как минимум выживание и возможность добраться до Таджикистана. Что это будет за дело, он не имел пока ни малейшего представления, но это совершенно не смущало. Редко бывает так, что, разыгрывая дебют, знаешь свой план в миттельшпиле. В каждой конкретной партии свой план, хотя дебюты и повторяются. А сейчас как раз дебют.

В первую очередь необходимо освоить тот минимум знаний, которые необходимы для понимания окружающих. Что нужно? Подготовка военная нужна. Надо просить, чтобы его включали в план обучения. Есть же у них такие планы для новичков. Как раз возраст подошел, в котором в армию уходят. Боря усмехнулся. Как особо одаренного, от службы в армии его освободили. Как раз перед крайним турниром получил бумаги.

Он усмехнулся. Есть прогресс, уже начал говорить, как местные: не последний, а крайний. А ведь стоит смотреть правде в глаза: именно последний. Ну да ладно, вдруг и вправду еще будет…

Итак: освободился от армии – иди служить. Непонятно, с кем говорить. Наверное, с Андреем. Но тому явно не до него. Придется несколько дней выждать. И делать то, что в его силах. Пистолет он уже выучил: разобрать, почистить и собрать может хоть с закрытыми глазами. Тренировки по физподготовке возобновил еще вчера, даже выяснил у Вани, где можно бегать.

Что надо сделать еще?

Эх, тут понять бы, что можно делать, а что нельзя. Сегодня утром что он сделал неправильно? Объявили тревогу. Боря подхватился, проверил еще раз пистолет и пошел выяснять, где его место. И чего, спрашивается, все посылали его по разным неприличным адресам? Неужели нельзя было нормально объяснить, что неслужащие должны защищать детей? Чтобы он ушел на свое место и не мешал другим. Влада же объяснила! Не без мата, конечно, но вполне понятно.

Интересно, зачем она вообще ругается! Симпатичная девушка, и неглупая, а выражается иногда так, что уши вянут. Доказывает свою силу? Так сильные не ругаются. И не доказывают. Вот Олег никогда не ругался, а его вся шпана в районе боялась. И бандиты тоже… Надо поговорить с Андреем. Вон, кстати, и он.

Боря встал, намереваясь подойти к Урусову, возглавлявшему какую-то процессию, как вдруг здоровый кавказец вырвался из строя и, сбив солдатика, помчался куда-то в сторону.

Далеко он не убежал. Андрей вскинул пистолет. Кавказец упал. Андрей подошел к нему и выстрелил еще несколько раз. А потом, не обращая внимания на вопли раненого, двинулся дальше.

На мгновение Боря оцепенел. А когда это мгновение прошло, понял, что его не особо трогает судьба кавказца. Кто нападал на бригаду, Юринов уже был в курсе. И что лужи крови на асфальте тоже не беспокоят. Наверное, привык после первой ночи. Но с Андреем решил поговорить в другой раз…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Папа, ты плогнал плохих людей? Да? Совсем плогнал? Ты посему молсис?

– Устал твой папа, кроха. Отдохнуть ему надо. Поспать.

– А тебя как зовут?

– Дядя Жора!

– Дядя Зола, а папа плогнал плохих людей?

– Прогнал. Всех до одного.

– Я говолила! Папа самый сильный! А посему он молсит?

– Устал! Понимаешь? Вот поспит и снова станет самый сильный.

– Падем, я показу, де он спит… И посизу с ним. Стобы его не будили. Папа холосый…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

– Тук-тук! – Чей-то знакомый голос продублировал стук по двери.

– Никого нет дома. Все ушли на фронт борьбы с бытовым пьянством.

– Ясно все с тобой. Значит, открыто.

Хрупкая лесенка хрустнула под немалым весом, и в кунг ввалился майор Пчелинцев.

– Так, военный, я не понял? Что за пьянка впереди доклада? – спросил комбат, увидев открытую литровую бутылку водки и раскрытый пакет чипсов. – И что за незапротоколированный алкоголь на территории вверенного мне подразделения?

– Глебыч, не гунди, – вяло шевеля языком, ответил Урусов. Старший сержант сидел перед импровизированным застольем в одних штанах и держал на вытянутой руке стакан, налитый с былым «спецназовским» шиком, с горочкой. – Ты и так бы пришел. А я сегодня девственности два раза лишился. И новости не срочные.

– В смысле? – уточнил майор и выставил на столик еще одну бутылку. – Хотя об этом давай чуть позже. Что узнал?

Седьмой влил в себя стакан и хрустнул чипсиной. Вытатуированный на груди крылатый пес застыл в атаке…

– Короче говоря, это была разведка боем. Или подставление под чужой нож лишних бригад. По городу попало очень хорошо. Но несколько районов практически целые. Да и по мелким городам не слишком прицельно били. Уцелели местами. А это плохо. Вернее, хорошо. Короче, Глебыч, нам разведка нужна! Как хлеб, как воздух!

– Не отвлекайся. А то начал, панымаэш, Виссарионовича цитировать, пьянь алкоголическая, – ловко убрал со стола обе бутылки Пчелинцев. – Разведка будет. Возможно, даже завтра. Ребята сейчас эрхабешные «бардаки» готовят. А ты будешь на точке сидеть. Потому что алкаш припадочный.

– Сам такой. Поц гойский, – жестом фокусника Урусов выудил из недр «шишиги» бутылку пива и показал майору дулю. – У меня тут на десять таких майоров припасено. И в рейд я завтра пойду, – сорвал крышку об металлический уголок по краю столика и надолго присосался.

– Тебя Кошка за пьянку убьет. Прямо сегодня.

– Не убьет. Она у меня женщина умная. И сегодня в детсаду. А у местных бандюков разлад вышел, – неожиданно снова вернулся к теме разговора Урусов. – У них там смотрящий новый объявился. С замашками юного Буонапартия. Собрался Новосибирскую республику создавать.

– Что-что? – переспросил Пчелинцев. – Республику? Новосибирскую?

– Именно. А сегодняшние гости – из местных. Не захотели они новую жизнь строить под мудрым руководством товарища Сухова. Фамилия у него такая знаменитая. Валера Сухов, погоняло Сухарь или Сухой. И учти, что об этом, в смысле, о строительстве новой жизни, он заявил пятнадцатого вечером. Оперативный не в меру.

– И?

– И как видишь, кто-то толкнул местным фуфло, что бригаду накрыло целиком, можно прибарахлиться, а потом пересмотреть результаты переговоров с Сухарем. Вот они и явились. А мы прибарахлились.

– Это точно, – вернул комбат бутылки на место. – «Тигр» я тебе оставил. Как и просил. Кстати, а он тебе зачем?

– Нужен, – отмахнулся Урусов. – Давай лучше за потерю девственности бахнем.

– В смысле? – спросил Пчелинцев, но кружку алюминиевую подставил.

– В том смысле… – Андрей замолчал, глядя остекленевшими глазами сквозь комбата куда-то ему за спину. – Я первый раз в жизни убивал безоружных. Первый раз расстреливал пленных. А мне еще в спину – «гестаповец бандеровский»….

Непрошеная слеза скатилась по щеке. Урусов выдохнул и влил в себя очередной стакан, с трудом глотая водку. Пчелинцева даже передернуло.

– А я вообще-то из Донбасса! Там и по-украински-то никто не говорит… – начал пьяно объясняться Урусов. – И застрелил я всего троих. Даже спички не понадобились…

– Остальных ты что, в подвале оставил?

– Ну да, – удивился комбатовскому вопросу Урусов. – Пригодятся для опознания. Вот ты этого Сухова в лицо видел? И я нет. И вряд ли он у кого в телефоне фотку своей хари хранит. Так что пусть висят пока. Пригодятсяааа…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Совет

– Ну, что рассказывает наш пленный друг? – Виктор потянулся в кресле.

Потом неожиданно скривился, достал из кармана тюбик изокета и пшикнул под язык.

– Хреново? – спросил Потап.

– Терпимо. Так что он рассказывает?

– Уже ничего. Баши Ахмет Ахмадов скончался от сердечного приступа, вызванного проникновением в сердце постороннего острого предмета. Олегиного тесака.

– Да-а… У меня более легкая форма ишемии… Погоди, почему Олегова? Олег же пьяный спит!

– Спит. Только как допрашивать начали – ввалился. Злой, бледный, посмотрел на эту сцуку и… «Он мой», – говорит. Да так сказал, что и возразить никому в голову не пришло. А пленничек соловьем запел. Без всяких пыток и специальных методов, от одного вида твоего сына. Ты присмотрел бы за ним, не нравится мне это озверение…

– А сейчас он где?

– Олег? Спит. Закончил с Ахмадовым, вытер тесак и ушел спать. Вить, поговори с ним, как проспится. Крепкий парень, но как бы не сломался…

– Поговорю утром. А что Ахмадов рассказал?

– Они с братом держат территорию вдоль трассы от Анзобского перевала до Сарвады. И довольно быстро распространяют свое влияние в сторону Пенджикента. Парнишки конкретно отмороженные, с ними мы общего языка не найдем. Но сейчас продвижение затормозится. Ахмет должен был дойти до Урмитара, а то и дальше. Теперь его братцу надо получить известие о пропаже и восполнить потери. Это не так просто. Пара дней есть. А пока в Сарваде стоит их десяток. В Айни власти совсем нет. Но со стороны Пенджикента идет какая-то другая банда. А может, между Ахмадовым и пенджикентцами еще кто-то есть. Кстати, он говорил про какое-то золото. Был абсолютно уверен, что в Пасруде его много. Не в курсе, там миллионеров не водилось?

– Точно нет. У меня в Самаре одно время работали ребята из этого ущелья. Здесь для всех сто долларов – неимоверное богатство. Нищий кишлак даже по таджикским меркам. Какое здесь золото!

– Может, добывают где?

– Может, и добывают. Но не здесь! Бахреддин, ты не в курсе?

– Нет. Все рудники я не знаю, но в Пасруде ничего не добывают, кроме камня!

– Что-то он напутал. Надо бы разобраться… – задумчиво протянул Виктор. – Но боюсь, нет времени. Потом… Не до золота сейчас…

– Ладно, потом так потом. В лагере как настроение?

– Вниз больше никто не хочет. – Виктор усмехнулся.

– Понятное дело, – вернул усмешку майор, – а что хотят?

– Ничего не хотят. Подчиняются. В шоке все. Ну, пока в шоке, я тут свои порядки навожу. Отобрал ребят с военным опытом. Не с боевым, а с каким-нибудь. Чтобы автомат от ледоруба отличали. Тебе бы их глянуть, чего они стоят.

– Ну, если Олег с Лехой даже без военного…

– Олег с Лехой – моя школа. Считай, что с боевым. А это обычные люди. В общем, надо, чтобы ты сформировал отряд.

– Сделаем. Куда уж с подводной лодки денусь.

– Еще нужно набрать шоферов. Чтобы могли по горам водить. Бахреддин – это на тебе. А дальше – надо сходить вниз. Нам нужно все. Оружие, боеприпасы, продукты, лекарства, горючка!

– Вить, ты что, грабить предлагаешь?

– Не кипятись, майор! Мы не бандиты. Грабить не предлагаю. Покупать. Выменивать…

– На что?

– На что получится. И брать брошенное.

– А что мы можем предложить?

– Кери хар! – буркнул Бахреддин. – И ничего больше! Самим все нужно…

– Не совсем так. Прикиньте, как мы выглядим. Отряд Ахмадова уничтожили. Быстро и эффективно. А они тут силой считались. Соответственно и мы – сила. И можем предложить защиту. Тем, кто к нам переберется. А толковые люди нам и самим нужны.

– Ну, с Ахмадовым нам повезло.

– Неважно. Важно, как это выглядит.

– А знаешь, можно попробовать… – начал прикидывать Потапов, разглядывая карту. – Два направления. В Айни и в Сарваду. В Айни по твоему варианту. А в Сарваде, если вырезать Ахмадовский десяток, много можно просто забрать. Уже бесхозного.

– Соображаешь, майор. Бахреддин, мне в литературе попадалось про аэропорт «Айни». Это к городу имеет отношение?

– Забудь. Это возле Душанбе.

– Жалко. Ну и хрен с ним. Мысль такая. Если местные согласятся, то после рейдов разрушить дорогу ниже Маргузора. Чтобы братец этого Ахмета, ежели захочет к нам в гости заглянуть, пешочком топал. Бахреддин, это реально?

– С аксакалами говорить надо. Но они напуганные сейчас. На все согласятся.

– Тогда завтра гоним всех помогать хоронить убитых. Думаю, никто не откажется. Пусть проникнутся.

– Подожди, Вить. Если рейд делать, то делать как можно быстрее. А то и опоздать недолго.

– А сдюжим?

– Давай утром пораньше соберем ребят, что ты отобрал, и глянем, кто чего стоит…

18 августа 2012 года

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Борис Юринов

«Бегом, бегом… Шаг – вдох, шаг – выдох… Как дед учил: следить за дыхалкой… Еще пять кругов, и можно пойти потише. Чтобы вдох шел на два шага. И выдох на два. А еще через десять кругов перейти на перекладину и брусья. Надо же, военный городок и почти всю часть разбомбило, а спортплощадка невредимой осталась». Борис, не снижая скорости, вскочил на невысокое бревно, пробежал по нему до конца, спрыгнул и помчался дальше.

Шаг – вдох, шаг – выдох. Ровное дыхание – залог выносливости. Жалко, впереди не маячит спина Олега, привык за долгие годы, что нагрузки определяет брат. И темп задает он же. Ничего, Боря справится сам. А потом доберется до Таджикистана, найдет своих, и все будет как раньше. Бегом… Шаг – вдох, шаг – выдох… Парень сбросил темп и немного изменил направление движения. Теперь круг включал не только бревно, но и несколько разнообразных стенок. Раз они здесь построены, значит, через них надо перелезать. С разгона. Иначе зачем они нужны? Бегом… Десять кругов – это два километра. Плюс те тридцать, что он уже намотал, – еще шесть. И два в конце. Всего десять километров бега с препятствиями. Плюс перекладина, брусья, отжимания-приседания. Вся тренировка полтора часа. Утром, пока все спят, чтобы не было лишних вопросов.

Не так уж и много. Те, кто криво усмехается на утверждение «шахматы – спорт», просто не в курсе. Чтобы выдержать семь часов игры, надо быть сильным. Точнее, выносливым. Десять километров рваного бега ежедневно – обычная нагрузка между турнирами. Только без стенок. В Самаре Боря бегал по парку. Здесь непонятно, где тренироваться. Но на площадке точно можно, никто не мешает. А что кругами на одном месте – переживаемо…

После завтрака почистить пистолет. Неважно, надо ли это оружию, из которого никто не стреляет. Просто, чтобы не забыть, как это делается. Договориться бы с кем-нибудь и изучить автомат… Вот вернется Андрей из своих вечных поездок – Боря с ним переговорит. А пока бегом. Два шага – вдох, два шага – выдох…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Владимир Потапов (Потап)

– Значит, так, – Потап оглядел собравшихся, – все служили?

Ответом был негромкий подтверждающий гул.

– Тогда считайте себя призванными из запаса. Надеюсь, необходимость этого понятна. – Владимир сделал паузу и, не дождавшись комментариев, продолжил: – Я – майор Потапов, назначен командиром вооруженных сил лагеря. В первую очередь необходимо знать уровень вашей подготовки. Каждый называет имя, фамилию, звание, ВУС, место службы. Про боевой опыт тоже не молчите. Давай, ты первый, – майор ткнул пальцем в сидящего с левого края парня.

– Сергей Долженко, младший сержант, срочная, 7-я гвардейская воздушно-десантная, Новороссийск, пулеметчик, первый номер. Не участвовал.

Майор кивнул.

– Следующий!

– Василий Доничев, ефрейтор, срочная, 7-я гвардейская воздушно-десантная, Новороссийск, пулеметчик, второй номер. Боевого опыта нет.

– Мы вместе служили, – пояснил Долженко, – в одном расчете.

Потап опять кивнул. Нарушения субординации волновали мало. Народ давно уже штатский, армейскую дисциплину позабывший. Факт наличия слаженного пулеметного расчета был намного важнее. Боевого опыта у ребят нет, да и фиг с ним. Начало отличное.

– Следующий…

Продолжение было поскромнее. Правда, стройбатовцев и прочих железнодорожных не было. То ли Виктор отсеял их самостоятельно, то ли изначально отсутствовали. Но и кого-либо особо ценного тоже не обнаружилось. Два десятка парней, умеющих стрелять из автомата. «Махра», БТВ… Еще пара десантников и один зеленый. Но все трое от пехтуры отличались слабо. Служили давно, да и подразделения не блистали…

С другой стороны, могло и этого не быть, собрались бы одни студенты да менеджеры, что лучше? В том и дело… А так хоть есть кого на посты гонять. Под конец свежемобилизованные обрадовали еще двумя пулеметчиками, да еще и с боевым опытом. Ребята успели зацепить вторую чеченскую. Необычный расчет – братья-близнецы из Омска. Считай, земляки. И один взрывник, но без практики. Так, теорию помнит. В учебке гоняли. Но тоже лучше, чем ничего. Малыш подучит, будет ему помощник в минно-взрывных делах.

– Значит, так, парни, – подвел итог майор, – будем делать из вас спецназ. Горно-десантно-погранично-бронетанковый. Больше не из кого. Если знаете еще кого-то из ребят, кто готов учиться и способен на это, – зовите. А пока – завтра у нас первое боевое задание. Вниз пойдем. Надо вытащить из Айни все, что может пригодиться. – Он поднял руку, предупреждая вопросы. – Грабить не будем. Но к стычкам надо быть готовыми. Сейчас получите у Акрама оружие. Приводите пока его в порядок. Вечером представлю командиров отделений. Если вопросов нет – разойтись.

Вопросов не было. Парни потянулись к складу. Потап тоже поднялся.

– Товарищ майор! – окликнул его женский голос.

Владимир обернулся. Литовка. Из пострадавшей пятерки. Года двадцать два – двадцать три на вид, среднего роста, спортивная фигура…

– Слушаю вас. – Как общаться с литовцами, особенно с вляпавшимися девчонками, Потап не знал. На всякий случай обратился на «вы».

– Ви набираете в армию только мужчин? – Акцент почти не чувствовался, разве что звук «ы» произносила как-то странно, больше похоже на долгое «и».

– А что вы умеете? – Уж чем майор не страдал, так это мужским шовинизмом.

– Лайма Буткуте. Я хорошье стреляю.

– Биатлонистка?

– Нет. Но с винтовкой обращаться умею.

– Снайпер?

– Можно сказать и так.

– И откуда такие таланты?

– Разве это имеет значение?

– Хорошо. Пошли к Акраму, получишь оружие.

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

– Товарищ водитель! А вы с собою взяли теплые вещи?! – Урусов был деятелен и надоедлив, и от него жутко несло перегаром.

– Взял, товарищ старший сержант! Целый ящик! Специально для вас, герр шарфюрер! – огрызнулся мехвод «бардака», прапорщик Безручков.

– Андреич, не гунди! Да! – Седьмой дал щелбан по шлемофону. – А зачем так много?

– Так вдруг кто под лед провалится?! – искренне удивился Безручков.

– Под лед? В августе? – пробормотал Урусов. – Под трибунал!

По броне требовательно застучали.

– На выход, господа офицеры, прапорщики и прочие негодяи! – Жизнерадостная команда Пчелинцева, донесшаяся снаружи, оскорбила Урусова до глубины души.

– Вить, а если серьезно? – Не обратив внимания на приказ, старший сержант повернулся к мехводу и скорчил самую жалобную физиономию, на какую способен был.

– А если серьезно… – Пауза прапорщика была классической. С одухотворенным лицом и прочими положенными признаками. И оборвалась так же, по учебнику. – Есть. «Двушка» «Жигулевского». Где лежит – потом.

– Хоть сразу на хер не послал, – обрадовался Урусов и полез из БРДМ наружу под бдительный взгляд Пчелинцева.

Рядом с их БРДМ-2РХ стояла вторая. На той старшим шел Сундуков. Сейчас бодро рапортующий о полной готовности лечь костьми, но задачу выполнить.

– Неверно формулируете, товарищ капитан! Костьми должны лечь все препятствия на вашем пути. Ладно, – пропал вдруг официоз из майорских интонаций, – Саныч, ты сам в курсе не хуже меня.

– Именно. Пробить ЦБС, покрутиться рядом, выйти на связь с живыми. А они будут? – Сундуков решил одеть не стандартный шлемофон, а «Сферу». В маленьком разведброневичке до экипажа можно и так докричаться. А спецназовская каска всяко лучше держит пули с осколками.

– Не знаю, – развел руками комбат. – Но надеюсь, что в их лабиринтах не только крысы с тараканами выжили. Давай, Ром, смотри по обстановке, не маленький.

– Именно. – Сундуков вскинул ладонь к затянутой в камуфляж «Сфере». И молча запрыгнул в «бардак».

Тот окутался сизыми тучами выхлопа и рванул по дороге. Не пытаясь объезжать сгоревшие боевые машины вымогателей, а просто спихивая их поближе к обочине.

– Они на базу? – спросил Андрей у подошедшего поближе к ним Пчелинцева.

– Ну да. – Майор был гладко выбрит и одет в новенький «комок». В отличие от Урусова и Безручкова. Первый потрепанно-помятый, а второй еще и в пятнах от горюче-смазочных.

– Думаешь, по ним не били?

– Очень сомневаюсь. С той стороны никто ничего не видел и не слышал. Да там видно будет. – Пчелинцев махнул рукой и полез в планшетку. – А вот ваш маршрут.

Урусов развернул карту на носу «бардака».

– Таааак, шо мы имеем с гуся? – и поднял взгляд на комбата: – Глебыч, мы вчера не так много выпили…

– А я с утра еще все прикинул, – подмигнул Седьмому майор. – С прошлого.

– Дай и я гляну! – влез Безручков. Замасленный палец быстро повторил извилистый путь штабного карандаша. – Не понял…

Теперь и прапорщик с прищуром уставился на Пчелинцева:

– Ты нам предлагаешь проскочить вероятный эпицентр и покататься практически по центру?

– Ага! – лучезарно скалясь, согласился комбат. – И набросать примерную схему заведомо опасных участков и повышенный фон. Андрюха вон вечно хвастается, что он учебку РХБЗ заканчивал, ему и карты в руки. Нехай рисует.

– Оршанец, товарищ майор, учебка не химвойсковая, а пограничная. Я по ВУСу – химик-дозиметрист, не более того, – обиделся Урусов. – Сколько раз говорил.

– И столько же раз повторишь, – отрезал Пчелинцев. – Начхима у нас нету. А из остальных только ты и Сундук знают, что и как дергать на «химбардаках». Да и вас обоих фиг заставишь копать от рассвета до следующего дуба.

– Вот же, блин, до чего доводит могучий интеллект! – почесал Урусов взопревший под шлемофоном затылок. – И способность косить на работу. Кто с нами? Вдвоем не пойду, – сменил он вдруг резко тему.

– Так из твоих бойцы и пойдут. Соловьев и Поляков.

– Матка Бозка Ченстохова! – простонал Урусов и картинно схватился за голову. – За шо на меня такие кары?!

– Рядовой обещал больше не блевать! – подмигнул Пчелинцев. – И вообще, хватит комедию ломать. Актер.

– Погорелого театра, блин, – согласился Урусов. – Во! И ребята бегут.

Пчелинцев обернулся. Рысят парни. У обоих – свертки ОЗК и по несколько пустых мешков.

– Товарищи бойцы! – ткнул пальцем комбат. – А на фига они вам?

– Для пополнения медикаментозного фонда! – резво закинул мешки в стальную коробку сержант Соловьев и вытянулся перед майором. – Неотказательная просьба подполковника Мезенцева!

– Неотказательная просьба, говоришь… – хмыкнул Пчелинцев. – Давай, сержант, грузитесь, и вперед. Постоянно на связи!

– Тык точна, товарыша начальника! Будем говорящую шапку пытать! – ответил из недр «бардака» Урусов. И, захлопнув люк, напомнил прапорщику про обещанный напиток завтрашнего дня.

Мерно загудел двигатель…

Таджикистан, Фанские горы, Куликалонские озера

Олег Юринов

Бегу за Лехой, с трудом выдерживая темп. Вчерашний день аукается. Даже не сам день, а выпитый с подачи Жоры спирт. Впрочем, признаю, это было нужно, вело меня не по-детски. Но сейчас вчерашняя необходимость выливается в далеко не лучшую сегодняшнюю форму. Шел бы один, вообще еле плелся. Но темп задает Леха, приходится держать. Вот и держу. Впрочем, недолго осталось, седловина уже видна. А дальше вниз, полегче будет. Да и идем неплохо. От лагеря до Алаудинского перевала в два часа укладываемся, как и рассчитывали. Алаудинский – самый короткий путь на Куликалонские озера и к альплагерю «Артуч», где стоит человек семьдесят нашей братии: иркутские сборы и несколько примкнувших к ним групп.

Задача – обрадовать ребят информацией о последних событиях и предложить перебраться к нам. Точнее, не предложить, это уже делалось, а убедить. А если не удастся – то хотя бы отдать им стволы с боекомплектом, глядишь, смогут отпор дать, если и к ним кто заявится. Нет, не если, а когда.

Выбегаем на седловину. Дальше проще пойдет. В нужную нам точку ведут два перевала. Этот, Алаудинский, и Лаудан, еще более низкий и простой. Собственно, оба простейшие, грунтовая тропа насквозь, ишаки без проблем ходят, просто Лаудан ниже почти на триста метров. Но там путь длиннее. Когда идем с Куликалон – основное расстояние на нем бежится на спуск и особой роли не играет. А в обратную сторону – с точностью до наоборот. Вот и получается, что туда-обратно выгоднее ходить «колечком», такая вот гримаса горного рельефа. На спуске башка окончательно проветривается, и к палаткам иркутчан подбегаю уже полностью оклемавшимся.

– Привет, Валер!

– Соседям наше с кисточкой. С какими новостями?

– Да не с радостными. Воевали вчера.

Рассказываю Валере подробности. Иркутчанин мрачнеет. Веселеть ему не с чего, их стоянка на Куликалонах открыта всем ветрам. Раньше или позже придется перебираться в «Артуч». А этот лагерь не прикроешь, дорога к нему хоть и не союзного значения, но одним махом не рушится. И следующий Ахмет запросто может въехать прямо туда.

Собственно, ради этого мы с Лехой и побежали сегодня на Куликалоны. Ну, еще прихватили для ребят несколько стволов с боекомплектом. Все лучше, чем ничего.

– Что делать-то… – Валера грустно вздыхает. – Может, и в самом деле к вам перебраться?

– Ну, наше мнение ты знаешь. Вместе выживать проще. Пока вы здесь – мы даже помочь, если что, не успеем.

От нас до иркутского лагеря минимум три часа хода. А еще два – пока их гонец добежит до Алаудинского перевала, откуда берет рация… Живых на Куликалонах к нашему приходу не останется. А «Артуч» еще ниже. Час вниз, два наверх…

– Почти убедили. Сейчас инструкторов соберу – поговорим.

Следующие два часа проходят в ожесточенных спорах. Решающим аргументом становится, как ни странно, не угроза нападения, а вопрос еды. Как только у ребят кончатся лагерные запасы – жрать будет нечего. Всех ресурсов – рыбку в озерах ловить. Куликалоны – единственные озера, где она водится. Вот только маринка – рыбка мелкая, семьдесят человек ею не прокормишь. Тем более зимой.

У нас и рыбы нет. Но зато есть два кишлака, а в них скот. В том, что после вчерашнего папа и Бахреддин с аксакалами договорятся, ни на миг не сомневаюсь.

Наконец иркутчане решаются, и лагерь поднимается, как по тревоге. Сборы занимают меньше времени, чем дебаты: альпинисты, однако…

Несмотря на кучу потерянного времени и тяжело груженное новичковое отделение, в лагерь успеваем засветло. Папа с Потапом тут же берут прибавление в оборот: кто что знает, умеет и может. Слово «хочет» из нашего лексикона потихонечку уходит. Думаю, что надолго…

Окрестности Новосибирска, дорога к Центральной базе снабжения (ЦБС)

Роман Сундуков (Сундук)

Капитан Сундуков всегда любил ездить на броне. С Чечни еще. Несется туша БТР по разбитой дороге, наматывая километр за километром на рубчатые шины. И кажется, будто не камни, перемешанные с осколками непонятно чего, под колесами, а речная гладь. И под тонкой тканью камуфляжных штанов вовсе не нагретый металл, а древесина палубы ладьи… И не десяток смертельно уставших солдат рядом, а под сотню лихих ушкуйников. И сам он вовсе не гладко выбритый капитан Российской армии, а атаман Ромка Сундук с золотой саблей и бородой.

Вот только бородатыми там были не атаманы, а всякие полевые командиры с прочими борцами за веру и за баксы. И вскидывали вверх боевые машины вовсе не волны, а фугасы…

Но все равно любовь не проходила.

А сейчас – вообще все отлично складывалось. Дорогу на Центральную базу Снабжения округа мехвод знал отлично. Если верить приборам, заражение было минимальным, чуть ли не естественный фон, который вообще в здешних краях слегка повышен. Поэтому и сидел капитан на башенке, придерживаясь за пулеметный ствол.

И увидел препятствие раньше всех. Неудивительно, впрочем, не увидеть было сложно. Въехали на вершинку перед спуском, а впереди, в низинке, воронка метров полста в диаметре, усыпанная по краям серебристыми ошметками алюминия. Снизу заполошно заорал что-то неразборчивое Михайлов.

Щелкнули запоры люка. Тихонько загудел аппарат, поднимавший давление внутри БРДМ.

– Ну? – спросил Сундуков у испуганного рядового.

– Это! – все не мог слова вспомнить. – Уровень скакнул резко. Дозиметр чуть у ума не сошел, еще бы немного, и вовсе бы расплавился! – Для пущей убедительности рядовой пучил глаза и пытался размахивать руками. В тесноте боевого отделения получалось у него плохо…

– Разберемся.

Капитан сдвинул Михайлова и втиснулся на его место. Рядовой изогнулся в три погибели, но кое-как сумел переползти на командирское сиденье.

– Действительно, резко, – хмыкнул Сундуков. – Жень, сдавай назад помалу. По команде – стоп!

– Принял, – буркнула спина мехвода. «Бардак», не разворачиваясь, начал отъезжать.

– Отлично! Еще лучше! – комментировал каждые десять метров дороги капитан. – Вообще супер! Женя, стоп!

Чуть качнувшись всем корпусом, машина остановилась. Сундуков секунду помедлил, а потом ухватил рядового за куртку.

– Что же ты, контра и гад ползучий, тормоз такой?! – ласково спросил капитан. – Мы же с отдраенными люками шли! И фон потихоньку рос! Что, выгнать за броню да приказать кусочек «Трайдента» на память принести?!

Вот только от ласковости тона Михайлову стало еще страшнее.

– Или просто в эпицентрик забежишь да циферку показаний прокричишь, прежде чем мяско с косточек полезет?!

– Саныч… – тронул его мехвод. – Не гони. У пацана сейчас сердце остановится с перепугу.

– Сам виноват, если остановится! – отмахнулся капитан. – Женя, он нас чуть не угробил, ты это понимаешь?! Скажи спасибо, что «шипучка» это! Толком не рванула, а так, рассыпалась без реакции.

– Понимаю, – согласился старшина-контрактник. Они с Сундуковым в одном дворе жили. И на Пяндже вместе были. Вот старшина и позволял себе многое, даже до войны. – Но не угробил же. А он щас помрет. Прямо тут.

– И хрен с ним! – Запас злости явно начал истекать, и капитан понемногу успокаивался. – Помрет – за борт выкинем, скажем, напоролись неудачно. Пулю поймал, с борта свалился. Подбирать не стали, потому что по нам начали гаубицы прямой наводкой лупить.

Рядовой сдавленно и вымученно улыбался, начав понимать, что никто его никуда не выгонит, а все это – не более чем для разрядки. Чтобы нервы раньше времени не перегорели.

– А ты чего лыбу давишь, товарищ рядовой?! – пошел на второй круг капитан. – Не волнуйся, вернемся в бригаду – придумаю чего позаковыристее! Жень, мы тут каким-нибудь макаром объехать сможем?

– Как не смочь? Щас через перелесок. У нас проходимость отличная – проскочим напрямую. А там огородами и к Котовскому.

– Какому такому Котовскому? – насторожился Сундуков. – У них что, снова руководство поменялось?

– Григорию Иванычу который, – заржал старшина на всю БРДМ. – Красный командир и все такое! Выражение такое есть. То ли метафора, то ли аллитерация. Слово, помню, хитрое.

– Фразеологизм! – пискнул Михайлов.

– Ой, да вы шо?! – Теперь уже капитан засмеялся во все горло. – Женя, и этот шлемазел будет рассказывать тебе, как последнему гою, за метафоры.

Старшина подмигнул рядовому:

– У меня до войны два сборника вышли. Лирика и все прочее. А ты тут про фразеологизмы лепишь, балбес! – и снова подмигнул.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов

Сегодня жизнь в лагере бьет ключом. С утра Олег с Лехой нагрузились стволами и патронами и умчались на Куликалоны. Не сказать, что у нас избыток оружия, а особенно боеприпасов, но там люди совсем беззащитны. И хотя главная задача парней – убедить иркутчан перейти к нам, бросать их на произвол судьбы в любом случае нельзя.

Бахреддин, прихватив с собой потаповскую команду в качестве охраны, умчался в Маргузор говорить с аксакалами.

– Пока эти старые ишаки напуганы, – заявил он без всякого почтения к сединам, – их можно заставить думать быстро и правильно. Нет, не можно. Нужно.

Сам Потап общается с новобранцами. Предварительный отбор я сделал еще вчера. Без отрыва от эвакуации лагеря. С помощью Иры собрал с руководителей и инструкторов списки тех, кто служил. Привезенные трупы литовцев выбили дурь из всех, в ком она еще оставалась. Увы, даже просто служивших срочную не так много, альпинизм – спорт своеобразный.

А пока Потап выясняет, на что способны те, кто все-таки служил. Кстати, не только они. Вокруг него вьются несколько парней не из моего списка и даже одна девочка, кажется, из вчерашних литовцев.

Из остальных я создал бригады по интересам. Хотя не совсем так. Медиков отобрали еще до потенциальных бойцов, врачи важнее. Сейчас они собирают и сортируют медикаменты. О военном коммунизме и национализации почти всего имущества я объявил в первую очередь. Возражений, к огромному удивлению Потапа, не было. Удивлялся майор зря: эта общественная формация альпинистам близка и понятна. Как выяснилось, даже литовцам.

Кроме медиков работают продуктовая комиссия (Ира, Надя и Динара, лагерный повар, а также десяток таскателей из разных групп), хозяйственная (под руководством Акрама) и строительная, благо эта специальность в нашей среде весьма популярна. Первые две тоже проводят инвентаризации, а третья определяет объем работ, которые необходимо сделать до зимы. Зимовать придется здесь. Даже если договоримся с таджиками, Маргузор близок к будущей границе и мало приспособлен для обороны. Да и для жилья, честно говоря, не намного лучше лагеря.

К вечеру начинают возвращаться «послы». Первым приезжает Бахреддин. Его охрана тут же включается в беготню Потапа, а сам спасатель, через слово поминая «кери хар» и «шайтан», излагает результаты встречи. Ругается он зря. Кишлак перепуган. В связи с этим жители согласны на все, лишь бы иметь нас своей «крышей». Именно так: с Бахреддином общались, как с посланцем «Великого хана». Впечатление мужики вчера произвели неслабое. Нельзя сказать, что это полностью решает вопрос еды, но с голоду мы теперь не сдохнем – это точно. Так что съездил спасатель удачно.

Еще через час приходят Олег с Лешкой и тащат с собой иркутчан в полном составе. Наступает новый раунд беготни. Но тут я притормаживаю процесс. Отвожу в сторону Валеру и ставлю задачу: тех, кто может пригодиться в завтрашнем рейде, прислать к Потапу сейчас. А все остальное – завтра.

С тем и расходимся. Иначе спать сегодня не придется никому.

Окрестности Новосибирска, 35-й км Толмачевского шоссе

Андрей Урусов (Седьмой)

Пробка тут была. Когда-то. Несколько дней назад. Пока не навелись на тепло сотен двигателей головки ракет и не завертелся над шоссе огненный вихрь, дотла высасывающий кислород и обращающий в пепел все, что может гореть…

БРДМ сначала проталкивалась, распихивая семью тоннами корпуса скелеты. Пока не уперлась в несколько перевернутых динозаврьих туш дальнобоев, лежащих поперек дороги. Где-то тут он четырнадцатого числа по бандитской машине стрелял…

– Возвращаемся? – Урусов ополовинил пластиковую бутылку и пришел в себя уже окончательно. Сержант расположился в башенке. Бронемашина, казалось со стороны, словно принюхивается, постоянно поводя стволом пулемета вокруг.

– Назад сдаю, – ответил Безручков и прохрустел передачей. Давно не выезжала БРДМ за ворота бокса, невозможно вернуть машине за короткую ночь былую резвость…

– Давай-давай… – задумчиво протянул Андрей. И похлопал по плечу сержанта, сидящего на операторском месте: – Соловей, что приборы?

– Приборы – хорошо! – обернулся сержант. – Если все пашет нормально – превышение в пределах допустимых. Можно хоть голым ходить. И тут термобарическим били.

– Нормально они пашут… – Урусов снова прильнул к прицелу. – Зуб даю – нормально! Хоть и модернизировали, но принцип один. А я все эти ВПХР наизусть помню. Хоть с жены сними… А вот что в допустимых – это не нормально…

– Почему? – рядовой Поляков уже устал чувствовать себя бесполезным грузом, которым в принципе и являлся. Вот и влез в разговор при первой же возможности.

– Скучно потому что. Не придется тебе потом дезактивацией заниматься. С мыльцем и щеточкой. Очень уж увлекательно, почти медитация, однако. Поверь ветерану оршанецкому…

– Стоять! – заорал вдруг Урусов, оборвав подкалывание рядового, и вдавил спуск пулемета. «ПК» осыпал внутренности БРДМ золотистым потоком гильз.

Безручкову несколько угодило за пазуху, и он проклял того идиота, который забыл поставить кожух гильзоулавливателя. То есть самого себя.

– Что там? – попытался перекричать грохот пальбы Соловьев, с бешеными глазами ухвативший «АКС».

– Уже ничего, – обмяк резко как-то Урусов. – Поляк, поищи, там где-то возле тебя цинка патронная. Ага. Молодец. Считай, про то, что ты вчера блевал, – мной забыто.

– Так точно, товарищ старший сержант! – попытался отдать честь рядовой, но стукнулся локтем об какой-то угол. И зашипел от боли.

– Устав не нарушай. – Урусов был на удивление спокойным. – А что про вчера забыл, так это только про вчера… Соловей, что за бортом?

– СДЯВ не фиксируется. Фон – 25–26. Превышение минимальное.

– Ништяк. Поляк, к пулемету! Я на минутку выскочу. Проверить надо кое-что.

Оставшиеся в машине переглянулись, но ни слова не сказали, пока Урусов не влез обратно.

– Ничего. Потом расскажу, – отмахнулся от незаданного вопроса Андрей. – Вить, у тебя тут спирта нету в заначке? Мне бы себя привести надо бы. Да и за упокой принять надо.

Безручков молча передал армейскую флягу сержанту. Тот не глядя отвинтил крышечку и запрокинул, натужно закашлявшись.

– Спирт на вдохе пить надо, салага… – откомментировал прапорщик. И отобрал у Урусова остатки.

Старший сержант отдышался кое-как.

– Поехали обратно. Тут трасса точно перекрыта. Не протиснемся. А через болото на «броне» идти – только жабей напугаем и лягушей насмешим.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Баба, я лазлозила! Желтые баноски здесь, а красные здесь!

– Молодец, Санечка! Спасибо! Отдохни немного.

– Баба, я не устала. Я есе могу баноски ласкладывать. Показы, какие нада!

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов

– Сережа, ты мне скажи, мы можем сделать нормальную радиостанцию, чтобы попробовать связаться с Россией?

– Ну… Передатчик хороший вряд ли, хотя можно с этим гробом армейским поковыряться. Если еще вытащить его на Алаудинский перевал да направленную антенну соорудить… А вот приемник запросто. Уровень «Дегена» или «Тексана» не гарантирую, но можно переделать «Кенвуды». Я у ребят видел «эф семь е» и «эф шесть а», но они на КВ лишь принимают. Они вообще принимают все от нуля до тысячи мегагерц всеми видами модуляции, а их основных три: «а-эм», «эф-эм» и «эс-эс-бе». Но передают только УКВ, хоть и в широкой версии, я ее мигом раскрою, если еще не раскрыта, сто сорок – сто семьдесят три мегагерца и четыреста двадцать – четыреста семьдесят брать будем. Пятьдесят км легко, если применить направленную антенну в нужную сторону. А направленная антенна делается из телевизионной «дээмве» за пятнадцать минут. При наличии двух направленных антенн и частоты поближе к четырехстам семидесяти можно и сто двадцать километров взять. В прямой видимости, естественно. Опять же если «дээмве» антенну подлиннее…

– Сережа! Ради бога, не грузи деталями, я из твоей фразы ни слова не понял. Просто и по-русски: мы Новосиб слушать сможем?

– Да хоть самолеты американские.

– А говорить с ним?

– Нет, говорить – слабо. Но до Айни дотянемся. А при хороших условиях и до Пенджикента.

– А переговоры бандитские перехватывать?

– Теоретически да. А практически – не знаю.

– И что тебе для этого надо?

– Провода всяк-разного метров триста. Лучше телевизионного. И пяток «кенвудов» нужных марок.

– Все. Тогда не рассказывай, как ты это сделаешь, а возьми у Акрама провод, и вперед. Нам нужна полноценная связь, а не та порнография, что мы сейчас имеем. Наш «Самшит» тоже можешь использовать. И «Багульник» завтра из «Артуча» приволокут.

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Роман Сундуков (Сундук)

База уцелела. Почти. Далекий взрыв уронил с десяток бетонных секций забора да сорвал несколько крыш. Присутствия чужих видно не было. Всю территорию ЦБС, занимающую пятнадцать гектаров, конечно, проверить не удалось бы никак. Но и увиденного хватило для первых выводов: «Чужих нет – свои попрятались».

– Ну что, верховный шаман, доставай бубен! И начинай камлать.

Захрипела, прогреваясь, старая Р-123. Кое-как вышли на дежурную волну.

– Полста первый – Точке! Полста первый – Точке!

– Точка – Полста первому! Ваша работа на тройку! Как прошло?

– Полста первый – Точке. Ваша – аналогично. Принял.

– У нас два сто!

– Точка – Полста первому! Ваши два сто принял!

И продолжилось голосом Пчелинцева:

– Полста первый, с меня два по сто в одной!

– Полста первый – Сороковому! Заметано, чиф!

Ну все, в бригаде знают ровно столько же, сколько знает сам капитан. Значит, можно оставлять Михайлова с биноклем, а Женьку на рации. И идти на ЦБС. Притом идти так, чтобы его заметили. Там видно будет. Сразу стрелять не начнут – значит, действительно свои.

А начнут – так у ребят есть возможность смыться и передать в бригаду, что тут сектыш.

За БРДМ капитан не боялся. Она на холме стоит, метрах в трехстах. Из «РПГ» не достанут, а чтобы «Корнет» или еще гадость какую навести и шарахнуть – уровень умения повыше нужен, чем у хомяков складских. Да и батальон охраны вряд ли операторами ПТУРС комплектуют…

Сундуков успокаивал сам себя все те метры, которые шел до третьего КПП. Но успокоился, только когда увидел щекастую морду старлея Васильева – зама по вещевому довольствию.

Тот стоял в генеральской фуражке. С «Грозой» наперевес. И приветливо улыбался капитану.

– Ромка, живой, черт!

– Да чтобы нас угробить – и ядерной войны мало! Рассказывай!

– Что там рассказывать…

А в эфир летело радостное:

– Полста первый – Точке! У нас сто одиннадцать! У нас сто одиннадцать!

И летел назад ответ. Со всеми возможными нарушениями норм связи. Радостный и крайне нецензурный…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Владимир Потапов (Потап)

В целом ребята оказались даже лучше, чем Потап ожидал. Догадывался, что альпинистам в дисциплине не откажешь, но одно дело – знать, другое – видеть.

Пулеметчики – так просто хороши. Особенно братья-омичи. Но и Серега с Васькой не промах. Остальные попроще, но с азбукой знакомы. Погонял всех на смены позиций, проверил матчасть. С оружием ребята не пасуют, двигаться в целом умеют. Так или иначе – два отделения есть.

Лайма удивила. «Плетка» как в руки к ней попала, словно приросла. И сама девчонка с оружием в руках преобразилась. Сразу видно – снайпер. Только неразговорчива малость. Так то на национальные особенности списать можно.

– Воевала? – спросил майор, приглядевшись.

– Нет, – буркнула литовка.

– А навыки откуда?

– Учили…

Тут Потап не выдержал:

– Послушай, Лайма! Прошлое ушло. Где и на чьей стороне ты была до войны, мне, мягко говоря, до лампочки. А вот знать, чего от тебя ожидать можно, хочется. Нам воевать вместе. Как я тебе спину подставлю, если скрываешь что-то? Оружие просишь, значит, доверия моего ищешь. А сама не доверяешь.

– Можьет, мне еще рассказать, с кем я спала? – прищурилась опасно. Словно прицелилась.

– Можешь и рассказать, если хочется. Шибко против не буду. Но больше интересно, где ты с винтарем так насобачилась. Для «белых колготок» молода слишком. А в литовскую армию женщин не берут. Да и армия там…

– Мама у меня снайпер. В Чечне воевала. Против вас. – Девчонка замолчала, с вызовом глядя на майора. Не дождавшись реакции, продолжила: – Она и учила. Сколько себя помню – все время с оружьием. Вместо кукол патронами играла…

Потап молчал.

– Била би у меня вчера винтовка… – протянула Лайма.

– Ничего, на твою долю хватит. Из этих ни один не ушел. Но и другие найдутся. А винтовка у тебя теперь постоянно будет. Не отберу, не гляди тигрой лютой.

– А из-за мами не обижаетесь?

– Девочка, – устало произнес майор, – пусть бог разбирается, кто был прав, а кто не прав в тех войнах. Все это покрылось толстым слоем радиоактивной пыли. Нам бы со своими проблемами разобраться и выжить… Здесь и сейчас. Мама – это мама. Литва – это Литва. А ты здесь. И, надеюсь, на нашей стороне.

– Спасибо, товарищ майор…

– Ну и ладушки. Перекур окончен. Следующая задача…

Как только вернулись из кишлака его ребята, Потап припахал всех. Малышу и Огневолку всунул по отделению, усиленному пулеметной парой, а Прынца повел знакомиться к девушке.

– Вах-вах! – всплеснул руками Жора. – Чему я могу научить мадемуазель? Литовские снайперши – лучшие в мире!

– Вот это и есть твоя задача – сделать из Лаймы литовскую снайпершу. Лучшую в мире. И из Олега с Лехой тоже… – Потап почувствовал, что брякнул что-то не то и поправился: – …сделать снайперов. Чтобы с тобой две пары было.

Не только отдохнуть, даже дух перевести Владимиру не дали. Едва спихнул на друзей, снова ставших подчиненными, свежесобранное ополчение, как Леха притащил пополнение с Куликалон. Ехидную улыбку альпиниста майор понял, когда начал знакомиться с новобранцами. Семеро русских, один француз и два испанца! И на каком языке с ними разговаривать? Придется вспоминать надежно забытый английский…

А завтра в рейд, и наплевать, готовы к нему ребята или нет. Бодхани Ахмадов ждать не будет…

19 августа 2012 года

Таджикистан, поселок Сарвада, пост джигитов на въезде со стороны Айни

Кадыр лениво зевнул. Делать на посту было совершенно нечего. После ухода Ахмета дальше к Айни никакая опасность сюда не могла добраться. Разве что урусские кяфиры решат прорываться из Варзоба в Пенджикент. Но тогда шум боя на перевале будет слышен часа за два до подхода первых людей. Скучно и делать нечего… Всех приличных девок, кого смогли отловить, перепробовали еще позавчера. Вчера последняя сдохла, у Вахара, да и у самого Кадыра были весьма специфические наклонности в женском вопросе… Остальные бабы попрятались… Других развлечений Кадыр не представлял… Разве что…

– Вахар, – окликнул он приятеля, похожего на самого Кадыра, как на родного брата, – бери своих, на дороге сладкого поищем. Скучно здесь. Фируз, подежурьте пока.

Увалень Фируз неспешно кивнул. Через десять минут «Нива» с четырьмя боевиками отвалила от поста и понеслась в сторону Айни…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Подробный план расписали еще с вечера. Но как это зачастую и бывает – он не пережил и первого выстрела. Сбилось все. Вроде и первоочередные задачи наметили, и людей с избытком, и транспорта хватает…

Вот только то замок на складе заест, и придется его срывать монтировкой, то не справится с управлением «кардан», и прямо с эстакады навернется грузовик, доверху набитый ящиками с патронами. То начнут бойцы грузить томатную пасту с килькой, хоть не раз было сказано, что в первую очередь вывозится оружие. А солдатам что – склады рядом. Эту машину загрузим – можно спать, других пока нет… Весело, одним словом.

Требовательно забубнила рация. Пчелинцев даже не услышал сперва в окружающем шуме. Пока кто-то из рядовых на ухо не заорал:

– Тарищ майор, вас рация хочет!

– Да… А, спасибо! – спохватился майор и попытался отбежать подальше от грохота. Бойцы торопились и швыряли бедные ящики, не особо заботясь о целостности, мол, на месте разберемся. А нет – так и черт с ними, взорваться не должны. Лимит взрывов уже исчерпан.

– Сороковый, мать твою! – Рация выражения уже не выбирала и материлась на всю округу.

– На связи Сороковый. Кто орет и что случилось?

– Сороковый, это Периметр беспокоит. Гости жалуют. Со стороны города идут. По прежнему маршруту. Огонь открывать?

– Какие, на хрен, гости… – выругался Пчелинцев.

– Обычные. Те, что хуже татарина.

– Шутки отставить! Огонь не открывать! Наблюдение продолжать.

– Принял. Наблюдение продолжаю. Огонь не открываю. Роджер, – разочарованно ответила рация и замолкла, похрюкивая только изредка всплесками помех.

Таджикистан, трасса Душанбе – Худжант

Шамсиджан

Шамсиджан внимательно посмотрел в зеркала заднего вида. Вроде никого. Спереди тоже. Рискнуть? Останавливаться не хотелось. Пока он едет, ему не грозит ничего. Только сумасшедший будет стрелять в заправщик. Пятнадцать тонн солярки в бочке и прицепе – надежная защита. А стоит остановиться… Но естество брало свое… Да и баки почти пусты. Перелить горючку из емкостей – не проблема, но за время, потраченное на эту операцию…

Самая большая беда заключалась в том, что Шамсиджан не знал, куда ехать… Работодатели из Душанбе скорее всего мертвы. Продавать горючку за сомоны – и что сейчас делать с этими бумажками? А за что-то еще… Попробовать протащить «КамАЗ» в родной Ленгар нечего и мечтать, дальше Шамтуча не пройдет. Может, в Шамтуче и попытаться пристроить? Тамошние ребята тоже не подарок, но по крайней мере знакомые. Больше всего он мечтал махнуть машину вместе с грузом на «Ниву» (или «УАЗ») и автомат. Но тот, у кого есть автомат, скорее расплатится одной пулей.

Надо решаться, скоро поворот на Сангистан и дальше, к дому…

Он еще раз оглядел дорогу и рискнул. Заправщик остановился у обочины. Шамсиджан, не выпуская из руки монтировку, облегчился, наполнил баки и взялся за дверцу кабины. Вроде обошлось… Пожалуй, в Шамтуч…

«Нива» вынырнула как из-под земли. Выскочивший с переднего сиденья здоровенный амбал дернул Шамсиджана за куртку. Камазист отмахнулся монтировкой. Удачно: голова нападавшего противно чмокнула, и он завалился назад. Руки амбала разжались, но поздно, водителя с подножки сдернуло. А из «Нивы» вылезли еще трое и уже держали жертву на прицеле автоматов.

Шамсиджан огляделся. Тупик. Пока он стоит так, что есть риск попасть в бочку, стрелять не будут. Но стоит дернуться к кабине…

– Какой горячий, да? – произнес один из тройки, похожий на получившего свое амбала как две капли воды. – Зачем кунака моего убил? Теперь бакшиш плати. Машины твоей хватит. Ключи кинь и иди своей дорогой.

Как далеко он успеет уйти, Шамсиджан понимал прекрасно. А что делать – не представлял.

– Ну что молчишь, а? – продолжал бандит. – Не нравится бакшиш? А зачем Вахара убивал?

«Врезать ему, что ли, – мелькнула мысль, – все одно подыхать, так хоть… минуту…»

– Хорошо! Пусть так будет, как ты говоришь. Держи ключи.

Шамсиджан сунул руку в карман, вытащил ключи и уронил их.

– Не нервничай так, – съязвил бандит, – можешь оставить, я сам подберу.

– Нет уж, отдать так отдать, – отозвался камазист, подбирая вместе с ключами пропитанную солярой тряпку и бросая ее на бочку.

По тряпке бежал веселый огонек. Старый фокус. Вся троица отшатнулась.

– Ты что, офигел! – заверещал бандит.

– Уматывайте к матери! Сам сгорю, но и вам, шакалам… – Шамсиджан теперь держал тряпку в руке, гадая, уберутся ли бандиты до того, как станет слишком жарко.

«Не смогу держать – взорву бочку, и хрен бы с ним».

– Брось тряпку! – орал амбал. – Сдохнешь ведь!

– Он – вряд ли, – раздался спокойный голос откуда-то сверху. Говорили по-русски. – А у тебя все шансы. Пушки на землю, три шага назад и лапки в небо.

Амбал резко повернулся направо, и… три выстрела слились в один. Бандиты рухнули. Кто стрелял, Шамсиджан не видел, но ничего хорошего не ожидал. Какая разница, одни бандиты, другие… Тряпка начинала обжигать руки…

– Слышь, рулила, – раздался тот же голос, – ты не вздумай нас всех тут взорвать вместе со своим драндулетом. Никто тебя обижать не собирается.

– А чем докажешь? – водитель пытался подавить вспыхнувшую надежду. Все-таки умирать категорически не хотелось…

– А собирались бы, так вместе с ними грохнули, – с какой-то скукой произнес тот же голос. – Соляра так быстро не загорается.

Сверху и сзади над головой водилы высунулась рука в толстой брезентовой рукавице, вырвала тряпку и отшвырнула подальше.

– И монтировкой зазря не махай, – заявил здоровенный русский мужик в камуфляже, спрыгнувший с бочки. – Давай лучше перекурим да побазарим.

Шамсиджан вытащил сигареты, угостил говорившего, прикурил от его зажигалки и глубокомысленно произнес:

– В самом деле убивать не будете?

И только после этого понял: не будут…

Через полчаса он крутил баранку бандитской «Нивы» в сторону Ленгара. На соседнем сиденье лежал «АКСУ», машинка, которую бывший сержант воздушно-десантных войск Советской армии изучил как свои пять пальцев. Как сложится его жизнь в новом мире, Шамсиджан не имел ни малейшего представления, но одно знал точно: хрен кто сможет остановить его в Шамтуче…

Проводив машину взглядом, русский негромко произнес:

– Малыш – Потапу.

– Здесь! – откликнулась рация.

– Мы прищучили четверых ваших клиентов. Как понял?

– Понял. Минус четыре.

– Да. Конец.

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Ситуация оставляла стойкое ощущение дежавю. Снова засеченные на дальних подступах гости, занимающие позиции бойцы тревожной группы, подъезжающие машины…

Только не тащит на горбу пулемет Калашникова капитан Сундуков, да нет за спиной старлея Побережника. И уже никогда не будет. По крайней мере на этом свете…

Впрочем, новые гости вели себя совсем иначе. Колонна из пяти машин остановилась в километре от КПП. Дальше пошел одинокий «мерин»-кабриолет. Тачка была явно с чужого плеча – женская игрушка. И где только нашли подобное чудо, один розовый цвет чего стоил. Зато крыша откинута, и отлично видно, что гости безоружны и их всего двое. Точнее, один, если не считать шофера.

Остальные приехавшие всеми силами демонстрировали миролюбие. Повыходили из машин и, помахав пустыми руками, сгрудились кучкой метрах в двадцати от крайней.

Метрах в ста от майора розовый «мерс» остановился. Пассажир вылез из салона и, не торопясь, направился к Шмелю.

На вид – под полтинник, сравнительно невысокий, худощавый, ни капли жира, хотя мускулатура особо не выделяется. «Вот и господин Сухой пожаловале. Собственнорыльно», – подумал майор. Сомнений в личности визитера не возникло ни на минуту. Совершенно обычное лицо, короткая цивильная стрижка. Во внешности было что-то располагающее. Поэтому хотелось его заранее пристрелить. На всякий случай.

Подойдя почти вплотную, гость остановился. Оценивающе окинул взглядом майора и протянул руку:

– Если не ошибаюсь, майор Пчелинцев Владимир Глебович! Искренне рад вас видеть! Позвольте представиться: Сухов Валерий Николаевич. В настоящий момент выполняю обязанности мэра того, что осталось от Новосибирска, – и слегка склонил голову в намеке на поклон.

– Не могу сказать, что разделяю вашу радость. Но раз приехали – говорите зачем. – Пчелинцев протянутой руки якобы не заметил.

Сухов, ничуть не смутившись, продолжил:

– Так уж получилось, что в настоящий момент, кроме меня, в городе не осталось ни одного человека, который решился бы взять на себя смелость заняться решением проблем населения.

– И власть. Как бы в награду за смелость.

– И власть, – согласился Сухов, – но обратите внимание, мы берем не только власть, но и соответствующие ей заботы. Никто другой к этому не стремится. Насколько я знаю, вы уже имели несчастье познакомиться с одним из претендентов на власть без забот. Должен принести благодарность от лица города: вы сняли нам очень большую головную боль. Благодаря вам с преступностью в городе практически покончено.

Пчелинцев скептически хмыкнул:

– Владимир Глебович! Я никогда не скрывал своего статуса в постсоветской России. Но какая разница, чем занимался человек в прошлом, после всего произошедшего? – Сухов замолчал на несколько секунд, вглядываясь в невозмутимое лицо Пчелинцева. И продолжил речь, явно заранее заготовленную: – Важно то, что этот человек делает сейчас и что он собирается делать в будущем. В городе сложилась катастрофическая ситуация. Большинство районов уничтожено. Хозяйственные связи рухнули. Экономика в жесточайшем кризисе. Я бы даже сказал, в коллапсе. Без сильной централизованной власти оставшиеся не переживут ближайшей зимы. Вся довоенная верхушка мертва. Кстати, я к этому не имею ни малейшего отношения. А кто имеет – совершенно не в курсе. Может, американцы, может, китайцы. Да хоть казахи – не знаю и знать не желаю. Так или иначе, но они мертвы. Из полиции толком никто не уцелел. По крайней мере, никого в чине старше лейтенанта встретить не довелось. Поверьте, власть над этим огрызком столицы Сибири скорее обуза, чем лакомый кусочек. – Сухов глубоко вздохнул.

– Ну, раз все так плохо, то не могли бы вы объяснить причины своей заинтересованности в получении этого кусочка. И соответственно наше место в ваших планах? – спросил Пчелинцев.

– Как бы вам объяснить, товарищ майор… – задумался Сухов. – Точно! Вы же – десантник, насколько знаю?

– Не без этого, – осторожно согласился Шмель.

– Тогда должны понимать, что не только у ваших войск девиз «Никто, кроме нас!». Видите ли, и частные лица могут применить его к себе. Ведь действительно, если не я, то кто? Не вы же?

Сухов неожиданно подмигнул майору:

– У вас своих проблем хватает. Да и наводил я справки, уж простите. Не тот вы, Владимир Глебович, человек, чтобы пытаться спасти всех.

– А вы, Валерий Николаевич? Тот человек?

У Сухова отлично получалось разводить руками. Совершенно недвусмысленно и именно с тем оттенком.

– К сожалению, тот. Уж простите, видимо, это пережитки советского воспитания. Готов, знаете ли, взгромоздить на плечи неподъемный груз, изображая мифического Атланта.

– Сочувствую, – совершенно равнодушным голосом ответил Пчелинцев. – Вот только я до сих пор не услышал, какое место в ваших планах небодержателя занимает моя бригада? Ну и, соответственно, что вы хотите лично от меня? Раз заявились собственной персоной, да и машинку такую не пожалели по воронкам гробить, значит, чего-то жаждете.

– Честно? Для начала – мне хватило бы не войны. Мир, конечно, крайне желателен, но я прекрасно понимаю, что у вас нет никаких оснований для доверия. Тем не менее хочу попытаться договориться о ненападении. А в дальнейшем о возможном союзе против пришедших извне сил.

– И какие именно силы вы ждете извне?

– Откуда же мне знать! Если это будут представители законной власти или просто вменяемые люди – я готов к диалогу. Но своих бывших товарищей, как и представителей иностранных государств, мне не хотелось бы пускать на территорию области.

– Ладно, придут – посмотрим. Что еще?

– Хотелось, чтобы вы не препятствовали нашим эмиссарам в заключении договоров на поставки продовольствия в город. И в выполнении сторонами этих договоров.

– Слушай, – не выдержал Пчелинцев, – ты бандит или юрист? По-русски говорить можешь?

– Одно другому ни хрена не мешает, – осклабился Сухов. – А фиг ли ты меня в воротах держишь? Мог бы и присесть предложить. Уж об угостить чаем и не говорю. Сразу видно, как ты к гостям относишься, Владимир Глебович.

– Да предыдущие шибко наглые попались. Проблема-то исчерпана, но осадок остался. Сам понимать должен, Валерий Николаевич. Ладно, проходи внутрь. Поговорим по-людски. – Майор чуть в сторону отступил, пропуская гостя. Тот, не оборачиваясь, махнул сопровождающим, что все нормально, мол.

Г. Айни, Таджикистан, отдел милиции

Рахматулло Набиев

Рахматулло Набиев, сержант Айнинского отдела внутренних дел Республики Таджикистан, сидел на месте дежурного, сосредоточив взгляд где-то в районе входной двери. Таджикский сержант пытался решить вечную проблему русских интеллигентов: «Что делать?» Получалось это у таджика так же плохо, как и у русских.

Из всех сотрудников отдела он остался единственным, кто еще являлся на работу. И сомнения в правильности собственного поведения глодали сержанта все сильнее. Власти нет, указаний нет, бандиты наглеют с каждой минутой, противопоставить им совершенно нечего… Может, проще прихватить штатное, а лучше нештатное оружие и сидеть дома? По примеру сослуживцев. Нет никаких гарантий, что, пока он болтается здесь, какие-нибудь отморозки не потрошат его семью.

На улице зарычал и вскоре замолк мотор автомобиля. Хлопнула дверь.

– Ассалам алейкум, Рахматулло-ака!

Сержант опустил поднятый было автомат.

– Ваалейкум ассалам, Бахреддин-ака! Какими судьбами в наши края?

– Да вот езжу, смотрю, думаю, как жизнь строится, что люди делают.

– И что увидел, спасатель?

– Порядка нет, ака! Совсем нет порядка. Каждый бандит хочет беком стать! У вас поспокойнее… Ты на месте…

– На месте, вот только один. И то… Ходили слухи, Ахмет Ахмадов сюда идет. Вот до него и порядок. Думал, отделом остановим, а где он, отдел… Разбежались, шакалы…

– Ахмет не придет, брат. Бек хотел съесть казан плова больше своего желудка.

Сержант заинтересованно посмотрел на спасателя.

– И?

– Сердце не выдержало… А у его джигитов оказались слабые головы…

– Это хорошая новость, ака. Единственная хорошая за последнее время. Но она мало что меняет. Кто-то другой придет. Или наш капитан опомнится. Сам баши быть захочет…

– Что делать думаешь, сержант?

– Не знаю, лейтенант. Просто не знаю. Если бы где-то оставалась власть, уже бы вышли на нас. Вот сижу, думаю…

– У тебя сколько детей, Рахматулло?

– Пять. Зухра шестого носит!

– Вот о них и думай, ака.

– Что может джигит без кунаков, Бахреддин? Уйти в горы? Один не прокормлю семью…

– Зачем один? Есть хорошая компания. Те, кто приласкал Ахмета…

– А своих перевез, старлей?

Скулы гостя затвердели…

– Не успел… Душанбе…

– Извини, брат…

Несколько секунд помолчали.

– Ты серьезно, Бахреддин-ака? Насчет гор.

– Да. Уйти можно прямо сейчас.

– Оружейка нужна?

– Не без этого. Лучше нам, чем бандитам.

Рахматулло задумался… Бахреддин – хороший мужик… Правильный… А к какой-то стае прибиваться все равно надо. Пожалуй, это неплохой вариант. Вряд ли он приехал один…

– А если откажусь? Убьете?

– Кери хар! Ты совсем с катушек слетел, сержант! Все нужное заберем, и все дела. Мешать будешь – свяжем. Убивать-то зачем? Ты никому зла не чинил.

– Держи ключи, ака. И зови своих ребят. Пойду семью собирать.

– Машину возьми.

– Есть транспорт. Здесь дождитесь. Я быстро…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Разговор продолжили в столовой.

– Итак, чего хочешь? – спросил Пчелинцев, отхлебывая чай.

– Воевать с тобой не хочу – это раз. Если казахи какие придут или китаезы, то помощи – это два. Мои ребята будут с крестьянами за жратву договариваться – не мешай. – Сухов предостерегающе поднял руку. – Грабежей не будет, только честная покупка или обмен. Собственно, и все. Торговать тоже можно, только вот не знаю чем. Оружие же не продашь. Ты же честный.

– Не продам. А что предложить взамен можешь?

– А что надо?

– Давай не будем пейсами трясти, изображая евреев на одесском Привозе.

– Майор, я действительно не знаю, что вам надо. Свободный доступ в город – без проблем. Что-то нужно из уцелевшего – надо смотреть, что… Хочешь в штабе округа генеральское кресло спереть – не удастся. Нет ни кресла, ни кабинета. Про генерала точно не скажу. Там от трупов даже головешек не осталось…

Пчелинцев поморщился. И снова отхлебнул горячий чай.

– Я тебе скажу – что. Только сперва покажи, что от города осталось. А кресло генеральское мне без надобности. И майорского хватает.

– Доставай карту. У вас ведь наверняка запас.

Следующие полчаса оба сидели, склонившись над схемой Новосибирска, разбираясь в пятнах городских кварталов. Пчелинцев пожевал измочаленный карандаш.

– Короче, так, порешаем в таком аспекте. Мне нужно все медоборудование с «Врачебной практики». И весь их персонал. Выживший который, ясный пень. Чтобы у меня госпиталь нормальный был. Не спорь, ты первый пользоваться прибежишь. Сам же говоришь, что тебя туда не пустят ни при каких раскладах, ибо там взвод ОМОНа сидит. Или как он там зовется нынче, после реформирований всех? И еще. Кто из города захочет к нам уйти – не препятствуешь. А если мы не примем – человеку жизнь не портишь.

– Не вижу причин для возражений, – устало улыбнулся Сухов. – Думаю, с ментами договориться сумеете. Одним миром мазаны. Какие бы вам новые имена ни давали. А вообще, надеюсь, майор, со временем доказать получится, что не только бандитом могу быть, но и человеком, с которым можно иметь дело.

– Откуда только ты такой взялся, человекобандит…

– Не поверишь. Из Москвы. И очень вовремя. Но давай про это в другой раз, мне еще в город возвращаться.

– Может, в конвой еще пару БТР добавить? – спросил Пчелинцев. И только по глазам видно было, что смеется комбат.

– Да уж как-нибудь. Но за заботу спасибо!

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов

– Деда, поиглай со мной. Ты совсем пелестал со мной иглать!

Я останавливаюсь. Только что хотел попросить внучку подождать, пока я решу очередной важный вопрос, и… неожиданно понял, что она слышит это постоянно уже пять дней! И не только от меня. Как минимум еще и от отца. Нам некогда, мы по уши в важных делах. В очень важных. Но… У меня всего одна внучка. И она не понимает, не может и не должна понимать, что происходит вокруг.

Ее то вместо сна тащут отсиживаться на склонах, то усаживают помогать сортировать банки с консервами, то… И все отмахиваются. Разве что не забывают покормить. Нет, не прав я. В отличие от мужиков, женщина никогда не забудет о ребенке. И Ира, и Надя уделяют Санечке немало внимания. Но она-то хочет общаться не только с мамой и бабушкой. Неужели так трудно найти чуть-чуть времени. Например, поменьше слушать рацию. Как-нибудь справятся без меня. Кстати, о рациях… Нет, к черту! В конце концов, меня никто не выбирал и не назначал на эту должность. Да и на какую должность? Кто я? Координатор лагерного совета? Председатель? Генеральный секретарь? Фигу! Я просто старый дурак, которому всегда больше всех надо! И который вечная затычка к любой бочке, даже ядерной! А еще я дед вот этой маленькой девочки, которой предстоит очень непростая жизнь. А с рацией… Это вообще надо делать иначе… И не сейчас.

– Давай, маленькая! Показывай, что тут у тебя!

– Вот смотли, деда! Это камуски болсые, это велсыны! А маленькие – это хлебет идет. А это пелевалы…

Следующие двадцать минут внучка самозабвенно двигает совсем маленькие камушки, которые изображают «тулистов», штурмующих «пелевалы». Ей нужно не столько мое участие, сколько присутствие.

А на меня накатывает. Все, загнанное внутрь, вглубь, давящееся бурной дневной деятельностью, ночными советами, планами, решениями, реализацией… Все это рвется наружу, выплескивается и захлестывает с головой. Мамина смерть, отсутствие известий о Боре, опасения за Олега, вечно лезущего на передний край, общая безнадежность и необратимость всего произошедшего, все осознанное, но не прочувствованное, не пережитое, а просто отложенное на потом, наваливается одной большой волной, и я тону в пучине черной тоски и полной безысходности, не предпринимая ни малейших попыток выплыть наружу. Мозг отказывается сопротивляться, я схожу с ума, железная рука сжимает сердце, уже знакомое онемение охватывает левое плечо и распространяется на руку и грудь, все ближе и сильней, и нет сил даже достать изокет из кармана…

– Деда, тебе плохо? Не плась, деда, я зе с тобой! Вот твое лекалсво!

И умница внучка протягивает мне тюбик изокета, вытащенный из кармана моей куртки… Остается только пшикнуть под язык и загнать обратно ту стихию, которая чуть было не вырвалась наружу. Спасибо, Санечка!

– Я здесь, деда! Съесь лекалсво и давай иглать! Давай иглать, деда!

– Давай, внученька. Давай играть…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Маленькая колонна скрылась из виду быстро. Минут через двадцать Периметр доложил, что бандиты из зоны вышли. Притом гнали на всех парах и без остановок. Пчелинцев облегченно выдохнул и медленно пошел обратно к импровизированному штабу.

Если медцентр действительно цел, то его нужно вытаскивать в обязательном порядке. А что это значит? А это значит, что надо ловить по бригаде Сундука с Седьмым. И, если вопрос касается медицины, в будущем рейде совсем не помешает Мезенцев. Подполковник у нас ведь из интеллигенции. Слава богу, не творческой, а рабоче-крестьянской.

Очки носит, по гражданской форме одежды в шляпе вышагивает. Ладно, разберемся.

Во! На ловца и зверь бежит! Вернее, идет, слегка пошатываясь. Поверх формы халат. Когда-то белый, а сейчас кровью заляпанный…

– Максим Викторович! – крикнул майор военврачу.

Тот остановился, недоуменно огляделся и, надев выуженные из кармана халата очки, начал осматриваться по сторонам.

– Максим Викторович! – повторил Пчелинцев. – А я как раз вас искать хотел!

– С какой целью, товарищ майор, вы вдруг решили искать бедного врача? Который к тому же совершенно не принимает участия в нынешнем бедламе, скромно поименованном передислокацией.

– Викторыч, комедь не ломай, да? – отмахнулся Пчелинцев.

– Больше не буду, – пообещал Мезенцев. – Если некий майор введет меня в курс дела раньше, чем я с ног упаду. Четыре операции с утра. И еще две делать надо в срочном порядке.

– Не упадешь. Приказа такого не имеешь. А вот насчет операций как раз и искать собирался. Про некий медцентр «Врачебная практика» представление есть какое-либо?

– Как не быть, – ответил подполковник. – Отличный центр был.

– Не был, а есть, – поправил военврача Пчелинцев. – Давай все обскажу, только, может, присядем? А то плюнешь на отсутствие приказа, да ноги протянешь.

– Насчет присесть я только «за». – Мезенцев устало опустился прямо на остатки дорожки, облокотившись на бетонную глыбу.

– Короче говоря… Тут бандюки снова приезжали, мириться хотели. Ну и новостей в клювике принесли, хороших и разных. Разных больше, сам понимаешь, но и чем порадовать – нашлось. Уцелела «Практика». Каким чудом, не знаю. Отмолили, наверное.

– Все может быть. И отмолить могли, и вообще. Психика человеческая и все с ней связанное, – материя тонкая и линейкой обычной неизмеряемая, – задумчиво произнес Мезенцев. – А вот что он не был, а есть – новость отличная. Там и оборудование не нашему армейскому чета, да и персонал грамотный. Есть там такой профессор Шутов. Из общей хирургии…

– Так вот, – перебил подполковника комбат, – центр нам паралелльная власть готова отдать целиком. Со всеми потрохами.

– И что? – не понял военврач. – Как отдать? А сами чего?

– Сами никак. Там человек двадцать ментов засело. Да не «ППС», а кто-то серьезней. Ксивы не показывают и на любой шум стреляют. Так что судьба его нам бережет по всем раскладам.

Вот и выходит-то, дорогой мой подполковник, что, кроме тебя, никто с этой задачей не справится.

– Так… Операции…

– Викторович, приказывать не буду. Ты у нас немаленький, по званию даже старше, сам понимать должен. Операции подождут, вроде бы никто из ребят помирать не собирается. Проедешься, пообщаешься. На тебе задача с медиками договориться. С ментами или пентами, как их там, блин, ребята разберутся. Сам съезжу. А то Сундук скатается, или Урусову мои погоны навесим. Хотя нет, те еще ксивы проверять вздумают. Не пойдет…

– Понятно… – потер Мезенцев переносицу. – Если правильно понимаю, моя первоочередная задача – договориться об эвакуации?

– Именно. И прикинуть, что и в каких количествах необходимо для вывоза всего этого имущества. Всего, что может пригодиться хотя бы в принципе.

– Вечер занят, зато ночь свободна… – начал вслух рассуждать подполковник. – Прикину. Так-то примерно представляю, что там есть.

– Вот и отлично!

– Когда выезжать будем? И состав группы?

– Сейчас и пойдете. Два БТР, «шестьдесят шестой». Думаю, человек сорок вам с головой хватит.

– А если?

– А если не будет, – пожесточел лицом Пчелинцев. – У них дураков тоже нет. Понимают, что мы потом весь Энск к херам выжжем. И будет ему не Новосибирская республика, а пустыня Сахара.

Таджикистан, поселок Сарвада, пост джигитов на въезде со стороны Айни

Станислав Белозеров (Малыш)

Пока «козлик» с открытым тентом медленно подкатывал к посту, Малыш успел срисовать диспозицию. М-да… Шпана останется шпаной, сколько ни обзывай ее солдатами… И на хрена вы, ребята, тут мешков с песком наскладывали, если сами сидите в сторонке? Два бандита играли в нарды. Еще четверо увлеченно давали им советы. «Четверых майор завалил, все здесь».

При виде «УАЗа» полноватый бандит неторопливо поднялся и, закинув автомат за плечо (!), двинулся к шлагбауму. Малыш назвал пароль, вырезанный из Ахмет-джана, и спросил:

– Ты Кадыр?

– Нет, уехал Кадыр! Я – Фируз!

– Куда уехал? Ахмет сказал, все должны здесь быть!

– Вах! – засуетился толстенький. – Все здесь, только Кадыр и Вахар поехали машины посмотреть!

Остальные бандиты опять уткнулись в нарды…

– Идиоты, – произнес Малыш, втыкая одну руку в солнечное сплетение Фируза, а другой снимая с него оружие.

Автоматы Прынца, Огневолка и карабин Олега к концу его движения уже успокоили и игроков, и болельщиков.

– Джамиль – Малышу.

– Здэс!

– Чисто.

Из-за поворота вынырнула «шишига».

– Ну, Фируз, показывай, что у вас где, – улыбнулся Малыш очень нехорошей улыбкой, – если жить хочешь. А то отдам тому, кто зарезал Ахмета…

Новосибирск, медицинский центр «Врачебная практика»

Иван Дмитровский

С дороги требовательно загудело несколько машин. Дмитровский из глубины комнаты внимательно рассматривал пришельцев. Два БТР – «восьмидесятки», «шишига». Все в камуфле. По всем признакам видно – армейцы.

«С чем пожаловали? Неужели… – екнуло сердце. – Вспомнили? Или не все части из пары десятков, плотным ожерельем окружавших город, попали под удар?!»

– Что там? – рядом возник бесплотной тенью профессор Шутов. И верно, как тень стал, загоняет себя мужик, непонятно, на чем держится.

– Там живое подтверждение тезиса о том, что нельзя верить бандитам. Как бы они презентабельно ни выглядели, – передал Дмитровский бинокль профессору. – Армейцы. Шевроны N-ской бригады. Десантники.

– Действительно, это десантники, – растерянно вернул оптику Шутов. – По крайней мере вооон тот вот, в очках который, до боли напоминает одного моего давнего знакомого.

– Понятно, – снова вскинул бинокль Дмитровский, – что ничего не понятно. Но вроде бы действительно военные. Интересно, с чем пожаловали. Вряд ли просто ехали мимо да решили заглянуть на огонек.

– Если это действительно Мезенцев, то лично я буду вовсе не удивлен подобным положением дел. Сей кадр всегда был способен на радикальные поступки.

– Не только он способен, – улыбнулся Дмитровский. – Ну что, товарищ доктор, тряхнем стариной да поближе подойдем? Вроде бы прошлый раз неплохо вышло. Да, кстати, Евгений Сергеевич, вы мне так и не написали на бумажке те выражения! Вернее, я их прочесть не сумел.

– Хлипкие нынче офицеры пошли! – подмигнул Шутов старлею и первым протиснулся сквозь баррикаду в дверях. – Слушайте внимательнее, Иван, и обрящете счастье!

Таджикистан, г. Айни, аптека

Мирали Садырзаде

Стук в дверь не застал Мирали Садырзаде врасплох. Внучка по-прежнему в подвале, вход в который надежно заставлен тяжелым сундуком. Последние три дня Дилором оттуда почти не выходит. С того момента, когда старый аптекарь узнал о гибели Душанбе, все его мысли были направлены только на одно: как спасти внучку?

Придумать Мирали ничего не смог. Пока он просто прятал Дилором в погребе, но понимал, что это всего лишь отсрочка. Не сможет девочка просидеть там всю жизнь. А стоит ей попасться на глаза какому-нибудь новоявленному баю… Как же ее уберечь? Внучка – единственное, что осталось в жизни у старого аптекаря. Не везло ему. Сначала жена умерла первыми родами, оставив на руках единственного сына. А пятнадцать лет назад и тот погиб в автокатастрофе вместе с беременной женой… То, что пьяный ишак, сидевший за рулем встречных «Жигулей», тоже не пережил это столкновение, Садырзаде не обрадовало. Какая разница, если его Рахмана больше нет… Ни сына, ни невестки, ни еще не родившегося внука… Как мальчик радовался, когда купил эту чертову машину!..

И опять Мирали остался вдвоем. Теперь с полуторагодовалой внучкой. А сейчас, когда ей скоро семнадцать, слишком много шансов потерять и ее.

Надо куда-то бежать, где-то прятаться… Только где… В одиночку не выжить, а кому нужен старик?.. Девушку-то пригреть многие не откажутся, вот только не будет ли это похуже смерти?..

Кого там несет…

Аптекарь осторожно выглянул в окно…

Накликал! Во дворе стоял открытый «УАЗ» с пулеметной турелью и армейский грузовик. Улица была перекрыта людьми в камуфляже с автоматами в руках.

«Только бы внучку не нашли», – молил Мирали, открывая замок. Запираться нет смысла, хлипкую дверь вынесут с одного удара.

В магазин вошли двое. Русские. Здоровенный мужик в камуфляже и сравнительно небольшой, но крепко сбитый паренек в альпинистской куртке.

– Ассалам алейкум, ата, – уважительно поздоровался альпинист.

– И вам поздорову, – не ударил в грязь лицом Мирали.

С образованием у аптекаря все было в порядке.

– Ата, не продадите немного лекарств? – перешел на русский собеседник.

– Немного – это сколько?

– А все что есть.

«Все-таки грабеж, – подумал Мирали, – да пусть забирают, лишь бы Дилором не тронули».

– А чем уважаемые собираются рассчитаться со старым аптекарем?

Ответ Садырзаде поразил.

– Можно и деньгами. Но подозреваю, автомат полезнее будет. И пару рожков патронов.

Они собирались платить! Пусть оружием, но когда платят – это не грабеж…

– Зачем мне автомат… Я и стрелять не умею…

Военный, до этого не принимавший участия в разговоре, молча подошел к сундуку и внимательно осмотрел его. Сердце Мирали прыгнуло в пятки.

– Подожди-ка, Лех! – произнес бугай. – Знаю я, что мы можем предложить уважаемому… Как вас зовут, ата?

– Мирали…

– А меня Владимир. Так вот не хотите ли вы, уважаемый Мирали, свалить из этого города к чертовой бабушке? Вместе со всеми вещами, лекарствами и… Кто там у вас в подвале прячется? Дочка? Или, скорее, внучка?

– Каком подвале? – деланое удивление далось аптекарю с большим трудом.

– Мирали, давайте не будем терять время. Никто вашу девочку обижать не собирается. Мы живем в горах и в состоянии себя защитить. И не только себя. В Айни у вас шансов нет. А у нас выживете. Хотя и там легкой жизни не обещаю.

– Решайтесь, ата, – добавил альпинист. – Здесь скоро беспредел начнется. А мы своих в обиду не даем…

Мирали заколебался. Все звучало хорошо. Слишком хорошо. Старый таджик не верил в чудеса. Тем временем Владимир подошел к двери и выглянул наружу.

– Машка!!! – разнесся по двору зычный голос. – Ко мне!

Он зашел обратно. В дверь влетела девчонка. Чуть старше Дилором, высокая, красивая, в альпинистской одежде и с автоматом через плечо!

– Товарищ майор! Сержант Пота…!

– Отставить! – улыбнулся Владимир. – Мирали, это моя дочка. Она и проследит, чтобы вашу подопечную никто не обидел…

Новосибирск, медицинский центр «Врачебная практика»

Максим Мезенцев

Бандит со знаменитой фамилией комбата не обманул. Наверное, действительно хотел договориться. А может, просто боялся. Никто не стрелял. И вообще, иногда казалось, что город старательно подчистили. Нет, разбитых машин и неубранных трупов хватало. Да и обрушившиеся дома никуда не спрячешь. Но дорога была относительно чистой. Тот же БТР спокойно мог проехать…

Мезенцев старательно вертел головой, пытаясь разобраться в новом лабиринте, пока его чуть ли не за ноги не затянул под броню Урусов.

– Товарищ полковник, я все отлично понимаю, и все такое, но если вы пулю между глаз поймаете, то я себе этого не прощу. А товарищ майор – тем более. Так что сидите тут. Если очень хочется – вооон ту заглушку вытащите и травите душу неодрезденскими видами.

Подполковник хотел было вспылить, но потом передумал. Старший сержант прав. Он нынче старший. Да и от Пчелинцева были недвусмысленные указания.

Мезенцев выдернул заглушку из отверстия для стрельбы из личного оружия. Но в небольшом отверстии разглядеть что-то было невозможно, только отдельные детали мелькают. Пришлось плюнуть и попытаться поудобнее расположиться на жестком сиденье в десантном отсеке…

– Товарищ полковник! – кто-то тряс за плечо. – Через десять минут на месте будем.

Военврач ошалело затряс головой. Надо же, умудрился задремать. Хотя что тут удивительного? За прошедшие сутки удалось урвать всего пару часов сна. А работы – выше околыша…

А тут все условия – есть где ноги вытянуть, мягкий замасленный бушлат под головой, из открытых люков ветерок… Кто видел лучше – тот ослеп!

Мезенцев, немного придя в себя, попытался что-то разглядеть сквозь грязный триплекс.

– Подъезжаем. Тут высотка завалилась – придется в обход, – все правильно понял Урусов и подал помятую алюминиевую кружку: – Кофейку шарахните. Он хоть нынче и среднего рода, да и подостыл уже, но тот еще термояд!

Заранее опасаясь после подобного предупреждения, Мезенцев потянул черную жидкость. М-да, Урусов действительно с юга. Нормальные люди такой «мазут» могут пить только разведенным.

– Если тяжеловато идет, то вы водичкой осадите! – посоветовал «чокнутый хохол» и протянул вторую кружку. Не менее помятую. Да еще и слегка подкопченную со дна.

Высшая степень сюрреализма. Ехать на бронетранспортере по разрушенному процентов на шестьдесят городу и пить кофе по-турецки…

– Если хотите сказать, что вы в шоке и вообще кругом сурвареализмус чистейшей воды, – можете промолчать. И так на лице все-все написано. Воот такими буквами! – засмеялся Урусов. А вслед за ним не удержался от смеха и сам подполковник. А там и остальные присоединились, кто в БТРе сидел. Так они и подъехали к медцентру. Под раскаты смеха, гулким эхом выбивающимся из-под брони.

Утирая слезы, Мезенцев выбрался сквозь люк. С непривычки все еще немного покачивало, но тенденция к восстановлению вестибулярного аппарата наблюдалась.

Через несколько минут из приземистого здания «Врачебной практики» выбрались два человека и медленно пошли к воротам.

– А знаете, товарищ старший сержант, – удивленно потер переносицу Мезенцев, – сурвареализмус, или как вы там выразились, продолжается в полной мере. Тот, который впереди идет, мой старинный друг Женя Шутов.

– Так что, – уточнил капитан Сундуков, тоже вылезший из своего БТР и подошедший поближе, – можно докладывать, что, мол, задача выполнена?

– Пока лучше не стоит. Профессор иногда слишком буквально воспринимает клятву Гиппократа…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Совет

– В результате рейда уничтожено шесть единиц живой силы противника. Захвачены все продовольственные запасы, находившиеся на продуктовом рынке в Сарваде. Там же аптечный киоск. Плюс склады банды Ахматова. Поселковый семенной фонд возвращен крестьянам. В половинном размере. Скот полностью.

– Добрый ты, Стас!

– Ты бы на их глаза посмотрел, майор! Ну, крестьян этих. Они же с голоду помрут!

– А так у них Ахмадов-младший все отберет.

– Не, мы еще не уехали, а они уже в горы поползли… Хрен он что получит. Зато я щенков взял!

– Каких щенков?

– У председателя ихнего две суки ощенились. Алабайки! Я как на отца глянул – влюбился! Cантиметров на пять выше обычного в холке! Да еще с кавказской примесью! Красавец! Такой медведя задавит влегкую! Порода будет!

– Ладно, собачник. Еще что?

– На ахмадовских складах оружие. И боеприпас. Стрелковое, пара пулеметов. Снайперок ящик! И патронов к ним немерено! Где взяли, ума не приложу. Гранат немного. И взрывчатки. С полтонны бензина на брошенной заправке слили. Разноцветного. И пару «шишиг» прихватили. На трех еле увезли. Я бы туда еще раз сходил. Много чего не влезло. Кроме того, местный «МАЗ» жратвой битком забили, отогнали до Пасруда и прикопали получше. Его бы сюда перегнать, но водила хороший нужен. Все. Потерь нет, людских приобретений тоже. Доклад закончил. – Малыш расслабился и привалился к стенке балка.

– Володь, у тебя что?

– Тоже неплохо. Грохнули четверых бандюков, наезжавших на «КамАЗ» с солярой. Договорились с водилой и махнули его драндулет с содержимым на бандитскую «Ниву» и их же «АКСУ» с боекомплектом. «Кардан» счастлив. Укатил домой, в верховья Зеравшана. Если что, там есть союзник.

– Где именно? – спросил Виктор.

– Ленгар.

– Матча… далековато… Да и лучше здесь… Продолжай.

Потап кивнул:

– Бахреддин каким-то юзом умудрился дотащить его драндулет досюда, так что пятнадцать тонн соляры стоят во дворе. Ну, вы видели. Дальше. Полностью очистили отделение милиции, менты все одно разбежались, единственный сержант там сидел. Теперь нашим будет. Вместе с беременной женой, пятью детьми и кошкой. Предлагаю участковым назначить. – Поняв, что шутка ушла в пустоту, продолжил: – Полностью вывезли местную аптеку. Вместе с аптекарем и внучкой.

– С каким аптекарем? – Руфина Григорьевна, за последние двое суток не проронившая ни слова, оживилась.

– Блин, имя, как у вершины местной!

– Мирали?

– Точно!

– Мальчики, вы даже не поняли, что вы сделали! Мирали Садырзаде! Удивительнейший человек! Один из лучших фармацевтов Таджикистана! Травник прекрасный! И… – начальник лагеря внимательно посмотрела на Потапа: – Вы его библиотеку взяли?

– Куда ж мы денемся! Шесть здоровенных сундуков! Грузить замучились.

– Все. Вы разбирайтесь здесь со своими мужскими игрушками, а я посмотрю, как устроили Мирали! Он уже немолодой человек! Если не найду хорошего места – выгоню кого-нибудь из вас!

– Ради бога, любого!

Руфина Григорьевна, негромко ворча: «Ну хоть одно хорошее дело сделали», вышла из балка.

Мужики просмеялись, и Потап продолжил:

– Скупили местный магазинчик. За деньги. Так что теперь ни рублей, ни сомони, ни баксов. Даже литы сплавили.

– Хозяин что, дурак?

– Не совсем. Сказал, что деньги, может, еще и не обесценятся, а товар точно отберут. Собственно, и все. Никого не обидели, никого не убили. Главное – свои все целы.

– И у нас, в общем, удачно, – произнес Виктор. – Погибших похоронили. С аксакалами еще разок поговорили. Даже без Бахруддина обошлись. Акрам был и Али, так что с языком разобрались. На Куликалоны ребята ушли. Альплагерь «Артуч» будем разбирать и потихонечку таскать сюда. У них там надо охрану организовать. Всех по специальностям переписали, неплохой список вышел. Если хотя бы половина умеет то, что говорит… В общем, завтра начинаем строить новые домики. Делаем ревизию всего что есть, включая трофеи. И надо решить, где и как перекрыть дорогу…

Новосибирск, медицинский центр «Врачебная практика»

Евгений Шутов

– И что скажете, Ваня?

Шутов как заведенный ходил из конца в конец кабинета. За последние два дня старлей стал для него чем-то вроде точки опоры в окружающем мире. Особенно после того, как сумел доходчиво объяснить подъехавшим бандитам, что центр им не подчиняется. Причем объяснить без стрельбы и мордобоя, одними словами.

– Скажу, что нам сделали царское предложение. Снимаются проблемы питания, электроэнергии, обороны. И удивительно вовремя, поступление раненых практически прекратилось, довоенные больные разошлись по домам, конечно, кому есть куда.

– Военным нужны медики, а не мы лично. И оборудование. Вы это понимаете? – Профессор остановился и уперся взглядом в Дмитровского: – А кто будет помогать людям в городе?

– Евгений Сергеевич, через неделю максимум у нас банальнейшим образом кончится продовольствие. Ладно, если учесть уменьшение количества личного состава, то дней через десять. Магазины по округе уже пустые. Власть в городе в руках непонятно кого. И мы, и десантники видели только некоего Сухова. И насколько я помню оперативки, от этого типа лучше быть подальше. Да, десантники не бессребреники. Не могут помочь всем, выбирают тех, кто полезен. Но вам-то какая разница? Лечить военных лучше, чем бандитов! Если из-за еды под криминал лечь придется, нормальных людей к нам просто не пропустят!

– Ты думаешь, я этого не понимаю? Но перевезти наше оборудование… Кто его настроит, это же не телевизор… А больные? Мы не станция «Скорой помощи», у нас совсем нет транспорта! В чем мы повезем лежачих? В этих ваших… «шишигах»?

– Ну, вот и давайте думать, в чем, кого и как везти. А оборудование… Насколько я понимаю, двое настройщиков у вас есть. И военных не стоит считать совсем уж беспомощными. Да и чем вам так не нравится «ГАЗ-66»?

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Георгий Шкляр (Прынц)

– И надо решить, где и как перекрыть дорогу… – закончил Виктор.

– К чему такая спешка? – заинтересовался Потап.

– Перехватили переговоры Бодхани Ахмадова. Это младший брат Ахмета. Он уже в курсе. И обещал отрезать яйца тому, кто убил его брата.

– Интересно… – протянул Олег.

Я непроизвольно бросил на него взгляд. Как строгал своим тесаком какую-то палочку, так и продолжает это занятие. Только луч фонарика на лезвии сверкнул бурым проблеском. И из глаз на мгновенье выглянула смерть.

Или я схожу с ума понемногу…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Совет

– Так или иначе, – продолжил Виктор, – нам стоит перекрыть дорогу, чтобы не вмешиваться в местную борьбу за власть. Я не уверен, что мы не совершаем ошибку, но очень не хочется терять людей. Наших людей. Поэтому лучше не воевать.

– Хочешь мира – готовься к войне, – глубокомысленно изрек Огневолк.

– А вот готовиться будем. По полной программе…

21 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов

– Это что?

– Список того, что нужно для утепления существующих домиков и строительства новых.

– Толя, ты понимаешь, что ты написал?

– Конечно!

– Ни хера ты не понимаешь! Две фуры минераловатной плиты! У нас нет фур! У нас есть пять «шишиг»! И, возможно, один шестиметровый «МАЗ». Если Бахреддин сможет на нем пройти хотя бы до Маргузора. Но это меньше даже одной фуры! И где мы найдем столько плит? Дальше. Какой сайдинг? Ты о чем?

– Утеплитель надо закрывать. Иначе раскрошится.

– Где ты видел сайдинг в Айни?! И чем его возить? Фанера и кровельное железо тебя устроят? Разбирай дома в Пасруде! И на все сутки-двое. Потом дорогу взорвем! Пятьдесят тонн цемента – из той же серии! На чем возить и откуда?

– В Зеравшане на рынке есть цемент!

– Пятьдесят тонн? А даже если есть? «Шишига» больше трех не возьмет. Четыре рейса под носом у бандитов! Ты же не только строитель, но и альпинист. Тебе известняк нигде не попадался? Ах, попадался! А это и известь, и цемент! Показать, где глина есть?

– Витя, чтобы превратить известняк и глину в вяжущие составы, необходимо много топлива и специфическая техника: дробилки, мельницы, печи для обжига…

– Толя, вся эта техника когда появилась? А человечество уже не одну тысячу лет строит немаленькие сооружения! Используя вяжущие составы. Вот и вспомни, как наши предки решали эту проблему! Пятисотый цемент, может, и не получишь, но нам и сотки хватит! Кстати, с таджиками поговори, чем они в высокогорье пользуются, две трети домов в Маргузоре без цемента построены! Так, а это что?

– Гравий! Для бетона!

– Мать твою через задницу! Камней в горах не хватает? Нагреби с ближайшей морены. Вали и думай, как без всего этого обойтись! С глаз моих!

Нет, ну это же надо додуматься завозить в горы камни!

– Еще бетономешалка нужна!

Он что, идиот?

– Бетономешалки тоже не будет. Будете замешивать!

– Чем? – немедленно откликается Толик.

– Чем хочешь, тем и замешивай! Хоть…

Подробно объясняю, чем именно лично ему предлагается замешивать бетон. Стоит с обиженной мордой. Пожалуй, я погорячился…

– Толя, пойми, мы не в твоем Воронеже. Каждый рейс вниз может стоить кому-то жизни. Через день-два эти рейсы вообще прекратятся. Нам надо завезти максимум продуктов, медикаментов, горючки… Того, что самим не изготовить никоим образом. А цемент можно сделать из известняка и глины, этого добра здесь навалом. Гравия у нас – на весь Таджикистан хватит. И еще на две России останется! Понимаешь? У литовцев вроде геолог есть, – сверяюсь со списком, – вот. Витас Петраускас. Найди, и придумайте, что и из чего сделать. И чем заменить минплиту. Только коврики не задействуйте – они в живом виде пригодятся…

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Андрей Урусов (Седьмой)

Эвакуацию медцентра решили начинать ранним утром. Ответственным по медицинской части назначили, естественно, Мезенцева. А по армейской самым главным, совершенно неожиданно для самого себя, стал старший сержант Урусов.

Андрей обматерил всех, кто оказался под рукой, козырнул и побежал выполнять. Тут-то и оказалось, что хотели как лучше, а получилось как всегда. Есть ведь три способа сделать какое-либо дело: «правильно», «неправильно» и «по-армейски». В этот раз вышло очень «по-армейски».

Сперва гадали, хватит ли у срочников соображения для роли грузчиков. Не картошку ведь грузить придется, а сложную технику. Долго определялись. Пока не выяснилось, что, собственно, личный состав в бригаде уже кончился. Вторая рота осталась на ЦБС еще после вчерашнего рейса, пытаясь разгрести все привезенное. Первая одной половиной грузила выделенные для переезда грузовики, а второй вытаскивала на поверхность все новые и новые кубические километры очень важного имущества. Людей, естественно, никто из офицеров не давал.

Плюнув на последствия, Урусов просто забрал одно отделение из дежурного взвода, заранее прикинув, что получит за это от Шмеля звиздюлей и вдогонку благодарность за инициативу, связанную с подрывом боеготовности подразделения.

В последнюю минуту в уже отъезжающий грузовик запрыгнул шахматист, вообще непонятно по каким причинам не уехавший вместе с детским садом и прочими гражданскими самым первым рейсом.

Борис заскочил неудачно, чуть не сорвавшись с борта. Упасть ему не дали солдаты, втянув в кузов.

Урусов только выругался, когда узнал про пополнение рабочей команды. Но высаживать гражданского не стал. Парень хоть на вид и хлипкий, а по утрам по десять верст носится. Пригодится.

Дорога в Новосиб тоже не стала веселой для бедного старшего сержанта. Борис решил воспользоваться случаем и начал через лючок в кабине приставать к Урусову, уговаривая подготовить его, Бориса, к самостоятельному походу в Таджикистан. У него же там родные все, товарищ старший сержант! «Андрей, ну пойми! Надо, очень надо!»

Товарищ старший сержант только крутил головой от общей ошарашенности. Вот так, ни много ни мало! Млять, сделай из коня шахматного, в жизни не видевшего ничего, кроме доски в клеточку, бойца, который может сходить за пять тыщ верст. Нашел, понимаешь, великого Дуру всяких воинских дисциплин. Он же сам толком ничего не умеет! Просто везучий, да и все.

«Да ладно вам! Андрей, я же видел! Все видел! Как вы… Ты… Короче, как грабителя того подстрелил! Прямо влет из пистолета! Одним выстрелом! И вообще!..»

Что именно «вообще», Борис не уточнял. Но Урусову и озвученного хватило, чтобы его начало грызть желание дать приставучему парню в репу и выкинуть из машины, а потом и из головы на фиг. Вот только не поймет за что, и вообще… Мля! Вот прицепилось это «и вообще!»…

Короче, не поймет. У интеллигентов мозги по-другому завинчены, не то что у простого народа. А этот еще и шахматы превзошел. Гроссмейстер, и все такое. Дашь в грызло – а он не обидится. Подумает еще, что проверяю таким образом, как раз по мне способ! Только сильнее на мозги капать начнет.

– Короче, засношал ты меня, товарищ гражданский! Обещаю, если до вечера ни слова по поводу Таджа от тебя не услышу, то придумаем что-нибудь. Согласен?

Ох, а радости-то сколько… Наивный чукотский юноша с грустными еврейскими ногами…

Таджикистан, устье реки Пасруд-Дарья

Заслон

– Задача такова – какая банда к Пасруду жало сунет, чтобы была выбита под ноль. Особенно если от Сарвады идут. Раз там прорвались – значит, у Малыша все плохо. Даже если он вернется раньше, чем они сунутся, ничего не меняется. С той стороны только ахмадовцы. Отдельных граждан – задерживать и разбираться по обстоятельствам. С языком проблем не будет, для таких моментов Али у вас есть. Непонятливый кто попадется – можно и прикладом в зубы, хотя лучше договариваться. Да и что я вас учу, сами люди взрослые. Вверх и вниз никого не пропускать. По дороге пусть хоть целый день ездят, а в ущелье проход закрыт в оба конца. Но главное ваше дело – отрубить погоню, если она придет за нами или Малышом. Вопросы?

– Отсутствуют, герр майор, – улыбнулся Прынц.

– Ну и ладненько. Все. Погнали мы помалу…

Потап впрыгнул в «УАЗ», и машина ушла вниз.

За три дня работы из личного состава ничего толком не сделаешь. Но приходилось рисковать. Ладно, вроде как все просчитано и на местности определено. Справятся с прикрытием. Жора ведь остается.

Заслон организовали в том месте, где Пасруд-Дарья, вырвавшись из своего ущелья, вливалась в Зеравшан. А идущая вдоль нее дорога выходила на Душанбинско-Худжандскую трассу. Оставить здесь группу было насущной необходимостью. С востока к Сарваде в любой момент могли подойти джигиты Ахмадова. Но с теми проще – их можно было остановить и на окраине поселка, где Малыш еще девятнадцатого соорудил неплохую «линию Белозерова», на которой и пятеро могли удержать позиции до подхода подкрепления. Однако майор планировал сегодня глубокую разведку в западном направлении. Хотелось понять, чем дышат люди ближе к Пенджикенту. Соответственно не с одной, а с двух сторон вполне реально было нарваться на серьезные неприятности, и вариант возвращения с погоней на хвосте был далеко не самым худшим.

Сил на засаду Потап не пожалел. Из четырех имеющихся снайперов в группу отдал троих, включая Прынца. Плюс пулеметный расчет Долженко и шестеро ребят с автоматами. Пожалуй, получилось самое сильное подразделение. Зато за тылы спокойно, оно того стоит.

– Все, ребята, – скомандовал Прынц. – Пошли подбирать позиции. Серега с Васькой – вон на тот склон. Подберите точки, чтобы дорогу насквозь шили на весь прицел. Вы двое – с ними. Прикроете пулеметчиков в случае чего.

Донников взвалил на плечо короб с лентами, и пулеметчики вместе с выделенным прикрытием помчались на другую сторону дороги.

– Снайпера, слушайте меня сюда, – продолжил Георгий. – Вон с того участка видно все до самого моста на трассе, ну и сам мост в придачу. Устраиваетесь там поудобнее и не забываете про запасные позиции. Ты и ты – устраиваетесь ниже под склоном. На вас задача – чтобы ни одна падла до «трубочников» не добралась.

– Вон там еще хорошая точка, – пропела Лайма.

– Вы читаете в моем сердце, белая госпожа! Вот на ней я и устроюсь, – парировал Шкляр. – Пошли, майне кляйне камараден! – махнул он двум оставшимся автоматчикам.

Леха, Лайма и двое сопровождающих полезли на склон.

– Значит, так, парни, – притормозил Леха через пять минут подъема. – Ты, Санек, в этих камнях ныкаешься. Запасные позиции примерно у той грядки и в елочках чуть левее. Как раз, если что, шиповник шторкой сработает. А тебе, Петь, – вон та куча. А запасные… – Он замялся, выискивая укрытия.

Лайма тронула его за рукав и молча показала рукой немного выше уже обозначенной позиции.

– Ага, спасибо, – кивнул Леха, – ложбинка влево вверх до большой скалы. Окоп прямо, бегай, не хочу. Огонь открываете, только если они лезут к нам и от вас метрах в ста, не раньше. Впрочем, на инструктаже вроде бы все присутствовали? А мы повыше полезем, оттуда обзор лучше…

– А почему тогда мы здесь, а не там? – тут же заинтересовался Петр.

– Каким ты местом майора слушал? Он же разъяснял все… – ответил Леха. – А еще потому, что я буду за девушкой ухаживать и ты там – третий лишний!

Окрестности Новосибирска, медицинский центр «Врачебная практика»

Андрей Урусов (Седьмой)

По прибытии на Покрышкина легче не стало. Вылезла проблема с транспортом. Никто конкретно им не занимался, понадеявшись, что кто-то другой придет и все решит. Сволочи золотопогонные! Все по базам катаются и тушенку из рябчиков половниками жрут, запивая игристыми винами! А ты, товарищ старший сержант, ложись и выполняй план!

Проблема видимого решения не имела. Большую часть отобранного Мезенцевым оборудования еще можно было за несколько рейсов утащить на «газонах». Личный состав набить на манер селедок в БТРы и ментовские «микрики», да еще на броню посадить какое-то количество народу. Урусов представил молоденьких сестричек в халатиках мини на голое тело, вольготно разлегшихся на броне в соблазнительных позах, и ошалело покрутил головой. Потом вообразил их же наедине с бойцами срочной службы в тесном БТР… Все, старший сержант, сразу по возвращении – всех на фуй, а сам к жене!

Все равно непонятно, как везти больных, особенно лежачих. А без них самая толковая часть персонала, советской еще закалки, категорически отказывалась куда-либо ехать. И Андрей медиков понимал.

Урусов наорал на Дмитровского. Старший лейтенант в долгу не остался. Оба начали хвататься за пистолеты. Шутов схватился за сердце и обматерил обоих. Старшие немного успокоились и стали сообща прикидывать, где бы взять соответствующий транспорт…

Неожиданно в перепалку влез Юринов:

– А если у местной власти попросить?

– С дуба рухнули, батенька?! – удивился Андрей. – Какая тут, на хрен, власть?!

– Ну, – засмущался Борис, – я слышал, этот, который приезжал к нам, мэром себя называл.

– Какой мэр в три часа ночи по Гринвичу?! Уркаган самый обыкновенный! Мало ли чего он наплел. Я сам в Москве не раз проканывал за пограничного старлея! Чтобы «люди в некрасивом» не так старательно требовали паспорт с регистрацией!

– Злоупотребление служебным положением. И дача взятки официальному лицу при исполнении им служебных обязанностей, – меланхолично прокомментировал Дмитровский. – Чем больше вас узнаю, товарищ Урусов, тем больше от вас фигею.

– На здоровье! – отмахнулся Андрей. – Так что там ты с лжемэром затеять хочешь?

– Попросить можно! – Борис уже и сам был не рад, что влез с таким предложением.

– На, проси! – Урусов протянул шахматисту рацию, переключив ее на оговоренную с Суховым волну. – Выбьешь транспорт – будут у тебя яйца настолько железные, что сам старший прапорщик Вася Рогач позавидует! И до басмачей на пару пойдем.

Боря взял рацию, помедлил немного, разбираясь с устройством, и нажал тангенту.

– Валерий Николаевич? – произнес он, старательно пытаясь говорить более низким голосом, чтобы тот звучал постарше. – Так позовите! Да, очень срочно! Не волнует! Валерий Николаевич? Добрый день! Это Юринов вас беспокоит из N-ской бригады. Борис Викторович меня зовут. У нас тут проблемка возникла при вывозе медцентра. Транспорта надо бы подкинуть. Да нет, немного, для вас не должно быть напряжно, вы же город контролируете. Или уже не вы? Это хорошо, что изменений в статусе нет и не предвидится! Нет, что вы! Пару автобусов для персонала и крупновоз какой-нибудь под громоздкое оборудование. И хватит. Ах да, еще несколько машин «Скорой помощи» для тяжелых. Да нет, что вы, немного. Штук десять хватит. Да, и водителей желательно гражданских. В каком смысле? В смысле к вашим делам отношения не имеющих. Да. Транспорт вернуть? А зачем вам столько карет «Скорой помощи»? Вот и я так думаю! Благодарю за понимание, Валерий Николаевич! Да, мне тоже было приятно с вами сотрудничать!

Разобрать среди хрипов рации ответы «мэра» у Андрея не получалось, зато Бориса он слышал отлично. И ощущал «разрывус шаблонус обыкновенус». Глаза видели худенького восемнадцатилетнего подростка, а уши слышали взрослого солидного мужика из привыкших к власти, минимум начальника отдела в администрации, а то и зам. губернатора.

Юринов вернул рацию.

– Примерно через час будут. Обещали фуру-длинномер, два автобуса и десять карет «Скорой помощи».

– Это чего было такое? – ошалело спросил Андрей.

– Это была тебе путевка в Таджикистан! – ответил за Бориса прапорщик Безручков и закатился смехом.

– «Задрот задротом»!.. – выдавливал он сквозь хохот. – «Конь шахматный»!.. А этот конь за пять минут у уркаганов чалдонских колонну автотранспорта отжал… За бесплатно!.. И «чокнутого хохла» себе провожатым в Чуркестан подрядил! На слабо поймал, как последнего фраера! Вот, Борька, вот молодец! Сто лет так не смеялся! Андрюху Седьмого на ровном месте обул! Ты где ж так научился?

– Да разве это бандиты? – простодушно произнес Боря и развел руками. – Видели бы вы наш областной спорткомитет, вот то были настоящие бандиты! Председателя Откат Откатычем даже в глаза называли. А это – так, детский сад!

Теперь ржали все. Захлебываясь и перхая. Вроде бы успокаиваясь, но потом кидали взгляды на ошарашенного Урусова, и все начиналось сначала. Даже Шутов хихикал, растирая левую сторону груди.

Все это безобразие продолжалось до тех пор, пока в ворота медцентра не начала понемногу втягиваться обещанная колонна…

Таджикистан, поселок Сарвада

Станислав Белозеров (Малыш)

Если на второй рейд в Сарваду привлекались все наличные силы, то третий был сравнительно небольшим. Дело было не в том, что оставалось сделать максимум два рейса. Просто разведка в сторону Пенджикента была нужна не меньше, чем оставшееся пока не вывезенным имущество. Потап с Рахматулло, набив два «УАЗа» автоматчиками, ушли на запад. Десяток под руководством Прынца оседлал высоты, контролируя выход из ущелья на трассу. Тройка снайперов и пулемет давали неплохие шансы отсечь погоню в случае необходимости, а то и положить ее навсегда.

В сам поселок потащили с десяток человек охраны и чертову прорву грузчиков. Большую часть бойцов оставили при транспорте, чтобы прикрыть безоружных рабочих. Малыш долго не мог определиться, кого поставить старшим в поселке, но проблему решил Виктор, поехавший «посмотреть, что вы там прозевали».

– Стас, – заявил Юринов, – вали, делай свое дело, а здесь я разберусь с божьей помощью.

Старый альпинист уже заработал немалый авторитет, и Малыш, решив, что скорее богу потребуется помощь Виктора, чем наоборот, укатил на восточную окраину, где еще позавчера был сооружен редут из мешков с цементом.

Вчера Потап, оглядев это сооружение, только присвистнул:

– Ну, Стас, ты как всегда! Толя там изнылся, что ему цемент нужен, а ты из него полевую фортификацию громоздишь, маршал Вобан наш доморощенный! Пачкается же!

– Ну, пойди, поищи песочка. Можешь еще земельки попробовать копнуть, – предложил Малыш, – что нашли, то и воткнули.

– А столб поперек дороги тоже вы положили?

– Нет, он тут с советских времен лежит! – съязвил Стас.

Но вчера здесь располагалось почти полтора десятка бойцов. Сегодня же обходились пятеркой.

Машину поставили чуть сзади, чтобы с дороги не было видно. Бежать, если что, недолго и под защитой заборов.

Олег исчез во дворах, где у него уже имелось несколько оборудованных позиций на крыше какого-то не то склада, не то цеха. Братья-пулеметчики, уже получившие с легкой руки Огневолка общий позывной Браты, установили свой агрегат на привычное со вчерашнего дня место.

Малыш и Огневолк пристроились с другого фланга редута.

Теперь им оставалось только ждать. И мечтать об отсутствии гостей с востока…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Влада Урусова (Кошка)

Опять Андрея нет. Уехал. То служба зовет, то прочие трубы… Который рейд подряд мотается. Практически и не видно, даже переезжать без него пришлось. Пропадал в безвестных далях по каким-то загадочным делам.

А кто-то вроде бы совсем недавно не на шутку обижался и совершенно по-детски дулся неделями, когда она тоже вот так же срывалась и уматывала в командировки. Тушить Алтай, приглядывать за киношниками в Гоби, разгребать чужие огрехи в Петропавловске-Камчатском…

Это сейчас сын все перевесил, хотя и оставался соблазн, оставив Димку на шмелевскую Аню, рвануть в один из рейдов. Даже не командиром, а рядовым стрелком. Ага. Рвануть. Два раза подряд.

Урусов вообще-то тихий сам по себе. То, что на людях творит, – это показуха на самом деле. Но когда высказала ему эту идею, даже страшно стало. Не орал совсем. Тихо говорил, неслышно почти, больше на шипение похоже… Вот видел кто рассерженную гюрзу под 90 кило веса? А она увидела. И зареклась даже намекать на возможность участия в любых таких делах.

Руки автоматически снимали кожуру с картофельных боков. А мысли летели сами по себе…

Как там тот генерал-майор сказал на свадьбе? Да, самый настоящий владелец полосатых штанов присутствовал. То ли Сердюк, то ли Батюк фамилия. Казацкая, что ли… Как увидела, сильно удивилась. Тому генералу трубку в зубы, и можно идти Трапезунд с Синопом воевать, вылитый Тарас Бульба…

Так вот, когда подпил тот генерал, так сказал: «Жиночко, вы за цього хлопця трымайтесь руками й ногамы! Бо, хоч вин й на голову дурный, але надийный! Прям як автомат Калашныкова, або як я!» И, уперев руки в бока, залился громоподобным хохотом…

А потом, разглядев, наверное, в ней что-то военное, украдкой оглянулся, нет ли рядом ненадежных гостей, и подарил «ПСМ». С наказом отстрелить Урусову что-нибудь шибко важное, если блудить вздумает…

Применять не пришлось, Андрюша оказался отличным мужем, как ни странно. А «ПСМ» тот у шахматиста нынче. Забрать, кстати, надо, подарок ведь…

И свадьба вышла такая, что, наверное, до самой войны слухи ходили…

Она и сама не сумела понять, как все так получилось, но там был и десяток погранцов с автоматами, изображавших почетный караул, и два десятка закованных в сталь ребят из местного реконструкторского клуба… Даже БТР в качестве парадного лимузина обещали, но что-то не срослось с командованием городского батальона ВВ…

Уже ближе к ночи Влада все же сумела отловить мужа, чуть не потерявшегося в круговерти людской толчеи, собравшей, казалось, полгорода.

– А теперь ты мне расскажешь, как все удалось?! – приперла она мужа к стенке. Буквально и фигурально.

– Да что тут такого? – искренне удивился Андрей. – Обычное колдунство родного города. А Иваныч, енерал в смысле, еще в Киеве грозился на свадьбу ко мне приехать – посмотреть на ту, которая сумеет поймать и привязать!

– Понятно все с тобой!

– А с тобой еще понятней. Не ревнуй! Все свои.

Таджикистан, трасса Душанбе – Худжант

Владимир Потапов (Потап)

Ехать по пустынной трассе было одно удовольствие. Конечно, не М51, но и не серпантины вокруг Маргузора. И уж тем более не отрезок ниже впадения Имата в Пасруд. Красивое место, почти сто метров, вода обеих рек течет не смешиваясь, левая половина реки синяя, а правая желтая (надо же, еще не разучился красоту видеть), но дорога там… Точнее, не там, а еще на сотню метров ниже, где река уже ныряет под землю…

Это Бахреддин умудряется там «МАЗы» с «КамАЗами» протаскивать. А нормальный водитель… Одно неверное движение – и привет. Как у Потапа в заднице играло, когда был вынужден Машку за руль сажать перед Пасрудом… Ведь и на этот кусочек тоже…

Трасса совсем другое дело. Вполне приличное покрытие, местами даже асфальт есть. По такой дороге сотню километров до Пенджикента вполне можно пройти часа за полтора. Но Потап не торопился. Поспешишь – людей насмешишь. А каким образом любят смеяться те, кого выдастся встретить, – еще неизвестно. Может, из РПГ в лоб. Потому – потихонечку. Собственно, в сам город майор заезжать не собирался. Если только будет отдельное любезное приглашение и серьезные гарантии безопасности. А вот подъехать поближе, да прояснить обстановку не мешает.

Увы, добраться до города не удалось. Перед ничем не примечательным поворотом дорога была перегорожена полноценным блокпостом. Почти дотом, сложенным из бетонных блоков. Сооружение вполне могло вместить внутрь БТР. Никакого транспорта, правда, не наблюдалось, но количество и калибр стволов, торчащих из укрепления, внушали уважение. Тормознулись метрах в двухстах, чтобы, если что, быстро уйти.

– Поворот на Ери, – сказал Рахматулло. – До города еще километров тридцать. Подъезжать будем?

– И хочется и колется, – отозвался Потап. – Нам-то только пообщаться надо. Весь вопрос, насколько эти ребята отморожены. Сходить пешочком, что ли, поговорить?

– Зачем тебе идти, брат? – удивился миллиционер. – Мне идти. Они с таджиком говорить лучше будут. С русским не так. Я один пойду. А если стрелять начнут, то лучше одному умереть.

– Знаешь, если всерьез думаешь, что начнут стрелять…

– Думал так, не пошел бы. В Пенджикенте пограничник был, таможня был, милиция был. Должны быть нормальные люди. Но если что – о семье побеспокойся, брат.

Сержант вылез из «УАЗа», закинул автомат за спину и неторопливо двинулся к блокпосту.

Метрах в двадцати от укрепления его окликнули. Рахматулло остановился и ответил. Разговор длился минут десять, и все это время сержант стоял на одном месте.

– Не получается диалог, – вслух подумал Потап. – Нет, понимаешь, конструктивности.

– Почему? – поинтересовался один из альпинистов.

– Даже чаю попить не предложили. Но говорят, а не стреляют, уже хорошо…

В этот момент милиционер повернулся и неторопливо зашагал назад. Дошел до машины, тяжело плюхнулся на свое место и выдал:

– Аз калаи керум газ!

– Это можно не переводить, ака, – ответил майор. – А по делу что-нибудь сказали?

– Мало по делу. Это пенджикентцы. Пропускать нас они не хотят. Говорить тоже отказались. И командира позвать не желают. Их задача – никого не пускать. И желательно без стрельбы. Подмяли под себя землю отсюда до узбекской границы и держат ее мертвой хваткой. Я спросил, не хотят ли дойти до Айни и Сарвады. Говорят – военная тайна. Но, похоже, нет, сил не хватает удержать столько. Даже большим ртом надо откусывать маленькие куски. Иначе подавиться можно. Как Ахмет.

– Плохо. Что говорить не хотят. Эти куда толковее и умнее Ахмадовых.

– Потому и боятся, что умнее. И Ахмадова боятся, и нас опасаются. Кто мы такие – не знают, но на всякий случай…

– Ладно, поехали назад. Там подумаем.

«Уазики» развернулись и двинулись в обратный путь.

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Сержант Соловьев

Уже после поверхностной ревизии, проведенной на базе, оказалось, что биноклями и прочей оптикой можно снабдить чуть ли не каждого. Да и ноктовизоров оказалось штук под сто. Так что Периметр, как с легкой руки сержанта Соловьева стали называться внешние посты боевого охранения, теперь контроля над местностью не терял ни днем ни ночью…

Трое шли с севера. С той стороны, где ближайшие воинские части были километрах в ста – ста двадцати. Шли медленно и тяжело, пошатываясь: то ли от потери крови, то ли просто от усталости подкашивались ноги. Парень с парой маленьких звездочек на погонах, шедший по центру, периодически падал. Товарищи поднимали его и упрямо продолжали идти вперед. Обожженная и порванная форма. Двое кое-как перемотаны обрывками грязных бинтов. Из оружия заметен только расщепленный деревянный приклад старого «семьдесят четвертого». Может, и где еще что есть, но не видно: современный армейский бинокль – вещь, конечно, отличная, но рентгеновские лучи в нем конструкцией не предусмотрены…

Им позволили подойти почти на полтора километра к ЦБС. А потом вдруг дрогнула земля и ожила. Поднялись с обочины неопрятные кучи мусора. И пришельцы оказались на прицеле двух автоматов. А еще два человека радостно улыбались с боков.

– Здрасти! – вежливо поздоровалась одна из бывших куч, скинувшая масксеть. Под маскировкой обнаружились все внешние признаки военнослужащего сержантского состава. – Руки в гору, шаромыги! – и подсказал стволом «калаша» направление.

– Свои… – простонал лейтенант и снова упал.

Остальные кинулись поднимать офицера.

– Стоять! – рявкнул Соловьев. – Руки в гору, сказал! Или я тихо сказал?! И ствол выбрось!

– Мудачье! – ответил сержанту один из пришельцев. – Мы четыре дня не жрали! Летеха помрет щас! – но автомат медленно с плеча стянул и аккуратно положил на землю.

– Раз еще не помер – полчаса полежит. Ордунг превыше всего, товарищ рядовой! – отрезал сержант. И сказал в динамик гарнитуры: – Периметр Соло – Точке! Три «дохода». Вроде как связюки. Один – четыреста. Принял. Ожидаем.

И подмигнул связисту:

– Не ссы, антенна! За летехой щас катафалк будет. А ты можешь ножками бежать. Азимут дать?

– Ну, ты и мудак! – устало сказал рядовой и сел в пожухлую траву обочины рядом с лейтенантом.

– Какой есть. Зато человек хороший! – парировал Соловьев и кинул связисту флягу: – Кофейком не побрезгуешь?

– А мне можно? – робко спросил третий связист, на вид самый молодой. Хоть и из всех троих самый здоровый.

– Можно Машку за ляжку и дневального за первичный половой признак. У дедушки проси, – отрезал сержант, но кивнул напарнику, и тот протянул «салаге» свою флягу.

А «дедушка», с трудом напоив лейтенанта, все смаковал и смаковал жидкий растворимый кофе, умудрившись растянуть литровую фляжку аж до приезда «буханки».

Таджикистан, устье реки Пасруд-Дарья

Алексей Верин

Позиции Лехи и Лаймы расположены оказались почти рядом. Во всяком случае, говорить можно было, не повышая голоса. Леха, конечно, понимал, что это нарушение дисциплины и всего, чего только возможно, но час за часом тупо пялиться на дорогу было выше человеческих сил. Лайма, похоже, придерживалась того же мнения и против разговора не возражала. Даже начала первой:

– Ти в самом деле собрался за мной ухажьивать?

Леха внимательно глянул в сторону девушки, почти невидимой за камнями, и хитро ушел от ответа:

– Можно бы… Так ведь отошьешь…

Похоже, у литовки были приготовлены язвительные реплики на любые фразы, кроме этой, и ей пришлось собираться с мыслями. А может, задумалась о чем-то своем, девичьем, не родился еще тот мудрец, который поймет женщин. Так или иначе, разговор продолжился не сразу:

– Я сейчас немного не настроена. Слишком настирные ухажьери попадаются в последнее время. Кстати, спасибо.

– За что?

– За последнего ухажьера.

– А-а… Тебе тоже спасибо.

– А за что мне?

– За фингал у того клиента.

– Что такое «фин-гал»?

– Синяк на полморды, который ты ему навесила. И который тут же приписали мне. Только ленивый ноги не вытер.

– Почему?

– Я его должен был просто отключить. Или грохнуть. А фонари развешивать – пижонство это.

– Так скажи, что это я поставила фин-гал, – незнакомое слово Лайма выговорила по слогам.

– Ага! И получу: «Даже глаз подбить сам не смог, потребовалась женская помощь»!

Оба негромко рассмеялись.

– Я би его убила, но плохо умею без оружьия. Если будешь ухажьивать, сначала научи, как бить!

– Ага! И ты на мне же и опробуешь?

– Я не до конца…

– И на том спасибо… Высший пилотаж в драке – обойтись без драки.

– Это как?

– Ты Олега представляешь?

– Это твой товарищ? Который пленных резал?

– Во глазастая! Не резал он их, только пригрозил. А дорезал Потап. Так вот, у Олега есть младший брат. Совсем не боец, шахматист, гроссмейстера выполнил в первый день войны. Драться в принципе не умеет. Год назад был у него интересный случай. Ограбить его пытались… – Леха сделал театральную паузу.

Литовка покосилась на него, но промолчала. Не дождавшись вопроса, Верин продолжил:

– Идет Борька в Москве от метро «Каширская» к МИФИ, он там учился. Точнее, числился студентом и играл за них в шахматы. И подваливают к нему два урода. Покрупнее оба, да и постарше года на три, ребенку тогда семнадцать было. В наглую, среди бела дня, на крупной улице подходят к парню два козла и заявляют: «Пацан, дай штуку, на дозу не хватает». Понятно, что драться там они не будут, расчет идет на испуг жертвы. Могло им, конечно, и не повезти, нарвись на того же Олега, – сами были бы виноваты. Но Боря-то не Олег, кулаками ничего сделать не может. Зато головой… Ни секунды не медля, тормозит проходящую мимо тетю. Из этих, что слона на скаку остановит и хобот ему оторвет, а потом будет долго думать, на кой хрен ей слоновий хобот сдался. Потому как интеллектом, в отличие от здоровья, женщина отягощена не сильно. И Боря этой тете заявляет: «Извините, пожалуйста, тут меня грабить собираются, вы не побудете свидетелем немножко?» Пока до нее неторопливо доходит смысл высказанной фразы, нападающие, хоть сами не интеллектуалы, в ситуацию врубаются и включают дурочку: «Ой, не обращайте внимания, наш товарищ так шутит, мы друзья, вместе учимся…» – «Ну, раз мы друзья, – говорит Боря, – одолжите по штуке до завтра…» – Леха опять сделал паузу.

На этот раз девушка не выдержала:

– И что?

– Как что? Взял две штуки и ушел. А кто им виноват? Это ж надо додуматься, грабить почти гроссмейстера!

Следующий вопрос Лайма задала минуты через три, когда просмеялась:

– Это анекдот?

– Нет. Все так и было. Самое смешное, что эти идиоты неделю после этого Борьку вылавливали.

– А он, конечно, не пришьел?

– Он, конечно, пришел… – сказал Леха, дождался недоуменного взгляда девушки и закончил: – И мы с Олегом тоже…

Лайма снова расхохоталась.

– Не надо меня смешьить. Ти научишь меня драться?

– Научу. Только в лагере уже.

Улыбка слетела с лица Верина.

– Тихо! Кто-то едет…

Окрестности Новосибирска, медицинский центр «Врачебная практика»

Андрей Урусов (Седьмой)

По первоначальному плану рассчитывали быстренько все загрузить и до темноты выдвинуться на Центральную базу.

Но первоначальный план, кроме проблем с транспортом, не учитывал, что тонкая техника для того и тонкая, что нельзя ее демонтировать кувалдой, ломиком или болгаркой. Вот и провозились невероятно долго, разбираясь с каждым винтиком.

А потом еще и загрузить надо… Длинномер-то, он длинный, кто спорит. Только не тентованный, а здоровенная будка, загружать которую можно только с заднего торца. И соответственно тащить груз вдоль кузова вперед почти тринадцать метров. Не предусматривал старый хозяин перевозку даже самого простейшего рентгенаппарата, не говоря уже о всяких других, еще более громоздких штуках. Врачи, в азарте плюясь слюной и размахивая руками, наскакивали на Урусова, требуя в обязательнейшем порядке загрузить еще вон ту штуку с хитрым названием, а потом еще вон ту и ту! И каждая поперек себя шире…

Кое-как процесс все же двигался. Пока срочники не нашли две трехлитровые баклажки спирта… А сердобольные медсестрички бедным солдатикам покушать принесли. И водички, чтобы запить.

Вот половина и нажралась до изумления. Андрей заметил это, когда сразу двое упали. Тут же мелькнула мысль, что облучение пацанов достало. Подбежал, перевернул и чуть не задохнулся от густого перегара.

– Сцуки, – мрачно сказал Урусов и начал собирать по больничным закоулкам подчиненный личный состав.

Дмитровский проводил разъяренного старшего сержанта понимающим взглядом. Его ребята все же лет на пять в среднем постарше были, да и не было среди них срочников.

Минут через сорок над территорией стоял жуткий мат вперемешку с затрещинами. Врач-вытрезвитель-похметолог из Урусова получился отменный, и даже те, кто больше всех усугубил, все же к процессу вернуться сумели…

Все равно пришлось половину боевого охранения убирать и кидать на загрузку. Как и большую часть ходячих пациентов. Типа: проезд отрабатывать надо, так что вперед. Рука сломана? Вторая есть. Всех, короче говоря, «под ружье» поставили. Иначе переезд и вовсе ночью кончился бы. Хоть и не ждали неожиданной атаки, но кто того псевдомэра знает?

А врачи все ходили мрачнее грозовых туч и прикидывали, какой процент вероятности довезти до места назначения хотя бы половину…

Таджикистан, поселок Сарвада

Cтанислав Белозеров (Малыш)

– Дед – Малышу!

– Дед здесь.

– Как успехи?

– Последнюю «шишигу» грузим. Остались только учебники.

– Какие учебники?

– Разные. Больше всего таджикских, но и наши есть. Школьные.

– Зачем нам учебники?

– Ты сколько лет здесь жить собираешься?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю… Догрузим – сообщу. Минут через десять.

«Все-таки Виктор – голова, – подумал Стас. – В такую минуту подумать про учебники. Но ведь прав, детей-то учить надо будет, а с учебниками это намного проще. И не суть важно, на каком они языке».

Десять минут тянулись дольше, чем предыдущий час. Вроде все тоже вокруг: брошенные дома покинутого жителями поселка, пустынная дорога. Но время словно остановилось. Секунды тянутся неимоверно медленно, словно резиновые…

– Малыш – Деду.

– Здесь.

– Мы готовы. Поехали.

Отлично. Можно и нам.

– Малыш – Олегу! – опять ожила рация.

– Здесь.

– Гости у нас. Два «УАЗа» и грузовик. Минут пять.

Но Стас уже и сам услышал гул моторов.

– Уходим! Пулей! Чтобы не заметили.

Четверо бросились к машине. Вынырнувший из двора Олег вспрыгивал уже на ходу. И все равно они опоздали. Затормозившие у поваленного столба джигиты успели увидеть уходивший «УАЗ». Вдогонку раздалась пулеметная очередь.

– Вот козлы, – выматерился Огневолк, – хоть бы убедились сперва, что не свои.

– За нас столбик представился. Браты, сможете на ходу пулемет на турель приспособить? Боюсь, придется повоевать…

– Пытаемся…

– Столб их задержит на пару минут.

– Даже на пяток. Но этого мало. Увидят, что в ущелье уходим. Придется драться.

– Гони! Там лучше, чем здесь. И заслон поддержит…

Новосибирск, где-то на окраине

Виктор Безручков

– Стоять, мурзик! К краю. – Урусов со всей дури шарахнул берцем по мехводскому люку и рыбкой ушел с брони в мешанину развалин. Ничего не сообразивший Безручков выкрутил БТР к обочине. Хлопнул тяжелый десантный люк, и вслед за старшим сержантом выскочило с десяток бойцов. Азартно щелкая предохранителями, они ломанулись догонять командира. Последним выбрался шахматист. Удивленно посмотрел на окружающие развалины, вздохнул, вытащил из кармана спортивной куртки пистолет и тоже побежал следом.

Колонна шла мимо. Прапорщик мрачно курил одну за другой. Рядом притормозила ментовская «Газель».

– Курим? – спросил подошедший старлей у Безручкова.

– А фули еще делать?

– Тоже верно, – согласился Дмитровский. – А твои куда побежали?

– Мабуть посцять захотилы!

– Чего? – не понял старлей.

– Не обращай внимания. Это я с хохлом нашим переобщался. От него и не такое подхватить можно. Переводится как «да хрен их знает куда», – более понятно объяснил ситуацию прапорщик. – Если Урусов куда пошел да архаровцев своих поволок – быть или беде, или в биде.

– Цирк, одним словом. – Дмитровский тоже закурил. Его подчиненные повылазили из плотно набитого микроавтобуса и бродили вокруг, разминая ноги. – Без тебя мимо точки не проедут?

– С фуя ли? – удивился прапорщик и метко угодил бычком в завалившуюся мусорную урну. – В колонне еще один «коробок» остался и под тридцать рыл. Дорогу каждый знает. Мы же по трое не ходим, как вы!

– А зато я писать умею! – Дмитровский тоже вспомнил старый анекдот, объясняющий, почему патрульные всегда ходят по трое.

– Во, уже назад идут! – прислушался Безручков и полез в бронетранспортер.

Дмитровский оглянулся. И охренел. Впереди всех шел старший сержант Урусов, перетянутый пистолетной сбруей с двумя кобурами сразу. На голове вместо привычного берета одета была ушанка с красной полосой поперек. Из кармана выглядывала рукоять, очень похожая на революционный «маузер». А в руках у старшего сержанта было древко. И над головой под порывами ветра бился красный флаг с золотистым серпом-молотом и надписью «СССР». Или правильнее сказать не бился, а гордо реял? В общем, и то и другое.

После всего этого вполне нормально воспринимались и гармошка, и пулемет «максим», который с радостными лицами тащили сразу два бойца. И даже мальчонка, запомнившийся старлею красивым разводом Сухова, а теперь гордо вышагивающий в выцветшей буденовке. Собственно, именно он замечательно подчеркивал общий идиотизм ситуации.

– Понимаешь, Андреич, тут же музей под боком! Краеведческий или что-то подобное! До войны зайти так и не сподобился. А тут мимо едем, дай заскочу, думаю! – рассказывал Урусов, размахивая руками.

– Бандерлоги! «Максимке» ствол не погните! Что я детишкам на Новый год подарю! – начал вдруг ругаться Андрей на неуклюжие попытки солдат засунуть пулемет в десантное отделение через довольно узкий люк. – Там станок же снимается! Три винта всего! Урюки! Щас как достану «маузер» революцьенный да шлепну как последнюю контру!!!

Наконец бедный пулемет занял свое место внутри современной тачанки. БТР окутался сизым выхлопом и погнал вперед, догоняя колонну. Сзади пылила полицейская «Газель».

– Ну, подхожу, а там стены кусок обрушился. Сам понимаешь – как мимо пройти?! Вот и не прошел.

– Я в шоке, дорогая редакция, – только и нашел что сказать Безручков.

– То ли еще будет, Вить! – Урусов стянул ушанку и взъерошил мокрые волосы. – Не хочу я, понимаешь, с ума сойти. А так, видишь, новое знамя бригаде нашел, да и Борьку приодел согласно талантам. Он же у нас мегаэкспроприатор экспроприаторов. Так что буденовка комиссарская к лицу будет и по делу!

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

– Мама, смоли, какие у меня камуски! Я сама насла!

– Молодец, доченька! Сейчас мама отнесет эту корзину на склад, и посмотрит!

– Холосо. А папа де?

– Папа уехал вниз, надо оттуда вещи перевезти.

– Там много весей?

– Много.

– Тада без папы низя. Папа самый сильный…

«Все бегают. Все что-то делают. Деда все время занят. Папа куда-то ездит. Мама коробки таскает. Даже баба Ира что-то записывает, и ей некогда. А со мной никто не играет. Вот баба Саня со мной всегда играла».

– Мама, а када мы поедем к бабе Сане?..

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Неожиданно захрипела рация на загрузке:

– Сороковой – Седьмому! Мы к вам!

– Сороковой здесь! А на хрена?!

– Ибо не фиг!

– Принял! Роджер.

О возвращении договорились предупредить заранее. Хоть и смысла особого не было. Это стало понятно только сейчас. Огромная колонна техники и пыли поднимала, и шума создавала столько, что, наверное, и с уцелевших спутников была и видна, и слышна. Ночь, конечно, многое скрадывала, но тем не менее…

Майор ожидал многого, вплоть до гибели эвакуационной группы в полном составе. И места себе не находил, мотаясь на верном «уазике» между расположением бригады и ЦБС, пытаясь разобраться с нынешним «пожаром в борделе во время наводнения».

Больше времени приходилось проводить в бригаде. Бедную часть сначала разрушили ракетно-бомбовым, а потом еще прошлись асфальтовым катком переезда, половина которого равняется, как известно, пожару. Не сожгли ничего больше, и то хлеб.

Тем не менее вызов Седьмого застал Пчелинцева на базе. Судя по голосу Андрея, все получилось минимум неплохо. Через пару секунд новообразованное боевое охранение, снова получившее позывной Периметр, в лице вечного наблюдателя сержанта Соловьева доложило о приближающейся колонне техники.

Заурчал мотор «козлика», и комбат рванул к КПП, даже не подозревающему, что он становится местом легендарных событий…

– Ну, ни хрена себе… – только и смог сказать Пчелинцев, когда первая машина вывернула из-за поворота, попав в прицел сразу двух прожекторов.

На башне головного БТР под красным полотнищем советского флага сидел старший сержант Урусов в ушанке и с гармошкой, которую терзал самым беспощадным образом. Множество двигателей глушили звук, и, судя по довольной сержантской роже, правильно делали. А за бронетранспортером выезжали все новые и новые машины…

– Это, вообще, что? – спросил Шмель у Седьмого, когда тот спрыгнул с брони и, печатая строевым шагом, подошел для доклада. Ушанку и гармонь оставив, впрочем, на БТР.

– Это? – оглянулся назад Урусов. – Это результат успешно выполненного задания, по заранее составленному гениальному плану! – и старательно начал «поедать глазами» комбата.

– Мля, Андрей! Не выеживайся! Гармошка на кой хрен? И где ты ее откопал вообще?! Из какого красного уголка спер?!

– Ааа… Гармошка – из краеведческого. Мимо проезжали – ну, как не зайти было, сам понимаешь. Мы там с ребятами еще таааакое поносить взяли! Потом похвастаюсь!!! А знамя нам будет вместо утраченного! За ради уставного порядку. А то что мы за подразделение без флага?! Прямая дорога на расформирование.

– Мародер!

– Ага. И каратель. А в общем, чтобы тебе шаблон порвать на фиг.

– Какой такой шаблон? – удивился Пчелинцев.

– Самый обыкновенный. Я сперва Мезенцева на ходу кофе по-турецки поил. Потом Шахимат Сухаря на кучу транспорта развел. Надо же традицию продолжать, – подмигнул Урусов и шагнул чуть в сторону, увлекая за собой и майора. Мимо, обдав их выхлопом, величаво пропыхтел здоровенный «Мерседес»-длинномер.

– Подожди… Какого Сухаря? – переспросил Пчелинцев, когда сумел отчихаться.

– Того самого, с которым ты ворковал недавно за рюмкой чая. Валерия Николаевича Сухова. Ты думаешь, кареты «Скорой помощи» в Энске на дороге валяются?

– Так, – упрямо мотнул головой Шмель. – А теперь ты мне рассказываешь все по порядку и с самого начала.

– Вначале было слово! – торжественно начал Урусов и с трудом уклонился от оплеухи. – Понял-понял! Короче, дело было так…

Таджикистан, поселок Сарвада

Олег Юринов

Это место я еще позавчера нашел. Здание, похожее на склад. Плоская крыша с чем-то типа навеса. Дырявый, но от солнца закрывает. Кирпичный парапет по периметру. Одна дырка в парапете уже была. Еще две я сам выломал. В результате имею три амбразуры на одной крыше.

Позиция замечательная во всех отношениях. Просматриваются оба моста: через Ягноб и Искандер-Дарью. Мосты на боковой дороге, той, что к Искандер-Кулю идет. С того направления ждать в принципе некого. И трасса видна километра на три, если не больше.

Уйти отсюда – минутное дело. Надо спрыгнуть на аккуратно сложенные бетонные блоки, а с них на землю. И все. Дальше два переулка, один выходит к редуту, другой к оставленному нами «УАЗу». И оба выхода видны мне заранее. И с крыши, кстати, тоже. Так что у меня не только снайперская позиция, но и наблюдательный пункт. Из придорожного блок-поста видно не в пример меньше.

Хорошее место. Но за три дня оно изрядно поднадоело. Скучно. Лежишь и часами пялишься на дорогу. Однако приказ есть приказ. Если прозеваю «гостей», ребятам это может дорого обойтись. Вот и лежу, обозреваю… Позавчера впустую лежал, вчера… Надеялся, и сегодня тихо будет, но не судьба… Обидно! Папа уже сообщил об уходе последней машины из поселка, как эти уроды нарисовались. И что теперь делать?

Сообщаю Стасу. Тот приказывает отходить. Правильно, наверное. Держать-то местную шпану на этой позиции можно долго. А вот отойти в бою – проблемно. И смысла особого тут сидеть нет. Прикрывать уже и некого ведь. «Шишига» имеет километра два преимущества, точно уйдет.

Рассуждаю уже на бегу. Как раз по второму переулку. Ребята, естественно, уже в «козле», ждут только меня. Не особо и ждут – машина потихоньку катится. С разгону впрыгиваю назад, к братьям. Не удержав равновесие, плюхаюсь на сиденье: Стас резко прибавляет скорость. Тут же раздается пулеметная очередь, но пули летят высоко над головами. Переворачиваюсь, подбирая подходящую для стрельбы позу. Рядом братья без особого успеха пытаются закрепить пулемет на турели.

Когда проскакиваем центральную площадь, вижу преследователей. До них метров триста. Мало. Похоже, они не только на удивление быстро разобрались со столбом, но и едут быстрее нас. Ребята все еще мучают свою дуру… А вот басмачи опять разрождаются очередью. Ладно, не я первый начал. Выпускаю пять пуль подряд и, к величайшему своему удивлению, одной почти попадаю. В углу лобового стекла басмачевского «козла» появляется дыра, от которой разбегаются трещинки… Чуть-чуть бы левее и ниже… Но и так неплохо, с трясущегося на ухабах «УАЗа» в сарай попасть – и то достижение. А тут маленькая машинка! Я и промахнулся-то на полметра от силы. Тем более что на следующем ухабе простреленное стекло осыпается, и бандиты ненадолго снижают ход. Перезаряжаю винтовку. Судя по звуку, преследователи опять начинают догонять. Выходим на ровный участок трассы, и Стас прибавляет скорость. Расстояние перестает сокращаться, зато и бандюки видят нас. Пытаюсь выстрелить прицельно. Безнадежно, разве что на нервах у них играю. Впрочем, мы уже выскакиваем к мосту. Тут приходится тормозить, поворот достаточно крутой. Эти сволочи метрах в двухстах, если не меньше. Плохо, догнать не догонят, но заметят, в какое ущелье ушли. А там еще грузовик был на подходе!

«Козлы» джигитов почти вплотную друг к другу вылетают на мост…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Владимир Пчелинцев (Шмель)

– Куда я попал и где мои вещи?!

– Я так тоже сначала подумал. А потом расслабился и начал получать удовольствие. Только это еще фигня на самом деле! – «утешил» Урусов.

– А что не фигня? – сразу же насторожился комбат. – Вы с Валерой за поставки черного дерева у меня за спиной договорились?

– Не-а! Но! – Седьмой многозначительно ткнул в небо указательным пальцем. – Идея, признаю, хороша! Надо будет Борьке подкинуть! Так это еще не все. Он же меня подписал из него Рембу соорудить, а потом в Тадж с ним сбегать. К Потапу в гости.

– Это как? Что он там забыл, я понимаю. А тебя он как развел?

– Как срочника-первогодка. На «слабо» взял…

– Хитер бобер! – засмеялся майор. – Я с ним точно в карты играть не сяду!

– Не, в карты не садись. Только в шахматы!

– В шахматы – тем более.

– Ага! Счас! Он так повернет, сообразить не успеешь, а уже играешь!

– Все равно не сяду. Я все-таки цельный майор, а не сержант бестолковый!

– А со мной сядете? – спросил у комбата незаметно подошедший старший лейтенант в ментовском комке. – Старший лейтенант Дмитровский. Командир взвода. Батальон ВВ.

– Майор Пчелинцев, – представился Шмель. И уточнил: – Толмачевские?

– Так точно! – козырнул старлей.

– Ну, меня про ваше существование некий Сухов предупреждал. Знаком?

– Как иначе, товарищ майор, знакомились.

– Владимир!

– В смысле?

– В смысле, что не товарищ майор, а Владимир.

– Понял! – расплылся в улыбке старлей и протянул руку: – Иван!

– Ну а меня и так все знают! И вообще, когда офицеры общаются, сразу алкоголь появляется, а я жену с прошлой ночи не видел! Всем удачи! – попрощался Урусов и бегом припустил куда-то в сторону.

– Везет же вам, Владимир, на личный состав! – Дмитровский проводил взглядом убежавшего Седьмого. – И где нашли только?

– Да так, приблудился ненароком, а теперь и выгонять жалко, – засмеялся Пчелинцев. – А насчет везения на личный состав, так ведь кадры решают все, как завещал товарищ Сталин. А он дураком не был.

– Золотые слова, что и говорить! Правда, я так и не понял, зачем вашим кадрам было вламываться в музей и выносить оттуда кучу хлама. Знамя и оружейную сбрую знаменитых чекистов еще можно списать на играющее в заднице детство. Но вот на фига им сдался дезактивированный «максим»?

– Знаете, Иван, а давайте этот вопрос в другом месте обсудим. Заодно и познакомимся поближе. Нам, подозреваю, еще долго бок о бок жить.

– Надо быть дураком, чтобы отказаться, когда умный человек зовет выпить!

– Сенкевич? – прищурился Пчелинцев.

– Он самый. От лица пана Заглобы.

– А выпить могу предложить только чай, к сожалению.

– Ничего! Мне тут один профессор посоветовал рецепт гениального коктейля. И снабдил всеми необходимыми ингредиентами.

Таджикистан, устье реки Пасруд-Дарья

Лайма Буткете

Машины ездили туда-сюда весь день. Наконец в три часа Виктор сообщил, что из Сарвады ушла последняя. Почти одновременно вернулась пенджикентская разведка. Потап хотел двинуться в Сарваду, но смысла в этом уже не было, и он зарулил в ущелье. В этот момент все и случилось.

– Все – Прынцу. Стас на хвосте триппак тащит! Приготовиться!

Лайма краем глаза видела, как занимают позиции бойцы Потапа. «Шишига» Виктора выскочила из-за поворота трассы, проскочила мост и, запрыгав на ухабах, нырнула в ущелье. За первым же поворотом притормозила, и с нее посыпались бойцы охраны. Этим лезть на склоны было некогда, просто залегли за камнями.

Девушка припала к прицелу, прикидывая порядок действий. «Четыреста метров… упреждение… без ветра… поправку на склон…»

Тем временем на мост уже выскочил «УАЗ» Малыша. Еще бы триста метров разрыва…

Увы, преследователи отставали метров на сто пятьдесят – двести. Вылетевший из-за поворота «козел» разродился пулеметной очередью, ушедшей в «молоко». Стрелять на ходу джигит, к счастью, не умел.

Отдача привычно толкнула в плечо.

Переднее колесо выходящей из виража машины преследователей лопнуло с оглушительным звуком. «УАЗ» подпрыгнул и перевернулся.

– Дистанцьию держать надо… – задумчиво произнесла Лайма, глядя, как в лежащего на боку «козла» врезается его брат-близнец и обе машины, перевалившись через край моста, падают в Зеравшан.

С полукилометрового расстояния все воспринималось как компьютерная игрушка и эмоций не вызывало.

– Пиндец, – прокомментировал Леха, – два удара – восемь трупов.

– Я стреляла один раз, – уточнила Лайма.

– А трупов все равно восемь, – хихикнул Верин. – Сударыня, вы вдвое опасней легендарной вилки. Из Зеравшана без «бублика» еще никто не выплывал.

– При чем тут бублик?

– Плавсредство такое. Водники на нем на суперречки ходят. Где на плоту или катамаране плыть – самоубийство. Автомобиль – плохая замена «бублику».

– Снайперы – Потапу. Кто стрелял? – ожила рация.

– Я, – и добавила: – Лайма.

– Хороший выстрел, девочка.

– Майор, я же говорил, литовские снайперши – лучшие в мире, – выкашляла переноска голосом Прынца.

– Кстати, красавица, – томно произнес Леха, – пока будешь учиться бить людей – научишь меня так в них попадать?

Она улыбнулась:

– Договорились…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Влада Урусова (Кошка)

– Едут! – всколыхнуло полудрему криком дежурного по столовой. Молоденький прапорщик знал, что у нее муж должен вернуться, потому и предупредил сразу же, как пошла по открытой волне весть о приезде.

Нож с недочищенным клубнем и на лавочке полежит. Уберут потом. Надеюсь, в спину никто плевать не будет…

До КПП от столовой минут пятнадцать быстрого шага. Если бегом – семь…

Влада еще издалека разглядела широкую спину мужа, что-то рассказывающего Пчелинцеву. Сразу же отлегло от сердца. Живой. Целый…

Почуяв взгляд, Андрей резко развернулся на месте, махнул на прощание Шмелю и побежал навстречу..

– Ты вернулся… – И запах от него… Любимый такой… Родной. Сгоревший порох, пот, что-то машинное…

– Обещал же.

– Как прошло?

– Лучше всех. Как малой?

– Спит уже.

– Пошли?

– А…

– По фигу. Разгребутся. На то они и начальство…

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Сначала человек появился на склоне, спускающемся к лагерю от Алаудинских озер. Мелькнул на тропе, потом пропал за соснами, опять появился и снова пропал. Ну что ж, минут через пять-семь будет здесь. Можно, пожалуй, и встретить. Даже нужно. Выхожу на то место, где обычно стоит моя палатка. С переправы он выйдет прямо ко мне.

Так и есть. Перепрыгивает по камушкам реку. Легко, как будто за спиной не сложнейший маршрут, а легкая прогулка, и рюкзак набит исключительно пуховыми вещами. А в том рюкзаке не меньше сороковника. Силен, очень силен! Подходит ко мне неторопливо, даже нехотя, сбрасывает рюкзак. Садится:

– Здорово, старый хрыч! Не ожидал тебя здесь увидеть.

– И тебе по добру, развалина, – отвечаю самым степенным тоном, которым могу. – Скрипишь еще?

– Куды ж я денусь… Ты ж вроде собирался уехать…

Так мы с ним обычно и общаемся. Увы, сейчас это только игра, по крайней мере, с моей стороны. Попытка на минуту сделать вид, что ничего не произошло и все как раньше. Что Давид просто спустился с маршрута, а я не успел уехать домой. И завтра мы поедем вместе. Не поедем.

– Не судьба. Мы не скоро соберемся уезжать из этих мест, Давид. И вы тоже. И на траверс Адамташа скорее всего не пойдете. По крайней мере в этом году.

– Что случилось, Витя? Я слишком давно тебя знаю, чтобы не почувствовать беду.

– Херово. Война случилась. С большой буквы «В». По вам стукнули в первую очередь. Тебе некуда возвращаться…

Молчим. Давид переваривает информацию. Его не надо готовить к плохим известиям. Ему надо их сообщать.

– Кто кроме Израиля?

– Все. Даже по Душанбе.

– Когда?

– Четырнадцатое-пятнадцатое.

– Что по связи?

– Мало. Ни одной официальной передачи. Хотя вру, позавчера удалось перехватить кусок. Не то Гаваи, не то Филиппины. Никто ничего не понял, может, и официальная. А так – любители. Одни слухи и гадания на кофейной гуще.

– Можно считать – ничего. А в Таджикистане что?

– Территория есть, страны – нет…

Рассказываю Давиду расклад. Пока рассказываю – подтягиваются его ребята. Двое – старожилы группы, третий – новенький. В этой компании новенький, у Давида «чайников» не бывает. А так Эдик Хенциани – личность вполне известная. Хотя бы тем, что по паспорту никакой он не Эдик, а Эрнст Гурамович. Два москвича и рижанин. Ну и сам Давид, последнее время проживавший в Земле обетованной. Крепкие, сильные ребята примерно моего возраста, но не оставившие здоровье в кабинетных схватках с банкирами и чиновниками, а сохранившие его для себя и великих свершений. То, чем они занимаются, – не туризм и не альпинизм, а нечто, объединяющее оба эти вида спорта на запредельном уровне. Четыре взрослых серьезных мужика, многое умеющих и знающих.

Я вышел их встретить на правах старого знакомого. Кто, как не я, должен сообщить им дурную весть. Можно было свалить это на Руфину, но надо иметь совесть. Начальник лагеря сдает на глазах. Еще немного, и она будет выглядеть на свои годы…

– Вы решили оставаться здесь? – спрашивает Давид.

– У тебя есть другие варианты?

– Есть. Но хочу услышать твои аргументы.

– Можем попробовать прорваться. Хватает и транспорта, и оружия. Можем выбить ахмадовцев из Сарвады и Айни. Можем послать пару ребят через горы в дивизию и ударить по Анзобу с двух сторон. Если это получится, Ахмадова мы уберем совсем. Много чего можем на самом деле.

– Хороший вариант. И что многое можем – еще лучше.

– Да. Хороший. Только один вопрос меня смущает. Сколько наших ребят ляжет?

– Кто же знает ответ на такие вопросы?

– Никто не знает. А мне не нравится любой ответ, кроме нулевого. И пока нам это удается. Хотя везет нам последнее время. Боюсь, что лимит кончится. Удачи, в смысле.

– Не знаю… Ты не боишься, что Мухаммед придет к горе?

– Здесь мы удержим большие силы. И второй момент. Я не уверен, что дивизия пойдет нам навстречу. У нее должно быть много проблем на юге. Там афганская граница. Плюс памирцы, кулябцы, прочие недобитые «вовчики». Все это дерьмо начнет всплывать. И нет гарантий, что пенджикентцы не ударят в спину. Хоть они и не дружат с Ахмадовым, но и те, и те таджики. А мы – урусы. И кяфиры. А если мы схватимся одни против Ахмадова и пенджикентцев – это будет очень больно. Если и победим…

– Но ведь главное не это?

– Не это. Я не вижу, за что класть ребят. Насколько велика разница между жизнью в лагере, Маргузоре или Сарваде? Вот если бы могли прорваться в Новосиб, где есть шанс найти моего Борю. Или в Воронеж, на родину моего бестолкового строителя. Или… в общем, туда, где хоть кто-нибудь может надеяться найти своих, я бы думал над таким вариантом. А терять людей ради соседнего ущелья, где нас будут держать за завоевателей и точить нож за спиной? Не хочу.

– Наверное, ты прав. В любом случае надо подумать. Хорошо подумать. А пока – чем мы можем помочь?

– Вспоминайте все свои специальности и увлечения. Эдик, ты одно время увлекался арбалетами. Мы здесь сможем наладить изготовление?

– Можем. Ты хочешь прямо сейчас?

– Нет, сначала закончить вывоз Пасруда. Сжечь остатки кишлака. Перекрыть дорогу. Отстроиться до зимы… До арбалетов дело не скоро дойдет.

– Ага, – кивает Эдик, – долгими зимними вечерами… А дерево сейчас готовить надо. Еще не факт, что просушить успеем…

– Возможно. Но ты еще и строитель.

– И не только.

– В общем, так, парни. Берите бумажку и пишите. И про «только», и про «не только». А там подумаем. Давид, не хочешь взять на себя общую координацию?

– Извини, Витя, но этот крест ты уже несешь. И вполне себе успешно…

– Успешно… Только с внучкой поиграть некогда…

Давид только руками разводит…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Андрей Урусов (Седьмой)

– Периметр – Точке! Сто одиннадцать!

– Точка – Периметру! Принял!

– Периметр – Точке! Как обстановка?

– Точка – Периметру! Обстановка – в писечку. Сороковый с ментами пьет!

– Сороковый – Точке! Ярый, уши оборву! И не с ментами, а с полицейскими! Учи матчасть, контра!

– Точка – Сороковому! Передавайте пламенный привет полицаям, херр майор!

– Сороковый – всем! По три наряда каждому! Хватит в эфир срать!

Кричит рация, динамик бросается нехорошими словами.

– Веселятся! – улыбается Кошка, прижимаясь к Андрею.

– Дело нужное жизнь увеличивать-то! – Волосы жены мягкие-мягкие. Так бы и зарыться в них навсегда…

– Она и так долгая будет. И у нас, и у Димки!

– Как иначе, Солнышко? Я договорился уже!

– Договорун! – смеется Влада. – Ты со всеми договоришься!

– Я же инспектор бывший, а не хвост белый да пушистый! Да, спросить хотел.

– Спрашивай. – В темноте не видно ничего. Но Андрей и так все знает и видит. Сердцем, наверное. И глаза любимые, и губы приоткрытые, поцелуя ждущие…

– Времени две ночи было, а ты все спать не ложилась.

– Примета такая есть на Алтае. Если проводить не смогла – так встреть обязательно. Чтобы не в последний раз.

– Солнышко…

Дождались губы поцелуя. Ведь иначе и быть не может.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

– Итак, сегодня обошлось чудом!

Вот такой фразой и начинаю совет. Все правда. Потому что действительно иначе назвать выстрел Лаймы нельзя. Только «чудо». Но, поскольку благодаря ему все живы и даже никто не ранен, настроение у ребят приподнятое.

– Да уж… – откликается Потап, – «есть женщины в русских селеньях…»

– В литовских, товааааарищ майор, в литовских, – язвит Олег, – маленькое такое селение. Вильнюс называется… И в нем каждая уважающая себя мама передает дочке секреты мастерства древнего народа: как одним выстрелом убрать с глаз долой два «УАЗа» с десятком боевиков, чтобы и следов не осталось… Не удивлюсь, если выяснится, что по Литве отбомбились все воюющие стороны. А то пара-тройка Лайм вполне может уничтожить небольшую страну типа Польши или Румынии. Лучше подстраховаться.

– Между прочим, твой оторванный дружок, – подзуживает Прынц, – ни хрена не боится древних боевых искусств и весьма активно подбивает к ней клинья. По-моему, небезуспешно.

– И когда ты это заметил?

– Девушка от восторга забыла отжать кнопку на гарнитуре. В итоге я имел удовольствие прослушать историю о подвигах твоего брата на почве усмирения грабителей и выяснил, что фингал на ныне покойном таджикском лице совсем не Лехина заслуга. А вывод, что пара из этой парочки получится не только снайперская, напрашивается сам собой.

– То есть тот уникальный фонарь, размером превышающий территорию Таджикистана, и светимостью за сто люменов, поставила нежная литовская девушка? И после этого герой-любовник еще мог кого-то насиловать?

– Насколько я понял, не мог. Иначе нежная литовская девушка еще и отломила бы соответствующий орган. Но не судьба…

– Прошу пардону. Польше хватило бы и одной Лаймы.

Останавливаю болтологию. Увлеклись ребята.

– Давайте к делу. Сначала позвольте вам представить Давида Лернера, гражданина республики Израиль, а в прошлом потомственного жмеринца. И самого крутого горного туриста в мире.

– Что такое «жмеринец»? – вопрошает Малыш.

– Таки это житель славного города Жмеринка, а не какого-нибудь занюханного Бердичева.

– А чем так плох Бердичев? – заинтересовался Бахреддин.

– Нет, ну вы мне скажите, шо такого может быть хорошего в городе, который построен на реке Гнилопять?

Все-таки Давид – человечище! С момента, когда узнал о войне, прошло четыре часа. У него хватает сил шутить. По виду ни за что не догадаешься, что творится внутри. Вся семья жила в Израиле. Жена, дети, внуки… Вся! Никаких шансов! А ведь для еврея семья – это все. Весь мир… Давид убит, уничтожен, взорван всеми мегатоннами, пришедшимися на его Беер-Шиву. Но общается, улыбается, шутит… Однако приходится призывать к порядку:

– Парни, оставьте в покое славные украинские города! Кроме Давида есть еще три новых лица. Эрнст Гурамович Хенциани, для своих Эдик. Он не тбилисец, как вы подумали, а москвич, так же как и Алик с такой редкой фамилией Иванов. А Юрис Озолиньш из Риги. Ребята только сегодня спустились и не совсем в курсе наших дел, но люди знающие, потому я решил пригласить их на совет.

С представлением все. Теперь слушаем результаты сегодняшних мероприятий. Сам и начну. Сарваду мы вывезли. Все, что было отобрано, плюс я добавил сегодня учебники и памперсы.

– Витя, про учебники я все понял, – это Малыш, – а зачем нам памперсы?

– Стас, ты не знаешь, зачем нужны памперсы? – снова язвит Олег. – Чтобы учить детей, сперва их надо нарожать. Прынц уже докладывал про чьи-то матримониальные планы. По секрету и громким шепотом.

– В целом верно. В последней машине было место, вот и докидали. Памперсами и женскими прокладками. Тоже пригодятся.

– Блин, мы, оказывается, сегодня за бабские прокладки воевали… – ворчит Малыш.

– Воевали не мы, а Лайма, – с самым серьезным видом уточняет Олег. – Мы драпали… А девушка свои прокладки вполне заслужила.

– Не драпали, а осуществляли стратегический отход! – с абсолютно серьезным видом поправляет Малыш. Все снова начинают ржать.

– Пишу приказ по личному составу, – заявляет Потап. – За героизм и мужество, проявленные в боях, наградить Лайму Буткете тремя пачками именных прокладок!

– Давайте орден учредим. Первая официальная награда Высокогорной Фанской Республики – Орден Прокладки! А Лайма – первый кавалер!

Настроение у народа категорически нерабочее. Пытаюсь перевести разговор в конструктивное русло:

– Принимается. А теперь продолжу. Пасруд практически разобран. За завтрашний день вывезем. Все готово к имитации пожара.

– Что означает «имитация пожара»? – интересуется Эдик. – Не сталкивался с подобным в своей практике.

– Спалим все, что нам не нужно. Чтобы у кишлака был вид сожженного Ахмадовым. А выше рванем дорогу. И пусть Бодхани ищет, кто прибил его брата, хоть до посинения. Девчонки в лагере разгребают завалы, но работы там еще…

– Какие завалы?

– Все, что привезли снизу. Горы барахла. Раскладывают, сортируют и складируют. Все женское население трудоустроено не навсегда, но надолго. С лагерем все. Валера, давай по «Артучу».

– А что «Артуч»?! – вскакивает иркутчанин. – Почти закончили разборку лагеря. Часа на два работы осталось. Завтра с утра таскать надо. Люди нужны!

– Отправим тебе тех, кто в Сарваде работал. Может, еще с Пасруда кого снимем.

– Ишак будет, – вставляет Али. – Аксакал сказал, тридцат ишак даст. У нас пять ишак есть.

– Ну и ладненько. – Валера садится.

– Володь!

Потап поднимается, обводит всех взглядом:

– Первое. По разведке. Возле Ери дорога перекрыта блокпостами пенджикентцев. Стрелять не стреляют, но и на контакт не идут. Скорее всего Ахмадов в них упрется и не полезет. Нам они пока бесполезны. Второе…

– Минуточку! – останавливает майора Давид. – Я слышал, что «Артуч» входит в зону наших интересов. По-моему, спуск оттуда идет на территорию пенджикентцев.

Вот черт! А ведь он прав! Вроде и помнили, а…

– Думаю, пока мы ведем работы в «Артуче», надо выставить там охрану. Володь, прикинь, что можно сделать.

– Хорошо. Прикинем. Второе. Ахмадов вышел как минимум в Айни. Вообще, получилось хреново. Если бы не Лайма, вели бы сейчас бои всеми наличными силами. А так джигиты рванули искать Стаса в Айни, а потом до ночи гоняли туда-сюда. Если честно, не совсем понимаю, почему они к нам так и не сунулись. Есть только одно предположение. Когда мы ехали назад с разведки, уже с этой стороны Айни, на склонах блеснуло что-то. Рахматулло сказал, что там рудник. Решили съездить. И обломились.

– В смысле?

– В прямом. Метров сто проехали – перед колесами пуля фонтанчик из пыли выбивает. Остановились, пешком пошли вдвоем. Автоматы за спиной. Тряпка белая. Опять пуля перед ногами. И грамотный мужик стрелял, клал куда хотел. В общем, решили не навязываться. Серьезная банда там не поместится, а крестьянская самооборона… – Майор устало машет рукой.

Чего это Алик так подобрался?

– Рахматулло, что за рудник?

– Чоре.

– Нет, ребята, я от вас балдею! Рудник Чоре – это золото! И разработку его в этом году отдали нашим. Ну, ладно, альпинисты не знают ни хрена. Они не местные. Но, Рахматулло, тебе же по службе положено! Как так, сержант?

– Дар куни бобо та гом! Нэ подумал!

– Алик, зачем нам золото? Собрался делать гешефт на сало?

– Жора, золото нам пока не нужно. Но это пока. И это не главное. Его там не так просто добыть, малосульфидные золотомышьяковые руды – это не самородки размером с кулак. Рудник в первую очередь – это запасы взрывчатки, техника, горючее, оборудование!

– И люди, – добавляю я, – очень нужных специальностей. Причем большинство там русские, раз разработка наша…

– А толку? – спрашивает Потап. – На контакт они не идут. Даже подойти не удалось. А теперь тем более. Между нами кусок трассы, на котором ахмадовцы.

Замолкаем. Действительно обидно… Нарушает молчание Олег:

– На карте этот рудник показать может кто?

Карта лежит на столе, пока Рахматулло и Потап привязываются, Олег находит сам:

– Ручей Чоре – это оно?

– Оно самое.

– Туда можно сходить пешком. Через горы. Любой из трех перевалов «один бэ». Удобнее всего Санки.

– Какие санки?

– Перевал Санки.

– А смысл?

– Во-первых, поговорить. Во-вторых, помочь.

– Кому помочь?

– Все забыли? Ахмадов-джан про золото говорил. Выходит, к нам он по ошибке зашел. А шел на золотой рудник. Теперь понятно на какой. Так что его братец уверен, что Ахмета убрали геологи. И что сегодня преследуемая машина ушла туда. Так что, думаю, Бодхани обложил вход в ущелье Чоре и не успокоится, пока там есть хоть кто-то живой. Хреново ребятам придется. Между прочим, за нас расхлебывают.

– А ты не боишься, что твою помощь геологи с трупов снимут? Они даже близко нас не подпустили.

– Правильно сделали. На себя посмотри, майор! Морда от загара черная уже. Автомат в зубах, сам в камуфляже. Не машины, а тачанки пулеметные. Чем ты внешне от бандитов отличаешься? Ничем. А здесь придем со стороны гор. В альпинистской одежде, с рюкзаками. Группа человека четыре. Стоит даже девочку одну взять для достоверности. А когда договоримся – там проще пойдет. Можно неподалеку караван оставить. Человек десять. Груженный оружием и боеприпасами.

– У нас не так много оружия.

– Оружия много. С патронами так себе. Но к снайперкам – хоть попой жуй. Да и кто знает, может, у геологов патроны есть, а стволов нет?

Беру инициативу в свои руки:

– Ребята, замолчали все на минуту и думаем.

Молчим. Думаем. Разглядываем карту. По-моему, может получиться. Если геологи не встретят ребят шквальным огнем. Но не должны, в Потапа же не стреляли. Только предупредили. Обвожу взглядом всех присутствующих:

– Все согласны?

– Сам же видишь!

– Тогда, думаю, надо сделать так…

22 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, перевал Санки

Олег Юринов

Выходим на рассвете. Бахреддин подгоняет «шишигу»: толпа большая, а ехать достаточно далеко, подъем начинается почти у Маргузора. Вообще, там три варианта подъема, и все, судя по карте, чреваты скальными прижимами в руслах ручьев. Потому предлагаю идти по самому короткому пути. А в случае проблем – забить на подъем по линии падения воды и лезть в лоб между ближними к нам ручьями, один черт, троп нет нигде. Давид со мной соглашается.

Мы с ним идем. Еще с нами Алик и Машка. Идем практически без оружия. Пээмки, спрятанные в карманах анораков, не в счет. «Калашниковы» в рюкзаках, быстро не достанешь. «СВД» мою Эрнст Гурамович тащит, из мешка она торчать будет, демаскировка. Наша задача – не воевать, а выбрать нужный путь и договориться. А для этого мы должны быть туристской группой, а не военным отрядом, по крайней мере внешне. Для этого и девушка. С остальными понятно: я – ориентировщик, Алик по специальности в теме, а Давид… Как сказал папа: «Кто может договориться лучше старого еврея?» А еще Давид очень мирно выглядит. Этакий главный инженер на пенсии. Его шестьдесят лет и интеллигентность видны километров за пять. И Алику под полтинник. Вообще-то, мы с ним тезки, он по паспорту тоже Олег, но в туризме – Алик изначально. В общем, группа у нас совершенно невоенного вида.

А вот сзади… Десяток тяжело груженных мужиков во главе с такими монстрами, как Хенциани и Озолиньш. Вся десятка нагружена неимоверно: стволы для геологов и боеприпас. Еще двое останутся на перевале транслировать связь. Общаться будем на укавэшках, что бы ни стояло у геологов. Не светиться же всему миру. Эти двое тоже нагружены, на спуск их поклажу заберут остальные.

Вываливаемся из машины, и наша четверка берет с места в карьер. Худо-бедно, а подняться предстоит на километр восемьсот и спуститься потом почти на два. И все за один день! В нормальных условиях никто бы так ломаться не стал. Вот только где они, нормальные условия… Цейтнот жуткий. Сюда надо было еще четыре дня назад идти. Увы, не знали. А сейчас того и гляди – флажок уроним…

На деле все оказывается намного проще. Полных прижимов не обнаруживается, и до отмеченных на карте летников добираемся за три часа. Больше половины подъема позади, а еще, в общем-то, утро на дворе. Еще приятно, что носильщики тоже отстали несильно. Эрнст (это для папы он Эдик, но никак не для меня) подходит к кошу через десять минут, как раз когда мы встаем с привала. А вот тут приходится план менять. На местности подъем на Санки смотрится намного противнее, чем на соседнюю безымянную седловину. Да и короче через нее. Может вылезти какая-нибудь засада на спуске типа скальной стенки с «отрицаловкой», но, в конце концов, дюльфером нас испугать трудно, пара веревок с собой есть.

Еще три часа пахоты, и мы на перевале. Именно пахоты, интереса в подобных переходах никакого. Всю жизнь мечтал сходить с легендами типа Давида, но не единичку же!

Ни записки, ни даже тура на перевале нет. Собственно, кому и зачем он нужен, удивительно, что его вообще кто-то когда-то прошел и нанес на карту. Даже название дать поленились. Да ну и хрен с ним. Мы тоже ничего писать не станем. Десять минут отдыха – и вниз. Засад не обнаруживается: «бараний лоб» наверху есть, но обходится; обозначенный прижим – и не прижим вовсе; а нижний пояс, хотя и скальный, но ходится ножками ничуть не хуже тропы. Высоту, набранную за шесть часов, сбрасываем за три. Два часа дня, а мы в полукилометре от цели. Не по высоте в полукилометре, а по длине. Минут пять ходу…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

Сказать, что Борис совсем не умел драться, было бы неправдой. Отец считал, что чем раньше дети смогут постоять за себя, тем лучше. И начинал учить сыновей махать кулаками, как только они вставали на ноги. И в два, и в четыре года любой из младших Юриновых легко мог отбиться от ребят постарше.

Просто Боре было неинтересно. И скучно. Если старший брат, занимавшийся всеми попадавшимися видами спорта, всегда уделял рукопашному бою немалое внимание, то младший совсем не стремился стать хорошим бойцом. Тем более что в текущей жизни применять эту науку не приходилось. Борис всегда умел ладить с людьми. А слава Олега, как бойца, и через девять лет гремела не только по родной школе, но и далеко за пределами микрорайона. Тронуть его брата не решалось даже самое безбашенное хулиганье. Вот и получилось, что последний раз Борис дрался в пять лет. Да и дракой произошедшее назвать сложно было. Подсечка и падение противника. Падая, тот ударился достаточно больно, чтобы расплакаться и убежать.

Шахматисту гораздо важнее поддерживать общий уровень физподготовки, а для этого бег по лесу, лыжи и велосипед подходят куда лучше, чем тренировки на умение держать удар или набивание кулаков. Годам к пятнадцати он уже и сам почти не помнил, что десять лет назад справлялся с ребятами на пару лет старше себя. А если и вспоминал, то с легкой усмешкой и абсолютной уверенностью, что забыты те навыки напрочь.

Оказалось, не совсем так. Отец свою науку вбивал крепко. Когда Андрей начал первую тренировку с хрестоматийной фразы «Посмотрим сначала, что ты умеешь» и лениво попробовал ткнуть кулаком, тело среагировало само. Борис развернулся, уходя с линии атаки, и, присев, провел ту самую подсечку, что и тринадцать лет назад. С почти тем же результатом.

Только Андрей не шлепнулся на землю, словно мешок картошки, а кое-как сумел уйти в кувырок. Ну и плача от него не последовало, как и убегания. Урусов поднялся и с фразой «Ну, ни хрена ж себе!» озадаченно почесал в затылке. После чего стал гонять ученика уже всерьез. Вот тут Борису стало не до ответных ударов и тем более не до атак. Но и его самого сержант толком достать так и не сумел, чем остался очень доволен. Напоследок, устроив прокачку до боли в мышцах, хмыкнул по окончании: «Ну шо! Бывало хуже, но реже!» – и отправил в душ. Напутствовав очередной непонятной фразой про необходимость получать отдохновение телом, душой и физиологией.

Таджикистан, устье реки Пасруд-Дарья

Алексей Верин

Бульдозер Леха обнаружил совершенно случайно. Сидеть в заслоне было невероятно скучно. Даже в паре с Лаймой. Пикировка быстро надоела, анекдоты и байки к середине дня кончились. Попытки оценить силы противника путем подсчета проезжающих по трассе машин быстро провалились: джигиты как оглашенные носились в обе стороны, и никто не мог сказать, сколько раз посчитали каждый «УАЗ» и сколько народу пряталось под тентом очередного «пятьдесят третьего». Вчера вечером докатился грохот не слишком далекого сдвоенного взрыва, после чего даже стрельбы особой не было слышно.

Так что желание отлучиться за камень Леха воспринял как подарок судьбы. Заодно и ноги размять…

Идти пришлось далеко. Верин, пригибаясь на всякий случай, добрался до перегиба, с удовольствием распрямился, разминая мышцы, и замер. Здоровенный агрегат стоял метрах в двухстах от него. Огромная куча щебня надежно закрывала машину так, что увидеть ее с дороги или даже от входа в карьер было невозможно.

Леха подошел поближе. К бульдозерам он с детства испытывал необъяснимую слабость. Пойти по стопам отца-бульдозериста не вышло: у сына оказалось слишком много мозгов, а потому вместо тракторной кабины он попал в московский вуз. Но покататься на отцовом агрегате успел. И всегда мечтал попробовать что-то покруче. Не маленькую фигню на базе «Т-100», а серьезную вещь. Хотя бы «ДЭТ-320». Настоящая мечта обязательно сбудется: «восьмисотку» он признал без труда. Самый мощный бульдозер из всех выпускаемых. Больше ста тонн веса. Восемьсот лошадей… И выглядел новым. Почти. Во всяком случае, ничего не болталось, не торчало и не свисало.

Не залезть в кабину Леха не мог. Бульдозер завелся легко, как будто заждался хозяина. Верин заглушил машину.

– Потап – Лехе.

– Слушаю.

– Я танк нашел.

– Какой танк?

– Бульдозер. «Т-800». В отличном состоянии, на ходу. Заправлен. Можно в лагерь гнать.

– Где нашел?

– В карьере.

– Иду к тебе. Веди.

Потап добрался до места минут за десять. Внимательно осмотрел находку со всех сторон и задумчиво почесал репу.

– И на кой хрен он нам нужен? Орудия на нем нет…

– Во-первых, если противник не хочет или не может уйти с дороги этого агрегата, то, из чего он стреляет, мне по фигу. Отвал из «ДШК» не пробьешь. Пушка нужна. И то не всякая возьмет. А во-вторых, если его в лагерь перегнать, на стройках всяких – незаменимая вещь!

– Сколько он шириной?

– Шесть метров.

– Если я правильно помню, дорога не везде такая широкая.

– Это только пока.

– Что пока?

– Пока по ней эта штука не проехала…

– Ладно, гони его в лагерь. И девушку свою забирай.

– А…

– Нельзя девчонку третьи сутки в грязи держать. Пусть хоть помоется. У нас тут три пулемета стоят да Прынц со снайперкой. И автоматчиков до черта. Вези, вези, Ромео…

Леха перемахнул через перегиб к позиции Лаймы.

– Сударыня, разрешите предложить вам романтическую прогулку при свете луны.

– Это куда? – деловито осведомилась девушка.

– Тут недалеко, до лагеря. Начальство соизволило отпустить нас помыться.

– Звучит заманчиво. Но если ми станем прогуливаться, то душ будет завтра вечером? Есть транспорт?

– Имеется маленький танк, который надо перегнать в лагерь.

– Какой танк? – округлила глаза Лайма. – Это анекдот?

– Хорошо, задам вопрос иначе: ты хочешь прокатиться со мной на самом тяжелом бульдозере Европы? Честное слово, я даже не буду представлять себе, что еду на нем по проспекту Гедимина, или как он там называется?

– Гедиминаса, – терпеливо поправила Лайма. – Ви, русские, все в душе оккупанти! Лишь бы на танке ехать по городу!

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Геннадий Алябьев

Геннадия Аполлинариевича Алябьева, директора рудника Чоре, и в глаза, и за глаза звали исключительно Генкой. Может, из-за невыговариваемого отчества, а может, потому, что на свои сорок он никак не смотрелся. Даже на тридцатник тянул с трудом. Среднего роста, с хорошей спортивной фигурой, молодым, почти детским лицом… В общем, звали Генкой. Но уважали. Работать Генка сам умел и других заставить мог. Начальство ценило и, хотя вечно вешало на безотказного сотрудника самые безнадежные задания, в зарплате безнадежность эту учитывало. Особенно когда выяснялось, что все совсем не так плохо. В целом Алябьев жизнью был доволен.

Но сейчас он проклинал свою жадность и тот день, когда согласился поднять этот чертов рудник. Ну кто ж знал, что случится это ядерное безобразие? Однако случилось. Понятное дело, таджикские рабочие сбежали в первый же день. Так же как и охрана из местных, не то наемников, не то регулярных солдат. Хорошо еще, что Генка своей властью сразу по приезде отобрал у них оружие и запер подальше. Хоть рудник и считается золотым, а красть тут нечего. Тем более пяток вооруженных людей присутствует.

Личной охраной Генка обзавелся больше десяти лет назад, когда наводил порядок на N-ском руднике. Вот там было что брать – крупное самородное месторождение, золото разве что под ногами не валяется. У Куваева в «Территории» очень похоже описано. И брали, хорошо брали, нагибаться не ленились.

Но приехал Алабьев и кормушку прикрыл. Сразу и жестко. Ох как местный криминалитет взвыл. Однако не хватило провинциальным авторитетам ни знаний, ни умений. Генка предусмотрительно прихватил с собой не только школьного друга Егора, своевременно уволенного из армии после второй чеченской за зверства по отношению к немирному населению, но и отделение из его взвода. А вот семью не привез. Из Питера жена с сыном уехали, а к руднику не прибыли. И зацепить строптивого директора оказалось нечем.

Борьба с местными бандитами оказалась намного проще, чем ожидалось. Тем более что их национальность вызывала у бойцов Егора нехорошие воспоминания и рефлекторное нажатие на спусковой крючок. Да и не ждал никто, что новый директор способен адекватно ответить на любые аргументы противоборствующей стороны. Все закончилось за месяц. Но охрану Генка оставил и никогда об этом не жалел. Правда, новых людей взамен ушедших не набирал. Вот и осталось их к двенадцатому году пятеро, включая Егора.

В общем, таджикскую охрану Генка разоружил сразу, благодаря чему остался после их побега с некоторым запасом оружия и боеприпасов. И солдаты просто сбежали, а не попытались перед этим всех перестрелять.

Честно говоря, побег этот директора только обрадовал. Большой помощи от этих горе-вояк не ожидалось, а вот удар в спину «проклятым кяфирам» был весьма вероятен. Куда жальче было рабочих. И добычу, и переработку пришлось остановить. Но и на эту тему Генка переживал разве что в первый день. Потом стало не до того. Что делать, было совершенно непонятно. Связь с внешним миром отсутствовала. По трассе носились «УАЗы» в самодельной кабриолетной модификации с украшением в виде пулеметной турели, а продуктов на руднике оставалось максимум до конца месяца.

К удивлению Алябьева, целых семь дней после бомбардировки Душанбе в Чоре никто не совался. Лишь вчера очередной проезжавший «УАЗ» попытался свернуть на дорогу к руднику. Однако на рожон не полез, и, когда снайперка Егора недвусмысленно дала понять, что разговоры с бандитами здесь вести не намерены, гости просто уехали.

– Может, и зря не поговорили, – проворчал Егор, глядя вслед машине. – Как-то они вели себя не по-таджикски…

– Чего уж теперь, – ответил Генка, – проехали.

Впрочем, долго сожалеть о случившемся им не дали. Через час после отъезда гостей «УАЗы» сменились грузовиками, а к вечеру пара тентованных «газонов» попробовала прорваться к руднику. Узкий вход в ущелье был самой природой приспособлен для обороны, а за прошедшую неделю Егор превратил его в крепость, которую пять бойцов могли держать бесконечно долго. На предупредительные выстрелы новые гости отреагировали пулеметными очередями в пространство и попыткой прорыва. Патронов у геологов было мало, зато запас взрывчатки почти неограниченный. И атакующие получили наглядный урок, как можно использовать ее в горах.

С этого момента люди в камуфляже обложили вход в ущелье, но штурмовать пока не пытались. Противостояние длилось уже почти сутки и грозило затянуться надолго. Генка судорожно пытался найти выход из создавшегося положения: для затяжной войны сил не хватало. Кроме пятерки бойцов на руднике находился десяток российских специалистов, людей вполне мирных профессий. А также жена и десятилетний сын директора, приехавшие отдохнуть на лето. Да и с оружием были проблемы.

Но главное – еда. Кроме имеющегося запаса, не было ничего. Оба находившихся ранее в ущелье кишлака выселили еще к открытию рудника. Во избежание. Золото все-таки! Путь вниз отрезан. И никакого выхода из сложившейся ситуации Генка не видел. Пожалуй, впервые в жизни…

Нерадостные размышления были прерваны вызовом рации.

– Геннадий Аполлинариевич!

Вызывал Батяев, главный инженер рудника, сейчас наблюдавший за тылами. Единственный человек, называвший директора по имени-отчеству, и единственный, так и не освоивший правила армейской связи.

– Здесь.

– Люди идут.

– Какие люди?

– Туристы, похоже.

– Какие еще туристы?

– Откуда я знаю? С рюкзаками. Идут. Что делать?

– Стрелять.

– Вы что! В людей??? Там женщина!

То, что Батяев не будет стрелять в людей, Генка и так понимал. А женщина…

– Прикажите им остановиться и ждать меня! Сейчас подойду.

Алябьев тут же вызвал Егора:

– Тигра – Первому. Слышал?

– Слышал.

– Что скажешь?

– Сейчас буду.

– Давай.

Генка повесил на плечо автомат и отправился к «заднему проходу»…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Владимир Пчелинцев

– Думаешь?

– Знаю!

– Так ведь пошлет?

– В обязательном порядке!

– Не вижу смысла тогда.

– Цель – ничто! Движение – все!

– Эх, Женька, всегда чуял в тебе гнильцу! Троцкист ты, однако! – обреченно махнул рукой подполковник Мезенцев.

– Какой есть! – сокрушенно признался профессор Шутов. – Зато никто никогда не жаловался.

– Ладно, – тяжело вздохнул подполковник, – как говорит один старший сержант: «Кто не рискует, тот не лежит в реанимации!»

– Сей вьюнош мудер не по годам.

– Тот еще бобер! – согласился Мезенцев. – Давай?

– Давай.

С абсолютно невозмутимым видом профессор перекрестился и открыл дверь.

Штабные помещения ЦБС раскинулись в огромном здании, наверное, даже из космоса видно… А кабинеты начальства, располагавшиеся на втором этаже, были чуть ли не с футбольное поле. Ведущая к ним лестница, выложенная гранитными плитами, словно стала водоразделом, пересекать который ни у кого даже мыслей не возникало…

Майор Пчелинцев со всей своей походной канцелярией обосновался в небольшой комнатушке прямо возле «аквариума» дежурного. Хозяина кабинетика, судя по всему, распылило на атомы в Новосибирске вместе с большинством других старших офицеров округа.

Остальные службы новорожденного сводного подразделения скучковались в соседних помещениях.

– Здравия желаю, товарищи медики! – оторвался от экрана ноутбука комбат.

– Знаете, коллега, – обратился Шутов к подполковнику, – всегда подозревал, что с нашим руководством что-то не то.

– В каком смысле, коллега? – поддержал игру Мезенцев.

– Да так, кругом полнейший разброд и анархия, а наше доблестное руководство рубится в «Сталкера», если верить звукам, доносящимся с другой стороны стола…

Ошарашенный таким началом разговора, комбат удивленно переводил взгляд с одного медика на другого, понемногу закипая…

– Товарищ майор! Мы ведь по делу пришли! – резко оборвал начавшего вставать Пчелинцева профессор. – А это так, в качестве моральной релаксации.

– Экспериментаторы херовы! – буркнул майор и сел обратно. – У меня нервов и так нет ни хрена. Убийцы в белых халатах!

– Какие есть! Пока что никто не жаловался! – повторил свою «коридорную» фразу Шутов. – А пришли мы по важным вопросам. Можно сказать, животрепещущим. Дело в том…

– Что, опять ничего нет? И у вас все кончилось? – взорвался вдруг Пчелинцев, подскочив с кресла, при этом чуть не опрокинув стол. – И каждому пациенту отдельную палату с медсестрой?! А мне пацанов гонять по радиации?! А не пошли бы вы, товарищи военврачи… Корпию щипать!

Теперь уже врачи остолбенели, удивленно хлопая глазами.

– А… эээ… – попытался сказать что-то подполковник.

– И вообще, распустились! – продолжил орать майор. – То, млять, «слоны» являются целой, млять, делегацией дегенератов и, млять, просят назвать сроки дембеля, то, млять, два взрослых мужика приходят просить какую-то мелкую херню!

Пчелинцев вдруг дернул ящик стола и выложил перед врачами два «ПМа».

– Вот. Еще могу по патрону выделить. Вопросы?

– Отсутствуют… – автоматически козырнул Мезенцев и, повернувшись через плечо, вышел. Вслед за ним выскочил и Шутов.

– Это, вообще, что было? – Разговор продолжился уже в «курилке» возле входа.

– Это? – затянулся трофейной «верблюдиной» подполковник. – Нервное истощение, обостренное постоянными стрессами.

– Звиздец, – ответил профессор Шутов, с остервенением высасывающий уже вторую за несколько минут сигарету…

Таджикистан, кишлак Пасруд

Алексей Верин

Все, естественно, оказалось не так просто. Нет, управлялся монстр ничуть не хуже «сотки». И состояние его было отличное. Вот только Леха абсолютно не чувствовал его габаритов. Категорически не хватало опыта…

До Пасруда добрались сравнительно легко. А вот узкие улочки кишлака были плохо приспособлены для передвижения подобных транспортных средств. Впрочем, от кишлака и так уже мало что оставалось, так что снесенные дувалы никого особо не беспокоили.

– Ничего страшного, – прокомментировала падение очередного забора Лайма, – разруха будет виглядеть совсем естественно. Сразу становится ясно, что тут ничего нет.

– Угу, – буркнул Леха, – только если мы так же будем проходить Маргузор, аксакалы останутся недовольны.

– У нас есть две винтовки.

– Нельзя. Союзники… А, черт!

Бульдозер не вписался в очередной поворот и снес отвалом угол очередного забора.

– Ничего. Бивает. Не проспект Гедиминаса, не жалко.

На центральной площади Леха вздохнул с облегчением: дальше дорога была прямее и шире. Он остановил машину.

– Покурю спокойно.

Это была ошибка. Вынырнувший неизвестно откуда строитель Толя ни капли не удивился агрегату, зато потребовал утащить два тракторных прицепа с бревнами.

– Мы их мигом загрузим. Зато все остальное за пару рейсов уйдет!

Делать из бульдозера автопоезд Леха боялся. Нет, утащить такую махину прицепы не могли, но довезти их до лагеря тоже не было шансов. Анатолий же был абсолютно уверен, что если человек сел за рычаги, то водить он умеет в совершенстве.

В конце концов Леха согласился на один прицеп, благо приехавший Бахреддин («Кери хар! Это ты где взял?! Ай, пахлаван!!!») гарантировал, что заберет все остатки за два захода.

Дальше стало еще интересней. Выяснилось, что Толя планировал усадить в этот прицеп еще и десятерых грузчиков! Но тут Леха стал насмерть!

– Если я уроню эту телегу, то и фуй с ней и с дровами! – орал он, потеряв всякое терпение и не стесняясь Лаймы. – Но не людей же! Я первый раз такую дуру веду! Это же не «сотка» задрипанная! Ты совсем мозги проканал со своей стройкой!

От людей удалось отвертеться, и бульдозер наконец двинулся дальше. Подъем перед Маргузором стал для водителя моментом истины. Остановившись перед серпантином, Леха критически осмотрел предстоящий участок и повернулся к Лайме:

– Может, пешком пройдешь?

– Ти мне обещал романтическую поездку на танке, – заявила девушка. – Мужчина должен виполнять свои обещания, а не заставлять слабую женщину идти пешком!

– Но…

– Я в тебя верю. – Литовка неожиданно обняла Верина и ткнулась губами в щеку. – Давай! Ти сможьешь. Пихливан! – и звонко рассмеялась.

Вместо положенных десяти минут они штурмовали склон полчаса. Наверху Леха ощущал себя так, словно весь подъем тащил «восьмисотку» на горбу. Он вылез из кабины и, усевшись на ближайший камень, закурил, тупо уткнувшись глазами в землю между носками своих кроссовок.

– Сейчас, – сказал он присевшей рядом Лайме, – отдохну чуток, и вперед.

Девушка левой рукой повернула Лехину голову лицом к себе, правой вынула из его губ сигарету и…

– Это ты мне моральный дух поднимаешь? – спросил он, когда она вернула сигарету обратно.

– Язус Мария! Я не понимаю, кто за кем ухажьивает, – улыбнулась она. – И не кури больше перед поцелуями! Я не люблю целовать пепельницу.

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

Из душа Боря вышел страшно довольный собой и жизнью. Что заставило не отправиться сразу спать, а устроиться на лавочке у соседнего здания, он бы ответить не смог. Но именно на этой лавочке и застали его раздавшиеся из-за угла истошные женские крики.

Юринов подскочил и рванул за угол, где ошалело уставился на здоровенного солдата, подмявшего под себя девушку в медицинском халате. Замешательство длилось доли секунды. Ситуация была совершенно однозначная. Борис прекрасно понимал, что надо бить, но ударить человека… Вот просто так подбежать и ударить… Вместо этого он двумя руками толкнул насильника. Тот скатился с жертвы, вскочил и, дико заревев, бросился на обидчика. Борис уклонился автоматически, не успев даже подумать, что делать дальше…

Больше драться не пришлось. Выскочивший откуда-то офицер с ходу, одним ударом сбил вставшего было солдата обратно на землю и начал избивать ногами, не давая тому подняться.

Дальнейшие события Борис воспринимал как в тумане. Как только он понял, что приключение закончилось, по телу пробежала холодная волна. Промчалась и ушла. А озноб остался. Неожиданно начала бить крупная дрожь. Навалилась слабость, да такая, что парень с трудом удерживался на ногах. На глаза навернулись слезы. Сквозь пелену видел, как прибежали люди. Много людей. Узнал комбата, милиционера из медцентра, Витю, водителя бронированной машины… Слышал, как офицер, так вовремя пришедший на помощь, кричал майору: «Расстрелять эту гниду к гребаной матери!» Но все это проходило стороной, не касаясь сознания…

Так и стоял Юринов, не зная, что делать и делать ли что-то вообще, пока вездесущий Урусов не заметил, что с подопечным творится что-то неладное, и не утащил обедать, чуть ли не насильно угостив по дороге порцией универсального армейского лекарства…

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Олег Юринов

Топаем неторопливо. Цепочкой, стандартный строй группы. Я хотел и дальше идти первым, но Давид решил иначе.

– Ты – наша главная боевая единица. Если там бандиты – ты сможешь прикрыть отход остальных. Первым пойдет наименее ценный член экипажа. То есть я.

С этим можно поспорить, но дисциплина в туризме не хуже, чем в альпинизме. И по-моему, лучше, чем в армии. Впрочем, к женщинам это не относится…

– Наименее ценная я!

– Маша, ты наиболее ценная! – отшучивается Давид. – Я тебе потом объясню в деталях.

Не совсем отшучивается. Машка права. Не с точки зрения ценностей, а в том, что первой ее надо ставить, чтобы видели женщину. Но кем мы будем, если девчонкой прикроемся? Тем более была бы другая, а этой я и сейчас объясню:

– Ты – второй номер прикрытия. А точнее, первый, потому как пистолетом владеешь лучше меня.

Машка расцветает. И в итоге Давид идет первым. Ярко-красная анорака, палочки телескопические в руках, рюкзак горбом за спиной, панама легкомысленная… Одним словом, дедушка-турист на отдыхе. За ним топаю я. Потом Машка. Алик замыкает. Рудник все ближе. Стараясь не вертеть головой, сканирую местность, ища укрытия на нехороший случай. Легко сказать, «прикрыть отход». Много из «макарова» наприкрываешь…

– Эй, туристы, стойте, где стоите! – Хоть стрелять сразу не начали, уже неплохо.

А еще лучше, что кричат по-русски и без малейшего намека на акцент. Так говорят только приезжие русские. У местных, хоть они сто раз русские по национальности, выговор совсем другой.

– Скажите, пожалуйста, это ручей Чоре? – спрашивает Давид.

Артист, однако.

– Стоять, я сказал! Стрелять буду!

Давид останавливается, сбрасывает рюкзак и кричит невидимому собеседнику:

– Вы с ума сошли? Нам надо только пройти в Айни. Мы на самолет опаздываем!

– Сейчас придет начальство и решит, что с вами делать!

Садимся на тюки и ждем неведомого начальства. Оно появляются минут через десять. Двое. Один лет под сорок, сразу видно и военную выправку, и пластику опытного рукопашника. Не факт, что я с ним справлюсь. Но главный не он. Главный – мой ровесник, если не младше. И рост примерно мой, и телосложение похожее. Разве что в плечах я чуток пошире буду. Немного, парень тренированный. Вот только молод он для начальства. Автоматы в руках встречающих меня не сильно огорчают. Что радует, так это то, что и они русские. То есть русские русские. В смысле, из России. Судя по выговору, москвичи.

– Кто вы и откуда взялись? – с ходу спрашивает молодой.

Второй остановился чуть поодаль и, не скрываясь, страхует напарника.

– Вежливые люди, – отвечает Давид, – сначала представляются. Меня зовут Давид. Я руководитель группы.

И замолкает, выжидательно глядя на собеседника. Тот нисколько не смущается, но все же произносит:

– Геннадий, директор рудника.

– Вот с этого надо было начинать, – откликается Давид, – мы ваши соседи по несчастью. Оружие вам принесли.

И опять замолкает, потому что челюсть Геннадия со стуком падает тому на грудь.

Решаю, что хуже уже не будет, и заканчиваю фразу Давида:

– И боеприпасов немного. По нашему разумению, у вас с этим должны быть проблемы…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

После обеда потянуло поспать. Легче от этого не стало: приснился кошмар.

Он шел по какой-то не то тропе, не то дороге, вьющейся по каменистому склону. Вокруг громоздились горы, те самые, фотографиями которых были обклеены все стены в Санечкиной комнате. Только не солнечные, как на фото, а какие-то мрачные, угрюмые. И очень большие. Но по склону вилась дорога, по которой и шел Боря, увидевший уже впереди фигуру отца. Тот стоял спиной к Борису и сына не замечал. А между ними на тропе ухмылялся вчерашний солдат-насильник. Не в обычной камуфляжной форме, а в дерюжных штанах и стеганом халате, до самых глаз заросший густой черной бородой. Волосы при этом остались русыми.

– Извините, месье, – произнес насильник, копируя Михаила Боярского в роли д’Артаньяна, – но чтобы пройти дальше, вам придется сначала сразиться со мной! Ибо таково веленье бога!

Боря хотел было словами разрешить конфликт, но солдат его не слушал. Началась драка. Бесконечная драка. Точно так же, как и наяву, противник падал, но добить, ударить… Все не получалось.

– Ну же, ударьте меня, месье! – издевался не то солдат, не то басмач, не то мушкетер. – Один удар, и я умру, а вы пройдете куда хотите. Ударьте же!

Боря не мог. Все естество восставало против самой мысли – ударить. Человека. Просто так. А отец, так и не заметивший сына, потихоньку уходил по тропе…

– Вы, видимо, не хотите встретиться с отцом, месье! – заливался бородатый солдат. – Сейчас он уйдет…

Это было понятно и без слов: стоит отцу скрыться из виду, и будет поздно. Но… Но… Виктор подошел к большому камню, еще шаг, от силы два… Боря в отчаянье бросился вперед и ударил…

Ударил и проснулся… Полежал, успокаивая дыхание, закрыл глаза. И все началось сначала…

Таджикистан, ущелье реки Пасруд-Дарья

Алексей Верин

Маргузор прошли на удивление чисто. Правда, единственная улица кишлака значительно короче и шире пасрудских. На радостях Леха как-то играючи проскочил верхний серпантин, легко и непринужденно вырулил на самом противном подъеме перед впадением Имата и, лишь немного зацепив отвалом склон, подъехал к сторожке Али.

– Лаймочка, я тебя люблю! От твоих поцелуев вырастают крылья, а с координацией движений происходят чудеса! Осталось пятнадцать километров простой дороги! Кстати, координацию стоит улучшить!

– Немного позжье. Люди…

Оба вылетели из кабины, на ходу подхватывая оружие и занимая позиции с двух сторон от бульдозера. По Имату спускались шестеро.

– По-моему, это неопасно, – произнес Леха.

– Согласна, – откликнулась Лайма.

– Но координацию улучшить стоит, – предложил Леха, меняя позицию.

– Зачем? – удивилась девушка, поворачиваясь к нему лицом.

– А почему нет? – спросил он, обнимая ее за плечи.

– Действительно, почему? – выдохнула она, и их губы нашли друг друга…

Группа подошла минут через пятнадцать.

– Здрасти, – поздоровался вырвавшийся вперед парень. Молодой совсем, лет восемнадцати. – Не знаете, здесь машину в Душанбе поймать реально?

– И вам не хворать, – ответил Леха, – с машинами в Душанбе теперь напряженка. По причине отсутствия Душанбе.

– То есть как… – не понял парень.

Леха смотрел на подходящую группу.

– У вас все такого возраста?

– Да. – Парнишка явно растерялся.

– Девчонок три?

– Две.

– Ты руководитель?

– Да.

– Тогда так. При девчонках говорить не будем. Пути вниз нет. Я подкину вас в лагерь. Там все подробности.

– Но…

– Вы откуда?

– Самара.

– Юриновых знаешь?

– Виктора Вениаминовича?

– Именно. Он сейчас в лагере. Все вам расскажет. Грузитесь. Каски на голову, рюкзаки в прицеп. Сами на броню.

– В смысле?

– На бульдозер! Только ноги в гусеницы не совать!

– А ти умеешь бить очень убедительним, – уже в кабине сказала Лайма, – никому ничего не сказал, но все поехали.

– Ну их на фуй с детскими истериками. Пусть ВэВэ разбирается.

Девушка левой рукой развернула его лицом к себе и, водя перед Лехиным носом указательным пальцем, произнесла:

– И никогда не ругайся при мне матом.

– Ну, все, – вздохнул Леха. – Захомутала. А если что – из винтовки?

– Зачем? Просто перестану улучшать твою ко-ор-ди-на-цию.

– Нет уж! Лучше из винтовки! Но проще не материться…

Оба рассмеялись, и Верин двинул свой «танк» с места.

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Владимир Пчелинцев

Майор Пчелинцев, в бытность свою комбатом, никогда не понимал необходимости пятиминуток и прочих совещаний в середине рабочего дня. Только на что-то настроился, начал, помолясь да обильно поплевав на ладони… А тут раз… и выслушивай «мудрые» указания командования, в корне меняя все свои планы…

Не понимал. Пока сам не стал у штурвала.

Банально не хватало опыта. Майор ведь и на батальон стал не так давно, и особых промахов не было исключительно потому, что служил в нем еще со старлейских погон. И всю изнанку знал от «а» до «я».

А вот с новообразованным поселением было сложнее… Вопросы приходилось решать совершенно разноплановые. От функционирования туалетов типа сортир до сколачивания новых подразделений. А там к общей куче проблем добавлялись и заботы об организации жилья, пригодного под будущую зиму. Не на складах же людям жить. По бетонным коридорам… Хотя… если перестроить немного…

Как там Урусов рассказывал про Киев? Взяли да в солдатском кубрике налепили стенок из гипсокартона. И хрен с ним, что слышно даже соседский пердеж. Чай, не на пятизвездочном курорте, перетерпят. Надо «хохла» вызвать, пусть посидит, подробнее набросает. А потом на это дело старшим пойдет. Не фиг хвастаться, что церкви реставрировал…

– …То есть, согласно последней переписи личного состава и прочих гражданских, имеем следующие цифры… – Старлей Васильев тот еще хомяк. Рожа довольная, так и лоснится. Но дело свое знает туго. Вот что значит – снабженец от бога. Не отнять.

– Серег, оставляй в бумаге, потом пересмотрю. Что по жратве у нас? Только не по каждой позиции! – сразу же выставил ладони Пчелинцев, защищаясь от нездорового блеска в глазах у нынешнего своего заместителя по тылу. – В двух словах!

Старлей потерянно сник. Тоненькая, всего листов на пять, папка обиженно шлепнулась на край стола.

– Если в двух словах, Владимир Глебович, то даже при нынешней суточной выдаче хватает на восемь лет минимум. Не считая НЗ. Мы же на весь округ рассчитаны. А не на восемьсот с чем-то человекоединиц. А вообще, некоторые вопросы ответов в «два-три слова» не переносят!

– Старлей, не гунди, да? Сказал – перечитаю, значит, перечитаю. Тут еще Дмитровский на четыре подойти обещался. А если мы с тобой каждую цифру обсасывать начнем – как раз утром и закончим.

А по человеко-единицам, как ты выразился, нюанс есть. Это их пока восемьсот с чем-то. Вон связюки недавно пришли. А там еще кто подтянется. Не поверю, что все части погибли. Да и из Энска, как урки местных достанут вусмерть, тоже к нам попрутся. Потому что больше некуда.

– Пустим к нам? – снова загорелись глаза старлея, спрятавшиеся за бастионами жира.

– Куда мы денемся… – устало развел руками Пчелинцев. – Специально, ясное дело, больше никого тащить не будем. Хватит с нас и медиков с «карданами».

– Да, тут такое дело… – помявшись немного, начал Васильев. – С водителями тут дело такое…

Зампотыл договорить не успел. Истерично захрипела «Моторолла», лежащая возле термоса с чаем.

– Внутры – Сороковому!

Пчелинцев схватил рацию:

– Сороковый – Внутрам!

– Чиф, у нас черный плащ! Срочно требуетесь. Возле старого медпункта.

– Внутры, Сороковый принял! Сейчас буду! Что именно?

– Эфир грязный. Инфа на месте.

Рацию в клапан «разгрузки», «стечкин» – в соседний…

– Серый, где медпункт старый у вас?

– Погнали! Пять минут ходу!

Выбегавшие из майорского кабинета офицеры в коридоре столкнулись с ментовским старлеем. Дмитровский, не вдаваясь в детали, передернул, досылая патрон, затвор «ПМа» и побежал догонять комбата. Такие люди просто так бегать не будут… Особенно зампотыл толстомясый.

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Геннадий Алябьев

– И боеприпасов немного. – Самый молодой из пришельцев продолжил мысль старшего товарища. – По нашему разумению, у вас с этим должны быть проблемы…

– А у вас? – вступил в разговор Егор.

– У нас тоже не слишком здорово. Но нападают-то на вас. Меня, кстати, Олегом зовут.

Егор представился.

– Кстати, может, автомат уберешь? – продолжил Олег. – Если бы я хотел чего плохого, давно бы стрельнул. Давай разоружаться? Я, как предложивший, – первый.

Небрежно вытащил руку из кармана и положил пистолет на камень перед собой. Генка впервые увидел Егора смущенным.

– Вот черт, подловил меня! – Похоже, начальник охраны почуял родственную душу. – Старею…

Но Генка уже пришел в себя от изумления и был готов взять инициативу в свои руки.

– Вот что, гости дорогие, пошли на территорию, там и разберемся, чем вы нас еще удивите.

– Геннадий, чтобы не терять времени, – произнес Давид, – за нами идет группа в десять человек, груженная тем же самым, но в других количествах. Желательно, чтобы их не встретили стрельбой. Подумайте, как это организовать до того, как мы предъявим свои верительные грамоты…

Генка опять напрягся. Но в этот момент заговорил третий из пришельцев.

– Геннадий, – спросил он, – а ваша фамилия случайно не Алябьев?

На этот раз директор сумел удержать себя в руках:

– Мы знакомы?

– Скорее нет, чем да. Иванов Олег Евгеньевич. ВНИПИгорцветмет. Мы виделись в Москве на конференции. Прошу прощения, что сразу не признал, мне казалось, вы старше…

– Да, действительно, вы – это вы. Но боюсь, я бы вас без представления не узнал бы. Впрочем, неважно. Пусть ваши подходят, – махнул рукой Генка. – Егор, давай в столовую, хоть чайком ребят напоим…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

Разбудил Борю Андрей:

– Давай через два часа на тренировку. Сам Терентьев тебя учить будет. Он у нас первенство округа брал. Глянулся ты ему чем-то.

– Я…

– Болтай поменьше. Короткова с тебя списали, все думают, что его летеха с медсестры снял. Не нужна тебе лишняя слава. Кстати, почему только толкнул? Не проще было по затылку вмазать?

– Не проще. Ударить человека не смог.

– Вот в этом и заключается вечная проблема российской интеллегенции, – вздохнул Андрей. – Ладно, подумаем, что делать с таким декадентом.

Терентьевым оказался тот самый вчерашний лейтенант. Сейчас, в спокойной обстановке, Боря сумел уверенно опознать две маленькие звездочки на нагрудном погоне. Тренировку лейтенант начал просто: «Защищайся!» – и тут же обрушил на ученика град ударов. В отличие от вчерашнего дня, Юринов не успевал ничего. Куда там проводить подсечку или отвечать… Даже уходить или отмахиваться не успевал. Почти каждый удар рукопашника достигал цели. К моменту, когда тот остановился, Боря не знал, остался ли у него хоть один непобитый кусочек тела. А ведь лейтенант явно сдерживал удары…

– Слушай сюда, – сказал Терентьев. – Для обычного салаги ты неплох. Есть моменты интересные. Но Коротков, по всем раскладам, из тебя котлету сделал бы. Тем более что ты не бил. Почему, кстати?

– Не могу человека ударить.

– Плохо. Но бог с ним. Еще попробуем?

Тело в ответ только заныло сильнее…

– Давайте…

Что-то сломалось. Или появилось. Или лейтенант что-то делал не так… Но лицо его вдруг превратилось в оскаленную маску из снов.

– Хватит! – заорал вдруг Урусов и вклинился между разошедшимися не на шутку поединщиками…

– Уже лучше, – выдохнул Тереньтьев и склонился в карикатурном поклоне. – Если бы еще кое-кто бил…

– Я бил, – вдруг вмешался Борис.

– Что бил? – переспросил Терентьев.

– Я вас бил. Не сдерживаясь. Если бы вы не уклонялись, я мог попасть. Я сумел ударить человека. И убить, значит, тоже смогу!

Урусов зло сплюнул:

– Кто о чем, а вшивый о бане! Бить и убивать – две охренительно большие разницы, как говорят жители жемчужины у моря, дай боги Дюку вечных лет… Только не пойму, как учить. Нет проверенных методик. Особенно для шахматистов. Серег, ты как его бить себя заставил?

– Сымитировал, что озверел и буду убивать. Вот он подсознательно и среагировал.

– Не, со стволом в такие штуки я не играю. Хлопнет подсознательно, и усе. Хоть в расстрельную команду его ставь, как бандитов кончать будут… Так не выстрелит ни фига…

– А почему?… – снова попытался влезть Боря, но был грубо оборван Урусовым:

– По кочану. Курсант, слушай мою команду! Бегом до душа, приводить себя в порядок, а после обеда в оружейку. «АК» изучать будешь.

– Ще не з такых москалив, справжню людину робылы! Головне – пыздыты частиш! – проводил убежавшего Юринова Андрей.

– Чего-чего? – засмеялся Терентьев.

– Да так, теория эволюции в переводе на хохломову.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Алексей Верин

Многострадальный бульдозер просто притягивал приключения на Лехину больную голову. Две стоящие «шишиги» они заметили издалека. «Шишиги» были лагерные, точнее трофейные, а суетившиеся перед ними люди – лагерными, так что большого беспокойства у Лехи картина не вызвала.

Причина суеты была банальна, хоть и неожиданна: обвалился правый откос дороги. Завал был не то чтобы большой, но для «газонов» непроходимый. Народ, уже привыкший решать проблемы в лоб и без лишней лени, собрался расчищать путь всеми пятью имеющимися лопатами, оптимистично надеясь справиться за пару часов.

Тем не менее появление бульдозера восприняли с энтузиазмом.

«Шишиги» откатили назад до широкого места, сняли с брони «пехоту», и «танк» показал, на что он способен. Результат пяти минут работы впечатлил даже самого Леху.

– Надо бульдозер окрестить, – произнес он, когда «пехота» вернулась на броню, поскольку места в «шишигах» не оказалось совсем, и вся колонна двинулась дальше.

– Что значит окрестить?

– Имя дать!

– Раз танк – значит, «Тигр».

– Не, ассоциации плохие.

– Раз тигр – значит, «Пушьистик».

– «Пушистик»? А что? Вполне! Зато никто не догадается! Будет «Пушистик».

Видимо, именно нежного имени и не хватало стотонному монстру, чтобы перестать пополнять список неприятностей. Дальнейшая дорога до лагеря прошла спокойно и как-то буднично. Даже в ворота лагеря Леха умудрился вписаться, не повредив стойки.

Гордо прогромыхав мимо стоящего с открытым ртом Акрама, он остановил «Пушистика» перед балком спасателей и, выскочив из кабины, отрапортовал удивленному Виктору:

– Товарищ главнокомандующий! Рядовой Верин вверенную технику доставил! А еще в Имате группу малолеток подцепил! Ни х… – он покосился на Лайму, – …чего не знают! Вы уж им объясните! А мы в душ!

– Валите, товарищи гвардейцы, – пробурчал Виктор. – Потом расскажете!

– Что рассказать? Как душ принимали? – невинно уточнила Лайма.

– Где бульдозер сперли! – рявкнул Виктор. – Про душ и ваши отношения ты мне ничего принципиально нового сказать не можешь!

– Вы уверены? – спросил Леха.

– У вас на мордах все написано! Валите, валите. Во втором домике горячая вода есть. Если вместе пойдете и будете только мыться, может, даже хватит…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

После тренировки Боря сидел в казарме, пытаясь привести мысли в порядок. Как-то непонятно все это было. Оказывается, он помнит папину науку. Ну, это ладно, все-таки лет пять интенсивных тренировок хоть и давно, но зато в возрасте, когда все запоминается самым лучшим образом. Но бил же Терентьева. Четко бил. Стараясь если не убить, то хотя бы вывести из строя. Нет, не так. Просто дрался, ни на мгновение не задумываясь над тем, что и как делает. И получалось неплохо. В конце схватки не хуже, наверное, чем у лейтенанта…

Нет, товарищ гроссмейстер, это ты зазнался! Притом крепко. Один раз что-то получилось, а гонору уже на сто человек будет. Вот сможешь сейчас подойти и ударить кого-нибудь из ребят? Не сможешь. И не только потому, что это идиотизм и не поймут. Просто не сможешь. Так что радоваться рано. Надо идти учиться. Кстати, пора идти автомат изучать. Сборку-разборку…

Боря поднялся, но выйти из казармы, где его поселили вместе со срочниками, не успел. Ввалившийся капитан Сундуков окинул всех присутствующих взглядом и произнес:

– Так, орлы и соколы! Сегодня вечером бандюков кончать будем. Нужны добровольцы в расстрельную команду. Сами отзоветесь или назначим?

Орлы большого энтузиазма не проявили. Малого тоже. Все мялись и отводили глаза. Бедолага Поляков, уже прошедший «школу гестапо», трусливо спрятался в задних рядах.

Мысли бешено завертелись в Бориной голове… «…Андрей говорил про расстрельную команду… Надо учится убивать… Но стрелять в живых людей?.. А как еще учиться?.. Не научусь – не дойду… Смогу выстрелить?.. Не знаю… и не узнаю… Надо пробовать…»

– А мне можно? – Голос прозвучал неожиданно глухо.

– А тебе зачем? – удивился ротный-два.

– Никто не хочет. Если я не пойду, все равно кому-то другому придется…

– Так тебя ж не назначат. Ты же гражданский.

– Именно поэтому. Получится, что я отказался, если не вызвался, – путано объяснил Боря придуманную на ходу причину.

Сундуков только пожал плечами:

– Ничего не понял. Хочешь – иди. Только в обморок там не грохнись, а то еще никто никого не стреляет, а ты уже с лица сбледнул… Так, из вашей располаги один есть. Разрешаю местным орлам расслабиться. А мы щас пойдем среди цэбээсников искать и назначать.

Борис и так сидел поодаль от основной компании, а сейчас вообще оказался в полном одиночестве… Ничего. У него есть своя задача. И свои вопросы.

Таджикистан,

Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

День тянется медленно и противно, как холодная ночевка под осенним дождем. Нет ничего хуже ожидания плохих известий. Может, они будут и неплохими, но пока ждешь… Мое сегодняшнее КПД равно нулю, все валится из рук. Так не нервничал, даже когда ребята в Пасруд уходили. Послал всех подальше и ушел играть с внучкой. Пусть у заброшенного ребенка будет небольшой праздник!

Немного оживляют день Леха с Лаймой. Снайперы пригоняют откуда-то огромный бульдозер. Правда, при въезде чуть не снеся ворота, но вписываются: эта дура проходит в считаных миллиметрах от левой стойки.

Тому, что Потап отпустил из заслона сразу двух снайперов, не удивляюсь: сияющие физиономии бульдозеристов говорят сами за себя.

Отпускаю их мыться, и тут внучка проявляет чудеса проницательности.

– Пусистик, – заявляет Санечка, гладя гусеницу монстра, – Пусистик холосый!

– Кто пушистик? – переспрашиваю я, попутно успев заметить странную реакцию снайперской пары.

– Его зовут Пусистик, – отвечает ребенок.

– Оху… – Леха оглядывается на Лайму, – и ничего ж себе!

Так, похоже, он бросает ругаться матом. Причем не совсем добровольно. Ай да Лайма! Олег был прав. Речи Посполитой крупно повезло, что эта девушка здесь, а не там! А пока первый кавалер Ордена Прокладки присаживается перед Санечкой на корточки и спрашивает:

– Ти почему его называешь «Пушьистик»?

– Патаму сто он Пусистик! – парирует внучка. Вполне логично.

– Мы полчаса назад решили его назвать «Пушистиком», – удивленно говорит мне Леха. – Как она догадалась? Гениальная девочка!

– Валите в душ, Пушистики, вода стынет.

Но не скрою, приятно, когда твою внучку называют гениальной. Жаль, пообщаться с ней редко удается… Ох, беда… Да, надо еще деткам, привезенным Лехой, ситуацию разъяснить. Хоть немного времени убью.

Через пару часов оживает рация:

– База, ответьте Санкам. Прием.

Наконец-то!

– Здесь база. Прием.

– Информация от ходоков. Встретились. Договорились. Все нормально. Прием.

– Принял. Подробности есть? Прием.

– На месте только русские. Наши завтра будут возвращаться. Поведут гражданских. Просили помощь носильщиками. Десять человек. Как поняли? Прием.

– Понял. Выслать десять носильщиков. Еще информация? Прием.

– Нету. СК.

– СК.

Через час Бахреддин увозит к перевалу сборную группу из москвичей и литовцев. Вот интересные выверты психологии. Всю смену литовцы воротили носы и говорили такое, что кулаки чесались. Первые два дня этой катавасии кочевряжились больше всех. А после того как мужики вытащили остатки группы Пятраса, прибалтов как подменили. Куда подевались претензии на исключительность, поза исторически обиженных и гонор членов Евросоюза? Нормальные люди! Наравне со всеми пашут: разбирают дома в Пасруде, гоняют в рейды грузчиками, сейчас пошли на Санки. Военных среди них нет. Так и не ждали. Зато геолог нашелся, не бог весть какой, студент, но все-таки. Впрочем, с геологами сейчас проблем не будет, похоже.

Группа уезжает на «МАЗе». Бахреддин хочет сделать еще рейс до Пасруда. А у группы в планах – пройти половину подъема и заночевать в летниках на три двести. Теперь путь разведан и отмаркирован, не ошибутся.

И отправил я не десять человек, а тридцать. С гораздо более широким заданием, чем просили ходоки. Чует мое больное сердце, что это нам понадобится…

23 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Геннадий Алябьев

Все решили еще вчера, когда Генка в который раз убедился, что его специалисты свой хлеб едят недаром.

– Извините, Геннадий Аполлинарьевич, – сказал Батяев, – но я не вижу ни малейших проблем в перекрытии выезда на трассу. Та гранитная скала, на которой товарищ генерал оборудовал свой наблюдательный пункт, гранитная только в верхней части. А под ней – известняк. Столкнуть ее на дорогу – пара пустяков. Вот убрать очень большая проблема. Даже техника особо не выручит. Ведь практически монолит.

«Генералом» главный инженер называл Егора. Тот уже привык и не возражал. Хотя даже четыре звезды на погоны получить не успел.

– Николай Григорьевич, – полюбопытствовал Олег, – а разве так бывает, чтобы гранитный монолит лежал на известковом основании? Простите дилетанта, но гранит же магматическая порода, а известняк – осадочная. Мне непонятно, откуда он вообще здесь взялся, а тем более под гранитом!

– Молодой человек! – Ученый поднял указательный палец. – Гранитная скала на известняке – далеко не самое удивительное явление в этих местах. В горах бывает все! Альпинист должен знать такие вещи…

– Так что там насчет столкнуть прозвучало? – прервал начинающуюся лекцию Генка.

– Элементарно. Даже взрывчатки понадобится не так много. Если надо, мы с Докучаевым просчитаем закладку зарядов минут за сорок. А заложить их – от силы два часа!

Линия поведения стала ясна.

Хотя и до этого с той самой минуты, когда альпинисты сняли с алябьевской головы продуктовую проблему, отдавать рудник бандитам он не собирался ни при каких условиях. Предложение вывести людей в лагерь и перетащить туда все, что возможно, а остальное взорвать директор отмел с ходу.

Людей – да! Держать того же Батяева, да и не только, в такой близости к линии фронта было по меньшей мере глупо. Толку ни малейшего, а человек хороший, да и специалист грамотный. Раз есть куда отправить – надо отправлять. Тем более Светку с Митькой! В общем, всех гражданских – в тыл!

Вынести имущество и ту продукцию, что успели получить. Безусловно. Не так уж и мало добыто золота, особенно по нынешним временам.

Но сам рудник надо удержать. Раньше или позже пригодится и техника, и помещения. Тем более что оборона уже организована.

– Ахмадов хочет золота. Он не отступится: это богатство, роскошь, дополнительные наемники. Увеличив силы, сможет захватить Пенджикент. После этого нынешний мелкий бандит станет величиной. Конечно, нам это невыгодно. Но удерживать рудник – это платить жизнями наших ребят, – убеждал Алябьева Давид.

– Значит, надо сделать так, чтобы ему стало невыгодно добывать здесь золото, – сопротивлялся Генка. – Почему он сейчас не пытается штурмовать?

Директор был прав. Но не совсем. Одну попытку штурма бандиты вчера предприняли. Но какую-то вялую и неуверенную. И, напоровшись на огонь почти двадцати стволов, быстро откатились назад.

– Думаю, он в курсе ваших проблем с продуктами. Хочет взять измором. Ему нужен не только рудник, но и специалисты. Ваши беглые работники смогут добывать золото без вас?

– Нет. Это, по сути, чернорабочие. Подай – принеси, стучи – не стучи. Может копать, а может и не копать. А если засыпать взрывами дорогу… Без транспорта здесь делать нечего.

– Бессмысленно. Разгребут. Подгонят бульдозер или сотню таджиков с лопатами…

– Не разгребут, – впервые за все совещание вмешался Батяев.

– Почему? – спросил Генка.

– Извините, Геннадий Аполлинарьевич…

Дальнейший план родился быстро.

– Операция «Большой Блеф», – откомментировал его Давид. – Мне нравится, вполне в духе Шабака!

Это было вчера. А сегодня планировалось вывести гражданских. А заодно заложить заряды. Но… на утренней связи Санки передали приказ Виктора не начинать эвакуацию до подхода дополнительных сил.

– Пришедшие разъяснят, – откомментировали Санки. – Надо выждать день.

– Почему? – спросил Генка Давида.

– Не знаю. Но Витя ошибается редко. Надо подумать, – ответил тот. – Чем Виктор от меня отличается? Я в первую голову спортсмен. Он – спасатель…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

Кошмар дневного сна опять пришел ночью. Только теперь у Бори был автомат, и он, в конце концов, пускал его в дело. Хорошо видимые в воздухе пули медленно летели к груди солдата, неторопливо просверливали в ней большие неаккуратные дыры, из которых фонтаном била кровь, расплескиваясь по земле и забрызгивая Бориса.

Утром Боря встал злой и измученный. Мелькнула трусливая мысль не бегать сегодня. Раз теперь его тренирует Урусов, пусть он и определяет нагрузки. Мысль не понравилась. Он тряхнул головой, как бы прогоняя сомнения, и потянулся за кроссовками.

Привычное и монотонное занятие развеяло и сонливость, и остатки кошмаров. Усталость тоже куда-то ушла. Задумавшись, он пробежал в полтора раза больше обычного и продолжал бег. В голове окончательно прояснилось, но в ней никак не укладывалась такая простая, но дикая для Бориса истина: надо научиться бить и убивать людей. Убивать!!! Вот прямо сейчас пойти и убить.

Боря никак не мог определиться. Одно дело – вызваться, а совершенно другое… Мелькали самые разные идеи. И вообще не стрелять, просто постояв в строю расстреливающих. И выпустить пули над головами приговоренных. И честно отказаться от участия в тяжелом мероприятии. Но каждый раз, когда освобождающее от мук решение, казалось бы, уже пришло, перед глазами вставало лицо мамы, а в ушах звучал ее тоскующий голос: «Где ты, Боренька? Жив ли? Увижу ли я тебя?» И он снова погружался в сомнения, наматывая новые и новые круги по спортплощадке базы, как две капли воды похожей на такую же в городке бригады.

Он пробегал и общий подъем, и завтрак, и только когда уже пора было идти получать оружие, Боря решился.

– Я приду, мама, – чуть слышно прошептал он. – Я обязательно приду. Только немного позже. Мне слишком многому надо научиться, чтобы суметь дойти. Но я приду.

И Борис Юринов, международный гроссмейстер, восходящая звезда и надежда самарских, да и российских шахмат, чемпион мира среди юниоров две тысячи десятого года, пошел получать автомат, чтобы впервые в жизни выстрелить в человека. С четко и осознанно поставленной целью: убить.

Таджикистан, между кишлаками Пасруд и Маргузор

Станислав Белозеров (Малыш)

Легко сказать: закрыть дорогу. А как? Только кажется, что в горах это можно сделать в любом месте. А на деле… Вот где и как ее перекрывать?

Проще всего рвануть хороший заряд на склоне перед Иматом, где дорога врезана в стену. Один бум, и никакая «Скорая помощь» не поможет. Только врубаться дальше в скалу, что совершенно нереально. Но перекрыть проезд так высоко – значит отдать бандитам Маргузор. Делать это надо значительно ниже, между кишлаками. А там таких прелестных местечек нет. Единственная трудность при подъеме – серпантин. Вот только…

Ехать там трудно. Но и сделать так, чтобы пути вообще не было, тоже непросто. У Стаса мелькнула мысль заровнять склон бульдозером. Не зря же вчера эту дуру притащили аж с самого карьера до лагеря, а сегодня сюда.

Но Леха и Лайма встали на дыбы. Либо потом придется бросить «Пушистика» внизу, на что они были категорически не согласны, либо… Там, где пройдет один трактор, пройдет и другой!

Малыш представил себе картину «танковой» битвы за Маргузор: пятнадцать маленьких бульдозеров, цепью карабкающихся на склон при поддержке пехоты, и «Пушистика», скатывающего заранее заготовленные круглые камни размером с «Жигули». Конкретный сюрреализм, хоть Маргузор в Прохоровку торжественно переименовывай!

После этого главный военинженер отправился искать другие варианты, оставив бульдозеристов целоваться в кабине.

Нужная точка нашлась чуть ниже. Пасруд-Дарья прижималась к идущей вдоль склона дороге почти вплотную. Проезд затруднен не был, но объехать даже небольшой завал нереально. Оставалось только этот завал соорудить.

Вот тут Малыш задумался. Завал или заводь? Если организовать пару воронок хорошей глубины, река доделает остальное. Не просто озерцо получится, изменится русло, при таком течении засыпать образовавшуюся дырку будет очень большой проблемой. В общем, лучший вариант. Правда, рыть шурфы придется вручную. А после взрыва, возможно, и грунт убирать лопатами. Ну чего Леха экскаватор не нашел… Ладно, отправим его за это в Пасруд, пусть доломает то, что не доломал вчера. Не получилось случайно, пусть рушит целенаправленно.

Но вариант крайне соблазнительный… Стас достал из кармана карандаш и кусок бумаги и начал рассчитывать схему закладки…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Хотя общее построение было назначено на полдевятого, собираться начали чуть ли не с рассветом. Тем более что Пчелинцев отменил все работы и занятия. Кроме самых насущно необходимых типа дежурных на узле связи, нарядов на охрану периметра и всяких поваров.

Точно причину никто не знал, но догадывались: слухи расходятся по людям очень быстро. Все знали, что ефрейтор Коротков, обнаружив, как он сам выразился, «бесхозную» медсестру из эвакуированных, попопытался познакомиться с ней максимально близко, абсолютно не интересуясь согласием девушки. Прибежавший на крики лейтенант Терентьев сорвал Короткова, а потом пинал, пока ефрейтор не потерял сознание. Недаром летеха лучший рукопашник в бригаде…

Как поступят с Коротковым, никто даже предположить не мог. Терентьев, конечно, орал, что таких расстреливать надо. Но не расстреляют же в самом деле безо всякого суда и следствия. Вот и шуршало по рядам перешептывание. Думали, гадали, строили предположения. Часам к восьми начали подтягиваться и гражданские… Скоро на плацу, охватывая его огромной буквой «П», стояли уже почти все из восьми сотен человек «гарнизона».

В полдевятого появился майор. Торопливым шагом пересек плац по диагонали и расположился как раз напротив верхней перекладины.

Перешептывания стихли сами собой. Все подались вперед, надеясь не пропустить ни слова. Явно ведь Пчелинцев собирался говорить что-то серьезное. Иначе чего это комбат столько времени прокашливается да тянет резину…

Все стало ясно буквально через пару минут. Когда комендачи выволокли пленных бандитов и избитого Короткова. Их даже особо не связывали, только руки замотали кое-как. Комендачи поставили приведенных у трибуны и отошли на десяток шагов. Скинув планки предохранителей на «авт.»…

Майор кинул взгляд за спину и начал:

– Утра всем! Не скажу, что доброго.

Совершенно неуставное приветствие снова всколыхнуло «гарнизон». Кто-то смелый самый ответил:

– И вам не хворать, тарищ майор!

– Благодарствую, товарищ Лисов! – Комбат кивнул в сторону обалдевшего солдата, вроде бы надежно скрытого несколькими рядами. – Твоими молитвами!

– Ладно! Пошутили, и хватит, – хлопнул себя по бедру Пчелинцев. – Разглагольствовать и мыслью по древу растекаться не собираюсь. Как и запинаться по поводу обвинений. Первые, – комбат, развернувшись, очертил бандитов, – пришли к нам в расчете поживиться на халяву. И не остановились бы ни перед чем!

Те, кто участие принимал в обороне бригады, сразу же зашептали в жадные уши цэбээсников детали наезда.

– Так вот! – продолжил майор. – Не остановились бы ни перед чем! А что творили бы у нас, спросите у тех, кто в Новосибе был.

– Да звиздец там творился! – гаркнул кто-то из гражданских водителей.

– Вот именно! Звиздец! Полный и безоговорочный. А потому я считаю, что эти люди нам враги. И то, что они живы до сих пор, огромная ошибка. Которую мы сейчас и исправим.

Майор замолчал. Верно все понявший капитан Сундуков метнул Пчелинцеву флягу. Тот глотнул пару раз и перекинул обратно владельцу.

– Вопросы?

«Гарнизон» молчал.

– Ясно. Вопросов не имеется, – кивнул комбат. – Теперь вторые. Вернее, второй! – Тут Пчелинцев повернулся к Короткову. – Охреневший ублюдок, вообразивший себя пупом земли и думающий, что ему можно все, и даже немного больше. В детали вдаваться не буду, думаю, все в курсе случившегося…

Он снова прокашлялся.

– Теперь – вторая часть Марлезонского балета. Так уж вышло, что я оказался самым главным кенгуру в этом зоопарке. Не скажу, что рад, но что сделаешь. И так вышло, что я обязан принимать самые неприятные решения! Тюрем у нас нет. И не будет. Поэтому… – Пчелинцев сделал паузу и заговорил совершенно иначе. Жестко и размеренно, без аллегорий и прочих жаргонизмов: – За любое преступление у нас теперь одно наказание – расстрел. Убил, изнасиловал, украл – ты труп. Попытался – считай, что сделал. Коротков совершил преступление. И соответственно будет наказан.

– Так это что? – спросил кто-то. – Котлету в столовой сожрал – и к стенке?

– Именно так, – не принял шутку майор, – спер и сожрал чужую котлету – к стенке. Сейчас у нас война. У своих крадет только враг. А врага уничтожают. Кто не согласен – ворота все видят. Срочник – не срочник, сверчок или гражданский – подойди, скажи: «Так, мол, и так», сдай оружие – и скатертью дорога. Никто за тобой гоняться не собирается. И статью за дезертирство не пришьют. Даже снарядим немного в путь, чтобы сразу не загнулся. Но обратно уже не примем. А каково сейчас по дорогам ходить – у связюков спросите, которые позавчера пришли. И у водил, что раненых привезли, а обратно в Новосиб почему-то не рвутся. Еще вопросы есть?

Вопросов не было. Комбат обвел взглядом строй и кивнул Терентьеву:

– Приступайте.

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Ирина Юринова

Боже мой! Этого нельзя было вообразить и в страшном сне! Где-то там грохотало, политики что-то делили, но что до такого дойдет… Нам повезло? Наверное! Только рухнул весь привычный мир! Мы почти все рядом, но Боря, Боренька… Не могу понять все случившееся, осмыслить… Как же это так? Уезжали, все нормально было. Только что, месяца же еще не прошло! Да что уезжали! Неделю назад Витя считал, когда у Бореньки последний тур, хотел с Руфиной Григорьевной договориться, позвонить ему, выяснить, как сыграл… Ах, узнать бы, жив ли. Так было ему и нам важно это звание гроссмейстера… Какой пустяк, ох как страшно за него, хотя надежда есть…

Олежка говорит, что Борю друзья Володи Потапова подобрали. И сам Володя подтверждает. А сами и не знают толком. Может, все-таки жив Боренька… Увидеть-то его скорее всего не удастся, но хоть бы жив был… Как же ему трудно будет, он же маленький еще и не умеет ничего, кроме своих шахмат…

Это Олега Витя бойцом растил, так и говорил: «Хочу сына суперменом сделать». Сделал на свою голову, теперь ребенок из рейдов этих не вылезает. К каждой бочке затычка. В Пасруде убивают – Олег, в заслон – Олег, в Сарваду – Олег! На рудник этот дурацкий – тоже Олег! Везде, где стреляют, везде Олег! И хвалят еще: мол, Олег больше всех поубивал! Он изменился, невозможно через все это пройти и душу не обжечь… Конечно, сейчас не до жиру, всем работать надо, но почему нельзя, как нормальным людям, кишлак разбирать или «Артуч» перетаскивать. Почему надо в самое поганое место, где стреляют и взрывается! Этого ты хотел, Витя, такого супермена? В гробу я видала суперменство такое!

А Санечка уже забыла, как папа выглядит… Надюшка переживает, вся как натянутая струна, одни глаза остались. И ведь даже невозможно о всех, кто там остался, думать – родные, друзья, потому что сердце не выдержит, а надо дело делать, ВЫЖИВАТЬ. Мы что-то можем, умеем, только игрушки в выживание кончились. Зима тут и так сурова, высокогорье, и ведь все может еще измениться в худшую сторону, про климат загадывать не приходится.

Ох, Витя, сам ты такой и сына такого же вырастил! Тоже вечно все дырки затыкаешь! Ну куда ты на себя весь лагерь взвалил? Разве можно так? Неужели никого моложе и здоровее не нашлось? У тебя же сердце! А ты пашешь, как в юности, по двадцать пять часов в сутки! И что я делать буду, когда тебя перекрутит? Изокет-то больше покупать негде! Правда, Мирали говорит, у него запас неплохой и срок годности долгий, лет пять. А потом? Умирать в пятьдесят пять? Невозможно!!! Хоть бы изредка отдыхал!

Санечка, девочка моя, беги к дедушке. Скажи ему, пусть все бросит и с тобой поиграет. Беги, маленькая, кроме тебя, никто не сможет его от этих бесконечных дел оторвать. А ты сможешь, хоть немного отдохнет. Беги, умница моя. Кем же она теперь вырастет? Кто и как ее учить будет? И на кого? Кто теперь нужен? Следопыты? Охотницы? Или снайперши? Начнет слушать не нас с Надей, а Машку да Лайму, и вырастет из девочки суперменка хуже отца… тоже начнет по склонам скакать да людей отстреливать… А ведь такая девочка умная! Два годика всего, а говорит, не все и в четыре так разговаривают! И буковки уже многие знает, считает до десяти! В два годика! Поет, пляшет! А теперь что?

Девочка же, не парень. Мужикам проще, даже если они шахматисты какие. Ох, Боренька, увижу ли я тебя когда-нибудь?.. Жив ли ты?

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Ефрейтор Коротков

Много людей кругом стоит. И бригадовские, и местные. Даже новосибские «мусора» подтянулись. Стоят все, пялятся. Сволота!!! Цирк нашли, что ли?!

А все лярва эта медицинская виновата! Жопой крутила, сиськами трясла! А он, между прочим, уже год на службе! Не железный же ни разу! А она – сразу орать! Ну, на хера?! Не убыло бы!!!

Не, точно, суки и сволочи! Полдня на кулаках возили, потом еще табуреткой шарахнули… И в подвал потом. Прямо в лужу кинули! Обсосы пидерские!!! Ну, ничего, ефрейтор и не такое выдерживал! Выберусь отсюда – со всеми посчитаюсь. В первую очередь этого пидора гражданского замочу, чтобы не совал нос в чужие дела! Задрот гребаный, от горшка два вершка, а больше всех ему надо!

А сослуживцы хреновы? Рано утром вытащили, снова отпинали… Поставили со связанными руками у стены, обложенной матами из спортзала. Кое-где не хватило – виден красный облицовочный кирпич. Местами раствор из швов посыпался…

Рядом бомжей каких-то ставят. Грязные, вонючие. В синяках все. Это кто такие? Точно! Это же те урки, что на бригаду наехали. Их что, тоже на базу приволокли?

Опаньки! Что это комбат про расстрел несет и врагов? Совсем охренел, что ли? Не бывает так, сначала трибунал должен быть. Он же ее и трахнуть не успел. Так что попытка только! Не считается!!! А смертную казнь в России отменили давно. Так что не имеет майор права сам наказывать и нечего телеги задвигать. Вот, закончил наконец…

Так, а это что? Пацаны, его же одногодки, все с оружием. И гражданский этот здесь. Вот сцука, к каждой мляти затычка! Хоть автомат держать научился бы, как за сиську схватился. Погоди, выберусь с «губы», я тебя… Летеха отмороженный тоже тут, урод. Глаза бешеные, не человек он ни хрена, зверюга! Думает, раз драться научился – так все можно! Урод!!! Эй, погодите… Это что, расстрельный взвод?

Ребята!!! Вы охренели?! На всю голову больные?! Я не хочу!!! АААА!!!

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Олег Юринов

Просыпаюсь с четким ощущением, что мы что-то делаем не так. Где-то в плане дырка. Причем не мелочь, основательная проколка. Из тех, что чреваты серьезными последствиями. Перебираю подробности плана. Вроде все нормально: людей и носимые ценности – в лагерь, дорогу закрыть, бандитам подсунуть нашу версию случившегося. Так в чем дело? Не поверят? Должны. Неправильно рассчитают мощности взрывов? Да ладно! Люди всю жизнь этим занимаются! Где же дыра?..

Вылезаю на улицу. Начинающийся дождик хорошего настроения не добавляет.

А тут еще Генка о чем-то ругается с Давидом. Вот интересно, еще суток не прошло, как познакомились, и его истинный возраст уже известен, а уже зову Генкой. Да не только я, все наши так зовут. Кроме Давида и Алика. Сейчас он напряжен, даже зол. Смотрит на Давида исподлобья… Тот неуверенно втолковывает:

– …Я в первую голову спортсмен. Он – спасатель…

Рядом куча народу. Подхожу, позевывая и ежась от утренней прохлады:

– Об чем спич?

– Витя запретил эвакуацию гражданских в лагерь.

– Что, совсем? – Странно, совсем не в папином стиле.

– Нет, просил сегодня не ходить.

Кажется, щелчок в моей голове услышали все.

– Урод! Бестолочь! Мальчишка сопливый! Где-то у него дырка! Идиот!!!

– Кто?

– Зеленый чайник! Отец ему сопли вытирать должен!

– Ты кого кроешь?

– Себя! Папа абсолютно прав! А я обязан был об этом подумать!

Все внимание сосредотачивается на мне.

– Почему ты, а не я? – спрашивает Давид. – Я и постарше буду, и поопытнее.

– Вы спортсмен. А я – спасатель, – перефразирую его же мысль. – Набрать почти два километра высоты. И почти столько же сбросить. За один день! Мы можем. Прошли сюда, пройдем и обратно. Так?

Давид кивает. Продолжаю:

– Потому что спортсмены. А обычные люди не пройдут. Особенно те, кто постарше, и пацан. Да и Светлана, по-моему, не стайер. А если и пройдут – вымотаются так, что можно ждать любых осложнений, вплоть до летального исхода! Соответственно им нужно где-то ночевать. Возможно, не один раз. Для ночевки нужна снаряга. Есть она только в лагере. А если погода испортится? Уже портится! Нужна нормальная одежда. Сегодня отец расставит промежуточные лагеря по пути следования, а вечером сюда притащат кучу шмоток. Возможно, не успеют. Тогда завтра. А потом поведем людей от одной оборудованной ночевки до другой, не рискуя их загнать. Возможно, еще и непогоду переждать придется. Я был обязан об этом подумать еще вчера. Остолоп!!!

– Все гениальное просто, – произносит Давид, – мудрое решение. А мы – идиоты. К вам, Геннадий, это не относится, только к альпинистам!

Генка, хоть и не альпинист, суть уловил и явно расслабился. Похоже, я его сумел убедить. Да и Николай Григорьевич поспокойнее выглядеть стал. Тоже неплохо! Ему сегодня со взрывчаткой работать…

– Один лагерь можно выставить отсюда, – продолжает Давид, – четыре палатки у нас есть. Только где?

– У ручья в середине подъема!

– Эдик, займешься?

Хенциани кивает. Риторический вопрос – риторический ответ.

– Олег с бойцами – в помощь Егору.

Моя очередь кивать.

– Юра, помоги беженцам разобраться с вещами. Чтобы брали по минимуму, по лагерям пойдем.

А теперь – Юриса.

– Остальные – в помощь Николаю Григорьевичу.

Расходимся. Забираю ребят, откомандированных мне Потапом, и иду к Егору.

– Здорово, старлей! Принимай пополнение.

– И тебе не кашлять! Вовремя вы. Зашевелились, сволочи!

Осторожно выглядываю. Напротив входа в ущелье царит суматоха. Дорогу, правда, ахмадовцы не переходят. Но с той стороны бегают, суетятся, таскают чего-то. На обочине четыре грузовика: три «пятьдесят третьих» и «шишига». Сколько же они народу притащили? Полсотни точно. Если не больше. Пока смотрю, Егор показывает парням их позиции. Потом начинаю выпытывать детали:

– По склонам не обойдут?

– Не должны. Круто везде. Да и сюрпризы там приготовлены.

– Мне куда?

– Ты снайпер?

– Биатлонист.

– Вот здесь и оставайся. У меня еще одна точка есть.

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Андрей Урусов (Седьмой)

Левый фланг расступился немного, пропуская десяток солдат. Вел их лейтенант Терентьев.

«Тот самый». – Говорок тихий пошел по рядам и шеренгам…

– Женщины и дети могут уйти, – сказал Пчелинцев. Постоял секунду и, даже не пытаясь изобразить строевой шаг, кое-как дошел до ближнего фланга. Где ему капитан Сундуков снова всучил открытую уже флягу.

Комендачи отступили. На их месте выстроились в шеренгу подошедшие солдаты. Боря оказался правофланговым. У него никак не получалось удобно перехватить автомат. Он явно старался держать оружие правильно, как учили, но все равно «калаш» смотрелся в его руках как дубинка.

– Андрюш, а этот что делает тут? – тихонько толкнула в плечо мужа Влада.

– Этот? – кивнул в сторону Бориса Урусов. – Сам вызвался. С вечера еще. Как вопрос поднялся. Они с Терехой добровольно. Остальных назначать пришлось.

– А ему зачем? – удивилась Кошка.

– Учится он. В Тадж собрался. К своим в гости. Готовится. И я с ним.

– Ты?! Какой такой Тадж? Ты о чем?!

– О том самом, Солнышко, о том самом…

– Ты!..

– Коша, иди, пожалуйста, там Димка, наверное, соскучился! – попытался выпроводить жену Урусов. – А я чуть позже подойду! Честно-честно! Тут еще дело небольшое есть…

Оглушительно ударило сразу несколько очередей… Потом хлопнула пара одиночных выстрелов.

– Все! Все свободны. Дальше по распорядку! – скомандовал Пчелинцев, снова оказавшийся посреди плаца.

Таджикистан, Фанские горы, устье реки Пасруд-Дарья

Георгий Шкляр (Прынц)

– Все Потапу. Отходим в Пасруд. У поджигателей все готово. Я, Прынц, Огневолк, Браты – охранение.

Прынц даже не оторвался от дороги. Когда ему скомандуют отход, тогда и снимет наблюдение. А пока рано дергаться. Дорога была по-прежнему пустая. С утра прошла пара грузовиков в направлении Айни, и тишина. Постепенно усиливающийся дождь тоже не добавляет радости. Но это все не поводы расслабляться!

Тем временем народ радостно повалил с позиций к машинам. Через десять минут «шишига» отвалила в сторону Пасруда.

– Охранение – Потапу. По коням.

Ну, вот теперь пора! Прынц еще разок окинул дорогу взглядом и пошел вниз. Запрыгнул на заднее сиденье, расслабился…

– Слышь, Жор! – окликнул его майор, заводя мотор. – А ты прав оказался. Наша снайперская парочка таки сговорилась.

– Это видно было. И слышно. Правильно ты их вчера вместе отправил. Хоть кто-то счастливый будет.

– Любовь на троих, – съязвил Огневолк, – он, она и бульдозер!

– Что, Женька, завидуешь молодым? Небось сам на литовку запал!

– Свят, свят, свят! Не дай бог! Страшнее моей жизни.

– Ты чего? Красивая девчонка!

– Это да, красивая, не отнимешь. В другом смысле страшна: характер уж больно крут. Мне бы учительницу начальных классов – вот где мечта!

– Ничего, Леха только с виду такой пушистик, а внутри – моща. Бульдозер!

– Кстати, парни, знаете, как они бульдозер назвали?

– Ну?

– Пушистиком!

Последний «УАЗ» снятого заслона летел к начинающим разгораться остаткам разрушенного Пасруда.

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Андрей Урусов

У стены валялись расстрелянные. Тела несколько секунд дергались, агонизируя, потом затихли. Кровь медленно текла по разбитому бетону площадки… Подполковник Мезенцев прошел вдоль стены. У каждого тела приседал, проверяя пульс, отрицательно мотал головой, ставил крестик в блокноте и шел к следующему.

Толпа начала расходиться. До самого последнего момента большинство думало, что все ограничится парой выстрелов в воздух над головами. Так, для осознания вины. И никто не ждал разорванных длинными очередями трупов, текущей крови, бледных лиц солдатиков из расстрельной команды. До многих только сейчас начало доходить: старая жизнь ушла. Вместе с законами, юристами, чиновниками, мораториями на смертную казнь и много чем еще, включая остатки социальной системы. Теперь прав тот, кто сильней. Кто может за себя постоять. И если тот маленький осколок общества, который образовался на территории базы, не научится защищаться, ему не выжить. И защищаться надо не только снаружи, но и изнутри. Не только от чужих подонков, но и от своих. Не зря же первого собственного преступника поставили к стенке вместе с пленными бандитами. Символично.

Новоявленная расстрельная команда, не зная, что делать дальше, толпилась у огневого рубежа, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Один из солдат начал зачем-то перезаряжать автомат, тут же уронив дрожащими руками магазин. Кинулся поднимать – уронил оружие… Двое с трудом сдерживали рвоту.

– Так! – скомандовал Терентьев. – Товарищи вольные стрелки, слушай мою команду!

Расстрельщики сразу же развернулись к командиру, пытаясь создать видимость строя.

– Сейчас кладем оружие на землю… Затвором вверх, придурки! И форсированным маршем бежим догонять товарища подполковника медицинской службы. Он в курсе, что делать с вами. Через полчаса жду обратно.

Старший сержант Урусов стоял поодаль, задумчиво наблюдая за растерянными солдатами.

– Лейтенант, я бойца одного заберу на минутку, добро?

Терентьев от неожиданности дернулся.

– Волонтера, что ли? Забирай, о чем речь.

– Сам как? – спросил Андрей.

– Да как я могу? – удивился лейтенант. – Херово, если одним словом. Можно подумать, блин, я каждый день в живых людей стреляю. За оружием приглядишь?

– Ясен пень. Только недолго. Своих головняков еще полно.

– Добро. Мы быстро.

Тереньтьев повернулся к ожидающим команды бойцам:

– Бегом, урюки!

И пристроился замыкающим.

– Шахматист! – окликнул Бориса Седьмой. – Стой! И громыхайку подбери. По тебе другой расклад.

– Так точно, товарищ Урусов! – попытался ответить по уставу Юринов.

– Товарищ старший сержант, если на то пошло. Да и ладно. Автомат опусти. Не фиг ствол на живых людей направлять. А вообще, умные люди ремень придумали, чтобы зря в руках не таскать.

Борис послушно закинул «АК» за плечо. Автомат больно стукнул рукояткой затвора по спине.

– Как ощущения? – пытливо заглянул в лицо Юринову Андрей.

– Пока не знаю, – растерянно пожал плечами Борис. – Ночью кошмары снились. С утра тяжело было. А потом как-то все быстро получилось… Бегом сюда, автомат вручили, бегом туда. Стой, стреляй. Все.

– Действительно, все… – согласился Урусов. – Не расхотел еще в свой ледяной поход идти?

– Ледяной? – широко распахнул глаза шахматист.

– Иносказание, – отмахнулся Андрей от непонимающего взгляда. – В Таджикистан идти не передумал? Там ведь такое придется творить, что расстрел этот семечками покажется!

– Не передумал! Сегодня сумел и потом смогу.

– Что сумел?

– Я в конкретного человека стрелял. Не просто в ту сторону. Выбрал одного – и в него. Я попал, видел, как мои пули входили. – Боря зачастил, слова начали сбиваться. – Точно попал! В грудь и…

– Отставить! Успокойся, автомат отдельно клади и дуй к Викторычу. Скажешь – двойная пайка по просьбе Седьмого. Понял?

– Так точно!

– Воинское приветствие с оружием в руках не отдается, – поморщился сержант. – А вернешься – будем разборку-сборку дрессировать. Да, чуть не забыл. Запомни, Викторович-младший. Все вот эти самокопания типа живого человека жизни лишил и тому подобное, «тварь я дрожащая или право имею» оставь для институток и прочих представителей гомосятины. Живи, как живешь. И никто тебе присниться и не подумает. Ты ведь тварей убиваешь, чтобы они до людей дотянуться грязными лапами не могли. Беги, товарищ Шах, пока спирт не прокис.

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Олег Юринов

Редкое по своей полезности занятие: сидеть и ждать у моря погоды. Собственно, погоды дождались, льет вполне ощутимо, и чем дальше – тем хуже. А у моря в обозримом будущем нам оказаться не светит. Мы к нему не пойдем, оно к нам, надеюсь, тоже. Очень надеюсь. А что светит? «Светка» в руках да полсотни кунаков Бодхани-баши внизу. В общем:

Колорадо мое, Колорадо,

И мой верный дружок карабин.

А что? Фаны покруче Колорадо будут. И повыше…

Через два часа джигиты идут на штурм. Почти вся толпа с диким ревом бросается по дороге к нашим позициям.

– Все – Тигре! Не стрелять! Ждем, когда грохнет.

Как скажешь, начальник. Могу стрелять, могу не стрелять. Даже лестницу могу. Только стрелять долго.

– Олег – Тигре.

– Здесь.

– Посмотри, у машин никого забавного нет?

– Принял.

Много отсюда разглядишь! Даже в оптику. Тем не менее. Водилы сидят в машинах. Только один вылез, но от тачки не ушел. А вот оставшиеся пятеро… Все в камуфле, центральный выделяется явно. К бабке не ходи – за главного у них будет. Не зря ему даже тентик от дождя натянули. Разглядываю его изо всех сил. Что-то знакомое в этом таджике… Нет, я точно его не видел! Но… Сантиметров пять росту, усики побрить, бородку добавить… Нет, неидеальное сходство, но… похож, очень похож! Неужели?.. Но если так, я просто обязан попробовать, как сейчас помню, кто-то обещал отрезать мне яйца…

– Тигра – Олегу!

– Здесь.

– Сам у машины.

– Точно?

– Процентов 70. Уж больно на брата смахивает!

– Снять сможешь?

– Попробую.

Далеко до него. Почти километр! И вниз по склону. В биатлоне этому не учат. Прынц кое-что объяснил, но это теория. Да и не моих калибров эта дистанция. Тут бы что-то типа противотанкового ружья с оптикой… И пару лет опыта. Попрактиковаться почти не пришлось, один магазин расстрелял, и все. То есть ничего! Пустое место. Но надо, очень надо. Я снова чувствую ту ненависть, что впервые ощущал в Пасруде. Сразу приходит безжалостное спокойствие. Убить сцуку! Раздавить насекомое! Чтобы новых Пасрудов не было. Карабин врастает в руки. Вижу, что целюсь низко и чуть правее, чем надо. Исправляю ошибку, сдвигая ствол на какие-то доли градуса, и плавно нажимаю на крючок…

Взрыв грохает одновременно с выстрелом.

Мой клиент резко оборачивается и падает. Остальные бросаются к нему. Попал? Это хорошо, вот только куда?

– Огонь!

За скалой автоматный треск. Мне бы контрольный! Но клиент закрыт, и его утаскивают за грузовики. Бью по бегущим. Выстрел, второй… Один носильщик падает, остальные на него внимания не обращают, уходят и уносят главного. Все, не достану, спрятались!

Из-за скалы на видимый мне участок дороги выскакивают бегущие бандиты. Их намного меньше, чем было. Переношу огонь на них. Добиваю магазин, меняю…

– Все – Тигре! Отходим. Все отходим.

Значит, у геологов все готово. Скоро начнется спектакль. Ждут только нас! Подхватываюсь и бегу к руднику…

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Влада Урусова (Кошка)

Поймать мужа – задача не сложная. Если муж нормальный. А не идиот чокнутый! И не мнит себя затычкой в каждой дырке! Ах, не мнит, а на самом деле есть?! Герой, блин, недоделанный! И псих, на всю голову раненный!!!

А теперь еще давай насчет Таджикистана побеседуем. Неудачная шутка, сразу говорю!

Как не шутка?! Ты что, в сосну влепился?! За каким ты туда собрался? Да помню я про детство твое неудачное, рассказывал…

Но на хрена?! Ты вообще представляешь расстояние, что там творится, и вообще?! Придурок!!! И буду орать! И пусть сын просыпается! Будет знать, что отец у него – полнейший кретин и дегенерат!!! И мудак!

И с кем? С Шахиматом? С Борькой, в смысле?! Андрюш, у тебя ведь пистолет есть – застрелись сам. Чтобы любящая жена на себя грех не брала.

Да плевать мне, что не сейчас, плевать что совсем не скоро…

Хорошо, постараюсь не плакать. Честно-честно. А ты скажи, что это только неудачная шутка, и все…

Ну почему???

Таджикистан, Фанские горы, устье ручья Чоре

Бодхани Ахмадов

Видимо, баши родился в рубашке, как говорят урусы. Пятнадцать лет назад на «стрелку» с «юрчиками» должен был поехать он. Но не вовремя приболел и был заменен средним братом. «Стрелка» прошла плохо: проклятые кулябцы просто расстреляли оппонентов. Али погиб первым. Вместо него, младшего. Кровавая месть не вернула Бодхани и Ахмету брата, но частично восстановила их душевное спокойствие.

Неделю назад Аллах опять сохранил жизнь Бодхани. Он рвался лично захватить золотой рудник, но уступил право старшему. Где теперь Ахмет? Точнее, где его могила? Вон там, за этими скалами? Не факт. Но его убийца там, в этом баши почему-то был уверен. А еще там золото. Богатство, роскошь, украшения для любовниц… И наемники, уж за золото стволы всегда найдутся. И руки, готовые их держать… А этими руками он сначала свернет шею Амонатовым, а потом разберется и с урусской дивизией. Трусливые кулябцы и памирские шакалы долго не продержатся. И все! Великий баши, нет, не баши! Великий хан Бодхани Таджикский!

Но сначала надо взять золото. И наказать убийцу брата. Да, русские заняли хорошую позицию. Но их мало. Крестьяне, работавшие на этом руднике, сказали все. Что-то добровольно, что-то не совсем. Но все. Там всего пятнадцать человек плюс женщина и ребенок. Из них бойцов всего пять. Они уже двое суток не спали. А еще этот выматывающий дождь. Почему бы не проверить их бдительность? Бодхани, нимало не сомневаясь, отправил полусотню вчерашних крестьян прощупать позиции урусов. Повезет – возьмут. Нет, набрать таких не проблема.

И опять Аллах послал ему удачу. Нет, крестьяне не прорвались к руднику. Вместо этого эти ишачьи дети выскочили на мины. От прозвучавшего взрыва Бодхани инстинктивно дернулся вправо, и тяжелая, экспансивная пуля, летевшая точно в сердце, превратила руку выше локтя в бесформенную мешанину из мяса и осколков костей. Даже окажись тут самый умелый и искусный хирург, навряд ли ему удалось бы собрать из этих ошметков и кусочков хоть какое-то подобие руки. Выход был один – резать. Но руку, а не сердце…

И снова повезло, хотя тут больше надо хвалить не Аллаха, а собственную предусмотрительность: идея сделать младшего сына хирургом полностью себя оправдала. Мутарбек вытащил отца с того света, иначе баши просто истек бы кровью.

Обезболивающие, хоть и немного затуманили разум, позволили воспринимать ситуацию почти адекватно. Только зачем? Чтобы увидеть крушение своих планов?

Выстрелы в ущелье стихли. Видимо, живых джигитов там не осталось. Минут десять царила тишина. А потом… Грохнул взрыв. Огромная гранитная глыба вздрогнула, медленно накренилась и с нарастающей скоростью заскользила по склону, сметая небольшие известковые преграды. Когда она достигла конца своего пути, дорога, ведущая к руднику, оказалась заперта. Очень надежно. И, видимо, навсегда. А аккомпанементом движению каменного колосса служили взрывы, доносящиеся с рудника. Казалось, сотни, хотя их, конечно, было намного меньше.

Бодхани был достаточно умен и образован, чтобы понять, что происходит. Русские взрывали рудник. Оборудование, здания, технику. Либо они нашли, куда уйти, либо выбрали смерть. В любом случае добывать золото стало невозможно, вывозить тоже. На руднике Чоре несостоявшемуся Великому хану делать было нечего…

– Уходим, – произнес баши, обращаясь к старшему сыну. – Переносим оперативный штаб в Айни. Эти урусы нам больше не нужны. Кроме одного. Того, что отстрелил мне руку. Я хочу сделать с ним то же, что и с убийцей моего несчастного брата.

– Отец, а если это один и тот же человек?

– Тогда он узнает, как это – умирать много раз.

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Борис Юринов

Может, помог спирт. Может, слова Андрея. А может быть, перегорел утром. Но не ощущал Боря ни малейших угрызений совести. Вообще ничего не ощущал. Как будто выполнил самую обычную работу. Вариант какой-то проанализировал или сеанс одновременной игры дал. После серьезной партии эмоций было куда больше.

После обеда сходил на тренировку, во время которой лейтенант опять выбил из него всю накопившуюся пыль, но вроде остался доволен учеником. Потом долго возился с автоматом: разбирал, чистил, собирал. Пытался освоить правильный хват, забрасывать на плечо, не втыкая затвор в спину, «выстрелить» в стену. Выстрелить, естественно, без патрона, совершив холостой спуск, если ничего не перепутал. Одним словом, мучил несчастное оружие всеми возможными способами, не особо озабочиваясь их нужностью.

Потом Андрей утащил метать гранаты. Понятно, что это были пустые болванки, но метать их было не легче настоящих, по весу особой разницы нет. Ни дальность, ни точность Бориных попыток сержанта не устроили.

– Забери обе дуры в вечное пользование и кидай, когда время будет.

– Только не вздумай сломать или потерять! – добавил подошедший Васильев. – А то знаю я вас! Шахматист-то ты шахматист, а все одно, русский! Головой отвечаешь!

В результате вечером Боря заснул сразу, как упал на койку. Ему опять снилась знакомая тропа в горах, но теперь никто не загораживал дорогу. Он шел и шел вперед…

И только рядовой Поляков, лежащий на соседней койке, слышал, как губы этого странного парня еле слышно прошептали: «Я приду, мама…» Но в казарме и не такое по ночам слышалось. Так что рядовой только перевернулся на другой бок и заснул…

Таджикистан, между кишлаками Пасруд и Маргузор

Станислав Белозеров (Малыш)

Пасруд горел. Даже сюда, к месту будущей излучины реки, доносился запах гари. Воняло, несмотря на дождь. Впрочем, ветер дул вверх по ущелью. Специально ради этого ждали вечера. Того, что пожар погаснет раньше времени, не боялись. Останутся недогоревшие обломки, и хрен с ними. Через пару недель, а если дождь не кончится, то и дней, никто не разберет, сколько и чего горело. Хороший криминалист разберется, конечно. Но вряд ли у Ахмадова такой есть.

Малыш стоял чуть в стороне от дороги и, накинув капюшон одолженной кем-то из альпинистов штормовки, смотрел на проезжавшие машины. Насквозь мокрая горка валялась в кабине «шишиги». Вот тут и понимаешь, насколько отстает армейское снабжение от тех же альпинистов. Пока под дождем рыли шурфы и закладывали заряды, вымокли до нитки. К счастью, ехавшие на шедшей первой «шишиге» Бахреддина ребята, увидев состояние саперов, дружно бросились раздеваться.

Полары команда Малыша брать отказалась: по совету Лехи, их сняли перед работой и сохранили сухими. А вот штормовки взяли: мембранные куртки не промокают.

За Бахреддином прошли еще две машины поджигателей. Следом прогрохотал бульдозер. Потом, после небольшого зазора, проехал грузовик заслона. И наконец подкатил «УАЗ» Потапа.

– Гляди-ка, мужики, – с завистью сказал майор, – как Стас знатно прибарахлился! Вот куркуль!

– И не говори, майор! – откликнулся Прынц. – Стоит на минутку кого в одиночестве оставить, и сразу хомяческие привычки появляются!

– Ой, вот только не надо нам завидовать, – возмутился Малыш, старательно изображая одесский выговор, – мы таки готовы поменяться местами. Вы тут поработаете лопатами, а мы поедем до лагеря!

– Нет уж, нет уж! Каждый должен нести свой крест. Так что мы поехали, а тебе хорошего взрыва. Чтобы лопатами не надо было.

– Ладно, не прощаюсь.

«УАЗ» недовольно взрыкнул мотором и ушел к серпантину. Новый порыв ветра опять принес вонь горящего кишлака. «А за спиною – запах пылающих мостов», – вспомнил Стас услышанную вчера вечером песню… И правда, такой же… Жжем мосты, взрываем дороги…

– Ну что, готовы? – Он окинул взглядом свою команду и крутанул ручку подрывной машинки.

Эпилог

28 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

– Все, Витя! Привели, накормили, разместили.

– Тяжело было?

– Нет, лагеря по всей дороге стоят, так что не только заночевать, даже днем отдохнуть было где. Вот без этого было бы хреново. Если бы двадцать третьего пошли. Как раз погода испортилась. Рудничные бы все слегли. А так – два дня пережидали, три шли. Ни инфарктов, ни смертельной усталости. Большинству даже понравилось.

– Кто додумался циклон переждать?

– Олег. Грамотный у тебя сын. И приказ твой до него быстрее всех дошел. Очень вовремя, Геннадий как раз нервничать начал. Впрочем, и сами бы догадались, тут главное было напомнить, что не мастеров ведем. Странно, но у всех это вылетело из головы…

– Ничего странного. Две недели бегаем как угорелые и чудеса творим. Забыли, что иногда и нормально ходить можно.

– А я? Только же пришел тогда…

– Суперменство, оно заразно…

– Тут вот что еще, Вить! Не циклон это. Хуже. Поверь старому атмосфернику.

– А что?

– Не знаю. Новое это, не бывало раньше такого. Да еще летом и в Фанах.

– Ну да, «Фанские горы, хорошая погода…»

– Кончилась хорошая погода. То, что было, сильнейшая погодная аномалия. Я даже не берусь объяснить физику процесса. По силе ветра превосходит даже тропические циклоны. Но размеры – предельные для внетропических. И движется очень быстро. Очень похоже на зимнюю пургу в полярных широтах. Только намного сильнее. Одним словом, какая-то хрень!

– Одним словом, пургень! – вставляет Олег.

Давид некоторое время молча стучит пальцами по столу. Кроме нас троих, в столовой никого не было. Но пока Давид рассказывает, подтягивается четверка Потапа, потом Леха с Лаймой, Бахреддин. Вечер, как стемнеет – делать нечего… Ира пришла, Надюха с Санечкой…

– Пургень, – продолжает Лернер, – точное название. Это как-то связано с войной. Нормальным атмосферным процессам пришел писец вместе с остальным миром. Даже не знаю, как назвать…

– Большой Писец, – опять вставляет Олег.

– Что-то тебя сегодня на названия тянет.

– Это не мое. В книге какой-то было…

– Хрен с ней, с книгой. Давид, ты лучше скажи: ядерная зима будет?

– А я знаю? Никто тебе этого сейчас не скажет! Но что ребята, которые по промежуточным лагерям сидели, начали на их месте коши строить – это правильно.

– Не только они. На Лаудане, Пиале и Алаудинах тоже строим. А попозже еще и на Мутных соорудим…

– Старый мир кончился, мальчики. Теперь придется как-то выживать в новом. Мне-то уже недолго, а вот вам еще надо молодежь подготовить…

Оказывается, Руфина Григорьевна тоже прервала свое недельное отшельничество. И Мирали с Рахматулло здесь, и вообще полно народа. Даже рудничные подтянулись, директор и главный инженер.

Парни сдвигают столы, откуда-то появляются кружки, расплескивается водка, и Бахреддин, взяв в руку кружку, произносит:

– Нэ надо так мрачно, Руфына Грыгорьевна. Старый мир погиб? Кери хар с ним! Пуст будет новый мир! Давайте выпьем! Кто умеет, скажите тост!

Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Никто ни о чем не предупреждал. Но, видно, что-то в воздухе такое витало. Вот и начали сходиться вечерней порой. Первым деликатно постучался в командирскую дверь подполковник Мезенцев. Не дождавшись ответа, вошел.

Пчелинцев уперся подбородком в переплетенные ладони, оперевшись локтями на стол, и безразлично смотрел на книжный шкаф, заставленный разноцветными папками.

– Грустишь? – поинтересовался подполковник и присел на стул напротив. Тусклая лампочка под потолком утвердительно мигнула.

– Не-а, – равнодушно ответил майор, перенося взгляд на Мезенцева. – На душе хреново, Викторыч. Достало все. Пашем, пашем, пашем. Не хочу я такой груз тащить, а больше некому…

Фразу комбата оборвал вовсе уж не деликатный стук в косяк. И в кабинет ввалилась сразу целая делегация. Сундук с Седьмым, Безручков с Андрушко, Шутов с Дмитровским… Даже Терентьев пришел…

Сразу стало тесно. Но кое-как разместились.

Первым Мезенцев начал. Как самый старший и по званию, и по возрасту.

– Как я верно понимаю, – прокашлялся военврач в кулак, – мы все почуяли некие флюиды… – Мезенцев неопределенно помахал ладонью. – Прямо-таки нагнетающие обстановку. А поэтому… – Военврач затянул паузу, экстренным подмигиванием пытаясь ускорить замешкавшегося Урусова, борющегося с застежками РД.

– Поэтому, господа, предлагаю устроить сеанс релаксации! То есть легкое усугубление! – На заваленный бумагами стол Урусов начал выставлять одну за другой бутылки, закупленные еще в придорожном магазине.

– Нехорошо без шахматиста, его деньги пропиваем, – задумчиво произнес он, обращаясь куда-то в пространство, – но это еще будить надо…

Майор хотел подняться и всех разогнать командирским рыком, но ему тут же всучили полный стакан и подали маринованный огурчик на столовской алюминиевой вилке.

– Пейте, товарищ полковник! Но не пьянства ради, а исключительно в качестве лекарства, – пресек в зародыше матерную тираду капитан Сундуков.

– Снова ты с полковником своим! – выдохнул Пчелинцев и опрокинул стакан. Хрупнул огурцом. Подумал немного и спросил: – Так, товарищи военные, а сами-то не пьете чего? Или собрались дерзостно споить своего командира?

– Так точно! – сразу же признался Урусов. – А потом печатью бригады пришлепнуть приказ об моем отпуске на пару месяцев.

– И о том, чтобы все вернулось на свои места… – вздохнул Шутов.

Все замолчали. Тишина долго висела в переполненном кабинете.

Пока капитан Сундуков не расплескал бутылку «Немирова» по стаканам и кружкам и не встал, с трудом выбравшись из-за стола:

Везде

Все

– Не вернется уже ничего. Так что, товарищи военные и гражданские, предлагаю за то, что все мы живы. Несмотря ни на что. И чтобы и дальше нам жить. Вопреки всему. За нас!

– Будьмо, – отозвался Урусов.

– Лехаем, – поднял кружку Давид.

– И свейката, – улыбнулась Лайма.

– Нуши джон бод! – выдохнул Бахреддин.

– Не плась, бабуска, – сказала Санечка, – все будет холосо…

Михаил

Гвор

Прорыв выживших. Враждебные земли

Война пришла и ушла, оставив за собой разрушенные города, сожженные деревни, уничтоженные страны… трупы… увечья… боль… слезы… разорванные семьи, отделенные друг от друга огромными расстояниями и радиоактивными пустынями…

А выжившие уже сцепились в новых войнах и конфликтах, делят остатки былой роскоши, снова льется кровь, и падают убитые бойцы, снова стучат выстрелы, и гремят взрывы…

А у тебя впереди многие километры пути, который не будет легким. Который и тяжелым не будет. Потому что его вообще невозможно пройти. Пути через бандитские засады, «дикие земли», соблазны сохранившихся государств. Через города победившей братвы. Через толпы темнолицых людей, отличающихся от басмачей из кино только современными машинами и оружием.

Сможешь ли ты его пройти?

Сможешь?

Ты?

Шахматист… Гроссмейстер… Домашний мальчик… Совершенно невоенный человек?..

Ты сможешь.

Невозможно остановить того, кто сказал: «Я приду, мама!»

Михаил Гвор

Прорыв выживших. Враждебные земли

Август 2012 года

Алтай

Мир упал в Эрлик. Злой дух поглотил его. Вспыхнули и погасли вершины Укока, зазвенела Белуха, глухо и раскатисто отозвались Камза и Медвежий стан. Вселенная вспыхнула, являя свой первозданный ослепительный лик вечного света, и провалилась в глухую тьму. Духи разом открыли пасти, ощерившись на пропавшего в оглушительном рокоте человека, без сожаления кромсая на куски посмевшего вырвать душу мира. Над белоснежными вершинами Таван Богдо Олы полыхало медно-красное зарево, и земля застонала под ногами, содрогаясь от ужаса. Алтай-Ээзи гневался на человека за то, что не принесли ему рыжего быка, а прекрасная От-Эне жгла в небесном аиле можжевельник, чтобы уберечь животных от своей всепоглощающей ярости… Человек, человек! Зачем ты обидел духов? Ради чего разрушил гору и перебил птиц? Духи кричали и стонали, заливая всё вокруг безжалостным огнём, и трясли землю, изнывая от боли и злобы...

Кымзаар сидела у входа в аил, перебирая в руках острые косточки. Горячий ветер трепал полы оленьей куртки. На обвисшей, сморщенной груди, предвещая недоброе, звенели и перестукивались, хохоча, костяной Джутпа и каменный Арба. Старая шаманка шептала, стараясь объять внутренним взором лес и полыхающую в священном огне От-Эне гору. Духи пели песнь крови, обрекая человека на гибель. Почерневшее от старости лицо старухи сморщилось, из закрытых глаз текли крупные слёзы. Она была лишь сосудом ярости духов, в котором плескалась чёрная бездна, вырываясь из-под тяжёлых, опухших век, сворачивая пространство и поглощая окружающие шаманский аил трепещущие и гнувшиеся на жарком ветру строения соплеменников…

— Бабушка, бабушка!..

Кымзаар очнулась. К ней стремглав бежала Патпанак:

— Бабушка, бабушка, что это!!! Алтай-Ээзи плачет! — кричала она, задыхаясь. Едкая гарь набивалась в лёгкие, мешая дышать: оживший ветер гнал раскалённый песок с вершины Тавана, застилая равнину непроглядным покрывалом.

«Духи сжалились надо мной, — подумала старуха. — Они закрыли мне глаза на свою гибель. Но я их слышу!!! Слышу их вой и стенания, слышу, как под землёй ворочаются чёрные камни, как их невесомая кровь закипает от жара внутри горы. Кузнец куёт доспехи последнему шаману…»

Старуха поднялась, и, шатаясь на сильном ветру, вскинула к небесам руки. Сверкнул и погас медный обруч, стягивающий кожу бубна, глухой сильный звук на минуту заставил беснующуюся стихию присмиреть. Недовольно ворча, опала пыль, обнажая обгоревшие стволы и вывороченные глыбы расплавленного камня на вершинах. С обожженного гневом От-Эне неба надвигалась Тьма…

2017 год

Таджикистан

Невысокий сухонький старичок с длинной жиденькой бородкой проскользнул в чайхану, суетливо озираясь, прошмыгнул к дастархану в дальнем углу веранды и вежливо поздоровался с сидящими там аксакалами:

— Ассалам алейкум, уважаемые!

— Ваалейкум, ассалам, Мустафа, — ответил Абдулла, высокий жилистый старик, словно вырубленный из цельного ствола столетней арчи.

Второй аксакал, сидевший на дастархане, молча кивнул.

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший, — пришедший прислушался к совету. Разговор возобновился только после третьей пиалы чая. Начал его всё тот же Мустафа.

— Джигиты нашего баши, пусть пошлет Аллах ему здоровья, — аксакал воровато улыбнулся, — опять ходили воевать Матчу. Ночью вернулись.

— И как? — спросил Абдулла, отставляя пиалу, — опять неудачно?

— Откуда я могу это знать!? Грозный баши не посвящает меня в свои секреты. Но те, кого я видел были злы как тысяча ифритов.

— Значит, матчинцы снова оказались удачливее, — тихо промолвил Вагиз. — Баши мог бы уже и понять, что этот орешек ему не по зубам. Как и Пенджикент.

— Пенджикент давно не проверяли на прочность, — сказал Абдулла, — зато неделю назад опять ушли в Проклятое ущелье. Два десятка джигитов, немалая сила… Но они все еще не вернулись.

— Вах! — воскликнул Мустафа. — Великий баши зачем отдает джигитов на съедение кутрубам и гулям? Давно известно, что там поселились злые духи!

— Великий баши не верит в злых духов. Говорят, он не верит даже в Аллаха!

— Ты не прав, Абдулла, в Аллаха баши верит. А вот в духов — нет. И зря. В давние времена именно в тех местах великий батыр Рустам бился с грозным Аджахой. И хотя Рустам победил дракона и все драконье войско, но не сумел убить его, а лишь загнал в большую пещеру и запечатал ее волей Аллаха. А теперь, когда неверные гяуры своими бомбами разгневали Аллаха, печати ослабли, и слуги Аджахи выходят наружу. Уже не только кутрубы и гуль-ёвоны вышли из заточения, но и другие дэвы. Сама Кампир, старуха Оджун, вышла на свет и разожгла холодное пламя под сорокоухим котлом…

— Страшные дела творятся в Проклятом ущелье, — вставил Вагиз, — ты прав, Мустафа. Баши зря кормит дэвов своими джигитами. Порождения Иблиса наберут силу и освободят Великого Дракона. Тогда аджахоры обрушаться на мир, а это будет похуже ядерной войны.

— Я вам скажу, уважаемые, — продолжил Мустафа. — Умные люди говорят — не было никакой ядерной войны. Это один из аджахоров вырвался на свободу и обрушил свой гнев на города гяуров. И всей их мощи еле хватило, чтобы справиться лишь с одним оборотнем. Что ты скажешь на это, Шамси? — обратился он к сидевшему на соседнем дастархане старику.

Тот был намного старше остальных, но смотрелся еще крепче. Словно его вырубили из того же дерева, что и Абдуллу, но потом не один год закаляли в ледяной воде горных рек. Старый Шамси зашел в чайхану совсем недавно, опустошил всего один чайник и уже собирался уходить.

— Я скажу, что вы много болтаете языками, как старые бабы на базаре, — желчно произнес он. — Если ты, Мустафа, настолько впал в детство, что снова веришь в сказки про гулей, аджахоров и старуху Кампир, то иди акыном на площадь и пой их под дутар малышне. Это же надо: «ядерной войны не было».

Шамси встал, взвалил на плечо хурджин и твердым шагом направился к выходу. Аксакалы проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые… Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят два года. И надо сказать, он никогда не верил в дэвов и ифритов.

— Скажу вам больше, уважаемые. Верит ли в Аллаха баши, я не знаю. Но старый Шамси Абазаров точно не верит. И никогда не верил. Атеист, да простит меня Аллах, за такие слова! И правнука так научил. Такой же упрямый мальчишка.

— Это ты зря, Вагиз, зря. Маленький Шамси хороший парень. Смелый и сильный не по годам. И никогда не врет. Но ты прав, тоже растет атеист, да спасет Аллах их заблудшие души…

Окрестности Новосибирска

Кусты на вершинке холма вдруг шевельнулись. Еле заметно, просто чуть-чуть колыхнулись листья. Вспорхнула птица, потревоженная неосторожным движением. Человек, сидящий на толстенной ветке опустил бинокль, и довольно хмыкнул. Случайный луч отразился на трех маленьких звездочках нагрудного погона.

Кусты снова вздрогнули. Метрах в пяти от прежнего места. Человек с биноклем пронзительно свистнул. И поднялся на ноги, придерживаясь одной рукой за ствол.

— От середины вершины два в сторону! И завтрашняя мойка посуды в столовке! Дальше по плану.

Невысокий парень в «лешем» вывалился с вершины, проломившись сквозь предательские кусты, и побежал вниз, набирая скорость.

— Копыта береги, носорог самарский! — заорал с дерева наблюдатель, и снова сел на ветку, свесив ноги в обшарпанных берцах.

Подстегнутый окриком парень прибавил еще, умудряясь на бегу перепрыгивать канавы, в изобилии выкопанные по склону. У подножья, он с разбегу взлетел на длинное бревно, лежащее практически горизонтально. Пробежал по нему, минуя торчащие обрубки веток. Перепрыгнул комель, сразу же кувырком уйдя с точки приземления в сторону.

Треснул пистолетный выстрел. Второй, третий. Из обрубка сосны, поставленного «на попа», вылетели щепки.

— Стоп! — скомандовал наблюдатель, аккуратно засунул бинокль в футляр, перекинул его за спину и ловко слез со своего наблюдательного пункта. Вниз посыпалась ободранная кора.

Парень в «лохматом» комбинезоне тяжело дышал, приходя в норму. Старший лейтенант подошел в мишени, старательно поковырял отверстия попаданий пальцем, и задумчиво протянул:

— Мда, товарищ гроссмейстер, такими темпами скоро мишень менять придется. А если тебе не пистолет, а пулемет дать?

Стрелок промолчал. Только спрятал под «лешего» пистолет и выжидающе уставился на офицера.

— А если пулемет дать, то ты вообще весь лес на лучинки построгаешь. Бобер волжский, вот ты кто, а не шахматист! — сам себе ответил тот.

— Андрей… — наконец заговорил боец.

— Извини! — подмигнул ему офицер, на лице, которого не было ни капли раскаяния. — Чего-то я заболтался. Старею, наверное! Время — отличное. Точность — замечательная. Хоть торжественно в «кукушки» зачисляй. С передвижением проблемки маленькие есть. Но главное — не хватает чего-то. Неуловимого.

— Чего? — парень даже вперед подался.

— А хрен его знает «чего», — раздосадовано махнул рукой старлей. — Вроде и поднатаскался прилично, и не пацан уже, а все равно… Не дойдешь ты. Ляжешь где-нибудь. И будут по тебе скорпиончики ползать, и в ухи яйцы откладывать!

— Дойду! — упрямо мотнул головой боец, откинув назад сползший на глаза капюшон самодельного костюма и подставляя Солнцу выгоревший «ежик» волос и вспотевшее лицо.

— Там видно будет. Ладно, на сегодня хватит, свободен. Мыться, бриться, песни распевать. Да, на «лохмашке» самое время лоскуты менять. Сезон поменялся. Да и эти под цвет грязи уже.

— Ты так и не сказал!

— И не скажу, товарищ ефрейтор. Потому что сам не знаю. Вернее сформулировать не могу.

Старлей присел на поваленное дерево, выполнявшее роль гимнастического бревна, и демонстративно начал заполнять какие-то формуляры.

Таджикистан, Фанские горы

Сыночек, мальчик мой, где ты?.. Выжил ли в этом мире?.. В этом страшном мире?.. Нет, неправильно это… Ты выжил… Ты жив, я чувствую… материнское сердце не обманешь… Вот только какой ты стал… Не сломался ли?.. Это же не твой мир… Совсем не твой… Слишком страшный… слишком жестокий… Сумел ли ты приспособиться?.. Дорогой мой, как мне тебя не хватает… Хоть на минуту бы увидеть… прижать к себе… Случится ли это?.. Сыночек…

Окрестности Новосибирска

Боец немного потоптался, но, сообразив, что ответа не получит, бодрой трусцой побежал с площадки. Уверенный бодрый бег хорошо подготовленного солдата. Как будто и не пройдена только что трасса, с которой в довоенное время не справился бы ни один срочник. Да и контрактник не всякий…

И, тем не менее, старший лейтенант, временно исполняющий обязанности начальника учебной части бригады, только сокрушенно покачал головой вслед убегавшему, делая вид, что не услышал его последних слов:

— Я приду. Я обязательно приду, мама!

2018 год

Таджикистан, недалеко от кишлака Новичомог

Искандер Осими

Искандер Осими был доволен. Последняя вылазка удалась. Крестьяне в кишлаке оказались совсем не бедные. Собственно, кишлаком это назвать трудно, пять дворов… Хутор, так это называлось в тех местах, где родился и вырос Искандер. Он же Александр Осокин, бывший сержант-разведчик, отличник боевой и политической, три контракта, Чечня, Дагестан. Если бы не та дурацкая история…

И что, господа военные, съели? Думали, уволили за «превышение» и всё? Похоронили? Из обоймы выщелкнули?! «Ха!» — три раза!!! Человек с такой подготовкой не пропадет! Да, покрутился наемником несколько лет. Палестина, Магриб… Даже у Полковника в Ливии отметился краем, где вдоволь нахлестался с англичанами из хваленного «Спейшел Авиэйшена».

Зато неплохо заработал. И «боевые» хорошие, и многие аборигены вовсе не нищие...

А главное — имя. Известное и ценимое. Бойцу с репутацией платят совсем иначе. А то, что пришлось принять ислам, так это Осокину, ах простите, Осими, абсолютно до лампочки! Арабы платят? Хорошо платят! А за нормальные бабки можно любую религию принять. И морду выкрасить в черный цвет, если надо. Так и стал Саша-Александр Искандером. И сколотил свой отряд за арабские деньги. Что там говорили при Союзе про дружбу народов? Вот он, настоящий интернационал: кого только нет в его отряде: три чеченца, два пуштуна, серб, болгарин, бульбаш, мариец… Даже якут один затесался. Как только занесло болезного к арабам? От родных-то, оленьих стад? И сам Искандер — чистокровный запорожский казак. Вот где ни малейшей дискриминации по этому признаку: в наемниках. Волки лесов, степей и гор, солдаты удачи. Дикие гуси…

А как к месту оказался этот отряд после Большой Войны! Стало не к кому наниматься для «охраны частной собственности»? Ничего, люди с оружием сами возьмут всё, что надо. Бандитизм и мародерство, скажете? А если и бандитизм? Уголовные кодексы всех стран ушли в никуда, вместе с самими странами! Предположим, Осими теперь руководит не наемниками, а бандитами, и что с того? Кто сильнее, тот и прав! А его десяток сильнее иной роты! И вообще, они не бандиты, а бойцы Интернациональной Освободительной Армии. Это чтобы не придумывать какой страны. А что, неплохо звучит — ИНОА.

Искандер с удовольствием потянулся и онемел от удивления: в трех метрах от него стоял человек. Откуда? Как прошел через посты, что те не подняли тревогу? Как вошел в дом? Может, отряда уже нет? Ничего подобного, слышно, как ребята перекликаются. Впрочем, хотя в позе Осими внешне ничего не изменилось, сержант уже был готов к бою. Однако схватку не начинал: раз неизвестный стоит и ждет, значит, нападать не собирается. По крайней мере, сразу.

— Ассалам алейкум, уважаемый, — произнес гость. Совершенно без дурацкого местного акцента. — Или лучше сказать «Здравствуйте, Александр Иванович!»?

— Да что хочешь, то и говори, — внешне расслабленно протянул Искандер. — Ты кто?

Начало разговора ему не понравилось. Своё отчество Осокин не афишировал. Как, впрочем, и настоящее имя.

— Я — язык, глаза и уши Ирбиса. Посредника в разговорах уважаемых людей.

— И что надо разрозненным частям его тела от обычного наемника? — рука поползла к пистолету, скрытому под полой куртки.

— Вам просили передать, просьбу о прекращении своей деятельности на территории Пенджикентского бекства. Она не вызывает восторга у уважаемых людей.

— Ух, ты! И кто просил? — особым вежеством в переговорах Осими никогда не страдал. — И что за люди такие, «уважаемые»?

— Бек Пенджикента. Саттах Амонатов.

— А не передал ли твой бек, что будет бедному солдату, когда он прекратит свою деятельность? Мне же нужно кормить своих людей. Может, он хочет нас нанять?

— Саттах-джан знал твой вопрос. И заранее передал ответ: «Нет». Ему не нужны наемники!

— А если я не прислушаюсь к словам бека?

— Тогда Амонатов-джан будет вынужден принять меры по защите своих дехкан.

— Ух, ты, какие мы крутые! И что, каждый таджикский бек считает себя в праве мне приказывать? Может, вместо ответа отправить ему голову посланца?

— Еще раз обращаю Ваше внимание, Искандер-джан, я не посланник Пенджикентского бека. Я — язык, глаза и уши Ирбиса. Вы слышали о Леопарде гор?

— Я слышал много сказок. В том числе о всяких зверях с разных форм рельефа. Чем очередная сказка отличается от слышанных ранее?

— Мы передаем информацию и приносим ответ. И всё. Чтобы получающий ее не пытался обидеть посланца.

— А тебя, значит, обидеть никто не хочет?

— Почему? Бывает. Но обидевший язык Ирбиса долго не живет. Таковы правила.

— Я играю без правил. И, кстати, давно хотел проверить правдивость местных легенд. Но пожалуй нет смысла посылать голову целиком. Достаточно языка, глаз и ушей…

«Стечкин» успел покинуть кобуру… Однако пришелец оказался быстрее. Пистолет отлетел в сторону, а в левом боку Осими вспыхнул костер боли, в доли мгновения охвативший всё тело…

Как умирали во дворе бойцы его интернациональной армии, Искандер уже не слышал… Впрочем, они умирали тихо…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Байкал, обас-оюна, шаман

На пригорке, сбившись тесной кучкой, стоял с десяток деревянных, потрепанных жизнью домишек.

Байкал плотоядно улыбнулся. Русские ещё спят, собаки с вечера прикормлены… Жестокие раскосые глаза молодого шамана полыхнули чёрным огнём. Джутпа на груди нетерпеливо дёрнулся, поторапливая хозяина. К бою! Гореть лупоглазым в аду!

Обас-оюна, чёрный шаман, взмахнул руками, подобно большой грозной птице, и под усиливавшийся гул десятков голосов, ударил в бубен. Камни под ногами зашевелились, подчиняясь воле колдуна. Священное воинство рванулось к деревне, неся смерть… Эрлик открыл пасть, готовясь сполна испить свежей крови. Деревня сразу сжалась и потемнела, блестевшие в свете полной луны окошки померкли, будто светлый дух-хранитель вдруг отвернулся и ушёл, оставив людей на произвол судьбы. Грянул взрыв, затем второй, и тут же барабанная дробь частых выстрелов, разлетелась по равнине, вторя шаманскому бубну. Душераздирающие крики и багряные сполохи неистового огня щедро одаривали шамана, освещая искажённое злобой лицо, открывая ему тайные тропы к Белой горе; злобный Ютпу поднялся из воды, одобрительно качая бугристой головой, удовлетворенно прошипел: «Да, да, обас-юна, бей! Дай мне крови!»

Наверху полыхали дома, синеглазые демоны кричали от боли. Мансыр, ведший алтайское воинство, преисполнившись силой великого Тэнгри, белым волком рыскал по деревне, опрокидывая людей, вгрызаясь в горло, с хриплым воем пил горячую кровь, которая каждой каплей делала шамана сильнее. Байкал слышал свист пуль, разрывы гранат, стоны и предсмертные хрипы. Серебристым дождём секло русских их же оружие — пули, жужжа, вгрызались в беззащитную плоть. Шаман ликовал.

— Будьте прокляты, принёсшие скверну в наши края! Прими их, Эрлик, держатель вечной тьмы! Байкал неистовствовал. Удары бубна слились в один рокочущий гул, от которого гнулись деревья, и танцевал полоумный Ютпу, и даже близкое пыхтение ожившего вдруг пулемёта не могло помешать колдуну осуществлять свою месть.

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Дмитрий Поляков

Сержант Поляков и сам не знал, что заставило его проснуться. Как толкнуло что-то. Привычно ухватив АКС за отполированное многочисленными прикосновениями цевье, он побрел к лестнице, ведущей на смотровую площадку.

По дороге сержант продолжал зевать, прикрывая рот кулаком. Эх, какую истерику закатила бы бабушка, увидев столь вопиющее бескультурье! Вот только давно уже нет бабушки… И родителей нет… Последний раз видел их, уходя на срочную… ставшую вечной…

Грустно улыбаясь собственным мыслям, сержант поднимался на скрипучей лестнице.

Смотровую площадку в свое время на скорую руку сообразили прямо на крыше бывшего сельсовета. Не мудрствуя долго, вогнали восемь столбов от ЛЭП по бокам домика, а на них кое-как сбили из досок подобие площадки с навесом. Потом, когда дошли руки, все доделали: приставили лестницу поосновательнее, обложили подъем кирпичами, нарастили борта, чтобы поднимающихся не сдувало. Тут и до Войны с ветрами проблемы бывали, а сейчас и подавно…

А устроить место под ПК сам бог велел, а не только Устав внутренней и караульной.

Поляков поднялся наверх, кивнул часовому. Тот отчаянно тер уставшие за смену глаза и зевал так, что сержанту за себя стало стыдно. Вот тут сразу видно было, что человек спать хочет, а не просто в тепле разомлел…

— Живой?

— Да что со мной сделается, — все же одолел зевоту часовой. — Поляк, чай будешь?

— Из малины нарубил? — уточнил сержант.

— Обижаешь! — довольно искренне обиделся солдат. — Личный рецепт! Малина, вишня, и пара яблочных сушек.

— Уговорил, чертяка языкатый, — засмеялся Поляков. — Доставай термос! А рецепт, точно не твой личный. Меня таким еще в тринадцатом Седьмой угощал. Обзывая его «цыганским» чаем.

— Вот раз угощал, так и иди к нему! — ответил часовой, но все же плеснул подставленную кружку из термоса. Жидкость, в полумраке показалась черной. Поляков на всякий случай принюхался.

— Че нюхаешь? Не моча! Так, плюнул пару раз.

— Если пару, значит нормально!

И тут же, с юго-восточной стороны рванули подряд две мины. И взлетела сигнальная ракета, засыпая ночное небо искрами звездок…

Поляков поперхнулся и громко выругался: чай в термосе толком не остыл, и кипяток плеснул сержанту на форму, достав до тела. Кружка полетела в сторону, кувыркнувшись в темноту.

В той стороне, откуда прошли подрывы, кто-то надсадно вопил на одной ноте. Шарахнуло где-то совсем рядом охотничье ружье. В ответ слаженно загрохотали автоматы. Бухнула граната.

— Мать твою! — заорал Поляков. — Проспали, придурки!

Вжикнула пуля, обдав обоих щепками. Сержант с рядовым переглянулись. Первый схватился за телефон, яростно накручивая ручку на бакелитовом корпусе. Второй сдернул брезент с пулемета и начал заправлять ленту, от спешки не попадая в приемник.

— Пятый — Точке! Пятый — Точке!

Заспанный связист на той стороне провода долго не мог сообразить, что от него требуется. Потом, в трубке послышались команды, даже удалось разобрать, как взревел мотор. Все, теперь можно умирать…

Заплясал под боком ПК, разбрасываясь обжигающими цилиндриками стреляных гильз. В кого, куда — непонятно.

Поляков выглянул из-за борта. Сразу же отпрянул обратно, чуть не получив пулю в голову. В «мертвой» зоне пулемета, на маленькой площадке перед «штабным» домиком, скопилось до десятка человек. Все чужие, местных сержант за полгода службы на этом посту выучил наизусть, благо их и было всего ничего, не больше пяти десятков.

Хотя стояла деревенька удачно, перекрывая в случае необходимости и речку, и трассу на Новосиб. Речка, конечно, не судоходная, но тем не менее… К тому же зимой, по льду, намного удобнее передвигаться чем по дорогам… Вот и стоял тут пост в пять человек при двух автоматах, нескольких охотничьих ружьях и пулемете…

Заметив сержанта, пришельцы радостно загомонили. Несколько человек рванули ко входу в дом, остальные начали азартно опустошать магазины по площадке. Стреляли не целясь, но довольно плотно.

Сержант упал, где стоял, тут же переполз в сторону, укрывшись за железобетонным столбом. За соседним спрятался часовой. Пули прошивали площадку напрочь. Поляков, наконец, сумел вытащить из тугого «клапана» разгрузки гранату и, отогнув усики, вырвал кольцо…

От взрыва немного заложило уши. Перед входом остались лежать тела. Кое-кто еще корчился, загребая ногами в кровавой грязи. Предохранитель на «ОД», и каждому недобитку в голову. Ничего не понятно, патроны надо беречь. Часовой выбрался из своего укрытия, и кинулся к ПК. Странно, но пулемет остался цел: пощадили старшего брата пули младших…

Кое-как заправив вторую ленту, рядовой начал бить короткими куда-то в другой конец деревеньки, благо маленькая, дворов тридцать…

Полыхнул соседний дом, стрельнув шиферинами крыши в разные стороны. Пламя высветило несколько силуэтов, сгрудившихся у забора. Тут же ударил «станкач», щедро раздаривая смерть. Силуэты разбросало. Сержант добавил туда из автомата, выпустив целиком магазин. Вогнал в приемник второй, передернул затвор:

— Я вниз!

— Давай! — ответил радостным оскалом рядовой, выцеливающий кого-то в подступающем дыму.

Поляков скатился по лестнице, перепрыгивая по нескольку ступенек за раз. То ли она скрипеть перестала, то ли до сих пор со слухом проблемы продолжались.

Внизу был звиздец. Похоже, что сюда не пожалели гранату. А то и не одну. Осторожно перебравшись через покореженную мебель, сержант оказался у входа. Где-то рядом натужно дышали, с бульканьем выталкивая из легких кровь. Пригляделся. Облокотившись на перекошенную дверь, полусидел на усыпанном осколками битого стекла, рядовой Никифоров. Из местных, то есть, из этой деревеньки родом…

— Алтайцы пришли, сержант… — улыбнулся солдат. И уронил голову на грудь, развороченную осколками…

Поляков выскочил во двор. Очередью срубил кого-то, сунувшегося навстречу. В темноте не разглядеть. Потом разберемся. Если будет это «потом»… С крыши снова ударил пулемет. И, словно отвечая ему, в паре километрах по дороге, взлетели в небо две ракеты. Белая и зеленая. Помощь пришла…

Таджикистан, Фанские горы, Зеравшанский хребет

Алексей Верин

Алексей остановил бульдозер и наполовину вывалился из кабины, зависнув на поручне:

— А вот здесь вид просто шикарный!

Близнецы немедленно выпорхнули следом, чуть не сбив отца. Лайма попыталась удержать сыновей, но куда там, дети есть дети! Пришлось обоим родителям лезть следом. Посмотреть, и, правда, было на что. С этой точки, массив Чапдары выглядел совершенно иначе, чем снизу. Еще внушительнее и неприступнее. Это если назад смотреть. А если вперед… То там ничего интересного нет. Склон, как склон. Дорога вверх уходит. Самая обычная дорога. Для тех, кто не знает, обычная. А для Лехи…

Его детище. Его гордость. Ни один человек не надеялся, что из этой затеи что-нибудь получится. Даже те, кто строил. Только Алексей был уверен в результате. Потому, скорее всего, что ничего не понимал в дорожном строительстве. Если б понимал, даже не предложил бы…

Идея пришла еще в самом начале. На том стихийном вечере, который для большинства, стал психологической границей прошлой жизни. Именно там, вполуха слушая причитания Батяева о пятидневном переходе рудничных через перевал Санки и сочувственно кивая головой, подвыпивший Верин неожиданно для самого себя произнес:

— Дорогу туда построить надо. Через хребет. Чтобы на машинах ездить.

Именно в этот момент в столовой на секунду установилась тишина, и сентенцию услышали все.

— Э-э, — протянул Давид, — простите, куда — туда?

Алексей и сам уже понял, что сморозил что-то не то. Но продолжил. Алкоголь всем добавляет упрямства. А некоему Верину — в особенности.

— На рудник. Раз мы его себе оставляем, дорогу строить надо, — и после паузы. — А чо? Бульдозер есть! Отвал — ковш в наличии! Можно хоть до основания хребет срыть!

— Леша, — осторожно сказал Виктор, — это нереально. Срыть хребет и построить дорогу — разные вещи! Ты знаешь, как строят дороги?

— Не-а! — с пьяной удалью заявил Верин. — Но у меня есть Пушистик! Он может копать! — и немного подумав и получив подзатыльник от Лаймы, закончил. — А может и не копать! — про лестницу, для постройки которой копать нужно очень много, он, к счастью, не вспомнил…

На этом всё и закончилось. Сначала. Но уже через неделю Верин пристал к Батяеву и Хенциани хуже горькой редьки и за короткое время надоел обоим не меньше банного листа… Аргументы, приводимые специалистами, разбивались о непоколебимую уверенность бульдозериста.

— Эрнст Гурамович! — горячо спорил он, — согласен, мы не сможем укрепить подложку. Дорога будет разрушаться. И что? Будем ее чинить. Каждое лето. Два раза в лето. Но это же лучше, чем пешком ходить! И увезти можно куда больше, чем унести!

Безоговорочно поддерживал идею друга только Олег, тоже уверенный, что главное в любом деле — желание. Батяев, недоверчиво качая головой, всё же произвел какие-то предварительные расчеты, и неожиданно сделал вывод:

— А может выгореть. Вероятность — процента два. Или один.

После этого дело встало. У всех участников проекта, включая Пушистика, хватало более насущных проблем. Лагерь строился и не успевал…

Зима могла начаться в любой момент, а абсолютное большинство жило в палатках. Конечно, альпинисты — народ к палаткам привычный, но одно дело провести в походных условиях месяц, а совсем другое — полную зимовку. Строили все. Кроме, разве что, детей до семи лет. Хотя ходили слухи, что раствор для одного из домиков замешивала Санечка Юринова. Судя по характеру ребенка и паршивому качеству раствора — вполне могло быть. Почти успели. Если закрыть глаза на то, что больше сотни человек перебросили зимовать на рудник и в Маргузор. В основном холостых мужиков, которым зимой планировали устроить военную подготовку.

К дороге Верин вернулся зимой. В компании с Хенциани излазил хребет вдоль и поперек. Батяеву для участия в их разведках не хватало умения выживать в условиях, когда плевок мерзнет на лету. Эдик и Леха тоже не слишком любили такие морозы, но всё же были еще и туристами-лыжниками, и в итоге к весне соорудили подробный план. Нанести будущую дорогу на карту не представлялось возможным, трасса петляла, как путающий следы заяц, изгибы серпантина просто сливались в одну толстую линию. Но на местности всё было рассчитано и размечено. Вместо планируемых изначально сорока километров получились все семьдесят. Это Алексея не смутило. И ранней весной (точнее в июне, когда в лагере сошел снег) Пушистик вгрызся в склон напротив слияния Пасруд-Дарьи с Чапдарой…

Строительство растянулось на два года. И это при том, что уже в конце первого месяца Леха довел бульдозер до верхней точки маршрута. И уперся. Дальше шли скальные выходы, против которых Пушистик оказался бессилен. Пришлось взрывать. Взрывчатка таскалась с рудника. Ножками.

— Была бы дорога, — вздыхал Верин…

— Дорога нужна, чтобы доставить взрывчатку, необходимую на строительстве дороги, — язвил Олег.

Кроме него в процессе участвовало еще некоторое количество добровольцев, которых освобождали от других работ. Виктор в дорогу не верил, но людей давал и ресурсы транжирить позволял.

Гремели взрывы, разнося вдребезги монолитные скалы, и снова неутомимый Т-800 разгребал завалы и ровнял грунт. За это время Верин настолько сжился с бульдозером, что не представлял себя за рулем чего-нибудь другого.

— Эх, Пушистик, — говорил он вечером, гладя исцарапанный борт стального друга, — мы с тобой столько соляры извели, что если у нас не получится, сожрут обоих с потрохами. Даром, что они у тебя железные…

И Пушистик старался. Во всяком случае, мотор ни разу даже не чихнул на высоте четыре тысячи метров, чего Леха очень опасался, насмотревшись на МАЗ, уже на две семьсот заводящийся через раз, и глохнувший каждые тридцать метров.

К концу первого сезона строительства дорогу дотянули до конца спуска. И не просто дотянули. По ней ездили! Теперь путь с рудника в Лагерь занимал один день у людей любой подготовки. А в обратном направлении и вовсе пробегали за полдня. В проект поверили. В сентябре от бывшего кишлака Чоре попробовали идти навстречу. Увы, то ли бульдозеры на руднике оказались недостаточно мощны, то ли бульдозеристы не столь умелы, но встречное продвижение было слишком медленным… Алексей не унывал. «На Пушистике, да весной, да за месяц!»

Весной стройку пришлось начинать сначала. Осеннее полотно местами просело, местами сползло, кое-где упали камни, а в двух местах сошедшие сели унесли куски дороги вместе со склоном. Восстановление разрушенного пути заняло тот самый месяц. Зато Леха учел прошлогодние ошибки, и теперь Трасса имени Упрямства, которую с легкой руки Лаймы нарекли проспектом Гедиминаса, огибала наиболее разрушаемые места. Дальше дело пошло лучше, и двадцать седьмого июля две тысячи четырнадцатого года Пушистик своим ходом вполз на территорию кишлака Чоре.

— Сегодня, в день открытия Олимпиады в Сочи!.. — торжественно начал Верин.

— Лех, в Сочи зимняя олимпиада. Она седьмого февраля должна была начаться, — пробурчал Олег с соседнего кресла.

— Правда? А двадцать седьмого июля какая?

— Летняя. Лондонская. В двенадцатом году. Закончилась за два дня до прихода полярной лисы…

— Надо же! А ну и хрен с ним. Главное, что вместо Олимпиады мы открываем дорогу. А она куда полезней!

С этого момента рудник стал намного ближе. Хотя ремонтировать новую трассу приходилось регулярно. Особенно в первые годы. После этого горы, вроде бы, смирились: летом обходилось двумя-тремя однодневными выездами, а зимой и вовсе хватало расчистки снега после пургеней. Ну и, конечно, большой весенний ремонт. Впрочем, в двадцатом году даже не пришлось выводить Пушистика, справились безымянные рудничные бульдозеры…

В этот раз Алексей решил взять детей на первый в сезоне проход дороги. Треть пути, обычно самая неприятная, была уже позади, а Пушистику еще ни разу не пришлось останавливаться. Пару небольших оползней, перегородивших путь, бульдозер смел сходу. Однако сейчас работа предстояла серьезная. Огромный валун, скатившийся на дорогу, полностью перегородил проезд, а сошедший следом оползень намертво заякорил камень. Столкнуть препятствия по отдельности не составило бы труда. Но вместе…

Оставив семейство любоваться окрестностями, Верин обошел вокруг завала, позондировал его щупом, и, крикнув Лайме, чтобы отошла подальше, уверенно взялся за рычаги. Неумелый водила, сносивший дувалы в Пасруде, остался в далеком прошлом. Отвал бульдозера первым проходом очистил бок камня выше по склону, вторым движением выворотил булыжник из земляного гнезда через открывшуюся дырку, после чего убрал остатки грунта, уже лишенные каменной поддержки. Теперь спихнуть валун было делом техники.

— Готово! Сударыня, по Вашему заказу данная тропинка снова превращена в проспект Гедиминаса! Не изволите ли проехаться по нему на танке?

— Судариня, конечно-с же, изволит-с! Она теперь Верина-с! А ми, русские, все в душе оккупанти-с…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Андрей Урусов

До Выселок было всего-то, километров десять. Для «тревожной» механизированной группы на двух БТРах даже по разбитой лесной дороге минут двадцать-двадцать пять ходу. Если, конечно, не завалится поперек узкой просеки здоровенная сосна, перебитая направленным подрывом, чуть не вбив в землю головной броневик по самую башню…

Все же, сумели проскочить, отделавшись только хлестким ударом кроны по корме. Зато вторая машина с разгону влетела в переплетение веток.

— Птиц, я дальше! — проорали с головного и прибавили скорость.

Из застрявшего БТРа уже высыпался десант, ощетиниваясь стволами. Никто, однако, не стрелял. В окружавшей темноте, даже ноктовизоры не позволили увидеть подрывника. А тот, скорее всего уже бежал изо всех сил, продираясь сквозь редкий подлесок…

Больше всего Урусов боялся, что неизвестные, устроившие завал, не ограничатся сосной, а приспособят еще и фугас. Но, судьба берегла, нападающие, кроме дерева, никаких сюрпризов не приготовили.

БТР пер по дороге, яростно ревя двигателем. В паре километров от деревни кто-то кинулся из темноты навстречу стальному чудищу, чуть не попал под колеса, но был вовремя втащен на броню.

Мальчишка. Грязный и уставший. Весь перемазанный в крови, с самодельным ножом в руках.

— Дикие пришли! — одним словом неразборчиво выдохнул он. — Много!

Тут же, со стороны деревни отрывисто затарахтел пулемет.

— Сигнал! — сам себе скомандовал Урусов, и выпалил из СПШ в небо ракету белого огня. Из соседнего люка тут же ушла зеленая ракета. Все нюансы были оговорены заранее, и несколько заряженных сигнальных пистолетов всегда лежали в боевом отделении…

Мотор взвыл вовсе уж от запредельных оборотов, и машина влетела в село. Луч установленного на башне прожектора заплясал по окрестностям, выхватывая то обгоревшую стену, то поваленный забор, а то и человека лежащего в луже черной в темноте крови.

По правому борту противно звякнуло несколько пуль. Следом за прожектором в сторону стрелявших развернулся ствол автоматической пушки. Басовитый голос орудия перекрыл и шум двигателя, и редкую стрельбу, все еще раздающуюся от штабного дома.

Урусов сдернул шлемофон и, недовольно морщась, натянул «сферу». Два с половиной килограмма ощутимо надавили на шею.

— Ну, что, майнен кляйнен портвайгеноссен, поиграем в войнушку? Гоген, мотор не глуши!

Хлопнули оба десантных люка. Личный состав «тревожки» выскочил из бронированного нутра, растекаясь по деревне.

БТР подкатился к дымящемуся сельсовету. Дверь сиротливо висела на одной петле, стекла вылетели от близких разрывов. Стоявший в проеме человек в форме пошатывался, хотя и опирался о дверной косяк.

Узнав Андрея, он приветственно вскинул ладонь.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. А мы тут, знаешь, плюшками балуемся.

— Карлсоны, млять, без крыши, — тоскливо ответил Урусов. — Поляк, сколько уродов?

— Десятка три, — ответил сержант и начал медленно оседать вниз. Пальцы бессильно скользили по крашенному дереву. К Полякову тут же кинулся санитар, на ходу расстегивая сумку с крестом.

— Остальных не забудь, лепила!

Санитар отмахнулся от Урусова, словно и не заметив.

Старлей злобно оскалился и вытащил из разгрузки рацию.

— Черный — Седьмому! Как успехи?

— Двоих взяли!

— Добже! Уродов вязать и ко мне, в центр. Остальные — вдогон. По раскладу.

— Птиц — Седьмому!

— Птиц на связи! У нас чисто. Пять минут.

— Принял. Роджер.

Отпустил тангенту и обернулся к мальчишке, подхваченному на дороге. Парень уже выбрался из БТРа и сейчас выкручивал из рук остывающего трупа, «вертикалку».

— Малой, живые остались?

— Вроде есть, — ответил паренек, не поднимая глаз.

— Пробегись по селу, пусть сюда подходят, кто может.

— А кто не может? — все же посмотрел на Андрея парень. Исподлобья и очень хмуро.

— К тем мы сами придем.

— Вить! — позвал Урусов мехвода.

Из люка тут же высунулась голова в шлемофоне. — Говори.

– Черный щас здобыч притащит. И Птиц скоро будет. Я — наверх. Пулеметчика гляну. Тебе задача — сидеть тут. Нехай Димка башней ворочает. Получишь тандемку в борт, и привет. Малого шоколадом угости. У тебя есть, знаю. Если забыл где — пошерсти под командирским сиденьем.

— Мне бы патронов лучше, — ответил мальчишка.

Урусов только хмыкнул…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Байкал, алтайский шаман

Кровавая пелена неожиданно спала, раскалённый бубен вылетел из рук и, недовольно гудя, упал в блестевшую на розовато-золотистом солнце речку. Ютпу, щеря пасть, скрылся в глубине. Джутпа бешено кольнул колдуна в сердце. Обессиленный обас-юна упал на колени, подняв облако пыли. Бой прекратился. В гудевшем зареве чёрные сполохи огня смирели, отчаянно обнимая перекрытия, облизывая деревянные крыши. Байкал почувствовал ещё один укол Джутпы. Фигурка накалилась, предупреждая хозяина об опасности. Чёрные, как пламя Эрлика глаза Байкала пожирали бегущие по деревне затянутых в зелёное фигуры с автоматами, которые буквально выкашивали людей Байкала. То здесь, то там падали, захлёбываясь кровью, чистые духом дети Тэнгри. От-Эне, встряхнув огненно-рыжими волосами, последний раз взглянула на колдуна сквозь пламя пожара и исчезла. Байкал тяжело дышал. Вдруг он вскочил, схватив большой охотничий нож, дико озираясь.

— Не поможет, чёрный, — раздался знакомый голос. Уходи. Твои люди мертвы, а кто выжил — тех добьют. Детоубийц нынче судят строго.

От высокой сосны отделилась маленькая сгорбленная фигурка. Старуха Кымзаар, тяжело дыша, оперлась на увитый ленточками посох и насмешливо рассматривала буравившего её взглядом колдуна. Белые волосы старой шаманки трепал свежий утренний ветер, и вся она была такая лёгкая, почти невесомая. Кругом сновали духи ветра, смеясь и щекоча утомлённую траву, в дуплах тихо перешёптывались успокоившиеся лесные жители. От старухи исходил Покой.

— Ты?.. Старая ведьма! Я убью тебя! — прорычал Байкал и бросился к Кымзаар, мысленно сдавливая худощавую старушечью шею. Он почти слышал хруст ломаемых позвонков, как вдруг споткнулся, выронив блеснувший на солнце клинок. Старая шаманка не шевельнулась. Она с грустной улыбкой смотрела на черневшую в клубах дыма деревню и на босоного мальчика, грязными ручонками обхватившего ароматную плитку шоколада. Малец деловито вёл по разрушенной алтайцами деревне здоровенного десантника.

— Обас-юна, уходи. Убивать тебя — только духов гневить. Уходи, добром прошу. Тебе не победить. Убьёшь меня — это ничего, я старая. Нас Алтай-Ээзи рассудит. Оба мы чёрные, много зла творили. Уходи, сынок...

Байкал вскочил, и, бешено вращая глазами, ударил старуху наотмашь. Кымзаар со стоном упала, посох, рассыпая искры, ударился о вековой ствол и со стеклянным звоном раскололся на части.

— Старая дрянь! — Шаман, остервенело сдавливал горло старухи. — Наш народ страдает из-за этих проходимцев, собачьих отпрысков, а ты их кормишь! Тысячи погибли, когда ЭТИ сюда пришли! Они мучают духов, бьют животных, они варвары, пришедшие убивать, а ты их спасаешь? Ты, будучи заарином, проклинаешь свой народ и своими руками губишь его?

— Не… я… Т-ты… Убийцам детей духи не принесут удачи… — прохрипела старуха. Губы её посинели, но она упорно смотрела в глаза чёрному шаману, пытаясь вытянуть из этой бездонной пропасти гнева хоть что-то, напоминающее душу.

Вдруг Байкал опустил руки и схватился за сердце. Мансыр был убит и дух шамана, вернувшись, метался от боли, тянул хозяина в мир Эрлика. Он последним усилием воли оторвал от груди фигурку Джутпы и бросил её в реку. Через мгновение шаман был мёртв.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— Привет честной компании!

— Во! Олега прышел! Захады, дарагой, гостэм будэшь!

— Зачем звали?

— А никто не знает. Потряси Виктора на правах сына. А то молчит, как партизан!

— Пап, что случилось?

— Сейчас, все соберутся, и скажу. Чтобы каждому отдельно не повторять!

— А кто еще должен быть?

— Егор, Потап и Алексей.

— Леха хоть без бульдозера?

— Без, — отозвался от двери входящий Верин. — Пушистик ходить на советы категорически отказывается. Считает, что этот поток говорильни могут вынести только глупые суетливые млекопитающие. Так что без него. Зато с женой, а она значительно опаснее…

— Я тебя еще шесть лет назад предупреждал! — пробурчал Огневолк.

— Женечка, ты уверен, что умение общаться с собачками тебе поможет? Они, всё же домашние животные, а я дикая…

— Лаймочка, золотце, да разве ж я против! — начальник кинологической группы Лагеря, капитулируя, поднял руки, — вот только пока вы оба здесь, ваше подрастающее поколение разнесет лагерь в мелкие дребезги…

— Не разнесёт, — парировала литовка, — я их под присмотром оставила.

— И кто же присматривает за этой парой неуправляемых ракет?

— Санька. — Лайма обвела всех взглядом, с интересом наблюдая за реакцией…

Дружный стон присутствующих ее не разочаровал.

— То есть, теперь наши ракетные войска снабжены ядерной боеголовкой… — уточнил Давид.

— И даже тремя, — литовка наслаждалась произведенным эффектом, — девочка присматривает и за собственными братьями…

Повторный стон оказался намного громче и жалобнее первого.

— Витя! — взревел Бахреддин, — может, ну его, этот совет! Пойдем спасать Лагерь от твоей внучки!!!

— Ничего с Лагерем не случится, — спокойно произнес Виктор. — Санечка очень хорошая девочка. И способная!

— Вениаминыч, ты даже не представляешь, насколько способная! — вставил Прынц, — и остальные твои внуки тоже. Предсказать, что они успеют сотворить за время совета, не сможет ни один Нострадалец. Но страдальцев может оказаться много. Или наоборот, не страдальцев.

— Да бросьте, она уже давно понимает, что делает!

Рык заводимого мотора бульдозера стал ему ответом. Верин метнулся к двери:

— Пушистик!!!

Однако вскоре вернулся, отчаянно распекая идущего следом Егора:

— Ну сколько просить: поставь глушак на свою тарахтелку! Я ее третий раз с моим танком путаю!..

— Ладно-ладно, поставлю, — неуверенно отбивался Егор. — Некогда мне…

— Можете быть спокойны, — произнес Леха, — дети заняты делом. Товарищ майор выдал им автоматы…

Теперь наружу бросились все присутствующие, но уперлись во входящего Потапова.

— Спокойно!!! — громко произнес тот, — интересно же, с какого возраста ребенок способен нормально почистить оружие!

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Кымзаар, алтайская шаманка

Кымзаар с трудом села, растирая горло, и, уставившись на распростёртое у ног тело, закричала. Дико, исступлённо. Так могут кричать только матери, потерявшие сыновей. Старая заарин потеряла единственного внука, выжившего в те страшные дни, когда горела вода, когда Таван Богдо Олы дрожал, пожираемый страстью и гневом От-Эне. Шаманка ревела, обнимая безжизненное тело ещё молодого мужчины, лицо которого навсегда исказила маска злого Ютпу, демона воды.

Десантники подходили осторожно, страхуя друг друга, не выпуская из рук автоматов. Старуха не выглядела опасной, но сколько жизней уже отдано за недооценку врага…

Денис открыл было рот, но шаманка встрепенулась и заговорила первой:

— Плохие времена пришли на наши земли. Байкал — она кивнула трясущейся головой на мертвеца — не единственный чёрный шаман. Обас-юна поднимают народ на бой. Вас все ненавидят… Не только алтай-кижи, южане, которым в дни Тьмы досталось больше всех, но так же тубалары и кумадинцы. Их шаманы сильные. С Эрликом говорят. Они будут жечь ваши деревни, угонять скот и портить ваших женщин, чтобы те рождали на свет уродов, которые не доживут и до пяти...

Кымзаар тяжело вздохнула. Она была стара и знала слишком много. Силы покидали её — бой с Байкалом вытянул из мага-заарина всю силу, и старуха уже видела перед глазами мир духов. Она уходила к предкам. Перед глазами мелькали лица матери, бабок, прабабок и иных пращуров, которых Кымзаар не знала. Они звали её к себе, хватаясь за юбки, протягивая к ней тонкие прозрачные руки.

Кымзаар собралась с силами и в упор уставилась на стоявшего к ней ближе всех Дениса:

— Когда-нибудь вы все умрёте… Так должно быть. Мир людей должен очиститься от зла, которое вы принесли своим огнём…

Старуха судорожно сглотнула, закашлявшись, но продолжила:

— После вас придут другие. Они вернут Алтаю солнце.

И старая заарин со вздохом облегчения закрыла глаза.

Таджикистан, Пенджикент

Саттах Амонатов

— Ассалам аллейкум, Саттах.

— Ваалейкум ассалам, ака! Какие известия принес мне язык Ирбиса?

— Тебе просили передать, ата. Человек сказал: «Нет».

— Жаль, искренне жаль…

— Но по трезвому размышлению он передумал и сказал: «Да».

— Это хорошее известие. Сколько я должен Леопарду Гор, за раздумья моего визави?

— Ты не должен денег, Саттах-бек. Люди сами оплачивают свои раздумья. Таковы правила.

— Что ж, благодарю. С вами приятно иметь дело.

— Я рад, что ты доволен, ата. Если будет нужда — обращайся. Ты знаешь, как нас найти…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Пчелинцев

Пчелинцев примчался сам. Смысл заморачиваться долгими радиопереговорами, когда проще приехать и лично все осмотреть? Восемьдесят километров для УАЗика не расстояние, особенно, если едешь в одиночку, и весь груз — пара канистр да автомат.

Полковник побродил по Выселкам, попинал обугленные доски заборов, пару раз остановился переброситься парой слов с кем-нибудь из местных. Сержант Поляков, словно приклеенный, ходил за начальством, припадая на правую ногу.

Минут через двадцать, Пчелинцев не выдержал:

— Сержант, мать твою! Достал в корень! Сядь на попу ровно и сиди, пока не позову! И рожу не криви, никто расстреливать не собирается!

Поляков ухромал в сторону «Штаба», где шумели восстановительные работы. Урусов, не долго думая, привлек к ним всех своих «тревожников». Местных мужиков решили не трогать: у них и своих забот хватало. Вездесущих детишек не гнали. Наоборот, активно использовали: то гвоздь подать, то отвес подержать…

Наконец, туда же подошел и полковник. Урусов подобием строевого шага дернулся навстречу, но был остановлен.

— Отойдем? — Пчелинцев уклонился от порции щепок, вылетевших из-под топора чересчур увлекшегося работника.

— Отчего бы и не отойти, — не стал возражать старлей.

— Что скажешь? — спросил полковник, когда они оказались подальше от стройки, а главное, от любопытных ушей. — Ты что, собрался острог возводить?

— А что такого? — удивился Урусов. — Мы в Сибири? В Сибири! А тут положены каторги, остроги и туземцы. С каторгой нескладуха выходит, так на всем прочем отыгрываться надо.

— И до туземцев дойдем, — задумчиво сказал Пчелинцев, внимательно глядя, как бойцы вертикально вгоняют в землю бревно. Кивнул в их сторону. — Думаешь, удержат?

— Неа, — отозвался старлей. — Не удержат. Пулю в смысле. Картечь поймают на раз-два. РПГ у них нету, иначе нас бы уже пожгли к херам собачьим. А так — вплотную не подойдут, от рикошетов спасет…

— И селянам уверенности добавит, — закончил его мысль Пчелинцев.

— Это в первую очередь.

— Ладно, маршал Маннергейм доморощенный, давай по кратким итогам.

— Яка там в сраку церемония, товарищ полковник. В смысле, краткие итоги… Из наших — трое наглухо. Один с десяток осколков поймал, но жить будет. Сержанта сам видел. Относительно целый.

— Видел, — согласился Пчелинцев. — За мной круги нарезал с виноватой рожей.

— Пусть нарезает. Ему полезно, — махнул безразлично Урусов. — Из гражданских — восемь погибших. Пара десятков раненных. В первую очередь, вырезали всех на ферме. Коров попытались угнать. Большую часть наши вернули. Крупный рогатый — не танк. В здешних лесах застряёт и буксует.

— Кто нападал определились? — Пчелинцев сорвал с дерева небольшой кусочек коры и медленно крошил его пальцами.

— Что там определятся? Алтайцы приходили. Зверье у себя повыбили, урюки, решили к нам наведаться. Не свезло.

— Да как сказать, не свезло… — полковник отряхнул руки об камуфляжные штаны. — Ты там заикался, что пленных взял?

— Везет мне на них, — кивнул Урусов. — Вернее, Черному повезло. Дэн двоих повязал. Еле от мужиков местных сберег. Те на кол посадить хотели.

— Суровые тут люди, как погляжу.

— Дык ведь, Сибирь, как никак…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Аксакал, кряхтя, взобрался на дастархан и налил чая.

— Вы слышали, уважаемые, — начал он, не допив даже первую пиалу, так нетерпелось сообщить остальным горячую новость, — под Новичомогом вырезали целый кишлак.

— Ты думаешь, это сделали джигиты баши, пошли Аллах ему здоровья? — спросил Абдулла.

— Нет. Пришли наемники со стороны Узбекистана. Там им стало плохо, Сарыбек-Шах захватывает всё новые земли, а те, кто служил его врагам, бегут, куда могут.

— Разве шах не нанимает воинов?

— Нанимает. Но не перебежчиков. Тем нет пощады. Войска Хорезма уже подошли к Самарканду. Наемники бегут, как тушканчики от лисы.

— Откуда знаешь, что кишлак вырезали именно наемники? — поинтересовался Вагиз. — Может, кто-то сваливает на них вину? У Пенджикента много врагов.

— Нет, наемники. Они ненадолго пережили своих жертв.

— Шакалы пустыни оказались столь неумелы, что пенджикентцы застали их врасплох?

— О нет, уважаемые, — Мустафа сделал паузу, растягивая момент, — это были опытные бойцы. Но они захотели обидеть язык Ирбиса.

— Что??? — хором удивились аксакалы, — самоубийство великий грех! Их души будут вечно гореть в огне Джаханнама! Или эти глупые люди не знали, что делает Леопард гор с обидевшими его уши?

— То мне неведомо, уважаемые. Но Снежный барс опять доказал, что его правила, по-прежнему, незыблемы подобно Корану, а обещания столь же крепки, сколь и слово Пророка.

Аксакалы немного помолчали, обдумывая ошеломляющие новости. Давно уже никто не пытался проверить Посредника на крепость. Последним это сделал год назад Ильяс Ниязов. Отчаянный дехканин вырезал знак Ирбиса на воротах своего дома, чтобы защититься от постоянных грабежей джигитов баши. Джигиты не решились переступить через страшный знак. Но ровно через неделю Ильяс сгорел вместе со всей семьей и хозяйством. Пожар был настолько страшный, что на пепелище не осталось даже костей несчастных — всё выгорело дотла. А на дереве, что росло напротив сожженного дома, нашли нарисованный побелкой знак Посредника. Большую смелость надо иметь, чтобы покуситься на людей Леопарда Гор. Очень большую…

— Удивительную новость сообщил ты, Мустафа, — нарушил, наконец, молчание Вагиз. — По сравнению с ней все остальные — новорожденные ягнята рядом с матерым бараном.

— А можно посмотреть на этих ягнят, Вагиз-джан? Или страшная весть насухо опустошила хурджин?

— Конечно, уважаемый! Баши опять сделал предложение матчинским братьям стать его сыновьями. А те снова сказали: «кому нужен блудный отец, когда жив настоящий?». Возможно, Файтулла и не против подумать над предложением, но его брат непреклонен.

— За что он так ненавидит нашего правителя?

— Это знает только Аллах…

— Похоже, быть новой войне с Матчой, — задумчиво произнес Абдулла.

— Тогда и с Пенджикентом тоже, — ответил Вагиз.

— Что, Саттах-беку тоже было сделано подобное предложение?

— Да. И бек ответил, что не может пойти в сыновья к тому, кому годится в отцы…

Аксакалы опять замолчали.

— Нет, — сказал Мустафа, — на двоих одновременно у баши не хватит сил… Война будет только с одним… Интересно, с кем?..

— Стратеги, — язвительно произнес старый Шамси, вставая с соседнего дастархана. — Да ни с кем не будет. Баши все силы держит на Анзобском перевале. На юге сейчас затишье. Урусы в Душанбе только и ждут, чтобы им дали шанс. Баши сейчас не до Матчи с Пенджикентом.

Старик ушел, слегка припадая на левую ногу. Собеседники проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят три года. И надо сказать, голова у него светлая…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— Ну, здравствуй, товарищ полковник!

Невысокий худощавый мужчина лет за пятидесят уверенно вошел в кабинет Пчелинцева и протянул хозяину руку.

— И тебе не хворать, господин смотрящий, — отозвался тот, криво усмехаясь, но на пожатие ответил.

— Всё не можешь забыть моё происхождение? — усмехнулся гость. — Зря, батенька, зря. Мы уже десятилетие, как легитимная власть. Товарищ Хрущев столько не продержался. Не говоря уже о Ельцине или Горбачеве. Годика через три, глядишь, еще и выборы забабахаю. Прямые и всеобщие. И референдум какой-нибудь…

— Вот знал я, что прячется в тебе гнилое либерастическое нутро. И это при такой-то фамилии!

— И чем тебе не нравится моя фамилия? Между прочим, только благодаря ей слово «товарищ» — официальное обращение в Новосибе. Народу приятно, что им руководит товарищ Сухов…

— Это их демократы до войны так достали… Ладно, Валерий Николаевич, рассказывай, с чем приехал. Ни на минуту не поверю, что запросто так в гости заскочил.

— Не просто, Глебыч, не просто… Проблемка нарисовалась… Даже и не знаю, с чего начать…

— Сначала начинай, сначала…

— Сначала Война была, это ты и без меня знаешь. А по итогам Войны этой к власти в Энске пришел бывший московский бандит Валера Сухой, он же товарищ Сухов, уважаемый градоначальник сей административной единицы по настоящий день…

Пчелинцев слушал дурачащегося Сухова, не перебивая. Надо человеку с мыслями собраться — пусть собирается, видно же, гложет его что-то…

— А сейчас у товарища Сухова проблемка образовалась, вот и приехал он к коллеге ее обсудить.

— Так в чем проблемка-то?

— У тебя как с урожаем в прошлом году было?

— Глупые вопросы задаешь. Какой, к черту, урожай, если снег к июню не весь сходит, а в начале сентября ложится!

— Не совсем глупые, Глебыч, не совсем. Урожаи не к черту, если на посев снимаем — за счастье. Так?

— Так.

— Поголовье скота увеличивается незначительно, если не уменьшается. Ведь и у тебя тоже? То набег какой, то кормов не хватает, то падеж… Так?

— Точную статистику не помню, но допустим…

— Набеги алтайцев не достают?

— Казахи больше. Но участились, согласен. Ты к чему ведешь, Валера?

— А к тому, что падение населения остановилось, даже прирост есть, а еды всё меньше. Голод нам грозит. И тебе тоже, только попозже, как запасы сожрете. А главное, не вижу я, где продукты брать. Свои не растут, покупать не у кого. Не нравится мне такая перспектива. Вот решил заехать, узнать, может у тебя на эту тему какая дельная мыслишка завалялась…

Было всё, конечно, совсем не так. Визит свой Сухов согласовал еще три дня назад. Не могли начальники такой величины позволить себе кататься по области наудачу. Может, когда-то он и был бандитом, но сейчас в лице Валерия Николаевича Новосибирск имел вполне приличного руководителя. То, что город продержался эти десять лет, и, более того, люди там жили, а не выживали, — полностью его заслуга. Не признать этого Пчелинцев не мог, оказывается и в этой среде попадались нормальные люди. А может, власть не всегда портит человека, может, и наоборот бывает. Единственное: со своими бывшими «коллегами» Сухов расправлялся без всякой жалости. Но это было давно, в первый год правления. Впрочем, полковник в этом вопросе был с ним полностью солидарен. Даже пример в своё время показал.

А озвученная мэром проблема и на самого Пчелинцева давила давно и уверенно. Какие бы не были запасы, если их не восполнять, то рано или поздно они кончатся. Со всеми вытекающими… А поскольку речь идет о еде — результатом будет голодная смерть. И неважно, произойдет это через год, десять лет или сто. Искать решение надо сейчас, потом будет поздно.

Увы, восполнения не получалось. Хотя сначала казалось, что обещанной ядерной зимы после Войны не обнаружилось. Но нет, планета не простила человеку издевательства над собой и ответила вполне адекватно. Зимой — все сидели по своим углам, боясь лишний раз, нос высунуть, чтобы не отмерз в пятидесятиградусный мороз. А короткое прохладное лето (температура редко поднималась выше пятнадцати градусов) «радовало» затяжными недельными дождями, от которых дороги превращались в реки, а реки становились похожими на Волгу в районе дельты…

Расти в подобных условиях ничего не хотело. Точнее, хотело и даже пыталось, но вот результат этих попыток был неутешительным.

Могло бы спасти животноводство, но окрестные крестьяне в первую же зиму поморозили скот. Вроде и привычны сибиряки к холодам, но всему есть предел: когда спохватились и вспомнили, что коровники и фермы толком не утеплены, было поздно. Пытаясь спасти поголовье, растаскивали животных по домам. На Базу, где удалось наладить нормальное отопление, гнали стадами и отарами, не разбираясь, кого кормит конкретная деревня: город или бригаду. Везли на всем, что было, Витька Безручков, тогда еще прапорщик, как-то притащил корову и трех овец на броне своего БТРа… Всё равно потеряли почти всё поголовье. От Новосиба помощи не было, и быть не могло, Пчелинцев удивлялся, как Сухову удалось спасти людей в почти разрушенном, замороженном городе, какой уж тут скот. Единственная радость, что мяса в ту зиму было предостаточно. Его даже сумели сохранить (ещё бы, оно и без всяких мер оттаяло бы только к августу), и еще какое-то время проблем не ощущалось. Но время это давно кончилось.

Восстанавливалось поголовье медленно. В том числе и из-за того, что именно скот был целью набегов как мгновенно одичавших алтайских племен, так и многочисленных казахских банд. Первые приходили под звон шаманских бубнов, вторые — без всякой религиозной мишуры, но и те и другие под аккомпанемент автоматных очередей и взрывов гранат…

Крестьяне кое-как могли прокормить себя. И только. О серьезной помощи бригаде, а тем более городу, говорить не приходилось.

Торговать было не с кем. Единственный уцелевший анклав в пределах досягаемости находился в Омске. С омичами имелась устойчивая связь и неплохие отношения, но ситуация с продуктами там была еще хуже новосибирской.

— А что твои ученые за холода говорят?

— Ученые… Г-о печеное… Хорошего ничего не говорят! Я вот что думаю, Глебыч! Переселяться надо.

— Чего???

— Переселяться, говорю, надо! На юг, где можно нормально сельское хозяйство организовать. А сюда наши потомки вернутся. Когда пыль в атмосфере осядет, или из-за чего нас морозит так. Либо переселяться, либо вымирать.

С минуту Пчелинцев ошеломленно смотрел на собеседника. Потом осторожно произнес:

— Слушай, Валера. Я всегда знал, что ты волюнтарист. Но не настолько же! Ты сколько народа переселять собрался?

— Тысяч двадцать.

— И как ты их собираешься везти?

— Ты не поверишь, Глебыч! На автобусах! У меня этого добра немерено. Не в том проблема. И не в охране даже, у нас вместе тыщи полторы бойцов наберется, любую колонну защитим. В другом затык. Куда идти?

— И?

— Что и?

— Ну, раз ты всё продумал, то вопросы задаешь риторические, а ответы давно знаешь. Так выкладывай.

— А вот этого ответа я не знаю, Владимир Глебович, — посерьезнел Сухов. — Тут очень сильно думать надо. Неблизкий путь предстоит, очень неблизкий.

— И почему, — проворчал Пчелинцев, — каждая наша встреча кончается сидением за картой…

2020 год

Таджикистан, Фанские горы, плато вершины Большая Ганза

Санька

— Санька! Еда скоро будет? Жрать хочется! Кишки сворачиваются!

— Потерпишь! Когда надо, тогда и будет! А все не свернутся!

— Чего тянешь?! И так не обедали сегодня!

— Будешь выступать — вообще ужин отменю! Я тут завхоз или кто?

— Ты чё, охренела совсем?

— Петенька, хочешь по роже? Тогда молчи и сопи в две дырочки, пока я тебе в них по ледобуру не засунула! Понял?

Петька недовольно бурчит и отходит. Правильно, со мной драться себе дороже. Мало того, что девчонка и на два года младше, так еще и наваляю за милую душу. Зря я, что ли, по рукопашке с четырнадцатилетней группой тренируюсь? Это по альпинизму с «двенашками», «четырнадцатые» от меня пока что убегают…

А, вообще, все мальчишки — слабаки! Подумаешь, обеда не было, это что, повод недоваренный рис жевать? Нет бы, радоваться, что на все дни доппаек выдали! Даже мясо в нем есть! Салабоны сопливые! А как вы собираетесь «голодное» восхождение идти? Будете полмаршрута за насекомыми гоняться? Специально папу попрошу, пусть «голодовку» устроят снежно-ледовую, чтобы ни одной двухвостки от старта до финиша! Допросятся у меня! Нытики!

Э, какого хрена?

— Петька, — ору вдогонку, — стенки у палаток выше стройте! И яму под сортир выройте!!! — Если им не напомнить, сами в жизни не догадаются!

— Сама потаскай эти кирпичи! Тяжеленные же!

— Ты пацан или фуфло замороченное? Я-то потаскаю! — тут же соглашаюсь я. — Только ты голодать тогда будешь, слабосильным ужин не положен!

Петька бурчит себе под нос что-то ругательное, но вытаскивает нож и начинает пилить из снега кирпичи. А куда он денется? Лучше сейчас, чем посреди ночи, когда задует. Без сортира, конечно, можно и обойтись, в пургенях же обходимся, отсиживаясь по пещерам. Но пусть строят! Пургени часто не бывают, последний кончился три дня назад, так что можно себе удобства отрыть. Заодно еда дойти успеет...

— Акрам, ты командир или как? Чего мальчишки сачкуют?

Забегали: Акрамка начинает доказывать свое командирство. Так мне больше нравится. Мальчишки, хоть и ленивые все, и задаваки, но работать умеют. Когда надо. И если покричать.

Нам осталось-то… Это уже третий пятитысячник. Потом отработать «голодовку» и всё, «высотку» прошли. А «технику» я уже отбегала: «лед» по «двенадцатой» группе, а «скалы» — по «четырнадцатой»!

Всё, каша готова:

— Ложки к бою! Витька, морда, куда поперед всех лезешь!

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— Ну что, товарищи офицеры, прапорщики и прочие инвалиды умственного труда, все в сборе? — полковник кругами ходил по помещению, ожидая пока все рассядутся по местам.

Наконец, кое-как разобрались, и шум начал понемногу стихать.

— Как иначе! — ответил за всех майор Сундуков. — И как юные пионеры — всегда готовы!

— Это хорошо! — довольно сказал Пчелинцев и присел на свое любимое место — на край стола. — Что всегда готовы, и что как юные пионеры. Стержневой вопрос сбора оглашать надо? Или и так каждая собака на сто кэмэ вокруг уже в курсе?

— Собаки, они, может и в курсе, — поправил очки полковник Мезенцев, — но вот не мешало бы услышать официальную точку зрения вышестоящего руководства. А то ведь сразу вспоминается забор с русской народной надписью.

— Слово-то, из Китая пришло! — тут же влез бывший «мент» Дмитровский.

— Да хоть из Монголии!

— Ааатставить! — врезал по столу Пчелинцев. — Вы, что, совсем охренели? Цирк, млять, устраиваете?! Клоуны, да?!

— Никак нет! — Подскочил со стула Дмитровский. — Не клоуны.

— Сомневаюсь, — уже тише, не повышая голоса, ответил полковник. — Давайте, вы потом седыми письками померяетесь, товарищи командиры?

И, не дождавшись ответа ни от кого из спорщиков, продолжил:

— Принято решение о возможной нашей передислокации.

— Куда? — спросил кто-то из задних рядов. Судя по голосу, вроде как кто-то из «молодых».

— Интересный вопрос, — ответил неизвестному Пчелинцев. — И, если между нами говорить, то ответа я на него не знаю.

— Позвольте уточнить о причинах, Владимир Глебович? Лично я причин не вижу совершенно.

— Васильева со списком позвать? — дружелюбно уточнил у Мезенцева комбат. — Или так поверите? Он на складах сейчас, прибежит минут через десять. Если надо, конечно.

Судя по прокатившемуся по помещению сдавленному стону, майора Васильева видеть никто желанием не горел. Особенно, с его списками.

— Так вот, Максим Викторович, если желания слушать сухие цифры, нет ни у Вас, ни у остальных, то я в двух словах все опишу. Даже одним обойдусь. Жопа. Полная.

— А…

— И это, мягко говоря, товарищи командиры! Если быть кратким — жратвы хватит на пяток лет от силы.

— Разрешите, товарищ полковник? — взлетела рука старлея Терентьева.

— Валяйте.

— Так если с продовольствием такие проблемы, то зачем мы распыляемся на охрану всех этих поселков и прочих ферм с хуторами? И так уже, почти двадцать человек погибло. Смысл?

— Да потому что, дорогой мой старший лейтенант, что если мы делать это перестанем, сельские уйдут под Город. Или их вырежут алтайцы. А так, временное подспорье, особенно теплицы. Только есть тут один немаловажный, как говорится, момент. — Пчелинцев замолчал. То ли собираясь с мыслями, то ли горло пересохло… — На сельском хозяйстве мы не вытягиваем все равно. Нас слишком много. А климат, сами знаете, какой нынче…

Все дружно закивали. С климатом, конечно, беда. Тут полковник ни на грамм не преувеличил. В этих местах и до Войны отнюдь не рай был… Разве что, теплицы выручают, но одними овощами сыт не будешь.

— Так что, — кашлянул в кулак полковник, — была выдвинута идея о нашей передислокации. Будем уходить совместно с городскими.

Те из присутствующих, кто был не в курсе переговоров последних двух лет, удивленно переглянулись. Подобное, вроде, и в голову не могло прийти. Без предварительной подготовки, конечно… Слишком уж глобальное дело. Полковник и сам колебался почти два года, надеясь, что вопрос «рассосется сам». Увы, не рассосался… Скорее, обострился.

— Естественно, никто чингисханову орду изображать не будет. Предварительно пойдет разведка. В составе…

Пчелинцев снова прокашлялся, и вытащил из нагрудного кармана замызганный листок бумаги.

— Майор Сундуков, капитан Урусов, лейтенант Соловьев. — Пчелинцев поднял взгляд. — Это — старшие разведгрупп. Товарищ Дмитровский, сядьте, где сидели! Ваше место — на Заимке. И нефиг рыпаться!

— Так точно… — с заметным неудовольствием протянул капитан, но на место сел.

— Ну, так вот, — продолжил полковник, вернув список на место. — Кого назвал — в курсе еще со вчера.

На будущих разведчиков начали оглядываться. Вот же сволочи! Знали, а молчали до последнего. Вот, значит, почему, холодно так стало. Это бобры морозились…

— И, думаю, списки желательного личного состава подготовили?

— Так точно, тарищ Верховный Главнокомандующий!

— Андрей… — поморщился Пчелинцев. — Ты хоть что-то серьезно в этой жизни можешь делать?

— Могу, товарищ полковник! — радостно ответил Урусов. — Детей!..

Таджикистан, Фанские горы

Дмитрий Алябьев

Посты бывают разные. В Маргузоре и на руднике сидели стационары, каждый из них поддерживался отдельным отрядом из двадцати человек. В верховьях Чоре поставили постоянный пост на кошах. Пять человек. Смена раз в неделю. Артуч, Куликалоны и Мутные контролировали патрулями. Даже если там кто появится, времени на организацию адекватных мер хватит. Жизнь подтвердила правильность подхода: за восемь лет патрули ни разу не подняли тревогу. И не из-за халатности, причин не было. По слухам, они, как и стационары, периодически задерживали каких-то шпионов, но чаще ходили впустую, туристами.

Несмотря на это их не снимали. «Перебздеть всегда лучше, чем недобздеть!» — заявлял Потап на любое предложение о смягчении режима, причем его тут же поддерживали остальные старшие. «Почему», — как-то спросил Митька, тогда еще ребенок старшей группы, дядю Егора и в ответ услышал:

— Понимаешь, лучше десять лет каждый день впустую бегать по перевалам, чем один раз прозевать вторжение. Нас слишком мало, чтобы вести масштабную войну!

Теперь Митька и сам это понимал. Стратегическое планирование было одним из его любимых учебных предметов. Больше нравилась только лингвистика, которую и ввели-то ради него. Алябьев-младший не только любил разные языки, это само собой. Кроме усвоенных всеми русского и таджикского, Митька выучил еще литовский, узбекский, испанский и французский. То, что кроме него по-французски в Лагере говорили лишь двое, совершенно не смущало. По-английски полноценно не говорил никто, но Митька и его осилил к огромной радости Руфины Григорьевны и тети Иры Юриновой. А с дядей Давидом с удовольствием общался на иврите.

Но знание языков — еще не всё! Прямо на глазах возникал новый язык, язык Лагеря, и наблюдать за этим процессом было безумно интересно.

Почему, например, прижились не армейские словечки «взвод» и «отделение», а альпинистские — «отряд» и «группа»? Ведь первые же намного точнее! Или почему вместо так любимой военными «точки» применяется громоздкая конструкция «стационар»? И это все при том, что большинство слов, наоборот, сокращается, даже ценой появления новых омонимов, таких как например, новомодные «тадж» или «рус», означающие одновременно национальность и язык. А такое нелогичное и даже немного обидное слово «ребенок»? Ведь есть же «студент» или «курсант», куда больше подходящие по смыслу. Почему в первую очередь слились ругательства, и весь Лагерь матерится на всех возможных языках, включая немецкий, которого толком никто не знает? Насчет ругательств, впрочем, объяснимо… Ведь дядя Жора, который Прынц, когда-то говорил, что в любом языке сначала запоминаются ругательства, как самые употребительные выражения…

— Митька! Уснул, что ли? — оторвал от размышлений окрик командира.

Алябьев в патруле впервые, тогда как и Витас, Франсуа и Хорхе вполне обоснованно считались опытными бойцами. Хорхе участвовал еще в первых рейдах вниз, а до войны успел послужить в испанской армии и французском Иностранном Легионе, где-то в гвианских джунглях… Митька удивился, если бы узнал, что столь разнородный национальный состав патруля был подобран специально для его языковой практики, Виктор учитывал всё и всегда.

Впрочем, все трое уже давно прекрасно говорили по-русски. В речи Франсуа пропал даже намек на грассирование, а Витас выговаривал звук «ы» не хуже, чем уроженцы Рязани или Волгограда.

— Дмитри! Хилипойас, твою мать! Не спи, к перевалу подходим. Ты с Франсуа на перемычку. И смотрите внимательно, не дай святая Катерина прозевать кого-нибудь!

На седловине разделились. Хорхе и Витас ушли вниз, к озеру Дющаха, Митька вслед за французом побежал на перемычку вершины Бойцов за Мир. С нее подстраховывать товарищей удобно. Страховка оказалась лишней, верховья ущелья были пусты. Патруль объединился чуть выше цепочки Куликалонских озер.

— Вы левым берегом, мы правым. После Лаудана идете склоном выше тропы. Артуч посмотрим. Рации — в постоянный прием.

Опять разбежались. Начиналась работа, и Митька больше не отвлекался, хотя ничего интересного в скрытном перемещении по склону выше тропы не было. Идешь, останавливаешься, оглядываешь окрестности, опять идешь. Рутина. Он ожидал от своего первого патруля чего-то особенного, каких-то приключений…

Впрочем, Судьба всё же решила немного порадовать новобранца: в этот раз патруль встретил чужих. Более того, первым заметил чужаков именно Митька. Даже не увидел, а услышал…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

О встрече договорились быстро. В новой городской элите дураков не было. Вымерзли, наверное. Поэтому, колонна из четырех джипов подкатила к центральному КПП Заимки, как давно и практически официально именовалась нынешняя база армейцев, уже к середине следующего дня…

— Здравия желаю, товарищи военные! Так, кажется, у вас положено здороваться? — подобная форма приветствия была у Сухова обычной, и можно сказать, ритуальной. — Мы не слишком опоздали?

— Проходите, товарищи гражданские! — приветственно кивнул Пчелинцев. — Не слишком. Как раз переходим к главному вопросу.

— Чувствую, что этот вопрос очень близок к извечному российско-интелегентскому? — поинтересовался новосибирский «голова» и махнул своей свите, чтобы рассаживалась. За добрый десяток лет многие процедуры выработались сами собой…

— Практически, — согласился полковник. — Только звучит он не «Что делать?», а «Куды бечь?»

— То не вопрос. Куды бечь, то каждому ясно: куды теплее, туды и бечь! То бишь, на юг! — тут же отозвался, прибывший вместе с Суховым, его зам Федосеев.

Личностью он был своеобразной. Старожилы Новосибирска помнили еще социалистического заппредгорисполкома с такой фамилией и инициалами. Потом был пост демократического вице-мэра. Причем, мэры приходили и уходили, а Федосеев оставался. Этому удивлялись, за глаза называли Микояном и «серым кардиналом». Образованием он никогда не блистал, человек был ограниченный, можно сказать даже туповатый, а уж сейчас, разменяв восьмой десяток…

Тем не менее, придя к власти, Сухов первым делом нашел именно Василия Васильевича. Ибо единственное, что знал Федосеев, он знал блестяще. А это единственное было городским хозяйством Новосибирска. В том, что Энск пережил первую зиму, заслуги Василича были таковы, что можно было простить и многолетние колебания вместе с линиями правящих партий, и последующее пожизненное безделье, в котором, кстати, старик замечен не был. А уж дурацкие фразы и предложения, равно глупые шутки, тем более.

— И что у нас на юге? — ехидно спросил Урусов. — Африка?

— Неа, в Африке негры. Нам туда нельзя, но юг — он везде юг. Шо у нас на юге, командиры? Вы же тут умные самые? — если стравить Урусова с Федосеевым, еще неизвестно кто кого заплевал бы ехидством. Скорее всего, все же, старший соперник. За счет опыта.

— Алтай на юге, — ответил Мезенцев, — а за ним Китай.

— А в Китае нам ловить нечего, — добавил Урусов, — да и на Алтае тоже. Разве что, в Кош-Агач дернуть. Если он стоит еще. Эх, помню мы там с Грачом накидались…

— Андрей, по делу! — одернул капитана Пчелинцев.

— А ежели по делу, — тут же собрался Урусов, — то загрузил я всю имеющуюся информацию в наш главный аналитический компьютер. И поимел на выходе интересный расклад.

— У вас имеется программное обеспечение и спецы такого уровня? — удивился Сухов, и откинулся на спинку стула.

— У нас много что имеется, — подмигнул капитан. — Даже свой гроссмейстер есть. Тот самый, которому один мэр десять лет назад автоколонну проиграл, даже не успев расставить фигуры… Мы до сих пор больных на тех «скорых» возим. А в свободное время шахматист наш подрабатывает аналитическим компьютером. За банку сгущенки в день. Очень выгодно, так что и вам советую поискать по закромам. Так вот, что за расклад выдал ефрейтор Юринов. С которым, кстати, согласен не только я, но и все ознакомленные. Есть три места, куда стоит идти. Первое — це ридна моя ненька Украйна. Минимум ее Юго-Восточная часть. Присутствуют чернозем, относительно теплый климат, развитая инфраструктура, выход к морю и тому подобные плюшки. — Урусов обвел присутствующих взглядом, и, не дождавшись возражений продолжил. — Второе — славная страна Таджикистония, куда так рвется интеллектуальная элита нашего зоопарка…

— А кто у вас тут элита? — спросил Сухов.

— Да он же. Компьютер наш, в смысле.

— Андрей! — прорычал Пчелинцев.

— Продолжаю, — невозмутимо откликнулся Урусов. — В плюс уходит то, что там еще теплее, чем в незалежной, и было намного меньше целей для ЯО. В минусах — население, и практически полная непонятка с энергетическим ресурсом. Третье место в нашем хит-параде — Астраханские степи. — Присутствующие дружно закивали. — И Кавказские горы.

— Это четыре места, а не три, — вставил Федосеев. До этого всем казалось, что он уже уснул.

— А нам и это по фигу, — отмахнулся капитан, — интересно другое…

Таджикистан, Фанские горы, вершина Большая Ганза

Санька

— Держи!!!

Валюсь на склон, с разгону вбивая в фирн клюв ледоруба, и всем телом наваливаюсь сверху. Веревка резко дергает за систему, пытаясь оторвать руки от древка. А вот фиг получится! Удержу! Ой, блин, Асадка, какой же ты тяжелый… Плевать! Удержу! Куда он там влетел?

— Санька! Держи! Он в трещине!

— Держу!..

Еще сильнее прижимаюсь к склону. Перед глазами только снег. Скашиваю взгляд вниз: мой анорак и головка ледоруба. Сбоку появляется Петькина задница. Его самого не видно, наверное, сидит на корточках и крутит бур в десяти сантиметрах от моего бока. Не вижу…

— Держи, Санечка, держи, — шепчет Петька, — я сейчас…

— Не болтай, крути, давай! — терпеть не могу эти телячьи нежности…

Где этот дурак тяжеленный умудрился трещину найти !? Я же только что там прошла, даже намека не было! Но, умудрился, нашел. И теперь висит на мне, а я — на ледорубе. Ледоруб выдержит, а я? Всем телом, особенно плечами и руками, ощущаю тяжесть Асада... Держать!.. На тренировках больше держала!..

— Страховка готова! Санька отпускай!

Ну, наконец-то, копуши, уже руки болят! Кое-как встаю, перещелкиваюсь и усаживаюсь на рюкзак. Теперь хоть гляну, что они без меня наворотили. Хотя смотреть особо не на что: веревка уходит в дыру в склоне. Собственно, уже две веревки. Акрам с Петькой работают быстро, минут через пять вытащат. Пока разминаю себе плечи и руки. Боль потихоньку уходит. Зато приходит Асад.

— Сань, спасибо!

— Проехали. Ты как?

— Нормально. А ты?

— Сказала же — проехали! Хватит сидеть, пошли, что ли?

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— А нам и это по фигу, — отмахнулся капитан, — интересно другое. С учетом сложившейся обстановки товарищ компьютер предложил послать три группы. И идти всем вместе через Уфу на Астрахань, обходя обе казахские группировки: и Карагандинскую, и Актюбинскую, ибо обоим доверия нет ни на грош. С Уфой проблем не будет. Наладили, наконец, устойчивый радиоконтакт. Хорошие люди там сидят.

— Тоже хунта… — скорбно заметил Сухов.

— Что делать. Не везде же братва рвется к власти! — напомнил Урусов старый «бандитский» сериал. — Продолжаем. Доходим до Астрахани и разделяемся. Первая группа пойдет в Среднюю Азию, через Узбекистан в Тадж. Вторая через Кавказ на Украину. А третья либо усилит одну из групп, либо вернется сюда с информацией. Если связи не будет. В общем, по ситуации.

— Сложноват план, — проворчал Федосеев под ободряющий кивок Сухова. — Не ищете легких путей.

— Никак нет, герр заместитель гауляйтера! Как раз легких и ищем. До Уфы, а то и до Астрахани докатимся, как по маслу. С Омском и Уфой мы дружим, про то уже говорил. Единственное непонятное место — Петропавловск, так его и объехать можно. Там на весь Урал «дикие земли», никакой двуногой живности не водится. Правда, и дорог тоже. По крайней мере, это утверждают и омичи, и башкиры. С двух сторон, так сказать.

— От Уфы до Таджикистана не ближе, чем от нас, — произнес Федосеев.

— Зато остальным ближе, — парировал капитан, — а гуртом и батьку легше бить. Вдоль Волги не столь прозрачно, на месте придется уточнять. Для таджикской группы крюк большой. Но как по мне, намного проще тратить бензин, а не здоровье. По-прямой, скорее всего, вообще не прорвемся. Или кто-нибудь верит, что казахские банды не имеют поддержки из Астаны?

Урусов замолчал.

— Еще какие мнения есть? — спросил Пчелинцев. — Или вопросы?

— Есть, — заговорил Мезенцев. — Насколько я понимаю, Башкортостан жив и здоров.

— Так и есть. Информацию только от них получаем, а они в этом вопросе несколько темнят. Но проскакивало, что ни одной бомбы башкирам не досталось. То ли ПВО у них сработало на «ять», то ли просто повезло. В целом, за рожи не скажу, но голоса у них шибко довольные.

— Тогда естественный вопрос: а почему бы к ним не перебраться? И поближе, и хозяйство там налаженное… Опять же, что башкиры, что татары — всё едино, русские. Не таджики с узбеками. И Афганистан далеко.

— Чем вам так не нравится Афганистан, товарищ подполковник? — с интересом спросил Сундуков.

— Не знаю, но как-то… Воевали мы с ними… Но, все-таки, насчет Уфы?

Ответил не Урусов, а Пчелинцев.

— Говорили мы с ними. Темнят. Похоже, им эта идея не нравится. Утверждают, что возможности региона используют под завязку, и больше ни одного человека прокормить не смогут.

— Вот прямо ни одного человека? — удивился Федосеев. — Непострадавший регион?

— Свежо предание, — пропел Соловьев, — но верится с трудом…

— И я про то, — вздохнул полковник, — темнят. Лично говорить надо, не по рации. Но боюсь, бесполезно. Поубеждаем еще, конечно, пока готовиться будем… Ну, а если разведка с ними сварит, то ей же лучше, не пойдет дальше, и всех проблем.

— Мда, не слишком оптимистично… — вздохнул Сухов. — А какое направление Ваш аналитик считает наиболее перспективным?

— Астрахань и Таджикистан. Каспий ближе и места там хватает. А в Азии должно быть теплее. Украина — слишком далеко, да и достаться ей должно было не слабо. А Кавказ… Он всегда Кавказ…

— Принято. Согласен по всем пунктам, — кивнул «голова». — В чем мое участие заключается?

— На данном этапе — сидеть и ждать. Начиная попутно подготавливать все на будущее.

— Те еще орды получатся…

— Великое Переселение народов, однако…

Таджикистан, Фанские горы

Дмитрий Алябьев

От Артуча остались лишь фундамент главного здания и немного каменной кладки забора. Патрульные внимательно осмотрели окрестности. Тишина.

— Дмитри, у тебя первый патруль, — тихо сказал Хорхе, — сходи, Артуч руками потрогай. На удачу. Традиция есть.

Митька спустился к развалинам, прикоснулся рукой к нагретой солнцем каменной кладке. Когда-то здесь жили люди. Большинство приезжали на один сезон, но кто-то оставался постоянно. Пришел Большой Писец, и всё кончилось… Вот еще одна лингвистическая загадка: почему прижилось длинное и неудобное сочетание «Большой Писец», а не что-нибудь короткое, типа «Войны»… Может, точнее выражало случившееся?

Возникший звук сначала воспринялся, как жужжание шмеля. Такое мирное звучание, почти и забытое за столько лет… Подождите, здесь же не водятся шмели, вроде бы? Не водятся!!! А кто жужжит тогда?! Митька, наконец, вынырнул из затянувшего его болота лингвистики и тут же опознал звук: машина! И приближается! Парень было заметался, но взял себя в руки. Бежать обратно к товарищам далеко, могут засечь. А главный принцип Лагеря — незаметность. Надо прятаться здесь. Но не в развалинах, их осмотрят обязательно, кто бы и зачем сюда не ехал. Значит… Митька бросился к ближайшей каменной грядке, прикрытой от бывших строений тремя деревцами.

— Хорхе — Митьке!

— Хорхе здесь.

— Машина! Я спрятался в камнях к северо-востоку. Не вызывайте.

— Принял. До твоего выстрела молчим.

Митька приник к камню, с благодарностью вспоминая дядю Жору, под руководством которого делал свой боевой костюм…

Два УАЗа вынырнули из-за поворота и неторопливо подрулили к развалинам. С машин посыпались автоматчики, занимая оборонительные позиции. В каждом «козлике» осталось по одному у пулемета.

«Десять, — сосчитал Митька, — много…»

Прибывшие достаточно оперативно брали под контроль местность. Не искали кого-то конкретно, а выполняли стандартную обязательную процедуру. Наконец шестеро автоматчиков определились с позициями. Оставшиеся двое, явно старшие в группе, долго осматривали развалины, пока, наконец, не остановились возле угла бывшего лагерного забора, метрах в тридцати от Митькиного укрытия.

— Ты думаешь, ака, здесь кто-то есть? — по-таджикски спросил огромный бородатый мужчина невысокого крепыша.

— Не знаю. Мне важнее, не есть ли кто-нибудь тут сейчас, а бывает ли вообще.

— Никаких следов. Сам видишь. Если тут кто бывал, осталось бы хоть что-то. Люди не умеют не оставлять следов.

— Здесь никто не живет. Это факт. Но…

— По той логике, что ты мне излагал, надо ехать в Пасруд или Чоре.

— Сам понимаешь, что это невозможно. Кое-кто просто мечтает увидеть меня на своей земле.

— Значит, надо ехать без тебя.

— А вот это не годится! Если я прав, то без меня там делать нечего. Одно неверное слово, и вместо союзников получим врагов… Или, скорее, трупы своих людей. Здесь единственное место, куда можно подъехать с нашей территории.

— Тебе виднее, великий умелец. Так или иначе, но здесь пусто. Всё разграблено лет пять назад, а то и больше.

Разговор настолько заинтересовал Митьку, что он чуть не высунулся из своего укрытия, опомнившись в последний момент. В словах таджиков крылась какая-то важная мысль, важная для всего лагеря, но какая…

— Ладно, — произнес невысокий, — вверх не пойдем. Если я прав — это слишком опасно. А если нет — бессмысленно. Впустую съездили.

— Не совсем впустую. Теперь знаем, что здесь делать нечего…

Собеседники отправились к машинам. Вслед за начальством туда начали стягиваться автоматчики. Через десять минут рокот моторов затих внизу.

— Дмитри Хорхе.

— Здесь.

— Ты как?

— Нормально.

— Отходим.

— Две минуты.

Лучший и единственный лингвист Лагеря, старательно вспоминая каждое слово, записывал в блокнот патрульного подслушанный разговор. Записывал на таджикском, боясь потерять при переводе даже намек на интонацию…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— Списки готовы? — уточнил Пчелинцев. — Скидок на нехватку времени не принимаю. До хрена его было.

— Тогда, значит, готовы, — задумчиво почесал затылок Сундуков. — Раз отмазаться не вышло. Набросали тут кое — что. Все добровольцы, как положено.

Полковник взял тщательно расчерченный лист, выуженный майором из планшета. Вчитался…

— Майор, да вы что, в конец все трое охренели?

— А что не так? — не понял причин командирского возмущения Урусов. — Как и прикидывали, по десять человеческих рыл. По четыре «кардана» на группу, толковый «связюк», остальные стрелки. И батька — атаман впереди всех на лихом коне.

— Атаманы, млять… — скомкал список Пчелинцев и запустил его в мусорный ящик, стоящий у входа. — На лихом коне…

— Товарищ полковник, в самом деле! — решил принять удар на себя Соловьев. — Вы же сами команду дали: «Отобрать лучших!»

Полковник с нескрываемым презрением посмотрел на него.

— Вот гляжу я на Вас, товарищ лейтенант, и думаю. Вроде бы взрослый человек, в армии который год, а приказы дословно понимаете…

— Ну, так ведь… — растерянно протянул Соловьев.

— Эх, ты, надежда российской химии… Вы же меня с голым задом оставить решили, обалдуи!

Офицеры переглянулись, не зная, что и сказать. Вроде как прямой и недвусмысленный приказ был. Они и отобрали…

— Короче! Доставайте блокноты и записывайте! У кого нету — запоминайте! — Пчелинцев начал ходить по своему кабинету, взад-вперед.

— Так, из «карданов» берите кого угодно, тут уж на ваше усмотрение! Да, кроме Гогена, мне Безручков самому пригодится…

— Михайлова не возьму! — тут же вскинулся Урусов. — Я этого придурка на первом перегоне из кабины выкину на фиг. И пристрелю для спасения генофонда.

— Герман идти хочет, — отозвался Соловьев, — он ко мне просился, если что.

— Во, на Ваньку согласен!

Пчелинцев остановился точно посредине кабинета.

— Так, идея была неудачная. Вы как обычно все в цирк превратите. Со мной в роли коверного. Птиц, через час зайдешь, дам список тех, кого не отдам ни в коем разе. Понял?

— Так точно, товарищ полковник! — козырнул лейтенант.

— Вот и хорошо, что так точно, — устало ответил полковник. — Только ровно через час, не раньше. Всё, свободны!

Хлопнула дверь за старшими. Ушли ребята. А ты полковник, сиди и думай, кого можно отпускать, а кто загнется… А без кого ты сам, товарищ полковник, взвоешь на безликую Луну серым волком …

Таджикистан, Фанские горы, вершина Большая Ганза

Алексей Верин

Вмешиваться не пришлось: дети сработали по высшему разряду. С крика «Держи!» до извлечения клиента из трещины прошло не больше десяти минут. В довоенные времена такой результат сделал бы честь «мастерской» группе. Здесь это так, норма для двенадцатилетних детей…

«Кого мы растим? — думал Алексей, — они же монстры! Десятилетняя девочка удерживает на срыве пацана в полтора раза тяжелее себя. И это воспринимается, как само собой разумеющееся. После такого, скоростью организации полиспаста уже не впечатлить. А ведь… Но это ладно. А что они творят на скалах? Та же Санька лазает на уровне камээса. Технически — даже лучше, но длины рук и ног не хватит для «мастерского» времени. Но ей же всего десять! Через пару лет, не напрягаясь, выиграла бы Мир. Да сам факт этого восхождения, если разобраться! Четыре участника не старше двенадцати и руководитель, которому всего четырнадцать, идут на пятитысячник! По Правилам, только Акрама можно было взять в «единичку». Остальных — через два года. Впрочем, у нас свои Правила. Старые не предусматривали ни восьмилетней акклиматизации, ни утренних пробежек до Алаудинского перевала наперегонки с собаками… И того, что это у них третий пятитысячник… Система подготовки Виктора Юринова… «Ребенок может всё, если знает, что может». Эти знают…».

Верин взвалил на плечи рюкзак и потопал следом за группой, не прерывая своих размышлений.

«Вот я здесь наблюдатель. Несу только своё личное. У детей рюкзаки того же веса. Только ни разу не ощущаю, что удерживаюсь за ними легко и непринужденно. Прут, как танки, не сбрасывая темп даже при тропежке. Мощны и неудержимы…

Интересно, кого ВэВэ хочет вырастить? Ведь кроме альпинизма, деток на что только не гоняют… Рукопашка, арбалеты, холодное оружие, стрельба… Как ту же Саньку с ее двадцатью пятью килограммами не уносит отдачей при выстреле!? Но не уносит. И ключицу не ломает. Еще и попадает ведь, чертовка мелкая… Маскировка. Тактика боя и с людьми, и с животными. Всего не упомнишь!

Своими глазами видел их новую игру: выпускают кружку с водой и той же рукой ловят у земли. Сам попробовал — только облился весь. А для них это развлечение! Ну вот, опять большими переходами пошли, третий час прут без привалов, супермены хреновы!.. Таким темпом скоро на вершине будем… Решили, что ли, сегодня в Лагерь вернуться? С них станется!..»

Алексей тяжело вздохнул. Пора, пожалуй, отменять институт сопровождающих. Скоро просто не останется взрослых, которым будет по силам детский темп. «Кого мы растим?.. Или это уже мутация?.. Так, вроде, и радиоактивности здесь не было, чтобы на нее списать… Это, вообще, довоенное поколение… Ладно, с моими близнятами сопровождающими будут ходить Акрам и Санька… А пока надо постараться не отстать от детей. Негоже нас, заслуженных стариков, позорить…»

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

Состав групп все же кое-как определили. Не без ругани, конечно. Кто-то не хотел, а его отправляли, кто-то хотел, но оставляли с мотивацией «такие люди нужны в тылу». Добровольность-то, в армии понятие крайне растяжимое и зачастую пасующее перед насущной необходимостью данного момента.

Естественно, что сколачивались по личным предпочтениям и целой куче условий и причин. И получилось в итоге, что у майора «в бой пошли одни старики», то есть, никого не было, младше тридцати пяти. Сундуков даже двух запасных водителей взял не из военных, а из городских мужиков, прибившихся еще при первом переезде.

— А что, — ответил майор на прямой вопрос Пчелинцева, — мне молодняк тупоголовый даром не нужен. Пусть с ними Седьмой возится. Он салабонов гонять любит…

— Неа, — флегматично отозвался Урусов. — С молодыми проще. Не так тормозят. И пенсию за выслугу лет не требуют. Хотя, в гололед не так удобно. Песок не сыпется.

Сам капитан, не мучая себя долгим выбором, взял почти все свое бывшее отделение. Еще бы и Птица взял. Но хитрый москвич выбился в люди и сам шел старшим. Ну и Юринов к Урусову вошел. Куда ж от него денешься… Собственно, направление движения капитанского отряда тоже было определено наличием шахматиста.

В каждую группу планировалось по «шишиге» и джипу. Андрей решил покрасоваться на трофейном «Тигре», остальные ограничились УАЗиками.

Сундуков еще хотел БТР взять, но сумели отговорить: запчасти дефицитные, и горючки не напасешься… Лучше уж рисковать на грузовике. «Газоны», к тому же, не должны были отделаться тщательным осмотром и перебранными двигателями. Предстояло доварить дополнительные листы металла, приделать «кенгурятники»… Про замену колес на «несдувайки» и говорить не стоит. И так понятно.

Тяжелее всего подготовка предстоящего рейда сказывалась на Васильеве. Бедный зампотыл даже с лица спал от одних только мыслей о ближайшем будущем. Сами прикиньте, из огромного подчиненного ему хозяйства, с мясом и кровью вырывают столько нужного и полезного. Как не похудеть с горя? И это пока только планируют. А что потом будет!!!

Таджикистан, Фанские горы, вершина Большая Ганза

Санька

Классно! Ничего лучше вершины не бывает! Простор какой, а! Которая гора уже, а каждый раз, как первый! Классно! Классно! Классно! Здорово! Здорово! Здорово! Кра-а-а-асиво!!! Небо синее, снег белый, скалы рыжие!!! А-а-а-а!!! И мальчишки у нас в группе хорошие! Третью вершину вместе идем, а я до сих пор никого не побила! Все Фаны видно! Вон Чимтарга! А вон то — пик Москва! А рядом — Сахарная Голова! Вот бы «голодовку» на Москву сходить… Классно!!!

Что, уже? Ну, Акрамчик, родненький, еще пять минуток, это же ВЕРШИНА! Здесь так здоровски!!!

2023 год

Окрестности Новосибирска, Заимка

Раньше или позже всё кончается. Абсолютно всё. Подготовку к рейду затянули на два с половиной года. Не из-за необходимости. Просто страшно было. Очень страшно. Не хотелось отправлять людей в неизвестность. Да что «в неизвестность», почти на верную смерть. А уж идти… Вот и тянули время все, кто мог, начиная от рядовых-добровольцев до самого Пчелинцева. Не специально, конечно. Получалось так. Подсознательно.

Только Борис Юринов носился, высунув язык, подгоняя всех и вся. Боря не боялся смерти. Просто не думал ни о чем подобном. Он уже шел к своей семье, и все задержки на пути воспринимал, как досадное недоразумение, которое надо немедленно устранить. Всё, что мог, ефрейтор делал лично, своими руками. А что не мог…

Куда исчез вежливый и культурный мальчик-шахматист, тихоня и образец примерного поведения? Ефрейтор, отчаянно матерясь, то устраивал форменный разнос какому-нибудь «сверчку» из технарей за задержку с переоборудованием «шишиг», то «наезжал» на всесильного майора Васильева из-за задержки с выдачей каких-то особых покрышек, то гонял по всему парку бедного мехвода. А уж работягам-рядовым доставалось от него совсем не по-детски. Один раз дело чудом не дошло до рукоприкладства, и то только потому, что здоровенный солдат просто побоялся связываться с «этим чокнутым» и отправился выполнять указания.

Борю уже не только за глаза, но и в открытую называли «чокнутым», «бешеным», «психом» и «собакой страшной», а кое-кто предложил поменять ему позывной с «Шаха» на «Псих» или «Зверь». Типа каким надо быть зверем, чтобы тебя зампотыл боялся. А Васильев, действительно, при одном виде Юринова бледнел и пытался куда-нибудь скрыться.

Вряд ли именно энергия и целеустремленность Бориса победила, неосознанный саботаж, скорее всего просто пришло время, но больше поводов оттягивать отъезд не имелось.

Накануне вечером собрались маленькой компанией: сам Пчелинцев с Дмитровским и старшие «рейдовики». Больше никого. Официоз решили не разводить, поэтому ни речей, ни прочего пафоса не было. Да и сидели не в штабе, а в пристройке у парка. Из-за стены были слышны маты технарей, доводивших «последние штрихи» на одном из «газонов». Но никто особо не вслушивался.

Две литровых банки «кедрача», нехитрая закуска… Молча выпили по-первой. Повторили…

— Лишний раз языком трепать не буду. Сами понимаете, — тихо сказал полковник. — Мало ли как сложится, как повернется. Не хочется о плохом.

— И не надо, — так же тихо отозвались остальные. Разнокалиберные стаканы с глухим звоном соприкоснулись граненными боками. Наливали на донышко, не напиваться же. Коричневая жидкость мягко обожгла горло. Заели олениной и моченой морошкой. Со временем пришлось менять многие привычки, в том числе и пищевые.

После третьей немного расслабились, распуская внутренние пружины. Сундуков задымил огромной самокруткой. Чем-то его солдатские папиросы не устраивали, вот и изгалялся, закручивая жуткие конструкции.

— Саныч, занесет до Украины, сала Андрюхе привези. А то бледный ходит, как смерть! — подмигнул майору Пчелинцев.

— Млять! — от удара по столу аж посуда подпрыгнула. Невезучая тарелка, стоявшая на краю, со звоном разлетелась о бетон пола. Урусов молча налил себе «по полной», мрачно выцедил сквозь зубы и швырнул стаканом в стену.

— Всем добрых снов. До завтра.

Все только молча переглянулись. Соловьев, не долго думая, ухватил банку, разлил остатки на четверых. Подняли, выдохнули, зажевали…

— Седьмой как? — с трудом прокашлялся Пчелинцев. Не в то горло, видно, пошла… — Вытянет? А то как-то…

— Вытянет, — сухо ответил Сундуков, — он такой. Крышу мужику рвет, и все дела…

— Всем рвет, — рванул зубами кусок оленины лейтенант.

— Тебе рвет, мне рвет, а у капитана жена третьего под сердцем таскает… Он только сегодня узнал. Влада до последнего молчала.

Таджикистан, Фанские горы

Человек вынырнул из-за камня. Тенью промелькнул по осыпи… На мгновение проявился, пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней…

Осторожно выглянул из-за валуна. Вроде, никого. Человек задумался: на предстоящем участке пути нет ни одного укрытия от любопытных глаз. Конечно, и к нему никто не сможет подкрасться, но это и неважно. Намного важнее остаться незамеченным. Выход, конечно есть. Надо вернуться немного назад, и обойти верхом, по скальному хребту. Там намного сложнее, есть риск сорваться, но никто не сможет увидеть ни из ущелья, ни с противоположных склонов.

Риск присутствует в любом случае. Проскочить просматриваемый участок можно за пятнадцать минут, а по скалам придется лезть не меньше часа, да еще потом столько же на обход и спуск. Лень недолго боролась с осторожностью: человек неслышно скользнул к скалам. Поднялся вверх по «камину», прячась за выступами, прошел по наклонной скальной полке. Прополз открытый участок. Перетек через гребень, и оказался на длинном осыпном склоне, усеянном крупными камнями. Наискосок — опять к скалам. Здесь можно передохнуть, место укрытое, а сам он заметит любого издалека. Разве что по воздуху доберутся. Или по стене сверху. Что почти одно и то же: там не пройти. Человек вырос недалеко от здешних краев и горы знал. И знал, что может сделать человек, а что нет.

Как выяснилось, знал недостаточно хорошо. Камень прилетел именно с непроходимого участка. В горах камни летают и без участия человека. Но не по такой траектории. Толстый ватный подшлемник смягчил удар, но тот всё равно погрузил человека в беспамятство…

Две фигуры спрыгнули со скалы, перевернули бесчувственное тело. Переглянулись, и в лучах заходящего солнца блеснуло лезвие ножа…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Седьмой

— Ни о чем не прошу…

— И не надо.

— Только береги себя!

— Обязательно. Я же обещал.

— Ты много чего обещал.

— И никогда особо не нарушал. А я вот просить буду…

— Ну?

— Будь осторожнее хотя бы иногда. Пожалуйста.

— Буду. Только и ты не забудь…

— Я вернусь. Честно-честно. Я ведь всегда возвращаюсь.

— Знаю…

И запах такой родной. И любимый…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Майор Потапов скептически оглядел недлинный строй «ребенков». «Ребенки» — это вам не дети. Разницу надо понимать… Выросли в горах. Самый старший оказался в Лагере в четыре года, так что все равно не помнит себя вне «тренировочной школы имени Виктора Юринова». Именно Вениаминыч настоял на полноценном обучении с самого раннего возраста, в виде основного аргумента используя демонстрацию умений двухлетней Санечки. И был прав, сейчас каждый из этих «ребенков» стоил пары взрослых «равнинных» бойцов. Минимум пары. И это в тринадцать — четырнадцать лет. А что будет потом?

— Здравия желаю, товарищи горные стрелки!

— Здравия желаем, товарищ Высокоблагородие! — слаженно рявкнул строй.

— Та-ак… — протянул Потапов, демонстративно ковыряясь в ухе, — и кто это, интересно, придумал?

Вопрос, конечно, можно и не задавать. И так понятно, что не обошлось без мелкой оторвы, стоящей не на положенном по росту месте в строю, а на правом фланге. То есть, перед длинным Асадом, которому она не достает макушкой и до груди. Сейчас Асад втихую придерживал Саньку за майку, чтобы не полезла с признаниями. В результате строй молчал.

— Хорошо, — продолжил майор, — сформулирую вопрос по-другому: кто взял у уважаемого Мирали книгу…

— Петька тут не причем, товарищ майор, — не выдержала Санька, — это я придумала!

Кто бы сомневался? Ладно… Если не можешь остановить безобразие, надо его возглавить.

— Рядовая Юринова, назначаетесь временным командиром отделения. Построить личный состав и доложить по форме!

— Есть! Отделение, становись! Рассчитайсь!

Санька, по-строевому печатая шаг, подошла к Потапу и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовала:

— Товарищ майор, четырнадцатое отделение «ребенков» для проведения занятий по стрелковой подготовке построено! Командир отделения рядовая Юринова!

— Вольно!

— Есть «вольно», товарищ высокоблагородие! — выпалила Санька, в перекате ушла от заслуженного подзатыльника и, еще не поднявшись на ноги, скомандовала. — Отделение! Вольно!

— Юринова, кто разрешил уворачиваться? — спросил Потапов.

— Была команда «вольно», товарищ майор, — выпалила маленькая оторва и подмигнула обеими глазами сразу.

— Команда «вольно!» не подразумевает неуставных кувырков. А вашу энергичность, фройляйн, лучше приложить к освоению учебного материала в полном объеме.

Как только «ребенки» услышали про учебный материал, сразу погрустнели. Ну, ничего, сейчас расшевелим, долго что ли?

— Автоматом Калашникова, насколько я помню, все владеют. Или ошибаюсь?

— Так точно! То есть, никак нет! То есть, владеем! — В глазах у ребят зажглась обида. И непонимание: сам же майор и гонял их с автоматами уже не первый год, крайние стрельбы проводили только вчера…

— Вот и молодцы, что владеете. Тогда не буду мучить вас вопросами насчет безопасного проведения стрельб и прочей теории, от которой у вас ухи в трубочку сворачиваются.

«Ребенки» выдохнули, не скрывая радости. На лицах снова заискрились улыбки «во все тридцать два».

— И сразу перейдем к делу! — майор поднял с брезента, устилающего пол «стрелкового тира», сверток из того же материала. Под ловкими движениями, слой за слоем, освобождалась из плена стройная красавица: снайперская винтовка Драгунова. Специальным приказом по гарнизону, отданным самому себе, майор эту единицу подготовил под списание, поскольку планировал расстрелять из нее два цинка патронов. Понятно, какая судьба может ждать этот «ствол»…

— Порядок неполной разборки? — неожиданно ткнул Потапов в сторону Петьки.

Парень нервно сглотнул, оглянулся затравленно…

— Отделить магазин, проверить наличие патрона, оптику снять…

— Не оптику, а оптический прицел! — зашептала подсказку Санька. Притом этот шепот можно было расслышать и в долине Зеравшана.

— Юринова! — одернул майор.

— Все, молчу! А что, если он глупости говорит?! — тут же попыталась обидеться Санька, демонстративно отвернувшись от невезучего товарища.

— А в строю разве разрешается разговаривать? — ехидно поинтересовался Потапов. — Давай, раз Петр Батькович бездарно попытку стратил, то ты и продолжай.

— Потом щеку приклада, — затараторила Санька, — крышку ствольной коробки с возвратным механизмом…

— На этом и остановимся, Александра Олеговна, — прервал пулеметную очередь доклада майор. — Вот Вам, юная барышня из приличной семьи, винтовка. Боеприпас, надеюсь, больше никто потерять не умудрился?

Все хихикнули. Были раньше случаи, когда в процессе легонькой двухчасовой пробежки по моренам из потной ладошки выпадали патроны и, естественно, терялись без следа. Как это в карман положить? Зачем вам карманы? А вдруг в следующий раз не будет на одежде таких хитростей? Нет уж, сразу приучайтесь. Да и для общего развития полезно…

— Неа, никто не потерял! Я проверяла!

— Умница! Хватай «винт» и на позицию.

Дождавшись, пока Санька сумеет справиться с непривычным после «калаша» оружием, и выставит длинный ствол в сторону «мишенного поля», Потапов повернулся обратно к строю:

— Стрелять будем на сто метров. Заодно и посмотрим, кто из вас будет снайпером и любимым учеником дяди Прынца, а кто так и останется человеком со снайперской винтовкой… Да, чуть не забыл! К оптике мордой лица и прочими глазами не прислоняться!

Через два часа, в сторону лагеря выдвинулась легкой рысцой недлинная колонна новоявленных «снайперов». У большинства под правым глазом наливался чернотой фингал… Хорошо, хоть ключицу никому не сломало жуткой отдачей, совсем не соответствующей комплекции стрелков…

Впереди колонны, рядом с майором Потаповым, бежала радостная девчонка. Без фингала, но с винтовкой, которая была длиной как раз с нее саму. Страшно довольная Санька думала, стоит ли сообщать товарищу высокоблагородию, что из снайперки она сегодня стреляла не в первый раз, ибо тетя Лайма за неимением (пока) собственной дочки учит семейным секретам соседскую непоседу. Мыслей о том, что майор Потапов и так все знает, поскольку сам же и попросил, у Саньки даже не мелькнуло.

Окрестности Новосибирска, Заимка

Выходили на рассвете. Время не назначалось и не обговаривалось, само получилось. Есть, наверное, в крови русских людей что-то такое, что заставляет уходить из родного дома с первыми лучами Солнца. Вот и ревели двигатели, заглушая прощальные слова. Только почти не было тех слов. Все было сказано раньше.

И не раз. Прошлым днем, нынешней ночью. Такой короткой, и такой длинной…

Подошел Пчелинцев, выдернул из предстартовой суеты Урусова и что-то долго ему объяснял, размахивая руками. Капитан кивал, черкал в блокноте.

Пока вдруг не хлопнул полковника по плечу:

— Глебыч, извини! Отойти надо!

Пчелинцев взглядом проводил подчиненного. Понятно все, как иначе…

Влада пришла не одна. На руках сидела маленькая Даша, а рядом стоял Димка.

— Сколько ни гляжу — вы на одно лицо, — улыбнулся Урусов.

— Есть такое дело, — попыталась улыбнуться Влада.

— Дмитрий Андреевич, подержите сестру, будьте так любезны! — попросил сына Андрей.

— Так точно, товарищ папик! — без тени смущения ответил Димка и принял Дашу на руки. Та тут же захныкала, но быстро успокоилась. Поняла, наверное, что не место, и не время. Родители заняты, не до детских глупых обид…

— Влада, прости меня…

— Я и не обижаюсь.

— Слава Богу и Богам! Надо ведь. Никто кроме нас и все такое…

— Хоть сейчас фигней не страдай, а?

— А это у меня форма защиты такая.

— Па! — наступил на ногу Урусову-старшему Урусов-младший.

— Да, Дым?

— Сам же говорил, что я уже взрослый человек. Маму поцелуй. Знаю, что хочешь.

— Вот ехидна растет! — снова улыбнулся Урусов.

— Есть в кого! А вообще, Дмитрий Андреевич дело говорит…

Урусов оторвался от жены только через несколько минут. Отстранился, ласково провел по заметно уже округлившемуся животу, погладил дочку, подавшуюся навстречу отцовской руке…

Присел напротив сына.

— Ну что, Дмитрий Андреевич, остаешься, страшим и единственным мужиком в семье?

— Так получилось… Я не специально… — жалобно протянул сын. И подмигнул.

Даже кусающая губы Влада не смогла удержаться от смеха. Отсмеявшись, она забрала Дашу у явно подуставшего сына. Дочка размерами в отца удалась, а вот сын — весь в маму.

— Вот и хорошо, что не специально. Не хватало еще, чтобы ты ридного батька пидсрачныкамы выгонял… Держи! — Урусов вытащил из-под погона, свой знаменитый берет. Поправил, разгладил, посильнее загнул край…

— И не вздумайте опозорить Пограничные Войска, товарищ сын!

— Слушаюсь, товарищ отец! — вскинул ладонь к виску Димка. — Не опозорю ни в коем разе!

— Дима, что за жаргон? — тут же взвилась Влада. — Сколько раз повторять, чтобы не коверкал!

— Это он так, отвлечения для! — поспешил Андрей на выручку. — А вообще… Время.

— Знаю.

Призрак веселья пропал. Как и не было его.

Все. Подмигнуть сыну, погладить дочку по светлой головке, поцеловать жену…

— Коша, помнишь? Про если что.

— Помню, Андрюш, помню.

— Это хорошо! Ну, все, мы погнали! Бегите домой, замерзните!

Урусов махнул на прощание из кабины и тут же отвернулся. Словно нет ничего важнее, чем уточнить у Германа, все ли загружено по списку, и как мотор себя ведет…

— Мам, а что за «если что»? — спросил Димка, угрюмо идущий рядом с Кошкой.

— Как случится, поймешь, — совершенно ровным голосом ответила Влада. А маленькая Даша все не могла понять, почему на нее падают солёные капли.

Короткие проводы — короткие слезы. Вот только кто сказал, что у тех слез нет продолжения…

А, начинающий уже становится теплым, ветер, нес в себе запах свежей хвои. И цокотали белки с окрестных деревьев, никак не в силах понять, зачем люди все носят и носят всякие коробки, и запихивают их внутрь в огромных, мерзко воняющих зверей. И почему некоторые из людей, особенно те, у кого волосы подлиннее, прячут мокрые лица…

Таджикистан, Фанские горы, южная стена вершины Чимтарга

Санька

Всё. Уперлись. Три дня лезли по стене, чтобы уткнуться в этот карниз. И что теперь? Обратно? Или… Нет, по потолкам я ходить не умею. То есть, умею, конечно, но должны быть хоть какие-то зацепы… Ладненько, заложим френдика, откинемся и посмотрим, что путь грядущий нам готовит? Ничегошеньки! Плита на головой изумительно горизонтальная и до противности ровная. Такие «зеркала» на слабонаклонных поверхностях быть должны, где их ветерок с водичкой тысячелетиями шлифуют. А здесь с какого ляда? Нижняя поверхность «потолка» должна зацепами просто пестрить. Ну, ладно, «потолок», так «потолок», в лоб хода нет. Что у нас справа? Та же картина. А слева? Аналогично. По сторонам бегай куда хочешь, а вперед и вверх — нависшее зеркало, очередное чудо природы.

— Петька! Ты там что-нибудь видишь?

— Не, Сань, ни хрена!

Правильно, что он там может увидеть? Лично десять минут назад смотрела с той же точки, самое логичное было сюда лезть! А Петька, вообще, думать ленится, полагает, что если идет с «бешеной Санькой», то это ее прерогатива. Во было смешно, когда дед узнал, что меня «бешеной» окрестили. Его, оказывается, так же кликали по молодости. Семейное прозвище. Только папу миловала чаша сия. Боялись, наверное. Ладно. Давай, подруга, напрягай память и мозги, а то будешь сидеть «под крышей» до морковкиного заговенья. А оно тебе надо? И Петенька внизу замерзнет на страховке, это здесь не дует. Вот что там за черточка такая интересная на левой плите? Может что хорошее?

— Петька! Посмотри слева, там полоска какая-то. Стык?

— Видно плохо. На трещину похоже.

Это нехорошо, что видно плохо. Впрочем, подходить туда всё равно снизу надо, отсюда такой «маятник» получается…

— Я к тебе.

Перевешиваю «основу» на репшнур с узлом, не хрена френдами разбрасываться, и дюльферяю к Петьке. Отходим влево и разглядываем «потолочек». Точно, трещина. Не стык, скорее разлом. Но нам это монофигственно.

— Переноси сюда «станцию».

В общем, два часа ухайдокали, а воз и нынче там. То бишь, на пять двести. Сдвинулся на десять метров по горизонтали.

— Страховка готова.

— Пошла.

Отстегиваю самострах от петли и быстренько взбегаю под «потолок». Ну и что здесь имеется? А что, очень неплохой разломчик. Кривуля, конечно, зато хоть канатную дорогу провешивай на закладухах. Только посередине сходится до полоски. Метра два придется по воздуху лететь, непонятно, чем и за что цепляясь. Ладно, может, и в самом деле полетаем, не Петьку же сюда первым гнать, он к «отрицаловкам» неровно дышит. Не умеет из себя паука изображать. А я запросто! Только не паука, а муху, ползущую по потолку. По такому каменному, обледеневшему потолку. Рукам и ногам холодно, между прочим. Неудивительно, что мухи на этой высоте не живут! Ну, добре, побежали... Ручку туда, ножку сюда. Нет, это я куда-то не туда! Такой позы в скалолазании еще не придумали. Впрочем, раз я в нее завязаться умудрилась, значит, уже придумали. Теперь развязаться надо. Или не надо? Точно! Я из нее могу френдик заложить перед самым сужением. Готово! Вщелкиваем!

— Закрепи!

— Готово!

Лишнего не болтает. Все свои шуточки насчет «камы с утра» выскажет вечером. И какой дурак ему эту книжку дал?! Так, что дальше? Развязываемся и зависаем. В смысле себя развязываем, веревки не стоит. Висим и смотрим. Опять «зеркало». Но всего пара метров, дальше снова разлом и «потолок» уже нормальный, с зацепами. По такому ходить одно удовольствие. Так что, два метра. Ну, тут уж ничего не придумаешь, придется «маятником», причем на веревке, размаха рук не хватит.

— Выдай метр и закрепи.

— Готово!

Веревка проседает. В самый раз. Ну что, дурочка рисковая, поиграем в качели? «Туда сюда обратно, тебе и мне приятно». Не знаю, как скале, а мне ни малейшего удовольствия сей процесс не доставляет. Сейчас кэ-эк выдернет френд, да кэ-эк шваркнет моей тушкой об стену, проще будет закрасить, чем отскоблить. Качаюсь-то на веревочке, закрепленной на закладухе посреди нависающей скальной полки. У Петьки аж глаза из орбит полезли, даже отсюда видно! Похоже, наверху будет не пошлости свои вспоминать, а повышать мой словарный запас международных ругательств. Ругается Петька классно, на всех языках, какие только в Лагере есть. А комбинирует как! Митька говорит — прирожденный лингвист. Только доморощенный и с избирательной направленностью: ни одного неругательного слова запомнить не может… С третьего качка набираю нужную амплитуду… Оп-па! Есть захват левой! И даже тремя пальцами сразу! Отличненько! Подтягиваю себя на левой руке и засовываю в трещину правую. Сжимаю кулак. Кожу на пальцах, конечно, пообдерет, но зато держит не хуже закладухи. А френдику спасибо, не вылетел, родной. Левой рукой закладываю его братца, а то болтаться на кулаке уже надоело. Щелкает карабин. Готово.

— Крепи!

Зависаю на веревке и высвобождаю руку. Правая перчатка в клочья. Хрен с ней, есть еще запасные, а в Лагере зашью. Так, теперь можно и отдохнуть немного…

Только немного. Осталось всего ничего, а там уже до вершины должно быть обычное «пятерочное» лазание. Вот перед ним и подышим, пока напарник поджумарит да френдики соберет. Двинулись, подруга, а то задние руки в тапках отморозишь!

Еще пару метров поизображаю муху и дотянусь рукой до края потолка. Готово. Где там зацепы? Эй, мы так не договаривались! По законам жанра здесь должна быть «ручка»! По описанию, кстати, тоже! А блин, описание на десять метров правее. А здесь что? Пока ничего не нащупывается. Надо завязаться другим узлом. Вот, не сказать, что очень удобно, но полметра выиграла. Ага, уцепилась. А дальше? Для второй руки? Нет? Ладно, то, что нашла для одной, и для двух хватит. Как развяжусь, доброшу правую. Зацепляюсь левой рукой и повисаю на ней, просто отпустив все зацепы на «потолке». А чего это Петенька опять матерится? Даже и качнуло не сильно. Подтянуться, забрасывая на «ручку» правую руку... Ой, не надо на «ручку», выше полно хороших зацепов, подтянуться на правой, перебросить левую, вкинуть ноги. Закладку. Вторую. Есть станция. Самострах. Перила. Готово… Уф!..

Петька приходит через десять минут, собрав по дороге френдики, и, не успев отдышаться, знакомит меня со своими новейшими лингвистическими изысканиями, почему-то начиная с банальнейшего:

— Дура бешеная!!!

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

Замыкающая «шишига» уже с полчаса как обдала на прощание сизым выхлопом, а полковник все еще стоял у ворот. Начал понемногу накрапывать легкий дождь. Пчелинцев посмотрел вверх. Да, легкость ненадолго, вон, подходят иссиня-черные тучи. Сейчас разродятся проливным и затяжным. Такие теперь дожди: проливные и затяжные одновременно.

С одной стороны — примета хорошая, в дождь уезжать, с другой — не те нынче дороги, чтобы лишний раз подставляться под осадки. А куда денешься…

«Эх, ребята, ребята, куда я вас отправил… — бродили мысли. — Шутка ли: пять тысяч верст по незнакомой местности. С неизвестно какими дорогами и, главное, неизвестно какими врагами. Три десятка человек на шести машинах. Где-то это сила, а где-то — слабая жертва. Хотя нет, беззубые в этой компании отсутствуют, любая банда кровью умоется прежде, чем возьмет. Но тебе-то, полковник, всё равно, какую цену заплатят бандиты, если твои парни лягут. Тяжелый предстоит путь, очень тяжелый. И только до Омска есть хоть какая-то ясность. А дальше сплошная терра инкогнито. Дойдут ли? И куда дойдут?

Хорошо бы, удалось договориться с башкирами и перебраться к ним… На хрен кому нужен эти Украины и Таджикистаны! Хотя нет, Таджикистан нужен шахматисту. Но и только. Понять парня можно, что бы ты сам отдал, полковник, чтобы сходить в Балтийск? Туда, где остались дети… И откуда ни ответа ни привета за все одиннадцать лет… Да что об этом… Так что ефрейтора понять можно. Но ведь нельзя жертвовать людьми за исполнение мечты. Какой бы она не была. И если в Уфе можно выжить, мы не пойдем дальше. Никто не пойдет. Как бы не было кому-то обидно. Как не идет на запад один немолодой полковник, уже неуверенный, что узнает своих пацанов… Наверняка не узнает: Славке сейчас семнадцать, Костику — четырнадцать, если, конечно… Нет! Никаких если! Славке семнадцать! Косте четырнадцать! И раньше или позже полковник бросит всё и найдет их! Как только сможет взвалить на чьи-то плечи всю ответственность за полторы тысячи человек, сплотившихся вокруг бывшей бригады… Тем же башкирам, например. А от Уфы до Балтики куда ближе, чем от Новосиба…

Дошли бы только ребята. Хоть до Уфы… Они смогут договориться. Ромка Сундук, Андрюха Седьмой... Это же монстры, договорятся! А у них еще шахматист с собой. Мегаэкспроприатор экспроприаторов, который у бандюков автоколонны на раз отжимает. Точно договорятся. Лишь бы дошли… Только бы не нарвались по дороге, в казахских степях, кишащих бандами, или лесах Урала, от которого остались только «дикие земли»…»

Капли из мелких и невесомых начали превращаться в увесистые, неприятно бьющие. Надо идти под крышу. Все равно нет ни малейшего толку в этом стоянии на дороге… Пчелинцев повернулся через левое плечо и зашагал обратно.

Наряд по КПП попытался было вскочить, полковник остановил солдат. Не к чему лишний раз демонстрировать строевую выучку.

— Проводили, товарищ полковник? — спросил старший наряда. Сержант с совершенно незапоминающейся фамилией. То ли Иванов, то ли Сидоров.

Пчелинцев остановился в коридоре, помолчал недолго…

— Так точно, товарищ сержант. Да, глупый вопрос, кипятком угостите? — Совершенно не хотелось полковнику идти в штаб или куда-то еще. Хотелось посидеть в тишине, хотя бы относительной. А тут — самое место. Кроме него лишь трое, да четвертый у пулемета наверху. Сидит, наверное, под «грибком», закутавшись в «ОЗКашный» плащ, наблюдает за окрестными холмами…

— Как иначе?! — тут же засуетился «Иванов». — Только обождите малость, щас подогреем! — и страшно вращая глазами, услал одного из бойцов куда-то вглубь помещения. КПП строился еще при Союзе, материалов тогда не жалели, и помещение отгрохали квадратов на двести, с полудюжиной всяких комнат и отнорков. Где-то в них ребята мини-кухоньку и организовали… Лишь бы не спалили к херам. Ну, то ладно, спалят — сами же строить и будут, у нас с этим просто.

— Не спеши так, сержант. Не помираю ведь, в самом деле! — попытался успокоить Пчелинцев. Но его слова вызвали только еще большее нездоровое оживление. Пришлось рявкать начальственным голосом…

«Иванов» тут же успокоился, достал из стандартной армейской тумбочки, зачем-то выкрашенной в «камуфляж», несколько побитых эмалированных кружек и маленький сверток.

— С сахаром — сами знаете, экономия, а тут местные медком подогрели. — Сержант почему-то смутился, разворачивая слои ткани.

— Из портянок нарезали? — улыбнулся Пчелинцев.

— Так точно! Из летних! И стирать не стали для пущего аромату! — радостно доложил дежурный. Все засмеялись.

Наконец, из глубин КПП вернулся боец с закопченным котелком. От котелка валил пар. Пчелинцев присмотрелся к кружке.

— Вы туда чего намешали, архаровцы? — на поверхности кружки плавали крайне подозрительные веточки и неопределяемые на взгляд обрывки листиков.

— Что на камбузе выдают, то и завариваем.

— Понятно. Разберемся, — грозно сказал Пчелинцев, и осторожно потянул уже немного остывший «чай». — А ничего, не технический. Пить можно!

— Товарищ полковник! А как думаете, дойдут? — дневальный, набравшись смелости задал вопрос, мучающий, наверное, всех…

— Не только дойдут, но и вернуться. У них выхода другого нет!

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Сергей, весь красный и взъерошенный поднял глаза на Генку и совершенно убитым голосом произнес:

— Второй день ковыряюсь с этим злосчастным Тексаном и не могу понять в чём причина. Пропал приём и хоть тресни. Сильные сигналы идут с искажениями. Всё перелопатил, что знал. Но я и знаю не очень-то много. Догадываюсь, что навернулось что-то во входной цепи. Но что?..

— Погоди, погоди. Дай гляну. — Алябьев включил приемник и погонял его по диапазонам. Приемник выдавал только хрипы и свисты. Потом внимательно вгляделся во внутренности и ткнул пальцев внутрь электрических потрохов. — Полетел вот этот конденсатор. Таких у нас больше нет. Но гонять разведку ради одной железки не будем. Проще обойти входной усилитель.

— То есть как?

— А вот так. Я, помню, по молодости читал статью на эту тему.

— То есть, вывести антенну на контакты переключателя аттенюатора?

— Нифига! В этом случае антенна в DXе собирет весь мусор от перегрузки входного каскада. Внешний резистор практически не поможет, да и преселектор не даст желаемого результата — рассчитано-то на «телескоп», а не на нашу «суперверёвку». В среднем положении — полезный сигнал станет изрядно тише, а свист и завывания — громче! А в нижнем положении вообще ничего не услышишь, всё забьет фон собственного шума приёмника. Так штатный аттенюатор работает. Руки оторвать проектировщикам надо! По самую голову!

— А как тогда?

— Нам что нужно? Найти на плате заветную точку, куда внешнюю «верёвку» воткнуть без лишних приблуд, и при этом иметь меньше шумов, и без перегрузки по входу. Такая точка есть — конденсатор С91. И наружу вывод удобный — с краю платы, под ферритовой антенной. Понял?

— Ну, не дурней паровоза.

— Тогда действуй. Есть еще варианты, но давай сначала этот попробуем.

Алябьев обернулся к Олегу.

— Всё. Я свободен. А то мы этим приемником Матчу слушаем. Что ты хотел?

— Новости хотел.

— Журнал радиоперехвата показать?

— Нет уж, спасибо. Все эти ваши: «Девять ноль-ноль активность в третьем диапазоне, переговоры Альфы Центавра с Бетой Веги. Говорили по-своему, но всё понятно. Мат у них бедноват, а анекдоты бородатые, еще времен Хрущева. Доложили начальству, оно отобрало спирт. Генка, ты не прав!». Не надо журнала! Давай вкратце, удалось что-нибудь интересное перехватить? И Геннадий Аристархович, ради всего святого, без «аттенюаторов» и «входных каскадов». Знаю я эти слова, знаю, всё же физтех закончил! Но я же программист, а не электронщик!

— Честно говоря, ничего особенного. Похоже, даже Ахмадов приутих.

— Он знатно получил по морде в Матче. Значит, ничего?

— Есть хорошая новость. Ты же в курсе, что дивизия, в основном, шифрованный обмен ведет?

— Да.

— Вот я и подумал: раз мой Митька такой весь из себя лингвист, языки, как орешки щелкает, может и шифр потянет.

— И?

— И нагрузил его.

— И???

— Расколол пацан шифр. Месяц возился, но расколол. Так что, дивизию теперь полноценно слышим.

— Хорошо. Ну, Митька… Так, вскорости и правда инопланетян будем понимать…

— А чего их понимать? — улыбнулся Генка, — они все на великом Русском Мате разговаривают… Сережа, ну как?

— Классно, Ген! Шумы приёмного тракта упали «до плинтуса», по всему диапазону ни перегрузок, ни интермодуляций, а от тысячи семьсот до четырех тысяч килогерц просто кристально чисто.

— Ты штатный аттенюатор держи в нижнем положении. В среднем и верхнем появляется небольшое усиление и свисты от перегрузки. Днем и на НЧ еще можно терпеть, но вечером и ночью — выкручивай вниз до упора.

— Знаете, братцы, — перебил Олег, — я пожалуй пойду. А то у вас всегда одинаково: новостей никаких, а уши в трубочку сворачиваются…

Казахстан, Трасса М51, недалеко от пос. Каракога

Андрей Урусов

«Пиндец. Приехали, — подумал Урусов, — это нам за хорошее начало. Чтобы на халяву не рассчитывали…»

А начиналось, действительно, хорошо. Семьсот километров до Омска пролетели за два дня. Конечно, время не рекордное, но рекорды никто ставить и не собирался. Шли сторожко, опасаясь с разгону влететь в засаду. Да и просто и банально поймать яму на дороге не хотелось. Тех хватало с избытком, десяток лет без ремонта ни одному покрытию не полезны. А вот засад не было. Вообще никаких боевых взаимодействий и огневого контакта. Лишь один раз, когда дорога выскочила в степь, на горизонте замаячила пара джипов, но приближаться не стала, а, наоборот, резко развернувшись, свалила из поля зрения.

— Они там что, без всяких дорог ездят? — спросил Боря, глядя вслед несостоявшемуся противнику.

— А на хрена в степи дороги? — отозвался Герман. — У нас в Тамурлуке, в РМО один кардан служил с Казахстана, так он не знал, как заднюю врубать.

— Из Шымкента в Актюбинск идет трасса союзного значения, — поддержал водителя Урусов, — под Ыргызом это грунтовка шириной в километр.

— Грунтовка союзного значения? — удивился Поляков.

— А то!

— А почему такая широкая?

— Раскатали. Там, как дожди пойдут, вторая машина уже вязнет. Вот каждый и накатывает собственную колею.

— По Высоцкому прямо, — вставил Борис.

— Угу! Владимира Семеновича не только мы уважаем…

В следующий раз, живых людей увидели уже перед Омском. Но эта встреча была запланирована. Почетный экскорт заявился на паре БТР-ов.

— Что, так всё серьезно? — спросил Урусов у старшего встречавших, пожилого капитана-десантника.

— Да нет, пыль вам в глаза пускаем, — ответил тот. — Надо же показать, что мы тоже крутые, а не какие-то херы с бугра.

Прием оказался намного теплее, чем ожидали. Выпить, закусить, банька — само собой. Но коньяк и деликатесы… Омичи гостей разве что не облизывали. Причины разъяснились вечером первого дня.

— А скажи, майор, — спросил Сундукова местный » черный полковник», до сих пор ходящий в старых старлеевских погонах, — когда ваши следом пойдут, им на хвосты присесть можно будет?

— На хвосты — вряд ли, — честно ответил майор, — а вот если вместе пойдете — не думаю, что наши сильно возражать будут. Лишние стволы никогда не мешали.

В общем, два дня в Омске отдыхали, не зная проблем и решая, как ехать дальше. Нарешали, мать вашу. И двухсот километров не прошли…

Их ждали. Ждали давно. То ли высмотрели еще до Омска, не зря же крутились джипы на горизонте, то ли перехватили переговоры… Не суть, важно, что ждали. И подготовились соответственно…

Авангардный «Тигр» Урусова пропустили. Джип проскочил узость между двумя склонами, не заметив никого и ничего. Начали втягиваться, и тут началось…

Засада была организована не то, чтобы эффективно, но довольно эффектно. Фугас бухнул в середине колонны, пытаясь разделить ее пополам. С ближайшего бугорка, обильно заросшего кустарником, по машинам хлестнула очередь из чего-то мощного, похожего по звуку на «Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный»…

То ли «взрывной» чего напутал, то ли было изначально глупо задумано, но эффект взрыва получился минимальным из всех возможных: уже проскочившей точку подрыва «шишиге» лишь посекло задние баллоны, а чуть подотставший УАЗ и вовсе отделался осыпавшимся лобовым стеклом.

Из своего грузовика, прямо на ходу, выскочил лейтенант Соловьев, с «шайтан-трубой» наперевес, и, не целясь, шарахнул термо-барическим в сторону пулеметной точки. Попал — не попал — неясно, но ДШК заткнулся, на полуслове оборвав затянувшуюся очередь… Зато проснулись автоматчики, которые высаживали в сторону «гостей» магазин за магазином, старательно превращая в решето борта кунгов. Но из «шишиг» и УАЗиков уже высыпались бойцы, теперь пытавшиеся укрыться за любой неровностью рельефа…

Головной «Тигр» резко затормозил, хорошо клюнув вниз. Урусов вывалился наружу с охапкой «Мух» в руках, перекатился по дороге, чудом не свернув шею, и нырнул за придорожный холмик, больше похожий на кочку…

Джип, взревев мотором, резко вильнув в сторону, становясь поперек дороги. Из двери, направленной от засады выскочил оставшийся экипаж в лице Юринова, Германа и Полякова. Водитель упал под машину, и вплел звук своего автомата в общую какафонию. Ефрейтор с сержантом попрятались по разные стороны дороги, попадав в кювет. Отдышались, выдохнули, и начали шарашить по «зеленке». Не надеясь, конечно, куда-то попасть. Просто очень уж страшно, когда стреляют, а ты молчишь в ответ…

Машины колонны, тоже не разворачиваясь, уходили задним ходом. С хорошим запозданием рванул второй фугас, выбросив в небо пару центнеров асфальта…

Бой продолжался. Горел один из «козликов». «Соловьевский» «ГАЗ — 66» накренился на пробитых колесах. По защитной краске кунга уже побежали первые робкие язычки пламени, огибая свежие пробоины…

В довершении всех бед, из-за следующего поворота высунулось рыло «восьмидесятки»…

— Седьмой — Сундуку! — взвыла рация. — БэТэР!

— Саныч, млять, уябывай!!!

Против брони шансов нет. «Крупняк» разберет по запчастям с любой позиции. Ему только на прямой выстрел подойти…

БТР высунулся из-за холма уже целиком… Башенка крутанулась, ловя тонким дулом автоматической пушки первую цель. Перекрывая все шумы боя прогрохотала очередь. Наводчик ошибся совсем немного. Все снаряды ушли выше «Тигра», лишь сорвав кусок крыши. Из-под машины переполошеным зайцем рванул Герман. Наводчик бандюков оказался азартным парнем. Он начал ловить в прицел бегущего солдата, не заметив, как из-за своего бугорка, встал во весь рост капитан Урусов с тубусом РПГ-18 на плече.

— Андрюха, мать твою… — рация почему-то шептала…

Седьмой не ответил. Почти. Совсем тихо, чтобы не услышали по рации, шепнул:

— А мы повоюем… И вообще, ша, медузы, море наше!

Реактивная граната прочертила дымную дугу, тающую на глазах, и впечаталась точно под башню БТРу. То ли боезапас сдетонировал, то ли еще что… Выскочить не успел никто…

Сожженная «броня» мигом отрезвила нападающих. Да и план их пошел коту под хвост… Фугасы «шептуна пустили», БТР потеряли… Стрельба продолжалась недолго, затихая с каждой секундой… Уходили «романтики с большой дороги» по-английски. Не прощаясь.

А потом ожила рация. И совершенно незнакомым голосом сказала:

— …, что за…, сибиряки, мать вашу…! — и добавила совершенно спокойным тоном. — Снова приветствуем на омской земле!

Таджикистан, Фанские горы, Альплагерь Артуч

Олег Юринов

Что мы имеем на этот раз? Рассматриваю гостей в оптический прицел и размышляю. Кто такие, и что с ними делать? Варианты могут быть разные, и желательно не ошибиться. Неприятно уничтожить возможных союзников. Еще неприятней пропустить врага. Подобные ошибки в первые годы стоили нам несколько жизней. Наверняка, военные посчитали бы подобные потери допустимыми. Но для нас это непозволительная роскошь. То, что за каждого человека врагом заплачена десятикратная цена — ничего не меняет. Их жизнь не стоит ничего. Наша — бесценна. Размен не может быть равным. Никогда. Сейчас случай, естественно, непростой. Иначе патрульные решили бы сами. Меня вызывают либо с подкреплением, если нарушителей слишком много, либо, если неясно, кто и с чем пожаловал.

Это сейчас так. А в первые годы летали на каждого нарушителя. Не только я и Леха, вдвоем мы бы просто не справились. И «Спецы», и Егор, и Лайма, и Браты. И Серега Долженко до своей дурацкой гибели в Сурхобе… Именно тогда, после смерти Пулемета, и появилось правило: никаких переговоров. Не уверен — убей. С тех пор сначала стреляем, потом разговариваем... Будь сегодня старшим патруля Васька Доничев, меня и звать постеснялись бы. А эти умники уже купались в озере, кормя собою рыб. Но Васька сегодня на руднике…

Кто они? Идут со стороны Амонатова. Амонатовских стараемся не трогать, враг моего врага... Не друг, конечно, но со временем может пригодиться. Тем более, ребята они осторожные, глубоко в горы, особенно на нашу территорию, не суются. Приезжают в Артуч, покрутятся в пределах видимости собственных машин и уматывают. Если идут наверх, то машины не прячут, зато охраняют их очень серьезно. И идут сторожко, с мощным охранением. На арапа не возьмешь. Один раз дошли до нижнего озера. Но выше не полезли. Дошли, посмотрели по сторонам, и умотали вниз. Как будто демонстрируют дружелюбие и вызывают на диалог. Может так и есть… Мы-то не торопимся…

Эти ведут себя наглее. Высадились с трех джипов, замаскировали машины в кустах и всем скопом поперли наверх. Именно поперли. Нагло и безграмотно. Собственно, положить эту тупую толпу — не вопрос. Вопрос — надо ли? Что за сила и откуда взялась. Не пенджикентцы — понятно. И не ахмадовцы. Тех у нас не то что собачки, люди по запаху различают. Но и не дехкане же местные увешаны стволами, как новогодние елки игрушками… Наемники? Тогда кто наниматель? Такое больше в духе Бодхани, хотя и Саттах вполне может с восточным лукавством нанять сторонних людей для разведки в наших краях. Своих жалко, чужих — нет. Соответственно, если в будущем случится добрый разговор, смерть наемников не станет между нами, подобно смерти родичей.

Тем не менее, пока повременим. Строго говоря, границу они не нарушили. Здесь амонатовская земля. Точнее, нейтральная, на ней никто не живет. Вот если полезут через перевал… Тогда уже будет неважно, кто они сами и кем наняты. Из Пасруда не возвращаются.

Клиенты встают. Продолжаю смотреть. Азиаты? Похожи, но не таджики. И не узбеки. И тех и других мы давно различаем. Тем более, не китайцы. Афганцы? Арабы? Или кавказцев занесло попутным ветром? Хотя пара-тройка человек вполне может быть и европейцами. Итак, что имеем. Интернациональный отряд наемников мы имеем. И совсем не факт, что на кого-то работают, возможно, обычная банда, у которой на старом месте начала гореть земля под ногами. Ищут новую базу. Тогда надо валить, эти нам точно не нужны.

Пройдя большое озеро, поворачивают на Лаудан. Местность знают? Или карта хорошая? Неважно, решение принято. До смерти им остался один час хода. До места, где широкая удобная тропа траверсирует крутой склон, и в пределах досягаемости нет ни одного укрытия. Там вполне хватит арбалетов. Патроны надо беречь.

Казахстан, Трасса М51, недалеко от пос. Каракога

Андрей Урусов

Омичи подошли внушительной силой. Три танка, пяток БМПэшек…

— Мы танковая бригада, или хер моржовый?! — вместо приветствия выдал командир группы. И только потом протянул замасленную ладонь… — Простите, мужики. Не успели мы…

— Каким хером вас вообще сюда занесло? — майор Сундуков еще не успел остыть от боя, вот и выдал ругательную тираду...

— Переговоры перехватили. Нашли, наконец, петропавловскую волну. Послушали — и за вами по тревоге. Мы то думали, если там и есть кто, то нормальные люди: никогда с той стороны ни проблем не было, ни набегов. А они, оказывается, круг по степи давали, чтобы не светиться. Под Астану косили. И отходили в случае чего в сторону Астаны. В общем, пройти здесь реально силами бригады. А договариваться не с кем. Только один язык понимают, отморозки фуевы. Ну да вы сами видели…

— Поздновато вы спохватились…

— Да уж как вышло. Не спецом же вас подставили…

Урусов все разговоры скинул на Сундукова. А сам забрался на заднее сиденье изуродованного «Тигра», вытащил из заначки помятую алюминиевую флягу, и опростал ее почти наполовину.

Что поле боя осталось за регулярными частями российской армии, это, конечно, замечательно и прекрасно. Вот только потеряли они на том поле две машины. И восемь человек легло в омскую землю навсегда, пройдя свой путь до конца. Про раненных лучше и вовсе промолчать. Всех посекло. Кого пулей, кого осколком...

Алкоголь почти не брал. Так, только слегка отключил осознание происходящего вокруг…

Поляков сунулся с каким-то разговором, но натолкнулся на остекленевший взгляд, и тихонько перетек на переднее сиденье, потеснив Юринова.

Общая колонна двинулась обратно к Омску. Искать другую дорогу. Через «дикие земли»…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

— Вить! Ты можешь со мной поговорить?

— Могу.

— У меня очень большой и важный разговор.

— Слушаю.

— Сейчас, соберусь с мыслями…

Ира начинает перебирать бумажки, которые держит в руках. Бумажек много, в руках они не помещаются. Ира устраивается на ближайшем камне и зарывается в макулатуру всерьез. Ветер решает помочь ей в этом деле, и через мгновение пяток листов порхает в воздухе. Другой Ветер, тот который щенок, с радостным лаем бросается за ними.

— Вот! — извлекает Ира какую-то бумажку и потрясает ей в воздухе. — У нас кончается российская сгущенка.

— А не российская, — спрашиваю осторожно, в последнее время жена стала раздражительной.

— Украинской тоже мало, а узбекская намного хуже. Она кислая!

— И что?

— А то, что нам скоро нечем будет кормить младенцев!

— Подожди, а старый способ чем не нравится?

— Это какой?

— Ну, маминой грудью не пробовали?

— Витя! Не говори глупости!

— Почему же глупости, меня мама так и кормила. Ты наших детей тоже! Насколько я помню, Санечка сосала еще здесь…

— Витя!!! Конечно, девочки кормят грудью. Но детей надо подкармливать. И тем, кто постарше, нужно молоко! А сгущенка кончается.

— Не выдавай взрослым хорошую сгущенку.

— Уже не выдаю. И весь удой уходит маленьким. Всё равно скоро кончится. Надо что-то делать.

— Покажи цифры.

Смотрю Ирины записи. Остатки в ящиках. Количество в банках. Потребление в ребенках. Нормы в граммах. Складываю, делю и умножаю, пытаясь привести всё к общему знаменателю. Получается совсем не так плохо.

— Ира, у нас запас сгущенки на два года. Если кормить ей весь Лагерь! Российской и украинской больше половины!

— Где?

Показываю расчеты. Она проверяет, опять роется в своих бумажках.

— А вот, я тут немного ошиблась! Нолик потеряла…

— Слушай, а нельзя всё учитывать в одних единицах? Чтобы не делить банки на ребенков, когда ответ нужен в граммах?

— Можно, а зачем?

Финиш! Что можно ответить на такой вопрос? Что, вообще, можно ответить женщине? Вчера слышал диалог жены с невесткой:

— Наденька, а они зеленые или на дальних склонах?

— Да!

И ведь прекрасно поняли друг друга!

Ладно, со сгущенкой разобрались.

— Вить, есть еще один разговор.

— Какой?

— Где Санечка?

— Вроде, погулять собиралась.

— Куда погулять? С кем?

— На Чимтаргу, кажется. По пятерке. С Петькой.

— Тебя не беспокоит, что этот Петька плохо влияет на ребенка!

— Почему «плохо влияет»?

— Во-первых, он старше! Во-вторых, страшный матерщинник! Вообще, в тринадцать лет еще рано интересоваться мальчиками! У девочки блестящие математические способности, ей надо в науку! А не носиться целыми днями голышом по скалам. И она всё время крутится со старшими мальчишками! Надю это тоже беспокоит!

— Во-первых, не крутится, а крутит. Санька командует всеми детскими бригадами. Во-вторых, не голышом, а скудно одетая. Так сейчас вся молодежь ходит, одежду берегут. Правильно делают, между прочим, «Сиверы» под рукой нет. В-третьих, не носится по скалам, а отрабатывает навыки на полигонах. В-четвертых, Надя всё прекрасно понимает. И, наконец, попроси внучку перевести твой учет в систему СИ. Раз она такой математик. Уж программу советской десятилетки точно знает.

— Она уже перевела!

— Так это у нее сгущенка считается в ящиках?

— Нет, у нее в килограммах! Но это же неудобно, хранится-то в ящиках!

— Уф!... Ира…

— Что Ира? Что Ира? Ты совсем сдурел на старости лет? Девочка в тринадцать лет уходит на неделю вдвоем с пятнадцатилетним парнем, а его это не беспокоит!

— Слушай! А то, что девочка в тринадцать лет идет в двойке Чимтаргу по Южной Стене, тебя не напрягает? Напрягает исключительно то, что второй — парень! Так вот, того, что ты так боишься, на стене случиться не может: все ночевки там исключительно в гамаках. Отдельно друг от друга.

— Ну, слава богу! Но эти игры до добра не доведут! Ей уже девушкой становиться пора! Сколько можно быть пацанкой! Кто польстится на ее ободранные коленки? Я еще хочу правнуков увидеть!

Молча пережидаю поток красноречия. Надо же человеку выговориться. Уж кем-кем, а внучкой я очень доволен. Хоть и крутовата, конечно, девочка растет…

— Ты знаешь, как ее зовут? Бешеная!!!

— Меня тоже так звали. Между прочим, одной девушке даже нравилось! И даже не одной…

— Я тебе сейчас покажу «не одной», старый развратник! Ты хоть с женой-то справься!

— Ты чем-то недовольна?

— Я всем довольна! Когда так мужика зовут, это другое дело, а девочка должна быть слабой и беззащитной!

— А ну-ка напомни мне, слабая и беззащитная, кто выиграл в восемьдесят третьем первенство института по лыжным гонкам? Первенство, между прочим, мужское было!

— И ничего не мужское, я просто дистанцию перепутала…

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Ветки хлестали по лобовому стеклу, норовя расколотить или хотя бы застелить трещинами, трава и кустарник, заполнившие колею, хватали за мосты, а колёса норовили прокрутится на жирной зелени… Машину (и всех кто в ней находился) безжалостно кидало на лесной дороге.

— По-моему, мы опять едем не туда… — Урусов кое-как сумел разгладить скомканную «двухверстку» на коленях. Склеенная вкривь и вкось карта норовила расползтись вдоль и поперек.

— Военные карту достали, сейчас дорогу спрашивать будут… — протянул Герман, бросив косой взгляд на капитана, крутящего в руках карту.

— Млять! Не гунди под руку. Тормози лучше! — УАЗик, шедший в головном дозоре, резко остановился. Капитана чуть не приложило о торпеду. Боец на заднем сидение вообще свалился на пол, и теперь с руганью пытался выбраться.

— Ваня! Ты — мудак, — мрачно выдал «приговор» Урусов.

— Ты мне тоже сразу понравился, — ответил Герман и достал из под сиденья внушительный пакет. — Мое дело рулить. А твое — дорогу искать. И вообще, лучше такие вещи делать на свежем воздухе. Бывает, просветление в мозгах получается.

— И чего я тебя в двенадцатом не пристрелил? — Урусов открыл дверь и выпрыгнул наружу. — Окна пооткрывай, опять газенваген устроишь.

— Легко! — ответил водитель, уже докручивая огромную «козью ножку». С сигаретами положение было, мягко говоря, напряженное, а вот табака оказались внушительные запасы…

Урусов смел с капота мелкий лесной мусор и расстелил многострадальную карту. Прищурился, пытаясь разглядеть сквозь сплошную завесу облаков Солнце.

К капитану подошел Сундуков, на ходу сбивая ботинками метелки лесных цветов, на свою беду, выросших на обочине давно не езженой дороги…

— Чего стоим?

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Урусов.

— Я думаю, что ты отыгрываешь Сусанина. Причем, зря. — Сундуков сорвал у самого колеса травинку и, начал ее жевать. — Единственный, кто знает хоть пару слов по-польски — ты сам.

— Матка Бозка Ченстохова, в дупу ймыты её маты… — выругался капитан. — Нашел, млять, народного героя… Лучше скажи, что с компасом. Стрелка крутится по всему лимбу. Насколько помню, никакая радиация магнитное поле не корежит.

— Радиация — нет. — Майор выплюнул пожеванную травинку, и вытер капельку зеленой слюны, случайно угодившей на форму. — А вот магнитная аномалия — запросто.

— Курво-мать… — совершенно безразличным голосом выругался Урусов. — Саныч, у тебя спирт есть?

— Нет у меня спирта. Давай лучше думай, куда ехать. А то всю горючку сожжем, а из леса не выберемся.

— Что делать, что делать! Снимать трусы и бегать! — Взгляд капитана упал на ефрейтора Юринова, тоже выбравшегося из машины…

— Боря, — задумчиво протянул Урусов — ты, вроде, заикался как-то, что у тебя брат какой-то разряд по ориентированию имеет?

— КаМээС он, — откликнулся Юринов.

— Так бери карту и скажи, как нам по кратчайшему пути выбраться из этой задницы.

— Так, то ж не я КаМээС, а Олег, — попытался сопротивляться ефрейтор.

— А нам и это по фигу! — ответил Урусов — Пока мы отсюда не выберемся, Таджикистона тебе не видать! И вообще, устами младенца глаголет истина, так что дерзай, наш юный поддаван.

Борис почесал в затылке, подошел поближе, придавил уголки карты какими-то сучками и шишками и начал водить по ней грязными пальцами с обгрызенными ногтями, приговаривая вслух:

— Две недели назад мы были в Ишеме. Это вот здесь… Потом ехали на запад-северо-запад. Примерно… Железная дорога кончилась на третий день. До Гольшманово не доехали, уперлись в воронку… Объезжали с севера. За каким хреном, неясно... Потом еще два дня лезли совсем непонятно куда... Потом увидели солнце и поехали на запад. Та дорога шла ровно... Дальше была деревня без названия, зато с печкой… Последние пять дней крутимся без всякой системы, далеко уйти не могли. — Боря поднял голову и внимательно осмотрел небо, — облака кучевые, это хорошо… Мох на деревьях растет со всех сторон… Муравейников нет, да и хрен с ними… «Шишигу» из болота позавчера вытаскивали… — Он еще раз осмотрелся и уверенно заявил. — В общем, товарищ капитан, прямо нам!

— Почему прямо?

— Так другой дороги нет! Так что — по ней. А если (или когда) развилка будет, тогда и подумаем. Но, ежели солнышко выглянет или облака засияют — то надо бы засечь, в каком направлении. Пригодится.

— Хорошая у тебя логика, — покрутил головой Сундуков.

— Не, логика — это у Олега. У меня — интуиция…

— Ладно, нам и это по фигу, — опять повторил Урусов полюбившуюся фразу, — дорога и вправду одна. Погнали по гроссмейстерской интуиции. Она, почему-то, с хохляцкой совпадает.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Собравшиеся расселись. Состав был своеобразный: только «вояки», и ни одного «гражданского». Конечно, «граница деления личного состава» в Лагере была весьма условной, но присутствующие, как раз и занимались, в основном, вопросами обороны. И собрались тут руководители всех ее отраслей и направлений…

Потап, Малыш, Огневолк и Прынц, с которых, собственно, и начались Вооруженные Силы «Фанской республики». Потап, по-прежнему оставался Верховным Главнокомандующим, а его бывшие (собственно, уже давно не бывшие) подчиненные, руководили минно-взрывной и кинологической службами, а также снайперским «взводом».

Егор и Бахреддин — несменные начальники стационаров Чоре и Маргузор. Олег, старший Патрульной службы, являющейся по факту и Пограничной. Леха, представляющий на Совете «бронетанковые войска», а реально — заместитель Олега. Давид, отвечающий за внешнюю разведку… Впрочем, «разведчики» и «погранцы» настолько пересекались по личному составу и задачам, что Олег с Давидом иногда путали, кто чем руководит, и постоянно подменяли друг друга. Лайма, командир первого снайперского отделения. Не хватало разве что Машки, замещавшей мужа на руднике, и Рахматулло, работающего в паре с Давидом и отосланного им «по делам». Что у них за «дела», разведчики не сообщали даже Виктору и майору. Развели, понимаешь, секретность…

— Значит так, — начал Виктор, — пока мирные люди заняты полезным делом, нам надо решить маленькую проблему: у нас заканчиваются запасы…

— Минуточку! — прервал Огневолк, — это кто мирные люди? Браты, Доничев и компания? Во главе с Генкой?

— Ну, например, дети — отрезал Олег.

— Ага, — глубокомысленно произнес Егор, — маленькая Санечка. По кличке «Санька Бешеная». Которую даже на руднике каждая собака знает, и уважает…

— Ну, положим, собаки больше уважают ее пса, — уточнил Потап.

Народ дружно прыснул.

— Между прочим, — обиженно произнес Олег, — девочка сейчас занята крайне мирным делом. На восхождение пошла.

— А Коно — полезным, — добавил Огневолк, — улучшает породу. Очень эффективный производитель. Наш человек во всех смыслах.

— Мы о чем-нибудь можем говорить серьезно? — поинтересовался Виктор.

— Можем, — взял слово Стас, — о каких запасах речь? О привезенных из Сарвады в двенадцатом году?

— О них, родимых!

— Ага! И, судя по составу высокого собрания, нам предстоит еще один рейс за прокладками?

— Почему нет? — многообещающе прищурилась Лайма.

— Лаймочка, девочка, перестаньте отвечать вопросом на вопрос, — примирительно сказал Давид, — вы же таки не еврейка, вы же таки не то еще литовка, не то уже русская…

— Насколько я помню, евреи приехали в Палестину и совсем немножко оккупировали какие-то земли? — невинно спросила Лайма.

Давид слегка поперхнулся, но ответил:

— Ну, можно и так интерпретировать…

— Эта национальность мне тоже подойдет. Так что вы имеете против прокладок, товарищи?

— Успокойтесь, Лаймочка, ничего я против предметов личной гигиены не имею! Можете уточнить у моей зубной щетки! И вообще, может, дадут продолжить?

— Давай, Вениаминыч.

— Так вот, главное не прокладки. Назревают проблемы с едой. Как мы ни экономим запасы, они тают. На ближайшую зиму еще хватит. На следующую — нет.

— А если сократить пайки?

— Пайки урезаны до минимума. Выращиваем всё, что растет. Стада на пределе возможностей района. Поголовье, конечно, можно увеличить, но надо расширять пастбища, совершенно непонятно, как избегать контакта с местными. Режим секретности и так на грани рассыпания. Из дикого жрем всё, что жрется. Или кто-нибудь откажется от шурпы по-фански?

— Это которая из двухвосток?

— Она самая.

— Да нет, нормальная жрачка…

— Женя, что бы ты сказал о ней двенадцать лет назад?

— Э-э-э…

— Ругань отставить! — жестко скомандовала Лайма и кокетливо улыбнулась, — тут дама.

— Тогда ничего.

— То-то и оно. А это говорит специалист по обработке шачьего мяса… — Виктор сделал паузу.

— Простите, — поинтересовался Давид, — мы разве едим ишаков?

— Не «ишачьего», а «шачьего», образовано от «шак», так дети называют одичавших собак.

— А наши орлы этим словом именуют джигитов Ахмадова, — вставил Олег. — Потому Давид Аронович и удивился.

— Митя сейчас, — усмехнулся Виктор, — объяснил бы, что оба слова образованы от слова «шакал» в его разных значениях и семантическое поле…

— Витя, не надо, — взмолился Давид, — я немного отстаю от лингвистических изысканий Дмитрия Геннадьевича, так что, всё равно не пойму. Мне достаточно знать, что мы едим собачье мясо, а не человеческое. Но при чем здесь это?

— Да ни при чем. С ним чисто медицинская сложность: у шаков полно паразитов и его обеззараживание — непростой процесс. Аверин — один из главных спецов. И по небрезгливости он у нас лидер.

— А у нас еще остались брезгливые?

— Не замечал… Кстати, о человечине и совпадении названий. Может появиться еще и психологическая проблема. Мы как аборигены Новой Гвинеи — своих собак не едим, они члены племени. А чужих — запросто, как обычное мясо.

— Надо понимать, при появлении чужих людей может стать вопрос…

— Может. Еще как может. Но, слава богу, не сейчас. Поколения через два. — Виктор откашлялся. Но мы отвлеклись. Два поколения нам здесь не прожить. Пришла пора спускаться вниз. В Большой Мир. Только готов ли этот мир принять нас?..

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Развилка попалась через два дня. Если учесть, что больше десяти километров в час машины по этому недоразумению не давали, то не так уж и далеко. Колея уперлась в воронку и раздвоилась, обходя препятствие с двух сторон.

Капитан посмотрел на дозиметр.

— Чисто. Борька! Куда ехать?

— Налево!

— Почему налево?

— А хрен его знает! Почему нет?

— Действительно, — произнес Урусов, — почему бы и нет. Ванька, давай налево.

Герман послушно крутнул баранку. Остальная колонна двинулась следом. Через двести метров дорога опять раздвоилась.

— Направо, — скомандовал Борис.

Дальше началась какая-то фантасмагория: развилки сыпались как из ведра. Создавалось впечатление, что здесь специально накатывали густую сетку дорог. Боря уверенно командовал: «направо, налево, прямо», как будто знал в этом лабиринте каждый поворот. Урусов, заразившись его уверенностью, не возражал. После двадцати километром плутаний, Герман неожиданно заорал: «Асфальт!!!», и «Тигр» рванулся вперед, словно почуяв впереди заправку.

— Ну, блин, Шах, ты даешь, — восхитился Урусов, — как это у тебя получается?

— Не знаю, — честно ответил Боря, — я и в школе на всех тестах правильные ответы всегда угадывал. И ЕГЭ на девяносто процентов сдал… Интуиция…

— Хорошая штука, — произнес капитан и чуть не врезался головой в лобовое стекло: машина резко затормозила под яростный мат Германа.

— Мда… — протянул Андрей, оглядывая открывающуюся картину, — к твоей интуиции еще бы крылья…

Впереди, в пятидесяти метрах блестело своей, словно лакированной поверхностью, гладкое асфальтированное шоссе. Возможно, оно было не совсем гладкое или, даже скорее всего, совсем не гладкое, но оно было… Шоссе. Асфальтированное. Гладкое. Более того, в полукилометре был виден дорожный щит-указатель, и даже можно было разобрать, что именно указатель, а не «рекламка», и что краска облезла далеко не вся. Как в сказке.

А между шоссе и колесами «Тигра» тянулся совсем небольшой овражек с крутыми стенками, по дну которого быстро бежал мутный и, даже на вид глубокий, поток десятиметровой ширины…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Евгений Аверин

— Дядя Женя! Дядя Женя!!! У Ветерка живот болит! И Жулька волнуется!

— Спокойствие, только спокойствие…

Огневолк вошел в питомник, по-хозяйски прошелся вдоль лежанок, посматривая на псов, ласково трепля холки, и, наметанным взглядом отмечая несоответствия в поведении. Здесь всё было не так, как положено в кинологии. Но Евгений знал: он делает всё правильно. Не как в учебниках написано, а так как надо. Не нужны этим собакам клетки. Ласка им нужна, уход и кормежка.

Конечно, ни за десять, ни за пятнадцать лет новую породу не выведешь, на это надо раза в четыре больше времени. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. А посему — работать надо лучше и все получится!

Женька Аверин собак любил с детства. И не только любил, но и понимал. За что псы отвечали ему взаимностью. Все и любые. Одним из первых «собачьих» воспоминаний Аверина, были ошарашенные глаза председателя колхоза, увидевшего свою «грозу поселка», злобную и дурную Альму, жгучую смесь немецкой овчарки и ротвейлера, в объятиях пятилетнего пацана. Грозная псина виляла хвостом, поскуливала и безропотно давала наглому мальчишке разыскивать занозу в лапе. Председатель был редкой сволочью, да еще наделенной властью. Мало того, в этот момент он оказался сильно глупее собственной собаки. Иначе мысль выбросить мелкого нарушителя спокойствия со своего участка не посетила бы его голову. Ошибочность этой идеи объяснила хозяину Альма, причем сделала это настолько убедительно, что тому пришлось купить новые штаны и неделю спать на животе.

Лет с семи при любых проблемах с собаками, вся деревня звала Аверина-младшего. Женька с первого взгляда распознавал, что именно беспокоит пса, и как можно помочь. Дошло до того, что местный ветеринар стал регулярно вызывать пацана «на консильюм». Знания по теории у «слонореза» были энциклопедические, а вот с практическим применением постоянно возникали проблемы. Парню же не хватало как раз теории.

Не обходилось и без курьезов. Когда двенадцатилетний «доктор», примчавшись по вызову продавщицы местного магазина Любки Копытихи, самой скандальной бабы района, обнаружил, что ее кобель-пустобрех Васька, названный в честь мужа хозяйки («так они ж одинаковые, шо тот кобель, шо этот») ничем не болен, а просто желает даму. Проблему предстояло объяснить Любке. Назвать Женьку стеснительным было бы трудно, но все-таки двенадцать лет не самый подходящий возраст до подобных объяснений.

— Вязать его надо, — попытался воспользоваться «научным языком» Аверин.

— Так это мы мигом, — заголосила Копытиха, — сейчас веревку принесу!

— Да нет, не в том смысле.

— А в каком? Ты прямо скажи, что кобелю нужно?

— Сука, — брякнул Женька, уже чувствуя, что сказал не совсем то.

— Что??? — взвилась Любка, — ты что себе позволяешь, щегол малохольный…

Вставить слово в поток отборного мата Аверину удалось только минут через десять, когда на Любкин крик уже сбежалось полдеревни. От физической расправы его спас только кобель, все десять минут простоявший с оскаленными клыками между хозяйкой и другом.

— Тетя Люба, — наконец сумел озвучить Женька, когда иерихонская труба местного розлива временно умолкла, — Не вы сука, а Ваське нужна сука! Хотя и Вы не особо отличаетесь… — последнюю фразу, сказанную себе под нос, Копытиха не расслышала.

Зато расслышала всё остальное. На беду, сотрудница прилавка уже успела забыть суть начальной проблемы. А поскольку имена кобеля и мужа с ее же легкой руки совпадали…

— Это что же такое деется? Ваське, значится, сука нужна! Я его, значит, уже не удовлетворяю? Да я…

Анекдот на тему «всю Одессу удовлетворяет, а его не удовлетворяет» Любка не знала. В отличие от остальной деревни. И, естественно, была немедленно с ним ознакомлена не менее чем десятком голосов. Копытиха взвилась по новой. Прекратил свару председатель, единственный человек, которого Любка, если и не боялась, то, по крайней мере, слушала.

— Вот что я тебе скажу, Любовь Антиповна — заявил он, — ты, конечно, можешь удовлетворять своего кобеля лично! Дело хоть Советской Властью и неодобряемое, но сейчас уже допустимое. Но щенков у вас не будет, это точно. Так что, я бы на твоем месте всё же суку привел. Вон, хоть Альму мою. Даже интересно, каких она щенков от Васьки принесет.

— А щенки классные будут, — вдруг встрял малолетний специалист, — чую.

Щенки, действительно, получились классные, и через три года председатель открыл кооператив «Собачья Ферма», рассчитывая сделать деньги на «поставках псов Советской Армии». Затея, естественно, провалилась. Собачки получились очень даже неплохие, вот только у армии были свои взгляды на необходимость закупки неизвестно у кого собак весьма странного вида, да еще воспитанных в несколько необычной манере.

В итоге, когда председателю позвонили из райвоенкомата насчет призывника Аверина, неудавшийся фермер решил заодно избавиться и от убыточного хозяйства.

— В каких войсках будет служить наш пацан? — задал он вполне невинный вопрос. — А то он о границе мечтает. Прямо ночами не спит, «карацуповку» мысленно примеряет.

— Куда пошлют, там и будет, — вполне логично ответил военком. — На границу можно со своей собакой ехать, если есть. А зеленую фуражку на месте выдадут. Запасы таковых в наличии имеются.

— И сколько собак он должен привезти? — совершенно нейтральным голосом поинтересовался председатель.

— А чем больше, тем лучше! — хохотнул его собеседник.

Шутка оказалась не слишком удачной. Утром следующего дня у ворот райвоенкомата остановился раздолбанный вусмерть «сто тридцатый» из которого выгрузился требуемый призывник вместе со всеми пятнадцатью еще не пристроенными псами.

Когда военкоматовские деятели пришли в себя и потребовали убрать зверинец, машины и след простыл. Вряд ли эта история закончилась благополучно и для Женьки, и, особенно, для псов, если бы на его сторону не встал прибывший за новобранцами пограничный старлей Потапов. Аверина, мгновенно окрещенного Волком, поселили в отдельном флигеле (читай — сарае) бывшей барской усадьбы, где и располагался военкомат. В тот же самый сарай загнали всех псов. А сердобольный старлей потратил три дня на беготню по канцеляриям и оформление документов на провоз «зверинца» в «Красную Звезду», специализированный подмосковный племпитомник.

В эти три дня и возникла четверка, впоследствии прозванная «Спецами», ведь сопровождали старшего лейтенанта Потапова в исторической поездке «за зверями» сержанты Шкляр и Белозеров, которые уже получили позывные «Прынц» и «Малыш». Хотя окончательно она сложилась через два с небольшим года, когда Потапов перетащил контрактника «Волка» к себе.

В Огневолка же Аверин был торжественно переименован во время Первой Чеченской, когда рядом с ним рванул фугас с огнесмесью, и горящий кинолог пронесся триста метров до ближайшего арыка, в полтора раза побив все мировые рекорды в беге на эту дистанцию.

Откуда возникла эта страсть к собакам, Аверин объяснить не мог. Так же, как и обратную любовь.

— Наверное, я в прошлой жизни был псом. А может, от волков предки род ведут. Теория эволюции вещь многогранная и разноплановая…

В четверке собак любили все. А Малыш так просто сходил по ним с ума. Но только Огневолк чувствовал собачью душу, как свою собственную. И когда Стас притащил из Сарвады два помета щенков, направление лагерной деятельности Огневолка была предрешено.

Конечно, за одиннадцать лет породу не выведешь. Минимум — сорок. Но сейчас Аверин имел знания посерьезней, чем сельский «слонорез», а кроме того по-прежнему с первого взгляда на собаку мог сказать, кого и с кем надо скрещивать, чтобы на выходе получить оптимальное потомство. И тех псов, что сейчас росли в лагерном питомнике, уже можно было назвать предпородой, поскольку основные желаемые черты просматривались вполне ощутимо. А отдельные экземпляры, такие, как Коно или Ленг, оценивались Огневолком, как эталоны конечной цели. Кроме отличных физических данных «эталоны» выделялись таким умом, что сам Аверин на полном серьезе считал их разумными. Или хотя бы полуразумными. Впрочем, Евгений был изначально убежден, что собаки значительно умнее людей…

Большая часть лежанок пустовала, их обитатели были на работе. У каждого пса свой «хозяин», с которым он работает. При этом собаки прекрасно отличали всех своих от чужаков. Не только лагерных, но и маргузорских или рудничных, песики не тронули бы, и приказ могли выполнить, если он не противоречил воле хозяина и кодексу собачьей чести. Что таковой негласный документ существует, Огневолк не сомневался. И даже примерно представлял, что в нем записано. Чужим пришлось бы хуже. Можно без «бы». Процент разведчиков Ахмадова, павших от клыков «карашайтанов», не сильно уступал показателям «кутрубов и гуль-ёвонов» и неизменно рос.

Днем в питомнике оставались только больные и старые псы да беременные дамы с кормящими матерями.

Пройдя через взрослую часть питомника, Евгений добрался и до «площадки молодняка». Большая часть добровольных помощников крутилась именно здесь. Огневолк усмехнулся. «Добровольность», насколько он знал, была не совсем искренней, Санька на своих разводах включала работы в питомнике в общий перечень, но как приз отличившимся. Само собой, за это направление боролись.

Осмотрел щенков. Отогнал от несчастной Жульки детей, затормошивших щенка до потери ориентации (заволнуешься здесь!), пощупал живот Ветерку — тоже ничего страшного, переел песик, раздал ценные указания и отправился на совет.

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

— Хреновые из нас саперы, — произнес Сундуков, обозревая результат бурной двухдневной деятельности всех трех групп.

Мостик, действительно, был не самый красивый. Зато надежный. Сбитый из стволов вековых сосен, диаметром под полметра в комле и стянутый для большего усиления толстыми веревками. На веревках настоял Борис, ссылаясь на мнение брата. На вопрос, что именно тот говорил, последовал «железный» ответ:

— Точно не помню, но ничего надежней веревок не существует. А мы в деревне с печкой до хрена их нашли.

Что, правда — то, правда. Недавняя ночевка в брошенной деревне не только позволила бойцам помыться и просушить вещи, но и подарила немереное количество толстенных канатов. Сундуков был уверен, что никакого отношения к альпинизму эти веревочки не имеют. Урусов с Юриновым, как отношение к альпинизму имеющие, ничего доказывать не стали, а коллективно согласились, что товарищу майору из колодца определенно виднее.

Большинство присутствующих стояли за гвозди. Капитан не спорил и с ними, гвоздей тоже хватало. Лишь бы шляпки наружу не торчали.

От себя он потребовал, чтобы на оба берега стволы заходили не меньше, чем на пару метров, и были намертво вкопаны в склоны. И чтобы верхнюю поверхность мостика хоть немного подравняли.

Майор, проиграв спор о веревках, взял реванш в определении длины пролета. В результате мост не только опирался на берега, но и лег «брюхом» на здоровенную конструкцию из тех же стволов, установленную в ручье и гордо именовавшуюся «быком». Сундуков настаивал на двух «быках», но второй подобный монстр в овражек просто не поместился бы.

— Брось, Саныч! — ответил Урусов, — я думаю, выдержит.

— Не, что выдержит, не сомневаюсь. Некрасиво просто. Сердце не радует…

— Красиво-некрасиво, радует-не радует… А сердце ты побереги, майор. Ты нам живой нужен. И без инфаркта… Ванька, — заорал он Герману, — погнали!!!

«Тигр» взревел двигателем и потихонечку полез на мост…

Переправа всех шести машин прошла без сучка и задоринки. Собранный монстр мог бы выдержать средний танк, «шишиги» были ему, что слону дробина, не говоря уж об УАЗах и «Тигре». Асфальт, естественно, оказался совсем даже не гладким, но вполне приличным. А вот указатель разочаровал. От надписей мало что осталось: какие-либо цифры отсутствовали напрочь, а из трех названий можно было с трудом разобрать только одно, и оно никому ничего не говорило.

После долгого изучения карты и камлания насчет облаков и погоды (как будто не занимался этим всю время строительства) штатный «брат ориентировщика» сообщил:

— По дороге поедем, однако.

— Почему? — поинтересовался сержант Поляков.

Урусова этот вопрос тоже интересовал, но желание нарываться на очередной дурацкий розыгрыш отсутствовало. Капитан оказался прав.

— Больше некуда, — ответил Юринов, — либо по дороге, либо обратно через мост.

— Ага! — глубокомысленно произнес Поляков и надолго задумался… — А где эта дорога на карте?

— Поляк, не приставай к человеку, — эта игра Урусову уже надоела, — всё равно он не знает, куда по ней приедем!

— Дороги этой на карте нет, — отозвался Борис, — а куда приедем, знаю.

— Как нет? — удивился Сундуков.

— И куда? — встрепенулся Урусов.

Ефрейтор задергался, не зная, кому отвечать первому. Но разобрался.

— Дороги нет на карте, товарищ майор, потому как карта девяносто первого года выпуска!

— И что?

— А местность две тысячи двадцать третьего! Местность позже выпущена! То есть, карта раньше.

— И что, всё так сильно изменилось? — Роман понимал, что несет чушь, но достало всё…

— Тут раньше горы были, товарищ майор, — отрапортовал Борис. — Уральские!

— Вот прямо здесь?

— Ну… где-то поблизости!

— Подожди, Саныч! Борька, ты сказал, знаешь, куда приедем.

— Так точно, товарищ капитан!

— И куда?

— К воронке!

— Мать твою! К какой воронке?

— А вот этого точно не знаю. Либо к Тюменской, либо к Курганской. Если повезет — к Челябинской или Ёбургской. А может, к мелкой какой. Но к какой-нибудь воронке точно приедем. Их здесь много!

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— …Только готов ли этот мир принять нас?.. — произнес Виктор и обвел присутствующих взглядом.

— Что там, вообще, творится? — спросил Огневолк, — а то я со своими собачками совсем перестал следить за политической обстановкой…

— Давид, твоя вотчина. — Виктор кивнул старому «разведчику».

— В целом ситуация такова. — Лернер поднялся и начал прохаживаться взад и вперед возле стола, страшно похожий на профессора, читающего лекцию студентам. Вот только слушатели были совсем не студенческого возраста и жизненного опыта…

— Все без исключения страны региона больше или меньше пострадали от ядерной войны, которую, с легкой руки Олега Викторовича, мы называем Большим Писцом. Самые большие потери у Ирана и Пакистана. Они фактически полностью уничтожены. Китай и Индия тоже получили немало. По крайней мере, никакой серьезной экспансии в нашем направлении с этой стороны не наблюдается…

— Ароныч, ты бы еще от сотворения мира начал… — проворчал Потап.

— Надо будет — начну. Пока не надо. А вот про Китай — надо. Дальше идем. Афганистан. Пострадал очень мало. Тем не менее, грызня за власть идет по полной программе. Фактически — продолжение довоенных разборок. Тех самых, в которые и мы, в свое время, сдуру влезли. Я имею в виду семьдесят девятый, если кто не понял. Тем не менее, группировки там достаточно сильные и, разбираясь между собой, успевают покусывать соседей: туркмен, узбеков и нас. Точнее, таджиков. Точной информации оттуда мало, но насколько удалось выяснить, Туркмении приходится несладко, хотя страна не разваливалась и держится достаточно крепко, государство всё же очень богатое. Узбекистан, похоже, тоже скоро объединят. Но не под Ташкентом, а под Ургенчем. И править там будет Хорезмшах Сарыбек. Во всяком случае, его войска уже обложили Самарканд. Не исключено, что за Сарыбеком стоят туркмены, им нужен сильный союзник против моджахедов…

Давид прервался, чтобы попить воды.

— Ну, ты силен, Ароныч! — восхитился Егор. — Как ты всё это выяснил, не вылезая с гор…

— Эх, Тигра, Тигра… — укоризненно покачал головой Лернер, — половина информации ловится приемниками у тебя на руднике. А по «дальним» странам — три четверти.

— Ага, поймешь что у Генки, — пробурчал начальник стационара, — я и не подозревал, что такие слова существуют. Один «аттенюатор» чего стоит. А нормальные доклады они только Давиду предоставляют. Ну, еще Олегу.

— Тоже не совсем нормальные. Три года бился, прежде чем перестали подробно описывать типы раций, которыми пользуются прослушиваемые. Причем, кто именно что используют — не указывают, мол, это несущественная мелочь. А уж разбивать перехваты не по времени приема, а по тематике и адресатам, стали только, когда на каждую группировку выделили отдельный приемник. Соответственно, отдельный журнал. А так шло всё вперемешку. Фраза от Бодхани, пара фраз из Башкирии, потом амонатовская и опять Бодхани. Ужас!

— Чего ты хочешь, — прокомментировал Потап, — радист — это не профессия, радист — это диагноз. Болезнь Маркони. Даже Генка, как переходит в ипостась радиста, невменяемым становится.

— Точно. Обидно, что слушают почти весь мир и отдельно Таджикистан. Митька руку набил, шифры, как орешки, колет. А толку… Сейчас, правда получше стало…

— Так и по России информация есть? — выдохнул Прынц.

— Есть, — ответил Олег, — но не так много, как хотелось бы. В личном плане ничего. Что касается общеполитического — разброд и шатание. Стать единой и неделимой России не грозит еще очень долго. Нашим не до того, люди пытаются выжить...

Давид постучал по столу карандашом, который вертел в руках:

— Давайте вернемся к нашим баранам. То есть, к таджикским. Предполагаю захват Сарыбеком Самарканда в ближайший месяц. Что будет шах делать дальше — загадка. Либо пойдет на Ташкент и Ферганскую долину, либо через Пенджикент сюда. Но об этом позже, есть еще Киргизия. Там вообще пещерный феодализм, сдобренный автоматами и УАЗами. Единственный островок какого-то намека на порядок и цивилизацию — крупная киргизо-казахская группировка, контролирующая озеро Иссык-Куль. От Бишкека и Алма-Аты не осталось ничего. В Казахстане всё очень похоже на Киргизию. Есть оседлые группировки на севере и западе, а также вдоль бывших железных дорог, в степях же — самые настоящие кочевники, нередко даже на конях. На юге, кроме иссык-кульцев нам интересны только шымкентцы, больше всего тем, что они в союзе с Ташкентом и Ферганой.

Докладчик вновь перевел дух.

— Давид, ты бы присел, — участливо произнес Виктор, — в ногах правды нет…

— Ничего, мне так удобнее. Теперь о Таджикистане. После Киргизии наиболее раздробленная страна в регионе. Самой серьезной силой является бывшая двести первая база российских войск. Сейчас именуется Дивизией и контролирует центр государства: Душанбе и прилегающие районы. Душанбе уничтожено не полностью. В первые годы после Войны Дивизия регулярно вела локальные боевые действия против кулябской и памирской групп. Последние два года в союзе с ними успешно отбивает атаки афганцев. Всю эту зиму шли переговоры об объединении юга и востока страны под эгидой Душанбе. Моё мнение: они обречены на успех. Если это произойдет, можно говорить о возрождении Таджикистана, как единой страны. Независимыми остаются только Согдийская (она же Ленинабадская) область и ущелье Зеравшана. Худжант контролируется командой некоего Рахмонова, — оратор поднял руку, предупреждая вопросы, — к довоенному президенту страны отношения не имеет. Даже не однофамилец. Южная граница его владений — перевал Шахристан. Все остальные еще ближе. Пенджикент держит клан Амонатовых. Группа не очень многочисленная, но крепкая. И достаточно вменяемая. Верховья Зеравшана и Матча — братья Рахмановы. К хунджантскому лидеру тоже никак не относятся. И, наконец, наш старый знакомец — Бодхани Ахмадов, владения которого отделяют друг от друга все вышеперечисленные территории.

— То есть, Бодхани заноза не только в нашей заднице, но и в общетаджикской?

— Именно так. Никто бедолагу не любит. Но душанбинцы не хотят терять людей при штурме Анзоба, а остальным он не по зубам. Могли бы договориться, но отношение друг к другу у всех групп достаточно настороженное. Вот вкратце и всё.

— А мы? — спросил Егор.

— Вот ведь Тигра ленивая, — съязвил Потап на правах тестя, — даже я уже выучил, какое ущелье куда выводит, а ему со своего рудника нос высунуть лень.

— А мы, — сказал Давид, — имеем прямой выход только на территорию Ахмадова. К Амонатовым можно попасть от Куликалон, то есть, через Алаудинский перевал. Или через Лаудан. Но через перевал много не унесешь.

— Надо попросить бульдозер, — бросил Стас. — Пусть дорогу построит. Пообещать ему там внеочередное техобслуживание…

— Не построит, — бросил Леха, — просчитывали. Только отнорок с Гедиминаса.

— И не нужно, — добавил Виктор, — прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты. А их не так много…

Челябинская область

«Челябинская воронка» собственно воронкой не являлась. Но и города практически не существовало. Объезжать пришлось по широкой дуге, чуть ли не каждые десять минут «прозванивая» местность дозиметром. И это через одиннадцать лет! Что тут творилось в дни войны, страшно представить. Зато после «Челябы» дорога стала не в пример лучше.

Заправиться не удалось и в Миассе. А вот в Златоусте повезло.

Колонна, повернув за холм, выкатилась прямо на заправку… Самую обычную, на которой заправляют бензином и солярой. Таких хватало и раньше. Но эта была РАБОТАЮЩЕЙ…

Сначала никто своим глазам не поверил. Не бывает такого… Осознание чуда пришло только тогда, когда персонал этой самой заправки, встретил «сибиряков» парой неприцельных очередей и разбежался, бросив вверенное предприятие на произвол гостей.

Под завязку заправиться не удалось. Но все баки и половину канистр залили до краёв. Теперь можно было быть спокойными: до Уфы бензина хватало с запасом. Немало времени заняла дискуссия о том, чем платить сбежавшим местным, сколько платить, а главное, надо ли вообще это делать.

С одной стороны, вроде как не бандиты тут сидели. Что обстреляли и сбежали — не показатель. С другой — висящий на въезде прейскурант навевал мысли о живодерах-барыгах и мироедах-куркулях… Выражения, правда, были попроще, зато покрепче. Платить мироедам — не вариант.

С третьей стороны — а какие могут быть цены, если от каждого второго покупателя приходится драпать в кусты, оставляя ему товар, а может, и кассу? С четвертой…

Компромисс неожиданно нашел Соловьев. По мнению москвича, платить было надо. Но! По ценам Новосибирска, ибо в данном конкретном случае персоналу никто не угрожал! Что поугрожать банально не успели — так это вопрос номер два, и не рассматривается. Да и, в конце концов, стрелять в них никто не собирался. Наверное.

Поэтому, берем средние цены по Новосибирску, Естественно оптовые, раз товар забрали полностью. Делаем скидку за самообслуживание, а не фиг бегать от покупателя. Ну, и еще за бартер комиссионные. Им же теперь не надо за этим барахлом ехать. И прочие скидки...

Дальше. Поскольку контрагенты не высказали пожеланий по форме оплаты, то оплатить тем имуществом обменного фонда, которое считаем наиболее адекватным, то есть тем, что меньше нужно в дальнейшем путешествии. Например, остатками веревок, найденных в безымянной деревне. Цены на них должны быть средние по Новосибирску, но, естественно, розничные, не всё ж отдаем, а так же включать наценку за доставку и надбавку на выездную торговлю. И на бартер. Бензин — не деньги, его еще продать надо. И прочие надбавки…

Попытка сержанта Полякова обратить внимание окружающих на многократное дублирование надбавок в лейтенантских расчетах (некоторые повторялись не дважды, а трижды, и даже четырежды) была в корне пресечена капитаном Урусовым, которому типично хохляцкий подход бывшего подчиненного определенно понравился. (Линтинант дило каже! Не знав бы, шо москаль — за хохла прийняв бы! Возьми, боже, що нам не гоже! Ну, а якщо богу смачно, то и заправшикам не в падлу.). Никто ничего не понял, но по контексту сообразили.

Единственное, что уточнил дотошный капитан, что в день выезда с Заимки цены на веревки и прочий хлам выросли в Новосибе в четыре раза, а на бензин, наоборот, вдвое упали. А никто этого не помнит, исключительно потому, как все были заняты, и не до того было. С последним утверждением почтенная публика не спорила. Она, собственно, вообще не спорила. Так, тихо выпадала в осадок.

Сам Соловей и посчитал количество оставляемого мусора, то есть товара. Результатами обмена остались довольны все. Но напоследок майор Сундуков со словами: «Совесть, всё-таки, иметь надо, коммерсанты фулевы!», добавил от себя бутылку водки и две банки тушенки…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

— Нехорошее место здесь, командир. О нем говорят много плохого…

— Что именно?

— Много плохого. Кто сюда ходил, никто не вернулся. Здесь живут злые духи!

— Мусо, разве ты маленький мальчик, что верит в злых духов?

— Нет, Рахмат, я не маленький мальчик. Но ты слышал, чтобы кто-нибудь вернулся?

— Не интересуюсь байками грязных дехкан, Мусо. Мой автомат убьет любого духа, неважно, злой он или добрый. Правда, командир?

— Нам не надо воевать с духами, Рахмат. И с людьми тоже. Надо догнать этого обнаглевшего дехканина и грохнуть его. Женой и дочками можно предварительно попользоваться. Старшую я бы с собой прихватил, красива стерва… Ну, заодно глянуть, что там происходит. А если что-то не так — мы быстро побежим вниз. Мусо, ты умеешь быстро бегать?

Джигиты расхохотались. Под взрывы хохота, «буханка» с бойцами Савфата Бурхонова свернула с трассы и двинулась по заброшенной грунтовке вглубь ущелья Пасруд-Дарьи.

— Не гони, Сабир, — придержал водителя Савфат. — Надо смотреть по сторонам. Аллах своей милостью может послать нам добычу гораздо раньше, чем ожидаем…

Впрочем, дорога сама по себе не способствовала быстрой езде. Со времен Войны она и не подозревала о ремонте. Через час неторопливой езды, это нагромождение ям и колдобин вывело «буханку» к развалинам кишлака.

— Останавливаемся тут. Дальше идем в боевом порядке. Пешком идем только мы, Сабир! Можешь не бояться за свои ноги.

Джигиты повыпрыгивали из машины, рассыпались цепью. В УАЗе остались только Сабир за рулем и Мурад-большой, который, высунувшись в люк на крыше водил из стороны в сторону стволом ДШК. Кишлак прочесали за час. Никого и ничего. Тишина.

— Ты и ты — в охранение, — скомандовал Савфат, когда развалины остались позади. — Остальные, что скажете?

— Неприятное место, — откликнулся Мусо, — не удивляюсь, что столько слухов ходит!

— И это всё?

— Нет. Кишлак не сожгли.

— Великое открытие, — съехидничал Мурад-маленький, — а сгоревшие дома нам чудятся! Наверное, кутрубы нас так бояться, что наводят морок?

— Ты не понял, — продолжил Мусо, — его не сожгли сразу. Это сделали потом. Сначала увели людей и забрали всё ценное. Вплоть до кирпичей и дерева. Потом разломали дувалы. И только потом, пустили огонь, подобравший остатки. И это было давно. Десять лет назад. Или больше.

Мусо не был маленьким мальчиком или трусом. Мусо был охотником и следопытом. И в духов он не то, чтобы верил, просто учитывал их возможное присутствие. Но на добрых не надеялся, а злых не боялся. И продолжал делать свою работу. Хорошо делать. Как всегда.

— Идем пешком. Машина за нами, на пулемете — не спать!

Через пару километров дорога уперлась в реку. Джигиты рассыпались по склону, ощетинившись стволами во все стороны. Мусо, Рахмат и Савфат обошли излучину. Дорога продолжалась по тому же берегу.

— Река размыла склон и перерезала дорогу? — спросил Савфат.

— Нет, — ответил Мусо. — Сама вода не смогла бы так подмыть склон. Даже за десять лет. Ей помогли.

— Несложно, если есть взрывчатка, — отозвался Рахмат. — Что делать будем, командир?

Больше всего Савфату хотелось повернуть назад. Но что тогда докладывать Бодхани? Что снова ничего не нашли ? Этого мало…

— Мусо? Что со следами?

— Этот урод здесь прошел. Следы детских ног есть. И скот гнали…

— Трое остаются с машиной. Не зевайте, тут можно ожидать всякого.

— Что, и злых духов ждать? — отшутился Мурад-старший.

— И злых духов! — отрезал Бурхонов. — Остальные — за мной. Поднимемся на тот склон, за ним следующий кишлак. Проверить надо.

Джигиты развернулись цепью и двинулись вперед…

Республика Башкортостан, «спрямленная» граница

Неожиданности начались километров через пятьдесят. Трасса оказалась перегорожена бетонными блоками. Свободным оставался лишь узкий проезд, закрытый шлагбаумом. А серьезность полосатой металлической трубы подтверждал капитальный блокпост, ощетинившийся тремя пулеметными стволами и даже одним орудийным. На бывшем рекламном щите у обочины крупными буквами было написано:

«Республика Башкортостан

Башҡортостан Республикаһы»

Передовая машина тормознула метров за двести от надписи.

— Ни хрена себе, — прокомментировал Урусов. — Как говорит наш уважаемый полковник: «Куды я попал, и де мои весчши?» — Здесь же, вроде, Челябинская область. А, Борь? — уточнил капитан у законно обосновавшего «штурманское» место Юринова.

— Да. Еще километров двести. Мы даже до Сатки не доехали.

— А башкиры об этом знают? — уточнил Герман.

— Думаю, знают. Просто имеют свою точку зрения. Но оно и к лучшему. Есть надежда, что дальше народ от каждого встречного не разбегается, — капитан полез из кабины, — однако, говорить будем.

К блокпосту он пошел один, оставив колонну у обочины. Играть на нервах у потенциальных друзей не хотелось. Потому и автомат не взял, потопал безоружным, если не считать некоторые стандартные сюрпризы для недоброжелателей и демонстративно висящего на разгрузке «Стечкина».

Впрочем, недоброжелателей не наблюдалось. Вместо них из-за укрепления вылез плотный невысокий мужик с лычками старшины и протопал метров двадцать навстречу.

— Ты гляди… — протянул старшина, — цельный капитан пожаловал! И откуда же вы свалились на нашу голову, ваш благородь?

— Мог бы и копыто к черепу, прикола ради, — отбрил Урусов, — я, когда в твоих чинах ходил, не гнушался.

— Та щас! В старшинах он ходил! Небось, сразу из ефрейтора в капитаны самопроизвелся. У вас, дикарей, это быстро делается…

— Сам ты такое слово, которое на «Ё»! — недовольно скорчился Урусов. — Только, дядя, херовый из тебя Пострадамус, вот шо хочу за тебя сказать! Мы из «сверчков» полосатых выслужились. Сперва в летехи, да еще и старшим побыл. Это у вас тут земли дикие, населенные людоедами с собачьими головами. А у нас столица Сибири, как-никак. А если что, так по заначкам и цельный настоящий капитан ВС РФ захован.

— С генеральскими лампасами на ворованном «абибасе»?

— «Абибас» нам Уставом не положен. Майора на погонах таскает. Ты-то сам кем войну встретил? Гадом буду — из «слонов»!

— Сам ты «слон»! — теперь уже старшина деланно обиделся. — Сержантом встретил. Областной ОМОН. Ладно, давай по делу. С чем пожаловали?

— Разведку делаем. Договор с вашими старшими был о дружбе и взаимопомощи.

— Договор? — старшина выглядел удивленным, — не предупреждали. А должны были! Мы, ж, могли, и мины включить… Серега, — спросил он в рацию, — мы гостей из Сибири ждем? Когда?? Слышь, капитан, вы машины впереди себя толкали что ли? Или на оленях перли? А может вы уже и не вы совсем?

— Мы. Совсем и полностью. Просто долго ваши «дикие земли» исследовали. География она, это, затягивает…

— Тогда ставьте бивак, где стали. Сейчас в Уфу доложим, сопровождающего за вами пришлют. Или документы скажут выписать. Но это вряд ли, много вас. Так что, устраивайтесь на ночевку. Если надо чего — скажи, чем сможем — поможем.

Ждать пришлось недолго. Через полчаса старшина заявился в лагерь, прихватив с собой молоденького ефрейтора, и устроил Урусову с Сундуковым вежливый, но самый настоящий допрос. Все ответы ефрейтор старательно записывал в какие-то бумажные формы.

— Ну и бюрократия у вас, однако, — присвистнул майор.

— А ты как хотел? У нас порядок. Зато в городах люди по улицам без оружия ходят.

— Да ну? — удивился Урусов.

— Факт. И не потому, что запрещено. Просто не требуется.

— А чего ж на заправках персонал от клиентов разбегается?

— Это где? — напрягся старшина.

— Да вот, километров тридцать назад.

— А-а, так это не у нас. Это барыги с Диких Земель. Говоришь, сбежали от вас?

— Ну. Я вообще не понял. Бензин же — стратегический ресурс, а охрана такая, что чуть что — наутек.

— Ни хрена ж себе «чуть что»! Кто на них там напасть может? С нашей стороны никто. А с той — некому. Сидит человек пять со стволами — и достаточно. Вы за десять лет — первый крупный отряд. Да и не держат они там много горючки… Вы, небось, под ноль выкачали.

— Угу.

— А взамен оставили что?

— Естественно. Мы же правильные донецкие пацаны, а не залетные фраера! — улыбнулся капитан.

— Это понятно, что не залетные, а заезжие. Но хоть не ограбили. Это правильно. Ни к чему.

— А с кем они торгуют-то там?

— А с местными. Охотники с Диких Земель приходят. Трапперы всякие. Да мало ли кого занесет. К нам-то эту шантрапу не пускают. А эти коммерсанты здесь закупают, туда возят. Сейчас ждут, когда мы с вами разберемся. А как уедете — попрутся ваш хабар сдавать. В общем так: завтра с утра приедет ваш сопровождающий. И проводит до Уфы. Там документы оформят на каждую единицу техники и на каждую человеко-морду. После этого сможете передвигаться свободно. В общих чертах порядки те же, что до двенадцатого года. Только криминала у нас совсем нет.

— Это как?

— А вот так. За все преступления — расстрел. Никто и не рвется…

— Моя задняя голова громким шепотом подсказывает, что президент у вас ни фига не довоенный…

— А у нас не президент. Тиран у нас.

— А почему тогда Республика, если тиран?

— А потому что Тиран так захотел. Бывший генерал-майор десантных войск Тиран Николай Алексеевич. Фамилия у него такая. А его слово — закон!

— Да… — прокомментировал Сундуков, — чудны дела твои, Господи… А граница давно переехала?

— Давно. Лет десять уже. Как на Урале катавасия закончилась, так линию и спрямили. Как силы подкопим — весь Урал заберем.

— Какие силы? Там же нет никого! Белок пугать собираетесь?

— Так не захватить основная проблема — удержать и освоить. Вот где анус в полный профиль. Знать, пока не готовы. Начальству видней. Ладно, с бумажками мы закончили. Пора и честь знать.

— Погоди, старшина. Ты вот что скажи, как так вышло, что весь Урал — сплошная воронка? Везде хоть кто-то, да выжил. А там — хуже чем в Хиросиме…

Скулы старшины заходили желваками. Он зло сплюнул и хрипло каркнул:

— Получилось так. То ли специально выжечь хотели, то ли судьба сложилось. Ладно, товарищи офицеры, прощевайте до завтрего. Пора нам…

Старшина с ефрейтором молча ушли, не поворачиваясь. Бывший омоновский сержант все листал на ходу заполненные бумаги, подсвечивая себе тусклым офицерским фонариком.

— Брешет, — оскалился Урусов, когда уфимцы отошли на безопасное расстояние.

— Брешет, — согласился Сундуков, и протянул капитану флягу. — Жахни, и не морочься раньше времени. Мы щас все равно не докопаемся. Так что, пейте, товарищ, капитан, да и отправляйтесь на боковую. Посты я расставлю. А будешь засыпать — жену потише вспоминай.

— Мудак ты, Саныч. Всегда это знал.

— А я разве когда отрицал? — хмыкнул майор…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— Прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты, — произнес Виктор. — А их не так много…

— Подожди, Вить, — Давид, было присевший, опять встал, — у меня еще не всё.

— Чем нас еще порадует служба внешней разведки? — спросил майор.

— Персоналиями. С дивизией всё понятно. Полковник Рюмшин предпочел генералом не становиться. Но команду свою в узде держит крепко. Насколько я понимаю, кое-кого из его подчиненных наши уважаемые «Спецы» знают лично.

— Есть такое дело, — подтвердил Огневолк. — Штук десять знакомых человеко-рыл имеется.

— Кроме того, в числе его ближних замов Андрей Пелькевич, тоже полковник, бывший глава Центроспаса. С ним знакомы очень многие, включая нас с Виктором. И Бахреддин, в первую очередь. Человек очень даже толковый и адекватный.

— Сколько лет прошло, — усомнился Малыш, — любой мог с катушек слететь.

— Только не Андрей, — вставил Виктор. Давид, Бахреддин и Олег согласно кивнули.

— В общем, приход бригады в Зеравшан нас устраивает полностью. Дальше. Очень хорошая новость. Старший из братьев Рахмановых, Шамсиджан, в прошлом водитель-дальнобойщик, а до этого сержант ВДВ СССР, вернулся в родное ущелье в первые дни после Большого Писца на чужой «Ниве» вместо родного бензовоза. Зато при оружии. Благодаря чему, хотя и не обошелся в Шамтуче без осложнений, но вышел оттуда живым и здоровым. Чего нельзя сказать про некоего Рафаэля Мирзоева, старого подельника братьев Ахмадовых, а на тот момент — главного политического противника младшего Рахманова.

— Ни фига себе! Так это что, тот самый «кардан»? — изумился Потап. — Ну, который хотел устроить коллективное аутодафе со своим участием? Крепкий мужик!

— Крепкий. А главное, память у него хорошая… А еще маловато народу. Если ущелье возьмет этот «десантник», сможем договориться, бойцы ему нужны.

— В общем, товарищ майор, вы с Лехой удачно тогда выступили, — вставил Олег.

— Да, пожалуй, — продолжил Давид. — На этом совсем приятные новости кончаются. Саттах Амонатов. Пенджикентский бек. Глава большого клана детей и внуков. Беком стал (внимание!) в результате избрания! То есть, уже в первые дни после Большого Писца основные Пенджикентские силы собрались, и чуть ли не единогласно избрали Саттаха беком. А силы эти — пограничники, таможня, милиция, представители прежней власти и так далее.

— То есть, до двенадцатого года старшим был не он?

— Нет. Никаких официальных должностей. Вообще, никакого отношения ни к политике, ни к криминалу. Причины, по которым избрали именно Амонатова, совершенно непонятны. Тем более что по слухам старика еще и поуговаривать пришлось.

— Ни фига себе! — удивился Егор, — может, какой род ханский?

— На эту тему информации нет. Политику ведет достаточно миролюбивую. Однако тех, кто посягает на его территорию, Пенджикент встречает жестко. Соответственно, к Ахмадову относится резко отрицательно. Но первым в бой не пойдет. Бек бережет людей. Есть косвенные данные, что один из его наследников разыскивал нас с идеей предложения союза.

— Это то, что Митька подслушал?

— Оно самое. Но тот разговор недостаточно информативен. В общем, Саттах для нас — темная лошадка. По согдийцам информации совсем мало. Но им не до Зеравшана, проблем с севера хватает. Могут присоединиться к дивизии или Сарыбеку, если появится общая граница. А нет — будут тихо сидеть и отбиваться от ташкентцев. Те тоже не сильно агрессивны, так что — вооруженный мир.

Давид откашлялся:

— У меня всё. По вариантам — к Олегу. Он просчитывал…

Давид сел. Зато встал Олег.

— Не буду долго занимать ваше внимание. У нас есть план…

Республика Башкортостан. Граница — Уфа

Обещанные сопровождающие появились на рассвете. Приехали не на УАЗах или «Тиграх», как можно было ожидать, а на двух стандартных полицейских «Фордах» характерной бело-синей расцветки. Краска была не вчерашней, но и не довоенной: нормальные рабочие машины, где побитые, где наспех закрашенные. Даже с мигалками. Только надпись на бортах машин гласила не «полиция», а «патруль», и одеты сопровождающие были в типовые военные «комки».

— Капитан Юлаев, — представился средних лет мужчина.

— А звать, конечно, Салаватом, — немедленно съязвил невыспавшийся Урусов. Настроение у него было ниже плинтуса.

– Само собой. А ты как хотел?

— Да ничего я не хотел. И не хочу. Кроме горячего душа и стакана пшеничного сока. А ваши шуточки с именами меня ни разу не прикалывают. Тираном у них Тиран, а народные герои в капитанах ходят. По фамилиям, небось, на службу берут?

— И по фамилиям тоже. Вот ты сам часом не из наших будешь? А, товарищ Урусов?

— Не, я из наших, но не из ваших.

— В смысле?

— В прямом. Ты вот башкирский национальный герой, а я хохляцко-татарский.

Юлаев, похоже, шутку не понял. Поэтому и перешел к делу:

— Заждались мы вас, товарищи сибиряки. Пропали в нетях, и ни ответа, ни привета.

— Так отсутствует связь в этих ваших «Диких Землях». Эфир зашуршал — глядим — блокпост, — поторопился оправдаться Сундуков.

— Да хрен с ним, главное — живы. Про обстановку нашу старшина предупредил? Хорошо. Порядок следования такой: один «Форд» спереди, другой сзади. Идем плотно, не разрываясь. Если что не так — сигнальте, остановимся. Всё понятно?

— Да уж куда понятней. Шаг вправо, шаг влево…

— Это ты брось, майор! Вы не преступники. Вы — представители дружественной державы. Так что не конвой, а почетный эскорт. Разные понятия — разное отношение. А в Уфе сделаем вам документы, и спокойно передвигайтесь. Если кто хочет из товарищей офицеров, может с нами в легковушке прокатиться, вопросы позадавать, ответы послушать. Ну что, погнали?

Вопросы товарищи офицеры задавали все четыре часа, что ехали до Уфы. Зато теперь ситуация была понятна донельзя. И не сказать, что очень радовала. То есть, радовала, конечно: приятно, что хоть кто-то живет по-человечески. А в Уфе было хорошо. Очень хорошо…

Сибиряков расположили даже не на территории воинской части, а в бывшем санатории. Собственно, не совсем бывшем. Теперь здесь был армейский центр реабилитации. То есть, тот же санаторий, только профильный. Кормили как на убой. Сосновый лес, маленькое озеро…

На третий день транспорт отогнали в автопарк при местных мотострелках. Ремонт и профилактика. Урусов ходил мрачнее тучи.

— Андрюха, ну что ты куксишься? — не выдержал Сундуков.

— Саныч, а ты думал, чем мы расплачиваться будем? Кормят. Поят. Банька каждый день. Ну ладно, это мелочи, спишем на башкирское гостеприимство. Тачки отпидорасили до зеркального блеска. Тоже ладно. Нам еще надо горючки до черта и жратвы на дорогу. А платить нечем!!! Всё, что имеем — здесь не нужно. Я даже не представляю, что предложить. А в халяву — не верю. Что-то попросят. Что, как думаешь?

— Откуда я знаю. Омичи тоже ничего не взяли.

— Омичи переселяться с нашими хотят. Мы и их разведка. А местным этого не надо. В бой нас куда-то кинут. Отработать харчи и баньку.

— Да ладно! Что толку от тридцати человек? Слишком сложно.

— Тогда что?

— Да не знаю я, спроси у Салавата! В конце концов, чего стесняешься?

— Спрошу… Не верю я в халяву.

— Вот и спроси…

Майор Сундуков в халяву тоже не верил…

Таджикистан, Пенджикент

— Ассалам алейкум, уважаемый бек!

— Ваалейкум ассалам! Какие новости сегодня принес язык Ирбиса?

— Шах Великого Хорезма передает Саттах-беку пожелание всяческих благ и здоровья и предлагает военный и политический союз.

— Еще один желающий стать моим отцом? — желчно спросил высокий худой старик, сидящий за столом. Мебель, как и весь кабинет правителя Пенджикента, была вполне в европейском стиле. В быту бек предпочитал комфорт, хотя терпеть не мог помпезной роскоши, издавна присущей Востоку. Сидеть, к примеру, любил в кресле, а не на ковре... Такая же мебель предлагалась и посетителям. Без традиционного чая, конечно, не обходилось, но и его пили на на полу, а за столом, служившим и рабочим, и совещательным.

Сейчас в комнате, кроме самого Саттаха, находились Фаррух, один из его многочисленных потомков, и совсем молодой человек, почти мальчишка, с совершенно бесстрастным лицом в бедной, но опрятной одежде. Подобную личность близко не подпустили к правителю, если бы не небольшая пластинка, висящая на шее с выгравированным силуэтом какого-то зверя. Носитель подобной пайцзы мгновенно допускался к любому из таджикских правителей, а к его словам прислушивались с уважением. Этот знак носили посланцы таинственного Ирбиса, его «язык, глаза и уши». Подделать пластинку давно уже никому даже в голову не приходило: в мире существовало множество способов менее мучительно уйти из жизни.

— Сарыбек ничего не говорил о степенях родства. Шах готов встретиться в назначенном тобой месте и на предложенных тобой условиях. Например, он может приехать в Пенджикент без собственной охраны, если ты обеспечишь безопасный проезд.

— Смело, — произнес Саттах и посмотрел на внука, — что скажешь?

— Не только смело, но и умно, — откликнулся тот. — Шах понимает, что не увидит от нас зла. Причем, независимо от гарантий, данных посредником. Только войны с узбеками нам и не хватает для полного счастья. А будет ими руководить при этом Сарыбек или Умид — никакой разницы. Нам хватит любого.

— А что бы ты ответил, внук?

— Я бы предложил шаху приехать к нам в гости со свитой, достойной его величия. Не стоит заранее оскорблять того, кто готов стать союзником.

— Логично, — сказал бек, и обратился к посреднику, — передай уважаемому шаху, что мы согласны на встречу и готовы принять правителя узбеков в нашем доме. Никаких условий выдвигаться не будет, Сарыбек-джан будет дорогим гостем на нашей земле. Но, — голос Саттаха стал жесток. — Мы приглашаем в гости будущего брата, а не отца. И не отчима. Думаю, ваши люди смогут подобрать более точные слова, чтобы донести до ушей Сарыбека наше решение.

— Безусловно, уважаемый бек, — поклонился посланец, — всё будет сказано точно и в срок. Есть ли еще слова, которые стоит вложить в чьи-либо уши?

— Нет. Детали и финансовые вопросы обсудите с Фаррухом. Передай Леопарду Гор пожелания здоровья и счастья. И глубокое уважение…

Уфа, улица Менделеева

— Санаторий «Зеленая Роща», — прочитал Боря вывеску на воротах. — Запомнить надо, а то чего доброго, вернуться не сможем.

— Сможем, — ответил Димка Поляков, — ты выведешь.

Вера сержанта в Борины ориентировочные способности была безграничной. Если из лесов вывел, то уж из увольнения… «Моё первое увольнение за двенадцать лет службы, надо же»…

— Лучше запомнить, — сказал Юринов, — пошли.

Идти по мирному городу было непривычно. Шли по широкой проспекту. Чистые фасады домов, витрины магазинов, таблички с названиями улиц. Боря весь в цивильном, причесанный. Одел шмотки, в которых играл в Новосибирске последний турнир, благо термобелье тянется, а куртку подбирали просторную, а то могло бы и не налезть, сильно изменилась фигура… Если бы не автомат на плече… Нет, конечно, слышали: по Уфе можно ходить безоружным. Но с «калашом» как-то привычней…

Пару раз подходили патрули, проверяли документы. Прочитав выданные мандаты, извинялись, уважительно козыряли и уходили. Боря, бывавший раньше в Уфе, только в этих патрулях разницу и видел. Точнее, в их форме. Да в том, что тогда у него документы никто не проверял. Впрочем, тогда он ходил по городу без «пушки». Гуляли уже часа два. Вышли к какому-то памятнику. На постаменте стоял огромный восьмиколесный вездеход. На его стальной хребет были навьючены четыре ребристых трубы. Каждая во всю длину кузова. Возле постамента лежали цветы. Много цветов.

— Забавная штука, — сказал Борис. — Интересно, что это?

— Хрен его знает, нутром чую, что с ПВО связано, но не более, — ответил Димка. — Сейчас нам капитан по наряду влупил бы. За незнание техники собственной армии, — он неожиданно толкнул Юринова — Смотри!

В арке длинного девятиэтажного дома происходила какая-то непонятная возня.

— Помогите, — донесся женский крик.

Оба рванули на помощь, на ходу сдергивая автоматы.

— Стоять! Не двигаться! Руки в гору, мордой в пол!

Боря ожидал увидеть что угодно, но только не целующуюся парочку. Впрочем, уже не целующуюся. Парень с девчонкой лет шестнадцати на вид отпрянули друг от друга и испуганно задрали руки. Не подняли, а вытянули до упора вверх.

— Что здесь происходит? — спрашивать должен сержант, как старший по званию, но Димка только удивленно хлопал глазами, и Юринову пришлось брать инициативу на себя.

— Ничего… — дрожащим голосом произнес парень. — Мы это… Гуляем…

— Не тебя спрашиваю! Девушка, всё нормально?

— Да… — голос дрожит еще больше.

— А кричал кто?

— Мы… это… в шутку…

Юринов зло сплюнул и повесил автомат на плечо.

— Шуточки у вас!..

Вышли обратно на проспект. Присели на лавочку. Тут же подошел очередной патруль:

— Здравия желаю, комендантский патруль. Ваши документы!

Посмотрели, вернули.

— Криков подозрительных не слышали? — спросил пожилой старшина.

— Женских?

— Да.

— Молодежь в арке дурью маялась. Мы рванули как на пожар. Слава богу, хоть, стрелять не начали. В наших краях такие игры и в голову не приходят. За попытку изнасилования — расстрел. Могут на месте кончить.

— У нас тоже. Правда, давно уже не было такого...

Борис ухмыльнулся:

— А еще хорошо, что вы опоздали. Картинка бы была: вы влетаете в арку, а там мы детей под прицелом держим!

— Ага!.. Точно!.. — ухмыльнулся старший. — Обхохочешься! Только ни разу не хочется выяснять, кто бы кого перехохотал... С перепугу-то.

— А что за памятник? — собственно, ответ Борю уже не интересовал. Хотелось перевести разговор со скользкой темы.

— Это, ребята, счастливое будущее Башкирии. Или прошлое.

— То есть?

— Зенитно-ракетный комплекс С-300. Из того дивизиона, что в Войну Уфу спас. Только вместо ракет — муляж. А так, тот самый. Который американскую ракету перехватил.

— Это как?

— А вот так. Когда всё началось, комплекс этот на марше был. То ли передислоцировались, то ли с учений ехали. И почему-то тормознули на трассе. Причина тоже не понятна. По официальной версии — мелкая неисправность одной из машин. Злые языки поговаривают, что командиру живот прихватило. А по мне, так хоть и живот, ничего позорного не вижу в болезни, которая столько жизней спасла. Потому как когда пришел сигнал тревоги, они прямо там, где стояли и развернулись. И опять же по фиг мне, кто приказ этот отдал, командир с пониманием дела, или его заместитель с перепугу, как утверждают сторонники «желудочной версии». Место оказалось идеальным для стрельбы по баллистическим целям. Это ведь не свойственная для данного комплекса функция. В общем, сбили они американский подарочек. В итоге вместо радиоактивного пепелища — вот этот памятник. И город живой. Парочки влюбленные ходят. — Старшина кивнул на недавнюю парочку, что в обнимку вывалилась на улицу.

— Те самые, кстати, детки, — кивнул Поляков.

— Ребята, подойдите на минутку, — крикнул Боря.

Подростки подошли.

— Да мы играли только! И вообще, в этом году школу закончим и поженимся сразу…

— Ладно, что с вами сделаешь, — махнул рукой патрульный, — идите уж. И в следующий раз придумайте игру поинтеллектуальнее. Шахматами, что ли, займитесь.

— А что, шахматные кружки работают? — изумился Юринов.

— А то! У нас всё, как до войны. Шахматная школа в двух кварталах отсюда. У меня туда младший ходит.

— Пошли, зайдем, — загорелся Борис, — посмотреть охота!

Поляков не возражал, ему было всё равно, куда идти. Сержант что-то недовольно бурчал себе под нос, пока патрульные, вызвавшиеся проводить гостей, («нам всё равно по маршруту») вели их к цели.

— Чем недоволен? — спросил Боря.

— «Желудочная версия», — буркнул Поляк, — какой бы подвиг люди не совершили, обязательно найдется сволочь, которая будет его обсирать. Ведь им же жизни спасли, даже не предкам. Нет, желудки героев их интересуют… Скоты. Собрать бы всех таких, да к нам, Выселки охранять… Чтобы дерьмо терять, а не людей…

— Да ладно тебе, собака гавкает, ветер носит. Оно тебе нужно, такими командовать… О, а это место я знаю. Здесь первенство округа проходило…

Шахматная школа находилась в подвале гимназии. Ничего не изменилось. Те же портреты чемпионов мира на стенах, те же столики в большом турнирном зале. Те же фигуры… Боря прошелся по залу, постоял возле углового столика, передвинул белую пешку…

— Вы что это фулюганите? Низя сюда посторонним! На минутку отбежала, а уже лезуть!

Маленькая старушка, появившаяся со стороны входной двери, схватила Полякова за рукав и активно тащила из помещения.

— Покинуть надо! А то щас патруль вызову! Чтоб не фулюганили!

— Извините, пожалуйста, — попытался успокоить старушку Боря. — Мы не хулиганим. А патруль нас сюда и привел. Я не совсем посторонний. Я шахматист. Только не из Уфы. Хотел нормальные фигуры потрогать.

— Фсе говорят: «шашматист», — не унималась страж храма игры, — а ты в каком званьи состоял? А? Вот говорят, а сами и званьев не знають!

— Гроссмейстер он, — брякнул Поляков.

— От те футе нате! — оторопевшая от подобной наглости бабулька даже выпустила из руки Димкин рукав. — Гроссмейстер! А ходы твой гроссмейстер знаеть?

— Знаю, — с грустью сказал Боря, — я не совсем гроссмейстер. Присвоить не успели. Третий балл в Новосибирске выполнил. Перед войной.

Старушка некоторое время переводила взгляд с одного парня на другого. Потом шепотом спросила:

— Что, и вправду гроссмейстер? Настоящий?

Это вышло как-то совершенно по-детски, и потому особенно трогательно.

— Правда, — ответил Боря, но сторожиха его уже не слышала. Она с неожиданной прытью бежала по коридору, громко крича:

— Рамиля Шавкатовна! Рамиля Шавкатовна!

Из глубин выдвинулась монументальная дама, одним взглядом остановила взбудораженную старушку и, начисто игнорируя посетителей, изрекла:

— В чем дело, Антонина Ильинична? У нас пожар? Или наводнение?

Остановленная на полном скаку старушка по-прежнему шепотом с изрядным трудом вымолвила:

— У нас… это… гроссмейстер!

— И что? Подумаешь, гроссмейстер, — дама на секунду замолчала, после чего, разом потеряв монументальность, выпалила, — какой гроссмейстер???

— Настоящий, — ответила Антонина Ильинична, — с автоматом…

— Здравствуйте, — вежливо сказал Боря, — я Борис Юринов. Когда-то играл у вас на первенстве округа. За Самару.

— Вы гроссмейстер?!

— Выполнил третий балл в Новосибирске. В двенадцатом… Присваивать было некому…

— Боже мой! Вы обязательно должны встретиться с ребятами! Они же никогда не видели живого гроссмейстера! Это невероятно! Вы надолго к нам? Вы сможете?.. — Рамиля Шавкатовна замерла и с видом шагающего в пропасть лемминга закончила, — а, может, вы дадите ребятам сеанс? Хотя бы нескольким? Для них это будет такой праздник…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Отряд скрылся за деревьями. «Плохое место, — подумал Сабир, — мы будем видеть парней, когда они выйдут на склон, а нас закроют деревья»...

— Смотрите по сторонам, — сказал он вслух. — Не нравится мне здесь.

— Чего раскомандовался, — оборвал его Мурад-большой, — мне, что ли, нравится? Шоди, ты смотришь налево, я направо!

— А чего смотреть слева? Там же река!

Шоди было всё равно куда смотреть. Вот и сейчас он обернулся всем телом к Мураду, чуть ли не демонстративно отвернувшись от противоположного берега.

— Что я увижу в ре…

Джигит осекся и с хрипом повалился на землю. Мурад-большой дернулся на звук, на мгновение выпустив из-под наблюдения склон. На этот раз щелчок был явственно слышен, но Мураду это помочь не могло: в горле у него торчала небольшая металлическая палочка.

«Стрела? Нет, не стрела. Что это?» — успел подумать Сабир, прежде, чем такая же палочка, снабженная тяжелым стальным наконечником, с хрустом пробила грудь…

Уфа, санаторий «Зеленая Роща»

— В шахматы, говоришь, играть? — Урусов задумался, — а что, неплохая идея. По крайней мере, уже не чистыми халявщиками будем. Салават, ты чего за эту тему думаешь?

— Я тебе так скажу, Андрей. Вам что надо? Поддержку от кого-то из полковников надо. Из ближнего круга. Тут шахматист ваш очень кстати придется. Когда они играть хотят? Послезавтра? Вот и отлично. А встреча с Байназаровым еще через два дня. Можешь не сомневаться, про сеанс ему доложат. И что твои ребята за девчонку заступились — тоже.

— Я этим заступникам по два наряда впаял! Слава Аллаху, что до стрельбы не дошло.

— Так кто ж против. Но доложат правильно, не сомневайся. Так что Наиль будет настроен положительно. Но всё равно, не рассчитывайте на переселение к нам. У нас не так хорошо, как кажется. Пару тысяч хороших бойцов — приняли бы. А двадцать тысяч гражданских, да еще городских — маловероятно. Да и не решает это Байназаров. Прерогатива Тирана. А вот вопрос «зеленой волны» он решить может своей властью. Не только для разведки, это и я могу. Для всего вашего «переселения народов». Если вы приживётесь в Астрахани или Средней Азии — нам это только на пользу. Лишний союзник против казахов. Да, а ты что, мусульманин все-таки? — решился уточнить Юлаев.

— Рад бы, да Заратустра не позволяет… — горько вздохнул Урусов. — А что похож, так это бабушке привет.

— Товарищ капитан, так что сказать директорше? — оборвал не начавшийся теологический спор неожиданный вопрос.

Урусов уставился на Бориса, как на привидение:

— С фуя ли ты еще тут!? Вали вспоминай, как фигуры ходят! Еще не хватало на этом сеансе опозориться! — и когда ефрейтор ушел, добавил, обращаясь к Салавату. — Знаешь, ему это нужнее, чем вашим детям…

Узбекистан, окрестности Самарканда

Сарыбек, шах Великого Хорезма, уже успевший получить прозвище Объединитель, восседал на подушках в собственном походном шатре. В свои пятьдесят два года Шах был еще очень крепок. Он вполне мог бы скакать целый день на коне, как его предшественники — хорезмшахи давних времен. Но к счастью, а может, к сожалению, такое в нынешние времена необязательно. Тем не менее, шах это мог. Хорошая физическая форма не раз помогала правителю Хорезма. Одно бескровное присоединение земель баши Умида Мизафарова чего стоило. Или правильнее сказать: объединение с Умидом? Не суть, важно, что оно прошло без крови…

Шах улыбнулся. Тот день очень приятно вспоминать даже по прошествии многих месяцев...

Сарыбек и Умид. Лишь двое могли претендовать на первенство в стране. Но любому из правителей требовались для объединения государства все силы. Не обескровленные тяжелой борьбой с равным противником. А еще лучше было бы объединить армии. Очень логичное, напрашивающееся решение. Но кто будет первым? Верный своим вкусам Умид предложил решить дело поединком. Рассчитывал на своего Дэва. Что и говорить, Нахруз хорош... Но Сарыбек перехитрил противника.

— Умид-ака, — сказал тогда ургенчский бек баши Арала, — зачем нам доверять исход такого дела воинам? Давай усладим их зрение схваткой полководцев. И пусть проигравший станет младшим братом, а не врагом победившего, ибо это лишь состязание, а не бой на жизнь и насмерть.

Умид просто не мог отказаться. Тем более что был сильно моложе и немного крупнее. Думал, что и умел больше. Как выяснилось, ошибался... Через два года он сказал своему бывшему противнику:

— Ты выиграл бой, шах, потому что более достоин власти. Аллах не ошибается, править должен тот, кто умнее. Но и я не проиграл. Ведь быть вторым в твоем государстве намного лучше, чем первым в своем.

Сарыбек тоже остался доволен: нет в Великом Хорезме человека вернее Умида. Единственный, от кого не надо ждать удара в спину. И лучше его никто не может разобраться в хитросплетениях ума соседей-казахов... Лучшего наместника для западных областей не найти. А самому пора закончить объединение страны. Хорезм, древнее государство узбеков, должен возродиться. Осталось немного: Ташкент и Фергана. Если, конечно, в ближайшие дни Самарканд выбросит белый флаг. А этому может помешать только вмешательство таджиков. Их ближайшая группировка не слишком сильна, но жизнь усложнить сумеет…

От размышлений оторвал вошедший в шатер нукер (шах давно вернул армии древние звания, и не важно, что часть их были арабские, персидские и даже монгольские, главное — уйти от ненавистной европейской символики):

— Великий Шах, пришел человек, показавший знак, о котором вы говорили.

— Зови.

Это хорошо. Посмотрим, так ли хорош этот таджикский посредник, чья слава перенеслась даже сквозь пески Кызылкума.

— Ассалам алейкум, — в вежливости вошедшему не откажешь. Но это не тот человек, что брал поручение.

— Салам. — Сарыбек удивленно изогнул бровь. — В прошлый раз приходил другой.

— Это не имеет значения. Все глаза Ирбиса одинаковы а его языки говорят только то, что слышат его уши.

— Но я надеюсь, с тем человеком ничего не случилось?

— Конечно, нет, просто один язык Ирбиса никогда не приходит к одному и тому же человеку дважды. Таковы Правила.

— И все языки столь молоды?

— Необязательно, шах.

— И все прекрасно говорят по-узбекски?

— А вот это обязательно. Так же, как на языках таджиков и урусов. И все носят знак, — посетитель показал свою пайцзу.

– Однако не перейти ли к делу? Какие слова услышали уши Ирбиса от бека Пенджикента?

Пока длился разговор, нукеры, принесшие всё, необходимое для чаепития (к исполнению традиций Сарыбек относился серьезно), уже удалились.

— Саттах-бек готов принять дорогого гостя в своем городе с приличествующей его величию свитой в удобное для шаха время.

— Что значит, «приличествующей моему величию».

— Это может определить только шах Великого Хорезма. Саттах-бек верит в честность Великого Шаха.

— Всё?

— Нет. Саттах-бек слишком стар, чтобы быть кому-либо сыном, но с удовольствием назовет тебя братом.

— Что ж, сказано хорошо и понятно. А что бек думает о Уктаме?

— Самаркандский хаким не хотел быть братом Саттах-бека, когда был силен. Долгие годы он настаивал на подчинении Пенджикента, и даже пытался добиться этого силой. Теперь он просит помощи, но не получит ее. Волки не боятся медведей и тигров, но не помогают лисам.

— Ты принес мне хорошие новости, посланец. Возьми это, здесь законное вознаграждение за работу.

— Не стоит беспокоиться, шах. Ответ полностью оплачен твоим собеседником. А двойную оплату мы не берем. Не обижайся, таковы правила. Мы не нанимаемся на службу. Лишь передаем слова.

— А если я захочу передать свой ответ Саттаху?

— Ты оплатишь его. И слово будет передано. Но какой смысл в этом деянии? Теперь можно послать в Пенджикент своего человека. Не опасаясь, что он умрет.

— Ну что ж, передай Ирбису мою благодарность. Его слава вполне заслужена…

— Подожди, шах. Тебе еще кое-что просили передать.

— Слушаю.

— Бодхани Ахмадов, баши Фандарьи и Нижнего Зеравшана, предлагает союз против Пенджикента, Матчи и Душанбе.

— Ты удивил меня. Минуту назад твои слова звучали от имени Пенджикента, а теперь передаешь предложение его врага.

— Мы — посредники. Мы передаем любые слова, если они оплачены. Бодхани-баши оплатил и твой ответ, так что он будет передан в любом случае.

— А если я не отвечу, то что ты передашь?

— Отсутствие ответа — тоже ответ, шах!

— Интересно, а от Матчи у тебя нет известий?

— Специально для тебя нет, шах. Но есть заявление Шамсиджана Рахманова для всех, кому интересно. Оно передано еще три года назад.

— И что сказал Шамсиджан?

— «Пока жив хоть один матчинец, никто не станет над Матчой против ее воли».

— Что ж, это хорошие слова. Тем более, они наверняка сказаны после победы.

— Ты мудр шах, как и должен быть мудр великий правитель.

— Не стоит языку Леопарда гор говорить льстивые слова.

— Это не лесть. Язык Ирбиса говорит только правду. Но иногда она похожа на лесть. Тогда ее говорить приятно. Что передать Бодхани?

— «Нет!». Тигр не ходит с шакалом.

— Хорошо шах. Ахмадов услышит твой ответ. Не смею больше отбирать твое время.

— Пожалуй, я попрошу о еще одной услуге. Не передашь ли хакиму Уктаму, что он может размышлять еще пять часов. Если Самарканд сдастся за это время, хаким и его семья останутся живы. Не будет ни резни, ни грабежей. Мне дороги жизни узбеков и сартов. Это моё слово. Надеюсь, Ирбис поверит. — Шах внимательно посмотрел на юношу, но тот оставался бесстрастен. — Я знаю, что происходит с теми, кто нарушил слово, данное Ирбису. Ответ не нужен.

— Я передам, шах…

Уфа, шахматная школа

Беспокоился Урусов зря. Играть в шахматы Боря не разучился. Скорее всего, ему сейчас не удалось бы справиться с Рублевиным образца двенадцатого года, но на детей первого разряда хватило с головой. Даже в сеансе. Из тридцати партий он лишь три завершил вничью, и то в одной пришлось очень сильно постараться, поскольку единственная участвующая в сеансе девочка сделала всё, чтобы проиграть. Впрочем, результаты игры волновали сеансера в последнюю очередь. Он наслаждался. Таким знакомым и таким забытым чувством игры, общей атмосферой шахматного праздника, самим передвижением фигур….

Казалось, не было ни поспешной эвакуации из Новосибирска, ни одиннадцати лет изнуряющих тренировок, выездов, тревог, потери друзей…

И крови на руках, навсегда похоронившей мирную жизнь.

Прошлое вернулось. И снова маститый шахматист ходит по кругу, передвигая фигуры на каждой доске по очереди, а с другой стороны этих досок сидят взволнованные, взъерошенные дети, страшно переживающие за результат первой в их жизни партии с мэтром, с небожителем, с легендой, со звездой. С гроссмейстером!

Когда-то Боря регулярно давал сеансы. Малышам в кружках, любителям на праздниках в парках, ученикам таких вот школ…

А еще раньше он сам сидел в ряду детей и так же бездарно, как вот этот крохотный мальчуган, подставлял фигуру за фигурой Крогиусу. В упорнейшей борьбе вырывал ничью у Сакаева. Как вырвал ее сейчас серьезный мальчик в очках. А свою победу над Карповым он помнит до сих пор! И радость, огромную, всепоглощающую, гораздо большую, чем принесли все последующие успехи, в том числе и очки, отобранные уже в равной борьбе у того же Анатолия Евгеньевича. Разве что последняя в его жизни турнирная партия, принесшая заветное звание, может сравниться по эмоциям…

Нет, не последняя. Крайняя. И не в жизни, а на сегодняшний день. Правы военные, последней может быть только смерть, а в жизни всегда есть шанс повторения даже совершенно невероятного события. Такого, как этот сеанс одновременной игры в шахматы в самом сердце сожженной ядерным огнем России. А значит, возможны и новые турниры, и новые партии, и может еще вернуться время, когда слово «Шах» будет означать только нападение на короля, и ни в коем случае не позывной ефрейтора Юринова.

Боря наслаждался. Он был на своем месте. Он играл в шахматы…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Отряд осторожно взбирался на склон. Как ни старались, а постоянно видеть всех не получалось. Слишком изрезана была поверхность. Камни, ложбинки, бугры, впадины… Изгибы дороги тоже не улучшали видимость.

— Стянуться плотнее, — приказал Савфат.

Джигиты стали сокращать дистанцию.

— Где Маленький?

Мурада не было.

— Он шел левее меня…

— Все туда!

Поиски ничего не дали. Джигит пропал. Савфат задумался. Очень хотелось повернуть назад.

— Сверху!

Со склона, набирая скорость, катилось несколько крупных камней. Скорее даже валунов. На ходу они выбивали мелкие камешки, организуя самый настоящий камнепад. Отряд рассыпался: каждому нужен простор, тогда уклоняться от летящих камней — не слишком сложная задача. Бурхонов присел, пропуская над головой небольшой камушек, ушел с дороги огромного валуна и обернулся, смотря, как дела у остальных. В двадцати метрах Мусо, там всё в порядке. Чуть дальше Рахмат, Далер… А где еще двое? Бойцов не было. Что за чертовщина? Здесь же и спрятаться негде! Четверка сбилась в кучу.

— Командир, пойдем назад! — прошептал Мусо. — Это не люди. Это злые духи!

Желания возражать не было даже у Рахмата.

— «Буханка — Первому!», — от машины должны были что-то видеть, — «Буханка — Первому!».

Машина не отвечала. Молчали и люди, в течение считанных минут потерявшие шестерых. А потом тишину ненадолго прервали несколько щелчков, слившиеся в один. И десяток «охотников за людьми» Бодхани Ахмадова отправился на главную в своей судьбе встречу. То ли с гуриями Джанны, то ли с иблисами Джаханнама…

Уфа, резиденция правительства

Чуда не произошло. Наиль Байназаров внимательно выслушал новосибирцев и в ответ покачал головой:

— Нет, товарищи, принять и разместить ваших людей мы не сможем. Точнее сможем, но это обойдется нам очень дорого. У нас здесь не земля обетованная. Да, бомб мы не получили. Но совсем не так всё хорошо, как кажется. Проблемы с климатом стороной не прошли. Урожаи совсем не те, что раньше! И покупать продовольствие негде.

А еще у нас проблемы с населением. Вы думаете, если потерь практически не было, это плюс? То есть, плюс конечно, огромный плюс. Но он и обратную сторону имеет. Земли полно. Народу полно. А возделывать эту землю некому! Вы представляете, какой процент у нас нахлебников? Всяких юристов-экономистов, бухгалтеров и прочих манагеров? Их же перед Войной расплодилось, как собак нерезаных! Кому они сейчас нужны? Одиннадцать лет прошло, а как не умели ничего делать, так и не умеют...

Мы только месяц назад, наконец, отменили карточки.

А от вас кто придет? Немного бойцов. Немного крестьян. Немного полезных специалистов. Если бы только они — мы вас приняли бы. Но большинство будут те же манагеры. Может, чуть более адаптированные. Но только чуть. Что нам с ними делать? Расстреливать?

А еще, товарищи, пусть я циничным покажусь, но надо правде в глаза смотреть. Если вы пойдете далеко и непонятно куда — с вами пойдет двадцать тысяч. А если к нам, в «райские кущи», то сто. Или двести. И все эти «дополнительные» люди будут теми самыми бездельниками и прочими отбросами нашего постапокалиптического общества.

Такого наплыва дармоедов ни одна экономика не выдержит. Тем более, наша.

Если мы примем двадцать тысяч юристов, придется снова вводить карточки. Если сто — получим ваши нынешние проблемы. Но не на уровне города, а в масштабах региона. Если двести — неминуем голод. Страшный голод, когда люди будут убивать за кусок хлеба. Да какого хлеба, дело до людоедства дойдет. И чтобы не допустить массового каннибализма, мы будем вынуждены принимать такие меры, что даже подумать страшно.

Нет, товарищ Урусов, не утрирую. А если и утрирую, то не сильно. Если вы будете умирать от голода, если некуда будет идти, мы вас примем. Но только в этом случае. Но очень надеемся, что этого не будет.

— Так вот, — продолжил полковник. — Какие есть варианты разрешения данного вопроса:

Первый. Вы устраиваетесь по соседству с нами на «диких землях». Да понимаю, что это даже хуже, чем сейчас устроены. Но предложить должен. Тем более, некоторая помощь с нашей стороны будет. Когда освоитесь — примем вас в республику. На правах автономии, или еще как…

Второй.

Мы готовы принять горожан нужных специальностей. И крестьян без ограничений. Даже ваши бойцы нам не нужны. Хотя их еще можно. А нахлебников — куда хотите. Понимаю, что не пойдете на это. Сам бы не пошел. Но опять же, предложить обязан.

И третий вариант.

Нас вполне устроит дружественный анклав на границе с казахами. Так что, в успехе вашей разведки мы заинтересованы. Всё, что необходимо, получите. А когда пойдете всей толпой — коридор через Петропавловск обеспечить поможем. Хороший коридор, качественный, без единого выстрела в вашу сторону. Чтобы автобусы по лесам не толкать. И дальше по маршруту, хотя в зоне нашей досягаемости проблем быть не должно.

Так, что, извините, товарищи офицеры за горькую правду, но скрывать что-либо права не имею…

Байназаров отвернулся к окну.

— Простите, мужики. Не можем мы иначе…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа устроился на дастархане и наполнил свою пиалу.

— Чудные дела творятся, уважаемые. Пенджикентский бек договорился с Хорезмским Шахом, и теперь они большие друзья. Если наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решит воевать с Пенджикентом, то придется иметь дело еще и с узбеками.

— Как считаешь, Мустафа, не предательство ли со стороны Саттах-бека этот союз? Ведь узбеки не таджики, а совсем даже узбеки.

— Не знаю, Вагиз, не знаю. Иногда таджики ведут себя хуже узбеков. Вспомните, хотя бы, Ильяса, не от хорошей жизни вырезал Ниязов страшный знак на своих воротах и навлек гнев Аллаха...

— Ильяс навлек гнев Ирбиса, а не Аллаха, Мустафа!

— Какая разница, Абдулла, какая разница? А позавчера Хусейн Гафуров собрал вещи, и погнал скот в Проклятое ущелье. И вся семья ушла с ним.

— Что ты говоришь, Мустафа! — ужаснулся Вагиз. — Но ведь там дэвы! Разве Хусейн не знал этого!?

— Как не знать? Знал, конечно. Но он сказал, что лучше кутрубы старухи Оджун и ее сорокоухий котел, чем джигиты баши и их загребущие лапы. Последнее время эти шайтаны прохода не давали старшей дочке Хусейна...

— Гафуров совсем сошел с ума. Разве лучше быть сожранной дэвами, чем стать женой джигита баши?

— Вагиз-джан, — вставил Абдулла, — насколько я понимаю, о свадьбе речи не было. Только об усладе джигитов.

— Вах! Какие страшные вещи вы рассказываете, уважаемые! Но теперь красавицу Монадгул съедят страшные гули. Неужели, джигиты баши так легко отказались от добычи?

— Вчера десяток джигитов бросился в погоню за декханами, — сообщил Мустафа. — Пока никто не вернулся. Я думаю, и не вернуться. Проклятое ущелье никогда не выпускает свои жертвы.

— Вот ведь балаболки! — вздохнул Шамси, вновь не удержавшийся от комментария слов аксакалов. — Дожили до седых волос, а ума так и не нажили! Никто не вернется. Но не из-за злых духов, которых не существует, а потому, что Хусейн воевал с пуштунами на Афганской войне. Хотя это было тридцать пять лет назад, он не разучился стрелять и отлично знает эти горы. Гафуров убьет джигитов, а сам пойдет жить к вашим «кутрубам»!

— Один убьет десятерых?

— Один волк сильнее, чем десяток шакалов.

Шамси с трудом встал и, тяжело опираясь на посох, пошел к выходу. Собеседники проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые.... Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят семь лет. И надо сказать, что джигиты, действительно, не очень хорошие бойцы. Тот же Хусейн справится с любым из них. Не с десятком, конечно…

Уфа, санаторий «Зеленая Роща»

— Вызывали, товарищ капитан?

— Было дело. Заходи, конь шахматный.

Урусов прошелся по комнате и показал Боре на стул. Сам сел на второй. Сундуков и Соловьев развалились на койках, застеленных привычными армейскими одеялами.

— Садись. И слушай. Местные власти в помощи нам не отказывают. Но принять всех они не могут. Или не хотят. Но лично тебе предложено остаться у них. Работать в шахматной школе. И жить, как нормальному человеку. Как до Войны. Почти. Мы тут посоветовались, и решили, что это хороший вариант. Для группы один человек погоды не сделает. А тут…

— Это приказ?

— Такое нельзя приказать, — отозвался Сундуков. — Это совет, Боря. И возможность. Мы, хоть и старые больные самовлюбленные мудаки, но не слепые. И видели кое-чьи глаза, когда этот кое-кто резался с молодежью в шахматы. А шансов дойти живыми до Таджикистана — мизер.

— Если это не приказ, я хотел бы идти дальше, — резко подскочил Юринов.

— Да на кой хрен тебе это надо?! — взорвался Урусов. — Мы все смертники, млять! Понимаешь, смертники! Мы пробьемся, насколько получится! Бригада придет туда, где мы последний раз вышли на связь, разнесет тех, кто убил нас, и пошлет новую разведку. Возможно, третья или четвертая доберется до твоих родных. Или до их костей. А может, и не доберется, найдут место раньше. Никто из нас до этого не доживет. Никто! А тебе предлагают жизнь! И любимое дело! Другого такого шанса не будет!

— Я…

— Заткнись, — обрезал всю дисскусию капитан. — Мы здесь еще неделю. Семь дней думай. Надеюсь, примешь правильное решение.

Боря вышел из штабной комнаты, спустился по лестнице, и обессилено плюхнулся на скамейку у входа. В голове было мутно. Намного мутнее, чем в первый день Войны. Жить здесь. В нормальном городе, где есть всё, где люди ходят по улицам без оружия, где непуганые подростки могут в шутку кричать: «Помогите!». Играть в шахматы. Учить детей своему искусству. Жить, как человек. Когда-нибудь мир возродится, и снова будут проводиться турниры. Он восстановит свои старые наработки, они все с собой, в ноутбуке и многократно дублированные на флешках и дисках. Придумает новые варианты. Будет одним из сильнейших игроков в мире. Или даже сильнейшим. Да не это главное. Вернуться в шахматы. Перестать воевать…

А ребята пойдут дальше. Потому, что есть ЦЕЛЬ. И они пойдут к ней через территории новообразовавшихся «стран» и откровенно бандитские анклавы... Пойдут, теряя людей и машины, ловя пули и осколки, подрываясь на минах... И где-то под Саратовым захлебнется кровью Димка Поляков, так и не увидев родного Волгограда… А чуть позже, в астраханской степи, вместе с «Тигром» сгорит Ванька Герман, поймав тонким бортом гранату из РПГ... Злая пуля найдет лейтенанта Соловьева, прикрыть которого не хватит одной пары рук, держащих автомат… И до Таджикистана дойдет только Андрей Урусов. Потому что Седьмой дойдет в любом случае. Но лишь затем, чтобы, умирая, выдохнуть в лицо Олегу: «Твой брат жив… В Уфе…».

А он будет стоять перед полковником Пчелинцевым, стараясь не смотреть в глаза, и что-то мямлить. Единственный выживший «рейдовик». Шахматист, гроссмейстер, домашний мальчик, абсолютно невоенный человек… Полковник пожмет плечами и уйдет вместе с бригадой. Уйдет дальше…

А навстречу бригаде пойдет семья, ибо мама, узнав, где он, не усидит на месте и своего добьется. Пойдут две невоенные женщины с ребенком на руках, почти старик с больным сердцем и Олег, брат, образец и почти супермен. Но всё же только почти. Не супермен, не бог, а просто хороший боец, один хороший боец. Как это мало против всего мира…

И опять он будет прятать глаза. От маленькой Санечки, пятнадцатилетней девочки с обезображенным уродливым шрамом лицом. Единственной дошедшей…

Шахматист… Гроссмейстер…

— Ванька, дай сигарету! — попросил Борис вышедшего из корпуса Германа.

— Ты ж не куришь, — удивился тот.

— Дай!

Водитель пожал плечами и протянул открытую пачку. Боря неумело прикурил. Затянулся. Раскашлялся, плюясь и перхая. Бросил сигарету на землю и пошел к своему корпусу.

— Ни хрена, какие мы богатые, — процедил Герман, поднимая с земли почти целую сигарету. — «Кемелом» бросаемся…

Боря не слышал. Он шел по гравийной дорожке санатория, не разбирая пути, не видя сквозь навернувшиеся слезы корпусов и деревьев. Он шел. Шахматист, гроссмейстер, домашний мальчик. А ныне — солдат N-ской десантной бригады полковника Пчелинцева. Он шел, а губы еле слышно шептали:

— Я приду, мама…

Таджикистан, Фанские горы, Айни

Бодхани Ахмадов

Вошедший был молод. Очень молод…

— Ассалам алейкум, Бодхани-баши!

— Ваалейкум ассалам. Твое имя Ирбис?

— Ты можешь обращаться ко мне так, баши. Хотя я всего лишь язык, глаза и уши Ирбиса.

— Я приглашал Ирбиса! В первый раз пришел человек, представившийся так же, как ты. И сейчас…

— Не стоит понапрасну гневаться, баши, — поклонился человек. Вернее — лишь обозначил поклон. — Снежный Барс непростой человек и не любит ходить в гости. Но всё, сказанное мной, произнесено им.

— Хорошо. С чем пришел ко мне язык Ирбиса?

— Тебе просили передать, баши, что Шамсиджан сказал: «Нет».

— Это всё?

— Остальное, сказанное в тот миг, неважно и лишь оскорбит твой слух.

Бодхани Ахмадов в ярости сжал кулаки:

— Я зарежу эту паршивую свинью! Я предложил ему стать моим младшим братом! Ему, грязному дехканину из нищего ущелья! А он говорит: «Нет», даже не объясняя причин!

— На твою первую фразу Шамсиджан дал ответ.

— Какой?

— «Попробуй».

Багровея лицом, баши пытался сообразить, как ответить на такую наглость…

Он уже неоднократно пытался захватить верховья Зеравшана и только терял людей. Матчинцев было меньше, они были хуже вооружены, но Шамсиджан оказался хорошим полевым командиром. Слишком хорошим для Ахмадова. А на все предложения союза следует категорический отказ. Даже сейчас, когда Бодхани использовал посредника. И не просто посредника, а самого Ирбиса, гарантия которого ценится на вес золота.

Придется и дальше терпеть в собственном тылу матчинскую змею, готовую ужалить в любой момент? Или попробовать еще раз?

— Ты не допустил ошибки, передавая мои слова?

— Ты сомневаешься в честности Леопарда Гор, баши? — голос гостя стал холоден, как лед.

Бодхани понял, что немного зарвался. Те, кто неуважительно относился к Ирбису, долго не жили. День. Или два. Редко неделю…

— Нет, я не сомневаюсь в честности уважаемого Ирбиса. Разве что не уверен в точности его молодого «языка».

— Это одно и то же.

— Прошу прощения у Снежного Барса. Я был излишне горяч в словах.

— Извинения приняты, баши. Но в следующий раз, будь сдержаннее. Ты хочешь передать кому-либо что-либо?

— Нет. Пока нет.

— Хорошо. Оказанные услуги оплачены. Не смею больше отнимать драгоценное время баши.

Уфа — Самара

Байназаров слово сдержал. На Самару отправились не одни, а с командой Юлаева. Причем, сопровождение не ограничивалось двумя «Фордиками», хотя без них не обошлось.

— Это «визитка» — сказал Салават по поводу машин, мягко говоря, неуместных на разбитых загородных дорогах, — в округе все знают: раз ментовские форды идут — значит башкиры. А с нами лучше не связываться.

Кроме «визитных» легковушек шел еще автобус с бойцами и КАМАЗ-контейнер, похоже, уфимцы планировали чем-то затарится.

— В Самаре, — рассказывал Юлаев, — власти нет. В смысле — единой власти. Куча бандитских группировок, каждая держит свой район или предприятие. На ТЭЦ одни, в порту другие. Их так и называют: «портовые», «тэцевские». Как ни странно, но при этом в городе, в целом, наблюдается какое-то подобие порядка. В основном, конечно, кто сильнее, тот и прав, но и общие проблемы решают. Например, свет в жилых районах горит. Отопление есть. Механизм нас особо не интересует, присоединять Самару мы не собираемся. По крайней мере, пока...

Всё это было давно известно. За две недели, проведенные в Уфе, из несчастного Салавата вытащили всю информацию, какую только могли дать уфимцы. Естественно, по интересующим вопросам и кроме государственных тайн Башкортостана. Но тайны и не интересовали. По крайней мере, пока....

Урусов еще раз мысленно пробежался по планируемому маршруту. Итак. Самара, город победившей братвы. Не одного бандита, пришедшего к власти, а классической «братвы». Внешняя полупристойность, периодические переделы сфер влияния. И полная беззащитность обычных жителей. Потому и едем туда не одни. Чтобы никому из местных «смотрящих» не пришла в голову мысль поживиться за счет разведки. Конечно, два десятка бойцов ни одной «бригаде» не по зубам. Но сами «бригады» могут иметь другую точку зрения. И есть вариант, что рискнут попробовать на прочность.

Дальше самая главная проблема — через Волгу перебраться. По этому берегу идти — точно нарываться на неприятности типа петропавловских. До Балаково, если повезет, а то и до Саратова, может обойтись. Может и нет. Но вот дальше — не пронесет. Или пронесет, но в другом смысле. Гуляют по тем краям «хозяева степей». Даже не гуляют, живут они там. А где перебираться через Волгу-матушку — непонятно. Мостов и было не так много, чай Волга не Речка-Вонючка какая. А уж что осталось… Тольяттинский сгинул вместе с ГЭС и самим городом. Балаковский взорвали сами балаковцы, перебираясь в Вольск, чтобы от казахов отмежеваться. Что с железнодорожным в районе Сызрани — одному богу известно, и то не точно. Да и не ясно, как по железнодорожному полотну машины тащить. И остается еще Саратовский.

Вот только с Саратовым непонятки полные. Город, вроде как жив, хотя и не сказать, что цел. Но информации никакой. Странные там люди окопались. Никаких контактов с внешним миром не поддерживают, и поддерживать не хотят. Попытки достучаться по рации, считай, провалились. Не считать же вменяемым ответом:

— Саратовская директория категорически против въезда кого-либо на ее земли с любыми целями.

И так раз двадцать подряд. В конечном итоге просто отключились. Хорошо, хоть не агрессивные: буркнули, всё же, что есть у них объездная дорога, по которой пропустят без стрельбы. Про мост ни гу-гу. Так что тоже может быть взорван. Закрытый анклав, с них станется. Да и не хочется тащиться триста верст под бдительным казахским присмотром. Уж больно у степняков взгляды жадные…

Единственным лучиком в царстве всей этой мостовой тьмы выступает то, что одна из самарских группировок активно обживает Жигулевские горы. Само по себе не удивительно, от гор там одно название, а район очень даже неплохой. Но он на другом берегу. А значит, должна быть налажена какая-то переправа. И есть смысл хозяев этих найти и с ними договориться. Хотя бы попытаться. Башкирские деньги в Самаре хождение имеют, а снабдили ими рейдовиков щедро. Видимо, очень уж хочется Тирану иметь сильного союзника. Хотя, что уфимцам собственные деньги: увезут новосибирцы эти бумажки в неведомые края, считай и не печатали. Да и сумма внушительная только для двух десятков солдатиков. А в масштабах государства…

Въезд в Самару был свободным: заходи, кто хочет, бери, что хочешь. Если сил хватит. Думали недолго. Зашли, но брать ничего не стали, а сразу рванули в порт. Выяснять и разбираться.

Ситуация прояснилась на удивление легко. Саму Самарскую Луку «держали» так называемые «жигулевские», наименее агрессивная из местных бригад. Их и «братвой» можно было назвать с натяжкой, скорее отряды самообороны. Вот кому никакие войны были и даром не нужны. «Жигулевские» наладили образцовое сельское хозяйство, соответственно поставляли излишки в Самару. А транспорт через реку обеспечивали «портовые», коим перепадал за это немалый процент. Возили теми же паромами, что и до войны. Уровень воды в Волге после разрушения гидросистемы упал, но судоходной она быть не перестала.

С сибиряками «портовые» говорили спокойно и доброжелательно, уважительно поглядывая на «форды», похоже, башкир здесь побаивались.

— Перевезем без базара, — говорил бритоголовый «качок» лет сорока пяти с толстенной золотой цепью на шее. — Только капусты отвалите по расценкам. Но с «жигулевскими» за проезд по Луке заранее перетрите, если без «терки» — на той стороне гнилой базар выйти может.

Ловить «гнилой базар» не хотелось, тем более что «разводящий» «жигулевских» должен был прийти вечером на том же пароме, на утренней рейс которого и могли рассчитывать сибиряки.

Еще не было и двенадцати, так что времени предстояло убить немало.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться!

Урусов даже немного офигел от столь строгого уставного обращения. Уж в особом усердствовании на эту тему Юринова обвинить было трудно. Обычно подойдет, и как истинный гражданский протянет: «Андрей…». А тут…

— Обращайтесь, товарищ ефрейтор!

Уставного запала Боре хватило ненадолго. Замямлил хуже, чем одиннадцать лет назад, когда совсем службы не понимал и всего стеснялся:

— Андрей… Раз времени много… Можно мне в город съездить… Я же жил тут… И бабушка осталась… Я понимаю, что ни одного шанса… Но вдруг…

Отпускать бойца в город не хотелось. Но… не зверь же, а времени и вправду до хрена. Капитан лениво потянулся и заорал:

— Ванья, хорош бейцалы теребить! Заводи «Тигру»! Прошвырнемся по местам местной боевой славы. Чем черт не шутит, может, повезет кому…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Санька

Что у нас сегодня? Развод у нас сегодня! Всех собрать, построить и на работы отослать. Как это зачем? Потому что сами не разберутся. Им только дай волю, все в питомнике будут торчать. А кто навоз убирать пойдет? Санька? Оно мне надо? Правильно, не надо! Я девушка нежная и к навозу непривычная. Так что не чаще остальных! А потому — я командую, все подчиняются. Кому не нравится — в момент зубы пересчитаю. Гарантирую, штук трех-четырех хватать не будет! Кроме тех, которых раньше не хватало. Половина народа старше? И что, это мешает считать зубы? Лично мне — ни капельки.

Ладно, начнем с маленьких.

— Джамиля! Берешь шестилеток и к бабе Ире. У них учет на складе. Заодно поупражняются в математике.

— Сань, туда бы постарше, грузить же!

— Справитесь! Не забудь до работы сбегать с ними до Пиалы, а к шести привести на рукопашку.

Джамиля хмурится. Не была еще старшей. Ни фига не повод, девять лет девчонке, пора уже… Тем более, на складе самая простая работа. И мама с бабушкой присмотрят.

— Беги, Джам, беги.

Ладно, следующий.

— Рахман! Вы что там вчера устроили с отарой?

— Да мы это… Всё нормально…

— Что нормально? Что десять человек, бросив все дела, четыре часа искали овцу, которую вы проспали? Навоз сегодня ваш!

— Весь?

— Нет, только коровий! Собственный можете не убирать!

— Ну, Сань, ну нельзя же так… Его там много…

— Как раз двоим на день. Можете без разминки, в хлеву разомнетесь. А если тебя что-то не устраивает, побежишь тренировку со мной. И только попробуй отстать!

Ванька замолкает. Рахман и не пытался возражать. Знает, что бесполезно, я злобная и беспощадная! И раздолбаев на завтрак хаваю. Пачками! А не хрена овец по ущельям терять! За такие вещи надо к хлеву цепями приковывать, чтобы всю жизнь в навозе ковырялись. Так что, вообще-то, я добрая и ласковая. То есть белая и пушистая…

— Вы еще здесь?

— Уже нет.

— Поздно. Как закончите с навозом, вымоете Пушистика. И чтобы дядя Леша был доволен!

Вот теперь стонет и Рахман. Мыть бульдозер — работа не трудная. Но дядя Леша ею доволен не бывает в принципе, хоть каждый миллиметр зубными щетками до блеска отдрай!

Теперь приятное…

— Старшие сегодня усиливают патрули.

Ишь, обрадовались! Конечно, на патрулирование нас не берут. Но сегодня старшие затеяли какое-то большое дело, и забирают на него даже «ребенков» недавних выпусков. А нас пускают с оставшимися. Красотища! Я тоже, между прочим, не отказалась бы. Но сказали с четырнадцати… Ничего, счастливчики, я вам подпорчу праздник.

— Заодно поправите коши. Асад, вы с Петькой идете с Акрамом через Мутные, к вам это в первую очередь относится, там уже камни из стен вываливаются.

Дружный вздох. Молча встают, молча уходят. Нравится — не нравится, хочется — не хочется… виноваты — не виноваты… Есть такое слово: «надо». Кто ж, как не старшие… И ничего страшного, зато в патруле!

— Витек, с восьмилетками на огороды. И забери с собой младшенького.

— Он же маленький!

— С огородами справится.

— Как скажешь. У них занятия какие?

— На сегодня снимут, сорняка много. Но всё равно погоняй по математике в уме. Без отрыва.

— Ладно.

Братец у меня всегда и на всё согласный. Золотой парень. И мелкие его любят…

— Как закончите — в питомник. Пусть детки порадуются.

Ага, расцвел! Питомник все любят. Со щенками возиться — не работа, а удовольствие. Я тоже хочу…

— Десятая группа! «Двойками» к чабанам, на усиление. Арбалеты с собой, на месте в стрельбе потренируетесь. Только чур, в овец не стрелять!

Уносятся страшно довольные жизнью. Еще бы! За овечками в компании побегать! Да еще когда за всё взрослый отвечает! А если повезет, могут и шака пристрелить! Я своего первого четыре года назад так и добыла. Пасу себе барашков, а он как выскочит, как выпрыгнет, как получит от меня два болта в бочину!..

— Остальные — пилы в руки и в Имат бегом марш! Дрова заготавливать. Еды возьмите на неделю. Какая машина? Я же сказала: «Бегом». Жалкие двадцать километров вниз по ущелью — вместо разминки сойдет. Через два с половиной часа должны быть там. Мурад за старшего.

Вроде, всех разогнала. Й-е-ху! Можно и полезным чем заняться. Например, свой арбалет закончить. Только сначала малый хлев приберу. Овцы, они тоже гадят, сволочи, не только коровы. Тоже убирать надо… А если быстро закончу… Ну и что, что с четырнадцати… Один год всего, совершенно непринципиально. И подготовка у меня по пятнадцатой… Всё равно, у Вальки одного человека не хватает…

Самара, ул. Осипенко

Дом выглядел абсолютно целым. Сохранились даже лавочки у подъезда. Вряд ли их восстанавливали позднее. Сомнительно, что хоть кому-то это надо в лишенной центральной власти Самаре.

Подъездная дверь та же самая — выкрашенная серой краской жестянка, претендующая на гордое звание бронированной. Естественно, не работал домофон. Так он и в прошлые годы работал через раз. Но замок остался на месте. И деревянная обшивка двери со стороны подъезда уцелела. То ли некому срывать было, то ли не показалась она достойной каких-либо усилий…

Внутри подъезд был обшарпан ненамного сильнее, чем раньше. В основном, за счет сильно облупленной краски, да облезшей побелки. К лифту даже и подходить не стали.

Прошли первые два пролета, сторожко ощетинившись стволами. Звуков никаких. Даже на улице как-то тише стало… Дальше пошли быстрее. Не заглядывая за каждый угол и поворот.

После третьего этажа внешний вид стен и потолка заметно изменился. Наводнение наводнением, но сюда вода, похоже, не дошла... Четвертый этаж.

— Дверь направо. — Чуть слышно просипел Боря.

Урусов кивнул понимающе. С пятки на носок перетек вплотную к общей на две квартиры двери. В руках у капитана снова оказался «Стечкин», до того вроде бы спокойно спящий в «оперативке».

Юринова начало понемногу колотить от волнения. Слишком сильным было ощущение, что случится чудо. Вот возьмет, и откроет бабушка, живая и совершенно не изменившаяся, обнимет его и скажет: «Ну, наконец-то, Боренька, я так долго ждала…»

Чуда не произошло. В ответ на настойчивый стук из глубин квартиры раздался хриплый полупьяный голос:

— Кого еще черти принесли ни свет ни заря?

— Хороший у мужика режим, — тихо усмехнулся Урусов, и перевел предохранитель на автоматический режим, — пол-пятнадцатого утра за бортом.

— Извините, пожалуйста, — прокричал в ответ Борис, — у нас нет к Вам никаких претензий! Интересует судьба старых владельцев. Может, Вы что-то знаете?

— А раз нет претензий, то и вали на фуй! — донеслось из-за двери. — Ходят тут всякие…

— Послушайте, мы хотим только поговорить!

Юринов и сам понимал, что для пьянчуги, с утра уже залившего глаза, любые аргументы выглядят неубедительно, но с подобными персонажами общаться у него никогда не получалось. Зато, как оказалось, это отлично умел Урусов.

— Слышь, бобрятина охеревшая! Выбирай: опохмел халявный или граната под дверь?

С той стороны замолчали, лишь громкое сосредоточенное сопение выдавало бурную работу мысли.

— Что, правда, похмелиться дашь? — прозвучало с неясной надеждой.

— Налью сто грамм. Если прямо сейчас дверь откроешь! А если нет — то за упокой лично усугублю.

Желание выпить, наконец, победило осторожность, и дверь, проскрипев несмазанными петлями, распахнулась. Помятого вида мужик в тренировочных штанах и грязной майке, выглянул наружу и уставился на Урусова.

— Тебя часом не Юрой зовут? — осведомился Урусов, и спрятал пистолет: слишком уж безобидным выглядел алконавт.

Боря, несмотря на съедающее его нетерпение, фыркнул: тоже заметил, насколько хозяин похож на Балбеса из «Самогонщиков» в исполнении Никулина.

— Юрой… Ты откуда знаешь? — протянул «Балбес», и тут же спохватился — Командир, ты налить обещал!

И тут его взгляд упал на Борю. Алкаш резко передернулся всем телом и уставился на Юринова, как на приведение. Он даже внешне переменился: как-то подтянулся, выпрямился, с лица немного сползла помятость.

— Не может быть! — сипло прошептал он. — Шахматист!!! — И тут же засуетился, широко распахнул дверь и прижался к косяку, освобождая дорогу, — проходите, пожалуйста, что мы в дверях, ей-богу!

— Смотри-ка, говорить можешь интеллигентно, не из филологов часом? — заметил Урусов, но хозяин не обращал на него внимания.

— Вы не подумайте, господин хороший, я всё сохранил, всё! Даже ложки малейшей не пропил! И бабушку Вашу не в общую яму стащил, похоронил по-человечески, на кладбище, и табличку поставил, я и могилку покажу… Там еще фотографию целлофаном закатал, чтобы дождем не размыло!

У Бори внутри всё оборвалось. Нет, конечно, он ни на минуту не надеялся застать бабушку живой, но одно дело не надеяться, и совсем другое — узнать… Стараясь держать себя в руках, обвел взглядом квартиру.

В квартире ничего не изменилось. Те же панели под дерево на стенах, шкафы под темный орех, огромный экран домашнего кинотеатра, купленного Борей со своего первого приза… Разве что, цветы на окнах давно засохли и осыпались, и кондиционер не работал. Фотографии на полочках шкафа. Дед. Молодой, еще и шестидесяти нет, любимая бабушкина фотография. Мама с папой с медалями на шее: какое-то награждение по ориентированию. Олег с винтовкой на стойке. Олег с Надей. Надя с Санечкой. Санечка отдельно. Боря за доской. Первая партия с гроссмейстером. Очень тяжелая партия и заслуженная ничья…

— Поехали, — глухо выдавил Боря.

И, видя, что никто не реагирует, заорал:

— Поехали, я сказал! На могилу!!!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Ишем

Человек выскользнул из-за камня. Тенью скользнул по осыпи… На мгновение проявился пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней… Три часа осторожного бега между моренных гряд, и вот он уже перепрыгивает по камням бурный желтый поток и скрывается в маленькой рощице, самой высокой в ущелье. Остановился на миг, посмотрел назад, усмехнулся…

Старик сидел у большого камня под старой арчой. Обычный старик, каких много в горах. То ли узбек, то ли таджик. А может, и урус? Все может быть… Возраст и горы стирают признаки народа, к которому принадлежал...

Старик расположился с удобством, на расстеленной кошме. Рядом, на вытертой ткани — две пиалы, маленький чайник, тарелочка с сахаром. Неподалеку, в каменной «печке», потрескивали горящие сучья. Для полноты образа не хватало только пасущегося поблизости ишака. Но возраст уже не тот, таскать ишаков по скальным стенкам… Семьдесят скоро.

Человек неслышно вынырнул из леса. Присел с другой стороны кошмы:

— Алейкум ассалам, ата!

— И тебе не кашлять, Дамир! Как на этот раз? Обошел патрули?

— Почти. От перевала вели. Потом потеряли, но ненадолго. Собачки знают своё дело…

— Ты молодец, Дамир. Как сходил, чем живет мир?

— За весь мир не скажу, он слишком велик, чтобы я мог охватить целиком, но в Зеравшане опять шумно.

— Почему? Много желающих стать Великим Шахом?

— Много. Только нет тех, кто мог бы им стать. Пенджикент договорился с узбеками. Но полного доверия нет. Сарыбек Хорезмский взял Самарканд. Сегодня он клянется Аллахом, что не будет переходить старые границы Узбекистана. Но это только слова. А завтра Аллах может и закрыть глаза, если Великий Шах слегка нарушит клятву, данную пред именем Его… Правда, шах принес клятву перед Ирбисом, а тот не менее опасен, чем Аллах, зато куда принципиальнее…

— Сарыбек может пойти на Ташкент и Фергану, это намного слаще. Тогда беку нужен крепкий тыл. А вовсе не опасный сосед.

— Это так. Поэтому, он предложил Амонатовым не только мир, но и поддержку в случае нападения Бодхани. Ахмадову хватило, чтобы присмиреть. Одно дело пытаться наезжать на Пенджикент, другое — тявкать на Сарыбека. Тем более, он опять идет на Матчу, и на этот раз взялся за дело всерьез. Сержант, конечно, не мальчик, но ему придется туго…

— А что думают братья?

— Как обычно. Шамсиджан готовится к обороне, Фатхулла ноет о сдаче. Хотя есть подозрение, что всё это игра, а на самом деле, младший полностью под влиянием брата.

— А что думает старший о безнадежности обороны?

— Он об этом не думает. Вслух говорит, что всё в руках Аллаха. И строит тактические схемы. Сержант — практик, а не философ.

— А что русские?

— Та же картина: осваивают земли кулябцев и памирцев, вместе с ними лупят афганцев. В последнее время всё чаще и успешней. Если Матча отобьется, ситуация в ущелье стабилизируется окончательно. Для серьезных изменений нужен внешний толчок.

— Кто может дать?

— Узбеки, афганцы, поражение Матчи.

— Нам это надо?

— Думаю, нет. Бодхани наберет слишком большую силу. Думаю, стоит вмешаться. Хотя бы на подстраховке.

— Что слышно о Проклятых Ущельях?

— Ничего. Туда не любят ходить. Говорят, злые духи убьют каждого, кто полезет к ним в логово. Такие подробности рассказывают, что мне иногда страшно.

— Спасибо, Дамир. Заночуешь?

— Нет. Пойду назад, — гость, в притворном испуге округлил глаза — нельзя ночевать в долине злых духов…

Собеседники рассмеялись. Младший растаял в лесу.

Старик не торопясь собрал вещи в небольшой рюкзак и двинулся в противоположную сторону…

Самара, городское кладбище

Всю дорогу на кладбище Боря молчал. Бухтел так и не опохмелившийся, но абсолютно протрезвевший Юра, рассказывая, как попал в эту квартиру, задавал наводящие вопросы Урусов, направляя это бухтение по нужному пути выяснения окружающей обстановки, матерился Герман, когда «Тигр» подпрыгивал на очередном ухабе… Всё это шло мимо. Единственное, заметил странную фразу алкаша: «Она счастливая ушла, лежала и улыбалась…». Но и это было не так важно. Ушла. Умерла. А его, Бори, не было рядом…

Кладбище, как ни странно, охранялось. На входе два здоровенных мордоворота стояли под стендом с развернутым «прейскурантом». «Билеты» на вход стоили от патрона или ста грамм крупы. Интересный бизнес у ребяток. Своих мертвых ни один нормальный человек не оставит гнить на дороге. Если, конечно, есть хоть малейшая возможность по-человечески похоронить… А эти — пользуются, сцуки…

Охрану Борис прошел, словно не заметив. Один бугай дернулся, было, к нему, но второй, посмотрев в мертвенно-бледное лицо парня, удержал товарища за рукав и сказал Урусову, шедшему за Юриновым:

— Проходи, капитан, военным сегодня бесплатно!

— Спасибо, — бросил ему Урусов. — За машиной присмотри.

— Без вопросов, — ответил охранник.

— Ты чего? — уставился на него напарник, проводив процессию взглядом. — Это же залетные, по мордам видно!

— Ничего, — буркнул тот, — жить хочу!

Боря тем временем уже стоял у могилы. Куски металлической решетки, использованные в роли оградки. Крест из двух металлических полос и даже табличка с фамилией и датами жизни. Все же копался Юра по вещам, раз нашел документы … Ну, да ладно…

— Надо же, — тихонько сказал Герман Урусову, — алкаш-то алкаш, а всё по уму сделал. Насколько смог…

Юринов стоял у могилы, глядя на незамысловатое убранство, и явственно слышал знакомый ласковый голос: «Спасибо, что пришел, Боренька, спасибо. Не останавливайся, найди их. Дойди, Боренька…»

— Я дойду, бабушка, — прошептал Боря, — я обязательно дойду…

На обратном пути Урусов вдруг сбился с шага и остановился возле давешнего чуткого охранника, пристально посмотрел в глаза и произнес:

— Могилу заметил? Пятая линия, на углу? Две пихты рядышком?

— Заметил, — ответил тот. — Не волнуйся, капитан, пригляжу.

— От и добже! — хлопнул Урусов его по плечу. — Спасибо, брат.

— Не за что.

— Тоже жить хочешь? — спросил напарник, когда «Тигр» отъехал от ворот.

— Человеком хочу остаться, — спокойно ответил тот. — Даже здесь…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Баши Бодхани Ахмадов, повелитель Зеравшана, был настроен очень решительно. Хватит! Независимая Матча прекращает своё существование. Время политических игр с братьями Рахмановыми прошло. Каким бы командиром ни был старший из братьев, но такую силу ему не отбить. Баши подтянул все резервы. Практически оголил тылы. Остались небольшие заслоны со стороны Пенджикента, да отряды на перевалах. И то, с Шахристана отведена полусотня на броне, а с Анзоба снята половина артиллерии, которая ставит сейчас точку в затянувшейся матчинской проблеме, разнося укрепления Сангистана.

Рахмановы построили здесь настоящую крепость, но это им не поможет. Мало того, что братья занимают не самые бедные земли в верховьях Зеравшана, так еще угрожают в любой момент перерезать трассу, а то и захватить Айни! Слишком близко расположен город. Невозможно жить в постоянном ожидании укуса матчинской змеи.

Жаль, конечно, что в двенадцатом году не приняли братьев всерьез. Тогда с ними справиться было несложно. Не было ни сангистанских укреплений, ни отрядов самообороны. Только мирные, беззащитные дехкане. Жирные беспомощные овцы, безропотно ждущие заклания. Удивительно, как вообще Рахмановым удалось их организовать, да еще и обучить воевать. А единственным серьезным человеком в Матче казался Рафаэль Мирзоев, старый друг и подельник. Уж с ним бы договорились.

Тогда хватало других, более важных забот. Надо было идти вниз по Зеравшану, а не вверх. Закрыть перевалы. Еще это странное исчезновение Ахмета… Почти неделю из-за него потеряли. Всё полетело кувырком. А неудачная попытка захвата золотого рудника, которая стоила Бодхани руки. Культя заживала тяжело, периодически выбрасывая хозяина из реальности в горячечный бред. И пока он восстанавливал силы, произошло немало событий. Пенджикент сумел набрать силу и встретил джигитов, ощетинившись стволами. Согдийцы немалой армией попытались прорваться через Шахристан. Дивизия урусов, попавшая под удар Большой Бомбы, тем не менее, сохранила свой костяк, да еще наела пушечного мяса, объединив вокруг себя население центральных областей страны. На юге разбирались между собой и с пуштунами памирцы и кулябцы, а в Матче… Рафика Мирзу убил какой-то отмороженный дальнобойщик, как оказалось, старший брат Фатхуллы Рахманова. С Фатхуллой можно было бы и договориться, всё-таки знакомы, да и общие дела имелись. Но мальчишка слушался брата беспрекословно. А тот ненавидел Бодхани лютой ненавистью. Почему? За что? Совершенно непонятно… Да и Иблис с ним, решил тогда великий баши и отправил сотню джигитов расплатиться за Рафа. И расплатился: из сотни уцелело семнадцать человек. А за год у Сангистана выросли стены, о которые разбились последующие попытки подчинения Матчи.

Ничего. Пришла пора показать, кто истинный хозяин Зеравшана! Сначала раздавить Рахмановых. Потом расправиться с Пенджикентом. А там можно и вернуться к вопросу Пасруда и Чоре. Или там думают, что баши забыл, где потерял руку, и где исчез старший брат. «Злые духи»… «кутрубы, дэвы и гуль-евоны»… Посмотрим, что смогут сделать дэвы против брони и артиллерии… Только действовать надо быстро, пока урусы, захватившие Душанбе, сражаются с афганцами, а Сарыбек Хорезмский увяз в Фергане и Шымкенте.

Бодхани некоторое время с удовольствием понаблюдал за разрывами на позициях обороняющихся. Что, Шахсиджан, не нравится? Это еще не всё. Вот пробьем бреши в стенах, бросим вперед БТР-ы. Не один-два, как в предыдущих попытках. Много. В ближайшие пару дней Матча поменяет хозяина. Ты даже представить себе не можешь, какие удовольствия ждут тебя перед смертью. И дело совсем не в Рафике…

Самара, проспект Ленина

«Тигр» крутил по Самаре, пробираясь обратно к дому.

— Вань, давай направо, — вдруг словно очнулся Боря.

— Чего там? — спросил Андрей.

— Магазин папин. Были там хорошие вещи. Может, и уцелело что…

— Что там могло уцелеть за столько лет? Да с наводнением…

— Это район высокий, на холме стоит, не должно залить… Да тут рядом…

— Ну, давай, бешеному сержанту семь верст не крюк.

Ехать оказалось, действительно, недалеко. Боря тормознул напротив середины длинного дома. «Китайская стена» — мелькнуло в голове у Урусова. Магазин, к его удивлению, работал. Баннеры, закрывающие окна, явно не менялись все десять лет, и понять, что на них было изображено не смог бы даже тот, кто это знал заранее, а вот вывеску над входом еще можно было разобрать.

Боря с трудом протиснулся между косяком двери и здоровенным бритоголовым амбалом на входе. Андрей протискиваться не стал, а просто отодвинул амбала в сторону и прошел следом. Бугай проводил его тяжелым взглядом, но смолчал. АКС за плечом не всегда способствует развитию беседы.

Ефрейтор прошелся между рядами вешалок, потрогал некоторые вещи, посмотрел ценники…

— Что господа желают? — раздался вкрадчивый голос.

— Вы хозяин? — спросил Борис.

— Я, — говоривший был невысок, лыс и очень толст. «Как мешок с жиром, — вспомнилось сравнение, — и голос противный… да бог с ним»…

— И давно Вы здесь?

— Этот магазин принадлежал моей семье еще до ядерной войны! — поспешно уточнил нынешний владелец.

Борю начала захлестывать волна ярости. «Чего это я, ну врет, ерунда же!». Но остановить себя он не мог.

— Не знал, что мы с Вами родственники, — холодно произнес ефрейтор, — не напомните, кем Вам приходился Виктор Юринов?

— Какой-такой Виктор, — заголосил толстяк.

— Настоящий хозяин этого магазина! Мой отец!

— Слушай, я не знаю, — в голосе лысого неожиданно прорезался кавказский акцент. — Я пустой помещение нашел! Сразу как война кончилась! Совсем пустой был! Ничего не было! Сам все привез, поставил! Нет у тебя прав!..

— Пустой? А «Сиверу» тебе кто поставляет?

— Какую-такую «Сиверу»?

— Вот это у тебя какой фирмы куртка?

— Наши ребята шьют, в Курумоче!

— Значит, в Курумоче… И лейблы рязанские цепляют в Курумоче? — Боря что-то оторвал от картонки, висящей на куртке, и ткнул под нос торговцу, — и ценники с папиной печатью тоже клеят в Курумоче? Хоть бы прочитал!!! Рублей нет давно!!!!

Он сам не понимал, что вдруг нашло. Собирался ведь только спросить, не появлялся ли кто из старых знакомых. Бред, конечно, но вдруг… Может, купить что-то из старых вещей на память… Откуда вдруг ненависть к торговцу, откуда такая ярость? Почему так хочется врезать по этой противной роже? Наверное, истерика… Но сдержать себя Борис не мог.

Толстяк неожиданно проворно отскочил назад.

— Вопросов задаешь много, солдатик! — по-змеиному прошипел он, и завопил. — Реваз! Тревога!

Из глубины магазина вылетели два парня, оба под стать охраннику. Боря метнулся навстречу. Первый из нападавших скрючился на полу, держась за пах, второй улетел в угол, снося по пути стойки. Приклад Бориного автомата, сломав ему ребра, описал короткую дугу по восходящей и врезался в лицо толстяка.

За это время Урусов успел только сдернуть ствол с плеча. Но стрелять было не в кого. Охранник у входа стоял, подняв вверх обе руки и всем своим видом демонстрируя непричастность к происходящим событиям. От машины к входу бежал Ванька, услышав шум. Борис с белым, как мел, лицом, вперив взгляд сузившихся глаз в разбитое лицо толстяка, прошипел сквозь зубы:

— Тут ничего твоего нет, падла! Тут всё моего отца! Понял? И ты будешь беречь это, как зеницу ока, ублюдок. И моли своего бога, чтобы в следующий раз пришел опять я, а не Олег! Понял?

— Фонял… — прошепелявил торговец…

— Пошли! — махнул Борис остальным.

— Э, нет, — сказал капитан, — ни фига! Коли здесь всё твоё, так давай ребят оденем по-людски. А то бушлаты наши на рыбьем меху, а где зимовать придется хрен его знает. Я, конечно, сволочь, но ни разу не альтруист!

Следующие три часа прошли в серьезном созидательном труде. Вызвали остальных. Боря старательно отбирал товар, который подкатившая группа Соловьева грузила в «шишигу». Через час к магазину подъехали на двух джипах уголовного вида личности, но на рожон не полезли. Перекинулись парой слов с уфимцами и уехали, забрав торговца с охраной. И битой, и целой. «Сибиряки» даже не отвлекались от загрузки…

Всё, что осталось в магазине после этого, уфимцы забили в свой КАМАЗ, не забыв, впрочем, спросить у Бори разрешения.

— Нам тоже зимовать, — прокомментировал свои действия Салават, — и не один раз. Зачем хорошие вещи пропадать будут. Да и с чего всяким чуркам наживаться, да?

*

А в это время, наконец сумевший отвлечься от боли в паху, Реваз упер взгляд в уцелевшего товарища по дежурству и выдавил:

— Это кто был?

— Кто? — не понял его тот.

— Мелкий, который нас… Ты ж его узнал, зуб даю!

— Младший Юринов. Шахматист. Мы в одной школе учились.

— Хера ж себе шахматист!

— Скажи спасибо, что старшего не было! Этот хоть драться не умеет...

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Нет, он не испугается. Мало ли что рассказывают про это ущелье. Шамси не верит ни в дэвов, ни в ифритов. Шамси даже в Аллаха не верит. Он атеист, как отец, дед и прадед. А еще Шамси — лучший охотник кишлака. Бесстрашный и удачливый. Он может выследить любого зверя, подкрасться к нему и добыть одним выстрелом. Причем, необязательно из ружья. Шамси больше любит лук. Бесшумное оружие не распугивает другую добычу.

Собственно, он не собирался в проклятое место. Но шайтан дернул баранов за курдюк, и они ушли сюда. Одного архара Шамси уже взял. Тот лежит, заваленный камнями и засыпанный снегом в дне пути отсюда. Наверное, проще будет потом сходить за ним из дома. А сейчас добыть парочку архаров и вернуться напрямую.

На самом деле, Шамси знал про себя правду. Никакой он не лучший. Невозможно быть лучшим в шестнадцать лет. Вот отец, дед, а особенно прадед… Те — да, ими заслуженно гордится вся семья. Но отец и дед сгинули без следа в России, когда американские шайтаны сломали мир. А прадед слишком стар и уже не может ходить по горам за зверем. Он и до арыка на окраине кишлака доходит с трудом. Научил правнука стрелять и читать следы — и за то спасибо. И оружие передал: старое, никуда не годное, ружьё и лук. Фамильный лук, очень хороший. Подарок какого-то хана далекому предку Шамси. Что был за хан, как его звали, сейчас никто не вспомнит. Зато вся семья знает, как звали награжденного. Так же, как и далекого потомка (и всех первенцев во всех поколениях Абазаровых): Шамси! И лук остался, служит верой и правдой. Не сказать, что совсем без ремонта и ухода, такое оружие берегут как зеницу ока. Прадед сам ухаживает за ним, никому не доверяет. И стрелы режет сам, благо глаза старика еще не подводят, а руки его тверды, как в молодости…

Но никто не даст скидки на возраст, когда нечего есть. Своего стада у Абазаровых нет. И земли мало. А мать и сестренок надо кормить. И прадеда тоже. Конечно, женщины что-то выращивают, и продают прадедовы поделки. Но без охоты очень плохо. Еще года три назад прадед мог понемногу охотиться. Сейчас ноги совсем отказали. И надежда только на него, Шамси.

И вторая правда, что он боится. Очень боится. Да, он не верит ни в Аллаха, ни в шайтана. Прадед говорит, что мулла врет, значит, так и есть. В отличие от муллы, прадед не врет никогда. И в злых духов Шамси тоже не верит. Но всё равно страшно. Только это не повод для мужчины отказываться от добычи.

Охотник осторожно выглянул из-за скалы. Баран стоял метрах в пятидесяти. Отличная мишень: очертания четко видны на фоне закатного неба. И второй немного ближе и ниже по склону. Кого бить? Но руки не спрашивали голову. Две стрелы взвились одна за другой. И обе нашли свои цели. Всё-таки, он очень хороший лучник. Очень…

Может, духи этого ущелья и злые, но к Шамси они сегодня добры. Архары не сорвались на дно ущелья, а лежат на скалах, там, где паслись. Прекрасно. Сейчас он разделает туши, а завтра уйдет из этих мест и не будет больше гневить злых духов. И добрых тоже. Охотник вытащил нож и принялся за работу…

Самара, ул. Осипенко

— Вот теперь, Борька, я тебе скажу, что ты точно не задрот, — философствовал Герман на подъезде к бабушкиному дому. — Пришел. В морду дал. Все в шоколаде и новом прикиде…

Красный, как вареный рак Боря сидел сзади, уставившись в пол, и упрямо молчал.

— Ванек, завали, а? — рыкнул Урусов. — Борис, ты чего мордой кривишь?

— Да как-то странно получилось. Вышло, что мы пришли и ограбили. Он ведь брошенное подобрал, сейчас все так делают…

— А ты бы так подобрал?

— Ну, не знаю, нет, наверное.

— А если бы подобрал, а потом настоящий хозяин вернулся, ты бы что сделал?

— Отдал бы!

— Вот и он отдал. И не переживай на эту тему. Ты отцовское имущество отбил. Семейное, так сказать, достояние. Лучше скажи, что ты в драке творил…

— А что?

— Что? Троих уложил, пока я автомат с плеча сдергивал, и спрашивает, что! Как ты умудрился с такой скоростью грабками шерудить?

— Не знаю… — ефрейтор надолго задумался. Потом проговорил. — Олег рассказывал, у него такое в драках было. А папа говорил, что это у нас семейное. Бледнеем и убыстряемся. На инстинктивном уровне.

— Ну, ты и сказал, — хмыкнул Ванька, — я и словесов таких не знаю.

— Тебе и не надо, — ответил Урусов, — твое дело баранку крутить. Много думать будешь — все столбы наши!

И впервые подумал, что Борька, наверное, дойдет куда хочет. Если будет бледнеть при каждом опасном случае…

— Ребята, возьмите с собой! — вдруг произнес всю дорогу молчавший Юрка.

— С хера? — поинтересовался Урусов, — нам только еще одного ханурика не хватает. Своих алкашей достаточно.

— Возьмите, я пить брошу! Я ж не всегда алкашом был! Водила я! На дальнобое работал, «Манн» гонял! У меня все категории открыты! Вожу всё, от мотоцикла до танка!

— И как кардан-многостаночник дошел до жизни такой?

— Как-как! А так! — Юрка замолчал. Потом с дикой тоской в голосе произнес. — Вон, Борька семью свою ищет… Надеется… А мне искать некого… Из рейса вернулся пятнадцатого августа, а вместо дома — воронка… У «Прогресса» мы жили!.. В июле новую квартиру купили... Галка так радовалась… Две дочки были… Пять лет и три… Пришел, ни жены, ни дочек, ничего!.. Воронка… Я сначала по всем пунктам сбора бегал, по приемникам детским… А потом бросил… Сидел в квартире и пил. Как напьюсь, всё нереальным кажется… Сижу, с фотографиями разговариваю… Я в эту квартиру двадцатого пришел, как вода схлынула… Бабушку похоронил… По-человечески… Думаю, может, вернется кто, так хоть могилка будет… Мне-то и могил не досталось… — он посмотрел на Борю, — я ж тебя по фотографии узнал… Я имена ваши все знал, а как напивался, так без имен называл. Шахматист там, Лыжник, Маленькая… Думал, погибли все… Вы же мне, как родные, я же за вас, как за своих, пил… Чтобы чудо свершилось… Чтобы хоть кто-то выжил… А теперь ты и фото заберешь… Заберешь, не спорь… И правильно… Только совсем тошно будет…

Юрка сглотнул и продолжил:

— Возьмите, парни… Я водить не разучился, опыт, он не пропивается. Брошу пить — не подведу.

— А бросишь?

— Уже. Со вчерашнего вечера не пью. На утро не осталось, а ты, капитан, так и не опохмелил. — Горько усмехнулся Юрий. — И не надо. Лучше с собой возьми.

— Андрей…, — произнес Боря.

— Что Андрей? — окрысился Урусов, — нет, ну вот почему я такой добрый! Ладно, всё равно за фотками едем, заодно и твои шмотки заберем, доходяга! Только имей в виду, у нас не детский сад. Могут и грохнуть.

— Да по хрен! В хорошей компании и сдохнуть не страшно…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Ночь. Тишина, прерываемая только шумом дождя. Да часовые перекликаются на постах. Боевые действия приостановлены, чтобы продолжиться утром. Можно было и в темноте закончить бой, если бы не налетевший шквал. Но завтра, невзирая на погоду, джигиты войдут в Сангистан. И ничто не сможет их остановить. Укреплений, подобных разбитым, у матчинцев больше нет. И воинов у них практически нет. А пока лагерь спит. Даже победителям нужен отдых перед новым боем…

Часовой дошел до большого камня. Здесь граница его участка. Сквозь водяную пелену разглядел товарища с соседнего участка и двинулся обратно. Дежурить, конечно, лень, лучше бы прикорнуть, да хоть у этой же скалы, что столь удачно прикроет от дождя, да часок покемарить… Но в последнее время, баши всерьез занялся дисциплиной. Поймают — мало не покажется. Лучше уж доходить свою смену, а потом отоспаться. Боец зевнул…

Легкая, неуловимая взглядам тень метнулась к нему, вынырнув из стены падающей воды. Чужая рука зажала рот, лезвие ножа вошло под ребра, и бездыханное тело, придерживаемое убийцей, аккуратно легло на землю.

— Третий готов, — шепнула тень и скользнула в направлении машин…

Только что встретившийся с товарищем постовой остановился в удивлении. В полутора метрах, как из-под земли, возникла крупная собака. Большая собака. ОГРОМНАЯ СОБАКА. Часовой даже не мог представить, что в мире могут существовать такие чудовища. Шерсть топорщилась, словно и не поливает ее сильнейший ливень, который с трудом пробивает свет фонаря. Угольно черный зверь молча оскалил пасть, издевательски улыбаясь джигиту.

— Карашайтан! — прошептал человек и руки сами потянулись к автомату, но долей мгновения раньше пес прыгнул, и клыки сомкнулись на горле человека, не успевшего даже вскрикнуть. А зверь растворился в темноте…

Вид лагеря не изменился. Только разом, словно по команде, умолкла перекличка часовых. Разводящий, сидевший у небольшого костерка под навесом, поднял голову, прислушиваясь, но поднять тревогу не успел. Из темноты прилетела смерть…

А у оставленных у обочин дороги машин, на позициях пушек и у входов в наиболее крупные шатры мелькали почти незаметные тени… Еще более незаметные из-за непогоды.

Через десять минут лагерь вновь опустел…

Бодхани проснулся. Что-то изменилось. Он не сразу понял, что именно не так… Что?.. Заныла культя левой руки… В чем дело? Баши посмотрел на часы. Почти полночь. Время Иблиса… И тут до него дошло: часовые должны перекликаться. Обязаны. Но молчат…

Рот успел открыться, но не выкрикнуть сигнал тревоги. Часовая и минутная стрелка хронометра баши совместились на цифре «12», и лагерь взорвался…

Самара — Саратов — Волгоград

С «жигулевскими» «перетерли» быстро. Ребята были совсем не похожи на остальные местные «бригады». Даже манера общения, как ни старались, очень отличалась. Так что, не «терли» с ними, а разговаривали. Очень даже культурно и благопристойно.

Договорились, что за проезд по Луке разведка подбросит некий местный груз до Валов, деревни на бывшей трассе М5. Собственно, груз (какие-то мешки, похоже, с удобрениями) ехал на том же пароме, там его и перегрузили с машин хозяев на «газоны» сибиряков. И прямо из порта в Рождествено, колонна ушла на «трассу».

А через час, выгрузив несколько мешков в Шелехмети, поняли, что дороги «диких земель» — не самые худшие в мире. И в России тоже. Единственное, что радовало, что впереди было всего тридцать километров «полосы препятствий».

Вот тут и выяснились причины вчерашней доброты Урусова. Капитан заразился от своего подчиненного интуицией. Юра-Алкоголик оказался находкой местного значения. Действительно ли, он водил всё, что водится, осталось секретом, но и с «шишигой», и с «УАЗиком» управлялся на раз. Стоило ему сесть за руль, и перегруженный грузовик только что бессильно ревевший движком, пробуксовывая на очередном подъеме заболоченного проселка, начинал потихонечку, а потом и немного быстрее, ползти вверх, метр за метром преодолевая препятствие. Кроме того, Юрка неплохо знал эти места, и гроссмейстерская интуиция больше не требовалась. Тем более что в отличие от нее, новый «кардан» заранее учитывал состояние дорог и в крыльях для переправ не нуждался.

К вечеру добрались до Сызрани. Город, получивший ядерный заряд по заводу «Тяжмаш», обычный по нефтеперерабатывающему с сопутствующим пожаром, а в придачу еще и огненное наводнение (горящая нефть, плывущая по течению…), так и не оправился. Собственно, возрождать его было некому и незачем.

Ни Сундуков, ни Урусов тоже не нашли оснований для остановки, и заночевали километрах в семидесяти дальше города, благо заблудиться в родной области «проводник» не мог даже специально. Рано утром пошли дальше. На Саратов.

Дорога не баловала разнообразием. Все населенные пункты встречали приезжих массивными заборами, обнесенными колючей проволокой или мощными блокпостами, ощетинившимися оружием. Агрессивности, впрочем, не проявляли. Едете мимо? Езжайте, скатертью дорога, только нас не трогайте. В переговоры местные не вступали. Сам Саратов отличался от мелких деревенек, ранее встретившихся по дороге, разве что отсутствием сплошных заборов по-над трассой. Но полоса дзотов, выстроенных поперек пути в пределах прямой видимости друг от друга, впечатляла. Сама трасса контролировалась блокпостами, на которых хмурые мужики молча тыкали пальцем в сторону объезда и провожали недобрыми взглядами. На любую просьбу реагировали односложно:

— Запрещено!

Собственно, всё, что хотели сибиряки — это заправиться. Из-за «попутного груза» пришлось уменьшить запас горючки, и он таял с каждым километром. Впрочем, до Волгограда должно было хватить. А вот до Астрахани — непонятно…

— Охренели они все, что ли! — возмущался Урусов на очередном перекуре, — что за проблема в нефтеносном районе бензина продать?! А бригада пойдет, как выкручиваться будем?

— Бригаду заправят, — философски заметил Сундуков.

— Почему?

— Танками и добрым словом можно добиться гораздо большего, чем пистолетом и добрым словом. Пистолеты есть у всех, а танки только в Омске… Больше проблем с переправой будет. Так что не исключено, по тому берегу пойдут.

Урусов с сомнением посмотрел в сторону не видимой с этого места Волги.

— Не уверен. Ладно, пусть у Шмеля голова болит… — и уже залезая в машину. — Товариш штатный штурман, сколько до Волгограда осталось?

— Фигня вопрос, товарищ капитан. Километров тридцать. Дубовку проезжаем. И по городу пятьдесят… — тут же ответил Юринов.

— Так вроде же нет города.

— Говорили, что нет. Тогда объезжать придется. А как — не знаю…

— Я знаю, товарищ капитан, — неожиданно сказал Поляков, — я же местный.

— А чего раньше молчал?

— Так не спрашивали… Товарищ капитан, а можно будет в наш дачный поселок заехать? Мы всего-то километрах в пяти проходить будем. Бабушка с сестрой точно там были, когда грохнуло…

— Вот млять! — вскинулся Урусов, — у нас разведка, млять, или поход, млять, по могилам, млять, бабушек? Дер флюгцойге мегазвиздец! — но сам прекрасно понимал, что заедет. Из-за того и злился…

Впрочем, местность Поляков, действительно, знал. Сначала попытался вести колонну впритирочку к городу, но после того, как пару раз уперлись в край какой-то воронки, скомандовал резко вправо. После этого ехали хоть и по проселку, но вполне приличному, а главное, никуда не упираясь и не возвращаясь.

Поляков без остановки рассказывал, какая у него хорошая семья. Все уши прожужжал. Достал так, что его начали посылать. Даже Урусов, ушедший вроде бы в себя, не выдержал подобной лавины слов, и пообещал развернуть джип, если сержант немедленно не заткнется. Или вообще пересадить говоруна на капот, чтобы поработал носовой фигурой. К этому моменту «Тигр» уже свернул «к дому», оставив остальных подождать на развилке километрах в пятнадцати от цели. Жечь дефицитную горючку на четырех машинах ради «вечера воспоминаний» капитан не собирался.

Заткнулся Димка минуты на три, а потом стал, уже шепотом, втолковывать Шаху, какая у него, Полякова, классная сестра. Шах, еще не отошедший от самарских впечатлений, пропускал словесный понос мимо ушей, но и не прерывал, давая парню выговориться.

— Юлька, наверное, красавицей стала, — с жаром шептал Поляков. — Еще с садика кавалеров куча была! А сейчас… Ты увидишь, точно влюбишься… Выдам ее за тебя замуж, будешь мне шурином…

— Заткнись, Поляк, — опять не выдержал Урусов, — это ты ему шурином будешь, а он тебе — зятем. Или как там степени родства называются? Лучше дорогу показывай. Сейчас куда?

— Налево, — не обиделся Поляков, — почти приехали…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Дождь… Он начался вечером, когда добыча была разделана и уложена в тюки. Сами горы говорят охотнику, что пора уходить. Или духи намекают на то, что загостился… Но куда пойдешь ночью? Вот с утра никакой дождь не остановит Шамси. Даже с таким грузом до дома всего полдня пути. А пока он переждет ночь под навесом из брезента. Даже маленький костерок можно зажечь. И пожарить кусочек мяса. Как хорошо… А завтра он вернется с добычей. Мяса хватит на неделю, а то и больше. Еще шкуры. Из рогов прадед сделает что-нибудь, что можно продать…

Тихо… Только равномерный шелест дождя да шуршание листьев под порывами ветра… Тонкий слух охотника выделяет непривычный звук. Шаги? Если и шаги, то не слышанные раньше… Кто-то очень крупный ходит неподалеку. Гораздо крупнее волка или барса. И человека. Медведь? Нет, медведь ходит не так… Может, дэв?.. Мальчик вытащил нож. Лук убран в чехол, и доставать его в дождь — последнее дело. Тем более, шаги затихли… Зато возник вой… Сначала тихий, на грани слышимости, но на каких-то запредельных нотах, жуткий, пробирающий до костей… Звук постепенно усиливался, крепчал, заполнял всё вокруг… И вдруг кончился, мгновенно сменившись пронзительным визгом. Так может визжать умирающий зверь, попавший в челюсти хищника. Только ни один зверь не умирает так громко.

Шанси вскочил, оглядываясь. Откуда идет опасность? Какая? Ничего не видно… Звуки опять поменялись. Вместо визга лес заполнился громоподобным хохотом, опять зазвучал вой и громкое чавканье. Шамси вспомнил книгу, которую ему, маленькому, читал прадед, про огромных ящеров, живших очень давно. Казалось, охотник перенесся во времени, и вокруг бегают эти ящеры. Звуки доносились со всех сторон. Вой, визг, уханье, чавканье, грохот, шаги… Громкие, жуткие, выворачивающие душу… Охотник стал маленьким мальчиком, потерявшимся в темной комнате.

«Я не боюсь, не боюсь, — шептал мальчик, сжимая рукоять ножа, — они сами боятся, раз не нападают. Их отпугивает костер! Нечисть боится огня!»…

Резкий порыв ветра сорвал полог, и поток дождя хлынул в костер. Тот потух мгновенно… И тут же, как по команде, стихли звуки…

И в наступившей темноте и тишине из леса выступило чудовище. Зверь был немного похож на волка. Или медведя. Только намного крупнее, массивнее. Ночью он смотрелся черным, хотя разобрать в темноте цвет было невозможно. Шкура светилась мертвенно бледным светом с синим отливом. Сверкали белки глаз. Порождение шайтана зевнуло, обнажив ярко светящиеся белые клыки, размером в палец Шанси. В пасть чудовища легко поместилась бы голова мальчика…

«Гуль-ёвони, — мелькнуло в голове, — они всё-таки существуют…»

Охотник стиснул рукоять ножа, из последних сил удерживая на месте ноги, готовые броситься наутек. И услышал шорох справа. Косой взгляд… О Аллах, за что?! Второе чудовище было копией первого…

— Где мой обед? — спросило оно, облизываясь. Зверь говорил на таджикском, низким хриплым голосом.

— Вон он, пытается напугать нас железным клыком, — послышался ответ.

— Нас?

И звери громоподобно расхохотались, а в ответ им захохотал весь лес.

Нервы Шамси не выдержали, и он бросился в темноту, в одной руке сжимая нож, а во второй — подхваченный в последний момент чехол с луком. Бросить семейную реликвию его не могли заставить ни светящиеся чудовища, ни злые духи…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

Посёлок был сожжен. Частично сохранился только фундаментальный кирпичный забор по периметру, да обгорелые остовы домов. То ли молния в бочку с бензином угодила, то ли детишки со спичками неудачно поиграли, то ли проводку закоротило.

Впечатление это нарушалось снесенными воротами, следами пуль на кирпиче и сгоревшей коробкой БТРа на центральной улице. Да и не могло коротнуть на всех участках одновременно. Пожар случился давно, острый запах гари успел выветриться полностью.

Джип загнали внутрь, чуть не пропоров колесо, вылезшим из полусгнивших ворот гвоздем. Ваньку Германа оставили караулить. Втроем двинулись по улице. Урусов еле сумел притормозить разогнавшегося сержанта.

— Нам еще одной дурной стрельбы не хватает, ага? — И загнал Полякова в арьергард их маленького отряда.

До поляковского участка добрались минут за десять. Смотреть было не на что. Димка тупо обошел вокруг почерневшего от сажи фундамента с двумя уцелевшими кирпичными столбами, уныло поковырял носком ботинка черную слежавшуюся массу и вдруг, присев на корточки, стал остервенело рыть ее голыми руками, забыв про висящую на ремне лопатку.

— Ты чего, Поляк?

Поляков выпрямился и протянул к Урусову руку. На ладони лежал закопченный, но вполне узнаваемый кругляшок.

— «За отвагу», — уважительно произнес капитан, — еще той войны…

— Прадеда… — выдавил сержант. — Погибли мои... Бабушка никогда бы медаль не бросила… Вместе с похоронкой пришла…

Все молчали.

— Не хорони раньше времени, — сказал, наконец, Боря, — тут бой шел. Надо было самим спасаться, детей спасать. Могли не успеть… Не до медали было…

Поляков только покрутил головой. И отвернулся, скрывая предательски заблестевшие глаза.

— Обойдем весь поселок, — решил Урусов, — может, есть кто живой…

— Обойдем, — тихо согласился Поляков. Но в голосе уже не было даже тени надежды.

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Шоди Диноршоева разбудил грохот, раздавшийся со стороны лагеря врага, и жуткий, леденящий душу вой. Спросонья казалось, что демоны ада вырвались наружу и орут от счастья, оказавшись в мире смертных. Ополченец выскочил на остатки стены, где, несмотря на непогоду, уже собралась вся «армия» матчинцев, и оторопело уставился на открывшуюся картину, напомнившую сказки, которые рассказывала маленькому Шоди бабушка...

Бивак ахмадовцев пылал. Столбы ревущего пламени демонами рвались в неведомые выси по всему лагерю, не обращая внимания на льющие с неба потоки воды. Особенно свирепствовали ифриты c двух сторон от дороги, где, вне зоны досягаемости стрелков Матчи, стояли вражеские машины. Грохочущим фейерверком рвались боеприпасы на позициях артиллерии, охваченных огненным дыханием Иблиса. Пасти невидимых оборотней-аджахоров метали молнии и рассыпали маленькие шарики огня, разя мечущихся по лагерю ахмадовцев. А над всем этим, перекрывая остальные звуки, царил вой Аджахи, царя драконов, прерываемый лишь раскатами громового хохота и ударами грома…

— Спаси нас, Аллах всемогущий, — повалился на колени Шоди. — Злые дэвы вышли из Джанахейма забрать наши души.

— Не наши. За ахмадовскими пришли, — потрясенно сказал оказавшийся рядом старый Арбоб, сосед Шодди по кишлаку, смахивая воду с лица. — Даже если это дэвы, то они на нашей стороне.

А вакханалия злых сил продолжалась. Новые языки пламени сквозь дождь взметались к небу, навстречу летящим молниям, взрывались камни, рассыпая вокруг себя мириады обломков, метались огромные, страшные тени. Четыре стихии сошлись воедино. Огонь, выбрасывая вверх пласты Земли боролся с Водой в Воздухе и побеждал... Вышедшие из Джанахема духи пожирали вражескую армию, рассыпая вокруг искры огня, и даже сам Аллах был бессилен остановить адскую оргию…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

Живые обнаружились в крайнем доме, у леса. То, что дом жилой, видно было издалека. Все развалины ближе ста метров от дома разобрали, чтобы никто не мог подойти незамеченным. Само здание превратили в крепость: стены кто-то обложил дополнительным слоем кирпичей, заложил окна, оставив только узкие амбразуры. Тот, кто это делал, очень спешил: выглядело не слишком эстетично, но надежно.

— Спец делал, — прокомментировал Урусов, — не похоже на садовые участки учителей. Не удивлюсь, если тут еще и ПОМЗами засеяно…

Осматривали дом из-за ближайших развалин. Как добраться до обитателей, толковых мыслей не было. Поляков хотел просто пойти и постучать в дверь.

— Если по дороге летчиком не станешь, где гарантия, что не шарахнут? Морда у тебя, сержант, конечно, симпатичная, но издалека — вполне себе злобная. — Поникший Поляков все же послушал Урусова.

Проблема решилась сама собой. Из-за амбразур раздался голос, явно усиленный мегафоном:

— Эй, вы там, кончай в прятки играться! Кто такие? Выходь на площадку, а то бонбой шарахну!

— Сторож это! — сказал Поляков. — Он всегда так говорил. Я выйду.

— А он в тебя «бонбой шарахнет». Вдруг уже завел? Тут сиди. Покричи, может, расслышит.

— Дядь Гера! — завопил сержант так, что Урусову заложило уши, — это я, Димка Поляков с семьдесят второго участка. Не стреляйте, я про своих узнать хочу!

Как ни удивительно, но, похоже, его услышали.

— А ну, выходь к воротам, я сказал! Там и побачим какой такой Поляков-Шмоляков…

— Давай, — кивнул Урусов.

Сержант закинул за спину автомат и неспешно двинулся к дому. Он был метрах в двадцати, когда последовала новая команда:

— А ну, стой, где стоишь! Да треух свой сними, я тебя щас опознавать буду!

Дмитрий сдвинул кепку на затылок и снова заорал:

— Дядь Гера! Вы про моих знаете что?

Вместо ответа бронированная дверь распахнулась, из дома вылетела невысокая темноволосая девчонка в стареньком камуфляже, и с радостным визгом повисла у сержанта на шее. — Димка!!! Живой!!!

— Слышь, Шах, — бросил Урусов, — пошли. Кажись, повезло Поляку. Быть тебе его родственником…

— Да я, в общем, и не против, — откликнулся тот, во все глаза разглядывая девчонку, — только еще у нее спросить надо.

— Вот Поляк и спросит. Пошли…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Шамси бежал по лесу, не разбирая дороги. Дождь все усиливался, вода текла по телу, сбивала с ног. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, нередко вырывая из нее клочья. Под сапоги попадались то камни, на которых подворачивались ноги, то скользкая глина, не держащая подошвы. Не один раз охотник падал, кубарем скатывался с небольших склонов, с разгону влетал всем телом в лужи, поднимая фонтаны брызг. Но вскакивал и мчался... Быстрее, быстрее, неважно, куда. Туда, куда несут ноги, подальше от невозможных светящихся зверей, по-таджикски обсуждающих его, как свой обед… Быстрей! А вокруг шумел лес. Выл, визжал, кричал. Хохотал и хрустел, чавкал и топотал…

Шамси не замечал, что бежит вовсе не по кратчайшему пути, не воспринимал закладываемые петли. Даже не удивляло, что его до сих пор не догнали смеющиеся чудовища… Он убегал, как в ужасе бежит заяц от лисы, а перегруженное сознание отошло в сторону и милосердно не мешало перепуганному человеку.

Уже на рассвете охотник выскочил на дорогу, зацепился ногой за камень на обочине, и в который раз рухнул лицом вниз. Но на этот раз он был уже внизу. И, наверное, в падении пересек невидимую границу ущелья.

Лес замолк. Тут же. Охотник с трудом поднялся, постоял, не веря в наступившую тишину, сориентировался и медленно побрел вниз, не обращая внимания на текущие по телу струи…

Домой он пришел только через два часа. Совсем не было сил. Старый Шамси, при виде оборванного, мокрого, перепачканного и исцарапанного правнука только покачал головой:

— Что с тобой случилось, батыр?

— Ты не поверишь, ата, — прошептал тот, — они существуют. Они гнали меня всю ночь… И непонятно, почему не догнали. Пришлось бросить всю добычу. Но, — глаза парня зажглись гордостью, — я сохранил лук!

— Кто «они»?

— Злые духи Пасруда!

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Хомяковские это были, — рассказывал сторож, — три дня еще после безобразия не прошло, как заявились, ироды. У нас при «поросёнке» пол поселка баре скупили, вот по их душу и пришли. А тут уже не разбирали, кто буржуй, а кто учитель…

Да только обломилось им. Баре при охране все были, оружные. Да и простые люди… Бабушка твоя двоих пристрелила из отцовской пистоли… Как и сохранила-то ее все эти годы… Патроны у нее кончились… Но главное — Сашок с тридцать седьмого участка, ты его помнишь, небось?

— Дядя Саша? Высокий такой старик, с усами?

— Хм… старик… я, чай, постарше буду. Так вот, Сашок еще в кегебе служил, оказывается. Дома целая арсенала хранилась! Первым делом танку из ракетницы сжег. А потом… Отбились, в общем… Но тому краю, где ваши участки, не повезло. Там только учительские и оставались, оружия, считай, и было, что пистоля бабушкина. Никто не выжил там… Юльку, вот, Сашок вытащил. Ссильничать ее пытались… Потому и успел…

— Как ссильничать?! Ей же двенадцать лет было!

— А им не один хрен? Ироды и есть. Кровь почуяли, последние мозги с катушек послетали.

Поляков слушал деда, не поднимая головы. В глазах стояли слезы. Боря с ужасом пытался представить, что и как он найдет в Таджикистане. Урусов мысленно благодарил жопную чуйку Шмеля и собственную паранойю, заставившую его одиннадцать лет назад объявить «Грозу» чуть ли не на ровном месте… Юлька не отходила от брата, время от времени постреливая глазками в сторону Шаха. «Эх, судьба Шаху с Поляком породниться, точно судьба, — мелькнула шальная мысль. — А что? Жизнь-то, вроде как, продолжается…»

— Опосля баре-то поразъехались, перепужавшись, а мы втроем и остались. Хоромы барские посжигали, чтобы шелупонь всякая по ним не шарилась…

— А дядя Саша где?

— Схоронили его по весне. Не такой и старый был, но и не мальчик ужо. А дырок в нем прежняя служба немало оставила. Так что ты, Митрий, вовремя приехал, хомяковские Сашка пужались, как узнают, что помер он — жди гостей, как пить дать…

— Уже дождались, — вмешался Урусов. — Пара джопов подъезжает, битком набиты. Кто может быть?

— Так они ж, гады, кому ж еще… Кого помянули не к часу, те и объявились. За вами на тихую ехать могли. Али про Сашка узнали. Судьба так выпала…

— Хомяковцы… — протянул Поляков с совершенно не свойственной самому незлобливому сержанту Заимки интонацией и передернул затвор.

Капитан посмотрел на сержанта, потом на побелевшее лицо и сузившиеся глаза Шаха. Пиндец грызунам, однако. Не вовремя понаехали. Или, скорее, вовремя — не придется вылавливать по всей области…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, кишлак Шамтуч

— Что там произошло, брат? Наши ополченцы рассказывают просто жуткие истории…

Фатхулла Рахманов был озадачен и не скрывал этого. Удивление прорывалось во всем, от выражения лица, до того, что он встретил брата на окраине поселка. И стоило больших трудов увести его в дом, подальше от лишних ушей.

— Что случилось? Бодхани-баши решил покончить с нами. Такой силы он раньше на Сангистан не бросал. Похоже, снял всю артиллерию с Анзоба и отогнал «броню» от Пенджикента. За один день стены сровняли с землей. Мы почти проиграли бой и готовились утром умереть. А ночью случилось чудо. Кто-то напал на лагерь Бодхани. Очень похоже на работу спецназа. Старого спецназа. Наставили мин и растяжек среди шатров Бодхани, взорвали и подожгли броню и машины, да еще спровоцировали панику какими-то звуковыми устройствами. Пиротехники тоже не жалели. Одним словом, навели шороху... Это надо было видеть!

— Бойцы болтают о дэвах и Аджахи!

— Болтают. Неведомые друзья не поскупились на спецэффекты. Когда всё кончилось, половина войска стояла на коленях, взывая к Аллаху. А ведь мы наблюдали это со стороны. Представляю, каково было ахмадовцам, — Шамсиджан улыбнулся. — Думаю, утром Бодхани вместо армии имел стадо перепуганных баранов. Во всяком случае, ушел еще до рассвета, бросив всю технику. Правда, от нее мало что осталось.

— Ты думаешь, это были люди?

— Послушай, Фатхулло, ну какой смысл демонам помогать нам? Кутрубы и ифриты бы сожрали всех, а не только ахмадовцев. Или считаешь, что наши воины безгрешны или невкусны? Нет, это были люди. Вот только интересно, что за люди… Провести такую операцию может далеко не каждый. Но кто бы это не был, остается только благодарить. Наша смерть откладывается. И надолго. Ахмадов не скоро соберет такую силу.

— И кто же это? Предположения есть?

— Не знаю. Пенджикенту не по зубам. Урусы могут потянуть. И узбеки. Всё. Но не понимаю их интереса. Да и далеко обоим…

— Всё интереснее и интереснее…

— Угу…

Братьев прервал стук в дверь.

— Кого там еще принесло?

— Извините, командиры, — всунул голову в дверь боец из охранного десятка, — тут к вам этот… посланец Иблиса… То есть, Ирбиса…

— Зови. — Фатхулла повернулся к брату. — Никак не отойдут от ночного приключения… Как думаешь, брат, опять от Ахмадова?

— Рановато для него. Сейчас узнаем.

Шамсиджан повернулся к вошедшему. Как обычно, молодой, небогато одетый таджик. Опять новое лицо, Ирбис никогда не присылает дважды одного и того же человека.

— Здравствуйте, уважаемые. Вам просили передать. — Гость протянул старшему брату шкатулку. — Послание внутри.

— Отправитель не доверяет «языку» Ирбиса? — удивился Фатхулла.

— Он считает, что так вам будет удобнее обдумывать его слова.

Шамсиджан открыл шкатулку, и лицо... Фатхулла никогда не видел брата настолько удивленным. Сержант внимательно осмотрел извлеченный предмет, даже специально понюхал его, хотя запах и так ощущался достаточно далеко… Потом прочитал приложенное послание. Протянул листок брату. Подождал его ответа…

— «Дважды пришедший вовремя в третий раз может и не успеть. Сержанту лучше отдать честь полковнику», — вслух прочитал младший. — Ты думаешь…

— Да! Умных людей надо слушаться.

— Хорошо.

Шамсиджан обратился к гостю.

— Я прошу вас немного подождать уважаемый. У нас будет послание в Душанбе. Полковнику Рюмшину.

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Седьмой, так это наши подкатывают? — вновь ожил динамик рации.

— Нихт, Ванья! Квакинцы местные. Жопу в горсть и к нам!

Капитан обернулся к деду.

— Машину есть, где сховать?

— Что?

— Спрятать, млять! — рявкнул Урусов на растерявшегося сторожа.

— А… да… да… есть! — тут же засуетился дядя Гера, смешно всплеснув руками. — Мы ее, туточки… за дом всунем! Ворота там, железом заставленные! Никакая вражина не подкрадется!

— Сомневаюсь, — буркнул в ответ капитан. — Борь, с дедом до «Тигры», Ваньке покажете куда, что. А мы тут приглядимся. Дед, млять, бонбой только вражину не стращай. Долбай сразу.

Юринов тут же выскочил из дома, волоча за собой деда, от скорости происходящего, даже не сопротивлявшегося бесцеремонному Шаху.

— Поляк!

Сержант вопросительно кивнул, весь собравшись, как перед броском. Урусов дернул подбородком вверх. Сержант снова кивнул и без слов полез на чердак.

— Ой, а мне что делать? — подняла глаза на Урусова девушка.

Андрей покосился на испуганное лицо. На глазах слезы, губа закушена… А так — красивая. Повезет Борьке. И дети, будут умные и красивые… Прямо как у самого капитана…

— Сначала успокоиться, — капитан ласково пригладил взъерошенные сквозняком волосы.

— Хорошо, попробую! — опять шмыгнула носом Юля.

— Вот и умница! — улыбнулся Урусов, и выглянул наружу сквозь узкую щель, которая когда-то была окном. «Не знаю, дядя Саша, что ты за человек был, и какие погоны носил, но поработал на совесть. Такую кладку не каждый фугасный снаряд возьмет. Так что, потанцуем, девочки, польку-бабочку, за ногу вас, сцуков, да об угол башкой. Тут такой, млять, «Дом Павлова» организуем, что жидко обгадитесь! Или мы не в Сталинграде?!»

В пределах прямой видимости врага еще не было, но вдалеке начинало мелькать неразборчивое на таком расстоянии ворушение. Понятно. Ворота блокируют, через забор лезть готовятся…

Заполошно протарахтела очередь. Явно не «Калаш». Из «Кедра» какого балуются… Заодно, стало ясно, что договориться не сможем. И не будем… Оно нам надо, с шантрапой общаться?

Урусов тронул кнопку гарнитуры:

— Сундук — Седьмому!

— На связи!

— У нас гости. Закусь не светит, но налить обещают.

— Сундук принял. Выдвигаемся.

Вот и замурчательно, господа присяжные заседатели. Ребяток тут, от силы с десяток по нашу душу явился. Если напролом пойдут, мы их даже вдвоем с Димкой положим. Основная задача — не поймать шальную пулю. И дождаться Сундука. Засада тут крайне сомнительна. Не то пальто.

Мимо дома прошуршал пробитым колесом «Тигр». И когда только успели, клоуны? Шах махнул рукой, и что-то проорал неразборчивое. Да и так понятно, что они с тылу останутся. Принцип круговой обороны — свят…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Санька

— А теперь объясни, зачем?

Папа рассержен. Очень. Говорит тихо и спокойно, совершенно ледяным голосом. А у деда в глазах слезы стоят. Было бы из-за чего! Ну, поиграли немножко. Пошутили. А чего он влез на чужую территорию? На нашу! Мы же его не убили! А вполне могли, никто бы слова не сказал…

— Ну, пап…

— Во-первых, я не припомню, когда тебе исполнилось четырнадцать лет?

Опускаю глаза и ковыряю землю большим пальцем левой ноги.

— Ну, пап… У Вальки одного человека не хватало… Я же подготовку по пятнадцатилеткам прошла…

— Вижу, как прошла! Руки-ноги выросли, мозги нет! Когда вы заметили чужака?

— Когда через хребет перелез…

— И за каким хреном было его весь день вести?

— Так неизвестно же, может, опасен… Между прочим, это не я решила. Валька так сказал, мол, трогать не надо, только последить. Потому что не враг, а простой охотник. Сделает свои дела и уйдет вниз.

— И?

— Ну, он же не ушел…

— Саня! Он бы ушел утром. Никого и ничего не увидев. Ты не согласна?

Ну, согласна, конечно. Можно было просто последить. А можно… Но так весело получилось… Как он перепугался! Стоит весь бледный, нож в руке зажал, смотрит на Коно, как будто собаку ни разу не видел… А когда еще и Ленг вылез… И пургень подкатил вовремя… Смехотища…

— Дочь, пойми. Если перед тобой враг, его убивают. Если друг — приглашают в гости. Если идет мимо — пусть идет. Мы не исусики. Мы умеем быть очень жестокими. Но это должно иметь смысл. Ни над кем никогда не надо издеваться просто так. А вы это делали ради хохмы.

— Мы не издевались…

— Да? А ты себя поставь на его место!

Пытаюсь. Не получается. Чего бояться-то было? Подумаешь, пара собачек, горсть гнилушек да несколько рупоров, чтобы голоса усиливать. А он рванул, как ошпаренный. Ночью, в пургень, напролом через лес… Пришлось даже за ним идти, чтобы шею не свернул с перепугу.

— Не могу.

— Что? Так страшно?

— Не, не страшно. Совсем.

— Не можешь абстрагироваться от любимой собачки? Представь вместо нее медведя.

Медведя? Интересно… Один медведь выходит на меня в лоб, второй сбоку. Арбалета нет, лук достать не успею, только нож. Скорость реакции у медведя хорошая, уязвимые места… В прямом контакте не успею, зацепит лапой… Значит, прыжком вверх, через него, удар при перелете, ножом по горлу, других вариантов нет. Предварительно врезать в нос, слабое место… При приземлении перекатом под дерево, на случай, если промахнусь. Да и второй есть… Ой блин!

— Папа! Он мог поранить Коно!!!

Папа качает головой.

— Бесполезно, — говорит он деду, — она прикидывает, как удобнее резать медведей. Ничего не боится, суперменка чертова. … Как она может представить чужую боль…

И неправда, боль очень даже могу. Но что в ней страшного? Да и не было этому парню больно…

— Внучка, — вздыхает дед. — Он не мог поранить Коно. У парня нет такой подготовки, как у тебя и твоих друзей. Ты знаешь, что рассказывают о нас внизу?

— Знаю.

— Представляешь, как должна быть важна парню добыча, что он пошел сюда? Или думаешь, ради спортивного интереса?.. В кишлаке голодная мать и младшие, которых надо кормить. Если он погибнет, делать это будет некому. А если не добудет архара — нечем. Поэтому и пошел. Его трясло от ужаса весь день. Не за себя, за младших. Еще пургень, для них это кара Аллаха. Он и так был на пределе нервного срыва. А тут вы со своим спектаклем… Не надо оправдываться. Просто постарайся понять.

Я молчу. Потому что представила: не суметь накормить младших, умирающих от голода… Пойти на что-то невозможное, и всё равно не суметь. Нет, не представила, я не могу себе представить, что может меня остановить в такой ситуации… Но этого парня остановила я…

— Деда, я отнесу этих баранов… И еще двухвосток отсыплю... Недельный запас... Я могу неделю поголодать… Дед…

— Нет. То, что надо, лучше сделают другие. Просто всегда сначала думай. Хорошо думай. Ладно, Санечка?

Киваю сквозь слезы. Увидел бы кто — не поверил: бешеная Санька плачет… Но дед умеет просто объяснять самые сложные вещи. По крайней мере, мне…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Эй, доходяги, выходи по одному, с поднятыми руками! — даже как-то весело проорал «парламентер». — Старшой ваш помер, так что все, приплыли! Господин Хомяков обещает сохранить жизнь! И частичное здоровье! Не всех, конечно, частей тела! — и гнусно загыгыкал.

Девушку затрясло. То ли от страха, то ли еще от чего… Урусов поймал ее лицо ладонями, и тихо, но уверенно сказал прямо в заблестевшие от слез глаза:

— Юлия Батьковна, если не перестанете плакать, ваше прекрасное личико покроется морщинами. И в Вас перестанут влюбляться прекрасные прынцы на камуфляжных «Тиграх». Понятно?

Девушка кивнула. И тут же шмыгнула носом.

— Раз понятно, значит, ты молодец и умница. И вообще. А сейчас, марш в коридор, ложись там на пол, и лежи, тихо-тихо. Как мышка. Что бы не случилось.

Поляковская сестра отчаянно замотала головой:

– У меня пистолет есть. Бабушкин. Только патронов нет.

— Спрячь подальше пока, — сказал Урусов, покрутив в руках «Вальтер» с выгравированной надписью «Старшему лейтенанту Полякову. ГУКР 3-й Белорусский». — А как он до вас дошел? Брат твой говорил, медаль с похоронкой пришла.

Юля опять всхлипнула, но уже потише:

— Сослуживец привез после войны…

— Ладно, потом расскажешь. Патроны тут «Парабеллум» девять на девятнадцать, их есть у меня...

— Я…

Урусов пригрозил непослушной девчонке кулаком. Та кивнула и попыталась улыбнуться.

— Ну, так что, долго мне ждать придется?! — продолжал надрываться бандит. Он уже подошел метров на двадцать к дому. Еще немного, и начнет внутрь заглядывать… — Вам что, с перепугу уши позакладывало?!

Сверху бухнул одиночный выстрел, непривычно громкий. Урусов кинул быстрый взгляд на девушку. Та даже не вздрогнула… Ну, и замечательно. А вот к окошку я тебя, красавица, в жисть не пущу. Нельзя красивым девушкам смотреть, как сучат ногами агонизирующие трупы, загребая скрюченными ладонями комья грязи. И как плещется на месте головы черно-красная лужа…

Сволочь ты, сержант Поляков. Не мог в тушку жахнуть? Похоже, что жаканом влепил. Только что там за гаубица наверху?

— Наверху у нас ружье дяди Сашино. «Трехлинейка». Он еще, когда охотиться собирался, пули напильником стачивал немного… — верно поняла удивление капитана Юля.

— Матерый браконьер… — протянул Урусов. — Я бы с таким в лесу встретиться не хотел.

— Он такой был! — с нескрываемой гордостью заявила девушка.

Мдя, Борис Викторович… Вам срочно надо обзаводиться привычкой стрелять из ПК с одной руки. Тогда все шансы за тобой будут. Безоговорочно…

— Раз начинаешь хвастаться, значит, точно успокоилась.

Над головой пронесся маленький свистящий вихрь. Несколько пуль со звоном отрикошетили куда-то внутрь, все же сумев нащупать «окошки». Началось. И кто же это у нас такой меткий, что сразу засек? Если дальше в таком духе пойдет — грохнут тебя, капитан, и не только тебя. А Первая Конная Буденного только в сказках вовремя появляется. Ребята, похоже, где-то тормозят. Если еще и их прищучили… Неа, не начнется. Похоже, подряд косят, вон, лупят во все стороны.

— Так вот! — Урусов вытащил из-под погона берет. Отряхнул с новенького зеленого сукна мелкое кирпичное крошево, и нацепил на затылок. Где берет каким-то чудом все сумел удержаться на давно не стриженных волосах. — На чем я остановился?

— На том, что надо успокоится! Я успокоилась! — натянуто улыбнулась Полякова, всем видом демонстрируя готовность к подвигам. — А берет зачем?

— А это как моряки тельняшками светят, так от то и погранцы беретами красуются. Положено. Я, вон, свой старый сыну отдал, так судьба военторг на пути поставила. С новым.

— Так у вас сын есть? — хихикнула девушка, совершенно не обращая внимания на пыльную взвесь, плотной завесой стоявшую в помещении.

— Ага. И жена с дочкой.

Снова прогрохотала автоматная очередь, впустую дырявящая воздух. Лишь оставила отметины на кирпичах. То ли у нападающих кончилось везенье, то ли выдумали что-то хитрое … Первое — скорее.

— Уже говорил, что ты умница?

— Еще нет!

— Значит, уже сказал. А теперь, умница моя… — Урусов выглянул наружу. Труп застыл, некрасиво раскинув ноги. Бандюки, прячась за складками местности, и потихоньку подползали поближе. Ну, пусть ползут. Идиоты… Должны же понимать, что на стволы лезут… Ладно, они нам не дети, а вероятный противник.

— Начинать? — сам себе шептал капитан — Не-а, далековато. С их темпами, минут двадцать есть еще. Если сержант не начнет из своего карамультука садить не глядя… Когда ярость благородная волною вскипит… Поляк, не стрелять! — заорал Урусов.

— Принял! — донеслось сверху.

— А теперь, — снова повторил капитан, обращаясь к девушке, — у тебя целых три очень важных поручения! Первое — смотреть, чтобы никакая паскуда не проскочила краем нас. Как увидишь, сразу кричи. Разрешаю меня пинать. Даже ногами. Второе — набивать магазины. Цинк открытый в РДшке есть, запасные тоже где-то там. И третье — постоянно читай про себя стрелковую молитву.

— Какую-какую? — переспросила Юля. Судя по всему, девушка уже действительно успокоилась. — Я никакую стрелковую молитву не знаю! Дядя Саша не говорил, что такая есть…

— Дярёвня… — разочарованно протянул Урусов. — Слушай сюда, тогда, представитель некультурного слоя, не читавший классику… «Сделай спуск мой плавным, святой Макаров, сделай прицел мой не сбитым, святой Драгунов…»

Девушка от неожиданности прыснула смехом, но послушно начала повторять:

— И не перекоси пружину мою боевую, святой Браунинг…

В такт размеренному ритму «молитвы», Урусов уронил флажок на одиночную стрельбу, передернул затвор… Первая цель послушно подставила тушку под срез… Как не выбирай «холостой» ход курка, выстрел все равно будет хоть немножко, но неожиданным…

Тушка врага смешно дернула руками и завалилась в грязь. Остальные как с цепи сорвались, шарахнув сразу из всех стволов. Сквозь ставший вдруг вязко-тяжелым воздух, вдруг закрутилась, чертя дымком запала причудливую спираль, ребристое тело гранаты… Урусов только и успел, что откатиться от амбразуры, накрыв телом Юлю. А та, прерывистым голосом все повторяла наскоро заученные слова, утонувшие в близком разрыве…

Таджикистан, окрестности Айни

По улице кишлака неторопливо шел высокий старик. Старый стеганный халат неопределенного цвета, черная тюбетейка. В поводу — маленький серенький ослик. Животному приходилось нелегко, вес поклажи был явно не мал. Путник двигался ровным спокойным шагом, выдававшим опытного путешественника. Подошел к калитке, коротко стукнул в нее посохом и, дождавшись возгласа хозяина, вошел во двор.

— Ассалам алейкум, уважаемый!

Сидевший на дастархане, еще более древний старик, поднял на гостя глаза. Удивительно молодые...

— Ваалейкум ассалам. Выпей чаю с дороги, путник, и расскажи, что привело в эти края.....

— Спасибо на добром слове, ата! Разве можно отказаться от пиалы, протянутой дружеской рукой?

Выскочившая из дома женщина принесла еще одну пиалу и чайник. Пришедший подсел на дастархан к хозяину. Оба отдали должное божественному напитку. Разговор возобновился только после второй пиалы:

— Скажи, уважаемый хозяин, туда ли привел меня Аллах, куда я держал свой путь? Мне нужен дом Шамси Абазарова.

— Аллах направил твои стопы в нужное место, — неторопливо ответил хозяин. — Это дом Абазаровых, а Шамси — моё имя. — И, увидев удивление на лице гостя, добавил. — И имя моего правнука. Кто из нас нужен тебе? И как твоё имя, путник?

— Оглашать моё имя нет нужды, я безымянный посланец того, кого в этих краях называют Ирбисом. Ты, наверное, слышал о Леопарде Гор, ата?

Абазаров кивнул.

— И хотя невежливо быть безымянным в гостях, я не стану вспоминать, как меня звали до того, как мир окончательно сошел с ума...

Гость замолчал, и старики опять сосредоточились на содержимом пиал.

— Я думал, что мне нужен твой правнук, уважаемый! Но трезвая мудрость старости лучше для серьезного разговора, чем горячность молодости. Ирбиса просили передать твоему внуку вещи, которые он забыл, отдыхая в горах. Они и составляют поклажу этого ишака.

— Кто просил? — Старик мгновенно преобразился. Куда делась холодная степенность столетнего аксакала? Перед посланцем сидел полный сил воин, опасность которого ничуть не уменьшили прожитые годы.

— Не на все вопросы я могу дать ответ, ата. Ирбис всего лишь посредник, он передает только то, что его просили… — путник «констатировал факты», как часто говорил ротный сержанта Абазарова на очень далекой и очень давней войне…

Старик улыбнулся чему-то своему… Потом вернулся к делу:

— Так всё же, кто просил?

— Этого я не могу тебе сказать. Моё дело передать ишака с поклажей, и сказать следующее: «Пусть батыр, сбивающий одной стрелой двух архаров, простит неразумных, помешавших ему, и помнит, что он сумел сохранить не только жизнь и оружие, но и честь»...

— Я понял тебя, путник. Мой разум не помутили прожитые годы.

— И еще, уважаемый. Ирбис просил передать, что такие смелые батыры, как живущие в этом доме имеют право вырезать на своих воротах вот такой знак, — посланец достал небольшую пластинку и передал старику. — А наши услуги для них бесплатны. Думаю, твой правнук знает, где нас найти…

— За что такая честь, посланец? Извинения приняты и без этого.

— За Кавказ. Всего наилучшего, домулло.

Он поднялся и неторопливо пошел к выходу.

— Ты думал, я не узнаю тебя, Ильяс? — произнес старик, когда гость скрылся из виду. — Зря. Клинок моего разума, еще не затупился... Похоже, Снежный Барс благородный зверь… И обитает в интересных местах…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Капитан! Ты вроде как женатый? Или чем дальше в лес, тем карман для кольца глубже? — как сквозь подушку, послышался откуда-то голос Сундукова. — Хорош девчонку тушей плющить, кабан сибирско-донбасский!

Урусов кое-как поднялся на ноги. Мутным взглядом окинул набившихся в вдруг ставшую тесной комнату… Капитана мучительно вывернуло наизнанку. Дрожащие ноги не выдержали и подломились. Урусов снова упал, чудом не оказавшись в луже, бывшей его ужино-завтраком…

— Мда, только меня увидел — сразу блевать потянуло, — хмуро пошутил майор. — Ладно, барышня, оставайтесь, Шах и Поляк с нами. Герман — за Седьмым приглядишь. Хохол, сцука, везучий как обычно… только обблеваный. По коням!

Перед глазами стояли разноцветные круги, медленно вращающиеся по странным траекториям. Урусова снова стошнило.

— Потерпи, Андрей, все пройдет… — Прохладная ладошка обтерла какой-то тряпкой лицо, подала флягу. Капитан случайно коснулся губами руки…

— Коша… — простонал капитан, снова выпадая в забытье. Круги начали вращаться быстрее, затягивая в свой танец…

— Я — Юля, разве забыли? — голос держал, не давал соскочить с реальности, уйти отсюда… — Ты меня от гранаты закрыл. Нам чуть внутрь не забросили как-то. Только осколки все в стену ушли.

Граната, осколки? Про что это она говорит, девушка с прохладными руками, такая похожая на ту, без которой нельзя жить…

— …Мимо прошли, а тебя взрывной волной приложило, да еще и об стену шарахнуло. А ребята почти сразу же подоспели! Хомяковцев всех перестреляли почти! Только двоих живыми взяли! И поехали к бандитам на малину. И Димка с ними, и Борис поехал, а я с вами…

— Не грузи командира, — оборвал причитания девушки Герман. Водитель присел рядом с капитаном. Оглянувшись, забрал у девушки флягу с водой, и, долго не думая, вылил Урусову на голову и за шиворот. Помогло…

— Седьмой, прием!

— Седьмой на связи… — попробовал улыбнуться Урусов. Получалось плохо. — Как оно?

— Да как может быть? — пожал плечами Герман. — С десяток «холодных» у них, двое у нас. Пацаны разбираться поехали. Поляк наверху РПО нашел, так что будет весело.

— Трупы кто? — продавил главный вопрос капитан.

— Сторож местный. И Юрка-кардан. Нарвался по-глупому. Шальная в висок, и только мозги по кабине…

— Весело, млять, — выдохнул Урусов. — Ванек, помоги встать, а то в собственной блевотине сидеть — нихт кошер.

И замолчал, оглушенный жутким, наизнанку выворачивающим душу, отчаянно-безнадежным криком поляковской сестренки:

— Дя-я-ядя-я-я Ге-е-ра-а-а!!!

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— День добрый, Андрей Владимирович.

Андрей Пилькевич, бывший начальник Центроспаса Республики Таджикистан, а ныне начальник штаба Двести первой дивизии с интересом рассматривал вошедшего. Обычный таджик. Молодой парень, почти подросток. Одет в европейском стиле: джинсы и дутая куртка. Всё не новое, еще довоенного китайского производства, но аккуратное, видно, что одежду берегли. Тоненькие усики на узком лице. С учетом возраста усами вошедший должен гордиться. Точнее, их наличием: у таджиков растительность на лице начинает появляться достаточно поздно. В общем, ничего особенного. Разве что, металлическая пластинка с изображением какого-то животного, одетая на шею, слегка выбивалась из образа. Впрочем, секрет данного амулета раскрылся в следующей фразе:

— Я работаю у человека, который известен в Таджикистане под именем Ирбиса. Вам приходилось слышать этот псевдоним?

Андрей кивнул. Естественно, приходилось. Ирбис, Снежный Барс Леопард Гор, Великий Посредник… До чего азиаты падки на громкие красивые имена и сложные обряды. Почему нельзя просто прислать человека на переговоры? Кому и зачем нужны какие-то посредники? Ладно, допустим, к тому же Ахмадову и в самом деле опасно посылать людей. Но чего бояться в Дивизии? Впрочем, надо отметить, что до сегодняшнего дня посредники обходили Душанбе стороной.

Знали про Ирбиса мало. Конечно, разведка уделяла внимание всем более-менее значащим фигурам на политической карте Средней Азии, а особенно Таджикистана. Но посредникам его доставалось немного, хотя в первое время их развелось тьма тьмущая. Разрабатывать подобных пешек — смысла ни малейшего. Посредники — разменная монета, только подсобрал информацию, а клиента грохнули. И смысл? Потери среди посредников в первые годы просто ужасающие. Не один раз беки вместо ответа присылали спрашивающему голову посланца. А потом посредник остался один. Ирбис.

Его пустили в проработку всерьез. Очень всерьез. После того, как в восемнадцатом году люди Леопарда Гор нашли и вырезали банду Искандера Осими, за которой спецназ дивизии безуспешно гонялся два года. А посредник нашел играючи, чтобы передать сообщение. И уничтожили быстро и эффективно. Но не за преступления, которых за Искандером числилось без счета, а за посягательство на жизнь посланника. А ведь у Осими были очень неплохие бойцы. Занялись разведчики Ирбисом очень плотно. И абсолютно безрезультатно.

Самого Посредника, вообще, не нашли. Никто его не знал, никто его не видел, никто его не слышал. О нем слышали даже бродячие собаки, а его — ни один человек. Это мог быть любой дехканин, обрабатывающий хлеб на собственном поле, бек или баши, развлекающийся на досуге, столетний старик или узбекская разведка. Или, с тем же успехом, американская или республики Гонолулу. В определенных местах можно было оставить информацию, за которой приходил какой-нибудь молодой парень, представлявшийся «языком, глазами и ушами Ирбиса», выслушивал поручение, забирал оплату и исчезал, чтобы через некоторое время появиться у адресата. Естественно, попытки отследить «уши» были. И убить — тоже. Но насколько знал Андрей, исключительно неудачные. Даже квалифицированная слежка теряла поднадзорного на ближайших километрах пути, а результат покушений… Осими свидетель… Чаще всего на месте: у «языков» имелись и руки, и оружие.

Защищала посланников такая же табличка, как и висящая на шее гостя. Кусок металла со стилизованно нарисованным зверем. Не то барсук, не то енот, может, вообще, скунс американский. На волка тоже немного смахивает. Но не барс, это точно! Весьма эффективно защищала. А подделать знак Ирбиса было не безопасней, чем пустить себе пулю в лоб.

Разведка Дивизии, конечно, не чета службам мелких баши. И люди посерьезней, и материальная база… Но в данном случае и ей похвастаться было нечем. Никто, ничего и никогда…

И вот «работник» неуловимого Посредника стоял перед Пилькевичем. Первой мыслью Андрея было захватить посланника, и получить кучу интересной информации. Но начштаба еще задолго до войны научился сначала думать, а уже потом бегать. Мало того, что результат такой попытки непредсказуем. Так еще есть законы, которая Дивизия активно проводила в жизнь на контролируемой территории, потихонечку строя нормальное государство. И если тот, кто эти законы разрабатывал и вводил, первым же и начнет их нарушать… Какое-то государство, может и получится… :Но только не нормальное. Парень пока не сделал ничего запрещенного, за что его арестовывать.

— Присаживайтесь, — кивнул на стул Андрей, — чем могу быть полезен?

— Меня просили передать несколько слов Сергею Павловичу. Но поскольку в настоящее время он занят, а скорость поступления информации столь же важна заказчику, как и точность, я решил обратиться с этим вопросом к Вам.

— Слушаю.

Дверь открылась, и секретарша (а как же, у нас и секретарша есть, правда в звании старшего лейтенанта и очень специфическими навыками, но есть, и ходит в штатском) принесла чаю. Гость начал говорить только когда она вышла:

— Первое предложение от Шамсиджана Рахманова, соправителя Матчи. Дословно оно звучит так, — гость перешел на таджикский, — «сержант всегда готов отдать честь полковнику». Перевод нужен? — последняя фраза прозвучала уже по-русски.

— Не обязательно, — ответил Пилькевич, — скорее, расшифровка. Я владею таджикским, хотя и не так блестяще, как Вы русским.

По-русски посланец говорил чистейше, как будто родился и вырос на волжских просторах, а не в горах и пустынях Средней Азии.

— Владение языками — обязательное условие работы у Ирбиса. Русский, таджикский и узбекский в совершенстве — обязательный минимум.

Андрей покачал головой:

— Неплохо. Очень неплохо. Достойно уважения.

— Вернемся к делу. Матча хочет войти в состав Вашего государства. Дотируемым районом она не окажется. Скорее, наоборот. Единственное условие — уничтожение баши Ахмадова и присоединение вами его территории. При этом матчинцы готовы участвовать в боевых действиях. Но в одиночку с Ахмадовым им не справиться.

— Вы должны понимать, что это непростой вопрос. Ахмадов и у нас как кость в горле, это не секрет. Но не уверен, что нам стоит сейчас начинать войну. В любом случае, такие вопросы я единолично не решаю.

— Никто не требует немедленных действий. Сержант ВДВ СССР Шамсиджан Рахманов отдельно подчеркнул, что данное предложение долгосрочное, и останется в силе до тех пор, пока Матча не станет частью единого Таджикистана. Или пока Аллах не приберет к себе душу сержанта.

— Что ж, спасибо. Я доложу переданное Вами полковнику. Насколько я понимаю, это не всё.

— Совершенно точно. Бек Пенджикента Саттах Амонатов просил передать, что Пенджикент заключил договор о мире и дружбе с шахом Великого Хорезма Сарыбеком. Договор равноправный и не подразумевает включения Пенджикента в состав узбекского государства. Войска Сарыбека могут войти в Пенджикент исключительно по отдельной просьбе Саттах-бека, а она возможна только в случае успешной агрессии со стороны всё того же Ахмадова. Кроме того, бек по-прежнему считает полковника своим другом и подтверждает, что в случае конфликта Дивизии с Ахмадовым, поддержит вас всеми своими силами.

— Чего-то многовато предложений дружбы для одного дня. А объединиться Саттах-джан не предложил?

— Почтеннейший сказал, что при наличии общей границы имеет смысл вернуться к обсуждению данного вопроса.

— Хитер дед, хитер и изворотлив… Еще кто?

— Бодхани Ахмадов, баши Зеравшана, передает полковнику наилучшие пожелания и предлагает мир и дружбу. Более того, он информирует, что его войска не перейдут через Анзобский перевал.

Андрей покачал головой.

— Охренеть… Скажите, а как это у Вас получается: только что передали мне предложения от врагов господина Ахмадова, а потом от него самого? Один и тот же человек.

— Мы передаем все оплаченные слова, кто бы их не сказал. Таковы Правила. Не гонять же к вам троих...

— Тоже верно. Насколько я понимаю, второй и третий вопросы риторические, и ответа не требуют. По первому я пока тоже ничего не скажу.

— Естественно. Когда будете готовы, оставьте сообщение в любом их наших «почтовых ящиков».

— В Душанбе они есть?

— Конечно. Ваши разведчики в курсе. Это наши личности им не удалось установить. А всё остальное — выяснили. Ваш ответ оплачен Матчой, так что не стоит рисковать своим человеком, отправляя его через земли врага. Не смею больше задерживать.

— До свидания.

Дверь за посетителем закрылась.

Окрестности Астрахани

— Страшный ты человек, капитан.

Сундуков отхлебнул из фляжки и протянул Урусову. Тот помотал головой. Контузия, вроде, отпустила маленько, но от одного запаха спирта выворачивало мгновенно. Пришлось становиться трезвенником. Капитан надеялся, что временно. Майор тем временем продолжил:

— Тебе самых, можно сказать, невинных пацанов доверили. Поляк от каждого трупа блевал. Про шахматиста, я вообще молчу. Ты их должен был холить по холке и лелеять по лелейке. Беречь, так сказать, от жизненных неурядиц и прочих невзгод военного времени. А ты что с ними сотворил, хохол ты чокнутый?

— Что сотворил, что сотворил… Эти сами кого угодно на подоконнике построят и Родину любить научат. А под белых и пушистых это так, маскируются.

— Херово они маскируются. Видел бы, что у несчастного Хомяка творили....

— И чего творили? Филиал Аушвица открыли?

— Да так… — замялся майор.

— Нет уж, начал — рассказывай. Шибко интересно, на что способны мои бойцы, когда нужда яйца прищемит.

— Ладно. Подъехали мы, я присматриваюсь, план прикидываю, как эту цитадель брать. Цитадель, прямо скажем, хреновенькая, не для обороны строилась, комфорта ради. Охотничий домик какого-нибудь Луя французского, не более. Внешка, как ДШК увидела, так сразу в нетя подалась. Даже ствол не прогрелся.

Пока я мыслил через ворота идти или с заднего хода, выскакивает Поляк и из РПГ по левой стойке шарашит.

— Придурок, вот что сказать хочу. У нас выстрелов и так мало к ним осталось.

— Да по хрен. Если для дела — пущай тратят. Граната еще не долетела, а Шах уже по правой засадил. Ворота даже не посекло. Они просто рухнули. И эти двое внутрь. Зачищать.

Идут, Поляк красный, как вареный рак, на глазах слезы, и орет, как в фильмах про войну, только не «за Сталина!», а «за бабушку, сцуки!». А шахматист молчит. Но белый, как мел, ни один мускул на лице не дрогнет. Мраморная статуя, мля. Идут и садят во всё, что шевелится. В общем, через пару минут уже ничего и не шевелилось. Даже собака хомяковского вместе с будкой в клочья разнесли… Только сам Хомяк под кроватью заховался. Прикрылся телом то ли жены, то ли курвы залетной. В общем, с кем спал, той и прикрылся.

Майор перевел дух и опять приложился к фляге.

— А дальше самое интересное. Поляк этого мудака вытащил, тесак в брюхо воткнул и спрашивает меня: «Товарищ майор, он нам что-то рассказать должен, или можно дальше резать?». «Сержант, — говорю, — не нужен он, кончай к чертям, да поехали». А он мне: «Разрешите, товарищ майор, я ему пару вопросов задам?».

И задал… Блин, Андрюха, я обосрался. Как тот урод орал! Не нужны были Поляку ответы. Он просто этого козла на куски порезал… И ведь так и не убил. Бросил. Без рук, без ног, глаза выколоты, член изо рта торчит. Но живой…

Роман отхлебнул еще. Выдохнул.

— Млять, Андрюха, откуда это в нем? Нормальный же парень был... А тут прямо как Чикатила какая...

— Этот урод его родителей убил. И бабушку. А сестру изнасиловать пытался. Двенадцатилетнюю. Не сам, но какая разница, по большому счету. Да и деда завалили... Не знаю, что бы я на его месте сделал, но есть подозрение…

— Мда… Звереют люди…

— В общем, Саныч, теперь мы знаем, что у нас на счету очередные трупы… И пара пацанов, пустивших в себя Войну… Уже хлеб…

— С хлебом, кстати, полный облом. Брать у Хомяка этого оказалось толком нечего. И поспрошать уже некого. Главное — горючки ни капли. Даже с машин слить не удалось. Сгорело всё. Вместе с тачками и гаражом.

— А на хрена поджигали?

— Счас, поджигали! Заховался там кто-то, вот твои рэмбы мелкие и всадили залп. Полыхнуло — мама не горюй! В итоге, топлива как не было, так и нет. Зато на руках имеем двух полувменяемых садистов со склонностями ко всяческим извращениям. Вот такой вот расклад…

Помолчали.

— Что с горючкой делать будем, а, Андрюх?

— А что делать? Махну завтра вперед на «Тигре». Возьму с собой Поляка и шахматиста и рвану. В последней деревне говорили, там что-то похожее на мотострелков расположено. Сомневаюсь, чтобы открытым текстом послали. Наберем бензина в канистры и вернемся. А пошлют, значит, кысмет...

— Поляка не бери. Напоил я его, Еще сутки в себя прийти не сможет. То ли от спирта, то ли от собственного озверения.

— Еще и алкашом станет. Достойную смену растим, а, майор? Нехай отсыпается. Проснется — сестренка реабилитирует. Вдвоем с Борькой сходим.

— Не понял… А Ванька?

— Чего-то подзамотался он. Пусть отдохнет. Шах баранку покрутит, потренируется. А если вляпаемся, что вдвоем подыхать, что втроем…

— Добре. Другого варианта, вроде, не видно…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа сел на дастархан, скрестив ноги. Чай пили в молчании. Первым тишину нарушил Вагиз:

— Вы слышали, уважаемые? Наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решил покончить с Матчой.

— Подобное происходит несколько раз в год, и всегда с одинаковым результатом, — отозвался Абдулла.

— Да, но в этот раз баши привез с Анзоба пушки, и они разрушили стены Сангистана. К вечеру первого дня Шамсиджан Рахманов стал беззащитен, как хромой суслик перед шакалом.

— И что же — поинтересовался Мустафа, — помешало нашему уважаемому… зверю съесть суслика?

— Вы будете очень удивлены, почтеннейшие, но вечером на армию нашего баши напали порождения Иблиса.

— Порождения Иблиса? — удивился Абдулла.

— Именно так. Те немногие, которым удалось спастись, рассказывают страшные вещи! Огненные дэвы вырывались из земных недр и поглощали людей и машины. Оборотни-драконы своим дыханием сжигали несчастных, кутрубы и гули в обличии зверей рвали их своими клыками. А проклятый Аджаха хохотал, собирая души погибших.

— Но если на армию нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, напали слуги Иблиса, то почему они не тронули наших противников?

— Только Аллах знает ответ, уважаемый Мустафа, только Аллах. Я думаю, силы зла всё еще скованы печатями Рустама, хотя с каждым днем выбираются всё дальше. В эту ночь они просто недотянулись до матчинцев…

— Нет, Абдулла, — произнес Вагиз, — я считаю, что дэвы привыкли к мясу джигитов нашего баши. Не стоило столько лет подкладывать его в котел старухи Оджун. Вот и отозвались вылазки в Проклятое Ущелье…

— Да, уважаемые, — воскликнул Мустафа, — а вы знаете, что правнук Шамси Абазарова побывал там и вернулся живым?

— Где там? Неужели?..

— Да!

— Но как!

— Он охотился на архаров и забрел в запретные места.

— Младший Шамси заблудился в горах? — удивился Абдулла.

— Нет, он понимал, куда идет, но не хотел отпускать добычу. Шамси же не верит в духов.

— Атеист, — презрительно выплюнул Мустафа, — а как ему удалось выбраться живым?

— Непонятно, уважаемые. Видимо, большинство дэвов кушали отважных джигитов под Сангистаном. Мальчишку гнали всю ночь, порвали одежду и нанесли множество ран. Но Аллах благоволил к неверному: тот не только остался жив, но и сохранил добычу и оружие.

— Шамси — смелый парень. И хороший охотник, этого у него не отнять, — задумчиво произнес Абдулла, — настоящий батыр. Но всё равно непонятно, как ему удалось спастись.

— Всё в руках Аллаха, и только он решает, кто достоин какой судьбы. Сам мальчик молчит.

— Вон идет старый Шамси. Может быть, прадед сможет пролить свет знания на произошедшее? Домулло Шамси, не окажите ли честь нашему дастархану?

— Что, старые балаболки, птицы уже принесли вам новости о приключениях мальчишки?

— Птицы редко рассказывают правду. Ее всегда лучше получить из уст самого батыра, или его близких. Правда ли, домулло, что ваш правнук ходил в Проклятое ущелье и вернулся оттуда живой?

— Ну, ходил. Не бросать же добычу из-за глупых сказок, которые вы рассказываете здесь за пиалой чая!

— А правда ли, что он видел там героев этих сказок, и только милостью Аллаха сохранил свою жизнь?

— Ага! А так же добычу и оружие. Вы хоть немного думайте головой, уважаемые?

— Домулло, но он же пришел домой весь исцарапанный и в изодранной одежде!

— Мальчик зачем-то шел ночью, и разодрал одежду о кусты. А виноваты в этом вы.

— Мы?

— А кто разносит по всему ущелью всякую чушь про старуху Кампир и страшных дэвов в наших горах? Вот мальчишка и побоялся там ночевать. А теперь рассказывает сказки про хохочущий лес, огромных драконов и светящихся волков ростом с быка и клыками, как сабли, говорящих по-таджикски. Наверное, придумывает. А теперь еще и вы от себя добавите, болтуны! Небось, еще скажете, что армию баши под Сангистоном тоже пожрали демоны?

— А кто же, домулло?

— Взвода отлично подготовленных солдат хватит и не на такое. Шамсиджан молодец, что сумел так натаскать своих людей.

— Но люди рассказывали, про драконов, летающих по небу!

— «Люди»… Трусливые шакалы, наложившие в штаны после первого же взрыва, и бежавшие так, что обогнали собственную вонь. Да что с вами говорить, балаболки. Можете и дальше развлекать друг друга сказками… Толку от вас… Шахерезада хоть детей Шахрияру рожала…

Старый Шамси тяжело поднялся и медленно двинулся к выходу. Идти ему было очень тяжело.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, когда Абазаров покинул помещение — раньше он не говорил глупостей.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят восемь лет. Однако надо сказать, что он совсем ослаб головой. Его правнук никогда не врет, как, впрочем, и сам старик. Если парень видел светящихся волков и огромных драконов, значит так оно и было. Тем более, что джигиты баши видели тоже самое.

— Но драконы, Мустафа — это же аджахоры. Неужели, они уже на свободе? Значит, скоро вырвется и их властелин! Аллах всемогущий, защитишь ли ты правоверных от царя Хаоса? Или конец света неминуем?

Окрестности Астрахани

Колонна осталась позади. «Тигр» резво прыгал по ухабам, пофыркивая двигателем..... Минут через двадцать машина остановилась. От прямой как стрела трассы резко уходил в сторону просёлок. Очередная «грунтовка местного значения». Но очень уж специфически накатанная.

Капитан прикоснулся к рубчатому следу, который мог остаться только после гусеницы чего-то тяжелого.

— Сцукой буду, но по этой дороге кто-то часто катается на чем-то гусеничном.

— Может бульдозер? — на всякий случай решил уточнить Юринов.

— Ага. Мульдозер, — задумчиво протянул Урусов и резко встал. — Поехали. Если тут мотострелки где-то есть, то они по этой дороге очень часто катаются. На бульдозере с автоматической пушкой. БМП называется.

Борис молча пожал плечами. БМП, так БМП. Его дело направление выбирать, а не следопытствовать лишний раз...

Грунтовка шла через лесок. Смешанное редколесье или как там по-научному? Прозрачный, короче говоря....

Вот только прозрачность кончилась очень быстро. Когда оказалось, что дорога упирается в КПП, больше похожее на качественный форт.

Бетонные блоки в кажущемся беспорядке перед входом, «колючка» на воротах. И пулемет. Тяжелый станкач «НСВ». Из которого, вдруг шарахнули над головами. Скрежещущий вой крупнокалиберной очереди вбил обоих глубже в сиденья...

— Знаешь, Борь, смотрю я по сторонам, и думаю, а не пришел ли нам полный и безоговорчный кердык? — безразлично сказал Урусов, когда звенящая тишина в ушах сменилась всего-навсего ватной подушкой.

— Думаешь? — потряс головой Юринов.

— Знаю.

— Одно хорошо, Юлю оставили.

— Это точно. А то было бы еще смешнее…

— Эй, голубки, билять, хорош ворковать!!! — поторопили от блок-поста, для убедительности качнув стволом «Утеса» вверх-вниз. — А то снова шарахнем!

— Все, млять, выходим! — заорал Урусов. — Хоть подрочить спокойно дали бы!

С блок-поста понимающе заржали…

Оба вышли, подняв руки. Борису стало страшно. Очень. Впервые, наверное, настолько… Вариантов-то, кроме одного совсем не видно. Положат прямо на обочине, и все. А из машины выйти приказали, чтобы кровью салон не забрызгать… Да и «Тигру» лишние дырки не нужны.

С обочин поднялось несколько бойцов. Все, как на подбор, здоровенные лбы. Каждый не то что Юринова, далеко не маленького Урусова больше раза в полтора.

— Вонючки, что ли? — решил уточнить Андрей, когда его ткнули лицом в грязный капот и начали старательно обыскивать. Единственным ответом на вопрос стал удар в район печени.

— Точно, «вованы»! А обещали приличную пехоту... — полузадушено сказал Урусов и начал сползать вниз. Но был удержан от падения силой. Юринов решил не рисковать, и послушно вытерпел процесс перетряхивания содержимого карманов и бесцеремонное обшаривание по телу.

— Так… — задумчиво произнес старший «группы шмона». — А это что за ксивы такие? — И сунул Урусову в лицо урусовскими же документами.

— Удостоверения служебные, — поморщился капитан. — Выписанные на имя Урусова Андрея Михайловича. — Или ты тот мент, который дорогу домой знал?

— Страшой, у второго тоже есть! — из внутреннего кармана Юриновской разгрузки ловкие пальцы вытащили его красную книжечку…

— Отпустить, — скомандовал старший. Волкодавы послушно выпустили задержанных из стальных захватов рук и отступили на пару шагов, приучено держа гостей на прицеле.

Урусов кое-как разогнулся, растирая отбитый бок.

— Так, товарищ капитано-сержант, а объясни мне, неразумному подполковнику, какого черта у тебя ксивы на разные звания? И дата поздняя стоит? Махновцы?

— Почти. N-ская ОтБр ВДВ. Новосибирск.

— Забавно, — совершенно безразличным голосом ответил подполковник. — И кто же на тот момент главным рулем был? В вышеозначенной бригаде?

— Полковник Капустин. А начштаба — майор Якимчук. Невысокий такой. Был.

— Жаль, что был, — офицер неожиданно козырнул и подал Урусову отобранные документы. — Подполковник Бессонов. Позывной, естественно, Бес. 10-я отдельная. Краснодарский край. Из НВВКУ со сборов ехал.

— И как? — зная ответ, все же спросил Андрей.

— Сам видишь — развел руками Бессонов. — Где Краснодарский край, и где я. Пошли, махновец, чаем угощу. Заодно и новости расскажешь. Кто там кого в тишине сибирских руд. Ну и про сколько раз не забудь.

— Я же за любой кипеш, окромя голодовки, товарищ полковник! Только будь ласка, нехай с машины твои Рексы не скрутят ничего. Добже? Самому у прыгоди стане!

— Звычайно! — заржал в ответ Бессонов. — А ты, как погляжу, не из чалдонов будешь, а?

— Где я, и где чалдоны? — подмигнул Урусов. — Только чтобы чай с заваркой был и кипятком. Тогда все расскажу подробно. А нет — буду партизана изображать!

— Будет тебе и заварка, будет и кипяток на известное место! — ответил подполковник. — И бойцу твоему хватит. Ефрейтор, ты чай пьешь?

— Пью, — мрачно подтвердил Юринов, все еще пытаясь прийти в себя. Слишком уж неожиданно и головокружительно все получилось.

— Мой боец даже «шило» пьет. Только не наливаем ему. А то, как накидается, все норовит в шахматы обыграть.

— В шахматы? — переспросил Бессонов, с недоверием оглядев поджарого Бориса. — И мат, наверное, боковым справа ставит?

— А вы проверьте, товарищ подполковник! — огрызнулся Юринов. — Могу и с правой, могу и конем по голове.

— Силен, бродяга! — хохотнул Бессонов. — Не смотри на меня так! Верю, что можешь. Э, капитано-сержант, ты автомат-то, в машине лучше оставь. Не сопрут. И вещи с собой не тащи. У нас крыс вывели.

— Как скажешь! — лучезарно улыбнулся в ответ Урусов. Автомат — хрен с ним. Зато пока в салоне возился, в «оперативке», не особо заметной под мешковатым «комком», поселился ТТ. А что малютка ПСМ в районе берца пригрелся, так про то и вовсе знать никому не обязательно…

Идти пришлось недолго. Пропетляв в хитросплетении бетонных блоков, в кажущемся беспорядке набросанных на дороге, маленькая процессия вышла к небольшой типовой постройке КПП.

— Тут кто сидел? До Войны, в смысле?

— Потом, — отмахнулся подпол.

— Потом, так потом, — не споря, согласился Урусов. — Только ребятам своим маякни, чтобы сопели тише. И задницы лучше прятали с ногами. Торчат-с.

Бессонов усмехнулся в ответ, но промолчал. Задницы попрятались.

— Не доверяешь, земляк?

— Лучше перебздеть, чем получить разрывную в голову. Так что, я никому не доверяю, — без малейшего смущения признался Бессонов. — Ствол же твой, из-за пазухи достать не требую. Несмотря на недоверие.

— Ценю. — Урусов, конечно, должен был смутится, но не стал… — Там ствол маленький. Неопасный.

— Ага, — фыркнул Бес. — И граната в кармане тоже не страшная. Она ж ручная.

— Ох, уел, ты полковник, ох, уел! Но, спасибо. А то я все понять не могу, что же там колотится такое…

Так за пикировкой, они и прошли пару десятков метров до КПП… «Вертушки» с «аквариумом» не было. Остались только неаккуратно заделанные следы на полу. Во двор бывшей части, заходить не стали. Прямо из КПП, по исшарканной тысячами ног лестнице, поднялись на второй этаж.

Бессонов толкнул от себя дверь, выкрашенную белой краской. Давно выкрашенной, лет десять назад. Оттого, наверное, краска полущилась и пооблетала, держась лишь островками.

— Бедновато живете, товарищи военные… — колупнул краску Урусов. Тут же на пол обрушился немалый пласт. — Пардоньте…

— Я за это с тебя автомат стребую, так что, не переживай, товарищ земляк.

— Москаль мени не земляк… — меланхолично отозвался Урусов. И первым вошел в кабинет.

Внутри обстановка оказалась под стать двери и коридору. Старые ссохшиеся полы в коричневой эмали, дряхлые стулья, на которые и садится страшно… Выбивался из общей картины только стол. Здоровенная дура, лак, вензеля и прочие рюшечки.

— Антиквара грабанул?

— А то, — согласился хозяин. — Семнадцатый век. На него сам Ришелье Миледи заваливал неоднократно.

— Вещь с историей — дороже вдвойне! — поддержал шутку Урусов. — Я сам гвозди ржавые, как скифские наконечники впаривал.

— То-то мне рожа твоя подозрительной показалась… — подпол кивнул Юринову. — Не стой столбом, товарищ ефрейтор, бери пример с командира. Он уже самый лучший стул выбрал и под свою задницу приспособил. И сейчас меня за кофе пошлет.

— За чаем, — ответил Борис. — Вы, товарищ подполковник, нас чаем угостить обещали. Да и сомнения у меня есть, что у Вас тут кофе приличный имеется. Военные вечно всякую бурду пьют. Так что, лучше чай. Черный. Сладкий. И от лимона не откажусь.

— Не, ты видал? — обратился к Урусову Бес. — На ходу подметки рвет…

— Не без этого, — грустно ответил Андрей. — Скоро хунту организует и сместит с законного места.

Бессонов улыбнулся краешком губ. Выдвинул ящик стола и накрутил «тапик».

— Да, я! Кто же еще?! Сологуб, ты что, совсем чудак? Именно. По всем статьям. Карты тащи. Игральные, млять!!! Да и термос чая. Такой! Черный сладкий и с лимоном. Да, соленые подойдут.

Оторвал трубку от уха и повернулся к Урусову.

— Капитан, ты огурцы вместо лимонов потребляешь?

— Как иначе! Под правильный чай — соленый огурец самое то.

— Вот и замечательно. — И снова заговорил в маленькую трубку. — Да, и пусть Якимчук подойдет. Ребята из хозяйства его старшего.

Трубка уютно расположилась в выемке корпуса аппарата…

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— Итак, товарищи командиры, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие, — полковник Рюмшин был очень серьезен. — Но сперва хочу задать один вопрос начальнику разведки. Павел Григорьич, что нам известно о Ирбисе?

Капитан Махонько, словно в насмешку над собственной фамилией, отличавшийся совсем не малыми габаритами, попытался сжаться на стуле и сделаться как можно незаметнее. Получилось плохо.

— Достоверных сведений мало, товарищ полковник. И оперативные мероприятия, и агентурная работа не дали положительного результата. Работать приходится на территории вероятных противников. Сейчас прорабатывается вопрос о захвате «языка» из числа его представителей.

— Отставить! Нам не хватает только войны с Посредником. Так вот, товарищи. Час назад один из этих представителей посетил полковника Пилькевича. Доложите, Андрей Владимирович!

Начштаба встал, дождался, пока уляжется шум, вызванный неожиданной новостью, и произнес.

— Пришел таджик с опознавательной пластинкой. Молодой парень, лет восемнадцать. По-русски говорит лучше нас с вами. Принес три сообщения. От братьев Рахмановых, Саттаха Амонатова и Бодхани Ахмадова.

— Что от троих сразу?

— Нет, от каждого отдельно. Причем не скрывал, что должен передать информацию Сергею Павловичу, но поскольку тот занят, считает возможным сообщить ее мне.

— Недисциплинированно, однако… — пробурчал капитан Метанов, командир третьего батальона. — Через голову прыгает.

— Наоборот, Петрович, — парировал Рюмшин, — говорит о том, что люди Ирбиса умеют проявлять разумную инициативу. И отлично знают, кто есть ху в дивизии. То есть их разведка щи хлебает не лаптем. В пример некоторым.

Махонько снова попытался сжаться. Командир кивнул Пилькевичу.

— Суть сообщений: Рахмановы готовы добровольно присоединиться к нам при условии совместных боевых действий против Ахмадова, нацеленных на его уничтожение.

Офицеры снова зашумели. Неожиданное заявление…

— Амонатов — продолжил Андрей, — извещает о союзе с узбеками и доводит до нашего сведения, что в случае конфликта с Ахмадовым выступит на нашей стороне. Более того, прямым текстом сказано, что после уничтожения Бодхани-баши, готов вести переговоры о едином Таджикистане. То есть, не так прямо, как матчинцы, но всё же…

Теперь все молчали. Одно дело Матча, а совсем другое Пенджикент. Такого никто не ожидал.

— И наконец, главный герой. Всего лишь заявляет о своем миролюбии. Клянется, что первым не нападет, и от нас ожидает того же.

— Ничего нового, — подал голос Махонько.

— Ну-ка, ну-ка, Григорьич, поподробней.

— На днях джигиты Ахмадова, — капитан был доволен возможностью реабилитироваться, — предприняли очередную попытку штурма Сангистана. На этот раз очень серьезными силами, с применением артиллерии и «брони». В первый же день разнесли матчинские укрепления в дребодан. А ночью матчинцы совершили диверсию, в результате которой была уничтожена практически вся техника противника, нанесены серьезные потери живой силе, а оставшееся войско полностью деморализовано. Серьезные потери в офицерском составе, хотя сам баши не пострадал. В общем, джигиты просто бежали. После этого Ахмадову только и остается, что просить всех о мире. Но и матчинцы напуганы, ищут сильного союзника. Понимают, что второй раз может и не повезти.

— Паша, — спросил Пилькевич, — ты можешь сказать, что это была за ночная операция? Может, тебя в ней что-то удивляет?

— Что-то? — вскипел Махонько, — да это загадка почище Ирбиса! Подобраться ночью к позициям врага, бесшумно убрать часовых, заминировать половину расположения противника… Всё это так, что тот ничего не заметил… А потом рвануть одновременно, да еще со звуковым сопровождением! Откуда в Матче такие спецы? Я не уверен, что наши смогут сотворить подобное. Такое по зубам только профессионалам высочайшего класса! А тут вчерашние дехкане под командованием бывшего сержанта. Бред.

— Ты не бредкай, Григорьич. Ты предположения давай.

— Три у меня предположения, и все фантастические.

— Про инопланетян можешь пропустить.

— Пропущу. Это реалистическое.

— А фантастическое?

— Первое. Сержанту Рахманову всё же удалось за одиннадцать лет натаскать группу бойцов с необходимым уровнем. Фантастика заключается в том, что сам сержант этой подготовки не имеет, и иметь не может. Только стандартные навыки десантника, отслужившего срочную. А это, все же, совсем не то.

— Мда… — скептически протянул Метанов.

— Второе, — не обращая внимания, продолжил Махонько, — что Матча наняла группу наемников-диверсантов высшего класса. Только все известные нам отряды на такое не способны. И более того, само ее существование невероятно. Они давно служили бы какому баши. Масштабом не меньше Сарыбека. Или сами были баши. Услуги таких скорохватов стоят дороже всей Матчи.

— Тоже не версия, — согласился Рюмшин.

— И последнее. Появилась новая сила. Новый игрок на политической карте Таджикистана. Опять же совершенно неясно, кто это такой, где прячется, чем занят и так далее. Для подготовки интересующих нас отрядов нужна неплохая база. А нам прекрасно известно, кто и где находится в стране.

— Да? — скептически хмыкнул начштаба. — А скажи, Паша, сколько у тебя бойцов уровня Галочки? То есть, старшего лейтенанта Андреевой?

— Галки? — удивился Махонько, — да считай, что и нет. Пара мужиков, может, и справятся, но благодаря грубой силе. Она уникум.

— Так вот, твой уникум утверждает, что сегодняшний гость — боец ее уровня.

— Что? — Вопрос был задан хором. Оно и понятно…

— Старший лейтенант Андреева утверждает, что «язык» Ирбиса — очень сильный боец. А если учесть, что за всё время деятельности Посредника не известно ни об одном «несчастном» случае с его людьми, есть основания полагать, что подобная подготовка — типовая для всей группы.

— Ни фига ж себе, — выдавил Махонько, уже ожидая очередного разноса. Однако, Рюмшин и сам был ошарашен.

— Это еще не всё, — продолжил Пилькевич, — ни один человек Посредника не приходит к одному адресату дважды. Сколько людей должно участвовать в работе для выполнения данного условия? — он оглядел присутствующих и договорил, — минимум полсотни. С учетом возможностей изменения внешности. Скорее, больше. И еще. Все «глаза и уши» очень молоды, не старше восемнадцати. А это что означает?

— Не тяни, Андрей! — воскликнул полковник, — любишь ты театральные эффекты!

— Это означает, что готовить их начали лет в шесть. Сразу после Войны. И база у Ирбиса есть.

— Может, ты еще скажешь, где она находится.

— Не скажу. Но где-то же прячется сам Ирбис. Вот там и база. И Сангистанская операция ему вполне по силам.

— Предположим, ты прав. Но смысл Ирбису помогать Матче?

— Например, сохранение напряженности. И, соответственно, необходимости в его услугах.

— Но это означает, — задумчиво сказал полковник, — что в случае нашей войны с Ахмадовым на его сторону может встать еще одна сила. Причем, достаточно серьезная.

Рюмшин некоторое время сидел неподвижно, потом покрутил головой и произнес:

— Мда… Ладно. Какие будут предложения по сути полученных предложений. По младшинству. Капитан?

— Хорошо бы придавить гниду, — сказал Метанов, — но воевать нам сейчас не с руки. Да и с Ирбисом разобраться надо. И с матчинской историей.

— Согласен, — поддержал Махонько.

— Андрей?

— Я бы ответил Рахманову так: в настоящий момент мы готовы заключить договор о взаимопомощи. Но не более. Амонатову сказать спасибо за сообщенную информацию. А Ахмадова поставить в известность о договоре с Матчой и предупредить о недопустимости… ну и так далее.

— Ага! Поставить на вид с занесением в грудную клетку, — пошутил Рюмшин. — Ну что ж, наверное, так и поступим.

Окрестности Астрахани

Ждать пришлось недолго. Минут пятнадцать пристального изучения рисунка трещин на полу, и прочих узоров, в дверь скребнули.

— Заходи. Открыто.

Спиной вперед в кабинет вошел солдат с подносом, уставленным всякими тарелками. Посередине гордо красовалась емкость литра на два с половиной. Юринов обреченно сглотнул. Рядовой, занесший поднос испарился, и материализовался через несколько секунд с парой стульев, таких же древних, как и остальные, и с длинным тубусом. Карты принес, догадался Борис. Тут же, прямо из воздуха, наверное, посреди стола оказался большой армейский термос и несколько кружек.

— Э, полковник, ты только чай обещал, а тут дастархан целый! — прокомментировал появление «подноса-самобранки» Урусов.

— Одно другому не мешает, — заявил прямо из дверного прохода невысокий худощавый человек, одетый в серый «городской» камуфляж. Определенно, начальник… Никто не будет таскать такой в местных степях. Если, конечно, бегает по округе, а не сидит в штабе.

— Здравия желаю! — Встал с продавленного стула Урусов. И скосил глазами на погоны. — Товарищ майор!

— Взаимно, — кинул ладонь к берету вошедший. Еще один звоночек… Береты — вещь хорошая и местами престижная. Но, понимающие люди, кепки таскают. Или что другое, менее форсистое, но более удобное… Если они, конечно, не капитан Урусов… — Присаживайтесь, товарищи гости, присаживайтесь. Разговор долгий будет.

— Что, расстреливать не будете? — решил все же уточнить Юринов. Собственное нахальство лезло прямо-таки через край…

— Если очень надо, то всегда пожалуйста, — особо не чинясь, майор сел на подоконник за спиной Урусова. Капитан дернул плечом, но возмущаться вслух не решился.

— Но, думаю, лучше просто поговорим. Так ведь, капитан?

— Так точно! — не оборачиваясь, ответил Урусов. — А вы на брата похожи.

— Знаю.

Ох, не выделывайся майор. Плохой из тебя подпольщик. Голос дрогнул. А мы тебе еще и контрольный. В голову.

— Погиб он. В Новосибе. По штабу округа сразу три прилетело.

— Кто сейчас?

— Пчелинцев. — А ничего, хорошо держится…

— Знаю. Хороший офицер. Брат хвалил.

Якимчук спрыгнул с подоконника и присел с торца стола, на ловко подставленный бойцом стул. Рядовой, выполнив свою задачу, отступил в угол и застыл там недвижимой статуей.

— Раз обнюхивание прошло успешно, предлагаю приступить к делу. Никто не против? — спросил подполковник, отодвигая поднос в сторону и разворачивая на столе карту России, изрядно потертую на сгибах. Не всю свою жизнь она в тубусе хранилась…

Все промолчали. Бессонов, недолго думая, отвинтил крышку термоса.

— Чай все?

— Все, — кивнул Урусов.

Кружки, наполненные черной ароматной жидкостью, издавали неописуемый запах…

— С чаем проблемы? — понимающе кивнул Якимчук в сторону блаженствующего Юринова.

— И не только, — подтвердил Урусов.

— Это плохо… — задумчиво сказал подполковник. — Ладно, капитан, вводи в курс дела. А мы с майором подпоем. Так ведь, Алексей Егорович?

— Как иначе, Евгений Львович.

Урусов подсел поближе к Якимчуку, чтобы карту по столу зря не таскать.

— Так, стоим мы примерно тут…

Таджикистан, окрестности Айни

Молодые жизнерадостные парни чувствовали себя хозяевами жизни. Уверенности добавлял новенький, только со складов, камуфляж, толком еще не обмятый по складкам.

Вежливость? Уважение к старости? А на хрена? Они — джигиты хозяина. Всесильного баши. Что с того, что последнего набора? Главное ведь кому служить, а не когда пришел...

Еще в родных кишлаках можно было бы подумать, но здесь? Старой развалине лет сто, отпор, что ли, даст? Да тут даже оружие не понадобится. А оно есть, на плечах висят вчера выданные автоматы. То, что посланный с ними старший, побледнел, увидев вырезанный на воротах знак, их лишь рассмешило:

— Ты что, боишься рисунка на дереве, Баходур? — спросил его Кохир, верховодившей в троице.

— Этого — боюсь. Это знак Ирбиса.

— Ну и сиди в машине. Мы не собираемся говорить баши, что не притащили мальчишку из-за того, что испугались глупой деревяшки.

— Наша задача лишь пригласить в гости. Это можно сделать и вежливо.

— Можно. А зачем? Рассыпаться в просьбах перед каждым декханином? Раз ты трус — сторожи тачку.

Кохир первым пошел к воротам. Мирзо и Амон отправились следом.

— Эй, дед! Ты будешь старый Шамси?

— А вежливости вас отцы не учили? — вопросом на вопрос ответил Абазаров.

— Ты не выпендривайся, — прикрикнул на него Мирзо, — где мальчишка? Его хочет видеть баши. Три минуты на сборы, с нами поедет!

— Если вашему баши надо поговорить с моим правнуком, пусть приедет сюда сам. Правнуку это не нужно.

— Что??? Да ты охамел, дед! — богатырь Кохир навис над сидящим стариком, как медведь над бараном, — ты-то баши не нужен, да я на тебя даже пулю тратить не стану…

Ручищи, вполне способные свернуть шею человеку потянулись к старику, но неожиданно джигит захрипел, опрокидываясь назад. Его друзья не успели даже понять, что произошло, как свистнувший в воздухе нож вонзился в глаз Мирзо, а начавший скидывать с плеча автомат Амон выронил оружие: в его правом плече торчала стрела.

— Добрый ты, Шамси, — пробормотал старик, но в этот момент вторая стрела пробила левое плечо джигита, потянувшегося было за оружием. — Или, наоборот, злой не в меру…

Баходур, с ужасом наблюдавший эту сцену, наконец, пришел в себя. Он сорвал с плеча автомат… стоп! Знак Ирбиса! Да, расстояние большое, лук, в отличие от «калаша», не добьет, но… ЗНАК ИРБИСА!!! Эти бараны не верили в знак. И что? Джигит положил оружие на сиденье машины и медленно приблизился к воротам.

— Скажите, ата, могу ли я забрать тела этих дураков и отвезти их уважаемому Бодхани-баши? А заодно передать ему Ваш ответ.

— Забирай. Пусть живут. И передай следующее: если бы Бодхани прислал людей, уважающих старость, разговор был бы иным. Но пославший баранов, сам… — Шамси сделал паузу, — …виноват. Теперь придется «великому баши» прийти к нам в гости.

Джигит перетащил тела в машину. Наскоро перевязал Амона и Кохира, который, к его удивлению, оказался еще жив. И УАЗ скрылся за поворотом.

— Забирай мать и сестер, Шамси, — произнес старик, — уходите в горы. Туда, где ты застрелил двух архаров.

— Но…

— Никто не тронет вас.

— А ты, дед?

— Мои ноги слишком плохо ходят. Но руки еще крепки… И автоматы… Резать горных стрелков «Эдельвейса» было намного труднее, чем джигитов этого тупого баши…

— Не надо спешить, ата, — раздался голос от ворот, по-прежнему стоящих с распахнутыми створками...

Окрестности Астрахани

— Начнем с констатации положительного факта, мужики. А он таков — принять ваших мы готовы. Но есть одна загвоздка. Жрать нечего будет.

— Почему? — удивленно поднял бровь Сундуков, — насколько я понял, тут намного теплее, чем в наших краях. Мы же крестьян приведем. Распашем земли. В вечной мерзлоте выживают, а это нифига не ваши тропики.

— Потому что здесь степи. — Бес вздохнул. — Очень сухие степи. И не тропические вовсе. До Войны еще терпимо было, теперь же осадков практически нет. Зимы не сказать, что особо холодные. Только сезон ветров начинаются не в марте, как раньше. А в октябре. И дуют всю зиму. Причем, не просто дуют. Торнады с ураганами и прочими тайфунами. С год назад УАЗ перевернуло. Из-за ветров, кстати, вам зимовать здесь придется. В любую минуту могут начаться. Так что на зимние урожаи не рассчитывайте. А летние... Говорил уже, сухо. В пустыню потихонечку превращаемся. Я, конечно, ни разу не агроном, но даже мне понятно: сельским хозяйством здесь не прожить.

— А вы чем живёте?

— Рэкетом.

— То есть? — теперь удивился Урусов.

— Поборы берем за трансферт нефтепродуктов. Казахи горючку продают. В Калмыкию, в Ростов… А обратно тащат продукты и бижутерию всякую. А мы отщипываем от обоих.

— То есть, просто отщипываете? И прокатывает?

— Ну, не просто щиплем. С нас — безопасность грузов на немалой территории. Казахи подтаскивают до Волги, а дальше мы сопровождаем. В Элисту или Ставрополь.

— А от кого? Если казахи…

— Ты думаешь, только казахи в степи балуют? А калмыцких тонулчей не бывает? Не видел, что вдоль Волги творится? Каждая деревня — крепость. От них, родимых… А Кавказ… Ну, он всегда Кавказ. И Кавказом останется. Каждый тейп сейчас — отдельная страна. Или племя. И жить предпочитают бандитизмом.

Думаете, из-за чего Ставрополь у казахов нефть берет, а не из Чечни или Дагестана? А из-за того, что Джумаев продал, а Сараев отобрать по дороге попытался. Потом они между собой подрались и скважины подпалили в суматохе. Обиделись на жизнь, объединились и поехали в степь, добычу искать. И так постоянно…

— Так мы чудом проскочили, что ли?

— Можно и так сказать. Ветра скоро. Караваны прошли уже. Так что местные тонулчи по хотнам своим сидят, задницы греют… А вы с севера шли, там поживы немного… В общем, устроились мы на торговом пути и слезать не собираемся. Казахи с калмыками и так бы обошлись. Но сковырнуть нас слабо, да и друг другу не доверяют.

— Так если мы усилимся… — гнул свою линию Сундуков… — нашу бригаду добавить, да омичей с их танками… нам здесь равных не будет! Поднимем цены…

— Поднимем. И хрен кто по таким расценкам что повезет . Хоть туда, хоть оттуда. Вот если ваши готовы прийти и забрать у Жанибека вышки и заводы — то вполне может пройти. Возьмем нефть — кого хочешь прокормим. Сил хватит.

— Ну, это уже совсем крайний вариант. Не рвемся мы тут войнушку устраивать.

— Вот и я о том. И с Пчелинцевым всё это уже десять раз обсудили. Эфир до сих пор трещит. Так что придется вам, товарищи сибиряки, дорогу продолжить. Не сегодня, ясное дело. И не завтра. Зазимуете у нас, а там помолясь, и с богом. И да поможет вам Аллах и святые великомученики.

Урусов прыснул.

— Ты чего? — удивился Бессонов.

— Да так, вспомнилось тут.

— Ну-ка, ну-ка, колись, давай…

Капитан запел, пародируя церковное пение:

«Сделай спуск мой плавным, святой Макаров,

сделай прицел мой не сбитым, святой Драгунов,

и не перекоси пружину мою боевую, святой Браунинг…»

Если учесть полное отсутствие у него голоса и слуха, звучало своеобразно. Хохотали минут пять.

— Нет, Андрюх, с тобой точно не соскучишься, — вытирая слезы, произнес Бес. — Это кто же придумал?

— Да есть один такой. Тезка мой. Все книги про постапокалипсисы писал. Дописался, Пострадамус. Хоть и писал хорошо. Что-то подобное в одной из его книжек и было. Она как-то про автомат и песни называлась. Только канонического текста в упор не помню, приходится импровизировать.

— Ладно. Не будем о грустном и импровизациях. Давайте дальше думу думать… Зимовать снова предлагаю здесь. По весне с первым нашим караваном сможете пройти до Ставрополя. А там и о Краснодаре и Ростове подумать можно. К горам лучше не соваться. Мрачно там. И что почем не слишком понятно. С местными разговаривать надо.

— От Ростова и до родного Хохлостана рукой подать, — задумчиво сказал Урусов.

— А вот оттуда, вообще, никакой информации нет. Ни одной украинской передачи поймать не удалось.

— Ну, в Ростове-то должны знать. Да и зуб даю, кто с Донбасса в эфир прорвется — по-русски нахер весь мир пошлет первым делом. Не будет с «окраинским» заморачиваться. По себе знаю. «Госмову» только на службе и выучил. А нас таких — вся Восточная Украина по факту.

— От Ростова осталось ненамного больше, чем от Волгограда. Но попробовать-то можно… Только туда надо двигаться немаленьким отрядом, набеги мелких групп вполне возможны. Если всей толпой пойдете, да еще я десяток человек дам в усиление…

— А Астрахани какой интерес в тех краях?

— Так можем не только до Ставрополя возить. Ведь и дальше гнать вполне реально. Почему и не провести рекогносцировку?

— А в другую сторону?

— Тут сложнее. В Казахстане этот район держат три крупные банды и пяток мелких. Самый серьезный — Жанибек Шайкенов. Если с ним договориться, до границы Узбекистана проскочите, как по маслу. Узбекистан, вроде как объединяется, причем очень активно.

— По Таджу имеется что?

— Полный развал. По слухам, наши Душанбе держат. Двести первая дивизия. И то неточно, там горы ведь кругом, связь на единицу от силы. По слухам всё...

Бес замолчал. Сундуков побарабанил пальцами по столу и спросил:

— Ну что, капитан, не появились мысли?

Обсуждали это всё уже не в первый раз. И даже не в десятый. Решение напрашивалось, но старшие рейда никак не могли решиться. Однако не бесконечно же тянуть…

— В общем так предлагаю: зимуем здесь. По весне идете в Ставрополь. Двумя почти полными группами. Там проясняете обстановку, и вперед — Краснодар, Ростов или Украина — война план покажет. — Капитан сделал паузу. — Здесь оставляем Юльку и Поляка. Пусть связь держит, чтобы хозяев лишней работой не грузить.

— Что у меня связистов нет, что ли? — возмутился Бес.

— Ты не понял, полковник. Девка брата нашла две недели как. Если он погибнет — я себе не прощу. Так что предлог можем и другой придумать, но сержанта надо оставить здесь.

— Шахматиста бы еще оставить, — задумчиво произнес Соловьев, — любовь у них.

— С Поляком?

— С Юлькой, дубина!

— Это другое дело, — протянул Урусов, — но Юринов не останется. Даже предлагать не стоит. Он в Тадж пойдет.

— Один что ли, — усмехнулся Сундуков?

— И один бы пошел. Но, думаю, правильнее будет попробовать вдвоем. Со мной.

Воцарилась тишина, после чего майор взревел, как раненый кабан:

— Ты охренел с недопоя, хохол чокнутый? У тебя двое детей, если не забыл! И жена третьего ждет! Заткнись, когда с тобой старший по званию разговаривает! В курсе я, что ты ему этот поход в карты проиграл, в курсе! Только игрушки кончились давно! Куда вы вдвоем уйдете? До первой перестрелки? А?

— Не горячись, Саныч. Ты думаешь, я совсем дурной, да? Однако думал мало-мало! В Казахстане надо договариваться с каким-то бандитским бонзой. В Узбекии — единое государство, тем более договариваться надо, а не переть на рожон. Либо порешаем, либо нет. Если разговоры не помогут, что двое идут, что сотня — по фиг, у нас личного состава на полномасштабную войну один хер не хватит. Вдвоем даже лучше, меньше иллюзий на свой счет. И подыхать, если на то пошло, лучше меньшим количеством. А идти туда надо, там кроме всего прочего осталась не только Борькина родня, но и Потап с ребятами. И они были вместе. Очень приличный шанс, что не только выкрутились, но и в силе…

— Да в этих горах им самим жрать нечего!

— Всё может быть, Саныч, всё может быть. Но проверить-то надо…

— И что? Ты сперва с казахами договорись!

— Я?

— А кто?

— Борьке больше всех надо, пусть он и договаривается. Кто у нас мегаэкспроприатор экспроприаторов?

— А вообще, Андрей Михайлович, мудак вы редкостный, — вздохнул майор. — Что я жене твоей скажу?

— Я ей сам все скажу. Но потом, — поднял глаза на Сундукова капитан. — Когда мы все сделаем.

Таджикистан, Айни

— Отец, Бохадур вернулся.

— Один?

— Не совсем, отец.

— Что значит, не совсем? Зови этого барана. — Бодхани проводил взглядом младшего сына, дождался, когда джигит войдет, и хмуро спросил:

— Ну?

— Мирзо убит, Кохир и Амон ранены, баши.

— Кто это сделал?

— Абазаровы.

— Что? Я послал четверых привести сопливого мальчишку! Мало того, что задача не выполнена! Ты рассказываешь, что шенок и его столетний прадед убили одного из вас и ранили двоих! У вас что, кончились патроны? Или помутились мозги?

— Никто не успел даже снять оружие. Кохир замахнулся на старика. А тот его зарезал, как глупую овцу. Потом метнул нож в глаз Мирзо. А младший из лука прострелил Амону оба плеча.

— А что делал ты?

— Стоял у машины.

— Почему?

— Я еще не сошел с ума. Двор защищен знаком Ирбиса.

— Откуда там знак Ирбиса? Что за бред?! — Бодхани с трудом, но всё же взял себя в руки. — Я разберусь с тобой потом, сын ишака! Возьми два десятка и притащи всё их семейство. Кого-нибудь из баб можете пристрелить! И пусть окажут помощь раненым.

— Не стоит торопиться баши. Им уже оказали помощь.

Стоящий у двери был молод. Очень молод, лет восемнадцать, не больше. Совершенно бесстрастное лицо и бедная опрятная одежда. И «пайцза» на шее, демонстративно выпущенная поверх одежды.

— Напавшие на защищенных знаком Ирбиса мертвы, — повторил юноша, — таковы правила.

— Что? Ты убил моих людей?

— Таковы Правила. Любой, поднявший руку на людей Ирбиса — умрет. Ты хочешь устроить еще одну проверку, баши?

Бодхани вторично за пять минут обуздал свою ярость:

— Как ты сюда попал?

— Мы всегда приходим куда нам нужно. Тебе просили передать кое-что.

— Кто? И что?

— Шамси Абазаров. Те, что нарушили заветы предков — умерли. Не стоит о них печалится: джигиты, не сумевшие справиться со столетним стариком, немногого стоят. Если ты хочешь поговорить с Шамси или его правнуком, ты можешь прийти к ним для разговора. Один.

— Я услышал тебя, язык Ирбиса. Я приду один. Я, действительно, хотел только расспросить мальчика о его приключении. Эти бараны слишком много на себя взяли. Мне их не жаль. Сколько я тебе должен за ответ?

— Ничего. Это особый случай… — и гость словно растворился в воздухе.

После его ухода Бодхани Ахмадов долго стоял в полной неподвижности, погруженный в тяжелые думы.

— Кто ты, Леопард Гор? — наконец вымолвил он. — Ирбис? Или правильно сказать Иблис? А может, злой дух… например, Пасруда? Или старый Шамси Абазаров? Если старик в сто лет легко режет молодых вооруженных парней, что же он умел в молодости? И на что способны его ученики? Какая-нибудь тайная боевая школа? Птенцы орлиного гнезда Старца-С-Горы? Пожалуй, загадка Ирбиса не менее интересна, чем загадка Пасруда… По крайней мере, столь же опасна… Почему все загадки таятся на моих землях? Надо над этим подумать. Может, даже, удастся столкнуть тайны лбами…

Окрестности Астрахани

На переговоры казахи приехали представительно. Мало того, что в эскорт запихнули два БэТэРа — «восьмидесятки», с десятком хаммеров, разнообразнейших моделей, так еще замыкал колонну самый настоящий танк. А танк — он всегда танк. Пусть даже это старенькая «семьдесятдвойка», волею неведомых танковых богов резво бегающая до сих пор.

Однако не производила эта мощь нужного впечатления. Может из-за того, что для штурма «Ада» сил у гостей всё равно было мало, а может из-за комфортабельного линкольна, в котором восседал САМ. Слишком уж не вписывался роскошный белоснежный лимузин в общую картину.

— Клоун, — сплюнул Урусов.

— Не скажи. Мущинна сурьезный. Машина статусом положена. У негрилл — розовый Кадиллак, у казахов — белый лимузин, — отозвался Бес. — Один хрен, Жанибек — самый сильный в местном цирке. Нас ему не взять, но если вылезем в поле — ситуация поменяется. Так что, паритет чистейшей воды.

— Да знаю, рассказывал уже, — капитан бросил взгляд на Борю.

Тот отодвинулся от стола, и сидел, всем телом привалившись к стене. Складывалось ощущение, что ефрейтор спал. Впрочем, какой ефрейтор? На плечах Юринова тускло поблескивали сержантские полоски. Погоны ему подобрали грамотно, подходившие по степени износа под его «комок». Бессонов несколько удивился, узнав, что ефрейтор будет участвовать в переговорах, но возражать не стал. Только брякнул, что тогда надо одеть пацана по чину: сделать его капитаном. По крайней мере, на сегодня. Борис, однако, отнесся к этому без энтузиазма: мол, капитаном — перебор. Даже летехой не надо. А вот старшим сержантом — в самый раз. Майор только плечами пожал.

Дверь открылась, и часовой впустил гостей. Три классических «пацана»: лет под сорок, короткая, но не армейская, стрижка, накачанные в зале мускулы, кожаные куртки, золотые цепи. Несмотря на приличные размеры, чувствовалось, что это не охрана. Бригадиры. Менеджеры среднего звена, так сказать. Четвертый выделялся: лет шестьдесят, малоподвижное, словно из дерева вырезанное лицо, строгий деловой костюм. Никаких цепей на шее и прочей мишуры. Только узкий золотой ободок на безымянном пальце левой руки, и перстень с впечатляющих размеров камнем на указательном правой. Жанибек Шайкенов, собственной персоной.

«Обручальное и… тоже что-то означает» — подумал Урусов.

Гости пожали руки хозяевам, при этом Бессонов представил новосибирцев, и расселись вокруг стола. Майор на правах хозяина разлил чай. Юринов, лениво вставший на рукопожатия, привалился обратно к стене, наблюдая за прибывшими из-под чуть прикрытых век. Прикрытых ровно настолько, чтобы это нельзя было считать оскорблением.

— Говори полковник, какое дело заставило тебя искать встречи.

— Мои друзья, Жанибек, хотят пересечь твою землю. Или не твою, им всё равно. В Узбекистан людям надо.

— А разве я мешаю? — спросил Шайкенов.

— Ты им пока не помогаешь. Иногда это одно и тоже.

— И какая помощь нужна твоим друзьям? — Жанибек баюкал в ладонях кружку и загадочно улыбался чему-то потаенному.

Бессонов посмотрел на Урусова.

— Гарантии безопасности. А еще лучше сопровождение. Подполковник говорит, твоё слово много значит в местных степях, — произнес тот.

Казах покачал головой, но ничего не ответил. Зато заговорил один из бригадиров:

— Ты чо, в натуре нюх потерял, лошара? Мы чо, сявки безродные, за тобой по степям бегать?

— Заткни гавкало, чувырла, и фильтруй базар, пока на правило не поставили. За меньшее перо ловили, — лениво ответил Юринов, не отрываясь от стены и не меняя позы. — Не с фраерами на стрелке фуфло перетираешь. Мы не лохи с бугра, понятие имеем в натуре. Не ты здесь козырный.

Урусов в очередной раз изумился на ефрейтора. Собственно, где ефрейтор? Сидит, привалившись к стене сытая хамская рожа, как две капли воды похожая на товарища Сухова, разве что младше в два раза. Сидит и разводит точно такую же рожу на понятном той уровне. А силищей от него веет…

Бригадир впал в ступор. Но к концу Бориной фразы сумел, наконец, подобрать отвисшую челюсть и спросил совсем другим тоном:

— За тебя кто подпишется?

— Я сам за барыг подписываюсь! — Борис перевел взгляд на старика, — думаю, погоняло Сухарь Вам знакомо, уважаемый?

И опять Юринов изменился. Вроде, тот же бандит в сержантской форме. Но и не совсем бандит, а с положением в обществе. Простому сержанту тут не место, как ни крути. Одним словом, шестерку на место поставил, теперь с равным разговаривает. С местным сильным хозяином, но с равным! Лицо местного босса на долю мгновения перекосила гримаса, но он быстро взял себя в руки.

— Это который?

— Валера Сухой.

— Москвич? Законник?

— Был москвич, да весь вышел. Ныне — городской голова Новосибирска.

— Знаю такого.

— Вот он за нами и стоит. И еще двадцать тысяч народа. Из них треть — бойцы. Десантная бригада штатного состава. Со всей техникой. Ну и еще кое-кто по мелочи.

— Хорошо, не будем ссориться, — ответил Шайкенов после минутного раздумия. — Хорошие люди всегда могут найти общий язык. Что вы хотите?

— Вам нужен мир, Жанибек Закиевич. А нам хочется переселиться на юг. Выбор у нас из двух вариантов. Либо сюда, к майору, либо в Таджикистан, где у меня в данный момент, находится брат. Не один, разумеется. Какой вариант Вам нравится больше?

— Это угроза, сержант?

— Что, Вы! — Боря осклабился хищной улыбкой, — это просто вопрос.

— Ответ на который ты знаешь заранее.

— Знаю. И мне этот ответ нравится. Но сначала я должен сходить туда и вернуться обратно. Живым и здоровым. Потому как если я не вернусь, мало, кто захочет идти к моему брату. Бригада осядет здесь. Со всеми втекающими и вытекающими.

Казах не ответил, спокойно попивая чай. Совершенно бесстрастное лицо. Только едва заметное дрожание пальцев выдавало напряжение. А Борис выглядел абсолютно безмятежным. Даже стену так и продолжил подпирать. Наконец Жанибек поставил пиалу на стол.

— А если тебя убьют в Узбекистане, сержант?

— Тогда ты, по крайней мере, не будешь врагом сибирякам.

— Как они узнают, что не я тебя убил?

— А ты вернешь сюда человека, который проводит нас до границы. Он майору и расскажет…

— Несчастные случаи?

— Это твоя проблема. У каждого несчастного случая есть имя и фамилия.

Опять пауза. Еще пиала…

— Хорошо, сержант. Убедил. Когда?

— Как улягутся ветра. Мы сообщим.

— Хорошо. Встречное условие. Полковник, — Жанибек посмотрел на Беса, — если начнется драка с Худайбердыевым, мне нужен твой нейтралитет.

— Если? — удивленно поднял бровь Бессонов.

— Когда, — поправился Шайкенов.

— И когда?

— Как улягутся ветра. Мы сообщим, — старик с явным удовольствием повторил Юриновскую фразу. Всё-таки, последнее слово осталось за ним…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа занял своё обычное место и потянулся за пиалой. Молчание затягивалось.

— Что, уважаемые, — наконец произнес Абдулла, — совсем нет новостей?

— Как может не быть новостей? Я знаю, кто спас молодого Шамси в Проклятом ущелье!

— И кто? — заинтересовался Вагиз.

— Чуру! — Мустафу просто распирало от гордости. — Черные собаки оросов!

— Нет, кара-шайтаны — это уже перебор, уважаемый! — поперхнулся чаем Вагиз — Не могут все древние легенды быть правдой!

— Не скажите, почтеннейший, не скажите! Помните волков размером с быка, которых видел мальчик? Чуру были точь-в-точь такими! И кто, кроме них может справиться с аджахорами?

— Но кара-шайтаны черные. Шамси ничего не говорил про это!

— Да, он не говорил про цвет. Но он не говорил и много другого. Да и как мальчик мог разобрать цвет шерсти ночью? И не называй их кара-шайтанами! Так их звали враги оросов! Или ты хочешь быть их врагом? Их настоящее название «чуру» — друг!

— Между прочим, — вмешался в спор Абдулла, — джигиты, спасшиеся при Сангистане, тоже видели больших черных собак. И остались живы.

— Вот видишь! — Мустафа даже подскочил на месте. — Древние защитники мира пробуждаются, чтобы снова загнать злые силы под землю. Может, всё еще не так плохо…

— Может быть… — задумчиво произнес Вагиз. — Кстати, о старом Шамси. Его двор должен был сгореть еще позавчера, но стоит цел и невредим.

— Это значит только то, что знак Ирбиса на воротах истинный, уважаемые, — сказал Мустафа.

— «Только то…» — передразнил Абдулла, — с какой такой радости Ирбис дает свой знак бедному дехканину?

— Мысли Ирбиса еще большая загадка, чем путь Аллаха…

— Ты, кажется, становишься атеистом, ака? Или считаешь, что сам Аллах действует под личиной Снежного Барса?

— Я не знаю, Вагиз. Но ты слышал, что баши, да пошлет Аллах ему здоровья, приказал доставить мальчишку Абазарова, но джигиты ушли ни с чем?

— Ха! Ушли! Их увезли, причем один был мертв, а двое примерялись к дороге навстречу гуриям. Старый Шамси оказался не так уж и стар…

— Что это за новость, Мустафа, если она всем давно известна.

— Не торопись, Абдулла. Что, по-твоему, должен был сделать баши со стариком, зарезавшим его людей?

— Ну… Шамси, хоть и «железный», но баши он не победит. Слишком стар. Да и ноги…

— Так вот, Абдулла, баши сам пришел во двор Абазаровых. Лично! — Мустафа поднял вверх указательный палец. — Один! Поговорил о чем-то с обоими Шамси и уехал восвояси. И скажите мне, уважаемые, — аксакал сделал паузу, — что могло заставить нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, так вести себя с убийцей своих людей?

— Ты считаешь, что знак настоящий?

— Настоящий, почтенные! Более того, одна вдова, подрабатывающая в казарме джигитов, говорила, что оба раненных не дожили до рассвета.

— Аллах всемогущий, Мустафа! Разве можно верить вдовам, подрабатывающим в казармах?

— Иногда можно, Абдулла, иногда можно. Особенно, когда сам баши ездит в гости к простому декханину, как к знатному беку!

— Я что-то не пойму, куда ты клонишь, Мустафа! Может ты, Вагиз понимаешь мысль нашего уважаемого друга?

— Нет, и мне сегодня непонятен смысл его речей, — покачал головой Вагиз.

Мустафа пальцем поманил собеседников поближе и прошептал несколько слов. Аксакалы отшатнулись от него, как от прокаженного.

— Стареешь Мустафа, — произнес Абдулла, — раньше ты не говорил глупостей....

— Подумай сам! — поддержал его Вагиз. — У старика за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло без малого восемьдесят лет. И надо сказать, что несмотря на это я, всё равно уверен: «железный Шамси» и есть Ирбис. И сам баши тоже так думает…

Окрестности Астрахани

— Что это было? — удивленно спросил Бессонов, когда за гостями закрылась дверь.

— Это, — подавился хохотом Урусов, — была демонстрация торжества организованной мысли над организованной силой… Ты просто в первый раз это видишь, майор. Помянутого Сухова он десять лет назад на автоколонну развел. Навсегда и задаром.

— То, что нас тут вместе с Жанибеком, как мальчиков поимели, понятно. Я не понял, как это было сделано! Ну-ка, сержант, объясни диспозицию.

— Ефрейтор я, — поправил Борис.

— Нет уж! Теперь ты сержант. Старший. За такие подвиги на ниве дипломатии, люди ордена получали, а нам что, званий жалко? Так докладывай.

— А чего тут докладывать. Ему на фиг не нужно, чтобы бригада здесь обосновалась. Ради этого всё сделает.

— Так не сможете вы здесь обосноваться. Обсуждали. Жрать будет нечего.

— Правильно. Не сможем. И Жанибек это понимает. Но он мыслит, как бандит. Мол, придут военные, жрать нечего, пойдут у него отбирать. Боится, однако…

— А почему решил, что он мыслит как бандит? Может феня игрой была.

— Она и была игрой. Но дело не в разговоре. Просьба пустячная. Чиновник предпочел бы навстречу пойти. Нормальный человек — тем более. А они права качать начали, да еще с наездом, на вшивость проверять. И не главный, шестерка. Уркаганские замашки. А с такими легко: шестерку на место поставить, чтобы не вякала, а старшему предъяву выкатить. Еще погонялами козырнуть. А когда получишь всё, что хотел, оставить за ним последнее слово. Чтобы самолюбие козырное потешить.

Майор очумело покрутил головой:

— Просто как, однако!

Урусов, наконец, просмеялся:

— Вот, майор, что такое русский гроссмейстер в действии. Секретное оружие полковника Пчелинцева!

— Ты что, в самом деле гроссмейстер?

— Ну… не совсем. Выполнил, а присвоить не успели — Война.

— Обзвездинеть!!!

— Борька, а откуда ты феню знаешь? Ты же гроссмейстер, культурный человек! Домашний, млять, мальчик!

— А я ее не знаю.

— Не понял!

— Это не феня была. Это базар по понятиям. Там три десятка слов помнить надо, чтобы перетирать вопросы.

— Один черт, не шахматисты же перетирают. Или так, пока никто не видит сопернику на ухо мульку затравить?

— Так у нас все пацаны во дворе на ней разговаривали. И в школе тоже. Я запомнил на всякий случай, вдруг пригодится…

Теперь смех разобрал Бессонова.

— А почему сержант, а не капитан? — выдавил он.

— Это мне папа объяснял. В Советском Союзе была только одна служба, сержант которой мог не обращать внимания на армейского майора или даже подполковника. Службы той нет давно, а ассоциации в крови сидят. Намертво. У всех постсоветских. И у казахов тоже. — Юринов сделал паузу, посмотрел на давящихся хохотом офицеров и закончил. — И капитана Вы бы мне не оставили. А лычки забирать — не комильфо будет.

Смех у майора как рукой сняло. С минуту он внимательно смотрел на Бориса, а потом слегка ошалевшим голосом произнес:

— Так ты, паршивец, еще и меня на звание развел?!

— Так точно, товарищ подполковник! — лихо козырнул старший сержант.

Офицеры закатились в новом приступе смеха.

2024 год

Узбекистан, правый берег Амударьи

Попасть в засаду в горах, на самом деле — проще простого. Достаточно только выскочить на очередном повороте серпантина из-за угла, и сразу уткнуться в ребристый ствол «Дегтярева-Шпагина-крупнокалиберного». А в пустыне? Оказывается, не намного сложнее, если дорога, перед спуском к реке пересекает полосу каменистых холмов. Даже не холмов, холмиков, но по сути, чем это отличается от предгорий? Хорошо хоть тормоза не подвели. Но все же джип чуть не перевернулся.

— Приехали, — сам себе сказал капитан.

— Это точно, — согласился Борис.

Андрей хотел было потихоньку сдать назад. Теплилась мысль, что бывают чудеса, и никто из двух десятков узбеков не услышал и, главное, не заметил нахальную машину.

Не бывает, однако, чудес. ДШК зашелся в хриплом вое, выплюнул короткую очередь. Жалобно заскрипели стойки кабины. Что-то посыпалось сверху. Урусов, вжавшийся в пол, поднял голову. Куска крыши как не бывало. Самая невезучая часть машины. В который раз туда прилетает....Зря астраханцы корячились, заплатки лепили.

— Убедительно, — согласился Юринов, проследив капитанский взгляд. — Думаю, самым лучшим вариантом будет поднять руки и выходить. Потому что если из моей головы сделать кабриолет, не уверен, что переживу.

— Вот и мне так кажется, — буркнул Урусов. — Пистоль заховай. Хай буде.

— Добже, пан ясный. — За долгое время, проведенное бок о бок, Юринов не только перестал удивляться, когда Урусов вставлял в речь фразы то по-украински, то по-польски, но и сам заразился этой привычкой.

— Эй, урус, выхады! — скомандовал пулеметчик.

— Что-то меня терзает стойкая дежявя. — Сказал Андрей, потихоньку вылезая из кабины. Еще неизвестно, как дитя пустыни отреагирует на резкое движение. А двенадцать и семь в упор лечится только ямой два на полтора.

— Есть такое ощущение, — согласился Борис. — Только нам тут явно чаю с соленым лимоном не предложат.

— Зато опять крышу к херам снесли....

— Эй, урус, хады суда! — снова заорал пулеметчик. Из-за бруствера, из наваленных камней, на них смотрело человек пятнадцать. Минимум. Кто в местных халатах, рванных до невозможности. Кто в разнокалиберной гражданке. Присутствовала даже пара относительно новых «комков». Типичная картина раннефеодальных баронских дружин со скидкой на среднеазиатскую экзотику и двадцать первый век.

— Да тут я, тут! — рявкнул в ответ Урусов. И стал возле двери «Тигра». На машине уйти — никак. А вот двигатель может и прикрыть от первых очередей. А там попытаться спринтера изобразить. Или, к примеру, гранату засадить. Граната-то, имеется на всякий случай, как без нее. Деталь туалета любого приличного джентльмена при выходе в постапокалиптическое общество, млять… Граната!

— Выжу, что тут! Паближе, падайды!

Да к черту все! Борьку осколками не достанет, если что. А «Эфка» в каменном мешке рикошетов надает полной мерой…

— Сам подойди! — заорал вдруг капитан, и выдернул из разгрузки гранату. Кольцо осталось в клапане. До «блок-поста» — три метра. Даже полуслепой разглядит что к чему.

— Эй, хизмат-ака! Давай как честные люди договоримся! — Вот что «лимонка» чудотворящая делает… И грабки от гашетки убрал сразу, и акцент наигранный пропал…

— Можно и попробовать, — кивнул Урусов, и шагнул поближе. Сразу же назад подались и узбеки.

— Стоять, шакалы! — рявкнул на своих пулеметчик. Те замерли, не сводя взгляда с руки Урусова.

— Видишь, урус, с каким сбродом приходится работать… — тоскливо вздохнул пулеметчик. — Я — Умид Мизафаров. Сержант ПогранВойск. В отставке. Работаю местным баши.

— Андрей Урусов. ПогранВойска и десант. Капитан. Действующий. Кем только не работаю.

— Я буду возносить хвалу Аллаху за такую встречу, «зеленый»! — радостно всплеснул руками Умид. — Жаль, что сейчас не конец мая!

— Андрей! — позвал Юринов, под шумок уже вытащивший из джипа РПК. — Мне чудо-термос доставать? Раз на очередного сослуживца напоролись? Фонтан сами найдете?

— Боря, — не оборачиваясь, ответил Урусов. — Ты, конечно, тонкий этнограф и классный знаток привычек некоторых социальных групп, но все же, подозреваю, Умид-джан, в первую очередь, местный баши. И только потом уже пограничник.

— Увы, Андрей-джан, — хитро прищурился узбек, — но все именно так и обстоит, как ты сказал. И, вообще, посмотри наверх, и подумай, может тебе лучше спрятать гранату, а твоему молодому спутнику, положить пулемет обратно? Видит Аллах, такие джигиты как мы с тобой, всегда сможем договориться по-хорошему.

Урусов окинул взглядом склоны. Мда…

Кем бы ни был сержант Мизафаров в прошлом, но засаду он организовал отлично… Человек сорок, если навскидку… Да и первые, вовсе не такие уж овцы, как хотели показаться. Вон, шерятся остатками зубов. Ситуация, млять....

— Можно и поговорить. Можно и договориться. Как иначе. Боря, кидай пулемет обратно. Умид-джан, предупреди своих: мне гранату выкинуть надо.

Баши махнул бойцам сверху. Те сразу же пропали из виду. Урусов, оглядевшись, и прикинув, чтобы никого осколками не зацепило, метнул гранату подальше.

— Настоящая, — хмыкнул баши, — а то мелькало предположение, что на понт тупого чурку берешь, — и, уже не сдерживаясь, расхохотался.

— И в мыслях не было! — улыбнулся в ответ Урусов.

Наконец, Умид отсмеялся и вытер слезы. Махнул рукой, подзывая.

Андрей с Юриновым подошли поближе. Борис РПК все же не оставил в машине. Баши усмехнулся, но ничего по этому поводу говорить не стал.

За блок-постом, метрах в двадцати от позиции, оказался небольшой овражек. Натянутый тент, земля застелена брезентом… Еще бы холодильник с пивом, и гурий не надо.

— Слушай меня сюда, мой дорогой «зеленый» брат! — сказал Мизафаров, когда все трое удобно расположились прямо на брезенте. На входе замерли два автоматчика. Хозяин устроился у стены, чуть поодаль. Урусов привычно сел по-восточному. Борис скривился, но все же смог усесться, как положено. Холодильника не оказалось, зато нашелся чайник со свежезаваренным зеленым чаем…

— Я весь внимание, мой не менее ценимый брат! — ответил Урусов, наполняя чаем пиалу.

Мизафаров помедлил немного, хитро улыбнулся щелочками глаз, и продолжил:

— Кого другого, мои моджахеды положили бы прямо на дороге. Но видишь, как все удачно сложилось. Меня предупредили, что к моей земле едут на хорошей машине два хороших человека. Предупредили тоже хорошие люди. Вот я и подумал, что, тоже будучи хорошим человеком, могу сделать так, что всем будет хорошо.

— Ты альтруист, Умид-джан! — улыбнулся Урусов. — И у тебя хороший чай.

— Не позволяй лжи стать между нами, капитан! Чай больше похож на ишачью мочу, а я вовсе не альтруист, какие оскорбления ты не понимал бы под этим словом, — отставил пиалу в сторону Мизафаров. — Предлагаю следующее. Я именем Сарыбека пропускаю вас до самого Самарканда, но с одним условием. Вы побьете моего бойца.

— Кхм… — чуть не подавился чаем Борис. — Прошу прощения, Умид–ага, что влезаю в разговор двух людей безмерно превосходящих меня возрастом и опытом, но все же позволь задать вопрос. А смысл?

— Чтобы всем было хорошо. — Загорелая под безжалостным солнцем пустыни физиономия баши просто лучилась удовольствием. — Вам будет хорошо, потому что вы сможете продолжить свой путь. Мне будет хорошо, потому что я не поссорюсь с хорошими людьми, и ни они, ни вы не допустите в свои сердца ожесточения в сторону бедного баши. Моим людям будет хорошо, потому что они усладят свои глаза зрелищем. Жизнь в пустыне на самом деле скучная штука, мой юный друг…

— А если мы не побьем? — все же уточнил Урусов.

— Тогда ты пойдешь пешком, мой «зеленый» друг… Ведь есть еще одно условие. Биться будет он, — и палец Умида уперся в Бориса. — Ибо не следует баши самому выходить на поединок, для этого есть простые батыры.

— Спасибо тебе, Умид-джан! — картинно раскланялся Урусов. — Благодаря тебе, я выбился в баши!

— Пользуйся на здоровье! — ответил Мизафаров, раскланявшись подобным же образом.

— Еще раз прошу прощения, уважаемый хозяин, — не сдавался Боря, — но если вам так не хватает зрелищ, то мы можем предложить не менее интересный вариант.

— И какой же? — заинтересованно подался к Борису Мизафаров.

— Я видел у Ваших людей шахматную доску. Почему бы нам не разыграть дорогу в шахматы? А чтобы было веселее, я могу играть вслепую…

— Вслепую? Это как?

— Не буду смотреть на доску и фигуры. А ходы буду передавать нотацией… Кто-нибудь из твоих бойцов знает нотацию?

— Знает! — прищурился Умид. Голос его стал холоден. — А если ты передашь неверный ход?

— Значит, я проиграл.

— Ты очень самоуверен, боец. Или пытаешься обмануть, хотя как можно обмануть в шахматах… Хорошо. Твой бой с моим человеком будет идти не до смерти. Тот, кто первым упадет и не сможет встать — проиграл. Потом я дам тебе отыграться в шахматы. Вслепую. Но если проиграешь и в шахматы … Не думаю, что тебе будет приятен этот вариант. И твой старший друг будет грустить.

Борис пристально посмотрел в глаза узбека и медленно произнес:

— А если я выиграю дважды?

— Тогда можешь считать Узбекистан своим домом.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Смерть… Наш вечный спутник и вечный противник. Вся человеческая жизнь — игра со смертью. Жесткая игра без правил с предрешенным результатом. Человеку не дано победить. Он может лишь затягивать поединок, но раньше или позже всё равно проиграет. Таковы правила. А потому те, кому удается продержаться долго, считают себя победителями. Несмотря на итоговое поражение. Человеку не дано победить смерть.

Безнадежность игры настолько всеобъемлюща, что играющий придумывает подпорки и поблажки, пытаясь изменить неминуемый конец. И возникают легенды о бессмертных героях, становящихся богами, о жизни после смерти, о вознаграждении и воскресении. Возникают религии — утешение слабых, костыли для не умеющих ходить…

Сильным этого не надо. Сильным и умным. Ибо они понимают, что судьба каждого человека — лишь маленькая часть большой игры, которую смерть ведет со всем человечеством. И в этой игре у смерти невысокие шансы. Отдельный человек смертен, но сообщество может жить вечно. И побеждать.

И к нашему маленькому человечеству, сосредоточенному на территории двух горных ущелий, это относится в полной мере. Мы — живем.

Нет, нам не удается избежать потерь.

Гибнут патрульные в схватках с нарушителями границ. Увы, они не неуязвимые «злые духи», не «кутрубы» и «гуль-ёвоны», как считают декхане Зеравшана. Мы сами распускали эти слухи, и получилось неплохо. Но всегда находятся те, кто пытается выяснить истину, разобраться в ситуации или просто проверить себя на крепость. Авантюристы всех мастей регулярно проникают в наше ущелье. И умирают под пулями и клыками патрулей. Вот только, потусторонняя слава не защищает от пуль… Гибнут и патрульные...

Погибают разведчики, работающие внизу. Мы готовим их, очень тщательно готовим. Они умеют такое, что порождает сказки еще более невероятные, чем легенды о Пасруде. Но никто не застрахован от случайностей. Тем более, когда дело касается людей. Особенно, правителей. Попадет такому шлея под хвост, и… Гибнут разведчики…

Теряем больных. Наша медицина странна и непредсказуема. Имеем очень неплохой набор врачей самых разных специальностей, но нет никакого оборудования, а срок годности лекарств истек так давно, что о них уже забыли. И если бы не ата Мирали, умудряющийся творить чудодейственные зелья из одному ему известных травок… Но никакая медицина не всесильна, а наша тем более. Что можно сделать с раком? И не только с раком… Многому нечего противопоставить…

Умирают от возраста. В основном, аксакалы из присоединившихся кишлаков. Среди альпинистов стариков практически не было. Это чушь, что тяжелая жизнь в горах способствует долголетию. Нет, конечно, прогуливающиеся по горным тропкам намного долговечнее пожирающих гамбургеры в офисном кресле между отшиванием претензий клиента и получением звездюлей от шефа. И здоровый образ жизни — это прекрасно. Но когда вместо утренней зарядки — пахота от рассвета до заката на пределе сил, вместо пятисекундного моржевания возле теплой баньки — постоянное ковыряние в снегу и форсирование ледяных рек, вместо диеты — недоедание, а вместо распорядка дня — недосып и всё та же пахота… И всё это годами, десятилетиями… Жизнь таджикского декханина никогда не была легкой, а теперь и подавно… Старики умирают…

Мы несем потери. Но Лагерь живет. С каждым годом, да что там, с каждым днем становится крепче, сильнее и оживленнее. Уже не стоит вопрос о том, как перезимовать и не умереть. Уже появляются мысли о комфорте…

За одиннадцать лет мы потеряли многих. Достаточно многих, чтобы сложились свои похоронные обряды. Иногда умерших хоронят по старым, чаще всего мусульманским, но обычно… Наши похороны просты. Умерший, могила, те, кто пришел проводить. Те, кто захотел и смог. Если тело осталось где-то далеко, вместо него камень с именем. И, в любом случае, такой же камень в изголовье могилы. Никаких напыщенных лицемерных речей. Зачем они там, где все знают друг друга? Только тихое: «Спасибо», шелестящее над небольшим лагерным кладбищем. И запись в архивах Мирали Садырзаде. О каждом.

У нас простые обряды. Не только потому, что мы атеисты. Уважение к мертвым не имеет отношения к религии. Просто мы бедны и не всё можем себе позволить. Например, дерево на гробы… Или собирать на похороны много народа…

Но сегодня всё не так. Нашли и дерево, и чистую белую материю на саван. И собрались все. По крайней мере, все альпинисты. Сидят на стационарах минимальные отряды прикрытия, из рудничных и маргузорских. Носятся по маршрутам уполовиненные патрули, усиленные удвоенным количеством псов. Остальные здесь.

Сегодня необычные похороны. Ушла Руфина Григорьевна. Человек, создавший лагерь. Женщина, чья энергия победила всё и вся: чиновничью бюрократию, националистическую спесь, демократическое безденежье, торгашескую жадность. Сделавшая невозможное.

Благодаря ей в глубине Фанских гор появился наш Лагерь. Не просто группа строений, к которым подведена плохая дорога, и несколько дизелей, а место, куда хотелось приехать. И которое объединило людей, одномоментно потерявших всё, что имели.

Нет, в жизни послевоенного Лагеря Руфина Григорьевна принимала намного меньше участия, уступив бразды правления тем, кто моложе. Не по силам немолодой женщине такой груз. И не нужно это. Преподавала в лагерной школе, а когда та закрылась, продолжала большую часть времени проводить с детьми, что-то рассказывая и показывая. Самые маленькие звали ее «бабой Руфой» и не отходили часами... Летом любила посидеть у большого камня на плацу (на второе лето кто-то заметил это, и появилось специальное кресло, прикрытое навесом, которое убирали только на зиму). Зимой пила чай в столовой.

К ней всегда можно было прийти за советом, или просто пожаловаться на жизнь… Не всегда она могла сказать что-нибудь по делу, но в результате такого визита всегда появлялось решение. Она была, и этого достаточно.

Этой весной «бабаруфино» кресло останется в кладовой. Детишки будут бегать за кем-то другим, а решения придется искать самим, без ее молчаливой поддержки.

Руфина Григорьевна ушла. И вместе с ней ушла довоенная история Лагеря. Мирные маршруты на окрестные вершины, разряды по альпинизму, концерты песен Визбора и уроки английского языка. И вечерние чаепития уже никогда не будут такими душевными. Она ушла, и вместе с ней ушла эпоха.

Лагерь потерял Мать.

Узбекистан, правый берег Амударьи

Для боя выделили круглую площадку немного ниже места засады. Когда Урусов увидел Бориного противника, у него потемнело в глазах. Узбек был огромен. Нет, ОГРОМЕН. Двухметровый детина с фигурой борца выделялся среди «моджахедов», как степной волк в стае шакалов. Юринов рядом с ним выглядел комнатной собачкой. Такому волчаре на один укус…

— Ну, как тебе Нахруз? — спросил капитана Мизафаров. — Между собой мои люди зовут его Дэвом. Тебе знакомо это слово?

— Йети надо мыть чаще, — загадочно ответил Урусов. — А большой шкаф громко падает.

— Я открою тебе один секрет, «зеленый» брат, — произнес Умид, — Нахруз не убьет твоего батыра. Мне очень интересно посмотреть, как после этого боя тот будет обыгрывать в шахматы перворазрядника…

Нахруз скинул рубашку и остался в одних штанах. Без одежды зрелище было еще внушительнее. Густая шерсть, покрывавшая тело, придавала сходство с огромной обезьяной, внушая невольный ужас. Видимо, узбек прекрасно представлял, какое впечатление производит. Для полноты эффекта он выбил кулаками барабанную дробь на собственной груди и совершенно по-звериному заревел…

Казалось, Борис не обращал на противника никакого внимания. Он тоже разделся до пояса и, игнорируя дружный свист зрителей, совсем не впечатленных его размерами и мускулатурой, проводил стандартную разминку, как перед тренировкой с лейтенантом Терентьевым. Пока привычно разогревались мышцы, мозг сосредоточенно составлял план боя. «Насколько он быстр, какие точки прикрыты мускулами, как будет держаться?» На большую часть вопросов ответа не было. Неожиданно вспомнился сон двенадцатилетней давности, не дававший ему покоя после драки с ефрейтором Коротковым. Узбек заревел и в его реве, явственно послышался издевательский голос ефрейтора: «Ну, ударьте же меня, месье…».

Все чувства исчезли разом, как и не было. Только всеобъемлющая холодная ярость. Эта обезьяна стоит между ним и целью пути и, значит, виновата сама. План возник мгновенно, и Боря знал, что он правильный. Он спокойно закончил разминку и сделал шаг в круг: «Я приду, мама!»

Драка длилась считанные мгновения. Нахруз бросился вперед, собираясь смять противника первым же натиском. Боря ушел в сторону и кулаки, каждый размером с его голову вспороли пустоту. В то же мгновенье Юринов взвился в воздух. Серия легких, даже ласковых на вид, касаний руками и ногами заранее намеченных точек и уход назад — в сторону. Подальше от падающей навзничь парализованной туши.

Но еще до первого удара Урусов, увидев мраморную бледность, залившую лицо ефрейтора, обернулся к Мизафарову и произнес:

— Пиндец твоему Нахрузу, «зеленый» брат. А еще мне очень интересно посмотреть, как местный перворазрядник будет обыгрывать в шахматы русского гроссмейстера…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Надя Юринова

— Мама! Мама!

Худенькая, дочерна загорелая девочка, вихрем промчавшись по тропинке между столовой и домом, с разгону повисла у меня на шее. Господи, тощая-то какая! Тем не менее, ощутимо качнуло. Дочь, конечно, упасть не дала, каким-то невероятным движением заставив нашу скульптурную группу сохранить равновесие.

— Мама! Я вернулась.

Я молча глажу этого полуголого встрепанного звереныша. Повзрослела, подросла. Опять похудела. Или кажется?.. Ее любимый Коно, похожий на здоровенный шерстяной пуфик, развалился рядом и радостно скалится. Лучше бы не открывал пасть: когда не видно зубов, лежащего пса можно принять за большую подушку. Очень большую, лохматую подушку. Но подушка с десятисантиметровыми клыками… Брр… Никогда бы не подумала, что собаки могут достигать таких размеров! Наверное, есть в горном воздухе что-то, способствующее их росту. Или это Женя такой умелец…

— Мама я целый месяц буду в Лагере!

Слава богу! Может, хотя бы удастся ее отмыть и причесать! Хоть это и бесполезно: выпачкается в первые же десять минут. Господи, о чем я?! Этому исцарапанному чуду скоро четырнадцать! Взрослая девушка, так она и даст матери себя отмывать! Уже и младший справляется самостоятельно. Не могу, всё равно для меня они все крохи. И эта «гроза Лагеря» тоже.

Хм… Девушка… Синяки, царапины, разводы грязи и пота на лице, замызганная майка и шорты… Нет, я в ее возрасте была совсем другой. Меня интересовали модные шмотки. Думала, не пора ли пользоваться косметикой. Школа… фигурное катание… театр, совсем немного, за компанию с Ленкой… Ленки уже нет… театра, наверное, во всем мире не найдешь… Мы поем вечерами иногда, Митька что-то рифмует и пишет поздравления на свадьбы, но разве это может заменить театр?.. А как было бы здорово посмотреть какую-нибудь, пусть самую провинциальную, труппу… Хотя, наши дикие супербойцы просто не поняли бы, что это и зачем?.. А как я книги любила!.. Успехом у мальчишек пользовалась! И они меня уже интересовали… А еще по уши была влюблена в карие глаза красавчика Ди Каприо…

Но я не росла в альплагере после ядерной войны. Не пасла овец, не убирала хлев, не охотилась на диких собак. Не лазила по скалам, не ночевала в снежных пещерах и не ходила на восхождения высших категорий. До высших категорий я и позже не дошла.

Моя дочь всё это делает. И довольно давно. Тряпки ее не интересуют, о косметике и макияже этот зверек не имеет ни малейшего представления, как и о кино или театре. Книжки — да! У детей повальное увлечение чтением. Читают всё подряд, не разбирая, что попалось. Санька в своё время проглотила «Войну и мир» за две недели. Но между вторым и третьим томом таким же запоем читала учебник по физике. Неделю на Толстого, неделю на Ландау…

Мальчики ее волнуют слабо. И рано еще, и слишком она привыкла к их вниманию. К преклонению не мужчин перед Женщиной, а воинов перед Богиней Войны. Не Афродита, но Афина! Этакое маленькое божество с ободранными коленками и набитыми костяшками кулаков, догоняющее архаров на скалах, и без промаха стреляющее из арбалета… Голоногое, голорукое, коротко стриженное… Способное пробежать за неполных два часа двадцать километров вверх по ущелью только потому, что «надо экономить горючку». Олег же собирался послать за ними машину. Отказались…

Боже, как же она коротко стрижется, ведь у девочки просто роскошные волосы. Их бы отрастить, хорошо подстричь или хотя бы подравнять… А она? Разве можно так: наискосок, ножом… А как-то наголо сбрила: «Мешают в бою». Да кто ж тебя пустит в бой, дурочка моя! Я всё понимаю: выживание, дикие условия… но девочка должна оставаться девочкой, а не «боевой единицей», как шутил свекор еще до войны… Дошутился…

— Мама, слышишь? Я целый месяц буду в Лагере, а потом уйду на верхние пастбища. Одна! Только с Коно и с отарой!

Ну вот. Выросла дочка. Разрешение самостоятельно пасти овец — первая ступень взрослости. В четырнадцать далеко не всем доверяют отару в одиночку. Это, кажется, первый случай… Но хоть месяц удастся пообщаться. Хотя, как пообщаться, она же опять целыми днями будет носится по лагерю…

— Поздравляю, Санечка!

— Мам, ну что с тобой? Ты не рада?

— Нет, что ты, конечно, рада! Просто задумалась. Вот что, как ты ни сопротивляйся, но я хоть немного приведу твою голову в порядок!

— Обязательно, ма! Если бабушка раньше не успеет…

Узбекистан, правый берег Амударьи

— Ты обманул меня, «зеленый брат». Но я не в обиде. Хотя поединок и оказался коротким, но мои моджахеды довольны. Они еще никогда не видели, чтобы кто-то победил Дэва. И шахматы вслепую тоже оказались увлекательным зрелищем. Я буду счастлив, если когда-нибудь твой сержант даст несколько уроков этой мудрой игры.

— Ин ша Аллах, не мне тебе говорить. Но на обратном пути может и получиться. Скажи мне, Умид-ака, если можешь, Шайкенов просил нас убрать?

— Шайкенов? Аллах всемогущий! Жанибек-джан, между нами говоря, большая сволочь. Но ваши жизни ему дороги больше собственной. Вы сумели сильно напугать моего казахского брата. А вот кое-кто другой не против увидеть ваши трупы. Очень многие хотят поссорить Жанибека с астраханскими урусами. Приходили разные люди и говорили разные вещи.

— Выходит, Жанибек играл с нами честно?

— Андрей-джан! Какой смысл Жанибеку в вашей смерти? Его люди мечтали, чтобы я дал вам то, что сержант выбил из меня своими руками и головой. Зато другие этого совсем не хотели. Почему-то казахи очень не любят твоего сержанта. Сейчас я понимаю, почему.

Урусов усмехнулся:

— Да, мой сержант умеет произвести впечатление. А в хозяйстве Шайкенова водятся жирные крысы…

— Не беспокойся, капитан, Жанибек-джан узнает об этом. У меня нет предпочтений среди казахских братьев. С удовольствием перерезал бы глотки им всем. К сожалению, пока я не могу себе позволить такого. Впрочем, пусть пока грызутся между собой. Думаю, до осени останется кто-то один. — Лицо узбека исказила злорадная ухмылка. За это время мой старший брат, дражайший шах Великого Хорезма, закончит свои дела в Ташкенте и Фергане, и наши руки будут развязаны. Каспийская нефть нам нужна. Я надеюсь, мои русские братья не станут нам мешать?

— Ты же понимаешь, что это решаю не я. Очень многое зависит от того, что будет в конце пути.

— А что вы хотите там найти, Андрей-джан?

— Мой друг очень надеется найти там своего старшего брата.

— У маленького бойца есть старший брат в Таджикистане? Если он хоть наполовину так же хорош, как младший, слава о нем должна греметь по всей стране....

— Олег меня намного сильнее, — вздохнул Борис, — и драться умеет по настоящему…

Умид уставился на него, как на привидение:

— Аллах всемогущий! Неужели может существовать боец, по сравнению с которым тот, кто за пару секунд уложил Нахруза, не умеет драться?

— Конечно, — Боря простодушно уставился на хозяина. Олег намного лучше меня дерется. И Леша Верин, — он хотел добавить в список и Андрея, но засомневался. Кто его знает, этого Умида, затеет еще один поединок… — И папа. Только у него сердце больное. Многие лучше меня. Я в нашем дворе только в шахматы сильнейший…

— Я не слышал о таких бойцах в Таджикистане. Разве что за людьми Ирбиса отмечались некоторые странности. Может, Ирбис и есть твой брат? Тогда я втройне рад итогу сегодняшнего боя. Обидеть брата Леопарда гор может только сумасшедший. Тебе ничего не говорит вот этот рисунок?

Умид достал из красивой шкатулки лист бумаги.

Боря повертел его в руках и пожал плечами:

— Зверь какой-то. Не то собака, не то лиса.

— Считается, что это барс. Но на барса он не похож.

Урусов молча забрал рисунок. Рассматривал недолго. Собственно, один взгляд.

— Да, на барса он не похож. Умид-ака, расскажи нам всё, что ты знаешь об этом Ирбисе.

— А ничего не знаю. И никто не знает. Его никогда не видели. Это посредник, передающий информацию. Оставляешь в условленном месте знак, и к тебе приходит человек. «Язык, глаза и уши Ирбиса». Они передают всё, всем и всегда.

— А что, нельзя послать своего человека?

— Своих жаль. Некоторые баши несколько жестоки по отношению к посланцам врагов...

— А людей Ирбиса не трогают?

— Когда-то пытались. Я не слышал, чтобы кому-то улыбнулась удача. А обидевший язык Ирбиса живет не больше недели. — Умид пожал плечами и произнес, явно кого-то передразнивая: «Таковы Правила!».

При последней фразе Боря вздрогнул и хотел что-то спросить, но Андрей опередил сержанта:

— Да, интересная личность… А что мешает ему вести свою игру?

— Ничего. Но еще никто не слышал о том, что язык Ирбиса неточно передал слова. Его услуги дороги, но они того стоят. — Умид улыбнулся. — Впрочем, это не может быть тот, кого вы ищете. Все языки Ирбиса — таджики. И они очень молоды...

— Ну и бог с ними.... Скажи, брат, какой путь нам выбрать, чтобы избежать ненужных сюрпризов?

— Вах! Во имя Аллаха милосердного, ну какие сюрпризы? Вы же гости Умида Мизафарова! Только один человек во всем Узбекистане может отменить моё решение. Но вам придется очень постараться, чтобы шах Великого Хорезма, так на вас осерчал! Да и вообще заметил двух солдат на дырявом джипе, — хохотнул Умид.

— Мы не собираемся гневить шаха. Если честно, мой «зеленый» брат, то мы и встречаться с ним не собираемся.

— Это будете решать не вы, Андрей-джан. Если Сарыбек-ака захочет посмотреть на того, кто победил Нахруза, вам придется наведаться к нему в гости. Но этого не стоит бояться. Шах ценит хороших бойцов. И хороших шахматистов тоже. До сегодняшнего дня я лишь один раз проиграл поединок, и победителем был Сарыбек…

— Ты же сказал, что Нахруз раньше не проигрывал.

— Сарыбек бился со мной. И как результат его победы возник Великий Хорезм. Интересно, что возникнет в итоге сегодняшних схваток? Аллах никогда не отбирает у меня победу без серьезных причин. Впрочем, вряд ли тебя это интересует, капитан…

— Маршрут какой посоветуешь? Кроков не требую. Хотя бы азимут провесь.

— Есть три пути. Можно пойти через Дербент в Душанбе. Там сейчас дивизия урусов. Двести первая, если это что-то говорит моим братьям. Мне кажется, вам там будут рады. Но дорога проходит близко к афганской границе, и надо быть очень осторожными. Ну и не ругаться всякими непотребствами, типа «кроков» и прочих «азимутов», когда беседуешь с уважаемыми людьми, — подмигнул Умид.

— Еще какие есть?

— Два других пути лежат через Самарканд. Один дальний на Худжант. Не вижу в нем интереса. Разве что недалеко оттуда мой старший брат присоединяет к Великому Хорезму заблудших овечек. Согдийцы могут ввязаться в войну на стороне Ташкента. А вы имеете шанс влезть в эту заварушку.

— Точнее, вляпаться обеими ногами.

— Всеми четырьмя ногами, Андрей-джан, всеми четырьмя. Но совсем недалеко от Самарканда есть небольшой город Пенджикент. Его бек Саттах — наш брат. И не такой, как казахские «братья». Если домулло будет лежать связанный, я перережу не глотку, а веревки. Он лучше меня знает, что творится в стране таджиков. Советую братьям заглянуть к нему в гости. Кроме того, это самая близкая и безопасная дорога…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Интересная ситуация складывается. С одной стороны, Дивизии свернуть шею Ахмадову — как два пальца об асфальт. Но не спешат. Анзоб хорошо укреплен, малой кровью не возьмешь. Не хочет Рюмшин просто так своих бойцов класть. Что только добавляет ему привлекательности в наших глазах. С другой стороны, очень хочется, чтобы он решился. Союз с Матчой — это хорошо. Очень хорошо. Сумел таки Шахсимджан найти аргументы. За Рахмановых можно быть спокойным, кроме личных отношений, матчинцам просто деться некуда. Без поддержки серьезной силы они раньше или позже попадут на обед Бодхани. И восстановленные стены Сангистана не спасут. И срочно возведенная полоса укреплений у Шамтуча — тоже. Но теперь, имея за спиной Дивизию, Матча может не слишком беспокоиться об ахмадовской угрозе.

А Пенджикент прикрылся узбеками. И хорошо, и плохо. Не лег под них, уже приятно. Того же Ахмадова пуганули. Прохлопал баши своё время. Всё, что мог, должен был захапывать в первые дни. Нельзя сказать, что не пытался. Но не везло болезному, слишком часто нарывался на нас. А мы оказались для его семейки неудобным противником…

Так что с Пенджикентом? Как отреагирует Амонатов на вход Дивизии в Зеравшан и присоединение Матчи? А как к этому отнесется Хорезм? Непонятно. Саттах-бек должен понимать, что вечно независимым ему не быть. Сейчас у него один вариант — узбеки. А если Дивизия станет у его границ, какой он сделает выбор? Хочет он вообще выбирать?

С Амонатовым что-то упускаю. Что-то очень важное. Эта мысль не дают покоя уже три года, с того момента, как Митька сообщил о подслушанном разговоре в Артуче. Что-то там прошло мимо сознания, зацепив лишь самый краешек. Вот только что? Может, дело в переводе? Но кто только не переводил Митькины записи… Всё точно. Что же я не учитываю?..

И вторая загадка, не дающая покоя уже много лет. Амонатов. Где я слышал эту фамилию раньше? Ведь где-то слышал. В той, довоенной жизни. Она ассоциируется с чем-то насквозь мирным… Смешно, как может ассоциироваться с чем-то мирным таджикский бек…

Люди, которых подслушали в Артуче, были амонатовскими. Это одна из причин, по которой патруль их тогда не тронул. Не хотели ссориться с конкурентами Бодхани. И сейчас не хотим. Конечно, пошли бы они вверх, забили бы на возможный союз. И их бы забили. Но они не пошли. И Митька находился слишком близко. Могли его зацепить. А наша жизнь намного дороже жизни или смерти чужих. В итоге таджики беспрепятственно вернулись домой, а мы получили запись разговора. Очень странного разговора... По крайней мере, один из приближенных Пенджикентского бека не верит кружащим по окрестностям слухам, а «злых духов» рассматривает, как возможных союзников.

То, что не верит — нормально и естественно, я бы тоже не поверил. Эта хохмочка рассчитана на неграмотных дехкан. В крайнем случае, на людей, чей мозг хоть немного одурманен какой-нибудь религией. Таких можно сбить с панталыку всевозможной мистикой. Ну и кухонные интеллигенты к этому склонны, поскольку реального образования у них не больше, чем у дехкан. Однако местные беки землю не пашут, за овцами по склонам не бегают и, хотя поминают Аллаха и шайтана через слово, верят только в себя и количество стволов. Отнести же их к интеллигентам невозможно даже в ночном кошмаре.

А вот то, что рассматривает, как союзника — интересно, очень интересно… Знать бы еще, насколько можно ему доверять… Мало у нас информации по Амонатовским. Ох, Саттах-ата, непростой ты человек. И подчиненные у тебя непростые. Например, «Великий Умелец»… Что это может означать?.. Что такого ты умеешь?.. Насколько могут совпасть наши интересы?..

А что будет делать наш лепший друг Бодхани в сложившейся ситуации, когда он обложен со всех сторон, и ему не с кем воевать? У этого курбаши не регулярная армия, а очень большая банда, которую надо постоянно бросать в дело, чтобы среди джигитов не нарастало недовольство атаманом.

Кинется на нас? Очень может быть. Соберет все наличные силы и попытается решить загадку Пасруда, задавив «злых духов» массой. Возможно это? Очень даже, в «дэвов» и он не слишком верит. Мы готовы к такому повороту событий, но как не хочется вести масштабные боевые действия… Тут уже под старуху Оджун не сработаешь… Это не пацанов измазюканными собаками пугать…

Вопросы… Одни только вопросы… На которые мы ищем ответы уже двенадцать лет. Ищем, находим, они вызывают новые вопросы… Всегда не хватает информации… Се ля ви… И, всё-таки, где я мог слышать фамилию «Амонатов»?..

Узбекистан, пустыня Кимиреккум

Средняя Азия, страна гор и пустынь… Горы расположены юго-восточнее. Величественный Памир вторгается с территории Китая, вздымаясь пиками более, чем на семь тысяч над уровнем моря. Выше только Гималаи. Но это совсем далеко. А севернее Памира расположен Памиро-Алай. Он пониже, всего-то пять — шесть тысяч метров. Подобные высоты и на Кавказе встречаются. Вот только в каждом маленьком кусочке Памиро-Алая пятитысячников больше, чем на всем кавказском пространстве. А кусочков этих много. Очень много, почти вся Киргизия и Таджикистан — сплошные горы. Где-то там, в глубине Памиро-Алая спрятались Фанские Горы. Тот самый кусочек, который надо найти. Прежде, чем среди великолепия горных пейзажей искать конкретных людей. Или, хотя бы, вообще людей.

Еще горы расположены южнее. В Иране и Таджикистане. Но рядом с Памиром и Памиро-Алаем это даже не горы, так, холмики. Предгорья. А Туркмения и Узбекистан — сплошные пустыни. Каракумы, Кызылкумы…

Боря крутил «баранку», пытаясь выудить из памяти ошметки школьных знаний по географии. Урусов полулежал в соседнем кресле, отчаянно фальшивя: «Учкудук, три колодца…».

— Андрей, а как эта пустыня называется, не знаешь?

— Ни хрена себе, заявочки идут. Ты ж у нас штурман! Тебе и положено такое знать.

— Так на карте не написано. А географию я не помню.

— Я, тем более. Амударья, Сырдарья. Ну и те, что на конфетах были. Каракумы да Кызылкумы.

— И их не помню. Никогда не любил сладкого.

— Так ты ж в школе учился! Отличник, в отличие от меня, сто процентов даю.

— А ты разве нет? Хоть и ведешь себя иногда так, словно прокурил за углом все предметы, кроме физкультуры…

— Да в жизни не курил, — засмеялся капитан. — А школу «хорошистом» закончил. Хоть и ходил через раз. То работа, то спорт, то девчонки...

— А я вообще почти не ходил.

— Так ты ж не куришь! — Урусов хлебнул воды и спрятал бутылку поглубже под вещи, сваленные на заднем сиденье.

— Я по турнирам ездил. До седьмого класса еще как-то пытался совмещать. А потом директор приказ издал: оценки ниже четверки Юринову не ставить. Мол, занят человек своим делом, и не надо ему мешать. Не нужна ему история с географией и черчение с литературой.

Боря помолчал немного.

— А по географии я в десятом классе экзамен сдавал. Там можно было либо по всему курсу отвечать, либо реферат подготовить и по нему. Я хотел по реферату, проще же намного. Так географ заартачился: мол, ты в школу не ходил, надо проверить твои знания.

— И как? — заинтересовался Урусов, — проверил?

— Не-а. Директор узнал, вызвал географа и устроил нахлобучку. Так и сказал, прямым текстом: «дашь парню тему, он прочитает по написанному, и поставишь хорошую оценку». А остальное матом.

— А ты откуда знаешь, не при тебе же он учителя матюгом крыл.

— При Олеге. Как узнал, так сразу вызвал, и понеслась. Географ у нас дурак был уникальный. Я даже имя отчество на всю жизнь запомнил.

— Ну, память-то у тебя шахматная.

— Не, его все помнили. Александр Сергеевич его звали. Как Пушкина. Но фамилия была Лермонтов. Такое трудно не запомнить.

— Чего, на самом деле?

— Угу, без базара…

— Мда… А мне в шестом классе кол за сочинение влепили. По Тарасу Бульбе. С тех пор я на учебу подзабил мало-мало. Хотя еще и на бедном «принце датском» оторвался. Гамлет у меня с «вальтером» по замку рассекал и вообще был капитан ГРУ. Как с себя будущего, блин, списал. Только я не разведчик, да и вокруг не холодная мокрая Дания, а гребанная пустыня с саксаулами, аксакалами и прочими деревьями...

— По Бульбе? И мне тоже. Ты чего там написал такого? Тоже про «вальтеры»?

— Сравнил эту самую Бульбу с донецкими отморозками. И всех различий нашел, что Тарас ездил на жеребце, а «донецкие» на «меринах». Старался, анализ делал всесторонний, а училка разоралась на весь класс. Минут десять орала, что, мол, разве можно так с народным героем?! Достала в конце концов! Я и выдал ей, что таких народных героев в процессе перестройки и установления демократии из тюрем немерено навыпускали, хотя им там самое место. Дальше понятно: «Да что из тебя вырастет, да куда ты пойдешь…». Кол уже обеспечен был, так что я и ляпнул напоследок: «В армию пойду, или в милицию. Буду национальных героев назад в тюрьмы загонять. Пока с «меринов» обратно на жеребцов не пересядут». В общем, кол за сочинение, кол по поведению, мать в школу… До сих пор обидно…Хоть мать и не пришла. Она у меня умная. И тоже к криминалу плохо относится. А ты чего писал?

— Я хотел выяснить, какого народа Тарас герой.

— Так там, вроде, один народ в главных. Незалежные окры. Хотя нет, там они еще нормальные русские люди.

— Нет, три. Поляки еще и евреи.

— И что, выяснил?

— Ага. Всем от него одни только неприятности. И украинцам, и полякам. Про евреев и говорить нечего, Гоголь их иначе, чем жидами не называл…

— И как училка отреагировала?

— Никак. Просто кол поставила. Она уже была Олегом воспитанная… Последняя моя оценка, которая была ниже четверки…

Какое-то время ехали молча.

— Млять, — выругался капитан, — достала эта пыль. Убил бы того казаха, что бедной машинке крышу снес…

— Так ты же его сжег. Вместе с «броней».

— Еще раз убил бы. Долго что ли? Засношали из моей машины кабриолет делать. Да еще без спроса.

— Да ладно. Едем, как на курорте. В гостиницах ночуем… Не «пять звезд», конечно, но… В одиннадцатом году в Шэньчжэне товарищеский матч играли. Какая там гостиница была! Любые «звезды» отдыхают.

— Это в Китае?

— Ага, Гонконг. Город — побратим Самары. Или как это называлось… Небольшой по их меркам. Четырнадцать миллионов жителей. Принимали нас… песня. Президент областной федерации всю обратную дорогу репу чесал, как в ответном матче и лицом в грязь не ударить, и в бюджет уложиться. Пятьсот пятьдесят рублей на человека в сутки.

— И как? Уложился?

— Не пришлось. В сентябре двенадцатого планировали…

— Мда… Может, из этого Чномчменя по Самаре и прилетело.

— Шэньчжэня. Может и из него. Те ребята, что с нами в шахматы играли, в этом точно не виноваты.

— Это да… Не шахматисты на кнопки давят… — Урусов снова отхлебнул воды и прополоскал рот, — а пыль всё равно достала.

— Так я и говорю: хорошо едем, с комфортом. Гостиницы приличные, душ каждый день. Кормежка классная. И денег почти не берут… Вот скажи, Андрей, чего людям не хватало? Их же совсем не побило. Чего они сами себе проблем насоздавали?

— По Ташкенту, вроде, прилетело…

— Та где он, этот Ташкент. По Москве тоже прилетело, башкиры же не одичали, грызню между собой не устроили. А эти…

— Эти тоже объединились. Умид с шахом местным даже не подрался. То есть, подрался, конечно, но по-честному. Дуэль на граблях, до первой крови. Все по классике.

— Вот именно. Объединились, когда пришел злой дядя и всех построил. При помощи тяжелой техники и туркменского золота.

— Почему туркменского?

— А у кого еще в этом регионе золото есть? Туркменам союзник нужен, от афганцев отбиваться. Вот и обеспечивают себе, как минимум, спокойную границу. Сарыбек, если и начнет экспансию, то в сторону Каспия…

— Ты откуда знаешь?

— Из казахов вытряс, пока ехали. Бесовских аналитиков в Астрахани поспрошал. Чтобы представлять, что здесь творится.

— Молодец. Умно. А интересно будет на твою встречу с Сарыбеком посмотреть. «Шах» делает шаху шах…

— А какая пустыня, так и не выяснили. Ладно, хрен с ней. Уже Бухара на подходе. Или что там на горизонте черное белеет? По-любому, дальше не так пыльно будет…

Таджикистан, Айни

— Опять знаменитый Ирбис прислал вместо себя какого-то мальчишку! У него что, нет людей постарше?

— Если уважаемого баши не устраивает мой возраст, я могу уйти, пока никто не сказал лишних слов.

— Не надо сердиться, батыр! — Баши проклял свою несдержанность: шайтан, опять придется извиняться перед юнцом. Но он собирался просить Посредника о серьезном деле… — За человека говорят не его годы, а его дела. Слава Ирбис-батыра бежит впереди бампера его машины. Поневоле считаешь его уже умудренным мужем, как и его людей. Достигшие подобного в столь юном возрасте достойны лишь еще большей похвалы. — Бодхани отхлебнул из пиалы и продолжил, — я хотел бы поручить тебе одно необычное дело. Вы ведь очень хорошие бойцы.

Его собеседник, невысокий худощавый юноша лет восемнадцати, усмехнулся, и налил еще чаю:

— Ты знаешь наши условия, ата. Если тебе надо кого-то убить, это не к нам. Мы работаем только со словами. И можем отказаться от задания до того, как возьмем деньги. Как только ты заплатишь, считай, что работа выполнена. Что бы ты не сказал, это уйдет с нами в могилу, независимо от того, взялись мы за работу или нет.

«Внешность обманчива, — в который раз подумал Бодхани, — под личиной безусого юнца скрывется очень опасный человек. Не зря слава Ирбиса бежит впереди бампера…»

— Я знаю, уважаемый, — ответил баши, — потому и позвал вас. Все говорят, что Ирбис может невозможное, но я так и не сумел попробовать ни одной капли из глубокого кувшина его дел. Это говорит о великой скромности батыра.

Ответа не последовало.

— Меня очень интересует одна загадка. В последнее время дехкане рассказывают много легенд. Например, о злых духах, поселившихся в ущелье Пасруда.

Посредник усмехнулся:

— Баши интересуется сказками, которые безграмотные дехкане рассказывают детям на ночь?

— Не торопись, батыр, не торопись. Эти сказки рассказывают не только про Пасруд. Двенадцать лет назад мой старший брат пошел на рудник Чоре. С ним ушло шестьдесят джигитов. Десять он оставил в Сарваде, с остальными пошел дальше. Больше их никто не видел. А потом приехали какие-то урусы, убили и увезли оставшийся десяток и всё, что было ценного в Сарваде. Я решил отомстить за брата и пошел на рудник. Там не могло быть больше пятнадцати человек. И из них только пять бойцов. Но я потерял три десятка джигитов и руку. Поверь, нас убивали люди. И руку оторвало пулей.

— Насколько я знаю, рудник взорвали…

— Рудник взорвали у меня на глазах. Но не торопись, воин. Я пришел в Айни. Меня интересовали там двое. Тот сержант, который посадил меня в тюрьму в третьем году, и внучка старого аптекаря. Я не хотел ничего плохого девочке, быть моей четвертой женой — честь для нищей сироты. Но я не нашел Дилором. Ни ее, ни деда, ни аптеки. Только пустое помещение. И я не нашел мента и его семьи. Мои джигиты рыли землю, но выяснили лишь, что их увезли урусы. Военные, на военных машинах, в сторону Душанбе. Они не могли пройти мимо меня. Дальше Сарвады не было дороги. Они могли уйти только в Чоре. Или в Пасруд.

— Или в Зеравшан. К Рахманам.

— У Рахманов их нет. Не считай старого баши совсем дураком, мальчик. У меня есть свои люди в окружении Фатхуллы. И есть специальные джигиты.

— И что говорят специальные джигиты про Пасруд и Чоре?

— Ничего. Я посылал много групп и много одиночек. Не вернулся никто. А по ущелью упорно ползут слухи о злых духах. Но мою руку отстрелили из снайперской винтовки. Злые духи не пользуются экспансивными пулями!

— Кто тебе нужен, баши? Сержант или девочка?

— Ни тот, ни другой. Бабе уже под тридцать, а Рахматулло — старик. Хотя я не откажусь от обоих. Но не они…

Бодхани замолчал и опять приложился к пиале.

— Нет, ака, нет, мой дорогой друг, мне нужен тот, кто убил моего брата. И тот, кто лишил меня руки.

— Прошло десять лет, ата. Неужели ты ждал так долго, только чтобы месть остыла?

— Нет, батыр, я не ждал. Вернее, не только ждал. Но я не мог снять серьезные силы с охраны границ. Если бы хотя бы Фатхулла Рахман не послушал своего брата, и не предал меня… Да и я не позволял мести остыть. Посылал туда бойцов. Хороших бойцов. Они не вернулись. Ни один. Мои джигиты уже верят в детские сказки. Про Леопарда Гор ходит больше легенд, чем про злых духов Пасруда. Вот старый баши и подумал: почему бы одной легенде не разобраться с другой легендой? А я готов это щедро оплатить.

— Итак?

— Вы должны выяснить, что там творится. Это не просто передать послание. Но Ирбис торгует ин-фор-ма-ци-ей, а не просто словами. Так добудьте ее. Просто добудьте и сообщите мне. А если ты выяснишь еще и имена, это будет оплачено отдельно. За головы же…

— Головы не по нашей части. Разве что злые духи обидят мои глаза и уши. А ин-фор-ма-ци-я будет дорого стоить, баши…

— Назови цену, батыр. Я думаю, мы договоримся…

Узбекистан, Самарканд

Идея пройтись по городу принадлежала Юринову. Помнились мамины рассказы о сумасшедшей красоты памятниках архитектуры, которые ей приходилось осматривать в одиночестве, потому что старший сын был к подобным занятиям равнодушен, а отец вообще терпеть не мог. А вот Боря красоту, застывшую в камне в прошлой жизни понимал и любил. Мама особенно хвалила два города. И раз уж Бухару проскочили не останавливаясь, то хоть в Самарканде очень хотелось задержаться…

Несмотря на это не потеряли бы ни минуты, если бы не приехали под вечер. До таджикской границы остался всего час, но лезть туда на ночь глядя не хотелось. Так что тормозим, а с утречка, еще по темноте и утренней прохладе… А пока, раз уж есть свободное время... Оставили джип в гостинице, и в город.

Шли долго. От окружающей пестроты даже зарябило в глазах. Да и от назойливости местных жителей, все сильнее и сильнее хотелось начать стрелять. Куда угодно и в кого угодно. Лишь бы отстали.

Юринов уже пару раз раскаялся о своем желании посмотреть город. Нечего тут смотреть. Древние строения не впечатляли. Либо Борис сильно изменился за эти годы, либо слишком уж сильно сарты загадили всё вокруг. Да и реставрация бы не помешала. Скуки добавляло полное отсутствие знаний. Был бы какой гид-экскурсовод, другое дело, а так… Дом и дом, или башня какая, ни фресок, ни мозаики не разглядишь под слоем грязи, внутри тоже грязь, если не устроили общественный туалет, уже за счастье. Странный народ, собственную культуру ни в грош не ставят. Или не стоит так? Со временем наведут порядок, доберутся и до памятников. Отмоют, отреставрируют… И будет стоять тот же Регистан, как до Войны стоял, и поражать красотой туристов из Башкирии…

Регистан оказался единственным местом, где удалось отловить какого-то старика и выспросить о том, что вокруг. Старик сначала откровенно шарахался от двух «кяфиров», но потом разговорился, видимо интерес урусов к историческим строениям ему польстил. То, что он сам только что помочился в древнем здании медресе Угулбека, значения не имело: одно дело уникальная и на весь мир известная узбекская архитектура, а другое — низменные естественные надобности. К чему их смешивать…

Сам старик оказался таджиком и, видимо поэтому, утверждал, что вся узбекская культура никогда узбекской не была, а совсем даже таджикская. И если бы при Советской Власти волюнтаристски не перекроили границы… Впрочем, знал он о собственной культуре мало… Но хоть что-то…

— «Всё построили таджики» — передразнил Боря полудобровольного гида после расставания.

— А что, запросто, — откликнулся Урусов, — они и после строили. До самой Войны. Половина России построена таджиками. А вторая — хохлами.

Сам город впечатлял еще меньше. Когда-то он был красив. Но сейчас древний Самарканд проигрывал войну грязи. Жарко, мухи, пыль, местные. Везде какие-то объедки, испражнения. Дохлятиной из каждого угла несет…

— Андрей, — тронул Борис за плечо капитана. — Ну ее на хрен, эту экскурсию! Похоже, ничего интересного мы тут не увидим. Возьмем пару дынь, да в гостиницу.

— Пронесет тебя от тех дынь. И заработаешь хроническую дизентерию! — отмахнулся Урусов. — Что я тогда Юльке скажу? И родичам твоим? — и пояснил. — Желудок от экзотики отвык.

— Тогда так пошли. А то тошнит уже.

— Беременный, что ли? — грубо пошутил капитан. И замер. Потом, резко повернулся направо и ускорил шаг.

— Э… — попытался его остановить сержант. — Нам совсем не туда!

Но Урусов только отмахнулся как от назойливой мухи. Он ломился по прямой, камуфлированным ледоколом раздвигая толпу. Кто-то попытался не уступить дорогу. Удара едва успевающий за капитаном Борис не увидел. Только мелькнули в воздухе растоптанные чувяки да взлетела пыль над упавшим узбеком. То ли товарищ ударенного, то ли кто-то посторонний решил вмешаться. Выдернул из-за пазухи пчак… И осел, получив прикладом в затылок. Уж прикрывать напарника Борю научили до автоматизма.

А капитан все так же продолжал ломиться вперед, словно почуявший запах добычи гончак…

Лабиринт кривых и грязных переулков вышвырнул на большую площадь. Идеально чистую, выложенную тщательно подогнанными друг к другу плитками. Казалось, ни время, ни Война не коснулись их своим разрушительным дыханием, только отполировав каждую сотнями тысяч ног. А посреди площади возносились к небу минареты белоснежной мечети.

Андрей резко сбавил ход, сунул в руки Борису автомат и неторопливо зашел внутрь. Юринов остался снаружи: то, что в храмы не заходят с оружием, знал даже он.

Внутри царили тишина и прохлада. Народа было немного: время намаза уже прошло. На русского в выгоревшем и потрепанном камуфляже никто не обратил внимания. Пришел человек. Молится. Сюда много кто приходит. Не так много осталось мест, где можно спокойно поговорить с Аллахом. Если непотребства не творят, почему нет? Может, паломник. Вон, потертый, словно из Джаханнема сбежал…

Русский? Так обратившегося гяура Аллах ценит сто крат больше, чем сотню мусульман, отступивших от заветов. Кажется, так в Коране написано? Или не так? Плохо мы Коран знаем, правоверные, плохо…

Стоит, молчит. Нет, вроде молится…

— …Не верил я никогда. Ни в Христа, ни Аллаха, ни в Рода… Ни в кого не верил. И не верю до сих пор. Но просить буду. Вдруг ты есть! И неважно, как тебя правильно называть, и по какой вере ты проходишь. Мне все равно, лишь бы достучаться. Да и тебе там, наверху, особой разницы нет, что бы ни думали мы здесь в нашей суете. Помоги. Не мне. Мне не надо помощи. Я мужик, сам справлюсь. Моим помоги, пожалуйста. А цену с меня возьми. Любую… Не постою я за ценой… Коша… счастье мое… прости меня… Я тебя очень прошу… Ты ведь выдержишь, любимая... Сможешь... Выдержи, ради всего святого… Должен был я пойти, понимаешь? Нельзя было иначе… Прости меня, Солнышка моя…

Аксакал с до черноты выжженным палящими лучами солнца лицом проводил ушедшего уруса задумчивым взглядом. Понимающе кивнул. Медленно-медленно. Неважно кому ты молился, военный с пустыми глазами Познавшего-Жизнь. Боги не ревнивы. Святое место свято для всех. Если ты был искренен, тебя услышали…

Невесомая улыбка чуть заметно тронула сухие губы старого муллы. Конница, мчащаяся по степи, сменяется грохочущими машинами и поездами, а те уходят, оставляя за собой дым и пустоту. Проходят века и тысячелетия. А просьбы любящих не меняются. Аллах им в помощь. И мир их дому…

Таджикистан, Фанские горы, озеро Пиала

Санька

Коно, пёсик мой хороший, иди сюда, золотко моё, я тебе шерстку расчешу. Вот, умница! Сейчас, родной, сейчас! Где же ты столько репьев нахватал? Они же еще не выросли! Вот горе-то! Ты уж потерпи, собачка, надо все их повыковыривать! Дальше мы с тобой вверх пойдем, там никаких цеплялок не водится.

Как ты думаешь, Коно, мы справимся с этими баранами? Их так много, и разбегаются, сволочи! Всё время норовят на скалы залезть. А нас с тобой всего двое. И мы маленькие и слабые.

Что ты смеешься? Ну да, немного я зарвалась. Ничего мы не слабые. А ты совсем даже немаленький. Но всё равно, овец много, нас мало. За всеми не угонишься, правильно? Мы же в первый раз вдвоем пасем, у нас опыта нет.

Или угонимся? Ишака нам дали дурного. Молодой, глупый… Замучаемся с ним за две недели… Думаешь, покусать? Нет, золотко, это не поможет. Только хромать станет. У ишаков мозги с местом укуса не связаны. Они у них ни с чем не связаны, по причине отсутствия. Так что придется по старинке: «хош» и дрыном поперек хребтины…

Коно, ты видел, какой у меня дрын? Это же настоящий альпеншток. Довоенный еще. Видишь, латиницей написано: «GRIVEL». Гривель! Мама говорит, это фирма такая была до войны. То ли в Австрии, то ли в Италии. С этим альпенштоком мама ходила. А еще раньше дед! Представляешь, я доросла до дедова дрына! Так что совсем даже немаленькая!

Коно, тебе неинтересно? Да ты что! Посмотри, лучше, сколько у меня маминых вещей! Они мне почти не велики! Вот, смотри. Видишь? Это куртка из мембраны: не промокает, но дышит, потей сколько хочешь, всё испарится. Жалко, что я мало потею. Это из-за хорошей физической подготовки. Но не толстеть же ради этого, правда? Ты со мной согласен! Умница!

А смотри, какое термобелье! У меня такое когда-то было. Только я из него давно выросла. А теперь до маминого доросла. Почти. Коно, как думаешь, как бы так сделать, чтобы не расти больше? Это мальчишки хотят быть все здоровыми. А мне надо из маминых вещей не вырасти? Ну, еще немного можно подрасти, тут есть запас, а потом всё. Не знаешь? И я не знаю… Может, само остановится…

Смотри, какие ботинки. Бабушкины! Нет, одевать не буду. Зачем, когда здесь и босиком можно. Ты же ходишь без ботинок, а я чем хуже. Ботиночки беречь надо, видишь, какие они красивые! Я тебе, скажу, пёсик, что мамины еще красивее. Но мамины мне велики. Вот подрасту немножко, тогда подойдут.

У меня еще и куртка бабушкина на прималофте! Никогда такой хорошей одежды не было! Коно, я такая счастливая!

Ну что ты смеешься? Это тебе никакой одежды не надо, вон у тебя шерсть какая! А у меня только на голове что-то нормально растет. И то, это не шерсть, а волосы, они больше мешают, приходится их состригать. Мне одежда нужна. Не всегда, а только когда холодно. Или ветер сильный. Я без одежды в пургене не выживу. В пургенях даже ты ко мне в пещеру прячешься. Или в кош.

Слушай, собачка, а давай и тебе одежду сошьем? Шерсть это хорошо, но в пургень будем тебя одевать. Тогда тебе сам черт не страшен. Даже не надо ни термобелья, ни мембраны. У тебя же потовые железы только на лапах и на носу. А остальное не потеет. Тебе только ветровку капроновую, чтобы снег не лип. И репейники за него цепляться не будут. Только хороший капрон сейчас не найти, каждый кусочек используется…

Что, не хочешь? Ничего ты не понимаешь, красивая одежда — это так здоровски! Ну и ходи в одной шерсти! Я ее тебе уже всю расчесала, можешь бежать, золотко!

Вот черт! Опять эти овцы не туда полезли! Коно, обойди по склону, и заворачивай вниз, а я с другого бока соберу. Гоним их к красной морене! Попасем там немного, и на Мутные! Ой, еще и ишак этот! Хош! Хош! Хош! Я кому сказала, скотина проклятая!..

Окрестности Новосибирска. Заимка

Влада Урусова

Детский крик разорвал тишину воем тревожной сирены. Влада подскочила, отбросив влажную тряпку: Даша проснулась… Кажется, опять животик болит… Вот наказание… Ну-ну-ну, малышка, потерпи, сейчас… Вот так, умничка моя ненаглядная... Тише, родная, братиков разбудишь… Уф, слава богу, уснула. Можно вернуться к своим делам, пара часов есть… Относительно свободных… В смысле, что дети спят. Совсем свободных-то просто не бывает: с этим хозяйством не то что книжку почитать за сменой дня и ночи следить не успеваешь…

Куда Димка пропал? Уже второй час где-то шляется ! Весь в отца… Обещал сестрёнку помыть, пока мать младших кормит, а сам? Беспокойное хозяйство, сплошное кочевье!.. Димка сыном полка растёт, чумазый вечно, как кочегар. Большой совсем, за лето на сантиметров на десять вырос…

Выглянула на улицу:

— Дима-а-а-а!.. Дымо-о-ок!

Сын влетел вприпрыжку, волоча по пыльной земле драный холщовый мешок, на ходу забросил его в открытую дверь, одним движением проскочил через коридор на кухню и схватил большую столовую ложку.

— Ма, суп? — озорные зелёные глаза хитро блеснули, на губах мелькнула счастливая улыбка.

— Ма не суп, ма — каша. — Как Влада ни была сердита на сына, не смогла сдержать улыбки. — Остыло всё уж, поди…

— Ошень вкушно! — громко возвестил Димка, тщательно облизывая ложку. В комнате проснулись и захныкали на два голоса близнецы. Даша, шлёпая босыми ногами по свежевымытому полу, пришла на кухню. Девочка сонно жмурилась, обнимая большого плюшевого зайца (первый и последний подарок отца). Увидев брата, малышка, пыхтя, забралась ему на колени, уселась поудобнее и потянула ручки к тарелке.

— Даша, нельзя! Это что такое? — Влада бросилась к дочери, но было поздно. Девочка самозабвенно макала пухлые ручонки в кашу и радостно возюкала ими по столу. Пока вытирала выпачкавшуюся дочь, близнецы проснулись окончательно, и дом наполнился сдвоенным рёвом. На ходу заворачивая бутылочку, под недовольное лопотание дочери кинулась кормить младших…

Честно говоря, близнецы были полнейшей неожиданностью… Урусов, будучи хохлом не только по месту рождения, но и по призванию, обрадовался, узнав, что жена снова беременна. А потом пропал. Всего месяц жили спокойно, пока его опять не понесло мир спасать. Дашутке ещё не было года, Димка, конечно, помощник, однако… страшно… но надо, так надо… Долг превыше всего… Разве Влада не понимает? Сама клятву давала и присягала на верность отечеству, которого уже давно не существует. И так же носилась. Даже вспоминать страшно! А теперь вот… Сидит, как наседка в курятнике, благо что жильё отличается завидными размерами — Пчелинцев выделил лучшую жилплощадь, какую смогли найти на территории базы, подальше от складов и суетной беготни военного люда.

Как начиналось, лучше не вспоминать — ужас сплошной! Половины окон нету, отопление на последнем полусдохе… Ничего, ребята помогли: и окна затянули, и дверь справили… Зато ни бензином не воняет, ни постоянных воплей вечно обиженных гражданских не слышно… То в супе мяса нету, то на работу гонят… Чтобы вы без армии делали? Позабыли уже все?..

От Андрея опять никаких вестей. Последний раз из Астрахани было, с зимовки. Сейчас, наверное, уже к Таджикистану подъезжает. Господи, как же он там? Ласковая ладонь погладила по затылку, приглаживая растрепавшиеся локоны, слегка закручивая пряди, пропуская сквозь пальцы. Теплое дыхание коснулось шеи…

Влада обернулась. Никого. Показалось. Все, мать, с ума сходить начинаешь.

— Коша… — послышался тихий, на самой грани слышимости шепот. И пропал, растворившись в тишине…

Такие слезы ничем не удержишь. Надо им выход дать. Обязательно… Перепуганный Димка подбежал, обнял, начал успокаивать…

— Мам, что? С отцом плохо? Только честно-честно скажи! Пожалуйста! — уже и сын на той тонкой грани, что расплескивается слезами и воем…

Так, старлей, не реви! Офицер ты или погулять вышла?! В конце-концов, ты же сильная, ты справишься… справишься… справишься… И детям какой пример подаешь?

— Ничего, Дима-Дымок! — слезы все еще текут, но уже потихоньку. — Живой он. И здоровый. И нас любит. Честно — честно!

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— Ну, капитан, докладывай!

Махонько прокашлялся:

— В столкновении при Сангистане по-прежнему много неясностей. Выяснить удалось следующее. Действовала, действительно, сторонняя сила, получившая у нас псевдоним «Иблис». Никакой мистики в действиях нет, только спецэффекты, рассчитанные на безграмотных дехкан, из которых состоит большая часть обеих армий.

— Дехкане только у Матчи. У Ахмадова — бандиты.

— Не суть. Неизвестно, кто безграмотнее. Для операции использовались совершенно не мифические взрывчатые вещества. В основном — самодельные заряды с дистанционным управлением. Неизвестные достаточно большими силами подобрались к лагерю, практически одновременно сняли посты, заминировали всю имеющуюся у Ахмадова технику, включая автотранспорт и орудия, установили заряды по территории лагеря. Потом разом взорвали технику. Часть фугасов была огнеметной, что привело к сильному визуальному эффекту. Одновременно оказывалось звуковое воздействие, похожее на волчий или собачий вой и «демонический» хохот, усиленные какой-то аппаратурой. На территории лагеря активно использовались «камнеметные фугасы» и опять же огнесмесь. Видимо, для создания впечатления о «вырывающихся из–под земли ифритах». Ну и погода им помогла. Нормальная спецназовская операция.

— Это всё?

— Техническая часть практически вся, товарищ полковник. Есть несколько странных моментов. В первую очередь, спецэффекты. Смысл их применения вполне понятен, но это категорически не в традициях любых известных нам служб. Особенно, использование волчьего воя и гражданских акустических устройств.

— Уверен, что гражданских, Паша? — спросил Пилькевич.

— Абсолютно. Второе — массовое применение «камнеметных фугасов». Похоже, у нападавших есть некоторый дефицит боеприпасов, зато неограниченное количество взрывчатки. Нам не удалось найти достоверных следов применения штатных мин или гранат. Имеющиеся повреждения техники могли быть получены в результате детонации собственного боекомплекта.

— Ты хочешь сказать, — поднял бровь Рюмшин, — что они подобную хрень без единой мины провернули?

— Возможно. И третья странность. Часть часовых загрызена.

— Чего? — тут уже удивились оба полковника, — как это загрызена?

— Зубами. Точнее, волчьими или собачьими клыками. Причем, звери очень крупные.

— Крандец! — выругался Рюмшин. — Вот и инопланетяне появились. С собачьими головами…

— Или разумные псы метра полтора в холке, умеющие бесшумно убирать часовых, — добавил Пилькевич. — А еще они умеют пользоваться рацией... Черные, небось, собачки. А, капитан?

— Неизвестно, товарищ подполковник. А при чем тут окрас?

— Да есть у таджиков такая легенда про кара-шайтанов…

— Бог с ней, с легендой, — прервал Рюмшин, — продолжай, капитан.

— Так или иначе, — выполнил приказ Махонько, — но Шамсиджан клянется, что десять человек были с порванными глотками. А уж сержант в мистику ни на грош не верит. И не верил. По самой схватке всё. Поиски следов были сильно затруднены: их потоптали разбегавшиеся ахмадовцы и дождём посмывало. Однако нам удалось найти несколько кучек собачьего кала, определенно оставленного нападавшими. Кучки сравнительно большие.

— Ты, капитан, брось эти шуточки! Дерьмо он за собаками собирает!

— Вам смешно, товарищ полковник, а мы собачью версию еще как прорабатывали. И в дерьме этом пришлось поковыряться.

— И как? — язвительно спросил Рюмшин.

— Никак, дерьмо и есть дерьмо… На инопланетное непохоже. Больше на собачье. Главное: разобрались, чем эти песики питались. Ели они кашу с мясом. Не совсем как у нас в питомнике, но все равно не чабанские это собаки. Мышки в их рационе не основное блюдо. Хотя присутствуют...

Пилькевич с трудом удерживал смех. Менее сдержанный Рюмшин уже хохотал в голос.

— Говоришь, исследовали дерьмо инопланетных собачек? — выдавил он сквозь навернувшиеся слезы. — Не брезгуют нашими мышками?.. Ну, Паша, ну ты даешь… По делу у тебя что есть?

— Показания Шамсиджана Рахманова.

— Давай!

— На следующий день после операции к братьям поступило послание от «Иблиса».

— Ого!

— Так точно. Причем, принес его человек Ирбиса. Но интересно содержание. В дословном переводе с таджикского: «Дважды пришедший вовремя в третий раз может и не успеть. Сержанту лучше отдать честь полковнику».

— Ох уж эта восточная витиеватость, — вздохнул Пилькевич. — Шамсиджан это комментирует как-то.

— Да. И очень интересно. Утверждает, что двенадцать лет назад эти люди спасли ему жизнь в первый раз. Кто они, не знает, но это русские и военные. Первая фраза — намек на те события. Вторая — прямой совет лечь под нас.

— Ну, это понятно. И Матча этому совету последовала.

— Причем, немедленно. Уважение Сержанта к писавшему послание очень велико.

— Если это русские военные, — сказал Рюмшин, — то неудивителен класс бойцов. Но где мы, а где Россия… По крайней мере, они нам не враги, это точно.

— И это не Ирбис, — добавил Пилькевич, — у него одни таджики, которые двенадцать лет назад пешком под стол ходили…

Таджикистан, окрестности Пенджикента

Чайхана стояла на обочине дороги. Именно чайхана, а вовсе не крепость, окруженная высоким забором, минными полями и пулеметами на вышках.

Немного кривоватый домик, несколько веранд. Крыша, еще не растерявшая старый, кое-где выкрошившийся шифер, опирается на столбы из неошкуренных бревен.

На верандах ждут гостей дастарханы. От чайханы повеяло миром, довоенными временами, домашним уютом.

Борис шумно сглотнул слюну и спросил:

— Поедим может?

— Давай. Может и поедим, — мрачно отозвался Андрей, съезжая на обочину. — Заодно народ местный поспрошаем, может, знает кто чего. Похоже, мы уже в Тадже.

— Да. Судя по карте, те развалины на границе стояли. Пенджикент, скоро.

— Тем более, глядишь, проясним обстановку. А то мандат наш, боюсь, здесь не действует…

— Умид говорил, союзники. И границы, как таковой, нет.

— То-то нас не то, что не проводили, даже письма сопроводительного не дали. Или уже не союзники, а вассалы?

— Да нет. Вроде, союзники. Равные.

— Ага! Дружил волк с ягненком. Пока не съел.

Народу в чайхане почти не было. Только в углу пара аксакалов играла в нарды. Да чайханщик, подбежавший сразу, как появившиеся сели за стол. Мало кто сейчас по дорогам ходит. А ездят — еще меньше…

— Салям алейкум!

— Алейкум ассалам! Накормишь путников, ата?

По-русски чайханщик говорил очень плохо, но слова «шурпа» и «лагман» понимают все, на каком бы языке они и не говорили. А слово, более интернациональное, чем чай, надо еще суметь вспомнить. Может, какой англичанин и не договорился бы. Но те тут не выживают. Климат слишком сухой, туманов не хватает… Впрочем, особыми разносолами чайхана не баловала.

Шурпа была настоящая, на мясном бульоне, щедро сдобренная специями, с большим количеством лука, картошки и моркови и даже с курагой и сливами. Ну а чай… Просто зеленый чай. Что, собственно нужно человеку, остановившемуся поесть в дороге, кроме шурпы и зеленого чая? А когда чайханщик поставил на стол пиалу с небольшой горкой орзука, Седьмой чуть не онемел от неожиданности…

«Хорошо как, — думалось как-то лениво, без желания, — слишком хорошо. Расслабились мы с Умидовой грамоткой. А здесь уже другая страна, запросто могут быть неожиданности… Ну вот, накаркал…»

Гости подъехали с таджикской стороны. На трех машинах. Когда-то это были армейский УАЗик и два «жигуля». Наверное. Точно определить, что послужило базой бессистемному нагромождению листов металла и скопищу сквозных пулевых, Андрей так и не смог.

Восемь человек. Разномастный камуфляж. Двое вообще, чуть ли не в «охотничьем». Два РПК, «винторез», «Калаши» сотой серии. На новеньких разгрузках у всех пистолеты. Трое остались у машин, остальные не спеша, вразвалочку, двинулись к дастархану.

— Салам алейкум! — Поздоровался невысокий крепыш, державшийся по центру. Высокие ботинки. Немецкий флектарн. Арафатка. Единственный без автомата. И, судя по рукояти, в кобуре не положенный местным джигитам неписаным этикетом «Стечкин», а обычнейший «Макаров». Серьезный мужик, однако, не из «пижонов».

— Ваалейкум ассалам, аро! — вежливо кивнул Седьмой, одновременно прикидывая, как выкручиваться…

«Курво-мать, купились, как лохи, на мирную чайхану! Красиво поставили. Специально для наглых самоваров, чтобы мимо не прошли».

Ситуация складывалась, мягко говоря, хреновая: пятерка расположилась грамотно. И руки от оружия убирать не собиралась. Старший стал напротив Андрея, очевидно, тоже сразу определив руководившего в двойке. Впрочем, по погонам это только совсем дурак не смог бы сделать.

— Может, удобнее по-русски? — Спросил предводитель прибывших. — Зачем язык ломать будешь?

— Может и удобнее. — Отозвался Седьмой. — Милости просим. Гостем будешь.

Борис с невозмутимым видом продолжал хлебать шурпу, как будто происходящее его не касалось. Он и не должен был отсвечивать, чтобы потом уже действовать по обстановке. Внешний вид не впечатляющий, так что всерьез воспринимать не должны. Ну и хорошо. Очень правильно, пусть недооценивают. Если всё без стволов решаться будет — большое преимущество. Да и при стрельбе… Но стрельба пока откладывалась.

— Спасибо за приглашение. И присяду, и гостем буду. — Вежливо ответил таджик, улыбнувшись одними глазами. И присел на дастархан.

— Как доехали, уважаемые? — продолжал гость, наливая себе вторую пиалу. — Я слышал, Хорезмский Шах не любит чужаков, но слухи, похоже, устарели? — По-русски он разговаривал чистейше, даже акцент был практически незаметен. Да какой акцент, выговор был… «Московский выговор, — понял вдруг Урусов, — интересно…»

— Смотря кого. Нас вот решил не обижать…

— И почему Сарыбек-джан стал таким добрым?

— Ну, не совсем Сарыбек-джан, скорее Умид-баши.

— Умид? Это вызывает уважение. Насколько нам известно, Умид Мизафаров признает только сильных спортсменов, — таджик улыбнулся. — Ты сумел побить Дэва?

— Я? — вернул улыбку капитан, — ему хватило и сержанта.

— Удивительные дела творятся на свете! — и он обратился к Боре, не пытаясь, впрочем, убрать усмешку из глаз. — Прими мои извинения, сержант, я не счел тебя серьезным бойцом! Но, видит Аллах, лишь достойный воин мог сразить Нахруза! А твоя скромность вдвойне похвальна.

Юринов кивнул. И снова склонился над полупустой тарелкой.

— У нас к Вам дело, уважаемые, — продолжил гость. — Это ведь ваш кабриолет стоит у порога? Пятнистый такой?

— Наш. Хотя это не кабриолет. Просто шальная пуля. Точнее, сначала снаряд...

— Весело живете, господа. Куда нам до вас… — Грустно вздохнул таджик. — Ну да, ладно. Перейдем ближе к телу. Не хотите ли его поменять?

— На пулю? Или пчак в печень как подарок предлагаете? — Уточнил Урусов, тоненькой струйкой наливая в пиалу чай. Пустую тарелку он отставил к самому краю стола. Так, чтобы удобно было запустить ее локтем. Хотя, против пули…

— Ради бога! Мы же не бандиты! «Пуля, пчак…»… Как пошло. Предлагаю другой транспорт. Поменьше, конечно. Зачем Вам на двоих такая большая машина? И в довесок еды или оружия.

— Любопытно, — прищурился Андрей, — вроде и грабеж, а вроде и нет. И всех интересует наша машина. А почему ты не предложил на нее сыграть? Умид-ака начал с этого.

— Игры в духе уважаемого баши для нас недостаточно интеллектуальны. Что с них взять, узбеки. Дикий народ. Вы же в курсе, что вся их хваленая культура на самом деле таджикская?

Собеседник интересовал Урусова всё больше и больше.

— Не скажи, ака, не скажи. Насчет всей культуры спорить не буду, но с человеком Умида мы играли в шахматы.

— Можно и в шахматы. Аллах любит умных. Только на чем вы тогда поедете дальше?

— Вот так? — улыбнулся Урусов, приятно, всё-таки, иметь в рукаве козырного туза. — Умид тоже был уверен, что выиграет. Кого выставишь ты? КаМээСа? Мастера?

Таджик улыбнулся:

— А если гроссмейстера?

«Та-ак, — мелькнуло в голове у капитана, — похоже, тут два игрока играют краплеными картами. А Борька что молчит?»

В этот момент Шах, наконец, вмешался. Он уже несколько секунд внимательно рассматривал говорившего и теперь неожиданно спросил:

— Извините, пожалуйста. Можно попросить Вас снять шапку?

От неожиданности Седьмой чуть не свалился с дастархана. Нет, понятно, «великий переговорщик» и «мегаэкспроприатор», но всему есть предел. Под юродивого к чему косить? Не в Иерусалиме, богом не объявят, хотя распять могут запросто. Однако идиотизм просьбы вместе с полной неуместностью тона городского интеллигента привели к тому, что гость подчинился. Шах уставился на него, как на выходца с того света.

— Фаррух! — произнес Юринов севшим голосом. — Невероятно! Фаррух Амонатов!

Был ли спектакль просчитан сержантом заранее, или он и сам слегка обалдел от неожиданности, но эффект превзошел все ожидания. Таджик дернулся, как от удара, и уставился на Борьку:

— Ты откуда…

Шах, мгновенно забыв всю вколоченную в него последние десять лет науку, бросился чуть ли не обниматься:

— Фаррух! Не узнаешь? Ведь это же ты! Да о чем говорить?! В Таджикистане был только один гроссмейстер! — он тоже сорвал шапку с головы. — Неужели, не узнаешь! Франция. Две тысячи десятый. Паульсен со «слон е семь»! А потом мы вместе за МИФИ играли!

Таджики явственно напряглись. Урусов хотел воспользоваться моментом, и потянуться за пистолетом, но, посмотрев на опознанного, решил повременить с переходом в эндшпиль. Похоже, позиция перестала быть безнадежной. Иногда самые глупые ходы могут дать удивительно хорошие результаты. Как сейчас.

Невозмутимость на лице Фарруха пропала окончательно. Он некоторое время пристально вглядывался в лицо Шаха, а потом неуверенно произнес:

— Борька? Юринов? Ты? Живой?! Борька! Ты же в Новосибирске был! Там же всех накрыло! Часа через три после закрытия турнира! Как ты уцелел?

— Андрей вытащил.

Фаррух повернулся к своим и что-то быстро проговорил по-таджикски. Автоматы тут же перекочевали за спину. Трое боевиков ушли к машинам, четвертый, здоровенный бородач, подсел на дастархан.

— Ты же там выиграл, да? — не умолкал тем временем Амонатов. — Рубля в последнем туре завалил. А партию помнишь? Я последний тур не видел, партии выложить не успели…

— Выиграл. И гроссмейстера закрыл. — Борька грустно улыбнулся. — Присвоить уже… — он удрученно махнул рукой. — А партию помню, конечно, такое не забывается…

— Слушай, — вдруг загорелся Фаррух, — давай прямо сейчас сыграем! Хоть пару партий! В блиц! У меня и часы есть! Когда такой случай будет!..

Крутой и матерый «курбаши» исчез. Таджик стал удивительно похож на Борьку, несмотря на то, что общим у них был только рост. И выражение лиц людей, неожиданно увидевших возможность на несколько минут вернуть что-то очень хорошее из далекого детства…

— Наиграетесь еще, — прервал Седьмой, чувствуя себя последней сволочью, — мы в эти края надолго. Давай о деле…

— И о деле успеем. Вы в Пенджикент едете? То есть — к нам! Забудьте о дурацком разговоре про машину. Не было его! Послышалось! Гостями дорогими будете! Всё, что есть у Саттах-бека — ваше! И поговорим, и поиграем. Нас, шахматистов, может всего двое во всем мире осталось… Аллах всемогущий! Борька Юринов! Живой и здоровый! И помнящий Паульсена со «слон е семь»!!!

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Пургень всегда приходит неожиданно. Нет в этих явлениях ни малейшей системы. Еще утром светит яркое солнышко, и щебечут птички, а в обед взбесившийся ветер валит с ног и бросает в лицо жесткие снежные хлопья, или ливни тропической силы водопадами рушатся с неба, заставляя реки выходить из берегов, а красивейшие озера, жемчужины Фан, прорываться вниз селевыми потоками. И срываются планы, а люди прячутся по домам и кошам, предварительно загоняя скот в укрытия, а транспорт под навесы, больше напоминающие гаражи.

Пургень идет. И зарываются в снежные пещеры команды на восхождениях, бегут к заранее подготовленным укрытиям патрули, и чабаны накрывают брезентом согнанные в кучу отары: так овцы выживут, согревая друг друга своим теплом. Даже лучшие псы, гордость питомника, способные ночевать зимой на пяти тысячах, предпочитают забиться хотя бы под нависающую скалу, чтобы оттуда жалобно поскуливать на непогоду.

Пургень. Величайшее бедствие этих мест. Месть разгневанной природы человеку. Месть за хамство и пренебрежение, за самоуверенность и разгильдяйство. Не знаю, как это проявляется в других местах. На том же Памире или Кавказе. На равнинах. В лесах. В северной тундре. Судя по масштабности явлений, скорее всего, похожим образом. Но конкретные проявления могут быть и иные. Первоначально теплилась надежда, что это временно. Улягутся в атмосфере возмущения, вызванные взрывами тысяч разномастных зарядов, заровняют океанские воды вновь возникшие воронки на морском дне, уляжется поднятая пыль. Но за прошедшие годы ничего не изменилось. Видимо повреждения земной коры оказались слишком глобальными. Ядерная зима не пришла. Может, внизу и ощущается изменения климата, но здесь, выше трех тысяч, похолодание мало заметно. Хотя осень приходит на пару недель раньше, а весна позже. Но зато появился пургень.

Пургень всегда приходит неожиданно. Но никогда не наваливается мгновенно. Между той секундой, когда на горизонте появляется черная точка, и обвалом сумасшедшего ветра проходит не меньше часа. За это время черные клубящиеся тучи заволакивают небосвод, воздух сыреет и пропитывается статическим электричеством, а порывы ветра постепенно усиливаются, словно подталкивая в спину и предупреждая: «Успей, успей!». Загнать в укрытие животных, убрать вещи, закрепить то, что может улететь. И спрятаться. Успей. Иначе останешься с пургенем один на один, и это будет тяжелая схватка.

Попасть в пургень на открытом пространстве для неподготовленного человека — верная смерть. Подготовленному тоже придется несладко, но у него, хотя бы, есть шансы выжить. Хорошие шансы. Особенно тем, кто уже привык. Мы привыкли. Многим приходилось отсиживаться на снежных склонах пятитысячников и каменных хребтах, на скальных стенах и в селеопасных долинах. Жертвы были лишь в первый год, в основном среди маргузорских чабанов, избалованных ласковыми Фанскими горами, где даже небольшой дождик считался стихийным бедствием. Пришлось отвыкать. Теперь умеем. Да и состав пастухов поменялся. Наши скотоводы стремительно молодеют. С отарами ходят не припорошенные первыми сединами «полуаксакалы», а стройные поджарые юноши и девушки. Да, и девушки тоже. Работа не делится на мужскую и женскую, можешь — делай.

В последние пару лет пастухами всё чаще оказываются подростки. А уж подпаскам редко больше десяти. Именно десятилеткам Санька ввела обязательный «пастуший месяц», когда они расходятся с отарами по ущельям, а роль учителей выполняют старшие товарищи. В кошмарном сне не смог бы представить себе картину, как шестнадцатилетний полуголый чабан объясняет двум десятилетним замурзанным подпаскам тонкости решения дифференциальных уравнений или законы Максвелла. А вот она: достаточно в летний хороший денек добраться до любой отары и посмотреть, чем заняты дети.

Впрочем, дети ли? Мы называем их детьми. Они сами называют себя «ребенками». Но где беспомощные, тщательно охраняемые детеныши, над которыми трясутся родители, а каждый шаг направляется взрослыми? Взрослым некогда. Даже сейчас, а уж в первые годы… Нет, мы вырывали время любой ценой. Мы сделали школу. И детский сад, но он автоматически присоединился к школе. А потом она умерла. Потому что дети организовались сами. И отменили сидения в столовой, изображавшей класс. Ибо бессмысленно объяснять всем то, что половина уже освоила. Освоила в вопросах, задаваемых всем подряд во время совместных работ, разминок и восхождений. И учительские будни сменились общим правилом: всегда отвечать на любые вопросы. Подробно и точно. Или переадресовывать к тому, кто знает. А потом на эти вопросы стали отвечать старшие дети. Все чаще и чаще. Лучше нас. Подробнее, точнее и понятнее. Только боевые дисциплины еще проходят под присмотром Потапа, Прынца, Лаймы или Братов. И то, всё чаще вместо них можно увидеть Акрама-младшего, Витаса, Митьку Алябьева или ту же Саньку. Хотя Митька уже взрослый по любым меркам. Но даже Акрам — не очень…

Дети…

Они сильнее нас. Выносливее. Сейчас в лагере осталось человек пять, которые еще могут ходить вместе с десятилетками. При условии, что дети тащат весь груз. Олег и Эдик умудряются не отставать от двенадцатилетних. Мы не стали слабее. Скорее, наоборот. Разве что моё поколение уже сдает в силу возраста. «Ребенки» нас обошли. Утренние пробежки на Алаудинский перевал занимают у них два часа. Раньше мы считали это очень хорошим временем. В одну сторону. Они успевают вернуться. В тренировочном темпе…

Они быстрее нас. Их движения лучше скоординированы. То, что творит на скалах Санька, и не только она, раньше мог сделать не каждый мастер по скалолазанию. Они ходят маршруты, о которых их родители не смели даже мечтать. Стреляют из арбалетов на бегу или прыгая по камням быстрее, чем лучшие бойцы из пистолетов. И не промахиваются. Совсем. Эти самые арбалеты они режут собственноручно. Эдик, единственный, кто умел это делать до Большого Писца, просто не успел бы изготовить и десятой части нужного. А обучились только дети. Но все. И как!..

Они владеют любым оружием, до которого им только удается добраться. Да и без оружия… Петька в четырнадцать лет убил трех крупных шаков голыми руками. Не силой, просто оказался быстрее псов. Никто из «ребенков» даже не удивился. В порядке вещей… Службы Олега и Давида, патруль и разведка, почти полностью укомплектованы старшими «ребенками». Теми, кому сейчас семнадцать — восемнадцать лет. И мы перестали терять людей. Уже три года, как нет боевых потерь. Совсем… А младшие потенциально лучше.

Они образованнее нас. Культурнее. Каждый из них говорит на трех-четырех языках. А еще на своем, лагерном, который даже не сразу поймешь что такое. Произошедший от русского, но не жаргон типа блатной фени, а сложное образование со своими правилами и законами, изучением которых уже сколько лет занимается всё тот же Митька, и не видно конца и края этим исследованиям. Они не просто говорят на этих языках. Они пишут на них, читают, сочиняют стихи… Библиотека Мирали Садырзаде зачитана до дыр, а самые популярные книги переписаны от руки. Самими «ребенками». Переписывали вечерами и во время пургеней. Когда Мирали увидел первые «переписки», он плакал. Они знают математически анализ и геометрию. Физику и химию. Биологию и горное дело. Медицину и психологию. Знают намного лучше, чем большинство из нас. Могут починить «шишигу», «Пушистика» и трансивер. Тогда, в двенадцатом году, я привез из Сарвады учебники. Все, что были, не разбираясь, какого уровня книжки и на каком языке. Сколько раз я благодарил себя за это решение. Сколько там всего, что не известно никому в лагере…

И ладно бы они учили только то, что нужно в повседневной жизни. Зачем им география и литература? Языки далеких стран и история умершего мира? Не на начальном уровне, а всерьез, с логическим переосмыслением и постройкой собственных гипотез, куда более обоснованных, чем большинство вычитанных…

Они умнее нас. Быстрее схватывают материал. Находят нестандартные решения. Лучше владеют логикой. Умеют объяснять и доказывать. Умеют убеждать. В Лагере умерли религии. Все. Хотя первоначально верующих хватало. Я даже удивился, когда узнал, сколько людей серьезно относится к этой чепухе. И ладно, старики из кишлаков. Но альпинисты! Интеллигенция! Образованные люди! Православных было больше, чем мусульман! А католиков почти столько же! На третий год дело чуть не дошло до строительства храма, остановила только неясность, с какого начинать! Назревал религиозный конфликт. А потом… дети постепенно всех убедили. Без большого шума и ожесточенных споров на теологические темы. Просто как-то само собой люди перестали верить. Как? Всегда был убежден, что верующие никогда не откажутся от религии. Они просто не слышат и не принимают аргументов разума. «Ребенков» услышали, поняли и поверили. Никто ни с кем не поссорился. И все теперь атеисты. Нет, не атеисты. Просто не верят.

И в тоже время — они дикари. Они безжалостны и беспощадны. У них другая мораль, во главу которой поставлено выживание. Мы с самого начала бережем их, любим и опекаем. Мы готовы умереть за них, и не один из нас уже отдал свою жизнь. Теперь идет отдача. Они готовы умереть за нас. За Лагерь, друзей, «своего», неважно, человека, собаку, бульдозер… И без дрожи в руках будут уничтожать чужих, если те придут к нам. Пока мы стараемся ограждать детей от патрулей и разведок, они разбираются с шаками. Уничтожают одичавших собак с эффективностью охотничьих вертолетов. Давно выбили бы всех, если б не постоянная подпитка поголовья снизу. И с той же эффективностью они займутся двуногими шаками, ни на секунду не задумавшись, что это тоже люди. Первые выпуски это уже показали. Собственно, они и прозвали джигитов Бодхани знакомым и ненавистным словом.

Они совсем другие. Они не делаю никому никаких скидок. Ни на пол, ни на возраст. Нет, неточно. На малый возраст. Ибо право на старость они признают. Нас они любят, берегут и уже опекают. И готовы подменить любого в любой момент на любом, самом трудном, месте. Через десяток лет, а может, и раньше, они заменят нас на всех ключевых постах, потому что всё делают лучше. И тогда в патрули будут ходить двенадцати-, а может и десятилетние, а те, кому восемнадцать, чтобы положить на наш кусок хлеба масло и черную икру, спустятся вниз, в большой мир.

И пройдут по нему беспощадным Фанским пургенем.

Мне жалко тех, кто встанет у них на пути. Мне жалко этот мир…

Таджикистан, альплагерь Артуч

Борис не мог избавиться от ощущения чужого назойливого внимания. Казалось, кто-то смотрит в спину тяжелым давящим взглядом. Ощущение непривычное и очень пугающее.

Юринов закончил осмотр развалин и вернулся к машинам, где ждали Амонатов с Мухаммедом и Урусовым. Два с половиной десятка автоматчиков рассыпались по периметру бывшего лагеря и не сводили глаз с окрестных склонов.

— Фаррух, давай еще раз сначала обстановку прокачаем.

Мухаммед, тот самый бородач из чайханы, друг детства и правая рука Фарруха, развернул карту и заговорил:

— Смотри. Фанские горы, как удалось выяснить, тянутся отсюда до Искандер-Куля. Не точно это: таджики это название не использовали, а русских альпинистов под рукой не имеется. Но единственный альплагерь в этих местах — вокруг нас. Мы здесь были не один десяток раз. Вверх по ущелью ходили до озер. Никого. Как сейчас. Главное, следов никаких. За двенадцать лет ни одного следа. Не бывает так. Но наш гроссмейстер уверен, что здесь кто-то живет.

— Не здесь, — сказал Фаррух и тут же поправился, — не совсем здесь. В Пасруде. Вот оно, это место. — Таджик ткнул пальцем в карту. — Пройти через один перевал. Простой. Несколько часов, и там. Только оттуда после Войны никто не возвращался. Ахмадов регулярно людей шлет. И крестьяне уходят иногда. Не отсюда, с его территории. Напрямую. Это мы имеем выход только сюда.

— Как это никто не возвращался? — удивился Боря. — Не бывает так.

Неприятное ощущение резко усилилось. «Как в оптический прицел смотрят, — подумал Боря, — сейчас шевельнут пальцем, и закончилась моя одиссея. Господи, какие глупости в голову лезут. Наверное, высота так действует. Горная болезнь…»

— А вот так. Пошел человек и пропал. Ни слуха, ни духа. И ладно один, так ведь нет. Самым первым был Ахмет Ахмадов, старший брат Бодхани. И полсотни бойцов с ним. Сгинули, никаких следов. Слышал бы ты, какие истории дехкане рассказывают… Кровь в жилах стынет.

— Что за истории?

— О кутрубах и дэвах, живущих в Пасруде и питающихся джигитами Ахмадова. Тянет твой брат на кутруба?

— Тянет, — сообщил Урусов. — Еще как тянет. Одного Дэва Борис Викторович завалил, а брат, вроде, еще круче. А если там еще и майор Потапов обретается, со своими злодеями широкого профиля....

— Нет, — грустно покачал головой Юринов, — пятьдесят человек Олег не завалит. Ни один, ни с Лехой, ни с теми военными. Всему есть предел.

— А больше им быть негде, — сказал Фаррух. И удивленно хмыкнул. — Надо же, альпинисты. Мне и в голову не пришло. «Злые духи»… Впрочем, действительно, неясностей в этой версии много…

— Идти туда надо, — сказал Борис, — иначе не прояснить.

— Ага, — ощерился Урусов, — и разделить судьбу бестолкового братца местного отморозка?

— Не могут же они стрелять во всё, что движется, даже не узнав, кто и зачем пришел. Надо идти так, чтобы не внушать лишних опасений. По тропе, днем, не прячась, одному и без оружия. Тогда сначала поговорят. В плен возьмут и поговорят. У нас же есть снаряжение для ночевки! И одеться в альпинистское, из магазина!

— Один не пойдешь!

— Брось, капитан, против тех, кто справился с полусотней, что один, что двое… А один и без оружия — беспомощней смотрится. Больше шансов, что не пристрелят без разговора. А уж после, тем более.

— Это если здесь твои. А если чужие? В злых духов я тоже не верю. Но могут быть просто другие люди. Поговорят и пристрелят. Если после разговора от тебя что-нибудь останется. Помнишь, как Поляк с главным грызуном разговаривал? Так вот, это он не умеет. А бывают такие умельцы…

— Если мои не здесь, тогда где? — перспектива неприятного разговора впечатления на Юринова не произвела, мысли были заняты другим.

— Вокруг до хрена гор. Ты же не уверен, что они именно здесь ходили! Альплагерь — единственная зацепка. Вот, развалины, полюбуйся. Единственный, уж местные-то знают! Вполне могут сидеть в совершенно другом месте!

Про то, что Бориных родных уже давно может и не быть в живых, Андрей предпочел промолчать: кто и когда готов поверить в такое, не увидев трупов или, хотя бы, могил. Да еще после чудесного нахождения Юльки Поляковой. Надежда умирает последней… А невестку сержанта Надеждой и звали… Капитан усилием воли выбросил из головы неподобающие мысли. На хрен, на хрен. Еще сглазишь!

— Нет, они здесь. Чувствую. — Чужой взгляд не отпускал Бориса, но как-то подобрел. Словно его оценили и признали своим.

Страшно захотелось наплевать на правила безопасности и громко заорать: «Олег! Юринов!», как будто Олег мог его услышать. Борис с трудом подавил порыв и только еще раз повторил:

— Они здесь.

— Уважаемые, не будем спорить, — решил прекратить спор Фаррух. — Всё равно снаряжения с собой нет. Так что, прямо сейчас никто никуда не пойдет. Давайте, вернемся домой, и еще немного подумаем. Сегодня вечером должен прийти кое-кто. Послушаем, что скажет. Может, и не придется лезть напролом.

— Слышь, гроссмейстер, — произнес Мухаммед, — а ведь один человек вернулся из Пасруда. Правнук «железного» Шамси.

— Кто? — вскинулся Боря.

— Живет возле Айни один старикан, — сказал Фаррух, — очень колоритная личность. Ему уже больше ста лет, ветеран Великой Отечественной. Его внук… — Амонатов замялся, — или правнук, не суть. По слухам, он в прошлом году забрел в Пасруд и вернулся оттуда живым. Насколько это правда, неизвестно. Но, может быть, стоит поговорить с мальчиком. Однако это территория Бодхани. Опасно соваться. Мне, так просто не стоит без поддержки пары танковых взводов.

— А нам, с Умидовым пропуском?

— Можно попробовать. Кстати, сам дом Шамси защищен знаком Ирбиса. Такой только один, насколько мне известно.

— За что это такие почести?

— Говорят, за немцев. Но знак подлинный. Иначе деда бы уже убрали. И нагрубившие старику джигиты умерли. Хотя их сам Шамси и зарезал. Но Ахмадов стерпел.

— Сколько лет деду? — недоверчиво вскинулся Урусов.

— Больше ста. Точно никто не знает.

— И он режет молодых бойцов? Херово у баши с подготовкой личного состава...

— Как есть. Для нашей местности хватает. Но и Шамси не зря зовут железным. На него не хватило.

— Ладно, — сказал Боря, — в общем, едем назад. Ждем человека. Сгоняем, поговорим с дедом. И готовимся к выходу сюда. Так?

— Так.

Урусов устроился за рулем «Тигра». Мухаммед и Фаррух скрылись в УАЗе. Охрана организованно расселась по «шишигам». Боря открыл дверцу. Чужой взгляд не отпускал. Сержант обернулся и обвел глазами хребет. Пейзаж размазался от выступивших слез. Но и до этого не было видно ничего, кроме гор. А каменные исполины хорошо умеют хранить тайны. И свои, и чужие.

— Я пришел, мама, — прошептал Боря. — Я пришел. Тебя еще надо найти в этих горах. Но я пришел, мама!

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

Михаил

Гвор

“Ребенки” пленных не берут

Старый мир давно умер. Вокруг раскинулся новый. Жестокий, суровый и неприветливый. Устанавливающий правила столь же суровые и жестокие. Здесь придется забыть про гуманизм, права человека, и презумпцию невиновности. Есть враг. Врага надо убить. Есть друг. Друга надо спасти. Все! Всех остальных — не трогать, пока не станет ясно, друг это или враг. Не «доказано», а «ясно»! Каждый сам и прокурор, и адвокат, и судья. И палач. Разбирательство проходит в доли секунды, а приговор приводится в исполнение немедленно и обжалованию не подлежит.

Пришедшему с добром всегда найдется место у очага.

Но тот, кто не хочет мира, виноват сам. Герои древних сказаний оживут, чтобы нести смерть врагам, и легендарные карашайтаны вновь придут в мир, чтобы избавить его от правителей, возомнивших себя великими. Ни один враг не уцелеет. «Ребенки» пленных не берут.

Пролог

Таджикистан. Легенда о черных псах

В давние времена это было. Настолько давние, что не родились ещё предки не только Искандера Зулькарнайна, разрушившего не одно великое царство, но и Хахаманиша, прозванного иноземцами Ахеменом, и ничего не говорили имена эти даже мудрейшим из мудрейших, ибо не одна тысяча лет оставалась до их появления.

Тогда, на заре мира, жили в этих горах гордые и свободолюбивые люди. Пасли скот, возделывали землю, растили детей. Звали себя — «Одамон», что означает «Люди». Жили отдельными селениями и работали на своей земле, не желая соседской. А когда снизу приходили жадные до чужого добра захватчики, объединялись обитатели кишлаков, стеной вставая на защиту родных долин. Не одно вражеское войско нашло свой конец в скалистых ущельях гор и бурных водах рек.

Однажды некий шах, правивший в южных землях, решил покорить страну одамонов. Злоба жгла ему душу, не способную понять, что ни к чему людям равнин скупые на ласку горы. Шах считал себя Великим правителем, но равнодушное к титулам выскочек время не сохранило его никчемное имя.

Властитель призвал подданных и собрал огромную армию. Ни один мужчина не остался у родного очага, все вышли в поход на север.

Шли колонны войск, настолько многолюдных, что крики их поднимались до небес, а отзвуки шагов доходили до ада. На пути, по которому следовали захватчики, вытаптывалась трава, а вода в реках была настолько замутнена, что после нельзя было пить ее месяц. От поднятой армией шаха пыли и дыма ее костров день и ночь становились неразличимы, а места на марше воины занимали так много, что даже птицы не находили, где вить гнезда, кроме как на гривах коней и остриях копий.

Когда из свиста ветра, что невозбранно бродит везде, услышали одамоны, как вскипает мутная волна на юге, собрались на совет старейшины горцев. Много слов было сказано и не раз сосчитаны силы. Но не нашли выхода, ибо силен был враг настолько, что, казалось, песчинки великих пустынь поднялись, дабы сравнять горы и засыпать собой весь мир. И сказали тогда аксакалы: «Лучше умереть свободными, чем жить рабами. Каждый одамон возьмет своё оружие и убьет столько врагов, сколько сможет. Пусть ослабеет шах от нашей гибели, и смерти многих близких омрачат ему радость победы!»

Стали горцы готовиться к последнему бою.

Уже скоро должна была состояться эта битва, когда к старейшине самого северного селения пришел чужой человек. Силой веяло от высокого ростом и широкого в плечах пришельца. Кожа и волосы гостя были светлы, как ствол старой арчи, когда под безжалостным ветром времен облетит с нее кора, а глаза синевой своей заставляли вспомнить чистое горное небо.

Сопровождала человека черная собака. Настолько большая, что даже крупные чопан-ит рядом с ней казались новорожденными щенками.

— Приветствую почтеннейшего в его доме, — сказал пришелец. — Мы зовем себя «оросы». Страшное бедствие обрушилось на северные земли, где жил мой народ. Земля перестала родить и лютая стужа сковала воду. Вынуждены мы искать новую родину. Не согласятся ли гордые одамоны принять нас, как братьев на своей земле? Знаю я, что хватит в горах места обоим нашим народам, но негоже гостям входить в дом без одобрения хозяев.

— И я рад приветствовать тебя, чужеземец, — ответил старейшина, — мы всегда рады гостям, приходящим, как братья, и готовы помочь попавшим в беду. Достаточно места в наших горах, и вполне могли бы мы жить в дружбе и согласии. Однако в плохое время ты посетил нас. Одамонам осталось совсем немного времени наслаждаться видом родных гор. Скоро будет здесь пир для ворон, и не останется ни одного человека, который сможет поведать о случившемся потомкам.

— Что ж, — сказал чужеземец, — раз коварный враг хочет боя, мы готовы сражаться за наш новый дом, и неважно, что не успели в нем прожить и дня. Знай же, что будут в битве бок о бок с вами оросы и черные псы. Не буду я задерживаться здесь, надо успеть привести на помощь наших воинов, поскольку путь наш еще далек, а времени мало.

Ушел чужеземец, а одамоны стали ждать обещанной помощи. Настал уже день сражения, но не видно было союзников. В одиночестве пошли в бой горцы, готовые умереть, но не стать рабами.

Крепки были их руки, остры копья и метки луки. Каждый погибший забирал с собой на небеса многих врагов. Но на место убитого южанина приходили еще десять, и незаметны были потери в войске шаха, столь много привел он воинов. А погибших одамонов заменять было некому, потому что бились рядом с мужами их жены и дети, и тот, кому не под силу было метнуть копьё и натянуть тетиву лука, бросал камни с окрестных скал, чтобы нанести врагу хоть какой-нибудь урон.

Всё меньше оставалось защитников, и казалось, ничто не сможет спасти их от смерти и поражения, как вдруг в гущу вражеских войск ударили черные молнии. Это собаки северян, опередив своих хозяев, пришли на помощь союзникам. Большие лохматые тела сбивали врагов на землю, страшные клыки рвали плоть, а быстры были звери настолько, что даже опытные бойцы не успевали попасть в них своим оружьем. Разорвали псы строй южных воинов, и заставили их отступить. И хотя шах сумел навести порядок в войске, ничто уже не могло его спасти. Следом за своими друзьями ворвались на поле битвы могучие светловолосые воины, сея смерть и опустошение клинками небесного металла. Сотнями падали на землю захватчики, не в силах сопротивляться напору чужеземцев.

Воспряли духом одамоны и вновь ударили по врагу. В ужасе бежала вражеская армия, бросая щиты и копья, а союзники преследовали их и убивали, пока не опустилась ночь, скрыв следы последних беглецов.

А утром нашли победители тело шаха, разорванное собачьими клыками.

Так пришли на эти земли оросы и стали жить рядом с одамонами, как живут братья.

Никого не боялись горцы с такими друзьями.

Правители окрестных земель, что в гордыне своей мнили себя великими, боялись связываться с белыми пришельцами, любой из которых легко побеждал самых сильных батыров. И звали их промеж себя, таясь в ночной тьме — «сафед-шайтанами».

Но еще больше боялись враги огромных черных собак, которых в страхе называли «кара-шайтанами».

А хозяева звали своих псов — «чуру», что означает «друг», и именно друзьями они были оросам. Были псы велики, сильны и свирепы в бою. Даже хозяин гор, снежный барс — ирбис, уступал «чуру» дорогу, признавая их превосходство. Но только врагам были опасны эти великаны. Никогда не нападали на кого-либо без причины. С огромной радостью играли с детьми, и не было у малышей лучшего защитника и друга.

Когда щенок подрастал, он сам выбирал себе хозяина, иногда проводя десятки дней в поисках и пробегая порой огромные расстояния. И никто никогда не оспаривал выбор пса, ибо это была дружба равных, длиною в жизнь, а разве можно заставить кого-либо дружить? Если погибал орос, чуру его переставал есть и умирал, не желая разлучаться с другом даже в посмертии. Сами же чуру редко умирали раньше хозяев, ибо срок их жизни был равен сроку жизни воина.

Многие годы и десятилетия жили люди в мире и согласии, но не по нраву было это темным силам.

Великий хан подземного мира, ужасный и злобный Аджаха, оборотень-дракон о трех головах, вышел из Джанахама, чтобы сжечь всю землю, обратив в прах города и селения и пожрав их жителей. И только жирный пепел остался бы вокруг, а люди превратились в кошмарных дэвов, пополнив нечестивую армию Владыки. Привел он огромную армию, но не было в ней людей, а только кутрубы и гуль-ёвоны, огненные ифриты и прочие дэвы, а также аджахоры, братья Аджахи и его вернейшие слуги. Не было спасения людям ни в горах, ни в пустынях, ни в реках, ни в пещерах, ибо страшен был Аджаха в свирепости своей и очень силен, от дыхания оборотня-дракона плавились камни, и кипела вода в реках, а от рева содрогались горы, и бежали в ужасе птицы и звери.

Встал тогда Рустам, пехлеван из пехлеванов. Не из ханского рода был Рустам, как говорят незнающие, но оросом был Рустам, и лучшим среди оросов. И не конь его носил имя Ракш, но чуру верный, черный пес, величиной своею не уступавший коню.

И сказал пехлеван:

— Братья мои, оросы, наступило время последнего боя, когда не жилище своё, не семью и Родину, а саму Жизнь должны мы сберечь, смертью Смерть поправ. Примем вызов врагов человеческих! Тяжелый будет бой, но нет у нас выбора, иначе погибнут все люди в мире, и сам мир вместе с ними. Кто-то должен остановить адские силы. А если не мы, то кто же?!

Вышли оросы на бой с Аджахой коварным и злыми дэвами и кутрубами. И бились с ними три дня и три ночи, а рядом с людьми сражались верные чуру.

Тяжкая была битва. С жутким воем набрасывались на пехлеванов кутрубы и гуль-ёвоны, поливали храбрецов огнем ифриты и аджахоры, пытались разорвать своими ядовитыми когтями и клыками дэвы…

Но насмерть стояли оросы. В ужасе завывая, падали с неба драконы, сбитые стрелами, пущенные женскими руками, ибо не захотели жены оросов отсиживаться в домах, когда страшный враг стоит у порога. Протыкали тела аджахоров острые копья. Рвали дэвов и кутрубов собачьи клыки. Разили ифритов ледяные стрелы. А если погибал орос, его чуру кидался вперед с еще большим ожесточением, чтобы в бою найти смерть, забрав с собой побольше врагов.

А сам Рустам бился с Аджахой.

В первый день срубил пехлеван дракону левую голову, и от рева чудовища вздрогнули в страхе горы, и покосились вечные шапки снегов, сбросив лавины и сели.

Во второй день откусил верный Ракш оборотню правую голову. И от воя треснули скалы, а озера выплеснулись из берегов.

А к концу третьей ночи стали одолевать врагов оросы и теснить их, убивая без счета. И бросился в страхе Аджаха в пещеру, смрадом наполненную, и вместе с ним бежали кутрубы и гуль-ёвоны, дэвы, ифриты и аджахоры, спасая своё существование, ведь нельзя назвать жизнью нежить, что противна самой земле. Бежали они, проклиная оросов и чуру, но проклятия побежденных бессильны против победителей. И мнил себя в безопасности Аджаха, потому что в пещере имелся только один выход, который обрушил изнутри хан подземного мира, ибо не видел другого способа спасти себя и остатки своего воинства.

Не смогли оросы преодолеть вражеское заклятье, ибо ослабели они от трехдневной битвы, и даже сам Рустам сумел только закрыть снаружи вход в пещеру ту и запечатать его именем неведомого нынче Бога, чтобы не дать дэвам выходить на поверхность и вредить людям.

Посмотрел Рустам на соратников своих, и сердце его наполнилось печалью. Мало оросов осталось в живых. И мало чуру. И все, кто выжил, были изранены ядовитыми клыками так, что не могли излечиться обычными способами.

И сказал тогда Рустам-победитель:

— Дорогой ценой далась нам победа, братья. Нет больше народа нашего. Осталось уйти с честью, чтобы сохранилась о нас добрая память. Нет доблести в медленной смерти, так пусть запомнят нас победителями!

Нашли оросы недалеко от узилища врага расщелину в скале, зашли в нее вместе с верными чуру, закрыли со всех сторон, и наложил Рустам-пехлеван заклятие целебного сна.

Так и спят пехлеваны-оросы с верными своими псами-чуру в глубине наших гор. Давно затянулись их раны, но не просыпаются они, пока не грозят миру неисчислимые беды.

Увы, неблагодарны люди. Победили оросы злобных демонов, но не преисполнились благодарностью сердца человеческие. Решили правители чужеземные, что легко будет покорить одамонов, раз нет больше их грозных братьев. То один, то другой шах приходили войной на наши земли. Однако всех врагов отражали одамоны, ибо многому научились они у своих друзей. Бежали в ужасе очередные захватчики, и чудились им стоящие над горами призраки светловолосых воинов и черных псов. Бежали, чтобы рассказывать в родных краях, будто победили их сафед-шайтаны и кара-шайтаны, от которых нет спасения. Этими словами называли они благородных оросов и верных чуру. Лишь мы, потомки одамонов, храним в своих сердцах правду о тех, кто спас мир.

Но проходит время, и слабеют заклинания, наложенные на могилу Аджахи. Близок уже тот миг, когда смогут злые силы сломать свои оковы и вырваться в мир. Содрогнется земля от лютой злобы, скопившейся за тысячелетия. Вновь обрушатся на людей кутрубы и гуль-ёвоны, огненные ифриты и прочие дэвы, и аджахоры — братья Аджахи и его вернейшие слуги. Сам Аджаха выйдет на поверхность, чтобы обращать в прах города и селения и пожирать их жителей. От дыхания оборотня будут плавиться скалы и закипать вода в озерах.

И вновь придёт пора последней битвы. Пробудятся тогда от долгого сна великие пехлеваны старых времен и их верные друзья и вернутся в наш мир, чтобы защитить его и снова обратить в бегство извечного врага, как сделали в давнее время…

17 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Артуч»

Олег Юринов

— Ирбис — Первому.

— Здесь.

— В Артуче чужие. Человек тридцать. Своими силами не справимся.

— Кто? Что делают?

— Амонатовцы. Ищут что-то.

— Наблюдайте. Выдвигаюсь.

Поднимаю тревожную группу. Парни расхватывают оружие. Рюкзаки и так лежат в машине. Вылетаем в сторону перевала. Жаль дорогу через Лаудан так и не построили. Но нельзя. Только небольшой отнорок от «проспекта Гедиминаса». И то хлеб: до старого альплагеря можно добраться за два часа, а не за четыре, как раньше. И из них час на машинах. В «шишигу» загрузились тринадцать человек и два пса. В патруле — четыре плюс два. На три десятка местных — хватит за глаза. Хоть и не хочется драки. Пока они в Артуче — лучше просто следить, не светясь. Вот если полезут вверх… Но тогда и будем решать.

Кручу баранку, на ходу прикидывая, что и где забыл. Вроде ничего, все действия оговорены заранее и не раз опробованы. Давид в курсе. Второй тревожный десяток наготове. А еще там Прынц и Лайма со своими снайперами, Огневолк с собачками… Хватит на организацию небольшого Армагеддона. Всё. Прибыли. Дальше пешком. Быстро выгружаемся и вперед. Охрану у машин не оставляем. Незачем. Еще один плюс этого пути, что до Большого Писца здесь никто не ходил. Потому как не было тогда отнорка. Да и самого «проспекта Гедиминаса» тоже. Час бега позади. Приветственно машет рукой старший патруля.

— Как у вас?

— Без изменений. Приехали, заняли круговую оборону. Роются, ходят, ищут чего-то. Вверх не дергаются, но руками машут.

— Ладно. Раскидываемся и смотрим. Первыми не начинать.

Парни распределяются по позициям. Каждая точка оборудована, каждый камешек в стрелковой карточке давным-давно. Браты, тихо матерясь, устанавливают ДШК. Из-за бруствера виден только край ствола со здоровенной грушей дульного тормоза. «Крупняк» в случае необходимости мгновенно накроет транспорт. Да и против живой силы противника очень неплох.

Второй пулемет держит путь наверх. Еще у нас пять снайперок, считая меня с Лехой. Вместе с патрулем — восемь автоматчиков. Накроем, пискнуть не успеют.

Разглядываю в оптику бродящих внизу таджиков. Большинство — рядовые бойцы. Одеты кто во что горазд, с преобладанием выгоревшего до белизны камуфляжа. Лежат в охранении и не дергаются. С этими всё понятно. «Ох, рано встает охрана». Дойдет до стрельбы — ни один из этих красавцев никогда не встанет. Хоть и залегли грамотно, волки битые. Но превосходство в высоте дает свое. Они у нас как на ладони.

А вот оставшаяся четверка, так и не отошедшая от машин — явное начальство. Сбились в кучу, что-то активно обсуждают. Двое — амонатовские, судя по экипировке, немалого ранга. Может, даже кто-нибудь из детей или внуков самого Саттаха. В принципе, никаких сюрпризов. Разве что непонятно, что они здесь забыли и почему так много охраны. А еще двое резко выделяются. Странные. Камуфляж явно не местный, российские «комки». У Егора такой. По праздникам вытаскивает…

Ловлю в оптику лицо высокого крепкого парня. Мужик, лет тридцать пять. На груди погона нет. Похоже, из кадровых. На плечах носит по привычке. Мощная оптика услужливо увеличивает картинку. Четыре маленьких звездочки. Ого! Целый капитан! Русский. Из Дивизии? Неужели договорились? Возможно и договорились, но здесь-то им что ловить? Всё интереснее и интереснее. Так, а что делать, если пойдут наверх. Ссориться с Амонатовыми не хочется. А с Дивизией — тем более. Ладно, еще не вечер.

Перевожу взгляд на второго. Маленький, но жилистый. В пластике движений что-то очень знакомое. Настолько, что ностальгически сжимается сердце. Лица не видно, очень уж стоит неудобно. Зато погоны как на ладони. Старший сержант. И тоже русский. Парень поворачивается. Ловлю в прицел лицо и чуть не роняю винтовку. Не может быть! Приглядываюсь внимательнее. Да нет, невероятно. Но как похож!

— Пушистик — Ирбису!

— Здесь.

— Посмотри на мелкого в русской форме.

Леха некоторое время вглядывается.

— Ирбис — Пушистику!

— Что скажешь?

— Похож. Очень. Но откуда он мог здесь взяться? Он же в Новосибе. Пять тысяч километров! — Рация отлично передает удивление в голосе Верина.

— И казахские банды через километр. Но одно лицо ведь!

— Что делать будем?

— Не знаю. Точно не стрелять. А если придется — сержанта только живым. Остальных не знаешь?

— Нет. Откуда? Сюда бы Дамира.

— Ладно. Наблюдаем.

Смотрим недолго. Гости рассаживаются по машинам. Русский сержант, голову которого не выпускаю из прицела, напоследок оглядывается, и крупным планом вижу слезы в его глазах. И на мгновение верю, что это он, что невозможное случилось. Чуть было не вскакиваю, чтобы нестись вниз, нарушая все наши правила, благодаря которым мы и выжили. Но пока чувства борются между собой, дверца «Тигра» захлопывается, и колонна машин уходит вниз по ущелью. А я, глядя вслед, матерно крою себя последними словами, потому что надо было рассматривать не погоны и не глаза. Потому что Дивизия здесь не при чем, амонатовцы договорились не с ними. Потому что на «Тигре» российские номера пятьдесят четвертого региона!

Таджикистан, Трасса Душанбе — Самарканд, поворот на Ери

Машины, выбравшись, наконец, на приличную дорогу, пошли гораздо быстрее. До поворота на Ери долетели моментом, и получаса не прошло. Возле поста остановились.

— Сегодня поговорим с человеком Ирбиса, а завтра съездите к Шамси. Иначе не успеем, — сказал Фаррух, когда все собрались у джипа сибиряков. — Возьмете УАЗ охраны и сгоняете.

— А ахмадовские? — Поинтересовался Урусов, прополоскав пересохший рот глотком воды, и подал бутылку Амонатову.

— Цепляться к рядовым бойцам не будут, — благодарно кивнул таджик и тоже немного отхлебнул. Предложил отказавшемуся Борису, и продолжил. — Не те фигуры, чтобы из-за них начинать войну. Мы же союзники Сарыбека, всё-таки. Вот чтобы меня захватить, могут и рискнуть. Тем более что сам шах сейчас под Ташкентом. Обидно, конечно, здесь час езды до дома старика, но час туда, час обратно, поговорить… Нет у нас трех часов.

— Так может, разделиться лучше будет? — спросил Борис, — мы к Шамси, а ты с Ирбисом переговоришь.

— Лучше бы тебе присутствовать на переговорах, — не согласился с предложением Фаррух. — Твоих же родных ищем. Мало ли какие нюансы потребуются. «Языки» умеют задавать вопросы.

— Давай я к деду сгоняю, — вмешался Урусов, — всё одно делать нечего. Там не столь важно, кто приедет. Мальчишка вряд ли что толком скажет. А для прикрытия, ауйсвайс от Умида имеется. Как раз обернусь, пока вы будете упражняться в словесных баталиях с посредниками.

— Андрей, я думаю… — начал Юринов.

— А что, неплохая мысль, — перебил Бориса Фаррух, — до сих пор мальчик рассказывал только сказки. Разговор с Ирбисом намного перспективнее.

— Ну и отлично, — потер ладони Урусов. — Очень уж интересно посмотреть на деда. Вторую сотню разменял, а молодых режет. Интересный экземпляр. Только азимут дай, как ехать. Без кроков разберусь.

— Давлат, Рахим! — позвал Амонатов, — поедете с Андрей-джаном. Покажете дом «железного» Шамси. После разговора привезете назад. — Он добавил несколько слов на таджикском.

Урусов усмехнулся:

— Считаешь, что если я не знаю языка, то не пойму, что ты сказал?

— И что?

— Что-то типа: «Головой отвечаете!»

Фаррух смутился. А инструктируемые, ехидно ухмыляясь, уставились на командира.

— Ладно, — прервал затянувшееся неловкое молчание капитан, — только лучше одному ехать. Я для Ахмадова не враг, а, в первую очередь, друг Умида. Не думаю, что Ахмадов захочет с Мизафаровым ссориться. А твои ребята — Вооруженные Силы вероятного противника. К ним скорее доклепаются.

— Рискованно в одиночку, — мотнул головой таджик.

— Втроем риска ни хрена не меньше. Даже больше, по факту. И вообще, — махнул рукой капитан, — Где наша не пропадала? Везде пропадала. Если что, скажу, что к сослуживцу деда еду. Типа дед просил навестить, раз в эти края занесло. Схавают.

— Товарищ капитан…

— Отставить, товарищ страшный сержант! — рявкнул Урусов. — Вали в Пенджикент, разговаривай с гостем. Мне кажется, от этого будет намного больше толку.

Через пять минут джип катил на восток, к владениям очередного баши. Андрей сам не знал, зачем он решился на эту авантюру. Надо было что-то делать, чтобы заглушить непонятное ощущение. А что именно делать — тут уж только методом научного тыка понять можно.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

— Виктор Вениаминович, Олег возвращается!

Сегодня на рации дежурит Света. Связываемся через ретрансляторные посты. Наши спецы говорят, иначе могут запеленговать. Вот и вынуждены держать целый штат связистов. Точнее — связисток, мужикам и так работы хватает. В основном, у приемника сидят девочки довоенного поколения. Молодежь слишком боевая, чтобы транжирить ее на подобное занятие. Олег едет, хорошо. Кстати…

— Как у него?

— Тихо. Гости уехали.

— Спасибо.

Почему я так устаю? Ведь не ношусь по горам, как тот же Олег или даже Потап. Камни не ворочаю, как Толик. Даже в соседние ущелья не хожу, как Давид. Можно сказать, в кресле сижу целыми днями. Максимум нагрузки — ежедневная прогулка до Пиалы спокойным темпом. Настолько спокойным, что со мной отправляют трехлеток. Те, кто старше, уже отрываются, обгоняют медленно ползущую черепаху. Так что же я к вечеру, как выжатый лимон? И ведь высыпаюсь…

Ну все, побрюзжал на белый свет, и хватит. В плане вроде бы огрехов нет. Конечно, не всё от нас зависит. Есть слабые звенья, есть. Но ребята Давида не зря хлеб едят. Или они Олега? Не разберешь. Неважно, должны справиться.

Нам пора вниз. И дело даже не в том, что запасы кончаются. Дело в другом. Невозможно вечно сидеть в горах и варить шурпу из насекомых. Здесь нет будущего. Надо выходить в большой мир, вливаться в нормальное государство, строить человеческую жизнь. А там, глядишь, может удастся и с Россией связаться… Выяснить, что там с Новосибирском. Может, жив Борьчик… Радиоперехваты — хорошо, но мало, очень мало. Тот же Новосиб ни разу не поймали. Сибирь молчит вся. Сходить бы туда…

Конечно, то, что мы задумали — авантюра. Но больно уж ситуация благоприятная. Пора уже решить навязший в зубах вопрос. Вот только…

Ладно, на планерке обсудим в деталях. Вернется Олег с Артуча и поговорим. Интересно, чего амонатовские туда таким кагалом привалили? Задумали экспедицию? Три десятка стволов — немного, не хватит их. Да и не рвался сюда Амонатов никогда. И ведь снова не полезли. Хрен с ними, не полезли — и не полезли, нечего голову забивать.

— Пап, тут такое дело… В Артуч амонатовские приезжали…

Быстро они! Куда так гнали? Или переговоры долго транслировали? Олег выглядит смущенным. Пришедший с ним Леха вообще мнется в дверях. И что с нашими доблестными стражами рубежей? Верин не смущался, даже когда выпрашивал взрывчатку на лихую затею с дорогой. А уж сын. Последний раз… Нет, не помню… Кажется, когда лет в пять разбил любимую Ирину чашку. Или еще раньше?

— Я в курсе. Что Вы как в воду опущенные? Саттаха завалили?

— Нет. Не было там бека. Он в горы не ездит. Те же двое, что четыре года назад… Когда их Митька подслушал… Великий Умелец и Борода… И охраны полная «шишига»… И еще двое…

Опять замолкает. Да что с ним такое?!

— Ну?

— Русские. В смысле из России.

— Уверен?

Что-то новенькое. Этих каким ветром могло занести?

— Очень похоже. В форме и на машине с русскими номерами… Капитан и старший сержант. Но это не всё…

И что им тут потребовалось? Появился еще один игрок в нашей пуле? Олег-то чего мнется? Совершенно нехарактерно для сына.

— Да не тяни ты! Каждое слово вытягивать приходится! — начинаю заводиться. — Что там с этими русскими?

— Старший сержант очень похож… — Олег оглядывается на Леху, словно ища поддержки, и выдавливает, — на Борьку.

Ноги перестают меня держать. Судорожно нащупываю стул. Перед глазами всё плывет…

— Борьчик?..

Светка подскакивает со стаканом воды и рюмкой с лекарством, оттолкнув парней, бросившихся меня ловить. Наверное, совсем плохо выгляжу, раз и Леха в сторону отлетел. Перед ним у дамы пиетет, как и у всей группы, приехавшей когда-то «на броне» Пушистика.

Выпиваю настойку. Потом воду.

— Виктор Вениаминович, Вы как?

— Нормально, — с трудом беру себя в руки, — Олег, подробности.

— Одно лицо, пап, — главное сказано, и Олег опять становится Олегом. — Только взрослее. Рост тот же. В плечах пошире, вроде. Но ведь двенадцать лет прошло. И форма военная. Полной уверенности нет. На контакт я не решился. Слишком рискованно. Номера разглядел только, когда отъезжали. Но шанс есть.

— Он с амонатовскими? — сердце снова заходится в беспорядочном стуке, пытаясь проломить ребра, но ноги не подкашиваются. Да и сижу надежно.

— Да. И общались с ним с большим уважением.

Боря с амонатовскими?.. Или не он? Откуда здесь Боря?.. Российские номера на машине! Приехали своим ходом? Как? Через Казахстан не прорваться! Неважно. Боря у амонатовских… Боря и Амонатов… Юринов и Амонатов… Амонатов и Юринов… Амонатов — Юринов… Черт! Партия Амонатов — Юринов, Франция, две тысячи десятый год! «Сицилианка», кажется… Господи, о чем я! Великий умелец! Не «умелец», «мастер»! Слово «устод» имеет значение «мастер»! «Великий мастер»! «Большой мастер»! Гроссмейстер! Единственный таджикский гроссмейстер! Какой же я идиот! Нет в таджикском собственного слова для гроссмейстера. «Борода» выдумал. Или сам. Как его звали? Фаррух? Да, точно, Фаррух! Какой же я дурак!!!

— Олег! Как зовут Амонатова?

— Саттах, — удивленно отвечает Олег.

— Не бека. Сын? Внук? Фаррух? Есть такой? Фаррух Амонатов?

— Внук. Правая рука старика. Самый вероятный наследник.

Старый идиот! Как всё просто! Четыре года не мог допереть! «Где я слышал?» Не увязал местного бека с шахматами. Да и неудивительно.

— Не «Великий Умелец». Гроссмейстер. Фаррух Амонатов. Играл с Борькой за МИФИ. Какие номера на машине?! Регион?!

Но Олег уже вызывает Потапа по рации, а Леха вылетает из помещения и бежит в сторону Питомника. Как ни удивительно, но Верин оказывается быстрее радиосвязи, и, через считанные минуты, орет с порога:

— Новосибирск! Пятьдесят четвертый регион — Новосибирск!

Новосибирск! Борьчик… живой… здесь, в двух шагах… Борьчик…

— Борьчик…

— Пап! Мы его вытащим! Ближайшей ночью! — Олег волнуется не меньше меня. Но, видно, что не совсем захлестнуло эмоциями. Сын прокачивает обстановку. Глядя на него, сам включаю голову.

Кто бы знал, как мне хочется побыстрее! Хоть бы одним глазком… Но… Собраться, Витька! Собраться и думать! Боря — гость, а не пленник. Выкрасть гостя — оскорбление! Тихо и незаметно не получится. Амонатовские — не мальчики для битья. Будут потери. И кровный враг вместо потенциального союзника. Зажать эмоции! Нельзя красть. Вообще, ничего нельзя! Только…

— Отставить! Боре ничего не угрожает. Если это вообще он. На всякий случай, поручи за ним присмотреть. Маме ни слова! Наде тоже! И особенно — Саньке!

— Она овец пасёт.

— Тем лучше! Работаем по старому плану. Только немного скорректируем…

Таджикистан, Пенджикент

— Ассалам алейкум, Фаррух!

— Ваалейкум ассалам! «Язык» Ирбиса не будет возражать, если мы перейдем на русский? Хотелось, чтобы и мой друг понял, о чем идет речь.

— Конечно. Твои люди оставили знак. До кого ты хочешь донести свои слова?

— Тут немного другая работа. Нужно найти человека. Известно только имя и фамилия.

«Язык» задумался. Молчание продлилось несколько секунд:

— Найдем. Если он в Таджикистане. Если нет, то нет. Имени с фамилией достаточно. Но чем больше мы знаем, тем быстрее получим результат.

— Он русский, — подался к гостю Фаррух. — Задача упрощается?

— Из Дивизии?

— Нет.

— Нет? — знаменитая невозмутимость на долю секунды изменила «языку» Ирбиса. — Но русские только в Дивизии.

— Тем не менее, нам нужен русский, который не в Дивизии.

— Необычно. Назови имя.

— Юринов Виктор Вениаминович, — сказал Боря, внимательно вглядываясь в ничего не выражающее лицо таджика, — шестьдесят второго года рождения. Или его сын Олег. Восемьдесят пятого. Они Вам знакомы?

— Что-то еще про них известно?

— Они были в этих местах на момент Войны.

— Хорошо. Что передать этим людям? Когда мы найдем их?

Борис открыл было рот, но Амонатов опередил:

— Вот, — бек протянул посланцу маленькую фигурку шахматного короля. — Любой из них поймет. И еще скажи, что он и его друзья — желанные гости в моем доме. Гости Фарруха, — имя было выделено голосом.

— Хорошо. Ответ будет оплачен тобой?

— Конечно. И готов доплатить, чтобы все прошло как можно быстрее.

— Ни к чему, мы никогда не тратим время зря. Всё?

Фаррух посмотрел на Юринова. Борис минуту молчал. Потом спросил:

— Скажите, рисунок на вашей пластинке — лиса?

— Ответ так важен? — «язык» улыбнулся краешком рта. — Над этим вопросом думают многие, но никто не может догадаться. Пусть остается нашей тайной и дальше.

— Хорошо, — кивнул Борис, — у меня всё.

Посланник принял от Фарруха небольшой мешочек.

— Всё сходится, — произнес Юринов, когда таджик вышел.

— Что именно?

— Папа жив. Или Олег. И наш гость их знает.

— Почему так решил?

— Я спросил в лоб. Он не ответил.

— И что?

— Если я правильно понял, «языки» Ирбиса никогда не врут.

— Да. По крайней мере, никто не слышал от них неправды.

— Вот-вот. А если они не могут сказать правду?

— Понимаю твою мысль, — задумчиво почесал подбородок Амонатов — Тогда они уходят от ответа.

— Или молчат. А еще их знак… Я знаю этого зверя. Точнее, Андрей знает. Только я не в курсе того, какой приз ждет угадавшего. Лучше сначала дождаться результата…

Таджикистан, Фанские горы, между озерами Пиала и Мутные.

Санька

Хош… Хош… Хош же, скотина проклятая! Что же мне за тупой ишак достался, а?! Упрямый, как осёл! И вредный, как Большой Писец! Ладно, не хочешь по-хорошему, будем по-плохому! Коно, золотце, объясни этому оболтусу, что он на работе, а не просто погулять вышел! Ага, такие аргументы понятнее, копытное?! Пошел вперед, грязный сын тупого животного! Хош… Хош!..

Овцы еще глупее, всё время норовят забраться в какую-нибудь задницу, где я их не вижу. И найти в той заднице кучу приключений. Хочешь, не хочешь, а приходится целыми днями носиться по склонам и вытаскивать безмозглых животных из этих дырок! К вечеру ноги не ходят, руки не поднимаются, а голова как чугунок! Если бы не Коно, давно бы сдохла.

Нет, если подумать, что за занятие для молодой, красивой девушки — гоняться по моренам за баранами?! Кто тут сомневается, что красивой?! Никто не сомневается? Все молчат? Правильно! Кто ж тут будет подавать голос, если ближе Пиалы ни одно живое существо, кроме меня, разговаривать не умеет. Коно, конечно, умница, без него, как без рук, но вот с лексиконом у моего песика не густо. «Ав!», «Р-р-р!» да «Гав!» — и то изредка. Ну почему собаки говорить не могут? Тому же Коно есть, что сказать! Причем, по делу, и куда больше, чем некоторым людям! Вот сейчас чего порыкиваешь? Шерсть на загривке дыбом, мышцы напряжены, пасть оскалена. Опасность чуешь, причем серьезную. Задрыгой буду, если к нам шаки не пожаловали! Других опасных хищников тут нет. Натягиваю тетиву. Ну?

Коно срывается с места и молча бросается к ближайшему отвалу морены. Навстречу выметываются пять крупных зверей. Пес не лает: когда шаки атакуют — пугать поздно. Вскидываю арбалет. Щелк! Крупный бурый самец с жалобным визгом катится по камням. Передергиваю рычаг и стреляю еще раз. Второй. Всё! С тремя Коно справится. А мне пора! Шаки никогда не атакуют с одной стороны, да еще с наветренной. Мухой — на противоположную сторону отары. Вовремя, слава богу! Вторая пятерка уже в десятке метров от крайнего барана. Щелк! Щелк! Щелк! Три зверя визжат и катаются по земле, пытаясь зубами дотянуться до болтов. Чтобы с моей полуигрушечной пушки убить крупного шака, надо точно попасть в сердце или глаз. Навскидку — нереально. Но и не надо, потом добьем, никуда они не денутся с болтом в боку. Плохо, что магазин пуст. Говорят, на Равнинах до Большого Писца делали магазины на двенадцать выстрелов. Не знаю, у нас не получается: болты клинит на подаче. На Равнинах тогда много чего делали. Те же автоматы, машины…

Менять магазин нет времени: один из шаков уже валит барана. Что есть силы кидаю дрын, наконечник пробивает тварь насквозь. Последний зверь поворачивает ко мне. Что скалишься, недомерок? Клыки у тебя? На Коно посмотри, вот у кого клыки! Вытаскиваю нож. Ну? Прыгай же, дрянь такая, прыгай! Тварь слушается. Здоровенная туша летит на меня. Мужики говорят, что они в таких случаях принимают шаков на грудь, протыкая на подлете. Не слишком верится, да и в любом случае мне зверя не удержать, он весит в полтора раза больше. Да и куртку жалко. Куртень-то уникальная! Тонкая, легкая, прочная, не промокает, не потеешь в ней. Папин подарок маме на свадьбу! Еще в дописцовые времена сделана, а смотрится, как новая! Не для того же мама ее берегла пятнадцать лет, чтобы всякими грязными животными рвать! Так что обниматься с шаком я не полезу! Не хрен, в прыжке шак беспомощен: направление движения сменить не может. Так что шаг в сторону и вперед, взмах рукой — и ножик торчит из-под лопатки хищника. Точнее, трупа хищника. Все.

Вставляю новый магазин и смотрю, что там у Коно. Ой, молодец, лохматый! Не только своих троих погрыз, но и прикончил всех подранков с той стороны. Вытаскиваю из тел нож и дрын и добиваю остальных. Увы, барана тоже приходится докалывать. Внимательно осматриваю подбежавшего Коно: эти шаки — просто разносчики заразы, если хоть краем зуба зацепили собачку, надо срочно дезинфицировать! Лишаться такого пса из-за стаи каких-то отморозков совершенно не хочется… Слава богу, всё нормально, пёсик, всё хорошо, не удалось этим ублюдкам пробиться через нашу шерсть, не зря она у нас такая густая и длинная! Не только, чтобы зимой тепло было… Хороший Коно, хороший, умница… Умница облизывает мне лицо и ласковым тычком морды валит на землю. Сто килограмм мышц и шерсти — это вам не хухры-мухры!

Всё, зверик, хорош лизаться! Пора подводить итоги. Одного барана потеряли. Жалко, но радует, что не овцу: баран ягнят не приносит, ему так и так в жаркое. Ну, пойдет чуть раньше. Десяток шаков. Десять шкур и мяса — как от пятнадцати баранов. Болты все целы, ни один не погнулся. Дрыну и ножу, понятное дело, ничего не будет. Выгодно мы разменялись. Только надо сохранить мясо и шкуры до каравана из Лагеря. Так что, давай, дружок, паси отару, благо двух стай шаков в одном месте не бывает, а я пока займусь тушами: освежую их и разделаю. Не беспокойся, и не смотри так жалобно, вся требуха — твоя, как обычно. Сбрасываю куртку и штаны, потом, подумав, просто раздеваюсь догола: дует не сильно, а пачкать хорошие вещи жалко, новые брать негде. Пузо отмыть куда проще. На улице не июль месяц, но если хорошо работать — не замерзнешь. И закончу быстрее…

Таджикистан, окрестности Айни. Чайхана.

Андрей Урусов

Млять, ну что за похребень растакая? Бедная «Тигра» медом намазана? «Джопу» пятнадцать годов. Дырок — словно в решете. Крыши толком нет, хоть брезент, как на «козле», натягивай. Внешне — груда металла на колесах. С какого, спрашивается, перепугу всякая тварь до него ручонки тянет?!

Ладно, Умиду нужен был не джип, а предлог доклепаться. Фаррух тоже не столько машиной интересовался, сколько прощупывал, что за люди. А этим-то чего надо?!

Остановился ведь на минуту! В чайхане хотел наскоро адресок пробить, где дед легендарный обретается. Нет, конечно, эта тройка саксаулов минут десять мозги просношала. Но не час же?! И нате вам, уже прилетели коршуны! То ли у них стук налажен поголовный, то ли следили.

Хорошо, хоть засек этих мудаков еще из чайханы. Предохранитель сбросить, затвор передернуть, курок взвести. Пистолет на петлю из ремешка, и через плечо. Пусть под рукой висит. Старый фокус: плечом дернешь — рукоять в ладонь сама влетает. Когда на польском кордоне, возле Солокии, с «легионовцами» пересекались — выручило. И сейчас пригодится. Четвертая мобильная погранзастава СпН в лице Урусова А.М. к бою готова!

Только бой сейчас совершенно не в жилу. Если и выживу, не вырвусь с вражеской территории. Может, пронесет? Два раза кривая вывозила. А боги дураков любят, глядишь, и третий раз прикроют.

Четверо. Вай, хреново-то как. Лошье, конечно, сразу видно по всем повадкам, но четверо… И не детки, ровесники плюс-минус. Кто-нибудь чего-нибудь может и уметь.

Ладно. В чайхане век не просидишь. Кто не рискует, тот не лежит в реанимации. Херня война, главное — маневры! И не бздеть в танке. Пошли под солнце палящее…

Чего лапу тянешь, черножопый? Ну и акцент! Хрен разберешь, что несет! Хуже «бандеровца», честное октябрятское…

— Эй, урус, у тэбэ клуч от мой машин? Давай!

— И давно она стала твоей? — Интересуюсь тихим голосом. С обнаглевшими лучше так. Может и успокоются.

— Какой тэбэ дэло? Я сказал «мой»! Здес я хазаин!

Хозяин? Молод больно для хозяина. Ключи тебе? Хрен на всю морду и кой-чего на воротник. А грабки тянет, сученыш.

— Да? Я слышал, что ваш баши постарше будет.

— Нэ трогай ата, урус кафир, клуч дай!

— Сын баши значит? Тогда понимать должен. Не стоит ссориться с капитаном российской армии. Тем более, с хорошим другом Умида Мизафарова? Хочешь отца с Сарыбеком поссорить?

Таждик выдает тираду. Определенно, матерную. Из понятных слов только «Умид» и «Сарыбек». Похоже, не договориться с ним, только поголовные расстрелы спасут Родину…

Что ж он совсем головой работать не желает? Джигиты странно себя ведут. Удолбанные в хлам? Вроде нет. Руки не висят, автоматы не болтаются… Хотя держать оружие за спиной в такой ситуации…

А вот это уже не мат. Это приказ! Приказ стрелять. Так, потянулся правофланговый. Типа незаметно, ага… Аллаху акбар, что нету на Диком Востоке дико западных «ганфайтеров». Куды ж деваться бедному хохлу, когда наган есть, а вариантов других нема… Танцуем, товарищ капитан!

— Граната!!!

А сам сторону перекатом, вбрасывая в руку «Стечкин». Очередь уводит ствол в сторону. Однако всё. Конец. Как стояли, так и упали. Как говорил незабвенный Умид, тупых чурок надо брать на понт!

АПС, он не зря «автоматический». Магазин за секунду выплевывает. Из двадцать пуль в упор, хоть по одной каждому да достанется. Как там заяц говорил, когда медведица меж березок застряла? «Из этих мощных лапищ никто не уходил!» Не ушли. Даже к оружию потянуться не успели.

«Сынок» только еще корячится, кровавой пеной булькает. Помирать не хочет, шипит что-то. Проклинает, что ли? Как страшно, даже кушать не могу. Только есть нюанс маленький. Выстрел в голову проклинающему снимает любую порчу. Улыбаюсь в начинающие стекленеть глаза, и выжимаю холостой ход спуска. Оказывается, у сыночка, что никогда не станет кем-то, кроме трупа, были мозги. Что же ты ими не пользовался, сволочь? А в итоге — тебе глупая смерть, а мне сплошная головная боль. А потом тоже смерть.

Остальным и правки не надо. Но на всякий случай. Дернулись чуть и все. Кончено.

А теперь ускоряться треба. Шмонать дураков некогда, за руль и по газам. Сейчас интересное кино начнется. И чем дальше отсюда окажусь в начале фильмы, тем лучше.

Джип рвет с места, окутывая плотной завесой пыли выскочивших из чайханы саксаулов. Ну, секретность обеспечена строжайшая, разнесут новость быстрее любой рации.

Да ты и сам молодец, херр гауптман, кучеряво живешь. Час, как ахмадовский пост проехал, и уже четыре трупа. А один, вообще, брульянт короны, если про батьку не соврал. Вляпался по самые не балуйся. Тикать надо, тикать! Только куда?

К деду лучше не заезжать: и времени на разговор нет, и старика подставлю. Одно дело рядовые, а другое — сын баши. Здесь знаки всех Посредников Таджа не помогут. Обратно? Прорваться через город нереально. Только что проезжал, видел: блок-посты организованы по всем требованиям Устава, так просто не пройдешь. А последний, на границе — просто дот-«миллионик».

Разве что, Фаррух нанесет «встречный удар силами двух танковых взводов». Вот только взводы те — защитного цвета мечты таджикского гроссмейстера…

Попытаться в Дивизию? К полковнику Рюмшину и прапорщику Хабибуллину в гости. Свои в жисть не сдадут. Но максимум через час папаша узнает о смерти сынка, и от тех краев отрежут в первую очередь. Ахмадов — мудак, а не дурак. За час туда не дойдешь. До перевала пилить и пилить. И укрепления должны быть еще серьезней — Дивизию баши боится. Куда?

В Матчу тоже не пропустят. Да и через «место преступления» возвращаться стремно. Там-то хипиш уже подняли.

Так, мостик впереди. И пост. Готовность ноль, капитан! Знают уже, или нет? Нее, не в курсе, только рукой помахали. Понятно, раз едет машина в самом сердце своих земель, значит, имеет право. Железная логика! Не умеете вы, ребята службу нести. И славно, что не умеете.

— В Бога душу мать! И башкой об стену!

Блин, еще и колдоебина под колесо попалась. Тряхнуло так, что чуть язык не откусил!

Между прочим, громко материться — не лучший способ остаться незамеченным. Хотя если кто и услышит вопль моей души, то разве залетный архар какой. Или кеклик, в гнезде затаившийся… Да и мотор, один хер, громче ревет. Подыхает «Тигра» помалу.

Стоп! Что за развилка? А куда ты летишь-то, а, товарищ капитано-сержант? Дураком родился, дураком и помрешь. По всем признакам — скоро. Всю жизнь тебе говорили: сначала думай, потом стреляй! И Темлянцев говорил, и Головатый… А уж как майор Гержов по поводу этому матом исходил… А ты, ишак карабахский, чего творишь?

Гонишь сломя голову неизвестно куда! А надо подумать! И вероятности разные посчитать. Оперативник херов. Не первый день живешь. Восток — дело тонкое, как сам товарищ Сухов учил. Точнее, оба товарища Сухова. А ты чуть что — гранатой грозишься, да шпалером машешь. Хоть пистолет не забыл, а то вообще, сектыш по всем статьям. Теперь рожа басмаческая в жизнь не успокоится. За сына мстить по полной будет. Всю банду положит, но тебя, дурака, из-под земли достанет! И не спрячешься. Везде будешь как хрен на блюде. А если поймают — дай бог, если секир-башкой ограничатся. Тут люди с фантазией…

Какие варианты есть? Погоня хорошо обламывается засадой. Хорошо сделать — мало чурбанам не покажется. Вот только Ахмадов, если верить оперативным сводкам полученным от источника «Одна Бабка Сказала», та еще сволочь и скотина. Будет до победного по следу идти. Или пока все нукеры не передохнут от передоза свинца в организме или других естественных причин.

Нукеров у него до хрена, и от старости и простуд помирать не собираются. Возраст не тот. А уработать всех… Ты не Чак Норрис, Андрей Михайлович, и даже не Рэмба. Радуйся, что хоть кого-то сумел отправить в Края Вечной Охоты на гурий и прочих усладителей, подобных жемчугу. Четверых, в том числе высокопоставленного вражеского офицера. Подвиг, между прочим. По всем раскладам. В Советской Армии, минимум «За боевые заслуги» на грудь широкую вручили бы. С размаху.

Здесь, что обидно, медаль вручать некому. Гнать будут хуже, чем волка. По серым хоть «волчатник» не стреляет, а тут каждый флажок с пулеметом, каждый загонщик с автоматом. И все успехи — отсрочка. Не более.

Единственный вариант — оторваться. И выскочить к другому курбаши на делянку. Лучше всего — к Фарруху. А есть такие варианты? Что там карта говорит, вышеозначенным союзным курбаши торжественно врученная? Ого! До фига она говорит. Только помни, капитан, что больших гор ты не знаешь ни хрена и не любишь ни разу. А что промышленный альпинизм похож на настоящий только издалека, так то еще Александр Сергеевич говорил, который не летчик-пародист, а бригадир донбасский незабвенный. Отсюда вытекает, что маршрут надо прокладывать там, где тропинки нарисованы. Без них совсем плохо будет.

Так. Вовремя остановился, очень вовремя! Как раз здесь и надо поворачивать. К озеру, которое зовется Искандеркуль. Пожалуй, можно и успеть до всеобщего хипиша. А из этих мест карта минимум две тропки показывает, по которым можно маршировать до Пенджикента. Не сразу, но за неделю должен управиться. Если неизбежных на море случайностей не подвернется. «Джоп» верный, конечно, жаль, но себя жальчее. Все херня на самом деле по сравнению с Мировой Революцией. Отсюда исчезнуть, у Фарруха всплыть. Делов-то? Так что за руль, налево и педальку в пол.

Чуркам еще разобраться надо, куда я свернул. Глядишь, и оторвусь на пару часов. А пара часов в горах, если повезет, могут и неделей стать…

Эх, «Тигру» бы еще, уходя, спрятать, чтобы ни одна скотина не нашла…

Таджикистан, окрестности Айни

«Нива» остановилась у обочины. Водитель еще раз убедился, что поблизости нет любопытных ушей, и нажал тангенту рации.

— Центр Семнадцатому, — произнес он на языке, понять который не смог бы ни один посторонний.

— Здесь, — прозвучал ответ на том же наречии.

— Я прошел Айни. Есть новости. Заезжий русский убил Тимура Ахмадова.

— Старшего сына Бодхани?

— Да. И троих охранников.

— Кто?

— Чужой. Уехал на джипе с русскими номерами.

— С ним кто-нибудь был?

— Нет. Русский был один. Перед стрельбой спрашивал дорогу к дому «железного» Шамси. После ушел на Сарваду.

— Принял. Тебе срочная задача…

Парень молча выслушал инструкции, и машина, развернувшись на узкой дороге, покатила обратно к Айни.

Таджикистан, Душанбе, Дивизия

— Разрешите, Сергей Павлович?

Полковник Рюмшин поднял голову от бумаг.

— Заходи, Андрей Владимирович! Чаю будешь?

— Не откажусь, — Пилькевич бросил взгляд на лежащие на столе документы, — и тебе не дает покоя этот загадочный «спецназ»?

— Да вот, люблю загадки разгадывать, понимаешь! Пока на всех фронтах затишье, можно и голову поломать немного.

— И как успехи?

Рюмшин громко вздохнул.

— Никак.

Пилькевич уселся на продавленный стул, сдвинул в сторону какие-то рапорта и утвердился локтями на командирском столе.

— А я тут, между делом, вспомнил одну вещь. Служил у меня в Центроспасе такой старлей Бахреддин Устаев. Когда всё случилось, он был на выездном посту. В первый день примчался в Душанбе. Семья у парня там оставалась, семеро детей и жена. Только лучше бы не приезжал… — спасатель помолчал немного, — в общем, отправил его назад. Мол, там тоже люди остались, надо выводить. Мужик в Душанбе с ума бы сошел. Уехал. И с концами.

— И что? Тогда люди тысячами пропадали.

— Пропадали. Только Бахреддин должен был проскочить Анзоб задолго до появления Бодхани.

— Логика понятна. И что старлей твой может? — Рюмшина явно заинтересовал разговор.

— Много чего может. Водитель прекрасный, особенно на горных дорогах. Альпинист хороший. Не военный совсем, срочка только. Офицером уже в Центроспасе стал.

Пилькевич мотнул головой и продолжил, опередив полковника:

— Ребят такого уровня старлей подготовить не мог, сам знаю. Речь о другом веду. Всё пытался вспомнить, где его пост тогда ставили. Посты-то, каждый год в разных местах организовывали. Куда народу побольше приедет, там и… Так вот, вспомнил. В «Алаудин-Вертикали»! — и увидев недоумение на лице командира, добавил, — ущелье Пасруда!

— То есть, думаешь, твой старлей «шайтаном» заделался? — полковник даже забыл про остывающий чай.

— Не знаю, не знаю… — задумчиво протянул Пилькевич. — Он ведь не один там остался. А среди альпинистов всякие ребята попадаются. Помню, ездил как-то на Кавказ. По обмену опытом. Был там парнишка. Младше меня лет на пять. Когда я уезжал, Палыч его сопровождающим определил, на поезд до Минвод проводить. В общем, нарвались на шпану. По Высоцкому — их восемь, нас двое. На самом деле, не восемь их было, четверо. Но не суть. Витёк такое творил… Я и ударить-то успел всего пару раз. И не выбил никого. Он их, считай, в одиночку разложил.

— Хорошо, давай подумаем. Встретился тебе Витёк. Альпинист-рукопашник. Заметь, только рукопашник! И обрати внимание, умение драться — еще не боевая подготовка. Но предположим, он всё умеет. И сколько людей такого уровня было на тысячу альпинистов?

— Да может, он один на весь Союз и был.

— Вот то-то…

— Только в последние годы он частенько в наши края ездил. И как раз на Алаудины. К Руфине Григорьевне.

— Погоди, погоди. Допустим невероятное. Витёк твой был именно там. Но ему сейчас за шестьдесят. Какие, к чёрту, боевые операции?!

— Сергей Палыч! Он мог научить, понимаешь? Молодежь научить. А тот, кто голыми руками…

— Понял, — перебил Рюмшин увлекшегося заместителя. — Интересная версия. А поднять данные, кто был в этой… «Вертикали», можно?

— Нет, сгорели мои архивы, — смутился Пилькевич. — Да они и были очень неполными.

— Значит, думаешь, «злые духи Пасруда» — одичавшие альпинисты, среди которых затесался кто-то типа твоего бывшего сопровождающего?

— Не знаю, — развел руками спасатель. — Но предлагаю рассматривать как рабочую версию. Всё равно, другой у нас нет. Самая реалистичная — инопланетяне. Или «сафед-шайтаны». Знаком уже с этим слушком?

— Знаком… Одно другого не легче. Еще и собачками подтверждается. Большими и черными. Откуда они у альпинистов, а?

— Откуда же мне знать? Может, там одна такая псина и есть! А размер — у страха глаза велики.

— Ага! Только не вяжется с Пашиными исследованиями дерьма.

В дверь постучали.

— Товарищ полковник, Махонько к Вам.

— Лёгок на помине. Пусть заходит! — Рюмшин обернулся к Пилькевичу, — вот сейчас на Паше твою версию и обкатаем. Спросим, что наша разведка думает о суперальпинистах.

— Спроси.

Махонько влетел в кабинет, чуть не кувыркнувшись об неудачно поставленный стул.

— Угу. Товарищ капитан… А что ты так запыхался? Ощущение, что от Куляба бегом бежал.

— Только от радиорубки. В Айни убит Тимур Ахмадов, старший сын Бодхани.

— Ах ты ж мать его! — ахнул Пилькевич.

— Вот тебе и затишье, — отозвался Рюмшин, — подробности давай.

Капитан коротко выдохнул и начал:

— Часа два назад резко повысилась активность радиопереговоров Айни. На все посты прошли команды полной боевой готовности. Переговоров очень много. Бардака, соответственно, тоже. Понять, что случилось, не представлялось возможным. Пятнадцать минут назад поступило сообщение от нашего агента в Айни. Тимур Ахмадов убит около чайханы на повороте Фандарьи. Убийца предположительно русский. Военный.

— Вот черт! Нас же обвинят! Сейчас!

Рюмшин крутанул ручку «тапика», не дожидаясь доклада дежурного, рявкнул: «Боевая готовность!»

Нервно бросил трубку на аппарат и обернулся к Махонько:

— У тебя всё?

— Не совсем. За десять минут до сообщения нашего агента вышла на связь неизвестная радиостанция, которая сообщила гораздо больше. Ахмадов убит капитаном российской армии. И передали на нашей волне и нашим кодом. Запеленговать станцию не удалось, мигом отбомбились.

— Мать твою так! — обматерился Рюмшин. — Кто-то внаглую держит нас за идиотов!

Таджикистан, Фанские горы, река Искандердарья

Тезка большого озера

Старый Искандер много повидал на своем веку. Потому и не торопился вниз, в Зеравшан. И пусть там кипит жизнь. Но — там. А они живут здесь. В Сарытаге. Он сам, три сына с женами и дочка с зятем. И все внуки. Сколько их? Кажется, четырнадцать? Память начинает подводить старика. Чуть заметно шевеля губами, Искандер произнёс имена внуков и внучек. Да, четырнадцать. Из них четверо с семьями. Правнуков, правда, только трое. Но это пока. Еще нарожают. Он не торопится.

Через год после большого несчастья, когда земля внизу стала ничьей, многие декхане ушли. Да что многие, все! Внизу земля родит больше. Вот и спустились в долины. И из Сарытага, и из Канчоча ушли. Только Искандер остался. Он-то хорошо знает: чем ближе к власть держащим, тем опаснее. Кому нужен кишлак у ифрита в заднице, куда даже дорога не проложена? В том и дело…

Дорога-то есть, но очень плохая и ни на одной карте не нарисованая. За двенадцать лет, лишь раз сюда приходили люди с оружием. Сразу после того, как земля пыталась занять место неба, а небо стало кровавым. Тогда баши Бодхани изучал свои владения. Люди Ахмадова уговаривали дехкан переселяться вниз. Многие купились на посулы. Да, многие…

Искандер не купился. И на земле Сарытага семья может жить. Конечно, не разбогатеешь, но и голодным не останешься. Зато за урожаем или стадом, а то и за понравившейся внучкой, сюда не придет ни бай, ни баши.

Конечно, беда с женами для внуков и мужьями для внучек. Но решается. Когда приходит время подбирать новых родственников, старик сам идет в Сарваду. Посидит в чайхане, посмотрит по сторонам, послушает людей… Потом поговорит с родителями… Сейчас восемь его внуков уже сговорены. И неважно, что младшим из них нет и двенадцать лет. Искандер мудрый, он не торопится. Только для двух младших девочек не подобрал еще женихов. Но успеет, всё успеет…

Его путешествия вниз не опасны. Вот если пойдет кто-то из сыновей или старших внуков, люди баши обязательно заметят незнакомого человека. А он сам… Кому нужен одинокий старик? Вот и сейчас идет себе из Сарвады по дороге. Далеко, конечно, четыре часа шел Искандер вниз, пять часов будет идти вверх. Весь день уходит. Зато сговорил Лейсан. Да и знать, что происходит внизу, никогда не вредно.

Шум мотора возник сзади и становился все громче. Машина догоняла. Искандер обшарил взглядом окрестности. Плохое место, негде укрыться. Бежать нельзя, подозрительно. Старик сгорбился еще больше, и старательно шаркая ногами, неторопливо побрел вперед. Надо было развернуться, чтобы идти навстречу машине и видеть её. Но сразу не сообразил, а теперь поздно. Жаль. Судя по звуку, автомобиль притормаживал.

— Салам алейкум, ата! — раздался мужской голос из кабины.

Русский. Из России. Местные урусы говорят иначе. А внешне немного похож на таджика. Но с таджиком не спутать. Молодой, по крайней мере, младше его сыновей, крепкий. В пятнистой форме и с оружием. Воин. Но форма не таджикская. И на номерах русский флажок.

— Ваалейкум ассалам!

— Давай подвезу, ата, — спросил военный, — вроде, нам по дороге.

Отказаться? Глупо. А почему, собственно, и нет? Если чужак задумал плохое, ничто не помешает ему и здесь. А там, у себя — еще неизвестно. Он же один! Какой бы ни был воин! Да и ноги у Искандера уже не молодые… Урус открыл переднюю дверь машины:

— Садись, ата. Я не воюю с аксакалами. Если бы хотел что-то плохое, уже сделал бы.

Хорошо, пусть везет. Старик взгромоздился на сиденье, зажав посох между колен. Машина тут же тронулась.

— Меня Андреем зовут, ата! — представился урус, и подмигнул.

Старик тоже назвал своё имя. Какой смысл его скрывать.

— Не скажешь, ата, я правильно еду? Озеро Искандеркуль — там? — Водитель махнул рукой вперед по дороге.

Искандер закивал головой.

— Тама, тама!

Зачем врать? Всё равно правду не скроешь. Не сейчас, так через час вылезет. Если урус едет до озера, хорошо. Там можно уйти с дороги и пройти только Искандеру известными тропками. На это не надо много времени, а от озера до Сарытага еще довольно далеко. Не отследить.

— Скажи, ата, а за озером дорога есть?

А вот чем безграмотнее и безобиднее будет казаться Искандер, тем лучше. Кто знает, что на уме у этого уруса?

— Моя руски мало гаварит! Плоха гаварит! Дорога Канчоч идет.

— Вах, Искандер-ата, зачем язык ломаешь? — рассмеялся Андрей, — ты же всё понимаешь! Только делаешь вид, что говорить не можешь! И акцент у тебя не таджикский!

— Как не таджикский?! — заволновался старик. К такому повороту событий он был не готов.

— Ну вот, а сейчас совсем забыл слова поковеркать! Слушай, ата, давай поговорим нормально, не придуриваясь. Как далеко можно доехать на машине за озеро?

Искандер не знал, что делать. Напасть на этого человека? Вряд ли выйдет что-то путное. Чужак моложе и сильнее. К тому же, драка в машине, едущей по горной дороге, ничем хорошим закончиться не может. Дальше притворяться глупым и неграмотным? Так урус уже раскусил его! Вот, шайтан…

— До Канчоча асфальт идет.

— А дальше? На карте Сарытаг нарисован.

— Туда асфальт не идет.

— А проселок идет? В Сарытаге люди живут?

— Много людей живет. Пешком ходят.

— Не сходится у тебя. Людей много, а дороги нет. Ты умен, Искандер-ата, почему же считаешь меня дураком? Да и врать не умеешь. Думаю я… Впрочем, ладно.

— Шайтан! — тихонько выругался старик, но спутник услышал.

— Нет, на шайтана я не тяну, — рассмеялся он, — ты мне вот что скажи, найдется там хороший человек, чтобы объяснил, как пройти в Пенджикент через горы? А я бы ему что-нибудь хорошее подарил.

Темнит урус. Ох, темнит. В Пенджикент можно и на машине доехать. Через горы, пешком — гораздо дольше. И машина там не пройдет. Видимо, поссорился с баши. Крепко поссорился. Значит, сам не опасен, не нужны новые враги. А вот те, кто будет искать его… Им лучше на глаза не показываться. Надо узнать больше.

— Старый Искандер знает такого человека. Но не знает, захочет ли тот иметь с тобой дело. Говори.

— Что говорить?

— Всё говори.

Андрей снова подмигнул.

— Мало всего, если честно. С баши дорогу не поделил, немного пострелять пришлось. Его нукеры скоро начнут меня ловить. Хочу доехать как можно дальше, а потом уйти через горы. В Пенджикенте друзья есть. Тому, кто расскажет, как туда пройти, отдам машину. И все вещи, которые не возьму с собой. Подскажи, кто готов помочь? — и выжидающе посмотрел на пассажира.

Старик молчал. Чужак привез неприятности. Но предупредил о них. Это хорошо, в Сарытаге джигиты никого не застанут врасплох. Они вообще никого не застанут. Пожалуй, стоит помочь урусу. Или не надо? Искандер думал довольно долго. Только когда машина въехала в Канчоч, неожиданно скомандовал:

— Направо!

Урус, назвавшийся Андреем, молча повернул руль. Некоторое время ехали, повинуясь односложным командам старика. Минут через тридцать раздолбанный просёлок вывел на ровную каменистую площадку. Дальше дороги не было.

— Приехали, урус. Слушай старого Искандера внимательно. Ты не стал врать простому дехканину, и Искандер не обманет тебя. Слушай сюда. В Пенджикент можно дойти через озеро Каракуль. Простой путь, хороший. Но те, кто пойдет за тобой, тоже пойдут той дорогой. Не ходи туда. Иди по реке Казнок. Поворот трудно найти, хотя он совсем рядом. Мой внук проводит до нужного места. Там есть простые перевалы в разные ущелья, по которым пойдешь к Пенджикенту. На перевалы идут тропы.

— Спасибо, ата.

— Теперь скажи, какую опасность скрывает твой подарок?

— За мной будут гнаться ребятки местного баши. Говорил же. Джип им знаком. Так что подарок надо спрятать и забыть про него.

— Еще?

— Всё. Когда власть внизу переменится — можешь доставать. Но не раньше.

— Хорошо. Скоро ночь. Останешься до утра?

— Нет, пойду. Хрен этих джигитов знает.

— Разумно. Собирайся в дорогу, я позову внука. О твоих вещах позабочусь. Обещаю.

Андрей укладывался около часа. Наконец, недовольно морщась, надел рюкзак и сказал:

— Вот, — урус показал на небольшой сверток, — сохрани. Это не моё. Если все получится — приду за ним. Да и не надо тебе. Остальное — забирай, как и обещал.

— Хорошо. Пусть Аллах поможет тебе в дороге.

Андрей махнул рукой и двинулся за мальчишкой-провожатым.

Искандер недолго смотрел вслед гостю. Как только тот скрылся за поворотом тропы, старик позвал сыновей и зятя:

— Загоните машину в дальний хлев и закройте так, чтобы ее не смог найти никто и никогда. И собирайтесь, рано утром уходим в летники на верхних пастбищах. Все, включая детей и скот. Даже кур унесем. Дней на десять. Кишлак должен выглядеть нежилым.

Сыновья молча занялись делом. Никто из них не ставил под сомнение решения отца.

Старик усмехнулся. Ты прав, чужеземец. Искандер стар, но не потерял остатки разума. Ты рассказал правду и тем оказал нам услугу. Теперь идущие по следу не найдут здесь никого и ничего. У дехкан нет желания общаться с джигитами.

Никто не возьмет твои вещи до конца лета. Ты, урус Андрей, не похож на того, кто отказывается от своих слов, но, может быть, захочешь что-нибудь вернуть. Выкупить или обменять.

Если же нет, в следующем году машина пригодится. А остальное еще раньше. Но не раньше осени, когда джигиты баши уже забудут о тебе. Или когда от Бодхани останется только обглоданный шакалами труп. Ты сказал много, урус, но не все. Но мудрому и не надо многого…

Искандер дождался, пока вернулся внук.

— Он ушел в Казнок, дедушка! — сообщил мальчик.

— Хорошо, Тохир. Пойдем собираться…

Таджикистан, Айни

УАЗ вылетел из-за поворота и, взвизгнув тормозами, остановился у ворот резиденции баши. Высокий худощавый мужчина выпрыгнул из машины и, не дожидаясь, пока откроют створки, побежал через двор. На охрану он не обращал ни малейшего внимания. Да и какой глупец захочет мешать Мутарбеку. Младшему, а теперь и единственному, сыну баши? Наследник забежал на террасу, открыл дверь и предстал перед глазами отца.

— Ну?

— В ущелье его нет, ата!

— Какого Иблиса? Твоего брата убивают в посреди нашей земли, на глазах у кучи народа, а ты уже четыре часа не можешь поймать убийцу!

Отец был взбешен, и Мутарбеку нечем укротить его злость. Урус как сквозь землю провалился. Куда можно деться на крохотном кусочке трассы? Его видели на нескольких постах, а потом он пропал, словно был не человеком, а джинном. Если ушел в горы, то где джип? Не на себе же утащил!

— Отец! Мы обыскиваем все ущелья, куда он мог уйти. Я даже в Пасруд послал людей. Мы скоро найдем его или машину, если решит уйти в горы пешком. В горах урус не выживет, он же — житель равнин!

— Если он не проберется к кому-нибудь из наших врагов. — проворчал Бодхани. — К Рахмановым, например! Эти уроды на посту проспали, а теперь говорят, что не видели, чтобы спасти свои дурные головы!

— Нет, отец, — возразил Мутарбек. — он уехал от чайханы в другую сторону. И не возвращался. Ни к Саттаху, ни к Шамсиджану русский проехать не мог. К урусам в Душанбе тоже, через Анзоб тушканчик не проскочит. Спрятался в ущельях. Сейчас прочесывают Джиджикруд, Габеруд, Ремон. И Пасруд, но там, я приказал не ходить дальше конца дороги. Если он ушел туда, тем хуже для него!

— Что этот урус не поделил с Тимуром?

— Свидетели говорят, что Тимур хотел забрать его машину! По описанию, старый русский джип с полуоторванной крышей. Дырок от пуль больше, чем железа. Но ты же знаешь Тимура!

— Кери хар! Послал Аллах сыночка! Мы должны благодарить этого уруса! Но благодарность будет своеобразная! Достань мне его, сын! Что хочешь делай, но достань! Никто не имеет права безнаказанно убивать Ахмадовых!

— Я понимаю, ата! Достану, где бы он не скрывался, — Мутарбек почтительно поклонился.

— Да, сын, ты узнал, откуда здесь взялся человек из России?

— Приехал из Пенджикента. Точнее, через Пенджикент. На границе показал бумагу от Умида Мизафарова, где тот называл уруса братом. Один из джигитов запомнил фамилию.

— Эти бараны могут что-то запомнить?!

— Азиз и вправду не слишком умен. Но имя запомнил. Смешно стало, понимаешь: урус Урусов! На нем были погоны капитана.

— Капитан русской армии! И вдобавок друг Умида! — Бодхани раздраженно мерял шагами террасу. — Тимур всегда умел создавать неприятности. Придется объясняться с Сарыбеком! Если узбеки решат за него мстить — жди беды. Какого Иблиса этот урус забыл в чайхане?

— Спрашивал дорогу к дому Шамси Абазарова.

— Арвой дадод барегам! Тут еще и «железный» Шамси!.. И почему я не придушил своего первенца сразу после рождения?!

— К Шамси убийца не поехал.

— Ты допрашивал домулло?

— Отец, мне далеко до твоей мудрости. Но не настолько! Может, не проявлять слишком большого рвения?

— Нет. Поймай! А там посмотрим, насколько он нужен Хорезму и Ирбису! По крайней мере, будет козырем в наших руках.

— Сомнительный козырь!

— Какой есть. И тот еще поймать надо. Пока мы даже примерно не знаем, где он прячется!

— Это вопрос времени.

— Хорошо. Иди, сын. И вернись с этим урусом. С ним, а не с его головой. Он нужен живым.

Таджикистан, Пенджикент

— Ассалам алейкум, Фаррух!

— Ваалейкум ассалам! — ответил Амонатов и тут же перешел на русский, — неужели люди Ирбиса так быстро выполнили свою работу? За полночи?

«Язык» Ирбиса потребовал встречи посреди ночи, причем настаивал на присутствии «гостя бека». Впрочем, Борис и сам бы пришел. Юринов уже часа два не находил себе места, гадая, что могло задержать Андрея.

— К сожалению нет, уважаемый, — посланник тоже заговорил по-русски, — твоя посылка еще не дошла до адресата. Я с другим делом. Тебе просили передать вот это, — он протянул маленькую фигурку.

— Конь? Ты уверен, что его передал не тот человек, которому я вчера посылал сообщение?

— Передавший не захотел назвать имя. Он не получал никаких посланий. Но просил сообщить, что он твой друг.

— Это, конечно, хорошо. Только непонятно. Впрочем, от дружбы я никогда не отказываюсь.

«Язык» посмотрел на Фарруха. Глаза хитро блеснули в неверном свете:

— Еще тот человек просил передать: вчера русский капитан не поделил дорогу с Тимуром Ахмадовым. Теперь у баши Бодхани всего один сын. Русский уехал в сторону Сарвады.

— Андрей! — ахнул Боря.

— Сектаны кысмет! — выругался Фаррух, — Из всех Ахмадовых Тимур — самый невменяемый. Был. Ты принес плохие новости, посланник.

Таджик только пожал плечами в ответ.

Юринов, сидевший прямо у входа, нервно подскочил:

— Надо выручать!

— Как? У нас не хватит сил воевать с Ахмадовым! Даже, если и были бы… Там же некуда деться. Если капитана еще не поймали ночью, то днем точно сумеют! Тимур был редкостный дурак и ублюдок, но отец не простит смерть сына. Разве что твой друг прорвется в Матчу. Шамсиджан с удовольствием укроет любого, кто сыпанул Бодхани соли на хвост. Хоть это и означает войну.

— Матча же в союзе с Дивизией? Надо…

— Верно, — Фаррух обратился к «языку», молча слушавшему данный разговор. — Уважаемый, не мог бы Леопард гор передать мои слова полковнику Рюмшину?

— Какие?

— Сообщи о русском капитане и передай просьбу помочь.

— Хорошо. Это будет передано. Еще что-то?

— Мне тоже надо в Дивизию, — произнес Юринов, — не возражаешь, если мы поедем вместе?

— Такого нет в Правилах.

— Почему? — деланно удивился Борис, — разве вы не передаете посылки? — Он продемонстрировал зажатого в кулаке черного коня. — В данном случае посылка живая. Правила этого не запрещают.

— Ты прав. Не запрещают. Хотя и не оговаривают. Мне надо подумать, — Таджик задумался, не в силах сказать что-то определенное.

— Прими гостеприимство дома Амонатовых, посланник, — сказал Фаррух, удивленно слушавший Юринова. — Ночуй здесь, всё равно поедешь только с утра. У тебя будет время подумать. И у нас тоже.

18 августа 2024 года

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет! — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о, мудрейший!

Старик устроился поудобнее на вытертом ковре и занялся чаем.

— Странные дела творятся в последнее время, уважаемые, — сказал Мустафа через некоторое время, — Недавно погиб сын нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья! Баши, конечно, а не сыну! Но убийца до сих пор ходит под солнцем, а не сидит в зиндане, как должно быть, — и высохшие узловатые пальцы снова ухватили фарфоровый край пиалы.

— Джигитам будет трудно поймать уруса. Он — батыр! Настоящий! Вы же своими глазами видели, как погиб Тимур, — ответил Вагиз, внимательно наблюдая за бегом по небу облаков. — Думаю, мы просто знаем не всю правду. Убийца не пропал. Все дело в том, что все, кто находят уруса, тут же гибнут. Баши теряет людей, но ловит только воздух.

— Очень может быть, уважаемый, очень может быть… — продолжил Мустафа, — А еще, я думаю, что он не урус, хоть и очень похож.

— И кто же он, по-твоему? — вернулся на землю Вагиз.

— Орос!

— Вай, Мустафа! Что за глупости! Он, конечно, не таджик, но его волосы темны, как и его глаза! Я, хоть и стар, но не настолько, чтобы не разглядеть человека в десятке метров от себя!

— Наверное, все же слишком, — хихикнул Мустафа. — Видел, и что это меняет? Оросы много лет жили бок о бок с одамонами, нашими предками. Пришелец влюбился в красавицу-горянку, и все! Или хочешь сказать, что наши женщины недостаточно хороши, а, Вагиз? — насмешливая улыбка не думала сходить с лица ехидного, как сто шакалов, старика. — Да и вовсе не случайно у наших собак рождаются якимены. Если смешалась собачья кровь, почему не смешаться человеческой? Думаю, и среди предков уважаемых людей, сидящих тут, найдутся пехлеваны-оросы!

— Знаешь, Вагиз, я думаю, Мустафа прав! Человек одним криком сбил с ног четверых джигитов, — разгорячено поддержал разговор третий аксакал.

— Их было шестеро, Абдулла! — уточнил Вагиз, пряча улыбку в пиале.

— Разве? А может, и так. На чем я остановился? Ах да, он криком повалил на землю восемь джигитов! Такое не под силу обычному воину, даже самому лучшему! И ни один из десяти не встал. А потом застрелил всю дюжину, до того, как те успели подняться. Я думаю, он стрелял на всякий случай, а шестнадцать отважных воинов нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, падали уже мертвыми!

— Да, уважаемый, один орос и двадцать убитых…

— Но если он действительно «сафед-шайтан», то где его пес? В наших местах не видели «кара-шайтанов» со времен Искандера!

— Вагиз, перестань говорить глупые слова! — возмутился Мустафа. — Или ты желаешь навлечь гнев оросов? Чуру очень умны. Если человек попросил своего друга подождать в укромном месте, тот так и сделал! Нынешние люди не сравнятся и с последним из оросов. Вот и нет нужды в верном псе у ноги.

— Я вот что вам скажу, уважаемые, — перехватил нить разговора Абдулла, — что мы знаем, о жителях гор? Легенды молчат о таких мелочах. Может быть, чуру — оборотни и могут превращаться во что угодно? Не случайно ведь джигиты баши никак не найдут ни человека, ни джип. Орос отъехал в укромное место, а там машина превратилась в собаку, и они ушли в горы!

Вагиз задумался. Собеседники успели выпить по две пиалы прежде, чем он сказал:

— Не знаю, может, вы и правы, уважаемые. Странные дела творятся в мире. Урус искал «железного» Шамси. Что он хотел от старика?

— Вах! Откуда же нам знать? Подобное могут знать либо тот, кто ищет, либо тот, кого ищут. Вон идет Шамси, давайте спросим! Почтенный, не откажетесь выпить с нами пиалу чая? Вы слышали, что вчера убили Тимура Ахмадова?

— И что? — Шамси присел за дастархан, положив посох на колени.

— Убийца спрашивал дорогу к Вашему дому, домулло. Не знаете, что ему было нужно?

— Не имею представления. До меня он так и не добрался.

— Жаль! Одним своим криком тот муж убил двадцать человек! И еще столько же застрелил, как распоследних бродяг! Мы думаем, это был орос. Не случайно, «орос» и «урус» звучат так похоже. А пишутся совсем одинаково! И ведь совсем не случайно он искал Вас, а, домулло?

— Старые дураки! Вы совсем выжили из ума? — Шамси с трудом поднялся и неодобрительно хмыкнул, — надо же придумать такую ерунду! Тимур ездил на одной машине! Больше четырех человек с ним никогда не бывало. «Орос»! Мужчина, умеющий сражаться, и не более того. Да, раз пошли в дело древние легенды, то объявите джип русского собакой-оборотнем. Вы сумеете.

Вагиз вскинулся, желая ответить, но Мустафа удержал его.

— Значит, до Вас он не доехал, почтенный?

— Нет. Так что не могу подбросить вам пищи для новых сказок.

Старик развернулся и медленно двинулся к выходу, всем своим видом выказывая презрение к сплетникам.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые… Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло очень много лет. И надо сказать, он подтвердил, что чуру могут превращаться в машины! Я вам скажу, что у старика впереди больше лет, чем позади. В нем самом течет кровь оросов! Обычные люди столько не живут. Совсем, ох совсем не зря тот урус искал старого Шамси…

Таджикистан, Пенджикент — Узбекистан, Гузар

Выезжали с рассветом. Погода не радовала: дождь пока еле накрапывал, но небо, затянутое низкими серыми облаками, намекало, что это только начало.

Боря вспомнил дырявую крышу «Тигра» и поежился. Мысли тут же свернули на Андрея. Знать бы, где он и как! Увы… Надо ехать в Дивизию. Если кто и может помочь вытащить капитана, то только они. Как объяснил «язык», самый быстрый путь закрыт. Лезть на территорию разъяренного убийством сына Ахмадова — проще сразу застрелиться. Быстрее, и под дождем мокнуть не надо. Можно пройти пешком через горы, но гораздо быстрее и логичнее — объехать по узбекской земле. Через Самарканд, Дербент и Денау. Крюк большой, но если повезет, то к вечеру…

Сержант закинул рюкзак на заднее сиденье Нивы и уселся рядом с водителем, поставив автомат на пол и зажав коленями.

Выспаться не удалось. Почти вся ночь ушла на то, чтобы объяснять Фарруху, зачем ехать лично. Таджик считал, что достаточно поручить все дела «языку». Мол, люди Ирбиса никогда не подводят и, бывает, даже проводят переговоры за местных правителей. Но были нюансы. Не то, чтобы Борис не верил в квалификацию посредника. Но дело ведь не только в Андрее. То, что он остался один, не отменяет прежних задач. А про Бригаду посредник не знает. Пока всё объяснишь, времени пройдет больше, чем займет дорога до Душанбе. Да и не всё можно рассказать посторонним.

«Язык» поднялся еще в темноте. Согласился передать необычную посылку, естественно, выставив классические условия типа полного подчинения приказам. И запросил неожиданно малую оплату, объяснив, что «посылки дешевле слов».

Посредник сел за руль, критически посмотрел на небо и коротко выругался на незнакомом языке. Машина тронулась.

В салоне было тепло, начинающийся дождь ритмичным перестуком по стеклу навевал сон…

Проснулся Юринов уже на подъезде к Самарканду, на блок-посту. Даже не пришлось предъявлять выписанный Умидом пропуск. Старшему поста хватило и пайцзы посредника. Невысокий парень в выгоревшем камуфляже, придерживая болтающийся на слишком длинном ремне автомат и беспрестанно позевывая, поднял полинявшую жердину импровизированного шлагбаума. «Нива» поехала дальше.

— Слушай, а как к тебе обращаться? — спросил Юринов спутника, когда блок-пост с невыспавшимся бойцом остался позади, — я понимаю, что вы все безымянные, но неудобно же. Вдруг стрельба или еще что…

«Язык» усмехнулся:

— Если так нужно имя, называй Дамиром.

На этом разговор закончился, Дамир вел машину, Борис, целиком опустив стекло, глазел по сторонам. Погода наладилась. Небо было чистым, солнышко уже начинало припекать, но пока не сильно. Сержант зевнул, чуть не вывернув челюсть.

— Спи, — сказал Дамир, — хоть до Гузара. Там перекусим. Дальше до самого Байсуна будет только пыль из-под шагающих сапог. А вот после лучше смотреть по сторонам.

— А что там за Байсуном?

— Афганистан близко. Пуштуны иногда налёты устраивают. Кишлаки не по зубам, а на отдельные машины поохотиться любят.

— Ты на русском, как на родном говоришь!

— Работа такая, — пожал плечами Дамир. — Таковы Правила.

— Скажи, а какой приз положен тому, кто угадает, что за зверек изображен на знаке?

— Далось оно тебе…

— Люблю загадки.

— Похвальное свойство.

— Только призы на конкурсах отгадок разные бывают. Угадаешь такого зверька, и его же тебе и преподнесут… А оно мне надо?..

— Лучше не угадывай.

— Ну и не буду, раз не советуешь. В самом деле покемарю.

Боря устроился поудобней на сиденье и опять заснул…

Таджикистан, Айни

— Салам Алейкум, баши!

— Ваалейкум ассалам, посланник. Какие новости принес ты в этот недобрый час?

— Ты просил узнать, кто живет в Пасруде. Ирбис узнал.

Бодхани в нетерпении подался вперед.

— И кто?

— Люди, баши. Не шайтаны и не кутрубы. Просто люди. Хоть и не совсем простые.

— Это было и так понятно каждому, кто хоть немного отличается от барана. Что есть сказать еще? Кто они? Сколько их? Имена? — от волнения перехватило горло, баши чуть не сорвался на сип.

— Сначала дослушай, баши. Ты должен помнить наш договор. Мы находим живущих в Пасруде, передаем твоё послание, а обратно приносим ту ин-фор-ма-цию, которую они согласятся открыть. Леопард Гор ни с кем не ссорится. Для него все равны. Таковы Правила! Или ты хочешь, чтобы каждый из твоих врагов знал, чем занимается в данную минуту любой из джигитов?

— Мне плевать на правила! — вспыливший Ахмадов подскочил со своего места.

— Умерь свой гнев, баши! — Посредник остался невозмутим, словно перед ним стоял не разъяренный правитель, а обиженный ребенок. — Только несчастье, нежданно обрушившееся на твой род, заставляет не обращать внимания на чрезмерную горячность. Сначала выслушай всё, что принес язык Ирбиса, а уже потом будешь задавать вопросы.

— Хорошо. Продолжай.

— Имена тебе ничего не скажут. Да и у нас нет недели перечислять их. Я берегу твоё время, баши. Там живут люди. Разные. Много. Кто-то похож на таджиков. Кто-то светловолос и светлоглаз. Таких большинство.

— Урусы?

— Не совсем. Зоркий глаз заметит сотню отличий от тех урусов, которых можно увидеть в Душанбе. Но только зоркий глаз.

— Кто же может быть похож на урусов, но не быть им… — Задумался Ахмадов.

— Их происхождение сложно и запутано. Они говорят на языке, похожем и на наш, и на язык урусов.

— Как ты тогда понимаешь их?

— Наш язык они тоже знают.

— Хоть с этим стало ясно, но все запуталось еще сильнее… — Баши потер подбородок о воротник. — Что еще заметили твои зоркие глаза?

— Собаки.

— Что?

— Собаки. Черные псы. Огромные.

— Люди Ирбиса начали рассказывать сказки про кара-шайтанов?

— Нет. Я говорю только то, что видел своими глазами. Псов величиной с коня или быка не встречал. Но собаки, живущие в Пасруде, намного больше, чем в других местах. И отлично обучены. Как и люди. Они опасные враги, баши! И раз наш разговор зашел о легендах… Эти люди называют себя «оросами».

— Всё?

— Не всё. Они просили передать, — посланник протянул Бодхани шкатулку.

Ахмадов поднял крышку. Лицо баши, обычно смуглое, приобрело свекольный оттенок.

— Что это? — резко закрытая шкатулка чуть не разлетелась от удара ладонью.

— Передавший сказал, что внутри прошлое, о котором лучше забыть. Чтобы не получить похожее будущее.

— Даже так?

Больше всего Бодхани хотелось застрелить «язык, глаза и уши». Прямо сейчас. И плевать на последствия. Останавливало понимание, что погибнет только один. И не тот. Поэтому, баши распрощался, и только когда гость, наконец, ушел, выместил злобу на злополучной шкатулке, растоптав ее в щепки.

Прошлое? Да, прошлое! Три стрелянные винтовочные гильзы и детонатор. «Духи Пасруда» обошлись без слов. Понятно и так. Сангистан, пропавший брат, рука самого баши и… К чему третья гильза?.. Тимур?.. Выходит так. Вот почему джигиты не могут найти следов ни русского капитана, ни машины. Он просто ушел в Пасруд!

Значит, они стоят за всеми бедами баши! С самого начала стоят! И если баши хочет встретить смерть как можно позже, то… Побольше бы знать о врагах. За полученные деньги проклятый Ирбис мог бы раскрывать глаза шире! Впрочем, Бодхани никогда не был дураком, разберется и сам!

«Духи» хорошо спрятались. Надо же, «оросы»! Легендарные воины древних времен! Сафед-шайтаны! Ладно, страшными сказками пусть дехкане пугают детишек по ночам. Так же, как и черными псами. Но «духи» отличные воины. И оружие у них найдется.

Тогда почему враги не спустились со своих гор и не расправились с ним давным-давно? Да потому, что их мало! Сколько людей могут прокормить высокогорные ущелья? Вот то-то. Они, скорее всего, могут пробраться сюда и убить самого баши. Но им нужно другое. А с армией не справиться. Но раз «духов» так мало…

Надо раздавить «оросов». Немедленно! Пожалуй, самое важное на сегодня дело. Собрать все силы и бросить в Пасруд. Неважно, скольких на следующий день не досчитаемся, лишь бы уничтожить врага! Сегодня баши может собрать больше воинов, чем было под Сангистаном в прошлом году.

Стоп! А почему они так неосторожно приоткрыли завесу тайны? Еще и предложение мира, подкрепленное прямой угрозой. Нагло. И глупо. Если только «сафед-шайтаны» не хотят наступления в Пасруде.

Точно! Бодхани, сломя голову бросится туда, где будет ждать ловушка. Горы — удобное место для подобных проделок.

Баши вытащил карту и склонился над ней. Минут через десять лицо скривилось в злорадной усмешке.

— Еще посмотрим, кто кого перехитрит, — сказал Ахмадов вслух, украдкой оглянувшись, не подслушал ли кто сокровенное..

Армия в Пасруд пойдет. И армия большая. Все вчерашние дехкане, искатели приключений, наемники и прочий мусор, которого у Бодхани более чем достаточно. Пусть мусор пойдет в ущелье. И попадет в ловушку. Возможно даже погибнет весь. Неважно. Можно будет набрать новых, подобного добра хватает. Старшим над сбродом отправить Ахмета Шабдолова. И пусть «оросы» громят «армию», сколько им заблагорассудится. А если Ахмет не вернется — не беда. Слишком много Шабдолов пытается взять на себя.

А сам баши зайдет с другой стороны. С озера Искандеркуль, через перевал. Путь не близкий, но враг не ждет угрозы оттуда. Даже разведчики с той стороны никогда не ходили. Вот и отлично! Лучшие, во главе с Мутарбеком и самим баши, пойдут через горы.

И молчать. Чтобы не знал никто. Даже Мутарбеку ни слова! Пусть все вокруг думают, что баши, сошедший с ума от горя, гонится за урусом, убившим Тимура. Пусть!

Сын был редкостным дураком, постоянно нарушающим планы отца! Так хоть своей смертью сыграет на руку.

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок

Андрей Урусов

Никогда не понимал всяких экстремалов. И не пойму! А туристов с альпинистами — особенно. Что за удовольствие дурацкое? Идешь, потом обливаешься, ноги ноют, мешок на плечи давит, по заднице ерзает — никакой поясной ремень не спасает. В чем кайф? Ущелье красивое? Да, красивое. Но ведь не видишь его! Морда вниз опущена, глаза в тропу уперлись. Дыхание срывается, рюкзак проклятый, с каждым часом тяжелее и тяжелее! Мозги от монотонности давно вырубились!

Весь день прёшь, нагруженный, как ишак, потом ночуешь не пойми где и с утра снова прёшь! Две недели, а то и месяц подряд! И не по надобности служебной, что понятно, близко и знакомо. А так: походить, красотами повосторгаться. На службу вас всех, фланги по полста верст отматывать… Оно, конечно, не отнять — то да сё, песни у костра под гитару, ночевки в палатке, водка из алюминиевых кружек. Романтика, блин! Сам не раз бродил.

Но, во-первых, в шестнадцать лет, во-вторых, еще до службы, когда ножками полстраны исхожено. И, в-третьих — без басмачей на хвосте!

Посреди дороги тропа в боковое ущелье сворачивает. Направо, зараза, вьется. Только нам туда не надо! А куда нам надо, товарищ капитан? Лучше карту доставать. И думать. Дорогу уточнить у местного населения никак не получится. Тропа тут такую петлю закладывает. То ли, чтобы не спускаться далеко, то ли переправа удобней. Местные вообще ленивые без меры. Короче, полчаса вбок, по камушкам через ручей попрыгать, а потом полчаса обратно. Не совсем обратно, конечно, под углом, но обратно. Вот так и ползу.

Хорошо хоть, дальше таких фокусов быть не должно. Если по карте судить. Но карта эта… Фортель тот — единственное место, где точно привязаться удалось. Притоки пытался считать, так их явно больше, чем нарисовано. Либо мелочь не указана, либо, как говорил наш штатный «брат ориентировщика», местность выпущена позже. Карта, кстати, тоже печати девяносто первого года. Как и тогда. Наверное, кто по горам ходил, разобрался бы.

А мне, собственно, и не надо особо разбираться. Надо дождаться, когда ущелье на запад повернет, а там посмотреть. Точнее, дальше переть. А поворот вроде уже недалеко совсем. Такое ощущение, что я именно этот хитрый маневр сейчас и выполняю. Называется «поворот ущелья вместе с тропой, незаметно для идущего». Вот что за приток? Нет его на карте? Точно, нет. Привалюсь, пожалуй, к камешку, который помягче на вид, да подумаю.

Ущелье, между прочим, повернуло. Как раз на повороте и стою. Откуда вот та штука течет? По кривой долинке, что ли? Похоже. Так, чего доброго, и ориентироваться в гористой местности научусь. Вылезу — пойду инструктором работать. За банку тушняка в неделю. Больше такому специалисту не заплятят.

Сколько сегодня отмотал? По карте — километров пятнадцать. А на деле все тридцать могут быть. Горы вообще хитрая штука. Одно радует — хоть повыше забраться сумел. Москвичом буду, басмачи быстрее не смогут. Много их. Да и ты, капитан, как ни старался, форму растерять не сумел…

Короче, до раздвоения троп еще примерно час, а там разберемся. А через час самое время будет раскладываться на ночь. Темнота тут опускается мгновенно.

Ну что, капитан, надевай рюкзак, и вперед, за орденами! Как же ты надоел, сволочь, все плечи намял! Шел бы сам. Ножками. Но нет у тебя ни ножек, ни ручек, а только лямки и пояс! Мать его… Ладно, всего час остался. А завтра будет завтра…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— Хорхе! Ваш маршрут второй. Как обычно: Мутные озера — Восточный Казнок — ВАА — Ишем, встретитесь с Пашкой, и обратно. По Ишему вниз не спускайтесь, в Пасруде справятся без вас. Задача ясна?

— Так точно!

— Дополнительно. До красной морены у поворота на Адиджи пойдет караван. Там Санька до черта шаков настреляла, надо мясо забрать. Добежите до отары, посмотрите, не нужна ли помощь.

— Понял!

— И внимательней, ребята. Возможны осложнения. Второй боекомплект возьмите. И гранаты.

— Есть!

— Свободны.

Хорхе отошел от Олега в некотором недоумении. Второй боекомплект? Что-то новенькое! И один-то немало, патрули набирают совсем не по стандартным армейским нормам. А с учетом того, что патроны стараются беречь. Двойной наш боекомплект, плюс гранаты — на маленькую горную войну хватит. Или на полтора часа общевойскового боя.

Но приказ есть приказ…

— Командир, куда идем?

— В Казнок. Витас! Дуй к Акраму. Получишь второй бэка на всех.

Патрульные уставились на командира с нескрываемым удивлением. Даже псы повернули головы. Лишь вечно невозмутимый Витас не изменил себе: молча отложил уже уложенный рюкзак и отправился на склад, прихватив по пути небольшой «скальничек».

— Мы собираемся в патруль или в налет? — спросил Франсуа.

— В патруль. По стандартному маршруту. Но — «возможны осложнения!»

Бойцы рассмеялись, испанец очень точно скопировал Олега.

— Какие? — сквозь смех выдавил Митька.

— Понятия не имею. Кроме того, что на Саньку напала стая шаков.

— А мы тут при чем? Сами напали, пусть сами и спасаются!

— Некому там спасаться. Коно уже прибежал, всё сообщил и обратно убежал. Может, придется помочь с разделкой.

— Надо будет — разделаем. А второй боекомплект против Бешеной не поможет.

— Интересно, если возможны осложнения, почему с патрулей поснимали всю молодежь? — не ожидая ответа, поинтересовался Франсуа. — Они же лучше!

— Святая Катерина! Откуда я знаю! Опять какую-то операцию задумали. Ладно, запас карман не рвет. Особенно, если его в рюкзаке таскать. Перепаковываемся.

Вернувший Витас скинул увесистый тюк. Патрульные быстро разобрали по рюкзакам патроны. По шесть магазинов каждому, по сотне россыпью.

— Готовы? — Хорхе первым взвалил изрядно потяжелевший мешок на спину, проверил, легко ли вытаскивается арбалет, и скомандовал. — Двинулись.

И патруль второго маршрута направился к верхним воротам Лагеря, обгоняя двигавшийся параллельно караван: шестерых ишаков и пару восьмилетних погонщиков.

Узбекистан, окрестности Байсуна

Борис так и не понял, что вырвало из сна. То ли ощутимый толчок локтем в бок, то ли противный скрежет металла, когда сквозь тонкий борт проходит пуля.

А может и близкая автоматная очередь. Все может быть.

Не успев продрать глаза, сержант вдруг понял, что Дамир вжимает его в пол, а второй рукой крутит баранку.

— Что? — попытался спросить полузадушенный Боря.

— Пуштуны! — выплюнул, словно ругательство, Дамир. — Сиди внизу, и не отсвечивай. «Посылка»…

— Сам такой! — Юринов вывернулся из захвата, и сел на место, подхватив упавший «АКС». Передернул затвор.

Машину кидало из стороны в сторону.

«Нива» шла зигзагами, уклонясь от автоматных очередей. Впереди, возле поворота, мелькнуло какое-то движение. Не задумываясь, Борис выставил ствол в окно и залепил длинную очередь.

Тело в пыльном жилете и в странном угловатом берете упало, выронив РПГ.

Машина поравнялась со слабым подобием блокпоста, снеся бампером деревянный шлагбаум. В нагромождении мешков с песком мелькнули неподвижные тела в узбекской форме и несколько человек в уже знакомых беретах. Из маленькой коробки КПП на другой стороне дороги выскочили несколько человек. Один с тубусом «Мухи» на плече. Недолго думая, Юринов высадил в сторону гранатометчика остатки магазина.

Очередь получилась неприцельная, но пуштуны упали: то ли удачно попал, то ли просто залегли.

Пока менял магазин, блокпост остался позади. Стрельба сзади затихла, зато от блокпоста в погоню рванули два УАЗа.

— Ну, я вам сейчас покажу школу капитана Урусова, урюки недовяленные — пробормотал Юринов.

Сержант высунулся сквозь окно, прижался к стойке двери, и, перехватив автомат под левую руку, попытался достать тычками коротких очередей колеса машин. Из непривычного положения получалось плохо. Большинство пуль уходили в «молоко», правда, изрядно замедляя догоняющих. Не шибко хотелось им, видимо, получить пару 5,45 в голову.

— Хорош патроны жечь, им нас в жизни не догнать, — бросил Дамир, не оборачиваясь. — Смотри вперед, как бы там кого не было.

Машина и вправду шла на запредельной для местных дорог скорости. Однако вполне логичного заслона впереди не оказалось. Километров через пять гонки Дамир немного сбросил скорость.

— Поберегу подвеску, — объяснил он. — Обошлось, вроде.

— А что было-то? А то я начало проспал.

Чистить автомат в скачущей по разбитой дороге машине — дело трудное, но при определенном навыке вполне выполнимое. Главное — следить, чтобы «таблетка» от боевой пружины в окно не улетела.

— Да как обычно. Приехали, вырезали пост. Уроды узбекские проспали. Афганцы поставили пару джипов на дороге, типа обломались. Как мы проехали — давай стрелять в спину. Рассчитали, если уйдем — за помощью к посту бросимся. Только эти мутанты береты свои не снимают никогда. То ли не понимают, что это примета, то ли религия не позволяет. Старых душманов мало осталось. Выбили. А молодые — дурные.

— Им думать западло, — усмехнулся Борис.

— Может и западло, — легко согласился Дамир. — Кто знает, что там в голове, кроме мозгов? А ты здоров спать. Я по первым гранатой засветил, ты даже не проснулся.

— А заранее разбудить? Сам же говорил, после Байсуна…

— Вон он, Байсун! Только появился. От того поста километров двадцать. Надо было тебя в Дербенте будить, да кто ж знал. Пуштуны вкрай обнаглели.

Впереди показался поселок. Взвизгнули тормоза, и «Нива» остановилась у сооружения, как две капли воды похожего на разгромленный блокпост.

Дамир высунулся и закричал что-то по-узбекски. Разморенный жарой часовой, больше похожий на китайца, чем на узбека, лениво ответил. Посланник выскочил из машины, резко выдернул из рук азиата газету, которой тот обмахивался, и ткнул под нос пайцзу. Узкие глаза уставились на пластинку, как на послание из Джанахама. Через секунду над блокпостом повис оглашенный вой.

Из небольшого кирпичного здания, отведенного под дежурку, выбрался толстый лейтенант, неторопливо подошел к часовому и так же неторопливо заговорил. Даже не зная языка, только по недовольному лицу, усыпанному бисеринками пота, можно было поднять, что офицер крайне недоволен теми, кто заставил оторвать задницу от обильного дастархана.

— Дамир, проблемы? — решил влезть в общение на узбекском Борис, не понимая ни слова, но по интонациям чувствуя, что дела идут не в ту сторону.

Лейтенант злобно посмотрел на сержанта и перешел на русский:

— Старшый сэржант урусской армыи? Ты нэ урус. А он нэ от Ирбиса! Вы оба агэнты пуштунов!

— Смирно!!! — заорал Борис прежде, чем понял, что делает. — Ты как, млять, разговариваешь с кровным братом Умида-баши?! Совсем службу забыл, помесь павиана с неандертальцем?! Уши, на хер, отрежу и сожрать заставлю, ушлепок гребанный! Ты у меня землю глазницами жрать будешь, ишак доисторический! Быстро тревогу поднимай, млять, пока я из тебя таракана не сделал, жирный баран! Пулей, млять, петух пробитый!!!

На лейтенанта фраза произвела неизгладимое впечатление. У бедняги даже акцент испарился:

— Извините, уважаемый… сейчас всё будет сделано, уважаемый… две секунды, уважаемый…

Он повернулся и начал что-то кричать в сторону дежурки. От КПП ему робко отвечали, но больше никакой реакции не наблюдалось.

— А ну, сука, ноги в зубы, и пинать своих баранов! — Борис ботинком придал жирдяю дополнительное ускорение.

Тот сделал два шага вперед, с трудом удержал равновесие и одышливо потрусил в сторону дежурки. Через несколько минут оттуда стали выскакивать бойцы и начали занимать позиции.

— Поехали, — сказал Дамир. — Сами разберутся. А ты молодец, мне понравилось.

— Папин метод, — вздохнул Юринов. — Он говорил: «они еще лет сто будут помнить „Старшего Брата“.» Да и вообще, старший сержант, орущий на офицера — это у нас в крови. У всех, кто из бывшего Союза. Хоть он восемь раз узбек.

Таджикистан, Душанбе

— Товарищ полковник, к вам капитан Махонько!

— Пусть заходит, — сказал Рюмшин секретарю и перевел взгляд на вошедшего разведчика, — что нового, мастер РЭБа?

Вошедший капитан на подколку внимания не обратил ни малейшего. И чуть ли не от двери начал доклад:

— В течение последних суток удалось перехватить большое количество переговоров. Раньше эти рации не фиксировались. Совершенно незнакомые люди. Предположительно, перехватываем далеко не всё, грамотно работают. Могли бы и вообще прозевать, но очень высокая интенсивность радиообмена.

— О чем говорят?

— Неизвестно.

— Что, шифр не можете расколоть?

— Они говорят открытым текстом. Язык неизвестен.

— В смысле, «язык неизвестен»? — удивился полковник. — У тебя же целый институт языковый есть. Пусть колют.

— Ну, не институт, только кафедра языкознания. Уже пашут.

— И что?

— Сначала думали — французский. Выговор похож. Но ни одного слова опознать не удалось. Привлекли профессуру. Удалось выделить небольшое количество слов, возможно, из испанского и иврита. Совпадают ли значения — неизвестно, этих слов не более десяти процентов. Остальные слова принадлежат языкам, нашим экспертам не знакомым. Но они утверждают, что примененных языков не менее трех. Причем русские, таджикские и узбекские слова практически отсутствуют. Как и местные топонимы.

— То есть, язык, составленный из пяти других? — уточнил полковник.

— Минимум пяти. Может, больше. Плюс французский выговор и неизвестно какая грамматика. Расшифровать нереально. Годы уйдут! — развел руками Махонько.

— И какая от перехватов польза? Если ни хера понять не можем?

— Само появление подобных переговоров настораживает. Не было, не было и вдруг… С какой радости? Не бывает так. Переговоры сопутствуют какой-то деятельности. Получается, раньше не велась, а теперь появилась. Но мы этой деятельности в упор не видим. Получается, чья-то разведка активизировалась.

— Когда началось? — напрягся Рюмшин.

— Как сына Ахмадова убили. Первую передачу мои перехватили как раз перед «сливом» от анонима.

— Еще интереснее… — полковник задумчиво крутил карандаш. — Считаешь, одни и те же люди?

— Не исключено.

Дверь открылась. Вошел Пилькевич. В неизменном старом комке, с облупившимся пластиковым шевроном МЧСа на плече.

— Разрешите?

— О! Андрей, очень кстати! — обрадовался нежданному визиту заместителя комдив. — Как тебе нравится? После смерти очередного Ахмадова появилась новая группа. Говорит на смеси всех языков мира. Могут это быть твои гипотетические альпинисты?

— Хм… — бывший спасатель почесал затылок, сбив кепку на лоб, — Они обычно на русском разговаривают. Ну и русском командно-строительном. Какие языки в смеси?

— Французский, испанский, иврит, и еще минимум три неизвестных. В основе — что-то из неизвестных.

— Литовского нет? — Пилькевич посмотрел на Махонько.

— Кто ж знает, товарищ полковник!

— Так узнай! Прибалтов всегда много по горам ходило. И любые языки народов бывшего СССР. Вплоть до якутов. А раз французы с испанцами есть, могут еще и баски какие затесаться…

— Где ж я столько филологов достану?!

— А это уже твои проблемы, капитан! — ехидно заметил Рюмшин, — Кто у нас разведка? Так что, Андрей, твоя версия получает новые подтверждения?

— Притянутые за уши, — поморщился Пилькевич. — Но получает. В общем, какая-то хорошо замаскированная сила в Зеравшане есть. И она резко активизируется. Скоро что-то будет. Серьезное. Заодно, подозреваю, и многие непонятки пропадут.

— Вот и я так думаю. Объявляем повышенную боевую. Хорош ребятам яйцы чесать.

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Станислав Белозеров (Малыш)

Работы предстояло немного. Всё было подготовлено очень давно. Сейчас оставалось лишь довести последние штрихи: заложить в заранее подготовленные места взрывчатку, провести провода, да тщательно скрыть все следы. И то, в основном, ниже «зоны недоступности». Точнее, не зоны, а той линии, за которой посторонний будет наказан.

Работа продвигалась довольно споро. Навыки доводили до автоматизма на тренировках и на практике использовали каждую возможность. Расчистку скал для «проспекта Гедиминаса», в плане опыта, переоценить трудно. Операция под Сангистаном показала, что работали не зря: ни один грамм взрывчатки не пропал даром. Хотя были опасения, были… Неважно. То, что ребята смогли сделать посреди лагеря, ночью и под дождем, тем более сделают сегодня. До появления врага полно времени. Тем более, что те, кто работает сейчас — лучшие в минно-взрывном деле.

Но всё равно, закладки надо прощупать лично. Стас внимательно осмотрел очередной заряд, уложенный в шурф, проверил подведенные к детонатору провода. Всё нормально.

— Добро! Тоха, засыпайте. Крайний здесь?

— Да. Слушай, Стас, — обратился к командиру взрывников старший группы, — есть одна мысль. Смотри, что мы нашли. Засунуть сюда камнеметный. И рвануть не вместе со всеми, а когда они из машин повыскакивают, на обочинах отлежатся и встанут. Неплохой эффект выйдет.

Идея была неплоха. Вот только те, кто будут подрывать, должны задержаться. И потом суметь отойти. А «ребенков» здесь не будет.

— Кто будет взрывать?

— Да хоть я! — гулко стукнул Антон кулаком по груди.

— Ага. А еще поухай по-обезьяньи, Тарзан недолианенный, — фыркнул Белозеров. — Здесь нужен кто-то из молодых. Причем, из самых быстрых, чтобы успел уйти.

— Необязательно. Отходить надо не вдоль ручья, а на тот гребень, — Антон махнул рукой в сторону бокового склона, — по лощине до перегиба, а там висячая терраса, выводящая почти к Маргузору.

— Ее же взорвали, если ничего не путаю.

— Взорвали, но чуть дальше. А перед тем местом можно спуститься к реке перед первым «редутом». Или обойти еще выше, прямо к стационару.

— Джигиты там не пролезут?

— Нет, предусмотрено. Нас пропустят, а вот потом…

— Добро, ставь. Отход согласуем.

Стас проводил Антона взглядом и побежал по дороге вверх. Нижняя закладка самая тяжелая: сюда на машине не подъедешь. Сам же и взрывал дорогу. Так что взрывчатку пришлось тащить на себе и ишаках. Обратно до излучины только своим ходом. А там ждет машина.

Ничего, размяться даже полезно, чтобы жопа не отрастала. Полчаса бега, и УАЗ, взревев мотором, покатил по первому серпантину, останавливаясь через каждые несколько минут. Парни закладывали фугасы. По логике и прошлому опыту, противник пойдет на склон густой цепью. Даже если урон окажется невелик, психологическое воздействие будет впечатляющим. ПОМЗами бы всё здесь засеять… Жаль нету ПОМЗов.

Сбоку доносилось довольное урчание Пушистика. Странные всё-таки вещи происходят в горах со звуком. Бульдозер далеко, примерно там, куда будет отходить Антон. На равнине с такого расстояния артиллерийскую канонаду не различишь! Здесь же — будто за углом рычит. А бывает — метров с десяти не слышно.

Следующая точка самая ответственная. Именно отсюда будет нанесен основной удар. Удар, после которого армия Ахмадовых должна прекратить свое существование. Если… Много неизвестных в данном уравнении. Но хочется надеяться.

Здесь почти всё приготовлено. Маскировать ничего не надо. Заложили, проверили и всё.

Собственно, основные приготовления заканчиваются. Остальное в компетенцию Стаса не входит. Да там и нет особой возни. Позиции давно оборудованы, своё место каждый знает. Только дать отмашку…

Ну что, баши Бодхани? Добро пожаловать в гости. А то братец, небось, уже заждался на том свете!

19 августа 2024 года

Таджикистан, Душанбе

Рюмшин влетел в комнату, всю увешанную схемами и картами. На стене — трофейный «мосинский» карабин, исписанный изречениями из Корана. Полковник давно уже облизывался на него, но начальник разведки уходил от данного вопроса. Только сейчас комдиву было совсем не до легендарного ствола.

— Ну, что случилось, что ты целого полковника посреди ночи к себе вызываешь? — вопросительно уставился Рюмшин на Махонько, не обращая внимания на присутствующих. — Давай еще Пилькевича позовем? Чтобы не один я впустую по темноте бегал!

— Уже вызвал, Сергей Палыч! — ответил от двери начштаба.

Рюмшин оглянулся на бывшего спасателя, в спешке не успевшего переодеться. Так и стоял тот в дверях в спортивном костюме и тапках на босу ногу.

— Утро доброе, Андрей Владимирович, — поприветствовал Пилькевича полковник и повернулся к Махонько.

— Ну, Паша, разъясняй причину ночных метаний.

— Товрищ полковник, докладываю о причинах незапланированного Вашего разбужения, — начал Махонько, но, сообразив, что не время страдать ерундой, тут же перешел на нормальный язык, — полчаса назад на КПП пришел представитель Ирбиса и привел посылку. От Амонатовых.

— Что значит, «привел»? — удивился полковник.

— Посылка ходячая. Так что, если быть точнее — сама пришла. Она еще и говорящая, — усмехнулся Махонько. — Интересные вещи рассказывает, между прочим.

Только сейчас Рюмшин обратил внимание на посторонних, тихо сидящих в углу кабинета. Умеют некоторые люди «не отсвечивать». А люди, действительно, интересные. Один — определенно местный, из ирбисовских, молодой таджик, худощавый, жилистый. Простая одежда, традиционная пайцза. Второй же… Темноволосый, глаза темные, но русский, точно русский! Славянское лицо ни один загар не спрячет. Поношенный выгоревший камуфляж, погоны… Этот еще откуда?

— Докладывайте, товарищ старший сержант, — приказал капитан. Незнакомец тут же подскочил со стула, вскинул ладонь к кепке:

— Старший сержант Юринов. N-ская отдельная бригада ВДВ, Новосибирск. Документы, удостоверяющие личность, сданы товарищу капитану! — и виновато разведя руками, улыбнулся.

— Откуда? — переспросил Рюмшин. — Из Новосибирска?!

— Еще и Юринов… — выдохнул Пилькевич, не скрывая удивления.

— Так точно, товарищи полковники, — ехидно заметил Махонько. — Юринов. Из Новосибирска. Город такой в Сибири есть. Но это еще не всё. Наш гость — лепший камрад некого Умида Мизафарова. Доставлен человеком Ирбиса по личной просьбе Фарруха Амонатова.

Наступила тишина. Полковники пытались переварить полученную информацию. Наконец Рюмшин прошел к столу, жестом выгнал Махонько и уселся на его место. Изгнанный капитан тут же перекочевал на подоконник, оперся об косяк и невозмутимо достал из дюралевого портсигара самокрутку.

— Рассаживайтесь, товарищи, и попробуем разобраться по порядку, — совершенно будничным тоном сказал полковник. — Итак, товарищ старший сержант, каким образом Вас занесло из Новосибирска в Душанбе?

— Выполняю разведывательный рейд с целью нахождения места для передислокации бригады! — Снова вскинулся загадочный старший сержант.

— В одиночку? Через полмира? — недоверчиво прищурился Пилькевич.

— Никак нет! Но в данный момент остался один! — сержант на секунду задумался и уточнил, — не в смысле, что все погибли, товарищ полковник. Разделились мы. Обстоятельства. И вообще…

— Мизафарова давно знаешь?

— Две недели, товарищ полковник!

— Кончай товарищать! Не на плацу. Каким образом ты его другом умудрился стать? Нахруза, что ли завалил?

Офицеры рассмеялись: нездоровая любовь отставного пограничника ко всякого рода кулачным поединкам была известна всем. Как и его боец.

— Так точно! Сошлись. Он упал и больше не встал.

Рюмшин поперхнулся смехом. Впрочем, не он один ошарашено рассматривал щуплого сержанта.

— Что? — выдавил Махонько, — Дэва запинать сумел? Как?

— Жить захочешь — не так раскорячишься, — ответил сержант, — Да и не предупредил никто, что он непобедимый. Здоровый, это не отнять. Но большой шкаф громко падает. Вот он и свалился, чуть в горах лавина не пошла.

Никто даже не попытался засмеяться. Человек, по незнанию победивший самого известного бойца двух стран, достоин не смеха.

— А Амонатова чем купил? — продолжил Рюмшин.

— Мы с Фаррухом еще до войны знакомы были. За одну команду выступали.

— Не знал, что внук бека увлекался рукопашеством.

— Мы в шахматы играли, — разъяснил сержант.

— Во что? — все же переспросил Пилькевич.

— В шахматы. Фаррух — гроссмейстер.

— То-то он умный такой, — задумчиво протянул полковник. — А ты? Тоже гроссмейстер?

— Так точно!

— Крандец! Не человек, а копилка с сюрпризами. Что еще припрятано? Может ты и Бодхани Ахмадову друг?

— Никак нет! Не друг. Мы с Ахмадовым немного поссорились. Совсем немного, — грустно сказал Юринов.

— То есть, получается, сынок его на тебя неудачно напоролся?

— Никак нет! — опять сказал сержант, — сын Бодхани Ахмадова напоролся на капитана Урусова, командира нашей группы. Ну и помер, естественно. А капитан пропал в неизвестном направлении. И, думаю, ему нужна помощь.

— Так… — Рюмшин тяжело вздохнул, снова посмотрел в лежащее на столе удостоверение гостя, и продолжил. — Вот что, Борис Викторович, подсаживайся поближе, и рассказывай всё по максимуму. А на этих архаровцев внимания не обращай. Все свои.

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Ишем

Евгений Аверин (Огневолк)

Настолько хреново на душе Евгению не было давно. Грызло так, что хотелось выть. Почти все взрослые собаки участвуют в очень сложном деле. А он, капитан ФСБ, прошедший обе Чечни, должен сидеть и ждать. Потому что не угонится ни за собаками, ни за молодежью. Возраст не тот. И здоровья хватает разве что проводить до середины ущелья Имата, куда группу забрасывают на машинах. Утешает самолюбие только одно — с псами пойдет в бой только молодежь. Самые быстрые и самые сильные. Лучшие. Те, кто разгромил джигитов в Матче, не заплатив за победу ни одной жизнью. Ни человеческой, ни собачьей. Пойдут «ребенки»: шестнадцатая и восемнадцатая группы. Те, кто в патрулях давно не теряют людей. Самолюбие утешить легко. Хватит осознания, что именно ты стоял у истоков. Только не самолюбие ведь сжимает грудь тисками и заставляет утайкой вытирать подозрительно влажные глаза…

Сейчас задача сложнее сангистанского спектакля. Намного сложнее. Она будет выполнена обязательно, можно не сомневаться. Но сколько вернется назад? Половина? Четверть? Еще меньше? Кто не придет назад? Кто не вернется из детей, выросших на его глазах, и из собак, выкормленных собственными руками. Кто, как не Огневолк, помнит тех, кто сегодня идет в бой, маленькими меховыми комочками и несмышлеными карапузами, тискаюшими эти комочки. И хорошо помнит отцов и матерей этих самых псов, когда те были такими же комочками. Дети и щенки вырастают… И уходят сражаться… А отцам остается ждать. И гадать, кто не вернется на этот раз… Не важно, биологический ты отец или отец по духу… Всё равно, каждый щенок, каждый ребенок — твой. И не имеет значения, что «ребенок» стоит в бою троих, а «щенок» играючи расправится с волком или барсом. Для тебя все они дети и щенки…

Все уже выгрузились. Люди собираются: последняя подгонка рюкзаков, развеска снаряжения. А собаки… Какие у мохнатых сборы?..

Аверин обнял за голову большого черного пса. Тэнгу, его друг и брат. Такой же большой и сильный, как Санькин Коно и Ленг Виктора. И такой же умный. Ничего удивительного, все трое из одного помета. Братья, вот и похожи. Но характеры разные, хотя заметить это не так просто. Для других сложно, не для Аверина. Коно — боец, Ленг — спасатель, а Тэнгу — лидер. И друзей-хозяев псы выбрали соответствующих. Сегодня Тэнгу поведет собак в бой. Один, без Евгения.

— Ты аккуратней там, Тэнгик, — тихо сказал Аверин, почесывая пса за ухом. Стоять пришлось согнувшись. Поза была неудобной, на корточках голова пса оказывалась слишком высоко, стоя — низковато. Но кинолог был привычен и не к таким позам. — И своих береги. На стрельбу буром не лезьте… Да ты сам всё знаешь, умница моя…

Пес негромко рыкнул и легонько боднул Аверина мордой. Не нервничай, мол, хозяин. Разберемся. Война план покажет. Впервой, что ли?

Впервой, Тэнгу! Так серьезно — впервой. Но тебе неведомы сомнения. Ты привык драться и побеждать. Или умирать, если не удастся победить. Так воспитан. Не только ты, все, кто уходит сегодня. И звери, и люди…

Евгений последний раз провел рукой по густой черной шерсти и отпустил пса.

Прозвучала команда на выдвижение, и отряд побежал вперед, на бегу вытягиваясь в цепочку, более удобную для передвижения по узким горным тропам, чем какое другое построение. Люди бежали спокойно, даже немножко лениво, не пытаясь ставить рекорды скорости. Таким темпом они могут двигаться долго, очень долго. Впереди — почти двое суток бега с короткими ночными привалами. Нужно за два дня пройти путь, на который раньше, до Войны, уходила неделя. И прямо с марша вступить в бой. Тяжелая задача. Но они справятся. Они — лучшие.

Тэнгу еще раз обернулся на хозяина, ободряюще рявкнул и помчался. Здоровенный черный пес бежал, обгоняя всех, торопясь занять законное место в голове колонны.

Таджикистан, кишлак Шамтуч

— Салам алейкум, Шамсиджан.

— Ваалейкум Ассалам, посланец. Возможно, дэвы смутили мой разум, но разве не ты приносил послание от неизвестного друга? В прошлом году?

— Память не подводит тебя, Сержант!

— А как же ваши Правила?

— Правила пишут для тех, кто думает не головой, а чем-то ниже. А тот, кто Правила устанавливает, может и менять кое-что по собственному усмотрению. Таково самое главное Правило!

Шамсиджан расхохотался:

— Леопард Гор воистину умеет шутить! Что за подарок ждет меня сегодня?

— Еще одна горелая тряпка, пахнущая солярой. Но почему-то кажется, важен не предмет, важен тот, кто просил передать его. А слова, предназначенные для твоих ушей, еще важнее.

— Согласен, — кивнул правитель Матчи. — Я весь обратился в слух. Могу еще включить магнитофон на запись. Чтобы ни одно слово не пропало зря, — и подмигнул посланнику.

— Разговор будет долгим, Сержант, — не принял веселого тона посланник. Наверное, потому что слишком явно Шамсиджан пытался смехом скрыть волнение. — Тебе, возможно, неудобно говорить с безымянным. Моё имя Рашид.

Рахманов даже открыл рот от изумления, но сумел взять себя в руки.

— Я так понимаю, что сегодня день Главного Правила. И причины должны быть достаточно серьезны.

— Ты правильно понимаешь. Твой старый друг просил передать следующее…

Таджикистан, Душанбе

— Дела… — тихо сказал Рюмшин и повернулся к Махонько, — капитан, срочно связь с Матчой. Уточнить, не у них этот Рембо?

— Нет его у них, точно. Шамсиджан сообщил бы сразу, — откликнулся разведчик. И добавил, глядя на потухшую физиономию гостя, — не хорони старшего раньше времени. Судя по перехватам, ахмадовские его не поймали. Твой капитан, похоже, тот еще кадр.

— Есть такое дело, — вздохнул Юринов.

— Мда… — полковник облокотился на стол локтями и уперся подбородком в замок из пальцев. — Ситуация, однако… Хоть Анзоб штурмуй. Извини, сержант, — сразу же уточнил полковник. — Но на это я не пойду. Потери будут такие…

— Я понимаю, — вздохнул Борис.

В кабинете повисла неловкая тишина.

— Так, пока все старательно думают, воняя паленой резиной, товарищ сержант, пару вопросов к Вам, — первым нарушил молчание Пилькевич. — Ваш отец — альпинист? И спасатель?

— Вы знаете, где папа?!

— Где — не знаю. Но его самого в старые времена знавал. Если, конечно, не однофамильца и тезку одновременно. Отец в начале восьмидесятых работал в спасслужбе в Приэльбрусье?

— Работал, — отозвался вновь потухший Боря, — а перед самой Войной в Фанских горах был. В альплагере. Был я в том лагере. С Фаррухом ездили. Развалины одни…

Борису было хреново. Очень. Надежды на Дивизию таяли с каждой минутой. Даже то, что основная задача разведки была уже выполнена, не радовало. Да, Дивизия готова принять и Бригаду, и гражданских. И места всем хватало, и ресурсов. Осталось только установить связь с Пчелинцевым… Маршрут проложен. Переправа под Самарой вполне решаема. Проблема мелкая. Уфимцы обеспечат коридор через Петропавловск, а Умид — проход хоть до Пенджикента, хоть до Душанбе. Воевать ни с кем не придется. Это, если смотреть на плюсы, забыв о минусах.

Родных так и не нашел. Вдруг мелькнула надежда, что пожилой полковник что-то знает. Но всего лишь, папин знакомый по старым делам. Если папа выжил, почему с ним не связался? Еще и Андрей пропал и неизвестно, жив ли вообще. Что делать дальше — непонятно… Ехать к Фарруху и попытаться пройти в Проклятое ущелье? Или искать Андрея? Где искать? Надеялись, что он в Матче…

От размышлений отвлек вопрос Пилькевича.

— В каком лагере Вы были с Фаррухом?

— Артуч, кажется, — попытался вспомнить Юринов.

— Виктор ездил в Алаудин.

Другой лагерь? Надежда вспыхнула с новой силой.

— Где это?

— Соседнее ущелье. Пасруд.

— Где злые духи?

— Оно самое! — Пилькевич многозначительно посмотрел на Рюмшина.

— Вы о чем? — спросил тот.

— О Витьке, Сергей Павлович. О том самом альпинисте, который все-таки в Пасруде! О Викторе Юринове, отце сержанта! О моей вчерашней гипотезе.

— Они живы? — вопрос дался Борису с трудом.

— Не хотелось бы зря обнадеживать… — начал Пилькевич.

— Живы, — оборвал полковника Дамир, о котором успели забыть. — Все твои живы.

Присутствующие уставились на него как на привидение. Потом Рюмшин грохнул по столу кулаком:

— Мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? Какого хрена мы уже два часа обсуждаем секретные вещи при постороннем, как будто он шкаф или тумбочка! А, Паша?

Махонько побледнел и, как обычно, постарался стать маленьким. Привычно не получилось.

— Сергей Павлович, — произнес «язык» Ирбиса, — не надо ругать капитана. Быть незаметным — моя профессия. Тем более, я не просто так стою, а жду ответа. И, главное, сказал вам еще не всё, что должен.

Рюмшин попробовал унять раздражение. Сам виноват не меньше подчиненного. Слишком много сюрпризов для одной ночи!

— Слушаем Вас!

— Меня зовут Дамир. Больше нет смысла скрывать имя. Вам просили передать. На рассвете двадцать первого в районе Анзобского туннеля не будет ни одного человека Бодхани.

— И куда они денутся?

— Съедят злые духи, полковник. Кутрубы и гуль-ёвоны. Те самые, что под Сангистаном закончили войну за Матчу. Ребята Виктора Юринова и Владимира Потапова. Последняя фамилия должна быть знакома капитану. Вы с ним по службе пересекались неоднократно.

— Который Потапов? — нахмурился Махонько. — Потаповых как грязи… Владимир… — брови снова задумчиво сошлись на переносице.

— Облегчу задачу. Майор. Пограничные Войска. Позывные ребят из его группы — Прынц Ойген и Огневолк.

— Вовка?! Млять… — не сдержал эмоции капитан, азартно потирая руки. — И ухорезы его! Вот же мудак, крайний раз пересекались, говорил, в Южную Америку едет. Поднимать уровень подготовки солдат Венесуэльщины…

— Паша, блин, отставить лирику! — сказал Рюмшин, не отводя взгляда от посредника — И что теперь? Нам предлагают брать Анзоб под честное слово человека, которого никто не видел в глаза? Только не надо угроз, Дамир, уровень Ирбиса представляю. Только клал я с пробором на такие предложения. Ни за хер собачий мужиков на пулеметы… — Полковник рассерженно фыркнул.

— К чему угрозы, полковник? — посланник оставался как обычно невозмутимым. — Вы же не Ахмадов. Я просто хотел добавить, что Андрей Владимирович хорошо знает обе ипостаси Леопарда Гор.

— ?!

— Олег Юринов и Давид Лернер.

— Олег… — одними губами прошептал Боря, — Олежка…

— Еще и Давид! — простонал Пилькевич, хватаясь за голову. — С ума сойти! Ну, конечно, кто еще мог придумать сказки про Аджахи и старуху Кампир… А Бахреддин? Руфина?

— Руфина Григорьевна, к сожалению, умерла этой зимой. Бахреддин жив. Андрей Владимирович, — уголком рта улыбнулся Дамир, — Вы знакомы с половиной Лагеря. Не думаю, что стоит терять время и перечислять всех.

— Да, конечно…

— Еще в подтверждение своих слов я могу перевести переговоры, над которыми ваши языковеды бьются вторые сутки. Там в основе литовская и баскская лексика. Немного грузинских слов, испанских, эстонских и из иврита. Английская грамматика и французское произношение.

— Ну, намешали!

— Мы старались. А теперь, если нет возражений, перейду к подробностям…

— Охренеть! — сказал Рюмшин, когда Дамир закончил обстоятельный рапорт, — Неслабо ребята поработали. Учись, капитан! И что делать будем, товарищи офицеры?..

Окрестности Новосибирска, Заимка

Пчелинцев задумчиво размешивал чай. Ложка медленно шла по кругу, иногда немелодично звякая о выщербленные края чашки.

За окном шумели женщины из гражданских. Спор шел какой-то глупый и мелочный. И вообще… как-то все было никак. Ни плохо, ни хорошо. Одним словом — никак. Хорошее определение, емкое.

Полковник отхлебнул давно остывший чай. Поморщился, отставил чашку подальше, снова прислушался. За окном уже переходили на личности. Высунуться, что ли, да разогнать нахрен? Хоть какое-то от мыслей отвлечение.

Не радовали мысли. Хозяйство держалось. Пока еще. Очередную зиму с зимоподобной весной пережили. И лето почти пережили. И следующую зиму переживем, не денемся никуда. А дальше что? Васильев на глазах худеет — не может пустых складов видеть, местные волками зыркают. Не растет ни хрена, коровы не доены, дети не кормлены, а виноваты мы… Уходить надо. Только куда, блин, уходить?!

Непонятно что с разведкой вышло. За прошлое лето добрались только до Астрахани. Когда считали, выходило, что за год туда-обратно обернутся. Не получилось. Форс-мажоры и прочие неизбежные на море случайности. Одолели только «туда», и то наполовину. Многих больше нет… Но все знали, на что идут.

Второе лето тоже не порадовало. Сундуков до Ростова «на ура» проскочил. Но безрезультатно. Никому новосибирцы там не нужны. Разве что как заслон против налетов с Северного Кавказа. Только это уже нам и на халяву не всралось, как Урусов часто говорит.

Лучше алтайцы с казахами, чем нохчи. Тех на ноль множить придется. Всех. Вообще по уму на Кавказ лучше сбросить еще десяток бомб. И ракетами пройтись. Пчелинцев привычно почесал старый шрам от осколка. Один из тех двадцати двух, которые привез из Дагестана в свое время.

Так что Ростов не вариант. Сундук не дурак, тоже хер к носу прикинул. Хотел на Украину пройти, но что-то не срослось. Два месяца по тем местам крутился. Потерял троих, плюнул и вернулся. Сидит в Астрахани, пьет самогон, запивает пивом, заедает воблой…

С Урусовым хуже. Сначала все отлично шло. Из Ургенча на связь вышли, доложили, что с узбеками задружились. И все. Пропали. Должны были уже в Таджикистане быть, раз сарты как братья родные. Только тишина. Может, сейчас стоит раздолбанный джип посреди Каракумов… Много ли двоим надо?

Мысли закружились вокруг Седьмого и Шаха навязчивой пеленой.

— Разрешите, товарищ полковник! — Пчелинцев оторвался от размышлений даже с некоторым удовольствием. Дмитровский, влетевший в кабинет, как на пожар, был очень кстати.

— Заходи, Вань, заходи. Чего запыханный такой?

— Глебыч! Шах с Седьмым нашлись! — выпалил бывший омоновец.

— Так хрен ли ты разрешения просишь?! — подхватился Пчелинцев, вскакивая из-за стола.

— Не спеши! — остановил майор взволнованного командира. — Второй сеанс связи через полтора часа. Вышли на нашей частоте. Душанбе, двести первая. Некий капитан Махонько. Утверждает, что ты его должен знать. На Алтае пересекались будто бы.

— Пашка Махонько?! Пересекались, ясный хрен! Что еще передал?

— Наши сейчас у него. Точнее, один Юринов. Еще сказал, что они всеми конечностями за нас. Легко не будет, но веселье обеспечат.

— Хрен с ним, с тем весельем, — отмахнулся Пчелинцев. — И не таких бобров любили. А хохол где?

— А вот тут сложнее. Пропал.

— Как пропал? — удивился Пчелинцев.

— Наглухо. Сцепился с местными абреками, положил какого-то деятеля, сейчас по горам бегает, с басмачами на хвосте. Еще не поймали.

— Вот же мудак. Ну раз не поймали, то и не поймают. Сколько до связи? — радостно выдохнул полковник.

— Примерно полтора часа, — взглянул на часы Дмитровский. — Как раз их командир подтянется, и Юринов будет. Заодно, может чего с Андрюхой прояснится.

— Полтора часа — это хорошо, — заключил полковник. — Пусть связюки каждую лампу прозвонят, чтобы не оборвалось.

— Глебыч, какие лампы? — не понял Дмитровский.

— Те самые, Вань, те самые. Которые на бронепоезде. Да, Владе ни слова. Потом.

Дмитровский понимающе кивнул.

Таджикистан, Пенджикент

— Салам алейкум, Фаррух.

— Ваалейкум Ассалам, ата. Я гляжу, вы нарушаете собственные Правила. Ты не похож на обычных языков Ирбиса!

— Все когда-то случается в первый раз… — горестно вздохнул посланник, сетуя на неудержимую судьбу. — Если для этого имеются важные причины. А они имеются. Присутствие Саттах-бека при нашем разговоре не будет лишним.

— Даже так? Тогда давай пойдем к нему, уважим возраст.

— И не подумаю сказать хоть слово против, ака.

Собеседники направились вглубь дома, надежно укрытого от палящего безжалостного cолнца раскидистыми ветвями деревьев.

Саттах, что-то писал, задумчиво грызя кончик карандаша. Увидев посланника, не стал скрывать удивления неожиданным визитом:

— Воистину, сегодня день сюрпризов и чудес! Мало того, что пришедший ко мне язык Ирбиса гораздо старше обычного. Так он еще мне знаком. Воистину чудеса! Я думал, что ты давно мертв, Ильяс! Честно говоря, даже разозлился на Леопарда Гор за твою гибель. Малый проступок можно и простить бедному дехканину! Ведь у него так мало радости в жизни. Ильяс, насколько помню, ты никогда не отказывался от хорошего чая?

— Не откажусь и сейчас.

— Фаррух, — попросил старый бек. — Не откажи двум старикам в их нехитрых слабостях. Можешь не спешить.

Коротко кивнув, Фаррух исчез.

— Твой внук хороший человек.

— Будешь удивлен, но я знаю!

Оба старика засмеялись. Кое-как отдышавшись, и вытерев набежавшие слезы, Ильяс вернулся к разговору:

— Мудрая мысль приходит не к одному. Ирбис решил точно так же, как и ты. Он тоже хороший человек. И мудрый. Старому Шамси даже не пришлось уходить.

— Только зарезать трех баранов Ахмадова, не более, — усмехнулся бек.

— Не зря Шамси зовут «железным». А старое железо не ржавеет. Опередить руку Ирбиса может не каждый.

Повисло молчание. В комнату тихо зашел Фаррух. Поставил поднос с чайником и чашками, поклонился, и так же, без слов, вышел, тихо притворив дверь.

Ильяс взял чашку двумя руками и внимательно посмотрел на собеседника:

— Я принес ответ на послание твоего внука, Саттах. Но не простой ответ…

Таджикистан, Фанские горы, перевалы Казнок

Андрей Урусов

Интересно, мысль идти боковыми ущельями была хорошей или как обычно? С одной стороны, бодханийские басмачи будут искать по всем возможным направлениям, прочесывая каждую тропу. Естественно, на бездорожье не схожу, слишком большая вероятность залететь в какую-нибудь непроходимую дыру. Но троп здесь до черта и больше. И угадать, по какой добыча пошла — та еще лотерея. На камне следы искать — последнее дело. Собачек с вами нету.

Так что, дробитесь, ребята, бегайте побольше. Следы читайте. На здоровье. А я буду держать темп и отрываться, не теряя времени зря. Здоровья хватает. Плюс над головой полная луна и пара рабочих фонарей. «Ночных флангов» за жизнь истоптано с избытком, так что можно и в темноте идти. Пока еще понятно куда.

Но уж больно я альпинист хреновый. В предгорьях еще более-менее уверенно себя чувствую, а на высоте… Просто не знаю, чего ожидать от того или иного рельефа. Банально опыта нет. Вот в лесу или степи…

Вон, с утра еще как получилось. Иду, на камне стрелка полустертая, неприметная. Даже не довоенная, явно с советских времен осталась. И показывает прямо в скальную стену. Сам бы в жизни туда не полез, но рядом надпись «В. Казнок», а на карте такой перевал указан, и тропа через него нарисована. А если вперед идти, дальше — широченная долина. Все шансы, что они по ней и ломанут. А сюда никто не сунется. Или сунутся, но малым числом.

Подхожу к стене ближе — в стене разломчик, видимо, ручей тек. И тропа наверх. В общем, по ней и иду. Лезу вверх и думаю. Хороший каньон. Крутой, узкий, камней крупных и скал понатыкано, сверху видно всё, а снизу — ничего. Знать, что за мной только десяток идет, а не полста рыл, здесь бы всех и положил. Подготовка у бандюков местных никакая. Но полста — слишком много. Банально огнем задавят.

Можно растяжек навесить. Тогда у Ахмадова на пару ребят меньше станет. А оставшиеся точно знать будут, куда зловредный капитан ушел. Размен ни разу не выгодный.

Все. Вот и каньон кончился. Большое ровное место. Наклонное, естественно, но ровное. Сзади внизу видна река. Камень со стрелкой еще заметен. И никого живого там нет. Так что два часа выигрываю точно. А скорее — сутки. Ночь тут быстро падает. В темноте по скалам скакать местные не будут. Мотивации нет. Вернее, недостаточная она для таких подвигов, пусть даже во славу Аллаха и прочих Гаутам.

Ладно, мыслями радостными утешился, надо дальше идти. Куда? Так по тропе же, никуда она, родимая, не делась. Осыпь гребаная. Камни норовят вниз ползти. Правда, по тропке ничего, в пределах нормы. В темпе вальса проскочил плато. И здрассти, как говорится! Путь понятен, вдоль русла ручья, но тропа не набита. Каждый, похоже, как может, так и лезет. Шаг вперед и с камнями на два назад. Не передвижение, а издевательство над организмом. Старым, больным и голодным. Как здесь люди ходили? А ведь ходили туристы-альпинисты. Девочки с рюкзаками. И мальчики с девочками на плечах…

Ну-ка, капитан, головой подумай. Горную подготовку вспоминай. Под Киевом гор особых нету, но теорию крепко долбили. Давненько, но учили. Вот и вспоминай. Да на Кременевке, по кряжу Приазовскому ты мало-мало лазал. В таких же берцах, да по скале, да под отрицательным углом… Не спеши поперед батьки в пекло, место под ногу выбирай аккуратней, грузи плавно, без резких движений. Ну! Совсем другое дело! Еще немного! Хорошо, вот и перевал. На спуск полегче будет.

Гляжу вниз и плохеет. Да, это не с московской Башни Федерации плевать… Там хоть раз, и все… Спуска нет. То есть, конечно, имеется… Немного проклятых ползучих камешков, а дальше голый лед. Тут кошки нужны, улечу в своих берцах только так. Донизу одни уши доедут.

Выбор какой? Готовиться к последнему бою здесь? Или возвращаться к ущелью и там рискнуть? Так без шансов же! Или дернуться на спуск? Хреновый выбор, если между нами…

Спокойно, товарищ капитан. Что-что, а застрелиться всегда успеем. Лучше сначала еще разок посмотреть карту.

Вот ущелье. Вот каньон. На хребте два крестика. Почему два нарисовано? Два перевала? Не понимаю… Еще раз отвлекись, расслабься, ни о чем не думай… Во, правильно, песенку напой: «Помнишь гранату, и записку в ней». При чем тут граната? Ни при чем… Подрываться геройски рано. Записка! Точно! Альпинисты на перевалах записки оставляли! В каменных пирамидках! Или на вершинах? Не знаю, но поискать можно, никто не мешает. Есть что-то похожее? Есть! На самом видном месте, как обычно, прячется. Разваливаю камни. Внутри ржавая консервная банка, в ней полиэтиленовый пакет. Разворачиваю бумажку. Буквы подрасплылись, но читаются. «Группа… под руководством Алексея Верина… вышла к туру…» Тур — похоже, как раз эта пирамидка. Читаем дальше: «…вышла к туру на перевал Зап. Казнок… 12 августа 2012 года… со стороны…» За два дня до начала всеобщего ядерного безумия. Где вы сейчас, ребята? Батрачите на плантациях у беков? Или давно мертвы? Стоп! «Зап. Казнок»! «Зап.»! Западный!!! А на камне стояло «В. Казнок»! Восточный! Или верхний! Но не западный. Утыкаюсь в карту. Точно! Один крестик — З. Казнок, другой — В. Казнок! И рядом они совсем. Он должен быть… поворачиваюсь в нужную сторону. Седловина второго перевала в сотне метров. Просто смотреть надо было на четыре часа от спуска! Почти назад! И тропа между перевалами набита. Хорошо так, не одним десятком ног. Еще раз смотрю записку. «Продолжаем движение в сторону перевала Вост. Казнок». Если еще живы, ребята, желаю вам счастья. Спасибо. Записка жизнь спасла хорошему человеку. Мне, то есть. Ну, еще не спасла, но все шансы есть.

Таджикистан, Фанские горы, ледник Малой Ганзы

Четыре человека и два пса быстро шли по леднику Малой Ганзы. Шли по тропе на гребне морены, не утруждаясь прочесыванием ледника. Даже если кто-нибудь и сумел сюда забраться, собаки учуют. Собаки… С каждым новым поколением они приносят всё больше пользы. Единственный минус — не везде могут пройти. Пес все же не горный козел. Вот и приходится выбирать дорогу, проходимую для мохнатых. Без псов сейчас махнули бы через Караганду, перевал сложнее, но хороший скалолаз проскочит намного быстрее. А так волей-неволей лезем на Зеленоград. Не критично, конечно, но лишний час жаль.

Вчера проверили Казнок и, уже в темноте, проскочили ВАА. За сегодняшний день надо успеть перевалить в Имат и вернуться обратно. Скучный маршрут. Единственная опасная точка — перевалы Казнок, но через них за все годы никто не приходил. Остальные перевалы слишком сложны для жителей равнин. Потому и вешают на второй маршрут страховку третьей группы. В Имат выходит несколько простых перевалов, которые по силам разведчикам Ахмадова. Правда, после зимы еще не ходили, но мало ли. У Бодхани много добра. А жадных джигитов — еще больше.

График простой. На Казноке были вечером. Убедились, что на спуске никого нет, и побежали на ВАА. На следующий день пробежались туда-обратно, а утром третьего вернулись к Казноку. За день его можно пройти. Но ночевать нужно у поворота тропы. А поворот отлично просматривается с перевала. Даже, если нарушитель умудрится спрятаться, то следы на спуске патрульные увидят еще вечером, и догонят через час-другой после заката. Скорее всего, тот даже на ночлег расположиться не успеет.

Потому Артуч и Имат контролируются намного плотнее, а на Казноке послабление — через день.

— Слышь, командир, — сказал Митька, — а зря мы Казнок так редко проверяем. Можно ведь просочиться в дырку, если повезет.

— Чисто теоретически, да. Если повезет. Тут ты верно сказал, — ответил Хорхе. — Но практически — нереально. Если только вечером пургенем накроет. Тогда мы следов не увидим. Хотел бы я посмотреть на ахмадовцев в пургене. Где-нибудь на Мутных…

Митька презрительно хмыкнул. Житель равнин в пургене на трех с половиной тысячах. Да, занимательное зрелище!

— Не хреново Санька мяса навалила, — произнес Витас, — сильна девочка! Я бы точно половину упустил.

— И пяток баранов потерял, — добавил Франсуа. — Я балдею, как она стреляет!

— По-моему, ты больше балдеешь от того, что она их разделывает голышом! — съязвил испанец.

— Нет, к такой картине быстро привыкаешь, — грустно ответил патрульный. — Вот я уже и привык. Когда точно знаешь, что красивая девушка разделась не ради тебя, а чтобы не портить одежду кровью — это не возбуждает. Да и по Лагерю они носятся не слишком одетые. Человек ко всему привыкает. Иначе в какой-нибудь Африке все мужики ходили бы исключительно перевозбужденные.

— А ты что думаешь, зачем они там на охоту ходят? — спросил Митька, и сам же ответил, — чтобы хоть какое-то время передохнуть, успокоиться. Именно из-за этого негры ничего и не изобрели. На баб отвлекались. Вон, у бушменов постоянно стоит. И где те бушмены? А европейцам смотреть было не на что, вот они с тоски и наизобретали…

— А как изобрели мини-юбки, так другие изобретения и кончились.

— Точняк! Вот только наши эту теорию на корню рушат. Полуголых девок по Лагерю шатается больше, чем достаточно, а мозги у людей варят нормально.

— Потому, — влез в разговор Витас, — что ты твердо знаешь, что стоит протянуть лапы к какой-нибудь Бешеной, как она их оторвет по самые уши! Или Коно откусит. И еще неизвестно, что лучше!

— Что совой об пень, что пнем по сове… — пробурчал Митька.

— А дальше? — спросил Хорхе.

— Что дальше?

— Про сову? Я такой пословицы раньше не слышал.

— А! «А всё сове как-то не по себе!»

— Неплохо.

— Старо, как погибший мир. Довоенная еще присказка. А может, в древнем Риме рассказывали. Так же, как и насчет предыдущей темы.

— Это какая?

— В горах о бабах, при бабах о горах.

— Такую я слышал. Правда, о канадских лесорубах. И не про горы, а про лес. И на французском.

— У лесорубов про лес, у альпинистов про горы. Профессиональная деформация личности. Я ж говорю, старая она.

— Ладно, парни, затрепались. Уже на перевал вылезаем. Метров сорок осталось. Сейчас на задницах прокатимся!..

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Ну, слава богу, отмучалась! Как же я не люблю разделывать! А тут сразу столько! Десяток шаков плюс баран… Целый день сплошных мучений, потом гоняться в одиночку за овцами, пока Коно сбегает в Лагерь с запиской и вернется обратно. Жаль, что на чабанов раций не хватает.

Что имеем? Руки расцарапаны и все в цыпках, ноги оттоптала. Но зато всё готово, упаковано, погружено на пришедший караван и отправлено вниз. Естественно, за два дня чертовы овцы всю траву вокруг выели начисто, надо выпас менять!

Коно, а давай перегоним отару на Мутные. Недалеко и укрытие хорошее стоит, еще папа строил в первый год после Писца. Пускай бяши верхнюю травку подъедят. А то, глядишь, снег ляжет, и всё — в Лагерь, на зимние квартиры. Все ж таки осень скоро. Пропадет травка.

Коно, лапочка, погнали этих дураков наверх. Куда ишак от нас убежал? Вот идиот! Ты куда поперся? Вверх, я сказала, а не вниз! Хош… хош… Тюк тебе не нравится? Будешь мордой крутить, еще дров доложу! Сама сверху сяду и в задницу буду ножом колоть! Вот то-то, спужался, скотина! Топай, давай! Тут тридцать минут идти-то всего, а вы с овцами, дай вам волю, растянете удовольствие часа на три, бестолочи! Хош… Пошел!

Коно, загони вон тот хвост, разбежались, баран их отец! Слышь, собачка, ты их пинай потихоньку, а я с ишаком — вперед, приберусь в коше, а то, если к темноте придем, хрен что поправишь до утра. В последний раз его чинили Акрам с Петькой прошлым летом, а после них никто. Мало ли могло случиться без присмотра, за это время пургеней десять было, если не больше. Если что — гавкай, тут недалеко, может и услышу. Ну, животное, почапали! Хош… Хош…

Ага! Третья Терраса! Надо глянуть, как у собачки дела, дальше не посмотришь за склонами. Только от коша. Умничка мой, всё ты очень грамотно делаешь, так и надо их гнать: без лишней спешки, чтобы успевали жевать на ходу, но и без бесцельных потерь времени. Ну, я и не сомневалась: Коно самый лучший! Не зря я его из бутылочки выкармливала, когда Ревду барс подрал. Откуда только взялся! Помет тогда с трудом спасли. А с моим песиком совсем плохо было: тосковал сильно, не кушал ничего. Еле справилась…

Ну, и ладно. Что у нас в убежище делается? На первый взгляд — всё цело. На второй — тоже. Свалить тюки с ишака, пусть пасется. Заслужил, скотина тупоумная. В кош снега надуло. Сгрести, вытащить, подмести, где мокро — вытереть специальной тряпкой, и повесить ее сохнуть. Распаковать шмотки. Вроде, всё сделала. Запас дров здесь есть, зря тащила снизу. Но, как говорит, товарищ Ваше Превосходительство: «Запас карман не ломит и по репе локтем не бьет!». Пригодятся. Вылезаю на улицу, потренироваться самое время. Лениво… Однако, придется. Ежедневные тренировки возведены в ранг закона, за выполнением которого сама же и слежу с садистским усердием. Себе — тем более никаких поблажек. Раздеваюсь и начинаю разминку.

Старшие уверены, что нам придется воевать с людьми. И готовят к такой войне больше, чем к схваткам с шаками. Нет, понимаю, конечно, пока Ахмадов жив — всё возможно. Но они утверждают, что и его смерть мало поможет. Даже может быть так же плохо, как в первый год после Большого Писца. Тогда много чего было… Но если внизу все друг друга будут резать, то кому потребуемся мы? А если там всё устаканится, то как ни готовься — не справиться нам с Равнинами, много их. С другой стороны, я из нижних людей видела только того мальчишку-охотника, а когда дед и папа говорят одно и тоже, значит, другое мнение — ложное. Уже не раз убеждалась.

Тем более, Правила пишет кто? Дед! И с папой советуется. А значит, надо выполнять. В обязательном порядке. Так что полтора часа до прихода Коно буду тренироваться. Тем более, вижу хорошо и его, и отару. А что, кстати, мой пёсик вытворяет? Носится, как угорелый, высунув язык. Овцы движутся все быстрее, уже не идут, неторопливо перебирая ногами, а бегут. Что они, с ума посходили?

Мать его ити! Его Величество пургень пожаловал: небо над хребтом почернело, первые тучи цепляются за Чимтаргу и ползут по склонам. Накрылась моя тренировка! Надо Коно помогать, пока не завыло! Впрочем, Коно, умничка, и сам справляется. Давай зверик, давай! За загородку гоним! Со всех наших восьми конечностей и двух глоток. Теперь считаем: отлично, все здесь. Ишака — в отдельный угол коша, в загоне замерзнет, бестолочь! Вместо двери — брезент от даже не довоенной, а вообще доисторической палатки. Коно, давай внутрь! Видишь, ветер уже нам концерт дает! Ничего, сейчас нижний край камнями заложим, хрен продует! Брезент — он почти как камень! Только тряпичный!

Нет, но какая же я умница! Ведь сообразила пойти на Мутные! Всё равно пришлось бы: ближе кошей нет, но по пургеню гнать обезумевших овец — то еще безобразие! А ночевать в такую погоду на открытом воздухе — удовольствие небольшое. Зато теперь… Овцы уже сбились в кучу, инстинкты — великое дело, особенно у таких безмозглых созданий! А я еще их кусками брезента укрыла, чтобы шерсть меньше мокла. И готово, пару дней можно ни о чем не беспокоиться. Вот если не распогодится за это время — тогда хреново, баранов надо будет чем-то кормить. Но больше двух суток пургени длятся редко. Так что нечего и думать пока.

А теперь запаливаю костерок в закопченном очажке и ставлю воду…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок

— Что ты там нашел, Парвуз? — Мутарбек подошел поближе к старому таджику, задумчиво разглядывающему ничем не примечательный камень.

— Здесь кто-то был, — поднял глаза Парвуз. — Не очень давно. Вчера, возможно позавчера.

— Быстрее, ленивые ишаки, быстрее! Мы должны догнать его еще сегодня! — Начал тут же поторапливать бестолково засуетившихся бойцов младший Ахмадов.

— Ты слишком торопишься, Мутарбек! За сегодня мы не успеем, даже если Аллах в милости своей подарит нам крылья! И вообще, нам следовало обыскать кишлаки внизу. Особенно тот, что прошли последним. Тщательно обыскать.

— Что там обыскивать?! — Мутарбек не мог устоять на месте, порываясь бежать, ловить, — Даже я могу понять, что там никто не живет. И дороги туда нет, машину он бросил ниже. Скорее всего, столкнул в озеро!

— Не уверен. Дорогу мы не нашли, но это не значит, что ее нет. Мы не можем знать каждую пылинку, особенно на чужой земле. Чересчур нежилой вид был у того кишлака. Если он давно брошен, почему всё не заросло травой? Вот гложет меня червь сомнения. Местные могли попрятаться и с ухмылками наблюдать, как мы их ищем. А если так, значит, дехкан предупредили о нашем приходе. Кто? Кроме уруса — некому.

Парвуз замолчал. Старому солдату, воевавшему еще с ваххабитами в далеких девяностых годах прошлого века, были непривычны столь долгие речи. Однако мысли так и просились наружу. Накопилось их слишком много.

— Машина в любом случае должна была остаться в кишлаке. Прочесать все сараи, особенно проверить кучи навоза и прелого сена.

— И кому нужна машина, постоявшая в куче навоза? — Мутарбек вытаращился на Парвуза.

— Некоторые вещи дороже ложной брезгливости, — безразлично сказал тот. Натужно поднялся с корточек, поправил сползший автомат и медленно пошел, внимательно оглядываясь по сторонам. Волей-неволей и Мутарбеку пришлось подстраиваться под размеренный шаг. Следом неопрятным стадом тянулись остальные.

— Ты меня убедил, Парвуз! — сдался Ахмадов через несколько минут. — Давай так, поймаем уруса и еще раз проверим кишлак. Но не раньше. Дальше верхних пастбищ дехкане не убегут! А проклятый урус выигрывает сутки. Если не успеем, порождение Иблиса уйдет в Пасруд. А ловить его там…

Джигиты, внимательно прислушивающиеся к каждому слову, ощутимо прибавили ходу. Передовая пара даже обогнала старших.

— Скажи, Мутарбек, — продолжил Парвуз, неодобрительно посмотрев на широкие спины вырвавшихся вперед джигитов, — почему ты считаешь, что он пойдет в Пасруд? Думаешь, урусу жизнь надоела? Или он просто не знает, куда собирается залезть?

— Так считает отец. И я с ним согласен. Урус любит оставлять ложные следы, уходя по незаметным тропам. И очень часто идет совсем не туда, куда должен. Но сейчас выбор не так велик, многое можно предугадать. Кроме того, урусы редко верят в злых духов.

— А ты веришь? — Парвуз искательно заглянул в лицо командиру. Но, кроме вполне очевидной злости и легкой усталости, не увидел ничего.

— Нет, не верю. Что не повод искать приключений в Пасруде. Моей голове всё равно, кто ее отрежет: кутруб или человек. Ей хорошо у меня на плечах и плохо в любом другом месте. Куда мы сегодня можем успеть? — окликнул Мутарбек десятника, идущего чуть в стороне, — Шохрух, я тебя спрашиваю!

— До перевала не дойдем, баши!

— Сколько раз тебе повторять! Я не баши! Баши только один — отец!

— Но ты теперь наследник! — десятник не понял причины командирского гнева. И смотрел чистыми и невинными глазами. Настолько невинными, что захотелось ухватить его за бороду, вздернуть повыше и с оттягом полоснуть по напрягшимся жилам…

— Я не баши! Если тебе так неймется лизнуть послаще, зови беком. Так куда дойдем?

— Мы можем пройти поворот и подняться выше каньона. Там есть ровное место, где можно заночевать, — доложил Шохрух, такой же обстоятельный, как не один десяток поколений дехкан в его презренном роду.

— А выше? — Мутарбек с трудом подавил желание поторопить руганью. Но нельзя. Иначе у этого сына осла и обезьяны окончательно завязнут мозги. И как можно было такого маймуна назначать на десяток? Хотя остальные еще хуже.

— В темноте? Можно. Но свет фонарей виден издалека. Если урус будет ночевать на перевале, он нас заметит.

— Не годится. Шайтан с ним, дойдем до темноты — тогда и поймем, что делать дальше.

— Мутарбек, — решился Павруз, — а может, шайтан с ним, с урусом. Пусть его сожрут хоть дэвы, хоть люди из Пасруда. Дойдем до места, о котором говорит Шохрух, и повернем назад. Вернуть Тимура из Джанахама всё равно не удастся. Да и если он там останется, всем будет только лучше!

— Я не собираюсь обманывать отца. Там будет видно. А пока не спим на ходу! Нам еще идти и идти…

— Прости, бек, — вмешался Облокул, — но боюсь, что мы не дойдем сегодня даже до поворота.

— Почему? — насторожился Мутарбек.

— Посмотри назад, — джигит ткнул грязным пальцем с обгрызенным ногтем за спину.

Мутарбек оглянулся и смог только выругаться: небосклон заволокло черными тучами. Джигиты, не сговариваясь, бросились к большому, нависающему над ровной площадкой камню. Куда тут идти?! Самое время искать укрытие от непогоды. И как можно быстрее!

Таджикистан, Фанские горы, перевалы Казнок

Андрей Урусов

До второй седловины буквально ползу. Десять минут. Перевал рядом, но ноги почему-то не идут. Усталость наваливается, словно всё, что выходил за крайние три дня и недоспал от самого Самарканда, копилось и ждало удачного момента. Руки дрожат, даже трясутся, неожиданно начинает бить колотун. Или высота действует? Надо вниз, благо спуск есть. Не подарок, но есть. Отдышаться получается с трудом. Кое-как разваливаю очередной каменный курганчик.

Записка той же группы. Ага, «…в направлении Мутных озер и альплагеря „Алаудин“.» Может, вы выжили в своем альплагере? Вряд ли, двенадцать лет надо чего-то жрать, складов Центральной Базы Снабжения и старлея Васильева там точно нет. И хрен что на этих камнях растет. Лишайник и прочий ягель. Или ягель только в тундре? Нихера уже не помню.

Так, прокрутить все с начала. Мы в местном лагере были, одни развалины от него остались. Не мы развалили, белым пушистым хвостом буду. До нас такой был. Точно. Именно в этом и были, на «А» назывался! Так что, выходит, что я ближе к нужным местам, чем думал. Тот лагерь на территории товарища местного гроссмейстера дислоцируется.

От и добже, пан ясновельможный. Не будем время терять вхолостую. Валить надо отседова. С перевала уходит ровный снежный склон, который к низу становится ровнее. Улететь вроде некуда. Попробовать? Почему нет? Время выиграю и силы сэкономлю. Обхожу небольшую скалу в самом верху склона, сажусь на задницу и пытаюсь изобразить из себя беспечного пацана на снежной горке. Почти получается, вот только от скорости дух захватывает, а тормозить не выходит. Но не лечу кубарем, еду. «Пять минут, полет нормальный, через пятнадцать копеек — поворот направо» — всплывает в голове совершенно дурацкая фраза. Полет тем временем замедляется, дальше скольжу потише. Камни по сторонам уже не мелькают расплывчатыми полосами… Еще медленнее… Еще… Останавливаюсь. Всё? Смотрю назад. Неслабо прокатился! Что у нас по сторонам? Ага, вот где собаки порылись. Выход-то с перевала один! Ежели подождать, пока на жопах поедут с него джигиты, можно много полезных дел натворить. Нет, банально не хватит патронов. Тут нужен станкач с водяным охлаждением, не меньше. Эх, где ты мой любимый «Максим» из краеведческого музея? И где Бригада родная… И где… ХВАТИТ, млять! — сорвавшись, ору сам на себя. Нашел время. Вылезешь, сука, а потом и будешь жалеть, и вспоминать. А сейчас поднял жопу, капитан, и вперед. Под любимую строевую погранотряда СпН:

Пишов я на пасеку вчора! Э-гей!

Посвюд були мертвые бджолы! Э-гей!

Ой, вы, бджолы, ой вы бждоли! Э-гей!

Ой вы бждилоньки мои! Э-гей!

Дурацкая песня про мертвых пчел, исполняемая на суржике посреди заснеженных гор сидящим в снегу капитаном российской армии. Смешно? И мне смешно!

Ладно, товарищ Напаваротти, хватит песни петь, местную фауну заунывьем шугать, время позднее, надо вниз. До вторых озер, а там налево перевал к следующим озерам, и к Пенджикенту форсированным маршем. Подожди, а где здесь альплагерь? В записке писали… Карта врет? Или в записке напутали? Ладно, там видно будет. Не сегодня. Сегодня дойти бы до ближних озер — тех самых, которые Мутные. Переплетение каменных гряд впереди оптимизма не добавляет. Особенно с учетом моего «шикарного» самочувствия. Горы все-таки достали. И мстят бывшему промальпу, гордящемуся тем, что горы никогда не любил. Ветерок, между прочим, усиливается. И темнеет, ой как нехорошо. И быстро-быстро.

Проверить автомат. Умные люди перед снеговой акробатикой оружие в чехлы убирают. Ну, сильно умным я себя никогда не считал, но догадался. Не особо, значит, и тупой. Тут всё в порядке. Одеть куртку из борькиного магазина. Ага! Я, конечно, тупой солдафон и вообще, но хорошей вещью не побрезгую. Кое-что еще в Самаре заценил. А уж на зимовке… Так что штормовочка у меня самая современная! И вообще мега пыщ-пыщ. Куда лучше всякой «цифры» и прочего табельного. Рюкзак за спину — и вперед.

По дороге не забыть присмотреть укрытия, погода портится. Чем дальше иду, тем сильнее убеждаюсь, что лимит везения на сегодня исчерпан до донышка. Вокруг уже основательно метет, сверху сыпет крупа, ветер норовит сбить с ног.

Самое неприятное, что во всех этих каменных навалах до сих пор не попалось ни одного места, где можно укрыться от ветра. Видимость пока держится метров сто — сто пятьдесят, но дальше будет только хуже. Надо срочно прятаться. Хоть тент в рюкзаке лежит. Толку, конечно, от него… Хотя лучше стандартной плащ-палатки. Незаметно для себя выскакиваю на ровное поле. Справа высится стена какой-то скалы, слева окончание осыпного гребня. Попросту навал крупных камней. Поле — ровное как стол и уже засыпано снегом. Сантиметров 15–20. Самый гадостный. Был бы хоть с полметра — спиной вниз улегся, тентом закрылся. Да и степи Приднестровья нихрена не горы Таджа. Тут такие фокусы могут плачевно кончиться. Поэтому — надо идти. Была бы погода — милое дело по такому полю гнать вниз, до самого леса, там хоть дрова есть. Может, так и сделать? Нет, тропы не видно, влечу еще куда-нибудь. К вершине? Сомнительно, лучше в камнях искать. Сворачиваю налево и пробираюсь краем гребня, подходя к каждому крупному камню. Ничего. В лучшем случае немного прикрывает от ветра, не более. А ведь есть здесь то, что нужно, обязательно есть! Найти бы только… Холодает. Штаны встают колом, они уже не мокрая тряпка, а ледяной короб! Сверху получше, пока еще куртка спасает. И чего не послушал Борьку, надо было полный комплект туристского барахла взять. Были бы такие же штаны… А так физически ощущаю, как уходит тепло. Не подхватить бы чего, в этой ситуёвине только заболеть не хватает…

Наконец на глаза попадается что-то отдаленно похожее: два булыжника стоят углом и слегка нависают. Ну хоть такая защита от ветра, он сейчас разогнался где-то до 20–30 метров в секунду. Нервно смеюсь — с таким ветром жалеешь, что нету парусного вооружения как на клипере. Уже на месте был бы… Но с этим можно бороться. Вытаскиваю из рюкзака тент. Пытаюсь кое-как соорудить полог. Плохо получается, не хватает опыта, никогда не делал подобное на камнях. Были бы деревья… Окоченевшие пальцы отказываются шевелиться. Пытаюсь вернуть чувствительность, колочу ледышками о камень. Не помогает. Только перестаю их чувствовать. Сил нет совсем, все тело колотит, как в лихорадке. Надо сделать укрытие, иначе замерзну нахрен. И будет классическая экспедиция Андрэ. Только у того хоть воздушный шар был. И голуби. Очередной порыв ветра вырывает из рук ткань. Дергаюсь за ним, спотыкаюсь о невидимый под снегом камень и падаю. Пытаюсь встать, но ничего не выходит. Руки в очередной раз подламываются, и с размаху падаю в проклятый снег. Сознание медленно ускользает, проползает ленивая мысль: «Вот и все, капитан. Конец». И наступает темнота…

Таджикистан, Фанские горы, ледник Малой Ганзы

— Хорхе! Пургень идет!

— Дьябло! — Выругался испанец и добавил нечто вовсе уж непереводимое.

— Сглазил! Придется зарываться!

— До дальней седловины успеем?

— Болт на тридцать шесть! И зарыться там негде!

Патрульные прибавили ходу. Обидно же как. Отлично проскочили Зеленоград, и, встретившись с Пашкиной группой, погнали обратно, вернулись на ледник. Осталось пробежать через четыре седловинки ВАА. Набор крохотный, сброс тоже. Час работы! Даже подумывали успеть на Мутные, переночевать в коше. Пришлось бы часок по темноте поработать, но это не страшно. И на тебе! Но с пургенем не шутят. До Мутных точно не успеешь. А зарываться, когда вокруг свистит… на фиг нужно такое удовольствие! Особенно если учесть, что построить укрытие можно далеко не в любом месте. Здесь, на леднике Малой Ганзы — без проблем. На ближней седловине ВАА — тоже можно. А дальше — только на озерах. Но там и строить не надо, кош есть.

Так что сейчас вопрос только один — полчаса до первой седловины. Рискнуть или нет? Казнок оттуда не виден, но место намного безопаснее. И Рация добьет до лагеря, можно сообщить об отсидке. Конечно, спасателей за ними так и так не вышлют, пургень не заметить сложно. Но лучше быть со связью. Мало ли что!

— Гоним на первую седловину, — скомандовал Хорхе, оценив скорость разрастания черной полоски на горизонте, — свободный ход.

Теперь каждый мог идти своим темпом, не дожидаясь остальных. Первый пришедший начинает рыть пещеру. Может так получиться, что к приходу последнего она будет готова. Но вряд ли, не настолько разнятся силы патрульных.

Тем не менее, Витас сразу вырвался вперед и полез по тропе, наращивая темп. Оба пса рванули за ним. Всё правильно: когда патруль идет на пределе скорости, люди не в состоянии смотреть по сторонам и могут прозевать опасность. Вот для этих целей и нужны собачьи носы. От снайпера не спасут, а любого лазутчика учуют на раз.

Когда тройка вышла на седловину, всю южную часть неба уже затянуло тучами.

— Полчаса максимум, — оценил Хорхе.

Витас, выигравший за счет рывка минут пять, уже вовсю резал ножом кирпичи, бешеным кротом вгрызаясь в склон. Остальные присоединились к нему, переложив охрану на собак.

Ниша быстро росла, и вскоре резальщиков осталось только двое: литовец и француз углубляли прямоугольную нишу в склоне, а русский и испанец переключились на строительство защитной стенки. Через двадцать минут убежище было готово. Оставалось лишь прорезать вход.

Только теперь Хорхе отвлекся для связи с лагерем.

— База — Второму!

В ответ тишина.

— База — Второму!

Ни ответа, ни привета. Даже статики почти нет. Неужели, пургень экранирует? Такое бывает, хотя и редко. Но ведь непогода еще не пришла!

— База — Второму!

— Второй, что у тебя? — пробился все же сигнал сквозь плотную завесу снега и ветра.

— Пургень. Зарылись на первой седловине ВАА.

— Принял. Ахмадов атакует Пасруд большими силами. Ваша задача — после пургеня прикрыть Казнок. Возможна попытка прорыва. Как поняли?

— Принял и понял на пять. Прикрыть Казнок.

— Правильно. СК.

— СК.

Пока длился сеанс связи, подчиненные уже затащили в пещеру вещи и залезли сами. Хорхе убрал рацию и нырнул следом. Только теперь забрались псы.

— Что-то вы быстро вход отрыли, — сказал командир, снимая шапку и с хрустом разминая шею.

— А это не мы, — рассмеялся Митька, — Барсик!

Пес, услышав своё имя, поднял голову, убедился, что ничего страшного не случилось, и уронил ее обратно на лапы.

— Барс? — удивился Хорхе.

— Ага. Только щели в стене затерли, подошел и давай рыть. Да так быстро! Пока сообразили, что к чему — уже обратно вылезает. Идеально прорыл. Под длинной плитой, точно по центру. Даже править ничего не пришлось!

— Ох, не зря мсье Аверин говорит, что собаки умнее людей, — сказал Франсуа, — вытеснят они нас как биологический вид. И будут править Землей.

— И слава богу, — откликнулся Витас. — Уж они-то ядерную войну точно не устроят.

Окрестности Новосибирска, Заимка

Влада Урусова

День тяжелый выдался. Как обычно, впрочем. Дети, они такие… Накорми, убери, постирай, сказку расскажи, по заднице тресни… И так целый день. Под вечер и сил нет. До постели только добраться да на подушку упасть…

Проснулась рывком. Как будто что-то в бок толкнуло. Только что? В детской тихо. Поднялась, пошла проверить, на всякий случай. Дашунька разметалась в кровати, но спит спокойно, улыбается… Поправила одеяло…

Близнецы дрыхнут, обнявшись. Как не пыталась переложить каждого в свою постель, не выходит. Порознь орать начинают, хоть убейся. А вместе — просто примерные дети. Ничего, отучатся, когда подрастут. Маленькие ведь, года еще нет…

Димка-Дымок дрыхнет, как живет, по стойке «смирно»…

Нет, не дети разбудили. Что же? Сон? Точно. Нехороший такой сон. Странный. Камни, снег, склоны. Как на Алтае. Только не похоже совсем. И тяжесть наваливалась, нехорошая тяжесть…

«Андрюша, как ты там?»

Тишина, нет ответа. Совсем с ума сходишь, мать…

Опять легла. Только глаза и закрыть успела… Темнота развернулась навстречу белой завесе с оглушительным хлопком. Вокруг засвистело. Громко и до боли мерзко. Захотелось зажать уши. Сильно-сильно. Чтобы не впивался беспощадный звук. Еще и по глазам стегнуло ледяной крошкой, выбив непрошенные слезы. Обруч холода плотно обхватил грудь, перехватило дыхание, сбилось с ритма сердце…

Кругом снежные склоны. Скальные вершины над ними. Нет, это не Алтай, всё крупнее, масштабнее. Камни, торчащие черными клыками из-под снега. Некоторые больше КПП на Заимке будут, другие поменьше. Нависающая стена незнакомой вершины. Внизу человек. Маленькая фигурка пытается укрыться от ветра и снегопада, прячется между камней. Андрей! Лица не видно, но она-то знает, чувствует… Человек спотыкается, падает… Пытается подняться, опять падает…

Надо бежать, помочь ему… Что-то держит за ноги, не пускает… Ну уж нет, хрен вы меня остановите, я спасатель или где? И плевать!!! С треском ломается серый туман, обступивший мужа, больно режут осколки. Но руки касаются плеча в скользкой куртке, трясут. Бесполезно. Андрей не реагирует, без сознания…

— Вставай, — кричит ему в ухо, трясет, бьет узкой ладонью по лицу, — Вставай! Нельзя спать, нельзя! Замерзнешь! Андрюшенька, не оставляй меня, ты не можешь умереть, ну пожалуйста, вставай, Андрюша, родной мой…

Бесполезно.

— Вставай! — от отчаяния в своем же голосе становится еще страшнее, — ты не можешь нас оставить, не можешь! Ты же нужен нам! Андрюшенька, милый, прошу тебя! Вставай, сволочь проклятая! Нет у тебя права такого, умирать! Тебя дети ждут! Четверо! Из которых ты двоих не видел даже! Вставай, скотина! Ну пожалуйста, любимый мой, прошу тебя…

Отчаянье наваливается необоримой тяжестью. Хочется выть, плакать, кататься по снегу рядом с неподвижным телом, рвать волосы.

Но, собирая остаток сил, как можно громче в кружащий вокруг колючий снег:

— Помогите!!! Ну кто-нибудь! Помогите…

И как ответ из бушующей круговерти ветра и снега высовывается огромная собачья морда, вознесенная настолько высоко, что приходится задирать голову. Следом за мордой из бурана вырисовывается широкая грудь, покрытая густой черной шерстью, мощные лапы.

Пес шумно втягивает мокрым носом воздух, смотрит вниз, прямо на нее, и неожиданно спрашивает глубоким басом:

— Чего кричишь?

— Помогите… — еле слышно просит она, — помогите… нельзя спать, нельзя…

— Ну и не спи, — добродушно замечает пес, чуть наклоняет голову, улыбается краешком пасти и толкает мордой. Вроде бы слегка, но так, что все вокруг начинает тускнеть. — Дальше моя работа…

Проснулась от собственного крика. Лицо в слезах, сердце бухает тяжело и часто. Всё тело бьет частая сильная дрожь. Осознание себя и действительности приходит постепенно. Даже медленно. Очень медленно. Но приходит. А вслед за ним отпускает. Совсем немножко, но уже можно соображать, понимать, что делаешь, думать…

— Господи, сон… Всего лишь сон… Только сон…

В коридоре послышались быстрые шаги. В комнату сунулся Димка. В одних штанах, но с пистолетом. Тем самым, на свадьбе подаренным. А я-то, думаю, куда могла засунуть…

— Ма? — тихий вопрос.

Так, вдох-выдох, успокоилась вроде бы.

— Все нормально. Сон плохой.

— Понятно все с тобой. — В полумраке отлично видны упрямо сжатые губы. Прищуренные глаза. Не верит. И правильно делает. Но лучше молчать.

— Честно-честно! Фигня какая-то приснилась.

— Ну ладно. Сделаю вид, что поверил. Добрых снов, ма.

— Добрых!

Скрипнула притворенная дверь. Ушел. Вот теперь можно в подушку и уткнуться, и слезы отпустить, и полукрику-полустону волю дать. Ощутить боль в израненных почему-то руках…

«Андрюша, от тебя ведь привет был! Точно знаю… Что ты делаешь, сволочь полосатая?! Не вздумай умирать! У тебя детей четверо! Не вздумай! Пожалуйста, сволочь моя любимая!!!»

Неслышная тень отклеилась от двери. Осторожно перекатываясь с носка на пятку, вдоль стены, чтобы вовсе исключить шанс случайного скрипа, Дмитрий Урусов пошел к себе. Досыпать остатки ночи.

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

С раннего утра Ахмет Шабдолов носился, как угорелый. Эти дети ишаков, лишь по ошибке Аллаха рожденные с двумя ногами, всё делали через задний проход! Простейшие дела превращались в проблемы невиданных размеров, возникавшие буквально на ровном месте. И если бы это было специально, из-за боязни Проклятого Ущелья! Как бы не так! Большинство накладок возникало исключительно благодаря глупости исполнителей!

К полудню Ахмет, в кровь разбивший кулаки о лица особо нерадивых сотников, вытащил камчу, а через четыре часа послал за новой. Но всё-таки в пять вечера армия выступила! Девять часов сборов! Девять часов! Для подразделений, якобы находившихся в состоянии полной боевой готовности! Как надо было заниматься армией, чтобы джигиты так распустились?! Вот и спрашивай теперь, почему Бодхани не может справиться ни с Пенджикентом, ни даже с Матчой! Удивительно, что его бараны до сих пор не проспали вторжение урусов через Анзоб!

Ничего, когда баши Зеравшана сменит имя, всё изменится! Уж он наведет порядок! Если бы не смерть старшего брата Бодхани, незабвенного тезки, всё было бы иначе. Но ничего не изменишь. Кроме одного: Зеравшаном должен править Ахмет-баши. И только так! Пусть погиб Ахмет Ахмадов, но Ахмет Шабдолов-то жив! Пора брать власть.

Решено. Пусть Бодхани напоследок насладится видом головы убийцы брата, а после отправляется на встречу с родственниками. И последнего сына с собой прихватит, Шабдолову не нужны соперники!

Колонна неспешно втягивалась в ущелье Пасруда. Ахмет знал, что проехать удастся недалеко. Но, на всякий случай, прихватил с собой несколько орудий. Понадобится, будет из чего разнести в пыль наглецов. А дальше… Есть четыре вьючных орудия и минометы. Калибр у них небольшой. Но в горах и не нужны гаубицы, одним снарядом сносящие все на сто метров вокруг.

А главное — у Шабдолова много джигитов. Очень много. Хватит, чтобы завалить всё ущелье трупами этих баранов. Цели такой, конечно, нет, но даже если так случится — не жалко. Лишь бы под ковром нападающих остались все защитники. Вот своих отборных бойцов стоит поберечь. Верные и лично обязанные пойдут сзади. Заодно, если эти дети ишаков побегут — пулеметные очереди быстро погасят панику. Бежать можно только вперед!

Как жаль, что выехать удалось так поздно! Скорее всего, придется ночевать в конце дороги. Но откладывать выход на утро не имело смысла. Нет уверенности, что эти потомки ишаков и шакалов завтра не повторят сегодняшние подвиги. Наверняка повторят, а виноватым окажется он, командир! Нет уж. Вперед, а там, подальше от Бодхани, он сумеет поправить положение. И вернуть достойный порядок в эту отару.

Впереди что-то громко бухнуло, и колонна встала. Ахмет сначала даже не увязал эти два события. Но остановка затягивалась.

— Что случилось? Далиль, ну-ка глянь, что там опять не так?

Верный нукер выскочил из машины, и тут бухнуло сзади. Шедшая последней «шишига» в буквальном смысле взлетела в воздух. А следом взорвалась вся дорога. Неведомые противники мало того, что не пожалели взрывчатки, так еще часть зарядов сделали огнеметными. Одни машины загорелись, другие разбросало взрывом. Люди, как горох, сыпались наружу, залегая у обочин, прячась за камнями. Никто по ним не стрелял, но трусу, чтобы испугаться, много не надо.

— Высматривайте подрывников! — заорал Ахмет, понимая, что уже поздно, — людей на склоны с обеих сторон!

Понукаемые плетками и криками командиров всех рангов, джигиты начали подниматься, и в этот момент раздались новые взрывы, и каменные брызги рукотворного гнева гор безжалостно вырубили огромные бреши в рядах поднимающихся джигитов. Оставшиеся снова залегли, наудачу поливая склоны, безумолчной стрельбой пытаясь заглушить страх.

— Прекратить огонь! — заорал Шабдолов. — Теперь они наверняка ушли.

Ахмет вынужден был признать — первая схватка проиграна вчистую: скорее всего, противник не потерял ни одного человека. Только через час удалось навести некое подобие порядка и сосчитать потери. Выяснилось, что погибших не так много. Вот раненых… Особенно плачевно с техникой. Оставшихся машин еле хватало, чтобы отправить в тыл покалеченных. Ахмету хотелось добить раненых, но пришлось загнать столь соблазнительную мысль подальше. Не из-за человеколюбия, исключительно ради того, чтобы оставшиеся солдаты не взбунтовались. Артиллерию пришлось отправить назад, всё равно половина орудий была повреждена.

За этими заботами подступила темнота. И к тому же резко испортилась погода. Окончательно разозлившийся Шабдолов дал приказ устраивать ночлег. Гнев гневом, но идти ночью под дождем по вражеской территории… Это уже слишком!

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Что Коно? Песик, что ты всполошился? Учуял что? Куда ты рвешься? Я еще с дуба не рухнула — выходить в пургень из теплого коша на улицу! Что ты не уймешься! Нет, рвется за дверь, и даже подал голос. Ого! Но не зря же ты бесишься, не было еще такого. Придется идти. Обуваться, натягивать штаны и куртень, влезать в бахилы, распаковывать вход… Дрын с собой, мало ли! Арбалет брать бессмысленно, не его погодка. Тут и автомат не поможет, любую пулю ветром снесет на фиг.

Ну и куда идем, чучело моё мохнатое? Показывай, раз потащил. Погоди, погоди, не так быстро, я за тобой не успеваю! Вот, уже лучше. И что ты забыл под Фагитором? Ой, мама! Ни хрена себе! Человек! Здоровый мужик! Лежит себе, в руке угол тента зажал. Тента? Да, точно. Снегом присыпало, но именно тент, а не просто тряпка. Палаточная ткань! Сам мужик тоже занесен не слабо. Но пока живой, дыхание еле-еле, но слышно. А здесь что? Это рюкзак называется? Совершенно ублюдочная конструкция! Ага! Автомат в чехле. Шак? Вот подарочек! Откуда мне такое счастье, и что с ним делать? Что делать, что делать… Кончать надо. Ножик у меня всегда под рукой, только горло расчищу, не портить же одежду. Можно, конечно, и не мараться, пургень сам доделает свою работу, но не зря же я на улицу вылезала! Оп-па! А он не в камуфле обычной! Куртень на ощупь — точно как моя. Может, и не шак? Давай-ка на личико посмотрим. Нет, не наш. Но мембрана… И тент!.. И лицо на русов похожее. Не тадж, точно. Ладно, оттащу в кош, а там разберусь. Зарезать всегда успею!

И откуда такое чудо взялось? Шел ведь сверху! Иначе не прошел бы мимо коша! Чужак, идущий сверху, с ВАА или Восточного Казнока! Полный абзац! Ладно, пока в себя не придет, ничего не узнаю.

Легко сказать, оттащу! До коша двести метров, только за угол морены завернуть, но мужик раза в два меня тяжелее! Коно, не надо хватать дядю за шиворот. Я понимаю, что тебя так учили, но есть идея получше. Положим на тент и потащим волоком на нем. Понял? Ну вот, сказано — сделано, перевернуть тело мне вполне по силам. Теперь его мешок на спину, а автомат — на шею. Я сказала: «рюкзак ублюдочный»? Я ошиблась. Это недоразумение с лямками — полное дерьмо! Ладно, двести метров всего. Где угол тента? Коно, держи! Сейчас найду второй, и потащим! Да где он?! Ага! Готова! Коно, ну что же ты? Не за шиворот, за тряпку! Молодец, потащили! До чего же туша тяжеленная! Может, ну его на фиг, надрываться тут? Приду после пургеня, осмотрю тело… Еще упереться… вот так… Нет, ну занесло же ублюдка, не мог поближе к кошу упасть!.. Если через пять метров он не полегчает — брошу к шайтану! Моя работа овец пасти, а не мужиков пришлых таскать!

Откуда он взялся на мою голову? За двенадцать лет через Казнок ни один ахмадовец не сунулся. В Имате ловили, в Пасруде… Ну, через Пасруд и дехкане иногда от баши бегут. Хотя они и редкость огромная! Но через Казнок! Не лень же столько переть! И высота там за четыре тысячи. Здесь три с половиной! Там после Большого Писца никто не ходил, кроме наших патрулей, совершенно точно! На перевалах до сих пор папины записки лежат! Кстати, эта сволочь не полегчала, а совсем наоборот! Черт с ним, дотяну, уже совсем немного осталось. Да и разобраться надо. С чего он сюда поперся? Просто так человек к нам не пошел бы. И барахло теперь уже не брошу, не ходить же два раза! Давай, Коно, давай, немного совсем, пёсик! Вход уже. Разбираем, затягиваем, закрываем. Уф! Какое счастье — стащить со спины это безобразие!..

20 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские Горы, между кишлаками Пасруд и Маргузор

Потап еще раз посмотрел на озеро. Серая и холодная даже на вид, вода поднималась на глазах, вспениваясь грязным кружевом на острых клыках камней.

— Что делать будем? — спросил заместитель по непонятным делам у командира «группы МВД».

— Не знаю. Лоханулся я. Кто же знал, что пургень придет именно сегодня… — сокрушенно почесал затылок главный подрывник Лагеря.

— Надо было предусмотреть.

— Надо… Знал бы, где упаду — парашют б захватил.

Озеро было искусственным. Дамбу начали строить еще в пятнадцатом году, через полгода после того, как воодушевленный проложенным «проспектом Гедиминаса» Верин предложил очередной план использования Пушистика. Ну, не терпел Алексей простоя своего горячо любимого металлического товарища!

— Вот здесь большой пологий участок, — вещал Верин, тыкая привычно грязным пальцем в карту. — На выходе мы имеем гряду с дыркой, пробитой рекой. Соорудим дамбу, река окажется перегорожена и заполнит нишу водой. Если на нас попрут силой, то рванем дамбу. Всё озеро рухнет вниз. Всем селям будет сель! Кто внизу окажется, сотня или дивизия — по фигу, хоть танковая армия группы «Центр»! Да хоть вся группа! Сметет к чертовой матери! Что, рудничные ребята простую дамбу не посчитают? Какие вопросы?

Вопросов хватало, хотя бы потому, что «рудничные ребята» были специалистами другого профиля. Совсем-совсем другого. Но идея пошла в массы. Массы одобрили, и все неувязки сумели утрясти. И в проектировании, и в строительстве. И уже восемь лет в ущелье Пасруда плескались воды рукотворного озера. Пользы оказалось неожиданно много. Расположенный достаточно низко водоем не замерзал даже зимой, а летом еще и прогревался. Вода все равно была холодной, но купаться в озере было вполне реально. Видимо из-за этого название Ривьера приклеилось сразу и намертво. А уж про поистине стратегический запас воды можно и не говорить.

Как ни жаль лишаться импровизированного курорта, но пришло время вспомнить, что изначально данный водоем создавался, как оружие массового поражения. Два дня назад команда Малыша радостно заминировала дамбу, не учтя лишь один момент: самые большие заряды заложили на систему сброса лишней воды. Причем «на» в прямом смысле: открыть заслонки стало невозможно. Зато эффект от взрыва получался максимальным.

Но, по всемирному закону подлости, пришел нежданный-негаданный пургень, и уровень воды в озере резко пошел вверх, а возможность сбросить лишнюю оказалось заблокирована. Сначала не придали значения. Пока не прикинули, что запас прочности у заслонок не столь велик, и их может на хрен выломать повысившимся давлением. Вода просто уйдет по руслу. Не сразу, а постепенно, нанеся минимум ущерба. Одним словом, самый главный сюрприз пустит такого «шептуна»!

Если рвануть сейчас, то совершенно неизвестно, дотянется ли вообще язык селя до армии Ахмадова. Уж больно далеко от озера она расположилась. Вот «товарищи военные» и гадали: рвать или рано еще.

А поскольку доверять интуиции решение такого вопроса не хотелось, вызвали «гражданских специалистов».

Наконец сквозь шум дождя пробился рык мотора, и из УАЗа, до крыши заляпанного на глазах смываемой грязью, вылезли Виктор, Хенциани, Алик Иванов и Алябьев.

— Ну, что? — спросил Виктор, морщась от заливающих лицо дождевых струй.

— Прибывает, — грустно ответил Белозеров, — Была мысль снять заряды, так боюсь туда людей пускать. Сорвет хоть одну заслонку…

— А можно вопрос, — прервал подрывника Хенциани, — никак понять не могу: а почему прямо сейчас не взорвать?

— Боимся, не дойдет. Далеко эти уроды встали. Аж за Пасрудом.

— Не дойдет?! — удивленно прошептал Эдик.

— Ну да, — ответил Потап. — Уровень воды хорош. Но стоят чуркобесы далеко.

— Ребята, вы в селях разбираетесь?

— Откуда?! — возмутился майор. — Ты ж у нас наука! А мы — тупые солдафоны! Погоди. Ты хочешь сказать, дойдет?

— Дойдет? До Пасруда? — засмеялся грузин. — Ребята, да этим количеством воды мост через Фандарью сметет ко всем матерям. И еще на пару с Зеравшаном по Айни пройдутся так, что мало не покажется. А уж всё, что выше…

— Да ну?.. — не поверил в столь впечатляющую картину Белозеров.

— Про Айни я немного утрирую. А насчет моста — точно. Новый придется строить. Так что можете взрывать. Хотите — сейчас, хотите — как первую заслонку выбьет.

— Тогда подождем, — задумчиво сказал Потап, — может, баши подкрепления подвезет. Вчера им хорошо досталось.

Таджикистан, Душанбе

Юринов рвался в бой, однако, начштаба вежливо, но внятно объяснил, что никто не позволит рисковать шкурой единственному представителю Новосибирска, да еще личному другу узбекских правителей. У Дивизии отношения с узбеками на данный момент были туманными. Точнее, никаких не было по причине почти полного отсутствия общих границ. Но в ближайшее время ситуация должна была измениться, и сержанту светила дипломатическая карьера. А кроме того…

— Ты пойми, — втолковывал Пилькевич, — я твоего отца сорок лет знаю! Как я ему в глаза буду смотреть, если ты, пройдя пять тысяч верст, словишь шальную пулю за полчаса до встречи? Знаю я, что ты не прятался, знаю. Но есть у нас кому первыми идти. Не веришь, сходи в спортзал, посмотри, там сегодня первенство по рукопашке. Решили все же закончить. Зря, что ли, ребят со всего Таджикистана собирали…

Боря прекрасно понимал, что полковник прав. Но… В общем, плюнул и отправился смотреть соревнования. Не шахматы, конечно, но хоть как-то отвлечься от тяжких дум. Выдержал минут десять, а потом пошел проситься в участники. Разрешили, хотя первый бой он уже пропустил.

— Ты, что ли, узбекского Дэва побил? — спросил его пожилой старлей с перебитым носом, выполнявший обязанности судьи.

— Я, — ответил Юринов, удивляясь скорости разползания слухов по территории. «Солдатское радио», видимо, побыстрее «цыганской почты» будет…

— Ну, зачтем за первую победу. Только не зазнавайся, наши ребята посильнее будут, — скептическим взглядом окинул старлей неприметного сержанта.

Первых трех противников сержант победил сравнительно легко. Ребята были неплохи, но до Терентьева явно не дотягивали. Честно говоря, до недавно помянутого всуе Нахруза тоже. А потом против него выставили женщину. Боря сначала глазам своим не поверил: обычная девушка, немного младше его самого и пониже сантиметров на пять-шесть. Легче килограмм на пятнадцать. Юринову даже неудобно стало. Неосознанно он начал беречь противницу и мгновенно оказался на полу, с трудом уйдя от добивающего удара. Дальше бился всерьез, но чувствовал, что противник переигрывает. Вот те и на! Победитель дэвов, двенадцать лет тренировок, собственного учителя обошел и всё такое, а из него, такого гарного парубка, черноброва дивчина котлету делает?! Как потом Андрею Михайловичу в глаза смотреть?! От подобных мыслей Борис неожиданно разозлился и оставшееся до конца схватки время гонял черноброву по всему рингу, не выпуская из глухой обороны, полноценно пробить которую, тем не менее, так и не смог.

В результате судьи засчитали ничью. У Бори было другое мнение насчет исхода поединка, но он промолчал. Как выяснилось, у его противницы тоже. За ужином она подсела к нему.

— Не против? Меня Галкой зовут.

— Нет, конечно, — слегка подвинулся Борис, освобождая побольше места, — Галиной?

— Галкой, — уточнила девушка. — Мне так больше нравится.

И набросилась на кашу, глотая, почти не пережевывая.

— А меня Борисом, — решил на всякий случай представиться Юринов. Хотя и понимал, что до опознания его каждой душанбинской собакой осталось совсем недолго.

— Не обижаешься, что у тебя победу отобрали? — отложенная в сторону ложка чуть слышно звякнула.

— У меня? — Борис чуть не поперхнулся кашей. — Я считал, что ты выиграла. И сейчас так считаю. Я же почти весь бой еле держался. Ты меня чудом не добила.

— Но не добила же, — улыбнулась бывшая соперница. — И не потому, что не хотела. А в конце у меня совсем шансов не было. Еще полминуты, и я бы рассыпалась.

— Но не рассыпалась же, — улыбнулся в ответ сержант, — ладно, будем считать, что ничья справедлива. Хотя я останусь при своем мнении.

— А я при своем, — рассмеялась Галка, — Мне знаешь что интересно? У тебя стандартная техника. Но такое ощущение, что она положена на совершенно другую основу. Я из-за этого не успевала вначале. Как будто у тебя две школы. Покажешь?

— Не смогу, — понурился Юринов. — Папа давал, когда я совсем маленький был. А потом не занимался очень долго. Только после Войны… Когда понял, что иначе сюда не дойду. Ничего не помню, всё на инстинктах.

— Жаль… Очень интересно… — девушка задумчиво крутила короткую прядь, выбившуюся из прически. — А армия она такая…

— Что, Галка, уже клеишь гостя, — вмешался подошедший капитан-разведчик, — правильно! Глядишь, у нас останется! Вот только мои шансы резко падают. До нуля! — плюхнулся рядом и подмигнул Юринову. Попытался деланно обнять Галку, но та дернула плечом и выскользнула из захвата.

— Иди ты! У него невеста в Астрахани! А у тебя хорошие шансы, между прочим. Как только победишь его на ринге…

— Или тебя. Плавали, знаем, — мигом поскучнел капитан. — Слышь, сержант, представляешь, с такой женой жить? Не понравился борщ, получи ногой по лбу и добивающий локтем в кадык.

— Не представляю, — отозвался Борис.

— Ну да, ты и сам можешь!

— А то ты нет! — Юринов, наконец, сообразил, что капитана он видел не только в кабинете у комдива, но и на ринге. Тот был сегодня его третьим противником.

— Ей — нет. Сколько раз пытался. До финала дойду, а там огребаю от любимой по полной программе. А обещала, между прочим, замуж выйти, если побежду. Или победю? — капитан задумался, — как правильно?

— «Одержу победу», — подсказал Боря, — а альтернативных условий нет?

Веселому разведчику он сочувствовал. Тем более, что Галке присутствие капитана, как и текущий разговор, явно доставляли удовольствие.

— А есть! — заявила она вдруг. — Пашенька, ты заметил, что у сержанта техника необычная?

— Ну, есть немножко.

— Вот притащишь мне сегодня живого и осознанного носителя этой техники и считай — победил! Засчитаем технический нокаут в двенадцатом раунде.

— Ну, ты сказала! А Борис тебя не устраивает?

— Не, ему всё БАРСом перековеркали. И каким-то странным кик-боксом. Бить локтем, а потом на хлыст ладонью…

— Не надо, не надо! — встал на защиту Юринов. — Зато если по лицу попадаешь — контузия, как от пыльного мешка по затылку.

— Мда… — почесал затылок Махонько, — и где ж я тебе посреди ночи негра достану? И чтобы тот в угле вымазан не был?

— Так на то ж ты и разведчик, — ехидно улыбнулась девушка, — я сейчас, ребята! Надо бы насчет компота провентилировать.

Оставшись наедине с капитаном, Боря немедленно прошептал имя.

— Что? — не понял тот.

Пришлось разъяснять мысль подробно: разведчик в капитановой голове явно проигрывал влюбленному. Махонько расплылся в улыбке, весело подмигнул Юринову и заорал на весь зал:

— Галка! Шей фату! Разрешаю камуфляжную из «паутинки»!

Девушка возвращалась со второй порцией компота.

— Что, уже нашел?

— Ага! Дамир! — окликнул разведчик посланника, осторожно пробирающегося с подносом сквозь лабиринт колченогих стульев. — Присаживайся к нам!

Не подозревающий подвоха таджик поставил на стол поднос.

— Галина Васильевна! Получите и распишитесь! — торжественно произнес Махонько. — А теперь позвольте предложить Вам руку и сердце!

— Руку и сердце давай, черт с тобой, пригодятся! А получить-то что?

— Дамира. Носителя любезной тебе техники. Ученика либо брата, либо отца сержанта.

— Вот я дура! — с деланным удивлением протянула Галка, — могла бы и сама догадаться… Но если тебе не понравится мой борщ…

Таджикистан, Гиссарский хребет

Тэнгу

Бежать! Непередаваемое удовольствие! Сильные лапы уверенно несут тебя вперед, смазанными пятнами мелькают кусты и камни по обочинам, в страхе убирается с дороги бестолковое зверье, спасая никчемные жизни. Зря боитесь, мелкие, сегодня вам ничего не грозит. Там, далеко впереди, ждет другая добыча. Большая и опасная. Там ждут враги, сильные враги, которые и сами могут больно укусить. Но тем интересней охота… Нет, ну не настолько же нагло, глупая мышка! Тех, кто сам прыгает в пасть, грех не ухватить прямо на бегу, не останавливаясь. И дальше, дальше!..

Рядом бежит Стая. Огромная, еще никогда нас не собиралось так много. Это правильно. На Большую Охоту нужна Большая Стая. Слабые, как и щенки, остались в Логове. Здесь только Охотники, самые сильные, самые ловкие, которые могут часами гнать добычу или вот так бежать к лежке врага, которые могут одним движением перехватить глотку любому противнику. Нескончаемый, безудержный поток темных мохнатых тел. Вперед, к цели!..

Бежит Стая… А вместе с ней бегут Друзья… Такие же сильные, такие же ловкие. И неважно, что у Друзей нет шерсти и для бега всего две лапы. У каждого свои недостатки. Но и свои достоинства. Друзья умеют бегать на двух лапах. Хорошо умеют. А свободными лапами они могут держать разные штуки, несущие смерть на расстоянии. И не надо гоняться по скалам за бестолковыми баранами, нужно лишь подвести круторогих под выстрел Друга, который всегда рядом. Всегда рядом, всегда вместе, единое целое… Ты и Друг. Ты-пес, Ты-человек… Сегодня твой Друг остался в Логове. Он на охране щенков, значит, за них можно быть спокойным, никому не удастся их обидеть. Можно гнать добычу, не оглядываясь. Вперед, дальше!..

Стая бежит… Уже давно… Глина под лапами сменяется снегом, снег — камнями, камни — льдом, а лед — глиной… Взлетает на хребты и скатывается на дно ущелий. Вверх, вниз, снова вверх. Короткая остановка, вкусная еда из рюкзаков Друзей, немного обжигающе холодной воды из ручья, и снова бег. Нескончаемое стремительное движение вперед… дальше… к цели…

Запахи доносятся со всех сторон, сильные и слабые, живые и неживые. Разные. Отбираешь нужные, отбрасывая всё остальное. Заяц, улепетывающий со всех ног. Сегодня его день, пусть бежит и рассказывает своим зайчатам о том, как сумел спастись от жутких Охотников… Кусты у обочин… Цветы… Камни… Тропа… Развилка… По верхней, нижняя упирается в выходы скал, там могут пройти только глупые бараны… Ручей… Поднявшаяся вода залила переправу… Вниз, там можно перепрыгнуть по большим камням… Запахи расскажут всё, и даже падающий с неба поток не может смыть полностью… Они расскажут, покажут и объяснят… Очередное препятствие пройдено, и снова вперед! Дальше, дальше…

Сверху льется вода. Мокрая холодная вода, бьющая по телу, заливающая глаза, затекающая в уши. Мокрая шерсть липнет к телу, свисает по бокам и на животе. Противно, но привычно. Отряхиваться глупо. Воды слишком много. Она собирается в ручьи и струится бесконечными лентами по склонам и тропе, размывая почву и подбивая лапы. Сменяется падающими кусочками льда и снега. Мокрая шерсть замерзает, превращаясь в сосульки.

Ветер, завывает в бессильной злобе, бросает снег в морду, насыпает сугробы, пытается сбить с лап, задержать, заставить спрятаться. Бесполезно! Ты не с теми решил сразиться, Ветер! Бег стремителен и неудержим. Ничто не способно остановить Стаю, рвущуюся к цели. Туда, где ждет добыча, еще не подозревающая о своей участи, но уже обреченная, приготовленная для клыков Стаи и железных когтей Друзей… Вперед, вперед…

Таджикистан, Фанские Горы, ущелье Казнок

Бодхани Ахмадов

Дождь? Сильный дождь? Плевать! Падающая с неба вода Бодхани не остановит. Наоборот, такая погода к лучшему. Меньше любопытных глаз. Конечно, подойти под перевал не удастся, но до края леса — вполне. Сбережется немало такого нужного сейчас времени! А потому — никаких отсрочек. Только вперед! И пусть Аллах затопит хоть весь Таджикистан, но Бодхани Ахмадов дойдет до цели!

Сегодня баши удавалось всё. Глупые подчиненные бегали словно мыши, увидевшие кота. Да, пришлось одного пристрелить. Зато не задержались с выездом. И не чухались целый день, как Шабдолов, провозившийся вчера Иблис знает сколько. Уже в полдень выгрузились в кишлаке выше Искандеркуля, там, где кончилась дорога, и стоял джип Мутарбека. И пошли вверх.

Тропа в дождь — не самое приятное, но и не смертельно. Войска идут медленно, но иначе не выйдет. Очень уж много джигитов у баши. Да и куда спешить? Бодхани не горячий юнец, что с разбегу влетает четырьмя лапами в капкан. Он будет идти быстро, но не торопясь. И не забудет выслать разведчиков и организовать боевое охранение. Баши не глуп. Не считает себя умнее прочих, и опытнее других. Он прочитал много книг о войне в горах. Среди джигитов есть те, кто сражался с урусами и американцами. Да и сам Ахмадов не всегда был баши…

Воинов в его армии слишком много, чтобы все шли по тропе. Многие идут вдоль нее, а так куда медленнее. И основная масса, тяжелогруженая оружием и боеприпасами — не скороходы. Но они дойдут туда, куда нужно!

Червь сомнения грыз душу по другой причине. Шабдолов. Как бы самодовольный ишак не потерял своих воинов раньше, чем задумано планом. А он, забери Иблис его душу, может. Бодхани уже и не вспомнит, как получилось, что этот дурак стал настолько близок. Наследие брата, кажется…

Сегодня вряд ли такое случится, погода помешает тупоголовому чурбану идти вперед. Сложно наделать ошибок, ничего не делая. Вот завтра… Впрочем, баши предусмотрел его глупость: задержал на Шахристане часть наемников. И теперь у Шабдолова есть резерв, и не такой маленький. Должно хватить.

А пока мнимые кутрубы будут убивать Ахмета, надо пройти перевал. «Духи» обязательно убьют Шабдолова. Но своей смертью он сослужит последнюю службу баши. Есть три дня, должны успеть.

Бодхани остановился и окинул взглядом движущихся людей. Ни головы, ни хвоста колонны он не видел. Впрочем, он бы не увидел их, даже если бы джигитов было в десять раз меньше. Нескончаемая людская река текла вверх по ущелью. Большие он поднял силы, очень большие.

«Если я проиграю эту войну, — опасливо мелькнуло в голове, — я останусь без армии. Даже Матча возьмет меня голыми руками». Баши прогнал нехорошую мысль прочь. Если бы таинственные враги могли справиться с его армией, всё бы давно кончилось. А если до сих пор они не смогли ничего существеннее, чем распугать отару овцеподобных трусов — о какой неудаче речь?

Бодхани смотрел на бесконечную цепочку людей, идущих мимо него, и уверенность заполняла всё его существо. Близок час расплаты, очень близок. И за убитого брата, и за сына, и за потерянную руку.

Осталось три дня…

Таджикистан, Фанские Горы, Мутные озера

Санька

Ох ты, скукотища-то какая! Надо же, угораздило в одиночку в пургень влететь! С тоски сдохнешь! И обидней всего — живой человек рядом! Вон, лежит в моем спальнике, дышит с присвистом, даже говорит что-то. А толку? Только бредит бессвязно. О чем можно поговорить с тем, кто без сознания, а?

Как бы еще убить лишнее время? Овец уже смотрела, нормально всё. Собственно, а что с ними случиться может? Ни один шак в пургень из логова нос не высунет!

Ишака почистила. Хотя можно и не чистить! Всё равно вымажется, как только из коша выйдет. Порода такая ослячая.

Коно, песик мой, давай шерстку расчешу? Да знаю я, что уже расчесывала! Знаю! Но делать же нечего! Вот так, собачка, спасибо, умница моя! Пёсик мой золотой!

Ой, подожди, гость наш опять бредит. Всё какую-то кошку зовет. Сейчас, дам ему водички попить. Вот так, пей, недотепа, пей!

Коно, ты знаешь, кто такие кошки? Нет, не железные, то не «кто», а «что». Зверьки такие, я про них в книжках читала. Говорят, внизу тоже есть. Как барсы, только очень маленькие и совсем неопасные. Не рычи, я тоже не понимаю, как барс может быть неопасным. Если только совсем маленький. Такой, что целиком в твою пасть поместится. Такой ведь неопасен, правда? Говоришь, сразу съесть? Интересная мысль. Нет, ты конечно, прав: если уже в пасти, то надо съесть. Что в пасть попало — то пропало. Законная добыча. А если еще не попало? Думаешь? Поймать и съесть?

Ой, не знаю, зверик! Эти кошки с людьми жили! Как такое может быть, чтобы люди жили вместе с барсами? Но точно, хотя понять трудно. То есть, они были свои. Своих есть нельзя. Видишь, и ты согласен!

А этот недотепа кошку зовет. Может, ему тот зверек как ты мне? Как думаешь, песик? Ты о такой ерунде не думаешь? Обычно я тоже, но сейчас же пургень, делать совершенно нечего. Только совсем-совсем не похоже, что ему эта кошка так близка. Он же ее не по имени зовет. Не конкретную кошку, а любую. Хоть раз бы, да назвал по имени. Хотя, что с него возьмешь? Бестолковый…

Ну кто, скажи мне, ходит в пургене?! Да еще к камням жмется! Каждый трехлеток знает — снег теплее. Идет пургень — заройся в снег. Он ведь с Казнока шел, там хороших мест полно! И тент был. Даже пещеру рыть не надо было! В тент завернулся да лег, пока сухой! А пургень сам снежком укроет! Лучше, конечно, в сугроб нырнуть. Быстрее согреешься. Да и пещеру мог сделать! Смотри, какой нож! Как у майора и дяди Жени! Даже лучше. Еще и «Амур-2» написано на клинке. Амур — река такая. Далеко на востоке… С таким ножом… Да, конечно, дядя Женя хороший, я знаю, что ты его любишь! И нож у него самый-самый лучший! Но всё-таки…

Кого мы с тобой выловили, а Коно? Не знаешь? И я не знаю. Даже не догадываюсь! Странный он! Ты смотри на одежку! Неужели не видишь? У него термобелье, как у папы! И собака на рукаве такая же! Такое и до войны не у всех альпинистов было. Папа говорил, оно самое лучшее, итальянское. Италия — страна в Европе. Я знаю, песик, что ты про Европу не слышал, но не суть. В Италии тепло было и термобелье делали. Я тоже не понимаю, зачем термобелье, если тепло и можно в одних шортах ходить. Но папа же не будет обманывать, климат климатом, а термобелье итальянское. Посмотреть бы на эту Италию… Может, сходим через пару лет, а, собачка? Согласен? Конечно, согласен! Правда, дядя Давид говорил, что от нее только рожки да ножки остались. Ну и черт с ней, всё равно, там больше термобелье не делают.

Но ты смотри: термобелье у него есть. Куртка такая же, как у меня, видишь, даже значок одинаковый! Ну да, вот рисунок, видишь? Он означает людей, которые эту куртку делали. Тех же самых, что и мамину! В Лагере мало таких курток, они лучшие! И носки хорошие. Такие вещи могут только у самых хороших альпинистов быть.

Но он никогда наверху не был, простейших же вещей не знает! А посмотри на его рюкзак! Разве можно ходить с таким уродством? Как ему только спину не стерло! А ботинки? Это же не обувь, а издевательство над ногами! И бахил нет. Совсем! Ему что, ноги не нужны? А зачем он под куртку камуфляж надел? Бред же! Естественно, «комок» обледенел прямо под мембраной! И штаны такие же, других нет. В них только с перевала съезжать хорошо. И то сохнут долго. Если он куртку брал, то штаны должен был взять? Одна сплошная загадка!

Коно!!! Ты знаешь, что это за ботинки? Конечно, знаешь! У дяди Жени такие есть. И у товарища майора есть. Военные ботинки! И камуфляж тоже военный! Как у дяди Егора! Нормальные люди такое носят очень редко. И шаки тоже! Да и не похож наш найденыш на нормального. И на шака лишь чуть-чуть… И оружия у него много. Я даже не всё знаю. Вот что за штука? Нет, ты нос не суй, наверняка взрывается, осторожно надо.

Может, военный? Из Дивизии? Нет, они в пургень ходить не будут, не дураки же! А кто у нас еще говорит на русе? Только мы и Дивизия! Ну, и в России…

Песик… А ЕСЛИ ОН ИЗ РОССИИ?.. Точно, там же гор нет, вот он и не знает ничего… А снаряжение могло сохраниться…

Ты даже не представляешь собачка, как хорошо, что мы его не убили!..

Таджикистан, Фанские Горы, ущелье Пасруд

Ахмет Шабдолов

Ахмет был в бешенстве. Мало того, что неизвестный противник смешал все планы, так еще и погода подгадила! Лезть вверх в такой дождь он не решился. Не заметишь, как попадешь в новую ловушку. Выставил как можно больше постов, устроил выволочку командирам, показательно расстрелял джигитов, решивших «под шумок» сбежать домой. По крайней мере, побеги прекратились. А вот сам Шабдолов решил съездить вниз.

Во-первых, семеро всё же сбежали. Нужно обязательно найти наглецов и наказать в наущение другим. Во-вторых, нужны подкрепления, желательно боеспособные, а не эта ни на что негодная отара. Должны были подойти наемники, снятые с Шахристана, да еще оставалась сотня бойцов личной охраны. И, наконец, совсем не вредно просто погреться в доме, он уже не мальчик — пережидать вторую дождливую ночь подряд.

Отдаленные раскаты грома где-то наверху не привлекли внимания Ахмета. Мало ли что может бухать в горах. Сорвался где-нибудь камнепад, а то и лавина. После Войны они и в августе не редкость.

Незадачливый полководец никак не мог знать, что услышал взрыв трехсот килограммов аммонала, разнесших в пыль дамбу Ривьеры. И в тот момент, когда УАЗ Шабдолова подъехал к выходу из ущелья, освободившаяся из заточения вода с ревом ринулась вниз, смывая остатки дамбы. Мутный поток летел по ущелью, подхватывая размытую дождем землю, с корнем вырывая деревья, перекатывая в своем теле огромные камни.

Впрочем, даже если бы Ахмет всё это знал, он не мог бы поступить мудрее, чем поступил: машина выехала из ущелья, на считанные минуты опередив мощнейший сель, несший в себе наравне с грязью и камнями обломки домов старых кишлаков, покореженную технику и тела тех, кто еще десять минут назад именовался джигитами баши Ахмадова.

То, чего так боялся баши, все таки случилось.

«Ин ша Аллах! На все воля Аллаха!»

21 августа 2024 года

Таджикистан. Гиссарский хребет. Анзобский туннель

— Привал.

Бегущий поток резко останавливается, сбиваясь в кучу. Несколько человек сливаются с камнями, залегая на окрестных склонах. Здесь неоткуда взяться врагам, но береженого и майор бережет! Остальные возятся с собаками, осматривая лапы, теплом рук и дыхания вытаивая сосульки. Трое старших собрались над запаянной в полиэтилен картой, разложенной на сброшенном с плеч рюкзаке.

— Здесь разбегаемся, — палец скользит по хитросплетениям ущелий и перевалов. — Ильнор, вы по хребту. В Зиморг.

— Принято!

— Сережа, налево в долину. К северному входу.

— Угу, — короткий кивок.

— Остальные со мной к Южному. Начинаем через час.

Последний раз сверяются часы. Отрывистые команды. Молчаливые хлопки по плечам.

Отряд приходит в движение, тремя живыми ручьями растекаясь с места крайнего привала.

*

Ночь. Дождь. Ветер… Чего ходим зря?.. Часовые на постах зябко кутаются в накидки. Хочется спать, только мокрая одежда не дает провалиться в сладкую дрему. Хочется в тепло… Паршивая смена… паршивое начальство… Какой урод полезет в такой ливень?! Только полный идиот, который замерзнет задолго до того, как подберется к нужной цели. Уже в двух метрах ничего не видно. Умные люди сидят сейчас под крышей. И вообще, наши орудия на восточных склонах могут обстреливать дорогу перед туннелем в любую погоду. Всё пристреляно. Чего ходим?.. Б-р-р-р… Ночь. Дождь. Ветер.

*

Бег закончен. Вот она, добыча большой охоты. Большей частью спит в логовах из странного камня. Эти никуда не убегут. Начинать надо с тех, кто ходит или, нахохлившись, сидит под дождем, прикрывшись кусками ткани. Запахи двуногой дичи, железа и той странной невкусной воды, которую пьют стальные звери. Осторожно переступают мягкие лапы… Всё ближе и ближе… Без угрожающих рыков, без клацанья челюстей, без единого шороха. Такую опасную дичь охотят без шума. Предвкушение схватки начинает поколачивать мелкой дрожью…

*

Скукотища смертная. Чего сидим-то? Озверевшее начальство каждые два часа выходит на связь. Терзает бедный эфир командирским рыком. Не останавливаясь, льет дождь. Увесистые капли размеренно барабанят по крыше, навевая сон. Сонная погода, сонное место, сонное время… Какой смысл в бдении? Даже если урусы решатся! Пока будут разбираться с заслоном на входе, бросая пехоту на минные поля, на склоны, пристрелянные до последнего камня… Пока будут растаскивать побитую технику, пока войдут в туннель… За это время можно выспаться, привести себя в порядок, позавтракать, дойти до дежурки… И только потом, зевнув напоследок, дернуть за рычаг большого рубильника. И уничтожить многолетнюю работу тысяч людей, превратив все пять километров путепровода в огромную братскую могилу. По всей длине туннеля в течение нескольких мгновений потолок станет полом… Чего сидим-то?.. Скукотища…

*

— Трое у ворот. Семеро по периметру. По двое на вышках.

— Леша — периметр. Азиз — ворота. Арбалетчики — вышки. Мика — к дежурке. Пошли.

Луны не видно за плотным пологом туч. Еще и погода решила стать на нужную сторону. Под шумом воды теряются и так почти неслышные звуки, вражьи глаза не могут проникнуть сквозь падающую серую стену. Тройка бесшумно проскакивает мимо часовых, краем уха захватывая обрывок разговора…

— А еще говорят, видели там черных собак размером с коня. Как в той легенде, помнишь, я рассказывал?

— Помню, помню, кара-шайтаны. Любишь ты сказки, Барзу. Хотел бы я посмотреть на этих собачек!

Улыбка кривит губы. Ты даже не подозреваешь, глупыш, как иногда быстро исполняются желания… Только будешь ли рад? Тройка скользит дальше, ее цель — неприметный домик в глубине кишлака. Ключевое место обороны туннеля.

*

Ворчат мокнущие под дождем часовые, пытаясь развернуться спиной к порывам ветра… Ворчат дежурные в кишлаке Зиморг, позевывая и считая время до окончания смены… Скучно… Плохо… Мокро и холодно… Слипаются глаза… Собачья вахта… Час волка… Сплошные псы кругом… Быстрей бы конец проклятой смены… И спать… В кровати… На брошенных на пол сухого и теплого ДОТа бушлатах… Спать… Быстрее бы… Те, кому досталось это время, не бывают довольны жизнью… Они ворчат…

*

Сигнал! Прыжок сбивает жертву с ног, клыки рвут мягкую шею. Вокруг валится двуногая дичь. С прокушенными глотками, со сломанными шеями… Глазами по сторонам. Направо! Гайд против двоих. Помочь! Прыжок, сбить с ног грудью, ударить клыками по напряженному горлу… Врага больше нет. Следующий… Прыжок…

Вперед, к логовам спящей добычи… Один затаился за камнем… Прыжок на спину… Вперед! Друзья уже открывают тяжелые, пахнущие железом двери… Внутрь… Рвать зубами. Рвать их! Рвать!!! Сонных, не сопротивляющихся… Тяжелый запах крови… Запах смерти… Славная охота… Хорррошая…

*

Щелкают арбалеты. Не лёгкие пастушьи, а боевые. Штатное оружие патрульных, с семидесяти шагов пробивающее доску-пятидесятку. Валятся с вышек часовые. Все. Разом. Те, кто стрелял, не умеют промахиваться. В принципе. Щелчок тетивы из стального тросика. Поста на воротах больше нет. На патрульных наваливаются тяжелые собачьи тела.

Три ножа убирают наружную охрану дежурки, и Мика врывается внутрь, где несчастный джигит не успевает протянуть руку к рубильнику.

Люди и псы растекаются по немногочисленным домам Зиморга, уничтожая сонных врагов, даже не понимающих, что происходит…

*

Рассвет… Повсюду трупы… На дорожках между домами… В самих домах… на полу… на нарах… На брустверах… Внутри дотов… Возле беспомощных орудий… В пулеметных точках… На ступеньках крыльца… За столом дежурного…

Победители занимают позиции для возможной обороны. Переговариваются по рациям на странном, непонятном непосвященным языке.

Путь через Анзобский туннель открыт…

*

А дождь продолжает лить. Потоки воды текут по земле, унося грязь и мусор, слизывая кровь, омывая мертвых… Небо плачет о людях… Или не о людях… Небу безразлично, о ком плакать…

Дождь… Ливень… Наверху снег… Ветер… Пургень…

На Гиссарском хребте он точно такой же, как в Фанах… Неожиданно приходит и так же неожиданно уходит, оставляя за собой вымытую дождем или засыпанную снегом землю. И трупы тех, кто оказался не готов…

Беспощадный Фанский пургень…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Андрей Урусов

В себя прихожу рывком. Несколько секунд полное непонимание. Где я? Что со мной? Имя помню, и то хлеб. Трясу головой… Так, мозги начинают прочищаться. Уходил от боевиков Ахмадова… Через горы… Вылез на перевал… Спускался на заднице… Потом по камням… Погода испортилась… Сооружал полог… Упал… Умер? Не похоже… Я лежу на чем-то твердо-мягком. В смысле: на твердом лежит мягкое, а потом уже я. И сверху такое же мягкое и теплое… И вокруг… Что за херня?

Резко сажусь и открываю глаза. И офигеваю. Ко всем загадкам добавляется качественный контрольный в голову. Я в спальнике. Чужом. Пытаясь выпутаться из кокона, оглядываюсь внимательнее.

Итак, подводим предварительные итоги. На голой земле лежит… пенка! Пенополиэтиленовый коврик-каремат. Гораздо больше моего личного! На нем спальник. Совсем даже не детский. И не военного образца. Раз в пять легче и минимум вдвое теплее. Профессиональный, что уж тут. У Мухтарыча такой был. Большие тыщи стоит. В спальнике я. В голом виде. Слава Аллаху, хоть в трусах. А вокруг… Осторожно кручу головой, пытаясь рассмотреть обстановку. Дом? Возможно. Только если это — дом, то я — испанский летчик. Самые нищие из местных урюков живут лучше. В таких зинданах самое то рабов держать. Земляной пол, стены сложены из голых камней без раствора, крыша из веток арчи. Такой себе плетень на потолке. Но сплетено и сложено качественно, ни малейшей щелочки. Вместо двери кусок брезента. Вряд ли ради меня красивого городили бы отдельное помещение. Скорее всего, простая пастушья хижина.

Под руку попадается хлястик застежки спальника. Вжикаю молнией, намереваясь встать.

— Не вздумай! — раздается тонкий детский голосок.

Голосок-то, детский, но как-то не хочется спорить, уж больно много в нем железа. Да и второй голос не внушает оптимизма:

— Агрх… Р-р-р… — басовитый такой рык.

Отпускаю молнию, разгибаюсь, медленно поднимая обе руки вверх. Раскрытыми ладонями вперед. Блин, и как сразу не заметил?! Сбоку от двери-занавески сидит худенький пацан лет двенадцати с арбалетом в руках. Жало болта направлено в живот. В мой. Родной и любимый. Между прочим, арбалет — явный «самопал», но сделан классно, видно руку мастера. И паренек держит вдумчиво. Если что — дернуться не успею. А у ног пацана — песик. Здоровенный черный алабай. В холке под метр. Или отсюда кажется? Вряд ли. Мой Акбар был под восемьдесят кил, но этот заметно крупнее. И скалится, скотина, довольно. Такой и руку пополам перехватит, если брыкаться решу. Только на фиг, на фиг. И не собирался. Лучше в ответ оскалиться подружелюбнее:

— Если правильно понимаю, то вы меня спасли, — говорю, обращаясь к обоим. И не понять, кто внимательнее следит за каждым движением. — Я, конечно, тот еще гад, но не настолько, чтобы злом на добро отвечать.

Молчат. Оба. Пацан все же решает ответить.

— Не знаю. Но пока посиди в спальнике. Ответишь на вопросы — там посмотрим… — Стрела метит уже не в живот. Примерно в голову направлена. Хоть какое разнообразие.

— Твое право, — тут же соглашаюсь, — ты тут хозяин. Задавай. По возможности — отвечу.

— Ты кто?

— Андрей.

Молчит. Ждет продолжения. Ну и ладно. Нам скрывать нечего…

— Урусов Андрей Михайлович. Капитан. Русский.

— Рус? — Удивляется парнишка. — Хорошо. Ты военный. Из Дивизии? Зачем в горы пошел? — Тут же вываливает ворох вопросов. Но контроля над оружием не теряет. Перестраховщик, блин… У меня опыт печальный есть, с такими собакинами рубиться. До сих пор правая нога в шрамах.

Вдруг доходит очевидное. Парнишка говорит по-русски! Крепко я башкой приложился, если заметил только сейчас. Немного странный выговор, но язык для него родной! Сюрприз такой, что даже не сразу врубаюсь в заданный вопрос. Какой дивизии? А-а, ну, конечно… 201-я МСД. Какая иначе? Пару дней назад туда же в гости собирался. Интересно, Равшан Хабибуллин живой еще? Помню, как мы с ним в Обнинске, на день города куролесили…

— Нет, не из Душанбе. Из России.

— Из России… — голос явно теплеет. — Как ты сюда попал?

— А где я? — лучше сразу уточнить. Заодно может и сболтнет чего полезного.

— На Мутных.

Мутных? Что «Мутных»? Точно! Мутные озера! «Продолжаем движение в направлении Мутных озер и альплагеря „Алаудин“. Я всё-таки дошел до озер. Почти дошел. Кусок пути протащили. Вот этот мелкий с арбалетом протащил. Тяжко же ему пришлось, со всей снарягой я с центнер вешу.

— Ты не ответил! — начинает заводиться пацан.

— Через перевал. Восточный Казнок.

— Врешь! За перевалом никто не живет.

— Я не говорил, что я там живу. Я там прошел.

— Докажи.

— Там в камнях записки были. Сейчас в „горке“ лежат. Во внутреннем кармане.

— Где лежит? — переспрашивает парень.

— „Горка“ — куртка. Камуфляжная такая, — отметка в памяти. С военными особо не сталкивался, элементарщины не знает.

— Там были какие-то бумажки, но они размокли.

Инспектора по работе с местным населением бывшими не бывают. Доверие уже совсем рядом. Для пущего закрепления напрягаю память. Она у меня на имена и адреса всегда хорошей была.

— „Группа под руководством Алексея Верина…“, — дальше цитировать не приходится, арбалет немного опускается. Фамилия парню знакома. Но слабость проскальзывает лишь на мгновение. Стрела опять смотрит в лицо.

— Ладно, не врешь. Куда ты шел? И зачем?

Пытаюсь сообразить. Опасный ведь момент. Сказать правду? Или? Блин, а ведь я их подставляю! Если по следу прискачут басмачи, то парнишку они не пожалеют. Арбалет и алабай, даже такой здоровенный, против автоматов — слабый козырь…

— Сколько я был в отключке?

— Почти два дня. Так зачем? — Нервничает парень. Не дай бог, за спуск потянет. Такой наконечник далеко войдет…

— От боевиков местных тикаю. Убегаю, в смысле, — разъясняю незнакомое слово. Да, парня натаскивать надо. Все мысли на лице отображаются мгновенно. — Прижали к горам. Пришлось уходить. Есть опасения, что след не потеряют и придут сюда.

— Я умею обращаться с шаками! — гордо вскинулся как.

А ты, псин, не рычи. Я, хоть тебя и боюсь, но пара собачек на счету есть. Шаки? Непонятное слово, но смысл, кажется, ясен.

— Всё зависит от количества. Оно иногда в качество переходит. Тебя зовут как, спаситель?

— Санька.

— На перевалах чьи записки были, знаешь?

— Знаю. Папины записки.

— Значит, я обязан жизнью не только тебе, но и твоему отцу. А долги надо отдавать. Штаны хоть разрешишь надеть? — неожиданно перевожу разговор в другую плоскость.

— Штаны надевай, — парень кивает в сторону моих вещей, сложенных аккуратной стопкой, — оружие не трогай. Впрочем, патронов в нем нет, — и по моему примеру, безо всякого перехода, — жрать хочешь?

Машинально киваю. Мальчик встает и протягивает котелок. Очередное крушение картины мира. Хозяин — не мальчик. Девочка! Скорее, даже девушка, лет пятнадцати плюс-минус. Короткая стрижка, мешковатая одежда, скрадывающая фигуру, дочерна загоревшее лицо… А в хижине полумрак. Понятно, почему ошибся. Но сейчас, когда она стоит ближе, выдают глаза. Нет, глазищи! Синие глазищи на пол-лица. Аниме, блин! Молодая красивая девчонка. Худенькая, небольшого роста. На Владу немного похожа. И эта мелочь притащила меня в кош?! Ничего себе! Ну, то ладно… Успею еще повосторгаться. Предательски бурчит желудок, унюхавший еду.

Пробую варево. Бульон с кусочками мяса. Вкусно! Необычный, но вкусно. И что-то знакомое сквозит… Девочка присаживается напротив. Внимательно смотрит.

— Что за мясо? — уточняю, на секунду оторвавшись от котелка.

— Шаки.

Секунду врубаюсь. Потом чуть не выворачивает.

— Люди?

— Причем тут люди? Шаки!

— Бандиты? Ты называла этим словом бандитов!

Санька непонимающе смотрит на меня несколько секунд, а потом заливается смехом. Не вижу ничего смешного, но понимаю… что ни хрена не понимаю, однако, похоже, не каннибальствую…

Таджикистан. Гиссарский хребет. Анзобский туннель

Хрюкнула рация, неожиданно ожив после затянувшегося молчания. Сквозь привычный шум помех пробилась относительно четкая передача на непонятном языке. Дамир ответил. Выслушал еще одну непонятную фразу. Радостно улыбнулся, и обернулся к Метанову:

— Всё майор, дорога свободна. Туннель чист.

— Ну, посредник, если хоть одна сволочь стрельнет, я у тебя из спины лично ремни нарежу! — Майор демонстративно передернул затвор „макарова“.

— Я сам застрелюсь, если что. — сухо ответил Дамир. — Так что можешь не угрожать. А там некому стрелять. „Ребенки“ пленных не берут. Собаки — тоже. Лучше проследи, чтобы с термосами не напутали. Треть у входа, остальные на ту сторону.

— Да помню, помню… Нельзя сухпаем обойтись?

— Горячее нужно, — упрямо сжал губы посредник. — Мы договаривались.

— Договаривались, — согласился майор и включил рацию. — Все — Метану! По машинам. Урбан — первым.

Проскрипел неразборчивый ответ.

Три БТРа передового дозора, фыркнув застоявшимися двигателями, двинулись вперед. Дамир на ходу вспрыгнул на вторую машину, устроился возле приоткрытого люка мехвода.

— Оглашенный, — проворчал Метанов, — кто ж по такому дождищу на броне ездит?

— А кто по горам бегает? — откликнулся капитан Петров, — как он сказал? „Дети“? Глянуть бы на этих детей.

— „Ребенки“, — поправил заместителя майор. — Которые пленных не берут. Надеюсь, всё-таки не детсадовцы. С этих сдвинутых станется… Ладно, погнали, — махнул рукой Метанов, — на месте поглядим, чаво оно и как.

Рыча и пофыркивая, колонна тронулась с места и двинулась вперед. С командирского кресла открывался совершенно мирный пейзаж. Впрочем, до входа в Азнобский туннель другого и не ожидалось. А вот что ждет там? Пятнадцать минут движения. По расчетам. А в жизни, по ощущениям, как обычно, растянутся на долгие часы. И столько же по туннелю. А уж на другой стороне…

— Метан — Урбану, — вышел на связь головной БТР.

— Метан здесь.

— Вход чистый. Идем внутрь. Посредник с нами?

— Пусть сам решает.

— Принял. Тебя здесь ждут, капитан.

— Кто?

— Увидишь, — рассмеялся старший прапорщик Урбан, по причине соответствующей фамилии, в отдельном позывном не нуждающийся. — Рекомендую сразу накормить. А то самого схарчат!

— Принял. Готовим тушняк. Роджер! — ответил Метанов, так и не сообразивший, что за такой новый оголодавший союзник нарисовался на горизонте. Или тот же самый?

Еще десять минут езды и напряженного ожидания. Площадка перед входом в туннель. Когда-то мирное место: отдохнуть, покурить, оправиться. В последние годы — место смерти: орудия Ахмадова в мгновение ока были готовы устроить здесь огненный ад. Сейчас… Что сейчас?

— Тормози.

Водитель послушно притер УАЗ вправо и остановился недалеко от тройки, сидящей на камнях у обочины.

А вот и союзнички. Их, что ли, кормить надо? Не похоже…

— Метан — Урбану, — снова захрипела „переговорка“.

— Да!

— Выход чист.

— Принял. Все — Метану! Вперед, хлопцы!

Майор, не торопясь, выбрался из кабины и подошел к сидящим. Колонна шла мимо, понемногу втягиваясь в туннель. Кроме машин третьей роты, останавливающихся на обочине. Из первой начали выгружать выкрашенные защитной краской здоровенные термоса.

— Майор Метанов! — вскинул ладонь к виску комбат.

— Николай. Стрижков. Старший группы, — поднялся навстречу сидевший в центре. Двое других уже были на ногах, веером расходясь в стороны.

„Страхуют, — подумал комбат, — союз союзом, а… Профессионалы“.

— Ох, и ни хрена себе, — раздалось сзади.

Майор обернулся. Дополнительная страховка. Вокруг УАЗа расположились три больших черных пса. Метанов понял, что не успеет даже схватиться за пистолет. Ни он, ни Петров, ни водитель.

Комбат снова повернулся к Стрижкову. Разглядывал, не стесняясь. Волос не видно под капюшоном штормовки. Но голубые глаза и рязанский нос картошкой не спрячешь. Русак. Чистокровный. И молодой, очень молодой, не старше восемнадцати.

— Мне сказали, вас надо покормить?

— Неплохо бы, — кивнул тот. — И песиков тоже. Двое суток нормально не жрали.

— Мать! — до майора дошло, почему Дамир так беспокоился о еде. — Это мы мигом. Петров!

Впрочем, капитан уже гонял кухарей, отчаянно матерясь и размахивая руками.

— Дадите кого-нибудь в помощь? — спросил майор. — Вы со своими быстрее разберетесь.

— Зухра поможет, — Николай указал на одного из страхующих. — Майор, смените ребят на позициях.

Женщина? Капитан перевел взгляд на ту, что стояла слева. Какая женщина?! Сопливая девчонка, лет шестнадцать-семнадцать от силы. Маленькая, поджарая, быстрая. Очень быстрая. Только что была здесь, и уже что-то втолковывает Петрову.

Бойцы арьергарда полезли на склон. На площадке неизвестно откуда стали возникать люди. Разные, но похожие. Загорелые, поджарые, с кошачьей грацией. Разноцветные куртки. Автоматы, винтовки. С удивлением увидел арбалеты. Впрочем, в условиях патронного дефицита — чем не выход? И все ребята молодые. Очень. Майор не заметил никого старше Николая. „Ребенки“, — вспомнил Метанов. Точно-то как сказано.

— Отвезти вас вниз? В Душанбе?

— Нет. Мы поедем с вами, — ответил Стрижков. — В машинах поспим. Старшие держат Пасруд. Мы нужны там.

Появившаяся из ниоткуда Зухра сунула в руки Стрижкову две миски с кашей. Из разваренного пшена гордо торчали алюминиевые ложки.

Майор чуть отошел, чтобы не мешать. Оглядел площадку. Там шел пир. Большие черные псы жадно, с чавканьем, ели. Рядом с каждой собакой орудовал ложкой кто-нибудь из „ребенков“. Как только длинный собачий язык до блеска вычищал миску, человек отдавал зверю остатки своей порции, а сам бежал к машинам за добавкой.

— Через пятнадцать минут будем готовы, — сказал Николай.

— Добре, — кивнул капитан, — схожу, гляну пока, как мои обжились…

Он поднялся к ближнему ДОТу. Несмотря на дождь, бледные бойцы сидели снаружи. Пара рядовых блевали, держась руками за камни. Остальные смотрелись не сильно лучше. На небольшом удалении высилась куча тел. Их стащили туда совсем недавно. Дождь еще не размыл борозды в грязи. Впрочем, усердствовали не слишком, несколько свежих трупов валялись у самого ДОТа, чуть ли не под ногами. У одного даже автомат не забрали. Так и держал мертвый боевик полуоторванной кистью потрескавшееся цевье.

— И что вы такие снулые? — спросил Метанов, — А, Ходырко? Молодежь ладно, а ты чего смурной? Трупов боишься?

Капитан Ходырко, командир третьей роты, в ответ выматерился и только потом добавил:

— А ты внутрь загляни, майор. А потом на твою рожу посмотрим. Здесь-то их дождиком умыло.

— Кого их?

— Бойцов ахмадовских. Бывших…

И капитан, прошедший от звонка до звонка Вторую Чеченскую, снова затейливо и тоскливо выругался.

Метанов сунулся в дот. И понял, что сделал это зря. Люди лежали вповалку. Их было много, очень много. Такого количества ни по одной „штатке“ здесь быть не должно. Похоже, что джигитов сгоняли сюда специально. А может сами собрались на какой сабантуй или прячась от дождя. А потом сюда ворвались псы. Опьяненные боем и почуявшие на клыках сладкую кровь врага… Они не разбирались, кто еще жив, а кто уже мертв, просто резали и рвали всё подряд. Целых тел почти не было. Только жуткое месиво из торчащих в разные стороны оторванных конечностей, вырванных кусков, зияющих ран… На полу лужи темной, почти черной, жидкости, не опознать которую можно было лишь с большим трудом. И над всем этим витал густой тяжелый запах крови…

С трудом сдерживая рвотные порывы, капитан выбрался наружу.

— Ну как? — спросил старлей.

— Звиздец! — ответил Метанов, — просто звиздец!

— Там, где люди работали, не лучше. Как на бойне.

— „Ребенки“ пленных не берут…» — вслух процитировал комбат вспомнившуюся фразу Дамира.

— Какие ребенки? — не понял Ходырко.

— Деток этих союзники наши «ребенками» называют… — объяснил комбат капитану некоторые тонкости.

— Мать твою так! Дети же совсем, — прошептал ротный. — Что же их взрослые-то творят…

— Не знаю. И узнавать не хочу. Но чистить помещение придется твоим. Больше некому.

— «Ребенкам» за собой убираться западло? — прищурился Ходырко.

— Они двое суток не спали. Заходили сюда через горы.

— В такую погоду?

— Угу. Без остановок шли. А сейчас рвутся в бой. Их взрослые с Ахмадовым сошлись. Сейчас в Пасруде рубятся.

Капитан кинул косой взгляд в сторону ДОТа. Офицера передернуло мелкой дрожью.

— Дурак этот баши. Вот что сказать хочу. Такие враги до добра не доводят. Надеюсь, Рюмшин умнее…

Капитан криво усмехнулся:

— Не боись. Их старшие с начштаба лепшие кореша. По горам вместе ходили. Спасатели.

И, уже уходя вниз, услышал густо перемешанные с матом слова:

— Избави бог от такого спасения…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Ой, не могу! Ой, держите меня семеро! Он решил, что я его человеческим мясом кормлю! Ну, приколист! Надо же! Вот ведь додумался! И где бы мы его брали? Объяснить, что ли?

Или еще посмеяться? Ладно уж! И так живот болеть от смеха начал. Отдышусь и все-все объясню:

— Шаки — одичавшие собаки. От слова «шакалы». Только для шакалов они великоваты, потому мы их «шаками» зовем. Сволочи, на отары нападают. На нас с Коно наскочила стая четыре дня назад. Десять штук. Мы их убили, теперь в Лагере много мяса. Бульон не из них, у меня сушеное есть на случай болезни.

— А почему?..

— Бандитов здесь нет. Если приходят — их сразу убивают. Но старшие часто о них говорят. Иногда называют «шакалами». А патрульные «шаками» зовут, как собак. И обращаются так же. Поэтому и я их так назвала. Я уже один раз в патруль ходила. Мы немного иначе говорим, чем старшие. Многие слова сокращаем. И слова из таджа используем, а не только из руса. У нас же не только русы. Таджей много. И балты есть. Даже два франка и пять спанов!

— Кого?

— Испанцев.

— Понял. Франки — французы, балты — литовцы какие-нибудь, таджи — и так понятно. А откуда вы вообще здесь взялись?

— Потом, ты ешь, давай! Или тебя шаки не устраивают? Могу шурпу из двухвосток сварить!

— Из кого?! — смешно удивляется.

— Из двухвосток. Насекомые такие, летом их здесь много, вот ими и питаемся на пастбищах. Голову и хвосты ядовитые обрубаем, а остальное варим. Потом процеживаем: панцири на зубах противно скрипят, а внутри уже ничего нет, всё выварилось.

Ох, не то я говорю, пленник мой опять с лица сбледнул. Чего-то в нашей кухне ему не нравится. Надо же, нежный какой! Шаков не ест!.. А нет, ест! Вот, совсем другое дело. Даже вопросы опять задавать начал.

— То есть, я сейчас ем собачатину?

— Ага!

— А чего вы баранов не едите? Или слово «отара» имеет другое значение?

— Почему другое? Баранина — зимой. А летом — только детям. Если весь год баранину жрать, стада мигом кончатся.

— А если баран сам помрет?

— Какая разница? У нас шаки одного загрызли. Я шкуру сняла, вместе с мясом отправила в Лагерь, пусть детей накормят. И шаков туда же, у меня запас сушеных двухвосток есть.

Ой, это я зря, он к двухвосткам неровно дышит. И бледнеет сразу. Немножечко совсем, но заметно.

— Слушай, Саш! У меня были продукты в рюкзаке. Консервы, крупы, колбаса, даже сгущенка… Можно тебя угостить?

— Твои продукты — вниз. Зачем меня таким кормить? Всё в Лагерь отнесем, маленьким. Им надо разнообразно питаться. У нас круп очень мало. И старые они, еще дописцовых урожаев.

— Каких-каких?

— Тех, что до Большого Писца были.

— Большой Писец — это ядерная война?

— Да, старшие иногда так называют, но чаще — как все.

— А откуда вы здесь взялись?

— Тут лагерь был. Альпинистский. Когда Писец пришел, туда куча туристов и альпинистов собралось. Хотели вниз выбираться, на Равнины, но узнали, что по Душанбе тоже стукнули. Тогда дед сказал, что там такое начнется, без танков не прорваться, мол, таджи друг друга резать будут, а чужаков в первую голову. Решили здесь остаться. Не прямо здесь, в Лагере. А потом ахмадовские шаки Пасруд вырезали. Кишлак внизу ущелья. Оттуда один Акрам вырвался, на лошади прискакал. Наши на помощь побежали. Шаков перебили. Тогда аксакалы пришли. Сказали — у таджей скот, у русов — сила. Вместе выживем. Дед согласился.

— Подожди, насколько я понимаю, оружия у альпинистов не имелось. Как же они бандитов перебили?

— Не знаю. Меня тогда не взяли. Сказали, в два года рано! Только оружие — не главное. Сильнее тот, кто лучше думает. Так дед всегда говорит. А после Пасруда и оружие появилось. Автоматы и пулеметы. Гранаты еще. И винтовки есть. Снайперские.

— Понятно. А дальше что?

— Дальше дорогу взорвали. Чтобы никто не проехал. Только сначала рейд вниз был. Много чего пригнали. Крупа до сих пор не кончилась. Правда, экономим сильно и выращиваем сами, но всё равно, без того рейда плохо бы пришлось. Еще солярку привезли для дизелей и машин. Но ее еще сильнее экономим. Брать негде. И книги.

— Погоди. Если вы тогда разжились нормальным оружием, то чего ты с арбалетом ходишь?

— Оружие у патрулей. И на стационарах. На всех не напасешься. С шаками можно и арбалетами справиться. Да и патроны жалко. Только на тренировки немного тратим. Экономим их на случай, если двуногие шаки придут. И то, когда немного приходит, так режем.

— Как так?

Глупый вопрос!

— Как получится… Ножами, арбалетами… Из ущелья обратного хода нет.

— И меня не отпустишь?

— Нет. К папе отведу, старшие разберутся.

— А если я уйду без разрешения?

Чего-то ты, парень, осмелел. Пора на место поставить.

— Я тебя убью.

— Считаешь, это так просто?

— Несложно. Я ж говорила, в патруле уже была. Не ты первый.

А что мы там никого не убили, тебе знать не положено! Ишь, развоображался!

— А почему сразу не прикончила?

— Куртка твоя понравилась. А что, надо было?

— Нет, лучше не надо…

— Тогда кончай глупости говорить. Теперь твоя очередь рассказывать!

А ты как хотел? Я тебя поразвлекала, пока ты мясо кушал, а теперь — вперед, мне тоже много чего интересно! Не отказывается, и говорит, вроде, искренне. Но непонятно всё, кроме одного: за этим Андреем сюда могут прийти ахмадовцы, а они нам здесь совсем не нужны. И, опять же, дед прав — придется воевать с людьми. Ничего другого и не ожидала, дед всегда прав!

Впрочем, с капитаном еще разобраться надо. Враг Ахмадова — плюс. Резкий, однако. Только приехал, а уже сынка ахмадовского убил. Ни разу не жалко. Из России… Мы же тоже оттуда!

В любом случае, пургень кончается, надо собираться и идти вниз. Траву снегом накрыло, отару придется на Пиалу перегонять. И Андрея к папе отвести.

Таджикистан. Долина Зеравшана. Поворот на Ери

С утра на посту пенджикентцев возникло непонятное оживление, через два часа вылившееся в появление трех БТРов и колонны машин. Насколько Курбан знал, другой «брони» у амонатовцев и нет. Большинство предыдущих попыток штурма отражались огнем артиллерии, размещенной на дальних склонах и за многие годы хорошо пристрелянных: перед атакующими вырастала стена разрывов. Сам же баши обеспечил противнику возможности пристрелки. Лишь в последние пять лет он прекратил попытки подчинить западного соседа силой.

Тогда-то Курбан и перешел из охраны старшего сына Ахмадова на границу с Пенджикентом. Ездить с «шибанутым Тимуром», постоянно рискуя сложить голову в очередной его проделке, джигиту совершенно не улыбалось. Вслух, конечно, ничего такого Курбан не говорил. Но границу же надо усиливать лучшими людьми! Кто, если не человек, до этого служивший в Пограничных Войсках?! А то, что на самом деле срочку проходил в роте «матошников», не вылезая со строек, уточнять необязательно. Или Курбан был не прав? Зато семнадцатого августа можно отмечать второй день рождения! Лежал бы с пулей в голове, попав под очередь того капитана… А так — заместитель командира заставы, три десятка в подчинении…

Сегодняшнее шевеление пенджикентцев Курбану не нравилось. Это на Анзобе и Шахристане оборона толковая. Амонатовых баши всерьез не воспринимал. Только когда Саттах-бек сговорился с узбеками, пошла речь о строительстве укреплений. А пока — так, блокпост. Задержать бандитов-наемников хватит. А если за них примутся всерьез? Те же самые орудия, которые сдерживали атаки баши пять лет назад, разнесут блокпост первым залпом. Надежда только на бессмысленность нападения — сил у баши больше, чем у Пенджикента, подтянет подкрепления. Отомстит, если что… — Курбан сплюнул тягучую, окрашенную насваем слюну. Плевок повис на унылой сухой ветке, раскачиваясь мерзким зеленым комком.

Вот только все стоявшие поблизости отряды позавчера ушли. Приказ баши. И сейчас за спиной Курбана нет никого и ничего. Кроме «крепости» блокпоста и трех десятков бездельников с автоматами. Ну да, есть несколько гранатометов. На пенджикентские БТРы хватит. Отразить толковую атаку — нет. Тревогу, конечно, объявили, но начинать стрелять первым очень не хотелось. Так и лежали бойцы под дождем, прячась за бетонные блоки. «Лентяи мы, конечно. Могли бы хоть навесы какие над точками приспособить. Пенджикентцы-то не поленились, — в который раз укорил себя Курбан, — и вообще, надоело все. Может, уволиться к шайтану? Семьи нет, не держит ничего. Взять три автомата из оружейки и уйти хоть к тем же амонатовским… А лучше к узбекам. Я ж не наемник, я — кадровый…».

От блокпоста потенциального противника отвалил одинокий УАЗ. Остановился в паре метров от крашеного бревна.

— Эй, командиры, переговорщик пришел! — заорали от шлагбаума.

Курбан накинул дождевик и двинулся к выходу, пропустив вперед начальника заставы. Собственно, обзывать их рабочее место заставой придумал именно он, «толстый» Облокул. Тщеславия в жирном даже больше, чем тупости.

Ну не любил Курбан собственное руководство. А кто вообще его любит в этом мире?

У шлагбаума ждал человек. Старый дождевик, с капюшоном, скрывающим лицо. Пайцза Ирбиса на кожаном шнурке выпущена наружу, поверх мокрой ткани. Понятное дело, демонстрирует свою неприкосновенность. Курбан зевнул. Пусть Облокул толкует, а я послушаю. Как там урусы говорят? «Молчание — золото»? Вот и помолчим.

— Вам просили передать, — произнес посланник, откинув капюшон. Старик. Лет 60–70, не меньше. — Пенджикент объявил войну вашему баши. И не только Саттах-бек. Сегодня ночью урусы перешли Анзоб. Ахмадову осталось недолго. Вам предлагают не платить своими жизнями за агонию умирающего. Пока не прозвучали выстрелы, можете просто уйти.

— Ты кто такой?! — неожиданно завопил Облокул, не дав посреднику договорить. Командир поста орал так громко, что у Курбана заложило уши.

— Язык, глаза и уши Ирбиса. Не думал, что кто-то не знает нашего знака, — Посланник не счел нужным скрывать удивления. Но в голосе старика было еще что-то, что Курбан не сумел разобрать. Тоска? Горечь?

— Ты самозванец, старик! Языки Ирбиса молоды! И ты врешь, Анзоб невозможно захватить!

— Умерь свой пыл. Кто мешает проверить мои слова? Свяжись с Анзобом. Или с Айни.

— Пусть пенджикентские собаки катятся лизать зад узбекскому хану!

— Так и передать беку? — Старик снова накинул капюшон.

— Я сам ему передам! Вместе с твоей головой!

Облокул выхватил пистолет. В шуме дождя выстрел прозвучал как негромкий хлопок. Тело начальника заставы мешком рухнуло на землю.

— Твои слова правдивы, ата! — произнес Курбан, убирая пистолет. Произнес громко, чтобы слышали подчиненные, — Анзоб замолчал на рассвете. Айни третий час не отвечает. Я не собираюсь умирать. Ведь глупо делать это потому, что барану захотелось поохотиться на барсов. Нам нужно десять минут, чтобы принять решение. Саттах согласен нам их дать?

Посредник посмотрел на часы:

— В своей непонятной милости бек Педжикента готов дать хоть сутки на раздумья. Только ответа будет ждать не дольше пятнадцати минут. Зато его слова подтверждены Леопардом гор.

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Андрей Урусов

Мда… История — специально не придумаешь. Хоть книгу пиши. И обгоняй потом Степу Королева по тиражам. Степа сгорел со своей Портлендщиной вместе. Так что обогнать не трудно. Главное — копиркой разжиться.

Гуляли по горам туристы-альпинисты, никого не трогали, записки на перевалах писали, примуса починяли… А как случилась ядерная задница — организовались и создали свою республику. Ладно, организовываться эта публика умеет, не отнять. С местными договориться тоже могли. Но объясните мне, закоренелому параноику, как они сумели боевиков изничтожить? Как Лейбу Троцкого — ледорубом по темечку? Полста рыл, минимум. И не детей. Тех еще волчар, перед этим вырезавших целый кишлак…

И такую стаю — ледорубами и без потерь? Ша, товарищ капитан! Про потери Санька не говорила. Так что, может, половина туристов в том кишлаке и легла. Но, думаю, упомянула бы… Так что как рабочая версия — поделили на ноль с минимальными потерями. Тогда выходит снова непонятно что. Не верю я в суперменов с детства. Нормальный человек трусы поверх штанов не оденет. Ладно, как завещал товарищ Коба, будем переживать неприятности по мере их поступления. Увидим — проверим.

Всплывает нюанс. А не могут это быть те, кого мы ищем? Под тактико-технические и геополитические характеристики очень даже подходят. Потап со своей стаей товарищей — неслабые подарки под елочку. Живые гербы Советского Союза, блин. И братец Борькин, судя по рассказам, дюже крут. Спросить? Чего-то не особо хоцца. Глянет дивчина ласково, как Лаврентий Палыч на врага народа, да болт в глаз пришлет. Или песика своего натравит… И настанет конец невезучему шпиёну незалежного Гондураса.…

Встречусь с ее родителем — разберемся, где собаки порылись. Один йух вниз идти надо. Вот и сходим. Кстати, девочка-то по возрасту очень даже в сержантские племяшки вписывается. И по повадкам тоже. Жаль, что не она. Как там отца ейного? Алексей… Верин, кажется.? Или Ведин? В любом случае, не Юринов.

А может, врет девчонка? Не верю. Даже колоть не понадобилось. Сама выложила, что знала, в короткой беседе. И каскад не гнала. Все что сказала — процентов на девяносто правда. Такая себе сермяжная истина между двумя ложками супа из двухвосток. Б-р-р, аж передергивает, как можно есть такую хрень в вареном виде?! Видно, не слабо альпинистов прижимало, раз эту дрянь жевать научились. Это тебе не по одесским степям саранчу на оружейном масле жарить.

Тык. Мы же люди взрослые и вовсе не такие валенки сибирско-донбасские, какими всю жизнь казаться пытаемся. Свои мозги имеем. Тот бой в кишлаке прошел совсем по-другому. А девочка знает официальную версию. Что там было на самом деле — тайна, покрытая мраком. Серьезные разговоры надо вести с её отцом или дедом. Ладно, Симаргл с ними. Что сейчас делать? Так, капитан, не рефлексируй и не усложняй. Вопрос как таковой — голимое фуфло. И ответ короче вопроса. Вниз. На Пенджикент — вниз, и к альпинистам — вниз. Идти туда в любом случае, а мирно всегда лучше. Еды я своей прихватил. А то их рацион питания не слишком прельщает… Собачатина еще ладно, мы тоже не институтки из Смольного, по паре месяцев на подножном сидели, но двухвостки — явный перебор. Не люблю насекомых.

Хорошо, хоть погода наконец утихомирилась. Выхожу на улицу. И понимаю, что лучше бы и дальше сидел внутри.

Санька, абсолютно голая, скачет по снегу в двадцати метрах от коша. Голый сурвареализм, пардон за тавтологию! Эротика в мозгу умирает, не успев родиться. Нет, смотреть, безусловно, приятно: девчонка красивая. И фигурка не подкачала, всё, что надо, расположено там, где надо. Дело в другом. Спектакль мне не предназначен. И вообще, это не спектакль. Такие нюансы влет ловятся. Не шестнадцать лет все-таки.

У девчонки другие понятия о приличиях. К примеру, сберечь одежду важнее, чем нервы постороннего мужика. Перед кошем идет обычная тренировка по рукопашке. Только от ее «обычности» жутковато становится. Мало кто из наших такое повторить может. Скорее всего, никто. Скорость, связки… Если тот кишлак чистили её инструктора, то мне жалко несчастных чурок.

Очень хочется посмотреть дальше, но заставляю себя вернуться в кош. Ни к чему долго глазеть на обнаженную натуру. Натура может не так понять и шарахнуть из арбалета. Или близко познакомить с собачкой. А то и вот с этим каскадом, совсем не уверен, что сумею отбиться. Да ладно, капитан, давай честно. Не сумею. Ты никогда не умел драться с женщинами.

Итак, что мы имеем? Собрались альпинисты могучей кучкой, отгородились от цивилизации и обитают сами по себе. Бытовуху порешали, живут, не тужат, растят собаков и детишков. И тех, и других учат. Учат серьезно. Хороший показатель перед глазами. Отара примерно в сто бараньих рыл, но Санька управляется вдвоем с собаком. «Адын пёс и адын девушк!» С возможным учетом нападений хищного зверья — очень мало. Но справляются же! Интересно, а если большая стая нападет? Зверей этак с десяток… Однако, капитан, ты сегодня совсем дурной и несообразительный. Говорила же барышня — недавно стая наскочила. Как раз в десять единиц живой силы. Все отправились в экспедицию в лагерь. Разделанными тушками. А что не отправили, так ты, морда нерусская, подъел.

Короче, отставим кулинарию и вернемся к телу, тьфу блин, к делу. Детишек и собаков учат. Воевать учат. И не только с собачками-шаками. Прикинем, какие у туристов-альпинистов могут быть планы? Построить высокогорную республику и обеспечить победу военного коммунизма в одном, отдельно взятом, альплагере? Сомнительно, вечно в изоляции не просидишь. Не отсвечивать до конца беспредела, а когда беки друг другу глотки перегрызут, присоединиться к вменяемой власти? Думаю, ближе к правильному ответу. Автономию они себе выговорят запросто…

Вернемся к делам нашим скорбным. Бандерлоги Бодхани, по всем расчетам, должны заявиться сегодня. Но их до сих пор не видно. Сбились со следа? Или отстали? А может, затаились неподалеку и ждут ночи? Последнее — маловероятно, не их стиль. Ждать местные басмачи не умеют в принципе. Горячие фанские парни…

Остальное возможно. Если альпинисты успеют перекрыть перевал, по которому я притопал, ахмадовцев можно сбрасывать со счетов. Вот только некошерно получается. Меня у Старой робинзоны уже два раза отобрали. Теперь они с баши воевать будут, а я тихо свинчу к Фарруху? Неправильно это. Хоть и не за меня подвяжутся — им здесь баши даром не сдался, всё одно неладно. Долги надо отдавать. Да и кто меня просто так отпустит? Девочка ведь серьезно говорила насчет «убью», по глазам видно. Сомневаюсь, что получится, но всё может быть, лучше не пробовать.

Значит, не рыпаюсь, тихо иду с Санькой вниз, потом с местными на защиту Казнока. Ну, а дальше видно будет, так далеко заглядывать — последнее дело…

Таджикистан, пос. Сарвада

Борис чувствовал себя балластом. Даже в пустынных волжских землях, где колонна ехала мимо спрятавшихся за самодельными укреплениями и ощетинившимися разнокалиберными стволами деревень, похожих на испуганных ёжиков, он не ощущал себя настолько ненужным. Там хоть ехал в авангарде, числился штатным штурманом…

А сейчас… Если какие события по пути и происходили, то все доставались на долю передовой группы. А КШМ на базе «шишиги», куда посадили новосибирца, шел в середине, между двумя БТРами.

Рюмшин остался в Душанбе, пробурчав: «Не царское это дело, башибузуков по горам гонять! И тебе, Андрей, там делать нечего, сами справятся». Но Пилькевич не смог усидеть на месте. Слишком много старых друзей обнаружилось в этих самых горах, чтобы дожидаться их в духоте кабинета. Вот и ехал теперь старый спасатель в той же КШМ-ке…

Расчет Юринова на некоторые послабления после вчерашней демонстрации возможностей не оправдался. Зря только на ринг полез.… Комдив, скрепя сердцем, участвовать в операции разрешил. Но с ограничениями: находиться исключительно в командирской машине или рядом с ней. И не отходить от начштаба дальше трех метров. Кроме них, в кабине командно-штабной были только водитель и Галка, оказавшаяся секретаршей (ага, видели мы таких секретарш с незадокументированными функциями!) полковника.

Колонна неторопливо карабкалась по серпантинам. Пейзажи не радовали. Однообразные до скуки склоны и нескончаемый дождь. Некое разнообразие внесла площадка перед туннелем, но и там к моменту подъезда штабной машины всё уже практически закончилось. Юринов увидел только несколько десятков человек в знакомой альпинистской одежде. Альпинисты спешно и ловко грузились в сразу же уезжающие куда-то грузовики.

Туннель особо не впечатлил. Даже знание, что вокруг многие тонны камня и непредставимое количество взрывчатки, готовое обрушить этот камень на головы проезжающим, проходило мимо сознания. Самый обычный тоннель. В любом крупном городе таких не один десяток. Короче, конечно, но зато полотно получше — нормальный асфальт, не разбитый погодой и миллионами колес.

Выскочившая из тесноты каменной кишки дорога пробегала через какие-то кишлаки, словно перепуганный заяц, кидала петли среди склонов, то выскакивая на берег большой бурной реки, то прячась в мешанину холмов и оврагов. Система в этом хаосе и лабиринте была, но задумываться и искать закономерности не хотелось. Даже привычка запоминать пройденный маршрут отказала. Душа рвалась вперед, к своим, на поиски Андрея, а тело поневоле оставалось в пропахшей бензином кабине «шишиги». Почему-то Борис был уверен: стоит только добраться до брата, и капитан тут же найдется. Олег… Он всё может! А уж вместе с папой… Юринов тряхнул головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли.

КШМка вырулила на небольшую площадь какого-то поселка и остановилась.

Водитель остался на месте, а Галка с Борисом вслед за Пилькевичем выбрались из надоевшей машины. Ноги размять, да по сторонам послушать-посмотреть. Вокруг царили бардак и суета. Показалось, что все силы вторжения собрались здесь, и никто не знает, что делать дальше. Возле двухэтажного здания административного вида, ожесточенно споря, стояли Метанов, Махонько и высокий молодой парень в альпинистской куртке болотного цвета. Офицеры говорили одновременно, перебивая друг друга, и активно размахивали руками, а альпинист, в основном, слушал, лишь изредка вставляя короткие фразы. Тут же оказался и старый знакомый Дамир. Посредник хмурился и с кем-то ругался. Ради разнообразия — не на русском и по рации.

— Товарищ полковник, — Махонько прервал спор, отмахнувшись от Метанова, — разрушен мост через Зеравшан. Мы отрезаны от Айни и всего, что ниже.

— Взорвали? — побледнел бывший спасатель.

— Никак нет! — продолжил капитан. — Вчера из ущелья Пасруда сошел мощнейший сель. Таких здесь никогда не было. От моста только воспоминания. Дорога на два кэмэ на круг наглухо завалена камнями и грязью. На расчистку завалов уйма времени уйдет. И еще мост восстанавливать надо! Так или иначе, сегодня мы дальше не пройдем!

— На два кэмэ? — уточнил полковник. И устало потянул с головы промокшую кепку. — Да ну не траханный в голову…

— Вот и я так сказал, — развел руками Махонько. — Только матом делу не поможешь.

— Что в остальном?

— Связь с альпинистами устанавливаем.

— Устанавливаете или установили? — Пилькевич кивнул на Дамира.

— В процессе, — ответил Метанов. — «Ребенки» хотят пройти перевалами от Искандеркуля.

Борис смотрел на реку. Мда… Это не тот овражек в Диких Землях. К широченному потоку, безостановочно несущемуся со скоростью автомобиля, вскипающему пенными бурунами возле лежащих в русле камней, даже приближаться страшновато, не говоря уже о форсировании…

Дамир закончил разговор и подошел к Пилькевичу:

— Война закончена, товарищ полковник. Айни занят матчинцами. Амонатов перешел границу и скоро встретится с Шахсимджаном. Сель, разрушивший мост — результат взрыва искусственного озера ниже кишлака Маргузор. От армии Ахмадова, штурмовавшей ущелье, он не оставил никого. Скорее всего, сам баши тоже попал под раздачу. Остатки джигитов под руководством некоего Шабдолова отступают в Пасруд. Их добьют наши с матчинцами. А Амонатов блокирует формирования на Шахристане.

— То есть, всё хорошо? Мы победили, просто проехав по туннелю?

— Так точно, — усмехнулся посредник, — самая бескровная война в новейшей мировой истории. Блокпост у Ери сдался Саттаху без единого выстрела. Точнее, с одним выстрелом. Заместитель застрелил начальника, хотевшего повоевать. Лагерь даже не вошел в непосредственное соприкосновение с противником. Мины, потом сель. Незначительное сопротивление оказали только Шамсиджану, но и там потери невелики. У «ребенков» тоже все целы.

— Ничего себе «бескровная»… — проворчал Метанов, — сколько у Ахмадова было личного состава?

— Кто их считает, уважаемый? — с деланным акцентом ответил Дамир. — Их жизни — ничто. Наши — бесценны…

Таджикистан, Фанские горы, перевал В. Казнок — озера Мутные

— Шохрух, ты уверен, что это тот перевал? — устало спросил Мутарбек у десятника.

— Клянусь, бек, — тот стукнул себя в грудь. — Пасруд ниже, потому не виден! Да и далеко он.

— Ладно. Парвуз, что скажешь? Урус здесь был?

Старый проводник скептически смотрел на заснеженные камни и обернулся к беку.

— Нельзя хотеть слишком многого, Мутарбек. Все следы, если они тут вообще были, завалены снегом. Сегодня, после обеда здесь никто не проходил. А что было до, — Парвуз виновато развел руками, — ведомо только Аллаху.

— Но он точно ничего не скажет! — в ярости ударил кулаком об ладонь командир. — А что снег целый, и так видно.

— Бек! — громким шепотом окликнул один из бойцов, подзывая командира. — Вон там, у озер, на ровном месте. Там, кажется, человек.

— Где? — Мутарбек присмотрелся туда, куда указывал джигит.

— Вон там же!

— У больших камней?

— Нет, правее.

— Парвуз, бинокль! — поторопил бек проводника.

— Держи, — старик поспешно вытащил необходимое из потертого кожаного футляра.

Мутарбек долго крутил колесико настройки. «Беркут» — хороший бинокль, еще советской работы.

— Шайтан! Не разберешь отсюда, урус или нет, — Выругался Мутарбек, пытаясь разобраться в мешанине из камней и бликующего на солнце снега.

— Кому еще там быть?!

— Это же Пасруд! — глубокомысленно заметил Шохрух.

— И что? В такую погоду даже кутрубы сидят дома, — вернул бинокль Мутарбек. — А пока они вылезут из своих нор, мы успеем захватить этого ишака, и вернуться назад.

На лицах расстроенных таким приказом джигитов отлично читался страх. Идти в Проклятое ущелье не хотелось, но спорить с сыном баши — еще хуже.

— Если пойдет вниз, не будем гнаться, — сказал Мутарбек, — глядя на нервничающих бойцов. — Десятком соваться в пасть волкам я не хочу. Но отец не поймет, если узнает, что мы видели уруса, но от ужаса обогнали собственную вонь. Парвуз, показывай дорогу!

Проводник кивнул. Остальные потоптались и неохотно двинулись вслед за ним. Но прошло совсем немного времени, и радостно повизгивающие от восторга парни уже ехали на задницах с перевала вслед за проводником. Скоростной спуск заметно прибавил настроения. Всё-таки быструю езду любят не только русские. Дальнейшая дорога и вовсе оказалась легкой. Ветер уплотнил на леднике наст, а ниже сдул снег с гребней морен, по которым петляла тропа.

— И где твои озера, Парвуз? — спросил Мутарбек, вытирая пот со лба.

— Здесь, уже рядом, — По проводнику нельзя было сказать, что он устал.

«Вот же дубленая шкура!» — мысленно восхитился бек.

— Эй, смотрите! Командир! — заорал Шохрух, радостно тыча пальцем.

— Бараны? Шайтан! — выругался Парвуз. — Мы видели не человека, а баранов!

— Ну, так давайте, возьмем их в плен! Хоть поедим вечером нормально, — предложил десятник, поглаживая живот.

— Хм… Годится! Фарид, Ибрагим, поймайте их! — приказал Мутарбек. И видит Аллах, за прошедший день это был лучший приказ сына баши!

Мутарбек вместе с остальными наблюдал, как джигиты гоняются за баранами, когда откуда-то сверху раздался звонкий возмущенный голос:

— Эй, уважаемые, у овечек хозяева имеются!

Таджикистан, Фанские горы, перевал ВАА

— Сизу. Пью цай. Стуцат…

Митька рассказывал очередной старый анекдот, вычитанный в сборнике, найденном в обширной библиотеке Мирали. Как туда попала потрепанная книжка в мягком переплете, никто сказать не мог. Травник клялся, что в его собрании «этой гадости» не было. Виктор давал слово, что из Сарвады художественную литературу не забирали, только учебники. По утверждениям Руфины Григорьевны, и в Лагере «такого» быть не могло. Но сборник был. Правда, большой популярностью не пользовался, старшие особо не интересовались, а «ребенкам» он был просто скучен: мало того, что не нес практической информации, так еще и базировался на незнакомых реалиях. Да и художественная ценность…

Митька наскоро пролистал рассыпающуюся на глазах книжку в первую зиму после Большого Писца, в возрасте еще весьма не великом, и, казалось, напрочь забыл. Но сейчас, на второй день тоскливого ожидания, анекдоты начали сами всплывать в памяти. Патрульные слушали с удовольствием. Хотя все и говорили на русском достаточно хорошо, и читать-писать умели совсем неплохо, но на развлекательную литературу иностранцев не хватало. Вот послушать, да еще на отсидке — совсем другое дело!

— Сизу. Пью цай. Стуцат. Спрашиваю: «Кто там»…

— Пургень, — неожиданно отозвался Хорхе, — принес снега для вашего мальчика.

Патрульные расхохотались, такая концовка анекдота всем понравилась.

— Ну, вы потише смейтесь, — выдавил Хорхе, когда сумел отдышаться, — а то пещера рухнет от ржачки! Кони боевые! Засыпет, придется новую копать! А оно нам таки не надо!

За последние два дня, испанец начал говорить почти исключительно фразами из митькиных анекдотов.

— Таки не надо даже даром, — согласился Франсуа. — Хотя Витас с Барсиком минут за двадцать выроют.

— Почему это сразу Витас?! — возмутился литовец. — У тебя не хуже получается!

— А у тебя быстрее! — подмигнул француз. — Кстати, Деми, почему в русских анекдотах все литовцы очень медленные? А Витас совсем не медленный. Он как понос. Быстрый и неожиданный. Или Витас неправильный литовец?

— Кто «как понос»?! — попытался обидеться Витас, но, понимая, что это не более чем, двусмысленная похвала, присел обратно, сунул руки в карманы куртки, и продолжил. — Сам ты неправильный! Анекдоты про эстонцев! Просто ты до сих пор нас не различаешь, тормоз гальский!

— Как я могу вас различать, если в Лагере нет ни одного эстонца? — недоумение Франсуа было столь искренним, что даже хотелось ему поверить. — Раз они живут рядом с вами, должны быть похожи на вас. А вы на них! Густас, тот и язык эстонский знает!

— С какой радости мы на них похожи? Они к финнам ближе! А мы — балтийцы. А Густас просто жил в Эстонии. Кто у вас Эльзас постоянно отбирал? А ты на боша совсем не похож! И вообще таджикский выучил. Так что, теперь французы на таджиков похожи?

Теперь уже Франсуа изобразил неподдельное возмущение.

— Внуки будут похожи, — Хорхе на всякий случай оборвал перепалку. — Его Николя относится к таджичкам с большой симпатией.

— Мой сын ко всем женщинам относится с большой симпатией! Он настоящий француз! — мигом оттаял Франсуа.

— Ага! — глубокомысленно изрек Митька. — Надо полагать, что все псы в Лагере — исключительно французской породы. К самкам относятся с огромной симпатией…

Новый взрыв хохота потряс укрытие.

— Хорхе, что там со связью?

— Помехи одни. Проклятый пургень экранирует. Бывает.

— Что-то он слишком долго бывает. Вторые сутки сидим.

— Тоже бывает. У тебя есть идеи?

— Не-а. Какие идеи?

— Тогда давай дальше про чай.

— А, ну да. Сизу, пью цай. Стуцат…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Чего гостюшка так напрягся, когда тренировку увидел? Не знает этих приемов? Да счас! Военный, немолодой, но такой здоровый, и прямо-таки не знает?! Он еще, небось, и научить может. Попросить, что ли, пусть покажет чего? А сбежал быстро. Нет, не в этом дело.

Что же ему не понравилось? Ой, блин, точно! Я без одежды тренировалась! Старшие тоже шарахаются, когда мы так ходим. Особенно те, кто из таджей. Да и остальные косятся. Получается, он из-за этого сбежал? Ути-пути, какие мы стеснительные! От этого надо избавляться, товарищ военный! Может, помочь? Попросить показать приемы, а выйти в обычной форме? То есть, безо всякой формы. Не надо, наверное, а то его еще удар хватит!

Отдать, что ли, патроны? Нормальный вроде человек. Нет, пусть папа решит. Или дед. А то сегодня нормальный, завтра ненормальный. Меня, вон, шарахается.

Коно, пёсик, чего нервничаешь? Сейчас всё упакуем, и домой, в Лагерь. А то тут бяшам совсем кушать нечего. Потерпи немножко, я уже вьюки привязываю. Андрей пока доест. Он у нас болен, его нужно мясом кормить.

Или ты учуял что? Учуял. Умница! Пойдем, посмотрим. Что-то много гостей в последнее время..

Как думаешь, зверик, это и есть те ахмадовские? Вот и я не уверена. Спрячься пока в моренках, а я с камушка погляжу, вон с того, здоровенного. А там посмотрим. Только под автоматы не лезь, а то урод какой стрельнет и как зовут не спросит.

Эй, милые, а вас не слишком много для одной слабой девушки? Десяток целый. И снова десяток, и снова шаков. Сегодня — двуногих. Класть надо, но как-то сразу стрелять не тянет. Светиться не хочется. Пропустить, что ли? А потом потихонечку, по одному…

Ах, овцы тупомордые! Какого хрена вас сюда занесло?! Снег же один вокруг! И что теперь делать? Коно попросить овец отогнать? Как бы не обидели собачку, уроды. Всё, уже поздно! Овец заметили. И сразу ловить, вот уроды! Ваши они, что ли?! А раз чужие, так не трогай! Там, между прочим, ни одного барана! Вот невезуха, овец-то выручать надо.

Придется в открытую. Сами виноваты, не люблю, когда всякие по моим горам с автоматами шляются.

Ну-ка, высунемся с верхушки.

— Эй, уважаемые, у овечек хозяева имеются!

Ага, заоглядывались. Чего пугаетесь? Интересно вам, кто с неба говорит? Ну так полюбуйтесь, вот она я! А овечек не трожьте…

— А ты кто? — можно подумать, тебе не всё равно. А даже если и нет…

— Местная я. Скот пасу.

— Дэвушка, продай барашка!

Нет, ну ты гляди, заговаривают зубы, а сами обкладывают. Ладно, раз вам так нравится — поиграем. Главное — на расстояние выстрела подойдите. Чтобы болт наверняка брал.

— Пять рожков!

— Чито?

Что, рус не понимаешь? Э нет, на тадже пока говорить не буду. Вдруг ты не такой тупой, как кажешься?

— Пять магазинов от автомата. И один баран ваш.

— Нэ дорого, а?!

— Нормально. Здесь такие цены.

Нет, ребята, совсем вы глупые! Решили, что я таджа не знаю? Значит, шак ты двуногий, поиграть хочешь? Чешется у тебя? Хорошо, поиграем. Всё одно — возврата вам нет. А тебе я сейчас всё почешу, не сомневайся! Только сначала уберу вон того зоркоглазого старого урода, что автомат в лапках тискает! Дедушку надо первым валить. Из уважения к старости, и потому, что в этой стае он самый опасный. Пора, пожалуй. Моя игрушка, конечно, не пулемет, но с двадцати метров… Щелк! Стрельни теперь, уродец! Толку от автомата в руках, когда болт в глазнице! Не терять времени, передернуть рычаг. Щелк! Вот и почесала. И чего воешь, сам же просил. Странный ты…

Ой, пора сматываться, за оружие хвататься начинают…

Нет, под камнем и не останусь, наше превосходительство по-другому учил. Через микроморенку, еще одну, эту выемку не видно, по ней вбок. Что там? Ой, мальчики, я вам умиляюсь! Вы в меня попали много-много разиков, и я теперь лежу за камнем и жду не дождусь, когда придете и добьете! Что это вы делаете? А-а, в клещи берете! Вдвоем. С двух сторон. Нет, ну что за недоумки?! Встретились? Молодцы! А ваши дружки вас не видят. А потому — щелк! А ты что вылупился? На и тебе, мне не жалко. Щелк! Не знаю насчет бронежилетов, но телогрейку с десяти метров болт прошибает навылет. «Комки» и халаты — тем более.

Теперь надо сменить позицию. И магазин заодно, один болт — считай, безоружная. Передергиваю рычаг, меняю магазин. Шесть выстрелов имею. Перебираюсь на пару грядок назад, слегка в сторону. Чем это вы занялись, милые? Что за совет в камнях? Не надо вам думать! Вам меня ловить надо! Поближе подобраться? Стремно немного, но очень соблазнительно. Прикидываю маршрут и реализую. Двадцать метров. Хорошо. Щелк. И уход! Надо же, кто-то глазастый не в меру, пули крошат грядку, из-за которой я стреляла. Но это было давно и неправда! А правда в том, что шаки рассредоточились и лупят в белый свет, как в копейку. Поливают морену пулями. Глупые, морене всё равно, она каменная. Крошка полетит, и все. А вот вам сейчас будет не всё равно! Я сейчас почти на фланге. А хочу быть за спиной!

Коно, песик, ты что делаешь?! Хвост опусти, он же торчит, даже я вижу. А они, кстати, нет! Слепые кеклики! На позиции дальнего от меня стрелка раздается еле слышный хрип. И чего вы не реагируете? Еще и глухие? Ваши проблемы. Вас уже четверо, хотя вы и думаете иначе! А я со спины! Что ж вы такие пугливые? И как к вам подобраться? С дальнобойностью у меня проблемы… Ладно, попробую… Вот шайтан! Заметили! Всё-всё, ребята, я уже прячусь и не отсвечиваю, убьете же!

Полный абзац! Прижали, не высунуться! Заигралась я! Место неудобное! Сейчас начнут парами перебегать, и мне писец! Не Большой Писец, а маленький, личный! Как выкрутиться? Подбегут вплотную, задняя двойка прекратит стрелять, одного болтом, второго дрыном? Стремно… Чего ж я автомат у тех двоих за камнем не взяла…

Таджикистан, пос. Сарвада

— А мост зачем снесли? — спросил Пилькевич.

— Не рассчитали силу селя. Ее в принципе невозможно точно рассчитать, а еще из-за пургеня вода в Ривьере поднялась очень сильно, — пожал плечами Дамир.

— Из-за чего? — переспросил полковник.

— Пургень. Мы эту погоду так называем. Наверху бывает очень плохо.

— Ладно. Грузите саперов и к дороге. Пусть срочно порядок наводят.

— А Андрей? — улучив удобный момент, спросил Боря.

— Пока никакой информации, — ответил Дамир, — думаю, ушел в горы. Если пережил пургень — найдем.

Борис вздохнул. Тоскливо. И делать нечего. Остается только ждать.

— Товарищ полковник! — козырнул Пилькевичу подбежавший солдат. — Разрешите обратиться!

— Давай! — кинул в ответ ладонь к кепке полковник.

— Там Вас какой-то дед требует!

— Какой еще дед? — напрягся Пилькевич.

В окружающем хаосе только дедов не хватало для полного счастья!

— Местный. На ишаке приехал. Говорит — веди к самому старшему. Только лучше к нему кого-нибудь послать из товарищей офицеров. Он совсем плохо ходит. А с ишака слез, сейчас на камне сидит. Ругается…

— А на… — Махонько покосился на Галку, — …три буквы послать не догадались?

— Пытались, товарищ капитан! — радостно подтвердил солдат. Судя по лицу — из таджиков. — У Сергунина теперь фингал на полморды! И нос в сторону, как у гуля какого.

— На хрен гулей. Мы материалисты, — отрезал Махонько. — Э, погоди, ты же сказал, старик и не ходит почти!

— Так точно! Почти не ходит. Так он и не ногой стукнул. Рукой, — кивнул солдат. — Дед тоже материалист. А нос Сергу ремонтировать надо.

— Что? — удивился Пилькевич. — Алексей Петрович, что у тебя с подготовкой личного состава?

— Нормально всё, — недовольно буркнул Метанов, — Сергунин всегда веселуху найдет. Если не на заднюю свою часть, то на верхнюю.

— Я считаю, — вмешался Дамир, — старика надо выслушать. Если это тот, о ком я думаю…

— Ну тогда пошли, посмотрим на аксакала, нашедшегося на больное место ефрейтора, — решил Пилькевич.

Далеко идти не пришлось. Гость уже пересел с камня на раскладной стул, принесенный кем-то из бойцов, и что-то неторопливо объяснял здоровенному ефрейтору со свежим синяком вокруг глаза. При приближении офицеров старик со второй попытки встал, с трудом выпрямился и, приложив руку к тюбетейке, по-уставному доложил, обращаясь к Пилькевичу:

— Товарищ полковник! Сержант Абазаров, 394-я стрелковая дивизия. 810 стрелковый полк. 455-я отдельная разведрота. В отставке.

— Марухский перевал? — уточнил Пилькевич, неплохо разбирающийся в истории.

— Так точно, товарищ полковник! Потом — Третий Украинский! — снова взмыла к расшитой тюбетейке сухая ладонь.

Пилькевич молча козырнул в ответ.

Старик медленно опустился обратно на стул и продолжил в окружившей тишине:

— Ахмадов умнее, чем о нем думали люди в горах. Баши ушел не в Пасруд, а на озеро Искандера. А потом в горы. И не охотиться на русского капитана, хотя тот тоже пошел туда. Бодхани хочет зайти в Пасруд с тыла.

— Откуда сведения, домулло? — спросил Дамир.

— Ты считаешь, «язык», только вы умеете складывать маленькие числа? Старый Шамси еще не забыл, чему учил майор Савченко! Тимур Ахмадов покинул землю семнадцатого. Убийце некуда было деться из ущелья. Но его не поймали. Потому что парень не дурак — ушел в горы. И машину не нашли. Либо сбросил в озеро, либо нашел где спрятать. Точнее, у кого. И то, и другое есть только в Искандеркуле.

Я попросил правнука поохотиться в районе озера. Мальчик не видел русского. Зато поговорил со старым Искандером. Капитан Андрей, — Абазаров многозначительно посмотрел на Бориса, — оставил ему машину и вещи. И вечером того же дня ушел в Казнок. Внук Искандера показал капитану Андрею начало ущелья. Девятнадцатого утром туда же ушел младший сын Ахмадова. И с ним девять человек. Внук видел их и слышал разговоры. Они думали, что охотятся на русского. Но тогда должны были пойти на Каракуль. Поэтому Искандер отправил Андрея в Казнок. Да и глупо пытаться догнать того, кто обгоняет на полтора дня. А вчера там же прошел сам баши. И очень много джигитов. Мальчик не сумел сосчитать всех, — теперь старик глянул на Дамира. — Я не знаю, «язык», как вы заставили Бодхани забыть обо всем и броситься в горы. Но вы ошиблись: в Пасруд он отправил только прикрытие. Думаю, Ахмадов решил зайти в тыл, через перевал Казнок. Ему нужен не капитан, а Ирбис. — Старик немного подумал и закончил. — Хотя он не догадывается, что Ирбис там. Леопардом гор Бодхани считает меня.

Некоторое время все молчали, вдумываясь в услышанные слова. Наконец Дамир сделал шаг вперед и низко поклонился аксакалу.

— Домулло, прими глубочайшую благодарность от дураков, возомнивших себя великими мудрецами…

— Потом расшаркиваться будешь! — оборвал старик. — Время уходит, а вы и так отстали. Мой правнук покажет дорогу. Но враг обгоняет на сутки. В наше время мы сумели бы догнать… — горько вздохнул старик.

— Но сейчас и трава не зеленая, и вода не мокрая! — зло оскалился Махонько. — Посмотрим. Не догоним, так согреемся.

— Чуть меньше суток. Думаешь, есть шансы? — возразил Пелькевич, — Хотя, с другой стороны, погода его задержала.

— Всё равно, — упрямо закусил губу капитан. — Попробуем. Если что, альпинисты подержат. Предупредим.

— Оставляй здесь минимум, — принял окончательно решение полковник. — Остальным — боевая тревога!

— Мы идем с вами, — произнес Дамир, уже успевший выдать в рацию порцию привычной абракадабры, — «ребенки» их догонят. До перевала.

— Маловато у тебя «ребенков», — прикинул Махонько. — Но там разберемся. Сергунин! Размести домулло! И если хоть что-то сделаешь не так — второй глаз выбью!

— Так у меня и первый не выбит, товарищ капитан! Товарищ сержант его только подбили!

— А я выбью! Оба! Понял?! — прикрикнул на здоровенного ефрейтора капитан.

И уже у машины, повернулся к Пелькевичу, и, оглянувшись на всякий случай, грустно сказал:

— Увольнять меня надо, полковник. И тебя увольнять. А ставить этого деда! Всех просчитал. И нас, и альпинистов, и басмачей… Старая школа, блин. Аж завидно…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Андрей Урусов

Выстрелы разрывают убаюкивающую тишину горного вечера. Хватаю автомат, рвусь к выходу из коша, чуть не кувыркнувшись на пороге. Курво-мать! Патроны-то Санька попрятала, дура мелкая!

Что делать? С голой пяткой против АКМа? Додумываю уже на бегу, убьют ребенка — за меня примутся. Не исключено, что стреляли по собаку. Малолетку будут брать живьем.

Куда? Ага, вот то, что надо. Взлетаю на здоровый булыжник и сверху обозреваю картину. Саньки не видно. Уже хорошо. Коно тоже нет. В наличии восемь ахмадовских орлов. Увлеченно расстреливают верхушку здоровенного булдыгана. Там никого. Интересно… Еще двое лежат, причем один живой, но очень злой и чем-то недовольный, вон, как орет. Наверное, где-нибудь торчит стрела.

Стрельба смолкает. Двое начинают обходить камень. Какой раздолбай вас учил, сукины дети! Встретились. За камушком, естественно, никого нет. Удивление видно даже из поз. Стоят растерянно, глазами лупают.

Пауза продолжается недолго, оба валятся на снег. Почти одновременно. Малая из арбалета шарашит. Млять, скорострельность как у пулемета!

Неважно. После смерти остались два бесхозных автомата. И лежат клиенты хорошо — от остальных гранитным боком булыжника закрыты. Крадусь к ним. Плохо, что спасительницу мою все не видно. Или хорошо: джигиты, тем более, не заметят. Пробираться приходится быстро. Рискую, блин, рискую! Но обошлось, бандюки обозревают ближние окрестности. Санька сегодня звезда эстрады, всё внимание ей.

Готово. Я на месте. Один шевелятся. Нож бесшумно выходит из ножен. У подранка в страхе округляются глаза. Поздно батенька. Звиздец пришел. Который не лечится. Рукоять перехватить под финский хват, и в висок. Тонкая височная кость под закаленным клинком лопается словно картонная. Хороший способ. Кровь не брызгает. И эффект моментальный.

Теперь автомат. Фу, блин. На хер такую рухлядь. Магазин нужен! Выщелкивается легко, хоть это радует. Вбить в приемник, передернуть затвор. Второй в карман. Хорош, хомячить будем потом, в спокойных условиях. Выглядываю из-за камня. Здрассти! Басмачей четверо осталось. Сильна девочка! Действительно, умеет обращаться с «шаками». Вот только попалась она, позиция совсем хреновая. И не сменить, подстрелят. Выручать надо девку.

Двойка бросается в атаку. Делает это достаточно бестолково, в лучших местных традициях. Привычная стрелковая мантра «Двадцать два, двадцать два». Калаш выплевывает короткую очередь. Двое, оставшиеся на месте, тыкаются бородатыми мордами в камни.

Легкая тень метнулась в камни. Умница девочка, выскочила из ловушки. Один из тех, кто порывался атаковать, уже лежит. Щелчка арбалета я опять не расслышал. Вскидываю автомат, чтобы снять последнего, но на спину басмача обрушивается черная мохнатая туша. Вот же зверюга, грамотно время выбрал.

Неожиданная тишина легонько бьет по ушам.

— Андрей, это ты?

— Ну. Морду сховай, дохляки дмухают ще, — непонятно с какого перепугу, из меня прет лексика времен командировок Киевского Отряда на западную границу, но умница девочка все понимает.

— Коно предупредит.

— Раненые тоже стреляют. Надо добить. А того, что воет — допросить.

— Согласна. Коно! Держать.

Пес и так держит. Радостно улыбаясь в рожу клиенту. Не удивлюсь, если таджик обоссался. Не уверен, что сам бы не опозорился, если вот такое страшилище на лицо слюну роняло, и клыками посверкивало.

Обхожу клиентов. Девчонка страхует, но обходится без осложнений. Двоих сработал песик. Им контроль не нужен. Так же, как тому, с болтом в глазнице, и двоим моим. Но делаю, порядок есть порядок. Остальные еще живы. Были. И каковы итоги схватки, товарищ капитан? Положительные итоги. Девять трупов и пленный против пары синяков. Я так воевать согласен.

А девочка — молодец. Первый бой у нее, но отработала на десять с двумя плюсами. И отходняка нету совершенно. Должна в истерике биться. А ей пофигу. Ни руки не дрожат, ни голос. Интересные альпинистики водятся в этом ущелье, очень интересные. А особенно альпинисточки… Собственно, что ты хотел? Если маленько подумать, то кого внизу злыми духами кличут? Правильно. Именно этих. И вполне заслуженно.

— Готово, красавица. Пошли, побеседуем с гостем!

— Как ты меня назвал?!

Ба! Да она смущается!.. Шестерых стрелами истыкать — это нормально. Голышом в снегу кувыркаться — обычное дело. А от слова «красавица» сразу румянец пошел… Ладно, делаем вид, что под загаром не разглядели. Только переглядываемся с Коно и прячем улыбки поглубже. Ты меня понимаешь, мохнатый…

Таджикистан, Айни

Головные БТРы вылетели на площадь. Резко остановились, чуть не сбросив со своих загривков сидящих сверху солдат.

Противоположный выход оказался перегорожен игрушечной баррикадой. Иначе и не назвать то «произведение искуства», на скорую руку сооруженное из всякого хлама. Смести данное укрепление не намного сложнее, чем шлагбаум. Вот только всюду мелькающие фигуры с РПГ отбивали охоту к необдуманным поступкам.

Десантники посыпались с брони и залегли. Из остановившихся поодаль грузовиков основной колонны спешно выпрыгивали бойцы основных частей. Третий БТР начал потихоньку отходить задом, одновременно смещаясь вбок, увеличивая себе сектор обзора.

— Эй! Не дергайтесь, — заорали с баррикады, явно через рупор. — Шарахнем!

— Это еще кто кому шарахнет! — Джамилю, с его «оперным» басом мегафон был не нужен. — Ваш баши скоро сдохнет! С ним хочется к гуриям пробежаться? Сдавайтесь, никого не тронем!

— Да идите вы нахер с вашим Ахмадовым вместе! — последовал ответ, — Мы его на херу вертели! И вас прокрутим, ишачьи сыновья!

— Смелые, да?! — Джамиль почувствовал некую странность, но не понял, какую именно. — Что, анархия — мать порядка?

— Точно! — тем же тоном ответил рупор. — И Сержант — пророк ее!

— Джам, — ткнул голосистого подчиненного кулаком в бок командир отделения. — Это не ахмадовские, точно говорю. Спроси!

— Эй, — послушно заорал Джамиль, — а вы кто вообще? Может, мы с вами союзники?

— Афганский волк тебе союзник! Мы — ополчение свободной Матчи! Выловим вашего однорукого ублюдка — на ближайшей арче вздернем!

— Кери хар! Да вздергивайте, сколько влезет! Мы его в Зеравшане искупать собирались, зашитым в мешок, но если попросите…

— Счас как попросим! Залпом!

— Джам!!! — прошипел отделенный, — скажи им, что мы не они… Не ахмадовские… Что из Пенджикента скажи!

— А я что, не сказал? — негромко удивился Джамиль и заорал во всю глотку. — Слышь, уважаемые, из Пенджикента мы! Из ПЕНДЖИКЕНТА!!!

Матчинец помолчал немного, а когда заговорил, удивление слышалось даже через рупор:

— Правда, что ли?

— Нет, баран бестолковый, сказки тебе рассказывают, как дочка визиря персидскому шаху! — тут уже сержант не выдержал и заорал сам. Выходило хуже, чем у Джамиля, но достаточно громко. — Короче, мы вдвоем идем поговорить. И только попробуйте выстрелить! Из Джанахама достану!!!

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Что делать?! Извечный вопрос русской интеллигенции. Интересно, можно меня отнести к интеллигентам? Что-то я не о том думаю… Думать надо о другом, совсем о другом.

Сначала анализ ситуации. Бодхани нас переиграл. Не ожидали, что баши решится сунуться на перевалы. Приди пургень немного позже, когда он залез бы выше трех тысяч — и все. Ни баши, ни джигитов. И у нас проблем не было бы.

Но Ахмадов рискнул. Вышел двадцатого. Успел…

За день ущелье ему не пройти. Армия баши — не ходоки, да и с дисциплиной у них — швах. А толпа ходит медленно. Скорее всего, сегодня доберется до развилки, а на перевал полезет завтрашним утром.

Если не дурак, с вечера возьмет под контроль каньон. А если дурак? Нет, недооценивать врага не стоит. И так прозевали, посчитав недалеким.

Так, Витя, думай, тебе голова дана не только как подставка для известной всему Лагерю панамы. Что ты бы сделал на его месте? Разведку выслал бы в любом случае. Заранее. До перевала. Вот за этим-то его сынок и вышел раньше, а вовсе не охотиться на русского капитана. Тот, скорее всего, ушел в Арчимайдан. Значит, Мутарбек должен быть на перевале. С ним всего десяток. Скорее всего, спуститься вниз не решатся, смысла в этом ни малейшего, а страху мы нагнали немалого. Но главное, все-таки — нет смысла…

Значит, разведка на перевале, армия на повороте. Насколько плотно надо контролировать каньон? Если ночью нападут на разведгруппу — без шума не обойтись. На шум можно спокойно подтянуть подкрепления. Успеет? Должен. Значит, что? Выставит наверху каньона пару секретов человека по три. Хватит на охрану. Столько же внизу. И лагерь расположит вплотную к каньону. Собственно, там народу столько, что бивак сам собой займет все условно ровные площадки.

Вот тут, минуточку! Хоть и считается, что начало подъема — каньон, но ведь склон ниже начинается. Ни шатры, ни палатки вплотную не поставишь. В принципе, это и необязательно.

А рано с утра — вперед. Насколько быстро?

Перебросить пару десятков к разведчикам. Даже проще: тех шестерых, кто уже выше каньона. Притормозить штурм снизу шестнадцать человек смогут. Сильно притормозить. Местность там превосходящая, да еще куча нюансов, так любимых нашим майором. Потом основные силы подтянуть. А уж с перевала и атаковать можно.

Вроде логических дырок на первый взгляд нет.

Что мы можем этому противопоставить?

Лучший вариант — отбить перевал. В лоб не получится, взлет как на ладони. Зато можно пройти с ВАА по гребню, через Гратулету и ФиС. Для джигитов там непроходимые скалы, а реально не сложнее 2А. Оттуда пойдет одна группа.

А вторая выходит на Западный Казнок напрямую с Мутных и перерезает тропу. Нет, не выйдет — Западный с Восточного простреливается на раз. А вот если перед самым перевалом уйти левее, и через вершину? Должно получиться. Тоже «двоечка». Атака на Восточный с двух сторон с одновременным захватом Западного? Оттуда подержим некоторое время. Если хватит сил — удержим. Дивизия с ребенками перекроют Бодхани пути отступления вниз. Два-три дня, и все войско можно голыми руками брать. Снег сходит на глазах, а вряд ли у ахмадовцев в наличии большие запасы воды. Не любят себя утруждать.

Вот только надо эти дни продержаться. И обязательно захватить перевал. Только какими силами? В Лагере есть я, Давид и Эдик. И женщины с детьми.

Четырнадцатилеток взять? Нет уж! Хватит того, что на Анзоб пустили тех, кому шестнадцать! Отцы должны воевать за детей, а не наоборот! Сильные, подготовленные, супермены… Плевать! Они — дети!

Олег гонит с рудника, от рации. С сыном двадцать человек. Майору снимать некого, там тоже джигиты давят. Когда снизу подойдут матчинцы, будет полегче. Пашка уже бежит, но ему далеко. Хорхе пропал куда-то… Выходит, Олег придет первым. Но на Мутных сын будет только к ночи.

Ночью что можно сделать? А то же самое. Именно ночью и надо делать. Олег рванет через пупырь между Казноками, а Пашка как раз успеет через Гратулету. Могут даже попробовать верх каньона очистить. Пары толковых ребят хватит. Найдутся у Олега такие.

Но это — если Бодхани не придумал что-то еще. А если баши окажется быстрее? И выведет на перевал полусотню бойцов? Или вообще успеет спуститься сегодня? Не смертельно. «Ребенки» проведут Дивизию через ВАА и ударят в тыл. Нет, скорее вояк поведет Дамир. А дети убегут вперед. И будут на день раньше.

Не суть, нужно где-то остановить Бодхани… Где? Долина широкая, везде можно обойти. Точно! На Верхнем Алаудинском озере. Правый берег заминировать, на всякий случай, а левый удержать реально. Тоже, кстати, заминировать. Да еще сверху снайперов посадить. Но это уже совсем близко к Лагерю…

Тогда так:

— Эдик! Всех гражданских вывезти на рудник. Женщин, детей. Всех, кто не нужен в бою. Весь транспорт — только на это.

— Принял, — кивает Хенциани.

— Из ущелья всех отозвать. Кто там есть, Акрам?

— Почти никого. Только Бешеная с отарой, — докладывает бывший лагерный завхоз.

Санечка? Внучка! Господи, я же ее сам туда загнал, чтобы не сбежала на Анзоб с десантом. Рано ей еще. Мало ли с кем внучка тренировалась! Убрал из зоны боевых действий, называется… Бросил одну против армии джигитов. Даже не предупредить никак. На пастухов раций не хватает. И оружия тоже. С легким противособачьим арбалетом и ножом…

— Витя, Санька сама вернется. Пургень траву закрыл, наверняка уже вниз гонит. До Пиалы придет, а там встретим, — тормошит меня Давид, сразу сообразив, что за мысли крутятся в голове…

Верно. Но неспокойно все равно. Старею, наверное…

— Давид, Алик, прикиньте схему обороны верхнего озера. Теми силами, что здесь и сейчас. Акрам, склад бросай, Надя разберется. Сам помоги с эвакуацией. Женя! Питомник тоже эвакуировать. Оставь только тех собак, которые могут воевать, — Огневолк кивает, и с удивительной для своего телосложения скоростью убегает. Видели бегущего медведя? Аверин страшнее. Остальные разбегаются вслед за нашим кинологом.

А из головы не идет Санечка.

Трава ушла под снег. Внучке не остается ничего другого, как идти вниз. Если только… Если не случилось что-то непредвиденное. Если джигиты еще не перешли перевал. Если не догонят медленно идущую отару. Если… Да безо всяких джигитов, мало ли причин может найтись у девчонки, чтобы лишний час-другой погулять вне родительского присмотра… Ненавижу «если», когда их слишком много.

Ленга послать? Не найдет. Песики умны, но всё же это только собаки. Вниз, в Лагерь — без проблем. А на Мутные… Как объяснить псу, даже очень умному, куда именно бежать? Кого-нибудь из наших младших? Нельзя рисковать одним ребенком ради другого.

Ничего не придумаешь, придется ждать Олега. И отправить с ним Ленга. На всякий случай. Ты ведь найдешь внучку, песик? Тебя надо только до Мутных довести, а дальше справишься сам…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Вовремя ты вмешался, гость мой дорогой! Как-то уж совсем неуютно становилось… Один должок можешь смело списывать, не зря я за тобой таскалась хрен знает куда в самый разгар пургеня! Пленника послушать? Почему нет? Только допрашивай сам. Я девушка молодая, слабая и нежная. К тому же красавица, сам сказал. Меня этот шак всерьез не воспримет. И придется опять чесать ему разные места и всякие нехорошие вещи делать! А это совершенно неприемлемо! Так что давай, милый, вперед и с песнями по праву мужчины и старшего товарища. Тем более что ты не возражаешь. А я посмотрю и поучусь.

Э, мы так не договаривались! Что за инсинуации? Нашел, кем пугать! Я же сказала: я девушка слабая и нежная! Фи, как грубо! Хотя интересный вариант, надо запомнить. Да! Шаков его я положила. А не хрена было обо мне вещи нехорошие думать! И говорить всякие гнусности! Понимает дама на тадже! Хорошо понимает! И на узбе тоже, если что! Вот такая я образованная и непредсказуемая! Шаков? Почему не ем? С удовольствием! А этого с потрохами сожру! Паскуда такая, весь болт переломал! Я ему, как приличному человеку, почесала, где просил, а он? Даже наконечник умудрился погнуть! И так у двух болтов трубки треснули, до Лагеря не починишь, так этот просто восстановлению не подлежит!

Спички нужны? Нету! Кресало годится? У меня промышленное, примусовское, не из двух камней! Нет? А лучинка подойдет? Подошла… Интересный способ… То есть, говоришь, главное не брезговать, и суметь ухватить, когда от страха прятаться будет?… Думаешь, раньше расколется, чем поджарит? Все кололись? Верю. Теперь верю… Ну, зачем так орать? Все, потушили, слушаем, запоминаем. А потом что? В смысле, когда замолчит? Отрезать то, что чесалось? Почему не надо? Уже отрезал? Ах, уже разговаривает… Так это же временно! Вот, теперь не разговаривает! Интересные у тебя методы, капитан Андрей…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок

И снова бег. Выжимаем из себя силы, оставшиеся после броска к Анзобу и ночного боя. И те, что прибавила еда и шестичасовой сон в кузове едущих грузовиков. Останавливаемся только для подкормки псов. Нельзя терять ни минуты. Не заморачиваемся даже наблюдением, о любых неожиданностях предупредят собаки. Вперед, мы можем успеть. Мы должны успеть…

Нас мало, слишком мало, чтобы просто смести врага лобовым ударом. Но мы можем догнать и ударить в тыл. Связать боем, не дать уйти вперед, отвлечь на себя столько ахмадовцев, чтобы остальные не могли прорваться через заслоны старших. Никого не ждем, кто устал — отстает и догоняет потом, но отставших не будет. Мы должны успеть…

Приданная нам рота из Дивизии пока держится, молодцы. Видно, что отобрали самых крепких, молодых и здоровых. Но у ребят уже срывается дыхание, на привалах валятся, как подкошенные и, пока мы кормим псов, лежат без движения. Встают и бегут дальше. Нашим темпом. На одних морально-волевых. Увы, морально-волевые не заменят многолетних тренировок. Наших тренировок, с раннего детства. Эти люди не росли выше трех тысяч, не бегали каждое утро на перевал для разминки, не ходили голодные восхождения. Они стараются, но природа берет своё. Все уже запалились, а пройдено лишь четверть пути. И то, что мы тащим весь их груз, не поможет. Армейцы подтянутся позже. А мы должны успеть…

Крутим «вертушку», регулярно меняя ведущего. Бежать за чьей-то спиной легче. Когда первый устает, он замедляется, и вперед вырывается другой, по инерции держащий темп, пока с ним не происходит то же самое. Тогда его меняет третий. И так далее, до бесконечности, ибо первый становится последним, а потом предпоследним, чтобы через какое-то время стать вторым, и снова первым. Чтобы удерживать скорость. Мы должны успеть…

У псов другой порядок. Тэнгу впереди и никому не собирается уступать лидерство. Он вожак, и этим всё сказано. А за ним тесным клином идут остальные, не отставая ни на шаг. У каждого своё место в собачьем строю и свои функции в Стае. Черные лохматые тела рвутся вперед, задавая скорость, помогая нам. Псы тоже нагружены. Мы очень редко делали это раньше, но сейчас нет выхода. И увесистые вьюки висят на мохнатых боках. Мы должны успеть…

Арбалеты оставлены внизу. Там же всё лишнее, включая штормовки и обувь. Двух пургеней подряд не бывает, а по обычной погоде отлично бежится босиком. Обувь — лишний груз. Веса и так слишком много. Автоматы, трофейные и полученные у военных. Гранаты. Пулеметы. Запас патронов больший, чем лежит на складах всего Лагеря. И пища для собак. Нам-то не привыкать обходиться без еды, а лишний вес замедляет движение. Мы должны успеть…

Тропа вьется между деревьев и камней, теряется на осыпях, карабкается на склоны и скатывается в лощины. Утоптанная земля сменяется водой ручьев на переправах, каменное крошево — пятнами свежего снега. Мы бежим, не тормозя и не останавливаясь. Солдат рядом уже нет, отстали. Заходящее солнце поблескивает на льду далеких вершин, сгущаются сумерки, темнота пытается скрыть тропу. Мы мчимся, не замедляя движения, перепрыгиваем через мелкие препятствия и снова бежим. Размеренно, монотонно и быстро. Максимально быстро. Мы должны успеть…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Андрей Урусов

Салам алейкум, дорогой! Ты случайно, не брат тому ублюдку, что я у чайханы пристрелил? Уж больно морды у вас похожи! — Вежливость — главное оружие вора. И оперативного сотрудника. Меня так учили. Зачем изобретать велосипед?

— Грязный шакал! Арвой дадод барегам! — пленник на разговор не настроен. — Ничэго тэбэ нэ скажу! Керма фуч!

— Несерьезно! Неужели ты так веришь в свою стойкость? — Хочешь сначала покричать-поугрожать? Типичный восточный человек. Ничего. Мы ведь тоже немножко люди восточные. Аж на целую осьмушку… И давить умеем. Так, что морды трескаются. И не только морды…

— Отэц тэбэ яйца атрэжэт, грязный ишак!

— Значит, сынок всё-таки! — довольно потираю руки и начинаю улыбаться. Специальным образом. Смотришь сквозь клиента, в район переносицы, и растягиваешь губы в пародии на улыбку. Главное, чтобы взгляд не расфокусировался. Даже Шмель в пьяном виде признавался, что на нервы действует. А если такой глыбе неуютно, то и этому будет не слаще… — И что делает такой уважаемый человек в этой дыре? У Бодхани-баши совсем кончились джигиты, и некому гоняться за одинокими русскими? Или я теперь враг номер один?

— Да киси очат гом!!! — и замолкает, посверкивая гневными глазками. Наверное, чтобы я испугался. Щаз… — Шайтан!!! — снова орет пленный.

— Ну что ты как дитё малое! — вздыхаю с искренним сожалением. — Еще не понял, куда попал? Твоих верных абреко-нукеров положила маленькая безоружная девочка. Ты думаешь, она с вами воевала? Она развлекалась! Для ребенка это игрушки. А когда сюда придет Бодхани — с ним будут взрослые воевать. И сам прикинь, долго ли твой папашка протянет, пока его тупую голову к херам не отрежут и на кол посреди майдана не воткнут?

Молчит козлик, соображает что-то… А бисеринки пота по морде ползут одна за одной… Страх, дело такое, воду из организма гонит. Липкую, вонючую. Продолжаем сеанс, товарищ психолог? Момент истины, блин!

— Так за каким хреном ты сюда приперся? Не хочешь говорить? Ладно. Я не буду тебя пытать. Нет, дорогой, всё гораздо хуже! Ты очень обидел ребенка. Хотел обмануть при торговле! А знаешь, как это наказывается порядочными людьми? Не знаешь, по глазам вижу. Ничего. Сейчас расскажу. Только предупреждаю — я не буду мешать девочке. Рассказать, что будет? Сначала она вырежет свою стрелу. Ну и что, что ты сам вытащил? Вставит на место и вырежет! Или в другое место вставит. В тоже самое — скучно. Потом позовет пёсика. Пёсик хороший, он тебя кушать не станет. Но он в горах уже три месяца, у него тут ни одной подружки. Ты же понимаешь, как тяжело мужчине без женщины. Сейчас ты ему вполне подойдешь. Собак не брезгливый. Потом…

— Она это нэ сдэлает!

— Сделает! А потом будет отрезать кусочки сына баши, жарить их и кушать у тебя же на глазах. У них так принято. В Пасруде любят кушать «шаков». Но первый отрезанный кусок ты съешь сам. Понимаешь, какой? Ты же мусульманин, насколько понимаю… Но можно попросить ее просто прикончить врага. Выбор за тобой.

— Что ты хочэшь знать, шакал? — спрашивает, словно плюется.

— Зачем ты здесь?..

Выслушиваю всё, что рассказывает мне бандит. Расспрашиваю. Потом… Нет, ну грязное, конечно, дело, но надо же быть уверенным, что он не врет… Может, про что умолчал?

Ничего страшного. Есть старый способ. Еще ребята генерала Свиньина баловались с «несунами»… Хлопаю по карманам. Спичек нету. Ничего, у Саньки находится пара лучинок. Достаю «Амур». Обидно, конечно, пачкать нож об этого, но что сделаешь… Тихий треск. Точно, мусульманин. Ну что, проверим, как «две спички» работают на несгибаемых воинах Джихада? Вах, хорошо работают… Пламя только слегка коснулось, а уже курским соловьем заливается. И обгадился почему-то. Ладно, я не брезгливый…

Девочка смотрит без малейшего отвращения. Скорее, с любопытством. А когда Бодхани Ахмадов лишается очередного сына, молча приступает к сбору трофеев. Берет с трупов всё, вплоть до трусов и носок. Ну да, экономика у альпинистов предельно экономная, все по заветам Леонида Ильича.

Пока разбираемся с барахлом, обсуждаем информацию, вырезанную из Мутарбека. Оказывается, я разозлил Ахмадова намного серьезней, чем ожидал! Настолько, что баши решил прочесать горы. И поднял на это гиблое дело чуть ли не всю свою банду.

Главная проблема: Бодхани всё же понял, куда я пошел. Джип, правда, не обнаружил. Не удивительно, дедок явно хитрее, чем пытался казаться. Но какие-то следы остались. Так что завтра утром вся его туева хуча гвардии козлов полезет на Восточный Казнок. От того самого камня со стрелочкой.

Если коротко, линять надо! И со страшной силой!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок

Бодхани гнал армию не жалея ни бранных слов, ни подзатыльников. И всё равно получалось медленно. Мешало всё. Его бойцы ползли беременными черепахами. Нет, кое-кому приходилось ходить по горам. Были и просто сильные люди. Но в целом баши снова убедился, что работа с личным составом поставлена из рук вон плохо. Кто за это отвечал?

Ахмадов неожиданно понял, что никто. Сам виноват — не назначил. И ни одной проверки готовности не провел! За все двенадцать лет! И чего ты хотел? Может, неудачи в Матче и Пенджикенте надо объяснять не происками Иблиса, а плохой подготовкой воинов? Если они стреляют так же, как ходят…

Но баши не может быть виноват, а значит, надо найти крайнего. Хоть того же Шабдолова! И примерно наказать по возвращении. Потому как мог и сам догадаться. Не маленький ребенок, чтобы жевать за него баранину!

Как всегда, сначала все было неплохо. Джигиты, невзирая на погоду, резво двинулись вверх. Однако уже через два часа скорость упала, а вскоре началось нытье. Еще через час десяток Асмана Садыкова взбунтовался. Очень кстати. Баши лично застрелил десятника, остальные бунтовщики ненадолго пережили своего командира, а армия получила наглядный урок. Больше бунтов не было. И ворчать если и продолжали, то вполголоса, чтобы другие не услышали и не донесли.

Быстрее, правда, не пошли, но так или иначе, а за два дня одолели путь по реке. Вот он, нужный поворот. Сегодня дальше идти поздно, но завтра… Завтра армия будет в верховьях Пасруда.

Погода наладилась. Мутарбек выходил на связь с перевала. Дорога туда чиста, да и в ущелье виден только один человек, видимо, тот самый урус. Все хорошо, никто не сможет помешать задуманному.

Сын решил спуститься и поймать убийцу брата. Почему бы и нет? А если и не он — не беда, пленник не помешает. Его даже не надо тащить сюда. Завтра баши придет сам. Великая честь! А послезавтра наступит час расплаты!

Ладно, ни к чему повторять ошибки. Бодхани отвлекся от раздумий и окликнул начальника личной охраны:

— Здесь встретим ночь. Расставь посты и лично следи, чтобы дозорные не спали. Мы на вражеской земле, и если прозеваем налет, приятного будет мало.

— Будет сделано, баши, — согнулся в поклоне верный помощник. Вот кого надо назначить ответственным за подготовку войск. Охрана отлично вышколена!

— Вот и хорошо. И пусть поставят мой шатер. Я тоже не прочь отдохнуть.

Услышав о ночевке, джигиты оживились. Армия оперативно расположилась по всей ширине ущелья. Повсюду вырастали палатки, уже потянуло дымом костров.

«Шли бы так, — со злостью подумал Бодхани, — может, хоть воевать будут нормально».

Но в целом баши был доволен, и не скрывал улучшившегося настроения.

Осталось всего два дня.

Пришло в голову, что он слишком много значения придает этим альпинистам… А с другой стороны, нагадили они достаточно. Надо покончить со змеиным клубком. Обязательно!

Послезавтра…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Ой, мама! Шаки толпой прут к нам в ущелье! Завтра! Их нельзя сюда пускать. Это будет большая война, долина слишком широкая! Здесь маленькие, скот! И у нас мало патронов! Надо перекрыть перевал. Еще лучше каньон с той стороны. А как эти уроды вообще сюда прошли? Патруль где? У них же и связь есть! Когда они мимо меня проходили? Ага, пургень их на ВАА накрыть должен был. Что там? Вот шайтан! Облако зацепилось! Сидят, и думают, что везде ревет, а это только у них! И рация наверняка не работает! Срочно бежать к ним! Нет, не найду в облаке. А Коно? Коно учует! Если они на ближней седловине — часа два до них, если на дальней — почти три, снега много. А если на леднике? Плохо, не успеть, в Лагерь — и то быстрее.

Точно! К папе! Два часа на спуск, час на сборы. Подниматься придется в темноте. Всё равно, к рассвету старшие будут на месте. Не успеют. А если шаки выставят часовых в каньоне? Прикрыть спуск? Не годится, надо быть выше противника. Перекрыть сами перевалы? Каньон лучше всего. Что же делать, как туда успеть? Почему я должна об этом думать, ну почему? Не хочу!!! Я не знаю этих вещей!

В каньон надо успеть, в каньон! Хотя бы маленькой группой. Или два часа выиграть. Всего два часа… Послать Коно с запиской, он добежит быстрее, за час управится, умница моя! А там папа что-нибудь придумает. Обязательно…

А если нет, если не успеет пес, или папа не в Лагере? Ужас! Как выиграть час? Меня не учили задерживать армии! А если?..

— Андрей, ты же военный, скажи, сколько надо людей, чтобы в каньоне задержать шаков на час?

— Ну, если в идеале… Наставить ночью растяжек, заранее выбрать позиции… Человек десять. Даже впятером можно час продержаться.

— А вдвоем?

— Ты что задумала?!

— Отправим Коно вниз, к папе. А сами будем держать каньон. Не больше часа. Потом придут наши, и шакам конец!

— Ты о чем, Саша! Это самоубийство!

— Я всё сосчитала, наши будут там еще в темноте! Если шаки выйдут с рассветом, нам даже стрелять не понадобится!

— Хреново ты считала. Какой, на хер, час на сборы? Надо прикинуть что кому делать, раздать оружие, боекомплект. Ваши разбросаны по всему ущелью! Потом идти с грузом, по темноте, это медленнее. Они не успеют. Надо отходить вниз и воевать там. Или здесь перехватывать.

— Долина широкая, за всеми не уследишь! Нас слишком мало!

— Саша! Мы просто погибнем. Выйти к каньону глубокой ночью — успеем. Снять часовых, если Ахмадов их выставит — тоже может быть. А дальше — всё! Растяжки их немного задержат, пара мин у меня есть. Только это все минуты. А потом сметут играючи. Когда придут ваши, нас с тобой уже не будет, а бандиты встретят их на перевале!

— Неправда! Начнут взрываться гранаты, они остановятся на какое-то время! Начнем стрельбу — еще остановятся… А там…

— Девочка, это война, понимаешь? Настоящая война! Там будут убивать. Никто не даст скидок на возраст и пол. Скорее, наоборот, тебя постараются взять живой, чтобы поиздеваться перед смертью. Ты так хочешь группового изнасилования?

— Это тоже потеря времени! Пока они натешатся — наши придут.

— Их армия! Десяток занимается тобой, остальные идут вперед. Погибнем сами и никому не поможем.

— Наши успеют. Даже, если мы погибнем, — они успеют.

— Чем ты собираешься их держать? Этим копьем? Арбалетом с двадцатью болтами?

— Семнадцатью… Но у нас есть автоматы. Одиннадцать автоматов. И патроны. И гранаты!

— На всю банду у нас патронов не хватит.

— На всю не надо. Только до подхода папы.

— Это два часа боя! Ты даже ни разу не была в реальном бою! Саш, у нас нет шансов!.. Я туда не пойду!

— Ты меня бросаешь???

— Саша, ну пойми…

— Меня зовут Санька!!!

— Хорошо, Санька…

Он опять начинает что-то доказывать. Да знаю я всё! Но нет же другого варианта! Не пойдешь? Ну и шак с тобой! И одна справлюсь! Что у нас с оружием? Вот ишаки, они что, автоматами сортиры чистят? Ничего, разберемся! Вот эти два получше, ими и займусь. Только Коно отправлю…

Таджикистан, Фанские горы, Проспект Гедиминаса — Лагерь

Олег Юринов

Мотор «шишиги» ревет, пытаясь выжать из машины еще хоть капельку скорости. Выдавливаю всё, что могу, но подъем есть подъем. Пока не выйдем на хребет, не разгонишься. Вот там, а тем более на спуске… Лишь бы «проспект Гедиминаса» пережил пургень без больших повреждений!

Рядом недовольно бурчит Васька. Извини, друг, понимаю, что штатный водила ты, но я это делаю лучше. А главное — быстрее. Вот и хребет. Прибавляю скорости. Машина ломится вперед, пробиваясь через завалы свежего снега. Слежаться не успел, поэтому широкогрудый грузовик, хоть и не без труда, но проламывает себе колею. Васька завистливо крутит головой, он уже раз пять высадил бы всех чистить снег или толкать ГАЗон. Фигушки, нечего время терять! И так безнадежно опаздываем.

Как же мы так лоханулись?! Головокружение от успехов это называется. За такое стрелять надо! Или пороть, это для нас актуальнее. Привыкли, что всё выходит. Кишлак от бандюков зачистить? На раз! Создать легенду? Пожалуйста! Собачек вывести нереальных — с полпинка! Из собственных детей суперменов вырастить? Как два пальца! Соорудить разведку, чтобы у всех на виду, чтобы ее боялись, и любой правитель сам всю информацию предоставлял? Элементарно! Заманить Бодхани в Пасруд и накрыть селем? Мигом! Довымигивались?! Супермены чертовы!!!

Ахмадов нас обманул! Ахмадов! Самый предсказуемый баши в Таджикистане! Изученный вдоль и поперек! Главный объект всех издевательств! И ведь мысль его голову посетила несложная! Только нам-то она никому не пришла! Горы же — это наше, даже сунуться не рискнут! Идиоты!

А теперь что делать? В Лагере не осталось бойцов.

Молодежь, высунув языки, несется по ущелью Казнока в самоубийственной попытке догнать джигитов и связать их боем до подхода Дивизии. Если бы перевал был перекрыт, они бы это сделали аккуратно и грамотно, без лишнего риска. А так — бросятся на врага, сломя голову, чтобы Ахмадов и подумать не мог о движении к Лагерю. И лягут. Все. И псы, и дети. Потому что их слишком мало, а джигитов слишком много. Глубоко плевать, что от армии Ахмадова после этого боя останутся жалкие ошметки. Потеряем детей. Наших детей…

Потап с еще довоенной гвардией держит позиции под Маргузором, отбивая тех, кто не успел попасть под волны взорванной Ривьеры. Рано пришлось спустить сель, рано… И оттуда сейчас не снимешь ни одного человека…

А запаса и нет. В лагере папа, Эрнст Гурамович да еще пара стариков того же возраста. Остальные совсем не бойцы. С начала пургеня молчит Хорхе. Даже не дергались, обрывы связи в такую погоду — обычное дело. Но пургень-то закончился! Может, уже и нет патруля?..

Пашкина четверка из Имата бежит через Зеленоград и ВАА, но это далеко, и их тоже всего четверо. И мы. У меня в кузове двадцать человек во главе с Машкой, почти всё прикрытие, страховавшее рудник. Егору оставили пятерых. Его старых, еще «чеченских» бойцов. Удержали в двенадцатом, удержат и сейчас. На рудник атаки быть не должно, некому…

Навстречу прут три «шишиги» и МАЗ. Отец начал эвакуацию, из Лагеря увозят маленьких и женщин. Всех, кто не может драться. Съезжаю с «проспекта», пропуская колонну, и снова бросаю машину вперед. Зато теперь можно не беспокоиться за дорогу. Они прошли, и мы пройдем.

Остатки хребта проносимся на четвертой скорости. Выскакиваю на спуск и демонстрирую выучку Бахреддина. Только скалы на обочинах мелькают, изредка высекая из бортов искры. Ребят сейчас мотает по кузову, как мешки с картошкой. Ничего, потерпят, не маленькие. Васька на соседнем сиденье закатил глаза и беззвучно шевелит губами. Может, молится, но, скорее всего, подсчитывает объемы будущего ремонта машины.

Спуск проносимся на одном дыхании. Еще пятнадцать минут насилую несчастный грузовик и влетаю в Лагерь.

Пока ребята добирают у Надюхи БК, наскоро проясняю ситуацию.

Так… Понятное дело. Папа с Хенциани, Акрамом и Лернером ушли наверх, нагрузившись оружием по самые не балуйся. Ну куда?! Старики-разбойники, мать их! Давиду уже за семьдесят, остальным всем больше шестидесяти! У папы еще и сердце, хоть болезнь и поутихла в последние годы. Акрам даже не альпинист… Ага! Нет, отец еще не сошел с ума. Уже лучше.

Туда же ушел Огневолк с псами-трехлетками. В ближнем бою — сила. Страшная сила. Только до ближнего боя еще надо дожить. Чтобы успеть порвать горло врагу прежде, чем автоматная очередь поставит точку в твоей короткой собачьей жизни… Отчаянно трясу головой. Она чуть-чуть не отрывается, но грузиться перестаю.

Восьмилеток маме удалось загнать в «шишиги» под предлогом того, что надо везти щенков. Все, кто старше, снаряжают оружие. Детишки явно собрались воевать. Вот бы чего не хотелось.

— Витька!

Сын подбегает. Ствол торчит выше головы. Воин…

— Санька где?

— Овец пасет. На Мутных! Она и не в курсе.

Черт! Вот кто первым попадется на пути Ахмадова! Санька Бешеная с игрушечным арбалетом! Дочь!..

— Пап, да ты не беспокойся! Если они на Саньку нападут, сами же виноваты! В капусту покрошит!

Вера в старшую сестру у Витька стопроцентная. Кумир и образец для подражания. Вот только я знаю реальный расклад. И могу быть честным по отношению не только к себе. Дочь отдаст свою жизнь дорого. Очень дорого. Но отдаст. И какая разница, сколько она накрошит «капусты»?

— Так. Четырнадцатая группа — на Алаудины. Там ВэВэ. К нему в подчинение. Асад за старшего. Двенадцатая и десятая занять оборону в Лагере. Если дойдут досюда — держаться до конца эвакуации. Потом отходить к Потапу. Посмотрите, чтобы им в тыл не ударили. Витька, понял? Принимай командование! Всё. Мы наверх. Пошли, ребята!

В ворота влетают два УАЗа. Из-за руля первого выкатывается Леха.

— Олега, у меня десяток. Пулеметчики и две пары снайперов.

— Вижу, догоняйте.

Лайма уже затаривается у Надюшки, а мы, не дожидаясь их, рвем наверх.

Не так всё просто, баши, не так просто. Мы ведь можем и успеть…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Андрей Урусов

Сидит, чистит оружие. Грамотно работает, ничего не могу сказать. Черт, а ведь она всерьез собирается останавливать банду в одиночку.

Может, ее связать? Пес свинтил вниз, один на один можно попробовать. Скручу и подержу здесь до подхода отца. Он мне только спасибо скажет. Есть, правда, риск поймать болт в брюхо. Малая как чувствует эти мысли, вся настороже. Гюрза перед броском.

Девочка, конечно, всю оставшуюся жизнь дуться будет и в спину плевать, а то и в глаза. Да и хрен с тобой. Первый раз, что ли? Зато живая. Если не будет другого выхода — так и сделаю.

А какие еще варианты, если нормальные аргументы она не воспринимает? Всё-таки баба — баба и есть, хоть сто раз крутая. Бабы, они ведь дуры не потому что дуры, а потому что бабы! Мыслят не головой, а эмоциями.

Попробую еще разок по-хорошему. Рюкзак набила килограмм на тридцать, не меньше. Как тащить собирается?

— Саш! Тебе просто не хватит патронов, — подъезжаю с практической точки зрения.

— Хватит! — ишь ты, самоуверенная какая. Так и зыркает. Не-а, не пытайся, капитан. Она тебя банально быстрее.

— Их слишком много. А у тебя мало практики. С непривычки первые очереди в молоко пойдут. Да и потом не выйдет нормальной стрельбы. За час стрелять не научишься!

— Я на стрельбище лучшая. А шаков пугать тоже полезно!

Пытаюсь зайти с другого конца:

— И овцы твои разбегутся.

— Коно соберет.

Непробиваемая! Надулась, как мышь на крупу. Ничего даже слышать не хочет. Придется…

— И не вздумай меня останавливать силой. Застрелю!

— Саш!..

— Меня. Зовут. Санька. Можно Бешеная. И либо ты идешь со мной, либо не путаешься под ногами.

Да пошла она к черту, эта чертова суперменка! Я не собираюсь подыхать втупую. За какой-то Лагерь, о существовании которого даже не подозревал два дня назад, право пасти баранов на этих склонах и шурпу из двухвосток! Так, не заводись, капитан! Давай еще разочек.

— Санька!..

Девочка не обращает внимания. Ни малейшего. Будто меня и нет.

Не могу подобрать момент, она держится на расстоянии. В руках арбалет. Грамотно, им работать умеет. Раньше надо было! С натугой поднимает рюкзак с железом, подхватывает автомат, вешает на шею второй и шагает в сторону перевала.

Метров через сто оглядывается. Вернется? Нет. Стоит и смотрит на меня.

На фиг, девочка, я хочу жить! Я выжил в Дагестане… Грузии… Выжил, когда рушился тот гребаный мир… Двенадцать лет прожил после его крушения… Дошел сюда от Новосиба… Мне еще надо найти Борькиных родственников… Добраться до Дивизии… Сообщить Шмелю результаты… Меня Кошка ждет! Четверо детей…

Я не хочу сдохнуть сейчас! Я хочу еще немного пожить в этом дурацком мире, хоть он и не менее гребаный, чем тот!

Я приду вместе с твоими друзьями, чтобы воевать на вашей стороне, но когда будут хоть какие-то шансы на жизнь! Я приду…

Санька поворачивается и уходит. Ей есть за что умирать…

А мне не за что…

КАКАЯ ЖЕ ТЫ СВОЛОЧЬ, КАПИТАН!!!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Джигиты дрались как бешеные. Если еще утром Шабдолову приходилось гнать их вперед чуть ли не пинками, то сейчас… Впрочем, сейчас никуда идти было не надо. Даже невозможно. Всё, что мог сделать Ахмет с остатками своих войск — занять круговую оборону и отстреливаться, придумывая способ сообщить противнику о готовности к капитуляции.

А ведь утром всё еще было так неплохо. На рассвете наемники вошли в ущелье, гордо перешагивая через грязь, вынесенную селем. Не сказать, чтобы им это сильно нравилось, но не спорили. Тем более что личная гвардия Шабдолова шла сзади, готовая мгновенно погасить любое неповиновение пулей в затылок.

Склоны не взрывались. Сели не сходили. Джигиты прошли через разрушенный кишлак, дошли до того места, где еще вчера днем заканчивалась дорога, еще немного продвинулись вперед…

И тут везение кончилось. Боковой склон грохнул, выбрасывая в сторону наступавших сотни небольших камней. Как?! Откуда?! Даже, если заряды были заложены заранее, сель должен был смыть их к шайтану! По меньшей мере, оборвать провода.

Джигиты залегли, потом потихонечку начали отползать назад. Больше часа ушло на наведение порядка, после чего снова двинулись вперед. В ответ за перегибом взвыли танковые двигатели! Шабдолову стало не по себе…

Про танки баши не говорил. И разведка молчала… Только через несколько минут Ахмет сообразил, что во всем Зеравшанском ущелье не было ни одного танка. Это опять какой-то обман! Ну что ж, «духи»! Счет к вам растет очень быстро!

Ахмет снова отдал приказ! Хмурые джигиты начали подниматься на склон.

Тут же навстречу плотной цепи, посыпались камни. Не крохотные камешки, опасные только скоростью, а большие булыжники, размером не меньше человеческой головы, а то и целые скалы, величиной с половину коша.

Бек не знал, что наверху четыре бульдозера во главе с Пушистиком деловито снуют между заранее приготовленными гранитными курганами, обрушивая вниз камни в немыслимых для природных условий количествах. Зато он хорошо понимал, чем может закончиться подобная ситуация, если продлится дольше. Срочно отступать!

Но приказа не понадобилось, джигиты и так бежали, что было сил. Однако удрать удалось далеко не всем: камни катились не только и не столько со штурмуемого склона, сколько с бокового, того самого, что совсем недавно так удачно отстреливался камнеметными фугасами.

Шабдолов поневоле задумался. Потери были достаточно велики, а врага так и не видно. Раздумья были прерваны отчаянной стрельбой ниже по ущелью. Это еще что? Там же никак не может быть врага! Обошли по горам?

— Бек, — закричал прибежавший снизу джигит. Простреленное плечо, разорванный халат… Но оружие не бросил, пальцы с въевшейся навечно грязью крепко сжимают цевье… Аллах, ну почему все мои не столь храбры, как этот вчерашний дехканин?! — Снизу идут матчинцы! Много!!

— Кто?! — удивился Ахмет, багровея от ярости. — Эти откуда взялись?

— Не знаю, — испуганно пролепетал воин, мигом утратив остатки храбрости перед разгневанным командиром, — но точно они.

Ахмадовцев зажали на открытом месте между опушкой леса, на которую успели не только выйти, но и закрепиться «грязные дехкане», и крутыми склонами, с которых при попытке штурма опять начинали катиться камни. Однако на этом неприятности не кончились. Со склонов заговорили снайперки. Сколько было стрелков — неизвестно. Не один, не два и даже не десять: меткий огонь выбивал джигитов одного за другим.

А через несколько минут, на перепуганное войско с адским воем начали сыпаться мины. Со стороны входа в ущелье. Раньше у Матчи минометов не было. Это говорило… Нет, это кричало и вопило об одном: баши Бодхани больше нет, Зеравшан занят Матчой, и джигиты погибают под огнем собственного оружия, захваченного врагами в опустошенном Айни.

Всё было кончено. Надо было сдаваться. Но кому? Шабдолов до сих пор не видел ни одного врага впереди. А сзади… Люди Рахмановых, озлобленные двенадцатью годами непрекращающейся войны, пленных не брали.

Прижатые к стене джигиты не хотели умирать просто так. В бессильной злобе расстреливали склоны, неприцельно били по лесу.

Шабдолов прекрасно понимал, что драгоценные в этой ситуации боеприпасы расходуются без толку. Лишь крошатся древние скалы, да содрогаются деревья, принимая в себя шальные пули.

Оставался единственный выход: попробовать прорваться вниз, пока не перестреляли всех, как куропаток.

Вот в чем никто не смог бы обвинить Ахмета Шабдолова, так это в трусости. Несостоявшийся баши сумел поднять джигитов в последнюю безнадежную атаку. И когда с опушки по набегающим бойцам ударили пулеметы, умер одним из первых. Глупо и бесполезно, ничего не сумев изменить своей смертью. Но, как воин: в бою и с оружием в руках. Может быть, за это Аллах милосердный простит ему часть столь многочисленных грехов…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Ну и пускай! Я и одна справлюсь! Посты сниму ножом, в темноте шаки почти не видят. Наставлю растяжек, меня учили, я помню, только не делала ни разу. А как попрут — буду стрелять. Я умею, это даже проще, чем из арбалета. Я на стрельбище — лучшая. Главное — немного привыкнуть. Я смогу!

Трус проклятый! «Военные то, военные сё»! «Настоящие мужики»! Полные штаны наложил! Подумаешь, убьют! Можно подумать, его ни разу не убивали! Шаки не должны войти в ущелье! Это важнее! Намного важнее!

Мясом его кормила, больного поддержать! Лекарств сколько извела! А он струсил, козел проклятый! Красавицей называл, а как до дела дошло!.. Трус!!!

Вот из принципа не умру! Продержусь, пока наши не придут. Они обязательно успеют! Папа никогда не ошибается! Придумает что-нибудь! Или дед, он очень умный…

Мне бы гранат побольше. И патронов. Жаль, не унести все, рюкзак и так тяжеленный! Хрен с ним, справлюсь тем, что есть. Не маленькая! Полпути до перевала уже прошла. Остался взлет, а дальше вниз.

А что это снег за спиной так скрипит странно? Неужели… Оборачиваюсь…

— Что так неприветливо смотришь, красавица? В перегруз пошла, раз я сумел догнать. Доставай половину из баула и пойдем. Накормим этих уродов шурпой из двухвосток!

Таджикистан, Фанские горы, озеро Пиала — Мутные озера.

Олег Юринов

Здоровенный шматок черного меха с заносом выруливает из-за перегиба и летит ко мне.

Мысли пляшут, как угорелые. Пес должен гнать отару вместе с Санькой. Если на дочь нападут, он не уйдет. Будет драться, пока жив.

А убить такого пса очень непросто. Дед Коно погиб в семнадцатом под Зинахом, защищая раненого Хорхе. Семнадцать пуль. И восемь трупов ахмадовцев. Не ушел ни один. На снег легли все. А ведь первую очередь Рокэ поймал в самом начале, закрыв хозяина. Испанец не скрывал слез, когда рассказывал. Так и не завел другого пса…

Если хозяина убивают, псы просто звереют. Не знаю, как назвать собак в таком состоянии. Человека назвали бы берсерком. Только все это жевание щитов под мухоморами по сравнению с тем, что творится с осиротевшим псом — детская шалость. Одним словом, кара-шайтаны. Тоже, к сожалению, были прецеденты.

Нет, Коно мог убежать от Саньки, только если она специально послала. И похоже, ко мне.

А пес ведет себя необычно. Вместо радостного прыжка — а я уже сделал шаг в сторону, чтобы эта туша не обрушилась на грудь, норовя облизать лицо — торможение всеми четырьмя лапами у моих ног. Стоит, тяжело дыша, подставляет шею.

Руки, обгоняя все рассуждения, ощупывают ошейник. Так и есть, записка.

«Шаки идут утром В. Казнок. Перекрою в каньоне с юга. Нужна помощь. На ВАА облако». Подписи нет. И не надо, чью еще записку может принести Коно. Зато есть набор цифр и букв, в непонятном порядке выписанных одной строкой. Что за абракадабра? Чтобы спрятать информацию от посторонних глаз есть «язык» разведчиков. «Ребенки» знают его поголовно. Я — не очень, но несложное послание прочитать могу. Но это совсем не то.

Неожиданно доходит! Это же частота для связи.

Откуда у Саньки рация? Союзник? Или сняла с трупа? Если союзник, почему не написала? Как она собирается с арбалетом перекрывать каньон? Санькин юношеский максимализм и близко не доходит до стадии самоубийства. Стоп. Союзником может быть исключительно тот капитан, за которым гоняется Ахмадов. Только непонятно, как это доча не грохнула его в процессе знакомства. Обидно будет, если между ней и Борькой встанет кровь. А так, скорее всего, и есть, Санька мелочей не забывает. Про патруль написала… Ладно, потом. Капитана жалко, но сейчас не до него. Да может, и не прибила. Сам в пургене замерз, а рацию с трупа сняла…

Кстати, вариант снятия с трупа прикинем пошире. Трупы, они разные бывают… В любом случае, арбалетом и ножом дочкин арсенал не ограничивается. Уже плюс.

Откуда у нее информация? Капитан такого рассказать не мог. Потому что банально не знал. Кто же тогда такой разговорчивый? Неужто Мутарбек ушел с перевала? Кого еще девочка могла допросить? Если она идет на Восточный, бандитов там нет. Ушел Ахмадов-младший, ушел! Разглядел внизу что-то, скорее всего, ту же Саньку и рванул брать «языка». Или другую причину придумал. Да, баши Бодхани, тебе врагов не надо. Тебя родственники с подчиненными самостоятельно угробят, без нашей помощи!

Ситуация меняется в лучшую сторону… Вот только перехватывать Ахмадова придется у каньона, потому как Санька туда ушла. И рация только астматически хрипит на указанном канале. Далековато она…

Додумываю на бегу. Не терять же время. Несемся, как угорелые. Впереди летит Коно. Бедный песик, только спустился, остыть еще не успел, и опять надо по тому же пути. Тяжела, однако, собачья доля! А ведь еще на ВАА сбегать придется. На Казнок тебе, лохматый, не залезть, а вот патруль разбудить только ты и сможешь, никто другой ребят в облаке не найдет.

Ураганом летим до самых Мутных, даже пес не может оторваться. Зато успеваем по свету осмотреть место происшествия.

Мда… Понимал, что дочка не домашним ребенком растет, и на работу патрульных насмотрелся. Но такого… Похоже, мы всё еще недооцениваем наших деток! Может, надо было четырнадцатую группу не с папой оставлять, а сюда? Десять трупов разбросаны по небольшой площадке. Двое попали на зуб Коно — опрометчивое решение с их стороны. Шестеро арбалетом убраны. Доченька резвилась. Еще и не как попало садила: по стреле на труп и выбирала, куда конкретно стрельнуть. А мама, как узнает, испереживается: что же бедной внученьке пришлось пережить! А вот мне что-то говорит, что интеллигентскими комплексами Санька не мучилась.

А вот это интересней… Двое огнестрельных плюс контроль ножом. Добиты ударом в висок. Наши так не делают. И следы экспресс-допроса. Пленного потрошили на скорую руку, и грамотно. Но! Тоже не наши методы. Огнем не пользуемся. Это только капитан. Других вариантов нет. Обаятельный, видимо, мужик, раз сумел избежать арбалетного болта. И погоны не зря носит. Десяток против двоих… Ох, могло это кончиться намного хуже.

Трупы раздеты догола. Вот это уже наш подход. Нормальный человек трусы к трофеям не относит. Тем более, трусы джигитов. А напрасно, полезная вещь. Даже обгаженные. Их ведь постирать можно. Оружие и боеприпасы сложены в коше. Как раз под трусами. Семь стволов.

— Что думаешь, Олим?

Следопыт морщит лоб:

— Санька плюс один ушли…

— …часа три назад. Один? Точно?

— Нет. Он позже. Минут на тридцать. Военный, судя по обуви.

— И по записке! — выскакивает из коша Николя. — Это капитан!

Беру: «Ушел за вашей сдвинутой. Капитан Урусов. Позывной Седьмой».

И чуть ниже: «Если Юриновы с вами — Борька у Амонатова. Привет Потапу».

Скрытый смысл приписки… Да какой, к чертям, скрытый! Открытым текстом прощается. Только рано себя хоронишь, капитан!

Мы уже совсем близко.

Ночь на 22 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, каньон на перевале В. Казнок

Санька

— Ну вон же! У камня! Неужели не видишь? Там трое. А четвертый — с другой стороны от выхода. От них метров сто!

— Ну у тебя и глаза, — удивляется Андрей.

— Красивые?

— Очень! И в темноте видят как у кошки.

Ха! Сравнил! Маленький глупый зверек и Санька Бешеная! Не знаю как кошки, а барсы в темноте видят не лучше меня!

— Лишь бы не светились. Короче. Сиди здесь, я их уберу.

Ну и чего вскинулся обиженно? Справлюсь я прекрасно! Ты камнями хрустишь громче Пушистика! Ни в жизнь тихо не подберешься! Вообще, что ли, по осыпям не ходил? Как вы там живете, без осыпей?! И не надо возражать. Даже папа признаёт, что это бесполезно. Лучше дай свой нож, а то у меня только один. Может пригодиться. Не с альпенштоком же на них охотиться! Держи автомат, всё равно стрелять нельзя. Сиди здесь и не отсвечивай! Как, зачем разулась? Чтобы шуметь меньше. Слушай, не задавай глупых вопросов! Твоё дело будет каньон заминировать. Не мешай, потом объясню. Пошла!

Сначала того, что в одиночестве скучает. Как к тебе лучше подобраться? Ага, вижу! Легко и просто. Вот по той ложбинке. Этот дурак так выбрал место, что за ней наблюдать не может. Сам виноват. Не торопимся, нам спешить некуда. Вся ночь впереди. Аккуратно. Сейчас поползаем маленько. Вот и отлично! Где ты у нас, дорогуша? Ишь, расселся! Надо же, не спит! Куда же ты смотришь, дурашка! Смотреть надо во все стороны одновременно! А иначе со спины может кто-нибудь подкрасться. Я, например. Ротик закрыть, голову на себя потянуть… И вот так вот провести ножиком по горлу. А как ты хотел? Пришел в чужие горы, будь готов, что хозяевам это не понравится. Уже готов? Молодец. Крови много, но это не беда. Надо при случае попробовать, как Андрей делал: с упором рукояти в центр ладони и в голову. Как он объяснял? На Севере применяют, чтобы толстую одежду из шкур пробивать? Зачем нужна толстая одежда? А иначе прием сомнительный… Шайтан с ним, потом.

Пора к той троице. Подойти к ним еще легче, можно за камнями прятаться. А вот убрать, чтобы ни один не пикнул — это подумать надо. Неважно, сначала доберусь, потом посмотрю. А вдруг спят? Тогда всё проще будет…

Нет, не спят. Один только дремлет, и то сидя, привалившись к камню. Что-то больно дисциплинированные они стали, даже не похожи на ахмадовцев. Как бы все провернуть красиво, быстро и без шума?

Так, а куда это ты собрался? Хорошее занятие. Нужное. Только что ж ты так близко-то отошел? Еще бы шага на три!.. Вон и друзья твои то же самое говорят! Скотина! Где у них шмотки сложены? Ага, вижу. Вот туда и переместимся. Оп-па, да тут еще один! Дрыхнет! Ну и спи. Как ты улыбаешься счастливо. Сны хорошие снятся? Наверное, с такой улыбкой и умирать приятно. Спи дальше. Пусть у тебя будет две улыбки…

Однако как полезно знать языки! Говорят, раньше в школах учили англу! Странные люди, кому он нужен?! Вот тадж или узб — совершенно другое дело. Иначе никогда не узнала бы, что они хотят моего последнего клиента разбудить? Не проснется он от криков. И за плечо трясти не надо. Не проснется, говорю же! Ему уже все равно. И тебе тоже.

Теперь надо быстро. Выскочить между ними, левому нож в глотку, правому ногой по рукам. А не фиг автомат с ремня снимать. Теперь его и найдешь не сразу. Ты что, драться собрался? С маленькой, слабой девушкой? Самоубийца! Лежи и не дергайся, у тебя два ребра сломано. И рука, конечно, а зачем тянул, куда не надо? Нет, кадык я тебе выбила только, чтобы не кричал. Не надо лишний шум поднимать. Пусть друзья твои спят. Да ладно, что я зверь, что ли? Я добрая и ласковая. Сейчас добью. Из милосердия. Вот и второй нож пригодился. А ничего, товарищ капитан, можно твой приемчик использовать. Крови, действительно, мало. Предпоследний жив? Нет. Ну и прекрасно. Ариведерчи, мальчики, я пошла назад, на свидание с другим мужчиной. Он, в отличие от вас, покорил мое сердце навечно. Пообещал заминировать каньон. А больше приличной девушке ничего и не надо…

— Андрей, это я. Готово.

— Блин, что там за шум был?

— Последнего в открытую брать пришлось. Сильно шумело?

— Внизу не услышат.

— Ладно. Шмотки мои где?

— Раздевалась-то зачем? Я уж подумал, опять стриптиз устроишь.

— Нет, голой нельзя. Тело в темноте видно. А термобелье темное. И сидит, как вторая кожа. Штормовуха шуршит, потому и сняла. И вообще, обойдешься без зрелищ! У тебя жена и четверо детей!

— Да я ж не возражаю! Готова?

— Угу. Держи свой нож. Очень даже пригодился. Пошли?

— Куда деваться старому больному человеку? Только идти…

Таджикистан, Фанские горы, перевал В. Казнок

Олег Юринов

Дальше бежим уже без собачки. Коно и Николя отправляются на ВАА. Хватит патрулю прохлаждаться в облаке. Зато прибавился Лехин десяток и вся «четырнадцатая» группа. На мой сердитый взгляд Асад даже не подумал смущаться:

— У деда Вити и десятилетки справятся! А в Лагере охранять нечего. Все уехали. Мы здесь нужнее!

Спорить с ним некогда. Закончим с Бодхани — устрою показательную порку! Хотя… Это мысль! Ручки у детишек крепкие.

— Сколько взяли снайперок? — спрашиваю у пацана.

— Пять.

— Отлично! На Казнок не идете. Вместо этого завтра на Большое Алло. Ты не кривись! — моментально пресекаю мелькнувшее раздражение. — На месте залегаете в «каменоломне» и ждете, когда с Двойного посыпятся джигиты. Через прижим ни одна сволочь пройти не должна. Поняли?

— Нет. Что шакам на Двойном делать? — действительно, не понял. Ничего, времени мало, но повторить успею.

— А куда им деваться, когда снизу Дивизия прижмет? Вместе с Колей. Но раньше, чем послезавтра вечером их там не будет. Так что ночуйте в коше.

Вот теперь дошло! Глазки загорелись. И отлично, пусть радуются. Не фиг им в пекло лезть. Прорвется ли баши на Алло, еще неизвестно. Да и отстреливать прижим куда безопаснее.

Продолжаем пахать. Мысли возвращаются к записке капитана. Почему этот парень сообщил, что Боря у Амонатова, когда он… Тьфу, совсем ты дурной стал. Когда они расстались, был именно там. А вот что значит: «Если Юриновы с вами»? Одна Юринова и так рядом с ним. Допустим, фамилию Санька не называла. Но если он нас ищет, то должен был спросить. Или девочка его так запугала, что страшно было лишний раз рот открыть? Она может. Хотя и мужик не из пугливых. Грохнул четверых ахмадовцев чуть ли не под окном Бодхани. Для таких фокусов надо быть очень уверенным в себе. Или полным идиотом. У капитана третий вариант: маленький кошарик породы «тигра полосатая», которого шакалы зажали в угол. С закономерным исходом.

Перевал. А ничего, Олег Викторович, есть еще порох в пороховницах! Хотя тяжело уже бегать в таком темпе, сороковник скоро. Да еще по темноте… Я здесь далеко не первый. Лидеры даже оторвались, несмотря на то, что притормозили перед выходом, а Олим с Антоном, на всякий пожарный, вообще зашли со стороны пупыря.

Отсюда должна брать рация. По крайней мере, надо попытаться. С трудом восстанавливаю дыхание и включаюсь:

— Санька — Ирбису!

— Ирбис — Седьмому, — шепотом отвечает незнакомый мужской голос. — Не шуми. Мы в каньоне. Свяжусь позже.

Добре. Не шуметь, так не шуметь. Если уж Санька поверила этому парню… Да и Боря тоже.

— База — Второму.

Хорхе объявился.

— Второй — Ирбису. Вы где?

— Выскочили из облака. Спуск с ВАА. Пашка с нами.

— Хорхе. Дуйте на Восточный. И вниз до каньона. На спуске тихо. Собак в Лагерь.

— Принято.

Отлично. Еще восемь человек. Даже девять. Сколько всего получается? Сорок! Каньон мы удержим. Заслон на Алаудинах уже не нужен. Быстро сообщаю диспозицию отцу. В ответ ожидаемое: «Пусть будет!» Ну, пусть будет.

Начинаем спускаться. Не спешим. Возможно, что капитан имел в виду только разговоры, но всегда лучше заложиться. Наверху каньона тихо. Никого и ничего. Парни занимают позиции, контролируя и расщелину, и окрестные скалы.

Подумываю, не сунуться ли в каньон. Олим осторожно касается плеча, косит глазами куда-то в сторону.

— Трупы нашли, — еле слышно шепчет он и, сообразив, что брякнул не совсем то, добавляет. — Джигитов. Четверо. Зарезаны Санькой.

— Уверен? Она вроде никого еще не резала.

— По-ребенковски сработано. У пришлого иной почерк.

— Еще один с другой стороны, — выдыхает темнота голосом Тохи. — Чисто сделано.

— Не совсем, — уточняет Олим. — С одним дралась. Мешок с костями.

— Неважно, — прерываю спор.

Так, значит не шестеро, а пятеро. Снимала Санька. На тот момент капитан ее еще не догнал, что достаточно вероятно, либо просто не умеет тихо ходить по осыпям. Это еще вероятней.

Рация всхлипывает.

— Ирбис — Седьмому.

— Мы у каньона.

— Выходим. Не стреляйте.

Из расщелины ужом выскальзывает дочка и растворяется в темноте, стараясь не попасться мне на глаза. Напрасно, между прочим. Втык от Лаймы получится намного больнее. Верина в таких случаях не тетя Лайма, а та еще фурия. Это я должен быть уверен в неправильности действий, а Лаймочке это необязательно, достаточно, что за ребенка нервничали. Честно говоря, я пока дочкиных ошибок не вижу. Нет, конечно, ни за что не разрешил бы! Но сам поступил бы точно так же!

Следом за Санькой выбирается крупная фигура. Повыше меня ростом и раза в полтора шире. Неслабый мужик. Такой мог бы и стрелковым не пользоваться… Подхожу ближе:

— Капитан Урусов?

— Андрей, — он протягивает руку.

— Олег, — представляюсь я, отвечая на уверенное пожатие, — Юринов.

— Он же Ирбис, — констатирует мужик. Судя по тону, последнее сказано самому себе. — Ну и кто мне скажет, почему я не удивлен?

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок

Борис Юринов

На этот раз остановить Борю Пилькевичу не удалось. На первое же возражение, сержант разразился таким отборным матом, что полковник только головой покрутил. Первенство Дивизии по ругани с огромным отрывом принадлежало бы Юринову.

За время, проведенное в Средней Азии, сержант успел привыкнуть к местному строению фраз и нахватался самых разнообразных слов и выражений. Теперь русско-украинская брань приобрела характерную восточную витиеватость, отчего стала еще неприличней. Особенно смачно звучали связки из узбекских и таджикских слов, искусно переплетенные с южнорусскими ругательствами.

Общий смысл монолога сводился к тому, что сержанту осточертела опека, в штате Дивизии он не числится, оружие и боеприпасы имеет свои, и вообще не для того приперся из Сибири, чтобы отсиживаться за чужими спинами, когда впереди убивают его друга и начальника. И не задерживает же уважаемый полковник «ребенков», хотя те вообще сущие дети, а не тридцатилетний десантник! На робкое возражение ошарашенного взрывом Пилькевича: «Они к родным на помощь…», Борис выдал две приличные буквы: «А я?» и снова перешел на мат.

— Юриновы все одинаковы, — только и сказал полковник, отмахнулся от взбешенного сержанта и зашептался с Галкой.

Та, недолго поупиравшись, позвала Махонько, минуты две что-то втолковывала капитану и начала переодеваться.

На факт приставления личного телохранителя сержант не обратил ни малейшего внимания. Борис собирался, не отставая ни от упаковывающейся роты разведчиков, ни от тех самых «ребенков», во многом беря с них пример. А «дети гор», как их уже прозвали бойцы, в основном избавлялись от всевозможных вещей. В кузов выделенной под склад шишиги летели ботинки, штормовки, шапки… Поверх одежды аккуратно укладывались арбалеты в чехлах. На самих «ребенках» оставались только легкие ветрозащитные штаны поверх термобелья, да оригинальные самодельные разгрузки, быстро заполнявшиеся боеприпасами. И небольшие рюкзачки, словно срастающиеся со спиной. На собак грузили какие-то странные конструкции, напоминавшие гибрид хурджина и рюкзака.

Отказ горцев от обуви вызвал у Юринова некоторое удивление. Но, посмотрев на напоминающую подметку кожу на ступне Коли Стрижкова, разуваться предусмотрительно не стал, только сменил уже ставшие привычными берцы на удобные и легкие кроссовки, зато камуфляж полетел в «Тигра», вместе со штормовкой, прихваченной в Самаре. В итоге переодетый Борис отличался от горцев разве что наличием обуви.

Взятый «ребенками» темп сначала не показался сержанту быстрым, на тренировках в бригаде приходилось гонять и посерьезнее. Он легко удерживался в цепочке, и даже несколько раз выходил вперед, задавая ритм движения. Однако вскоре почувствовал, что всё не так просто. Новосибирские овраги — это одно, а большие горы — совсем другое. Постоянный бег вверх выматывал. Скорость строя держалась постоянной, сбрасывать ее «ребенки» не собирались. Армейские начали отставать. Боря пока держался, но чувствовал, что обещанные тридцать километров не выдержит. На очередном привале, пока хозяева кормили собак, Стрижков подошел к Петрову, командующему сборной ротой:

— Слышь, командир! Не гоните за нами. Сорвете дыхалку — совсем идти не сможете. Лучше опоздаете на час — другой.

— Хорошо… — выдохнул капитан, пытаясь восстановить дыхание, — сильны вы… бегать…

— Живем мы здесь, — ответил «ребенок», — а вы без аклимухи.

Юринову Стрижков тоже предложил остаться, но тот лишь упрямо мотнул головой. Даже жалобный взгляд Галки не изменил его решения.

— Иди с ротой, — сказал он девушке, — не женское это дело — за мужиками по горам бегать…

Та кивнула в сторону горцев, среди которых парней было не больше двух третей:

— Это ты при них говоришь?

— Они — особая песня.

— Я тоже не просто так. И приказ у меня.

— Наверху встретимся. Приказ приказом, а выше головы не прыгнешь.

Галка держалась до темноты, потом понемногу начала отставать. Борис не сразу и заметил, что девушка пропала. Ему было хреново. Сильно болели ноги. Дыхание потеряло всякий ритм, и стало похоже на всхлипы записной истерички. Сердце перепуганной птицей колотило по ребрам. Не слишком тяжелый в начале движения рюкзак навалился на плечи неподъемной тушей.

«Ребенки», как заведенные, бежали вперед. Не снижая скорости, не притормаживая на подъемах. Размеренная отмашка руками, монотонное шлепанье босых ног. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Только периодически, одинокая фигурка впереди отходит в сторону и бежит параллельно, пропуская мимо колонну. Смена первого. Из «вертушки» выключаются только те, кто сдает. Сейчас отстающие — он и самая маленькая из девчонок. Но она-то бежит. А он?!

Сержант ускорился, догнал цепочку, уровнял скорости. Но стоило расслабиться, подумать о другом, как между ним и девочкой впереди образовался разрыв. Поднаджал. Сумел достать, понимая, что ненадолго. Еще днем он мог бы побороться, но в темноте, в неверном свете фонаря, когда путеводная спина впереди бегущего исчезает, стоит отстать на несколько метров.

«Держаться, — твердил Борис, — держаться. Вцепиться глазами в спину и не отставать. Я должен…». Боль в ногах становилась невыносимой. Худенькая спина девчушки опять растворилась в темноте. Он попытался ускориться. Не получилось, мышцы отказывались повиноваться.

«Не выдержу… — мелькнула предательская мысль, — слабо…».

Вспомнились вдруг слова песни, слышанной очень давно, еще до Войны: «…отставших не вернуть, из нас на перевал придет хоть кто-нибудь…», как Олег ругал эту песню: «До перевала должны доходить все. И возвращаться тоже. Иначе руководителя надо рвать, как Тузик клизму!»

Олег… Брат… Где-то там, далеко впереди готовится к бою. Или уже дерется. Один или с горсткой друзей перекрывает дорогу армии. Возможно и папа, забыв о больном сердце, пошел в бой. Да какое «возможно»?! Иначе быть не может. Тогда отец не будет собой. Маленькая Санечка, которая уже совсем не маленькая… Андрей, наверняка встретившийся с ними… Все, кто ему дорог… Они там, впереди, в ущелье… Им нужна помощь… Его помощь… Не дождутся… Он сдох… Не смог за двенадцать лет набрать форму!.. Слабак!.. Хлюпик!.. Тряпка!.. Урюк!.. Ишак карабахский!.. Тарзан подвяленный!..

Злость накатила холодной волной, прошла по телу, вымыла боль из натруженных мышц, напрочь погасила усталость. Дыхание выровнялось, ноги снова заработали в полную силу, бег стал легким и размеренным.

Чуть приотставший пес на ходу одобрительно ткнулся носом в руку. Правильный Чужой. Сильный. Будет хорошим Другом. Если останется, кто-нибудь из щенков его обязательно выберет.

Борис догнал цепочку, «вцепился» в спину замыкающей девчонки и больше не отставал, продолжая свой бесконечный бег. До рассвета… И после рассвета… Пока впереди не прозвучала команда, по которой «ребенки» рассыпались по соседним склонам, занимая позиции.

Таджикистан, Фанские горы, каньон на перевале В. Казнок

— Нет, ну что за невезуха?! — жаловался Андрей, удобно устроившись на коврике и прихлебывая крепкий чай из помятой кружки.

Он уже успел еще раз сбегать в каньон, на этот раз с Антоном и Олимом, чтобы поменять схему минирования с учетом принесенных альпинистами взрывчатки и мин. После первого, так быстро оборванного сеанса связи, капитан предусмотрел и такой вариант. И когда ставил обе свои МОНки, не стал заморачиваться с неизвлекаемостью. Теперь эти две красавицы, вкупе с остальными сестричками, принесенными запасливыми альпинистами, прятались на скальных уступах внизу. Они поджидали не тех джигитов, которые вломятся в каньон, а тех, кто сделать это не успеет. В стенках каньона Антон насооружал своих любимых камнеметных фугасов на основе тротиловых шашек, а саму тропу плотно усеяли банальными растяжками.

Пока минеры колдовали в расщелине, остальные распределили позиции, прикидывали, чтобы сектора обстрела перекрывались, тщательно обкладывали пулеметные гнезда камнями, готовили запасные огневые позиции. А потом работа кончилась. А до рассвета оставалось еще два долгих часа.

Андрей стрельнул у кого-то пробегающего мимо кружку, плесканул чая и отправился общаться с командующим укрепрайоном.

— Нет, ну что за невезуха?! — начал он, — Двенадцать лет хотел на тебя посмотреть. Все двенадцать считал, что не судьба. А когда, наконец, пересеклись — вокруг темно, как у негра в заднице!

— Насмотришься еще. Тоже, нашел знаменитость! — расхохотался старший из братьев Юриновых.

— Не скажи, Борька интересные вещи рассказывал… — лица капитана видно не было, но Олег был уверен, что Урусов хитро улыбается. По голосу чувствовалось.

— Ну, что ты хочешь от младшего брата. Да еще шахматиста…

— Да? А скажи мне, «не знаменитость», кто участвовал двенадцать лет назад в зачистке некоего кишлака?

— Да много кто. В первую очередь, Потап, с которым ты, как понимаю, знаком. Его ребята. И мы с Лехой.

— С майором я знаком, можно сказать, заочно. Пили как-то вместе, тоже в темноте. И очень давно. Не суть. Получается, шестеро вас было?

— Не совсем, — ответил Олег, — но, в основном, шестеро.

— А басмачей? — Урусов звучно отхлебнул, и сплюнул непрошеную чаинку.

— Не помню уже. Человек тридцать. Или сорок. Я их считал, что ли?

— Всего пятьдесят. Наших тридцать шесть, — вмешался Леха. — Майор считал. Остальных местные убрали, пока отстреливались.

— То есть Санька не ошибается: вы вшестером, без оружия, положили тридцать шесть рыл. И ты говоришь, Борька заливает?! Он, между прочим, считал, что это даже для тебя слишком!

— Да повезло нам там. Долгая история. Преувеличивает Боря.

— А Санька?

— Что Санька?

— Тоже преувеличивает?

— Наверное. Хотя дочка к этому не склонна.

— Погоди, погоди… Чья она дочка?

— Моя.

— А какого хрена она сказала?..

— Что она сказала?

— Подожди… Она сказала, что записки на перевалах писал ее отец. Да, точно: «Папины записки». А в них была другая фамилия. Алексей… — Андрей поднял глаза на заржавшего Леху. — Ты, что ли?

— Я, — давился смехом Верин. — Олега, я же тебе тогда говорил: не хрена очковтирательством заниматься! Один вред от этих бумажек! Только время теряли!

— Ну ты сказал… — засмеялся Урусов, — если не записки, я бы второй перевал хрен нашел. Сижу на первом, пялюсь на спуск и думаю, а не пора ли застрелиться? За те бумажки вам жизнью обязан!

— Не вам, а ему — отмахнулся Верин. — И тому, кто надоумил мембрану поверх камуфла одеть. А то Санька бы прирезала, не спрашивая имени и фамилии.

— То есть уже трижды. Тебе, Борьке и Саньке, — Урусов допил чай и аккуратно постучал перевернутой кружкой о камень, выбивая прилипшую к стенкам заварку.

— Слушай, капитан, кончай фигней страдать. Я тебе за Борьку столько должен… Кстати, чтобы в курсе был: Борька идет с Дивизией. По тому пути, что ты прошел. Завтра к вечеру прижгут Бодхани пятки. Внизу ахмадовцев уже нет. В Айни Фаррух и матчинцы, с другой стороны Зеравшана — Рюмшин. Великую Таджикскую Войну ты проспал в коше на Мутных. Только вот эти, — Олег кивнул в сторону каньона, — остались. И насчет переселения вашего договорились уже.

— Гыр на тебя, товарищ главнокомандующий. Не всё сразу. Давай еще раз, помедленнее, и по-русски.

— Потом. Главное: всё хорошо. А сейчас надо решить две проблемы: как предупредить «ребенков» и как убрать Саньку подальше отсюда. Поигралась и будет. Рано ей еще.

— А в чем проблема? Прикажи.

— Ты ее остановить пытался? Когда она сюда умирать шла.

— Ну…

— И как?

— Я чужой. А ты — отец, все-таки…

— У нас не армия. Наши ребята делают то, что считают правильным. Жесткое подчинение только во время боя. А в обычное время надо объяснять. С такими бойцами работать труднее, но они намного эффективнее. Понимаешь? В общем, нужен предлог, какое-нибудь поручение. Но чтобы оно смотрелось полноценной причиной.

— Щас сообразим.

22 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, каньон на перевале В. Казнок

«Нас утро встречает прохладой»… И прохладой тоже: ручеек иссяк, камни покрыты слоем льда. А еще утро нас встречает грохотом взрывов. Так и хочется картинно потянуть носом и выдать фразу подполковника Килгора про обожание запаха напалма по утрам… Только окружающие не поймут. Военную киноклассику местные, скорее всего, не смотрели.

Ахмадовцы начали на рассвете. Относительно толковые ребята среди них, скорее всего, сохранились. Да иначе и быть не могло. Сомнительно, чтобы баши смог бы удержать власть без стоящих специалистов горлорезного профиля.

Но то ли мало осталось, то ли где-то что-то не так. А может и обожрались чего-нибудь до отключки соображения. Или просто не подумали, что за ночь что-то могло измениться.

Поперли буром, толком даже не развернувшись в боевой порядок. Да, впереди пустили авангард. Десять рыл. Но разведка это или охранение, похоже, и сами не знали. Надо вперед отправлять — вот и пошли.

Даже не дождавшись, пока передовая группа пройдет и проверит каньон до конца, боевики полезли всей толпой, отпустив «разведку» метров на сорок максимум. Очень обидно, что врагов слишком много — все в каньон и близко не влезли. Но пара взводов успела втянуться в ущелье еще до того, как первый из разведчиков дошел до зоны растяжек. Еще с сотню абреков столпились у начала тропы, оказавшись в секторе поражения МОН-50, бережно хранимых до этого дня запасливым завхозом Лагеря.

Ко всему прочему, джигитам не повезло. Или повезло, это с какой стороны смотреть. Везучей сволочью оказался шедший первым смуглолицый автоматчик, умудрившийся перешагнуть через две растяжки. Идущие за ним шаг в шаг товарищи — тоже не зацепили проволочки. Но на третьей гранате их везение кончилось.

Одновременно, основная группа «нашла» первую гранату. Отлетела чека, освободившийся ударник щелкнул по воспламенителю. Вспыхнул маленький лучик пламени, пробежал по загоревшемуся замедлителю, перескочил на детонатор… Стальные кусочки смерти ударили во все стороны, с радостным визгом входя в мягкие человеческие тела.

Сдвоенный взрыв стал сигналом для подрывников. Разом рванули «камнеметы», заложенные по обеим сторонам ущелья. Эффект превзошел все ожидания: в узости каньона камни работали ничуть не хуже поражающих элементов заводской выделки.

Следом грохнули МОНки на входе. Металлические шарики, частично рикошетя от камней, прошлись безжалостной метлой, начисто выкосив площадку перед скалой. Вздрогнувшие от серии взрывов скалы сбросили со своих гранитных спин всё, что плохо лежало. На головы тех, кого Аллах в своем милосердии уберег от осколков, просыпался небольшой метеоритный дождь. Вдогонку импровизированным осадкам швырнули штук десять РГОшек, разорвавшихся еще на подлете к земле. Хорошо кидать сверху, и далеко летит, и долго…

Бросившийся назад остаток авангарда не сумел миновать удачно пропущенную на подъеме растяжку. Очередной взрыв…

Не давая противнику опомниться, ударили пулеметы. В тех, кто не успел отойти от реки, или сумел быстро донестись туда на крыльях страха, не стреляли. Вероятность попадания мала, а патроны надо экономить.

Стало тихо. Если не считать редкие одиночные выстрелы. В ущелье добивали раненых боевиков.

Одним словом, Урусову начало боя понравилось.

Капитан осторожно выглянул из-за камня, осмотрел затянутую пылью и дымом долину, довольно оскалился и спрятался обратно. Так просто каньон не взять. Басмачам придется сильно подумать. Интересно…

— Олег, у наших друзей минометы есть?

— У друзей и артиллерия есть. А у этих… — вместо Юринова ответил Леха и презрительно сморщился. — Разве что в жопу будут мину засовывать и пердячим паром стрелять. Есть у них минометы. Только они внизу, мы наверху. Не добьют сюда.

Отброшенные к реке басмачи пришли в себя. Нашелся кто-то, сумевший навести порядок. По нескольку человек начали перегруппировываться, концентрируясь перед второй атакой. Подтягивались грамотно. Одни бегут, вторые прикрывают, временами постреливая в сторону стены. Неприцельно, но неприятно. Где-то неподалеку хлестнул выстрел СВДшки. Перебегавший от камня к камню басмач в рваном камуфле дернулся всем телом и ткнулся лицом в песок, неловко подогнув ногу. Остальные заполошно заметались. Еще два выстрела. Развороченное плечо, вой. Второму повезло больше. Умер сразу.

— Лайма Пушистику! — почему-то шепотом сказал Верин в гарнитуру рации.

— Да, милый?

— Ты шалишь?

— А кто еще? — динамик на наушнике был хорошим. Даже с перебором. Слышно все.

— Жена моя, — объяснил Верин Урусову. — Литовская снайперша. Прынц говорит, лучшая в мире.

— Батальон «Белые колготки», — недобро ухмыльнулся Урусов, процитировав очередную киноклассику. — Теперь им точно звиздец. А чем таким жена твоя стреляет? «Дум-дум» на коленке мастерите?

— Заводского производства. Экспансивные. Таких больше всего оказалось. Бронежилетов ахмадовцы не носят, а с такими и козлов стрелять можно.

— Горных и дурных, — продолжил мысль Верина Олег.

— Ага.

Щелкнул очередной выстрел. Андрей одним глазом глянул. Лежащих стало четверо. И подранок больше не дергался. Ушел в Края Вечной Охоты.

— Насчет всяких козлов. Олег в двенадцатом году такой пулей Бодхани руку отстрелил.

— Так это он? — Урусов удивляться еще не разучился. Но к тому шло.

— Он. У Бодхани к Ирбису большой счет. Братец еще. Старшенький. Тогда, в кишлаке. К тебе, кстати, тоже вопросы имеются. Сынка ты ж приголубил!

— Двоих. Но второй, скорее, Санькин, — не стал присваивать чужую славу капитан. — Я так, патроны подносил.

Урусов перекатился поглубже за камень, сел поудобнее и отхлебнул воды из пластиковой баклажки. Винтовочный огонь резко усилился. Работала не только Лайма, но и еще человека четыре точно. А может и пять. Грохот стоял как на стрельбище.

Неожиданно взвыли, захлебываясь злобой, пулеметы. Капитан снова высунулся. И выругался. Пропустил самое интересное… Басмачи рискнули. Но, похоже, сказалось благотворное влияние ДШК. С полсотни выживших бежало обратно к реке. Остальные остались лежать на камнях.

— Смотри!

Андрей присмотрелся в сторону, куда указывал Верин. Ниже по ущелью поднимались маленькие фигурки. Быстро поднимались. Бегут, что ли?

— Олег же говорил, Дивизия только к вечеру подойдет, — ничего не понимающим голосом сказал Алексей и оглянулся в поисках оптики.

— «Ребенки» это. С вечера бежали. Слава богу, удалось связаться, — отозвался выглядевший слегка ошеломленным Олег и протянул Урусову бинокль, — Но Борька удивил. Он с ними!

— Что? — спросил Леха, — как с ними? Капитан, ты что с людьми делаешь?!

— В смысле? — не понял Урусов. — Ничего с ними не делаю. Убиваю иногда, это да. Так я их с детства не люблю.

— Борька, бегущий за старшими «ребенками»! — восхищенно сказал Верин. — Мир сошел с ума! Так не бывает. «Ребенков» догнать… — Алексей изумленно хмыкнул.

— Потом поудивляемся, — прервал хвалебную оду Олег, — матюгальник взяли?

— Неа… А нахрена он нам был?

— Тоже верно. Алябьевские есть? — заорал Юринов.

— Есть, как иначе! — отозвались от ближайшей точки.

— Частоты Ахмадова помните?

— Обижаешь, гражданин начальник! — хмыкнули невидимые связисты. — Уже вызываем.

Таджикистан, Фанские горы, каньон на перевале В. Казнок

Бодхани Ахмадов

— Баши! — подбежал к Ахмадову связист. — Связь есть!

— Кто? — удивился Бодхани.

— Не знаю, баши! — пожал плечами джигит. — Кто-то вышел на связь на УКВ. Требуют лично Вас! Голос незнакомый, — и зачем-то уточнил, — у нас так не говорят.

— Давай!

Бодхани буквально вырвал рацию из рук радиста. Сказать, что баши был зол, не сказать ничего! Баши был разъярен. И напуган, чего уж скрывать от самого себя…

Весь вчерашний вечер безуспешно пытались связаться с Айни. Шабдолов тоже упорно молчал. Сначала особого беспокойства не было. Безотказной техники не бывает. Да и горы… Но молчание продолжалось до утра. И это пугало.

А утром…

Мутарбек ночевал на перевале. С той стороны никого не было, кроме беглого уруса. Ну хорошо, пусть это был не урус. Он был один — это главное. И больше никого! Над каньоном выставили дозоры. Десять человек на перевале и пять над каньоном! Где они? Какой шайтан заминировал все вокруг?! И почему так упорно лезут воспоминания то о проклятом руднике, стоившем руки, то о взрывах в ночном Сангистане? И почему, шайтан их возьми, молчит Айни? Наконец кто-то откликнулся.

— Баши Ахмадов.

— Салам алейкум, Бодхани, — раздался в динамике незнакомый голос, — говорят, у тебя есть ко мне какое-то дело?

— Ты кто? — спросил Ахмадов, уже знающий верный ответ.

— Тот, кто прислал тебе посылку. Ты не внял предупреждению. Это большая ошибка.

— Что ты хочешь?

— Подкинуть тебе ин-фор-ма-цию, — неизвестный выговорил слово именно так, как в своё время говорил сам Бодхани, торгуясь с «языком». — Но не считаю нужным вызывать людей Ирбиса.

— Говори, — Ахмадов стиснул рацию так, что казалось, еще немного, и маленькая черная коробочка рассыплется под побелевшими пальцами.

— Во-первых, Ахмет Шабдолов мертв.

— Ты думаешь, что огорчил меня?

— Вряд ли, — ты же на это рассчитывал. Даже готов был пожертвовать всей его армией. Это получилось. Огорчит тебя то, что они так и не увидели врага.

— Это всё?

— Что ты, это только начало. Во-вторых, Айни не выйдет с тобой на связь. В городе сейчас Шамсиджан Рахманов. Шахристан осадили педжикенцы. Хватит радостных новостей? Или баши хочет еще ин-фор-ма-ции?

— Я вернусь и выбью из этих шакалов мозги! Они слишком много о себе возомнили!

— Держи свой гнев при себе, баши, — насмешливо сказала рация, — ты не сможешь добраться до своих врагов. По ущелью идет Дивизия. Анзобский туннель захвачен.

— Ты врешь! Анзоб невозможно взять! Особенно туннель!

— Я никогда не вру, Бодхани, — и до того не слишком добрый голос переполнился сталью. — Ты это знаешь. Вчера на рассвете охрану Анзобского туннеля вырезали до последнего человека. От южного входа до кишлака Зиморг. До рубильника никто не добрался.

Бодхани растерянно молчал, пытаясь собраться с разбегающимися мыслями.

— Но и это еще не всё. Те, кто работал Анзоб, через час придут сюда. Это оросы, баши. Они не берут пленных. Совсем. У тебя есть только один шанс выжить. Сложи оружие до их прихода.

— Ты… Это ты убил моего брата? — от гнева голос баши срывался на визг.

— Я. Зарезал как последнюю свинью. И руку тебе отстрелил тоже я. То, что заменяло мозги Тимуру, вышиб мой друг. Но это не значит, что я даю плохие советы. Один раз мои слова прошли мимо твоих ушей. В результате баши Ахмадов потерял второго сына. Стоит ли повторять ошибку раз за разом?

Мутарбек… Пальцы снова сжали рацию, откуда несся ненавистный голос. Корпус затрещал, но выдержал.

— Ты убил Мутарбека? — прохрипел Бодхани.

— Нет. Моя дочь. Он решил обидеть девочку. Что оставалось делать ребенку…

— Кто ты такой?

— Какая разница? Сейчас важнее, что я всегда держу слово.

— За что ты убил моего брата? Моих сыновей? Кто ты???

— Хорошо, я удовлетворю твоё любопытство, баши, — устало сказал невидимый собеседник. — Таковы Правила. Твои родственники нарушили их и умерли. Ты тоже пытался это сделать. Но не сумел. Поэтому отделался только искалеченной рукой. Хочешь сделать еще одну попытку, баши? У тебя отросла лишняя голова?

— Ирбис? — наконец озвучил отгадку Бодхани.

— Можешь называть так. Или Иблисом. Еще можешь звать Рустамом. Аджаха тоже входит в список моих имен. И Аллах, если это тебе всё еще интересно. Имен — много. И они не важны. Важно, что я устанавливаю Правила. Которые. Нельзя. Нарушать. А буду ли я милосердным, зависит только от тебя.

— Но… А как же «железный» Шамси?..

— Ты снова ошибся, глупый баши. Шамси не Ирбис. Абазаров старый солдат, достойный уважения и защиты. Не больше, но и не меньше. У тебя осталось меньше часа, баши. Потом здесь будут оросы. Смерть от собачьих клыков не самая лучшая для правоверного.

Рация отключилась. Бодхани в бессильной ярости бросил её в перепуганного связиста. Всё кончено. Ирбис говорил правду. И слишком многие слышали разговор.

— Баши! — закричал нукер личной охраны. — Там… там…

Бодхани обернулся. Ниже по ущелью, примерно в часе ходьбы, бежали маленькие фигурки людей. Быстро бежали. «Час, — мелькнуло в голове, — и они придут сюда». Точность предсказания не пугала.

Пугали большие черные псы. По одному возле каждого человека. И накатившийся со спины приглушенный шепот до смерти испуганных джигитов:

— Кара-шайтаны…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок

«Ребенки» рассыпались по склону, полукругом охватывая тропу и прячась за камнями. Борис, не знающий планов подразделения, залег за тот же камень, что и бежавшая перед ним девчонка. Та мельком глянула на него и изумленно замерла. На несколько секунд челюсть отвисла в прямом смысле. Впрочем, руки автоматически продолжали сбрасывать хурджан с лежащего рядом пса.

— Ты откуда взялся? — способность разговаривать вернулась к девочке довольно быстро.

— Из Новосибирска, — логично ответил Юринов. — А если сейчас, то снизу.

— Нет, сюда как попал? — короткий ответ девочку не устроил.

— Бегом.

— Блин, как ты наш темп выдержал?! И не отстал?! — Челюсть отвисла второй раз.

— А смысл отставать? В ночных горах можно потеряться. А можно удержаться, — оружие уже готово к бою, почему не поговорить. Каламбурчик, правда, хреновенький получился, но с учетом условий, в которых сочинялся…

— Можно. Только невозможно, — девчонка тоже умела каламбурить. По крайней мере, на этом уровне. — Мы на пределе шли. Даже наши старшие так долго не выдерживают. Разве что дядя Олег.

— Какой Олег? Юринов?

— Ты его знаешь?

— Это мой брат. Старший.

Сил удивляться у девчонки не оставалось. Поэтому просто замолчала. Пока она приходила в себя, Борису, наконец, удалось рассмотреть соседку. Невысокая, метр с кепкой, худенькая, но пропорциональная. Фигурка хорошая, разве что плечи слегка широковаты. Смуглое лицо, коротко стриженные черные волосы, темные, почти черные глаза. Скорее всего, таджичка, хотя прическа сбивает с толку. Симпатичная такая пигалица размером с автомат. Вот только этот самый автомат смотрится в худеньких руках совершенно естественно.

— Ты родной дядя Бешеной?

— Какой бешеной? — не понял Боря.

— Бешеная у нас одна, — девчонка что-то зачирикала в рацию на непонятном языке.

Выслушала ответную, такую же непонятную тираду и облегченно вздохнула:

— Держись со мной. Сейчас вон за тот камень переберемся. А то из-за этого ты заметен. Торчишь. Пошли?

По очереди перекатились на новую позицию.

— Меня Гюль зовут. Позывной, по-вашему, — представилась девочка.

— Борис. Позывной Шах, — коротко ответил Юринов.

— За что такая честь?

— Это сокращение.

— А-а… Значит так: старшие успели перекрыть каньон. Туда шакам не пролезть. Поэтому сидим и не отсвечиваем. Наша задача — не дать уродам уйти вниз. И отдыхаем. Ночью поработать придется. Включился?

— Так точно!

Не говорить же, что не понял насчет «ночной работы».

— Хорошо. И не вылезай. Не хрена под пули подставляться. Если с тобой что-то случится, Бешеная мне голову оторвет. Ты в самом деле ее дядя?

— Чей дядя?

— Ну брат дяди Олега? Сын ВэВэ?

— Да.

— А где ты был при Большом Писце? — Гюль с легкостью переходила с темы на тему.

Половину выражений Борис не понимал. Но тут не сообразить было трудно.

— В Новосибирске.

— Это Россия?

— Да.

— И как ты сюда добрался?

— На машине.

— Расскажешь? Потом, когда шаков добьем? — вопросительно уставилась своими огромными глазами Гюль.

— Расскажу, — пообещал Борис.

— Замётано! Мне первой! Ты обещал!

— Хорошо. Я обещания выполняю.

Заговорила рация. Гюль немного почирикала и спросила:

— Русский капитан, что Тимура Ахмадова убил — твой друг?

— Нашли?

— Он наверху, с нашими. Мы сейчас туда пойдем.

— Куда?

— К твоему другу и дяде Олегу.

— Так между нами же эти, — Борис кивнул в сторону джигитов.

— Через другой перевал обойдем. Живем мы здесь, нам каждая моренка знакома.

— Через перевал? Босиком пойдешь?

— Нас встретят. Я до встречи тебя доведу, и назад. Пусик, — девочка кивнула на пса, — через Яшмовую не пройдет.

Вопрос про обувь успешно прошел мимо ее ушей.

«Ничего себе Пусик, — подумал Боря, — клыки длиннее моих пальцев. Человека на бегу сожрет и не заметит». Но вслух ничего говорить не стал, еще обидится собачка. Хотя такая, скорее, возгордится…

— Пошли, — решительно сказала Гюль. — Сейчас назад отползаем, а потом — вон в то ущелье.

Таджикистан, Фанские горы, перевал ВАА

Санька

Нет, ну вот почему?! Это же я Андрея нашла! И про шаков первая узнала! И каньон перекрыть придумала! Когда все пришли, уже и часовых не было, и мины стояли, хоть и не все! А как самое интересное начинается, так Саньку надо куда-то послать!

Самое обидное, не возразишь! Быстрее меня никого над каньоном не было! Но всё равно обидно! Что, этот Андреев дружок не мог подождать до вечера? Подтянется Дивизия, добьем шаков вместе. А тут — на тебе, отправляют… Хорошо, из винтовки пострелять успела! У Митьки отобрала. Из него снайпер, как из деда балерун! Кстати, всё забываю спросить, что такое «балерун». Расстрелять успела всего два магазина. И всё! Сейчас возьму и обижусь!

«Санечка, ты самая быстрая, нам этот человек очень нужен, доча, я тебя прошу»! Я Санька, а не Санечка! Санька Бешеная, если кто не в курсе! И не хрена меня детским именем звать! Вон как Андрей разулыбался! Обидно до слез! Медведь неуклюжий, и тот смеется! Потом, правда, извиняться пришел, мол, Саша, ты не сердись, но это, действительно, очень ценный человек, ты сама, как его увидишь, поймешь.

Ну и сам виноват! Нечего лезть с телячьими нежностями! Какая я ему «Саша»! Уж называл бы красавицей! Это у него лучше получается… И вообще: Санька я!!!

Все воюют, а мне туда-сюда бегать! Мужиков всяких непонятных через перевалы таскать! Сейчас подсунут какого-нибудь увальня, который и ходить не умеет. Хотя с нашими пришел, не совсем рохля…

Винтовку отдать пришлось. Митька им настреляет! Только ствол портит, да патроны жжет. Лучше бы его послали! Хожу тут, как дура с рацией, можно подумать, есть с кем связываться! Деду я уже всё сообщила, чтобы не нервничал!

Ой, Коно, собачка моя любимая! Как здорово, что ты меня встретил! Песик мой хороший! Что у нас творится? Ты овец отогнал в Лагерь? Нет еще? Ну, конечно, ты же за патрулем бегал! Теперь мне туда придется идти. Ты по Яшмовой не пройдешь! И даже времени нет поговорить нормально. Ну, ничего, ты пока овечек отгони, а я этого дурака ценного приведу, и опять вместе будем. Хорошо? Вот и отлично, умница моя! Беги, песик, беги. Тебе вниз, мне наверх. Такие события вокруг, а мы с тобой, как всегда, на отшибе. Вечно всякую рутину поручают скучную. Но кто-то же должен это делать.

Я быстро. Через ВАА, спуск по Яшмовой и обратно. Может, даже не до конца, если мужика кто-то навстречу проводит. Сам он, бестолковый, там дорогу не найдет. Снегом всё завалило, осыпи присыпало, и наст хороший, я быстро сбегаю. Пока, золотце, я побежала!

Туда-то быстро, а обратно — как еще этот мужик пойти сможет! Если хотя бы на уровне Андрея, то еще ничего. Тот даже подтянуться сумел на Восточном. Правда, тропила я, и рюкзак получился здоровенный, у него сильно меньше был. Но ведь догнал же! Этому вообще налегке идти надо будет. А если слабенький? А как он тогда с «ребенками» оказался? Раньше вышел? Наверное… Хотя странно… Всё странно…

Вечно папа ничего мне не говорит! Можно подумать, я маленькая и не понимаю! Зачем было меня с овцами усылать? Да не сбежала бы на Анзоб! Сами бы взяли! Кто же меня не возьмет, когда я лучшая! И про Андрея этого не знала. Чуть не прирезала! А если бы у него куртки не было? Или заметила бы, когда шел. Тогда — сперва болт всадить, а потом разбираться! И что бы потом «ценному человеку» говорили?

Ой, какой тут наст надуло! Придется кошки надевать. Это же надо! Кому скажешь — не поверят! На ВАА — кошки! А ведь только вчера ребята прошли, ничего подобного не было!

Но папа какой хитрый! Ведь всунул мне их! Типа на Яшмовой пригодятся. Там-то, скорее всего, не понадобятся, всё снегом завалено! Может и Коно бы прошел. Да ладно, всё одно овец отогнать надо. Отличненько, вторая седловинка, теперь совсем близко. И кошки больше не нужны!

Где тут тропа шла? И не видно под снегом. Ага, вот так примерно. Всё. Пробежечка! Оп-паньки! И на леднике.

Так что еще за новости? Кого там шайтан несет мне навстречу. Кто-то из наших. Ба, да это же, наверное, мой «ценный груз» с сопровождающим. Не так уж и плох, раз сюда успел добраться. А с ним кто? Гюль!!!

Ха! Не одна я такая дура! Но тебя хоть на Анзоб пустили! Ладно, подружка, сейчас ты мне всё расскажешь, что там было!

Таджикистан, Фанские горы, река Яшмовая

Борис Юринов

Идти по горам оказалось не так сложно, как предполагал Борис. Пусик (это же надо так назвать здоровенного пса!) бежал впереди, а Гюль, как только решила, что они вышли из опасной зоны, разительно переменилась. Рядом с сержантом теперь шел не опытный сильный боец, а маленькая девочка, не замолкавшая ни на минуту. Она засыпала Борю разнообразными вопросами и тут же, не дожидаясь ответов, рассказывала что-то своё, наверное, страшно интересное. Борис, сначала пытавшийся отвечать и слушать, вскоре окончательно потерял нить разговора. Тем более что Гюль говорила на каком-то жутком жаргоне с большой примесью таджикских слов, и к тому же очень быстро. Поэтому он просто пропускал весь поток девичьего красноречия мимо ушей. Только время от времени вставлял односложные «хм…» или «угу…», ориентируясь исключительно на интонации.

Очень хотелось попросить Гюль заткнуться, но сержант решил не обижать девочку: та выглядела совершенно счастливой.

«А почему, собственно, она не должна радоваться? Я ж для них сенсация. Брат „дяди Олега“. И она первая про это узнала, чем не повод для гордости?»

Впрочем, несколько раз Гюль его умудрилась шокировать.

В самом начале перехода, когда только перестали прятаться за камнями и встали на ноги, девочка без капли стеснения стащила футболку, избавилась от полоски ткани, стягивающей грудь, обнажив приличный бюст идеальной формы, после чего натянула термобелье обратно.

— Давит, — буднично ответила Гюль, заметив ошарашенный взгляд не успевшего отвернуться Бориса, — на бегу или в бою удобно, чтобы не прыгала. А идти — так лучше.

Глядя на туго обтянувшую грудь майку, Юринов подумал, что лучше бы она этого не делала. Не готов он спокойно воспринимать такие зрелища. Правда, через некоторое время немного привык.

Второй сюрприз оказался совсем другого плана. Сержант рассчитывал, что они дойдут до границы снега, а потом будут ждать сопровождающего с обувью и одеждой. Ничего подобного! Гюль, не снижая скорости и не прекращая болтать, пошлепала голыми ногами по заснеженной поверхности. Туда и в кроссовках лезть не хотелось, но когда рядом девчонка это делает босиком…

Третий раз Боря был удивлен, когда Пусик остановился перед огромным навалом камней и выжидающе уставился на хозяйку. Гюль присела перед мордой пса и, обняв собаку за шею, просительно прошептала:

— Пусичек, ты меня подожди здесь, ладно, лапочка? Я быстро, только туда и сразу обратно!

После чего лохматый «Пусичек», размером с доброго ишака, с комфортом развалился на каменной грядке, выступающей из-под снега, всем своим видом показывая, что готов подождать, а Гюль резко ускорила шаг. Борис даже вынужден был попросить ее не бежать:

— Я всё-таки не местный.

— Ой, блин, извини, у тебя же горняшка, наверное? — испугано распахнула глаза девочка. — Голова не кружится? Не тошнит?

— Я не местный, но не беременный, — сквозь зубы процедил сержант, но мгновенно устыдился своей грубости и добавил. — Нормально всё. Просто не беги, ладно? Пять минут погоды не сделают.

Его и на самом деле не тошнило. И голова не кружилась. Но была непривычно тяжелой и побаливала.

Уже выйдя на ледник, они встретились, наконец, со встречавшим. Точнее, со встречавшей! Навстречу по леднику шла… Надя!

— Надюха… — прошептал Борис и бросился навстречу, но тут же понял свою ошибку.

Жене брата сейчас под сорок. Она всегда выглядела моложе своих лет, но не настолько же: идущей навстречу девчонке не больше пятнадцати. Опять мимо. Но так похожа…

Тем временем девочки обменялись приветствиями и «не Надя», окинув сержанта взглядом, равнодушно спросила:

— Это и есть «ценный груз»? Меня зовут Санька, — последняя фраза была обращена к Борису.

Санька? В тяжелой от высоты и недосыпания голове Бориса защелкали циферки, двенадцать лет прибавились к двум предыдущим, рассыпанные фрагменты головоломки встали на место, и он вытолкнул севшим голосом:

— Санечка… Маленькая Санечка… Нашел… Наконец-то… А…

Девчонка посмотрела на него удивленными глазами, после чего, уперев руки в бока, ледяным голосом произнесла:

— Меня. Зовут. Санька. Понятно? И если кому-то не хочется поработать фонарным столбом, не рекомендую называть иначе! Ясно?

— Чего ты такая бешеная? — немного обиженно произнес Борис, меньше всего ожидавший подобной реакции…

Как бы отреагировала дочь брата на подобную сентецию, осталось неизвестным, потому что в этот момент Гюль, расхохотавшись, не удержала равновесия и плюхнулась в снег.

— Правильно, Бешеная! — выдавала она между порциями смеха. — Хорошо, хоть обниматься не полез! А то бы племяшка дяде что-нибудь отломала…

— Кто тут племяшка? Какому дяде? — озадаченно спросила Санька, уставившись на катающуюся в снегу подругу.

— Ты — племяшка, Бешеная! Ты! Я тебе твоего родного дядю привела. Он из самой России добрался. Дядю Борю!

— Дядя Боря? Который шахматист? — и радостно визжащая Санька повисла на шее у неожиданно приобретенного родственника…

Таджикистан, Фанские горы, каньон на перевале В. Казнок

Бодхани Ахмадов

Баши усилием воли взял себя в руки.

Ложь! Всё, что говорил голос в рации — наглая, бессовестная ложь!

Бодхани поймал себя на мысли, что не называет говорившего человеком. К шайтану! Конечно, человек! Аллах покарает лжеца, посмевшего прикрыться его именем!

Но, увы, не сейчас, и не руками баши Ахмадова. Путь на перевал закрыт. Обходов нет. План прорыва в Пасруд провалился, проклятые оросы его перехитрили. Снизу подходит новый противник. Странный. Люди и собаки. Тоже из этих, пасрудских? Скорее всего. А ведь их немного…

Баши бросил взгляд вниз. Цепочка бегущих врагов рассредоточилась по склону. Сошедшие с тропы мгновенно исчезали среди камней.

Ударить! Их мало! Уничтожить и прорваться вниз! Если рация не обманула, и сюда идут военные, ему конец. В любом случае. Но если никаких урусов поблизости нет, то, пробившись вниз, баши сможет выбросить со своей земли обнаглевших дехкан и пенджикентцев! Это не может быть правдой! Анзоб неприступен!

Удар вниз выведет войско из ловушки!

Бодхани оглянулся по сторонам и неожиданно понял, что план можно даже не озвучивать. Больше не было джигитов, держащих в страхе долину Зеравшана. Вокруг были только испуганные дети с перекошенными от страха лицами.

Бегущие в одном ряду с людьми собаки внушали им суеверный ужас. Заставить джигитов не то чтобы атаковать, сделать шаг в сторону кара-шайтанов, казалось совершенно невозможным. Скорее всего, они просто застрелят собственного баши.

— Отходим, — скомандовал Ахмадов, прикинув единственный возможный вариант — через перевал с двумя седловинами и большое холодное озеро. В Арчимайдан. Если Аманатов штурмует Шахристан, то Пенджикент совершенно беззащитен от атаки с гор. Выбьем остатки трусливых шакалов из их вонючих нор! Уходим! Быстрее!

Повторять не пришлось. Скорость, с которой джигиты бросились выполнять приказ, заставила баши грустно усмехнуться. Если бы они так торопились оба предыдущих дня, то сегодня армия победно шла по Пасруду! Но что сожалеть о птице, которая уже улетела…

Сейчас надо идти в Арчимайдан. Баши не обманывал своих воинов. Конечно, там есть и укрепления, и пограничники Амонатовых. Но без помощи снизу они долго не продержатся. Оттуда совсем недалеко до Пенджикента! Можно коротким броском захватить город и закрепиться там. Если только урусы не перешли Анзоб… Нет, это невозможно!

Отступали быстро. Но враг не отставал. Бодхани буквально ощущал дыхание на затылке. Да и не надо было особой чувствительности. Хватало пищи для глаз. То мелькнет между камнями неясная тень и исчезнет прежде, чем кто-нибудь успеет схватиться за автомат. То прорисуется на далекой скале четвероногий силуэт. Без следа исчезали отставшие. Ни стрельбы, ни криков. Просто пропадали, растворяясь среди каменных стен. Пропавших никто не искал. Оставшиеся лишь плотнее сбивались в кучу и ускоряли шаг.

День катился к закату, а до перевала было еще далеко. Темнота пугала баши. Снова начал тревожить память Сангистан… Ночевать придется, это понятно. Но где? Разве что, на перевале. Единственное место на пути, куда непросто подобраться незамеченным. Уж сегодня посты спать не будут! Наоборот, у часовых найдется много добровольных помощников.

А завтра, когда армия пройдет озеро, там останется засада. Два десятка снайперов смогут остановить кого угодно. Даже невидимок с черными собаками.

«Особенно собак» — подумал баши и недобро усмехнулся.

Таджикистан, Фанские горы, ледник Малой Ганзы

Гюль уже не хохотала, а лишь всхлипывала в изнеможении, с удовольствием рассматривая сцену знакомства. Встать со снега она так и не удосужилась, до того момента, как Санька, не отцепляясь от Бори, не спросила с нескрываемым ехидством:

— А чего ты так радуешься? Ты теперь не самая лучшая шахматистка в Лагере!

— Почему это? — всё еще улыбаясь, спросила Гюль.

— А потому, умница ты наша, что сама привела гроссмейстера.

— Серьезно?

— Абсолютно!

Прямо из лежачего положения Гюль взлетела в воздух, и через мгновение на Бориной шее висели уже две девчонки. От сдвоенного визга напрочь заложило уши.

— Еще и гроссмейстер!!! — кричала Гюль. — Ты меня научишь?! Я за тебя замуж выйду!

— Дядя Боря!!! — вторила крикам подруги Санька. — Надо тебя к бабушке отвести! Она так об этом мечтала!!!

— Девочки, я сейчас упаду. Может, куда-нибудь присядем, а? — жалобно попросил Борис.

Девчонки неохотно отцепились. И вся тройка устроилась на камнях.

— Гюль, тут такое дело, — сразу признался Юринов, — извини, но у меня невеста в Астрахани.

— И что? — удивилась таджикская дюймовочка, — разве это мешает?

Борис чуть не поперхнулся:

— Не надо обижать Юлю. Она хорошая. И меня любит.

— А зачем ее обижать? — спросил дружный хор. — Кто мешает иметь две жены? Или слабый? — хор так же слаженно захихикал.

— Э-э, давайте этот вопрос немного отложим, а? Играть я тебя и так поучу.

— Заметано! — ничуть не огорчилась Гюль. Видимо вопрос шахмат волновал ее гораздо больше замужества.

Следующие пятнадцать минут девочки обменивались новостями, временно позабыв про Бориса. Чему тот, если честно, даже обрадовался. Двойной натиск по всем фронтам не так легко выдержать.

— Да у нас всё так легко прошло, — рассказывала Гюль, — бежали меньше двух суток. Пургень мешал немножко, но зато легче работать было. Две первые группы на север ушли, а мы к южному входу. На рассвете начали, шаки и пикнуть не успели! Только в дотах тесно, а собачки, они такие неаккуратные, я потом Пусика отмывать замучалась! Представляешь, весь в крови и кишках вымазался, а шерсть перепутана так, что вода отскакивает! Я его мыла, мыла, а оно не отмывается! А ведь у шаков любая зараза быть может! Еле оттерла! Акрам, прикинь, дурак какой, в один дот с псами полез! За Зверика своего испугался, пес же молодой еще! Вылез, с ног до головы перемазанный! Пока пса очистил, половину пургень смыл, а остальное засохло! Так смешно было! Куртень чистая, а штаны не разгибаются! Колом стали, и как металлические! И морда вся перемазюканная! Тут эти солдатики приехали, а Акрамчик еще умыться не успел. Они бедолаги все бледные, блюют, смешно. А так — симпатичные мальчики. Только слабенькие.

Борис вспомнил кишлак Зиморг и слова майора Метанова: «Здесь семечки, видел бы ты доты у южного входа…». Его замутило. Пока продыхивался, начала рассказывать Санька:

— Если бы не куртень альпинистская, я бы его точно прирезала! А ведь нормальный мужик оказался, каньон заминировать помог. Правда, по горам ходить не умеет. Но это не беда, научим!..

Боря представил, как она убивает Андрея. Стало тоскливо до невозможности. Впервые после выхода из Новосибирска осозналась вся нереальность поставленной тогда задачи. «Мы все смертники», — всплыли слова Урусова, сказанные в Уфе. Точно, смертники. Сколько раз шли по самому краю. И ведь прошли. Живы. Добрались. И рядом с ним сидит маленькая Санечка. То есть, конечно, Санька Бешеная, но все равно, для него — маленькая Санечка, которая сейчас поведет к маме… Борис снова прислушался к девичьему разговору:

— Не поверишь, эти идиоты решили меня изнасиловать! Как будто я десять шаков за раз никогда не клала! Тем более, с арбалетом, с Коно, да еще Андрей этот был! Я только шестерых подстрелить и успела. А главному болт между ног всадила, чтобы не хамил! Представь, он сыном Ахмадовским оказался! Такого нарассказывал… Слушай, Андрей экспресс-допрос совсем не так проводит, как мы! Представляешь, вставляешь туда лучинки и поджигаешь… А еще классный удар ножом показал, из наших никто так не бьет! Я попробовала! Хорошо получается!

Видимо, человек не в состоянии удивляться бесконечно. А может, догнала та самая горняшка, о которой говорила Гюль, а может… Да кто его знает… Боря вдруг начал воспринимать всё вокруг как само собой разумеющееся.

На фоне ослепительно синего неба вздымают снежные шапки молчаливые громады вершин. Между ними посреди разорванных трещинами ледовых полей на куче рыжих булыжников сидят две полуголые девочки-подростка, одна из которых еще и босая, и треплются о своем, девчачьем. О глупыше Акраме, симпатичных слабеньких солдатиках, большинство из которых раза в два больше девчонок, зачистке охраны дотов, снятии часовых, отстреле «двуногих шаков», новых методах экспресс-допроса, и отмывании крови и кишок от шерсти любимой собачки по имени Пусик, черного алабая ростом метр в холке. Одна попутно хвастается ножом, подаренным новым другом, другая неосознанно принимает соблазнительные позы, намекая на преимущества многоженства…

Всё в полном порядке. Всё так, как и должно быть…

Таджикистан, Фанские горы, перевал Чимтарга

Олег Юринов

Как в старые добрые времена… Работаем перевал со страшной силой. Правда, в старые времена не было на рюкзаках тщательно притороченных винтовок, и не стояла задача за день добежать от Казнока до Большого Алло. Впрочем, последнее могло понадобиться на «спасах». А вот снайперок точно никогда не было в списке необходимой снаряги.

Жаль, что не удалось напугать баши до такой степени, чтобы он просто сложил оружие. Но на подобное счастье никто всерьез не рассчитывал. Надеялись, но так, проформы ради. Слишком много врагов нажил Ахмадов, чтобы прожить хоть день без своей армии. Да никто и не собирался оставлять Бодхани живым. Лгал я ему? Конечно, лгал. Если на одной чаше весов лежит хотя бы одна жизнь, а на другой необходимость соврать…

Я имею в виду наши жизни. На ахмадовцев — наплевать.

Но эффект от переговоров был. И немаленький. Всю ту чушь, что я нес в эфир, слышал не только баши. Слишком скученно они там стояли. Слухи разлетятся по армии со скоростью лесного пожара. А появление «ребенков» с собаками — закрепит их намертво, достав до самой подкорки. Джигиты почти поголовно религиозны и очень суеверны. Сказывается наша многолетняя работа, но еще больше влияет недостаток образования. Точнее, полное отсутствие, там даже писать не все умеют. Если чему их и учили, то обращению с оружием. И то плохо.

Так или иначе, а джигиты побоялись атаковать «ребенков» в попытке прорваться вниз. Этого варианта я опасался больше всего. В лобовом столкновении на открытой местности большие потери неизбежны. Но Ахмадов не стал даже обороняться. Маршевым темпом начал отходить вверх по ущелью, в сторону Двойного. Убегали горе-вояки на удивление быстро и дисциплинированно.

«Ребенки» контролируют его отход, издалека попугивая видом собачек, ждут Дивизию, аккуратно вылавливают отставших и зазевавшихся.

Идем вчетвером: я, Леха, Олим и Витас. Самые выносливые из остававшихся в каньоне. Задача проста и понятна. Оказаться на Большом Алло быстрее, чем там появятся джигиты Бодхани.

Основная наша задача — остановить Ахмадова на озере. Тем более что именно туда была отправлена четырнадцатая группа. Сам же и сплавил, чтобы дети не путалась под ногами. Тогда идея казалась хорошей. Теперь — не очень.

Впрочем, местность там к обороне приспособлена изумительно, оружие у детей есть, и пользоваться им умеют. Патронов с запасом. Если еще и мы успеем вовремя — будет совсем замечательно. Очень не хотелось пачкать детские руки в крови, но пример Саньки доказал — они готовы. А когда именно перережут первое горло или всадят первую пулю в голову — непринципиально. Раньше или позже, но воевать придется все равно. Надо быть наивным дураком, чтобы надеяться, что после уничтожения Ахмадова у нас кончатся враги. Это такая вещь, которая всегда находится. Те же афганцы, к примеру.

Так что пусть начинают сегодня. Когда есть запас патронов, местность подходящая, и мы рядом.

Мы, конечно, здорово рискуем. Тащим только оружие: мне и Лехе — две «драгуновки», и автоматы ребятам. Ни палаток, ни спальников, ни примусов. Даже элементарных «поджопников» нет. Лишний вес. Лучше взять десяток патронов.

Вот и получается, что до Алло надо добежать, кровь из носу, именно сегодня. В «каменоломне» есть аварийное укрытие со всем необходимым. Добежать-то реально. Если пургень не накроет. В этом риск, но пургень только кончился, столь часто они не бывают.

Конечно, если идти через Мутные, то за день не дойти. Но мы рванули вниз с Западного. Технически сложнее, но короче. До озер спускаться не надо, с перевального взлета сразу уходим на боковую морену. Часа три экономим.

Еще один плюс — всё засыпано снегом. Первый жопслей закладываем на Западном. В связках, в нижней части есть бергшрунд — такая смешная трещина на изгибе ледника, расширяющаяся внутри. Сейчас эта прелесть засыпана снегом и не видна, но ухнуть в нее — только так. Потому в середине склона тормозим, и едем медленно, высматривая нашу радость. Наконец замечаю границы, показываю Лехе. Он останавливается и организует страховку. Самую простую, через ледоруб. Разгоняюсь и прыгаю через опасный участок. Ниже берга рублюсь и оттуда страхую напарника. Отходим в сторону и смотрим на прохождение опасного участка второй связкой. Готово. Едем дальше.

На выполаживании встаем. Дальше подъем, самая протяженная часть маршрута. Вспоминаю, как в день Большого Писца вел сюда «спецов». Ребятам тогда было под сорок. Сейчас под сороковник мне. Двенадцать лет здесь… Кстати, тогда ругался, что Чимтарга меня не любит. Теперь всё не так. Местный я. Это наши горы. Вот сегодня перевал завален снегом по уши. И на подъеме снег уже слежавшийся, твердый. Прем, как танки: под ногами ничего не едет, ступени держат изумительно, акклиматизация у нас такая, о какой в альпинизме и не мечтали. Двенадцать лет — не месяц, а мы эти годы прожили на трех тысячах. Да и выше поднимаемся регулярно. На крутяках, где приходится бить ступени, меняемся через полсотни шагов, чтобы не ронять темп. Привалы не через тридцать минут, как в две тысячи двенадцатом, а через час-полтора. В итоге на перевале оказываемся часа за два до темноты.

Подхожу к туру. Надо же, жив.

— Витас, я тебе обещал, что сниму вашу записку отсюда? Держи.

— Когда обещал? — пытается вспомнить литовец.

— В две тысячи двенадцатом. На моем дне рожденья.

— Долго же ждать пришлось.

— Ну извини…

Смеемся.

Леха сквозь смех выдыхает:

— Опять писать будешь?

— Буду. Пока дышим. Вот ты тогда возражал на Казноке, а Андрей говорит, те записки ему жизнь спасли.

— Ну, тогда я покурю!

— Что???

Во время давнего рейда в долину, мы набрали и сигарет. Но тех запасов хватило всего на два года. А дальше… Изредка разведчики притаскивали снизу. Немного. Большинство в Лагере вынужденно бросило курить. Да что большинство, считай — все. И Леха — тоже.

Сейчас он с ехидной усмешкой смотрит на наши офигевшие лица и достает пачку «Кэмела». По-пижонски вытряхивает сигарету, прикуривает, довольно выдыхает клуб дыма и убирает помятую желтую пачку, украшенную полустертым верблюдом, назад в разгрузку.

— Десять лет берег. Именно на этот случай. Одна осталась. Выкурю на первом перевале, который пойду как турист. Ты пиши, пиши… — подгоняет меня. — Время дорого.

И всё, как двенадцать лет назад: я пишу записку на перевале, Леха курит, впереди спуск. Все как тогда. Только в рюкзаках у нас не шоколадная колбаса, а пачки патронов. Только в Лагере нас ждет не маленькая Санечка, а Надюша… Санька Бешеная сейчас в одиночку идет ВАА, чтобы забрать «ценный груз»: Борьку, совершившего невозможное. Брата, которого я не видел двенадцать лет, и который вряд ли похож на себя самого. Того, прежнего, из жизни, оборвавшейся так неожиданно… Только нет бабушки и Руфины Григорьевны, у папы семь лет, как кончился его изокет, и он держится на самодельном лекарстве, которое варит из травок Мирали, дед жены Бахреддина… Леха женат на литовской снайперше… Мама все реже выходит из лагеря… И неизвестно, где и что мы будем делать завтра…

А я пишу записку на перевале. Точно так, как мы их писали в том, туристском прошлом: «Группа… под руководством… вышла на перевал…». А в голове крутятся слова из песни времен Великой войны. Не третьей, оставившей нас здесь, а второй, которую тот мир сумел пережить. Песни тех, кто воевал в других горах: «Помнишь гранату и записку в ней…». Ту записку в гранате потом, в мирное время, нашли. Может, и мою кто-нибудь снимет, просто проходя маршрут… У кого будет лето, отпуск и поездка в Фанские горы…

Всё. Записка дописана и убрана в тур. Не в гранате, а в полиэтиленовом мешке и консервной банке. И рефлексия убрана вместе с запиской. Пять минут расслабухи прошли, и мы валим вниз. Воевать.

А вниз — не вверх. Особенно, если учесть, что снег с этой стороны рыхлее, и лежит на всем видимом пространстве, а это минимум километр по высоте и километров шесть по расстоянию, которые мы пролетаем за десять минут. В этот раз Чимтарга меня бережет.

Следующие два часа валимся вниз по тропе, которая видна даже под слоем снега. Через час снег совсем кончается. Вот и Большое Алло.

Что мы успели раньше Ахмадовских — зуб даю, как говорит Санька. Но движемся аккуратно и осторожно. Мало ли кого могло сюда занести. Но всё тихо. До темноты успеваем в наше убежище. Общение с детьми, ужин, расстановка постов, и спать.

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет, — степенно ответил Вагиз, — присядь с нами за один дастархан, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости. Что спешишь, словно пылкий юнец?

— Как можно спокойно пить чай, — разволновался старик, — когда вокруг творятся такие дела?!

Тем не менее, к совету прислушался и с кряхтением присел на вытертый ковер. Но молчал недолго.

— Вот ответьте мне, уважаемые, куда пропал наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья? И куда делся младший сын уважаемого правителя, несравненный Мутарбек? Почему в Айни хозяйничают дехкане из Матчи, а мост через Зеравшан наводят урусы из Душанбе?

— Не горячись так, Мустафа! Я скажу даже больше! Вчера вернулся домой мой горячо любимый племянник Саид. Ну, тот самый, который служил на Шахристане. Высокий такой, со шрамом от мотыги через все лицо. Да-да, тот, что когда-то подрался под чайханой с твоими внуками, почтенный Абдулла. Так вот! Саид рассказывал, будто к ним на заставу пришли люди Амонатова и сменили их на посту.

— Что значит «сменили», Вагиз?! — Абдулла даже привстал от удивления. — Ты хочешь сказать, доблестные воины нашего великолепного баши оставили свои позиции пенджикентцам? Но ведь они наши враги!

— А что им оставалось делать? С одной стороны Саттах-бек, с другой согдийцы. И наш баши куда-то пропал… — развел руками старик.

— Кстати, куда?

— Насколько я понимаю, баши пошел в Пасруд. А потом этот страшный сель!..

— Да, Абдулла, наверное, ты прав. Это было храброе решение, достойное истинного смельчака! Но скажите, уважаемые, разве не глупость — лезть в логово Аджахи. Тем более сейчас, когда оросы проснулись, и дни армии Джанахама сочтены?

— Не знаю, Мустафа, не знаю… — задумчиво протянул Мустафа. — Возможно, баши хотел помочь оросам в этой битве.

— Скорее, помешать, — Вагиз аккуратно нацедил полную пиалу чая и продолжил, — всё последнее время баши только и делал, что враждовал с оросами, а его джигиты путались под ногами то у старого Шамси, то у того уруса.

— Что ты такое говоришь, Вагиз! — всплеснул руками Абдулла, — не думаешь же ты, что наш баши — слуга Аджахи?!

— Именно это я и думаю, уважаемый! Смотри сам: троих людей баши убил Шамси. Плюс капитан оросов положил кучу народа. А под Сангистаном многих джигитов загрызли чуру. Мы думали, что там оросы защищали воинов баши. Но может быть, всё было наоборот? Джигитам помогали демоны! Тогда понятно, как удалось за один день разбить укрепления. Но пришли оросы и прогнали злых духов. Без союза с нечистью баши не смог одолеть матчинцев.

— Ты говоришь страшные вещи, Вагиз!

— Он прав, Абдулла! — подскочил с насиженного места Мустафа. — Все становится понятным! Баши со всем семейством продался Иблису! Потому и угнетал правоверных! И потому его считали врагом все вокруг! А теперь, когда чудовищный сель оборвал его неправедную жизнь… Одного боюсь, как бы нам не пришлось отвечать за дела Ахмадова. Надо бы спросить «железного» Шамси. Он должен знать правду.

— Как ты его спросишь, если уже третий день никто не видел ни старика, ни его правнука? Перед тем, как сошел сель, домулло уехал на ишаке в сторону Сарвады! И все, больше Шамси никто не видел.

— Не скажи, Вагиз, не скажи! Вот тут ты совсем не прав, — Мустафа улыбнулся. — У меня есть знакомая вдова, которая подрабатывает в казармах джигитов в Сарваде. Так она уже вторую ночь убирает для урусов…

— И что? — скривился Абдулла, — знаешь, Мустафа, твоя любовь к подобным источникам начинает раздражать! Мы хотим установить истину или хвастаемся, чьи сплетни грязнее?!

— Сплетни? — аксакал обиделся. — Может, и сплетни! Только она своими глазами видела Шамси! Он сейчас у урусов! И окружен заботой и уважением, достойным шахиншаха!

— Какой-то ты сегодня слишком подозрительный, Абдулла, — поддержал Вагиз, — во дворе Абазаровых Дилором гоняет матчинских солдат, как своих слуг! Неужели ты этого не видел? А ведь они союзники урусов!

Абдулла задумался. Ладони задумчиво поглаживали пиалу, отмечая каждое полустершееся ребрышко.

— Да, пожалуй, я был не прав, — наконец сказал он. — Прости, Мустафа! Что тогда получается? Шамси — Ирбис, это мы знаем?

— Так! — хором подтвердили собеседники. — Знаем!

— Кроме того, он орос!

— Безусловно!

— Матча и урусы оказывают бедному старику почести, достойные шаха шахов?

— Именно!

— И только наш покойный баши был против всех, кого мы упомянули. Вагиз прав!

Названный довольно улыбнулся, неторопливо наполнил пиалу и закрепил свой успех:

— Наконец-то ты научился признавать свои ошибки, Абдулла! Это признак мудрости. Но ты опять немного поторопился. Наш вероломный баши жив. Того, кто под защитой Иблиса и Аджахи, трудно убить. Убедить меня в его гибели сможет разве что отрезанная голова посреди нашего дастархана.

— И кто, — ядовито спросил Мустафа, — должен принести голову, чтобы такой недоверчивый ишак, как ты, поверил в смерть Ахмадова?!

— Думаю, из уважения к нам домулло мог бы сделать это и лично. Но, скорее всего, он пошлет своих воинов. Всё-таки время неумолимо! И даже спину ороса сгибает безжалостный гнёт прожитых лет.

— Ты прав, Вагиз! Стареет «железный» Шамси, — тихо произнес Абдулла, — раньше мы никогда не могли понять ход мыслей старика.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые… Но Шамси воевал еще с немцами, а та война окончилась очень давно. Думаю, что орос, которому повинуются матчинцы и урусы из Душанбе, будет жить долго. Понять бы еще, где старик прячет своего верного чуру…

Таджикистан, Фанские горы, перевал ВАА

Санька

Я их всех поубиваю! Ни одна сволочь даже слова не сказала! «Приведи ценного человека»! Ну, папа, ладно, он со своей разведкой совсем засекретился! Но Андрей-то, а? Я ему, понимаешь, два дня баночку подставляла, чтобы спальник не изгадил, а он, гад, делает вид, что ни фига не помнит, и молчит, как партизан! Ни полсловечка! Как распинался! И «красавица», и «у тебя глаза»! А про дядю сказать?! Нет, ну не урод разве, а?! Все военные такие, точно говорю!!! Погоди, я до тебя доберусь, капитан! Отведу дядю Борю вниз, а потом приду на Казнок! Хотя нет, на Казноке к тому времени закончат… Шаки, конечно, не сдадутся, но… Всё равно закончат. И приведут тебя в Лагерь, мне на растерзание!

Я тебе всё припомню, конспиратор хренов! Ты у меня попрыгаешь!

А ведь мы в Лагерь сегодня не успеем. Одна бы добежала, а вдвоем — до Мутных бы дойти. Чего-то дядя Боря совсем не идет. Вот, оказывается, как горняшка выглядит… Никогда не видела, у нас все давно акклиматизированные. А мелкие сразу такими рождаются. Или слабый? Но Гюль говорила, он за ними с самого Искандеркуля держался! Не будет же она врать.

Может потому и идет так хреново. Подсдох немного. То есть, до полного изнеможения.

Тогда, тем более, только до коша надо идти. Выспится, поест, утром как огурчик будет! По крайней мере, до Лагеря живым дойдет, вниз не вверх.

А пока что пойдем потише. Хорошо, догадалась рюкзак отобрать. Надо бы и автомат, только не дает! Солдат! Смешно. И папа, и дед говорили, что дядя Боря шахматист и мирный человек. Ничего себе — мирный! На Андрея чуть-чуть похож. И на папу немного. И кто из них мирный? Впрочем, двенадцать лет прошло. Меня он двухлетней помнит. Говорит, очень нежная и ласковая была…

Смешно. Я — нежная и ласковая! Нет, конечно, я такая и есть! А кто не верит, тот сам виноват! Но всё равно смешно.

И называет меня Санечкой всё время. Я только маме с папой позволяю себя так называть! Ну и бабушке с дедом, конечно. Но папа чаще как все кличет! А с этим что делать? Ладно, пусть пока зовет, как хочет, всё-таки столько лет шел из своего Новосибирска. Надо будет как-нибудь туда сходить! Вот закончим с Ахмадовым, возьму Коно и сгоняю…

Какая только муть в голову не лезет, когда еле плетешься! Ну что, спрашивается, я забыла в этом Новосибирске? Если оттуда все уехать хотят? Лучше в Астрахань с дядей Борей схожу, приведем его невесту. Заодно присмотрю, чтобы их никто не обидел. Кто там по дороге? Узб и Каз? Первые, значит, теперь друзья! Ну, а казов не жалко!

Что? Я же уже говорила! Ну ладно, повторю еще, мне не трудно. Бабушка себя хорошо чувствует. По горам ходит, продуктами занимается. А деда у нас самый главный! Потому что самый умный! А кто сомневается, мигом у меня в глаз получит.

Дядь Борь, ты держись, ладно? На вот кусочек сахара, поможет. Тут уже совсем немного осталось. Это последний подъем. А дальше только вниз! А то я тебя замучаюсь тащить. Ты хоть и полегче Андрея, но со мной и Коно сейчас нет. Или придется зарываться. Оно, конечно, можно, но так не хочется! Чуть-чуть осталось. Только на эту седловинку залезем, и всё. Ну, почти всё! Там вниз недолго, а на Мутных кош, можно поспать хорошо. Я тебе шурпу сварю. Не из двухвосток! Из мяса. У меня собачатины немного припрятано! Держись, дядь Борь, держись… Ты сможешь, я знаю! Ты всё можешь! Ты же Юринов!

23 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Жена выскакивает из кабины «шишиги» и без предисловий набрасывается на меня:

— И что за срочность такая?! Там же куча дел! Сам придумал эту эвакуацию! То вези туда! Теперь вези обратно! А кто, по-твоему, за всем хозяйством следить будет?!

— Ира, подожди! Без тебя справятся.

— Как это «справятся»?! Они же половину всего забудут!

Синдром собственной незаменимости — хроническая болезнь большинства руководителей. Сам грешен, каюсь! А если не просто руководитель, а еще и завхоз… И трудоголик впридачу…

— Не забудут. В крайнем случае, потом перевезем, — когда споришь с женщиной, голос лучше не повышать. Иначе окажешься виноватым еще и в том, что орешь.

— Как это потом? Там же самое необходимое!

— Ира, послушай…

— Потом послушаю! — перебивает меня жена. — Вы закончили свою войнушку?

— Еще не совсем…

Для Иры все войны и бои — не более чем глупые игры не повзрослевших до конца мальчишек. Умом всё понимает, но в душе смириться с подобным времяпровождением у жены не получается. Разве могут разумные взрослые люди вместо того, чтобы вместе выживать, гоняться друг за другом с оружием в руках. Не могу сказать, что она так уж неправа. Впрочем, Ира признает, что джигиты задержались в детстве сильнее нас.

— Что значит — не совсем? Вася сказал, что из Пасруда все давно вернулись. И на Казноке победили!

— Вернулись и победили. То есть, вернулись из Пасруда. А на Казноке отбились. Ахмадов отступает по ущелью Зиндона, его гонят «ребенки» и Дивизия, а Олег выставил заслон на Большом Алло.

— Какой заслон? Это же очень опасно! Кто с Олегом?

— Леша, Витас, Олим и четырнадцатая группа.

— Господи, вы хоть детей можете не втягивать в свои дурацкие войны?!

К сожалению, в наших играх иногда убивают по-настоящему. К счастью, в последние годы потерь не было. Но Ира нервничает. Такова испокон века женская доля: сиди и жди, пока мужики где-то там решают свои глупые проблемы, и думай, кто из них заплатит за ошибки слишком дорогую цену… Увы, кто-нибудь обязательно заплатит. И радость победы обернется горечью безвозвратной потери, а праздничный салют не в силах заглушить женский плач.

Но сегодня другой случай. Надо только суметь донести важность момента до жены.

— Так получилось…

— Почему всё всегда получается не по-человечески?! — Ира заводится не на шутку. — Там же целая армия, а хулиганов должны детишки задерживать?! Они же еще маленькие! Это же очень опасно! А где Санечка?! Тоже там?

— Там не опасно. Они из «каменоломни» расстреляют всех, кто пойдет через прижим. Как в тире. Олег пошел просто проконтролировать процесс. Завтра всё закончится. Дивизия подтянет артиллерию. Ахмадовцев расстреляют, даже не приближаясь. А внучка на Мутных.

— Слава богу, хоть девочку не ввязали в свои игры! Санечка такая маленькая!.. Ладно, я побежала…

— Ира, погоди!

— Что погоди, у меня куча дел, надо приготовить место на складах, проверить домики…

Да остановись ты, ураган! Хоть спроси, зачем я тебя вызвал! И ответ выслушай! С трудом успеваю отвечать на град вопросов, не в состоянии не то, что сообщить главное, хотя бы слово вставить. Жена обладает уникальной способностью сбивать меня с мысли.

— Ира!!! Что могло случиться с домиками за два дня?!

— Как что? Что угодно! Надо всё проверить! Убраться! Ну, подмести хотя бы!

— ИРА!!! Без тебя уберутся! Мы с тобой сейчас идем на Мутные!

— Ты о чем, какие Мутные? Это минимум три часа только туда! Здесь столько дел!..

— ИРА! МЫ! ИДЕМ!! НА!! МУТНЫЕ!!!

Я редко ору на жену. Но надо как-то остановить этот тайфун! По-другому не получается.

— Зачем? — резко утихает Ира.

— Там нас ждет…

— А что, он не может прийти сюда?

— Он очень устал. Сейчас спит в коше. Пока мы дойдем, как раз немного оклемается!

— Ничего страшного не случится, если он придет сюда, когда выспится! Абсолютно! Тут столько дел, а ты срываешь меня на пять часов минимум! Кто там спит такой ценный, чтобы всё бросить, и…

Нет, нормально договорить она мне не даст!

— БОРЯ!!!

Жена тихо ойкает и садится прямо на землю.

— Что?

— В коше на Мутных спит Боря.

— Боренька… — всхлипывает Ира, — но как?..

Мне остается только подставить жилетку. Ничего, до Мутных идти три часа, по дороге всё объясню. Главное, все живы. И всего три часа до встречи…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Санька

Кого я вижу! Иди-ка сюда! Иди, иди! Что глаза прячешь? Ты почему молчал, а?! Ты что, не мог правду сказать, медведь новосибирский? Разыграли ребенка, дураки здоровые? Я тебе сейчас уши отрежу за такие розыгрыши! С какого хрена?!

Что Санька? Что Санька, я спрашиваю? Я уже четырнадцать лет Санька! И это не повод надо мной издеваться! Кто тебе это разрешил? Папа? С ним я отдельно поговорю! А у тебя свои мозги есть? Он тебе что, командир? Ах, он здесь хозяин! А я, значит, не хозяйка?! Да ты вообще моя собственность! Я тебя нашла! Захочу — убью, захочу — пальцы пообломаю! Нет, лучше уши! Понял? И не спорь со мной, со мной спорить для здоровья опасно! И не скалься!!! Не смешно!

Рассказывай, давай, что на Казноке было после моего ухода! Ты не некай, а рассказывай! И подробно, пожалуйста, если я тебе сказала! Нет, ты должен делать всё, что я сказала! А если я сказала: «пожалуйста», должен делать очень быстро! Так что говори. Кто? Тетя Лайма? Да, она может, она такая! Нет, она руса! Ну, была балта, а потом решила быть русой! Как это нельзя? Если очень хочется, то можно! Вон Фарида была таджей, а за Витаса вышла, решила стать балтой. А Рузи, его вторая жена, так и осталась таджей! Почему развелся? Что, у человека две жены не может быть? У нас никаких ограничений. Лишь бы никто не возражал! Конечно, и мужей сколько хочешь, какая разница? Ты это на ком жениться собрался, старый козел?! Ах, ни на ком! Ради спортивного интереса? Смотри у меня! Я, кроме ушей, много чего могу отрезать!

Кстати, где папа? Куда ушел? С какого перевала? С Западного? Не поняла! Еще раз, помедленнее и на русе! На какое озеро? Да что у тебя за память такая? Вспоминай, давай! Здесь озер-то всего ничего! Алаудины, Мутные и Большое Алло! Точно на Алло? Ты ничего не перепутал?

Погоди, погоди, как это на Большое Алло? А что им там делать? Что??? Вчетвером? Какие дети? Четырнадцатая группа? Та-а-ак… Только этого не хватало… Там же…

Значит так, иди в кош, ложись дрыхнуть. Да не шуми ты, дядю Борю разбудишь! Я те дам: «Пора вставать»! Ты сначала удержись за ребенками сутки, а потом будешь решать, кому и когда пора вставать! И учти, я с тобой еще не договорила насчет ваших дурацких розыгрышей! Твои уши всё еще в опасности!

Короче, еда в котелке, спальник на месте. Дядь Борю не будить! Если сам проснется — накормить. И никуда не ходить! Ищи потом вас по всем Фанам! Сюда скоро дед придет, он с тобой разберется! А уши я тебе внизу отрежу, а то идти не сможешь!

Всё. Сидишь здесь, стережешь дядю Борю и ждешь деда! Или папу! Или когда я вернусь! А я быстренько сбегаю до папы и назад, мне ему надо кое-что сказать! По рации не могу, он сейчас в режиме радиомолчания, как патрули на захвате. Да и не берет отсюда. Всё, всё, жри, а я помчалась. Вечером приду. Завтра вечером. Или послезавтра. Короче, дед скажет, что тебе делать. Если Коно прибежит, скажи, пусть идет ко мне. Без него скучно! Всё. Убежала.

Ну, папа! Ну, хитрец! Это значит, шестнадцатая группа на Анзоб, четырнадцатая на Большое Алло, а Санька в тыл под предлогом дяди Бори? Это кто интересно придумал? Я что, уродка какая? Или автомат держать не умею? Ну, погоди, я до тебя доберусь. Часов через несколько! Большое Алло они закрывают! Шаков на прижиме отстреливают! А про верхнюю тропу кроме меня кто знает? Даже Коно не знает, ему по ней не пройти. А шаки могут! Большой толпой нет, а человек пять запросто! Ее же перекрыть надо.

А медведя этого не возьму. Он и так на одном упрямстве держится. Чимтаргу в таком состоянии не осилит, только меня тормозить будет. С пятерыми как-нибудь и одна справлюсь. Особенно, если Коно прибежит. Автомат не снайперка, конечно, но и не в честном поединке драться, правила сама устанавливаю. Еще хорошо, что я эту тропу знаю. Потому что сама нашла. А если не знать… Погоди, а шаки ее откуда знать могут? Не могут они ее знать! Тогда зачем я бегу? Просидеть сутки в снегу, пока не добьют шаков и уйти назад? Сутки в снегу не страшно. Только обидно, если зря… Но кто-то же эту дорожку протоптал! Давно, конечно, сильно старая она, с самого Писца нехоженая. С Большого…

Могут шаки ее знать? А ведь могут, наверное. Тогда лететь нужно. Наши, наверняка, в «каменоломне», а по этой тропке можно туда выйти. И даже подняться на позиции выше. Там и пять человек больших дел натворят. А еще есть возможность обойти, и сбежать вниз. В общем, торопиться надо, торопиться. Должна успеть…

Таджикистан, Фанские горы, озеро Большое Алло

Олег Юринов

Каждое фанское озеро прекрасно по-своему. Все они красивы и неповторимы, но у каждого свой норов и характер.

Снежные вершины отражаются в спокойной глади Искандеркуля, самого большого в Фанах. Через плечи более низких братьев заглядывает в водяное зеркало Кырк-Шайтан. Несмотря на обилие воды, в пейзаже чувствуется сухость. Зелени мало. Лишь в устьях рек темнеют рощи, нарушая однообразие светлых осыпных склонов. Узкой полоской вдоль берега тянутся кусты шиповника, барбариса и облепихи.

Прячется среди лесов и морен цепочка Куликалонских озер. Даже на верхних из них, Дюшахе и Биби-Джонате, еще удерживается арчовый лес, не побежденный ни трехкилометровой высотой, ни похолоданием и пургенями последнего десятилетия. Не так легко одолеть деревья, живущие полтысячелетия. А вместе с арчой сюда забралась и рябина. Как юная красавица сопровождает в странствиях старика-отца, сурового воина, презирающего возраст и раны, так и она карабкается по камням, будучи не в силах остаться в одиночестве. Глубоко заходят в прихотливо изрезанные берега укромные бухточки, скальные мысы разделяют заливы, извилистый пролив отрезает большой зеленый остров, далеко вдающийся в Большое Куликалонское озеро.

Суровыми вершинами обрамлены Алаудины. Каменный столб Адамташа, строгий конус Мирали, отвесные стены Чапдары, как часовые, берегут красивейшие озера Фан. А под их охраной прячется тихая водная гладь. Ни бурунов, ни шума. Деревья молча стоят у самой воды, а над ними встают в молчании грозные стены серо-зеленых скал. Чистая, прозрачная вода. Тут — ярко-зеленая, рядом синяя, а дальше голубая… А в глубину на всю свою пятикилометровую высоту уходит Чапдара.

Гигантской баррикадой перегораживает ущелье старый моренный вал. Гребень старика ощетинился, словно спина древнего дракона, крупными каменными блоками, плитами и столбами. Здесь, где натиску высоты уступает даже выносливая арча, блестит круглая чаша озера Пиала. Вырвавшийся из-под осыпи поток вливается в озеро невозможного фиолетового цвета и снова уносит свои воды в темную глубину каменных россыпей; только далеко внизу пленнику удастся вырваться из подземного заточения.

На высоту три с половиной километра забрались Мутные озера, в тяжелой борьбе отбившие себе место среди моренных полей. Здесь нет веселых лужаек с цветами и прогретых солнцем лесов. Над Мутными нависают ледники, и облака сеют снежную крупу, совсем рядом пятикилометровые вершины, и даже гордая Чимтарга отсюда не кажется вовсе недоступной. Бурлит наполненная каменной пылью вода: вечные воины фронтира по-прежнему отстаивают своё место под горным солнцем.

Но Большое Алло — особое место. Когда-то мощная неудержимая сила столкнувшихся тектонических плит подтолкнула горы изнутри, в одно мгновение заставив рассыпаться целый хребет. Река остановилась, и в горах родилось новое озеро. Лишь через пять километров вода сумела протиснуться из-под завала. Так появилось озеро-пограничник. Здесь не место рябине. Только арча изредка удерживается цепкими корнями на его берегах. Зато ниже раскинулся розовый сад, в котором можно гулять в аллеях высоченного шиповника. А наверху лишь каменная пустыня, переходящая в пустыню снежную и ледовую, где только холодный ветер проносится над главой Чимтарги. Тесно ущелье Алло, и неласковы берега озера. С двух сторон зажимают его уходящие в воду вертикальные стены скал, отражающиеся в кристально чистой воде, и из-за этого кажущиеся уходящими и в небеса, и под воду.

Обойти озеро можно только по правой стороне ущелья, где в скалах пробита тропа. Человек трудолюбив и всегда найдет способ проложить себе дорогу. Не получилось с одной стороны — зайдет с другой! Больше километра тянется путь вдоль берега: идти можно только цепочкой, по одному, не обгоняя и не подталкивая друг друга. А в середине этого пути — прижим. Самое узкое место, где приходится подниматься на два десятка метров от уреза озера и идти, придерживаясь руками за нависающие скалы. Раньше, еще в советские времена, здесь были прикреплены железные перила. Но железо не живет столь долго, сколь бессмертные каменные горы, и не умеет приспосабливаться, как человек. Перил нет. А пройти можно. Если ты не в прицеле десятка СВД. Даже если снайпер промахивается, и тяжелая пуля бьет в скалу рядом с тобой, и смерть проходит мимо, лишь ударив по лицу хлестким веером каменной крошки, испуганный человек дергается, оступается. И летит вниз, в ледяную воду озера. Вылезать некуда. Скальная стена неприступна, а проплыть пару сотен метров до доступного места, расталкивая плавающие комья снега, наследие недавнего пургеня… Поневоле пожелаешь снайперу не промахиваться.

Впрочем, снайпера точны. С четырех сотен метров «ребенки» четырнадцатой группы попадут белке в глаз. Единственное — винтовочная пуля великовата для белки. А вот для джигита — самое оно. И в глаз попадать не обязательно. Убитым, раненым, испугавшимся путь один — в ледяную воду.

Мы устроились в «каменоломне», старинной крупной осыпи на нижнем конце озера. Тот самый катаклизм, который закупорил долину и создал Большое Алло, навалил здесь камней размером от микроскопических пылинок до великанов с двухэтажный дом. Маленькие за столетия провалились вниз, укрепляя моренное основание запруды, а крупные создали хаотическое нагромождение камней, жуткий лабиринт, в котором очень легко заблудиться и очень непросто выбраться. Троп здесь нет, на камне следов не остается. Турики, метившие дорогу, давно развалились. Впрочем, они тоже показывали огромное количество вариантов пути. «Каменоломня» обычно ходится за час. Нет, сейчас, зная здесь каждый камень, мы пробегаем ее за десять минут. А в мирное время туристские группы, даже не один раз бывавшие в этих хитросплетениях, тратили минимум час. Ахмадовцы будут ковыряться часа три, иногда количество бойцов становится огромным минусом. За это время четырнадцатая группа соберет очень богатый урожай.

Но до ближнего боя в лабиринте дело не дойдет. «Каменоломня» в первую очередь — снайперский рай! Неограниченные возможности по позициям. Здесь очень сложно засечь стрелка, а тому — очень легко сменить позицию. Стоит переползти на два-три метра в сторону, и все. Даже не переползти, перейти ногами, камни скрывают всё. А ответный огонь противник может вести только с противоположного конца озера. Всё, что ближе — снимается на раз, никаких укрытий, даже не заляжешь толком. Попробуйте с расстояния больше километра попасть в конкретную точку в хаосе каменных узоров. Тем более что человек из нее скорее всего уже ушел. А прижим под снайперским огнем пройти невозможно.

Что мы и доказываем сейчас Бодхани Ахмадову. Весь вчерашний день его джигиты драпали от страшных «кара-шайтанов», демонстрируя совершенно не свойственную бандитам выучку и дисциплину. Весь день «ребенки» преследовали их по пятам, отщипывая по кусочку от вкусного пирога убегающей армии. В крупные столкновения не ввязывались, в привычном стиле патрульных уничтожая отставших. Ночь на перевале дорого обошлась баши. «Ребенков» не остановили увеличенные караулы, усиленные еще и добровольными помощниками, так и не сомкнувшими глаз. Хотя если бы баши выбрал не столь удачное место для ночевки, мог остаться и без половины армии.

А утром процесс начался по новой. Теперь наших диверсантов прикрывал не только сборный отряд Лаймы, спустившийся с Казнока, но и подтянувшиеся бойцы Дивизии. Отборная рота капитана Петрова, отставшая от «ребенков» всего лишь на день. Сейчас детки оставили врага, расположившегося на верхнем конце озера, в покое, но перекрыли ему пути отступления. Прорваться назад Бодхани не сможет. Ему дорога только вперед. Через прижим.

Баши уже пытался. Дважды. А сейчас начинается третья попытка. С полсотни джигитов, подбадривая себя воплями, бегом поднимаются по тропе. Смелые ребята, однако, ничего не боятся! Скорее, как раз боятся. И именно отчаянный страх гонит их вперед. Они в ловушке, из которой нет выхода. Первые выскакивают на прижим. Раздаются выстрелы: дети начинают работать. То, что джигитов сравнительно много, играет нам на руку, редкий убитый не сбивает с ног товарища, а то и двух. Потерявшим равновесие путь один — в озеро.

Мы с Лехой пока не стреляем. Ищем подвох в действиях противника, не мог же он просто бросить на убой полсотни человек. Ахмадов вовсе не так глуп, как хочет казаться. Ага! Вот и решение: перед самым прижимом, пытаясь укрыться от меткого огня, за единственным условным прикрытием — полуметровой высоты камнем — четверо джигитов пытаются установить пулемет. Отрабатываем безделье двумя парами выстрелов. Все четыре в цель. Нужно поддерживать реноме перед детишками, они-то не мажут! Атакующие, сообразив, что снова ничего не вышло, бросаются обратно. Многим везет: умирают сразу.

На долину опускается тишина. Можно делать зарубки. Хоть и не наша это традиция. И не приживется. Иначе придется отпиливать приклады верных «драгуновок».

Таджикистан, Фанские горы, озеро Большое Алло

Бодхани Ахмадов

— О, Великий баши, разреши своему верному слуге, недостойному целовать след твоих сапог, сказать тебе пару слов наедине?

Ахмадов скривился, как будто засунул в рот какую-то кислятину.

— Кадрид, кончай придуриваться! Что у тебя?

— Отойдем, баши, — сразу посерьезнел Кадрид, — есть разговор. Важный.

Бодхани внимательно окинул взглядом джигита, с этого утра назначенного начальником его охраны. Предыдущий бесследно пропал прошлой ночью. И если бы он один! Простая мысль, что джигиты сбежали, даже не приходила в голову: не только люди преследовали армию по пятам. От тех не убежишь…

— Что ты хотел сказать, Кадрид? — устало спросил Ахмадов, когда они отошли на несколько метров.

— Только выслушай до конца, баши, — сразу предупредил джигит.

— Хорошо, — когда не остается ничего, можно и выслушать.

— Мы проиграли эту войну. Там, — последовал взмах руки вверх по ущелью, — не только оросы, но и урусы.

— Ты решил сообщить то, что ясно любому барану?

— Подожди, баши, сначала выслушай. Ты обещал. Вдоль берега мы не прорвемся. Сколько бы ты ни отправил человек. Там — Кадрид указал вниз, за озеро, — мало воинов, но их позиция неприступна.

— Ну, — поторопил баши. — Не тяни ишака за хвост!

— Однако туда есть еще один путь. Старая тропа пастухов. По ней можно обойти озеро.

— И?

— Она обвалилась задолго до Большой Войны, и про нее мало кто знает. Армию там не провести. Но хорошие скалолазы пройдут. От моего отделения осталось шесть бойцов. Мы уйдем ввосьмером.

— И что потом? — Баши чувствовал подвох, но вот в чем он? А Кадрид продолжал:

— Год или два нас будут гонять по горам, как бешеных собак. Если узнают. Но армия скажет, что ты бросился в озеро, и сдастся в плен. Урусы не наказывают рядовых бойцов. И не сажают в тюрьмы, которых у них нет. Отпустят просто жить. Ты же не думаешь, что они станут дехканами? В удобный момент бросишь клич. Или создашь новую армию. У тебя есть тайные склады. И золота на оплату наемников припрятано с запасом. — Кадрид улыбнулся.

— Ты когда-нибудь видел однорукого скалолаза? — Бодхани понимал, что согласится с предложением. Но спросить был обязан.

— Мы поднимем тебя веревками.

— Кадрид, я давно не верю в бессребреников. Что мешает тебе уйти без однорукой обузы?

— Ты мудр, баши. Я хотел бы быть баши сам. Но без тебя не справиться. Люди не пойдут за мной. Не знаю, почему идут за тобой. До сих пор идут! Но за мной не пойдут точно. Вторым быть лучше, чем никем.

Бодхани думал недолго. Что умел зеравшанский баши, так это быстро принимать решения.

В поднявшейся суматохе никто не заметил, как загнанная в ловушку армия уменьшилась на семь джигитов. И одного баши…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Виктор Юринов

Возле коша двое. Высокий мужик в камуфляже и… Борьчик… Да, действительно, Борьчик. Сын изменился: стал шире в плечах, оброс мускулатурой, появились уверенные движения опытного бойца… Но это он, мой Борьчик. Да и как он мог не измениться, если сумел прийти сюда.

Ира всхлипывает и бежит вперед. Сын поворачивает голову и бросается навстречу. Еле сдерживаюсь, чтобы не бежать. Не хватает только словить инфаркт в такой момент. Подхожу не торопясь. Жена рыдает, уткнувшись Боре в грудь. Он растерянно гладит мать по голове, как заведенный повторяя раз за разом:

— Я пришел, мама… Все хорошо! Я пришел… Я пришел, мама…

Честно говоря, очень хочется на Ирино место. Но ей нужнее. И еще… я не вижу внучки, которая должна быть здесь.

Борин спутник подходит ко мне. Капитан. Надо понимать, тот самый, очень вовремя пристреливший Тимура Ахмадова.

— Капитан Урусов, — представляется он и добавляет, — Андрей.

— Виктор.

— Я знаю, — улыбается Андрей, кивая на Борю. — Доложили.

Но тут же улыбка сползает с его лица.

— Санька ушла вон туда, — палец упирается в Чимтаргу. — Сказала, есть какая-то тропа, которую надо перекрыть, и про которую никто не знает. Извини, Вениаминыч, я совсем плохой был, не сумел задержать. Мы как раз за ней собирались.

Смотрю на осунувшееся, заострившиеся лицо, черные круги вокруг глаз. Слышу Борино хриплое дыхание…

— Нет, капитан, Чимтарга вам сейчас не по зубам. Горняшка у вас. Удивительно, что на ногах держитесь.

— Но…

— На подходе Потап с бойцами, они пойдут. А вы вниз. В Лагерь и отдыхать. Эта война для вас закончена.

— Но пап, там же Санечка! — Боря отрывается от матери и поворачивается ко мне. — Ты не думай, я теперь не только в шахматы играть умею.

— Знаю, — отмахиваюсь от сына. — Можешь за сутки без аклимухи дойти от Искандеркуля до Мутных. Но после этого тем же темпом пройти Чимтаргу не сможешь. Вообще не сможешь. Только отвлечешь людей на свое спасение.

— А…

— Моя внучка не домашний ребенок. И…

От неожиданного толчка чуть не падаю в снег. Ленг поворачивает морду к Коно. Санькин пес смотрит в сторону перевала, потом оборачивается и требовательно-вопросительно гавкает.

— Да, Коно, — говорю ему, — найди ее. И вытащи. И ты тоже, Ленг.

Псы мгновенно исчезают за гребнем ближайшей морены.

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Коно

Запахи. Много. Здесь было много Друзей. Но давно. Маленькая тоже была. Сейчас нет. Есть люди! Двое. Чужие. Один не совсем чужой. Тот, который не умер в пургень. Второй незнакомый. В коше. Вышли. Посмотреть, чтобы не обидели Старых Друзей, которые с нами. Не нападают. Обнимаются. Плачут. Чужой — не чужой. Это новый Друг. Хорошо. Друзья — это хорошо. Но где Маленькая? Запахи. Она была здесь. Куда ведет след? Вон туда за морену. Недавно, можно догнать. Надо спросить Друзей. Старый Друг, ты не против? Плохой запах. Она беспокойна. Надо к Маленькой! Вместе с братом? Хорошо! Нужно спешить!

*

Два черных зверя, мгновенно сорвавшись с места, большими прыжками понеслись к перевалу Чимтарга, с каждым скачком отыгрывая фору, выбранную Санькой. Глупые люди думают, что лучшие из них могут сравниться с собаками в беге. Неправда, псы намного быстрее. Просто у них хватает ума это не показывать.

Таджикистан, Фанские горы, озеро Большое Алло

Олег Юринов

Вызов застает врасплох.

— Ирбис — Бешеной.

— Слушаю.

— На Большом Алло есть обходная тропа. Она выходит в Правый Зиндон ниже ручья Мирали.

— Что там?

— От Левого Зиндона веревка простых скал. Потом легко.

Неприятная новость. Простые скалы — простые для нас. Протащить там армию Бодхани не удастся. Но отправить десяток нам в тыл — реально. А что может натворить профессионал — знаем все. Специалистов у Ахмадова быть не должно. Но лучше перестраховаться! Кстати, а откуда она говорит? С Мутных рация не возьмет!

— Понял. Ты где?

— На Чимтарге. Буду у выхода на тропу минут через сорок.

Только этого не хватало! Ору в рацию, как будто могу что-то изменить:

— Не надо! В одиночку не задержишь!

— Если будет человека три — перебью. Если больше — прослежу.

— Не надо!

— Папа, я уже выросла!

— Хорошо. Только не ввязывайся. Если кто появится — отслеживай и держи в курсе.

— Приняла. СК.

— СК.

Отключаюсь и развиваю бурную деятельность.

— Витас с Барсом, Олим… — оглядываю четырнадцатилеток. Двоих мало, нужен кто-то еще, — Рашид, со мной. Взять снайперки. Кроме Витаса. Леха, здесь за старшего. Пошли.

Выскакиваем минут через пять. Плохо, очень плохо. Меньше, чем за полтора часа не дойдем. А дочка добежит за сорок минут. Может, конечно, и ложная тревога. Но… Если она сходу ввяжется в бой… Ввяжется обязательно, не решится пропустить вниз. Если бы не ее предупреждение, джигиты могли бы вообще обойти «каменоломню». Теперь перекроем. Но не успеваем. Никак не успеваем.

Собственно, а чего я дергаюсь? Старая тропа, которая неизвестна даже нам. Хоть это и соседнее ущелье, но мы же тут всё излазили. Откуда ее знать Ахмадову? Да еще скальное начало! С другой стороны, тропа пастушечья, кто-то из джигитов постарше может вспомнить. Надо подстраховаться, надо. Только без лишнего мандража, появление ахмадовцев именно тогда, когда Санька уже там, а мы еще нет — маловероятно. Надо только сократить промежуток до минимума.

— Олег, что случилось?

На ходу объясняю ситуацию. Витас наклоняется к Барсу и негромко с ним разговаривает по-литовски. Пес уносится вперед. Мудро. Зверь будет на месте намного раньше нас… Это только кажется, что против огнестрела собаки не бойцы. Немало ахмадовских бандитов могли бы засвидетельствовать обратное. Но не пережили встречи с нашими песиками.

Мы же прибавляем ход. Похоже, я перемудрил с секретностью. Дочку давно надо было вводить в курс всех проблем и действий. Слишком уж сильны у ребенка способности находить всевозможные дырки. И закрывать их своим тщедушным тельцем. Введу. Лишь бы в этот раз обошлось.

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Правый Зиндон

— Командир! Человек на склоне!

— Где?

— Вон там, на снегу. Сейчас не движется.

— Это камень, Карим!

— Только что этот камень очень шустро бежал. И замер, как только мы остановились. Просто так камни не бегают.

— Согласен! Рассыпаться цепью. Двинется к скалам — стрелять. Не отпускать!

— В чем дело, Кадрид? Время дорого! Всего один человек! Наплевать!

— Ты в этом уверен, баши?

— В чем?

— Что он один. И что наплевать.

— Хм… может, ты и прав… Я слишком часто ошибаюсь в последнее время.

*

Два черных пса вылетают на перевал. Проскакивают мимо тура и без остановки уносятся дальше вниз. Что собакам записки и прочие людские условности. Вперед, туда, где ждет помощи самое дорогое существо. Ветер доносит запахи Чужих и железа… Мелькают лапы, едва касаясь земли, еще убыстряется бег. Со стороны кажется, что пес летит по воздуху… Вперед… Держись, Маленькая, я иду!..

*

— Ирбис — Бешеной.

— Здесь.

— Шаки в долине. Восемь. Заметили меня.

— Черт! Уходи!

— Назад не выйдет. Попытаюсь к камням.

*

Четыре человека несутся вверх по тропе, уже не следя за дыханием. Воздух с хрипом вырывается из легких. Впереди, оторвавшись на сотню метров, несется большой черный пес, двойник тех, что наверху. Им уже не так далеко. Или очень далеко. Как верно оценить расстояния, когда счет идет на секунды?

*

Джигиты медленно поднимаются вверх, не сводя глаз с подозрительного места. Камень на склоне неподвижен. Карим щерится в усмешке и выпускает длинную очередь. Слишком далеко, все пули уходят в сторону, но результат достигнут: лжекамень стремительно бросается вперед-вниз, пытаясь укрыться за камнем настоящим. Теперь стреляют все. Даже баши стреляет. Так далеко стрелять из пистолета нет никакого смысла. Но одной рукой не удержишь автомат. Магазин быстро кончается, и опустошенный «Грач» возвращается в кобуру. Когда есть вокруг верные воины, негоже баши сражаться самому. Верные воины продолжают поливать камень свинцом, прерываясь только для смены магазинов…

*

Пес резко прибавляет хода, отрываясь от брата. Я иду… Держись, Маленькая!..

*

Пули щелкают по камню, рикошетом отскакивают в стороны, буравят снег. Странно, но ненадежное укрытие пока справляется. Может потому, что спрятавшееся за ним тело слишком мало. Но удача не вечна. Джигиты подходят всё ближе, скоро камень перестанет быть даже условной защитой. Человек ловит секундное затишье и вскидывает автомат. Негромкий щелчок. Выстрела нет. Затвор замирает на месте…

*

Четверка разрывается. Самый старший отрывается от товарищей и продолжает наращивать темп. Хриплое прерывистое дыхание… Струйки пота, текущие по вискам, заливающие глаза… Бледное, как мел, лицо…

*

Град пуль выбивает яркий сноп искр совсем рядом. Слышен короткий вскрик, тело вываливается из-за камня, скользит по насту, натыкается на неприметный бугорок, переворачивается, летит кубарем, неуклюже подпрыгивая на застругах. На огромной скорости пролетает в десятке метров от Карима, катится дальше и замирает внизу, остановленное сугробом перед пятиметровой высоты камнем.

*

Ветер приносит запах крови. Родной крови… Ярость вымывает усталость из мышц, стирает границы невозможного… Пес перемахивает через огромный камень и несется вперед еще быстрее, чем раньше… Я иду, Маленькая!..

*

— Карим, Рахмат, проверьте. И добейте.

Двойка осторожно подходит к распростертому телу. Раскинутые руки, левая нога подвернута, белое, без кровинки лицо, небо отражается в широко раскрытых немигающих глазах… Живые так не лежат…

— Кери хар! Это женщина! Почти ребенок!

Удивленный джигит делает шаг к телу…

Таджикистан, Фанские горы, выше озера Большое Алло

— Товарищи офицеры, вы есть хотите? — На парня был навьючен здоровенный термос и связка котелков. Из термоса одуряющее пахло кашей с мясом, поэтому вопрос казался глупым.

— Есть мы утром хотели, а сейчас жрать желаем! Давай! — Петров принял котелки, в которые взмыленный рядовой щедро навалил пшенки, передал один Галине. Девушка кивнула, принимая закопченную посуду.

— Как думаешь, Миш, что дальше? — Галина не спешила есть. Каша горячая.

— Не знаю. Мы тут, как котята слепые. Всё союзнички определяют. Скорей бы уж полковник подходил, может он порядок наведет, — хмуро ответил Петров и вытащил из клапана разгрузки блестящую мельхиоровую ложку.

— А что тебе не нравится?

— Всё мне не нравится. И союзнички, эти, в первую очередь! — То, что капитан ругался, не мешало ему быстро опустошать котелок.

— И чем? Анзоб нам очистили, вперед не пускают, всю дорогу сами под пули лезут. Войну, можно сказать, их руками выиграли. Представляешь, каких потерь это могло стоить?

— Понимаешь, странные они какие-то. Старшие еще более-менее, но те, что помоложе, вообще «полный вперед». «Ребенки» эти…

— Еще бы не странные! — Галина с сожалением отставила пустой котелок. — Во всем лучше нас на голову. Только не бесись и не удивляйся. У них двенадцать лет усиленной подготовки.

— Да дело не в подготовке… Не могу я объяснить. Иные они, как с другой планеты!

— Смотри! Это что за хрень?!

Собеседники прильнули к оптике. Над позициями противника развевалась белая тряпка. Джигиты, без оружия, с поднятыми вверх руками вылезали из-за камней. Легко разбирались отдельные крики:

— Урус! Нэ стрэляй! Мы сдаватса!

Никто и не стрелял. Воинство Бодхани споро выбиралось на ровную площадку между позициями сторон. Поток сдающихся, сначала вытекал из нагромождения скал полноводной рекой, но постепенно ослаб и, наконец, иссяк.

— Что делать будем? — спросил Петров Галку. — Я себя Жуковым в Рейхстаге не ощущаю.

— Не знаю, — ответила девушка, — при мне капитуляций тоже не принимали.

И в этот момент загрохотали очереди…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Правый Зиндон

Безвольно лежащее тело взмывает в воздух, словно подброшенное мощной пружиной. Рант альпинистского ботинка с легкостью проламывает висок Кариму, нежные девичьи пальцы вонзаются в горло Рахмату, вырывая кадык, тонкая ручка с неожиданной силой выдергивает автомат. Грохочет очередь. Девчонка исчезает за камнем, а по склону скользят тела еще двух неудачников…

*

Человек слышит звуки выстрелов. Стреляют рядом. Очень близко. Еще немного. Совсем. Минут пять. Лишь бы были эти пять минут… Ну, пожалуйста…

*

Оставшаяся четверка подтягивается к камню…

— Кадрид, осторожнее!

Кадрид скалится гнилозубой улыбкой:

— Сейчас у нее кончатся патроны. Если уже не кончились. Девчонке надо было хватать автомат Карима, тупоголовый Рахмат вечно забывал менять магазины…

*

Зверь скатывается по склону и несется вперед, даже не пытаясь прятаться. Вперед, быстрее. Я иду…

*

Девчонка за камнем наскоро заматывает обрывком бинта простреленную руку. Лишь бы немного задержать кровь, накладывать полноценную повязку нет времени. Закончив, высовывается из-за укрытия. Мушка совмещается с прицелом, выжать спуск… Холостой щелчок. Магазин пуст. Одна. Безоружная. Раненая…

*

Человек выскакивает на перегиб и вскидывает винтовку. Нет, слишком далеко. Опять переходит на бег…

*

Щелчок услышан.

— Всё! Вперед, шакалы!

*

Одна. Безоружная. Раненая. Но живая! А значит…

Девочка подпрыгивает, цепляется здоровой рукой за еле заметный выступ и по отвесной стене взлетает к самой верхушке камня. Теперь она заметна только с того места, где бинтовала руку, и где сейчас взбивают снег пули. Однако тот, кто придет туда, вряд ли успеет поднять глаза…

*

— Кара-шайтан!

Крик ничего не может изменить. Огромный черный пес, будто вынырнувший из снега, налетает ураганом. Падает Фируз, пятная белоснежный наст тугой струей ослепительно алой крови, летит в сторону то, что недавно было Азизом. Кадрид успевает вскинуть оружие… Длинная, на полмагазина очередь без промаха находит грудь чудовища…

*

Маленькие злые слепни больно жалят грудь, пробивают шерсть, так хорошо защищающую от клыков шаков, забираются внутрь, сбивают, тормозят, мешают, пытаются толкнуть назад… По телу пробегает судорога, лапы перестают держать… Что случилось? Неважно! Впереди еще двое Чужих, которые хотят убить Маленькую! Ярость, как назойливых мух, отбрасывает боль и слабость. Мышцы снова бросают вперед… ОНИ! ХОТЯТ!! УБИТЬ!!! МАЛЕНЬКУЮ!!!!

*

Мертвые пальцы Кадрида роняют в красный снег автомат, над раскаленным стволом с шипением встает облачко пара, а клыки большого черного пса уже ставят последнюю точку в жизни Бодхани Ахмадова, очередного правителя, возомнившего себя великим. Вряд ли время, равнодушное к титулам выскочек, сохранит и это никчемное имя…

Таджикистан, Фанские горы, выше озера Большое Алло

Стреляли «ребенки». Пока джигиты выходили сдаваться, «дети гор» с трех сторон окружили площадку. И ударили в упор, кинжальным огнем, из всего, что могло стрелять, выкашивая сдавшегося противника. С небольшим опозданием в общий хор вплелся басовитый рев крупнокалиберных пулеметов.

Бежать ахмадовцам было некуда, смерть летела со всех сторон, находя за любым укрытием.

Огонь замолк лишь тогда, когда на площадке не осталось ни одного стоящего на ногах джигита.

— То есть как? Зачем? — Петров непонимающе смотрел на заваленную телами осыпь, — они же сдавались…

Офицер не спрашивал никого конкретно. Просто мозг не мог смириться с только что пережитой сценой.

— Врагов надо убивать, — бросила Зухра, меняя магазин в автомате.

— Но они сдавались! — произнесла Галина, ошарашенная произошедшим не меньше Петрова. — Тот, кто сдается, уже не опасен. Он и не враг.

— Враг, поднявший руки, не перестает быть врагом. Его надо убить, чтобы он не мог ударить в спину. Надо закончить работу.

Таджичка что-то прошептала псу, лежавшему рядом с ней. Тот поднялся и неспешно побежал к площадке, ставшей местом массовой казни. Пес был не один. Собаки бежали с трех сторон, пресекая все пути отхода тем, кто мог остаться живым.

— Это что? Кормежка друзей? — тихо спросила Галина, с трудом сдерживая тошноту.

— Контроль, — ответила Зухра. — Быстро и эффективно. Патроны надо беречь.

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Правый Зиндон

Снег. Изрытый и истоптанный… Пятна крови… Разбросанные трупы… Два зверя, замершие, словно часовые… Бледный мужчина с винтовкой… Девочка с перебинтованной рукой, обнимающая тело большого черного пса… И тихий безнадежный вой…

25 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

День понемногу подходил к концу. Закатное солнце еще заливало ярким светом снежные просторы Замка, дарило лучи отвесным скалам Фагитора и многочисленным моренам вокруг озер, но пылающий диск уже клонился к гребню Чимтарги, собираясь спрятаться за высочайшую вершину Фан. Еще час, может чуть больше, и придет тень, а там уже и до темноты недалеко…

На старой морене у северной, нижней оконечности озера, на камнях возле большого старого коша расположились два человека. Оба немолодые, но на этом сходство и заканчивалось. Один невысокий широкоплечий моложавый мужчина в старой авизентовой куртке, таких же штанах и армейской панаме времен войны в Афганистане сидел, положив руку на голову большого черного пса. Пес развалился возле ног хозяина и чуть слышно сопел, вывалив длинный розовый язык. Назвать человека стариком язык бы не повернулся, но выдавали глаза. Такой взгляд может принадлежать только человеку, немало пожившему и видевшему за долгую жизнь много плохого. Очень много.

Второй собеседник, повыше ростом и не так раздавшийся вширь, но немного сутулый, смотрелся старше. Полевой «горный» камуфляж российской армии, полковничьи погоны, и в диссонанс — бахилы, надетые поверх ботинок. Военный устроился напротив альпиниста, пристально вглядываясь в лицо.

— Думал, увижу тебя только в лагере, — тихо сказал Пилькевич, зябко пряча руки в карманы куртки, — всё-таки, сын нашелся, и у внучки горе.

— Ребята сказали, что ты сюда идешь. Решил дождаться. Один день ничего не решит. От Бори Ира не отходит. А Санечка… — Юринов вздохнул, — ей сейчас никто не в силах помочь. Только время… Внучка сильная, справится…

— Собаки так много значат? — Пилькевич погладил пса. Тот оглянулся и понимающе улыбнулся уголком пасти.

— Словами и не объяснишь. Проще все назвать психологическим симбиозом. Наукоподобно и, в принципе, верно, — Виктор помолчал немного. — Твой пес для тебя — как член семьи. Кусочек твоей души, что ли. Всегда гордился, что умею объяснять, а тут не могу. Это надо чувствовать… Санечке очень плохо… Хуже только Пусику.

— Это кто такой? — полковник запустил ладонь в густую шерсть.

— Пес погибшей девочки. Скорее всего, перестанет есть и умрет. Так обычно бывает. Лишь один раз удалось спасти собаку. И то — суку, у которой щенки были. Кобеля — ни разу.

— Настолько верные?

— Дело не в верности. Точнее, не только в верности. Хозяин для них — центр мира. Да, наверное, так правильнее всего. Центр вселенной. И если он гибнет — мир рушится. А зачем жить в разрушенном мире? Вот и умирают…

— У людей так же?

— Похоже. Только человек заставляет себя выжить. Такая он тварь, что выживает где угодно. Как тараканы… Видишь, наш мир разрушили Войной. Всё равно выжили. И в Душанбе, по которому долбанули. И здесь, между Бодхани и голодом…

— Неужели не было другого выхода, Витя? — спросил Пилькевич, — Двенадцать лет, это очень много! Я был уверен, что вы погибли. Неужели не было другого выхода? — повторил он еще раз.

— Какого? — спросил Юринов. — Думаешь, я все эти годы себя не спрашивал? Не раз. Первой же мыслью было спуститься вниз. Кое-кто попытался.

— И что?

— Девчонок спасли. Парней не успели. Ахмадов пришел на третий день. На тот момент многие еще не вернулись с восхождений.

— А вы отбились. Почти без оружия…

— Нас не ждали. И повезло. Расспроси Олега или Потапова. Они там были. Какой мир с Бодхани после того кишлака? Да и до — тоже. А еще через неделю Олег отстрелил ему руку. Так что… А воевать не хотелось. Некому у нас было воевать…

— Но хоть сообщить…

— Как? Отправить кого-то через горы? Возможно. И что дальше? Ты помнишь, чем вы тогда занимались?

— Да. Не до войны было…

— То-то и оно… А уже через год на Анзобе заминировали туннель. И перевал укрепили. Согласился бы Рюмшин класть ребят ради горстки каких-то альпинистов?.. Нет, конечно. Да и не до того вам было. А к кому еще? Чем один бек лучше другого? Может, если бы я вовремя вспомнил Фарруха… Но не вспомнил.

Собеседники замолчали. Тишина стояла долго. Пока Виктор, пристально вглядывающийся куда-то в облака, не продолжил:

— Понимаешь, Андрей, у нас была только одна защита — инкогнито. Если бы кто-нибудь пронюхал — нам конец. Бодхани задавил бы.

— Сейчас же отбились! — возразил Пилькевич. — Даже сами его спровоцировали. А тогда он был слабее.

— Мы двенадцать лет готовились к этой войне. Очень серьезно готовились. А тогда, с тремя десятками условных бойцов… Нам нужны были вы. Прикидывался вариант уйти в Душанбе. По тому пути, что прошли «ребенки» неделю назад. Даже успели бы до первого пургеня. До семнадцатого августа тот вариант существовал. Пока главной трудностью было мое сердце и Руфина Григорьевна. Сложности, по большому счету, небольшие и решаемые. Но после Пасруда добавились кишлаки. Женщины. Дети. Как их было тащить через перевалы? Историю эвакуации Баксана помнишь?

— Но здесь же нельзя жить! Невозможно!

— Мы жили…

— Как? На супе из двухвосток?! — Пилькевич в раздражении ударил по камню. Поморщился. Удивленно лизнул разбитые костяшки. Снизу неодобрительно смотрел пес.

— И на супе тоже… Андрей, мы не видели другого выхода. Я не утверждаю, что его не было. Мы не видели. Понимали, что никто не решит наши проблемы. Ахмадов мешал всем, но только нам его существование угрожало полным уничтожением. Даже Матча могла сложить оружие и признать власть Зеравшана. А мы не могли. Кто-то должен был умереть, либо Ахмадов, либо Лагерь. Вот и спрятались за легендами, ушли в тень. И готовились к бою. Громоздили ловушки, минировали проходы, интриговали внизу. Натаскивали бойцов. Не думали, что ими станут дети. Собирались воевать сами. Увы, себя мы переоценили. А деток наоборот. Без них бы не справились…

— Витя! Посмотри, кого вы вырастили! Дело не в том, какие они бойцы. Для армии это находка! Но… Они же не люди! Они дикари! Звери! Садисты! Я был в Зиморге… А на южном входе спецназ блевал! Мужики всю жизнь на войне. И блюют. А ваши «ребенки» шутки шутят. И песиков своих вычесывают. И жрали, даже не вытерев кровь с лиц и морд! Что люди, что собаки… Это же звери!

— Обманули тебя, — безразлично ответил Виктор заведшемуся полковнику.

— В смысле? — резко сбавил тон Пилькевич.

— Псов сначала отмывают до чистоты, потом только кормят. «От шаков любую заразу подцепить можно» — ненарушаемое правило. Первое дело после любой схватки — собак почистить.

— Ну, может и так, — согласился с аргументом спасатель. — Непринципиально. А на Большом Алло? Ахмадовцы сдавались! А ваши детки взяли и всех расстреляли. Хладнокровно дождались, пока вылезут до последнего человека, и положили безоружных. И проконтролировали. Собаками. И никто из взрослых их не остановил. Даже не дернулся, — Пилькевич отвернулся.

— «Ребенки» пленных не берут! Ты знаешь, откуда возникло это правило? Сколько нам жизней это стоило? Пять! По масштабам страны — мизер. А для нас — это пятеро наших! Бесценных людей. Я тебе сейчас могу про каждого рассказать! — Юринов от волнения даже встал. — Серега Долженко попробовал вступить в переговоры. Хотел шугануть, мол, мы вас не тронем, а вы сюда не суйтесь. Думаешь, с ним стали разговаривать?! Сразу из трех автоматов! И всё. А ведь Серега не только альпинист был и лучший наш пулеметчик. Как он на гитаре играл! И пел изумительно! Сколько песен знал… И каких! Заменит его десяток неубитых джигитов? Или сотня? Тысяча? Даже, если не на нас смотреть, а на весь Таджикистан?

— Да я не об этом…

— А я об этом. Ты знаешь, чем мы заплатили за эту войну? Наши потери тебе известны?

— Знаю. Два человека.

— Ты думаешь, это мало? Не отвечай, — остановил Юринов. — По всем военным понятиям и раскладам — мизер. Только у нас другие понятия. И расклады другие. Операция провалена. Мы потеряли Антона, Гюль и Коно. Три жизни. Прекрасного геолога, гениальную шахматистку и отличного пса. Антон хоть успел жизнь увидеть… А Гюль было только шестнадцать. Больше всего на свете любила шахматы. Сама, без учителей и книжек, доросла до уровня хорошего камээса. Мечтала с гроссмейстером сыграть. Вот он, гроссмейстер, сам пришел. А Гюль нет… Да насрать мне, сколько джигитов убито! Понимаешь, насрать! Всех бы их собственными руками!..

— Если она была такая уникальная, то почему ее в тылу не держали?

— Потому что у нас все уникальные. Для нас. Мы с Олегом и так смухлевали, спрятали Саньку. Помогло? Коно погиб, сама чудом жива…

— А вот это? — Андрей ткнул пальцем в сторону брезентового мешка, пристегнутого к стоящему рядом рюкзаку. — Сколько этой девчонке? Пятнадцать?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать! И она без всяких эмоций отрезает человеку голову!

— Не человеку. Трупу. Ты думаешь, это месть? Ничего подобного, чистая целесообразность. Предъявить дехканам мертвого баши — правильная идея. Но не тащить же всё тело.

— Я не знаю, смогу ли я отрезать трупу голову. Скорее всего, смогу. Но после этого идти, стреляя глазками, и перебрасываться шутками с мальчиками, небрежно помахивая мешком с отрезанной башкой, уже точно не получится.

— Тебе и не положено. Возраст не тот. И ты давно уже не девочка…

— Витя, не передергивай. Прекрасно же понимаешь, о чем я!

— Понимаю. Но и ты, Андрей, пойми, они не звери! Они другие. Совсем другие. Вот и все. Отрезать головы трупу? В чем проблема для человека, который десятки раз потрошил барана? Кровь всего лишь жидкость, текущая по сосудам. Тебя же не тошнит при виде раздавленной мухи? Для них нет разницы между джигитом Бодхани и одичавшей собакой.

— И убивают человека так же легко, как собаку или барана?

— Легче. Когда режут баранов, девчонки, бывает, плачут. Редко, но бывает.

— То есть, с шуточками перехватила пару глоток ножом, а потом искренне порыдала над трупом невинно убиенного барана?

— Где-то так. Граница проходит не по линии зверь-человек, а по линии свой-чужой. За своих они готовы на всё. Внучка собиралась в одиночку держать Восточный Казнок. Думаешь, не понимала, что без шансов? Отлично понимала, но хотела выиграть лишний час. А потом рванула в Зиндон. С той же целью. Разве что шансов было намного больше.

— В смысле — намного больше? Одна против восьмерых?

— Ей трижды не повезло. Заметили на снежном склоне. Заклинил автомат. А в трофейном не оказалось патронов. Даже после этого шансы были… Не очень много, но… Ты считаешь, что люди, ввосьмером охотящиеся на четырнадцатилетнюю девочку, достойны пощады? Коно решил иначе.

— Я ж не об этих. А о тех, кто сдавался!

— Скажи, Андрей, а что бы вы с ними сделали?

— Ну… — глубокие морщины избороздили загорелый лоб. Пилькевич соображал долго. Виктор не дождался:

— Без «ну». Тюрем нет. И не ожидается. Работать эти граждане не будут. Месяц-два, и расползутся по мелким бандам по всей стране. Оружие в заначках есть, можешь не сомневаться. Потом ты вылавливал бы эти группки по одной и расстреливал. Теряя людей. Так?

— Возможно. Даже весьма вероятно…

— «Ребенки» посчитали так же. И приняли превентивные меры. Жизнь врага для них не стоит ломаного гроша. В головах нет ни одного предрассудка из вбитых в нас тысячелетним воспитанием. Ни гуманизма, ни ценности абстрактной человеческой жизни, ни прав человека, ни презумпции невиновности. Есть враг. Врага надо убить. Есть друг. Друга надо спасти. Все! Всех остальных — не трогать, пока не станет ясно, друг это или враг. Не «доказано», а «ясно»! Каждый сам и прокурор, и адвокат, и судья. И палач. Разбирательство проходит в доли секунды, а приговор приводится в исполнение немедленно и обжалованию не подлежит. Но поверь, он бывает и положительным. Патрули сначала стреляют, потом разговаривают. Но ни один из бежавших в Пасруд дехкан не убит. Понимаешь, ни один! «Ребенки» не агрессивны, они целесообразны. Они люди, но совсем другие люди. Мы, те, кто их такими вырастили, их понимаем. Не до конца, но понимаем. Тебе на это дико смотреть. Но они такие, какие есть…

— И вы собираетесь их выпустить в большой мир? Каждый, кто наступил «ребенку» на ногу — враг! Потребовавший денег за еду — тоже! А про патруль, решивший проверить документы, даже говорить не буду! Да они вырежут половину Душанбе в первый же день!

— Многих зарезали «языки» Ирбиса? Это те же «ребенки». И на Анзобе их было достаточно много. Молчишь? Андрей, пойми, они люди. Не дикари, не звери, не садисты. Они знают, что такое Правила. Понимают их необходимость. Умеют по ним жить. Да, умеют убивать. И ни малейших терзаний по этому поводу не испытывают. Не убивать тоже умеют. И хорошо понимают, что такое необходимость и дисциплина. А без гуманизма и прав человека — проживут как-нибудь.

— Ну, без этого мы и сами обойдемся. В двенадцатом ни то, ни другое никого не спасло…

— В восемьдесят втором я действовал так же, как они. Поэтому мы с тобой живы. До сих пор живы. Сейчас «ребенки» спасли Лагерь. Еще они спасли Матчу и сберегли немало жизней твоих бойцов. Надо хорошо подумать, Андрей. Может быть, именно они — Люди?

Виктор снова встал с камня. Тут же поднялся и пес.

— Пойдем, до темноты еще успеем спуститься в Лагерь. Тем более, твоя телохранительница все твои шмотки утащила. А внучка — мои. Взамен Фарида мешок оставила. А ведь я знал! Чувствовал, что когда-нибудь придется тащить на горбу Бодхани Ахмадова…

27 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, слияние Имата и Пасруда

Стремительный горный поток бежал вниз, в Фандарью, и дальше в Зеравшан, чтобы вместе влиться в Амударью и продолжить свой бег к Аральскому морю. Левая сторона потока была прозрачной и ярко-синей, а правая — мутной и желтой.

На большом камне, вдававшемся в бурную воду горной реки, ссутулившись, сидела маленькая девочка. Сухие глаза мало кого могли обмануть. Достаточно было увидеть бесконечное отчаянье в позе ребенка. Или «ребенка». Сильные люди плачут глубоко внутри, не давая свободы слезам…

Аверин старался не шуметь, хотя иллюзий не питал: Санька его заметила, пусть и не показала вида. Как сидела, уткнувшись отсутствующим взглядом в реку, так и продолжала сидеть. Ни звука, ни движения. Изваяние. Камень на камне. Мрамор на граните.

Огневолк присел рядом. Найти Саньку было несложно. Она всегда любила это место. Действительно, здесь хорошо, разве что далековато, почти двадцать километров от Лагеря. Впрочем, что такое для «ребенка» два десятка километров?

Найти не сложно. А вот что говорить? Точнее, с чего начать?..

— Не надо, дядя Женя, — вдруг сказала девочка, так же глядя на два несмешивающихся потока. — Не надо ничего говорить. И сочувствовать не надо. Я живу. Не прыгаю в Пасруд. Ем. Пью. Тренируюсь. Живу. Мне не нужен другой пёс.

— Ты живешь, — откликнулся Аверин. — Ешь. Ты ешь. А он — нет.

— Кто?

— Пусик. Не ест. Никого не слушает. Не идет на контакт. Даже со мной.

Санька подняла голову и посмотрела на кинолога. Заинтересованности во взгляде не было. Ни малейшей.

«Не выйдет, — подумал Огневолк, — потерявшему Друга безразлично всё. Года через три… Может через два. И то не факт… Слишком давняя связь. И слишком молода девочка. Но попытаться надо было».

— И? — спросила Санька.

— Попробуй убедить его не умирать, — сумел выдавить главное Аверин, — у тебя может получиться, вы на одной волне. Извини, что прошу о таком, но…

— Я попробую, — ответила девочка. — Попробую. Ему еще хуже, чем мне.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Пес неподвижно лежал у самого среза воды, уронив на лапы большую лохматую голову. Неподвижное тело, запавшие бока, остекленелый взгляд, уткнувшийся в бегущую струю, бесконечно уносящуюся вдаль… Казалось, жизнь уже покинула большое, красивое тело. Но зверь был жив. Пока еще жив…

Второй пес возник рядом бесшумно, как приведение. Подошел к лежащему, негромко рыкнул. Тот поднял голову, посмотрел на товарища. Взгляды встретились. Пришедший мотнул головой в сторону девочки, медленно бредущей от ворот к столовой.

Лежащий встал и понуро пошел навстречу ребенку. Надо — значит надо! Как бы тебе ни было плохо, но если ты можешь помочь… Или хотя бы попытаться…

Ленг взглядом проводил Пусика и потрусил по делам. Сам он помочь Саньке не мог. Может, выйдет у того, кто так же несчастен…

28 августа 2024 года

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет, — ответил Вагиз. — Сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Это хороший совет, — произнес старик, устраиваясь на дастархане, — Но всё же, уважаемые, есть ли новости?

— Есть, Мустафа, есть! — усмехнулся Вагиз, — как может не быть новостей, если мир сошел с ума и катится в сторону Джанахама быстрее, чем мы успеваем наполнять пиалы?!

— Поделись с нами открывшейся тебе мудростью, досточтенный, — произнес Абдулла. — Что привело тебя к таким выводам?

— Уже несколько дней, как всё вокруг кишит солдатами. Где это видано, чтобы правоверные и урусы всё делали вместе, как братья?

— Ты меня удивляешь своей плохой памятью, Вагиз, — горько усмехнулся Мустафа, — так было еще сорок лет назад. И семьдесят лет подряд перед этим! Правоверные жили в мире и союзе с урусами. Все, кто не выжил из ума, помнят, что даже страна называлась тогда «Союз».

— Это было совсем другое! — не растерялся Вагиз. — И уже сорок лет, как этого нет! А сейчас всё не так. Кого только нет в Айни в последние дни! Матчинцы. Пенджикентцы. А как починили мост — еще и урусы пришли.

— Ты зря беспокоишься, Вагиз, — вступил в разговор Абдулла, отставив пустую пиалу, — я тоже думаю, что жизнь потихоньку налаживается. Вчера я видел в Айни альпинистов. Это говорит о том, что войны больше не будет. Тем более, что продавший душу Иблису мертв, а значит…

— Я бы не был так в этом уверен. Никто еще не принес его голову и не положил в пыль дороги перед чайханой. А где джигиты нашего баши? Не показываются! Они поголовно вступили в армию Аджахи! Она крепнет с каждым днем.

— Не уверен, что ты прав, Вагиз. Та самая вдова слышала от урусов, что всех джигитов убили какие-то их союзники.

— Как это всех! Так не бывает! Никому не под силу уничтожить армию Аджахи!

— Кроме оросов, уважаемый. Как ты думаешь, кто еще мог быть этими союзниками?

— Всё равно. Пока я не увижу… Смотрите! — лицо Вагиза вытянулось в удивлении. — Вернулся!

В чайхану, тяжело опираясь на посох, вошел старик, которого называли «железным». Шамси огляделся и направился к дастархану аксакалов.

— Салам алейкум, домулло, — почтительно произнес Мустафа.

— Салам, — кивнул Абазаров, — что, придумываете новые сплетни?

— Как можно, Шамси-джан, как можно. Пытаемся понять, что происходит в мире. И не более…

— Тогда я принес вам кое-что для лучшего понимания. Хотя, скорее всего, вы это используете, как пищу для новых сплетен.

Старик развязал мешок, ругая перепутавшийся шнурок. А потом вывалил содержимое на дастархан.

— Узнали?

— Но это же… — с трудом выдавил Вагиз.

— Правильно, — сухо сказал Шамси. — Через час это будет выставлено на городской площади. Чтобы никто не сомневался в его смерти. Но лично вам я решил предъявить доказательства отдельно. Достаточно?

Аксакалы часто закивали головами. Так часто, что казалось — еще немного, и стариковские шеи порвутся. И головы хозяев окажутся на одном дастархане с головой Бодхани Ахмадова. Шамси усмехнулся, завязал мешок и покинул чайхану.

Молчали долго.

— Вот, Абдулла, а ты говоришь: «стареет „железный“ Шамси», — Мустафа очень похоже передразнил товарища. — Как видишь, он еще в состоянии справиться с кем угодно. Считаешь чужие годы, уважаемый, а не понимаешь самого главного. Шамси воевал еще с немцами! Что ему слуги Иблиса? Недостойная внимания мелочь…

Таджикистан, Фанские горы, слияние Имата и Пасруда

Вода проносилась мимо. Самая обычная вода. Только с левой стороны стремительного потока — синяя и прозрачная, а с правой — мутная и желтая. Две отдельные струи, не желающие становиться единым целым даже в одной реке. Немного ниже по течению — возможно. Но не здесь, не сейчас… Слишком свежи воспоминания о прошлом, о своем, сокровенном… Сейчас лучше порознь… Вместе, но порознь…

Девочка сидела на том же самом камне, что и всегда. Точно так же, как и все последнее время: неподвижно и безмолвно. Совсем не так, как в прошлые годы. Совсем не так…

Рядом с камнем лежал большой черный пес. Не тот, что сопровождал девочку много лет. Другой. Очень похожий на свою хозяйку. Или не хозяйку? Подругу? Товарища по несчастью? Нет, черная шерсть ничем не напоминала загорелую кожу и коротко подстриженные белые волосы. А собачья морда и близко не походила на человеческое лицо. Общность была в другом. В неподвижности фигур, в молчании, в замершем взгляде, упершемся в проносящуюся воду…

— Всё закончилось, песик, — сказала девочка спокойным безжизненным тоном, — всё закончилось. Мы победили… Весь Тадж теперь наши друзья… За три жизни…

Зверь не обратил на фразу ни малейшего внимания. Даже уши не дрогнули в ответ на человеческие слова.

— Больше никто не погибнет… Просто не повезло…

И снова никакой реакции. Девочка грустно вздохнула и повернулась к собаке.

— Мы должны жить, Пусик. Они погибли, чтобы мы могли нормально жить, — девочка надолго замолчала, вновь отвернувшись к реке, и только потом договорила. — Наша смерть будет предательством. Понимаешь?

Пес поднял голову, посмотрел на девочку, даже, скорее, сквозь нее, наткнулся на такой же отсутствующий взгляд, и, тяжело вздохнув, опять уронил голову на лапы.

— Всё ты понимаешь…

А река несла мимо разноцветные струи, не желающие смириться с неизбежным. Желтую и синюю. Прозрачную и мутную. Похожие и разные… Обреченные на слияние, но не готовые его принять…

2025 год

Афганистан, окрестности Кундуза

Смерть пришла на рассвете.

Ничто не предвещало беды. Утром малик Себгатулла вернулся из налета на узбеков. Давно надо было пощипать этих жирных барашков за отвисшие курдюки. И так затянули. Налет удался: проклятые наследники шурави не ожидали нападения. Лашкар взял богатую добычу, а потерял лишь троих.

Малик хотел договориться с Гульбеддином, ханом каума, и устроить большой поход на север. Себгатулле слишком не нравилось происходящее там. Узбеки сумели объединиться, и это очень плохо! И таджики тоже! Эти трусливые шакалы легли под шурави! Если они договорятся между собой да еще и туркменов позовут…

Но это потом, может даже завтра. А сегодня пир! Праздник в честь удачного похода получился на славу. Радовались до утра.

А на рассвете пришла смерть.

Себгатулла был опытным командиром. Он воевал еще с шурави, в отрядах Ахмад Шах Масуда. И его моджахеды не были детьми. Посты выставили по всем правилам. И ни один часовой не спал. Не спасло.

Охранение умерло, не издав ни звука. По селению промелькнули бесшумные тени. И Джаханам ступил на землю. Враги входили в дома и убивали всех. Не стреляли. И не было слышно их радостных криков. Моджахеды узнавали о нападении, когда смерть уже брала за горло. В хижру, где спала большая часть лашкара, ворвались какие-то чудовища. Мало кто успел проснуться, и никто — схватиться за оружие.

Через час всё закончилось. На центральной площади селения высилась гора трупов. Мужчины, женщины, старики… Не было только детей. Тела лежали вперемешку. Женщины с открытыми лицами… Мужчины с собственными членами во ртах… Безголовое тело малика бросили на самый верх пирамиды. Малик лишился головы, но всеобщего унижения не избежал. Разве что из двух соединенных частей отрезана была другая…

Хель Себгатуллы потерял не только жизнь и лашкар. Он потерял нанг, честь пуштуна…

Южнее Саратова

— Сороковый — Третьему.

— Сороковый здесь.

— Встречная колонна идет. Два УАЗа и «шишига».

— Кто такие?

— Не знаю, не представились.

— По обстановке.

— Принял. По обстановке.

— Третий, урюк фаченный! Я тебе щас, по обстановке хавальник расхерачу! — эфир неожиданно взорвался руганью. — Шмель, курва, Сундук на связи!

— Точно ты?

— Нет, блин, лярва подзаборная! Ты совсем уже охренел, полковник херов?!

Так, унять непрошенную улыбку, которая сама собой растягивает рот до ушей.

— Третий, отбой! Свои!

— Да понял уже, — обиженно отзывается головной дозор. — Чужие так не облаивают…

Узбекистан, Угренч

— О, Аллах милосердный! Тебя ли я имею счастье лицезреть своими собственными глазами, мой любимый «зеленый брат»? — довольное лицо Умида Мизафарова прямо-таки, лучилось радушим и гостеприимством. А глаза лукаво смеялись, превратившись в узкие щелочки. — Вижу, твой страшный старший сержант, одним ударом повергающий на землю дэвов, по-прежнему с тобой! Рад снова видеть столь достойного воина! А кто остальные твои спутники? Ты нашел своих друзей? Или посланники Ирбиса помогли найти в горах Таджикистана твой потерянный гарем, и это всё твои дети? Впрочем, оставим до времени вопросы! Присядь на дастархан и вкуси яств, посланных нам Аллахом!

На этот раз баши встречал гостей не на брезентовой кошме, прикрывающую голую землю, а в роскошном дворце, куда капитана вместе со всем караваном сопроводили встретившие их на трассе гвардейцы. Их начальник, здоровенный узбек, покрытый шерстью чуть ли не до глаз, старательно изображая удивление от «случайной встречи старых друзей», передал «нижайшую просьбу уважаемого Умида»… Вежливость давалась Нахрузу с большим трудом, а выспренные цветастые фразы Дэв, не стесняясь, зачитал по измусоленной бумажке. Но его радость от встречи была неподдельной, да и не ждал капитан подлости от баши Мизафарова.

Всей группой в зал не пошли. Решили, что достаточно будет Олега с Борисом и Урусова с Дамиром.

Кроме Умида в зале, куда привели гостей, присутствовал лишь один человек. Лет пятьдесят на вид, крепкое, не потерявшее форму тело, широкие плечи, умный взгляд темных глаз…

— Сарыбек, — шепнул Дамир на ухо Урусову.

— Присаживайтесь, дорогие гости, где и как вам будет удобно, — продолжал тем временем петь хозяин, — и усладите наш слух рассказами о вашем путешествии. Чует мое сердце, нам есть о чем послушать…

«А ведь не Умид здесь хозяин, — подумал Андрей, поудобнее усаживаясь прямо на пушистый ковер с невообразимой длинны ворсом. — Впрочем, и я не старший. Хотя, у нас даже привычный ко всему русский черт ногу вместе с рогами сломит, пытаясь разобраться, кто кому подчиняется. О несчастных местных шайтанах и говорить не приходится. Все конечности себе переломают. Анархия — мать порядка. Мать ее…»

— Благодарю за добрые слова, Умид-баши! Мы нашли тех, кого искали, — сказал Урусов вслух. — Но почему ты не представишь нам своего старшего брата и радушного хозяина? Или шаху Великого Хорезма нравится присутствовать безымянным?

— Останешься тут неузнанным, — усмехнулся Сарыбек. — Когда в вашу компанию даже «язык» Ирбиса затесался…

Дамир изобразил короткий поклон. И присел рядом с Урусовым.

— А это Олег, мой брат, на поиски которого мы и ездили, — представил Борис.

Сарыбек с Мизафаровым переглянулись. Во взгляде Умида отчетливо было видно что-то типа «Мол, я тебе говорил!»

— Зеленый брат, — продолжил Умид, снова повернувшись к капитану — ты ведь опять привез много новостей и интересных людей. Может, расскажешь, что за чудеса происходят на южных границах наших соседей? Да и на наших тоже. Ты ведь должен знать, клянусь Аллахом!

— Откуда это может знать бедный русский солдат, волей Аллаха заброшенный далеко на юг, — улыбнулся Андрей. — Ходят слухи, что пуштуны прониклись большим уважением к таджикам и узбекам и больше не хотят тревожить их земли.

— Это нам известно, — произнес Сарыбек. — Интересны причины этого уважения. И не имеет ли к нему отношения странная гибель нескольких пуштунских родов за один месяц?

— Кому ведомы мысли Аллаха? — пожал плечами Андрей, — Афганцы потеряли шесть родов. Но никто не знает, как и почему это произошло. Волей судеб это были именно те роды, что ходили в набеги на север. Странное совпадение, не находишь, шах?

— Особенно если учесть некие записки, оставленные на горах трупов, — вот теперь шах стал шахом. — Я хочу знать, кто решил защитить мои земли, и какова будет оплата?

— Не стоит так горячиться, — вступил в разговор Олег, — разве каждый, кто оказывает услугу другу, требует за это оплату? Друзья для того и созданы, чтобы помогать бескорыстно.

— Это правильные слова, — Умид откровенно наслаждался ситуацией, но любовь к театральности не покидала отставного сержанта ни на миг, — но всё же, может, уважаемые смогут подсказать, есть ли связь между следами собачьих клыков на телах пуштунов и маленькой черной собачкой? Той, что постоянно ходит рядом с симпатичной девочкой, от одного взгляда которой пробегает мороз по коже, и хочется бежать без оглядки или выть на луну?

— Я снова и снова удивляюсь твоей проницательности, брат, — что-что, а «комедь ломать» Урусов тоже умел неплохо. — Ты умеешь замечать достойных внимания людей. Не зря, значит, в 17-м Краснознаменном тебе о голову ломали табуретки. Но мне трудно понять, чей взгляд доставляет подобные неудобства? Девочки или собачки?

— Вот видишь, я совсем не так умен, как хотелось бы, — горько вздохнул Умид. — Очевидно, в учебке были слишком твердые табуретки. Или голова у меня тогда была слишком мягкой? — Мизафаров пощупал затылок. — У девочки и собачки — очень похожие взгляды. Когда на меня смотрели через прицел, ощущения были значительно приятней.

— Вернемся к пуштунам, — перебил Сарыбек. — Их ночные гости хорошо знали хозяев. И донесли свою мысль на единственно понятном языке. Но убили не всех. Неужели глупое слово «гуманизм» еще не забыто? Или кто-то хорошо помнит историю и готовит «новое войско»?

— Все может быть, все может быть, — пожал плечами Олег.

— Не молоды ли дети хелей для «мамелюков»?

— Новые времена, новые методы…

— Мне нравится эта идея, — Сарыбек задумчиво коснулся мочки уха. — Очень нравится…

— Помочь по старой дружбе сержантскими конспектами? — подмигнул Урусову Мизафаров.

Капитан только неопределенно хмыкнул.

— Поговорим об этом потом, — решил сменить тему Умид. — Если ты хочешь порадовать старого друга, «зеленый», скажи, какие из моих старых предсказаний сбылись? Кроме того, конечно, что проигранный мной поединок предвещает объединение какой-либо страны?

— Умид-ака, неужели этого мало? Разве могу я знать, что происходит далеко от меня. Вот слышал краем уха, как две сороки щебетали, что из казахских братьев некого Мизафарова и в самом деле остался только один. И уцелевший решил присоединиться к Великому Хорезму.

— Твои уши услышали правду. Жанибек-ака проявил благоразумие, и его глотка осталась целой, в отличие от тех, кто не услышал слов мира. Теперь наш западный сосед — Астрахань. И нам очень интересно, что думает на эту тему полковник Бессонов…

— А что на эту тему думает шах Хорезма? — опять вступил в разговор Олег. — А также, что думает уважаемый Сарыбек о новых границах в районе Согди и Ташкента?

— Кажется, мой брат Умид был прав во всех своих предположениях, — прищурился Сарыбек, пристально глядя на старшего Юринова. — И какую роль играет Ирбис в нынешнем Таджикистане?

— Всё ту же. И немножко дипломатии, — кивнул в ответ на взгляд Олег.

— Что же, — решил шах, — тогда давайте говорить прямо. Я собираюсь заключить союз с Туркменбаши. Что-то вроде договора о коллективной безопасности. Если к нам присоединятся Таджикистан и Астрахань, это будет определяющая сила в регионе. Что могут думать об этом другие заинтересованные стороны?

— Разве судьба пуштунских хелей не является ответом на прозвучавший вопрос? — усмехнулся Олег.

— А Бессонов?

— Разве можно говорить за человека, которого нет здесь? Почему бы уважаемому шаху не послать посольство в Астрахань? Например, вместе с нашей группой. Ведь цель нынешнего путешествия для вас не секрет.

— Это хорошая мысль, уважаемый. Думаю, пока вы отдохнете с дороги, мы сможем принять решение.

Окрестности Астрахани

Борис Юринов

— Вот я и вернулся, Юльчик!

— Совсем?

— Да. Больше не расстанемся. Вместе пойдем. Я уведу тебя…

— К самому краю Вселенной…

— Нет. Всего лишь в Таджикистан. В Фанские горы…

— А это не одно и то же?

Улыбка касается любимых губ…

Окрестности Астрахани

Пчелинцев выскочил из УАЗа, даже не дождавшись полной остановки. Урусов ждал полковника возле КПП, присев со скучающим видом на бетонный блок.

Шагнули навстречу друг другу. Обнялись.

— Жив, чертяка хохляцкая!

— Вашими молитвами, герр гауляйтер!

Рассмеялись. Оба офицера синхронно сунули руки в разгрузки. Рассмеялись снова, вытащив по фляге. Обменялись, с глухим звоном стукнули металлическими боками… Дружно выдохнули…

— Ну, рассказывай! — Пчелинцев спрятал флягу, тоскливо булькнувшую последними каплями. — Да не смотри ты на дорогу так жалобно. Я на час минимум оторвался.

— Сундука встретил? — Урусов все равно смотрел на дорогу.

— Как иначе? — деланно удивился Пчелинцев. — Саныч тоже клоун тот еще. Рванул нам навстречу. На калмыков нарвался… Не потерял никого, уже радость. Сейчас с Мезенцевым квасит где-то в хвосте.

— Нехай квасит. Оно для здоровья полезно…

— Хорош грузиться, товарищ капитан! — рыкнул на снова загрустившего Урусова Пчелинцев. — Вообще, подчиненный перед лицом начальствующим…

— …должен вид иметь лихой и придурковатый! — продолжал фразу Андрей.

— Вот и имей. Лихой и придурковатый. Твои все живые и здоровые. Успокоился?

— Немного, — улыбнулся капитан. — Умеете, вы, товарищ полковник, личный состав успокаивать.

— Умею, — кивнул Пчелинцев. — Уставом внутренней и караульной положено. Давайте, товарищ Седьмой, чтобы время быстрее летело, вводите своего боевого командира в курс местной геополитики.

— Как знал, что понадобится, — засмеялся Урусов и вытащил из кармана легкой куртки листок бумаги, при ближайшем осмотре оказавшийся тщательно разрисованной контурной картой, вырванной из школьного альбома.

— Смотри сюда, морда начальствующая, — расстелил ее на капоте капитан.

— Андрюх!

— Чаво?

— Не «чаво?», а «так точно!». «Тигра» та самая?

— Как иначе? — удивился Урусов. — Та самая. Верная колесница с дважды оторванной к херам крышей. И дарил, и выкупал. И спереть хотели. Один хрен, он ко мне вернулся.

— Весело было, подозреваю.

— Не без этого, — ответил капитан, и машинально почесал подживший шрам, тянущийся через висок, — скучать не довелось. Да и хрен с ним! — плюнул Урусов, — и ткнул пальцем в карту. — Мы тут.

— В курсе, — ответил Пчелинцев. И достал вторую фляжку.

— Подготовился изрядно! — оценил жест капитан.

— Знал, кто встречать будет. Не отвлекайся, что мы тут — это ясно. А как дальше с дорогой?

— Дальше усе в шоколаде. Великий Хорезм дальше. И Тадж.

— Хорезм — это узбеки?

— Они, родимые. Союзники наши нежно любимые.

— А казахи куда делись?

— Местные под Сарыбека легли. А северные — ты и сам знаешь.

— Так, погоди, — потряс головой Пчелинцев. — Мы идем в Таджикистан, так?

— Так, — согласился Урусов. — В Таджикистан. Только не идем, а едем. Пешком долго.

— Не цепляйся, — поморщился полковник. — Старый хрен, на пол-башки седой, а клоуном так и остался.

— Не мы такие. Жизнь такая — понурился Урусов. И хлебнул из полковничьей фляги, незаметно стянув ее с капота. Выдохнул, завинтил…

— Все у тебя в отмазки уходит, — неодобрительно посмотрел на наглого капитана Пчелинцев. — Ладно, получается, что идем мы в нынешний единый и неделимый Таджикистан, граничащий с Китаем, Афганом, казахами, киргизами и узбеками. Так?

— Не совсем, — мотнул головой Урусов, и начал водить по карте пальцем. — Китай никак не проявляется, как вымер, даже погранцов не видно. Может, и в самом деле вымер, не знаю… Маоцзедунов долбили качественно. С казахами…

Урусов оборвал фразу на полуслове.

— Так что там с казахами? — напомнил полковник.

— Да иди ты нахер со своими казахами, Глебыч! — вскочил капитан, — не видишь, что ли? Едут!!!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Алексей Верин

Алексей остановил бульдозер, наполовину вывалился из кабины, зависнув на поручне, и критически осмотрел очередной фронт работ.

— Да, наворотили делов, — присвистнул главный лагерный «танкист», — с прошлой осени гребем, гребем… А конца не видно.

— Мы тоже старались, — ответил Малыш, вылезший наружу с другой стороны машины, — дамбу строили, воду копили… Да и аммонала не пожалели.

— Я в курсе. Сам же участвовал. Только мусорили все вместе, а убирать нам с Пушистиком…

— Ничего не поделаешь, такова его бульдозерная доля… — горько вздохнул Белозеров.

Верин спрыгнул на землю и обошел вокруг верного стального буйвола. За тринадцать лет Пушистику досталось немало. Как ни следил за ним хозяин, как ни трясся над каждой деталью, а срок службы машины не бесконечен. Тем более, при дефиците запчастей.

Впрочем, сейчас выглядел бульдозер прекрасно. Не поленился Алексей в прошлом году поставить весь Душанбе с ног на голову в поисках запчастей. Конечно, танки — не бульдозеры, но что-то подошло, что-то подогнали… Заодно разжился краской, и Пушистику, приобретшему за годы службы «леопардовый окрас» из облупившейся кое-где до металла краски, вернули привычный оранжевый цвет. Правда, кто-то из «ребенков»-художников, воспользовавшись отсутствием Верина, нарисовал на капоте тигриную морду да по бокам вывел гордое имя «Пушистик». Но Леха не стал ничего менять: нарисовано было талантливо, оскал смотрелся, как родной.

Обновленный труженик ковша и отвала с еще большим энтузиазмом занялся привычным делом: строить дорогу. Только теперь не строить, а восстанавливать. Ту самую дорогу, что когда-то взрывал Стас Белозеров, чтобы отрезать от Лагеря владения Ахмадова.

Теперь изоляция была не нужна. А трасса, наоборот, требовалась. Вот только строить — не ломать. Взорвали за пять минут, а восстановить полотно… Впрочем, то место, где взрывали, давно осталось позади. Засыпать излучину не стали, всё одно размоет. Обошли по склону.

Но это же только одно место. Рукотворный сель прокатился по всей дороге, нагромоздив горы всевозможной грязи и мусора. Шуточки ли — целое озеро спустили. То самое, что снова заполняется водой, за восстановленной дамбой. В общем, завалено ущелье до самого низа. И работы далеко не на одни сутки. Было. Почти всё позади. Осталось как раз на день. Даже меньше.

— Ладно, погнали, — оба полезли в кабину.

Взревел мотор бульдозера. Отвал врезался в очередное нагромождение мусора, чтобы через шесть часов сдвинуть в сторону последнее препятствие между ущельем Пасруддарьи и душанбинской трассой.

— Всё!

Алексей, не глуша мотор, вылез из кабины, присел на камень, достал пачку Кемела, вытащил последнюю сигарету и, не обращая внимания на удивленного Стаса, закурил.

— Ты ж вроде бросил, — сказал Малыш.

— Бросил… — подтвердил Верин. — Это довоенная. Берег на первый перевал, который пройду, как турист. Символ. Но подумалось…

— Восстановленная дорога вниз — больший символ?

— Ага, так и я о том… Правда, Пушистик?

Бульдозер довольно рыкнул и подмигнул нарисованным тигриным глазом.

Окрестности Астрахани

Дмитрий Урусов (Чауш)

— Санька! Смотри, что у меня есть!

Димка аккуратно развернул потрепанный брезентовый сверток на плоской вершинке валуна. Девочка скосила глаза на содержимое и едва заметно улыбнулась. На вылинявшей ткани стопкой лежали несколько квадратных металлических пластин, заточенных по углам.

— Классная штука! — сказал Чауш и взял верхную. — Папик подарил. Он их лет двадцать назад болгаркой сработал! Еще на Украине когда был! Классная штука! — повторил Димка. — Пять миллиметров сталь! Тяжеленная! Если метнуть правильно — бронежилет первого класса пробьет! А не пробьет, так усе ребра переломает!

Бешеная еще раз улыбнулась.

— Можно? — и, не дождавшись ответа, взяла всю стопку, не забыв снять пластину и с ладони мигом замолчавшего Чауша.

Вшшшрух… И треск: хрусть-хрусть…

Димка понуро глядел на несчастный пожарный щит. Три пластины вошли в облупившееся дерево равносторонним треугольником. И четвертая ехидно подвела черту под горизонтальным основанием.

Мда… Уберегли Те-Кто-Сверху от позора. Хотел ведь повыпендриваться… Не успел. И хорошо. Нет, по скорости, может, и получилось бы. С ладони метать — дело нехитрое. Но блин, курво-мать, точность…

Чауш отвернулся. И тихо выдохнул. Тяжело, очень тяжело. На части, можно сказать, рвет… На отца с матерью смотрел, удивлялся, все понять не мог, как это они… Пока самого не стукнуло пыльным мешком. Парень снова вздохнул. Что же хреново-то так?! По тайге проще бегать, чем вот так стоять рядом, и не знать, что делать. Только и остается, что с ноги на ногу переминаться. И пытаться сопеть тише…

Ладно, себе-то можно и признаться: влюбился! По уши…

А ему теперь даже к ней подойти стыдно будет. Думал, вон, пластинами удивить. Вбить их ровненько в мишень. Надеялся… Ведь метать лучше всех умеет. Даже Полковника лучше. А тут рррраз, и с размаху. Треугольничком…

Чауш еще раз вздохнул. Нет в жизни счастья…

— Дим, — вдруг тихо сказала девочка, — хорош кукситься!

— Да я не куксюсь! То есть, не кукшусь. То есть… Ты поняла, короче. — Чауш снова безнадежно вздохнул.

Санька звонко рассмеялась:

— Ага, не куксишься… Ты когда последний раз в зеркало смотрел?

— Утром, — обиженно буркнул мальчишка. И начал заворачивать пластины обратно. Неудачно уронил одну на босую ногу. Выругался сквозь зубы… Кое-как замотал сверток…

Девчонка неожиданно стала очень серьезной. Тонкая рука коснулась загорелого плеча парня.

— Ну не переживай ты так! Меня с детства учили. Как твой отец говорит: «Плотно-плотно». И методы совсем не как у вас, — Санька улыбнулась, — слушай, Дим, а ты плавать умеешь?

— Умею…

— Научишь?

— Так у вас там негде…

— Зато здесь целое море! И неделя минимум, пока переговоры не закончатся! Пойдем?! Прямо сейчас!..

Двое, взявшись за руки, бежали по прибрежному песку: угловатый, высокий и широкоплечий подросток и крохотная девчонка с огромными, на поллица, глазами. Бежали, глядя друг на друга так, как смотрят влюбленные во все времена и во всех странах…