Август 2012 года

Алтай

Мир упал в Эрлик. Злой дух поглотил его. Вспыхнули и погасли вершины Укока, зазвенела Белуха, глухо и раскатисто отозвались Камза и Медвежий стан. Вселенная вспыхнула, являя свой первозданный ослепительный лик вечного света, и провалилась в глухую тьму. Духи разом открыли пасти, ощерившись на пропавшего в оглушительном рокоте человека, без сожаления кромсая на куски посмевшего вырвать душу мира. Над белоснежными вершинами Таван Богдо Олы полыхало медно-красное зарево, и земля застонала под ногами, содрогаясь от ужаса. Алтай-Ээзи гневался на человека за то, что не принесли ему рыжего быка, а прекрасная От-Эне жгла в небесном аиле можжевельник, чтобы уберечь животных от своей всепоглощающей ярости… Человек, человек! Зачем ты обидел духов? Ради чего разрушил гору и перебил птиц? Духи кричали и стонали, заливая всё вокруг безжалостным огнём, и трясли землю, изнывая от боли и злобы...

Кымзаар сидела у входа в аил, перебирая в руках острые косточки. Горячий ветер трепал полы оленьей куртки. На обвисшей, сморщенной груди, предвещая недоброе, звенели и перестукивались, хохоча, костяной Джутпа и каменный Арба. Старая шаманка шептала, стараясь объять внутренним взором лес и полыхающую в священном огне От-Эне гору. Духи пели песнь крови, обрекая человека на гибель. Почерневшее от старости лицо старухи сморщилось, из закрытых глаз текли крупные слёзы. Она была лишь сосудом ярости духов, в котором плескалась чёрная бездна, вырываясь из-под тяжёлых, опухших век, сворачивая пространство и поглощая окружающие шаманский аил трепещущие и гнувшиеся на жарком ветру строения соплеменников…

— Бабушка, бабушка!..

Кымзаар очнулась. К ней стремглав бежала Патпанак:

— Бабушка, бабушка, что это!!! Алтай-Ээзи плачет! — кричала она, задыхаясь. Едкая гарь набивалась в лёгкие, мешая дышать: оживший ветер гнал раскалённый песок с вершины Тавана, застилая равнину непроглядным покрывалом.

«Духи сжалились надо мной, — подумала старуха. — Они закрыли мне глаза на свою гибель. Но я их слышу!!! Слышу их вой и стенания, слышу, как под землёй ворочаются чёрные камни, как их невесомая кровь закипает от жара внутри горы. Кузнец куёт доспехи последнему шаману…»

Старуха поднялась, и, шатаясь на сильном ветру, вскинула к небесам руки. Сверкнул и погас медный обруч, стягивающий кожу бубна, глухой сильный звук на минуту заставил беснующуюся стихию присмиреть. Недовольно ворча, опала пыль, обнажая обгоревшие стволы и вывороченные глыбы расплавленного камня на вершинах. С обожженного гневом От-Эне неба надвигалась Тьма…

 

2017 год

Таджикистан

Невысокий сухонький старичок с длинной жиденькой бородкой проскользнул в чайхану, суетливо озираясь, прошмыгнул к дастархану в дальнем углу веранды и вежливо поздоровался с сидящими там аксакалами:

— Ассалам алейкум, уважаемые!

— Ваалейкум, ассалам, Мустафа, — ответил Абдулла, высокий жилистый старик, словно вырубленный из цельного ствола столетней арчи.

Второй аксакал, сидевший на дастархане, молча кивнул.

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший, — пришедший прислушался к совету. Разговор возобновился только после третьей пиалы чая. Начал его всё тот же Мустафа.

— Джигиты нашего баши, пусть пошлет Аллах ему здоровья, — аксакал воровато улыбнулся, — опять ходили воевать Матчу. Ночью вернулись.

— И как? — спросил Абдулла, отставляя пиалу, — опять неудачно?

— Откуда я могу это знать!? Грозный баши не посвящает меня в свои секреты. Но те, кого я видел были злы как тысяча ифритов.

— Значит, матчинцы снова оказались удачливее, — тихо промолвил Вагиз. — Баши мог бы уже и понять, что этот орешек ему не по зубам. Как и Пенджикент.

— Пенджикент давно не проверяли на прочность, — сказал Абдулла, — зато неделю назад опять ушли в Проклятое ущелье. Два десятка джигитов, немалая сила… Но они все еще не вернулись.

— Вах! — воскликнул Мустафа. — Великий баши зачем отдает джигитов на съедение кутрубам и гулям? Давно известно, что там поселились злые духи!

— Великий баши не верит в злых духов. Говорят, он не верит даже в Аллаха!

— Ты не прав, Абдулла, в Аллаха баши верит. А вот в духов — нет. И зря. В давние времена именно в тех местах великий батыр Рустам бился с грозным Аджахой. И хотя Рустам победил дракона и все драконье войско, но не сумел убить его, а лишь загнал в большую пещеру и запечатал ее волей Аллаха. А теперь, когда неверные гяуры своими бомбами разгневали Аллаха, печати ослабли, и слуги Аджахи выходят наружу. Уже не только кутрубы и гуль-ёвоны вышли из заточения, но и другие дэвы. Сама Кампир, старуха Оджун, вышла на свет и разожгла холодное пламя под сорокоухим котлом…

— Страшные дела творятся в Проклятом ущелье, — вставил Вагиз, — ты прав, Мустафа. Баши зря кормит дэвов своими джигитами. Порождения Иблиса наберут силу и освободят Великого Дракона. Тогда аджахоры обрушаться на мир, а это будет похуже ядерной войны.

— Я вам скажу, уважаемые, — продолжил Мустафа. — Умные люди говорят — не было никакой ядерной войны. Это один из аджахоров вырвался на свободу и обрушил свой гнев на города гяуров. И всей их мощи еле хватило, чтобы справиться лишь с одним оборотнем. Что ты скажешь на это, Шамси? — обратился он к сидевшему на соседнем дастархане старику.

Тот был намного старше остальных, но смотрелся еще крепче. Словно его вырубили из того же дерева, что и Абдуллу, но потом не один год закаляли в ледяной воде горных рек. Старый Шамси зашел в чайхану совсем недавно, опустошил всего один чайник и уже собирался уходить.

— Я скажу, что вы много болтаете языками, как старые бабы на базаре, — желчно произнес он. — Если ты, Мустафа, настолько впал в детство, что снова веришь в сказки про гулей, аджахоров и старуху Кампир, то иди акыном на площадь и пой их под дутар малышне. Это же надо: «ядерной войны не было».

Шамси встал, взвалил на плечо хурджин и твердым шагом направился к выходу. Аксакалы проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые… Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят два года. И надо сказать, он никогда не верил в дэвов и ифритов.

— Скажу вам больше, уважаемые. Верит ли в Аллаха баши, я не знаю. Но старый Шамси Абазаров точно не верит. И никогда не верил. Атеист, да простит меня Аллах, за такие слова! И правнука так научил. Такой же упрямый мальчишка.

— Это ты зря, Вагиз, зря. Маленький Шамси хороший парень. Смелый и сильный не по годам. И никогда не врет. Но ты прав, тоже растет атеист, да спасет Аллах их заблудшие души…

Окрестности Новосибирска

Кусты на вершинке холма вдруг шевельнулись. Еле заметно, просто чуть-чуть колыхнулись листья. Вспорхнула птица, потревоженная неосторожным движением. Человек, сидящий на толстенной ветке опустил бинокль, и довольно хмыкнул. Случайный луч отразился на трех маленьких звездочках нагрудного погона.

Кусты снова вздрогнули. Метрах в пяти от прежнего места. Человек с биноклем пронзительно свистнул. И поднялся на ноги, придерживаясь одной рукой за ствол.

— От середины вершины два в сторону! И завтрашняя мойка посуды в столовке! Дальше по плану.

Невысокий парень в «лешем» вывалился с вершины, проломившись сквозь предательские кусты, и побежал вниз, набирая скорость.

— Копыта береги, носорог самарский! — заорал с дерева наблюдатель, и снова сел на ветку, свесив ноги в обшарпанных берцах.

Подстегнутый окриком парень прибавил еще, умудряясь на бегу перепрыгивать канавы, в изобилии выкопанные по склону. У подножья, он с разбегу взлетел на длинное бревно, лежащее практически горизонтально. Пробежал по нему, минуя торчащие обрубки веток. Перепрыгнул комель, сразу же кувырком уйдя с точки приземления в сторону.

Треснул пистолетный выстрел. Второй, третий. Из обрубка сосны, поставленного «на попа», вылетели щепки.

— Стоп! — скомандовал наблюдатель, аккуратно засунул бинокль в футляр, перекинул его за спину и ловко слез со своего наблюдательного пункта. Вниз посыпалась ободранная кора.

Парень в «лохматом» комбинезоне тяжело дышал, приходя в норму. Старший лейтенант подошел в мишени, старательно поковырял отверстия попаданий пальцем, и задумчиво протянул:

— Мда, товарищ гроссмейстер, такими темпами скоро мишень менять придется. А если тебе не пистолет, а пулемет дать?

Стрелок промолчал. Только спрятал под «лешего» пистолет и выжидающе уставился на офицера.

— А если пулемет дать, то ты вообще весь лес на лучинки построгаешь. Бобер волжский, вот ты кто, а не шахматист! — сам себе ответил тот.

— Андрей… — наконец заговорил боец.

— Извини! — подмигнул ему офицер, на лице, которого не было ни капли раскаяния. — Чего-то я заболтался. Старею, наверное! Время — отличное. Точность — замечательная. Хоть торжественно в «кукушки» зачисляй. С передвижением проблемки маленькие есть. Но главное — не хватает чего-то. Неуловимого.

— Чего? — парень даже вперед подался.

— А хрен его знает «чего», — раздосадовано махнул рукой старлей. — Вроде и поднатаскался прилично, и не пацан уже, а все равно… Не дойдешь ты. Ляжешь где-нибудь. И будут по тебе скорпиончики ползать, и в ухи яйцы откладывать!

— Дойду! — упрямо мотнул головой боец, откинув назад сползший на глаза капюшон самодельного костюма и подставляя Солнцу выгоревший «ежик» волос и вспотевшее лицо.

— Там видно будет. Ладно, на сегодня хватит, свободен. Мыться, бриться, песни распевать. Да, на «лохмашке» самое время лоскуты менять. Сезон поменялся. Да и эти под цвет грязи уже.

— Ты так и не сказал!

— И не скажу, товарищ ефрейтор. Потому что сам не знаю. Вернее сформулировать не могу.

Старлей присел на поваленное дерево, выполнявшее роль гимнастического бревна, и демонстративно начал заполнять какие-то формуляры.

Таджикистан, Фанские горы

Сыночек, мальчик мой, где ты?.. Выжил ли в этом мире?.. В этом страшном мире?.. Нет, неправильно это… Ты выжил… Ты жив, я чувствую… материнское сердце не обманешь… Вот только какой ты стал… Не сломался ли?.. Это же не твой мир… Совсем не твой… Слишком страшный… слишком жестокий… Сумел ли ты приспособиться?.. Дорогой мой, как мне тебя не хватает… Хоть на минуту бы увидеть… прижать к себе… Случится ли это?.. Сыночек…

Окрестности Новосибирска

Боец немного потоптался, но, сообразив, что ответа не получит, бодрой трусцой побежал с площадки. Уверенный бодрый бег хорошо подготовленного солдата. Как будто и не пройдена только что трасса, с которой в довоенное время не справился бы ни один срочник. Да и контрактник не всякий…

И, тем не менее, старший лейтенант, временно исполняющий обязанности начальника учебной части бригады, только сокрушенно покачал головой вслед убегавшему, делая вид, что не услышал его последних слов:

— Я приду. Я обязательно приду, мама!

 

2018 год

Таджикистан, недалеко от кишлака Новичомог

Искандер Осими

Искандер Осими был доволен. Последняя вылазка удалась. Крестьяне в кишлаке оказались совсем не бедные. Собственно, кишлаком это назвать трудно, пять дворов… Хутор, так это называлось в тех местах, где родился и вырос Искандер. Он же Александр Осокин, бывший сержант-разведчик, отличник боевой и политической, три контракта, Чечня, Дагестан. Если бы не та дурацкая история…

И что, господа военные, съели? Думали, уволили за «превышение» и всё? Похоронили? Из обоймы выщелкнули?! «Ха!» — три раза!!! Человек с такой подготовкой не пропадет! Да, покрутился наемником несколько лет. Палестина, Магриб… Даже у Полковника в Ливии отметился краем, где вдоволь нахлестался с англичанами из хваленного «Спейшел Авиэйшена».

Зато неплохо заработал. И «боевые» хорошие, и многие аборигены вовсе не нищие...

А главное — имя. Известное и ценимое. Бойцу с репутацией платят совсем иначе. А то, что пришлось принять ислам, так это Осокину, ах простите, Осими, абсолютно до лампочки! Арабы платят? Хорошо платят! А за нормальные бабки можно любую религию принять. И морду выкрасить в черный цвет, если надо. Так и стал Саша-Александр Искандером. И сколотил свой отряд за арабские деньги. Что там говорили при Союзе про дружбу народов? Вот он, настоящий интернационал: кого только нет в его отряде: три чеченца, два пуштуна, серб, болгарин, бульбаш, мариец… Даже якут один затесался. Как только занесло болезного к арабам? От родных-то, оленьих стад? И сам Искандер — чистокровный запорожский казак. Вот где ни малейшей дискриминации по этому признаку: в наемниках. Волки лесов, степей и гор, солдаты удачи. Дикие гуси…

А как к месту оказался этот отряд после Большой Войны! Стало не к кому наниматься для «охраны частной собственности»? Ничего, люди с оружием сами возьмут всё, что надо. Бандитизм и мародерство, скажете? А если и бандитизм? Уголовные кодексы всех стран ушли в никуда, вместе с самими странами! Предположим, Осими теперь руководит не наемниками, а бандитами, и что с того? Кто сильнее, тот и прав! А его десяток сильнее иной роты! И вообще, они не бандиты, а бойцы Интернациональной Освободительной Армии. Это чтобы не придумывать какой страны. А что, неплохо звучит — ИНОА.

Искандер с удовольствием потянулся и онемел от удивления: в трех метрах от него стоял человек. Откуда? Как прошел через посты, что те не подняли тревогу? Как вошел в дом? Может, отряда уже нет? Ничего подобного, слышно, как ребята перекликаются. Впрочем, хотя в позе Осими внешне ничего не изменилось, сержант уже был готов к бою. Однако схватку не начинал: раз неизвестный стоит и ждет, значит, нападать не собирается. По крайней мере, сразу.

— Ассалам алейкум, уважаемый, — произнес гость. Совершенно без дурацкого местного акцента. — Или лучше сказать «Здравствуйте, Александр Иванович!»?

— Да что хочешь, то и говори, — внешне расслабленно протянул Искандер. — Ты кто?

Начало разговора ему не понравилось. Своё отчество Осокин не афишировал. Как, впрочем, и настоящее имя.

— Я — язык, глаза и уши Ирбиса. Посредника в разговорах уважаемых людей.

— И что надо разрозненным частям его тела от обычного наемника? — рука поползла к пистолету, скрытому под полой куртки.

— Вам просили передать, просьбу о прекращении своей деятельности на территории Пенджикентского бекства. Она не вызывает восторга у уважаемых людей.

— Ух, ты! И кто просил? — особым вежеством в переговорах Осими никогда не страдал. — И что за люди такие, «уважаемые»?

— Бек Пенджикента. Саттах Амонатов.

— А не передал ли твой бек, что будет бедному солдату, когда он прекратит свою деятельность? Мне же нужно кормить своих людей. Может, он хочет нас нанять?

— Саттах-джан знал твой вопрос. И заранее передал ответ: «Нет». Ему не нужны наемники!

— А если я не прислушаюсь к словам бека?

— Тогда Амонатов-джан будет вынужден принять меры по защите своих дехкан.

— Ух, ты, какие мы крутые! И что, каждый таджикский бек считает себя в праве мне приказывать? Может, вместо ответа отправить ему голову посланца?

— Еще раз обращаю Ваше внимание, Искандер-джан, я не посланник Пенджикентского бека. Я — язык, глаза и уши Ирбиса. Вы слышали о Леопарде гор?

— Я слышал много сказок. В том числе о всяких зверях с разных форм рельефа. Чем очередная сказка отличается от слышанных ранее?

— Мы передаем информацию и приносим ответ. И всё. Чтобы получающий ее не пытался обидеть посланца.

— А тебя, значит, обидеть никто не хочет?

— Почему? Бывает. Но обидевший язык Ирбиса долго не живет. Таковы правила.

— Я играю без правил. И, кстати, давно хотел проверить правдивость местных легенд. Но пожалуй нет смысла посылать голову целиком. Достаточно языка, глаз и ушей…

«Стечкин» успел покинуть кобуру… Однако пришелец оказался быстрее. Пистолет отлетел в сторону, а в левом боку Осими вспыхнул костер боли, в доли мгновения охвативший всё тело…

Как умирали во дворе бойцы его интернациональной армии, Искандер уже не слышал… Впрочем, они умирали тихо…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Байкал, обас-оюна, шаман

На пригорке, сбившись тесной кучкой, стоял с десяток деревянных, потрепанных жизнью домишек.

Байкал плотоядно улыбнулся. Русские ещё спят, собаки с вечера прикормлены… Жестокие раскосые глаза молодого шамана полыхнули чёрным огнём. Джутпа на груди нетерпеливо дёрнулся, поторапливая хозяина. К бою! Гореть лупоглазым в аду!

Обас-оюна, чёрный шаман, взмахнул руками, подобно большой грозной птице, и под усиливавшийся гул десятков голосов, ударил в бубен. Камни под ногами зашевелились, подчиняясь воле колдуна. Священное воинство рванулось к деревне, неся смерть… Эрлик открыл пасть, готовясь сполна испить свежей крови. Деревня сразу сжалась и потемнела, блестевшие в свете полной луны окошки померкли, будто светлый дух-хранитель вдруг отвернулся и ушёл, оставив людей на произвол судьбы. Грянул взрыв, затем второй, и тут же барабанная дробь частых выстрелов, разлетелась по равнине, вторя шаманскому бубну. Душераздирающие крики и багряные сполохи неистового огня щедро одаривали шамана, освещая искажённое злобой лицо, открывая ему тайные тропы к Белой горе; злобный Ютпу поднялся из воды, одобрительно качая бугристой головой, удовлетворенно прошипел: «Да, да, обас-юна, бей! Дай мне крови!»

Наверху полыхали дома, синеглазые демоны кричали от боли. Мансыр, ведший алтайское воинство, преисполнившись силой великого Тэнгри, белым волком рыскал по деревне, опрокидывая людей, вгрызаясь в горло, с хриплым воем пил горячую кровь, которая каждой каплей делала шамана сильнее. Байкал слышал свист пуль, разрывы гранат, стоны и предсмертные хрипы. Серебристым дождём секло русских их же оружие — пули, жужжа, вгрызались в беззащитную плоть. Шаман ликовал.

— Будьте прокляты, принёсшие скверну в наши края! Прими их, Эрлик, держатель вечной тьмы! Байкал неистовствовал. Удары бубна слились в один рокочущий гул, от которого гнулись деревья, и танцевал полоумный Ютпу, и даже близкое пыхтение ожившего вдруг пулемёта не могло помешать колдуну осуществлять свою месть.

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Дмитрий Поляков

Сержант Поляков и сам не знал, что заставило его проснуться. Как толкнуло что-то. Привычно ухватив АКС за отполированное многочисленными прикосновениями цевье, он побрел к лестнице, ведущей на смотровую площадку.

По дороге сержант продолжал зевать, прикрывая рот кулаком. Эх, какую истерику закатила бы бабушка, увидев столь вопиющее бескультурье! Вот только давно уже нет бабушки… И родителей нет… Последний раз видел их, уходя на срочную… ставшую вечной…

Грустно улыбаясь собственным мыслям, сержант поднимался на скрипучей лестнице.

Смотровую площадку в свое время на скорую руку сообразили прямо на крыше бывшего сельсовета. Не мудрствуя долго, вогнали восемь столбов от ЛЭП по бокам домика, а на них кое-как сбили из досок подобие площадки с навесом. Потом, когда дошли руки, все доделали: приставили лестницу поосновательнее, обложили подъем кирпичами, нарастили борта, чтобы поднимающихся не сдувало. Тут и до Войны с ветрами проблемы бывали, а сейчас и подавно…

А устроить место под ПК сам бог велел, а не только Устав внутренней и караульной.

Поляков поднялся наверх, кивнул часовому. Тот отчаянно тер уставшие за смену глаза и зевал так, что сержанту за себя стало стыдно. Вот тут сразу видно было, что человек спать хочет, а не просто в тепле разомлел…

— Живой?

— Да что со мной сделается, — все же одолел зевоту часовой. — Поляк, чай будешь?

— Из малины нарубил? — уточнил сержант.

— Обижаешь! — довольно искренне обиделся солдат. — Личный рецепт! Малина, вишня, и пара яблочных сушек.

— Уговорил, чертяка языкатый, — засмеялся Поляков. — Доставай термос! А рецепт, точно не твой личный. Меня таким еще в тринадцатом Седьмой угощал. Обзывая его «цыганским» чаем.

— Вот раз угощал, так и иди к нему! — ответил часовой, но все же плеснул подставленную кружку из термоса. Жидкость, в полумраке показалась черной. Поляков на всякий случай принюхался.

— Че нюхаешь? Не моча! Так, плюнул пару раз.

— Если пару, значит нормально!

И тут же, с юго-восточной стороны рванули подряд две мины. И взлетела сигнальная ракета, засыпая ночное небо искрами звездок…

Поляков поперхнулся и громко выругался: чай в термосе толком не остыл, и кипяток плеснул сержанту на форму, достав до тела. Кружка полетела в сторону, кувыркнувшись в темноту.

В той стороне, откуда прошли подрывы, кто-то надсадно вопил на одной ноте. Шарахнуло где-то совсем рядом охотничье ружье. В ответ слаженно загрохотали автоматы. Бухнула граната.

— Мать твою! — заорал Поляков. — Проспали, придурки!

Вжикнула пуля, обдав обоих щепками. Сержант с рядовым переглянулись. Первый схватился за телефон, яростно накручивая ручку на бакелитовом корпусе. Второй сдернул брезент с пулемета и начал заправлять ленту, от спешки не попадая в приемник.

— Пятый — Точке! Пятый — Точке!

Заспанный связист на той стороне провода долго не мог сообразить, что от него требуется. Потом, в трубке послышались команды, даже удалось разобрать, как взревел мотор. Все, теперь можно умирать…

Заплясал под боком ПК, разбрасываясь обжигающими цилиндриками стреляных гильз. В кого, куда — непонятно.

Поляков выглянул из-за борта. Сразу же отпрянул обратно, чуть не получив пулю в голову. В «мертвой» зоне пулемета, на маленькой площадке перед «штабным» домиком, скопилось до десятка человек. Все чужие, местных сержант за полгода службы на этом посту выучил наизусть, благо их и было всего ничего, не больше пяти десятков.

Хотя стояла деревенька удачно, перекрывая в случае необходимости и речку, и трассу на Новосиб. Речка, конечно, не судоходная, но тем не менее… К тому же зимой, по льду, намного удобнее передвигаться чем по дорогам… Вот и стоял тут пост в пять человек при двух автоматах, нескольких охотничьих ружьях и пулемете…

Заметив сержанта, пришельцы радостно загомонили. Несколько человек рванули ко входу в дом, остальные начали азартно опустошать магазины по площадке. Стреляли не целясь, но довольно плотно.

Сержант упал, где стоял, тут же переполз в сторону, укрывшись за железобетонным столбом. За соседним спрятался часовой. Пули прошивали площадку напрочь. Поляков, наконец, сумел вытащить из тугого «клапана» разгрузки гранату и, отогнув усики, вырвал кольцо…

От взрыва немного заложило уши. Перед входом остались лежать тела. Кое-кто еще корчился, загребая ногами в кровавой грязи. Предохранитель на «ОД», и каждому недобитку в голову. Ничего не понятно, патроны надо беречь. Часовой выбрался из своего укрытия, и кинулся к ПК. Странно, но пулемет остался цел: пощадили старшего брата пули младших…

Кое-как заправив вторую ленту, рядовой начал бить короткими куда-то в другой конец деревеньки, благо маленькая, дворов тридцать…

Полыхнул соседний дом, стрельнув шиферинами крыши в разные стороны. Пламя высветило несколько силуэтов, сгрудившихся у забора. Тут же ударил «станкач», щедро раздаривая смерть. Силуэты разбросало. Сержант добавил туда из автомата, выпустив целиком магазин. Вогнал в приемник второй, передернул затвор:

— Я вниз!

— Давай! — ответил радостным оскалом рядовой, выцеливающий кого-то в подступающем дыму.

Поляков скатился по лестнице, перепрыгивая по нескольку ступенек за раз. То ли она скрипеть перестала, то ли до сих пор со слухом проблемы продолжались.

Внизу был звиздец. Похоже, что сюда не пожалели гранату. А то и не одну. Осторожно перебравшись через покореженную мебель, сержант оказался у входа. Где-то рядом натужно дышали, с бульканьем выталкивая из легких кровь. Пригляделся. Облокотившись на перекошенную дверь, полусидел на усыпанном осколками битого стекла, рядовой Никифоров. Из местных, то есть, из этой деревеньки родом…

— Алтайцы пришли, сержант… — улыбнулся солдат. И уронил голову на грудь, развороченную осколками…

Поляков выскочил во двор. Очередью срубил кого-то, сунувшегося навстречу. В темноте не разглядеть. Потом разберемся. Если будет это «потом»… С крыши снова ударил пулемет. И, словно отвечая ему, в паре километрах по дороге, взлетели в небо две ракеты. Белая и зеленая. Помощь пришла…

Таджикистан, Фанские горы, Зеравшанский хребет

Алексей Верин

Алексей остановил бульдозер и наполовину вывалился из кабины, зависнув на поручне:

— А вот здесь вид просто шикарный!

Близнецы немедленно выпорхнули следом, чуть не сбив отца. Лайма попыталась удержать сыновей, но куда там, дети есть дети! Пришлось обоим родителям лезть следом. Посмотреть, и, правда, было на что. С этой точки, массив Чапдары выглядел совершенно иначе, чем снизу. Еще внушительнее и неприступнее. Это если назад смотреть. А если вперед… То там ничего интересного нет. Склон, как склон. Дорога вверх уходит. Самая обычная дорога. Для тех, кто не знает, обычная. А для Лехи…

Его детище. Его гордость. Ни один человек не надеялся, что из этой затеи что-нибудь получится. Даже те, кто строил. Только Алексей был уверен в результате. Потому, скорее всего, что ничего не понимал в дорожном строительстве. Если б понимал, даже не предложил бы…

Идея пришла еще в самом начале. На том стихийном вечере, который для большинства, стал психологической границей прошлой жизни. Именно там, вполуха слушая причитания Батяева о пятидневном переходе рудничных через перевал Санки и сочувственно кивая головой, подвыпивший Верин неожиданно для самого себя произнес:

— Дорогу туда построить надо. Через хребет. Чтобы на машинах ездить.

Именно в этот момент в столовой на секунду установилась тишина, и сентенцию услышали все.

— Э-э, — протянул Давид, — простите, куда — туда?

Алексей и сам уже понял, что сморозил что-то не то. Но продолжил. Алкоголь всем добавляет упрямства. А некоему Верину — в особенности.

— На рудник. Раз мы его себе оставляем, дорогу строить надо, — и после паузы. — А чо? Бульдозер есть! Отвал — ковш в наличии! Можно хоть до основания хребет срыть!

— Леша, — осторожно сказал Виктор, — это нереально. Срыть хребет и построить дорогу — разные вещи! Ты знаешь, как строят дороги?

— Не-а! — с пьяной удалью заявил Верин. — Но у меня есть Пушистик! Он может копать! — и немного подумав и получив подзатыльник от Лаймы, закончил. — А может и не копать! — про лестницу, для постройки которой копать нужно очень много, он, к счастью, не вспомнил…

На этом всё и закончилось. Сначала. Но уже через неделю Верин пристал к Батяеву и Хенциани хуже горькой редьки и за короткое время надоел обоим не меньше банного листа… Аргументы, приводимые специалистами, разбивались о непоколебимую уверенность бульдозериста.

— Эрнст Гурамович! — горячо спорил он, — согласен, мы не сможем укрепить подложку. Дорога будет разрушаться. И что? Будем ее чинить. Каждое лето. Два раза в лето. Но это же лучше, чем пешком ходить! И увезти можно куда больше, чем унести!

Безоговорочно поддерживал идею друга только Олег, тоже уверенный, что главное в любом деле — желание. Батяев, недоверчиво качая головой, всё же произвел какие-то предварительные расчеты, и неожиданно сделал вывод:

— А может выгореть. Вероятность — процента два. Или один.

После этого дело встало. У всех участников проекта, включая Пушистика, хватало более насущных проблем. Лагерь строился и не успевал…

Зима могла начаться в любой момент, а абсолютное большинство жило в палатках. Конечно, альпинисты — народ к палаткам привычный, но одно дело провести в походных условиях месяц, а совсем другое — полную зимовку. Строили все. Кроме, разве что, детей до семи лет. Хотя ходили слухи, что раствор для одного из домиков замешивала Санечка Юринова. Судя по характеру ребенка и паршивому качеству раствора — вполне могло быть. Почти успели. Если закрыть глаза на то, что больше сотни человек перебросили зимовать на рудник и в Маргузор. В основном холостых мужиков, которым зимой планировали устроить военную подготовку.

К дороге Верин вернулся зимой. В компании с Хенциани излазил хребет вдоль и поперек. Батяеву для участия в их разведках не хватало умения выживать в условиях, когда плевок мерзнет на лету. Эдик и Леха тоже не слишком любили такие морозы, но всё же были еще и туристами-лыжниками, и в итоге к весне соорудили подробный план. Нанести будущую дорогу на карту не представлялось возможным, трасса петляла, как путающий следы заяц, изгибы серпантина просто сливались в одну толстую линию. Но на местности всё было рассчитано и размечено. Вместо планируемых изначально сорока километров получились все семьдесят. Это Алексея не смутило. И ранней весной (точнее в июне, когда в лагере сошел снег) Пушистик вгрызся в склон напротив слияния Пасруд-Дарьи с Чапдарой…

Строительство растянулось на два года. И это при том, что уже в конце первого месяца Леха довел бульдозер до верхней точки маршрута. И уперся. Дальше шли скальные выходы, против которых Пушистик оказался бессилен. Пришлось взрывать. Взрывчатка таскалась с рудника. Ножками.

— Была бы дорога, — вздыхал Верин…

— Дорога нужна, чтобы доставить взрывчатку, необходимую на строительстве дороги, — язвил Олег.

Кроме него в процессе участвовало еще некоторое количество добровольцев, которых освобождали от других работ. Виктор в дорогу не верил, но людей давал и ресурсы транжирить позволял.

Гремели взрывы, разнося вдребезги монолитные скалы, и снова неутомимый Т-800 разгребал завалы и ровнял грунт. За это время Верин настолько сжился с бульдозером, что не представлял себя за рулем чего-нибудь другого.

— Эх, Пушистик, — говорил он вечером, гладя исцарапанный борт стального друга, — мы с тобой столько соляры извели, что если у нас не получится, сожрут обоих с потрохами. Даром, что они у тебя железные…

И Пушистик старался. Во всяком случае, мотор ни разу даже не чихнул на высоте четыре тысячи метров, чего Леха очень опасался, насмотревшись на МАЗ, уже на две семьсот заводящийся через раз, и глохнувший каждые тридцать метров.

К концу первого сезона строительства дорогу дотянули до конца спуска. И не просто дотянули. По ней ездили! Теперь путь с рудника в Лагерь занимал один день у людей любой подготовки. А в обратном направлении и вовсе пробегали за полдня. В проект поверили. В сентябре от бывшего кишлака Чоре попробовали идти навстречу. Увы, то ли бульдозеры на руднике оказались недостаточно мощны, то ли бульдозеристы не столь умелы, но встречное продвижение было слишком медленным… Алексей не унывал. «На Пушистике, да весной, да за месяц!»

Весной стройку пришлось начинать сначала. Осеннее полотно местами просело, местами сползло, кое-где упали камни, а в двух местах сошедшие сели унесли куски дороги вместе со склоном. Восстановление разрушенного пути заняло тот самый месяц. Зато Леха учел прошлогодние ошибки, и теперь Трасса имени Упрямства, которую с легкой руки Лаймы нарекли проспектом Гедиминаса, огибала наиболее разрушаемые места. Дальше дело пошло лучше, и двадцать седьмого июля две тысячи четырнадцатого года Пушистик своим ходом вполз на территорию кишлака Чоре.

— Сегодня, в день открытия Олимпиады в Сочи!.. — торжественно начал Верин.

— Лех, в Сочи зимняя олимпиада. Она седьмого февраля должна была начаться, — пробурчал Олег с соседнего кресла.

— Правда? А двадцать седьмого июля какая?

— Летняя. Лондонская. В двенадцатом году. Закончилась за два дня до прихода полярной лисы…

— Надо же! А ну и хрен с ним. Главное, что вместо Олимпиады мы открываем дорогу. А она куда полезней!

С этого момента рудник стал намного ближе. Хотя ремонтировать новую трассу приходилось регулярно. Особенно в первые годы. После этого горы, вроде бы, смирились: летом обходилось двумя-тремя однодневными выездами, а зимой и вовсе хватало расчистки снега после пургеней. Ну и, конечно, большой весенний ремонт. Впрочем, в двадцатом году даже не пришлось выводить Пушистика, справились безымянные рудничные бульдозеры…

В этот раз Алексей решил взять детей на первый в сезоне проход дороги. Треть пути, обычно самая неприятная, была уже позади, а Пушистику еще ни разу не пришлось останавливаться. Пару небольших оползней, перегородивших путь, бульдозер смел сходу. Однако сейчас работа предстояла серьезная. Огромный валун, скатившийся на дорогу, полностью перегородил проезд, а сошедший следом оползень намертво заякорил камень. Столкнуть препятствия по отдельности не составило бы труда. Но вместе…

Оставив семейство любоваться окрестностями, Верин обошел вокруг завала, позондировал его щупом, и, крикнув Лайме, чтобы отошла подальше, уверенно взялся за рычаги. Неумелый водила, сносивший дувалы в Пасруде, остался в далеком прошлом. Отвал бульдозера первым проходом очистил бок камня выше по склону, вторым движением выворотил булыжник из земляного гнезда через открывшуюся дырку, после чего убрал остатки грунта, уже лишенные каменной поддержки. Теперь спихнуть валун было делом техники.

— Готово! Сударыня, по Вашему заказу данная тропинка снова превращена в проспект Гедиминаса! Не изволите ли проехаться по нему на танке?

— Судариня, конечно-с же, изволит-с! Она теперь Верина-с! А ми, русские, все в душе оккупанти-с…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Андрей Урусов

До Выселок было всего-то, километров десять. Для «тревожной» механизированной группы на двух БТРах даже по разбитой лесной дороге минут двадцать-двадцать пять ходу. Если, конечно, не завалится поперек узкой просеки здоровенная сосна, перебитая направленным подрывом, чуть не вбив в землю головной броневик по самую башню…

Все же, сумели проскочить, отделавшись только хлестким ударом кроны по корме. Зато вторая машина с разгону влетела в переплетение веток.

— Птиц, я дальше! — проорали с головного и прибавили скорость.

Из застрявшего БТРа уже высыпался десант, ощетиниваясь стволами. Никто, однако, не стрелял. В окружавшей темноте, даже ноктовизоры не позволили увидеть подрывника. А тот, скорее всего уже бежал изо всех сил, продираясь сквозь редкий подлесок…

Больше всего Урусов боялся, что неизвестные, устроившие завал, не ограничатся сосной, а приспособят еще и фугас. Но, судьба берегла, нападающие, кроме дерева, никаких сюрпризов не приготовили.

БТР пер по дороге, яростно ревя двигателем. В паре километров от деревни кто-то кинулся из темноты навстречу стальному чудищу, чуть не попал под колеса, но был вовремя втащен на броню.

Мальчишка. Грязный и уставший. Весь перемазанный в крови, с самодельным ножом в руках.

— Дикие пришли! — одним словом неразборчиво выдохнул он. — Много!

Тут же, со стороны деревни отрывисто затарахтел пулемет.

— Сигнал! — сам себе скомандовал Урусов, и выпалил из СПШ в небо ракету белого огня. Из соседнего люка тут же ушла зеленая ракета. Все нюансы были оговорены заранее, и несколько заряженных сигнальных пистолетов всегда лежали в боевом отделении…

Мотор взвыл вовсе уж от запредельных оборотов, и машина влетела в село. Луч установленного на башне прожектора заплясал по окрестностям, выхватывая то обгоревшую стену, то поваленный забор, а то и человека лежащего в луже черной в темноте крови.

По правому борту противно звякнуло несколько пуль. Следом за прожектором в сторону стрелявших развернулся ствол автоматической пушки. Басовитый голос орудия перекрыл и шум двигателя, и редкую стрельбу, все еще раздающуюся от штабного дома.

Урусов сдернул шлемофон и, недовольно морщась, натянул «сферу». Два с половиной килограмма ощутимо надавили на шею.

— Ну, что, майнен кляйнен портвайгеноссен, поиграем в войнушку? Гоген, мотор не глуши!

Хлопнули оба десантных люка. Личный состав «тревожки» выскочил из бронированного нутра, растекаясь по деревне.

БТР подкатился к дымящемуся сельсовету. Дверь сиротливо висела на одной петле, стекла вылетели от близких разрывов. Стоявший в проеме человек в форме пошатывался, хотя и опирался о дверной косяк.

Узнав Андрея, он приветственно вскинул ладонь.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. А мы тут, знаешь, плюшками балуемся.

— Карлсоны, млять, без крыши, — тоскливо ответил Урусов. — Поляк, сколько уродов?

— Десятка три, — ответил сержант и начал медленно оседать вниз. Пальцы бессильно скользили по крашенному дереву. К Полякову тут же кинулся санитар, на ходу расстегивая сумку с крестом.

— Остальных не забудь, лепила!

Санитар отмахнулся от Урусова, словно и не заметив.

Старлей злобно оскалился и вытащил из разгрузки рацию.

— Черный — Седьмому! Как успехи?

— Двоих взяли!

— Добже! Уродов вязать и ко мне, в центр. Остальные — вдогон. По раскладу.

— Птиц — Седьмому!

— Птиц на связи! У нас чисто. Пять минут.

— Принял. Роджер.

Отпустил тангенту и обернулся к мальчишке, подхваченному на дороге. Парень уже выбрался из БТРа и сейчас выкручивал из рук остывающего трупа, «вертикалку».

— Малой, живые остались?

— Вроде есть, — ответил паренек, не поднимая глаз.

— Пробегись по селу, пусть сюда подходят, кто может.

— А кто не может? — все же посмотрел на Андрея парень. Исподлобья и очень хмуро.

— К тем мы сами придем.

— Вить! — позвал Урусов мехвода.

Из люка тут же высунулась голова в шлемофоне. — Говори.

– Черный щас здобыч притащит. И Птиц скоро будет. Я — наверх. Пулеметчика гляну. Тебе задача — сидеть тут. Нехай Димка башней ворочает. Получишь тандемку в борт, и привет. Малого шоколадом угости. У тебя есть, знаю. Если забыл где — пошерсти под командирским сиденьем.

— Мне бы патронов лучше, — ответил мальчишка.

Урусов только хмыкнул…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Байкал, алтайский шаман

Кровавая пелена неожиданно спала, раскалённый бубен вылетел из рук и, недовольно гудя, упал в блестевшую на розовато-золотистом солнце речку. Ютпу, щеря пасть, скрылся в глубине. Джутпа бешено кольнул колдуна в сердце. Обессиленный обас-юна упал на колени, подняв облако пыли. Бой прекратился. В гудевшем зареве чёрные сполохи огня смирели, отчаянно обнимая перекрытия, облизывая деревянные крыши. Байкал почувствовал ещё один укол Джутпы. Фигурка накалилась, предупреждая хозяина об опасности. Чёрные, как пламя Эрлика глаза Байкала пожирали бегущие по деревне затянутых в зелёное фигуры с автоматами, которые буквально выкашивали людей Байкала. То здесь, то там падали, захлёбываясь кровью, чистые духом дети Тэнгри. От-Эне, встряхнув огненно-рыжими волосами, последний раз взглянула на колдуна сквозь пламя пожара и исчезла. Байкал тяжело дышал. Вдруг он вскочил, схватив большой охотничий нож, дико озираясь.

— Не поможет, чёрный, — раздался знакомый голос. Уходи. Твои люди мертвы, а кто выжил — тех добьют. Детоубийц нынче судят строго.

От высокой сосны отделилась маленькая сгорбленная фигурка. Старуха Кымзаар, тяжело дыша, оперлась на увитый ленточками посох и насмешливо рассматривала буравившего её взглядом колдуна. Белые волосы старой шаманки трепал свежий утренний ветер, и вся она была такая лёгкая, почти невесомая. Кругом сновали духи ветра, смеясь и щекоча утомлённую траву, в дуплах тихо перешёптывались успокоившиеся лесные жители. От старухи исходил Покой.

— Ты?.. Старая ведьма! Я убью тебя! — прорычал Байкал и бросился к Кымзаар, мысленно сдавливая худощавую старушечью шею. Он почти слышал хруст ломаемых позвонков, как вдруг споткнулся, выронив блеснувший на солнце клинок. Старая шаманка не шевельнулась. Она с грустной улыбкой смотрела на черневшую в клубах дыма деревню и на босоного мальчика, грязными ручонками обхватившего ароматную плитку шоколада. Малец деловито вёл по разрушенной алтайцами деревне здоровенного десантника.

— Обас-юна, уходи. Убивать тебя — только духов гневить. Уходи, добром прошу. Тебе не победить. Убьёшь меня — это ничего, я старая. Нас Алтай-Ээзи рассудит. Оба мы чёрные, много зла творили. Уходи, сынок...

Байкал вскочил, и, бешено вращая глазами, ударил старуху наотмашь. Кымзаар со стоном упала, посох, рассыпая искры, ударился о вековой ствол и со стеклянным звоном раскололся на части.

— Старая дрянь! — Шаман, остервенело сдавливал горло старухи. — Наш народ страдает из-за этих проходимцев, собачьих отпрысков, а ты их кормишь! Тысячи погибли, когда ЭТИ сюда пришли! Они мучают духов, бьют животных, они варвары, пришедшие убивать, а ты их спасаешь? Ты, будучи заарином, проклинаешь свой народ и своими руками губишь его?

— Не… я… Т-ты… Убийцам детей духи не принесут удачи… — прохрипела старуха. Губы её посинели, но она упорно смотрела в глаза чёрному шаману, пытаясь вытянуть из этой бездонной пропасти гнева хоть что-то, напоминающее душу.

Вдруг Байкал опустил руки и схватился за сердце. Мансыр был убит и дух шамана, вернувшись, метался от боли, тянул хозяина в мир Эрлика. Он последним усилием воли оторвал от груди фигурку Джутпы и бросил её в реку. Через мгновение шаман был мёртв.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— Привет честной компании!

— Во! Олега прышел! Захады, дарагой, гостэм будэшь!

— Зачем звали?

— А никто не знает. Потряси Виктора на правах сына. А то молчит, как партизан!

— Пап, что случилось?

— Сейчас, все соберутся, и скажу. Чтобы каждому отдельно не повторять!

— А кто еще должен быть?

— Егор, Потап и Алексей.

— Леха хоть без бульдозера?

— Без, — отозвался от двери входящий Верин. — Пушистик ходить на советы категорически отказывается. Считает, что этот поток говорильни могут вынести только глупые суетливые млекопитающие. Так что без него. Зато с женой, а она значительно опаснее…

— Я тебя еще шесть лет назад предупреждал! — пробурчал Огневолк.

— Женечка, ты уверен, что умение общаться с собачками тебе поможет? Они, всё же домашние животные, а я дикая…

— Лаймочка, золотце, да разве ж я против! — начальник кинологической группы Лагеря, капитулируя, поднял руки, — вот только пока вы оба здесь, ваше подрастающее поколение разнесет лагерь в мелкие дребезги…

— Не разнесёт, — парировала литовка, — я их под присмотром оставила.

— И кто же присматривает за этой парой неуправляемых ракет?

— Санька. — Лайма обвела всех взглядом, с интересом наблюдая за реакцией…

Дружный стон присутствующих ее не разочаровал.

— То есть, теперь наши ракетные войска снабжены ядерной боеголовкой… — уточнил Давид.

— И даже тремя, — литовка наслаждалась произведенным эффектом, — девочка присматривает и за собственными братьями…

Повторный стон оказался намного громче и жалобнее первого.

— Витя! — взревел Бахреддин, — может, ну его, этот совет! Пойдем спасать Лагерь от твоей внучки!!!

— Ничего с Лагерем не случится, — спокойно произнес Виктор. — Санечка очень хорошая девочка. И способная!

— Вениаминыч, ты даже не представляешь, насколько способная! — вставил Прынц, — и остальные твои внуки тоже. Предсказать, что они успеют сотворить за время совета, не сможет ни один Нострадалец. Но страдальцев может оказаться много. Или наоборот, не страдальцев.

— Да бросьте, она уже давно понимает, что делает!

Рык заводимого мотора бульдозера стал ему ответом. Верин метнулся к двери:

— Пушистик!!!

Однако вскоре вернулся, отчаянно распекая идущего следом Егора:

— Ну сколько просить: поставь глушак на свою тарахтелку! Я ее третий раз с моим танком путаю!..

— Ладно-ладно, поставлю, — неуверенно отбивался Егор. — Некогда мне…

— Можете быть спокойны, — произнес Леха, — дети заняты делом. Товарищ майор выдал им автоматы…

Теперь наружу бросились все присутствующие, но уперлись во входящего Потапова.

— Спокойно!!! — громко произнес тот, — интересно же, с какого возраста ребенок способен нормально почистить оружие!

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Кымзаар, алтайская шаманка

Кымзаар с трудом села, растирая горло, и, уставившись на распростёртое у ног тело, закричала. Дико, исступлённо. Так могут кричать только матери, потерявшие сыновей. Старая заарин потеряла единственного внука, выжившего в те страшные дни, когда горела вода, когда Таван Богдо Олы дрожал, пожираемый страстью и гневом От-Эне. Шаманка ревела, обнимая безжизненное тело ещё молодого мужчины, лицо которого навсегда исказила маска злого Ютпу, демона воды.

Десантники подходили осторожно, страхуя друг друга, не выпуская из рук автоматов. Старуха не выглядела опасной, но сколько жизней уже отдано за недооценку врага…

Денис открыл было рот, но шаманка встрепенулась и заговорила первой:

— Плохие времена пришли на наши земли. Байкал — она кивнула трясущейся головой на мертвеца — не единственный чёрный шаман. Обас-юна поднимают народ на бой. Вас все ненавидят… Не только алтай-кижи, южане, которым в дни Тьмы досталось больше всех, но так же тубалары и кумадинцы. Их шаманы сильные. С Эрликом говорят. Они будут жечь ваши деревни, угонять скот и портить ваших женщин, чтобы те рождали на свет уродов, которые не доживут и до пяти...

Кымзаар тяжело вздохнула. Она была стара и знала слишком много. Силы покидали её — бой с Байкалом вытянул из мага-заарина всю силу, и старуха уже видела перед глазами мир духов. Она уходила к предкам. Перед глазами мелькали лица матери, бабок, прабабок и иных пращуров, которых Кымзаар не знала. Они звали её к себе, хватаясь за юбки, протягивая к ней тонкие прозрачные руки.

Кымзаар собралась с силами и в упор уставилась на стоявшего к ней ближе всех Дениса:

— Когда-нибудь вы все умрёте… Так должно быть. Мир людей должен очиститься от зла, которое вы принесли своим огнём…

Старуха судорожно сглотнула, закашлявшись, но продолжила:

— После вас придут другие. Они вернут Алтаю солнце.

И старая заарин со вздохом облегчения закрыла глаза.

Таджикистан, Пенджикент

Саттах Амонатов

— Ассалам аллейкум, Саттах.

— Ваалейкум ассалам, ака! Какие известия принес мне язык Ирбиса?

— Тебе просили передать, ата. Человек сказал: «Нет».

— Жаль, искренне жаль…

— Но по трезвому размышлению он передумал и сказал: «Да».

— Это хорошее известие. Сколько я должен Леопарду Гор, за раздумья моего визави?

— Ты не должен денег, Саттах-бек. Люди сами оплачивают свои раздумья. Таковы правила.

— Что ж, благодарю. С вами приятно иметь дело.

— Я рад, что ты доволен, ата. Если будет нужда — обращайся. Ты знаешь, как нас найти…

Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Пчелинцев

Пчелинцев примчался сам. Смысл заморачиваться долгими радиопереговорами, когда проще приехать и лично все осмотреть? Восемьдесят километров для УАЗика не расстояние, особенно, если едешь в одиночку, и весь груз — пара канистр да автомат.

Полковник побродил по Выселкам, попинал обугленные доски заборов, пару раз остановился переброситься парой слов с кем-нибудь из местных. Сержант Поляков, словно приклеенный, ходил за начальством, припадая на правую ногу.

Минут через двадцать, Пчелинцев не выдержал:

— Сержант, мать твою! Достал в корень! Сядь на попу ровно и сиди, пока не позову! И рожу не криви, никто расстреливать не собирается!

Поляков ухромал в сторону «Штаба», где шумели восстановительные работы. Урусов, не долго думая, привлек к ним всех своих «тревожников». Местных мужиков решили не трогать: у них и своих забот хватало. Вездесущих детишек не гнали. Наоборот, активно использовали: то гвоздь подать, то отвес подержать…

Наконец, туда же подошел и полковник. Урусов подобием строевого шага дернулся навстречу, но был остановлен.

— Отойдем? — Пчелинцев уклонился от порции щепок, вылетевших из-под топора чересчур увлекшегося работника.

— Отчего бы и не отойти, — не стал возражать старлей.

— Что скажешь? — спросил полковник, когда они оказались подальше от стройки, а главное, от любопытных ушей. — Ты что, собрался острог возводить?

— А что такого? — удивился Урусов. — Мы в Сибири? В Сибири! А тут положены каторги, остроги и туземцы. С каторгой нескладуха выходит, так на всем прочем отыгрываться надо.

— И до туземцев дойдем, — задумчиво сказал Пчелинцев, внимательно глядя, как бойцы вертикально вгоняют в землю бревно. Кивнул в их сторону. — Думаешь, удержат?

— Неа, — отозвался старлей. — Не удержат. Пулю в смысле. Картечь поймают на раз-два. РПГ у них нету, иначе нас бы уже пожгли к херам собачьим. А так — вплотную не подойдут, от рикошетов спасет…

— И селянам уверенности добавит, — закончил его мысль Пчелинцев.

— Это в первую очередь.

— Ладно, маршал Маннергейм доморощенный, давай по кратким итогам.

— Яка там в сраку церемония, товарищ полковник. В смысле, краткие итоги… Из наших — трое наглухо. Один с десяток осколков поймал, но жить будет. Сержанта сам видел. Относительно целый.

— Видел, — согласился Пчелинцев. — За мной круги нарезал с виноватой рожей.

— Пусть нарезает. Ему полезно, — махнул безразлично Урусов. — Из гражданских — восемь погибших. Пара десятков раненных. В первую очередь, вырезали всех на ферме. Коров попытались угнать. Большую часть наши вернули. Крупный рогатый — не танк. В здешних лесах застряёт и буксует.

— Кто нападал определились? — Пчелинцев сорвал с дерева небольшой кусочек коры и медленно крошил его пальцами.

— Что там определятся? Алтайцы приходили. Зверье у себя повыбили, урюки, решили к нам наведаться. Не свезло.

— Да как сказать, не свезло… — полковник отряхнул руки об камуфляжные штаны. — Ты там заикался, что пленных взял?

— Везет мне на них, — кивнул Урусов. — Вернее, Черному повезло. Дэн двоих повязал. Еле от мужиков местных сберег. Те на кол посадить хотели.

— Суровые тут люди, как погляжу.

— Дык ведь, Сибирь, как никак…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Аксакал, кряхтя, взобрался на дастархан и налил чая.

— Вы слышали, уважаемые, — начал он, не допив даже первую пиалу, так нетерпелось сообщить остальным горячую новость, — под Новичомогом вырезали целый кишлак.

— Ты думаешь, это сделали джигиты баши, пошли Аллах ему здоровья? — спросил Абдулла.

— Нет. Пришли наемники со стороны Узбекистана. Там им стало плохо, Сарыбек-Шах захватывает всё новые земли, а те, кто служил его врагам, бегут, куда могут.

— Разве шах не нанимает воинов?

— Нанимает. Но не перебежчиков. Тем нет пощады. Войска Хорезма уже подошли к Самарканду. Наемники бегут, как тушканчики от лисы.

— Откуда знаешь, что кишлак вырезали именно наемники? — поинтересовался Вагиз. — Может, кто-то сваливает на них вину? У Пенджикента много врагов.

— Нет, наемники. Они ненадолго пережили своих жертв.

— Шакалы пустыни оказались столь неумелы, что пенджикентцы застали их врасплох?

— О нет, уважаемые, — Мустафа сделал паузу, растягивая момент, — это были опытные бойцы. Но они захотели обидеть язык Ирбиса.

— Что??? — хором удивились аксакалы, — самоубийство великий грех! Их души будут вечно гореть в огне Джаханнама! Или эти глупые люди не знали, что делает Леопард гор с обидевшими его уши?

— То мне неведомо, уважаемые. Но Снежный барс опять доказал, что его правила, по-прежнему, незыблемы подобно Корану, а обещания столь же крепки, сколь и слово Пророка.

Аксакалы немного помолчали, обдумывая ошеломляющие новости. Давно уже никто не пытался проверить Посредника на крепость. Последним это сделал год назад Ильяс Ниязов. Отчаянный дехканин вырезал знак Ирбиса на воротах своего дома, чтобы защититься от постоянных грабежей джигитов баши. Джигиты не решились переступить через страшный знак. Но ровно через неделю Ильяс сгорел вместе со всей семьей и хозяйством. Пожар был настолько страшный, что на пепелище не осталось даже костей несчастных — всё выгорело дотла. А на дереве, что росло напротив сожженного дома, нашли нарисованный побелкой знак Посредника. Большую смелость надо иметь, чтобы покуситься на людей Леопарда Гор. Очень большую…

— Удивительную новость сообщил ты, Мустафа, — нарушил, наконец, молчание Вагиз. — По сравнению с ней все остальные — новорожденные ягнята рядом с матерым бараном.

— А можно посмотреть на этих ягнят, Вагиз-джан? Или страшная весть насухо опустошила хурджин?

— Конечно, уважаемый! Баши опять сделал предложение матчинским братьям стать его сыновьями. А те снова сказали: «кому нужен блудный отец, когда жив настоящий?». Возможно, Файтулла и не против подумать над предложением, но его брат непреклонен.

— За что он так ненавидит нашего правителя?

— Это знает только Аллах…

— Похоже, быть новой войне с Матчой, — задумчиво произнес Абдулла.

— Тогда и с Пенджикентом тоже, — ответил Вагиз.

— Что, Саттах-беку тоже было сделано подобное предложение?

— Да. И бек ответил, что не может пойти в сыновья к тому, кому годится в отцы…

Аксакалы опять замолчали.

— Нет, — сказал Мустафа, — на двоих одновременно у баши не хватит сил… Война будет только с одним… Интересно, с кем?..

— Стратеги, — язвительно произнес старый Шамси, вставая с соседнего дастархана. — Да ни с кем не будет. Баши все силы держит на Анзобском перевале. На юге сейчас затишье. Урусы в Душанбе только и ждут, чтобы им дали шанс. Баши сейчас не до Матчи с Пенджикентом.

Старик ушел, слегка припадая на левую ногу. Собеседники проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят три года. И надо сказать, голова у него светлая…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— Ну, здравствуй, товарищ полковник!

Невысокий худощавый мужчина лет за пятидесят уверенно вошел в кабинет Пчелинцева и протянул хозяину руку.

— И тебе не хворать, господин смотрящий, — отозвался тот, криво усмехаясь, но на пожатие ответил.

— Всё не можешь забыть моё происхождение? — усмехнулся гость. — Зря, батенька, зря. Мы уже десятилетие, как легитимная власть. Товарищ Хрущев столько не продержался. Не говоря уже о Ельцине или Горбачеве. Годика через три, глядишь, еще и выборы забабахаю. Прямые и всеобщие. И референдум какой-нибудь…

— Вот знал я, что прячется в тебе гнилое либерастическое нутро. И это при такой-то фамилии!

— И чем тебе не нравится моя фамилия? Между прочим, только благодаря ей слово «товарищ» — официальное обращение в Новосибе. Народу приятно, что им руководит товарищ Сухов…

— Это их демократы до войны так достали… Ладно, Валерий Николаевич, рассказывай, с чем приехал. Ни на минуту не поверю, что запросто так в гости заскочил.

— Не просто, Глебыч, не просто… Проблемка нарисовалась… Даже и не знаю, с чего начать…

— Сначала начинай, сначала…

— Сначала Война была, это ты и без меня знаешь. А по итогам Войны этой к власти в Энске пришел бывший московский бандит Валера Сухой, он же товарищ Сухов, уважаемый градоначальник сей административной единицы по настоящий день…

Пчелинцев слушал дурачащегося Сухова, не перебивая. Надо человеку с мыслями собраться — пусть собирается, видно же, гложет его что-то…

— А сейчас у товарища Сухова проблемка образовалась, вот и приехал он к коллеге ее обсудить.

— Так в чем проблемка-то?

— У тебя как с урожаем в прошлом году было?

— Глупые вопросы задаешь. Какой, к черту, урожай, если снег к июню не весь сходит, а в начале сентября ложится!

— Не совсем глупые, Глебыч, не совсем. Урожаи не к черту, если на посев снимаем — за счастье. Так?

— Так.

— Поголовье скота увеличивается незначительно, если не уменьшается. Ведь и у тебя тоже? То набег какой, то кормов не хватает, то падеж… Так?

— Точную статистику не помню, но допустим…

— Набеги алтайцев не достают?

— Казахи больше. Но участились, согласен. Ты к чему ведешь, Валера?

— А к тому, что падение населения остановилось, даже прирост есть, а еды всё меньше. Голод нам грозит. И тебе тоже, только попозже, как запасы сожрете. А главное, не вижу я, где продукты брать. Свои не растут, покупать не у кого. Не нравится мне такая перспектива. Вот решил заехать, узнать, может у тебя на эту тему какая дельная мыслишка завалялась…

Было всё, конечно, совсем не так. Визит свой Сухов согласовал еще три дня назад. Не могли начальники такой величины позволить себе кататься по области наудачу. Может, когда-то он и был бандитом, но сейчас в лице Валерия Николаевича Новосибирск имел вполне приличного руководителя. То, что город продержался эти десять лет, и, более того, люди там жили, а не выживали, — полностью его заслуга. Не признать этого Пчелинцев не мог, оказывается и в этой среде попадались нормальные люди. А может, власть не всегда портит человека, может, и наоборот бывает. Единственное: со своими бывшими «коллегами» Сухов расправлялся без всякой жалости. Но это было давно, в первый год правления. Впрочем, полковник в этом вопросе был с ним полностью солидарен. Даже пример в своё время показал.

А озвученная мэром проблема и на самого Пчелинцева давила давно и уверенно. Какие бы не были запасы, если их не восполнять, то рано или поздно они кончатся. Со всеми вытекающими… А поскольку речь идет о еде — результатом будет голодная смерть. И неважно, произойдет это через год, десять лет или сто. Искать решение надо сейчас, потом будет поздно.

Увы, восполнения не получалось. Хотя сначала казалось, что обещанной ядерной зимы после Войны не обнаружилось. Но нет, планета не простила человеку издевательства над собой и ответила вполне адекватно. Зимой — все сидели по своим углам, боясь лишний раз, нос высунуть, чтобы не отмерз в пятидесятиградусный мороз. А короткое прохладное лето (температура редко поднималась выше пятнадцати градусов) «радовало» затяжными недельными дождями, от которых дороги превращались в реки, а реки становились похожими на Волгу в районе дельты…

Расти в подобных условиях ничего не хотело. Точнее, хотело и даже пыталось, но вот результат этих попыток был неутешительным.

Могло бы спасти животноводство, но окрестные крестьяне в первую же зиму поморозили скот. Вроде и привычны сибиряки к холодам, но всему есть предел: когда спохватились и вспомнили, что коровники и фермы толком не утеплены, было поздно. Пытаясь спасти поголовье, растаскивали животных по домам. На Базу, где удалось наладить нормальное отопление, гнали стадами и отарами, не разбираясь, кого кормит конкретная деревня: город или бригаду. Везли на всем, что было, Витька Безручков, тогда еще прапорщик, как-то притащил корову и трех овец на броне своего БТРа… Всё равно потеряли почти всё поголовье. От Новосиба помощи не было, и быть не могло, Пчелинцев удивлялся, как Сухову удалось спасти людей в почти разрушенном, замороженном городе, какой уж тут скот. Единственная радость, что мяса в ту зиму было предостаточно. Его даже сумели сохранить (ещё бы, оно и без всяких мер оттаяло бы только к августу), и еще какое-то время проблем не ощущалось. Но время это давно кончилось.

Восстанавливалось поголовье медленно. В том числе и из-за того, что именно скот был целью набегов как мгновенно одичавших алтайских племен, так и многочисленных казахских банд. Первые приходили под звон шаманских бубнов, вторые — без всякой религиозной мишуры, но и те и другие под аккомпанемент автоматных очередей и взрывов гранат…

Крестьяне кое-как могли прокормить себя. И только. О серьезной помощи бригаде, а тем более городу, говорить не приходилось.

Торговать было не с кем. Единственный уцелевший анклав в пределах досягаемости находился в Омске. С омичами имелась устойчивая связь и неплохие отношения, но ситуация с продуктами там была еще хуже новосибирской.

— А что твои ученые за холода говорят?

— Ученые… Г-о печеное… Хорошего ничего не говорят! Я вот что думаю, Глебыч! Переселяться надо.

— Чего???

— Переселяться, говорю, надо! На юг, где можно нормально сельское хозяйство организовать. А сюда наши потомки вернутся. Когда пыль в атмосфере осядет, или из-за чего нас морозит так. Либо переселяться, либо вымирать.

С минуту Пчелинцев ошеломленно смотрел на собеседника. Потом осторожно произнес:

— Слушай, Валера. Я всегда знал, что ты волюнтарист. Но не настолько же! Ты сколько народа переселять собрался?

— Тысяч двадцать.

— И как ты их собираешься везти?

— Ты не поверишь, Глебыч! На автобусах! У меня этого добра немерено. Не в том проблема. И не в охране даже, у нас вместе тыщи полторы бойцов наберется, любую колонну защитим. В другом затык. Куда идти?

— И?

— Что и?

— Ну, раз ты всё продумал, то вопросы задаешь риторические, а ответы давно знаешь. Так выкладывай.

— А вот этого ответа я не знаю, Владимир Глебович, — посерьезнел Сухов. — Тут очень сильно думать надо. Неблизкий путь предстоит, очень неблизкий.

— И почему, — проворчал Пчелинцев, — каждая наша встреча кончается сидением за картой…

 

2020 год

Таджикистан, Фанские горы, плато вершины Большая Ганза

Санька

— Санька! Еда скоро будет? Жрать хочется! Кишки сворачиваются!

— Потерпишь! Когда надо, тогда и будет! А все не свернутся!

— Чего тянешь?! И так не обедали сегодня!

— Будешь выступать — вообще ужин отменю! Я тут завхоз или кто?

— Ты чё, охренела совсем?

— Петенька, хочешь по роже? Тогда молчи и сопи в две дырочки, пока я тебе в них по ледобуру не засунула! Понял?

Петька недовольно бурчит и отходит. Правильно, со мной драться себе дороже. Мало того, что девчонка и на два года младше, так еще и наваляю за милую душу. Зря я, что ли, по рукопашке с четырнадцатилетней группой тренируюсь? Это по альпинизму с «двенашками», «четырнадцатые» от меня пока что убегают…

А, вообще, все мальчишки — слабаки! Подумаешь, обеда не было, это что, повод недоваренный рис жевать? Нет бы, радоваться, что на все дни доппаек выдали! Даже мясо в нем есть! Салабоны сопливые! А как вы собираетесь «голодное» восхождение идти? Будете полмаршрута за насекомыми гоняться? Специально папу попрошу, пусть «голодовку» устроят снежно-ледовую, чтобы ни одной двухвостки от старта до финиша! Допросятся у меня! Нытики!

Э, какого хрена?

— Петька, — ору вдогонку, — стенки у палаток выше стройте! И яму под сортир выройте!!! — Если им не напомнить, сами в жизни не догадаются!

— Сама потаскай эти кирпичи! Тяжеленные же!

— Ты пацан или фуфло замороченное? Я-то потаскаю! — тут же соглашаюсь я. — Только ты голодать тогда будешь, слабосильным ужин не положен!

Петька бурчит себе под нос что-то ругательное, но вытаскивает нож и начинает пилить из снега кирпичи. А куда он денется? Лучше сейчас, чем посреди ночи, когда задует. Без сортира, конечно, можно и обойтись, в пургенях же обходимся, отсиживаясь по пещерам. Но пусть строят! Пургени часто не бывают, последний кончился три дня назад, так что можно себе удобства отрыть. Заодно еда дойти успеет...

— Акрам, ты командир или как? Чего мальчишки сачкуют?

Забегали: Акрамка начинает доказывать свое командирство. Так мне больше нравится. Мальчишки, хоть и ленивые все, и задаваки, но работать умеют. Когда надо. И если покричать.

Нам осталось-то… Это уже третий пятитысячник. Потом отработать «голодовку» и всё, «высотку» прошли. А «технику» я уже отбегала: «лед» по «двенадцатой» группе, а «скалы» — по «четырнадцатой»!

Всё, каша готова:

— Ложки к бою! Витька, морда, куда поперед всех лезешь!

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— Ну что, товарищи офицеры, прапорщики и прочие инвалиды умственного труда, все в сборе? — полковник кругами ходил по помещению, ожидая пока все рассядутся по местам.

Наконец, кое-как разобрались, и шум начал понемногу стихать.

— Как иначе! — ответил за всех майор Сундуков. — И как юные пионеры — всегда готовы!

— Это хорошо! — довольно сказал Пчелинцев и присел на свое любимое место — на край стола. — Что всегда готовы, и что как юные пионеры. Стержневой вопрос сбора оглашать надо? Или и так каждая собака на сто кэмэ вокруг уже в курсе?

— Собаки, они, может и в курсе, — поправил очки полковник Мезенцев, — но вот не мешало бы услышать официальную точку зрения вышестоящего руководства. А то ведь сразу вспоминается забор с русской народной надписью.

— Слово-то, из Китая пришло! — тут же влез бывший «мент» Дмитровский.

— Да хоть из Монголии!

— Ааатставить! — врезал по столу Пчелинцев. — Вы, что, совсем охренели? Цирк, млять, устраиваете?! Клоуны, да?!

— Никак нет! — Подскочил со стула Дмитровский. — Не клоуны.

— Сомневаюсь, — уже тише, не повышая голоса, ответил полковник. — Давайте, вы потом седыми письками померяетесь, товарищи командиры?

И, не дождавшись ответа ни от кого из спорщиков, продолжил:

— Принято решение о возможной нашей передислокации.

— Куда? — спросил кто-то из задних рядов. Судя по голосу, вроде как кто-то из «молодых».

— Интересный вопрос, — ответил неизвестному Пчелинцев. — И, если между нами говорить, то ответа я на него не знаю.

— Позвольте уточнить о причинах, Владимир Глебович? Лично я причин не вижу совершенно.

— Васильева со списком позвать? — дружелюбно уточнил у Мезенцева комбат. — Или так поверите? Он на складах сейчас, прибежит минут через десять. Если надо, конечно.

Судя по прокатившемуся по помещению сдавленному стону, майора Васильева видеть никто желанием не горел. Особенно, с его списками.

— Так вот, Максим Викторович, если желания слушать сухие цифры, нет ни у Вас, ни у остальных, то я в двух словах все опишу. Даже одним обойдусь. Жопа. Полная.

— А…

— И это, мягко говоря, товарищи командиры! Если быть кратким — жратвы хватит на пяток лет от силы.

— Разрешите, товарищ полковник? — взлетела рука старлея Терентьева.

— Валяйте.

— Так если с продовольствием такие проблемы, то зачем мы распыляемся на охрану всех этих поселков и прочих ферм с хуторами? И так уже, почти двадцать человек погибло. Смысл?

— Да потому что, дорогой мой старший лейтенант, что если мы делать это перестанем, сельские уйдут под Город. Или их вырежут алтайцы. А так, временное подспорье, особенно теплицы. Только есть тут один немаловажный, как говорится, момент. — Пчелинцев замолчал. То ли собираясь с мыслями, то ли горло пересохло… — На сельском хозяйстве мы не вытягиваем все равно. Нас слишком много. А климат, сами знаете, какой нынче…

Все дружно закивали. С климатом, конечно, беда. Тут полковник ни на грамм не преувеличил. В этих местах и до Войны отнюдь не рай был… Разве что, теплицы выручают, но одними овощами сыт не будешь.

— Так что, — кашлянул в кулак полковник, — была выдвинута идея о нашей передислокации. Будем уходить совместно с городскими.

Те из присутствующих, кто был не в курсе переговоров последних двух лет, удивленно переглянулись. Подобное, вроде, и в голову не могло прийти. Без предварительной подготовки, конечно… Слишком уж глобальное дело. Полковник и сам колебался почти два года, надеясь, что вопрос «рассосется сам». Увы, не рассосался… Скорее, обострился.

— Естественно, никто чингисханову орду изображать не будет. Предварительно пойдет разведка. В составе…

Пчелинцев снова прокашлялся, и вытащил из нагрудного кармана замызганный листок бумаги.

— Майор Сундуков, капитан Урусов, лейтенант Соловьев. — Пчелинцев поднял взгляд. — Это — старшие разведгрупп. Товарищ Дмитровский, сядьте, где сидели! Ваше место — на Заимке. И нефиг рыпаться!

— Так точно… — с заметным неудовольствием протянул капитан, но на место сел.

— Ну, так вот, — продолжил полковник, вернув список на место. — Кого назвал — в курсе еще со вчера.

На будущих разведчиков начали оглядываться. Вот же сволочи! Знали, а молчали до последнего. Вот, значит, почему, холодно так стало. Это бобры морозились…

— И, думаю, списки желательного личного состава подготовили?

— Так точно, тарищ Верховный Главнокомандующий!

— Андрей… — поморщился Пчелинцев. — Ты хоть что-то серьезно в этой жизни можешь делать?

— Могу, товарищ полковник! — радостно ответил Урусов. — Детей!..

Таджикистан, Фанские горы

Дмитрий Алябьев

Посты бывают разные. В Маргузоре и на руднике сидели стационары, каждый из них поддерживался отдельным отрядом из двадцати человек. В верховьях Чоре поставили постоянный пост на кошах. Пять человек. Смена раз в неделю. Артуч, Куликалоны и Мутные контролировали патрулями. Даже если там кто появится, времени на организацию адекватных мер хватит. Жизнь подтвердила правильность подхода: за восемь лет патрули ни разу не подняли тревогу. И не из-за халатности, причин не было. По слухам, они, как и стационары, периодически задерживали каких-то шпионов, но чаще ходили впустую, туристами.

Несмотря на это их не снимали. «Перебздеть всегда лучше, чем недобздеть!» — заявлял Потап на любое предложение о смягчении режима, причем его тут же поддерживали остальные старшие. «Почему», — как-то спросил Митька, тогда еще ребенок старшей группы, дядю Егора и в ответ услышал:

— Понимаешь, лучше десять лет каждый день впустую бегать по перевалам, чем один раз прозевать вторжение. Нас слишком мало, чтобы вести масштабную войну!

Теперь Митька и сам это понимал. Стратегическое планирование было одним из его любимых учебных предметов. Больше нравилась только лингвистика, которую и ввели-то ради него. Алябьев-младший не только любил разные языки, это само собой. Кроме усвоенных всеми русского и таджикского, Митька выучил еще литовский, узбекский, испанский и французский. То, что кроме него по-французски в Лагере говорили лишь двое, совершенно не смущало. По-английски полноценно не говорил никто, но Митька и его осилил к огромной радости Руфины Григорьевны и тети Иры Юриновой. А с дядей Давидом с удовольствием общался на иврите.

Но знание языков — еще не всё! Прямо на глазах возникал новый язык, язык Лагеря, и наблюдать за этим процессом было безумно интересно.

Почему, например, прижились не армейские словечки «взвод» и «отделение», а альпинистские — «отряд» и «группа»? Ведь первые же намного точнее! Или почему вместо так любимой военными «точки» применяется громоздкая конструкция «стационар»? И это все при том, что большинство слов, наоборот, сокращается, даже ценой появления новых омонимов, таких как например, новомодные «тадж» или «рус», означающие одновременно национальность и язык. А такое нелогичное и даже немного обидное слово «ребенок»? Ведь есть же «студент» или «курсант», куда больше подходящие по смыслу. Почему в первую очередь слились ругательства, и весь Лагерь матерится на всех возможных языках, включая немецкий, которого толком никто не знает? Насчет ругательств, впрочем, объяснимо… Ведь дядя Жора, который Прынц, когда-то говорил, что в любом языке сначала запоминаются ругательства, как самые употребительные выражения…

— Митька! Уснул, что ли? — оторвал от размышлений окрик командира.

Алябьев в патруле впервые, тогда как и Витас, Франсуа и Хорхе вполне обоснованно считались опытными бойцами. Хорхе участвовал еще в первых рейдах вниз, а до войны успел послужить в испанской армии и французском Иностранном Легионе, где-то в гвианских джунглях… Митька удивился, если бы узнал, что столь разнородный национальный состав патруля был подобран специально для его языковой практики, Виктор учитывал всё и всегда.

Впрочем, все трое уже давно прекрасно говорили по-русски. В речи Франсуа пропал даже намек на грассирование, а Витас выговаривал звук «ы» не хуже, чем уроженцы Рязани или Волгограда.

— Дмитри! Хилипойас, твою мать! Не спи, к перевалу подходим. Ты с Франсуа на перемычку. И смотрите внимательно, не дай святая Катерина прозевать кого-нибудь!

На седловине разделились. Хорхе и Витас ушли вниз, к озеру Дющаха, Митька вслед за французом побежал на перемычку вершины Бойцов за Мир. С нее подстраховывать товарищей удобно. Страховка оказалась лишней, верховья ущелья были пусты. Патруль объединился чуть выше цепочки Куликалонских озер.

— Вы левым берегом, мы правым. После Лаудана идете склоном выше тропы. Артуч посмотрим. Рации — в постоянный прием.

Опять разбежались. Начиналась работа, и Митька больше не отвлекался, хотя ничего интересного в скрытном перемещении по склону выше тропы не было. Идешь, останавливаешься, оглядываешь окрестности, опять идешь. Рутина. Он ожидал от своего первого патруля чего-то особенного, каких-то приключений…

Впрочем, Судьба всё же решила немного порадовать новобранца: в этот раз патруль встретил чужих. Более того, первым заметил чужаков именно Митька. Даже не увидел, а услышал…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

О встрече договорились быстро. В новой городской элите дураков не было. Вымерзли, наверное. Поэтому, колонна из четырех джипов подкатила к центральному КПП Заимки, как давно и практически официально именовалась нынешняя база армейцев, уже к середине следующего дня…

— Здравия желаю, товарищи военные! Так, кажется, у вас положено здороваться? — подобная форма приветствия была у Сухова обычной, и можно сказать, ритуальной. — Мы не слишком опоздали?

— Проходите, товарищи гражданские! — приветственно кивнул Пчелинцев. — Не слишком. Как раз переходим к главному вопросу.

— Чувствую, что этот вопрос очень близок к извечному российско-интелегентскому? — поинтересовался новосибирский «голова» и махнул своей свите, чтобы рассаживалась. За добрый десяток лет многие процедуры выработались сами собой…

— Практически, — согласился полковник. — Только звучит он не «Что делать?», а «Куды бечь?»

— То не вопрос. Куды бечь, то каждому ясно: куды теплее, туды и бечь! То бишь, на юг! — тут же отозвался, прибывший вместе с Суховым, его зам Федосеев.

Личностью он был своеобразной. Старожилы Новосибирска помнили еще социалистического заппредгорисполкома с такой фамилией и инициалами. Потом был пост демократического вице-мэра. Причем, мэры приходили и уходили, а Федосеев оставался. Этому удивлялись, за глаза называли Микояном и «серым кардиналом». Образованием он никогда не блистал, человек был ограниченный, можно сказать даже туповатый, а уж сейчас, разменяв восьмой десяток…

Тем не менее, придя к власти, Сухов первым делом нашел именно Василия Васильевича. Ибо единственное, что знал Федосеев, он знал блестяще. А это единственное было городским хозяйством Новосибирска. В том, что Энск пережил первую зиму, заслуги Василича были таковы, что можно было простить и многолетние колебания вместе с линиями правящих партий, и последующее пожизненное безделье, в котором, кстати, старик замечен не был. А уж дурацкие фразы и предложения, равно глупые шутки, тем более.

— И что у нас на юге? — ехидно спросил Урусов. — Африка?

— Неа, в Африке негры. Нам туда нельзя, но юг — он везде юг. Шо у нас на юге, командиры? Вы же тут умные самые? — если стравить Урусова с Федосеевым, еще неизвестно кто кого заплевал бы ехидством. Скорее всего, все же, старший соперник. За счет опыта.

— Алтай на юге, — ответил Мезенцев, — а за ним Китай.

— А в Китае нам ловить нечего, — добавил Урусов, — да и на Алтае тоже. Разве что, в Кош-Агач дернуть. Если он стоит еще. Эх, помню мы там с Грачом накидались…

— Андрей, по делу! — одернул капитана Пчелинцев.

— А ежели по делу, — тут же собрался Урусов, — то загрузил я всю имеющуюся информацию в наш главный аналитический компьютер. И поимел на выходе интересный расклад.

— У вас имеется программное обеспечение и спецы такого уровня? — удивился Сухов, и откинулся на спинку стула.

— У нас много что имеется, — подмигнул капитан. — Даже свой гроссмейстер есть. Тот самый, которому один мэр десять лет назад автоколонну проиграл, даже не успев расставить фигуры… Мы до сих пор больных на тех «скорых» возим. А в свободное время шахматист наш подрабатывает аналитическим компьютером. За банку сгущенки в день. Очень выгодно, так что и вам советую поискать по закромам. Так вот, что за расклад выдал ефрейтор Юринов. С которым, кстати, согласен не только я, но и все ознакомленные. Есть три места, куда стоит идти. Первое — це ридна моя ненька Украйна. Минимум ее Юго-Восточная часть. Присутствуют чернозем, относительно теплый климат, развитая инфраструктура, выход к морю и тому подобные плюшки. — Урусов обвел присутствующих взглядом, и, не дождавшись возражений продолжил. — Второе — славная страна Таджикистония, куда так рвется интеллектуальная элита нашего зоопарка…

— А кто у вас тут элита? — спросил Сухов.

— Да он же. Компьютер наш, в смысле.

— Андрей! — прорычал Пчелинцев.

— Продолжаю, — невозмутимо откликнулся Урусов. — В плюс уходит то, что там еще теплее, чем в незалежной, и было намного меньше целей для ЯО. В минусах — население, и практически полная непонятка с энергетическим ресурсом. Третье место в нашем хит-параде — Астраханские степи. — Присутствующие дружно закивали. — И Кавказские горы.

— Это четыре места, а не три, — вставил Федосеев. До этого всем казалось, что он уже уснул.

— А нам и это по фигу, — отмахнулся капитан, — интересно другое…

Таджикистан, Фанские горы, вершина Большая Ганза

Санька

— Держи!!!

Валюсь на склон, с разгону вбивая в фирн клюв ледоруба, и всем телом наваливаюсь сверху. Веревка резко дергает за систему, пытаясь оторвать руки от древка. А вот фиг получится! Удержу! Ой, блин, Асадка, какой же ты тяжелый… Плевать! Удержу! Куда он там влетел?

— Санька! Держи! Он в трещине!

— Держу!..

Еще сильнее прижимаюсь к склону. Перед глазами только снег. Скашиваю взгляд вниз: мой анорак и головка ледоруба. Сбоку появляется Петькина задница. Его самого не видно, наверное, сидит на корточках и крутит бур в десяти сантиметрах от моего бока. Не вижу…

— Держи, Санечка, держи, — шепчет Петька, — я сейчас…

— Не болтай, крути, давай! — терпеть не могу эти телячьи нежности…

Где этот дурак тяжеленный умудрился трещину найти !? Я же только что там прошла, даже намека не было! Но, умудрился, нашел. И теперь висит на мне, а я — на ледорубе. Ледоруб выдержит, а я? Всем телом, особенно плечами и руками, ощущаю тяжесть Асада... Держать!.. На тренировках больше держала!..

— Страховка готова! Санька отпускай!

Ну, наконец-то, копуши, уже руки болят! Кое-как встаю, перещелкиваюсь и усаживаюсь на рюкзак. Теперь хоть гляну, что они без меня наворотили. Хотя смотреть особо не на что: веревка уходит в дыру в склоне. Собственно, уже две веревки. Акрам с Петькой работают быстро, минут через пять вытащат. Пока разминаю себе плечи и руки. Боль потихоньку уходит. Зато приходит Асад.

— Сань, спасибо!

— Проехали. Ты как?

— Нормально. А ты?

— Сказала же — проехали! Хватит сидеть, пошли, что ли?

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— А нам и это по фигу, — отмахнулся капитан, — интересно другое. С учетом сложившейся обстановки товарищ компьютер предложил послать три группы. И идти всем вместе через Уфу на Астрахань, обходя обе казахские группировки: и Карагандинскую, и Актюбинскую, ибо обоим доверия нет ни на грош. С Уфой проблем не будет. Наладили, наконец, устойчивый радиоконтакт. Хорошие люди там сидят.

— Тоже хунта… — скорбно заметил Сухов.

— Что делать. Не везде же братва рвется к власти! — напомнил Урусов старый «бандитский» сериал. — Продолжаем. Доходим до Астрахани и разделяемся. Первая группа пойдет в Среднюю Азию, через Узбекистан в Тадж. Вторая через Кавказ на Украину. А третья либо усилит одну из групп, либо вернется сюда с информацией. Если связи не будет. В общем, по ситуации.

— Сложноват план, — проворчал Федосеев под ободряющий кивок Сухова. — Не ищете легких путей.

— Никак нет, герр заместитель гауляйтера! Как раз легких и ищем. До Уфы, а то и до Астрахани докатимся, как по маслу. С Омском и Уфой мы дружим, про то уже говорил. Единственное непонятное место — Петропавловск, так его и объехать можно. Там на весь Урал «дикие земли», никакой двуногой живности не водится. Правда, и дорог тоже. По крайней мере, это утверждают и омичи, и башкиры. С двух сторон, так сказать.

— От Уфы до Таджикистана не ближе, чем от нас, — произнес Федосеев.

— Зато остальным ближе, — парировал капитан, — а гуртом и батьку легше бить. Вдоль Волги не столь прозрачно, на месте придется уточнять. Для таджикской группы крюк большой. Но как по мне, намного проще тратить бензин, а не здоровье. По-прямой, скорее всего, вообще не прорвемся. Или кто-нибудь верит, что казахские банды не имеют поддержки из Астаны?

Урусов замолчал.

— Еще какие мнения есть? — спросил Пчелинцев. — Или вопросы?

— Есть, — заговорил Мезенцев. — Насколько я понимаю, Башкортостан жив и здоров.

— Так и есть. Информацию только от них получаем, а они в этом вопросе несколько темнят. Но проскакивало, что ни одной бомбы башкирам не досталось. То ли ПВО у них сработало на «ять», то ли просто повезло. В целом, за рожи не скажу, но голоса у них шибко довольные.

— Тогда естественный вопрос: а почему бы к ним не перебраться? И поближе, и хозяйство там налаженное… Опять же, что башкиры, что татары — всё едино, русские. Не таджики с узбеками. И Афганистан далеко.

— Чем вам так не нравится Афганистан, товарищ подполковник? — с интересом спросил Сундуков.

— Не знаю, но как-то… Воевали мы с ними… Но, все-таки, насчет Уфы?

Ответил не Урусов, а Пчелинцев.

— Говорили мы с ними. Темнят. Похоже, им эта идея не нравится. Утверждают, что возможности региона используют под завязку, и больше ни одного человека прокормить не смогут.

— Вот прямо ни одного человека? — удивился Федосеев. — Непострадавший регион?

— Свежо предание, — пропел Соловьев, — но верится с трудом…

— И я про то, — вздохнул полковник, — темнят. Лично говорить надо, не по рации. Но боюсь, бесполезно. Поубеждаем еще, конечно, пока готовиться будем… Ну, а если разведка с ними сварит, то ей же лучше, не пойдет дальше, и всех проблем.

— Мда, не слишком оптимистично… — вздохнул Сухов. — А какое направление Ваш аналитик считает наиболее перспективным?

— Астрахань и Таджикистан. Каспий ближе и места там хватает. А в Азии должно быть теплее. Украина — слишком далеко, да и достаться ей должно было не слабо. А Кавказ… Он всегда Кавказ…

— Принято. Согласен по всем пунктам, — кивнул «голова». — В чем мое участие заключается?

— На данном этапе — сидеть и ждать. Начиная попутно подготавливать все на будущее.

— Те еще орды получатся…

— Великое Переселение народов, однако…

Таджикистан, Фанские горы

Дмитрий Алябьев

От Артуча остались лишь фундамент главного здания и немного каменной кладки забора. Патрульные внимательно осмотрели окрестности. Тишина.

— Дмитри, у тебя первый патруль, — тихо сказал Хорхе, — сходи, Артуч руками потрогай. На удачу. Традиция есть.

Митька спустился к развалинам, прикоснулся рукой к нагретой солнцем каменной кладке. Когда-то здесь жили люди. Большинство приезжали на один сезон, но кто-то оставался постоянно. Пришел Большой Писец, и всё кончилось… Вот еще одна лингвистическая загадка: почему прижилось длинное и неудобное сочетание «Большой Писец», а не что-нибудь короткое, типа «Войны»… Может, точнее выражало случившееся?

Возникший звук сначала воспринялся, как жужжание шмеля. Такое мирное звучание, почти и забытое за столько лет… Подождите, здесь же не водятся шмели, вроде бы? Не водятся!!! А кто жужжит тогда?! Митька, наконец, вынырнул из затянувшего его болота лингвистики и тут же опознал звук: машина! И приближается! Парень было заметался, но взял себя в руки. Бежать обратно к товарищам далеко, могут засечь. А главный принцип Лагеря — незаметность. Надо прятаться здесь. Но не в развалинах, их осмотрят обязательно, кто бы и зачем сюда не ехал. Значит… Митька бросился к ближайшей каменной грядке, прикрытой от бывших строений тремя деревцами.

— Хорхе — Митьке!

— Хорхе здесь.

— Машина! Я спрятался в камнях к северо-востоку. Не вызывайте.

— Принял. До твоего выстрела молчим.

Митька приник к камню, с благодарностью вспоминая дядю Жору, под руководством которого делал свой боевой костюм…

Два УАЗа вынырнули из-за поворота и неторопливо подрулили к развалинам. С машин посыпались автоматчики, занимая оборонительные позиции. В каждом «козлике» осталось по одному у пулемета.

«Десять, — сосчитал Митька, — много…»

Прибывшие достаточно оперативно брали под контроль местность. Не искали кого-то конкретно, а выполняли стандартную обязательную процедуру. Наконец шестеро автоматчиков определились с позициями. Оставшиеся двое, явно старшие в группе, долго осматривали развалины, пока, наконец, не остановились возле угла бывшего лагерного забора, метрах в тридцати от Митькиного укрытия.

— Ты думаешь, ака, здесь кто-то есть? — по-таджикски спросил огромный бородатый мужчина невысокого крепыша.

— Не знаю. Мне важнее, не есть ли кто-нибудь тут сейчас, а бывает ли вообще.

— Никаких следов. Сам видишь. Если тут кто бывал, осталось бы хоть что-то. Люди не умеют не оставлять следов.

— Здесь никто не живет. Это факт. Но…

— По той логике, что ты мне излагал, надо ехать в Пасруд или Чоре.

— Сам понимаешь, что это невозможно. Кое-кто просто мечтает увидеть меня на своей земле.

— Значит, надо ехать без тебя.

— А вот это не годится! Если я прав, то без меня там делать нечего. Одно неверное слово, и вместо союзников получим врагов… Или, скорее, трупы своих людей. Здесь единственное место, куда можно подъехать с нашей территории.

— Тебе виднее, великий умелец. Так или иначе, но здесь пусто. Всё разграблено лет пять назад, а то и больше.

Разговор настолько заинтересовал Митьку, что он чуть не высунулся из своего укрытия, опомнившись в последний момент. В словах таджиков крылась какая-то важная мысль, важная для всего лагеря, но какая…

— Ладно, — произнес невысокий, — вверх не пойдем. Если я прав — это слишком опасно. А если нет — бессмысленно. Впустую съездили.

— Не совсем впустую. Теперь знаем, что здесь делать нечего…

Собеседники отправились к машинам. Вслед за начальством туда начали стягиваться автоматчики. Через десять минут рокот моторов затих внизу.

— Дмитри Хорхе.

— Здесь.

— Ты как?

— Нормально.

— Отходим.

— Две минуты.

Лучший и единственный лингвист Лагеря, старательно вспоминая каждое слово, записывал в блокнот патрульного подслушанный разговор. Записывал на таджикском, боясь потерять при переводе даже намек на интонацию…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

— Списки готовы? — уточнил Пчелинцев. — Скидок на нехватку времени не принимаю. До хрена его было.

— Тогда, значит, готовы, — задумчиво почесал затылок Сундуков. — Раз отмазаться не вышло. Набросали тут кое — что. Все добровольцы, как положено.

Полковник взял тщательно расчерченный лист, выуженный майором из планшета. Вчитался…

— Майор, да вы что, в конец все трое охренели?

— А что не так? — не понял причин командирского возмущения Урусов. — Как и прикидывали, по десять человеческих рыл. По четыре «кардана» на группу, толковый «связюк», остальные стрелки. И батька — атаман впереди всех на лихом коне.

— Атаманы, млять… — скомкал список Пчелинцев и запустил его в мусорный ящик, стоящий у входа. — На лихом коне…

— Товарищ полковник, в самом деле! — решил принять удар на себя Соловьев. — Вы же сами команду дали: «Отобрать лучших!»

Полковник с нескрываемым презрением посмотрел на него.

— Вот гляжу я на Вас, товарищ лейтенант, и думаю. Вроде бы взрослый человек, в армии который год, а приказы дословно понимаете…

— Ну, так ведь… — растерянно протянул Соловьев.

— Эх, ты, надежда российской химии… Вы же меня с голым задом оставить решили, обалдуи!

Офицеры переглянулись, не зная, что и сказать. Вроде как прямой и недвусмысленный приказ был. Они и отобрали…

— Короче! Доставайте блокноты и записывайте! У кого нету — запоминайте! — Пчелинцев начал ходить по своему кабинету, взад-вперед.

— Так, из «карданов» берите кого угодно, тут уж на ваше усмотрение! Да, кроме Гогена, мне Безручков самому пригодится…

— Михайлова не возьму! — тут же вскинулся Урусов. — Я этого придурка на первом перегоне из кабины выкину на фиг. И пристрелю для спасения генофонда.

— Герман идти хочет, — отозвался Соловьев, — он ко мне просился, если что.

— Во, на Ваньку согласен!

Пчелинцев остановился точно посредине кабинета.

— Так, идея была неудачная. Вы как обычно все в цирк превратите. Со мной в роли коверного. Птиц, через час зайдешь, дам список тех, кого не отдам ни в коем разе. Понял?

— Так точно, товарищ полковник! — козырнул лейтенант.

— Вот и хорошо, что так точно, — устало ответил полковник. — Только ровно через час, не раньше. Всё, свободны!

Хлопнула дверь за старшими. Ушли ребята. А ты полковник, сиди и думай, кого можно отпускать, а кто загнется… А без кого ты сам, товарищ полковник, взвоешь на безликую Луну серым волком …

Таджикистан, Фанские горы, вершина Большая Ганза

Алексей Верин

Вмешиваться не пришлось: дети сработали по высшему разряду. С крика «Держи!» до извлечения клиента из трещины прошло не больше десяти минут. В довоенные времена такой результат сделал бы честь «мастерской» группе. Здесь это так, норма для двенадцатилетних детей…

«Кого мы растим? — думал Алексей, — они же монстры! Десятилетняя девочка удерживает на срыве пацана в полтора раза тяжелее себя. И это воспринимается, как само собой разумеющееся. После такого, скоростью организации полиспаста уже не впечатлить. А ведь… Но это ладно. А что они творят на скалах? Та же Санька лазает на уровне камээса. Технически — даже лучше, но длины рук и ног не хватит для «мастерского» времени. Но ей же всего десять! Через пару лет, не напрягаясь, выиграла бы Мир. Да сам факт этого восхождения, если разобраться! Четыре участника не старше двенадцати и руководитель, которому всего четырнадцать, идут на пятитысячник! По Правилам, только Акрама можно было взять в «единичку». Остальных — через два года. Впрочем, у нас свои Правила. Старые не предусматривали ни восьмилетней акклиматизации, ни утренних пробежек до Алаудинского перевала наперегонки с собаками… И того, что это у них третий пятитысячник… Система подготовки Виктора Юринова… «Ребенок может всё, если знает, что может». Эти знают…».

Верин взвалил на плечи рюкзак и потопал следом за группой, не прерывая своих размышлений.

«Вот я здесь наблюдатель. Несу только своё личное. У детей рюкзаки того же веса. Только ни разу не ощущаю, что удерживаюсь за ними легко и непринужденно. Прут, как танки, не сбрасывая темп даже при тропежке. Мощны и неудержимы…

Интересно, кого ВэВэ хочет вырастить? Ведь кроме альпинизма, деток на что только не гоняют… Рукопашка, арбалеты, холодное оружие, стрельба… Как ту же Саньку с ее двадцатью пятью килограммами не уносит отдачей при выстреле!? Но не уносит. И ключицу не ломает. Еще и попадает ведь, чертовка мелкая… Маскировка. Тактика боя и с людьми, и с животными. Всего не упомнишь!

Своими глазами видел их новую игру: выпускают кружку с водой и той же рукой ловят у земли. Сам попробовал — только облился весь. А для них это развлечение! Ну вот, опять большими переходами пошли, третий час прут без привалов, супермены хреновы!.. Таким темпом скоро на вершине будем… Решили, что ли, сегодня в Лагерь вернуться? С них станется!..»

Алексей тяжело вздохнул. Пора, пожалуй, отменять институт сопровождающих. Скоро просто не останется взрослых, которым будет по силам детский темп. «Кого мы растим?.. Или это уже мутация?.. Так, вроде, и радиоактивности здесь не было, чтобы на нее списать… Это, вообще, довоенное поколение… Ладно, с моими близнятами сопровождающими будут ходить Акрам и Санька… А пока надо постараться не отстать от детей. Негоже нас, заслуженных стариков, позорить…»

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

Состав групп все же кое-как определили. Не без ругани, конечно. Кто-то не хотел, а его отправляли, кто-то хотел, но оставляли с мотивацией «такие люди нужны в тылу». Добровольность-то, в армии понятие крайне растяжимое и зачастую пасующее перед насущной необходимостью данного момента.

Естественно, что сколачивались по личным предпочтениям и целой куче условий и причин. И получилось в итоге, что у майора «в бой пошли одни старики», то есть, никого не было, младше тридцати пяти. Сундуков даже двух запасных водителей взял не из военных, а из городских мужиков, прибившихся еще при первом переезде.

— А что, — ответил майор на прямой вопрос Пчелинцева, — мне молодняк тупоголовый даром не нужен. Пусть с ними Седьмой возится. Он салабонов гонять любит…

— Неа, — флегматично отозвался Урусов. — С молодыми проще. Не так тормозят. И пенсию за выслугу лет не требуют. Хотя, в гололед не так удобно. Песок не сыпется.

Сам капитан, не мучая себя долгим выбором, взял почти все свое бывшее отделение. Еще бы и Птица взял. Но хитрый москвич выбился в люди и сам шел старшим. Ну и Юринов к Урусову вошел. Куда ж от него денешься… Собственно, направление движения капитанского отряда тоже было определено наличием шахматиста.

В каждую группу планировалось по «шишиге» и джипу. Андрей решил покрасоваться на трофейном «Тигре», остальные ограничились УАЗиками.

Сундуков еще хотел БТР взять, но сумели отговорить: запчасти дефицитные, и горючки не напасешься… Лучше уж рисковать на грузовике. «Газоны», к тому же, не должны были отделаться тщательным осмотром и перебранными двигателями. Предстояло доварить дополнительные листы металла, приделать «кенгурятники»… Про замену колес на «несдувайки» и говорить не стоит. И так понятно.

Тяжелее всего подготовка предстоящего рейда сказывалась на Васильеве. Бедный зампотыл даже с лица спал от одних только мыслей о ближайшем будущем. Сами прикиньте, из огромного подчиненного ему хозяйства, с мясом и кровью вырывают столько нужного и полезного. Как не похудеть с горя? И это пока только планируют. А что потом будет!!!

Таджикистан, Фанские горы, вершина Большая Ганза

Санька

Классно! Ничего лучше вершины не бывает! Простор какой, а! Которая гора уже, а каждый раз, как первый! Классно! Классно! Классно! Здорово! Здорово! Здорово! Кра-а-а-асиво!!! Небо синее, снег белый, скалы рыжие!!! А-а-а-а!!! И мальчишки у нас в группе хорошие! Третью вершину вместе идем, а я до сих пор никого не побила! Все Фаны видно! Вон Чимтарга! А вон то — пик Москва! А рядом — Сахарная Голова! Вот бы «голодовку» на Москву сходить… Классно!!!

Что, уже? Ну, Акрамчик, родненький, еще пять минуток, это же ВЕРШИНА! Здесь так здоровски!!!

 

2023 год

Окрестности Новосибирска, Заимка

Раньше или позже всё кончается. Абсолютно всё. Подготовку к рейду затянули на два с половиной года. Не из-за необходимости. Просто страшно было. Очень страшно. Не хотелось отправлять людей в неизвестность. Да что «в неизвестность», почти на верную смерть. А уж идти… Вот и тянули время все, кто мог, начиная от рядовых-добровольцев до самого Пчелинцева. Не специально, конечно. Получалось так. Подсознательно.

Только Борис Юринов носился, высунув язык, подгоняя всех и вся. Боря не боялся смерти. Просто не думал ни о чем подобном. Он уже шел к своей семье, и все задержки на пути воспринимал, как досадное недоразумение, которое надо немедленно устранить. Всё, что мог, ефрейтор делал лично, своими руками. А что не мог…

Куда исчез вежливый и культурный мальчик-шахматист, тихоня и образец примерного поведения? Ефрейтор, отчаянно матерясь, то устраивал форменный разнос какому-нибудь «сверчку» из технарей за задержку с переоборудованием «шишиг», то «наезжал» на всесильного майора Васильева из-за задержки с выдачей каких-то особых покрышек, то гонял по всему парку бедного мехвода. А уж работягам-рядовым доставалось от него совсем не по-детски. Один раз дело чудом не дошло до рукоприкладства, и то только потому, что здоровенный солдат просто побоялся связываться с «этим чокнутым» и отправился выполнять указания.

Борю уже не только за глаза, но и в открытую называли «чокнутым», «бешеным», «психом» и «собакой страшной», а кое-кто предложил поменять ему позывной с «Шаха» на «Псих» или «Зверь». Типа каким надо быть зверем, чтобы тебя зампотыл боялся. А Васильев, действительно, при одном виде Юринова бледнел и пытался куда-нибудь скрыться.

Вряд ли именно энергия и целеустремленность Бориса победила, неосознанный саботаж, скорее всего просто пришло время, но больше поводов оттягивать отъезд не имелось.

Накануне вечером собрались маленькой компанией: сам Пчелинцев с Дмитровским и старшие «рейдовики». Больше никого. Официоз решили не разводить, поэтому ни речей, ни прочего пафоса не было. Да и сидели не в штабе, а в пристройке у парка. Из-за стены были слышны маты технарей, доводивших «последние штрихи» на одном из «газонов». Но никто особо не вслушивался.

Две литровых банки «кедрача», нехитрая закуска… Молча выпили по-первой. Повторили…

— Лишний раз языком трепать не буду. Сами понимаете, — тихо сказал полковник. — Мало ли как сложится, как повернется. Не хочется о плохом.

— И не надо, — так же тихо отозвались остальные. Разнокалиберные стаканы с глухим звоном соприкоснулись граненными боками. Наливали на донышко, не напиваться же. Коричневая жидкость мягко обожгла горло. Заели олениной и моченой морошкой. Со временем пришлось менять многие привычки, в том числе и пищевые.

После третьей немного расслабились, распуская внутренние пружины. Сундуков задымил огромной самокруткой. Чем-то его солдатские папиросы не устраивали, вот и изгалялся, закручивая жуткие конструкции.

— Саныч, занесет до Украины, сала Андрюхе привези. А то бледный ходит, как смерть! — подмигнул майору Пчелинцев.

— Млять! — от удара по столу аж посуда подпрыгнула. Невезучая тарелка, стоявшая на краю, со звоном разлетелась о бетон пола. Урусов молча налил себе «по полной», мрачно выцедил сквозь зубы и швырнул стаканом в стену.

— Всем добрых снов. До завтра.

Все только молча переглянулись. Соловьев, не долго думая, ухватил банку, разлил остатки на четверых. Подняли, выдохнули, зажевали…

— Седьмой как? — с трудом прокашлялся Пчелинцев. Не в то горло, видно, пошла… — Вытянет? А то как-то…

— Вытянет, — сухо ответил Сундуков, — он такой. Крышу мужику рвет, и все дела…

— Всем рвет, — рванул зубами кусок оленины лейтенант.

— Тебе рвет, мне рвет, а у капитана жена третьего под сердцем таскает… Он только сегодня узнал. Влада до последнего молчала.

Таджикистан, Фанские горы

Человек вынырнул из-за камня. Тенью промелькнул по осыпи… На мгновение проявился, пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней…

Осторожно выглянул из-за валуна. Вроде, никого. Человек задумался: на предстоящем участке пути нет ни одного укрытия от любопытных глаз. Конечно, и к нему никто не сможет подкрасться, но это и неважно. Намного важнее остаться незамеченным. Выход, конечно есть. Надо вернуться немного назад, и обойти верхом, по скальному хребту. Там намного сложнее, есть риск сорваться, но никто не сможет увидеть ни из ущелья, ни с противоположных склонов.

Риск присутствует в любом случае. Проскочить просматриваемый участок можно за пятнадцать минут, а по скалам придется лезть не меньше часа, да еще потом столько же на обход и спуск. Лень недолго боролась с осторожностью: человек неслышно скользнул к скалам. Поднялся вверх по «камину», прячась за выступами, прошел по наклонной скальной полке. Прополз открытый участок. Перетек через гребень, и оказался на длинном осыпном склоне, усеянном крупными камнями. Наискосок — опять к скалам. Здесь можно передохнуть, место укрытое, а сам он заметит любого издалека. Разве что по воздуху доберутся. Или по стене сверху. Что почти одно и то же: там не пройти. Человек вырос недалеко от здешних краев и горы знал. И знал, что может сделать человек, а что нет.

Как выяснилось, знал недостаточно хорошо. Камень прилетел именно с непроходимого участка. В горах камни летают и без участия человека. Но не по такой траектории. Толстый ватный подшлемник смягчил удар, но тот всё равно погрузил человека в беспамятство…

Две фигуры спрыгнули со скалы, перевернули бесчувственное тело. Переглянулись, и в лучах заходящего солнца блеснуло лезвие ножа…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Седьмой

— Ни о чем не прошу…

— И не надо.

— Только береги себя!

— Обязательно. Я же обещал.

— Ты много чего обещал.

— И никогда особо не нарушал. А я вот просить буду…

— Ну?

— Будь осторожнее хотя бы иногда. Пожалуйста.

— Буду. Только и ты не забудь…

— Я вернусь. Честно-честно. Я ведь всегда возвращаюсь.

— Знаю…

И запах такой родной. И любимый…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Майор Потапов скептически оглядел недлинный строй «ребенков». «Ребенки» — это вам не дети. Разницу надо понимать… Выросли в горах. Самый старший оказался в Лагере в четыре года, так что все равно не помнит себя вне «тренировочной школы имени Виктора Юринова». Именно Вениаминыч настоял на полноценном обучении с самого раннего возраста, в виде основного аргумента используя демонстрацию умений двухлетней Санечки. И был прав, сейчас каждый из этих «ребенков» стоил пары взрослых «равнинных» бойцов. Минимум пары. И это в тринадцать — четырнадцать лет. А что будет потом?

— Здравия желаю, товарищи горные стрелки!

— Здравия желаем, товарищ Высокоблагородие! — слаженно рявкнул строй.

— Та-ак… — протянул Потапов, демонстративно ковыряясь в ухе, — и кто это, интересно, придумал?

Вопрос, конечно, можно и не задавать. И так понятно, что не обошлось без мелкой оторвы, стоящей не на положенном по росту месте в строю, а на правом фланге. То есть, перед длинным Асадом, которому она не достает макушкой и до груди. Сейчас Асад втихую придерживал Саньку за майку, чтобы не полезла с признаниями. В результате строй молчал.

— Хорошо, — продолжил майор, — сформулирую вопрос по-другому: кто взял у уважаемого Мирали книгу…

— Петька тут не причем, товарищ майор, — не выдержала Санька, — это я придумала!

Кто бы сомневался? Ладно… Если не можешь остановить безобразие, надо его возглавить.

— Рядовая Юринова, назначаетесь временным командиром отделения. Построить личный состав и доложить по форме!

— Есть! Отделение, становись! Рассчитайсь!

Санька, по-строевому печатая шаг, подошла к Потапу и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовала:

— Товарищ майор, четырнадцатое отделение «ребенков» для проведения занятий по стрелковой подготовке построено! Командир отделения рядовая Юринова!

— Вольно!

— Есть «вольно», товарищ высокоблагородие! — выпалила Санька, в перекате ушла от заслуженного подзатыльника и, еще не поднявшись на ноги, скомандовала. — Отделение! Вольно!

— Юринова, кто разрешил уворачиваться? — спросил Потапов.

— Была команда «вольно», товарищ майор, — выпалила маленькая оторва и подмигнула обеими глазами сразу.

— Команда «вольно!» не подразумевает неуставных кувырков. А вашу энергичность, фройляйн, лучше приложить к освоению учебного материала в полном объеме.

Как только «ребенки» услышали про учебный материал, сразу погрустнели. Ну, ничего, сейчас расшевелим, долго что ли?

— Автоматом Калашникова, насколько я помню, все владеют. Или ошибаюсь?

— Так точно! То есть, никак нет! То есть, владеем! — В глазах у ребят зажглась обида. И непонимание: сам же майор и гонял их с автоматами уже не первый год, крайние стрельбы проводили только вчера…

— Вот и молодцы, что владеете. Тогда не буду мучить вас вопросами насчет безопасного проведения стрельб и прочей теории, от которой у вас ухи в трубочку сворачиваются.

«Ребенки» выдохнули, не скрывая радости. На лицах снова заискрились улыбки «во все тридцать два».

— И сразу перейдем к делу! — майор поднял с брезента, устилающего пол «стрелкового тира», сверток из того же материала. Под ловкими движениями, слой за слоем, освобождалась из плена стройная красавица: снайперская винтовка Драгунова. Специальным приказом по гарнизону, отданным самому себе, майор эту единицу подготовил под списание, поскольку планировал расстрелять из нее два цинка патронов. Понятно, какая судьба может ждать этот «ствол»…

— Порядок неполной разборки? — неожиданно ткнул Потапов в сторону Петьки.

Парень нервно сглотнул, оглянулся затравленно…

— Отделить магазин, проверить наличие патрона, оптику снять…

— Не оптику, а оптический прицел! — зашептала подсказку Санька. Притом этот шепот можно было расслышать и в долине Зеравшана.

— Юринова! — одернул майор.

— Все, молчу! А что, если он глупости говорит?! — тут же попыталась обидеться Санька, демонстративно отвернувшись от невезучего товарища.

— А в строю разве разрешается разговаривать? — ехидно поинтересовался Потапов. — Давай, раз Петр Батькович бездарно попытку стратил, то ты и продолжай.

— Потом щеку приклада, — затараторила Санька, — крышку ствольной коробки с возвратным механизмом…

— На этом и остановимся, Александра Олеговна, — прервал пулеметную очередь доклада майор. — Вот Вам, юная барышня из приличной семьи, винтовка. Боеприпас, надеюсь, больше никто потерять не умудрился?

Все хихикнули. Были раньше случаи, когда в процессе легонькой двухчасовой пробежки по моренам из потной ладошки выпадали патроны и, естественно, терялись без следа. Как это в карман положить? Зачем вам карманы? А вдруг в следующий раз не будет на одежде таких хитростей? Нет уж, сразу приучайтесь. Да и для общего развития полезно…

— Неа, никто не потерял! Я проверяла!

— Умница! Хватай «винт» и на позицию.

Дождавшись, пока Санька сумеет справиться с непривычным после «калаша» оружием, и выставит длинный ствол в сторону «мишенного поля», Потапов повернулся обратно к строю:

— Стрелять будем на сто метров. Заодно и посмотрим, кто из вас будет снайпером и любимым учеником дяди Прынца, а кто так и останется человеком со снайперской винтовкой… Да, чуть не забыл! К оптике мордой лица и прочими глазами не прислоняться!

Через два часа, в сторону лагеря выдвинулась легкой рысцой недлинная колонна новоявленных «снайперов». У большинства под правым глазом наливался чернотой фингал… Хорошо, хоть ключицу никому не сломало жуткой отдачей, совсем не соответствующей комплекции стрелков…

Впереди колонны, рядом с майором Потаповым, бежала радостная девчонка. Без фингала, но с винтовкой, которая была длиной как раз с нее саму. Страшно довольная Санька думала, стоит ли сообщать товарищу высокоблагородию, что из снайперки она сегодня стреляла не в первый раз, ибо тетя Лайма за неимением (пока) собственной дочки учит семейным секретам соседскую непоседу. Мыслей о том, что майор Потапов и так все знает, поскольку сам же и попросил, у Саньки даже не мелькнуло.

Окрестности Новосибирска, Заимка

Выходили на рассвете. Время не назначалось и не обговаривалось, само получилось. Есть, наверное, в крови русских людей что-то такое, что заставляет уходить из родного дома с первыми лучами Солнца. Вот и ревели двигатели, заглушая прощальные слова. Только почти не было тех слов. Все было сказано раньше.

И не раз. Прошлым днем, нынешней ночью. Такой короткой, и такой длинной…

Подошел Пчелинцев, выдернул из предстартовой суеты Урусова и что-то долго ему объяснял, размахивая руками. Капитан кивал, черкал в блокноте.

Пока вдруг не хлопнул полковника по плечу:

— Глебыч, извини! Отойти надо!

Пчелинцев взглядом проводил подчиненного. Понятно все, как иначе…

Влада пришла не одна. На руках сидела маленькая Даша, а рядом стоял Димка.

— Сколько ни гляжу — вы на одно лицо, — улыбнулся Урусов.

— Есть такое дело, — попыталась улыбнуться Влада.

— Дмитрий Андреевич, подержите сестру, будьте так любезны! — попросил сына Андрей.

— Так точно, товарищ папик! — без тени смущения ответил Димка и принял Дашу на руки. Та тут же захныкала, но быстро успокоилась. Поняла, наверное, что не место, и не время. Родители заняты, не до детских глупых обид…

— Влада, прости меня…

— Я и не обижаюсь.

— Слава Богу и Богам! Надо ведь. Никто кроме нас и все такое…

— Хоть сейчас фигней не страдай, а?

— А это у меня форма защиты такая.

— Па! — наступил на ногу Урусову-старшему Урусов-младший.

— Да, Дым?

— Сам же говорил, что я уже взрослый человек. Маму поцелуй. Знаю, что хочешь.

— Вот ехидна растет! — снова улыбнулся Урусов.

— Есть в кого! А вообще, Дмитрий Андреевич дело говорит…

Урусов оторвался от жены только через несколько минут. Отстранился, ласково провел по заметно уже округлившемуся животу, погладил дочку, подавшуюся навстречу отцовской руке…

Присел напротив сына.

— Ну что, Дмитрий Андреевич, остаешься, страшим и единственным мужиком в семье?

— Так получилось… Я не специально… — жалобно протянул сын. И подмигнул.

Даже кусающая губы Влада не смогла удержаться от смеха. Отсмеявшись, она забрала Дашу у явно подуставшего сына. Дочка размерами в отца удалась, а вот сын — весь в маму.

— Вот и хорошо, что не специально. Не хватало еще, чтобы ты ридного батька пидсрачныкамы выгонял… Держи! — Урусов вытащил из-под погона, свой знаменитый берет. Поправил, разгладил, посильнее загнул край…

— И не вздумайте опозорить Пограничные Войска, товарищ сын!

— Слушаюсь, товарищ отец! — вскинул ладонь к виску Димка. — Не опозорю ни в коем разе!

— Дима, что за жаргон? — тут же взвилась Влада. — Сколько раз повторять, чтобы не коверкал!

— Это он так, отвлечения для! — поспешил Андрей на выручку. — А вообще… Время.

— Знаю.

Призрак веселья пропал. Как и не было его.

Все. Подмигнуть сыну, погладить дочку по светлой головке, поцеловать жену…

— Коша, помнишь? Про если что.

— Помню, Андрюш, помню.

— Это хорошо! Ну, все, мы погнали! Бегите домой, замерзните!

Урусов махнул на прощание из кабины и тут же отвернулся. Словно нет ничего важнее, чем уточнить у Германа, все ли загружено по списку, и как мотор себя ведет…

— Мам, а что за «если что»? — спросил Димка, угрюмо идущий рядом с Кошкой.

— Как случится, поймешь, — совершенно ровным голосом ответила Влада. А маленькая Даша все не могла понять, почему на нее падают солёные капли.

Короткие проводы — короткие слезы. Вот только кто сказал, что у тех слез нет продолжения…

А, начинающий уже становится теплым, ветер, нес в себе запах свежей хвои. И цокотали белки с окрестных деревьев, никак не в силах понять, зачем люди все носят и носят всякие коробки, и запихивают их внутрь в огромных, мерзко воняющих зверей. И почему некоторые из людей, особенно те, у кого волосы подлиннее, прячут мокрые лица…

Таджикистан, Фанские горы, южная стена вершины Чимтарга

Санька

Всё. Уперлись. Три дня лезли по стене, чтобы уткнуться в этот карниз. И что теперь? Обратно? Или… Нет, по потолкам я ходить не умею. То есть, умею, конечно, но должны быть хоть какие-то зацепы… Ладненько, заложим френдика, откинемся и посмотрим, что путь грядущий нам готовит? Ничегошеньки! Плита на головой изумительно горизонтальная и до противности ровная. Такие «зеркала» на слабонаклонных поверхностях быть должны, где их ветерок с водичкой тысячелетиями шлифуют. А здесь с какого ляда? Нижняя поверхность «потолка» должна зацепами просто пестрить. Ну, ладно, «потолок», так «потолок», в лоб хода нет. Что у нас справа? Та же картина. А слева? Аналогично. По сторонам бегай куда хочешь, а вперед и вверх — нависшее зеркало, очередное чудо природы.

— Петька! Ты там что-нибудь видишь?

— Не, Сань, ни хрена!

Правильно, что он там может увидеть? Лично десять минут назад смотрела с той же точки, самое логичное было сюда лезть! А Петька, вообще, думать ленится, полагает, что если идет с «бешеной Санькой», то это ее прерогатива. Во было смешно, когда дед узнал, что меня «бешеной» окрестили. Его, оказывается, так же кликали по молодости. Семейное прозвище. Только папу миловала чаша сия. Боялись, наверное. Ладно. Давай, подруга, напрягай память и мозги, а то будешь сидеть «под крышей» до морковкиного заговенья. А оно тебе надо? И Петенька внизу замерзнет на страховке, это здесь не дует. Вот что там за черточка такая интересная на левой плите? Может что хорошее?

— Петька! Посмотри слева, там полоска какая-то. Стык?

— Видно плохо. На трещину похоже.

Это нехорошо, что видно плохо. Впрочем, подходить туда всё равно снизу надо, отсюда такой «маятник» получается…

— Я к тебе.

Перевешиваю «основу» на репшнур с узлом, не хрена френдами разбрасываться, и дюльферяю к Петьке. Отходим влево и разглядываем «потолочек». Точно, трещина. Не стык, скорее разлом. Но нам это монофигственно.

— Переноси сюда «станцию».

В общем, два часа ухайдокали, а воз и нынче там. То бишь, на пять двести. Сдвинулся на десять метров по горизонтали.

— Страховка готова.

— Пошла.

Отстегиваю самострах от петли и быстренько взбегаю под «потолок». Ну и что здесь имеется? А что, очень неплохой разломчик. Кривуля, конечно, зато хоть канатную дорогу провешивай на закладухах. Только посередине сходится до полоски. Метра два придется по воздуху лететь, непонятно, чем и за что цепляясь. Ладно, может, и в самом деле полетаем, не Петьку же сюда первым гнать, он к «отрицаловкам» неровно дышит. Не умеет из себя паука изображать. А я запросто! Только не паука, а муху, ползущую по потолку. По такому каменному, обледеневшему потолку. Рукам и ногам холодно, между прочим. Неудивительно, что мухи на этой высоте не живут! Ну, добре, побежали... Ручку туда, ножку сюда. Нет, это я куда-то не туда! Такой позы в скалолазании еще не придумали. Впрочем, раз я в нее завязаться умудрилась, значит, уже придумали. Теперь развязаться надо. Или не надо? Точно! Я из нее могу френдик заложить перед самым сужением. Готово! Вщелкиваем!

— Закрепи!

— Готово!

Лишнего не болтает. Все свои шуточки насчет «камы с утра» выскажет вечером. И какой дурак ему эту книжку дал?! Так, что дальше? Развязываемся и зависаем. В смысле себя развязываем, веревки не стоит. Висим и смотрим. Опять «зеркало». Но всего пара метров, дальше снова разлом и «потолок» уже нормальный, с зацепами. По такому ходить одно удовольствие. Так что, два метра. Ну, тут уж ничего не придумаешь, придется «маятником», причем на веревке, размаха рук не хватит.

— Выдай метр и закрепи.

— Готово!

Веревка проседает. В самый раз. Ну что, дурочка рисковая, поиграем в качели? «Туда сюда обратно, тебе и мне приятно». Не знаю, как скале, а мне ни малейшего удовольствия сей процесс не доставляет. Сейчас кэ-эк выдернет френд, да кэ-эк шваркнет моей тушкой об стену, проще будет закрасить, чем отскоблить. Качаюсь-то на веревочке, закрепленной на закладухе посреди нависающей скальной полки. У Петьки аж глаза из орбит полезли, даже отсюда видно! Похоже, наверху будет не пошлости свои вспоминать, а повышать мой словарный запас международных ругательств. Ругается Петька классно, на всех языках, какие только в Лагере есть. А комбинирует как! Митька говорит — прирожденный лингвист. Только доморощенный и с избирательной направленностью: ни одного неругательного слова запомнить не может… С третьего качка набираю нужную амплитуду… Оп-па! Есть захват левой! И даже тремя пальцами сразу! Отличненько! Подтягиваю себя на левой руке и засовываю в трещину правую. Сжимаю кулак. Кожу на пальцах, конечно, пообдерет, но зато держит не хуже закладухи. А френдику спасибо, не вылетел, родной. Левой рукой закладываю его братца, а то болтаться на кулаке уже надоело. Щелкает карабин. Готово.

— Крепи!

Зависаю на веревке и высвобождаю руку. Правая перчатка в клочья. Хрен с ней, есть еще запасные, а в Лагере зашью. Так, теперь можно и отдохнуть немного…

Только немного. Осталось всего ничего, а там уже до вершины должно быть обычное «пятерочное» лазание. Вот перед ним и подышим, пока напарник поджумарит да френдики соберет. Двинулись, подруга, а то задние руки в тапках отморозишь!

Еще пару метров поизображаю муху и дотянусь рукой до края потолка. Готово. Где там зацепы? Эй, мы так не договаривались! По законам жанра здесь должна быть «ручка»! По описанию, кстати, тоже! А блин, описание на десять метров правее. А здесь что? Пока ничего не нащупывается. Надо завязаться другим узлом. Вот, не сказать, что очень удобно, но полметра выиграла. Ага, уцепилась. А дальше? Для второй руки? Нет? Ладно, то, что нашла для одной, и для двух хватит. Как развяжусь, доброшу правую. Зацепляюсь левой рукой и повисаю на ней, просто отпустив все зацепы на «потолке». А чего это Петенька опять матерится? Даже и качнуло не сильно. Подтянуться, забрасывая на «ручку» правую руку... Ой, не надо на «ручку», выше полно хороших зацепов, подтянуться на правой, перебросить левую, вкинуть ноги. Закладку. Вторую. Есть станция. Самострах. Перила. Готово… Уф!..

Петька приходит через десять минут, собрав по дороге френдики, и, не успев отдышаться, знакомит меня со своими новейшими лингвистическими изысканиями, почему-то начиная с банальнейшего:

— Дура бешеная!!!

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

Замыкающая «шишига» уже с полчаса как обдала на прощание сизым выхлопом, а полковник все еще стоял у ворот. Начал понемногу накрапывать легкий дождь. Пчелинцев посмотрел вверх. Да, легкость ненадолго, вон, подходят иссиня-черные тучи. Сейчас разродятся проливным и затяжным. Такие теперь дожди: проливные и затяжные одновременно.

С одной стороны — примета хорошая, в дождь уезжать, с другой — не те нынче дороги, чтобы лишний раз подставляться под осадки. А куда денешься…

«Эх, ребята, ребята, куда я вас отправил… — бродили мысли. — Шутка ли: пять тысяч верст по незнакомой местности. С неизвестно какими дорогами и, главное, неизвестно какими врагами. Три десятка человек на шести машинах. Где-то это сила, а где-то — слабая жертва. Хотя нет, беззубые в этой компании отсутствуют, любая банда кровью умоется прежде, чем возьмет. Но тебе-то, полковник, всё равно, какую цену заплатят бандиты, если твои парни лягут. Тяжелый предстоит путь, очень тяжелый. И только до Омска есть хоть какая-то ясность. А дальше сплошная терра инкогнито. Дойдут ли? И куда дойдут?

Хорошо бы, удалось договориться с башкирами и перебраться к ним… На хрен кому нужен эти Украины и Таджикистаны! Хотя нет, Таджикистан нужен шахматисту. Но и только. Понять парня можно, что бы ты сам отдал, полковник, чтобы сходить в Балтийск? Туда, где остались дети… И откуда ни ответа ни привета за все одиннадцать лет… Да что об этом… Так что ефрейтора понять можно. Но ведь нельзя жертвовать людьми за исполнение мечты. Какой бы она не была. И если в Уфе можно выжить, мы не пойдем дальше. Никто не пойдет. Как бы не было кому-то обидно. Как не идет на запад один немолодой полковник, уже неуверенный, что узнает своих пацанов… Наверняка не узнает: Славке сейчас семнадцать, Костику — четырнадцать, если, конечно… Нет! Никаких если! Славке семнадцать! Косте четырнадцать! И раньше или позже полковник бросит всё и найдет их! Как только сможет взвалить на чьи-то плечи всю ответственность за полторы тысячи человек, сплотившихся вокруг бывшей бригады… Тем же башкирам, например. А от Уфы до Балтики куда ближе, чем от Новосиба…

Дошли бы только ребята. Хоть до Уфы… Они смогут договориться. Ромка Сундук, Андрюха Седьмой... Это же монстры, договорятся! А у них еще шахматист с собой. Мегаэкспроприатор экспроприаторов, который у бандюков автоколонны на раз отжимает. Точно договорятся. Лишь бы дошли… Только бы не нарвались по дороге, в казахских степях, кишащих бандами, или лесах Урала, от которого остались только «дикие земли»…»

Капли из мелких и невесомых начали превращаться в увесистые, неприятно бьющие. Надо идти под крышу. Все равно нет ни малейшего толку в этом стоянии на дороге… Пчелинцев повернулся через левое плечо и зашагал обратно.

Наряд по КПП попытался было вскочить, полковник остановил солдат. Не к чему лишний раз демонстрировать строевую выучку.

— Проводили, товарищ полковник? — спросил старший наряда. Сержант с совершенно незапоминающейся фамилией. То ли Иванов, то ли Сидоров.

Пчелинцев остановился в коридоре, помолчал недолго…

— Так точно, товарищ сержант. Да, глупый вопрос, кипятком угостите? — Совершенно не хотелось полковнику идти в штаб или куда-то еще. Хотелось посидеть в тишине, хотя бы относительной. А тут — самое место. Кроме него лишь трое, да четвертый у пулемета наверху. Сидит, наверное, под «грибком», закутавшись в «ОЗКашный» плащ, наблюдает за окрестными холмами…

— Как иначе?! — тут же засуетился «Иванов». — Только обождите малость, щас подогреем! — и страшно вращая глазами, услал одного из бойцов куда-то вглубь помещения. КПП строился еще при Союзе, материалов тогда не жалели, и помещение отгрохали квадратов на двести, с полудюжиной всяких комнат и отнорков. Где-то в них ребята мини-кухоньку и организовали… Лишь бы не спалили к херам. Ну, то ладно, спалят — сами же строить и будут, у нас с этим просто.

— Не спеши так, сержант. Не помираю ведь, в самом деле! — попытался успокоить Пчелинцев. Но его слова вызвали только еще большее нездоровое оживление. Пришлось рявкать начальственным голосом…

«Иванов» тут же успокоился, достал из стандартной армейской тумбочки, зачем-то выкрашенной в «камуфляж», несколько побитых эмалированных кружек и маленький сверток.

— С сахаром — сами знаете, экономия, а тут местные медком подогрели. — Сержант почему-то смутился, разворачивая слои ткани.

— Из портянок нарезали? — улыбнулся Пчелинцев.

— Так точно! Из летних! И стирать не стали для пущего аромату! — радостно доложил дежурный. Все засмеялись.

Наконец, из глубин КПП вернулся боец с закопченным котелком. От котелка валил пар. Пчелинцев присмотрелся к кружке.

— Вы туда чего намешали, архаровцы? — на поверхности кружки плавали крайне подозрительные веточки и неопределяемые на взгляд обрывки листиков.

— Что на камбузе выдают, то и завариваем.

— Понятно. Разберемся, — грозно сказал Пчелинцев, и осторожно потянул уже немного остывший «чай». — А ничего, не технический. Пить можно!

— Товарищ полковник! А как думаете, дойдут? — дневальный, набравшись смелости задал вопрос, мучающий, наверное, всех…

— Не только дойдут, но и вернуться. У них выхода другого нет!

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Сергей, весь красный и взъерошенный поднял глаза на Генку и совершенно убитым голосом произнес:

— Второй день ковыряюсь с этим злосчастным Тексаном и не могу понять в чём причина. Пропал приём и хоть тресни. Сильные сигналы идут с искажениями. Всё перелопатил, что знал. Но я и знаю не очень-то много. Догадываюсь, что навернулось что-то во входной цепи. Но что?..

— Погоди, погоди. Дай гляну. — Алябьев включил приемник и погонял его по диапазонам. Приемник выдавал только хрипы и свисты. Потом внимательно вгляделся во внутренности и ткнул пальцев внутрь электрических потрохов. — Полетел вот этот конденсатор. Таких у нас больше нет. Но гонять разведку ради одной железки не будем. Проще обойти входной усилитель.

— То есть как?

— А вот так. Я, помню, по молодости читал статью на эту тему.

— То есть, вывести антенну на контакты переключателя аттенюатора?

— Нифига! В этом случае антенна в DXе собирет весь мусор от перегрузки входного каскада. Внешний резистор практически не поможет, да и преселектор не даст желаемого результата — рассчитано-то на «телескоп», а не на нашу «суперверёвку». В среднем положении — полезный сигнал станет изрядно тише, а свист и завывания — громче! А в нижнем положении вообще ничего не услышишь, всё забьет фон собственного шума приёмника. Так штатный аттенюатор работает. Руки оторвать проектировщикам надо! По самую голову!

— А как тогда?

— Нам что нужно? Найти на плате заветную точку, куда внешнюю «верёвку» воткнуть без лишних приблуд, и при этом иметь меньше шумов, и без перегрузки по входу. Такая точка есть — конденсатор С91. И наружу вывод удобный — с краю платы, под ферритовой антенной. Понял?

— Ну, не дурней паровоза.

— Тогда действуй. Есть еще варианты, но давай сначала этот попробуем.

Алябьев обернулся к Олегу.

— Всё. Я свободен. А то мы этим приемником Матчу слушаем. Что ты хотел?

— Новости хотел.

— Журнал радиоперехвата показать?

— Нет уж, спасибо. Все эти ваши: «Девять ноль-ноль активность в третьем диапазоне, переговоры Альфы Центавра с Бетой Веги. Говорили по-своему, но всё понятно. Мат у них бедноват, а анекдоты бородатые, еще времен Хрущева. Доложили начальству, оно отобрало спирт. Генка, ты не прав!». Не надо журнала! Давай вкратце, удалось что-нибудь интересное перехватить? И Геннадий Аристархович, ради всего святого, без «аттенюаторов» и «входных каскадов». Знаю я эти слова, знаю, всё же физтех закончил! Но я же программист, а не электронщик!

— Честно говоря, ничего особенного. Похоже, даже Ахмадов приутих.

— Он знатно получил по морде в Матче. Значит, ничего?

— Есть хорошая новость. Ты же в курсе, что дивизия, в основном, шифрованный обмен ведет?

— Да.

— Вот я и подумал: раз мой Митька такой весь из себя лингвист, языки, как орешки щелкает, может и шифр потянет.

— И?

— И нагрузил его.

— И???

— Расколол пацан шифр. Месяц возился, но расколол. Так что, дивизию теперь полноценно слышим.

— Хорошо. Ну, Митька… Так, вскорости и правда инопланетян будем понимать…

— А чего их понимать? — улыбнулся Генка, — они все на великом Русском Мате разговаривают… Сережа, ну как?

— Классно, Ген! Шумы приёмного тракта упали «до плинтуса», по всему диапазону ни перегрузок, ни интермодуляций, а от тысячи семьсот до четырех тысяч килогерц просто кристально чисто.

— Ты штатный аттенюатор держи в нижнем положении. В среднем и верхнем появляется небольшое усиление и свисты от перегрузки. Днем и на НЧ еще можно терпеть, но вечером и ночью — выкручивай вниз до упора.

— Знаете, братцы, — перебил Олег, — я пожалуй пойду. А то у вас всегда одинаково: новостей никаких, а уши в трубочку сворачиваются…

Казахстан, Трасса М51, недалеко от пос. Каракога

Андрей Урусов

«Пиндец. Приехали, — подумал Урусов, — это нам за хорошее начало. Чтобы на халяву не рассчитывали…»

А начиналось, действительно, хорошо. Семьсот километров до Омска пролетели за два дня. Конечно, время не рекордное, но рекорды никто ставить и не собирался. Шли сторожко, опасаясь с разгону влететь в засаду. Да и просто и банально поймать яму на дороге не хотелось. Тех хватало с избытком, десяток лет без ремонта ни одному покрытию не полезны. А вот засад не было. Вообще никаких боевых взаимодействий и огневого контакта. Лишь один раз, когда дорога выскочила в степь, на горизонте замаячила пара джипов, но приближаться не стала, а, наоборот, резко развернувшись, свалила из поля зрения.

— Они там что, без всяких дорог ездят? — спросил Боря, глядя вслед несостоявшемуся противнику.

— А на хрена в степи дороги? — отозвался Герман. — У нас в Тамурлуке, в РМО один кардан служил с Казахстана, так он не знал, как заднюю врубать.

— Из Шымкента в Актюбинск идет трасса союзного значения, — поддержал водителя Урусов, — под Ыргызом это грунтовка шириной в километр.

— Грунтовка союзного значения? — удивился Поляков.

— А то!

— А почему такая широкая?

— Раскатали. Там, как дожди пойдут, вторая машина уже вязнет. Вот каждый и накатывает собственную колею.

— По Высоцкому прямо, — вставил Борис.

— Угу! Владимира Семеновича не только мы уважаем…

В следующий раз, живых людей увидели уже перед Омском. Но эта встреча была запланирована. Почетный экскорт заявился на паре БТР-ов.

— Что, так всё серьезно? — спросил Урусов у старшего встречавших, пожилого капитана-десантника.

— Да нет, пыль вам в глаза пускаем, — ответил тот. — Надо же показать, что мы тоже крутые, а не какие-то херы с бугра.

Прием оказался намного теплее, чем ожидали. Выпить, закусить, банька — само собой. Но коньяк и деликатесы… Омичи гостей разве что не облизывали. Причины разъяснились вечером первого дня.

— А скажи, майор, — спросил Сундукова местный » черный полковник», до сих пор ходящий в старых старлеевских погонах, — когда ваши следом пойдут, им на хвосты присесть можно будет?

— На хвосты — вряд ли, — честно ответил майор, — а вот если вместе пойдете — не думаю, что наши сильно возражать будут. Лишние стволы никогда не мешали.

В общем, два дня в Омске отдыхали, не зная проблем и решая, как ехать дальше. Нарешали, мать вашу. И двухсот километров не прошли…

Их ждали. Ждали давно. То ли высмотрели еще до Омска, не зря же крутились джипы на горизонте, то ли перехватили переговоры… Не суть, важно, что ждали. И подготовились соответственно…

Авангардный «Тигр» Урусова пропустили. Джип проскочил узость между двумя склонами, не заметив никого и ничего. Начали втягиваться, и тут началось…

Засада была организована не то, чтобы эффективно, но довольно эффектно. Фугас бухнул в середине колонны, пытаясь разделить ее пополам. С ближайшего бугорка, обильно заросшего кустарником, по машинам хлестнула очередь из чего-то мощного, похожего по звуку на «Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный»…

То ли «взрывной» чего напутал, то ли было изначально глупо задумано, но эффект взрыва получился минимальным из всех возможных: уже проскочившей точку подрыва «шишиге» лишь посекло задние баллоны, а чуть подотставший УАЗ и вовсе отделался осыпавшимся лобовым стеклом.

Из своего грузовика, прямо на ходу, выскочил лейтенант Соловьев, с «шайтан-трубой» наперевес, и, не целясь, шарахнул термо-барическим в сторону пулеметной точки. Попал — не попал — неясно, но ДШК заткнулся, на полуслове оборвав затянувшуюся очередь… Зато проснулись автоматчики, которые высаживали в сторону «гостей» магазин за магазином, старательно превращая в решето борта кунгов. Но из «шишиг» и УАЗиков уже высыпались бойцы, теперь пытавшиеся укрыться за любой неровностью рельефа…

Головной «Тигр» резко затормозил, хорошо клюнув вниз. Урусов вывалился наружу с охапкой «Мух» в руках, перекатился по дороге, чудом не свернув шею, и нырнул за придорожный холмик, больше похожий на кочку…

Джип, взревев мотором, резко вильнув в сторону, становясь поперек дороги. Из двери, направленной от засады выскочил оставшийся экипаж в лице Юринова, Германа и Полякова. Водитель упал под машину, и вплел звук своего автомата в общую какафонию. Ефрейтор с сержантом попрятались по разные стороны дороги, попадав в кювет. Отдышались, выдохнули, и начали шарашить по «зеленке». Не надеясь, конечно, куда-то попасть. Просто очень уж страшно, когда стреляют, а ты молчишь в ответ…

Машины колонны, тоже не разворачиваясь, уходили задним ходом. С хорошим запозданием рванул второй фугас, выбросив в небо пару центнеров асфальта…

Бой продолжался. Горел один из «козликов». «Соловьевский» «ГАЗ — 66» накренился на пробитых колесах. По защитной краске кунга уже побежали первые робкие язычки пламени, огибая свежие пробоины…

В довершении всех бед, из-за следующего поворота высунулось рыло «восьмидесятки»…

— Седьмой — Сундуку! — взвыла рация. — БэТэР!

— Саныч, млять, уябывай!!!

Против брони шансов нет. «Крупняк» разберет по запчастям с любой позиции. Ему только на прямой выстрел подойти…

БТР высунулся из-за холма уже целиком… Башенка крутанулась, ловя тонким дулом автоматической пушки первую цель. Перекрывая все шумы боя прогрохотала очередь. Наводчик ошибся совсем немного. Все снаряды ушли выше «Тигра», лишь сорвав кусок крыши. Из-под машины переполошеным зайцем рванул Герман. Наводчик бандюков оказался азартным парнем. Он начал ловить в прицел бегущего солдата, не заметив, как из-за своего бугорка, встал во весь рост капитан Урусов с тубусом РПГ-18 на плече.

— Андрюха, мать твою… — рация почему-то шептала…

Седьмой не ответил. Почти. Совсем тихо, чтобы не услышали по рации, шепнул:

— А мы повоюем… И вообще, ша, медузы, море наше!

Реактивная граната прочертила дымную дугу, тающую на глазах, и впечаталась точно под башню БТРу. То ли боезапас сдетонировал, то ли еще что… Выскочить не успел никто…

Сожженная «броня» мигом отрезвила нападающих. Да и план их пошел коту под хвост… Фугасы «шептуна пустили», БТР потеряли… Стрельба продолжалась недолго, затихая с каждой секундой… Уходили «романтики с большой дороги» по-английски. Не прощаясь.

А потом ожила рация. И совершенно незнакомым голосом сказала:

— …, что за…, сибиряки, мать вашу…! — и добавила совершенно спокойным тоном. — Снова приветствуем на омской земле!

Таджикистан, Фанские горы, Альплагерь Артуч

Олег Юринов

Что мы имеем на этот раз? Рассматриваю гостей в оптический прицел и размышляю. Кто такие, и что с ними делать? Варианты могут быть разные, и желательно не ошибиться. Неприятно уничтожить возможных союзников. Еще неприятней пропустить врага. Подобные ошибки в первые годы стоили нам несколько жизней. Наверняка, военные посчитали бы подобные потери допустимыми. Но для нас это непозволительная роскошь. То, что за каждого человека врагом заплачена десятикратная цена — ничего не меняет. Их жизнь не стоит ничего. Наша — бесценна. Размен не может быть равным. Никогда. Сейчас случай, естественно, непростой. Иначе патрульные решили бы сами. Меня вызывают либо с подкреплением, если нарушителей слишком много, либо, если неясно, кто и с чем пожаловал.

Это сейчас так. А в первые годы летали на каждого нарушителя. Не только я и Леха, вдвоем мы бы просто не справились. И «Спецы», и Егор, и Лайма, и Браты. И Серега Долженко до своей дурацкой гибели в Сурхобе… Именно тогда, после смерти Пулемета, и появилось правило: никаких переговоров. Не уверен — убей. С тех пор сначала стреляем, потом разговариваем... Будь сегодня старшим патруля Васька Доничев, меня и звать постеснялись бы. А эти умники уже купались в озере, кормя собою рыб. Но Васька сегодня на руднике…

Кто они? Идут со стороны Амонатова. Амонатовских стараемся не трогать, враг моего врага... Не друг, конечно, но со временем может пригодиться. Тем более, ребята они осторожные, глубоко в горы, особенно на нашу территорию, не суются. Приезжают в Артуч, покрутятся в пределах видимости собственных машин и уматывают. Если идут наверх, то машины не прячут, зато охраняют их очень серьезно. И идут сторожко, с мощным охранением. На арапа не возьмешь. Один раз дошли до нижнего озера. Но выше не полезли. Дошли, посмотрели по сторонам, и умотали вниз. Как будто демонстрируют дружелюбие и вызывают на диалог. Может так и есть… Мы-то не торопимся…

Эти ведут себя наглее. Высадились с трех джипов, замаскировали машины в кустах и всем скопом поперли наверх. Именно поперли. Нагло и безграмотно. Собственно, положить эту тупую толпу — не вопрос. Вопрос — надо ли? Что за сила и откуда взялась. Не пенджикентцы — понятно. И не ахмадовцы. Тех у нас не то что собачки, люди по запаху различают. Но и не дехкане же местные увешаны стволами, как новогодние елки игрушками… Наемники? Тогда кто наниматель? Такое больше в духе Бодхани, хотя и Саттах вполне может с восточным лукавством нанять сторонних людей для разведки в наших краях. Своих жалко, чужих — нет. Соответственно, если в будущем случится добрый разговор, смерть наемников не станет между нами, подобно смерти родичей.

Тем не менее, пока повременим. Строго говоря, границу они не нарушили. Здесь амонатовская земля. Точнее, нейтральная, на ней никто не живет. Вот если полезут через перевал… Тогда уже будет неважно, кто они сами и кем наняты. Из Пасруда не возвращаются.

Клиенты встают. Продолжаю смотреть. Азиаты? Похожи, но не таджики. И не узбеки. И тех и других мы давно различаем. Тем более, не китайцы. Афганцы? Арабы? Или кавказцев занесло попутным ветром? Хотя пара-тройка человек вполне может быть и европейцами. Итак, что имеем. Интернациональный отряд наемников мы имеем. И совсем не факт, что на кого-то работают, возможно, обычная банда, у которой на старом месте начала гореть земля под ногами. Ищут новую базу. Тогда надо валить, эти нам точно не нужны.

Пройдя большое озеро, поворачивают на Лаудан. Местность знают? Или карта хорошая? Неважно, решение принято. До смерти им остался один час хода. До места, где широкая удобная тропа траверсирует крутой склон, и в пределах досягаемости нет ни одного укрытия. Там вполне хватит арбалетов. Патроны надо беречь.

Казахстан, Трасса М51, недалеко от пос. Каракога

Андрей Урусов

Омичи подошли внушительной силой. Три танка, пяток БМПэшек…

— Мы танковая бригада, или хер моржовый?! — вместо приветствия выдал командир группы. И только потом протянул замасленную ладонь… — Простите, мужики. Не успели мы…

— Каким хером вас вообще сюда занесло? — майор Сундуков еще не успел остыть от боя, вот и выдал ругательную тираду...

— Переговоры перехватили. Нашли, наконец, петропавловскую волну. Послушали — и за вами по тревоге. Мы то думали, если там и есть кто, то нормальные люди: никогда с той стороны ни проблем не было, ни набегов. А они, оказывается, круг по степи давали, чтобы не светиться. Под Астану косили. И отходили в случае чего в сторону Астаны. В общем, пройти здесь реально силами бригады. А договариваться не с кем. Только один язык понимают, отморозки фуевы. Ну да вы сами видели…

— Поздновато вы спохватились…

— Да уж как вышло. Не спецом же вас подставили…

Урусов все разговоры скинул на Сундукова. А сам забрался на заднее сиденье изуродованного «Тигра», вытащил из заначки помятую алюминиевую флягу, и опростал ее почти наполовину.

Что поле боя осталось за регулярными частями российской армии, это, конечно, замечательно и прекрасно. Вот только потеряли они на том поле две машины. И восемь человек легло в омскую землю навсегда, пройдя свой путь до конца. Про раненных лучше и вовсе промолчать. Всех посекло. Кого пулей, кого осколком...

Алкоголь почти не брал. Так, только слегка отключил осознание происходящего вокруг…

Поляков сунулся с каким-то разговором, но натолкнулся на остекленевший взгляд, и тихонько перетек на переднее сиденье, потеснив Юринова.

Общая колонна двинулась обратно к Омску. Искать другую дорогу. Через «дикие земли»…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

— Вить! Ты можешь со мной поговорить?

— Могу.

— У меня очень большой и важный разговор.

— Слушаю.

— Сейчас, соберусь с мыслями…

Ира начинает перебирать бумажки, которые держит в руках. Бумажек много, в руках они не помещаются. Ира устраивается на ближайшем камне и зарывается в макулатуру всерьез. Ветер решает помочь ей в этом деле, и через мгновение пяток листов порхает в воздухе. Другой Ветер, тот который щенок, с радостным лаем бросается за ними.

— Вот! — извлекает Ира какую-то бумажку и потрясает ей в воздухе. — У нас кончается российская сгущенка.

— А не российская, — спрашиваю осторожно, в последнее время жена стала раздражительной.

— Украинской тоже мало, а узбекская намного хуже. Она кислая!

— И что?

— А то, что нам скоро нечем будет кормить младенцев!

— Подожди, а старый способ чем не нравится?

— Это какой?

— Ну, маминой грудью не пробовали?

— Витя! Не говори глупости!

— Почему же глупости, меня мама так и кормила. Ты наших детей тоже! Насколько я помню, Санечка сосала еще здесь…

— Витя!!! Конечно, девочки кормят грудью. Но детей надо подкармливать. И тем, кто постарше, нужно молоко! А сгущенка кончается.

— Не выдавай взрослым хорошую сгущенку.

— Уже не выдаю. И весь удой уходит маленьким. Всё равно скоро кончится. Надо что-то делать.

— Покажи цифры.

Смотрю Ирины записи. Остатки в ящиках. Количество в банках. Потребление в ребенках. Нормы в граммах. Складываю, делю и умножаю, пытаясь привести всё к общему знаменателю. Получается совсем не так плохо.

— Ира, у нас запас сгущенки на два года. Если кормить ей весь Лагерь! Российской и украинской больше половины!

— Где?

Показываю расчеты. Она проверяет, опять роется в своих бумажках.

— А вот, я тут немного ошиблась! Нолик потеряла…

— Слушай, а нельзя всё учитывать в одних единицах? Чтобы не делить банки на ребенков, когда ответ нужен в граммах?

— Можно, а зачем?

Финиш! Что можно ответить на такой вопрос? Что, вообще, можно ответить женщине? Вчера слышал диалог жены с невесткой:

— Наденька, а они зеленые или на дальних склонах?

— Да!

И ведь прекрасно поняли друг друга!

Ладно, со сгущенкой разобрались.

— Вить, есть еще один разговор.

— Какой?

— Где Санечка?

— Вроде, погулять собиралась.

— Куда погулять? С кем?

— На Чимтаргу, кажется. По пятерке. С Петькой.

— Тебя не беспокоит, что этот Петька плохо влияет на ребенка!

— Почему «плохо влияет»?

— Во-первых, он старше! Во-вторых, страшный матерщинник! Вообще, в тринадцать лет еще рано интересоваться мальчиками! У девочки блестящие математические способности, ей надо в науку! А не носиться целыми днями голышом по скалам. И она всё время крутится со старшими мальчишками! Надю это тоже беспокоит!

— Во-первых, не крутится, а крутит. Санька командует всеми детскими бригадами. Во-вторых, не голышом, а скудно одетая. Так сейчас вся молодежь ходит, одежду берегут. Правильно делают, между прочим, «Сиверы» под рукой нет. В-третьих, не носится по скалам, а отрабатывает навыки на полигонах. В-четвертых, Надя всё прекрасно понимает. И, наконец, попроси внучку перевести твой учет в систему СИ. Раз она такой математик. Уж программу советской десятилетки точно знает.

— Она уже перевела!

— Так это у нее сгущенка считается в ящиках?

— Нет, у нее в килограммах! Но это же неудобно, хранится-то в ящиках!

— Уф!... Ира…

— Что Ира? Что Ира? Ты совсем сдурел на старости лет? Девочка в тринадцать лет уходит на неделю вдвоем с пятнадцатилетним парнем, а его это не беспокоит!

— Слушай! А то, что девочка в тринадцать лет идет в двойке Чимтаргу по Южной Стене, тебя не напрягает? Напрягает исключительно то, что второй — парень! Так вот, того, что ты так боишься, на стене случиться не может: все ночевки там исключительно в гамаках. Отдельно друг от друга.

— Ну, слава богу! Но эти игры до добра не доведут! Ей уже девушкой становиться пора! Сколько можно быть пацанкой! Кто польстится на ее ободранные коленки? Я еще хочу правнуков увидеть!

Молча пережидаю поток красноречия. Надо же человеку выговориться. Уж кем-кем, а внучкой я очень доволен. Хоть и крутовата, конечно, девочка растет…

— Ты знаешь, как ее зовут? Бешеная!!!

— Меня тоже так звали. Между прочим, одной девушке даже нравилось! И даже не одной…

— Я тебе сейчас покажу «не одной», старый развратник! Ты хоть с женой-то справься!

— Ты чем-то недовольна?

— Я всем довольна! Когда так мужика зовут, это другое дело, а девочка должна быть слабой и беззащитной!

— А ну-ка напомни мне, слабая и беззащитная, кто выиграл в восемьдесят третьем первенство института по лыжным гонкам? Первенство, между прочим, мужское было!

— И ничего не мужское, я просто дистанцию перепутала…

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Ветки хлестали по лобовому стеклу, норовя расколотить или хотя бы застелить трещинами, трава и кустарник, заполнившие колею, хватали за мосты, а колёса норовили прокрутится на жирной зелени… Машину (и всех кто в ней находился) безжалостно кидало на лесной дороге.

— По-моему, мы опять едем не туда… — Урусов кое-как сумел разгладить скомканную «двухверстку» на коленях. Склеенная вкривь и вкось карта норовила расползтись вдоль и поперек.

— Военные карту достали, сейчас дорогу спрашивать будут… — протянул Герман, бросив косой взгляд на капитана, крутящего в руках карту.

— Млять! Не гунди под руку. Тормози лучше! — УАЗик, шедший в головном дозоре, резко остановился. Капитана чуть не приложило о торпеду. Боец на заднем сидение вообще свалился на пол, и теперь с руганью пытался выбраться.

— Ваня! Ты — мудак, — мрачно выдал «приговор» Урусов.

— Ты мне тоже сразу понравился, — ответил Герман и достал из под сиденья внушительный пакет. — Мое дело рулить. А твое — дорогу искать. И вообще, лучше такие вещи делать на свежем воздухе. Бывает, просветление в мозгах получается.

— И чего я тебя в двенадцатом не пристрелил? — Урусов открыл дверь и выпрыгнул наружу. — Окна пооткрывай, опять газенваген устроишь.

— Легко! — ответил водитель, уже докручивая огромную «козью ножку». С сигаретами положение было, мягко говоря, напряженное, а вот табака оказались внушительные запасы…

Урусов смел с капота мелкий лесной мусор и расстелил многострадальную карту. Прищурился, пытаясь разглядеть сквозь сплошную завесу облаков Солнце.

К капитану подошел Сундуков, на ходу сбивая ботинками метелки лесных цветов, на свою беду, выросших на обочине давно не езженой дороги…

— Чего стоим?

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Урусов.

— Я думаю, что ты отыгрываешь Сусанина. Причем, зря. — Сундуков сорвал у самого колеса травинку и, начал ее жевать. — Единственный, кто знает хоть пару слов по-польски — ты сам.

— Матка Бозка Ченстохова, в дупу ймыты её маты… — выругался капитан. — Нашел, млять, народного героя… Лучше скажи, что с компасом. Стрелка крутится по всему лимбу. Насколько помню, никакая радиация магнитное поле не корежит.

— Радиация — нет. — Майор выплюнул пожеванную травинку, и вытер капельку зеленой слюны, случайно угодившей на форму. — А вот магнитная аномалия — запросто.

— Курво-мать… — совершенно безразличным голосом выругался Урусов. — Саныч, у тебя спирт есть?

— Нет у меня спирта. Давай лучше думай, куда ехать. А то всю горючку сожжем, а из леса не выберемся.

— Что делать, что делать! Снимать трусы и бегать! — Взгляд капитана упал на ефрейтора Юринова, тоже выбравшегося из машины…

— Боря, — задумчиво протянул Урусов — ты, вроде, заикался как-то, что у тебя брат какой-то разряд по ориентированию имеет?

— КаМээС он, — откликнулся Юринов.

— Так бери карту и скажи, как нам по кратчайшему пути выбраться из этой задницы.

— Так, то ж не я КаМээС, а Олег, — попытался сопротивляться ефрейтор.

— А нам и это по фигу! — ответил Урусов — Пока мы отсюда не выберемся, Таджикистона тебе не видать! И вообще, устами младенца глаголет истина, так что дерзай, наш юный поддаван.

Борис почесал в затылке, подошел поближе, придавил уголки карты какими-то сучками и шишками и начал водить по ней грязными пальцами с обгрызенными ногтями, приговаривая вслух:

— Две недели назад мы были в Ишеме. Это вот здесь… Потом ехали на запад-северо-запад. Примерно… Железная дорога кончилась на третий день. До Гольшманово не доехали, уперлись в воронку… Объезжали с севера. За каким хреном, неясно... Потом еще два дня лезли совсем непонятно куда... Потом увидели солнце и поехали на запад. Та дорога шла ровно... Дальше была деревня без названия, зато с печкой… Последние пять дней крутимся без всякой системы, далеко уйти не могли. — Боря поднял голову и внимательно осмотрел небо, — облака кучевые, это хорошо… Мох на деревьях растет со всех сторон… Муравейников нет, да и хрен с ними… «Шишигу» из болота позавчера вытаскивали… — Он еще раз осмотрелся и уверенно заявил. — В общем, товарищ капитан, прямо нам!

— Почему прямо?

— Так другой дороги нет! Так что — по ней. А если (или когда) развилка будет, тогда и подумаем. Но, ежели солнышко выглянет или облака засияют — то надо бы засечь, в каком направлении. Пригодится.

— Хорошая у тебя логика, — покрутил головой Сундуков.

— Не, логика — это у Олега. У меня — интуиция…

— Ладно, нам и это по фигу, — опять повторил Урусов полюбившуюся фразу, — дорога и вправду одна. Погнали по гроссмейстерской интуиции. Она, почему-то, с хохляцкой совпадает.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Собравшиеся расселись. Состав был своеобразный: только «вояки», и ни одного «гражданского». Конечно, «граница деления личного состава» в Лагере была весьма условной, но присутствующие, как раз и занимались, в основном, вопросами обороны. И собрались тут руководители всех ее отраслей и направлений…

Потап, Малыш, Огневолк и Прынц, с которых, собственно, и начались Вооруженные Силы «Фанской республики». Потап, по-прежнему оставался Верховным Главнокомандующим, а его бывшие (собственно, уже давно не бывшие) подчиненные, руководили минно-взрывной и кинологической службами, а также снайперским «взводом».

Егор и Бахреддин — несменные начальники стационаров Чоре и Маргузор. Олег, старший Патрульной службы, являющейся по факту и Пограничной. Леха, представляющий на Совете «бронетанковые войска», а реально — заместитель Олега. Давид, отвечающий за внешнюю разведку… Впрочем, «разведчики» и «погранцы» настолько пересекались по личному составу и задачам, что Олег с Давидом иногда путали, кто чем руководит, и постоянно подменяли друг друга. Лайма, командир первого снайперского отделения. Не хватало разве что Машки, замещавшей мужа на руднике, и Рахматулло, работающего в паре с Давидом и отосланного им «по делам». Что у них за «дела», разведчики не сообщали даже Виктору и майору. Развели, понимаешь, секретность…

— Значит так, — начал Виктор, — пока мирные люди заняты полезным делом, нам надо решить маленькую проблему: у нас заканчиваются запасы…

— Минуточку! — прервал Огневолк, — это кто мирные люди? Браты, Доничев и компания? Во главе с Генкой?

— Ну, например, дети — отрезал Олег.

— Ага, — глубокомысленно произнес Егор, — маленькая Санечка. По кличке «Санька Бешеная». Которую даже на руднике каждая собака знает, и уважает…

— Ну, положим, собаки больше уважают ее пса, — уточнил Потап.

Народ дружно прыснул.

— Между прочим, — обиженно произнес Олег, — девочка сейчас занята крайне мирным делом. На восхождение пошла.

— А Коно — полезным, — добавил Огневолк, — улучшает породу. Очень эффективный производитель. Наш человек во всех смыслах.

— Мы о чем-нибудь можем говорить серьезно? — поинтересовался Виктор.

— Можем, — взял слово Стас, — о каких запасах речь? О привезенных из Сарвады в двенадцатом году?

— О них, родимых!

— Ага! И, судя по составу высокого собрания, нам предстоит еще один рейс за прокладками?

— Почему нет? — многообещающе прищурилась Лайма.

— Лаймочка, девочка, перестаньте отвечать вопросом на вопрос, — примирительно сказал Давид, — вы же таки не еврейка, вы же таки не то еще литовка, не то уже русская…

— Насколько я помню, евреи приехали в Палестину и совсем немножко оккупировали какие-то земли? — невинно спросила Лайма.

Давид слегка поперхнулся, но ответил:

— Ну, можно и так интерпретировать…

— Эта национальность мне тоже подойдет. Так что вы имеете против прокладок, товарищи?

— Успокойтесь, Лаймочка, ничего я против предметов личной гигиены не имею! Можете уточнить у моей зубной щетки! И вообще, может, дадут продолжить?

— Давай, Вениаминыч.

— Так вот, главное не прокладки. Назревают проблемы с едой. Как мы ни экономим запасы, они тают. На ближайшую зиму еще хватит. На следующую — нет.

— А если сократить пайки?

— Пайки урезаны до минимума. Выращиваем всё, что растет. Стада на пределе возможностей района. Поголовье, конечно, можно увеличить, но надо расширять пастбища, совершенно непонятно, как избегать контакта с местными. Режим секретности и так на грани рассыпания. Из дикого жрем всё, что жрется. Или кто-нибудь откажется от шурпы по-фански?

— Это которая из двухвосток?

— Она самая.

— Да нет, нормальная жрачка…

— Женя, что бы ты сказал о ней двенадцать лет назад?

— Э-э-э…

— Ругань отставить! — жестко скомандовала Лайма и кокетливо улыбнулась, — тут дама.

— Тогда ничего.

— То-то и оно. А это говорит специалист по обработке шачьего мяса… — Виктор сделал паузу.

— Простите, — поинтересовался Давид, — мы разве едим ишаков?

— Не «ишачьего», а «шачьего», образовано от «шак», так дети называют одичавших собак.

— А наши орлы этим словом именуют джигитов Ахмадова, — вставил Олег. — Потому Давид Аронович и удивился.

— Митя сейчас, — усмехнулся Виктор, — объяснил бы, что оба слова образованы от слова «шакал» в его разных значениях и семантическое поле…

— Витя, не надо, — взмолился Давид, — я немного отстаю от лингвистических изысканий Дмитрия Геннадьевича, так что, всё равно не пойму. Мне достаточно знать, что мы едим собачье мясо, а не человеческое. Но при чем здесь это?

— Да ни при чем. С ним чисто медицинская сложность: у шаков полно паразитов и его обеззараживание — непростой процесс. Аверин — один из главных спецов. И по небрезгливости он у нас лидер.

— А у нас еще остались брезгливые?

— Не замечал… Кстати, о человечине и совпадении названий. Может появиться еще и психологическая проблема. Мы как аборигены Новой Гвинеи — своих собак не едим, они члены племени. А чужих — запросто, как обычное мясо.

— Надо понимать, при появлении чужих людей может стать вопрос…

— Может. Еще как может. Но, слава богу, не сейчас. Поколения через два. — Виктор откашлялся. Но мы отвлеклись. Два поколения нам здесь не прожить. Пришла пора спускаться вниз. В Большой Мир. Только готов ли этот мир принять нас?..

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Развилка попалась через два дня. Если учесть, что больше десяти километров в час машины по этому недоразумению не давали, то не так уж и далеко. Колея уперлась в воронку и раздвоилась, обходя препятствие с двух сторон.

Капитан посмотрел на дозиметр.

— Чисто. Борька! Куда ехать?

— Налево!

— Почему налево?

— А хрен его знает! Почему нет?

— Действительно, — произнес Урусов, — почему бы и нет. Ванька, давай налево.

Герман послушно крутнул баранку. Остальная колонна двинулась следом. Через двести метров дорога опять раздвоилась.

— Направо, — скомандовал Борис.

Дальше началась какая-то фантасмагория: развилки сыпались как из ведра. Создавалось впечатление, что здесь специально накатывали густую сетку дорог. Боря уверенно командовал: «направо, налево, прямо», как будто знал в этом лабиринте каждый поворот. Урусов, заразившись его уверенностью, не возражал. После двадцати километром плутаний, Герман неожиданно заорал: «Асфальт!!!», и «Тигр» рванулся вперед, словно почуяв впереди заправку.

— Ну, блин, Шах, ты даешь, — восхитился Урусов, — как это у тебя получается?

— Не знаю, — честно ответил Боря, — я и в школе на всех тестах правильные ответы всегда угадывал. И ЕГЭ на девяносто процентов сдал… Интуиция…

— Хорошая штука, — произнес капитан и чуть не врезался головой в лобовое стекло: машина резко затормозила под яростный мат Германа.

— Мда… — протянул Андрей, оглядывая открывающуюся картину, — к твоей интуиции еще бы крылья…

Впереди, в пятидесяти метрах блестело своей, словно лакированной поверхностью, гладкое асфальтированное шоссе. Возможно, оно было не совсем гладкое или, даже скорее всего, совсем не гладкое, но оно было… Шоссе. Асфальтированное. Гладкое. Более того, в полукилометре был виден дорожный щит-указатель, и даже можно было разобрать, что именно указатель, а не «рекламка», и что краска облезла далеко не вся. Как в сказке.

А между шоссе и колесами «Тигра» тянулся совсем небольшой овражек с крутыми стенками, по дну которого быстро бежал мутный и, даже на вид глубокий, поток десятиметровой ширины…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Евгений Аверин

— Дядя Женя! Дядя Женя!!! У Ветерка живот болит! И Жулька волнуется!

— Спокойствие, только спокойствие…

Огневолк вошел в питомник, по-хозяйски прошелся вдоль лежанок, посматривая на псов, ласково трепля холки, и, наметанным взглядом отмечая несоответствия в поведении. Здесь всё было не так, как положено в кинологии. Но Евгений знал: он делает всё правильно. Не как в учебниках написано, а так как надо. Не нужны этим собакам клетки. Ласка им нужна, уход и кормежка.

Конечно, ни за десять, ни за пятнадцать лет новую породу не выведешь, на это надо раза в четыре больше времени. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. А посему — работать надо лучше и все получится!

Женька Аверин собак любил с детства. И не только любил, но и понимал. За что псы отвечали ему взаимностью. Все и любые. Одним из первых «собачьих» воспоминаний Аверина, были ошарашенные глаза председателя колхоза, увидевшего свою «грозу поселка», злобную и дурную Альму, жгучую смесь немецкой овчарки и ротвейлера, в объятиях пятилетнего пацана. Грозная псина виляла хвостом, поскуливала и безропотно давала наглому мальчишке разыскивать занозу в лапе. Председатель был редкой сволочью, да еще наделенной властью. Мало того, в этот момент он оказался сильно глупее собственной собаки. Иначе мысль выбросить мелкого нарушителя спокойствия со своего участка не посетила бы его голову. Ошибочность этой идеи объяснила хозяину Альма, причем сделала это настолько убедительно, что тому пришлось купить новые штаны и неделю спать на животе.

Лет с семи при любых проблемах с собаками, вся деревня звала Аверина-младшего. Женька с первого взгляда распознавал, что именно беспокоит пса, и как можно помочь. Дошло до того, что местный ветеринар стал регулярно вызывать пацана «на консильюм». Знания по теории у «слонореза» были энциклопедические, а вот с практическим применением постоянно возникали проблемы. Парню же не хватало как раз теории.

Не обходилось и без курьезов. Когда двенадцатилетний «доктор», примчавшись по вызову продавщицы местного магазина Любки Копытихи, самой скандальной бабы района, обнаружил, что ее кобель-пустобрех Васька, названный в честь мужа хозяйки («так они ж одинаковые, шо тот кобель, шо этот») ничем не болен, а просто желает даму. Проблему предстояло объяснить Любке. Назвать Женьку стеснительным было бы трудно, но все-таки двенадцать лет не самый подходящий возраст до подобных объяснений.

— Вязать его надо, — попытался воспользоваться «научным языком» Аверин.

— Так это мы мигом, — заголосила Копытиха, — сейчас веревку принесу!

— Да нет, не в том смысле.

— А в каком? Ты прямо скажи, что кобелю нужно?

— Сука, — брякнул Женька, уже чувствуя, что сказал не совсем то.

— Что??? — взвилась Любка, — ты что себе позволяешь, щегол малохольный…

Вставить слово в поток отборного мата Аверину удалось только минут через десять, когда на Любкин крик уже сбежалось полдеревни. От физической расправы его спас только кобель, все десять минут простоявший с оскаленными клыками между хозяйкой и другом.

— Тетя Люба, — наконец сумел озвучить Женька, когда иерихонская труба местного розлива временно умолкла, — Не вы сука, а Ваське нужна сука! Хотя и Вы не особо отличаетесь… — последнюю фразу, сказанную себе под нос, Копытиха не расслышала.

Зато расслышала всё остальное. На беду, сотрудница прилавка уже успела забыть суть начальной проблемы. А поскольку имена кобеля и мужа с ее же легкой руки совпадали…

— Это что же такое деется? Ваське, значится, сука нужна! Я его, значит, уже не удовлетворяю? Да я…

Анекдот на тему «всю Одессу удовлетворяет, а его не удовлетворяет» Любка не знала. В отличие от остальной деревни. И, естественно, была немедленно с ним ознакомлена не менее чем десятком голосов. Копытиха взвилась по новой. Прекратил свару председатель, единственный человек, которого Любка, если и не боялась, то, по крайней мере, слушала.

— Вот что я тебе скажу, Любовь Антиповна — заявил он, — ты, конечно, можешь удовлетворять своего кобеля лично! Дело хоть Советской Властью и неодобряемое, но сейчас уже допустимое. Но щенков у вас не будет, это точно. Так что, я бы на твоем месте всё же суку привел. Вон, хоть Альму мою. Даже интересно, каких она щенков от Васьки принесет.

— А щенки классные будут, — вдруг встрял малолетний специалист, — чую.

Щенки, действительно, получились классные, и через три года председатель открыл кооператив «Собачья Ферма», рассчитывая сделать деньги на «поставках псов Советской Армии». Затея, естественно, провалилась. Собачки получились очень даже неплохие, вот только у армии были свои взгляды на необходимость закупки неизвестно у кого собак весьма странного вида, да еще воспитанных в несколько необычной манере.

В итоге, когда председателю позвонили из райвоенкомата насчет призывника Аверина, неудавшийся фермер решил заодно избавиться и от убыточного хозяйства.

— В каких войсках будет служить наш пацан? — задал он вполне невинный вопрос. — А то он о границе мечтает. Прямо ночами не спит, «карацуповку» мысленно примеряет.

— Куда пошлют, там и будет, — вполне логично ответил военком. — На границу можно со своей собакой ехать, если есть. А зеленую фуражку на месте выдадут. Запасы таковых в наличии имеются.

— И сколько собак он должен привезти? — совершенно нейтральным голосом поинтересовался председатель.

— А чем больше, тем лучше! — хохотнул его собеседник.

Шутка оказалась не слишком удачной. Утром следующего дня у ворот райвоенкомата остановился раздолбанный вусмерть «сто тридцатый» из которого выгрузился требуемый призывник вместе со всеми пятнадцатью еще не пристроенными псами.

Когда военкоматовские деятели пришли в себя и потребовали убрать зверинец, машины и след простыл. Вряд ли эта история закончилась благополучно и для Женьки, и, особенно, для псов, если бы на его сторону не встал прибывший за новобранцами пограничный старлей Потапов. Аверина, мгновенно окрещенного Волком, поселили в отдельном флигеле (читай — сарае) бывшей барской усадьбы, где и располагался военкомат. В тот же самый сарай загнали всех псов. А сердобольный старлей потратил три дня на беготню по канцеляриям и оформление документов на провоз «зверинца» в «Красную Звезду», специализированный подмосковный племпитомник.

В эти три дня и возникла четверка, впоследствии прозванная «Спецами», ведь сопровождали старшего лейтенанта Потапова в исторической поездке «за зверями» сержанты Шкляр и Белозеров, которые уже получили позывные «Прынц» и «Малыш». Хотя окончательно она сложилась через два с небольшим года, когда Потапов перетащил контрактника «Волка» к себе.

В Огневолка же Аверин был торжественно переименован во время Первой Чеченской, когда рядом с ним рванул фугас с огнесмесью, и горящий кинолог пронесся триста метров до ближайшего арыка, в полтора раза побив все мировые рекорды в беге на эту дистанцию.

Откуда возникла эта страсть к собакам, Аверин объяснить не мог. Так же, как и обратную любовь.

— Наверное, я в прошлой жизни был псом. А может, от волков предки род ведут. Теория эволюции вещь многогранная и разноплановая…

В четверке собак любили все. А Малыш так просто сходил по ним с ума. Но только Огневолк чувствовал собачью душу, как свою собственную. И когда Стас притащил из Сарвады два помета щенков, направление лагерной деятельности Огневолка была предрешено.

Конечно, за одиннадцать лет породу не выведешь. Минимум — сорок. Но сейчас Аверин имел знания посерьезней, чем сельский «слонорез», а кроме того по-прежнему с первого взгляда на собаку мог сказать, кого и с кем надо скрещивать, чтобы на выходе получить оптимальное потомство. И тех псов, что сейчас росли в лагерном питомнике, уже можно было назвать предпородой, поскольку основные желаемые черты просматривались вполне ощутимо. А отдельные экземпляры, такие, как Коно или Ленг, оценивались Огневолком, как эталоны конечной цели. Кроме отличных физических данных «эталоны» выделялись таким умом, что сам Аверин на полном серьезе считал их разумными. Или хотя бы полуразумными. Впрочем, Евгений был изначально убежден, что собаки значительно умнее людей…

Большая часть лежанок пустовала, их обитатели были на работе. У каждого пса свой «хозяин», с которым он работает. При этом собаки прекрасно отличали всех своих от чужаков. Не только лагерных, но и маргузорских или рудничных, песики не тронули бы, и приказ могли выполнить, если он не противоречил воле хозяина и кодексу собачьей чести. Что таковой негласный документ существует, Огневолк не сомневался. И даже примерно представлял, что в нем записано. Чужим пришлось бы хуже. Можно без «бы». Процент разведчиков Ахмадова, павших от клыков «карашайтанов», не сильно уступал показателям «кутрубов и гуль-ёвонов» и неизменно рос.

Днем в питомнике оставались только больные и старые псы да беременные дамы с кормящими матерями.

Пройдя через взрослую часть питомника, Евгений добрался и до «площадки молодняка». Большая часть добровольных помощников крутилась именно здесь. Огневолк усмехнулся. «Добровольность», насколько он знал, была не совсем искренней, Санька на своих разводах включала работы в питомнике в общий перечень, но как приз отличившимся. Само собой, за это направление боролись.

Осмотрел щенков. Отогнал от несчастной Жульки детей, затормошивших щенка до потери ориентации (заволнуешься здесь!), пощупал живот Ветерку — тоже ничего страшного, переел песик, раздал ценные указания и отправился на совет.

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

— Хреновые из нас саперы, — произнес Сундуков, обозревая результат бурной двухдневной деятельности всех трех групп.

Мостик, действительно, был не самый красивый. Зато надежный. Сбитый из стволов вековых сосен, диаметром под полметра в комле и стянутый для большего усиления толстыми веревками. На веревках настоял Борис, ссылаясь на мнение брата. На вопрос, что именно тот говорил, последовал «железный» ответ:

— Точно не помню, но ничего надежней веревок не существует. А мы в деревне с печкой до хрена их нашли.

Что, правда — то, правда. Недавняя ночевка в брошенной деревне не только позволила бойцам помыться и просушить вещи, но и подарила немереное количество толстенных канатов. Сундуков был уверен, что никакого отношения к альпинизму эти веревочки не имеют. Урусов с Юриновым, как отношение к альпинизму имеющие, ничего доказывать не стали, а коллективно согласились, что товарищу майору из колодца определенно виднее.

Большинство присутствующих стояли за гвозди. Капитан не спорил и с ними, гвоздей тоже хватало. Лишь бы шляпки наружу не торчали.

От себя он потребовал, чтобы на оба берега стволы заходили не меньше, чем на пару метров, и были намертво вкопаны в склоны. И чтобы верхнюю поверхность мостика хоть немного подравняли.

Майор, проиграв спор о веревках, взял реванш в определении длины пролета. В результате мост не только опирался на берега, но и лег «брюхом» на здоровенную конструкцию из тех же стволов, установленную в ручье и гордо именовавшуюся «быком». Сундуков настаивал на двух «быках», но второй подобный монстр в овражек просто не поместился бы.

— Брось, Саныч! — ответил Урусов, — я думаю, выдержит.

— Не, что выдержит, не сомневаюсь. Некрасиво просто. Сердце не радует…

— Красиво-некрасиво, радует-не радует… А сердце ты побереги, майор. Ты нам живой нужен. И без инфаркта… Ванька, — заорал он Герману, — погнали!!!

«Тигр» взревел двигателем и потихонечку полез на мост…

Переправа всех шести машин прошла без сучка и задоринки. Собранный монстр мог бы выдержать средний танк, «шишиги» были ему, что слону дробина, не говоря уж об УАЗах и «Тигре». Асфальт, естественно, оказался совсем даже не гладким, но вполне приличным. А вот указатель разочаровал. От надписей мало что осталось: какие-либо цифры отсутствовали напрочь, а из трех названий можно было с трудом разобрать только одно, и оно никому ничего не говорило.

После долгого изучения карты и камлания насчет облаков и погоды (как будто не занимался этим всю время строительства) штатный «брат ориентировщика» сообщил:

— По дороге поедем, однако.

— Почему? — поинтересовался сержант Поляков.

Урусова этот вопрос тоже интересовал, но желание нарываться на очередной дурацкий розыгрыш отсутствовало. Капитан оказался прав.

— Больше некуда, — ответил Юринов, — либо по дороге, либо обратно через мост.

— Ага! — глубокомысленно произнес Поляков и надолго задумался… — А где эта дорога на карте?

— Поляк, не приставай к человеку, — эта игра Урусову уже надоела, — всё равно он не знает, куда по ней приедем!

— Дороги этой на карте нет, — отозвался Борис, — а куда приедем, знаю.

— Как нет? — удивился Сундуков.

— И куда? — встрепенулся Урусов.

Ефрейтор задергался, не зная, кому отвечать первому. Но разобрался.

— Дороги нет на карте, товарищ майор, потому как карта девяносто первого года выпуска!

— И что?

— А местность две тысячи двадцать третьего! Местность позже выпущена! То есть, карта раньше.

— И что, всё так сильно изменилось? — Роман понимал, что несет чушь, но достало всё…

— Тут раньше горы были, товарищ майор, — отрапортовал Борис. — Уральские!

— Вот прямо здесь?

— Ну… где-то поблизости!

— Подожди, Саныч! Борька, ты сказал, знаешь, куда приедем.

— Так точно, товарищ капитан!

— И куда?

— К воронке!

— Мать твою! К какой воронке?

— А вот этого точно не знаю. Либо к Тюменской, либо к Курганской. Если повезет — к Челябинской или Ёбургской. А может, к мелкой какой. Но к какой-нибудь воронке точно приедем. Их здесь много!

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— …Только готов ли этот мир принять нас?.. — произнес Виктор и обвел присутствующих взглядом.

— Что там, вообще, творится? — спросил Огневолк, — а то я со своими собачками совсем перестал следить за политической обстановкой…

— Давид, твоя вотчина. — Виктор кивнул старому «разведчику».

— В целом ситуация такова. — Лернер поднялся и начал прохаживаться взад и вперед возле стола, страшно похожий на профессора, читающего лекцию студентам. Вот только слушатели были совсем не студенческого возраста и жизненного опыта…

— Все без исключения страны региона больше или меньше пострадали от ядерной войны, которую, с легкой руки Олега Викторовича, мы называем Большим Писцом. Самые большие потери у Ирана и Пакистана. Они фактически полностью уничтожены. Китай и Индия тоже получили немало. По крайней мере, никакой серьезной экспансии в нашем направлении с этой стороны не наблюдается…

— Ароныч, ты бы еще от сотворения мира начал… — проворчал Потап.

— Надо будет — начну. Пока не надо. А вот про Китай — надо. Дальше идем. Афганистан. Пострадал очень мало. Тем не менее, грызня за власть идет по полной программе. Фактически — продолжение довоенных разборок. Тех самых, в которые и мы, в свое время, сдуру влезли. Я имею в виду семьдесят девятый, если кто не понял. Тем не менее, группировки там достаточно сильные и, разбираясь между собой, успевают покусывать соседей: туркмен, узбеков и нас. Точнее, таджиков. Точной информации оттуда мало, но насколько удалось выяснить, Туркмении приходится несладко, хотя страна не разваливалась и держится достаточно крепко, государство всё же очень богатое. Узбекистан, похоже, тоже скоро объединят. Но не под Ташкентом, а под Ургенчем. И править там будет Хорезмшах Сарыбек. Во всяком случае, его войска уже обложили Самарканд. Не исключено, что за Сарыбеком стоят туркмены, им нужен сильный союзник против моджахедов…

Давид прервался, чтобы попить воды.

— Ну, ты силен, Ароныч! — восхитился Егор. — Как ты всё это выяснил, не вылезая с гор…

— Эх, Тигра, Тигра… — укоризненно покачал головой Лернер, — половина информации ловится приемниками у тебя на руднике. А по «дальним» странам — три четверти.

— Ага, поймешь что у Генки, — пробурчал начальник стационара, — я и не подозревал, что такие слова существуют. Один «аттенюатор» чего стоит. А нормальные доклады они только Давиду предоставляют. Ну, еще Олегу.

— Тоже не совсем нормальные. Три года бился, прежде чем перестали подробно описывать типы раций, которыми пользуются прослушиваемые. Причем, кто именно что используют — не указывают, мол, это несущественная мелочь. А уж разбивать перехваты не по времени приема, а по тематике и адресатам, стали только, когда на каждую группировку выделили отдельный приемник. Соответственно, отдельный журнал. А так шло всё вперемешку. Фраза от Бодхани, пара фраз из Башкирии, потом амонатовская и опять Бодхани. Ужас!

— Чего ты хочешь, — прокомментировал Потап, — радист — это не профессия, радист — это диагноз. Болезнь Маркони. Даже Генка, как переходит в ипостась радиста, невменяемым становится.

— Точно. Обидно, что слушают почти весь мир и отдельно Таджикистан. Митька руку набил, шифры, как орешки, колет. А толку… Сейчас, правда получше стало…

— Так и по России информация есть? — выдохнул Прынц.

— Есть, — ответил Олег, — но не так много, как хотелось бы. В личном плане ничего. Что касается общеполитического — разброд и шатание. Стать единой и неделимой России не грозит еще очень долго. Нашим не до того, люди пытаются выжить...

Давид постучал по столу карандашом, который вертел в руках:

— Давайте вернемся к нашим баранам. То есть, к таджикским. Предполагаю захват Сарыбеком Самарканда в ближайший месяц. Что будет шах делать дальше — загадка. Либо пойдет на Ташкент и Ферганскую долину, либо через Пенджикент сюда. Но об этом позже, есть еще Киргизия. Там вообще пещерный феодализм, сдобренный автоматами и УАЗами. Единственный островок какого-то намека на порядок и цивилизацию — крупная киргизо-казахская группировка, контролирующая озеро Иссык-Куль. От Бишкека и Алма-Аты не осталось ничего. В Казахстане всё очень похоже на Киргизию. Есть оседлые группировки на севере и западе, а также вдоль бывших железных дорог, в степях же — самые настоящие кочевники, нередко даже на конях. На юге, кроме иссык-кульцев нам интересны только шымкентцы, больше всего тем, что они в союзе с Ташкентом и Ферганой.

Докладчик вновь перевел дух.

— Давид, ты бы присел, — участливо произнес Виктор, — в ногах правды нет…

— Ничего, мне так удобнее. Теперь о Таджикистане. После Киргизии наиболее раздробленная страна в регионе. Самой серьезной силой является бывшая двести первая база российских войск. Сейчас именуется Дивизией и контролирует центр государства: Душанбе и прилегающие районы. Душанбе уничтожено не полностью. В первые годы после Войны Дивизия регулярно вела локальные боевые действия против кулябской и памирской групп. Последние два года в союзе с ними успешно отбивает атаки афганцев. Всю эту зиму шли переговоры об объединении юга и востока страны под эгидой Душанбе. Моё мнение: они обречены на успех. Если это произойдет, можно говорить о возрождении Таджикистана, как единой страны. Независимыми остаются только Согдийская (она же Ленинабадская) область и ущелье Зеравшана. Худжант контролируется командой некоего Рахмонова, — оратор поднял руку, предупреждая вопросы, — к довоенному президенту страны отношения не имеет. Даже не однофамилец. Южная граница его владений — перевал Шахристан. Все остальные еще ближе. Пенджикент держит клан Амонатовых. Группа не очень многочисленная, но крепкая. И достаточно вменяемая. Верховья Зеравшана и Матча — братья Рахмановы. К хунджантскому лидеру тоже никак не относятся. И, наконец, наш старый знакомец — Бодхани Ахмадов, владения которого отделяют друг от друга все вышеперечисленные территории.

— То есть, Бодхани заноза не только в нашей заднице, но и в общетаджикской?

— Именно так. Никто бедолагу не любит. Но душанбинцы не хотят терять людей при штурме Анзоба, а остальным он не по зубам. Могли бы договориться, но отношение друг к другу у всех групп достаточно настороженное. Вот вкратце и всё.

— А мы? — спросил Егор.

— Вот ведь Тигра ленивая, — съязвил Потап на правах тестя, — даже я уже выучил, какое ущелье куда выводит, а ему со своего рудника нос высунуть лень.

— А мы, — сказал Давид, — имеем прямой выход только на территорию Ахмадова. К Амонатовым можно попасть от Куликалон, то есть, через Алаудинский перевал. Или через Лаудан. Но через перевал много не унесешь.

— Надо попросить бульдозер, — бросил Стас. — Пусть дорогу построит. Пообещать ему там внеочередное техобслуживание…

— Не построит, — бросил Леха, — просчитывали. Только отнорок с Гедиминаса.

— И не нужно, — добавил Виктор, — прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты. А их не так много…

Челябинская область

«Челябинская воронка» собственно воронкой не являлась. Но и города практически не существовало. Объезжать пришлось по широкой дуге, чуть ли не каждые десять минут «прозванивая» местность дозиметром. И это через одиннадцать лет! Что тут творилось в дни войны, страшно представить. Зато после «Челябы» дорога стала не в пример лучше.

Заправиться не удалось и в Миассе. А вот в Златоусте повезло.

Колонна, повернув за холм, выкатилась прямо на заправку… Самую обычную, на которой заправляют бензином и солярой. Таких хватало и раньше. Но эта была РАБОТАЮЩЕЙ…

Сначала никто своим глазам не поверил. Не бывает такого… Осознание чуда пришло только тогда, когда персонал этой самой заправки, встретил «сибиряков» парой неприцельных очередей и разбежался, бросив вверенное предприятие на произвол гостей.

Под завязку заправиться не удалось. Но все баки и половину канистр залили до краёв. Теперь можно было быть спокойными: до Уфы бензина хватало с запасом. Немало времени заняла дискуссия о том, чем платить сбежавшим местным, сколько платить, а главное, надо ли вообще это делать.

С одной стороны, вроде как не бандиты тут сидели. Что обстреляли и сбежали — не показатель. С другой — висящий на въезде прейскурант навевал мысли о живодерах-барыгах и мироедах-куркулях… Выражения, правда, были попроще, зато покрепче. Платить мироедам — не вариант.

С третьей стороны — а какие могут быть цены, если от каждого второго покупателя приходится драпать в кусты, оставляя ему товар, а может, и кассу? С четвертой…

Компромисс неожиданно нашел Соловьев. По мнению москвича, платить было надо. Но! По ценам Новосибирска, ибо в данном конкретном случае персоналу никто не угрожал! Что поугрожать банально не успели — так это вопрос номер два, и не рассматривается. Да и, в конце концов, стрелять в них никто не собирался. Наверное.

Поэтому, берем средние цены по Новосибирску, Естественно оптовые, раз товар забрали полностью. Делаем скидку за самообслуживание, а не фиг бегать от покупателя. Ну, и еще за бартер комиссионные. Им же теперь не надо за этим барахлом ехать. И прочие скидки...

Дальше. Поскольку контрагенты не высказали пожеланий по форме оплаты, то оплатить тем имуществом обменного фонда, которое считаем наиболее адекватным, то есть тем, что меньше нужно в дальнейшем путешествии. Например, остатками веревок, найденных в безымянной деревне. Цены на них должны быть средние по Новосибирску, но, естественно, розничные, не всё ж отдаем, а так же включать наценку за доставку и надбавку на выездную торговлю. И на бартер. Бензин — не деньги, его еще продать надо. И прочие надбавки…

Попытка сержанта Полякова обратить внимание окружающих на многократное дублирование надбавок в лейтенантских расчетах (некоторые повторялись не дважды, а трижды, и даже четырежды) была в корне пресечена капитаном Урусовым, которому типично хохляцкий подход бывшего подчиненного определенно понравился. (Линтинант дило каже! Не знав бы, шо москаль — за хохла прийняв бы! Возьми, боже, що нам не гоже! Ну, а якщо богу смачно, то и заправшикам не в падлу.). Никто ничего не понял, но по контексту сообразили.

Единственное, что уточнил дотошный капитан, что в день выезда с Заимки цены на веревки и прочий хлам выросли в Новосибе в четыре раза, а на бензин, наоборот, вдвое упали. А никто этого не помнит, исключительно потому, как все были заняты, и не до того было. С последним утверждением почтенная публика не спорила. Она, собственно, вообще не спорила. Так, тихо выпадала в осадок.

Сам Соловей и посчитал количество оставляемого мусора, то есть товара. Результатами обмена остались довольны все. Но напоследок майор Сундуков со словами: «Совесть, всё-таки, иметь надо, коммерсанты фулевы!», добавил от себя бутылку водки и две банки тушенки…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

— Нехорошее место здесь, командир. О нем говорят много плохого…

— Что именно?

— Много плохого. Кто сюда ходил, никто не вернулся. Здесь живут злые духи!

— Мусо, разве ты маленький мальчик, что верит в злых духов?

— Нет, Рахмат, я не маленький мальчик. Но ты слышал, чтобы кто-нибудь вернулся?

— Не интересуюсь байками грязных дехкан, Мусо. Мой автомат убьет любого духа, неважно, злой он или добрый. Правда, командир?

— Нам не надо воевать с духами, Рахмат. И с людьми тоже. Надо догнать этого обнаглевшего дехканина и грохнуть его. Женой и дочками можно предварительно попользоваться. Старшую я бы с собой прихватил, красива стерва… Ну, заодно глянуть, что там происходит. А если что-то не так — мы быстро побежим вниз. Мусо, ты умеешь быстро бегать?

Джигиты расхохотались. Под взрывы хохота, «буханка» с бойцами Савфата Бурхонова свернула с трассы и двинулась по заброшенной грунтовке вглубь ущелья Пасруд-Дарьи.

— Не гони, Сабир, — придержал водителя Савфат. — Надо смотреть по сторонам. Аллах своей милостью может послать нам добычу гораздо раньше, чем ожидаем…

Впрочем, дорога сама по себе не способствовала быстрой езде. Со времен Войны она и не подозревала о ремонте. Через час неторопливой езды, это нагромождение ям и колдобин вывело «буханку» к развалинам кишлака.

— Останавливаемся тут. Дальше идем в боевом порядке. Пешком идем только мы, Сабир! Можешь не бояться за свои ноги.

Джигиты повыпрыгивали из машины, рассыпались цепью. В УАЗе остались только Сабир за рулем и Мурад-большой, который, высунувшись в люк на крыше водил из стороны в сторону стволом ДШК. Кишлак прочесали за час. Никого и ничего. Тишина.

— Ты и ты — в охранение, — скомандовал Савфат, когда развалины остались позади. — Остальные, что скажете?

— Неприятное место, — откликнулся Мусо, — не удивляюсь, что столько слухов ходит!

— И это всё?

— Нет. Кишлак не сожгли.

— Великое открытие, — съехидничал Мурад-маленький, — а сгоревшие дома нам чудятся! Наверное, кутрубы нас так бояться, что наводят морок?

— Ты не понял, — продолжил Мусо, — его не сожгли сразу. Это сделали потом. Сначала увели людей и забрали всё ценное. Вплоть до кирпичей и дерева. Потом разломали дувалы. И только потом, пустили огонь, подобравший остатки. И это было давно. Десять лет назад. Или больше.

Мусо не был маленьким мальчиком или трусом. Мусо был охотником и следопытом. И в духов он не то, чтобы верил, просто учитывал их возможное присутствие. Но на добрых не надеялся, а злых не боялся. И продолжал делать свою работу. Хорошо делать. Как всегда.

— Идем пешком. Машина за нами, на пулемете — не спать!

Через пару километров дорога уперлась в реку. Джигиты рассыпались по склону, ощетинившись стволами во все стороны. Мусо, Рахмат и Савфат обошли излучину. Дорога продолжалась по тому же берегу.

— Река размыла склон и перерезала дорогу? — спросил Савфат.

— Нет, — ответил Мусо. — Сама вода не смогла бы так подмыть склон. Даже за десять лет. Ей помогли.

— Несложно, если есть взрывчатка, — отозвался Рахмат. — Что делать будем, командир?

Больше всего Савфату хотелось повернуть назад. Но что тогда докладывать Бодхани? Что снова ничего не нашли ? Этого мало…

— Мусо? Что со следами?

— Этот урод здесь прошел. Следы детских ног есть. И скот гнали…

— Трое остаются с машиной. Не зевайте, тут можно ожидать всякого.

— Что, и злых духов ждать? — отшутился Мурад-старший.

— И злых духов! — отрезал Бурхонов. — Остальные — за мной. Поднимемся на тот склон, за ним следующий кишлак. Проверить надо.

Джигиты развернулись цепью и двинулись вперед…

Республика Башкортостан, «спрямленная» граница

Неожиданности начались километров через пятьдесят. Трасса оказалась перегорожена бетонными блоками. Свободным оставался лишь узкий проезд, закрытый шлагбаумом. А серьезность полосатой металлической трубы подтверждал капитальный блокпост, ощетинившийся тремя пулеметными стволами и даже одним орудийным. На бывшем рекламном щите у обочины крупными буквами было написано:

«Республика Башкортостан

Башҡортостан Республикаһы»

Передовая машина тормознула метров за двести от надписи.

— Ни хрена себе, — прокомментировал Урусов. — Как говорит наш уважаемый полковник: «Куды я попал, и де мои весчши?» — Здесь же, вроде, Челябинская область. А, Борь? — уточнил капитан у законно обосновавшего «штурманское» место Юринова.

— Да. Еще километров двести. Мы даже до Сатки не доехали.

— А башкиры об этом знают? — уточнил Герман.

— Думаю, знают. Просто имеют свою точку зрения. Но оно и к лучшему. Есть надежда, что дальше народ от каждого встречного не разбегается, — капитан полез из кабины, — однако, говорить будем.

К блокпосту он пошел один, оставив колонну у обочины. Играть на нервах у потенциальных друзей не хотелось. Потому и автомат не взял, потопал безоружным, если не считать некоторые стандартные сюрпризы для недоброжелателей и демонстративно висящего на разгрузке «Стечкина».

Впрочем, недоброжелателей не наблюдалось. Вместо них из-за укрепления вылез плотный невысокий мужик с лычками старшины и протопал метров двадцать навстречу.

— Ты гляди… — протянул старшина, — цельный капитан пожаловал! И откуда же вы свалились на нашу голову, ваш благородь?

— Мог бы и копыто к черепу, прикола ради, — отбрил Урусов, — я, когда в твоих чинах ходил, не гнушался.

— Та щас! В старшинах он ходил! Небось, сразу из ефрейтора в капитаны самопроизвелся. У вас, дикарей, это быстро делается…

— Сам ты такое слово, которое на «Ё»! — недовольно скорчился Урусов. — Только, дядя, херовый из тебя Пострадамус, вот шо хочу за тебя сказать! Мы из «сверчков» полосатых выслужились. Сперва в летехи, да еще и старшим побыл. Это у вас тут земли дикие, населенные людоедами с собачьими головами. А у нас столица Сибири, как-никак. А если что, так по заначкам и цельный настоящий капитан ВС РФ захован.

— С генеральскими лампасами на ворованном «абибасе»?

— «Абибас» нам Уставом не положен. Майора на погонах таскает. Ты-то сам кем войну встретил? Гадом буду — из «слонов»!

— Сам ты «слон»! — теперь уже старшина деланно обиделся. — Сержантом встретил. Областной ОМОН. Ладно, давай по делу. С чем пожаловали?

— Разведку делаем. Договор с вашими старшими был о дружбе и взаимопомощи.

— Договор? — старшина выглядел удивленным, — не предупреждали. А должны были! Мы, ж, могли, и мины включить… Серега, — спросил он в рацию, — мы гостей из Сибири ждем? Когда?? Слышь, капитан, вы машины впереди себя толкали что ли? Или на оленях перли? А может вы уже и не вы совсем?

— Мы. Совсем и полностью. Просто долго ваши «дикие земли» исследовали. География она, это, затягивает…

— Тогда ставьте бивак, где стали. Сейчас в Уфу доложим, сопровождающего за вами пришлют. Или документы скажут выписать. Но это вряд ли, много вас. Так что, устраивайтесь на ночевку. Если надо чего — скажи, чем сможем — поможем.

Ждать пришлось недолго. Через полчаса старшина заявился в лагерь, прихватив с собой молоденького ефрейтора, и устроил Урусову с Сундуковым вежливый, но самый настоящий допрос. Все ответы ефрейтор старательно записывал в какие-то бумажные формы.

— Ну и бюрократия у вас, однако, — присвистнул майор.

— А ты как хотел? У нас порядок. Зато в городах люди по улицам без оружия ходят.

— Да ну? — удивился Урусов.

— Факт. И не потому, что запрещено. Просто не требуется.

— А чего ж на заправках персонал от клиентов разбегается?

— Это где? — напрягся старшина.

— Да вот, километров тридцать назад.

— А-а, так это не у нас. Это барыги с Диких Земель. Говоришь, сбежали от вас?

— Ну. Я вообще не понял. Бензин же — стратегический ресурс, а охрана такая, что чуть что — наутек.

— Ни хрена ж себе «чуть что»! Кто на них там напасть может? С нашей стороны никто. А с той — некому. Сидит человек пять со стволами — и достаточно. Вы за десять лет — первый крупный отряд. Да и не держат они там много горючки… Вы, небось, под ноль выкачали.

— Угу.

— А взамен оставили что?

— Естественно. Мы же правильные донецкие пацаны, а не залетные фраера! — улыбнулся капитан.

— Это понятно, что не залетные, а заезжие. Но хоть не ограбили. Это правильно. Ни к чему.

— А с кем они торгуют-то там?

— А с местными. Охотники с Диких Земель приходят. Трапперы всякие. Да мало ли кого занесет. К нам-то эту шантрапу не пускают. А эти коммерсанты здесь закупают, туда возят. Сейчас ждут, когда мы с вами разберемся. А как уедете — попрутся ваш хабар сдавать. В общем так: завтра с утра приедет ваш сопровождающий. И проводит до Уфы. Там документы оформят на каждую единицу техники и на каждую человеко-морду. После этого сможете передвигаться свободно. В общих чертах порядки те же, что до двенадцатого года. Только криминала у нас совсем нет.

— Это как?

— А вот так. За все преступления — расстрел. Никто и не рвется…

— Моя задняя голова громким шепотом подсказывает, что президент у вас ни фига не довоенный…

— А у нас не президент. Тиран у нас.

— А почему тогда Республика, если тиран?

— А потому что Тиран так захотел. Бывший генерал-майор десантных войск Тиран Николай Алексеевич. Фамилия у него такая. А его слово — закон!

— Да… — прокомментировал Сундуков, — чудны дела твои, Господи… А граница давно переехала?

— Давно. Лет десять уже. Как на Урале катавасия закончилась, так линию и спрямили. Как силы подкопим — весь Урал заберем.

— Какие силы? Там же нет никого! Белок пугать собираетесь?

— Так не захватить основная проблема — удержать и освоить. Вот где анус в полный профиль. Знать, пока не готовы. Начальству видней. Ладно, с бумажками мы закончили. Пора и честь знать.

— Погоди, старшина. Ты вот что скажи, как так вышло, что весь Урал — сплошная воронка? Везде хоть кто-то, да выжил. А там — хуже чем в Хиросиме…

Скулы старшины заходили желваками. Он зло сплюнул и хрипло каркнул:

— Получилось так. То ли специально выжечь хотели, то ли судьба сложилось. Ладно, товарищи офицеры, прощевайте до завтрего. Пора нам…

Старшина с ефрейтором молча ушли, не поворачиваясь. Бывший омоновский сержант все листал на ходу заполненные бумаги, подсвечивая себе тусклым офицерским фонариком.

— Брешет, — оскалился Урусов, когда уфимцы отошли на безопасное расстояние.

— Брешет, — согласился Сундуков, и протянул капитану флягу. — Жахни, и не морочься раньше времени. Мы щас все равно не докопаемся. Так что, пейте, товарищ, капитан, да и отправляйтесь на боковую. Посты я расставлю. А будешь засыпать — жену потише вспоминай.

— Мудак ты, Саныч. Всегда это знал.

— А я разве когда отрицал? — хмыкнул майор…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— Прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты, — произнес Виктор. — А их не так много…

— Подожди, Вить, — Давид, было присевший, опять встал, — у меня еще не всё.

— Чем нас еще порадует служба внешней разведки? — спросил майор.

— Персоналиями. С дивизией всё понятно. Полковник Рюмшин предпочел генералом не становиться. Но команду свою в узде держит крепко. Насколько я понимаю, кое-кого из его подчиненных наши уважаемые «Спецы» знают лично.

— Есть такое дело, — подтвердил Огневолк. — Штук десять знакомых человеко-рыл имеется.

— Кроме того, в числе его ближних замов Андрей Пелькевич, тоже полковник, бывший глава Центроспаса. С ним знакомы очень многие, включая нас с Виктором. И Бахреддин, в первую очередь. Человек очень даже толковый и адекватный.

— Сколько лет прошло, — усомнился Малыш, — любой мог с катушек слететь.

— Только не Андрей, — вставил Виктор. Давид, Бахреддин и Олег согласно кивнули.

— В общем, приход бригады в Зеравшан нас устраивает полностью. Дальше. Очень хорошая новость. Старший из братьев Рахмановых, Шамсиджан, в прошлом водитель-дальнобойщик, а до этого сержант ВДВ СССР, вернулся в родное ущелье в первые дни после Большого Писца на чужой «Ниве» вместо родного бензовоза. Зато при оружии. Благодаря чему, хотя и не обошелся в Шамтуче без осложнений, но вышел оттуда живым и здоровым. Чего нельзя сказать про некоего Рафаэля Мирзоева, старого подельника братьев Ахмадовых, а на тот момент — главного политического противника младшего Рахманова.

— Ни фига себе! Так это что, тот самый «кардан»? — изумился Потап. — Ну, который хотел устроить коллективное аутодафе со своим участием? Крепкий мужик!

— Крепкий. А главное, память у него хорошая… А еще маловато народу. Если ущелье возьмет этот «десантник», сможем договориться, бойцы ему нужны.

— В общем, товарищ майор, вы с Лехой удачно тогда выступили, — вставил Олег.

— Да, пожалуй, — продолжил Давид. — На этом совсем приятные новости кончаются. Саттах Амонатов. Пенджикентский бек. Глава большого клана детей и внуков. Беком стал (внимание!) в результате избрания! То есть, уже в первые дни после Большого Писца основные Пенджикентские силы собрались, и чуть ли не единогласно избрали Саттаха беком. А силы эти — пограничники, таможня, милиция, представители прежней власти и так далее.

— То есть, до двенадцатого года старшим был не он?

— Нет. Никаких официальных должностей. Вообще, никакого отношения ни к политике, ни к криминалу. Причины, по которым избрали именно Амонатова, совершенно непонятны. Тем более что по слухам старика еще и поуговаривать пришлось.

— Ни фига себе! — удивился Егор, — может, какой род ханский?

— На эту тему информации нет. Политику ведет достаточно миролюбивую. Однако тех, кто посягает на его территорию, Пенджикент встречает жестко. Соответственно, к Ахмадову относится резко отрицательно. Но первым в бой не пойдет. Бек бережет людей. Есть косвенные данные, что один из его наследников разыскивал нас с идеей предложения союза.

— Это то, что Митька подслушал?

— Оно самое. Но тот разговор недостаточно информативен. В общем, Саттах для нас — темная лошадка. По согдийцам информации совсем мало. Но им не до Зеравшана, проблем с севера хватает. Могут присоединиться к дивизии или Сарыбеку, если появится общая граница. А нет — будут тихо сидеть и отбиваться от ташкентцев. Те тоже не сильно агрессивны, так что — вооруженный мир.

Давид откашлялся:

— У меня всё. По вариантам — к Олегу. Он просчитывал…

Давид сел. Зато встал Олег.

— Не буду долго занимать ваше внимание. У нас есть план…

Республика Башкортостан. Граница — Уфа

Обещанные сопровождающие появились на рассвете. Приехали не на УАЗах или «Тиграх», как можно было ожидать, а на двух стандартных полицейских «Фордах» характерной бело-синей расцветки. Краска была не вчерашней, но и не довоенной: нормальные рабочие машины, где побитые, где наспех закрашенные. Даже с мигалками. Только надпись на бортах машин гласила не «полиция», а «патруль», и одеты сопровождающие были в типовые военные «комки».

— Капитан Юлаев, — представился средних лет мужчина.

— А звать, конечно, Салаватом, — немедленно съязвил невыспавшийся Урусов. Настроение у него было ниже плинтуса.

– Само собой. А ты как хотел?

— Да ничего я не хотел. И не хочу. Кроме горячего душа и стакана пшеничного сока. А ваши шуточки с именами меня ни разу не прикалывают. Тираном у них Тиран, а народные герои в капитанах ходят. По фамилиям, небось, на службу берут?

— И по фамилиям тоже. Вот ты сам часом не из наших будешь? А, товарищ Урусов?

— Не, я из наших, но не из ваших.

— В смысле?

— В прямом. Ты вот башкирский национальный герой, а я хохляцко-татарский.

Юлаев, похоже, шутку не понял. Поэтому и перешел к делу:

— Заждались мы вас, товарищи сибиряки. Пропали в нетях, и ни ответа, ни привета.

— Так отсутствует связь в этих ваших «Диких Землях». Эфир зашуршал — глядим — блокпост, — поторопился оправдаться Сундуков.

— Да хрен с ним, главное — живы. Про обстановку нашу старшина предупредил? Хорошо. Порядок следования такой: один «Форд» спереди, другой сзади. Идем плотно, не разрываясь. Если что не так — сигнальте, остановимся. Всё понятно?

— Да уж куда понятней. Шаг вправо, шаг влево…

— Это ты брось, майор! Вы не преступники. Вы — представители дружественной державы. Так что не конвой, а почетный эскорт. Разные понятия — разное отношение. А в Уфе сделаем вам документы, и спокойно передвигайтесь. Если кто хочет из товарищей офицеров, может с нами в легковушке прокатиться, вопросы позадавать, ответы послушать. Ну что, погнали?

Вопросы товарищи офицеры задавали все четыре часа, что ехали до Уфы. Зато теперь ситуация была понятна донельзя. И не сказать, что очень радовала. То есть, радовала, конечно: приятно, что хоть кто-то живет по-человечески. А в Уфе было хорошо. Очень хорошо…

Сибиряков расположили даже не на территории воинской части, а в бывшем санатории. Собственно, не совсем бывшем. Теперь здесь был армейский центр реабилитации. То есть, тот же санаторий, только профильный. Кормили как на убой. Сосновый лес, маленькое озеро…

На третий день транспорт отогнали в автопарк при местных мотострелках. Ремонт и профилактика. Урусов ходил мрачнее тучи.

— Андрюха, ну что ты куксишься? — не выдержал Сундуков.

— Саныч, а ты думал, чем мы расплачиваться будем? Кормят. Поят. Банька каждый день. Ну ладно, это мелочи, спишем на башкирское гостеприимство. Тачки отпидорасили до зеркального блеска. Тоже ладно. Нам еще надо горючки до черта и жратвы на дорогу. А платить нечем!!! Всё, что имеем — здесь не нужно. Я даже не представляю, что предложить. А в халяву — не верю. Что-то попросят. Что, как думаешь?

— Откуда я знаю. Омичи тоже ничего не взяли.

— Омичи переселяться с нашими хотят. Мы и их разведка. А местным этого не надо. В бой нас куда-то кинут. Отработать харчи и баньку.

— Да ладно! Что толку от тридцати человек? Слишком сложно.

— Тогда что?

— Да не знаю я, спроси у Салавата! В конце концов, чего стесняешься?

— Спрошу… Не верю я в халяву.

— Вот и спроси…

Майор Сундуков в халяву тоже не верил…

Таджикистан, Пенджикент

— Ассалам алейкум, уважаемый бек!

— Ваалейкум ассалам! Какие новости сегодня принес язык Ирбиса?

— Шах Великого Хорезма передает Саттах-беку пожелание всяческих благ и здоровья и предлагает военный и политический союз.

— Еще один желающий стать моим отцом? — желчно спросил высокий худой старик, сидящий за столом. Мебель, как и весь кабинет правителя Пенджикента, была вполне в европейском стиле. В быту бек предпочитал комфорт, хотя терпеть не мог помпезной роскоши, издавна присущей Востоку. Сидеть, к примеру, любил в кресле, а не на ковре... Такая же мебель предлагалась и посетителям. Без традиционного чая, конечно, не обходилось, но и его пили на на полу, а за столом, служившим и рабочим, и совещательным.

Сейчас в комнате, кроме самого Саттаха, находились Фаррух, один из его многочисленных потомков, и совсем молодой человек, почти мальчишка, с совершенно бесстрастным лицом в бедной, но опрятной одежде. Подобную личность близко не подпустили к правителю, если бы не небольшая пластинка, висящая на шее с выгравированным силуэтом какого-то зверя. Носитель подобной пайцзы мгновенно допускался к любому из таджикских правителей, а к его словам прислушивались с уважением. Этот знак носили посланцы таинственного Ирбиса, его «язык, глаза и уши». Подделать пластинку давно уже никому даже в голову не приходило: в мире существовало множество способов менее мучительно уйти из жизни.

— Сарыбек ничего не говорил о степенях родства. Шах готов встретиться в назначенном тобой месте и на предложенных тобой условиях. Например, он может приехать в Пенджикент без собственной охраны, если ты обеспечишь безопасный проезд.

— Смело, — произнес Саттах и посмотрел на внука, — что скажешь?

— Не только смело, но и умно, — откликнулся тот. — Шах понимает, что не увидит от нас зла. Причем, независимо от гарантий, данных посредником. Только войны с узбеками нам и не хватает для полного счастья. А будет ими руководить при этом Сарыбек или Умид — никакой разницы. Нам хватит любого.

— А что бы ты ответил, внук?

— Я бы предложил шаху приехать к нам в гости со свитой, достойной его величия. Не стоит заранее оскорблять того, кто готов стать союзником.

— Логично, — сказал бек, и обратился к посреднику, — передай уважаемому шаху, что мы согласны на встречу и готовы принять правителя узбеков в нашем доме. Никаких условий выдвигаться не будет, Сарыбек-джан будет дорогим гостем на нашей земле. Но, — голос Саттаха стал жесток. — Мы приглашаем в гости будущего брата, а не отца. И не отчима. Думаю, ваши люди смогут подобрать более точные слова, чтобы донести до ушей Сарыбека наше решение.

— Безусловно, уважаемый бек, — поклонился посланец, — всё будет сказано точно и в срок. Есть ли еще слова, которые стоит вложить в чьи-либо уши?

— Нет. Детали и финансовые вопросы обсудите с Фаррухом. Передай Леопарду Гор пожелания здоровья и счастья. И глубокое уважение…

Уфа, улица Менделеева

— Санаторий «Зеленая Роща», — прочитал Боря вывеску на воротах. — Запомнить надо, а то чего доброго, вернуться не сможем.

— Сможем, — ответил Димка Поляков, — ты выведешь.

Вера сержанта в Борины ориентировочные способности была безграничной. Если из лесов вывел, то уж из увольнения… «Моё первое увольнение за двенадцать лет службы, надо же»…

— Лучше запомнить, — сказал Юринов, — пошли.

Идти по мирному городу было непривычно. Шли по широкой проспекту. Чистые фасады домов, витрины магазинов, таблички с названиями улиц. Боря весь в цивильном, причесанный. Одел шмотки, в которых играл в Новосибирске последний турнир, благо термобелье тянется, а куртку подбирали просторную, а то могло бы и не налезть, сильно изменилась фигура… Если бы не автомат на плече… Нет, конечно, слышали: по Уфе можно ходить безоружным. Но с «калашом» как-то привычней…

Пару раз подходили патрули, проверяли документы. Прочитав выданные мандаты, извинялись, уважительно козыряли и уходили. Боря, бывавший раньше в Уфе, только в этих патрулях разницу и видел. Точнее, в их форме. Да в том, что тогда у него документы никто не проверял. Впрочем, тогда он ходил по городу без «пушки». Гуляли уже часа два. Вышли к какому-то памятнику. На постаменте стоял огромный восьмиколесный вездеход. На его стальной хребет были навьючены четыре ребристых трубы. Каждая во всю длину кузова. Возле постамента лежали цветы. Много цветов.

— Забавная штука, — сказал Борис. — Интересно, что это?

— Хрен его знает, нутром чую, что с ПВО связано, но не более, — ответил Димка. — Сейчас нам капитан по наряду влупил бы. За незнание техники собственной армии, — он неожиданно толкнул Юринова — Смотри!

В арке длинного девятиэтажного дома происходила какая-то непонятная возня.

— Помогите, — донесся женский крик.

Оба рванули на помощь, на ходу сдергивая автоматы.

— Стоять! Не двигаться! Руки в гору, мордой в пол!

Боря ожидал увидеть что угодно, но только не целующуюся парочку. Впрочем, уже не целующуюся. Парень с девчонкой лет шестнадцати на вид отпрянули друг от друга и испуганно задрали руки. Не подняли, а вытянули до упора вверх.

— Что здесь происходит? — спрашивать должен сержант, как старший по званию, но Димка только удивленно хлопал глазами, и Юринову пришлось брать инициативу на себя.

— Ничего… — дрожащим голосом произнес парень. — Мы это… Гуляем…

— Не тебя спрашиваю! Девушка, всё нормально?

— Да… — голос дрожит еще больше.

— А кричал кто?

— Мы… это… в шутку…

Юринов зло сплюнул и повесил автомат на плечо.

— Шуточки у вас!..

Вышли обратно на проспект. Присели на лавочку. Тут же подошел очередной патруль:

— Здравия желаю, комендантский патруль. Ваши документы!

Посмотрели, вернули.

— Криков подозрительных не слышали? — спросил пожилой старшина.

— Женских?

— Да.

— Молодежь в арке дурью маялась. Мы рванули как на пожар. Слава богу, хоть, стрелять не начали. В наших краях такие игры и в голову не приходят. За попытку изнасилования — расстрел. Могут на месте кончить.

— У нас тоже. Правда, давно уже не было такого...

Борис ухмыльнулся:

— А еще хорошо, что вы опоздали. Картинка бы была: вы влетаете в арку, а там мы детей под прицелом держим!

— Ага!.. Точно!.. — ухмыльнулся старший. — Обхохочешься! Только ни разу не хочется выяснять, кто бы кого перехохотал... С перепугу-то.

— А что за памятник? — собственно, ответ Борю уже не интересовал. Хотелось перевести разговор со скользкой темы.

— Это, ребята, счастливое будущее Башкирии. Или прошлое.

— То есть?

— Зенитно-ракетный комплекс С-300. Из того дивизиона, что в Войну Уфу спас. Только вместо ракет — муляж. А так, тот самый. Который американскую ракету перехватил.

— Это как?

— А вот так. Когда всё началось, комплекс этот на марше был. То ли передислоцировались, то ли с учений ехали. И почему-то тормознули на трассе. Причина тоже не понятна. По официальной версии — мелкая неисправность одной из машин. Злые языки поговаривают, что командиру живот прихватило. А по мне, так хоть и живот, ничего позорного не вижу в болезни, которая столько жизней спасла. Потому как когда пришел сигнал тревоги, они прямо там, где стояли и развернулись. И опять же по фиг мне, кто приказ этот отдал, командир с пониманием дела, или его заместитель с перепугу, как утверждают сторонники «желудочной версии». Место оказалось идеальным для стрельбы по баллистическим целям. Это ведь не свойственная для данного комплекса функция. В общем, сбили они американский подарочек. В итоге вместо радиоактивного пепелища — вот этот памятник. И город живой. Парочки влюбленные ходят. — Старшина кивнул на недавнюю парочку, что в обнимку вывалилась на улицу.

— Те самые, кстати, детки, — кивнул Поляков.

— Ребята, подойдите на минутку, — крикнул Боря.

Подростки подошли.

— Да мы играли только! И вообще, в этом году школу закончим и поженимся сразу…

— Ладно, что с вами сделаешь, — махнул рукой патрульный, — идите уж. И в следующий раз придумайте игру поинтеллектуальнее. Шахматами, что ли, займитесь.

— А что, шахматные кружки работают? — изумился Юринов.

— А то! У нас всё, как до войны. Шахматная школа в двух кварталах отсюда. У меня туда младший ходит.

— Пошли, зайдем, — загорелся Борис, — посмотреть охота!

Поляков не возражал, ему было всё равно, куда идти. Сержант что-то недовольно бурчал себе под нос, пока патрульные, вызвавшиеся проводить гостей, («нам всё равно по маршруту») вели их к цели.

— Чем недоволен? — спросил Боря.

— «Желудочная версия», — буркнул Поляк, — какой бы подвиг люди не совершили, обязательно найдется сволочь, которая будет его обсирать. Ведь им же жизни спасли, даже не предкам. Нет, желудки героев их интересуют… Скоты. Собрать бы всех таких, да к нам, Выселки охранять… Чтобы дерьмо терять, а не людей…

— Да ладно тебе, собака гавкает, ветер носит. Оно тебе нужно, такими командовать… О, а это место я знаю. Здесь первенство округа проходило…

Шахматная школа находилась в подвале гимназии. Ничего не изменилось. Те же портреты чемпионов мира на стенах, те же столики в большом турнирном зале. Те же фигуры… Боря прошелся по залу, постоял возле углового столика, передвинул белую пешку…

— Вы что это фулюганите? Низя сюда посторонним! На минутку отбежала, а уже лезуть!

Маленькая старушка, появившаяся со стороны входной двери, схватила Полякова за рукав и активно тащила из помещения.

— Покинуть надо! А то щас патруль вызову! Чтоб не фулюганили!

— Извините, пожалуйста, — попытался успокоить старушку Боря. — Мы не хулиганим. А патруль нас сюда и привел. Я не совсем посторонний. Я шахматист. Только не из Уфы. Хотел нормальные фигуры потрогать.

— Фсе говорят: «шашматист», — не унималась страж храма игры, — а ты в каком званьи состоял? А? Вот говорят, а сами и званьев не знають!

— Гроссмейстер он, — брякнул Поляков.

— От те футе нате! — оторопевшая от подобной наглости бабулька даже выпустила из руки Димкин рукав. — Гроссмейстер! А ходы твой гроссмейстер знаеть?

— Знаю, — с грустью сказал Боря, — я не совсем гроссмейстер. Присвоить не успели. Третий балл в Новосибирске выполнил. Перед войной.

Старушка некоторое время переводила взгляд с одного парня на другого. Потом шепотом спросила:

— Что, и вправду гроссмейстер? Настоящий?

Это вышло как-то совершенно по-детски, и потому особенно трогательно.

— Правда, — ответил Боря, но сторожиха его уже не слышала. Она с неожиданной прытью бежала по коридору, громко крича:

— Рамиля Шавкатовна! Рамиля Шавкатовна!

Из глубин выдвинулась монументальная дама, одним взглядом остановила взбудораженную старушку и, начисто игнорируя посетителей, изрекла:

— В чем дело, Антонина Ильинична? У нас пожар? Или наводнение?

Остановленная на полном скаку старушка по-прежнему шепотом с изрядным трудом вымолвила:

— У нас… это… гроссмейстер!

— И что? Подумаешь, гроссмейстер, — дама на секунду замолчала, после чего, разом потеряв монументальность, выпалила, — какой гроссмейстер???

— Настоящий, — ответила Антонина Ильинична, — с автоматом…

— Здравствуйте, — вежливо сказал Боря, — я Борис Юринов. Когда-то играл у вас на первенстве округа. За Самару.

— Вы гроссмейстер?!

— Выполнил третий балл в Новосибирске. В двенадцатом… Присваивать было некому…

— Боже мой! Вы обязательно должны встретиться с ребятами! Они же никогда не видели живого гроссмейстера! Это невероятно! Вы надолго к нам? Вы сможете?.. — Рамиля Шавкатовна замерла и с видом шагающего в пропасть лемминга закончила, — а, может, вы дадите ребятам сеанс? Хотя бы нескольким? Для них это будет такой праздник…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Отряд скрылся за деревьями. «Плохое место, — подумал Сабир, — мы будем видеть парней, когда они выйдут на склон, а нас закроют деревья»...

— Смотрите по сторонам, — сказал он вслух. — Не нравится мне здесь.

— Чего раскомандовался, — оборвал его Мурад-большой, — мне, что ли, нравится? Шоди, ты смотришь налево, я направо!

— А чего смотреть слева? Там же река!

Шоди было всё равно куда смотреть. Вот и сейчас он обернулся всем телом к Мураду, чуть ли не демонстративно отвернувшись от противоположного берега.

— Что я увижу в ре…

Джигит осекся и с хрипом повалился на землю. Мурад-большой дернулся на звук, на мгновение выпустив из-под наблюдения склон. На этот раз щелчок был явственно слышен, но Мураду это помочь не могло: в горле у него торчала небольшая металлическая палочка.

«Стрела? Нет, не стрела. Что это?» — успел подумать Сабир, прежде, чем такая же палочка, снабженная тяжелым стальным наконечником, с хрустом пробила грудь…

Уфа, санаторий «Зеленая Роща»

— В шахматы, говоришь, играть? — Урусов задумался, — а что, неплохая идея. По крайней мере, уже не чистыми халявщиками будем. Салават, ты чего за эту тему думаешь?

— Я тебе так скажу, Андрей. Вам что надо? Поддержку от кого-то из полковников надо. Из ближнего круга. Тут шахматист ваш очень кстати придется. Когда они играть хотят? Послезавтра? Вот и отлично. А встреча с Байназаровым еще через два дня. Можешь не сомневаться, про сеанс ему доложат. И что твои ребята за девчонку заступились — тоже.

— Я этим заступникам по два наряда впаял! Слава Аллаху, что до стрельбы не дошло.

— Так кто ж против. Но доложат правильно, не сомневайся. Так что Наиль будет настроен положительно. Но всё равно, не рассчитывайте на переселение к нам. У нас не так хорошо, как кажется. Пару тысяч хороших бойцов — приняли бы. А двадцать тысяч гражданских, да еще городских — маловероятно. Да и не решает это Байназаров. Прерогатива Тирана. А вот вопрос «зеленой волны» он решить может своей властью. Не только для разведки, это и я могу. Для всего вашего «переселения народов». Если вы приживётесь в Астрахани или Средней Азии — нам это только на пользу. Лишний союзник против казахов. Да, а ты что, мусульманин все-таки? — решился уточнить Юлаев.

— Рад бы, да Заратустра не позволяет… — горько вздохнул Урусов. — А что похож, так это бабушке привет.

— Товарищ капитан, так что сказать директорше? — оборвал не начавшийся теологический спор неожиданный вопрос.

Урусов уставился на Бориса, как на привидение:

— С фуя ли ты еще тут!? Вали вспоминай, как фигуры ходят! Еще не хватало на этом сеансе опозориться! — и когда ефрейтор ушел, добавил, обращаясь к Салавату. — Знаешь, ему это нужнее, чем вашим детям…

Узбекистан, окрестности Самарканда

Сарыбек, шах Великого Хорезма, уже успевший получить прозвище Объединитель, восседал на подушках в собственном походном шатре. В свои пятьдесят два года Шах был еще очень крепок. Он вполне мог бы скакать целый день на коне, как его предшественники — хорезмшахи давних времен. Но к счастью, а может, к сожалению, такое в нынешние времена необязательно. Тем не менее, шах это мог. Хорошая физическая форма не раз помогала правителю Хорезма. Одно бескровное присоединение земель баши Умида Мизафарова чего стоило. Или правильнее сказать: объединение с Умидом? Не суть, важно, что оно прошло без крови…

Шах улыбнулся. Тот день очень приятно вспоминать даже по прошествии многих месяцев...

Сарыбек и Умид. Лишь двое могли претендовать на первенство в стране. Но любому из правителей требовались для объединения государства все силы. Не обескровленные тяжелой борьбой с равным противником. А еще лучше было бы объединить армии. Очень логичное, напрашивающееся решение. Но кто будет первым? Верный своим вкусам Умид предложил решить дело поединком. Рассчитывал на своего Дэва. Что и говорить, Нахруз хорош... Но Сарыбек перехитрил противника.

— Умид-ака, — сказал тогда ургенчский бек баши Арала, — зачем нам доверять исход такого дела воинам? Давай усладим их зрение схваткой полководцев. И пусть проигравший станет младшим братом, а не врагом победившего, ибо это лишь состязание, а не бой на жизнь и насмерть.

Умид просто не мог отказаться. Тем более что был сильно моложе и немного крупнее. Думал, что и умел больше. Как выяснилось, ошибался... Через два года он сказал своему бывшему противнику:

— Ты выиграл бой, шах, потому что более достоин власти. Аллах не ошибается, править должен тот, кто умнее. Но и я не проиграл. Ведь быть вторым в твоем государстве намного лучше, чем первым в своем.

Сарыбек тоже остался доволен: нет в Великом Хорезме человека вернее Умида. Единственный, от кого не надо ждать удара в спину. И лучше его никто не может разобраться в хитросплетениях ума соседей-казахов... Лучшего наместника для западных областей не найти. А самому пора закончить объединение страны. Хорезм, древнее государство узбеков, должен возродиться. Осталось немного: Ташкент и Фергана. Если, конечно, в ближайшие дни Самарканд выбросит белый флаг. А этому может помешать только вмешательство таджиков. Их ближайшая группировка не слишком сильна, но жизнь усложнить сумеет…

От размышлений оторвал вошедший в шатер нукер (шах давно вернул армии древние звания, и не важно, что часть их были арабские, персидские и даже монгольские, главное — уйти от ненавистной европейской символики):

— Великий Шах, пришел человек, показавший знак, о котором вы говорили.

— Зови.

Это хорошо. Посмотрим, так ли хорош этот таджикский посредник, чья слава перенеслась даже сквозь пески Кызылкума.

— Ассалам алейкум, — в вежливости вошедшему не откажешь. Но это не тот человек, что брал поручение.

— Салам. — Сарыбек удивленно изогнул бровь. — В прошлый раз приходил другой.

— Это не имеет значения. Все глаза Ирбиса одинаковы а его языки говорят только то, что слышат его уши.

— Но я надеюсь, с тем человеком ничего не случилось?

— Конечно, нет, просто один язык Ирбиса никогда не приходит к одному и тому же человеку дважды. Таковы Правила.

— И все языки столь молоды?

— Необязательно, шах.

— И все прекрасно говорят по-узбекски?

— А вот это обязательно. Так же, как на языках таджиков и урусов. И все носят знак, — посетитель показал свою пайцзу.

– Однако не перейти ли к делу? Какие слова услышали уши Ирбиса от бека Пенджикента?

Пока длился разговор, нукеры, принесшие всё, необходимое для чаепития (к исполнению традиций Сарыбек относился серьезно), уже удалились.

— Саттах-бек готов принять дорогого гостя в своем городе с приличествующей его величию свитой в удобное для шаха время.

— Что значит, «приличествующей моему величию».

— Это может определить только шах Великого Хорезма. Саттах-бек верит в честность Великого Шаха.

— Всё?

— Нет. Саттах-бек слишком стар, чтобы быть кому-либо сыном, но с удовольствием назовет тебя братом.

— Что ж, сказано хорошо и понятно. А что бек думает о Уктаме?

— Самаркандский хаким не хотел быть братом Саттах-бека, когда был силен. Долгие годы он настаивал на подчинении Пенджикента, и даже пытался добиться этого силой. Теперь он просит помощи, но не получит ее. Волки не боятся медведей и тигров, но не помогают лисам.

— Ты принес мне хорошие новости, посланец. Возьми это, здесь законное вознаграждение за работу.

— Не стоит беспокоиться, шах. Ответ полностью оплачен твоим собеседником. А двойную оплату мы не берем. Не обижайся, таковы правила. Мы не нанимаемся на службу. Лишь передаем слова.

— А если я захочу передать свой ответ Саттаху?

— Ты оплатишь его. И слово будет передано. Но какой смысл в этом деянии? Теперь можно послать в Пенджикент своего человека. Не опасаясь, что он умрет.

— Ну что ж, передай Ирбису мою благодарность. Его слава вполне заслужена…

— Подожди, шах. Тебе еще кое-что просили передать.

— Слушаю.

— Бодхани Ахмадов, баши Фандарьи и Нижнего Зеравшана, предлагает союз против Пенджикента, Матчи и Душанбе.

— Ты удивил меня. Минуту назад твои слова звучали от имени Пенджикента, а теперь передаешь предложение его врага.

— Мы — посредники. Мы передаем любые слова, если они оплачены. Бодхани-баши оплатил и твой ответ, так что он будет передан в любом случае.

— А если я не отвечу, то что ты передашь?

— Отсутствие ответа — тоже ответ, шах!

— Интересно, а от Матчи у тебя нет известий?

— Специально для тебя нет, шах. Но есть заявление Шамсиджана Рахманова для всех, кому интересно. Оно передано еще три года назад.

— И что сказал Шамсиджан?

— «Пока жив хоть один матчинец, никто не станет над Матчой против ее воли».

— Что ж, это хорошие слова. Тем более, они наверняка сказаны после победы.

— Ты мудр шах, как и должен быть мудр великий правитель.

— Не стоит языку Леопарда гор говорить льстивые слова.

— Это не лесть. Язык Ирбиса говорит только правду. Но иногда она похожа на лесть. Тогда ее говорить приятно. Что передать Бодхани?

— «Нет!». Тигр не ходит с шакалом.

— Хорошо шах. Ахмадов услышит твой ответ. Не смею больше отбирать твое время.

— Пожалуй, я попрошу о еще одной услуге. Не передашь ли хакиму Уктаму, что он может размышлять еще пять часов. Если Самарканд сдастся за это время, хаким и его семья останутся живы. Не будет ни резни, ни грабежей. Мне дороги жизни узбеков и сартов. Это моё слово. Надеюсь, Ирбис поверит. — Шах внимательно посмотрел на юношу, но тот оставался бесстрастен. — Я знаю, что происходит с теми, кто нарушил слово, данное Ирбису. Ответ не нужен.

— Я передам, шах…

Уфа, шахматная школа

Беспокоился Урусов зря. Играть в шахматы Боря не разучился. Скорее всего, ему сейчас не удалось бы справиться с Рублевиным образца двенадцатого года, но на детей первого разряда хватило с головой. Даже в сеансе. Из тридцати партий он лишь три завершил вничью, и то в одной пришлось очень сильно постараться, поскольку единственная участвующая в сеансе девочка сделала всё, чтобы проиграть. Впрочем, результаты игры волновали сеансера в последнюю очередь. Он наслаждался. Таким знакомым и таким забытым чувством игры, общей атмосферой шахматного праздника, самим передвижением фигур….

Казалось, не было ни поспешной эвакуации из Новосибирска, ни одиннадцати лет изнуряющих тренировок, выездов, тревог, потери друзей…

И крови на руках, навсегда похоронившей мирную жизнь.

Прошлое вернулось. И снова маститый шахматист ходит по кругу, передвигая фигуры на каждой доске по очереди, а с другой стороны этих досок сидят взволнованные, взъерошенные дети, страшно переживающие за результат первой в их жизни партии с мэтром, с небожителем, с легендой, со звездой. С гроссмейстером!

Когда-то Боря регулярно давал сеансы. Малышам в кружках, любителям на праздниках в парках, ученикам таких вот школ…

А еще раньше он сам сидел в ряду детей и так же бездарно, как вот этот крохотный мальчуган, подставлял фигуру за фигурой Крогиусу. В упорнейшей борьбе вырывал ничью у Сакаева. Как вырвал ее сейчас серьезный мальчик в очках. А свою победу над Карповым он помнит до сих пор! И радость, огромную, всепоглощающую, гораздо большую, чем принесли все последующие успехи, в том числе и очки, отобранные уже в равной борьбе у того же Анатолия Евгеньевича. Разве что последняя в его жизни турнирная партия, принесшая заветное звание, может сравниться по эмоциям…

Нет, не последняя. Крайняя. И не в жизни, а на сегодняшний день. Правы военные, последней может быть только смерть, а в жизни всегда есть шанс повторения даже совершенно невероятного события. Такого, как этот сеанс одновременной игры в шахматы в самом сердце сожженной ядерным огнем России. А значит, возможны и новые турниры, и новые партии, и может еще вернуться время, когда слово «Шах» будет означать только нападение на короля, и ни в коем случае не позывной ефрейтора Юринова.

Боря наслаждался. Он был на своем месте. Он играл в шахматы…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Отряд осторожно взбирался на склон. Как ни старались, а постоянно видеть всех не получалось. Слишком изрезана была поверхность. Камни, ложбинки, бугры, впадины… Изгибы дороги тоже не улучшали видимость.

— Стянуться плотнее, — приказал Савфат.

Джигиты стали сокращать дистанцию.

— Где Маленький?

Мурада не было.

— Он шел левее меня…

— Все туда!

Поиски ничего не дали. Джигит пропал. Савфат задумался. Очень хотелось повернуть назад.

— Сверху!

Со склона, набирая скорость, катилось несколько крупных камней. Скорее даже валунов. На ходу они выбивали мелкие камешки, организуя самый настоящий камнепад. Отряд рассыпался: каждому нужен простор, тогда уклоняться от летящих камней — не слишком сложная задача. Бурхонов присел, пропуская над головой небольшой камушек, ушел с дороги огромного валуна и обернулся, смотря, как дела у остальных. В двадцати метрах Мусо, там всё в порядке. Чуть дальше Рахмат, Далер… А где еще двое? Бойцов не было. Что за чертовщина? Здесь же и спрятаться негде! Четверка сбилась в кучу.

— Командир, пойдем назад! — прошептал Мусо. — Это не люди. Это злые духи!

Желания возражать не было даже у Рахмата.

— «Буханка — Первому!», — от машины должны были что-то видеть, — «Буханка — Первому!».

Машина не отвечала. Молчали и люди, в течение считанных минут потерявшие шестерых. А потом тишину ненадолго прервали несколько щелчков, слившиеся в один. И десяток «охотников за людьми» Бодхани Ахмадова отправился на главную в своей судьбе встречу. То ли с гуриями Джанны, то ли с иблисами Джаханнама…

Уфа, резиденция правительства

Чуда не произошло. Наиль Байназаров внимательно выслушал новосибирцев и в ответ покачал головой:

— Нет, товарищи, принять и разместить ваших людей мы не сможем. Точнее сможем, но это обойдется нам очень дорого. У нас здесь не земля обетованная. Да, бомб мы не получили. Но совсем не так всё хорошо, как кажется. Проблемы с климатом стороной не прошли. Урожаи совсем не те, что раньше! И покупать продовольствие негде.

А еще у нас проблемы с населением. Вы думаете, если потерь практически не было, это плюс? То есть, плюс конечно, огромный плюс. Но он и обратную сторону имеет. Земли полно. Народу полно. А возделывать эту землю некому! Вы представляете, какой процент у нас нахлебников? Всяких юристов-экономистов, бухгалтеров и прочих манагеров? Их же перед Войной расплодилось, как собак нерезаных! Кому они сейчас нужны? Одиннадцать лет прошло, а как не умели ничего делать, так и не умеют...

Мы только месяц назад, наконец, отменили карточки.

А от вас кто придет? Немного бойцов. Немного крестьян. Немного полезных специалистов. Если бы только они — мы вас приняли бы. Но большинство будут те же манагеры. Может, чуть более адаптированные. Но только чуть. Что нам с ними делать? Расстреливать?

А еще, товарищи, пусть я циничным покажусь, но надо правде в глаза смотреть. Если вы пойдете далеко и непонятно куда — с вами пойдет двадцать тысяч. А если к нам, в «райские кущи», то сто. Или двести. И все эти «дополнительные» люди будут теми самыми бездельниками и прочими отбросами нашего постапокалиптического общества.

Такого наплыва дармоедов ни одна экономика не выдержит. Тем более, наша.

Если мы примем двадцать тысяч юристов, придется снова вводить карточки. Если сто — получим ваши нынешние проблемы. Но не на уровне города, а в масштабах региона. Если двести — неминуем голод. Страшный голод, когда люди будут убивать за кусок хлеба. Да какого хлеба, дело до людоедства дойдет. И чтобы не допустить массового каннибализма, мы будем вынуждены принимать такие меры, что даже подумать страшно.

Нет, товарищ Урусов, не утрирую. А если и утрирую, то не сильно. Если вы будете умирать от голода, если некуда будет идти, мы вас примем. Но только в этом случае. Но очень надеемся, что этого не будет.

— Так вот, — продолжил полковник. — Какие есть варианты разрешения данного вопроса:

Первый. Вы устраиваетесь по соседству с нами на «диких землях». Да понимаю, что это даже хуже, чем сейчас устроены. Но предложить должен. Тем более, некоторая помощь с нашей стороны будет. Когда освоитесь — примем вас в республику. На правах автономии, или еще как…

Второй.

Мы готовы принять горожан нужных специальностей. И крестьян без ограничений. Даже ваши бойцы нам не нужны. Хотя их еще можно. А нахлебников — куда хотите. Понимаю, что не пойдете на это. Сам бы не пошел. Но опять же, предложить обязан.

И третий вариант.

Нас вполне устроит дружественный анклав на границе с казахами. Так что, в успехе вашей разведки мы заинтересованы. Всё, что необходимо, получите. А когда пойдете всей толпой — коридор через Петропавловск обеспечить поможем. Хороший коридор, качественный, без единого выстрела в вашу сторону. Чтобы автобусы по лесам не толкать. И дальше по маршруту, хотя в зоне нашей досягаемости проблем быть не должно.

Так, что, извините, товарищи офицеры за горькую правду, но скрывать что-либо права не имею…

Байназаров отвернулся к окну.

— Простите, мужики. Не можем мы иначе…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа устроился на дастархане и наполнил свою пиалу.

— Чудные дела творятся, уважаемые. Пенджикентский бек договорился с Хорезмским Шахом, и теперь они большие друзья. Если наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решит воевать с Пенджикентом, то придется иметь дело еще и с узбеками.

— Как считаешь, Мустафа, не предательство ли со стороны Саттах-бека этот союз? Ведь узбеки не таджики, а совсем даже узбеки.

— Не знаю, Вагиз, не знаю. Иногда таджики ведут себя хуже узбеков. Вспомните, хотя бы, Ильяса, не от хорошей жизни вырезал Ниязов страшный знак на своих воротах и навлек гнев Аллаха...

— Ильяс навлек гнев Ирбиса, а не Аллаха, Мустафа!

— Какая разница, Абдулла, какая разница? А позавчера Хусейн Гафуров собрал вещи, и погнал скот в Проклятое ущелье. И вся семья ушла с ним.

— Что ты говоришь, Мустафа! — ужаснулся Вагиз. — Но ведь там дэвы! Разве Хусейн не знал этого!?

— Как не знать? Знал, конечно. Но он сказал, что лучше кутрубы старухи Оджун и ее сорокоухий котел, чем джигиты баши и их загребущие лапы. Последнее время эти шайтаны прохода не давали старшей дочке Хусейна...

— Гафуров совсем сошел с ума. Разве лучше быть сожранной дэвами, чем стать женой джигита баши?

— Вагиз-джан, — вставил Абдулла, — насколько я понимаю, о свадьбе речи не было. Только об усладе джигитов.

— Вах! Какие страшные вещи вы рассказываете, уважаемые! Но теперь красавицу Монадгул съедят страшные гули. Неужели, джигиты баши так легко отказались от добычи?

— Вчера десяток джигитов бросился в погоню за декханами, — сообщил Мустафа. — Пока никто не вернулся. Я думаю, и не вернуться. Проклятое ущелье никогда не выпускает свои жертвы.

— Вот ведь балаболки! — вздохнул Шамси, вновь не удержавшийся от комментария слов аксакалов. — Дожили до седых волос, а ума так и не нажили! Никто не вернется. Но не из-за злых духов, которых не существует, а потому, что Хусейн воевал с пуштунами на Афганской войне. Хотя это было тридцать пять лет назад, он не разучился стрелять и отлично знает эти горы. Гафуров убьет джигитов, а сам пойдет жить к вашим «кутрубам»!

— Один убьет десятерых?

— Один волк сильнее, чем десяток шакалов.

Шамси с трудом встал и, тяжело опираясь на посох, пошел к выходу. Собеседники проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые.... Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят семь лет. И надо сказать, что джигиты, действительно, не очень хорошие бойцы. Тот же Хусейн справится с любым из них. Не с десятком, конечно…

Уфа, санаторий «Зеленая Роща»

— Вызывали, товарищ капитан?

— Было дело. Заходи, конь шахматный.

Урусов прошелся по комнате и показал Боре на стул. Сам сел на второй. Сундуков и Соловьев развалились на койках, застеленных привычными армейскими одеялами.

— Садись. И слушай. Местные власти в помощи нам не отказывают. Но принять всех они не могут. Или не хотят. Но лично тебе предложено остаться у них. Работать в шахматной школе. И жить, как нормальному человеку. Как до Войны. Почти. Мы тут посоветовались, и решили, что это хороший вариант. Для группы один человек погоды не сделает. А тут…

— Это приказ?

— Такое нельзя приказать, — отозвался Сундуков. — Это совет, Боря. И возможность. Мы, хоть и старые больные самовлюбленные мудаки, но не слепые. И видели кое-чьи глаза, когда этот кое-кто резался с молодежью в шахматы. А шансов дойти живыми до Таджикистана — мизер.

— Если это не приказ, я хотел бы идти дальше, — резко подскочил Юринов.

— Да на кой хрен тебе это надо?! — взорвался Урусов. — Мы все смертники, млять! Понимаешь, смертники! Мы пробьемся, насколько получится! Бригада придет туда, где мы последний раз вышли на связь, разнесет тех, кто убил нас, и пошлет новую разведку. Возможно, третья или четвертая доберется до твоих родных. Или до их костей. А может, и не доберется, найдут место раньше. Никто из нас до этого не доживет. Никто! А тебе предлагают жизнь! И любимое дело! Другого такого шанса не будет!

— Я…

— Заткнись, — обрезал всю дисскусию капитан. — Мы здесь еще неделю. Семь дней думай. Надеюсь, примешь правильное решение.

Боря вышел из штабной комнаты, спустился по лестнице, и обессилено плюхнулся на скамейку у входа. В голове было мутно. Намного мутнее, чем в первый день Войны. Жить здесь. В нормальном городе, где есть всё, где люди ходят по улицам без оружия, где непуганые подростки могут в шутку кричать: «Помогите!». Играть в шахматы. Учить детей своему искусству. Жить, как человек. Когда-нибудь мир возродится, и снова будут проводиться турниры. Он восстановит свои старые наработки, они все с собой, в ноутбуке и многократно дублированные на флешках и дисках. Придумает новые варианты. Будет одним из сильнейших игроков в мире. Или даже сильнейшим. Да не это главное. Вернуться в шахматы. Перестать воевать…

А ребята пойдут дальше. Потому, что есть ЦЕЛЬ. И они пойдут к ней через территории новообразовавшихся «стран» и откровенно бандитские анклавы... Пойдут, теряя людей и машины, ловя пули и осколки, подрываясь на минах... И где-то под Саратовым захлебнется кровью Димка Поляков, так и не увидев родного Волгограда… А чуть позже, в астраханской степи, вместе с «Тигром» сгорит Ванька Герман, поймав тонким бортом гранату из РПГ... Злая пуля найдет лейтенанта Соловьева, прикрыть которого не хватит одной пары рук, держащих автомат… И до Таджикистана дойдет только Андрей Урусов. Потому что Седьмой дойдет в любом случае. Но лишь затем, чтобы, умирая, выдохнуть в лицо Олегу: «Твой брат жив… В Уфе…».

А он будет стоять перед полковником Пчелинцевым, стараясь не смотреть в глаза, и что-то мямлить. Единственный выживший «рейдовик». Шахматист, гроссмейстер, домашний мальчик, абсолютно невоенный человек… Полковник пожмет плечами и уйдет вместе с бригадой. Уйдет дальше…

А навстречу бригаде пойдет семья, ибо мама, узнав, где он, не усидит на месте и своего добьется. Пойдут две невоенные женщины с ребенком на руках, почти старик с больным сердцем и Олег, брат, образец и почти супермен. Но всё же только почти. Не супермен, не бог, а просто хороший боец, один хороший боец. Как это мало против всего мира…

И опять он будет прятать глаза. От маленькой Санечки, пятнадцатилетней девочки с обезображенным уродливым шрамом лицом. Единственной дошедшей…

Шахматист… Гроссмейстер…

— Ванька, дай сигарету! — попросил Борис вышедшего из корпуса Германа.

— Ты ж не куришь, — удивился тот.

— Дай!

Водитель пожал плечами и протянул открытую пачку. Боря неумело прикурил. Затянулся. Раскашлялся, плюясь и перхая. Бросил сигарету на землю и пошел к своему корпусу.

— Ни хрена, какие мы богатые, — процедил Герман, поднимая с земли почти целую сигарету. — «Кемелом» бросаемся…

Боря не слышал. Он шел по гравийной дорожке санатория, не разбирая пути, не видя сквозь навернувшиеся слезы корпусов и деревьев. Он шел. Шахматист, гроссмейстер, домашний мальчик. А ныне — солдат N-ской десантной бригады полковника Пчелинцева. Он шел, а губы еле слышно шептали:

— Я приду, мама…

Таджикистан, Фанские горы, Айни

Бодхани Ахмадов

Вошедший был молод. Очень молод…

— Ассалам алейкум, Бодхани-баши!

— Ваалейкум ассалам. Твое имя Ирбис?

— Ты можешь обращаться ко мне так, баши. Хотя я всего лишь язык, глаза и уши Ирбиса.

— Я приглашал Ирбиса! В первый раз пришел человек, представившийся так же, как ты. И сейчас…

— Не стоит понапрасну гневаться, баши, — поклонился человек. Вернее — лишь обозначил поклон. — Снежный Барс непростой человек и не любит ходить в гости. Но всё, сказанное мной, произнесено им.

— Хорошо. С чем пришел ко мне язык Ирбиса?

— Тебе просили передать, баши, что Шамсиджан сказал: «Нет».

— Это всё?

— Остальное, сказанное в тот миг, неважно и лишь оскорбит твой слух.

Бодхани Ахмадов в ярости сжал кулаки:

— Я зарежу эту паршивую свинью! Я предложил ему стать моим младшим братом! Ему, грязному дехканину из нищего ущелья! А он говорит: «Нет», даже не объясняя причин!

— На твою первую фразу Шамсиджан дал ответ.

— Какой?

— «Попробуй».

Багровея лицом, баши пытался сообразить, как ответить на такую наглость…

Он уже неоднократно пытался захватить верховья Зеравшана и только терял людей. Матчинцев было меньше, они были хуже вооружены, но Шамсиджан оказался хорошим полевым командиром. Слишком хорошим для Ахмадова. А на все предложения союза следует категорический отказ. Даже сейчас, когда Бодхани использовал посредника. И не просто посредника, а самого Ирбиса, гарантия которого ценится на вес золота.

Придется и дальше терпеть в собственном тылу матчинскую змею, готовую ужалить в любой момент? Или попробовать еще раз?

— Ты не допустил ошибки, передавая мои слова?

— Ты сомневаешься в честности Леопарда Гор, баши? — голос гостя стал холоден, как лед.

Бодхани понял, что немного зарвался. Те, кто неуважительно относился к Ирбису, долго не жили. День. Или два. Редко неделю…

— Нет, я не сомневаюсь в честности уважаемого Ирбиса. Разве что не уверен в точности его молодого «языка».

— Это одно и то же.

— Прошу прощения у Снежного Барса. Я был излишне горяч в словах.

— Извинения приняты, баши. Но в следующий раз, будь сдержаннее. Ты хочешь передать кому-либо что-либо?

— Нет. Пока нет.

— Хорошо. Оказанные услуги оплачены. Не смею больше отнимать драгоценное время баши.

Уфа — Самара

Байназаров слово сдержал. На Самару отправились не одни, а с командой Юлаева. Причем, сопровождение не ограничивалось двумя «Фордиками», хотя без них не обошлось.

— Это «визитка» — сказал Салават по поводу машин, мягко говоря, неуместных на разбитых загородных дорогах, — в округе все знают: раз ментовские форды идут — значит башкиры. А с нами лучше не связываться.

Кроме «визитных» легковушек шел еще автобус с бойцами и КАМАЗ-контейнер, похоже, уфимцы планировали чем-то затарится.

— В Самаре, — рассказывал Юлаев, — власти нет. В смысле — единой власти. Куча бандитских группировок, каждая держит свой район или предприятие. На ТЭЦ одни, в порту другие. Их так и называют: «портовые», «тэцевские». Как ни странно, но при этом в городе, в целом, наблюдается какое-то подобие порядка. В основном, конечно, кто сильнее, тот и прав, но и общие проблемы решают. Например, свет в жилых районах горит. Отопление есть. Механизм нас особо не интересует, присоединять Самару мы не собираемся. По крайней мере, пока...

Всё это было давно известно. За две недели, проведенные в Уфе, из несчастного Салавата вытащили всю информацию, какую только могли дать уфимцы. Естественно, по интересующим вопросам и кроме государственных тайн Башкортостана. Но тайны и не интересовали. По крайней мере, пока....

Урусов еще раз мысленно пробежался по планируемому маршруту. Итак. Самара, город победившей братвы. Не одного бандита, пришедшего к власти, а классической «братвы». Внешняя полупристойность, периодические переделы сфер влияния. И полная беззащитность обычных жителей. Потому и едем туда не одни. Чтобы никому из местных «смотрящих» не пришла в голову мысль поживиться за счет разведки. Конечно, два десятка бойцов ни одной «бригаде» не по зубам. Но сами «бригады» могут иметь другую точку зрения. И есть вариант, что рискнут попробовать на прочность.

Дальше самая главная проблема — через Волгу перебраться. По этому берегу идти — точно нарываться на неприятности типа петропавловских. До Балаково, если повезет, а то и до Саратова, может обойтись. Может и нет. Но вот дальше — не пронесет. Или пронесет, но в другом смысле. Гуляют по тем краям «хозяева степей». Даже не гуляют, живут они там. А где перебираться через Волгу-матушку — непонятно. Мостов и было не так много, чай Волга не Речка-Вонючка какая. А уж что осталось… Тольяттинский сгинул вместе с ГЭС и самим городом. Балаковский взорвали сами балаковцы, перебираясь в Вольск, чтобы от казахов отмежеваться. Что с железнодорожным в районе Сызрани — одному богу известно, и то не точно. Да и не ясно, как по железнодорожному полотну машины тащить. И остается еще Саратовский.

Вот только с Саратовым непонятки полные. Город, вроде как жив, хотя и не сказать, что цел. Но информации никакой. Странные там люди окопались. Никаких контактов с внешним миром не поддерживают, и поддерживать не хотят. Попытки достучаться по рации, считай, провалились. Не считать же вменяемым ответом:

— Саратовская директория категорически против въезда кого-либо на ее земли с любыми целями.

И так раз двадцать подряд. В конечном итоге просто отключились. Хорошо, хоть не агрессивные: буркнули, всё же, что есть у них объездная дорога, по которой пропустят без стрельбы. Про мост ни гу-гу. Так что тоже может быть взорван. Закрытый анклав, с них станется. Да и не хочется тащиться триста верст под бдительным казахским присмотром. Уж больно у степняков взгляды жадные…

Единственным лучиком в царстве всей этой мостовой тьмы выступает то, что одна из самарских группировок активно обживает Жигулевские горы. Само по себе не удивительно, от гор там одно название, а район очень даже неплохой. Но он на другом берегу. А значит, должна быть налажена какая-то переправа. И есть смысл хозяев этих найти и с ними договориться. Хотя бы попытаться. Башкирские деньги в Самаре хождение имеют, а снабдили ими рейдовиков щедро. Видимо, очень уж хочется Тирану иметь сильного союзника. Хотя, что уфимцам собственные деньги: увезут новосибирцы эти бумажки в неведомые края, считай и не печатали. Да и сумма внушительная только для двух десятков солдатиков. А в масштабах государства…

Въезд в Самару был свободным: заходи, кто хочет, бери, что хочешь. Если сил хватит. Думали недолго. Зашли, но брать ничего не стали, а сразу рванули в порт. Выяснять и разбираться.

Ситуация прояснилась на удивление легко. Саму Самарскую Луку «держали» так называемые «жигулевские», наименее агрессивная из местных бригад. Их и «братвой» можно было назвать с натяжкой, скорее отряды самообороны. Вот кому никакие войны были и даром не нужны. «Жигулевские» наладили образцовое сельское хозяйство, соответственно поставляли излишки в Самару. А транспорт через реку обеспечивали «портовые», коим перепадал за это немалый процент. Возили теми же паромами, что и до войны. Уровень воды в Волге после разрушения гидросистемы упал, но судоходной она быть не перестала.

С сибиряками «портовые» говорили спокойно и доброжелательно, уважительно поглядывая на «форды», похоже, башкир здесь побаивались.

— Перевезем без базара, — говорил бритоголовый «качок» лет сорока пяти с толстенной золотой цепью на шее. — Только капусты отвалите по расценкам. Но с «жигулевскими» за проезд по Луке заранее перетрите, если без «терки» — на той стороне гнилой базар выйти может.

Ловить «гнилой базар» не хотелось, тем более что «разводящий» «жигулевских» должен был прийти вечером на том же пароме, на утренней рейс которого и могли рассчитывать сибиряки.

Еще не было и двенадцати, так что времени предстояло убить немало.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться!

Урусов даже немного офигел от столь строгого уставного обращения. Уж в особом усердствовании на эту тему Юринова обвинить было трудно. Обычно подойдет, и как истинный гражданский протянет: «Андрей…». А тут…

— Обращайтесь, товарищ ефрейтор!

Уставного запала Боре хватило ненадолго. Замямлил хуже, чем одиннадцать лет назад, когда совсем службы не понимал и всего стеснялся:

— Андрей… Раз времени много… Можно мне в город съездить… Я же жил тут… И бабушка осталась… Я понимаю, что ни одного шанса… Но вдруг…

Отпускать бойца в город не хотелось. Но… не зверь же, а времени и вправду до хрена. Капитан лениво потянулся и заорал:

— Ванья, хорош бейцалы теребить! Заводи «Тигру»! Прошвырнемся по местам местной боевой славы. Чем черт не шутит, может, повезет кому…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Санька

Что у нас сегодня? Развод у нас сегодня! Всех собрать, построить и на работы отослать. Как это зачем? Потому что сами не разберутся. Им только дай волю, все в питомнике будут торчать. А кто навоз убирать пойдет? Санька? Оно мне надо? Правильно, не надо! Я девушка нежная и к навозу непривычная. Так что не чаще остальных! А потому — я командую, все подчиняются. Кому не нравится — в момент зубы пересчитаю. Гарантирую, штук трех-четырех хватать не будет! Кроме тех, которых раньше не хватало. Половина народа старше? И что, это мешает считать зубы? Лично мне — ни капельки.

Ладно, начнем с маленьких.

— Джамиля! Берешь шестилеток и к бабе Ире. У них учет на складе. Заодно поупражняются в математике.

— Сань, туда бы постарше, грузить же!

— Справитесь! Не забудь до работы сбегать с ними до Пиалы, а к шести привести на рукопашку.

Джамиля хмурится. Не была еще старшей. Ни фига не повод, девять лет девчонке, пора уже… Тем более, на складе самая простая работа. И мама с бабушкой присмотрят.

— Беги, Джам, беги.

Ладно, следующий.

— Рахман! Вы что там вчера устроили с отарой?

— Да мы это… Всё нормально…

— Что нормально? Что десять человек, бросив все дела, четыре часа искали овцу, которую вы проспали? Навоз сегодня ваш!

— Весь?

— Нет, только коровий! Собственный можете не убирать!

— Ну, Сань, ну нельзя же так… Его там много…

— Как раз двоим на день. Можете без разминки, в хлеву разомнетесь. А если тебя что-то не устраивает, побежишь тренировку со мной. И только попробуй отстать!

Ванька замолкает. Рахман и не пытался возражать. Знает, что бесполезно, я злобная и беспощадная! И раздолбаев на завтрак хаваю. Пачками! А не хрена овец по ущельям терять! За такие вещи надо к хлеву цепями приковывать, чтобы всю жизнь в навозе ковырялись. Так что, вообще-то, я добрая и ласковая. То есть белая и пушистая…

— Вы еще здесь?

— Уже нет.

— Поздно. Как закончите с навозом, вымоете Пушистика. И чтобы дядя Леша был доволен!

Вот теперь стонет и Рахман. Мыть бульдозер — работа не трудная. Но дядя Леша ею доволен не бывает в принципе, хоть каждый миллиметр зубными щетками до блеска отдрай!

Теперь приятное…

— Старшие сегодня усиливают патрули.

Ишь, обрадовались! Конечно, на патрулирование нас не берут. Но сегодня старшие затеяли какое-то большое дело, и забирают на него даже «ребенков» недавних выпусков. А нас пускают с оставшимися. Красотища! Я тоже, между прочим, не отказалась бы. Но сказали с четырнадцати… Ничего, счастливчики, я вам подпорчу праздник.

— Заодно поправите коши. Асад, вы с Петькой идете с Акрамом через Мутные, к вам это в первую очередь относится, там уже камни из стен вываливаются.

Дружный вздох. Молча встают, молча уходят. Нравится — не нравится, хочется — не хочется… виноваты — не виноваты… Есть такое слово: «надо». Кто ж, как не старшие… И ничего страшного, зато в патруле!

— Витек, с восьмилетками на огороды. И забери с собой младшенького.

— Он же маленький!

— С огородами справится.

— Как скажешь. У них занятия какие?

— На сегодня снимут, сорняка много. Но всё равно погоняй по математике в уме. Без отрыва.

— Ладно.

Братец у меня всегда и на всё согласный. Золотой парень. И мелкие его любят…

— Как закончите — в питомник. Пусть детки порадуются.

Ага, расцвел! Питомник все любят. Со щенками возиться — не работа, а удовольствие. Я тоже хочу…

— Десятая группа! «Двойками» к чабанам, на усиление. Арбалеты с собой, на месте в стрельбе потренируетесь. Только чур, в овец не стрелять!

Уносятся страшно довольные жизнью. Еще бы! За овечками в компании побегать! Да еще когда за всё взрослый отвечает! А если повезет, могут и шака пристрелить! Я своего первого четыре года назад так и добыла. Пасу себе барашков, а он как выскочит, как выпрыгнет, как получит от меня два болта в бочину!..

— Остальные — пилы в руки и в Имат бегом марш! Дрова заготавливать. Еды возьмите на неделю. Какая машина? Я же сказала: «Бегом». Жалкие двадцать километров вниз по ущелью — вместо разминки сойдет. Через два с половиной часа должны быть там. Мурад за старшего.

Вроде, всех разогнала. Й-е-ху! Можно и полезным чем заняться. Например, свой арбалет закончить. Только сначала малый хлев приберу. Овцы, они тоже гадят, сволочи, не только коровы. Тоже убирать надо… А если быстро закончу… Ну и что, что с четырнадцати… Один год всего, совершенно непринципиально. И подготовка у меня по пятнадцатой… Всё равно, у Вальки одного человека не хватает…

Самара, ул. Осипенко

Дом выглядел абсолютно целым. Сохранились даже лавочки у подъезда. Вряд ли их восстанавливали позднее. Сомнительно, что хоть кому-то это надо в лишенной центральной власти Самаре.

Подъездная дверь та же самая — выкрашенная серой краской жестянка, претендующая на гордое звание бронированной. Естественно, не работал домофон. Так он и в прошлые годы работал через раз. Но замок остался на месте. И деревянная обшивка двери со стороны подъезда уцелела. То ли некому срывать было, то ли не показалась она достойной каких-либо усилий…

Внутри подъезд был обшарпан ненамного сильнее, чем раньше. В основном, за счет сильно облупленной краски, да облезшей побелки. К лифту даже и подходить не стали.

Прошли первые два пролета, сторожко ощетинившись стволами. Звуков никаких. Даже на улице как-то тише стало… Дальше пошли быстрее. Не заглядывая за каждый угол и поворот.

После третьего этажа внешний вид стен и потолка заметно изменился. Наводнение наводнением, но сюда вода, похоже, не дошла... Четвертый этаж.

— Дверь направо. — Чуть слышно просипел Боря.

Урусов кивнул понимающе. С пятки на носок перетек вплотную к общей на две квартиры двери. В руках у капитана снова оказался «Стечкин», до того вроде бы спокойно спящий в «оперативке».

Юринова начало понемногу колотить от волнения. Слишком сильным было ощущение, что случится чудо. Вот возьмет, и откроет бабушка, живая и совершенно не изменившаяся, обнимет его и скажет: «Ну, наконец-то, Боренька, я так долго ждала…»

Чуда не произошло. В ответ на настойчивый стук из глубин квартиры раздался хриплый полупьяный голос:

— Кого еще черти принесли ни свет ни заря?

— Хороший у мужика режим, — тихо усмехнулся Урусов, и перевел предохранитель на автоматический режим, — пол-пятнадцатого утра за бортом.

— Извините, пожалуйста, — прокричал в ответ Борис, — у нас нет к Вам никаких претензий! Интересует судьба старых владельцев. Может, Вы что-то знаете?

— А раз нет претензий, то и вали на фуй! — донеслось из-за двери. — Ходят тут всякие…

— Послушайте, мы хотим только поговорить!

Юринов и сам понимал, что для пьянчуги, с утра уже залившего глаза, любые аргументы выглядят неубедительно, но с подобными персонажами общаться у него никогда не получалось. Зато, как оказалось, это отлично умел Урусов.

— Слышь, бобрятина охеревшая! Выбирай: опохмел халявный или граната под дверь?

С той стороны замолчали, лишь громкое сосредоточенное сопение выдавало бурную работу мысли.

— Что, правда, похмелиться дашь? — прозвучало с неясной надеждой.

— Налью сто грамм. Если прямо сейчас дверь откроешь! А если нет — то за упокой лично усугублю.

Желание выпить, наконец, победило осторожность, и дверь, проскрипев несмазанными петлями, распахнулась. Помятого вида мужик в тренировочных штанах и грязной майке, выглянул наружу и уставился на Урусова.

— Тебя часом не Юрой зовут? — осведомился Урусов, и спрятал пистолет: слишком уж безобидным выглядел алконавт.

Боря, несмотря на съедающее его нетерпение, фыркнул: тоже заметил, насколько хозяин похож на Балбеса из «Самогонщиков» в исполнении Никулина.

— Юрой… Ты откуда знаешь? — протянул «Балбес», и тут же спохватился — Командир, ты налить обещал!

И тут его взгляд упал на Борю. Алкаш резко передернулся всем телом и уставился на Юринова, как на приведение. Он даже внешне переменился: как-то подтянулся, выпрямился, с лица немного сползла помятость.

— Не может быть! — сипло прошептал он. — Шахматист!!! — И тут же засуетился, широко распахнул дверь и прижался к косяку, освобождая дорогу, — проходите, пожалуйста, что мы в дверях, ей-богу!

— Смотри-ка, говорить можешь интеллигентно, не из филологов часом? — заметил Урусов, но хозяин не обращал на него внимания.

— Вы не подумайте, господин хороший, я всё сохранил, всё! Даже ложки малейшей не пропил! И бабушку Вашу не в общую яму стащил, похоронил по-человечески, на кладбище, и табличку поставил, я и могилку покажу… Там еще фотографию целлофаном закатал, чтобы дождем не размыло!

У Бори внутри всё оборвалось. Нет, конечно, он ни на минуту не надеялся застать бабушку живой, но одно дело не надеяться, и совсем другое — узнать… Стараясь держать себя в руках, обвел взглядом квартиру.

В квартире ничего не изменилось. Те же панели под дерево на стенах, шкафы под темный орех, огромный экран домашнего кинотеатра, купленного Борей со своего первого приза… Разве что, цветы на окнах давно засохли и осыпались, и кондиционер не работал. Фотографии на полочках шкафа. Дед. Молодой, еще и шестидесяти нет, любимая бабушкина фотография. Мама с папой с медалями на шее: какое-то награждение по ориентированию. Олег с винтовкой на стойке. Олег с Надей. Надя с Санечкой. Санечка отдельно. Боря за доской. Первая партия с гроссмейстером. Очень тяжелая партия и заслуженная ничья…

— Поехали, — глухо выдавил Боря.

И, видя, что никто не реагирует, заорал:

— Поехали, я сказал! На могилу!!!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Ишем

Человек выскользнул из-за камня. Тенью скользнул по осыпи… На мгновение проявился пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней… Три часа осторожного бега между моренных гряд, и вот он уже перепрыгивает по камням бурный желтый поток и скрывается в маленькой рощице, самой высокой в ущелье. Остановился на миг, посмотрел назад, усмехнулся…

Старик сидел у большого камня под старой арчой. Обычный старик, каких много в горах. То ли узбек, то ли таджик. А может, и урус? Все может быть… Возраст и горы стирают признаки народа, к которому принадлежал...

Старик расположился с удобством, на расстеленной кошме. Рядом, на вытертой ткани — две пиалы, маленький чайник, тарелочка с сахаром. Неподалеку, в каменной «печке», потрескивали горящие сучья. Для полноты образа не хватало только пасущегося поблизости ишака. Но возраст уже не тот, таскать ишаков по скальным стенкам… Семьдесят скоро.

Человек неслышно вынырнул из леса. Присел с другой стороны кошмы:

— Алейкум ассалам, ата!

— И тебе не кашлять, Дамир! Как на этот раз? Обошел патрули?

— Почти. От перевала вели. Потом потеряли, но ненадолго. Собачки знают своё дело…

— Ты молодец, Дамир. Как сходил, чем живет мир?

— За весь мир не скажу, он слишком велик, чтобы я мог охватить целиком, но в Зеравшане опять шумно.

— Почему? Много желающих стать Великим Шахом?

— Много. Только нет тех, кто мог бы им стать. Пенджикент договорился с узбеками. Но полного доверия нет. Сарыбек Хорезмский взял Самарканд. Сегодня он клянется Аллахом, что не будет переходить старые границы Узбекистана. Но это только слова. А завтра Аллах может и закрыть глаза, если Великий Шах слегка нарушит клятву, данную пред именем Его… Правда, шах принес клятву перед Ирбисом, а тот не менее опасен, чем Аллах, зато куда принципиальнее…

— Сарыбек может пойти на Ташкент и Фергану, это намного слаще. Тогда беку нужен крепкий тыл. А вовсе не опасный сосед.

— Это так. Поэтому, он предложил Амонатовым не только мир, но и поддержку в случае нападения Бодхани. Ахмадову хватило, чтобы присмиреть. Одно дело пытаться наезжать на Пенджикент, другое — тявкать на Сарыбека. Тем более, он опять идет на Матчу, и на этот раз взялся за дело всерьез. Сержант, конечно, не мальчик, но ему придется туго…

— А что думают братья?

— Как обычно. Шамсиджан готовится к обороне, Фатхулла ноет о сдаче. Хотя есть подозрение, что всё это игра, а на самом деле, младший полностью под влиянием брата.

— А что думает старший о безнадежности обороны?

— Он об этом не думает. Вслух говорит, что всё в руках Аллаха. И строит тактические схемы. Сержант — практик, а не философ.

— А что русские?

— Та же картина: осваивают земли кулябцев и памирцев, вместе с ними лупят афганцев. В последнее время всё чаще и успешней. Если Матча отобьется, ситуация в ущелье стабилизируется окончательно. Для серьезных изменений нужен внешний толчок.

— Кто может дать?

— Узбеки, афганцы, поражение Матчи.

— Нам это надо?

— Думаю, нет. Бодхани наберет слишком большую силу. Думаю, стоит вмешаться. Хотя бы на подстраховке.

— Что слышно о Проклятых Ущельях?

— Ничего. Туда не любят ходить. Говорят, злые духи убьют каждого, кто полезет к ним в логово. Такие подробности рассказывают, что мне иногда страшно.

— Спасибо, Дамир. Заночуешь?

— Нет. Пойду назад, — гость, в притворном испуге округлил глаза — нельзя ночевать в долине злых духов…

Собеседники рассмеялись. Младший растаял в лесу.

Старик не торопясь собрал вещи в небольшой рюкзак и двинулся в противоположную сторону…

Самара, городское кладбище

Всю дорогу на кладбище Боря молчал. Бухтел так и не опохмелившийся, но абсолютно протрезвевший Юра, рассказывая, как попал в эту квартиру, задавал наводящие вопросы Урусов, направляя это бухтение по нужному пути выяснения окружающей обстановки, матерился Герман, когда «Тигр» подпрыгивал на очередном ухабе… Всё это шло мимо. Единственное, заметил странную фразу алкаша: «Она счастливая ушла, лежала и улыбалась…». Но и это было не так важно. Ушла. Умерла. А его, Бори, не было рядом…

Кладбище, как ни странно, охранялось. На входе два здоровенных мордоворота стояли под стендом с развернутым «прейскурантом». «Билеты» на вход стоили от патрона или ста грамм крупы. Интересный бизнес у ребяток. Своих мертвых ни один нормальный человек не оставит гнить на дороге. Если, конечно, есть хоть малейшая возможность по-человечески похоронить… А эти — пользуются, сцуки…

Охрану Борис прошел, словно не заметив. Один бугай дернулся, было, к нему, но второй, посмотрев в мертвенно-бледное лицо парня, удержал товарища за рукав и сказал Урусову, шедшему за Юриновым:

— Проходи, капитан, военным сегодня бесплатно!

— Спасибо, — бросил ему Урусов. — За машиной присмотри.

— Без вопросов, — ответил охранник.

— Ты чего? — уставился на него напарник, проводив процессию взглядом. — Это же залетные, по мордам видно!

— Ничего, — буркнул тот, — жить хочу!

Боря тем временем уже стоял у могилы. Куски металлической решетки, использованные в роли оградки. Крест из двух металлических полос и даже табличка с фамилией и датами жизни. Все же копался Юра по вещам, раз нашел документы … Ну, да ладно…

— Надо же, — тихонько сказал Герман Урусову, — алкаш-то алкаш, а всё по уму сделал. Насколько смог…

Юринов стоял у могилы, глядя на незамысловатое убранство, и явственно слышал знакомый ласковый голос: «Спасибо, что пришел, Боренька, спасибо. Не останавливайся, найди их. Дойди, Боренька…»

— Я дойду, бабушка, — прошептал Боря, — я обязательно дойду…

На обратном пути Урусов вдруг сбился с шага и остановился возле давешнего чуткого охранника, пристально посмотрел в глаза и произнес:

— Могилу заметил? Пятая линия, на углу? Две пихты рядышком?

— Заметил, — ответил тот. — Не волнуйся, капитан, пригляжу.

— От и добже! — хлопнул Урусов его по плечу. — Спасибо, брат.

— Не за что.

— Тоже жить хочешь? — спросил напарник, когда «Тигр» отъехал от ворот.

— Человеком хочу остаться, — спокойно ответил тот. — Даже здесь…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Баши Бодхани Ахмадов, повелитель Зеравшана, был настроен очень решительно. Хватит! Независимая Матча прекращает своё существование. Время политических игр с братьями Рахмановыми прошло. Каким бы командиром ни был старший из братьев, но такую силу ему не отбить. Баши подтянул все резервы. Практически оголил тылы. Остались небольшие заслоны со стороны Пенджикента, да отряды на перевалах. И то, с Шахристана отведена полусотня на броне, а с Анзоба снята половина артиллерии, которая ставит сейчас точку в затянувшейся матчинской проблеме, разнося укрепления Сангистана.

Рахмановы построили здесь настоящую крепость, но это им не поможет. Мало того, что братья занимают не самые бедные земли в верховьях Зеравшана, так еще угрожают в любой момент перерезать трассу, а то и захватить Айни! Слишком близко расположен город. Невозможно жить в постоянном ожидании укуса матчинской змеи.

Жаль, конечно, что в двенадцатом году не приняли братьев всерьез. Тогда с ними справиться было несложно. Не было ни сангистанских укреплений, ни отрядов самообороны. Только мирные, беззащитные дехкане. Жирные беспомощные овцы, безропотно ждущие заклания. Удивительно, как вообще Рахмановым удалось их организовать, да еще и обучить воевать. А единственным серьезным человеком в Матче казался Рафаэль Мирзоев, старый друг и подельник. Уж с ним бы договорились.

Тогда хватало других, более важных забот. Надо было идти вниз по Зеравшану, а не вверх. Закрыть перевалы. Еще это странное исчезновение Ахмета… Почти неделю из-за него потеряли. Всё полетело кувырком. А неудачная попытка захвата золотого рудника, которая стоила Бодхани руки. Культя заживала тяжело, периодически выбрасывая хозяина из реальности в горячечный бред. И пока он восстанавливал силы, произошло немало событий. Пенджикент сумел набрать силу и встретил джигитов, ощетинившись стволами. Согдийцы немалой армией попытались прорваться через Шахристан. Дивизия урусов, попавшая под удар Большой Бомбы, тем не менее, сохранила свой костяк, да еще наела пушечного мяса, объединив вокруг себя население центральных областей страны. На юге разбирались между собой и с пуштунами памирцы и кулябцы, а в Матче… Рафика Мирзу убил какой-то отмороженный дальнобойщик, как оказалось, старший брат Фатхуллы Рахманова. С Фатхуллой можно было бы и договориться, всё-таки знакомы, да и общие дела имелись. Но мальчишка слушался брата беспрекословно. А тот ненавидел Бодхани лютой ненавистью. Почему? За что? Совершенно непонятно… Да и Иблис с ним, решил тогда великий баши и отправил сотню джигитов расплатиться за Рафа. И расплатился: из сотни уцелело семнадцать человек. А за год у Сангистана выросли стены, о которые разбились последующие попытки подчинения Матчи.

Ничего. Пришла пора показать, кто истинный хозяин Зеравшана! Сначала раздавить Рахмановых. Потом расправиться с Пенджикентом. А там можно и вернуться к вопросу Пасруда и Чоре. Или там думают, что баши забыл, где потерял руку, и где исчез старший брат. «Злые духи»… «кутрубы, дэвы и гуль-евоны»… Посмотрим, что смогут сделать дэвы против брони и артиллерии… Только действовать надо быстро, пока урусы, захватившие Душанбе, сражаются с афганцами, а Сарыбек Хорезмский увяз в Фергане и Шымкенте.

Бодхани некоторое время с удовольствием понаблюдал за разрывами на позициях обороняющихся. Что, Шахсиджан, не нравится? Это еще не всё. Вот пробьем бреши в стенах, бросим вперед БТР-ы. Не один-два, как в предыдущих попытках. Много. В ближайшие пару дней Матча поменяет хозяина. Ты даже представить себе не можешь, какие удовольствия ждут тебя перед смертью. И дело совсем не в Рафике…

Самара, проспект Ленина

«Тигр» крутил по Самаре, пробираясь обратно к дому.

— Вань, давай направо, — вдруг словно очнулся Боря.

— Чего там? — спросил Андрей.

— Магазин папин. Были там хорошие вещи. Может, и уцелело что…

— Что там могло уцелеть за столько лет? Да с наводнением…

— Это район высокий, на холме стоит, не должно залить… Да тут рядом…

— Ну, давай, бешеному сержанту семь верст не крюк.

Ехать оказалось, действительно, недалеко. Боря тормознул напротив середины длинного дома. «Китайская стена» — мелькнуло в голове у Урусова. Магазин, к его удивлению, работал. Баннеры, закрывающие окна, явно не менялись все десять лет, и понять, что на них было изображено не смог бы даже тот, кто это знал заранее, а вот вывеску над входом еще можно было разобрать.

Боря с трудом протиснулся между косяком двери и здоровенным бритоголовым амбалом на входе. Андрей протискиваться не стал, а просто отодвинул амбала в сторону и прошел следом. Бугай проводил его тяжелым взглядом, но смолчал. АКС за плечом не всегда способствует развитию беседы.

Ефрейтор прошелся между рядами вешалок, потрогал некоторые вещи, посмотрел ценники…

— Что господа желают? — раздался вкрадчивый голос.

— Вы хозяин? — спросил Борис.

— Я, — говоривший был невысок, лыс и очень толст. «Как мешок с жиром, — вспомнилось сравнение, — и голос противный… да бог с ним»…

— И давно Вы здесь?

— Этот магазин принадлежал моей семье еще до ядерной войны! — поспешно уточнил нынешний владелец.

Борю начала захлестывать волна ярости. «Чего это я, ну врет, ерунда же!». Но остановить себя он не мог.

— Не знал, что мы с Вами родственники, — холодно произнес ефрейтор, — не напомните, кем Вам приходился Виктор Юринов?

— Какой-такой Виктор, — заголосил толстяк.

— Настоящий хозяин этого магазина! Мой отец!

— Слушай, я не знаю, — в голосе лысого неожиданно прорезался кавказский акцент. — Я пустой помещение нашел! Сразу как война кончилась! Совсем пустой был! Ничего не было! Сам все привез, поставил! Нет у тебя прав!..

— Пустой? А «Сиверу» тебе кто поставляет?

— Какую-такую «Сиверу»?

— Вот это у тебя какой фирмы куртка?

— Наши ребята шьют, в Курумоче!

— Значит, в Курумоче… И лейблы рязанские цепляют в Курумоче? — Боря что-то оторвал от картонки, висящей на куртке, и ткнул под нос торговцу, — и ценники с папиной печатью тоже клеят в Курумоче? Хоть бы прочитал!!! Рублей нет давно!!!!

Он сам не понимал, что вдруг нашло. Собирался ведь только спросить, не появлялся ли кто из старых знакомых. Бред, конечно, но вдруг… Может, купить что-то из старых вещей на память… Откуда вдруг ненависть к торговцу, откуда такая ярость? Почему так хочется врезать по этой противной роже? Наверное, истерика… Но сдержать себя Борис не мог.

Толстяк неожиданно проворно отскочил назад.

— Вопросов задаешь много, солдатик! — по-змеиному прошипел он, и завопил. — Реваз! Тревога!

Из глубины магазина вылетели два парня, оба под стать охраннику. Боря метнулся навстречу. Первый из нападавших скрючился на полу, держась за пах, второй улетел в угол, снося по пути стойки. Приклад Бориного автомата, сломав ему ребра, описал короткую дугу по восходящей и врезался в лицо толстяка.

За это время Урусов успел только сдернуть ствол с плеча. Но стрелять было не в кого. Охранник у входа стоял, подняв вверх обе руки и всем своим видом демонстрируя непричастность к происходящим событиям. От машины к входу бежал Ванька, услышав шум. Борис с белым, как мел, лицом, вперив взгляд сузившихся глаз в разбитое лицо толстяка, прошипел сквозь зубы:

— Тут ничего твоего нет, падла! Тут всё моего отца! Понял? И ты будешь беречь это, как зеницу ока, ублюдок. И моли своего бога, чтобы в следующий раз пришел опять я, а не Олег! Понял?

— Фонял… — прошепелявил торговец…

— Пошли! — махнул Борис остальным.

— Э, нет, — сказал капитан, — ни фига! Коли здесь всё твоё, так давай ребят оденем по-людски. А то бушлаты наши на рыбьем меху, а где зимовать придется хрен его знает. Я, конечно, сволочь, но ни разу не альтруист!

Следующие три часа прошли в серьезном созидательном труде. Вызвали остальных. Боря старательно отбирал товар, который подкатившая группа Соловьева грузила в «шишигу». Через час к магазину подъехали на двух джипах уголовного вида личности, но на рожон не полезли. Перекинулись парой слов с уфимцами и уехали, забрав торговца с охраной. И битой, и целой. «Сибиряки» даже не отвлекались от загрузки…

Всё, что осталось в магазине после этого, уфимцы забили в свой КАМАЗ, не забыв, впрочем, спросить у Бори разрешения.

— Нам тоже зимовать, — прокомментировал свои действия Салават, — и не один раз. Зачем хорошие вещи пропадать будут. Да и с чего всяким чуркам наживаться, да?

* * *

А в это время, наконец сумевший отвлечься от боли в паху, Реваз упер взгляд в уцелевшего товарища по дежурству и выдавил:

— Это кто был?

— Кто? — не понял его тот.

— Мелкий, который нас… Ты ж его узнал, зуб даю!

— Младший Юринов. Шахматист. Мы в одной школе учились.

— Хера ж себе шахматист!

— Скажи спасибо, что старшего не было! Этот хоть драться не умеет...

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Нет, он не испугается. Мало ли что рассказывают про это ущелье. Шамси не верит ни в дэвов, ни в ифритов. Шамси даже в Аллаха не верит. Он атеист, как отец, дед и прадед. А еще Шамси — лучший охотник кишлака. Бесстрашный и удачливый. Он может выследить любого зверя, подкрасться к нему и добыть одним выстрелом. Причем, необязательно из ружья. Шамси больше любит лук. Бесшумное оружие не распугивает другую добычу.

Собственно, он не собирался в проклятое место. Но шайтан дернул баранов за курдюк, и они ушли сюда. Одного архара Шамси уже взял. Тот лежит, заваленный камнями и засыпанный снегом в дне пути отсюда. Наверное, проще будет потом сходить за ним из дома. А сейчас добыть парочку архаров и вернуться напрямую.

На самом деле, Шамси знал про себя правду. Никакой он не лучший. Невозможно быть лучшим в шестнадцать лет. Вот отец, дед, а особенно прадед… Те — да, ими заслуженно гордится вся семья. Но отец и дед сгинули без следа в России, когда американские шайтаны сломали мир. А прадед слишком стар и уже не может ходить по горам за зверем. Он и до арыка на окраине кишлака доходит с трудом. Научил правнука стрелять и читать следы — и за то спасибо. И оружие передал: старое, никуда не годное, ружьё и лук. Фамильный лук, очень хороший. Подарок какого-то хана далекому предку Шамси. Что был за хан, как его звали, сейчас никто не вспомнит. Зато вся семья знает, как звали награжденного. Так же, как и далекого потомка (и всех первенцев во всех поколениях Абазаровых): Шамси! И лук остался, служит верой и правдой. Не сказать, что совсем без ремонта и ухода, такое оружие берегут как зеницу ока. Прадед сам ухаживает за ним, никому не доверяет. И стрелы режет сам, благо глаза старика еще не подводят, а руки его тверды, как в молодости…

Но никто не даст скидки на возраст, когда нечего есть. Своего стада у Абазаровых нет. И земли мало. А мать и сестренок надо кормить. И прадеда тоже. Конечно, женщины что-то выращивают, и продают прадедовы поделки. Но без охоты очень плохо. Еще года три назад прадед мог понемногу охотиться. Сейчас ноги совсем отказали. И надежда только на него, Шамси.

И вторая правда, что он боится. Очень боится. Да, он не верит ни в Аллаха, ни в шайтана. Прадед говорит, что мулла врет, значит, так и есть. В отличие от муллы, прадед не врет никогда. И в злых духов Шамси тоже не верит. Но всё равно страшно. Только это не повод для мужчины отказываться от добычи.

Охотник осторожно выглянул из-за скалы. Баран стоял метрах в пятидесяти. Отличная мишень: очертания четко видны на фоне закатного неба. И второй немного ближе и ниже по склону. Кого бить? Но руки не спрашивали голову. Две стрелы взвились одна за другой. И обе нашли свои цели. Всё-таки, он очень хороший лучник. Очень…

Может, духи этого ущелья и злые, но к Шамси они сегодня добры. Архары не сорвались на дно ущелья, а лежат на скалах, там, где паслись. Прекрасно. Сейчас он разделает туши, а завтра уйдет из этих мест и не будет больше гневить злых духов. И добрых тоже. Охотник вытащил нож и принялся за работу…

Самара, ул. Осипенко

— Вот теперь, Борька, я тебе скажу, что ты точно не задрот, — философствовал Герман на подъезде к бабушкиному дому. — Пришел. В морду дал. Все в шоколаде и новом прикиде…

Красный, как вареный рак Боря сидел сзади, уставившись в пол, и упрямо молчал.

— Ванек, завали, а? — рыкнул Урусов. — Борис, ты чего мордой кривишь?

— Да как-то странно получилось. Вышло, что мы пришли и ограбили. Он ведь брошенное подобрал, сейчас все так делают…

— А ты бы так подобрал?

— Ну, не знаю, нет, наверное.

— А если бы подобрал, а потом настоящий хозяин вернулся, ты бы что сделал?

— Отдал бы!

— Вот и он отдал. И не переживай на эту тему. Ты отцовское имущество отбил. Семейное, так сказать, достояние. Лучше скажи, что ты в драке творил…

— А что?

— Что? Троих уложил, пока я автомат с плеча сдергивал, и спрашивает, что! Как ты умудрился с такой скоростью грабками шерудить?

— Не знаю… — ефрейтор надолго задумался. Потом проговорил. — Олег рассказывал, у него такое в драках было. А папа говорил, что это у нас семейное. Бледнеем и убыстряемся. На инстинктивном уровне.

— Ну, ты и сказал, — хмыкнул Ванька, — я и словесов таких не знаю.

— Тебе и не надо, — ответил Урусов, — твое дело баранку крутить. Много думать будешь — все столбы наши!

И впервые подумал, что Борька, наверное, дойдет куда хочет. Если будет бледнеть при каждом опасном случае…

— Ребята, возьмите с собой! — вдруг произнес всю дорогу молчавший Юрка.

— С хера? — поинтересовался Урусов, — нам только еще одного ханурика не хватает. Своих алкашей достаточно.

— Возьмите, я пить брошу! Я ж не всегда алкашом был! Водила я! На дальнобое работал, «Манн» гонял! У меня все категории открыты! Вожу всё, от мотоцикла до танка!

— И как кардан-многостаночник дошел до жизни такой?

— Как-как! А так! — Юрка замолчал. Потом с дикой тоской в голосе произнес. — Вон, Борька семью свою ищет… Надеется… А мне искать некого… Из рейса вернулся пятнадцатого августа, а вместо дома — воронка… У «Прогресса» мы жили!.. В июле новую квартиру купили... Галка так радовалась… Две дочки были… Пять лет и три… Пришел, ни жены, ни дочек, ничего!.. Воронка… Я сначала по всем пунктам сбора бегал, по приемникам детским… А потом бросил… Сидел в квартире и пил. Как напьюсь, всё нереальным кажется… Сижу, с фотографиями разговариваю… Я в эту квартиру двадцатого пришел, как вода схлынула… Бабушку похоронил… По-человечески… Думаю, может, вернется кто, так хоть могилка будет… Мне-то и могил не досталось… — он посмотрел на Борю, — я ж тебя по фотографии узнал… Я имена ваши все знал, а как напивался, так без имен называл. Шахматист там, Лыжник, Маленькая… Думал, погибли все… Вы же мне, как родные, я же за вас, как за своих, пил… Чтобы чудо свершилось… Чтобы хоть кто-то выжил… А теперь ты и фото заберешь… Заберешь, не спорь… И правильно… Только совсем тошно будет…

Юрка сглотнул и продолжил:

— Возьмите, парни… Я водить не разучился, опыт, он не пропивается. Брошу пить — не подведу.

— А бросишь?

— Уже. Со вчерашнего вечера не пью. На утро не осталось, а ты, капитан, так и не опохмелил. — Горько усмехнулся Юрий. — И не надо. Лучше с собой возьми.

— Андрей…, — произнес Боря.

— Что Андрей? — окрысился Урусов, — нет, ну вот почему я такой добрый! Ладно, всё равно за фотками едем, заодно и твои шмотки заберем, доходяга! Только имей в виду, у нас не детский сад. Могут и грохнуть.

— Да по хрен! В хорошей компании и сдохнуть не страшно…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Ночь. Тишина, прерываемая только шумом дождя. Да часовые перекликаются на постах. Боевые действия приостановлены, чтобы продолжиться утром. Можно было и в темноте закончить бой, если бы не налетевший шквал. Но завтра, невзирая на погоду, джигиты войдут в Сангистан. И ничто не сможет их остановить. Укреплений, подобных разбитым, у матчинцев больше нет. И воинов у них практически нет. А пока лагерь спит. Даже победителям нужен отдых перед новым боем…

Часовой дошел до большого камня. Здесь граница его участка. Сквозь водяную пелену разглядел товарища с соседнего участка и двинулся обратно. Дежурить, конечно, лень, лучше бы прикорнуть, да хоть у этой же скалы, что столь удачно прикроет от дождя, да часок покемарить… Но в последнее время, баши всерьез занялся дисциплиной. Поймают — мало не покажется. Лучше уж доходить свою смену, а потом отоспаться. Боец зевнул…

Легкая, неуловимая взглядам тень метнулась к нему, вынырнув из стены падающей воды. Чужая рука зажала рот, лезвие ножа вошло под ребра, и бездыханное тело, придерживаемое убийцей, аккуратно легло на землю.

— Третий готов, — шепнула тень и скользнула в направлении машин…

Только что встретившийся с товарищем постовой остановился в удивлении. В полутора метрах, как из-под земли, возникла крупная собака. Большая собака. ОГРОМНАЯ СОБАКА. Часовой даже не мог представить, что в мире могут существовать такие чудовища. Шерсть топорщилась, словно и не поливает ее сильнейший ливень, который с трудом пробивает свет фонаря. Угольно черный зверь молча оскалил пасть, издевательски улыбаясь джигиту.

— Карашайтан! — прошептал человек и руки сами потянулись к автомату, но долей мгновения раньше пес прыгнул, и клыки сомкнулись на горле человека, не успевшего даже вскрикнуть. А зверь растворился в темноте…

Вид лагеря не изменился. Только разом, словно по команде, умолкла перекличка часовых. Разводящий, сидевший у небольшого костерка под навесом, поднял голову, прислушиваясь, но поднять тревогу не успел. Из темноты прилетела смерть…

А у оставленных у обочин дороги машин, на позициях пушек и у входов в наиболее крупные шатры мелькали почти незаметные тени… Еще более незаметные из-за непогоды.

Через десять минут лагерь вновь опустел…

Бодхани проснулся. Что-то изменилось. Он не сразу понял, что именно не так… Что?.. Заныла культя левой руки… В чем дело? Баши посмотрел на часы. Почти полночь. Время Иблиса… И тут до него дошло: часовые должны перекликаться. Обязаны. Но молчат…

Рот успел открыться, но не выкрикнуть сигнал тревоги. Часовая и минутная стрелка хронометра баши совместились на цифре «12», и лагерь взорвался…

Самара — Саратов — Волгоград

С «жигулевскими» «перетерли» быстро. Ребята были совсем не похожи на остальные местные «бригады». Даже манера общения, как ни старались, очень отличалась. Так что, не «терли» с ними, а разговаривали. Очень даже культурно и благопристойно.

Договорились, что за проезд по Луке разведка подбросит некий местный груз до Валов, деревни на бывшей трассе М5. Собственно, груз (какие-то мешки, похоже, с удобрениями) ехал на том же пароме, там его и перегрузили с машин хозяев на «газоны» сибиряков. И прямо из порта в Рождествено, колонна ушла на «трассу».

А через час, выгрузив несколько мешков в Шелехмети, поняли, что дороги «диких земель» — не самые худшие в мире. И в России тоже. Единственное, что радовало, что впереди было всего тридцать километров «полосы препятствий».

Вот тут и выяснились причины вчерашней доброты Урусова. Капитан заразился от своего подчиненного интуицией. Юра-Алкоголик оказался находкой местного значения. Действительно ли, он водил всё, что водится, осталось секретом, но и с «шишигой», и с «УАЗиком» управлялся на раз. Стоило ему сесть за руль, и перегруженный грузовик только что бессильно ревевший движком, пробуксовывая на очередном подъеме заболоченного проселка, начинал потихонечку, а потом и немного быстрее, ползти вверх, метр за метром преодолевая препятствие. Кроме того, Юрка неплохо знал эти места, и гроссмейстерская интуиция больше не требовалась. Тем более что в отличие от нее, новый «кардан» заранее учитывал состояние дорог и в крыльях для переправ не нуждался.

К вечеру добрались до Сызрани. Город, получивший ядерный заряд по заводу «Тяжмаш», обычный по нефтеперерабатывающему с сопутствующим пожаром, а в придачу еще и огненное наводнение (горящая нефть, плывущая по течению…), так и не оправился. Собственно, возрождать его было некому и незачем.

Ни Сундуков, ни Урусов тоже не нашли оснований для остановки, и заночевали километрах в семидесяти дальше города, благо заблудиться в родной области «проводник» не мог даже специально. Рано утром пошли дальше. На Саратов.

Дорога не баловала разнообразием. Все населенные пункты встречали приезжих массивными заборами, обнесенными колючей проволокой или мощными блокпостами, ощетинившимися оружием. Агрессивности, впрочем, не проявляли. Едете мимо? Езжайте, скатертью дорога, только нас не трогайте. В переговоры местные не вступали. Сам Саратов отличался от мелких деревенек, ранее встретившихся по дороге, разве что отсутствием сплошных заборов по-над трассой. Но полоса дзотов, выстроенных поперек пути в пределах прямой видимости друг от друга, впечатляла. Сама трасса контролировалась блокпостами, на которых хмурые мужики молча тыкали пальцем в сторону объезда и провожали недобрыми взглядами. На любую просьбу реагировали односложно:

— Запрещено!

Собственно, всё, что хотели сибиряки — это заправиться. Из-за «попутного груза» пришлось уменьшить запас горючки, и он таял с каждым километром. Впрочем, до Волгограда должно было хватить. А вот до Астрахани — непонятно…

— Охренели они все, что ли! — возмущался Урусов на очередном перекуре, — что за проблема в нефтеносном районе бензина продать?! А бригада пойдет, как выкручиваться будем?

— Бригаду заправят, — философски заметил Сундуков.

— Почему?

— Танками и добрым словом можно добиться гораздо большего, чем пистолетом и добрым словом. Пистолеты есть у всех, а танки только в Омске… Больше проблем с переправой будет. Так что не исключено, по тому берегу пойдут.

Урусов с сомнением посмотрел в сторону не видимой с этого места Волги.

— Не уверен. Ладно, пусть у Шмеля голова болит… — и уже залезая в машину. — Товариш штатный штурман, сколько до Волгограда осталось?

— Фигня вопрос, товарищ капитан. Километров тридцать. Дубовку проезжаем. И по городу пятьдесят… — тут же ответил Юринов.

— Так вроде же нет города.

— Говорили, что нет. Тогда объезжать придется. А как — не знаю…

— Я знаю, товарищ капитан, — неожиданно сказал Поляков, — я же местный.

— А чего раньше молчал?

— Так не спрашивали… Товарищ капитан, а можно будет в наш дачный поселок заехать? Мы всего-то километрах в пяти проходить будем. Бабушка с сестрой точно там были, когда грохнуло…

— Вот млять! — вскинулся Урусов, — у нас разведка, млять, или поход, млять, по могилам, млять, бабушек? Дер флюгцойге мегазвиздец! — но сам прекрасно понимал, что заедет. Из-за того и злился…

Впрочем, местность Поляков, действительно, знал. Сначала попытался вести колонну впритирочку к городу, но после того, как пару раз уперлись в край какой-то воронки, скомандовал резко вправо. После этого ехали хоть и по проселку, но вполне приличному, а главное, никуда не упираясь и не возвращаясь.

Поляков без остановки рассказывал, какая у него хорошая семья. Все уши прожужжал. Достал так, что его начали посылать. Даже Урусов, ушедший вроде бы в себя, не выдержал подобной лавины слов, и пообещал развернуть джип, если сержант немедленно не заткнется. Или вообще пересадить говоруна на капот, чтобы поработал носовой фигурой. К этому моменту «Тигр» уже свернул «к дому», оставив остальных подождать на развилке километрах в пятнадцати от цели. Жечь дефицитную горючку на четырех машинах ради «вечера воспоминаний» капитан не собирался.

Заткнулся Димка минуты на три, а потом стал, уже шепотом, втолковывать Шаху, какая у него, Полякова, классная сестра. Шах, еще не отошедший от самарских впечатлений, пропускал словесный понос мимо ушей, но и не прерывал, давая парню выговориться.

— Юлька, наверное, красавицей стала, — с жаром шептал Поляков. — Еще с садика кавалеров куча была! А сейчас… Ты увидишь, точно влюбишься… Выдам ее за тебя замуж, будешь мне шурином…

— Заткнись, Поляк, — опять не выдержал Урусов, — это ты ему шурином будешь, а он тебе — зятем. Или как там степени родства называются? Лучше дорогу показывай. Сейчас куда?

— Налево, — не обиделся Поляков, — почти приехали…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Дождь… Он начался вечером, когда добыча была разделана и уложена в тюки. Сами горы говорят охотнику, что пора уходить. Или духи намекают на то, что загостился… Но куда пойдешь ночью? Вот с утра никакой дождь не остановит Шамси. Даже с таким грузом до дома всего полдня пути. А пока он переждет ночь под навесом из брезента. Даже маленький костерок можно зажечь. И пожарить кусочек мяса. Как хорошо… А завтра он вернется с добычей. Мяса хватит на неделю, а то и больше. Еще шкуры. Из рогов прадед сделает что-нибудь, что можно продать…

Тихо… Только равномерный шелест дождя да шуршание листьев под порывами ветра… Тонкий слух охотника выделяет непривычный звук. Шаги? Если и шаги, то не слышанные раньше… Кто-то очень крупный ходит неподалеку. Гораздо крупнее волка или барса. И человека. Медведь? Нет, медведь ходит не так… Может, дэв?.. Мальчик вытащил нож. Лук убран в чехол, и доставать его в дождь — последнее дело. Тем более, шаги затихли… Зато возник вой… Сначала тихий, на грани слышимости, но на каких-то запредельных нотах, жуткий, пробирающий до костей… Звук постепенно усиливался, крепчал, заполнял всё вокруг… И вдруг кончился, мгновенно сменившись пронзительным визгом. Так может визжать умирающий зверь, попавший в челюсти хищника. Только ни один зверь не умирает так громко.

Шанси вскочил, оглядываясь. Откуда идет опасность? Какая? Ничего не видно… Звуки опять поменялись. Вместо визга лес заполнился громоподобным хохотом, опять зазвучал вой и громкое чавканье. Шамси вспомнил книгу, которую ему, маленькому, читал прадед, про огромных ящеров, живших очень давно. Казалось, охотник перенесся во времени, и вокруг бегают эти ящеры. Звуки доносились со всех сторон. Вой, визг, уханье, чавканье, грохот, шаги… Громкие, жуткие, выворачивающие душу… Охотник стал маленьким мальчиком, потерявшимся в темной комнате.

«Я не боюсь, не боюсь, — шептал мальчик, сжимая рукоять ножа, — они сами боятся, раз не нападают. Их отпугивает костер! Нечисть боится огня!»…

Резкий порыв ветра сорвал полог, и поток дождя хлынул в костер. Тот потух мгновенно… И тут же, как по команде, стихли звуки…

И в наступившей темноте и тишине из леса выступило чудовище. Зверь был немного похож на волка. Или медведя. Только намного крупнее, массивнее. Ночью он смотрелся черным, хотя разобрать в темноте цвет было невозможно. Шкура светилась мертвенно бледным светом с синим отливом. Сверкали белки глаз. Порождение шайтана зевнуло, обнажив ярко светящиеся белые клыки, размером в палец Шанси. В пасть чудовища легко поместилась бы голова мальчика…

«Гуль-ёвони, — мелькнуло в голове, — они всё-таки существуют…»

Охотник стиснул рукоять ножа, из последних сил удерживая на месте ноги, готовые броситься наутек. И услышал шорох справа. Косой взгляд… О Аллах, за что?! Второе чудовище было копией первого…

— Где мой обед? — спросило оно, облизываясь. Зверь говорил на таджикском, низким хриплым голосом.

— Вон он, пытается напугать нас железным клыком, — послышался ответ.

— Нас?

И звери громоподобно расхохотались, а в ответ им захохотал весь лес.

Нервы Шамси не выдержали, и он бросился в темноту, в одной руке сжимая нож, а во второй — подхваченный в последний момент чехол с луком. Бросить семейную реликвию его не могли заставить ни светящиеся чудовища, ни злые духи…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

Посёлок был сожжен. Частично сохранился только фундаментальный кирпичный забор по периметру, да обгорелые остовы домов. То ли молния в бочку с бензином угодила, то ли детишки со спичками неудачно поиграли, то ли проводку закоротило.

Впечатление это нарушалось снесенными воротами, следами пуль на кирпиче и сгоревшей коробкой БТРа на центральной улице. Да и не могло коротнуть на всех участках одновременно. Пожар случился давно, острый запах гари успел выветриться полностью.

Джип загнали внутрь, чуть не пропоров колесо, вылезшим из полусгнивших ворот гвоздем. Ваньку Германа оставили караулить. Втроем двинулись по улице. Урусов еле сумел притормозить разогнавшегося сержанта.

— Нам еще одной дурной стрельбы не хватает, ага? — И загнал Полякова в арьергард их маленького отряда.

До поляковского участка добрались минут за десять. Смотреть было не на что. Димка тупо обошел вокруг почерневшего от сажи фундамента с двумя уцелевшими кирпичными столбами, уныло поковырял носком ботинка черную слежавшуюся массу и вдруг, присев на корточки, стал остервенело рыть ее голыми руками, забыв про висящую на ремне лопатку.

— Ты чего, Поляк?

Поляков выпрямился и протянул к Урусову руку. На ладони лежал закопченный, но вполне узнаваемый кругляшок.

— «За отвагу», — уважительно произнес капитан, — еще той войны…

— Прадеда… — выдавил сержант. — Погибли мои... Бабушка никогда бы медаль не бросила… Вместе с похоронкой пришла…

Все молчали.

— Не хорони раньше времени, — сказал, наконец, Боря, — тут бой шел. Надо было самим спасаться, детей спасать. Могли не успеть… Не до медали было…

Поляков только покрутил головой. И отвернулся, скрывая предательски заблестевшие глаза.

— Обойдем весь поселок, — решил Урусов, — может, есть кто живой…

— Обойдем, — тихо согласился Поляков. Но в голосе уже не было даже тени надежды.

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Шоди Диноршоева разбудил грохот, раздавшийся со стороны лагеря врага, и жуткий, леденящий душу вой. Спросонья казалось, что демоны ада вырвались наружу и орут от счастья, оказавшись в мире смертных. Ополченец выскочил на остатки стены, где, несмотря на непогоду, уже собралась вся «армия» матчинцев, и оторопело уставился на открывшуюся картину, напомнившую сказки, которые рассказывала маленькому Шоди бабушка...

Бивак ахмадовцев пылал. Столбы ревущего пламени демонами рвались в неведомые выси по всему лагерю, не обращая внимания на льющие с неба потоки воды. Особенно свирепствовали ифриты c двух сторон от дороги, где, вне зоны досягаемости стрелков Матчи, стояли вражеские машины. Грохочущим фейерверком рвались боеприпасы на позициях артиллерии, охваченных огненным дыханием Иблиса. Пасти невидимых оборотней-аджахоров метали молнии и рассыпали маленькие шарики огня, разя мечущихся по лагерю ахмадовцев. А над всем этим, перекрывая остальные звуки, царил вой Аджахи, царя драконов, прерываемый лишь раскатами громового хохота и ударами грома…

— Спаси нас, Аллах всемогущий, — повалился на колени Шоди. — Злые дэвы вышли из Джанахейма забрать наши души.

— Не наши. За ахмадовскими пришли, — потрясенно сказал оказавшийся рядом старый Арбоб, сосед Шодди по кишлаку, смахивая воду с лица. — Даже если это дэвы, то они на нашей стороне.

А вакханалия злых сил продолжалась. Новые языки пламени сквозь дождь взметались к небу, навстречу летящим молниям, взрывались камни, рассыпая вокруг себя мириады обломков, метались огромные, страшные тени. Четыре стихии сошлись воедино. Огонь, выбрасывая вверх пласты Земли боролся с Водой в Воздухе и побеждал... Вышедшие из Джанахема духи пожирали вражескую армию, рассыпая вокруг искры огня, и даже сам Аллах был бессилен остановить адскую оргию…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

Живые обнаружились в крайнем доме, у леса. То, что дом жилой, видно было издалека. Все развалины ближе ста метров от дома разобрали, чтобы никто не мог подойти незамеченным. Само здание превратили в крепость: стены кто-то обложил дополнительным слоем кирпичей, заложил окна, оставив только узкие амбразуры. Тот, кто это делал, очень спешил: выглядело не слишком эстетично, но надежно.

— Спец делал, — прокомментировал Урусов, — не похоже на садовые участки учителей. Не удивлюсь, если тут еще и ПОМЗами засеяно…

Осматривали дом из-за ближайших развалин. Как добраться до обитателей, толковых мыслей не было. Поляков хотел просто пойти и постучать в дверь.

— Если по дороге летчиком не станешь, где гарантия, что не шарахнут? Морда у тебя, сержант, конечно, симпатичная, но издалека — вполне себе злобная. — Поникший Поляков все же послушал Урусова.

Проблема решилась сама собой. Из-за амбразур раздался голос, явно усиленный мегафоном:

— Эй, вы там, кончай в прятки играться! Кто такие? Выходь на площадку, а то бонбой шарахну!

— Сторож это! — сказал Поляков. — Он всегда так говорил. Я выйду.

— А он в тебя «бонбой шарахнет». Вдруг уже завел? Тут сиди. Покричи, может, расслышит.

— Дядь Гера! — завопил сержант так, что Урусову заложило уши, — это я, Димка Поляков с семьдесят второго участка. Не стреляйте, я про своих узнать хочу!

Как ни удивительно, но, похоже, его услышали.

— А ну, выходь к воротам, я сказал! Там и побачим какой такой Поляков-Шмоляков…

— Давай, — кивнул Урусов.

Сержант закинул за спину автомат и неспешно двинулся к дому. Он был метрах в двадцати, когда последовала новая команда:

— А ну, стой, где стоишь! Да треух свой сними, я тебя щас опознавать буду!

Дмитрий сдвинул кепку на затылок и снова заорал:

— Дядь Гера! Вы про моих знаете что?

Вместо ответа бронированная дверь распахнулась, из дома вылетела невысокая темноволосая девчонка в стареньком камуфляже, и с радостным визгом повисла у сержанта на шее. — Димка!!! Живой!!!

— Слышь, Шах, — бросил Урусов, — пошли. Кажись, повезло Поляку. Быть тебе его родственником…

— Да я, в общем, и не против, — откликнулся тот, во все глаза разглядывая девчонку, — только еще у нее спросить надо.

— Вот Поляк и спросит. Пошли…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Шамси бежал по лесу, не разбирая дороги. Дождь все усиливался, вода текла по телу, сбивала с ног. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, нередко вырывая из нее клочья. Под сапоги попадались то камни, на которых подворачивались ноги, то скользкая глина, не держащая подошвы. Не один раз охотник падал, кубарем скатывался с небольших склонов, с разгону влетал всем телом в лужи, поднимая фонтаны брызг. Но вскакивал и мчался... Быстрее, быстрее, неважно, куда. Туда, куда несут ноги, подальше от невозможных светящихся зверей, по-таджикски обсуждающих его, как свой обед… Быстрей! А вокруг шумел лес. Выл, визжал, кричал. Хохотал и хрустел, чавкал и топотал…

Шамси не замечал, что бежит вовсе не по кратчайшему пути, не воспринимал закладываемые петли. Даже не удивляло, что его до сих пор не догнали смеющиеся чудовища… Он убегал, как в ужасе бежит заяц от лисы, а перегруженное сознание отошло в сторону и милосердно не мешало перепуганному человеку.

Уже на рассвете охотник выскочил на дорогу, зацепился ногой за камень на обочине, и в который раз рухнул лицом вниз. Но на этот раз он был уже внизу. И, наверное, в падении пересек невидимую границу ущелья.

Лес замолк. Тут же. Охотник с трудом поднялся, постоял, не веря в наступившую тишину, сориентировался и медленно побрел вниз, не обращая внимания на текущие по телу струи…

Домой он пришел только через два часа. Совсем не было сил. Старый Шамси, при виде оборванного, мокрого, перепачканного и исцарапанного правнука только покачал головой:

— Что с тобой случилось, батыр?

— Ты не поверишь, ата, — прошептал тот, — они существуют. Они гнали меня всю ночь… И непонятно, почему не догнали. Пришлось бросить всю добычу. Но, — глаза парня зажглись гордостью, — я сохранил лук!

— Кто «они»?

— Злые духи Пасруда!

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Хомяковские это были, — рассказывал сторож, — три дня еще после безобразия не прошло, как заявились, ироды. У нас при «поросёнке» пол поселка баре скупили, вот по их душу и пришли. А тут уже не разбирали, кто буржуй, а кто учитель…

Да только обломилось им. Баре при охране все были, оружные. Да и простые люди… Бабушка твоя двоих пристрелила из отцовской пистоли… Как и сохранила-то ее все эти годы… Патроны у нее кончились… Но главное — Сашок с тридцать седьмого участка, ты его помнишь, небось?

— Дядя Саша? Высокий такой старик, с усами?

— Хм… старик… я, чай, постарше буду. Так вот, Сашок еще в кегебе служил, оказывается. Дома целая арсенала хранилась! Первым делом танку из ракетницы сжег. А потом… Отбились, в общем… Но тому краю, где ваши участки, не повезло. Там только учительские и оставались, оружия, считай, и было, что пистоля бабушкина. Никто не выжил там… Юльку, вот, Сашок вытащил. Ссильничать ее пытались… Потому и успел…

— Как ссильничать?! Ей же двенадцать лет было!

— А им не один хрен? Ироды и есть. Кровь почуяли, последние мозги с катушек послетали.

Поляков слушал деда, не поднимая головы. В глазах стояли слезы. Боря с ужасом пытался представить, что и как он найдет в Таджикистане. Урусов мысленно благодарил жопную чуйку Шмеля и собственную паранойю, заставившую его одиннадцать лет назад объявить «Грозу» чуть ли не на ровном месте… Юлька не отходила от брата, время от времени постреливая глазками в сторону Шаха. «Эх, судьба Шаху с Поляком породниться, точно судьба, — мелькнула шальная мысль. — А что? Жизнь-то, вроде как, продолжается…»

— Опосля баре-то поразъехались, перепужавшись, а мы втроем и остались. Хоромы барские посжигали, чтобы шелупонь всякая по ним не шарилась…

— А дядя Саша где?

— Схоронили его по весне. Не такой и старый был, но и не мальчик ужо. А дырок в нем прежняя служба немало оставила. Так что ты, Митрий, вовремя приехал, хомяковские Сашка пужались, как узнают, что помер он — жди гостей, как пить дать…

— Уже дождались, — вмешался Урусов. — Пара джопов подъезжает, битком набиты. Кто может быть?

— Так они ж, гады, кому ж еще… Кого помянули не к часу, те и объявились. За вами на тихую ехать могли. Али про Сашка узнали. Судьба так выпала…

— Хомяковцы… — протянул Поляков с совершенно не свойственной самому незлобливому сержанту Заимки интонацией и передернул затвор.

Капитан посмотрел на сержанта, потом на побелевшее лицо и сузившиеся глаза Шаха. Пиндец грызунам, однако. Не вовремя понаехали. Или, скорее, вовремя — не придется вылавливать по всей области…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, кишлак Шамтуч

— Что там произошло, брат? Наши ополченцы рассказывают просто жуткие истории…

Фатхулла Рахманов был озадачен и не скрывал этого. Удивление прорывалось во всем, от выражения лица, до того, что он встретил брата на окраине поселка. И стоило больших трудов увести его в дом, подальше от лишних ушей.

— Что случилось? Бодхани-баши решил покончить с нами. Такой силы он раньше на Сангистан не бросал. Похоже, снял всю артиллерию с Анзоба и отогнал «броню» от Пенджикента. За один день стены сровняли с землей. Мы почти проиграли бой и готовились утром умереть. А ночью случилось чудо. Кто-то напал на лагерь Бодхани. Очень похоже на работу спецназа. Старого спецназа. Наставили мин и растяжек среди шатров Бодхани, взорвали и подожгли броню и машины, да еще спровоцировали панику какими-то звуковыми устройствами. Пиротехники тоже не жалели. Одним словом, навели шороху... Это надо было видеть!

— Бойцы болтают о дэвах и Аджахи!

— Болтают. Неведомые друзья не поскупились на спецэффекты. Когда всё кончилось, половина войска стояла на коленях, взывая к Аллаху. А ведь мы наблюдали это со стороны. Представляю, каково было ахмадовцам, — Шамсиджан улыбнулся. — Думаю, утром Бодхани вместо армии имел стадо перепуганных баранов. Во всяком случае, ушел еще до рассвета, бросив всю технику. Правда, от нее мало что осталось.

— Ты думаешь, это были люди?

— Послушай, Фатхулло, ну какой смысл демонам помогать нам? Кутрубы и ифриты бы сожрали всех, а не только ахмадовцев. Или считаешь, что наши воины безгрешны или невкусны? Нет, это были люди. Вот только интересно, что за люди… Провести такую операцию может далеко не каждый. Но кто бы это не был, остается только благодарить. Наша смерть откладывается. И надолго. Ахмадов не скоро соберет такую силу.

— И кто же это? Предположения есть?

— Не знаю. Пенджикенту не по зубам. Урусы могут потянуть. И узбеки. Всё. Но не понимаю их интереса. Да и далеко обоим…

— Всё интереснее и интереснее…

— Угу…

Братьев прервал стук в дверь.

— Кого там еще принесло?

— Извините, командиры, — всунул голову в дверь боец из охранного десятка, — тут к вам этот… посланец Иблиса… То есть, Ирбиса…

— Зови. — Фатхулла повернулся к брату. — Никак не отойдут от ночного приключения… Как думаешь, брат, опять от Ахмадова?

— Рановато для него. Сейчас узнаем.

Шамсиджан повернулся к вошедшему. Как обычно, молодой, небогато одетый таджик. Опять новое лицо, Ирбис никогда не присылает дважды одного и того же человека.

— Здравствуйте, уважаемые. Вам просили передать. — Гость протянул старшему брату шкатулку. — Послание внутри.

— Отправитель не доверяет «языку» Ирбиса? — удивился Фатхулла.

— Он считает, что так вам будет удобнее обдумывать его слова.

Шамсиджан открыл шкатулку, и лицо... Фатхулла никогда не видел брата настолько удивленным. Сержант внимательно осмотрел извлеченный предмет, даже специально понюхал его, хотя запах и так ощущался достаточно далеко… Потом прочитал приложенное послание. Протянул листок брату. Подождал его ответа…

— «Дважды пришедший вовремя в третий раз может и не успеть. Сержанту лучше отдать честь полковнику», — вслух прочитал младший. — Ты думаешь…

— Да! Умных людей надо слушаться.

— Хорошо.

Шамсиджан обратился к гостю.

— Я прошу вас немного подождать уважаемый. У нас будет послание в Душанбе. Полковнику Рюмшину.

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Седьмой, так это наши подкатывают? — вновь ожил динамик рации.

— Нихт, Ванья! Квакинцы местные. Жопу в горсть и к нам!

Капитан обернулся к деду.

— Машину есть, где сховать?

— Что?

— Спрятать, млять! — рявкнул Урусов на растерявшегося сторожа.

— А… да… да… есть! — тут же засуетился дядя Гера, смешно всплеснув руками. — Мы ее, туточки… за дом всунем! Ворота там, железом заставленные! Никакая вражина не подкрадется!

— Сомневаюсь, — буркнул в ответ капитан. — Борь, с дедом до «Тигры», Ваньке покажете куда, что. А мы тут приглядимся. Дед, млять, бонбой только вражину не стращай. Долбай сразу.

Юринов тут же выскочил из дома, волоча за собой деда, от скорости происходящего, даже не сопротивлявшегося бесцеремонному Шаху.

— Поляк!

Сержант вопросительно кивнул, весь собравшись, как перед броском. Урусов дернул подбородком вверх. Сержант снова кивнул и без слов полез на чердак.

— Ой, а мне что делать? — подняла глаза на Урусова девушка.

Андрей покосился на испуганное лицо. На глазах слезы, губа закушена… А так — красивая. Повезет Борьке. И дети, будут умные и красивые… Прямо как у самого капитана…

— Сначала успокоиться, — капитан ласково пригладил взъерошенные сквозняком волосы.

— Хорошо, попробую! — опять шмыгнула носом Юля.

— Вот и умница! — улыбнулся Урусов, и выглянул наружу сквозь узкую щель, которая когда-то была окном. «Не знаю, дядя Саша, что ты за человек был, и какие погоны носил, но поработал на совесть. Такую кладку не каждый фугасный снаряд возьмет. Так что, потанцуем, девочки, польку-бабочку, за ногу вас, сцуков, да об угол башкой. Тут такой, млять, «Дом Павлова» организуем, что жидко обгадитесь! Или мы не в Сталинграде?!»

В пределах прямой видимости врага еще не было, но вдалеке начинало мелькать неразборчивое на таком расстоянии ворушение. Понятно. Ворота блокируют, через забор лезть готовятся…

Заполошно протарахтела очередь. Явно не «Калаш». Из «Кедра» какого балуются… Заодно, стало ясно, что договориться не сможем. И не будем… Оно нам надо, с шантрапой общаться?

Урусов тронул кнопку гарнитуры:

— Сундук — Седьмому!

— На связи!

— У нас гости. Закусь не светит, но налить обещают.

— Сундук принял. Выдвигаемся.

Вот и замурчательно, господа присяжные заседатели. Ребяток тут, от силы с десяток по нашу душу явился. Если напролом пойдут, мы их даже вдвоем с Димкой положим. Основная задача — не поймать шальную пулю. И дождаться Сундука. Засада тут крайне сомнительна. Не то пальто.

Мимо дома прошуршал пробитым колесом «Тигр». И когда только успели, клоуны? Шах махнул рукой, и что-то проорал неразборчивое. Да и так понятно, что они с тылу останутся. Принцип круговой обороны — свят…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Санька

— А теперь объясни, зачем?

Папа рассержен. Очень. Говорит тихо и спокойно, совершенно ледяным голосом. А у деда в глазах слезы стоят. Было бы из-за чего! Ну, поиграли немножко. Пошутили. А чего он влез на чужую территорию? На нашу! Мы же его не убили! А вполне могли, никто бы слова не сказал…

— Ну, пап…

— Во-первых, я не припомню, когда тебе исполнилось четырнадцать лет?

Опускаю глаза и ковыряю землю большим пальцем левой ноги.

— Ну, пап… У Вальки одного человека не хватало… Я же подготовку по пятнадцатилеткам прошла…

— Вижу, как прошла! Руки-ноги выросли, мозги нет! Когда вы заметили чужака?

— Когда через хребет перелез…

— И за каким хреном было его весь день вести?

— Так неизвестно же, может, опасен… Между прочим, это не я решила. Валька так сказал, мол, трогать не надо, только последить. Потому что не враг, а простой охотник. Сделает свои дела и уйдет вниз.

— И?

— Ну, он же не ушел…

— Саня! Он бы ушел утром. Никого и ничего не увидев. Ты не согласна?

Ну, согласна, конечно. Можно было просто последить. А можно… Но так весело получилось… Как он перепугался! Стоит весь бледный, нож в руке зажал, смотрит на Коно, как будто собаку ни разу не видел… А когда еще и Ленг вылез… И пургень подкатил вовремя… Смехотища…

— Дочь, пойми. Если перед тобой враг, его убивают. Если друг — приглашают в гости. Если идет мимо — пусть идет. Мы не исусики. Мы умеем быть очень жестокими. Но это должно иметь смысл. Ни над кем никогда не надо издеваться просто так. А вы это делали ради хохмы.

— Мы не издевались…

— Да? А ты себя поставь на его место!

Пытаюсь. Не получается. Чего бояться-то было? Подумаешь, пара собачек, горсть гнилушек да несколько рупоров, чтобы голоса усиливать. А он рванул, как ошпаренный. Ночью, в пургень, напролом через лес… Пришлось даже за ним идти, чтобы шею не свернул с перепугу.

— Не могу.

— Что? Так страшно?

— Не, не страшно. Совсем.

— Не можешь абстрагироваться от любимой собачки? Представь вместо нее медведя.

Медведя? Интересно… Один медведь выходит на меня в лоб, второй сбоку. Арбалета нет, лук достать не успею, только нож. Скорость реакции у медведя хорошая, уязвимые места… В прямом контакте не успею, зацепит лапой… Значит, прыжком вверх, через него, удар при перелете, ножом по горлу, других вариантов нет. Предварительно врезать в нос, слабое место… При приземлении перекатом под дерево, на случай, если промахнусь. Да и второй есть… Ой блин!

— Папа! Он мог поранить Коно!!!

Папа качает головой.

— Бесполезно, — говорит он деду, — она прикидывает, как удобнее резать медведей. Ничего не боится, суперменка чертова. … Как она может представить чужую боль…

И неправда, боль очень даже могу. Но что в ней страшного? Да и не было этому парню больно…

— Внучка, — вздыхает дед. — Он не мог поранить Коно. У парня нет такой подготовки, как у тебя и твоих друзей. Ты знаешь, что рассказывают о нас внизу?

— Знаю.

— Представляешь, как должна быть важна парню добыча, что он пошел сюда? Или думаешь, ради спортивного интереса?.. В кишлаке голодная мать и младшие, которых надо кормить. Если он погибнет, делать это будет некому. А если не добудет архара — нечем. Поэтому и пошел. Его трясло от ужаса весь день. Не за себя, за младших. Еще пургень, для них это кара Аллаха. Он и так был на пределе нервного срыва. А тут вы со своим спектаклем… Не надо оправдываться. Просто постарайся понять.

Я молчу. Потому что представила: не суметь накормить младших, умирающих от голода… Пойти на что-то невозможное, и всё равно не суметь. Нет, не представила, я не могу себе представить, что может меня остановить в такой ситуации… Но этого парня остановила я…

— Деда, я отнесу этих баранов… И еще двухвосток отсыплю... Недельный запас... Я могу неделю поголодать… Дед…

— Нет. То, что надо, лучше сделают другие. Просто всегда сначала думай. Хорошо думай. Ладно, Санечка?

Киваю сквозь слезы. Увидел бы кто — не поверил: бешеная Санька плачет… Но дед умеет просто объяснять самые сложные вещи. По крайней мере, мне…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Эй, доходяги, выходи по одному, с поднятыми руками! — даже как-то весело проорал «парламентер». — Старшой ваш помер, так что все, приплыли! Господин Хомяков обещает сохранить жизнь! И частичное здоровье! Не всех, конечно, частей тела! — и гнусно загыгыкал.

Девушку затрясло. То ли от страха, то ли еще от чего… Урусов поймал ее лицо ладонями, и тихо, но уверенно сказал прямо в заблестевшие от слез глаза:

— Юлия Батьковна, если не перестанете плакать, ваше прекрасное личико покроется морщинами. И в Вас перестанут влюбляться прекрасные прынцы на камуфляжных «Тиграх». Понятно?

Девушка кивнула. И тут же шмыгнула носом.

— Раз понятно, значит, ты молодец и умница. И вообще. А сейчас, марш в коридор, ложись там на пол, и лежи, тихо-тихо. Как мышка. Что бы не случилось.

Поляковская сестра отчаянно замотала головой:

– У меня пистолет есть. Бабушкин. Только патронов нет.

— Спрячь подальше пока, — сказал Урусов, покрутив в руках «Вальтер» с выгравированной надписью «Старшему лейтенанту Полякову. ГУКР 3-й Белорусский». — А как он до вас дошел? Брат твой говорил, медаль с похоронкой пришла.

Юля опять всхлипнула, но уже потише:

— Сослуживец привез после войны…

— Ладно, потом расскажешь. Патроны тут «Парабеллум» девять на девятнадцать, их есть у меня...

— Я…

Урусов пригрозил непослушной девчонке кулаком. Та кивнула и попыталась улыбнуться.

— Ну, так что, долго мне ждать придется?! — продолжал надрываться бандит. Он уже подошел метров на двадцать к дому. Еще немного, и начнет внутрь заглядывать… — Вам что, с перепугу уши позакладывало?!

Сверху бухнул одиночный выстрел, непривычно громкий. Урусов кинул быстрый взгляд на девушку. Та даже не вздрогнула… Ну, и замечательно. А вот к окошку я тебя, красавица, в жисть не пущу. Нельзя красивым девушкам смотреть, как сучат ногами агонизирующие трупы, загребая скрюченными ладонями комья грязи. И как плещется на месте головы черно-красная лужа…

Сволочь ты, сержант Поляков. Не мог в тушку жахнуть? Похоже, что жаканом влепил. Только что там за гаубица наверху?

— Наверху у нас ружье дяди Сашино. «Трехлинейка». Он еще, когда охотиться собирался, пули напильником стачивал немного… — верно поняла удивление капитана Юля.

— Матерый браконьер… — протянул Урусов. — Я бы с таким в лесу встретиться не хотел.

— Он такой был! — с нескрываемой гордостью заявила девушка.

Мдя, Борис Викторович… Вам срочно надо обзаводиться привычкой стрелять из ПК с одной руки. Тогда все шансы за тобой будут. Безоговорочно…

— Раз начинаешь хвастаться, значит, точно успокоилась.

Над головой пронесся маленький свистящий вихрь. Несколько пуль со звоном отрикошетили куда-то внутрь, все же сумев нащупать «окошки». Началось. И кто же это у нас такой меткий, что сразу засек? Если дальше в таком духе пойдет — грохнут тебя, капитан, и не только тебя. А Первая Конная Буденного только в сказках вовремя появляется. Ребята, похоже, где-то тормозят. Если еще и их прищучили… Неа, не начнется. Похоже, подряд косят, вон, лупят во все стороны.

— Так вот! — Урусов вытащил из-под погона берет. Отряхнул с новенького зеленого сукна мелкое кирпичное крошево, и нацепил на затылок. Где берет каким-то чудом все сумел удержаться на давно не стриженных волосах. — На чем я остановился?

— На том, что надо успокоится! Я успокоилась! — натянуто улыбнулась Полякова, всем видом демонстрируя готовность к подвигам. — А берет зачем?

— А это как моряки тельняшками светят, так от то и погранцы беретами красуются. Положено. Я, вон, свой старый сыну отдал, так судьба военторг на пути поставила. С новым.

— Так у вас сын есть? — хихикнула девушка, совершенно не обращая внимания на пыльную взвесь, плотной завесой стоявшую в помещении.

— Ага. И жена с дочкой.

Снова прогрохотала автоматная очередь, впустую дырявящая воздух. Лишь оставила отметины на кирпичах. То ли у нападающих кончилось везенье, то ли выдумали что-то хитрое … Первое — скорее.

— Уже говорил, что ты умница?

— Еще нет!

— Значит, уже сказал. А теперь, умница моя… — Урусов выглянул наружу. Труп застыл, некрасиво раскинув ноги. Бандюки, прячась за складками местности, и потихоньку подползали поближе. Ну, пусть ползут. Идиоты… Должны же понимать, что на стволы лезут… Ладно, они нам не дети, а вероятный противник.

— Начинать? — сам себе шептал капитан — Не-а, далековато. С их темпами, минут двадцать есть еще. Если сержант не начнет из своего карамультука садить не глядя… Когда ярость благородная волною вскипит… Поляк, не стрелять! — заорал Урусов.

— Принял! — донеслось сверху.

— А теперь, — снова повторил капитан, обращаясь к девушке, — у тебя целых три очень важных поручения! Первое — смотреть, чтобы никакая паскуда не проскочила краем нас. Как увидишь, сразу кричи. Разрешаю меня пинать. Даже ногами. Второе — набивать магазины. Цинк открытый в РДшке есть, запасные тоже где-то там. И третье — постоянно читай про себя стрелковую молитву.

— Какую-какую? — переспросила Юля. Судя по всему, девушка уже действительно успокоилась. — Я никакую стрелковую молитву не знаю! Дядя Саша не говорил, что такая есть…

— Дярёвня… — разочарованно протянул Урусов. — Слушай сюда, тогда, представитель некультурного слоя, не читавший классику… «Сделай спуск мой плавным, святой Макаров, сделай прицел мой не сбитым, святой Драгунов…»

Девушка от неожиданности прыснула смехом, но послушно начала повторять:

— И не перекоси пружину мою боевую, святой Браунинг…

В такт размеренному ритму «молитвы», Урусов уронил флажок на одиночную стрельбу, передернул затвор… Первая цель послушно подставила тушку под срез… Как не выбирай «холостой» ход курка, выстрел все равно будет хоть немножко, но неожиданным…

Тушка врага смешно дернула руками и завалилась в грязь. Остальные как с цепи сорвались, шарахнув сразу из всех стволов. Сквозь ставший вдруг вязко-тяжелым воздух, вдруг закрутилась, чертя дымком запала причудливую спираль, ребристое тело гранаты… Урусов только и успел, что откатиться от амбразуры, накрыв телом Юлю. А та, прерывистым голосом все повторяла наскоро заученные слова, утонувшие в близком разрыве…

Таджикистан, окрестности Айни

По улице кишлака неторопливо шел высокий старик. Старый стеганный халат неопределенного цвета, черная тюбетейка. В поводу — маленький серенький ослик. Животному приходилось нелегко, вес поклажи был явно не мал. Путник двигался ровным спокойным шагом, выдававшим опытного путешественника. Подошел к калитке, коротко стукнул в нее посохом и, дождавшись возгласа хозяина, вошел во двор.

— Ассалам алейкум, уважаемый!

Сидевший на дастархане, еще более древний старик, поднял на гостя глаза. Удивительно молодые...

— Ваалейкум ассалам. Выпей чаю с дороги, путник, и расскажи, что привело в эти края.....

— Спасибо на добром слове, ата! Разве можно отказаться от пиалы, протянутой дружеской рукой?

Выскочившая из дома женщина принесла еще одну пиалу и чайник. Пришедший подсел на дастархан к хозяину. Оба отдали должное божественному напитку. Разговор возобновился только после второй пиалы:

— Скажи, уважаемый хозяин, туда ли привел меня Аллах, куда я держал свой путь? Мне нужен дом Шамси Абазарова.

— Аллах направил твои стопы в нужное место, — неторопливо ответил хозяин. — Это дом Абазаровых, а Шамси — моё имя. — И, увидев удивление на лице гостя, добавил. — И имя моего правнука. Кто из нас нужен тебе? И как твоё имя, путник?

— Оглашать моё имя нет нужды, я безымянный посланец того, кого в этих краях называют Ирбисом. Ты, наверное, слышал о Леопарде Гор, ата?

Абазаров кивнул.

— И хотя невежливо быть безымянным в гостях, я не стану вспоминать, как меня звали до того, как мир окончательно сошел с ума...

Гость замолчал, и старики опять сосредоточились на содержимом пиал.

— Я думал, что мне нужен твой правнук, уважаемый! Но трезвая мудрость старости лучше для серьезного разговора, чем горячность молодости. Ирбиса просили передать твоему внуку вещи, которые он забыл, отдыхая в горах. Они и составляют поклажу этого ишака.

— Кто просил? — Старик мгновенно преобразился. Куда делась холодная степенность столетнего аксакала? Перед посланцем сидел полный сил воин, опасность которого ничуть не уменьшили прожитые годы.

— Не на все вопросы я могу дать ответ, ата. Ирбис всего лишь посредник, он передает только то, что его просили… — путник «констатировал факты», как часто говорил ротный сержанта Абазарова на очень далекой и очень давней войне…

Старик улыбнулся чему-то своему… Потом вернулся к делу:

— Так всё же, кто просил?

— Этого я не могу тебе сказать. Моё дело передать ишака с поклажей, и сказать следующее: «Пусть батыр, сбивающий одной стрелой двух архаров, простит неразумных, помешавших ему, и помнит, что он сумел сохранить не только жизнь и оружие, но и честь»...

— Я понял тебя, путник. Мой разум не помутили прожитые годы.

— И еще, уважаемый. Ирбис просил передать, что такие смелые батыры, как живущие в этом доме имеют право вырезать на своих воротах вот такой знак, — посланец достал небольшую пластинку и передал старику. — А наши услуги для них бесплатны. Думаю, твой правнук знает, где нас найти…

— За что такая честь, посланец? Извинения приняты и без этого.

— За Кавказ. Всего наилучшего, домулло.

Он поднялся и неторопливо пошел к выходу.

— Ты думал, я не узнаю тебя, Ильяс? — произнес старик, когда гость скрылся из виду. — Зря. Клинок моего разума, еще не затупился... Похоже, Снежный Барс благородный зверь… И обитает в интересных местах…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Капитан! Ты вроде как женатый? Или чем дальше в лес, тем карман для кольца глубже? — как сквозь подушку, послышался откуда-то голос Сундукова. — Хорош девчонку тушей плющить, кабан сибирско-донбасский!

Урусов кое-как поднялся на ноги. Мутным взглядом окинул набившихся в вдруг ставшую тесной комнату… Капитана мучительно вывернуло наизнанку. Дрожащие ноги не выдержали и подломились. Урусов снова упал, чудом не оказавшись в луже, бывшей его ужино-завтраком…

— Мда, только меня увидел — сразу блевать потянуло, — хмуро пошутил майор. — Ладно, барышня, оставайтесь, Шах и Поляк с нами. Герман — за Седьмым приглядишь. Хохол, сцука, везучий как обычно… только обблеваный. По коням!

Перед глазами стояли разноцветные круги, медленно вращающиеся по странным траекториям. Урусова снова стошнило.

— Потерпи, Андрей, все пройдет… — Прохладная ладошка обтерла какой-то тряпкой лицо, подала флягу. Капитан случайно коснулся губами руки…

— Коша… — простонал капитан, снова выпадая в забытье. Круги начали вращаться быстрее, затягивая в свой танец…

— Я — Юля, разве забыли? — голос держал, не давал соскочить с реальности, уйти отсюда… — Ты меня от гранаты закрыл. Нам чуть внутрь не забросили как-то. Только осколки все в стену ушли.

Граната, осколки? Про что это она говорит, девушка с прохладными руками, такая похожая на ту, без которой нельзя жить…

— …Мимо прошли, а тебя взрывной волной приложило, да еще и об стену шарахнуло. А ребята почти сразу же подоспели! Хомяковцев всех перестреляли почти! Только двоих живыми взяли! И поехали к бандитам на малину. И Димка с ними, и Борис поехал, а я с вами…

— Не грузи командира, — оборвал причитания девушки Герман. Водитель присел рядом с капитаном. Оглянувшись, забрал у девушки флягу с водой, и, долго не думая, вылил Урусову на голову и за шиворот. Помогло…

— Седьмой, прием!

— Седьмой на связи… — попробовал улыбнуться Урусов. Получалось плохо. — Как оно?

— Да как может быть? — пожал плечами Герман. — С десяток «холодных» у них, двое у нас. Пацаны разбираться поехали. Поляк наверху РПО нашел, так что будет весело.

— Трупы кто? — продавил главный вопрос капитан.

— Сторож местный. И Юрка-кардан. Нарвался по-глупому. Шальная в висок, и только мозги по кабине…

— Весело, млять, — выдохнул Урусов. — Ванек, помоги встать, а то в собственной блевотине сидеть — нихт кошер.

И замолчал, оглушенный жутким, наизнанку выворачивающим душу, отчаянно-безнадежным криком поляковской сестренки:

— Дя-я-ядя-я-я Ге-е-ра-а-а!!!

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— День добрый, Андрей Владимирович.

Андрей Пилькевич, бывший начальник Центроспаса Республики Таджикистан, а ныне начальник штаба Двести первой дивизии с интересом рассматривал вошедшего. Обычный таджик. Молодой парень, почти подросток. Одет в европейском стиле: джинсы и дутая куртка. Всё не новое, еще довоенного китайского производства, но аккуратное, видно, что одежду берегли. Тоненькие усики на узком лице. С учетом возраста усами вошедший должен гордиться. Точнее, их наличием: у таджиков растительность на лице начинает появляться достаточно поздно. В общем, ничего особенного. Разве что, металлическая пластинка с изображением какого-то животного, одетая на шею, слегка выбивалась из образа. Впрочем, секрет данного амулета раскрылся в следующей фразе:

— Я работаю у человека, который известен в Таджикистане под именем Ирбиса. Вам приходилось слышать этот псевдоним?

Андрей кивнул. Естественно, приходилось. Ирбис, Снежный Барс Леопард Гор, Великий Посредник… До чего азиаты падки на громкие красивые имена и сложные обряды. Почему нельзя просто прислать человека на переговоры? Кому и зачем нужны какие-то посредники? Ладно, допустим, к тому же Ахмадову и в самом деле опасно посылать людей. Но чего бояться в Дивизии? Впрочем, надо отметить, что до сегодняшнего дня посредники обходили Душанбе стороной.

Знали про Ирбиса мало. Конечно, разведка уделяла внимание всем более-менее значащим фигурам на политической карте Средней Азии, а особенно Таджикистана. Но посредникам его доставалось немного, хотя в первое время их развелось тьма тьмущая. Разрабатывать подобных пешек — смысла ни малейшего. Посредники — разменная монета, только подсобрал информацию, а клиента грохнули. И смысл? Потери среди посредников в первые годы просто ужасающие. Не один раз беки вместо ответа присылали спрашивающему голову посланца. А потом посредник остался один. Ирбис.

Его пустили в проработку всерьез. Очень всерьез. После того, как в восемнадцатом году люди Леопарда Гор нашли и вырезали банду Искандера Осими, за которой спецназ дивизии безуспешно гонялся два года. А посредник нашел играючи, чтобы передать сообщение. И уничтожили быстро и эффективно. Но не за преступления, которых за Искандером числилось без счета, а за посягательство на жизнь посланника. А ведь у Осими были очень неплохие бойцы. Занялись разведчики Ирбисом очень плотно. И абсолютно безрезультатно.

Самого Посредника, вообще, не нашли. Никто его не знал, никто его не видел, никто его не слышал. О нем слышали даже бродячие собаки, а его — ни один человек. Это мог быть любой дехканин, обрабатывающий хлеб на собственном поле, бек или баши, развлекающийся на досуге, столетний старик или узбекская разведка. Или, с тем же успехом, американская или республики Гонолулу. В определенных местах можно было оставить информацию, за которой приходил какой-нибудь молодой парень, представлявшийся «языком, глазами и ушами Ирбиса», выслушивал поручение, забирал оплату и исчезал, чтобы через некоторое время появиться у адресата. Естественно, попытки отследить «уши» были. И убить — тоже. Но насколько знал Андрей, исключительно неудачные. Даже квалифицированная слежка теряла поднадзорного на ближайших километрах пути, а результат покушений… Осими свидетель… Чаще всего на месте: у «языков» имелись и руки, и оружие.

Защищала посланников такая же табличка, как и висящая на шее гостя. Кусок металла со стилизованно нарисованным зверем. Не то барсук, не то енот, может, вообще, скунс американский. На волка тоже немного смахивает. Но не барс, это точно! Весьма эффективно защищала. А подделать знак Ирбиса было не безопасней, чем пустить себе пулю в лоб.

Разведка Дивизии, конечно, не чета службам мелких баши. И люди посерьезней, и материальная база… Но в данном случае и ей похвастаться было нечем. Никто, ничего и никогда…

И вот «работник» неуловимого Посредника стоял перед Пилькевичем. Первой мыслью Андрея было захватить посланника, и получить кучу интересной информации. Но начштаба еще задолго до войны научился сначала думать, а уже потом бегать. Мало того, что результат такой попытки непредсказуем. Так еще есть законы, которая Дивизия активно проводила в жизнь на контролируемой территории, потихонечку строя нормальное государство. И если тот, кто эти законы разрабатывал и вводил, первым же и начнет их нарушать… Какое-то государство, может и получится… :Но только не нормальное. Парень пока не сделал ничего запрещенного, за что его арестовывать.

— Присаживайтесь, — кивнул на стул Андрей, — чем могу быть полезен?

— Меня просили передать несколько слов Сергею Павловичу. Но поскольку в настоящее время он занят, а скорость поступления информации столь же важна заказчику, как и точность, я решил обратиться с этим вопросом к Вам.

— Слушаю.

Дверь открылась, и секретарша (а как же, у нас и секретарша есть, правда в звании старшего лейтенанта и очень специфическими навыками, но есть, и ходит в штатском) принесла чаю. Гость начал говорить только когда она вышла:

— Первое предложение от Шамсиджана Рахманова, соправителя Матчи. Дословно оно звучит так, — гость перешел на таджикский, — «сержант всегда готов отдать честь полковнику». Перевод нужен? — последняя фраза прозвучала уже по-русски.

— Не обязательно, — ответил Пилькевич, — скорее, расшифровка. Я владею таджикским, хотя и не так блестяще, как Вы русским.

По-русски посланец говорил чистейше, как будто родился и вырос на волжских просторах, а не в горах и пустынях Средней Азии.

— Владение языками — обязательное условие работы у Ирбиса. Русский, таджикский и узбекский в совершенстве — обязательный минимум.

Андрей покачал головой:

— Неплохо. Очень неплохо. Достойно уважения.

— Вернемся к делу. Матча хочет войти в состав Вашего государства. Дотируемым районом она не окажется. Скорее, наоборот. Единственное условие — уничтожение баши Ахмадова и присоединение вами его территории. При этом матчинцы готовы участвовать в боевых действиях. Но в одиночку с Ахмадовым им не справиться.

— Вы должны понимать, что это непростой вопрос. Ахмадов и у нас как кость в горле, это не секрет. Но не уверен, что нам стоит сейчас начинать войну. В любом случае, такие вопросы я единолично не решаю.

— Никто не требует немедленных действий. Сержант ВДВ СССР Шамсиджан Рахманов отдельно подчеркнул, что данное предложение долгосрочное, и останется в силе до тех пор, пока Матча не станет частью единого Таджикистана. Или пока Аллах не приберет к себе душу сержанта.

— Что ж, спасибо. Я доложу переданное Вами полковнику. Насколько я понимаю, это не всё.

— Совершенно точно. Бек Пенджикента Саттах Амонатов просил передать, что Пенджикент заключил договор о мире и дружбе с шахом Великого Хорезма Сарыбеком. Договор равноправный и не подразумевает включения Пенджикента в состав узбекского государства. Войска Сарыбека могут войти в Пенджикент исключительно по отдельной просьбе Саттах-бека, а она возможна только в случае успешной агрессии со стороны всё того же Ахмадова. Кроме того, бек по-прежнему считает полковника своим другом и подтверждает, что в случае конфликта Дивизии с Ахмадовым, поддержит вас всеми своими силами.

— Чего-то многовато предложений дружбы для одного дня. А объединиться Саттах-джан не предложил?

— Почтеннейший сказал, что при наличии общей границы имеет смысл вернуться к обсуждению данного вопроса.

— Хитер дед, хитер и изворотлив… Еще кто?

— Бодхани Ахмадов, баши Зеравшана, передает полковнику наилучшие пожелания и предлагает мир и дружбу. Более того, он информирует, что его войска не перейдут через Анзобский перевал.

Андрей покачал головой.

— Охренеть… Скажите, а как это у Вас получается: только что передали мне предложения от врагов господина Ахмадова, а потом от него самого? Один и тот же человек.

— Мы передаем все оплаченные слова, кто бы их не сказал. Таковы Правила. Не гонять же к вам троих...

— Тоже верно. Насколько я понимаю, второй и третий вопросы риторические, и ответа не требуют. По первому я пока тоже ничего не скажу.

— Естественно. Когда будете готовы, оставьте сообщение в любом их наших «почтовых ящиков».

— В Душанбе они есть?

— Конечно. Ваши разведчики в курсе. Это наши личности им не удалось установить. А всё остальное — выяснили. Ваш ответ оплачен Матчой, так что не стоит рисковать своим человеком, отправляя его через земли врага. Не смею больше задерживать.

— До свидания.

Дверь за посетителем закрылась.

Окрестности Астрахани

— Страшный ты человек, капитан.

Сундуков отхлебнул из фляжки и протянул Урусову. Тот помотал головой. Контузия, вроде, отпустила маленько, но от одного запаха спирта выворачивало мгновенно. Пришлось становиться трезвенником. Капитан надеялся, что временно. Майор тем временем продолжил:

— Тебе самых, можно сказать, невинных пацанов доверили. Поляк от каждого трупа блевал. Про шахматиста, я вообще молчу. Ты их должен был холить по холке и лелеять по лелейке. Беречь, так сказать, от жизненных неурядиц и прочих невзгод военного времени. А ты что с ними сотворил, хохол ты чокнутый?

— Что сотворил, что сотворил… Эти сами кого угодно на подоконнике построят и Родину любить научат. А под белых и пушистых это так, маскируются.

— Херово они маскируются. Видел бы, что у несчастного Хомяка творили....

— И чего творили? Филиал Аушвица открыли?

— Да так… — замялся майор.

— Нет уж, начал — рассказывай. Шибко интересно, на что способны мои бойцы, когда нужда яйца прищемит.

— Ладно. Подъехали мы, я присматриваюсь, план прикидываю, как эту цитадель брать. Цитадель, прямо скажем, хреновенькая, не для обороны строилась, комфорта ради. Охотничий домик какого-нибудь Луя французского, не более. Внешка, как ДШК увидела, так сразу в нетя подалась. Даже ствол не прогрелся.

Пока я мыслил через ворота идти или с заднего хода, выскакивает Поляк и из РПГ по левой стойке шарашит.

— Придурок, вот что сказать хочу. У нас выстрелов и так мало к ним осталось.

— Да по хрен. Если для дела — пущай тратят. Граната еще не долетела, а Шах уже по правой засадил. Ворота даже не посекло. Они просто рухнули. И эти двое внутрь. Зачищать.

Идут, Поляк красный, как вареный рак, на глазах слезы, и орет, как в фильмах про войну, только не «за Сталина!», а «за бабушку, сцуки!». А шахматист молчит. Но белый, как мел, ни один мускул на лице не дрогнет. Мраморная статуя, мля. Идут и садят во всё, что шевелится. В общем, через пару минут уже ничего и не шевелилось. Даже собака хомяковского вместе с будкой в клочья разнесли… Только сам Хомяк под кроватью заховался. Прикрылся телом то ли жены, то ли курвы залетной. В общем, с кем спал, той и прикрылся.

Майор перевел дух и опять приложился к фляге.

— А дальше самое интересное. Поляк этого мудака вытащил, тесак в брюхо воткнул и спрашивает меня: «Товарищ майор, он нам что-то рассказать должен, или можно дальше резать?». «Сержант, — говорю, — не нужен он, кончай к чертям, да поехали». А он мне: «Разрешите, товарищ майор, я ему пару вопросов задам?».

И задал… Блин, Андрюха, я обосрался. Как тот урод орал! Не нужны были Поляку ответы. Он просто этого козла на куски порезал… И ведь так и не убил. Бросил. Без рук, без ног, глаза выколоты, член изо рта торчит. Но живой…

Роман отхлебнул еще. Выдохнул.

— Млять, Андрюха, откуда это в нем? Нормальный же парень был... А тут прямо как Чикатила какая...

— Этот урод его родителей убил. И бабушку. А сестру изнасиловать пытался. Двенадцатилетнюю. Не сам, но какая разница, по большому счету. Да и деда завалили... Не знаю, что бы я на его месте сделал, но есть подозрение…

— Мда… Звереют люди…

— В общем, Саныч, теперь мы знаем, что у нас на счету очередные трупы… И пара пацанов, пустивших в себя Войну… Уже хлеб…

— С хлебом, кстати, полный облом. Брать у Хомяка этого оказалось толком нечего. И поспрошать уже некого. Главное — горючки ни капли. Даже с машин слить не удалось. Сгорело всё. Вместе с тачками и гаражом.

— А на хрена поджигали?

— Счас, поджигали! Заховался там кто-то, вот твои рэмбы мелкие и всадили залп. Полыхнуло — мама не горюй! В итоге, топлива как не было, так и нет. Зато на руках имеем двух полувменяемых садистов со склонностями ко всяческим извращениям. Вот такой вот расклад…

Помолчали.

— Что с горючкой делать будем, а, Андрюх?

— А что делать? Махну завтра вперед на «Тигре». Возьму с собой Поляка и шахматиста и рвану. В последней деревне говорили, там что-то похожее на мотострелков расположено. Сомневаюсь, чтобы открытым текстом послали. Наберем бензина в канистры и вернемся. А пошлют, значит, кысмет...

— Поляка не бери. Напоил я его, Еще сутки в себя прийти не сможет. То ли от спирта, то ли от собственного озверения.

— Еще и алкашом станет. Достойную смену растим, а, майор? Нехай отсыпается. Проснется — сестренка реабилитирует. Вдвоем с Борькой сходим.

— Не понял… А Ванька?

— Чего-то подзамотался он. Пусть отдохнет. Шах баранку покрутит, потренируется. А если вляпаемся, что вдвоем подыхать, что втроем…

— Добре. Другого варианта, вроде, не видно…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа сел на дастархан, скрестив ноги. Чай пили в молчании. Первым тишину нарушил Вагиз:

— Вы слышали, уважаемые? Наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решил покончить с Матчой.

— Подобное происходит несколько раз в год, и всегда с одинаковым результатом, — отозвался Абдулла.

— Да, но в этот раз баши привез с Анзоба пушки, и они разрушили стены Сангистана. К вечеру первого дня Шамсиджан Рахманов стал беззащитен, как хромой суслик перед шакалом.

— И что же — поинтересовался Мустафа, — помешало нашему уважаемому… зверю съесть суслика?

— Вы будете очень удивлены, почтеннейшие, но вечером на армию нашего баши напали порождения Иблиса.

— Порождения Иблиса? — удивился Абдулла.

— Именно так. Те немногие, которым удалось спастись, рассказывают страшные вещи! Огненные дэвы вырывались из земных недр и поглощали людей и машины. Оборотни-драконы своим дыханием сжигали несчастных, кутрубы и гули в обличии зверей рвали их своими клыками. А проклятый Аджаха хохотал, собирая души погибших.

— Но если на армию нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, напали слуги Иблиса, то почему они не тронули наших противников?

— Только Аллах знает ответ, уважаемый Мустафа, только Аллах. Я думаю, силы зла всё еще скованы печатями Рустама, хотя с каждым днем выбираются всё дальше. В эту ночь они просто недотянулись до матчинцев…

— Нет, Абдулла, — произнес Вагиз, — я считаю, что дэвы привыкли к мясу джигитов нашего баши. Не стоило столько лет подкладывать его в котел старухи Оджун. Вот и отозвались вылазки в Проклятое Ущелье…

— Да, уважаемые, — воскликнул Мустафа, — а вы знаете, что правнук Шамси Абазарова побывал там и вернулся живым?

— Где там? Неужели?..

— Да!

— Но как!

— Он охотился на архаров и забрел в запретные места.

— Младший Шамси заблудился в горах? — удивился Абдулла.

— Нет, он понимал, куда идет, но не хотел отпускать добычу. Шамси же не верит в духов.

— Атеист, — презрительно выплюнул Мустафа, — а как ему удалось выбраться живым?

— Непонятно, уважаемые. Видимо, большинство дэвов кушали отважных джигитов под Сангистаном. Мальчишку гнали всю ночь, порвали одежду и нанесли множество ран. Но Аллах благоволил к неверному: тот не только остался жив, но и сохранил добычу и оружие.

— Шамси — смелый парень. И хороший охотник, этого у него не отнять, — задумчиво произнес Абдулла, — настоящий батыр. Но всё равно непонятно, как ему удалось спастись.

— Всё в руках Аллаха, и только он решает, кто достоин какой судьбы. Сам мальчик молчит.

— Вон идет старый Шамси. Может быть, прадед сможет пролить свет знания на произошедшее? Домулло Шамси, не окажите ли честь нашему дастархану?

— Что, старые балаболки, птицы уже принесли вам новости о приключениях мальчишки?

— Птицы редко рассказывают правду. Ее всегда лучше получить из уст самого батыра, или его близких. Правда ли, домулло, что ваш правнук ходил в Проклятое ущелье и вернулся оттуда живой?

— Ну, ходил. Не бросать же добычу из-за глупых сказок, которые вы рассказываете здесь за пиалой чая!

— А правда ли, что он видел там героев этих сказок, и только милостью Аллаха сохранил свою жизнь?

— Ага! А так же добычу и оружие. Вы хоть немного думайте головой, уважаемые?

— Домулло, но он же пришел домой весь исцарапанный и в изодранной одежде!

— Мальчик зачем-то шел ночью, и разодрал одежду о кусты. А виноваты в этом вы.

— Мы?

— А кто разносит по всему ущелью всякую чушь про старуху Кампир и страшных дэвов в наших горах? Вот мальчишка и побоялся там ночевать. А теперь рассказывает сказки про хохочущий лес, огромных драконов и светящихся волков ростом с быка и клыками, как сабли, говорящих по-таджикски. Наверное, придумывает. А теперь еще и вы от себя добавите, болтуны! Небось, еще скажете, что армию баши под Сангистоном тоже пожрали демоны?

— А кто же, домулло?

— Взвода отлично подготовленных солдат хватит и не на такое. Шамсиджан молодец, что сумел так натаскать своих людей.

— Но люди рассказывали, про драконов, летающих по небу!

— «Люди»… Трусливые шакалы, наложившие в штаны после первого же взрыва, и бежавшие так, что обогнали собственную вонь. Да что с вами говорить, балаболки. Можете и дальше развлекать друг друга сказками… Толку от вас… Шахерезада хоть детей Шахрияру рожала…

Старый Шамси тяжело поднялся и медленно двинулся к выходу. Идти ему было очень тяжело.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, когда Абазаров покинул помещение — раньше он не говорил глупостей.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят восемь лет. Однако надо сказать, что он совсем ослаб головой. Его правнук никогда не врет, как, впрочем, и сам старик. Если парень видел светящихся волков и огромных драконов, значит так оно и было. Тем более, что джигиты баши видели тоже самое.

— Но драконы, Мустафа — это же аджахоры. Неужели, они уже на свободе? Значит, скоро вырвется и их властелин! Аллах всемогущий, защитишь ли ты правоверных от царя Хаоса? Или конец света неминуем?

Окрестности Астрахани

Колонна осталась позади. «Тигр» резво прыгал по ухабам, пофыркивая двигателем..... Минут через двадцать машина остановилась. От прямой как стрела трассы резко уходил в сторону просёлок. Очередная «грунтовка местного значения». Но очень уж специфически накатанная.

Капитан прикоснулся к рубчатому следу, который мог остаться только после гусеницы чего-то тяжелого.

— Сцукой буду, но по этой дороге кто-то часто катается на чем-то гусеничном.

— Может бульдозер? — на всякий случай решил уточнить Юринов.

— Ага. Мульдозер, — задумчиво протянул Урусов и резко встал. — Поехали. Если тут мотострелки где-то есть, то они по этой дороге очень часто катаются. На бульдозере с автоматической пушкой. БМП называется.

Борис молча пожал плечами. БМП, так БМП. Его дело направление выбирать, а не следопытствовать лишний раз...

Грунтовка шла через лесок. Смешанное редколесье или как там по-научному? Прозрачный, короче говоря....

Вот только прозрачность кончилась очень быстро. Когда оказалось, что дорога упирается в КПП, больше похожее на качественный форт.

Бетонные блоки в кажущемся беспорядке перед входом, «колючка» на воротах. И пулемет. Тяжелый станкач «НСВ». Из которого, вдруг шарахнули над головами. Скрежещущий вой крупнокалиберной очереди вбил обоих глубже в сиденья...

— Знаешь, Борь, смотрю я по сторонам, и думаю, а не пришел ли нам полный и безоговорчный кердык? — безразлично сказал Урусов, когда звенящая тишина в ушах сменилась всего-навсего ватной подушкой.

— Думаешь? — потряс головой Юринов.

— Знаю.

— Одно хорошо, Юлю оставили.

— Это точно. А то было бы еще смешнее…

— Эй, голубки, билять, хорош ворковать!!! — поторопили от блок-поста, для убедительности качнув стволом «Утеса» вверх-вниз. — А то снова шарахнем!

— Все, млять, выходим! — заорал Урусов. — Хоть подрочить спокойно дали бы!

С блок-поста понимающе заржали…

Оба вышли, подняв руки. Борису стало страшно. Очень. Впервые, наверное, настолько… Вариантов-то, кроме одного совсем не видно. Положат прямо на обочине, и все. А из машины выйти приказали, чтобы кровью салон не забрызгать… Да и «Тигру» лишние дырки не нужны.

С обочин поднялось несколько бойцов. Все, как на подбор, здоровенные лбы. Каждый не то что Юринова, далеко не маленького Урусова больше раза в полтора.

— Вонючки, что ли? — решил уточнить Андрей, когда его ткнули лицом в грязный капот и начали старательно обыскивать. Единственным ответом на вопрос стал удар в район печени.

— Точно, «вованы»! А обещали приличную пехоту... — полузадушено сказал Урусов и начал сползать вниз. Но был удержан от падения силой. Юринов решил не рисковать, и послушно вытерпел процесс перетряхивания содержимого карманов и бесцеремонное обшаривание по телу.

— Так… — задумчиво произнес старший «группы шмона». — А это что за ксивы такие? — И сунул Урусову в лицо урусовскими же документами.

— Удостоверения служебные, — поморщился капитан. — Выписанные на имя Урусова Андрея Михайловича. — Или ты тот мент, который дорогу домой знал?

— Страшой, у второго тоже есть! — из внутреннего кармана Юриновской разгрузки ловкие пальцы вытащили его красную книжечку…

— Отпустить, — скомандовал старший. Волкодавы послушно выпустили задержанных из стальных захватов рук и отступили на пару шагов, приучено держа гостей на прицеле.

Урусов кое-как разогнулся, растирая отбитый бок.

— Так, товарищ капитано-сержант, а объясни мне, неразумному подполковнику, какого черта у тебя ксивы на разные звания? И дата поздняя стоит? Махновцы?

— Почти. N-ская ОтБр ВДВ. Новосибирск.

— Забавно, — совершенно безразличным голосом ответил подполковник. — И кто же на тот момент главным рулем был? В вышеозначенной бригаде?

— Полковник Капустин. А начштаба — майор Якимчук. Невысокий такой. Был.

— Жаль, что был, — офицер неожиданно козырнул и подал Урусову отобранные документы. — Подполковник Бессонов. Позывной, естественно, Бес. 10-я отдельная. Краснодарский край. Из НВВКУ со сборов ехал.

— И как? — зная ответ, все же спросил Андрей.

— Сам видишь — развел руками Бессонов. — Где Краснодарский край, и где я. Пошли, махновец, чаем угощу. Заодно и новости расскажешь. Кто там кого в тишине сибирских руд. Ну и про сколько раз не забудь.

— Я же за любой кипеш, окромя голодовки, товарищ полковник! Только будь ласка, нехай с машины твои Рексы не скрутят ничего. Добже? Самому у прыгоди стане!

— Звычайно! — заржал в ответ Бессонов. — А ты, как погляжу, не из чалдонов будешь, а?

— Где я, и где чалдоны? — подмигнул Урусов. — Только чтобы чай с заваркой был и кипятком. Тогда все расскажу подробно. А нет — буду партизана изображать!

— Будет тебе и заварка, будет и кипяток на известное место! — ответил подполковник. — И бойцу твоему хватит. Ефрейтор, ты чай пьешь?

— Пью, — мрачно подтвердил Юринов, все еще пытаясь прийти в себя. Слишком уж неожиданно и головокружительно все получилось.

— Мой боец даже «шило» пьет. Только не наливаем ему. А то, как накидается, все норовит в шахматы обыграть.

— В шахматы? — переспросил Бессонов, с недоверием оглядев поджарого Бориса. — И мат, наверное, боковым справа ставит?

— А вы проверьте, товарищ подполковник! — огрызнулся Юринов. — Могу и с правой, могу и конем по голове.

— Силен, бродяга! — хохотнул Бессонов. — Не смотри на меня так! Верю, что можешь. Э, капитано-сержант, ты автомат-то, в машине лучше оставь. Не сопрут. И вещи с собой не тащи. У нас крыс вывели.

— Как скажешь! — лучезарно улыбнулся в ответ Урусов. Автомат — хрен с ним. Зато пока в салоне возился, в «оперативке», не особо заметной под мешковатым «комком», поселился ТТ. А что малютка ПСМ в районе берца пригрелся, так про то и вовсе знать никому не обязательно…

Идти пришлось недолго. Пропетляв в хитросплетении бетонных блоков, в кажущемся беспорядке набросанных на дороге, маленькая процессия вышла к небольшой типовой постройке КПП.

— Тут кто сидел? До Войны, в смысле?

— Потом, — отмахнулся подпол.

— Потом, так потом, — не споря, согласился Урусов. — Только ребятам своим маякни, чтобы сопели тише. И задницы лучше прятали с ногами. Торчат-с.

Бессонов усмехнулся в ответ, но промолчал. Задницы попрятались.

— Не доверяешь, земляк?

— Лучше перебздеть, чем получить разрывную в голову. Так что, я никому не доверяю, — без малейшего смущения признался Бессонов. — Ствол же твой, из-за пазухи достать не требую. Несмотря на недоверие.

— Ценю. — Урусов, конечно, должен был смутится, но не стал… — Там ствол маленький. Неопасный.

— Ага, — фыркнул Бес. — И граната в кармане тоже не страшная. Она ж ручная.

— Ох, уел, ты полковник, ох, уел! Но, спасибо. А то я все понять не могу, что же там колотится такое…

Так за пикировкой, они и прошли пару десятков метров до КПП… «Вертушки» с «аквариумом» не было. Остались только неаккуратно заделанные следы на полу. Во двор бывшей части, заходить не стали. Прямо из КПП, по исшарканной тысячами ног лестнице, поднялись на второй этаж.

Бессонов толкнул от себя дверь, выкрашенную белой краской. Давно выкрашенной, лет десять назад. Оттого, наверное, краска полущилась и пооблетала, держась лишь островками.

— Бедновато живете, товарищи военные… — колупнул краску Урусов. Тут же на пол обрушился немалый пласт. — Пардоньте…

— Я за это с тебя автомат стребую, так что, не переживай, товарищ земляк.

— Москаль мени не земляк… — меланхолично отозвался Урусов. И первым вошел в кабинет.

Внутри обстановка оказалась под стать двери и коридору. Старые ссохшиеся полы в коричневой эмали, дряхлые стулья, на которые и садится страшно… Выбивался из общей картины только стол. Здоровенная дура, лак, вензеля и прочие рюшечки.

— Антиквара грабанул?

— А то, — согласился хозяин. — Семнадцатый век. На него сам Ришелье Миледи заваливал неоднократно.

— Вещь с историей — дороже вдвойне! — поддержал шутку Урусов. — Я сам гвозди ржавые, как скифские наконечники впаривал.

— То-то мне рожа твоя подозрительной показалась… — подпол кивнул Юринову. — Не стой столбом, товарищ ефрейтор, бери пример с командира. Он уже самый лучший стул выбрал и под свою задницу приспособил. И сейчас меня за кофе пошлет.

— За чаем, — ответил Борис. — Вы, товарищ подполковник, нас чаем угостить обещали. Да и сомнения у меня есть, что у Вас тут кофе приличный имеется. Военные вечно всякую бурду пьют. Так что, лучше чай. Черный. Сладкий. И от лимона не откажусь.

— Не, ты видал? — обратился к Урусову Бес. — На ходу подметки рвет…

— Не без этого, — грустно ответил Андрей. — Скоро хунту организует и сместит с законного места.

Бессонов улыбнулся краешком губ. Выдвинул ящик стола и накрутил «тапик».

— Да, я! Кто же еще?! Сологуб, ты что, совсем чудак? Именно. По всем статьям. Карты тащи. Игральные, млять!!! Да и термос чая. Такой! Черный сладкий и с лимоном. Да, соленые подойдут.

Оторвал трубку от уха и повернулся к Урусову.

— Капитан, ты огурцы вместо лимонов потребляешь?

— Как иначе! Под правильный чай — соленый огурец самое то.

— Вот и замечательно. — И снова заговорил в маленькую трубку. — Да, и пусть Якимчук подойдет. Ребята из хозяйства его старшего.

Трубка уютно расположилась в выемке корпуса аппарата…

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— Итак, товарищи командиры, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие, — полковник Рюмшин был очень серьезен. — Но сперва хочу задать один вопрос начальнику разведки. Павел Григорьич, что нам известно о Ирбисе?

Капитан Махонько, словно в насмешку над собственной фамилией, отличавшийся совсем не малыми габаритами, попытался сжаться на стуле и сделаться как можно незаметнее. Получилось плохо.

— Достоверных сведений мало, товарищ полковник. И оперативные мероприятия, и агентурная работа не дали положительного результата. Работать приходится на территории вероятных противников. Сейчас прорабатывается вопрос о захвате «языка» из числа его представителей.

— Отставить! Нам не хватает только войны с Посредником. Так вот, товарищи. Час назад один из этих представителей посетил полковника Пилькевича. Доложите, Андрей Владимирович!

Начштаба встал, дождался, пока уляжется шум, вызванный неожиданной новостью, и произнес.

— Пришел таджик с опознавательной пластинкой. Молодой парень, лет восемнадцать. По-русски говорит лучше нас с вами. Принес три сообщения. От братьев Рахмановых, Саттаха Амонатова и Бодхани Ахмадова.

— Что от троих сразу?

— Нет, от каждого отдельно. Причем не скрывал, что должен передать информацию Сергею Павловичу, но поскольку тот занят, считает возможным сообщить ее мне.

— Недисциплинированно, однако… — пробурчал капитан Метанов, командир третьего батальона. — Через голову прыгает.

— Наоборот, Петрович, — парировал Рюмшин, — говорит о том, что люди Ирбиса умеют проявлять разумную инициативу. И отлично знают, кто есть ху в дивизии. То есть их разведка щи хлебает не лаптем. В пример некоторым.

Махонько снова попытался сжаться. Командир кивнул Пилькевичу.

— Суть сообщений: Рахмановы готовы добровольно присоединиться к нам при условии совместных боевых действий против Ахмадова, нацеленных на его уничтожение.

Офицеры снова зашумели. Неожиданное заявление…

— Амонатов — продолжил Андрей, — извещает о союзе с узбеками и доводит до нашего сведения, что в случае конфликта с Ахмадовым выступит на нашей стороне. Более того, прямым текстом сказано, что после уничтожения Бодхани-баши, готов вести переговоры о едином Таджикистане. То есть, не так прямо, как матчинцы, но всё же…

Теперь все молчали. Одно дело Матча, а совсем другое Пенджикент. Такого никто не ожидал.

— И наконец, главный герой. Всего лишь заявляет о своем миролюбии. Клянется, что первым не нападет, и от нас ожидает того же.

— Ничего нового, — подал голос Махонько.

— Ну-ка, ну-ка, Григорьич, поподробней.

— На днях джигиты Ахмадова, — капитан был доволен возможностью реабилитироваться, — предприняли очередную попытку штурма Сангистана. На этот раз очень серьезными силами, с применением артиллерии и «брони». В первый же день разнесли матчинские укрепления в дребодан. А ночью матчинцы совершили диверсию, в результате которой была уничтожена практически вся техника противника, нанесены серьезные потери живой силе, а оставшееся войско полностью деморализовано. Серьезные потери в офицерском составе, хотя сам баши не пострадал. В общем, джигиты просто бежали. После этого Ахмадову только и остается, что просить всех о мире. Но и матчинцы напуганы, ищут сильного союзника. Понимают, что второй раз может и не повезти.

— Паша, — спросил Пилькевич, — ты можешь сказать, что это была за ночная операция? Может, тебя в ней что-то удивляет?

— Что-то? — вскипел Махонько, — да это загадка почище Ирбиса! Подобраться ночью к позициям врага, бесшумно убрать часовых, заминировать половину расположения противника… Всё это так, что тот ничего не заметил… А потом рвануть одновременно, да еще со звуковым сопровождением! Откуда в Матче такие спецы? Я не уверен, что наши смогут сотворить подобное. Такое по зубам только профессионалам высочайшего класса! А тут вчерашние дехкане под командованием бывшего сержанта. Бред.

— Ты не бредкай, Григорьич. Ты предположения давай.

— Три у меня предположения, и все фантастические.

— Про инопланетян можешь пропустить.

— Пропущу. Это реалистическое.

— А фантастическое?

— Первое. Сержанту Рахманову всё же удалось за одиннадцать лет натаскать группу бойцов с необходимым уровнем. Фантастика заключается в том, что сам сержант этой подготовки не имеет, и иметь не может. Только стандартные навыки десантника, отслужившего срочную. А это, все же, совсем не то.

— Мда… — скептически протянул Метанов.

— Второе, — не обращая внимания, продолжил Махонько, — что Матча наняла группу наемников-диверсантов высшего класса. Только все известные нам отряды на такое не способны. И более того, само ее существование невероятно. Они давно служили бы какому баши. Масштабом не меньше Сарыбека. Или сами были баши. Услуги таких скорохватов стоят дороже всей Матчи.

— Тоже не версия, — согласился Рюмшин.

— И последнее. Появилась новая сила. Новый игрок на политической карте Таджикистана. Опять же совершенно неясно, кто это такой, где прячется, чем занят и так далее. Для подготовки интересующих нас отрядов нужна неплохая база. А нам прекрасно известно, кто и где находится в стране.

— Да? — скептически хмыкнул начштаба. — А скажи, Паша, сколько у тебя бойцов уровня Галочки? То есть, старшего лейтенанта Андреевой?

— Галки? — удивился Махонько, — да считай, что и нет. Пара мужиков, может, и справятся, но благодаря грубой силе. Она уникум.

— Так вот, твой уникум утверждает, что сегодняшний гость — боец ее уровня.

— Что? — Вопрос был задан хором. Оно и понятно…

— Старший лейтенант Андреева утверждает, что «язык» Ирбиса — очень сильный боец. А если учесть, что за всё время деятельности Посредника не известно ни об одном «несчастном» случае с его людьми, есть основания полагать, что подобная подготовка — типовая для всей группы.

— Ни фига ж себе, — выдавил Махонько, уже ожидая очередного разноса. Однако, Рюмшин и сам был ошарашен.

— Это еще не всё, — продолжил Пилькевич, — ни один человек Посредника не приходит к одному адресату дважды. Сколько людей должно участвовать в работе для выполнения данного условия? — он оглядел присутствующих и договорил, — минимум полсотни. С учетом возможностей изменения внешности. Скорее, больше. И еще. Все «глаза и уши» очень молоды, не старше восемнадцати. А это что означает?

— Не тяни, Андрей! — воскликнул полковник, — любишь ты театральные эффекты!

— Это означает, что готовить их начали лет в шесть. Сразу после Войны. И база у Ирбиса есть.

— Может, ты еще скажешь, где она находится.

— Не скажу. Но где-то же прячется сам Ирбис. Вот там и база. И Сангистанская операция ему вполне по силам.

— Предположим, ты прав. Но смысл Ирбису помогать Матче?

— Например, сохранение напряженности. И, соответственно, необходимости в его услугах.

— Но это означает, — задумчиво сказал полковник, — что в случае нашей войны с Ахмадовым на его сторону может встать еще одна сила. Причем, достаточно серьезная.

Рюмшин некоторое время сидел неподвижно, потом покрутил головой и произнес:

— Мда… Ладно. Какие будут предложения по сути полученных предложений. По младшинству. Капитан?

— Хорошо бы придавить гниду, — сказал Метанов, — но воевать нам сейчас не с руки. Да и с Ирбисом разобраться надо. И с матчинской историей.

— Согласен, — поддержал Махонько.

— Андрей?

— Я бы ответил Рахманову так: в настоящий момент мы готовы заключить договор о взаимопомощи. Но не более. Амонатову сказать спасибо за сообщенную информацию. А Ахмадова поставить в известность о договоре с Матчой и предупредить о недопустимости… ну и так далее.

— Ага! Поставить на вид с занесением в грудную клетку, — пошутил Рюмшин. — Ну что ж, наверное, так и поступим.

Окрестности Астрахани

Ждать пришлось недолго. Минут пятнадцать пристального изучения рисунка трещин на полу, и прочих узоров, в дверь скребнули.

— Заходи. Открыто.

Спиной вперед в кабинет вошел солдат с подносом, уставленным всякими тарелками. Посередине гордо красовалась емкость литра на два с половиной. Юринов обреченно сглотнул. Рядовой, занесший поднос испарился, и материализовался через несколько секунд с парой стульев, таких же древних, как и остальные, и с длинным тубусом. Карты принес, догадался Борис. Тут же, прямо из воздуха, наверное, посреди стола оказался большой армейский термос и несколько кружек.

— Э, полковник, ты только чай обещал, а тут дастархан целый! — прокомментировал появление «подноса-самобранки» Урусов.

— Одно другому не мешает, — заявил прямо из дверного прохода невысокий худощавый человек, одетый в серый «городской» камуфляж. Определенно, начальник… Никто не будет таскать такой в местных степях. Если, конечно, бегает по округе, а не сидит в штабе.

— Здравия желаю! — Встал с продавленного стула Урусов. И скосил глазами на погоны. — Товарищ майор!

— Взаимно, — кинул ладонь к берету вошедший. Еще один звоночек… Береты — вещь хорошая и местами престижная. Но, понимающие люди, кепки таскают. Или что другое, менее форсистое, но более удобное… Если они, конечно, не капитан Урусов… — Присаживайтесь, товарищи гости, присаживайтесь. Разговор долгий будет.

— Что, расстреливать не будете? — решил все же уточнить Юринов. Собственное нахальство лезло прямо-таки через край…

— Если очень надо, то всегда пожалуйста, — особо не чинясь, майор сел на подоконник за спиной Урусова. Капитан дернул плечом, но возмущаться вслух не решился.

— Но, думаю, лучше просто поговорим. Так ведь, капитан?

— Так точно! — не оборачиваясь, ответил Урусов. — А вы на брата похожи.

— Знаю.

Ох, не выделывайся майор. Плохой из тебя подпольщик. Голос дрогнул. А мы тебе еще и контрольный. В голову.

— Погиб он. В Новосибе. По штабу округа сразу три прилетело.

— Кто сейчас?

— Пчелинцев. — А ничего, хорошо держится…

— Знаю. Хороший офицер. Брат хвалил.

Якимчук спрыгнул с подоконника и присел с торца стола, на ловко подставленный бойцом стул. Рядовой, выполнив свою задачу, отступил в угол и застыл там недвижимой статуей.

— Раз обнюхивание прошло успешно, предлагаю приступить к делу. Никто не против? — спросил подполковник, отодвигая поднос в сторону и разворачивая на столе карту России, изрядно потертую на сгибах. Не всю свою жизнь она в тубусе хранилась…

Все промолчали. Бессонов, недолго думая, отвинтил крышку термоса.

— Чай все?

— Все, — кивнул Урусов.

Кружки, наполненные черной ароматной жидкостью, издавали неописуемый запах…

— С чаем проблемы? — понимающе кивнул Якимчук в сторону блаженствующего Юринова.

— И не только, — подтвердил Урусов.

— Это плохо… — задумчиво сказал подполковник. — Ладно, капитан, вводи в курс дела. А мы с майором подпоем. Так ведь, Алексей Егорович?

— Как иначе, Евгений Львович.

Урусов подсел поближе к Якимчуку, чтобы карту по столу зря не таскать.

— Так, стоим мы примерно тут…

Таджикистан, окрестности Айни

Молодые жизнерадостные парни чувствовали себя хозяевами жизни. Уверенности добавлял новенький, только со складов, камуфляж, толком еще не обмятый по складкам.

Вежливость? Уважение к старости? А на хрена? Они — джигиты хозяина. Всесильного баши. Что с того, что последнего набора? Главное ведь кому служить, а не когда пришел...

Еще в родных кишлаках можно было бы подумать, но здесь? Старой развалине лет сто, отпор, что ли, даст? Да тут даже оружие не понадобится. А оно есть, на плечах висят вчера выданные автоматы. То, что посланный с ними старший, побледнел, увидев вырезанный на воротах знак, их лишь рассмешило:

— Ты что, боишься рисунка на дереве, Баходур? — спросил его Кохир, верховодившей в троице.

— Этого — боюсь. Это знак Ирбиса.

— Ну и сиди в машине. Мы не собираемся говорить баши, что не притащили мальчишку из-за того, что испугались глупой деревяшки.

— Наша задача лишь пригласить в гости. Это можно сделать и вежливо.

— Можно. А зачем? Рассыпаться в просьбах перед каждым декханином? Раз ты трус — сторожи тачку.

Кохир первым пошел к воротам. Мирзо и Амон отправились следом.

— Эй, дед! Ты будешь старый Шамси?

— А вежливости вас отцы не учили? — вопросом на вопрос ответил Абазаров.

— Ты не выпендривайся, — прикрикнул на него Мирзо, — где мальчишка? Его хочет видеть баши. Три минуты на сборы, с нами поедет!

— Если вашему баши надо поговорить с моим правнуком, пусть приедет сюда сам. Правнуку это не нужно.

— Что??? Да ты охамел, дед! — богатырь Кохир навис над сидящим стариком, как медведь над бараном, — ты-то баши не нужен, да я на тебя даже пулю тратить не стану…

Ручищи, вполне способные свернуть шею человеку потянулись к старику, но неожиданно джигит захрипел, опрокидываясь назад. Его друзья не успели даже понять, что произошло, как свистнувший в воздухе нож вонзился в глаз Мирзо, а начавший скидывать с плеча автомат Амон выронил оружие: в его правом плече торчала стрела.

— Добрый ты, Шамси, — пробормотал старик, но в этот момент вторая стрела пробила левое плечо джигита, потянувшегося было за оружием. — Или, наоборот, злой не в меру…

Баходур, с ужасом наблюдавший эту сцену, наконец, пришел в себя. Он сорвал с плеча автомат… стоп! Знак Ирбиса! Да, расстояние большое, лук, в отличие от «калаша», не добьет, но… ЗНАК ИРБИСА!!! Эти бараны не верили в знак. И что? Джигит положил оружие на сиденье машины и медленно приблизился к воротам.

— Скажите, ата, могу ли я забрать тела этих дураков и отвезти их уважаемому Бодхани-баши? А заодно передать ему Ваш ответ.

— Забирай. Пусть живут. И передай следующее: если бы Бодхани прислал людей, уважающих старость, разговор был бы иным. Но пославший баранов, сам… — Шамси сделал паузу, — …виноват. Теперь придется «великому баши» прийти к нам в гости.

Джигит перетащил тела в машину. Наскоро перевязал Амона и Кохира, который, к его удивлению, оказался еще жив. И УАЗ скрылся за поворотом.

— Забирай мать и сестер, Шамси, — произнес старик, — уходите в горы. Туда, где ты застрелил двух архаров.

— Но…

— Никто не тронет вас.

— А ты, дед?

— Мои ноги слишком плохо ходят. Но руки еще крепки… И автоматы… Резать горных стрелков «Эдельвейса» было намного труднее, чем джигитов этого тупого баши…

— Не надо спешить, ата, — раздался голос от ворот, по-прежнему стоящих с распахнутыми створками...

Окрестности Астрахани

— Начнем с констатации положительного факта, мужики. А он таков — принять ваших мы готовы. Но есть одна загвоздка. Жрать нечего будет.

— Почему? — удивленно поднял бровь Сундуков, — насколько я понял, тут намного теплее, чем в наших краях. Мы же крестьян приведем. Распашем земли. В вечной мерзлоте выживают, а это нифига не ваши тропики.

— Потому что здесь степи. — Бес вздохнул. — Очень сухие степи. И не тропические вовсе. До Войны еще терпимо было, теперь же осадков практически нет. Зимы не сказать, что особо холодные. Только сезон ветров начинаются не в марте, как раньше. А в октябре. И дуют всю зиму. Причем, не просто дуют. Торнады с ураганами и прочими тайфунами. С год назад УАЗ перевернуло. Из-за ветров, кстати, вам зимовать здесь придется. В любую минуту могут начаться. Так что на зимние урожаи не рассчитывайте. А летние... Говорил уже, сухо. В пустыню потихонечку превращаемся. Я, конечно, ни разу не агроном, но даже мне понятно: сельским хозяйством здесь не прожить.

— А вы чем живёте?

— Рэкетом.

— То есть? — теперь удивился Урусов.

— Поборы берем за трансферт нефтепродуктов. Казахи горючку продают. В Калмыкию, в Ростов… А обратно тащат продукты и бижутерию всякую. А мы отщипываем от обоих.

— То есть, просто отщипываете? И прокатывает?

— Ну, не просто щиплем. С нас — безопасность грузов на немалой территории. Казахи подтаскивают до Волги, а дальше мы сопровождаем. В Элисту или Ставрополь.

— А от кого? Если казахи…

— Ты думаешь, только казахи в степи балуют? А калмыцких тонулчей не бывает? Не видел, что вдоль Волги творится? Каждая деревня — крепость. От них, родимых… А Кавказ… Ну, он всегда Кавказ. И Кавказом останется. Каждый тейп сейчас — отдельная страна. Или племя. И жить предпочитают бандитизмом.

Думаете, из-за чего Ставрополь у казахов нефть берет, а не из Чечни или Дагестана? А из-за того, что Джумаев продал, а Сараев отобрать по дороге попытался. Потом они между собой подрались и скважины подпалили в суматохе. Обиделись на жизнь, объединились и поехали в степь, добычу искать. И так постоянно…

— Так мы чудом проскочили, что ли?

— Можно и так сказать. Ветра скоро. Караваны прошли уже. Так что местные тонулчи по хотнам своим сидят, задницы греют… А вы с севера шли, там поживы немного… В общем, устроились мы на торговом пути и слезать не собираемся. Казахи с калмыками и так бы обошлись. Но сковырнуть нас слабо, да и друг другу не доверяют.

— Так если мы усилимся… — гнул свою линию Сундуков… — нашу бригаду добавить, да омичей с их танками… нам здесь равных не будет! Поднимем цены…

— Поднимем. И хрен кто по таким расценкам что повезет . Хоть туда, хоть оттуда. Вот если ваши готовы прийти и забрать у Жанибека вышки и заводы — то вполне может пройти. Возьмем нефть — кого хочешь прокормим. Сил хватит.

— Ну, это уже совсем крайний вариант. Не рвемся мы тут войнушку устраивать.

— Вот и я о том. И с Пчелинцевым всё это уже десять раз обсудили. Эфир до сих пор трещит. Так что придется вам, товарищи сибиряки, дорогу продолжить. Не сегодня, ясное дело. И не завтра. Зазимуете у нас, а там помолясь, и с богом. И да поможет вам Аллах и святые великомученики.

Урусов прыснул.

— Ты чего? — удивился Бессонов.

— Да так, вспомнилось тут.

— Ну-ка, ну-ка, колись, давай…

Капитан запел, пародируя церковное пение:

«Сделай спуск мой плавным, святой Макаров,

сделай прицел мой не сбитым, святой Драгунов,

и не перекоси пружину мою боевую, святой Браунинг…»

Если учесть полное отсутствие у него голоса и слуха, звучало своеобразно. Хохотали минут пять.

— Нет, Андрюх, с тобой точно не соскучишься, — вытирая слезы, произнес Бес. — Это кто же придумал?

— Да есть один такой. Тезка мой. Все книги про постапокалипсисы писал. Дописался, Пострадамус. Хоть и писал хорошо. Что-то подобное в одной из его книжек и было. Она как-то про автомат и песни называлась. Только канонического текста в упор не помню, приходится импровизировать.

— Ладно. Не будем о грустном и импровизациях. Давайте дальше думу думать… Зимовать снова предлагаю здесь. По весне с первым нашим караваном сможете пройти до Ставрополя. А там и о Краснодаре и Ростове подумать можно. К горам лучше не соваться. Мрачно там. И что почем не слишком понятно. С местными разговаривать надо.

— От Ростова и до родного Хохлостана рукой подать, — задумчиво сказал Урусов.

— А вот оттуда, вообще, никакой информации нет. Ни одной украинской передачи поймать не удалось.

— Ну, в Ростове-то должны знать. Да и зуб даю, кто с Донбасса в эфир прорвется — по-русски нахер весь мир пошлет первым делом. Не будет с «окраинским» заморачиваться. По себе знаю. «Госмову» только на службе и выучил. А нас таких — вся Восточная Украина по факту.

— От Ростова осталось ненамного больше, чем от Волгограда. Но попробовать-то можно… Только туда надо двигаться немаленьким отрядом, набеги мелких групп вполне возможны. Если всей толпой пойдете, да еще я десяток человек дам в усиление…

— А Астрахани какой интерес в тех краях?

— Так можем не только до Ставрополя возить. Ведь и дальше гнать вполне реально. Почему и не провести рекогносцировку?

— А в другую сторону?

— Тут сложнее. В Казахстане этот район держат три крупные банды и пяток мелких. Самый серьезный — Жанибек Шайкенов. Если с ним договориться, до границы Узбекистана проскочите, как по маслу. Узбекистан, вроде как объединяется, причем очень активно.

— По Таджу имеется что?

— Полный развал. По слухам, наши Душанбе держат. Двести первая дивизия. И то неточно, там горы ведь кругом, связь на единицу от силы. По слухам всё...

Бес замолчал. Сундуков побарабанил пальцами по столу и спросил:

— Ну что, капитан, не появились мысли?

Обсуждали это всё уже не в первый раз. И даже не в десятый. Решение напрашивалось, но старшие рейда никак не могли решиться. Однако не бесконечно же тянуть…

— В общем так предлагаю: зимуем здесь. По весне идете в Ставрополь. Двумя почти полными группами. Там проясняете обстановку, и вперед — Краснодар, Ростов или Украина — война план покажет. — Капитан сделал паузу. — Здесь оставляем Юльку и Поляка. Пусть связь держит, чтобы хозяев лишней работой не грузить.

— Что у меня связистов нет, что ли? — возмутился Бес.

— Ты не понял, полковник. Девка брата нашла две недели как. Если он погибнет — я себе не прощу. Так что предлог можем и другой придумать, но сержанта надо оставить здесь.

— Шахматиста бы еще оставить, — задумчиво произнес Соловьев, — любовь у них.

— С Поляком?

— С Юлькой, дубина!

— Это другое дело, — протянул Урусов, — но Юринов не останется. Даже предлагать не стоит. Он в Тадж пойдет.

— Один что ли, — усмехнулся Сундуков?

— И один бы пошел. Но, думаю, правильнее будет попробовать вдвоем. Со мной.

Воцарилась тишина, после чего майор взревел, как раненый кабан:

— Ты охренел с недопоя, хохол чокнутый? У тебя двое детей, если не забыл! И жена третьего ждет! Заткнись, когда с тобой старший по званию разговаривает! В курсе я, что ты ему этот поход в карты проиграл, в курсе! Только игрушки кончились давно! Куда вы вдвоем уйдете? До первой перестрелки? А?

— Не горячись, Саныч. Ты думаешь, я совсем дурной, да? Однако думал мало-мало! В Казахстане надо договариваться с каким-то бандитским бонзой. В Узбекии — единое государство, тем более договариваться надо, а не переть на рожон. Либо порешаем, либо нет. Если разговоры не помогут, что двое идут, что сотня — по фиг, у нас личного состава на полномасштабную войну один хер не хватит. Вдвоем даже лучше, меньше иллюзий на свой счет. И подыхать, если на то пошло, лучше меньшим количеством. А идти туда надо, там кроме всего прочего осталась не только Борькина родня, но и Потап с ребятами. И они были вместе. Очень приличный шанс, что не только выкрутились, но и в силе…

— Да в этих горах им самим жрать нечего!

— Всё может быть, Саныч, всё может быть. Но проверить-то надо…

— И что? Ты сперва с казахами договорись!

— Я?

— А кто?

— Борьке больше всех надо, пусть он и договаривается. Кто у нас мегаэкспроприатор экспроприаторов?

— А вообще, Андрей Михайлович, мудак вы редкостный, — вздохнул майор. — Что я жене твоей скажу?

— Я ей сам все скажу. Но потом, — поднял глаза на Сундукова капитан. — Когда мы все сделаем.

Таджикистан, Айни

— Отец, Бохадур вернулся.

— Один?

— Не совсем, отец.

— Что значит, не совсем? Зови этого барана. — Бодхани проводил взглядом младшего сына, дождался, когда джигит войдет, и хмуро спросил:

— Ну?

— Мирзо убит, Кохир и Амон ранены, баши.

— Кто это сделал?

— Абазаровы.

— Что? Я послал четверых привести сопливого мальчишку! Мало того, что задача не выполнена! Ты рассказываешь, что шенок и его столетний прадед убили одного из вас и ранили двоих! У вас что, кончились патроны? Или помутились мозги?

— Никто не успел даже снять оружие. Кохир замахнулся на старика. А тот его зарезал, как глупую овцу. Потом метнул нож в глаз Мирзо. А младший из лука прострелил Амону оба плеча.

— А что делал ты?

— Стоял у машины.

— Почему?

— Я еще не сошел с ума. Двор защищен знаком Ирбиса.

— Откуда там знак Ирбиса? Что за бред?! — Бодхани с трудом, но всё же взял себя в руки. — Я разберусь с тобой потом, сын ишака! Возьми два десятка и притащи всё их семейство. Кого-нибудь из баб можете пристрелить! И пусть окажут помощь раненым.

— Не стоит торопиться баши. Им уже оказали помощь.

Стоящий у двери был молод. Очень молод, лет восемнадцать, не больше. Совершенно бесстрастное лицо и бедная опрятная одежда. И «пайцза» на шее, демонстративно выпущенная поверх одежды.

— Напавшие на защищенных знаком Ирбиса мертвы, — повторил юноша, — таковы правила.

— Что? Ты убил моих людей?

— Таковы Правила. Любой, поднявший руку на людей Ирбиса — умрет. Ты хочешь устроить еще одну проверку, баши?

Бодхани вторично за пять минут обуздал свою ярость:

— Как ты сюда попал?

— Мы всегда приходим куда нам нужно. Тебе просили передать кое-что.

— Кто? И что?

— Шамси Абазаров. Те, что нарушили заветы предков — умерли. Не стоит о них печалится: джигиты, не сумевшие справиться со столетним стариком, немногого стоят. Если ты хочешь поговорить с Шамси или его правнуком, ты можешь прийти к ним для разговора. Один.

— Я услышал тебя, язык Ирбиса. Я приду один. Я, действительно, хотел только расспросить мальчика о его приключении. Эти бараны слишком много на себя взяли. Мне их не жаль. Сколько я тебе должен за ответ?

— Ничего. Это особый случай… — и гость словно растворился в воздухе.

После его ухода Бодхани Ахмадов долго стоял в полной неподвижности, погруженный в тяжелые думы.

— Кто ты, Леопард Гор? — наконец вымолвил он. — Ирбис? Или правильно сказать Иблис? А может, злой дух… например, Пасруда? Или старый Шамси Абазаров? Если старик в сто лет легко режет молодых вооруженных парней, что же он умел в молодости? И на что способны его ученики? Какая-нибудь тайная боевая школа? Птенцы орлиного гнезда Старца-С-Горы? Пожалуй, загадка Ирбиса не менее интересна, чем загадка Пасруда… По крайней мере, столь же опасна… Почему все загадки таятся на моих землях? Надо над этим подумать. Может, даже, удастся столкнуть тайны лбами…

Окрестности Астрахани

На переговоры казахи приехали представительно. Мало того, что в эскорт запихнули два БэТэРа — «восьмидесятки», с десятком хаммеров, разнообразнейших моделей, так еще замыкал колонну самый настоящий танк. А танк — он всегда танк. Пусть даже это старенькая «семьдесятдвойка», волею неведомых танковых богов резво бегающая до сих пор.

Однако не производила эта мощь нужного впечатления. Может из-за того, что для штурма «Ада» сил у гостей всё равно было мало, а может из-за комфортабельного линкольна, в котором восседал САМ. Слишком уж не вписывался роскошный белоснежный лимузин в общую картину.

— Клоун, — сплюнул Урусов.

— Не скажи. Мущинна сурьезный. Машина статусом положена. У негрилл — розовый Кадиллак, у казахов — белый лимузин, — отозвался Бес. — Один хрен, Жанибек — самый сильный в местном цирке. Нас ему не взять, но если вылезем в поле — ситуация поменяется. Так что, паритет чистейшей воды.

— Да знаю, рассказывал уже, — капитан бросил взгляд на Борю.

Тот отодвинулся от стола, и сидел, всем телом привалившись к стене. Складывалось ощущение, что ефрейтор спал. Впрочем, какой ефрейтор? На плечах Юринова тускло поблескивали сержантские полоски. Погоны ему подобрали грамотно, подходившие по степени износа под его «комок». Бессонов несколько удивился, узнав, что ефрейтор будет участвовать в переговорах, но возражать не стал. Только брякнул, что тогда надо одеть пацана по чину: сделать его капитаном. По крайней мере, на сегодня. Борис, однако, отнесся к этому без энтузиазма: мол, капитаном — перебор. Даже летехой не надо. А вот старшим сержантом — в самый раз. Майор только плечами пожал.

Дверь открылась, и часовой впустил гостей. Три классических «пацана»: лет под сорок, короткая, но не армейская, стрижка, накачанные в зале мускулы, кожаные куртки, золотые цепи. Несмотря на приличные размеры, чувствовалось, что это не охрана. Бригадиры. Менеджеры среднего звена, так сказать. Четвертый выделялся: лет шестьдесят, малоподвижное, словно из дерева вырезанное лицо, строгий деловой костюм. Никаких цепей на шее и прочей мишуры. Только узкий золотой ободок на безымянном пальце левой руки, и перстень с впечатляющих размеров камнем на указательном правой. Жанибек Шайкенов, собственной персоной.

«Обручальное и… тоже что-то означает» — подумал Урусов.

Гости пожали руки хозяевам, при этом Бессонов представил новосибирцев, и расселись вокруг стола. Майор на правах хозяина разлил чай. Юринов, лениво вставший на рукопожатия, привалился обратно к стене, наблюдая за прибывшими из-под чуть прикрытых век. Прикрытых ровно настолько, чтобы это нельзя было считать оскорблением.

— Говори полковник, какое дело заставило тебя искать встречи.

— Мои друзья, Жанибек, хотят пересечь твою землю. Или не твою, им всё равно. В Узбекистан людям надо.

— А разве я мешаю? — спросил Шайкенов.

— Ты им пока не помогаешь. Иногда это одно и тоже.

— И какая помощь нужна твоим друзьям? — Жанибек баюкал в ладонях кружку и загадочно улыбался чему-то потаенному.

Бессонов посмотрел на Урусова.

— Гарантии безопасности. А еще лучше сопровождение. Подполковник говорит, твоё слово много значит в местных степях, — произнес тот.

Казах покачал головой, но ничего не ответил. Зато заговорил один из бригадиров:

— Ты чо, в натуре нюх потерял, лошара? Мы чо, сявки безродные, за тобой по степям бегать?

— Заткни гавкало, чувырла, и фильтруй базар, пока на правило не поставили. За меньшее перо ловили, — лениво ответил Юринов, не отрываясь от стены и не меняя позы. — Не с фраерами на стрелке фуфло перетираешь. Мы не лохи с бугра, понятие имеем в натуре. Не ты здесь козырный.

Урусов в очередной раз изумился на ефрейтора. Собственно, где ефрейтор? Сидит, привалившись к стене сытая хамская рожа, как две капли воды похожая на товарища Сухова, разве что младше в два раза. Сидит и разводит точно такую же рожу на понятном той уровне. А силищей от него веет…

Бригадир впал в ступор. Но к концу Бориной фразы сумел, наконец, подобрать отвисшую челюсть и спросил совсем другим тоном:

— За тебя кто подпишется?

— Я сам за барыг подписываюсь! — Борис перевел взгляд на старика, — думаю, погоняло Сухарь Вам знакомо, уважаемый?

И опять Юринов изменился. Вроде, тот же бандит в сержантской форме. Но и не совсем бандит, а с положением в обществе. Простому сержанту тут не место, как ни крути. Одним словом, шестерку на место поставил, теперь с равным разговаривает. С местным сильным хозяином, но с равным! Лицо местного босса на долю мгновения перекосила гримаса, но он быстро взял себя в руки.

— Это который?

— Валера Сухой.

— Москвич? Законник?

— Был москвич, да весь вышел. Ныне — городской голова Новосибирска.

— Знаю такого.

— Вот он за нами и стоит. И еще двадцать тысяч народа. Из них треть — бойцы. Десантная бригада штатного состава. Со всей техникой. Ну и еще кое-кто по мелочи.

— Хорошо, не будем ссориться, — ответил Шайкенов после минутного раздумия. — Хорошие люди всегда могут найти общий язык. Что вы хотите?

— Вам нужен мир, Жанибек Закиевич. А нам хочется переселиться на юг. Выбор у нас из двух вариантов. Либо сюда, к майору, либо в Таджикистан, где у меня в данный момент, находится брат. Не один, разумеется. Какой вариант Вам нравится больше?

— Это угроза, сержант?

— Что, Вы! — Боря осклабился хищной улыбкой, — это просто вопрос.

— Ответ на который ты знаешь заранее.

— Знаю. И мне этот ответ нравится. Но сначала я должен сходить туда и вернуться обратно. Живым и здоровым. Потому как если я не вернусь, мало, кто захочет идти к моему брату. Бригада осядет здесь. Со всеми втекающими и вытекающими.

Казах не ответил, спокойно попивая чай. Совершенно бесстрастное лицо. Только едва заметное дрожание пальцев выдавало напряжение. А Борис выглядел абсолютно безмятежным. Даже стену так и продолжил подпирать. Наконец Жанибек поставил пиалу на стол.

— А если тебя убьют в Узбекистане, сержант?

— Тогда ты, по крайней мере, не будешь врагом сибирякам.

— Как они узнают, что не я тебя убил?

— А ты вернешь сюда человека, который проводит нас до границы. Он майору и расскажет…

— Несчастные случаи?

— Это твоя проблема. У каждого несчастного случая есть имя и фамилия.

Опять пауза. Еще пиала…

— Хорошо, сержант. Убедил. Когда?

— Как улягутся ветра. Мы сообщим.

— Хорошо. Встречное условие. Полковник, — Жанибек посмотрел на Беса, — если начнется драка с Худайбердыевым, мне нужен твой нейтралитет.

— Если? — удивленно поднял бровь Бессонов.

— Когда, — поправился Шайкенов.

— И когда?

— Как улягутся ветра. Мы сообщим, — старик с явным удовольствием повторил Юриновскую фразу. Всё-таки, последнее слово осталось за ним…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа занял своё обычное место и потянулся за пиалой. Молчание затягивалось.

— Что, уважаемые, — наконец произнес Абдулла, — совсем нет новостей?

— Как может не быть новостей? Я знаю, кто спас молодого Шамси в Проклятом ущелье!

— И кто? — заинтересовался Вагиз.

— Чуру! — Мустафу просто распирало от гордости. — Черные собаки оросов!

— Нет, кара-шайтаны — это уже перебор, уважаемый! — поперхнулся чаем Вагиз — Не могут все древние легенды быть правдой!

— Не скажите, почтеннейший, не скажите! Помните волков размером с быка, которых видел мальчик? Чуру были точь-в-точь такими! И кто, кроме них может справиться с аджахорами?

— Но кара-шайтаны черные. Шамси ничего не говорил про это!

— Да, он не говорил про цвет. Но он не говорил и много другого. Да и как мальчик мог разобрать цвет шерсти ночью? И не называй их кара-шайтанами! Так их звали враги оросов! Или ты хочешь быть их врагом? Их настоящее название «чуру» — друг!

— Между прочим, — вмешался в спор Абдулла, — джигиты, спасшиеся при Сангистане, тоже видели больших черных собак. И остались живы.

— Вот видишь! — Мустафа даже подскочил на месте. — Древние защитники мира пробуждаются, чтобы снова загнать злые силы под землю. Может, всё еще не так плохо…

— Может быть… — задумчиво произнес Вагиз. — Кстати, о старом Шамси. Его двор должен был сгореть еще позавчера, но стоит цел и невредим.

— Это значит только то, что знак Ирбиса на воротах истинный, уважаемые, — сказал Мустафа.

— «Только то…» — передразнил Абдулла, — с какой такой радости Ирбис дает свой знак бедному дехканину?

— Мысли Ирбиса еще большая загадка, чем путь Аллаха…

— Ты, кажется, становишься атеистом, ака? Или считаешь, что сам Аллах действует под личиной Снежного Барса?

— Я не знаю, Вагиз. Но ты слышал, что баши, да пошлет Аллах ему здоровья, приказал доставить мальчишку Абазарова, но джигиты ушли ни с чем?

— Ха! Ушли! Их увезли, причем один был мертв, а двое примерялись к дороге навстречу гуриям. Старый Шамси оказался не так уж и стар…

— Что это за новость, Мустафа, если она всем давно известна.

— Не торопись, Абдулла. Что, по-твоему, должен был сделать баши со стариком, зарезавшим его людей?

— Ну… Шамси, хоть и «железный», но баши он не победит. Слишком стар. Да и ноги…

— Так вот, Абдулла, баши сам пришел во двор Абазаровых. Лично! — Мустафа поднял вверх указательный палец. — Один! Поговорил о чем-то с обоими Шамси и уехал восвояси. И скажите мне, уважаемые, — аксакал сделал паузу, — что могло заставить нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, так вести себя с убийцей своих людей?

— Ты считаешь, что знак настоящий?

— Настоящий, почтенные! Более того, одна вдова, подрабатывающая в казарме джигитов, говорила, что оба раненных не дожили до рассвета.

— Аллах всемогущий, Мустафа! Разве можно верить вдовам, подрабатывающим в казармах?

— Иногда можно, Абдулла, иногда можно. Особенно, когда сам баши ездит в гости к простому декханину, как к знатному беку!

— Я что-то не пойму, куда ты клонишь, Мустафа! Может ты, Вагиз понимаешь мысль нашего уважаемого друга?

— Нет, и мне сегодня непонятен смысл его речей, — покачал головой Вагиз.

Мустафа пальцем поманил собеседников поближе и прошептал несколько слов. Аксакалы отшатнулись от него, как от прокаженного.

— Стареешь Мустафа, — произнес Абдулла, — раньше ты не говорил глупостей....

— Подумай сам! — поддержал его Вагиз. — У старика за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло без малого восемьдесят лет. И надо сказать, что несмотря на это я, всё равно уверен: «железный Шамси» и есть Ирбис. И сам баши тоже так думает…

Окрестности Астрахани

— Что это было? — удивленно спросил Бессонов, когда за гостями закрылась дверь.

— Это, — подавился хохотом Урусов, — была демонстрация торжества организованной мысли над организованной силой… Ты просто в первый раз это видишь, майор. Помянутого Сухова он десять лет назад на автоколонну развел. Навсегда и задаром.

— То, что нас тут вместе с Жанибеком, как мальчиков поимели, понятно. Я не понял, как это было сделано! Ну-ка, сержант, объясни диспозицию.

— Ефрейтор я, — поправил Борис.

— Нет уж! Теперь ты сержант. Старший. За такие подвиги на ниве дипломатии, люди ордена получали, а нам что, званий жалко? Так докладывай.

— А чего тут докладывать. Ему на фиг не нужно, чтобы бригада здесь обосновалась. Ради этого всё сделает.

— Так не сможете вы здесь обосноваться. Обсуждали. Жрать будет нечего.

— Правильно. Не сможем. И Жанибек это понимает. Но он мыслит, как бандит. Мол, придут военные, жрать нечего, пойдут у него отбирать. Боится, однако…

— А почему решил, что он мыслит как бандит? Может феня игрой была.

— Она и была игрой. Но дело не в разговоре. Просьба пустячная. Чиновник предпочел бы навстречу пойти. Нормальный человек — тем более. А они права качать начали, да еще с наездом, на вшивость проверять. И не главный, шестерка. Уркаганские замашки. А с такими легко: шестерку на место поставить, чтобы не вякала, а старшему предъяву выкатить. Еще погонялами козырнуть. А когда получишь всё, что хотел, оставить за ним последнее слово. Чтобы самолюбие козырное потешить.

Майор очумело покрутил головой:

— Просто как, однако!

Урусов, наконец, просмеялся:

— Вот, майор, что такое русский гроссмейстер в действии. Секретное оружие полковника Пчелинцева!

— Ты что, в самом деле гроссмейстер?

— Ну… не совсем. Выполнил, а присвоить не успели — Война.

— Обзвездинеть!!!

— Борька, а откуда ты феню знаешь? Ты же гроссмейстер, культурный человек! Домашний, млять, мальчик!

— А я ее не знаю.

— Не понял!

— Это не феня была. Это базар по понятиям. Там три десятка слов помнить надо, чтобы перетирать вопросы.

— Один черт, не шахматисты же перетирают. Или так, пока никто не видит сопернику на ухо мульку затравить?

— Так у нас все пацаны во дворе на ней разговаривали. И в школе тоже. Я запомнил на всякий случай, вдруг пригодится…

Теперь смех разобрал Бессонова.

— А почему сержант, а не капитан? — выдавил он.

— Это мне папа объяснял. В Советском Союзе была только одна служба, сержант которой мог не обращать внимания на армейского майора или даже подполковника. Службы той нет давно, а ассоциации в крови сидят. Намертво. У всех постсоветских. И у казахов тоже. — Юринов сделал паузу, посмотрел на давящихся хохотом офицеров и закончил. — И капитана Вы бы мне не оставили. А лычки забирать — не комильфо будет.

Смех у майора как рукой сняло. С минуту он внимательно смотрел на Бориса, а потом слегка ошалевшим голосом произнес:

— Так ты, паршивец, еще и меня на звание развел?!

— Так точно, товарищ подполковник! — лихо козырнул старший сержант.

Офицеры закатились в новом приступе смеха.

 

2024 год

Узбекистан, правый берег Амударьи

Попасть в засаду в горах, на самом деле — проще простого. Достаточно только выскочить на очередном повороте серпантина из-за угла, и сразу уткнуться в ребристый ствол «Дегтярева-Шпагина-крупнокалиберного». А в пустыне? Оказывается, не намного сложнее, если дорога, перед спуском к реке пересекает полосу каменистых холмов. Даже не холмов, холмиков, но по сути, чем это отличается от предгорий? Хорошо хоть тормоза не подвели. Но все же джип чуть не перевернулся.

— Приехали, — сам себе сказал капитан.

— Это точно, — согласился Борис.

Андрей хотел было потихоньку сдать назад. Теплилась мысль, что бывают чудеса, и никто из двух десятков узбеков не услышал и, главное, не заметил нахальную машину.

Не бывает, однако, чудес. ДШК зашелся в хриплом вое, выплюнул короткую очередь. Жалобно заскрипели стойки кабины. Что-то посыпалось сверху. Урусов, вжавшийся в пол, поднял голову. Куска крыши как не бывало. Самая невезучая часть машины. В который раз туда прилетает....Зря астраханцы корячились, заплатки лепили.

— Убедительно, — согласился Юринов, проследив капитанский взгляд. — Думаю, самым лучшим вариантом будет поднять руки и выходить. Потому что если из моей головы сделать кабриолет, не уверен, что переживу.

— Вот и мне так кажется, — буркнул Урусов. — Пистоль заховай. Хай буде.

— Добже, пан ясный. — За долгое время, проведенное бок о бок, Юринов не только перестал удивляться, когда Урусов вставлял в речь фразы то по-украински, то по-польски, но и сам заразился этой привычкой.

— Эй, урус, выхады! — скомандовал пулеметчик.

— Что-то меня терзает стойкая дежявя. — Сказал Андрей, потихоньку вылезая из кабины. Еще неизвестно, как дитя пустыни отреагирует на резкое движение. А двенадцать и семь в упор лечится только ямой два на полтора.

— Есть такое ощущение, — согласился Борис. — Только нам тут явно чаю с соленым лимоном не предложат.

— Зато опять крышу к херам снесли....

— Эй, урус, хады суда! — снова заорал пулеметчик. Из-за бруствера, из наваленных камней, на них смотрело человек пятнадцать. Минимум. Кто в местных халатах, рванных до невозможности. Кто в разнокалиберной гражданке. Присутствовала даже пара относительно новых «комков». Типичная картина раннефеодальных баронских дружин со скидкой на среднеазиатскую экзотику и двадцать первый век.

— Да тут я, тут! — рявкнул в ответ Урусов. И стал возле двери «Тигра». На машине уйти — никак. А вот двигатель может и прикрыть от первых очередей. А там попытаться спринтера изобразить. Или, к примеру, гранату засадить. Граната-то, имеется на всякий случай, как без нее. Деталь туалета любого приличного джентльмена при выходе в постапокалиптическое общество, млять… Граната!

— Выжу, что тут! Паближе, падайды!

Да к черту все! Борьку осколками не достанет, если что. А «Эфка» в каменном мешке рикошетов надает полной мерой…

— Сам подойди! — заорал вдруг капитан, и выдернул из разгрузки гранату. Кольцо осталось в клапане. До «блок-поста» — три метра. Даже полуслепой разглядит что к чему.

— Эй, хизмат-ака! Давай как честные люди договоримся! — Вот что «лимонка» чудотворящая делает… И грабки от гашетки убрал сразу, и акцент наигранный пропал…

— Можно и попробовать, — кивнул Урусов, и шагнул поближе. Сразу же назад подались и узбеки.

— Стоять, шакалы! — рявкнул на своих пулеметчик. Те замерли, не сводя взгляда с руки Урусова.

— Видишь, урус, с каким сбродом приходится работать… — тоскливо вздохнул пулеметчик. — Я — Умид Мизафаров. Сержант ПогранВойск. В отставке. Работаю местным баши.

— Андрей Урусов. ПогранВойска и десант. Капитан. Действующий. Кем только не работаю.

— Я буду возносить хвалу Аллаху за такую встречу, «зеленый»! — радостно всплеснул руками Умид. — Жаль, что сейчас не конец мая!

— Андрей! — позвал Юринов, под шумок уже вытащивший из джипа РПК. — Мне чудо-термос доставать? Раз на очередного сослуживца напоролись? Фонтан сами найдете?

— Боря, — не оборачиваясь, ответил Урусов. — Ты, конечно, тонкий этнограф и классный знаток привычек некоторых социальных групп, но все же, подозреваю, Умид-джан, в первую очередь, местный баши. И только потом уже пограничник.

— Увы, Андрей-джан, — хитро прищурился узбек, — но все именно так и обстоит, как ты сказал. И, вообще, посмотри наверх, и подумай, может тебе лучше спрятать гранату, а твоему молодому спутнику, положить пулемет обратно? Видит Аллах, такие джигиты как мы с тобой, всегда сможем договориться по-хорошему.

Урусов окинул взглядом склоны. Мда…

Кем бы ни был сержант Мизафаров в прошлом, но засаду он организовал отлично… Человек сорок, если навскидку… Да и первые, вовсе не такие уж овцы, как хотели показаться. Вон, шерятся остатками зубов. Ситуация, млять....

— Можно и поговорить. Можно и договориться. Как иначе. Боря, кидай пулемет обратно. Умид-джан, предупреди своих: мне гранату выкинуть надо.

Баши махнул бойцам сверху. Те сразу же пропали из виду. Урусов, оглядевшись, и прикинув, чтобы никого осколками не зацепило, метнул гранату подальше.

— Настоящая, — хмыкнул баши, — а то мелькало предположение, что на понт тупого чурку берешь, — и, уже не сдерживаясь, расхохотался.

— И в мыслях не было! — улыбнулся в ответ Урусов.

Наконец, Умид отсмеялся и вытер слезы. Махнул рукой, подзывая.

Андрей с Юриновым подошли поближе. Борис РПК все же не оставил в машине. Баши усмехнулся, но ничего по этому поводу говорить не стал.

За блок-постом, метрах в двадцати от позиции, оказался небольшой овражек. Натянутый тент, земля застелена брезентом… Еще бы холодильник с пивом, и гурий не надо.

— Слушай меня сюда, мой дорогой «зеленый» брат! — сказал Мизафаров, когда все трое удобно расположились прямо на брезенте. На входе замерли два автоматчика. Хозяин устроился у стены, чуть поодаль. Урусов привычно сел по-восточному. Борис скривился, но все же смог усесться, как положено. Холодильника не оказалось, зато нашелся чайник со свежезаваренным зеленым чаем…

— Я весь внимание, мой не менее ценимый брат! — ответил Урусов, наполняя чаем пиалу.

Мизафаров помедлил немного, хитро улыбнулся щелочками глаз, и продолжил:

— Кого другого, мои моджахеды положили бы прямо на дороге. Но видишь, как все удачно сложилось. Меня предупредили, что к моей земле едут на хорошей машине два хороших человека. Предупредили тоже хорошие люди. Вот я и подумал, что, тоже будучи хорошим человеком, могу сделать так, что всем будет хорошо.

— Ты альтруист, Умид-джан! — улыбнулся Урусов. — И у тебя хороший чай.

— Не позволяй лжи стать между нами, капитан! Чай больше похож на ишачью мочу, а я вовсе не альтруист, какие оскорбления ты не понимал бы под этим словом, — отставил пиалу в сторону Мизафаров. — Предлагаю следующее. Я именем Сарыбека пропускаю вас до самого Самарканда, но с одним условием. Вы побьете моего бойца.

— Кхм… — чуть не подавился чаем Борис. — Прошу прощения, Умид–ага, что влезаю в разговор двух людей безмерно превосходящих меня возрастом и опытом, но все же позволь задать вопрос. А смысл?

— Чтобы всем было хорошо. — Загорелая под безжалостным солнцем пустыни физиономия баши просто лучилась удовольствием. — Вам будет хорошо, потому что вы сможете продолжить свой путь. Мне будет хорошо, потому что я не поссорюсь с хорошими людьми, и ни они, ни вы не допустите в свои сердца ожесточения в сторону бедного баши. Моим людям будет хорошо, потому что они усладят свои глаза зрелищем. Жизнь в пустыне на самом деле скучная штука, мой юный друг…

— А если мы не побьем? — все же уточнил Урусов.

— Тогда ты пойдешь пешком, мой «зеленый» друг… Ведь есть еще одно условие. Биться будет он, — и палец Умида уперся в Бориса. — Ибо не следует баши самому выходить на поединок, для этого есть простые батыры.

— Спасибо тебе, Умид-джан! — картинно раскланялся Урусов. — Благодаря тебе, я выбился в баши!

— Пользуйся на здоровье! — ответил Мизафаров, раскланявшись подобным же образом.

— Еще раз прошу прощения, уважаемый хозяин, — не сдавался Боря, — но если вам так не хватает зрелищ, то мы можем предложить не менее интересный вариант.

— И какой же? — заинтересованно подался к Борису Мизафаров.

— Я видел у Ваших людей шахматную доску. Почему бы нам не разыграть дорогу в шахматы? А чтобы было веселее, я могу играть вслепую…

— Вслепую? Это как?

— Не буду смотреть на доску и фигуры. А ходы буду передавать нотацией… Кто-нибудь из твоих бойцов знает нотацию?

— Знает! — прищурился Умид. Голос его стал холоден. — А если ты передашь неверный ход?

— Значит, я проиграл.

— Ты очень самоуверен, боец. Или пытаешься обмануть, хотя как можно обмануть в шахматах… Хорошо. Твой бой с моим человеком будет идти не до смерти. Тот, кто первым упадет и не сможет встать — проиграл. Потом я дам тебе отыграться в шахматы. Вслепую. Но если проиграешь и в шахматы … Не думаю, что тебе будет приятен этот вариант. И твой старший друг будет грустить.

Борис пристально посмотрел в глаза узбека и медленно произнес:

— А если я выиграю дважды?

— Тогда можешь считать Узбекистан своим домом.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Смерть… Наш вечный спутник и вечный противник. Вся человеческая жизнь — игра со смертью. Жесткая игра без правил с предрешенным результатом. Человеку не дано победить. Он может лишь затягивать поединок, но раньше или позже всё равно проиграет. Таковы правила. А потому те, кому удается продержаться долго, считают себя победителями. Несмотря на итоговое поражение. Человеку не дано победить смерть.

Безнадежность игры настолько всеобъемлюща, что играющий придумывает подпорки и поблажки, пытаясь изменить неминуемый конец. И возникают легенды о бессмертных героях, становящихся богами, о жизни после смерти, о вознаграждении и воскресении. Возникают религии — утешение слабых, костыли для не умеющих ходить…

Сильным этого не надо. Сильным и умным. Ибо они понимают, что судьба каждого человека — лишь маленькая часть большой игры, которую смерть ведет со всем человечеством. И в этой игре у смерти невысокие шансы. Отдельный человек смертен, но сообщество может жить вечно. И побеждать.

И к нашему маленькому человечеству, сосредоточенному на территории двух горных ущелий, это относится в полной мере. Мы — живем.

Нет, нам не удается избежать потерь.

Гибнут патрульные в схватках с нарушителями границ. Увы, они не неуязвимые «злые духи», не «кутрубы» и «гуль-ёвоны», как считают декхане Зеравшана. Мы сами распускали эти слухи, и получилось неплохо. Но всегда находятся те, кто пытается выяснить истину, разобраться в ситуации или просто проверить себя на крепость. Авантюристы всех мастей регулярно проникают в наше ущелье. И умирают под пулями и клыками патрулей. Вот только, потусторонняя слава не защищает от пуль… Гибнут и патрульные...

Погибают разведчики, работающие внизу. Мы готовим их, очень тщательно готовим. Они умеют такое, что порождает сказки еще более невероятные, чем легенды о Пасруде. Но никто не застрахован от случайностей. Тем более, когда дело касается людей. Особенно, правителей. Попадет такому шлея под хвост, и… Гибнут разведчики…

Теряем больных. Наша медицина странна и непредсказуема. Имеем очень неплохой набор врачей самых разных специальностей, но нет никакого оборудования, а срок годности лекарств истек так давно, что о них уже забыли. И если бы не ата Мирали, умудряющийся творить чудодейственные зелья из одному ему известных травок… Но никакая медицина не всесильна, а наша тем более. Что можно сделать с раком? И не только с раком… Многому нечего противопоставить…

Умирают от возраста. В основном, аксакалы из присоединившихся кишлаков. Среди альпинистов стариков практически не было. Это чушь, что тяжелая жизнь в горах способствует долголетию. Нет, конечно, прогуливающиеся по горным тропкам намного долговечнее пожирающих гамбургеры в офисном кресле между отшиванием претензий клиента и получением звездюлей от шефа. И здоровый образ жизни — это прекрасно. Но когда вместо утренней зарядки — пахота от рассвета до заката на пределе сил, вместо пятисекундного моржевания возле теплой баньки — постоянное ковыряние в снегу и форсирование ледяных рек, вместо диеты — недоедание, а вместо распорядка дня — недосып и всё та же пахота… И всё это годами, десятилетиями… Жизнь таджикского декханина никогда не была легкой, а теперь и подавно… Старики умирают…

Мы несем потери. Но Лагерь живет. С каждым годом, да что там, с каждым днем становится крепче, сильнее и оживленнее. Уже не стоит вопрос о том, как перезимовать и не умереть. Уже появляются мысли о комфорте…

За одиннадцать лет мы потеряли многих. Достаточно многих, чтобы сложились свои похоронные обряды. Иногда умерших хоронят по старым, чаще всего мусульманским, но обычно… Наши похороны просты. Умерший, могила, те, кто пришел проводить. Те, кто захотел и смог. Если тело осталось где-то далеко, вместо него камень с именем. И, в любом случае, такой же камень в изголовье могилы. Никаких напыщенных лицемерных речей. Зачем они там, где все знают друг друга? Только тихое: «Спасибо», шелестящее над небольшим лагерным кладбищем. И запись в архивах Мирали Садырзаде. О каждом.

У нас простые обряды. Не только потому, что мы атеисты. Уважение к мертвым не имеет отношения к религии. Просто мы бедны и не всё можем себе позволить. Например, дерево на гробы… Или собирать на похороны много народа…

Но сегодня всё не так. Нашли и дерево, и чистую белую материю на саван. И собрались все. По крайней мере, все альпинисты. Сидят на стационарах минимальные отряды прикрытия, из рудничных и маргузорских. Носятся по маршрутам уполовиненные патрули, усиленные удвоенным количеством псов. Остальные здесь.

Сегодня необычные похороны. Ушла Руфина Григорьевна. Человек, создавший лагерь. Женщина, чья энергия победила всё и вся: чиновничью бюрократию, националистическую спесь, демократическое безденежье, торгашескую жадность. Сделавшая невозможное.

Благодаря ей в глубине Фанских гор появился наш Лагерь. Не просто группа строений, к которым подведена плохая дорога, и несколько дизелей, а место, куда хотелось приехать. И которое объединило людей, одномоментно потерявших всё, что имели.

Нет, в жизни послевоенного Лагеря Руфина Григорьевна принимала намного меньше участия, уступив бразды правления тем, кто моложе. Не по силам немолодой женщине такой груз. И не нужно это. Преподавала в лагерной школе, а когда та закрылась, продолжала большую часть времени проводить с детьми, что-то рассказывая и показывая. Самые маленькие звали ее «бабой Руфой» и не отходили часами... Летом любила посидеть у большого камня на плацу (на второе лето кто-то заметил это, и появилось специальное кресло, прикрытое навесом, которое убирали только на зиму). Зимой пила чай в столовой.

К ней всегда можно было прийти за советом, или просто пожаловаться на жизнь… Не всегда она могла сказать что-нибудь по делу, но в результате такого визита всегда появлялось решение. Она была, и этого достаточно.

Этой весной «бабаруфино» кресло останется в кладовой. Детишки будут бегать за кем-то другим, а решения придется искать самим, без ее молчаливой поддержки.

Руфина Григорьевна ушла. И вместе с ней ушла довоенная история Лагеря. Мирные маршруты на окрестные вершины, разряды по альпинизму, концерты песен Визбора и уроки английского языка. И вечерние чаепития уже никогда не будут такими душевными. Она ушла, и вместе с ней ушла эпоха.

Лагерь потерял Мать.

Узбекистан, правый берег Амударьи

Для боя выделили круглую площадку немного ниже места засады. Когда Урусов увидел Бориного противника, у него потемнело в глазах. Узбек был огромен. Нет, ОГРОМЕН. Двухметровый детина с фигурой борца выделялся среди «моджахедов», как степной волк в стае шакалов. Юринов рядом с ним выглядел комнатной собачкой. Такому волчаре на один укус…

— Ну, как тебе Нахруз? — спросил капитана Мизафаров. — Между собой мои люди зовут его Дэвом. Тебе знакомо это слово?

— Йети надо мыть чаще, — загадочно ответил Урусов. — А большой шкаф громко падает.

— Я открою тебе один секрет, «зеленый» брат, — произнес Умид, — Нахруз не убьет твоего батыра. Мне очень интересно посмотреть, как после этого боя тот будет обыгрывать в шахматы перворазрядника…

Нахруз скинул рубашку и остался в одних штанах. Без одежды зрелище было еще внушительнее. Густая шерсть, покрывавшая тело, придавала сходство с огромной обезьяной, внушая невольный ужас. Видимо, узбек прекрасно представлял, какое впечатление производит. Для полноты эффекта он выбил кулаками барабанную дробь на собственной груди и совершенно по-звериному заревел…

Казалось, Борис не обращал на противника никакого внимания. Он тоже разделся до пояса и, игнорируя дружный свист зрителей, совсем не впечатленных его размерами и мускулатурой, проводил стандартную разминку, как перед тренировкой с лейтенантом Терентьевым. Пока привычно разогревались мышцы, мозг сосредоточенно составлял план боя. «Насколько он быстр, какие точки прикрыты мускулами, как будет держаться?» На большую часть вопросов ответа не было. Неожиданно вспомнился сон двенадцатилетней давности, не дававший ему покоя после драки с ефрейтором Коротковым. Узбек заревел и в его реве, явственно послышался издевательский голос ефрейтора: «Ну, ударьте же меня, месье…».

Все чувства исчезли разом, как и не было. Только всеобъемлющая холодная ярость. Эта обезьяна стоит между ним и целью пути и, значит, виновата сама. План возник мгновенно, и Боря знал, что он правильный. Он спокойно закончил разминку и сделал шаг в круг: «Я приду, мама!»

Драка длилась считанные мгновения. Нахруз бросился вперед, собираясь смять противника первым же натиском. Боря ушел в сторону и кулаки, каждый размером с его голову вспороли пустоту. В то же мгновенье Юринов взвился в воздух. Серия легких, даже ласковых на вид, касаний руками и ногами заранее намеченных точек и уход назад — в сторону. Подальше от падающей навзничь парализованной туши.

Но еще до первого удара Урусов, увидев мраморную бледность, залившую лицо ефрейтора, обернулся к Мизафарову и произнес:

— Пиндец твоему Нахрузу, «зеленый» брат. А еще мне очень интересно посмотреть, как местный перворазрядник будет обыгрывать в шахматы русского гроссмейстера…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Надя Юринова

— Мама! Мама!

Худенькая, дочерна загорелая девочка, вихрем промчавшись по тропинке между столовой и домом, с разгону повисла у меня на шее. Господи, тощая-то какая! Тем не менее, ощутимо качнуло. Дочь, конечно, упасть не дала, каким-то невероятным движением заставив нашу скульптурную группу сохранить равновесие.

— Мама! Я вернулась.

Я молча глажу этого полуголого встрепанного звереныша. Повзрослела, подросла. Опять похудела. Или кажется?.. Ее любимый Коно, похожий на здоровенный шерстяной пуфик, развалился рядом и радостно скалится. Лучше бы не открывал пасть: когда не видно зубов, лежащего пса можно принять за большую подушку. Очень большую, лохматую подушку. Но подушка с десятисантиметровыми клыками… Брр… Никогда бы не подумала, что собаки могут достигать таких размеров! Наверное, есть в горном воздухе что-то, способствующее их росту. Или это Женя такой умелец…

— Мама я целый месяц буду в Лагере!

Слава богу! Может, хотя бы удастся ее отмыть и причесать! Хоть это и бесполезно: выпачкается в первые же десять минут. Господи, о чем я?! Этому исцарапанному чуду скоро четырнадцать! Взрослая девушка, так она и даст матери себя отмывать! Уже и младший справляется самостоятельно. Не могу, всё равно для меня они все крохи. И эта «гроза Лагеря» тоже.

Хм… Девушка… Синяки, царапины, разводы грязи и пота на лице, замызганная майка и шорты… Нет, я в ее возрасте была совсем другой. Меня интересовали модные шмотки. Думала, не пора ли пользоваться косметикой. Школа… фигурное катание… театр, совсем немного, за компанию с Ленкой… Ленки уже нет… театра, наверное, во всем мире не найдешь… Мы поем вечерами иногда, Митька что-то рифмует и пишет поздравления на свадьбы, но разве это может заменить театр?.. А как было бы здорово посмотреть какую-нибудь, пусть самую провинциальную, труппу… Хотя, наши дикие супербойцы просто не поняли бы, что это и зачем?.. А как я книги любила!.. Успехом у мальчишек пользовалась! И они меня уже интересовали… А еще по уши была влюблена в карие глаза красавчика Ди Каприо…

Но я не росла в альплагере после ядерной войны. Не пасла овец, не убирала хлев, не охотилась на диких собак. Не лазила по скалам, не ночевала в снежных пещерах и не ходила на восхождения высших категорий. До высших категорий я и позже не дошла.

Моя дочь всё это делает. И довольно давно. Тряпки ее не интересуют, о косметике и макияже этот зверек не имеет ни малейшего представления, как и о кино или театре. Книжки — да! У детей повальное увлечение чтением. Читают всё подряд, не разбирая, что попалось. Санька в своё время проглотила «Войну и мир» за две недели. Но между вторым и третьим томом таким же запоем читала учебник по физике. Неделю на Толстого, неделю на Ландау…

Мальчики ее волнуют слабо. И рано еще, и слишком она привыкла к их вниманию. К преклонению не мужчин перед Женщиной, а воинов перед Богиней Войны. Не Афродита, но Афина! Этакое маленькое божество с ободранными коленками и набитыми костяшками кулаков, догоняющее архаров на скалах, и без промаха стреляющее из арбалета… Голоногое, голорукое, коротко стриженное… Способное пробежать за неполных два часа двадцать километров вверх по ущелью только потому, что «надо экономить горючку». Олег же собирался послать за ними машину. Отказались…

Боже, как же она коротко стрижется, ведь у девочки просто роскошные волосы. Их бы отрастить, хорошо подстричь или хотя бы подравнять… А она? Разве можно так: наискосок, ножом… А как-то наголо сбрила: «Мешают в бою». Да кто ж тебя пустит в бой, дурочка моя! Я всё понимаю: выживание, дикие условия… но девочка должна оставаться девочкой, а не «боевой единицей», как шутил свекор еще до войны… Дошутился…

— Мама, слышишь? Я целый месяц буду в Лагере, а потом уйду на верхние пастбища. Одна! Только с Коно и с отарой!

Ну вот. Выросла дочка. Разрешение самостоятельно пасти овец — первая ступень взрослости. В четырнадцать далеко не всем доверяют отару в одиночку. Это, кажется, первый случай… Но хоть месяц удастся пообщаться. Хотя, как пообщаться, она же опять целыми днями будет носится по лагерю…

— Поздравляю, Санечка!

— Мам, ну что с тобой? Ты не рада?

— Нет, что ты, конечно, рада! Просто задумалась. Вот что, как ты ни сопротивляйся, но я хоть немного приведу твою голову в порядок!

— Обязательно, ма! Если бабушка раньше не успеет…

Узбекистан, правый берег Амударьи

— Ты обманул меня, «зеленый брат». Но я не в обиде. Хотя поединок и оказался коротким, но мои моджахеды довольны. Они еще никогда не видели, чтобы кто-то победил Дэва. И шахматы вслепую тоже оказались увлекательным зрелищем. Я буду счастлив, если когда-нибудь твой сержант даст несколько уроков этой мудрой игры.

— Ин ша Аллах, не мне тебе говорить. Но на обратном пути может и получиться. Скажи мне, Умид-ака, если можешь, Шайкенов просил нас убрать?

— Шайкенов? Аллах всемогущий! Жанибек-джан, между нами говоря, большая сволочь. Но ваши жизни ему дороги больше собственной. Вы сумели сильно напугать моего казахского брата. А вот кое-кто другой не против увидеть ваши трупы. Очень многие хотят поссорить Жанибека с астраханскими урусами. Приходили разные люди и говорили разные вещи.

— Выходит, Жанибек играл с нами честно?

— Андрей-джан! Какой смысл Жанибеку в вашей смерти? Его люди мечтали, чтобы я дал вам то, что сержант выбил из меня своими руками и головой. Зато другие этого совсем не хотели. Почему-то казахи очень не любят твоего сержанта. Сейчас я понимаю, почему.

Урусов усмехнулся:

— Да, мой сержант умеет произвести впечатление. А в хозяйстве Шайкенова водятся жирные крысы…

— Не беспокойся, капитан, Жанибек-джан узнает об этом. У меня нет предпочтений среди казахских братьев. С удовольствием перерезал бы глотки им всем. К сожалению, пока я не могу себе позволить такого. Впрочем, пусть пока грызутся между собой. Думаю, до осени останется кто-то один. — Лицо узбека исказила злорадная ухмылка. За это время мой старший брат, дражайший шах Великого Хорезма, закончит свои дела в Ташкенте и Фергане, и наши руки будут развязаны. Каспийская нефть нам нужна. Я надеюсь, мои русские братья не станут нам мешать?

— Ты же понимаешь, что это решаю не я. Очень многое зависит от того, что будет в конце пути.

— А что вы хотите там найти, Андрей-джан?

— Мой друг очень надеется найти там своего старшего брата.

— У маленького бойца есть старший брат в Таджикистане? Если он хоть наполовину так же хорош, как младший, слава о нем должна греметь по всей стране....

— Олег меня намного сильнее, — вздохнул Борис, — и драться умеет по настоящему…

Умид уставился на него, как на привидение:

— Аллах всемогущий! Неужели может существовать боец, по сравнению с которым тот, кто за пару секунд уложил Нахруза, не умеет драться?

— Конечно, — Боря простодушно уставился на хозяина. Олег намного лучше меня дерется. И Леша Верин, — он хотел добавить в список и Андрея, но засомневался. Кто его знает, этого Умида, затеет еще один поединок… — И папа. Только у него сердце больное. Многие лучше меня. Я в нашем дворе только в шахматы сильнейший…

— Я не слышал о таких бойцах в Таджикистане. Разве что за людьми Ирбиса отмечались некоторые странности. Может, Ирбис и есть твой брат? Тогда я втройне рад итогу сегодняшнего боя. Обидеть брата Леопарда гор может только сумасшедший. Тебе ничего не говорит вот этот рисунок?

Умид достал из красивой шкатулки лист бумаги.

Боря повертел его в руках и пожал плечами:

— Зверь какой-то. Не то собака, не то лиса.

— Считается, что это барс. Но на барса он не похож.

Урусов молча забрал рисунок. Рассматривал недолго. Собственно, один взгляд.

— Да, на барса он не похож. Умид-ака, расскажи нам всё, что ты знаешь об этом Ирбисе.

— А ничего не знаю. И никто не знает. Его никогда не видели. Это посредник, передающий информацию. Оставляешь в условленном месте знак, и к тебе приходит человек. «Язык, глаза и уши Ирбиса». Они передают всё, всем и всегда.

— А что, нельзя послать своего человека?

— Своих жаль. Некоторые баши несколько жестоки по отношению к посланцам врагов...

— А людей Ирбиса не трогают?

— Когда-то пытались. Я не слышал, чтобы кому-то улыбнулась удача. А обидевший язык Ирбиса живет не больше недели. — Умид пожал плечами и произнес, явно кого-то передразнивая: «Таковы Правила!».

При последней фразе Боря вздрогнул и хотел что-то спросить, но Андрей опередил сержанта:

— Да, интересная личность… А что мешает ему вести свою игру?

— Ничего. Но еще никто не слышал о том, что язык Ирбиса неточно передал слова. Его услуги дороги, но они того стоят. — Умид улыбнулся. — Впрочем, это не может быть тот, кого вы ищете. Все языки Ирбиса — таджики. И они очень молоды...

— Ну и бог с ними.... Скажи, брат, какой путь нам выбрать, чтобы избежать ненужных сюрпризов?

— Вах! Во имя Аллаха милосердного, ну какие сюрпризы? Вы же гости Умида Мизафарова! Только один человек во всем Узбекистане может отменить моё решение. Но вам придется очень постараться, чтобы шах Великого Хорезма, так на вас осерчал! Да и вообще заметил двух солдат на дырявом джипе, — хохотнул Умид.

— Мы не собираемся гневить шаха. Если честно, мой «зеленый» брат, то мы и встречаться с ним не собираемся.

— Это будете решать не вы, Андрей-джан. Если Сарыбек-ака захочет посмотреть на того, кто победил Нахруза, вам придется наведаться к нему в гости. Но этого не стоит бояться. Шах ценит хороших бойцов. И хороших шахматистов тоже. До сегодняшнего дня я лишь один раз проиграл поединок, и победителем был Сарыбек…

— Ты же сказал, что Нахруз раньше не проигрывал.

— Сарыбек бился со мной. И как результат его победы возник Великий Хорезм. Интересно, что возникнет в итоге сегодняшних схваток? Аллах никогда не отбирает у меня победу без серьезных причин. Впрочем, вряд ли тебя это интересует, капитан…

— Маршрут какой посоветуешь? Кроков не требую. Хотя бы азимут провесь.

— Есть три пути. Можно пойти через Дербент в Душанбе. Там сейчас дивизия урусов. Двести первая, если это что-то говорит моим братьям. Мне кажется, вам там будут рады. Но дорога проходит близко к афганской границе, и надо быть очень осторожными. Ну и не ругаться всякими непотребствами, типа «кроков» и прочих «азимутов», когда беседуешь с уважаемыми людьми, — подмигнул Умид.

— Еще какие есть?

— Два других пути лежат через Самарканд. Один дальний на Худжант. Не вижу в нем интереса. Разве что недалеко оттуда мой старший брат присоединяет к Великому Хорезму заблудших овечек. Согдийцы могут ввязаться в войну на стороне Ташкента. А вы имеете шанс влезть в эту заварушку.

— Точнее, вляпаться обеими ногами.

— Всеми четырьмя ногами, Андрей-джан, всеми четырьмя. Но совсем недалеко от Самарканда есть небольшой город Пенджикент. Его бек Саттах — наш брат. И не такой, как казахские «братья». Если домулло будет лежать связанный, я перережу не глотку, а веревки. Он лучше меня знает, что творится в стране таджиков. Советую братьям заглянуть к нему в гости. Кроме того, это самая близкая и безопасная дорога…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Интересная ситуация складывается. С одной стороны, Дивизии свернуть шею Ахмадову — как два пальца об асфальт. Но не спешат. Анзоб хорошо укреплен, малой кровью не возьмешь. Не хочет Рюмшин просто так своих бойцов класть. Что только добавляет ему привлекательности в наших глазах. С другой стороны, очень хочется, чтобы он решился. Союз с Матчой — это хорошо. Очень хорошо. Сумел таки Шахсимджан найти аргументы. За Рахмановых можно быть спокойным, кроме личных отношений, матчинцам просто деться некуда. Без поддержки серьезной силы они раньше или позже попадут на обед Бодхани. И восстановленные стены Сангистана не спасут. И срочно возведенная полоса укреплений у Шамтуча — тоже. Но теперь, имея за спиной Дивизию, Матча может не слишком беспокоиться об ахмадовской угрозе.

А Пенджикент прикрылся узбеками. И хорошо, и плохо. Не лег под них, уже приятно. Того же Ахмадова пуганули. Прохлопал баши своё время. Всё, что мог, должен был захапывать в первые дни. Нельзя сказать, что не пытался. Но не везло болезному, слишком часто нарывался на нас. А мы оказались для его семейки неудобным противником…

Так что с Пенджикентом? Как отреагирует Амонатов на вход Дивизии в Зеравшан и присоединение Матчи? А как к этому отнесется Хорезм? Непонятно. Саттах-бек должен понимать, что вечно независимым ему не быть. Сейчас у него один вариант — узбеки. А если Дивизия станет у его границ, какой он сделает выбор? Хочет он вообще выбирать?

С Амонатовым что-то упускаю. Что-то очень важное. Эта мысль не дают покоя уже три года, с того момента, как Митька сообщил о подслушанном разговоре в Артуче. Что-то там прошло мимо сознания, зацепив лишь самый краешек. Вот только что? Может, дело в переводе? Но кто только не переводил Митькины записи… Всё точно. Что же я не учитываю?..

И вторая загадка, не дающая покоя уже много лет. Амонатов. Где я слышал эту фамилию раньше? Ведь где-то слышал. В той, довоенной жизни. Она ассоциируется с чем-то насквозь мирным… Смешно, как может ассоциироваться с чем-то мирным таджикский бек…

Люди, которых подслушали в Артуче, были амонатовскими. Это одна из причин, по которой патруль их тогда не тронул. Не хотели ссориться с конкурентами Бодхани. И сейчас не хотим. Конечно, пошли бы они вверх, забили бы на возможный союз. И их бы забили. Но они не пошли. И Митька находился слишком близко. Могли его зацепить. А наша жизнь намного дороже жизни или смерти чужих. В итоге таджики беспрепятственно вернулись домой, а мы получили запись разговора. Очень странного разговора... По крайней мере, один из приближенных Пенджикентского бека не верит кружащим по окрестностям слухам, а «злых духов» рассматривает, как возможных союзников.

То, что не верит — нормально и естественно, я бы тоже не поверил. Эта хохмочка рассчитана на неграмотных дехкан. В крайнем случае, на людей, чей мозг хоть немного одурманен какой-нибудь религией. Таких можно сбить с панталыку всевозможной мистикой. Ну и кухонные интеллигенты к этому склонны, поскольку реального образования у них не больше, чем у дехкан. Однако местные беки землю не пашут, за овцами по склонам не бегают и, хотя поминают Аллаха и шайтана через слово, верят только в себя и количество стволов. Отнести же их к интеллигентам невозможно даже в ночном кошмаре.

А вот то, что рассматривает, как союзника — интересно, очень интересно… Знать бы еще, насколько можно ему доверять… Мало у нас информации по Амонатовским. Ох, Саттах-ата, непростой ты человек. И подчиненные у тебя непростые. Например, «Великий Умелец»… Что это может означать?.. Что такого ты умеешь?.. Насколько могут совпасть наши интересы?..

А что будет делать наш лепший друг Бодхани в сложившейся ситуации, когда он обложен со всех сторон, и ему не с кем воевать? У этого курбаши не регулярная армия, а очень большая банда, которую надо постоянно бросать в дело, чтобы среди джигитов не нарастало недовольство атаманом.

Кинется на нас? Очень может быть. Соберет все наличные силы и попытается решить загадку Пасруда, задавив «злых духов» массой. Возможно это? Очень даже, в «дэвов» и он не слишком верит. Мы готовы к такому повороту событий, но как не хочется вести масштабные боевые действия… Тут уже под старуху Оджун не сработаешь… Это не пацанов измазюканными собаками пугать…

Вопросы… Одни только вопросы… На которые мы ищем ответы уже двенадцать лет. Ищем, находим, они вызывают новые вопросы… Всегда не хватает информации… Се ля ви… И, всё-таки, где я мог слышать фамилию «Амонатов»?..

Узбекистан, пустыня Кимиреккум

Средняя Азия, страна гор и пустынь… Горы расположены юго-восточнее. Величественный Памир вторгается с территории Китая, вздымаясь пиками более, чем на семь тысяч над уровнем моря. Выше только Гималаи. Но это совсем далеко. А севернее Памира расположен Памиро-Алай. Он пониже, всего-то пять — шесть тысяч метров. Подобные высоты и на Кавказе встречаются. Вот только в каждом маленьком кусочке Памиро-Алая пятитысячников больше, чем на всем кавказском пространстве. А кусочков этих много. Очень много, почти вся Киргизия и Таджикистан — сплошные горы. Где-то там, в глубине Памиро-Алая спрятались Фанские Горы. Тот самый кусочек, который надо найти. Прежде, чем среди великолепия горных пейзажей искать конкретных людей. Или, хотя бы, вообще людей.

Еще горы расположены южнее. В Иране и Таджикистане. Но рядом с Памиром и Памиро-Алаем это даже не горы, так, холмики. Предгорья. А Туркмения и Узбекистан — сплошные пустыни. Каракумы, Кызылкумы…

Боря крутил «баранку», пытаясь выудить из памяти ошметки школьных знаний по географии. Урусов полулежал в соседнем кресле, отчаянно фальшивя: «Учкудук, три колодца…».

— Андрей, а как эта пустыня называется, не знаешь?

— Ни хрена себе, заявочки идут. Ты ж у нас штурман! Тебе и положено такое знать.

— Так на карте не написано. А географию я не помню.

— Я, тем более. Амударья, Сырдарья. Ну и те, что на конфетах были. Каракумы да Кызылкумы.

— И их не помню. Никогда не любил сладкого.

— Так ты ж в школе учился! Отличник, в отличие от меня, сто процентов даю.

— А ты разве нет? Хоть и ведешь себя иногда так, словно прокурил за углом все предметы, кроме физкультуры…

— Да в жизни не курил, — засмеялся капитан. — А школу «хорошистом» закончил. Хоть и ходил через раз. То работа, то спорт, то девчонки...

— А я вообще почти не ходил.

— Так ты ж не куришь! — Урусов хлебнул воды и спрятал бутылку поглубже под вещи, сваленные на заднем сиденье.

— Я по турнирам ездил. До седьмого класса еще как-то пытался совмещать. А потом директор приказ издал: оценки ниже четверки Юринову не ставить. Мол, занят человек своим делом, и не надо ему мешать. Не нужна ему история с географией и черчение с литературой.

Боря помолчал немного.

— А по географии я в десятом классе экзамен сдавал. Там можно было либо по всему курсу отвечать, либо реферат подготовить и по нему. Я хотел по реферату, проще же намного. Так географ заартачился: мол, ты в школу не ходил, надо проверить твои знания.

— И как? — заинтересовался Урусов, — проверил?

— Не-а. Директор узнал, вызвал географа и устроил нахлобучку. Так и сказал, прямым текстом: «дашь парню тему, он прочитает по написанному, и поставишь хорошую оценку». А остальное матом.

— А ты откуда знаешь, не при тебе же он учителя матюгом крыл.

— При Олеге. Как узнал, так сразу вызвал, и понеслась. Географ у нас дурак был уникальный. Я даже имя отчество на всю жизнь запомнил.

— Ну, память-то у тебя шахматная.

— Не, его все помнили. Александр Сергеевич его звали. Как Пушкина. Но фамилия была Лермонтов. Такое трудно не запомнить.

— Чего, на самом деле?

— Угу, без базара…

— Мда… А мне в шестом классе кол за сочинение влепили. По Тарасу Бульбе. С тех пор я на учебу подзабил мало-мало. Хотя еще и на бедном «принце датском» оторвался. Гамлет у меня с «вальтером» по замку рассекал и вообще был капитан ГРУ. Как с себя будущего, блин, списал. Только я не разведчик, да и вокруг не холодная мокрая Дания, а гребанная пустыня с саксаулами, аксакалами и прочими деревьями...

— По Бульбе? И мне тоже. Ты чего там написал такого? Тоже про «вальтеры»?

— Сравнил эту самую Бульбу с донецкими отморозками. И всех различий нашел, что Тарас ездил на жеребце, а «донецкие» на «меринах». Старался, анализ делал всесторонний, а училка разоралась на весь класс. Минут десять орала, что, мол, разве можно так с народным героем?! Достала в конце концов! Я и выдал ей, что таких народных героев в процессе перестройки и установления демократии из тюрем немерено навыпускали, хотя им там самое место. Дальше понятно: «Да что из тебя вырастет, да куда ты пойдешь…». Кол уже обеспечен был, так что я и ляпнул напоследок: «В армию пойду, или в милицию. Буду национальных героев назад в тюрьмы загонять. Пока с «меринов» обратно на жеребцов не пересядут». В общем, кол за сочинение, кол по поведению, мать в школу… До сих пор обидно…Хоть мать и не пришла. Она у меня умная. И тоже к криминалу плохо относится. А ты чего писал?

— Я хотел выяснить, какого народа Тарас герой.

— Так там, вроде, один народ в главных. Незалежные окры. Хотя нет, там они еще нормальные русские люди.

— Нет, три. Поляки еще и евреи.

— И что, выяснил?

— Ага. Всем от него одни только неприятности. И украинцам, и полякам. Про евреев и говорить нечего, Гоголь их иначе, чем жидами не называл…

— И как училка отреагировала?

— Никак. Просто кол поставила. Она уже была Олегом воспитанная… Последняя моя оценка, которая была ниже четверки…

Какое-то время ехали молча.

— Млять, — выругался капитан, — достала эта пыль. Убил бы того казаха, что бедной машинке крышу снес…

— Так ты же его сжег. Вместе с «броней».

— Еще раз убил бы. Долго что ли? Засношали из моей машины кабриолет делать. Да еще без спроса.

— Да ладно. Едем, как на курорте. В гостиницах ночуем… Не «пять звезд», конечно, но… В одиннадцатом году в Шэньчжэне товарищеский матч играли. Какая там гостиница была! Любые «звезды» отдыхают.

— Это в Китае?

— Ага, Гонконг. Город — побратим Самары. Или как это называлось… Небольшой по их меркам. Четырнадцать миллионов жителей. Принимали нас… песня. Президент областной федерации всю обратную дорогу репу чесал, как в ответном матче и лицом в грязь не ударить, и в бюджет уложиться. Пятьсот пятьдесят рублей на человека в сутки.

— И как? Уложился?

— Не пришлось. В сентябре двенадцатого планировали…

— Мда… Может, из этого Чномчменя по Самаре и прилетело.

— Шэньчжэня. Может и из него. Те ребята, что с нами в шахматы играли, в этом точно не виноваты.

— Это да… Не шахматисты на кнопки давят… — Урусов снова отхлебнул воды и прополоскал рот, — а пыль всё равно достала.

— Так я и говорю: хорошо едем, с комфортом. Гостиницы приличные, душ каждый день. Кормежка классная. И денег почти не берут… Вот скажи, Андрей, чего людям не хватало? Их же совсем не побило. Чего они сами себе проблем насоздавали?

— По Ташкенту, вроде, прилетело…

— Та где он, этот Ташкент. По Москве тоже прилетело, башкиры же не одичали, грызню между собой не устроили. А эти…

— Эти тоже объединились. Умид с шахом местным даже не подрался. То есть, подрался, конечно, но по-честному. Дуэль на граблях, до первой крови. Все по классике.

— Вот именно. Объединились, когда пришел злой дядя и всех построил. При помощи тяжелой техники и туркменского золота.

— Почему туркменского?

— А у кого еще в этом регионе золото есть? Туркменам союзник нужен, от афганцев отбиваться. Вот и обеспечивают себе, как минимум, спокойную границу. Сарыбек, если и начнет экспансию, то в сторону Каспия…

— Ты откуда знаешь?

— Из казахов вытряс, пока ехали. Бесовских аналитиков в Астрахани поспрошал. Чтобы представлять, что здесь творится.

— Молодец. Умно. А интересно будет на твою встречу с Сарыбеком посмотреть. «Шах» делает шаху шах…

— А какая пустыня, так и не выяснили. Ладно, хрен с ней. Уже Бухара на подходе. Или что там на горизонте черное белеет? По-любому, дальше не так пыльно будет…

Таджикистан, Айни

— Опять знаменитый Ирбис прислал вместо себя какого-то мальчишку! У него что, нет людей постарше?

— Если уважаемого баши не устраивает мой возраст, я могу уйти, пока никто не сказал лишних слов.

— Не надо сердиться, батыр! — Баши проклял свою несдержанность: шайтан, опять придется извиняться перед юнцом. Но он собирался просить Посредника о серьезном деле… — За человека говорят не его годы, а его дела. Слава Ирбис-батыра бежит впереди бампера его машины. Поневоле считаешь его уже умудренным мужем, как и его людей. Достигшие подобного в столь юном возрасте достойны лишь еще большей похвалы. — Бодхани отхлебнул из пиалы и продолжил, — я хотел бы поручить тебе одно необычное дело. Вы ведь очень хорошие бойцы.

Его собеседник, невысокий худощавый юноша лет восемнадцати, усмехнулся, и налил еще чаю:

— Ты знаешь наши условия, ата. Если тебе надо кого-то убить, это не к нам. Мы работаем только со словами. И можем отказаться от задания до того, как возьмем деньги. Как только ты заплатишь, считай, что работа выполнена. Что бы ты не сказал, это уйдет с нами в могилу, независимо от того, взялись мы за работу или нет.

«Внешность обманчива, — в который раз подумал Бодхани, — под личиной безусого юнца скрывется очень опасный человек. Не зря слава Ирбиса бежит впереди бампера…»

— Я знаю, уважаемый, — ответил баши, — потому и позвал вас. Все говорят, что Ирбис может невозможное, но я так и не сумел попробовать ни одной капли из глубокого кувшина его дел. Это говорит о великой скромности батыра.

Ответа не последовало.

— Меня очень интересует одна загадка. В последнее время дехкане рассказывают много легенд. Например, о злых духах, поселившихся в ущелье Пасруда.

Посредник усмехнулся:

— Баши интересуется сказками, которые безграмотные дехкане рассказывают детям на ночь?

— Не торопись, батыр, не торопись. Эти сказки рассказывают не только про Пасруд. Двенадцать лет назад мой старший брат пошел на рудник Чоре. С ним ушло шестьдесят джигитов. Десять он оставил в Сарваде, с остальными пошел дальше. Больше их никто не видел. А потом приехали какие-то урусы, убили и увезли оставшийся десяток и всё, что было ценного в Сарваде. Я решил отомстить за брата и пошел на рудник. Там не могло быть больше пятнадцати человек. И из них только пять бойцов. Но я потерял три десятка джигитов и руку. Поверь, нас убивали люди. И руку оторвало пулей.

— Насколько я знаю, рудник взорвали…

— Рудник взорвали у меня на глазах. Но не торопись, воин. Я пришел в Айни. Меня интересовали там двое. Тот сержант, который посадил меня в тюрьму в третьем году, и внучка старого аптекаря. Я не хотел ничего плохого девочке, быть моей четвертой женой — честь для нищей сироты. Но я не нашел Дилором. Ни ее, ни деда, ни аптеки. Только пустое помещение. И я не нашел мента и его семьи. Мои джигиты рыли землю, но выяснили лишь, что их увезли урусы. Военные, на военных машинах, в сторону Душанбе. Они не могли пройти мимо меня. Дальше Сарвады не было дороги. Они могли уйти только в Чоре. Или в Пасруд.

— Или в Зеравшан. К Рахманам.

— У Рахманов их нет. Не считай старого баши совсем дураком, мальчик. У меня есть свои люди в окружении Фатхуллы. И есть специальные джигиты.

— И что говорят специальные джигиты про Пасруд и Чоре?

— Ничего. Я посылал много групп и много одиночек. Не вернулся никто. А по ущелью упорно ползут слухи о злых духах. Но мою руку отстрелили из снайперской винтовки. Злые духи не пользуются экспансивными пулями!

— Кто тебе нужен, баши? Сержант или девочка?

— Ни тот, ни другой. Бабе уже под тридцать, а Рахматулло — старик. Хотя я не откажусь от обоих. Но не они…

Бодхани замолчал и опять приложился к пиале.

— Нет, ака, нет, мой дорогой друг, мне нужен тот, кто убил моего брата. И тот, кто лишил меня руки.

— Прошло десять лет, ата. Неужели ты ждал так долго, только чтобы месть остыла?

— Нет, батыр, я не ждал. Вернее, не только ждал. Но я не мог снять серьезные силы с охраны границ. Если бы хотя бы Фатхулла Рахман не послушал своего брата, и не предал меня… Да и я не позволял мести остыть. Посылал туда бойцов. Хороших бойцов. Они не вернулись. Ни один. Мои джигиты уже верят в детские сказки. Про Леопарда Гор ходит больше легенд, чем про злых духов Пасруда. Вот старый баши и подумал: почему бы одной легенде не разобраться с другой легендой? А я готов это щедро оплатить.

— Итак?

— Вы должны выяснить, что там творится. Это не просто передать послание. Но Ирбис торгует ин-фор-ма-ци-ей, а не просто словами. Так добудьте ее. Просто добудьте и сообщите мне. А если ты выяснишь еще и имена, это будет оплачено отдельно. За головы же…

— Головы не по нашей части. Разве что злые духи обидят мои глаза и уши. А ин-фор-ма-ци-я будет дорого стоить, баши…

— Назови цену, батыр. Я думаю, мы договоримся…

Узбекистан, Самарканд

Идея пройтись по городу принадлежала Юринову. Помнились мамины рассказы о сумасшедшей красоты памятниках архитектуры, которые ей приходилось осматривать в одиночестве, потому что старший сын был к подобным занятиям равнодушен, а отец вообще терпеть не мог. А вот Боря красоту, застывшую в камне в прошлой жизни понимал и любил. Мама особенно хвалила два города. И раз уж Бухару проскочили не останавливаясь, то хоть в Самарканде очень хотелось задержаться…

Несмотря на это не потеряли бы ни минуты, если бы не приехали под вечер. До таджикской границы остался всего час, но лезть туда на ночь глядя не хотелось. Так что тормозим, а с утречка, еще по темноте и утренней прохладе… А пока, раз уж есть свободное время... Оставили джип в гостинице, и в город.

Шли долго. От окружающей пестроты даже зарябило в глазах. Да и от назойливости местных жителей, все сильнее и сильнее хотелось начать стрелять. Куда угодно и в кого угодно. Лишь бы отстали.

Юринов уже пару раз раскаялся о своем желании посмотреть город. Нечего тут смотреть. Древние строения не впечатляли. Либо Борис сильно изменился за эти годы, либо слишком уж сильно сарты загадили всё вокруг. Да и реставрация бы не помешала. Скуки добавляло полное отсутствие знаний. Был бы какой гид-экскурсовод, другое дело, а так… Дом и дом, или башня какая, ни фресок, ни мозаики не разглядишь под слоем грязи, внутри тоже грязь, если не устроили общественный туалет, уже за счастье. Странный народ, собственную культуру ни в грош не ставят. Или не стоит так? Со временем наведут порядок, доберутся и до памятников. Отмоют, отреставрируют… И будет стоять тот же Регистан, как до Войны стоял, и поражать красотой туристов из Башкирии…

Регистан оказался единственным местом, где удалось отловить какого-то старика и выспросить о том, что вокруг. Старик сначала откровенно шарахался от двух «кяфиров», но потом разговорился, видимо интерес урусов к историческим строениям ему польстил. То, что он сам только что помочился в древнем здании медресе Угулбека, значения не имело: одно дело уникальная и на весь мир известная узбекская архитектура, а другое — низменные естественные надобности. К чему их смешивать…

Сам старик оказался таджиком и, видимо поэтому, утверждал, что вся узбекская культура никогда узбекской не была, а совсем даже таджикская. И если бы при Советской Власти волюнтаристски не перекроили границы… Впрочем, знал он о собственной культуре мало… Но хоть что-то…

— «Всё построили таджики» — передразнил Боря полудобровольного гида после расставания.

— А что, запросто, — откликнулся Урусов, — они и после строили. До самой Войны. Половина России построена таджиками. А вторая — хохлами.

Сам город впечатлял еще меньше. Когда-то он был красив. Но сейчас древний Самарканд проигрывал войну грязи. Жарко, мухи, пыль, местные. Везде какие-то объедки, испражнения. Дохлятиной из каждого угла несет…

— Андрей, — тронул Борис за плечо капитана. — Ну ее на хрен, эту экскурсию! Похоже, ничего интересного мы тут не увидим. Возьмем пару дынь, да в гостиницу.

— Пронесет тебя от тех дынь. И заработаешь хроническую дизентерию! — отмахнулся Урусов. — Что я тогда Юльке скажу? И родичам твоим? — и пояснил. — Желудок от экзотики отвык.

— Тогда так пошли. А то тошнит уже.

— Беременный, что ли? — грубо пошутил капитан. И замер. Потом, резко повернулся направо и ускорил шаг.

— Э… — попытался его остановить сержант. — Нам совсем не туда!

Но Урусов только отмахнулся как от назойливой мухи. Он ломился по прямой, камуфлированным ледоколом раздвигая толпу. Кто-то попытался не уступить дорогу. Удара едва успевающий за капитаном Борис не увидел. Только мелькнули в воздухе растоптанные чувяки да взлетела пыль над упавшим узбеком. То ли товарищ ударенного, то ли кто-то посторонний решил вмешаться. Выдернул из-за пазухи пчак… И осел, получив прикладом в затылок. Уж прикрывать напарника Борю научили до автоматизма.

А капитан все так же продолжал ломиться вперед, словно почуявший запах добычи гончак…

Лабиринт кривых и грязных переулков вышвырнул на большую площадь. Идеально чистую, выложенную тщательно подогнанными друг к другу плитками. Казалось, ни время, ни Война не коснулись их своим разрушительным дыханием, только отполировав каждую сотнями тысяч ног. А посреди площади возносились к небу минареты белоснежной мечети.

Андрей резко сбавил ход, сунул в руки Борису автомат и неторопливо зашел внутрь. Юринов остался снаружи: то, что в храмы не заходят с оружием, знал даже он.

Внутри царили тишина и прохлада. Народа было немного: время намаза уже прошло. На русского в выгоревшем и потрепанном камуфляже никто не обратил внимания. Пришел человек. Молится. Сюда много кто приходит. Не так много осталось мест, где можно спокойно поговорить с Аллахом. Если непотребства не творят, почему нет? Может, паломник. Вон, потертый, словно из Джаханнема сбежал…

Русский? Так обратившегося гяура Аллах ценит сто крат больше, чем сотню мусульман, отступивших от заветов. Кажется, так в Коране написано? Или не так? Плохо мы Коран знаем, правоверные, плохо…

Стоит, молчит. Нет, вроде молится…

— …Не верил я никогда. Ни в Христа, ни Аллаха, ни в Рода… Ни в кого не верил. И не верю до сих пор. Но просить буду. Вдруг ты есть! И неважно, как тебя правильно называть, и по какой вере ты проходишь. Мне все равно, лишь бы достучаться. Да и тебе там, наверху, особой разницы нет, что бы ни думали мы здесь в нашей суете. Помоги. Не мне. Мне не надо помощи. Я мужик, сам справлюсь. Моим помоги, пожалуйста. А цену с меня возьми. Любую… Не постою я за ценой… Коша… счастье мое… прости меня… Я тебя очень прошу… Ты ведь выдержишь, любимая... Сможешь... Выдержи, ради всего святого… Должен был я пойти, понимаешь? Нельзя было иначе… Прости меня, Солнышка моя…

Аксакал с до черноты выжженным палящими лучами солнца лицом проводил ушедшего уруса задумчивым взглядом. Понимающе кивнул. Медленно-медленно. Неважно кому ты молился, военный с пустыми глазами Познавшего-Жизнь. Боги не ревнивы. Святое место свято для всех. Если ты был искренен, тебя услышали…

Невесомая улыбка чуть заметно тронула сухие губы старого муллы. Конница, мчащаяся по степи, сменяется грохочущими машинами и поездами, а те уходят, оставляя за собой дым и пустоту. Проходят века и тысячелетия. А просьбы любящих не меняются. Аллах им в помощь. И мир их дому…

Таджикистан, Фанские горы, озеро Пиала

Санька

Коно, пёсик мой хороший, иди сюда, золотко моё, я тебе шерстку расчешу. Вот, умница! Сейчас, родной, сейчас! Где же ты столько репьев нахватал? Они же еще не выросли! Вот горе-то! Ты уж потерпи, собачка, надо все их повыковыривать! Дальше мы с тобой вверх пойдем, там никаких цеплялок не водится.

Как ты думаешь, Коно, мы справимся с этими баранами? Их так много, и разбегаются, сволочи! Всё время норовят на скалы залезть. А нас с тобой всего двое. И мы маленькие и слабые.

Что ты смеешься? Ну да, немного я зарвалась. Ничего мы не слабые. А ты совсем даже немаленький. Но всё равно, овец много, нас мало. За всеми не угонишься, правильно? Мы же в первый раз вдвоем пасем, у нас опыта нет.

Или угонимся? Ишака нам дали дурного. Молодой, глупый… Замучаемся с ним за две недели… Думаешь, покусать? Нет, золотко, это не поможет. Только хромать станет. У ишаков мозги с местом укуса не связаны. Они у них ни с чем не связаны, по причине отсутствия. Так что придется по старинке: «хош» и дрыном поперек хребтины…

Коно, ты видел, какой у меня дрын? Это же настоящий альпеншток. Довоенный еще. Видишь, латиницей написано: «GRIVEL». Гривель! Мама говорит, это фирма такая была до войны. То ли в Австрии, то ли в Италии. С этим альпенштоком мама ходила. А еще раньше дед! Представляешь, я доросла до дедова дрына! Так что совсем даже немаленькая!

Коно, тебе неинтересно? Да ты что! Посмотри, лучше, сколько у меня маминых вещей! Они мне почти не велики! Вот, смотри. Видишь? Это куртка из мембраны: не промокает, но дышит, потей сколько хочешь, всё испарится. Жалко, что я мало потею. Это из-за хорошей физической подготовки. Но не толстеть же ради этого, правда? Ты со мной согласен! Умница!

А смотри, какое термобелье! У меня такое когда-то было. Только я из него давно выросла. А теперь до маминого доросла. Почти. Коно, как думаешь, как бы так сделать, чтобы не расти больше? Это мальчишки хотят быть все здоровыми. А мне надо из маминых вещей не вырасти? Ну, еще немного можно подрасти, тут есть запас, а потом всё. Не знаешь? И я не знаю… Может, само остановится…

Смотри, какие ботинки. Бабушкины! Нет, одевать не буду. Зачем, когда здесь и босиком можно. Ты же ходишь без ботинок, а я чем хуже. Ботиночки беречь надо, видишь, какие они красивые! Я тебе, скажу, пёсик, что мамины еще красивее. Но мамины мне велики. Вот подрасту немножко, тогда подойдут.

У меня еще и куртка бабушкина на прималофте! Никогда такой хорошей одежды не было! Коно, я такая счастливая!

Ну что ты смеешься? Это тебе никакой одежды не надо, вон у тебя шерсть какая! А у меня только на голове что-то нормально растет. И то, это не шерсть, а волосы, они больше мешают, приходится их состригать. Мне одежда нужна. Не всегда, а только когда холодно. Или ветер сильный. Я без одежды в пургене не выживу. В пургенях даже ты ко мне в пещеру прячешься. Или в кош.

Слушай, собачка, а давай и тебе одежду сошьем? Шерсть это хорошо, но в пургень будем тебя одевать. Тогда тебе сам черт не страшен. Даже не надо ни термобелья, ни мембраны. У тебя же потовые железы только на лапах и на носу. А остальное не потеет. Тебе только ветровку капроновую, чтобы снег не лип. И репейники за него цепляться не будут. Только хороший капрон сейчас не найти, каждый кусочек используется…

Что, не хочешь? Ничего ты не понимаешь, красивая одежда — это так здоровски! Ну и ходи в одной шерсти! Я ее тебе уже всю расчесала, можешь бежать, золотко!

Вот черт! Опять эти овцы не туда полезли! Коно, обойди по склону, и заворачивай вниз, а я с другого бока соберу. Гоним их к красной морене! Попасем там немного, и на Мутные! Ой, еще и ишак этот! Хош! Хош! Хош! Я кому сказала, скотина проклятая!..

Окрестности Новосибирска. Заимка

Влада Урусова

Детский крик разорвал тишину воем тревожной сирены. Влада подскочила, отбросив влажную тряпку: Даша проснулась… Кажется, опять животик болит… Вот наказание… Ну-ну-ну, малышка, потерпи, сейчас… Вот так, умничка моя ненаглядная... Тише, родная, братиков разбудишь… Уф, слава богу, уснула. Можно вернуться к своим делам, пара часов есть… Относительно свободных… В смысле, что дети спят. Совсем свободных-то просто не бывает: с этим хозяйством не то что книжку почитать за сменой дня и ночи следить не успеваешь…

Куда Димка пропал? Уже второй час где-то шляется ! Весь в отца… Обещал сестрёнку помыть, пока мать младших кормит, а сам? Беспокойное хозяйство, сплошное кочевье!.. Димка сыном полка растёт, чумазый вечно, как кочегар. Большой совсем, за лето на сантиметров на десять вырос…

Выглянула на улицу:

— Дима-а-а-а!.. Дымо-о-ок!

Сын влетел вприпрыжку, волоча по пыльной земле драный холщовый мешок, на ходу забросил его в открытую дверь, одним движением проскочил через коридор на кухню и схватил большую столовую ложку.

— Ма, суп? — озорные зелёные глаза хитро блеснули, на губах мелькнула счастливая улыбка.

— Ма не суп, ма — каша. — Как Влада ни была сердита на сына, не смогла сдержать улыбки. — Остыло всё уж, поди…

— Ошень вкушно! — громко возвестил Димка, тщательно облизывая ложку. В комнате проснулись и захныкали на два голоса близнецы. Даша, шлёпая босыми ногами по свежевымытому полу, пришла на кухню. Девочка сонно жмурилась, обнимая большого плюшевого зайца (первый и последний подарок отца). Увидев брата, малышка, пыхтя, забралась ему на колени, уселась поудобнее и потянула ручки к тарелке.

— Даша, нельзя! Это что такое? — Влада бросилась к дочери, но было поздно. Девочка самозабвенно макала пухлые ручонки в кашу и радостно возюкала ими по столу. Пока вытирала выпачкавшуюся дочь, близнецы проснулись окончательно, и дом наполнился сдвоенным рёвом. На ходу заворачивая бутылочку, под недовольное лопотание дочери кинулась кормить младших…

Честно говоря, близнецы были полнейшей неожиданностью… Урусов, будучи хохлом не только по месту рождения, но и по призванию, обрадовался, узнав, что жена снова беременна. А потом пропал. Всего месяц жили спокойно, пока его опять не понесло мир спасать. Дашутке ещё не было года, Димка, конечно, помощник, однако… страшно… но надо, так надо… Долг превыше всего… Разве Влада не понимает? Сама клятву давала и присягала на верность отечеству, которого уже давно не существует. И так же носилась. Даже вспоминать страшно! А теперь вот… Сидит, как наседка в курятнике, благо что жильё отличается завидными размерами — Пчелинцев выделил лучшую жилплощадь, какую смогли найти на территории базы, подальше от складов и суетной беготни военного люда.

Как начиналось, лучше не вспоминать — ужас сплошной! Половины окон нету, отопление на последнем полусдохе… Ничего, ребята помогли: и окна затянули, и дверь справили… Зато ни бензином не воняет, ни постоянных воплей вечно обиженных гражданских не слышно… То в супе мяса нету, то на работу гонят… Чтобы вы без армии делали? Позабыли уже все?..

От Андрея опять никаких вестей. Последний раз из Астрахани было, с зимовки. Сейчас, наверное, уже к Таджикистану подъезжает. Господи, как же он там? Ласковая ладонь погладила по затылку, приглаживая растрепавшиеся локоны, слегка закручивая пряди, пропуская сквозь пальцы. Теплое дыхание коснулось шеи…

Влада обернулась. Никого. Показалось. Все, мать, с ума сходить начинаешь.

— Коша… — послышался тихий, на самой грани слышимости шепот. И пропал, растворившись в тишине…

Такие слезы ничем не удержишь. Надо им выход дать. Обязательно… Перепуганный Димка подбежал, обнял, начал успокаивать…

— Мам, что? С отцом плохо? Только честно-честно скажи! Пожалуйста! — уже и сын на той тонкой грани, что расплескивается слезами и воем…

Так, старлей, не реви! Офицер ты или погулять вышла?! В конце-концов, ты же сильная, ты справишься… справишься… справишься… И детям какой пример подаешь?

— Ничего, Дима-Дымок! — слезы все еще текут, но уже потихоньку. — Живой он. И здоровый. И нас любит. Честно — честно!

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— Ну, капитан, докладывай!

Махонько прокашлялся:

— В столкновении при Сангистане по-прежнему много неясностей. Выяснить удалось следующее. Действовала, действительно, сторонняя сила, получившая у нас псевдоним «Иблис». Никакой мистики в действиях нет, только спецэффекты, рассчитанные на безграмотных дехкан, из которых состоит большая часть обеих армий.

— Дехкане только у Матчи. У Ахмадова — бандиты.

— Не суть. Неизвестно, кто безграмотнее. Для операции использовались совершенно не мифические взрывчатые вещества. В основном — самодельные заряды с дистанционным управлением. Неизвестные достаточно большими силами подобрались к лагерю, практически одновременно сняли посты, заминировали всю имеющуюся у Ахмадова технику, включая автотранспорт и орудия, установили заряды по территории лагеря. Потом разом взорвали технику. Часть фугасов была огнеметной, что привело к сильному визуальному эффекту. Одновременно оказывалось звуковое воздействие, похожее на волчий или собачий вой и «демонический» хохот, усиленные какой-то аппаратурой. На территории лагеря активно использовались «камнеметные фугасы» и опять же огнесмесь. Видимо, для создания впечатления о «вырывающихся из–под земли ифритах». Ну и погода им помогла. Нормальная спецназовская операция.

— Это всё?

— Техническая часть практически вся, товарищ полковник. Есть несколько странных моментов. В первую очередь, спецэффекты. Смысл их применения вполне понятен, но это категорически не в традициях любых известных нам служб. Особенно, использование волчьего воя и гражданских акустических устройств.

— Уверен, что гражданских, Паша? — спросил Пилькевич.

— Абсолютно. Второе — массовое применение «камнеметных фугасов». Похоже, у нападавших есть некоторый дефицит боеприпасов, зато неограниченное количество взрывчатки. Нам не удалось найти достоверных следов применения штатных мин или гранат. Имеющиеся повреждения техники могли быть получены в результате детонации собственного боекомплекта.

— Ты хочешь сказать, — поднял бровь Рюмшин, — что они подобную хрень без единой мины провернули?

— Возможно. И третья странность. Часть часовых загрызена.

— Чего? — тут уже удивились оба полковника, — как это загрызена?

— Зубами. Точнее, волчьими или собачьими клыками. Причем, звери очень крупные.

— Крандец! — выругался Рюмшин. — Вот и инопланетяне появились. С собачьими головами…

— Или разумные псы метра полтора в холке, умеющие бесшумно убирать часовых, — добавил Пилькевич. — А еще они умеют пользоваться рацией... Черные, небось, собачки. А, капитан?

— Неизвестно, товарищ подполковник. А при чем тут окрас?

— Да есть у таджиков такая легенда про кара-шайтанов…

— Бог с ней, с легендой, — прервал Рюмшин, — продолжай, капитан.

— Так или иначе, — выполнил приказ Махонько, — но Шамсиджан клянется, что десять человек были с порванными глотками. А уж сержант в мистику ни на грош не верит. И не верил. По самой схватке всё. Поиски следов были сильно затруднены: их потоптали разбегавшиеся ахмадовцы и дождём посмывало. Однако нам удалось найти несколько кучек собачьего кала, определенно оставленного нападавшими. Кучки сравнительно большие.

— Ты, капитан, брось эти шуточки! Дерьмо он за собаками собирает!

— Вам смешно, товарищ полковник, а мы собачью версию еще как прорабатывали. И в дерьме этом пришлось поковыряться.

— И как? — язвительно спросил Рюмшин.

— Никак, дерьмо и есть дерьмо… На инопланетное непохоже. Больше на собачье. Главное: разобрались, чем эти песики питались. Ели они кашу с мясом. Не совсем как у нас в питомнике, но все равно не чабанские это собаки. Мышки в их рационе не основное блюдо. Хотя присутствуют...

Пилькевич с трудом удерживал смех. Менее сдержанный Рюмшин уже хохотал в голос.

— Говоришь, исследовали дерьмо инопланетных собачек? — выдавил он сквозь навернувшиеся слезы. — Не брезгуют нашими мышками?.. Ну, Паша, ну ты даешь… По делу у тебя что есть?

— Показания Шамсиджана Рахманова.

— Давай!

— На следующий день после операции к братьям поступило послание от «Иблиса».

— Ого!

— Так точно. Причем, принес его человек Ирбиса. Но интересно содержание. В дословном переводе с таджикского: «Дважды пришедший вовремя в третий раз может и не успеть. Сержанту лучше отдать честь полковнику».

— Ох уж эта восточная витиеватость, — вздохнул Пилькевич. — Шамсиджан это комментирует как-то.

— Да. И очень интересно. Утверждает, что двенадцать лет назад эти люди спасли ему жизнь в первый раз. Кто они, не знает, но это русские и военные. Первая фраза — намек на те события. Вторая — прямой совет лечь под нас.

— Ну, это понятно. И Матча этому совету последовала.

— Причем, немедленно. Уважение Сержанта к писавшему послание очень велико.

— Если это русские военные, — сказал Рюмшин, — то неудивителен класс бойцов. Но где мы, а где Россия… По крайней мере, они нам не враги, это точно.

— И это не Ирбис, — добавил Пилькевич, — у него одни таджики, которые двенадцать лет назад пешком под стол ходили…

Таджикистан, окрестности Пенджикента

Чайхана стояла на обочине дороги. Именно чайхана, а вовсе не крепость, окруженная высоким забором, минными полями и пулеметами на вышках.

Немного кривоватый домик, несколько веранд. Крыша, еще не растерявшая старый, кое-где выкрошившийся шифер, опирается на столбы из неошкуренных бревен.

На верандах ждут гостей дастарханы. От чайханы повеяло миром, довоенными временами, домашним уютом.

Борис шумно сглотнул слюну и спросил:

— Поедим может?

— Давай. Может и поедим, — мрачно отозвался Андрей, съезжая на обочину. — Заодно народ местный поспрошаем, может, знает кто чего. Похоже, мы уже в Тадже.

— Да. Судя по карте, те развалины на границе стояли. Пенджикент, скоро.

— Тем более, глядишь, проясним обстановку. А то мандат наш, боюсь, здесь не действует…

— Умид говорил, союзники. И границы, как таковой, нет.

— То-то нас не то, что не проводили, даже письма сопроводительного не дали. Или уже не союзники, а вассалы?

— Да нет. Вроде, союзники. Равные.

— Ага! Дружил волк с ягненком. Пока не съел.

Народу в чайхане почти не было. Только в углу пара аксакалов играла в нарды. Да чайханщик, подбежавший сразу, как появившиеся сели за стол. Мало кто сейчас по дорогам ходит. А ездят — еще меньше…

— Салям алейкум!

— Алейкум ассалам! Накормишь путников, ата?

По-русски чайханщик говорил очень плохо, но слова «шурпа» и «лагман» понимают все, на каком бы языке они и не говорили. А слово, более интернациональное, чем чай, надо еще суметь вспомнить. Может, какой англичанин и не договорился бы. Но те тут не выживают. Климат слишком сухой, туманов не хватает… Впрочем, особыми разносолами чайхана не баловала.

Шурпа была настоящая, на мясном бульоне, щедро сдобренная специями, с большим количеством лука, картошки и моркови и даже с курагой и сливами. Ну а чай… Просто зеленый чай. Что, собственно нужно человеку, остановившемуся поесть в дороге, кроме шурпы и зеленого чая? А когда чайханщик поставил на стол пиалу с небольшой горкой орзука, Седьмой чуть не онемел от неожиданности…

«Хорошо как, — думалось как-то лениво, без желания, — слишком хорошо. Расслабились мы с Умидовой грамоткой. А здесь уже другая страна, запросто могут быть неожиданности… Ну вот, накаркал…»

Гости подъехали с таджикской стороны. На трех машинах. Когда-то это были армейский УАЗик и два «жигуля». Наверное. Точно определить, что послужило базой бессистемному нагромождению листов металла и скопищу сквозных пулевых, Андрей так и не смог.

Восемь человек. Разномастный камуфляж. Двое вообще, чуть ли не в «охотничьем». Два РПК, «винторез», «Калаши» сотой серии. На новеньких разгрузках у всех пистолеты. Трое остались у машин, остальные не спеша, вразвалочку, двинулись к дастархану.

— Салам алейкум! — Поздоровался невысокий крепыш, державшийся по центру. Высокие ботинки. Немецкий флектарн. Арафатка. Единственный без автомата. И, судя по рукояти, в кобуре не положенный местным джигитам неписаным этикетом «Стечкин», а обычнейший «Макаров». Серьезный мужик, однако, не из «пижонов».

— Ваалейкум ассалам, аро! — вежливо кивнул Седьмой, одновременно прикидывая, как выкручиваться…

«Курво-мать, купились, как лохи, на мирную чайхану! Красиво поставили. Специально для наглых самоваров, чтобы мимо не прошли».

Ситуация складывалась, мягко говоря, хреновая: пятерка расположилась грамотно. И руки от оружия убирать не собиралась. Старший стал напротив Андрея, очевидно, тоже сразу определив руководившего в двойке. Впрочем, по погонам это только совсем дурак не смог бы сделать.

— Может, удобнее по-русски? — Спросил предводитель прибывших. — Зачем язык ломать будешь?

— Может и удобнее. — Отозвался Седьмой. — Милости просим. Гостем будешь.

Борис с невозмутимым видом продолжал хлебать шурпу, как будто происходящее его не касалось. Он и не должен был отсвечивать, чтобы потом уже действовать по обстановке. Внешний вид не впечатляющий, так что всерьез воспринимать не должны. Ну и хорошо. Очень правильно, пусть недооценивают. Если всё без стволов решаться будет — большое преимущество. Да и при стрельбе… Но стрельба пока откладывалась.

— Спасибо за приглашение. И присяду, и гостем буду. — Вежливо ответил таджик, улыбнувшись одними глазами. И присел на дастархан.

— Как доехали, уважаемые? — продолжал гость, наливая себе вторую пиалу. — Я слышал, Хорезмский Шах не любит чужаков, но слухи, похоже, устарели? — По-русски он разговаривал чистейше, даже акцент был практически незаметен. Да какой акцент, выговор был… «Московский выговор, — понял вдруг Урусов, — интересно…»

— Смотря кого. Нас вот решил не обижать…

— И почему Сарыбек-джан стал таким добрым?

— Ну, не совсем Сарыбек-джан, скорее Умид-баши.

— Умид? Это вызывает уважение. Насколько нам известно, Умид Мизафаров признает только сильных спортсменов, — таджик улыбнулся. — Ты сумел побить Дэва?

— Я? — вернул улыбку капитан, — ему хватило и сержанта.

— Удивительные дела творятся на свете! — и он обратился к Боре, не пытаясь, впрочем, убрать усмешку из глаз. — Прими мои извинения, сержант, я не счел тебя серьезным бойцом! Но, видит Аллах, лишь достойный воин мог сразить Нахруза! А твоя скромность вдвойне похвальна.

Юринов кивнул. И снова склонился над полупустой тарелкой.

— У нас к Вам дело, уважаемые, — продолжил гость. — Это ведь ваш кабриолет стоит у порога? Пятнистый такой?

— Наш. Хотя это не кабриолет. Просто шальная пуля. Точнее, сначала снаряд...

— Весело живете, господа. Куда нам до вас… — Грустно вздохнул таджик. — Ну да, ладно. Перейдем ближе к телу. Не хотите ли его поменять?

— На пулю? Или пчак в печень как подарок предлагаете? — Уточнил Урусов, тоненькой струйкой наливая в пиалу чай. Пустую тарелку он отставил к самому краю стола. Так, чтобы удобно было запустить ее локтем. Хотя, против пули…

— Ради бога! Мы же не бандиты! «Пуля, пчак…»… Как пошло. Предлагаю другой транспорт. Поменьше, конечно. Зачем Вам на двоих такая большая машина? И в довесок еды или оружия.

— Любопытно, — прищурился Андрей, — вроде и грабеж, а вроде и нет. И всех интересует наша машина. А почему ты не предложил на нее сыграть? Умид-ака начал с этого.

— Игры в духе уважаемого баши для нас недостаточно интеллектуальны. Что с них взять, узбеки. Дикий народ. Вы же в курсе, что вся их хваленая культура на самом деле таджикская?

Собеседник интересовал Урусова всё больше и больше.

— Не скажи, ака, не скажи. Насчет всей культуры спорить не буду, но с человеком Умида мы играли в шахматы.

— Можно и в шахматы. Аллах любит умных. Только на чем вы тогда поедете дальше?

— Вот так? — улыбнулся Урусов, приятно, всё-таки, иметь в рукаве козырного туза. — Умид тоже был уверен, что выиграет. Кого выставишь ты? КаМээСа? Мастера?

Таджик улыбнулся:

— А если гроссмейстера?

«Та-ак, — мелькнуло в голове у капитана, — похоже, тут два игрока играют краплеными картами. А Борька что молчит?»

В этот момент Шах, наконец, вмешался. Он уже несколько секунд внимательно рассматривал говорившего и теперь неожиданно спросил:

— Извините, пожалуйста. Можно попросить Вас снять шапку?

От неожиданности Седьмой чуть не свалился с дастархана. Нет, понятно, «великий переговорщик» и «мегаэкспроприатор», но всему есть предел. Под юродивого к чему косить? Не в Иерусалиме, богом не объявят, хотя распять могут запросто. Однако идиотизм просьбы вместе с полной неуместностью тона городского интеллигента привели к тому, что гость подчинился. Шах уставился на него, как на выходца с того света.

— Фаррух! — произнес Юринов севшим голосом. — Невероятно! Фаррух Амонатов!

Был ли спектакль просчитан сержантом заранее, или он и сам слегка обалдел от неожиданности, но эффект превзошел все ожидания. Таджик дернулся, как от удара, и уставился на Борьку:

— Ты откуда…

Шах, мгновенно забыв всю вколоченную в него последние десять лет науку, бросился чуть ли не обниматься:

— Фаррух! Не узнаешь? Ведь это же ты! Да о чем говорить?! В Таджикистане был только один гроссмейстер! — он тоже сорвал шапку с головы. — Неужели, не узнаешь! Франция. Две тысячи десятый. Паульсен со «слон е семь»! А потом мы вместе за МИФИ играли!

Таджики явственно напряглись. Урусов хотел воспользоваться моментом, и потянуться за пистолетом, но, посмотрев на опознанного, решил повременить с переходом в эндшпиль. Похоже, позиция перестала быть безнадежной. Иногда самые глупые ходы могут дать удивительно хорошие результаты. Как сейчас.

Невозмутимость на лице Фарруха пропала окончательно. Он некоторое время пристально вглядывался в лицо Шаха, а потом неуверенно произнес:

— Борька? Юринов? Ты? Живой?! Борька! Ты же в Новосибирске был! Там же всех накрыло! Часа через три после закрытия турнира! Как ты уцелел?

— Андрей вытащил.

Фаррух повернулся к своим и что-то быстро проговорил по-таджикски. Автоматы тут же перекочевали за спину. Трое боевиков ушли к машинам, четвертый, здоровенный бородач, подсел на дастархан.

— Ты же там выиграл, да? — не умолкал тем временем Амонатов. — Рубля в последнем туре завалил. А партию помнишь? Я последний тур не видел, партии выложить не успели…

— Выиграл. И гроссмейстера закрыл. — Борька грустно улыбнулся. — Присвоить уже… — он удрученно махнул рукой. — А партию помню, конечно, такое не забывается…

— Слушай, — вдруг загорелся Фаррух, — давай прямо сейчас сыграем! Хоть пару партий! В блиц! У меня и часы есть! Когда такой случай будет!..

Крутой и матерый «курбаши» исчез. Таджик стал удивительно похож на Борьку, несмотря на то, что общим у них был только рост. И выражение лиц людей, неожиданно увидевших возможность на несколько минут вернуть что-то очень хорошее из далекого детства…

— Наиграетесь еще, — прервал Седьмой, чувствуя себя последней сволочью, — мы в эти края надолго. Давай о деле…

— И о деле успеем. Вы в Пенджикент едете? То есть — к нам! Забудьте о дурацком разговоре про машину. Не было его! Послышалось! Гостями дорогими будете! Всё, что есть у Саттах-бека — ваше! И поговорим, и поиграем. Нас, шахматистов, может всего двое во всем мире осталось… Аллах всемогущий! Борька Юринов! Живой и здоровый! И помнящий Паульсена со «слон е семь»!!!

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

Пургень всегда приходит неожиданно. Нет в этих явлениях ни малейшей системы. Еще утром светит яркое солнышко, и щебечут птички, а в обед взбесившийся ветер валит с ног и бросает в лицо жесткие снежные хлопья, или ливни тропической силы водопадами рушатся с неба, заставляя реки выходить из берегов, а красивейшие озера, жемчужины Фан, прорываться вниз селевыми потоками. И срываются планы, а люди прячутся по домам и кошам, предварительно загоняя скот в укрытия, а транспорт под навесы, больше напоминающие гаражи.

Пургень идет. И зарываются в снежные пещеры команды на восхождениях, бегут к заранее подготовленным укрытиям патрули, и чабаны накрывают брезентом согнанные в кучу отары: так овцы выживут, согревая друг друга своим теплом. Даже лучшие псы, гордость питомника, способные ночевать зимой на пяти тысячах, предпочитают забиться хотя бы под нависающую скалу, чтобы оттуда жалобно поскуливать на непогоду.

Пургень. Величайшее бедствие этих мест. Месть разгневанной природы человеку. Месть за хамство и пренебрежение, за самоуверенность и разгильдяйство. Не знаю, как это проявляется в других местах. На том же Памире или Кавказе. На равнинах. В лесах. В северной тундре. Судя по масштабности явлений, скорее всего, похожим образом. Но конкретные проявления могут быть и иные. Первоначально теплилась надежда, что это временно. Улягутся в атмосфере возмущения, вызванные взрывами тысяч разномастных зарядов, заровняют океанские воды вновь возникшие воронки на морском дне, уляжется поднятая пыль. Но за прошедшие годы ничего не изменилось. Видимо повреждения земной коры оказались слишком глобальными. Ядерная зима не пришла. Может, внизу и ощущается изменения климата, но здесь, выше трех тысяч, похолодание мало заметно. Хотя осень приходит на пару недель раньше, а весна позже. Но зато появился пургень.

Пургень всегда приходит неожиданно. Но никогда не наваливается мгновенно. Между той секундой, когда на горизонте появляется черная точка, и обвалом сумасшедшего ветра проходит не меньше часа. За это время черные клубящиеся тучи заволакивают небосвод, воздух сыреет и пропитывается статическим электричеством, а порывы ветра постепенно усиливаются, словно подталкивая в спину и предупреждая: «Успей, успей!». Загнать в укрытие животных, убрать вещи, закрепить то, что может улететь. И спрятаться. Успей. Иначе останешься с пургенем один на один, и это будет тяжелая схватка.

Попасть в пургень на открытом пространстве для неподготовленного человека — верная смерть. Подготовленному тоже придется несладко, но у него, хотя бы, есть шансы выжить. Хорошие шансы. Особенно тем, кто уже привык. Мы привыкли. Многим приходилось отсиживаться на снежных склонах пятитысячников и каменных хребтах, на скальных стенах и в селеопасных долинах. Жертвы были лишь в первый год, в основном среди маргузорских чабанов, избалованных ласковыми Фанскими горами, где даже небольшой дождик считался стихийным бедствием. Пришлось отвыкать. Теперь умеем. Да и состав пастухов поменялся. Наши скотоводы стремительно молодеют. С отарами ходят не припорошенные первыми сединами «полуаксакалы», а стройные поджарые юноши и девушки. Да, и девушки тоже. Работа не делится на мужскую и женскую, можешь — делай.

В последние пару лет пастухами всё чаще оказываются подростки. А уж подпаскам редко больше десяти. Именно десятилеткам Санька ввела обязательный «пастуший месяц», когда они расходятся с отарами по ущельям, а роль учителей выполняют старшие товарищи. В кошмарном сне не смог бы представить себе картину, как шестнадцатилетний полуголый чабан объясняет двум десятилетним замурзанным подпаскам тонкости решения дифференциальных уравнений или законы Максвелла. А вот она: достаточно в летний хороший денек добраться до любой отары и посмотреть, чем заняты дети.

Впрочем, дети ли? Мы называем их детьми. Они сами называют себя «ребенками». Но где беспомощные, тщательно охраняемые детеныши, над которыми трясутся родители, а каждый шаг направляется взрослыми? Взрослым некогда. Даже сейчас, а уж в первые годы… Нет, мы вырывали время любой ценой. Мы сделали школу. И детский сад, но он автоматически присоединился к школе. А потом она умерла. Потому что дети организовались сами. И отменили сидения в столовой, изображавшей класс. Ибо бессмысленно объяснять всем то, что половина уже освоила. Освоила в вопросах, задаваемых всем подряд во время совместных работ, разминок и восхождений. И учительские будни сменились общим правилом: всегда отвечать на любые вопросы. Подробно и точно. Или переадресовывать к тому, кто знает. А потом на эти вопросы стали отвечать старшие дети. Все чаще и чаще. Лучше нас. Подробнее, точнее и понятнее. Только боевые дисциплины еще проходят под присмотром Потапа, Прынца, Лаймы или Братов. И то, всё чаще вместо них можно увидеть Акрама-младшего, Витаса, Митьку Алябьева или ту же Саньку. Хотя Митька уже взрослый по любым меркам. Но даже Акрам — не очень…

Дети…

Они сильнее нас. Выносливее. Сейчас в лагере осталось человек пять, которые еще могут ходить вместе с десятилетками. При условии, что дети тащат весь груз. Олег и Эдик умудряются не отставать от двенадцатилетних. Мы не стали слабее. Скорее, наоборот. Разве что моё поколение уже сдает в силу возраста. «Ребенки» нас обошли. Утренние пробежки на Алаудинский перевал занимают у них два часа. Раньше мы считали это очень хорошим временем. В одну сторону. Они успевают вернуться. В тренировочном темпе…

Они быстрее нас. Их движения лучше скоординированы. То, что творит на скалах Санька, и не только она, раньше мог сделать не каждый мастер по скалолазанию. Они ходят маршруты, о которых их родители не смели даже мечтать. Стреляют из арбалетов на бегу или прыгая по камням быстрее, чем лучшие бойцы из пистолетов. И не промахиваются. Совсем. Эти самые арбалеты они режут собственноручно. Эдик, единственный, кто умел это делать до Большого Писца, просто не успел бы изготовить и десятой части нужного. А обучились только дети. Но все. И как!..

Они владеют любым оружием, до которого им только удается добраться. Да и без оружия… Петька в четырнадцать лет убил трех крупных шаков голыми руками. Не силой, просто оказался быстрее псов. Никто из «ребенков» даже не удивился. В порядке вещей… Службы Олега и Давида, патруль и разведка, почти полностью укомплектованы старшими «ребенками». Теми, кому сейчас семнадцать — восемнадцать лет. И мы перестали терять людей. Уже три года, как нет боевых потерь. Совсем… А младшие потенциально лучше.

Они образованнее нас. Культурнее. Каждый из них говорит на трех-четырех языках. А еще на своем, лагерном, который даже не сразу поймешь что такое. Произошедший от русского, но не жаргон типа блатной фени, а сложное образование со своими правилами и законами, изучением которых уже сколько лет занимается всё тот же Митька, и не видно конца и края этим исследованиям. Они не просто говорят на этих языках. Они пишут на них, читают, сочиняют стихи… Библиотека Мирали Садырзаде зачитана до дыр, а самые популярные книги переписаны от руки. Самими «ребенками». Переписывали вечерами и во время пургеней. Когда Мирали увидел первые «переписки», он плакал. Они знают математически анализ и геометрию. Физику и химию. Биологию и горное дело. Медицину и психологию. Знают намного лучше, чем большинство из нас. Могут починить «шишигу», «Пушистика» и трансивер. Тогда, в двенадцатом году, я привез из Сарвады учебники. Все, что были, не разбираясь, какого уровня книжки и на каком языке. Сколько раз я благодарил себя за это решение. Сколько там всего, что не известно никому в лагере…

И ладно бы они учили только то, что нужно в повседневной жизни. Зачем им география и литература? Языки далеких стран и история умершего мира? Не на начальном уровне, а всерьез, с логическим переосмыслением и постройкой собственных гипотез, куда более обоснованных, чем большинство вычитанных…

Они умнее нас. Быстрее схватывают материал. Находят нестандартные решения. Лучше владеют логикой. Умеют объяснять и доказывать. Умеют убеждать. В Лагере умерли религии. Все. Хотя первоначально верующих хватало. Я даже удивился, когда узнал, сколько людей серьезно относится к этой чепухе. И ладно, старики из кишлаков. Но альпинисты! Интеллигенция! Образованные люди! Православных было больше, чем мусульман! А католиков почти столько же! На третий год дело чуть не дошло до строительства храма, остановила только неясность, с какого начинать! Назревал религиозный конфликт. А потом… дети постепенно всех убедили. Без большого шума и ожесточенных споров на теологические темы. Просто как-то само собой люди перестали верить. Как? Всегда был убежден, что верующие никогда не откажутся от религии. Они просто не слышат и не принимают аргументов разума. «Ребенков» услышали, поняли и поверили. Никто ни с кем не поссорился. И все теперь атеисты. Нет, не атеисты. Просто не верят.

И в тоже время — они дикари. Они безжалостны и беспощадны. У них другая мораль, во главу которой поставлено выживание. Мы с самого начала бережем их, любим и опекаем. Мы готовы умереть за них, и не один из нас уже отдал свою жизнь. Теперь идет отдача. Они готовы умереть за нас. За Лагерь, друзей, «своего», неважно, человека, собаку, бульдозер… И без дрожи в руках будут уничтожать чужих, если те придут к нам. Пока мы стараемся ограждать детей от патрулей и разведок, они разбираются с шаками. Уничтожают одичавших собак с эффективностью охотничьих вертолетов. Давно выбили бы всех, если б не постоянная подпитка поголовья снизу. И с той же эффективностью они займутся двуногими шаками, ни на секунду не задумавшись, что это тоже люди. Первые выпуски это уже показали. Собственно, они и прозвали джигитов Бодхани знакомым и ненавистным словом.

Они совсем другие. Они не делаю никому никаких скидок. Ни на пол, ни на возраст. Нет, неточно. На малый возраст. Ибо право на старость они признают. Нас они любят, берегут и уже опекают. И готовы подменить любого в любой момент на любом, самом трудном, месте. Через десяток лет, а может, и раньше, они заменят нас на всех ключевых постах, потому что всё делают лучше. И тогда в патрули будут ходить двенадцати-, а может и десятилетние, а те, кому восемнадцать, чтобы положить на наш кусок хлеба масло и черную икру, спустятся вниз, в большой мир.

И пройдут по нему беспощадным Фанским пургенем.

Мне жалко тех, кто встанет у них на пути. Мне жалко этот мир…

Таджикистан, альплагерь Артуч

Борис не мог избавиться от ощущения чужого назойливого внимания. Казалось, кто-то смотрит в спину тяжелым давящим взглядом. Ощущение непривычное и очень пугающее.

Юринов закончил осмотр развалин и вернулся к машинам, где ждали Амонатов с Мухаммедом и Урусовым. Два с половиной десятка автоматчиков рассыпались по периметру бывшего лагеря и не сводили глаз с окрестных склонов.

— Фаррух, давай еще раз сначала обстановку прокачаем.

Мухаммед, тот самый бородач из чайханы, друг детства и правая рука Фарруха, развернул карту и заговорил:

— Смотри. Фанские горы, как удалось выяснить, тянутся отсюда до Искандер-Куля. Не точно это: таджики это название не использовали, а русских альпинистов под рукой не имеется. Но единственный альплагерь в этих местах — вокруг нас. Мы здесь были не один десяток раз. Вверх по ущелью ходили до озер. Никого. Как сейчас. Главное, следов никаких. За двенадцать лет ни одного следа. Не бывает так. Но наш гроссмейстер уверен, что здесь кто-то живет.

— Не здесь, — сказал Фаррух и тут же поправился, — не совсем здесь. В Пасруде. Вот оно, это место. — Таджик ткнул пальцем в карту. — Пройти через один перевал. Простой. Несколько часов, и там. Только оттуда после Войны никто не возвращался. Ахмадов регулярно людей шлет. И крестьяне уходят иногда. Не отсюда, с его территории. Напрямую. Это мы имеем выход только сюда.

— Как это никто не возвращался? — удивился Боря. — Не бывает так.

Неприятное ощущение резко усилилось. «Как в оптический прицел смотрят, — подумал Боря, — сейчас шевельнут пальцем, и закончилась моя одиссея. Господи, какие глупости в голову лезут. Наверное, высота так действует. Горная болезнь…»

— А вот так. Пошел человек и пропал. Ни слуха, ни духа. И ладно один, так ведь нет. Самым первым был Ахмет Ахмадов, старший брат Бодхани. И полсотни бойцов с ним. Сгинули, никаких следов. Слышал бы ты, какие истории дехкане рассказывают… Кровь в жилах стынет.

— Что за истории?

— О кутрубах и дэвах, живущих в Пасруде и питающихся джигитами Ахмадова. Тянет твой брат на кутруба?

— Тянет, — сообщил Урусов. — Еще как тянет. Одного Дэва Борис Викторович завалил, а брат, вроде, еще круче. А если там еще и майор Потапов обретается, со своими злодеями широкого профиля....

— Нет, — грустно покачал головой Юринов, — пятьдесят человек Олег не завалит. Ни один, ни с Лехой, ни с теми военными. Всему есть предел.

— А больше им быть негде, — сказал Фаррух. И удивленно хмыкнул. — Надо же, альпинисты. Мне и в голову не пришло. «Злые духи»… Впрочем, действительно, неясностей в этой версии много…

— Идти туда надо, — сказал Борис, — иначе не прояснить.

— Ага, — ощерился Урусов, — и разделить судьбу бестолкового братца местного отморозка?

— Не могут же они стрелять во всё, что движется, даже не узнав, кто и зачем пришел. Надо идти так, чтобы не внушать лишних опасений. По тропе, днем, не прячась, одному и без оружия. Тогда сначала поговорят. В плен возьмут и поговорят. У нас же есть снаряжение для ночевки! И одеться в альпинистское, из магазина!

— Один не пойдешь!

— Брось, капитан, против тех, кто справился с полусотней, что один, что двое… А один и без оружия — беспомощней смотрится. Больше шансов, что не пристрелят без разговора. А уж после, тем более.

— Это если здесь твои. А если чужие? В злых духов я тоже не верю. Но могут быть просто другие люди. Поговорят и пристрелят. Если после разговора от тебя что-нибудь останется. Помнишь, как Поляк с главным грызуном разговаривал? Так вот, это он не умеет. А бывают такие умельцы…

— Если мои не здесь, тогда где? — перспектива неприятного разговора впечатления на Юринова не произвела, мысли были заняты другим.

— Вокруг до хрена гор. Ты же не уверен, что они именно здесь ходили! Альплагерь — единственная зацепка. Вот, развалины, полюбуйся. Единственный, уж местные-то знают! Вполне могут сидеть в совершенно другом месте!

Про то, что Бориных родных уже давно может и не быть в живых, Андрей предпочел промолчать: кто и когда готов поверить в такое, не увидев трупов или, хотя бы, могил. Да еще после чудесного нахождения Юльки Поляковой. Надежда умирает последней… А невестку сержанта Надеждой и звали… Капитан усилием воли выбросил из головы неподобающие мысли. На хрен, на хрен. Еще сглазишь!

— Нет, они здесь. Чувствую. — Чужой взгляд не отпускал Бориса, но как-то подобрел. Словно его оценили и признали своим.

Страшно захотелось наплевать на правила безопасности и громко заорать: «Олег! Юринов!», как будто Олег мог его услышать. Борис с трудом подавил порыв и только еще раз повторил:

— Они здесь.

— Уважаемые, не будем спорить, — решил прекратить спор Фаррух. — Всё равно снаряжения с собой нет. Так что, прямо сейчас никто никуда не пойдет. Давайте, вернемся домой, и еще немного подумаем. Сегодня вечером должен прийти кое-кто. Послушаем, что скажет. Может, и не придется лезть напролом.

— Слышь, гроссмейстер, — произнес Мухаммед, — а ведь один человек вернулся из Пасруда. Правнук «железного» Шамси.

— Кто? — вскинулся Боря.

— Живет возле Айни один старикан, — сказал Фаррух, — очень колоритная личность. Ему уже больше ста лет, ветеран Великой Отечественной. Его внук… — Амонатов замялся, — или правнук, не суть. По слухам, он в прошлом году забрел в Пасруд и вернулся оттуда живым. Насколько это правда, неизвестно. Но, может быть, стоит поговорить с мальчиком. Однако это территория Бодхани. Опасно соваться. Мне, так просто не стоит без поддержки пары танковых взводов.

— А нам, с Умидовым пропуском?

— Можно попробовать. Кстати, сам дом Шамси защищен знаком Ирбиса. Такой только один, насколько мне известно.

— За что это такие почести?

— Говорят, за немцев. Но знак подлинный. Иначе деда бы уже убрали. И нагрубившие старику джигиты умерли. Хотя их сам Шамси и зарезал. Но Ахмадов стерпел.

— Сколько лет деду? — недоверчиво вскинулся Урусов.

— Больше ста. Точно никто не знает.

— И он режет молодых бойцов? Херово у баши с подготовкой личного состава...

— Как есть. Для нашей местности хватает. Но и Шамси не зря зовут железным. На него не хватило.

— Ладно, — сказал Боря, — в общем, едем назад. Ждем человека. Сгоняем, поговорим с дедом. И готовимся к выходу сюда. Так?

— Так.

Урусов устроился за рулем «Тигра». Мухаммед и Фаррух скрылись в УАЗе. Охрана организованно расселась по «шишигам». Боря открыл дверцу. Чужой взгляд не отпускал. Сержант обернулся и обвел глазами хребет. Пейзаж размазался от выступивших слез. Но и до этого не было видно ничего, кроме гор. А каменные исполины хорошо умеют хранить тайны. И свои, и чужие.

— Я пришел, мама, — прошептал Боря. — Я пришел. Тебя еще надо найти в этих горах. Но я пришел, мама!

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ