Окрестности Новосибирска, Заимка

Раньше или позже всё кончается. Абсолютно всё. Подготовку к рейду затянули на два с половиной года. Не из-за необходимости. Просто страшно было. Очень страшно. Не хотелось отправлять людей в неизвестность. Да что «в неизвестность», почти на верную смерть. А уж идти… Вот и тянули время все, кто мог, начиная от рядовых-добровольцев до самого Пчелинцева. Не специально, конечно. Получалось так. Подсознательно.

Только Борис Юринов носился, высунув язык, подгоняя всех и вся. Боря не боялся смерти. Просто не думал ни о чем подобном. Он уже шел к своей семье, и все задержки на пути воспринимал, как досадное недоразумение, которое надо немедленно устранить. Всё, что мог, ефрейтор делал лично, своими руками. А что не мог…

Куда исчез вежливый и культурный мальчик-шахматист, тихоня и образец примерного поведения? Ефрейтор, отчаянно матерясь, то устраивал форменный разнос какому-нибудь «сверчку» из технарей за задержку с переоборудованием «шишиг», то «наезжал» на всесильного майора Васильева из-за задержки с выдачей каких-то особых покрышек, то гонял по всему парку бедного мехвода. А уж работягам-рядовым доставалось от него совсем не по-детски. Один раз дело чудом не дошло до рукоприкладства, и то только потому, что здоровенный солдат просто побоялся связываться с «этим чокнутым» и отправился выполнять указания.

Борю уже не только за глаза, но и в открытую называли «чокнутым», «бешеным», «психом» и «собакой страшной», а кое-кто предложил поменять ему позывной с «Шаха» на «Псих» или «Зверь». Типа каким надо быть зверем, чтобы тебя зампотыл боялся. А Васильев, действительно, при одном виде Юринова бледнел и пытался куда-нибудь скрыться.

Вряд ли именно энергия и целеустремленность Бориса победила, неосознанный саботаж, скорее всего просто пришло время, но больше поводов оттягивать отъезд не имелось.

Накануне вечером собрались маленькой компанией: сам Пчелинцев с Дмитровским и старшие «рейдовики». Больше никого. Официоз решили не разводить, поэтому ни речей, ни прочего пафоса не было. Да и сидели не в штабе, а в пристройке у парка. Из-за стены были слышны маты технарей, доводивших «последние штрихи» на одном из «газонов». Но никто особо не вслушивался.

Две литровых банки «кедрача», нехитрая закуска… Молча выпили по-первой. Повторили…

— Лишний раз языком трепать не буду. Сами понимаете, — тихо сказал полковник. — Мало ли как сложится, как повернется. Не хочется о плохом.

— И не надо, — так же тихо отозвались остальные. Разнокалиберные стаканы с глухим звоном соприкоснулись граненными боками. Наливали на донышко, не напиваться же. Коричневая жидкость мягко обожгла горло. Заели олениной и моченой морошкой. Со временем пришлось менять многие привычки, в том числе и пищевые.

После третьей немного расслабились, распуская внутренние пружины. Сундуков задымил огромной самокруткой. Чем-то его солдатские папиросы не устраивали, вот и изгалялся, закручивая жуткие конструкции.

— Саныч, занесет до Украины, сала Андрюхе привези. А то бледный ходит, как смерть! — подмигнул майору Пчелинцев.

— Млять! — от удара по столу аж посуда подпрыгнула. Невезучая тарелка, стоявшая на краю, со звоном разлетелась о бетон пола. Урусов молча налил себе «по полной», мрачно выцедил сквозь зубы и швырнул стаканом в стену.

— Всем добрых снов. До завтра.

Все только молча переглянулись. Соловьев, не долго думая, ухватил банку, разлил остатки на четверых. Подняли, выдохнули, зажевали…

— Седьмой как? — с трудом прокашлялся Пчелинцев. Не в то горло, видно, пошла… — Вытянет? А то как-то…

— Вытянет, — сухо ответил Сундуков, — он такой. Крышу мужику рвет, и все дела…

— Всем рвет, — рванул зубами кусок оленины лейтенант.

— Тебе рвет, мне рвет, а у капитана жена третьего под сердцем таскает… Он только сегодня узнал. Влада до последнего молчала.

Таджикистан, Фанские горы

Человек вынырнул из-за камня. Тенью промелькнул по осыпи… На мгновение проявился, пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней…

Осторожно выглянул из-за валуна. Вроде, никого. Человек задумался: на предстоящем участке пути нет ни одного укрытия от любопытных глаз. Конечно, и к нему никто не сможет подкрасться, но это и неважно. Намного важнее остаться незамеченным. Выход, конечно есть. Надо вернуться немного назад, и обойти верхом, по скальному хребту. Там намного сложнее, есть риск сорваться, но никто не сможет увидеть ни из ущелья, ни с противоположных склонов.

Риск присутствует в любом случае. Проскочить просматриваемый участок можно за пятнадцать минут, а по скалам придется лезть не меньше часа, да еще потом столько же на обход и спуск. Лень недолго боролась с осторожностью: человек неслышно скользнул к скалам. Поднялся вверх по «камину», прячась за выступами, прошел по наклонной скальной полке. Прополз открытый участок. Перетек через гребень, и оказался на длинном осыпном склоне, усеянном крупными камнями. Наискосок — опять к скалам. Здесь можно передохнуть, место укрытое, а сам он заметит любого издалека. Разве что по воздуху доберутся. Или по стене сверху. Что почти одно и то же: там не пройти. Человек вырос недалеко от здешних краев и горы знал. И знал, что может сделать человек, а что нет.

Как выяснилось, знал недостаточно хорошо. Камень прилетел именно с непроходимого участка. В горах камни летают и без участия человека. Но не по такой траектории. Толстый ватный подшлемник смягчил удар, но тот всё равно погрузил человека в беспамятство…

Две фигуры спрыгнули со скалы, перевернули бесчувственное тело. Переглянулись, и в лучах заходящего солнца блеснуло лезвие ножа…

Окрестности Новосибирска, Заимка

Седьмой

— Ни о чем не прошу…

— И не надо.

— Только береги себя!

— Обязательно. Я же обещал.

— Ты много чего обещал.

— И никогда особо не нарушал. А я вот просить буду…

— Ну?

— Будь осторожнее хотя бы иногда. Пожалуйста.

— Буду. Только и ты не забудь…

— Я вернусь. Честно-честно. Я ведь всегда возвращаюсь.

— Знаю…

И запах такой родной. И любимый…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Майор Потапов скептически оглядел недлинный строй «ребенков». «Ребенки» — это вам не дети. Разницу надо понимать… Выросли в горах. Самый старший оказался в Лагере в четыре года, так что все равно не помнит себя вне «тренировочной школы имени Виктора Юринова». Именно Вениаминыч настоял на полноценном обучении с самого раннего возраста, в виде основного аргумента используя демонстрацию умений двухлетней Санечки. И был прав, сейчас каждый из этих «ребенков» стоил пары взрослых «равнинных» бойцов. Минимум пары. И это в тринадцать — четырнадцать лет. А что будет потом?

— Здравия желаю, товарищи горные стрелки!

— Здравия желаем, товарищ Высокоблагородие! — слаженно рявкнул строй.

— Та-ак… — протянул Потапов, демонстративно ковыряясь в ухе, — и кто это, интересно, придумал?

Вопрос, конечно, можно и не задавать. И так понятно, что не обошлось без мелкой оторвы, стоящей не на положенном по росту месте в строю, а на правом фланге. То есть, перед длинным Асадом, которому она не достает макушкой и до груди. Сейчас Асад втихую придерживал Саньку за майку, чтобы не полезла с признаниями. В результате строй молчал.

— Хорошо, — продолжил майор, — сформулирую вопрос по-другому: кто взял у уважаемого Мирали книгу…

— Петька тут не причем, товарищ майор, — не выдержала Санька, — это я придумала!

Кто бы сомневался? Ладно… Если не можешь остановить безобразие, надо его возглавить.

— Рядовая Юринова, назначаетесь временным командиром отделения. Построить личный состав и доложить по форме!

— Есть! Отделение, становись! Рассчитайсь!

Санька, по-строевому печатая шаг, подошла к Потапу и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовала:

— Товарищ майор, четырнадцатое отделение «ребенков» для проведения занятий по стрелковой подготовке построено! Командир отделения рядовая Юринова!

— Вольно!

— Есть «вольно», товарищ высокоблагородие! — выпалила Санька, в перекате ушла от заслуженного подзатыльника и, еще не поднявшись на ноги, скомандовала. — Отделение! Вольно!

— Юринова, кто разрешил уворачиваться? — спросил Потапов.

— Была команда «вольно», товарищ майор, — выпалила маленькая оторва и подмигнула обеими глазами сразу.

— Команда «вольно!» не подразумевает неуставных кувырков. А вашу энергичность, фройляйн, лучше приложить к освоению учебного материала в полном объеме.

Как только «ребенки» услышали про учебный материал, сразу погрустнели. Ну, ничего, сейчас расшевелим, долго что ли?

— Автоматом Калашникова, насколько я помню, все владеют. Или ошибаюсь?

— Так точно! То есть, никак нет! То есть, владеем! — В глазах у ребят зажглась обида. И непонимание: сам же майор и гонял их с автоматами уже не первый год, крайние стрельбы проводили только вчера…

— Вот и молодцы, что владеете. Тогда не буду мучить вас вопросами насчет безопасного проведения стрельб и прочей теории, от которой у вас ухи в трубочку сворачиваются.

«Ребенки» выдохнули, не скрывая радости. На лицах снова заискрились улыбки «во все тридцать два».

— И сразу перейдем к делу! — майор поднял с брезента, устилающего пол «стрелкового тира», сверток из того же материала. Под ловкими движениями, слой за слоем, освобождалась из плена стройная красавица: снайперская винтовка Драгунова. Специальным приказом по гарнизону, отданным самому себе, майор эту единицу подготовил под списание, поскольку планировал расстрелять из нее два цинка патронов. Понятно, какая судьба может ждать этот «ствол»…

— Порядок неполной разборки? — неожиданно ткнул Потапов в сторону Петьки.

Парень нервно сглотнул, оглянулся затравленно…

— Отделить магазин, проверить наличие патрона, оптику снять…

— Не оптику, а оптический прицел! — зашептала подсказку Санька. Притом этот шепот можно было расслышать и в долине Зеравшана.

— Юринова! — одернул майор.

— Все, молчу! А что, если он глупости говорит?! — тут же попыталась обидеться Санька, демонстративно отвернувшись от невезучего товарища.

— А в строю разве разрешается разговаривать? — ехидно поинтересовался Потапов. — Давай, раз Петр Батькович бездарно попытку стратил, то ты и продолжай.

— Потом щеку приклада, — затараторила Санька, — крышку ствольной коробки с возвратным механизмом…

— На этом и остановимся, Александра Олеговна, — прервал пулеметную очередь доклада майор. — Вот Вам, юная барышня из приличной семьи, винтовка. Боеприпас, надеюсь, больше никто потерять не умудрился?

Все хихикнули. Были раньше случаи, когда в процессе легонькой двухчасовой пробежки по моренам из потной ладошки выпадали патроны и, естественно, терялись без следа. Как это в карман положить? Зачем вам карманы? А вдруг в следующий раз не будет на одежде таких хитростей? Нет уж, сразу приучайтесь. Да и для общего развития полезно…

— Неа, никто не потерял! Я проверяла!

— Умница! Хватай «винт» и на позицию.

Дождавшись, пока Санька сумеет справиться с непривычным после «калаша» оружием, и выставит длинный ствол в сторону «мишенного поля», Потапов повернулся обратно к строю:

— Стрелять будем на сто метров. Заодно и посмотрим, кто из вас будет снайпером и любимым учеником дяди Прынца, а кто так и останется человеком со снайперской винтовкой… Да, чуть не забыл! К оптике мордой лица и прочими глазами не прислоняться!

Через два часа, в сторону лагеря выдвинулась легкой рысцой недлинная колонна новоявленных «снайперов». У большинства под правым глазом наливался чернотой фингал… Хорошо, хоть ключицу никому не сломало жуткой отдачей, совсем не соответствующей комплекции стрелков…

Впереди колонны, рядом с майором Потаповым, бежала радостная девчонка. Без фингала, но с винтовкой, которая была длиной как раз с нее саму. Страшно довольная Санька думала, стоит ли сообщать товарищу высокоблагородию, что из снайперки она сегодня стреляла не в первый раз, ибо тетя Лайма за неимением (пока) собственной дочки учит семейным секретам соседскую непоседу. Мыслей о том, что майор Потапов и так все знает, поскольку сам же и попросил, у Саньки даже не мелькнуло.

Окрестности Новосибирска, Заимка

Выходили на рассвете. Время не назначалось и не обговаривалось, само получилось. Есть, наверное, в крови русских людей что-то такое, что заставляет уходить из родного дома с первыми лучами Солнца. Вот и ревели двигатели, заглушая прощальные слова. Только почти не было тех слов. Все было сказано раньше.

И не раз. Прошлым днем, нынешней ночью. Такой короткой, и такой длинной…

Подошел Пчелинцев, выдернул из предстартовой суеты Урусова и что-то долго ему объяснял, размахивая руками. Капитан кивал, черкал в блокноте.

Пока вдруг не хлопнул полковника по плечу:

— Глебыч, извини! Отойти надо!

Пчелинцев взглядом проводил подчиненного. Понятно все, как иначе…

Влада пришла не одна. На руках сидела маленькая Даша, а рядом стоял Димка.

— Сколько ни гляжу — вы на одно лицо, — улыбнулся Урусов.

— Есть такое дело, — попыталась улыбнуться Влада.

— Дмитрий Андреевич, подержите сестру, будьте так любезны! — попросил сына Андрей.

— Так точно, товарищ папик! — без тени смущения ответил Димка и принял Дашу на руки. Та тут же захныкала, но быстро успокоилась. Поняла, наверное, что не место, и не время. Родители заняты, не до детских глупых обид…

— Влада, прости меня…

— Я и не обижаюсь.

— Слава Богу и Богам! Надо ведь. Никто кроме нас и все такое…

— Хоть сейчас фигней не страдай, а?

— А это у меня форма защиты такая.

— Па! — наступил на ногу Урусову-старшему Урусов-младший.

— Да, Дым?

— Сам же говорил, что я уже взрослый человек. Маму поцелуй. Знаю, что хочешь.

— Вот ехидна растет! — снова улыбнулся Урусов.

— Есть в кого! А вообще, Дмитрий Андреевич дело говорит…

Урусов оторвался от жены только через несколько минут. Отстранился, ласково провел по заметно уже округлившемуся животу, погладил дочку, подавшуюся навстречу отцовской руке…

Присел напротив сына.

— Ну что, Дмитрий Андреевич, остаешься, страшим и единственным мужиком в семье?

— Так получилось… Я не специально… — жалобно протянул сын. И подмигнул.

Даже кусающая губы Влада не смогла удержаться от смеха. Отсмеявшись, она забрала Дашу у явно подуставшего сына. Дочка размерами в отца удалась, а вот сын — весь в маму.

— Вот и хорошо, что не специально. Не хватало еще, чтобы ты ридного батька пидсрачныкамы выгонял… Держи! — Урусов вытащил из-под погона, свой знаменитый берет. Поправил, разгладил, посильнее загнул край…

— И не вздумайте опозорить Пограничные Войска, товарищ сын!

— Слушаюсь, товарищ отец! — вскинул ладонь к виску Димка. — Не опозорю ни в коем разе!

— Дима, что за жаргон? — тут же взвилась Влада. — Сколько раз повторять, чтобы не коверкал!

— Это он так, отвлечения для! — поспешил Андрей на выручку. — А вообще… Время.

— Знаю.

Призрак веселья пропал. Как и не было его.

Все. Подмигнуть сыну, погладить дочку по светлой головке, поцеловать жену…

— Коша, помнишь? Про если что.

— Помню, Андрюш, помню.

— Это хорошо! Ну, все, мы погнали! Бегите домой, замерзните!

Урусов махнул на прощание из кабины и тут же отвернулся. Словно нет ничего важнее, чем уточнить у Германа, все ли загружено по списку, и как мотор себя ведет…

— Мам, а что за «если что»? — спросил Димка, угрюмо идущий рядом с Кошкой.

— Как случится, поймешь, — совершенно ровным голосом ответила Влада. А маленькая Даша все не могла понять, почему на нее падают солёные капли.

Короткие проводы — короткие слезы. Вот только кто сказал, что у тех слез нет продолжения…

А, начинающий уже становится теплым, ветер, нес в себе запах свежей хвои. И цокотали белки с окрестных деревьев, никак не в силах понять, зачем люди все носят и носят всякие коробки, и запихивают их внутрь в огромных, мерзко воняющих зверей. И почему некоторые из людей, особенно те, у кого волосы подлиннее, прячут мокрые лица…

Таджикистан, Фанские горы, южная стена вершины Чимтарга

Санька

Всё. Уперлись. Три дня лезли по стене, чтобы уткнуться в этот карниз. И что теперь? Обратно? Или… Нет, по потолкам я ходить не умею. То есть, умею, конечно, но должны быть хоть какие-то зацепы… Ладненько, заложим френдика, откинемся и посмотрим, что путь грядущий нам готовит? Ничегошеньки! Плита на головой изумительно горизонтальная и до противности ровная. Такие «зеркала» на слабонаклонных поверхностях быть должны, где их ветерок с водичкой тысячелетиями шлифуют. А здесь с какого ляда? Нижняя поверхность «потолка» должна зацепами просто пестрить. Ну, ладно, «потолок», так «потолок», в лоб хода нет. Что у нас справа? Та же картина. А слева? Аналогично. По сторонам бегай куда хочешь, а вперед и вверх — нависшее зеркало, очередное чудо природы.

— Петька! Ты там что-нибудь видишь?

— Не, Сань, ни хрена!

Правильно, что он там может увидеть? Лично десять минут назад смотрела с той же точки, самое логичное было сюда лезть! А Петька, вообще, думать ленится, полагает, что если идет с «бешеной Санькой», то это ее прерогатива. Во было смешно, когда дед узнал, что меня «бешеной» окрестили. Его, оказывается, так же кликали по молодости. Семейное прозвище. Только папу миловала чаша сия. Боялись, наверное. Ладно. Давай, подруга, напрягай память и мозги, а то будешь сидеть «под крышей» до морковкиного заговенья. А оно тебе надо? И Петенька внизу замерзнет на страховке, это здесь не дует. Вот что там за черточка такая интересная на левой плите? Может что хорошее?

— Петька! Посмотри слева, там полоска какая-то. Стык?

— Видно плохо. На трещину похоже.

Это нехорошо, что видно плохо. Впрочем, подходить туда всё равно снизу надо, отсюда такой «маятник» получается…

— Я к тебе.

Перевешиваю «основу» на репшнур с узлом, не хрена френдами разбрасываться, и дюльферяю к Петьке. Отходим влево и разглядываем «потолочек». Точно, трещина. Не стык, скорее разлом. Но нам это монофигственно.

— Переноси сюда «станцию».

В общем, два часа ухайдокали, а воз и нынче там. То бишь, на пять двести. Сдвинулся на десять метров по горизонтали.

— Страховка готова.

— Пошла.

Отстегиваю самострах от петли и быстренько взбегаю под «потолок». Ну и что здесь имеется? А что, очень неплохой разломчик. Кривуля, конечно, зато хоть канатную дорогу провешивай на закладухах. Только посередине сходится до полоски. Метра два придется по воздуху лететь, непонятно, чем и за что цепляясь. Ладно, может, и в самом деле полетаем, не Петьку же сюда первым гнать, он к «отрицаловкам» неровно дышит. Не умеет из себя паука изображать. А я запросто! Только не паука, а муху, ползущую по потолку. По такому каменному, обледеневшему потолку. Рукам и ногам холодно, между прочим. Неудивительно, что мухи на этой высоте не живут! Ну, добре, побежали... Ручку туда, ножку сюда. Нет, это я куда-то не туда! Такой позы в скалолазании еще не придумали. Впрочем, раз я в нее завязаться умудрилась, значит, уже придумали. Теперь развязаться надо. Или не надо? Точно! Я из нее могу френдик заложить перед самым сужением. Готово! Вщелкиваем!

— Закрепи!

— Готово!

Лишнего не болтает. Все свои шуточки насчет «камы с утра» выскажет вечером. И какой дурак ему эту книжку дал?! Так, что дальше? Развязываемся и зависаем. В смысле себя развязываем, веревки не стоит. Висим и смотрим. Опять «зеркало». Но всего пара метров, дальше снова разлом и «потолок» уже нормальный, с зацепами. По такому ходить одно удовольствие. Так что, два метра. Ну, тут уж ничего не придумаешь, придется «маятником», причем на веревке, размаха рук не хватит.

— Выдай метр и закрепи.

— Готово!

Веревка проседает. В самый раз. Ну что, дурочка рисковая, поиграем в качели? «Туда сюда обратно, тебе и мне приятно». Не знаю, как скале, а мне ни малейшего удовольствия сей процесс не доставляет. Сейчас кэ-эк выдернет френд, да кэ-эк шваркнет моей тушкой об стену, проще будет закрасить, чем отскоблить. Качаюсь-то на веревочке, закрепленной на закладухе посреди нависающей скальной полки. У Петьки аж глаза из орбит полезли, даже отсюда видно! Похоже, наверху будет не пошлости свои вспоминать, а повышать мой словарный запас международных ругательств. Ругается Петька классно, на всех языках, какие только в Лагере есть. А комбинирует как! Митька говорит — прирожденный лингвист. Только доморощенный и с избирательной направленностью: ни одного неругательного слова запомнить не может… С третьего качка набираю нужную амплитуду… Оп-па! Есть захват левой! И даже тремя пальцами сразу! Отличненько! Подтягиваю себя на левой руке и засовываю в трещину правую. Сжимаю кулак. Кожу на пальцах, конечно, пообдерет, но зато держит не хуже закладухи. А френдику спасибо, не вылетел, родной. Левой рукой закладываю его братца, а то болтаться на кулаке уже надоело. Щелкает карабин. Готово.

— Крепи!

Зависаю на веревке и высвобождаю руку. Правая перчатка в клочья. Хрен с ней, есть еще запасные, а в Лагере зашью. Так, теперь можно и отдохнуть немного…

Только немного. Осталось всего ничего, а там уже до вершины должно быть обычное «пятерочное» лазание. Вот перед ним и подышим, пока напарник поджумарит да френдики соберет. Двинулись, подруга, а то задние руки в тапках отморозишь!

Еще пару метров поизображаю муху и дотянусь рукой до края потолка. Готово. Где там зацепы? Эй, мы так не договаривались! По законам жанра здесь должна быть «ручка»! По описанию, кстати, тоже! А блин, описание на десять метров правее. А здесь что? Пока ничего не нащупывается. Надо завязаться другим узлом. Вот, не сказать, что очень удобно, но полметра выиграла. Ага, уцепилась. А дальше? Для второй руки? Нет? Ладно, то, что нашла для одной, и для двух хватит. Как развяжусь, доброшу правую. Зацепляюсь левой рукой и повисаю на ней, просто отпустив все зацепы на «потолке». А чего это Петенька опять матерится? Даже и качнуло не сильно. Подтянуться, забрасывая на «ручку» правую руку... Ой, не надо на «ручку», выше полно хороших зацепов, подтянуться на правой, перебросить левую, вкинуть ноги. Закладку. Вторую. Есть станция. Самострах. Перила. Готово… Уф!..

Петька приходит через десять минут, собрав по дороге френдики, и, не успев отдышаться, знакомит меня со своими новейшими лингвистическими изысканиями, почему-то начиная с банальнейшего:

— Дура бешеная!!!

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

Замыкающая «шишига» уже с полчаса как обдала на прощание сизым выхлопом, а полковник все еще стоял у ворот. Начал понемногу накрапывать легкий дождь. Пчелинцев посмотрел вверх. Да, легкость ненадолго, вон, подходят иссиня-черные тучи. Сейчас разродятся проливным и затяжным. Такие теперь дожди: проливные и затяжные одновременно.

С одной стороны — примета хорошая, в дождь уезжать, с другой — не те нынче дороги, чтобы лишний раз подставляться под осадки. А куда денешься…

«Эх, ребята, ребята, куда я вас отправил… — бродили мысли. — Шутка ли: пять тысяч верст по незнакомой местности. С неизвестно какими дорогами и, главное, неизвестно какими врагами. Три десятка человек на шести машинах. Где-то это сила, а где-то — слабая жертва. Хотя нет, беззубые в этой компании отсутствуют, любая банда кровью умоется прежде, чем возьмет. Но тебе-то, полковник, всё равно, какую цену заплатят бандиты, если твои парни лягут. Тяжелый предстоит путь, очень тяжелый. И только до Омска есть хоть какая-то ясность. А дальше сплошная терра инкогнито. Дойдут ли? И куда дойдут?

Хорошо бы, удалось договориться с башкирами и перебраться к ним… На хрен кому нужен эти Украины и Таджикистаны! Хотя нет, Таджикистан нужен шахматисту. Но и только. Понять парня можно, что бы ты сам отдал, полковник, чтобы сходить в Балтийск? Туда, где остались дети… И откуда ни ответа ни привета за все одиннадцать лет… Да что об этом… Так что ефрейтора понять можно. Но ведь нельзя жертвовать людьми за исполнение мечты. Какой бы она не была. И если в Уфе можно выжить, мы не пойдем дальше. Никто не пойдет. Как бы не было кому-то обидно. Как не идет на запад один немолодой полковник, уже неуверенный, что узнает своих пацанов… Наверняка не узнает: Славке сейчас семнадцать, Костику — четырнадцать, если, конечно… Нет! Никаких если! Славке семнадцать! Косте четырнадцать! И раньше или позже полковник бросит всё и найдет их! Как только сможет взвалить на чьи-то плечи всю ответственность за полторы тысячи человек, сплотившихся вокруг бывшей бригады… Тем же башкирам, например. А от Уфы до Балтики куда ближе, чем от Новосиба…

Дошли бы только ребята. Хоть до Уфы… Они смогут договориться. Ромка Сундук, Андрюха Седьмой... Это же монстры, договорятся! А у них еще шахматист с собой. Мегаэкспроприатор экспроприаторов, который у бандюков автоколонны на раз отжимает. Точно договорятся. Лишь бы дошли… Только бы не нарвались по дороге, в казахских степях, кишащих бандами, или лесах Урала, от которого остались только «дикие земли»…»

Капли из мелких и невесомых начали превращаться в увесистые, неприятно бьющие. Надо идти под крышу. Все равно нет ни малейшего толку в этом стоянии на дороге… Пчелинцев повернулся через левое плечо и зашагал обратно.

Наряд по КПП попытался было вскочить, полковник остановил солдат. Не к чему лишний раз демонстрировать строевую выучку.

— Проводили, товарищ полковник? — спросил старший наряда. Сержант с совершенно незапоминающейся фамилией. То ли Иванов, то ли Сидоров.

Пчелинцев остановился в коридоре, помолчал недолго…

— Так точно, товарищ сержант. Да, глупый вопрос, кипятком угостите? — Совершенно не хотелось полковнику идти в штаб или куда-то еще. Хотелось посидеть в тишине, хотя бы относительной. А тут — самое место. Кроме него лишь трое, да четвертый у пулемета наверху. Сидит, наверное, под «грибком», закутавшись в «ОЗКашный» плащ, наблюдает за окрестными холмами…

— Как иначе?! — тут же засуетился «Иванов». — Только обождите малость, щас подогреем! — и страшно вращая глазами, услал одного из бойцов куда-то вглубь помещения. КПП строился еще при Союзе, материалов тогда не жалели, и помещение отгрохали квадратов на двести, с полудюжиной всяких комнат и отнорков. Где-то в них ребята мини-кухоньку и организовали… Лишь бы не спалили к херам. Ну, то ладно, спалят — сами же строить и будут, у нас с этим просто.

— Не спеши так, сержант. Не помираю ведь, в самом деле! — попытался успокоить Пчелинцев. Но его слова вызвали только еще большее нездоровое оживление. Пришлось рявкать начальственным голосом…

«Иванов» тут же успокоился, достал из стандартной армейской тумбочки, зачем-то выкрашенной в «камуфляж», несколько побитых эмалированных кружек и маленький сверток.

— С сахаром — сами знаете, экономия, а тут местные медком подогрели. — Сержант почему-то смутился, разворачивая слои ткани.

— Из портянок нарезали? — улыбнулся Пчелинцев.

— Так точно! Из летних! И стирать не стали для пущего аромату! — радостно доложил дежурный. Все засмеялись.

Наконец, из глубин КПП вернулся боец с закопченным котелком. От котелка валил пар. Пчелинцев присмотрелся к кружке.

— Вы туда чего намешали, архаровцы? — на поверхности кружки плавали крайне подозрительные веточки и неопределяемые на взгляд обрывки листиков.

— Что на камбузе выдают, то и завариваем.

— Понятно. Разберемся, — грозно сказал Пчелинцев, и осторожно потянул уже немного остывший «чай». — А ничего, не технический. Пить можно!

— Товарищ полковник! А как думаете, дойдут? — дневальный, набравшись смелости задал вопрос, мучающий, наверное, всех…

— Не только дойдут, но и вернуться. У них выхода другого нет!

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Сергей, весь красный и взъерошенный поднял глаза на Генку и совершенно убитым голосом произнес:

— Второй день ковыряюсь с этим злосчастным Тексаном и не могу понять в чём причина. Пропал приём и хоть тресни. Сильные сигналы идут с искажениями. Всё перелопатил, что знал. Но я и знаю не очень-то много. Догадываюсь, что навернулось что-то во входной цепи. Но что?..

— Погоди, погоди. Дай гляну. — Алябьев включил приемник и погонял его по диапазонам. Приемник выдавал только хрипы и свисты. Потом внимательно вгляделся во внутренности и ткнул пальцев внутрь электрических потрохов. — Полетел вот этот конденсатор. Таких у нас больше нет. Но гонять разведку ради одной железки не будем. Проще обойти входной усилитель.

— То есть как?

— А вот так. Я, помню, по молодости читал статью на эту тему.

— То есть, вывести антенну на контакты переключателя аттенюатора?

— Нифига! В этом случае антенна в DXе собирет весь мусор от перегрузки входного каскада. Внешний резистор практически не поможет, да и преселектор не даст желаемого результата — рассчитано-то на «телескоп», а не на нашу «суперверёвку». В среднем положении — полезный сигнал станет изрядно тише, а свист и завывания — громче! А в нижнем положении вообще ничего не услышишь, всё забьет фон собственного шума приёмника. Так штатный аттенюатор работает. Руки оторвать проектировщикам надо! По самую голову!

— А как тогда?

— Нам что нужно? Найти на плате заветную точку, куда внешнюю «верёвку» воткнуть без лишних приблуд, и при этом иметь меньше шумов, и без перегрузки по входу. Такая точка есть — конденсатор С91. И наружу вывод удобный — с краю платы, под ферритовой антенной. Понял?

— Ну, не дурней паровоза.

— Тогда действуй. Есть еще варианты, но давай сначала этот попробуем.

Алябьев обернулся к Олегу.

— Всё. Я свободен. А то мы этим приемником Матчу слушаем. Что ты хотел?

— Новости хотел.

— Журнал радиоперехвата показать?

— Нет уж, спасибо. Все эти ваши: «Девять ноль-ноль активность в третьем диапазоне, переговоры Альфы Центавра с Бетой Веги. Говорили по-своему, но всё понятно. Мат у них бедноват, а анекдоты бородатые, еще времен Хрущева. Доложили начальству, оно отобрало спирт. Генка, ты не прав!». Не надо журнала! Давай вкратце, удалось что-нибудь интересное перехватить? И Геннадий Аристархович, ради всего святого, без «аттенюаторов» и «входных каскадов». Знаю я эти слова, знаю, всё же физтех закончил! Но я же программист, а не электронщик!

— Честно говоря, ничего особенного. Похоже, даже Ахмадов приутих.

— Он знатно получил по морде в Матче. Значит, ничего?

— Есть хорошая новость. Ты же в курсе, что дивизия, в основном, шифрованный обмен ведет?

— Да.

— Вот я и подумал: раз мой Митька такой весь из себя лингвист, языки, как орешки щелкает, может и шифр потянет.

— И?

— И нагрузил его.

— И???

— Расколол пацан шифр. Месяц возился, но расколол. Так что, дивизию теперь полноценно слышим.

— Хорошо. Ну, Митька… Так, вскорости и правда инопланетян будем понимать…

— А чего их понимать? — улыбнулся Генка, — они все на великом Русском Мате разговаривают… Сережа, ну как?

— Классно, Ген! Шумы приёмного тракта упали «до плинтуса», по всему диапазону ни перегрузок, ни интермодуляций, а от тысячи семьсот до четырех тысяч килогерц просто кристально чисто.

— Ты штатный аттенюатор держи в нижнем положении. В среднем и верхнем появляется небольшое усиление и свисты от перегрузки. Днем и на НЧ еще можно терпеть, но вечером и ночью — выкручивай вниз до упора.

— Знаете, братцы, — перебил Олег, — я пожалуй пойду. А то у вас всегда одинаково: новостей никаких, а уши в трубочку сворачиваются…

Казахстан, Трасса М51, недалеко от пос. Каракога

Андрей Урусов

«Пиндец. Приехали, — подумал Урусов, — это нам за хорошее начало. Чтобы на халяву не рассчитывали…»

А начиналось, действительно, хорошо. Семьсот километров до Омска пролетели за два дня. Конечно, время не рекордное, но рекорды никто ставить и не собирался. Шли сторожко, опасаясь с разгону влететь в засаду. Да и просто и банально поймать яму на дороге не хотелось. Тех хватало с избытком, десяток лет без ремонта ни одному покрытию не полезны. А вот засад не было. Вообще никаких боевых взаимодействий и огневого контакта. Лишь один раз, когда дорога выскочила в степь, на горизонте замаячила пара джипов, но приближаться не стала, а, наоборот, резко развернувшись, свалила из поля зрения.

— Они там что, без всяких дорог ездят? — спросил Боря, глядя вслед несостоявшемуся противнику.

— А на хрена в степи дороги? — отозвался Герман. — У нас в Тамурлуке, в РМО один кардан служил с Казахстана, так он не знал, как заднюю врубать.

— Из Шымкента в Актюбинск идет трасса союзного значения, — поддержал водителя Урусов, — под Ыргызом это грунтовка шириной в километр.

— Грунтовка союзного значения? — удивился Поляков.

— А то!

— А почему такая широкая?

— Раскатали. Там, как дожди пойдут, вторая машина уже вязнет. Вот каждый и накатывает собственную колею.

— По Высоцкому прямо, — вставил Борис.

— Угу! Владимира Семеновича не только мы уважаем…

В следующий раз, живых людей увидели уже перед Омском. Но эта встреча была запланирована. Почетный экскорт заявился на паре БТР-ов.

— Что, так всё серьезно? — спросил Урусов у старшего встречавших, пожилого капитана-десантника.

— Да нет, пыль вам в глаза пускаем, — ответил тот. — Надо же показать, что мы тоже крутые, а не какие-то херы с бугра.

Прием оказался намного теплее, чем ожидали. Выпить, закусить, банька — само собой. Но коньяк и деликатесы… Омичи гостей разве что не облизывали. Причины разъяснились вечером первого дня.

— А скажи, майор, — спросил Сундукова местный » черный полковник», до сих пор ходящий в старых старлеевских погонах, — когда ваши следом пойдут, им на хвосты присесть можно будет?

— На хвосты — вряд ли, — честно ответил майор, — а вот если вместе пойдете — не думаю, что наши сильно возражать будут. Лишние стволы никогда не мешали.

В общем, два дня в Омске отдыхали, не зная проблем и решая, как ехать дальше. Нарешали, мать вашу. И двухсот километров не прошли…

Их ждали. Ждали давно. То ли высмотрели еще до Омска, не зря же крутились джипы на горизонте, то ли перехватили переговоры… Не суть, важно, что ждали. И подготовились соответственно…

Авангардный «Тигр» Урусова пропустили. Джип проскочил узость между двумя склонами, не заметив никого и ничего. Начали втягиваться, и тут началось…

Засада была организована не то, чтобы эффективно, но довольно эффектно. Фугас бухнул в середине колонны, пытаясь разделить ее пополам. С ближайшего бугорка, обильно заросшего кустарником, по машинам хлестнула очередь из чего-то мощного, похожего по звуку на «Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный»…

То ли «взрывной» чего напутал, то ли было изначально глупо задумано, но эффект взрыва получился минимальным из всех возможных: уже проскочившей точку подрыва «шишиге» лишь посекло задние баллоны, а чуть подотставший УАЗ и вовсе отделался осыпавшимся лобовым стеклом.

Из своего грузовика, прямо на ходу, выскочил лейтенант Соловьев, с «шайтан-трубой» наперевес, и, не целясь, шарахнул термо-барическим в сторону пулеметной точки. Попал — не попал — неясно, но ДШК заткнулся, на полуслове оборвав затянувшуюся очередь… Зато проснулись автоматчики, которые высаживали в сторону «гостей» магазин за магазином, старательно превращая в решето борта кунгов. Но из «шишиг» и УАЗиков уже высыпались бойцы, теперь пытавшиеся укрыться за любой неровностью рельефа…

Головной «Тигр» резко затормозил, хорошо клюнув вниз. Урусов вывалился наружу с охапкой «Мух» в руках, перекатился по дороге, чудом не свернув шею, и нырнул за придорожный холмик, больше похожий на кочку…

Джип, взревев мотором, резко вильнув в сторону, становясь поперек дороги. Из двери, направленной от засады выскочил оставшийся экипаж в лице Юринова, Германа и Полякова. Водитель упал под машину, и вплел звук своего автомата в общую какафонию. Ефрейтор с сержантом попрятались по разные стороны дороги, попадав в кювет. Отдышались, выдохнули, и начали шарашить по «зеленке». Не надеясь, конечно, куда-то попасть. Просто очень уж страшно, когда стреляют, а ты молчишь в ответ…

Машины колонны, тоже не разворачиваясь, уходили задним ходом. С хорошим запозданием рванул второй фугас, выбросив в небо пару центнеров асфальта…

Бой продолжался. Горел один из «козликов». «Соловьевский» «ГАЗ — 66» накренился на пробитых колесах. По защитной краске кунга уже побежали первые робкие язычки пламени, огибая свежие пробоины…

В довершении всех бед, из-за следующего поворота высунулось рыло «восьмидесятки»…

— Седьмой — Сундуку! — взвыла рация. — БэТэР!

— Саныч, млять, уябывай!!!

Против брони шансов нет. «Крупняк» разберет по запчастям с любой позиции. Ему только на прямой выстрел подойти…

БТР высунулся из-за холма уже целиком… Башенка крутанулась, ловя тонким дулом автоматической пушки первую цель. Перекрывая все шумы боя прогрохотала очередь. Наводчик ошибся совсем немного. Все снаряды ушли выше «Тигра», лишь сорвав кусок крыши. Из-под машины переполошеным зайцем рванул Герман. Наводчик бандюков оказался азартным парнем. Он начал ловить в прицел бегущего солдата, не заметив, как из-за своего бугорка, встал во весь рост капитан Урусов с тубусом РПГ-18 на плече.

— Андрюха, мать твою… — рация почему-то шептала…

Седьмой не ответил. Почти. Совсем тихо, чтобы не услышали по рации, шепнул:

— А мы повоюем… И вообще, ша, медузы, море наше!

Реактивная граната прочертила дымную дугу, тающую на глазах, и впечаталась точно под башню БТРу. То ли боезапас сдетонировал, то ли еще что… Выскочить не успел никто…

Сожженная «броня» мигом отрезвила нападающих. Да и план их пошел коту под хвост… Фугасы «шептуна пустили», БТР потеряли… Стрельба продолжалась недолго, затихая с каждой секундой… Уходили «романтики с большой дороги» по-английски. Не прощаясь.

А потом ожила рация. И совершенно незнакомым голосом сказала:

— …, что за…, сибиряки, мать вашу…! — и добавила совершенно спокойным тоном. — Снова приветствуем на омской земле!

Таджикистан, Фанские горы, Альплагерь Артуч

Олег Юринов

Что мы имеем на этот раз? Рассматриваю гостей в оптический прицел и размышляю. Кто такие, и что с ними делать? Варианты могут быть разные, и желательно не ошибиться. Неприятно уничтожить возможных союзников. Еще неприятней пропустить врага. Подобные ошибки в первые годы стоили нам несколько жизней. Наверняка, военные посчитали бы подобные потери допустимыми. Но для нас это непозволительная роскошь. То, что за каждого человека врагом заплачена десятикратная цена — ничего не меняет. Их жизнь не стоит ничего. Наша — бесценна. Размен не может быть равным. Никогда. Сейчас случай, естественно, непростой. Иначе патрульные решили бы сами. Меня вызывают либо с подкреплением, если нарушителей слишком много, либо, если неясно, кто и с чем пожаловал.

Это сейчас так. А в первые годы летали на каждого нарушителя. Не только я и Леха, вдвоем мы бы просто не справились. И «Спецы», и Егор, и Лайма, и Браты. И Серега Долженко до своей дурацкой гибели в Сурхобе… Именно тогда, после смерти Пулемета, и появилось правило: никаких переговоров. Не уверен — убей. С тех пор сначала стреляем, потом разговариваем... Будь сегодня старшим патруля Васька Доничев, меня и звать постеснялись бы. А эти умники уже купались в озере, кормя собою рыб. Но Васька сегодня на руднике…

Кто они? Идут со стороны Амонатова. Амонатовских стараемся не трогать, враг моего врага... Не друг, конечно, но со временем может пригодиться. Тем более, ребята они осторожные, глубоко в горы, особенно на нашу территорию, не суются. Приезжают в Артуч, покрутятся в пределах видимости собственных машин и уматывают. Если идут наверх, то машины не прячут, зато охраняют их очень серьезно. И идут сторожко, с мощным охранением. На арапа не возьмешь. Один раз дошли до нижнего озера. Но выше не полезли. Дошли, посмотрели по сторонам, и умотали вниз. Как будто демонстрируют дружелюбие и вызывают на диалог. Может так и есть… Мы-то не торопимся…

Эти ведут себя наглее. Высадились с трех джипов, замаскировали машины в кустах и всем скопом поперли наверх. Именно поперли. Нагло и безграмотно. Собственно, положить эту тупую толпу — не вопрос. Вопрос — надо ли? Что за сила и откуда взялась. Не пенджикентцы — понятно. И не ахмадовцы. Тех у нас не то что собачки, люди по запаху различают. Но и не дехкане же местные увешаны стволами, как новогодние елки игрушками… Наемники? Тогда кто наниматель? Такое больше в духе Бодхани, хотя и Саттах вполне может с восточным лукавством нанять сторонних людей для разведки в наших краях. Своих жалко, чужих — нет. Соответственно, если в будущем случится добрый разговор, смерть наемников не станет между нами, подобно смерти родичей.

Тем не менее, пока повременим. Строго говоря, границу они не нарушили. Здесь амонатовская земля. Точнее, нейтральная, на ней никто не живет. Вот если полезут через перевал… Тогда уже будет неважно, кто они сами и кем наняты. Из Пасруда не возвращаются.

Клиенты встают. Продолжаю смотреть. Азиаты? Похожи, но не таджики. И не узбеки. И тех и других мы давно различаем. Тем более, не китайцы. Афганцы? Арабы? Или кавказцев занесло попутным ветром? Хотя пара-тройка человек вполне может быть и европейцами. Итак, что имеем. Интернациональный отряд наемников мы имеем. И совсем не факт, что на кого-то работают, возможно, обычная банда, у которой на старом месте начала гореть земля под ногами. Ищут новую базу. Тогда надо валить, эти нам точно не нужны.

Пройдя большое озеро, поворачивают на Лаудан. Местность знают? Или карта хорошая? Неважно, решение принято. До смерти им остался один час хода. До места, где широкая удобная тропа траверсирует крутой склон, и в пределах досягаемости нет ни одного укрытия. Там вполне хватит арбалетов. Патроны надо беречь.

Казахстан, Трасса М51, недалеко от пос. Каракога

Андрей Урусов

Омичи подошли внушительной силой. Три танка, пяток БМПэшек…

— Мы танковая бригада, или хер моржовый?! — вместо приветствия выдал командир группы. И только потом протянул замасленную ладонь… — Простите, мужики. Не успели мы…

— Каким хером вас вообще сюда занесло? — майор Сундуков еще не успел остыть от боя, вот и выдал ругательную тираду...

— Переговоры перехватили. Нашли, наконец, петропавловскую волну. Послушали — и за вами по тревоге. Мы то думали, если там и есть кто, то нормальные люди: никогда с той стороны ни проблем не было, ни набегов. А они, оказывается, круг по степи давали, чтобы не светиться. Под Астану косили. И отходили в случае чего в сторону Астаны. В общем, пройти здесь реально силами бригады. А договариваться не с кем. Только один язык понимают, отморозки фуевы. Ну да вы сами видели…

— Поздновато вы спохватились…

— Да уж как вышло. Не спецом же вас подставили…

Урусов все разговоры скинул на Сундукова. А сам забрался на заднее сиденье изуродованного «Тигра», вытащил из заначки помятую алюминиевую флягу, и опростал ее почти наполовину.

Что поле боя осталось за регулярными частями российской армии, это, конечно, замечательно и прекрасно. Вот только потеряли они на том поле две машины. И восемь человек легло в омскую землю навсегда, пройдя свой путь до конца. Про раненных лучше и вовсе промолчать. Всех посекло. Кого пулей, кого осколком...

Алкоголь почти не брал. Так, только слегка отключил осознание происходящего вокруг…

Поляков сунулся с каким-то разговором, но натолкнулся на остекленевший взгляд, и тихонько перетек на переднее сиденье, потеснив Юринова.

Общая колонна двинулась обратно к Омску. Искать другую дорогу. Через «дикие земли»…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Виктор Юринов

— Вить! Ты можешь со мной поговорить?

— Могу.

— У меня очень большой и важный разговор.

— Слушаю.

— Сейчас, соберусь с мыслями…

Ира начинает перебирать бумажки, которые держит в руках. Бумажек много, в руках они не помещаются. Ира устраивается на ближайшем камне и зарывается в макулатуру всерьез. Ветер решает помочь ей в этом деле, и через мгновение пяток листов порхает в воздухе. Другой Ветер, тот который щенок, с радостным лаем бросается за ними.

— Вот! — извлекает Ира какую-то бумажку и потрясает ей в воздухе. — У нас кончается российская сгущенка.

— А не российская, — спрашиваю осторожно, в последнее время жена стала раздражительной.

— Украинской тоже мало, а узбекская намного хуже. Она кислая!

— И что?

— А то, что нам скоро нечем будет кормить младенцев!

— Подожди, а старый способ чем не нравится?

— Это какой?

— Ну, маминой грудью не пробовали?

— Витя! Не говори глупости!

— Почему же глупости, меня мама так и кормила. Ты наших детей тоже! Насколько я помню, Санечка сосала еще здесь…

— Витя!!! Конечно, девочки кормят грудью. Но детей надо подкармливать. И тем, кто постарше, нужно молоко! А сгущенка кончается.

— Не выдавай взрослым хорошую сгущенку.

— Уже не выдаю. И весь удой уходит маленьким. Всё равно скоро кончится. Надо что-то делать.

— Покажи цифры.

Смотрю Ирины записи. Остатки в ящиках. Количество в банках. Потребление в ребенках. Нормы в граммах. Складываю, делю и умножаю, пытаясь привести всё к общему знаменателю. Получается совсем не так плохо.

— Ира, у нас запас сгущенки на два года. Если кормить ей весь Лагерь! Российской и украинской больше половины!

— Где?

Показываю расчеты. Она проверяет, опять роется в своих бумажках.

— А вот, я тут немного ошиблась! Нолик потеряла…

— Слушай, а нельзя всё учитывать в одних единицах? Чтобы не делить банки на ребенков, когда ответ нужен в граммах?

— Можно, а зачем?

Финиш! Что можно ответить на такой вопрос? Что, вообще, можно ответить женщине? Вчера слышал диалог жены с невесткой:

— Наденька, а они зеленые или на дальних склонах?

— Да!

И ведь прекрасно поняли друг друга!

Ладно, со сгущенкой разобрались.

— Вить, есть еще один разговор.

— Какой?

— Где Санечка?

— Вроде, погулять собиралась.

— Куда погулять? С кем?

— На Чимтаргу, кажется. По пятерке. С Петькой.

— Тебя не беспокоит, что этот Петька плохо влияет на ребенка!

— Почему «плохо влияет»?

— Во-первых, он старше! Во-вторых, страшный матерщинник! Вообще, в тринадцать лет еще рано интересоваться мальчиками! У девочки блестящие математические способности, ей надо в науку! А не носиться целыми днями голышом по скалам. И она всё время крутится со старшими мальчишками! Надю это тоже беспокоит!

— Во-первых, не крутится, а крутит. Санька командует всеми детскими бригадами. Во-вторых, не голышом, а скудно одетая. Так сейчас вся молодежь ходит, одежду берегут. Правильно делают, между прочим, «Сиверы» под рукой нет. В-третьих, не носится по скалам, а отрабатывает навыки на полигонах. В-четвертых, Надя всё прекрасно понимает. И, наконец, попроси внучку перевести твой учет в систему СИ. Раз она такой математик. Уж программу советской десятилетки точно знает.

— Она уже перевела!

— Так это у нее сгущенка считается в ящиках?

— Нет, у нее в килограммах! Но это же неудобно, хранится-то в ящиках!

— Уф!... Ира…

— Что Ира? Что Ира? Ты совсем сдурел на старости лет? Девочка в тринадцать лет уходит на неделю вдвоем с пятнадцатилетним парнем, а его это не беспокоит!

— Слушай! А то, что девочка в тринадцать лет идет в двойке Чимтаргу по Южной Стене, тебя не напрягает? Напрягает исключительно то, что второй — парень! Так вот, того, что ты так боишься, на стене случиться не может: все ночевки там исключительно в гамаках. Отдельно друг от друга.

— Ну, слава богу! Но эти игры до добра не доведут! Ей уже девушкой становиться пора! Сколько можно быть пацанкой! Кто польстится на ее ободранные коленки? Я еще хочу правнуков увидеть!

Молча пережидаю поток красноречия. Надо же человеку выговориться. Уж кем-кем, а внучкой я очень доволен. Хоть и крутовата, конечно, девочка растет…

— Ты знаешь, как ее зовут? Бешеная!!!

— Меня тоже так звали. Между прочим, одной девушке даже нравилось! И даже не одной…

— Я тебе сейчас покажу «не одной», старый развратник! Ты хоть с женой-то справься!

— Ты чем-то недовольна?

— Я всем довольна! Когда так мужика зовут, это другое дело, а девочка должна быть слабой и беззащитной!

— А ну-ка напомни мне, слабая и беззащитная, кто выиграл в восемьдесят третьем первенство института по лыжным гонкам? Первенство, между прочим, мужское было!

— И ничего не мужское, я просто дистанцию перепутала…

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Ветки хлестали по лобовому стеклу, норовя расколотить или хотя бы застелить трещинами, трава и кустарник, заполнившие колею, хватали за мосты, а колёса норовили прокрутится на жирной зелени… Машину (и всех кто в ней находился) безжалостно кидало на лесной дороге.

— По-моему, мы опять едем не туда… — Урусов кое-как сумел разгладить скомканную «двухверстку» на коленях. Склеенная вкривь и вкось карта норовила расползтись вдоль и поперек.

— Военные карту достали, сейчас дорогу спрашивать будут… — протянул Герман, бросив косой взгляд на капитана, крутящего в руках карту.

— Млять! Не гунди под руку. Тормози лучше! — УАЗик, шедший в головном дозоре, резко остановился. Капитана чуть не приложило о торпеду. Боец на заднем сидение вообще свалился на пол, и теперь с руганью пытался выбраться.

— Ваня! Ты — мудак, — мрачно выдал «приговор» Урусов.

— Ты мне тоже сразу понравился, — ответил Герман и достал из под сиденья внушительный пакет. — Мое дело рулить. А твое — дорогу искать. И вообще, лучше такие вещи делать на свежем воздухе. Бывает, просветление в мозгах получается.

— И чего я тебя в двенадцатом не пристрелил? — Урусов открыл дверь и выпрыгнул наружу. — Окна пооткрывай, опять газенваген устроишь.

— Легко! — ответил водитель, уже докручивая огромную «козью ножку». С сигаретами положение было, мягко говоря, напряженное, а вот табака оказались внушительные запасы…

Урусов смел с капота мелкий лесной мусор и расстелил многострадальную карту. Прищурился, пытаясь разглядеть сквозь сплошную завесу облаков Солнце.

К капитану подошел Сундуков, на ходу сбивая ботинками метелки лесных цветов, на свою беду, выросших на обочине давно не езженой дороги…

— Чего стоим?

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Урусов.

— Я думаю, что ты отыгрываешь Сусанина. Причем, зря. — Сундуков сорвал у самого колеса травинку и, начал ее жевать. — Единственный, кто знает хоть пару слов по-польски — ты сам.

— Матка Бозка Ченстохова, в дупу ймыты её маты… — выругался капитан. — Нашел, млять, народного героя… Лучше скажи, что с компасом. Стрелка крутится по всему лимбу. Насколько помню, никакая радиация магнитное поле не корежит.

— Радиация — нет. — Майор выплюнул пожеванную травинку, и вытер капельку зеленой слюны, случайно угодившей на форму. — А вот магнитная аномалия — запросто.

— Курво-мать… — совершенно безразличным голосом выругался Урусов. — Саныч, у тебя спирт есть?

— Нет у меня спирта. Давай лучше думай, куда ехать. А то всю горючку сожжем, а из леса не выберемся.

— Что делать, что делать! Снимать трусы и бегать! — Взгляд капитана упал на ефрейтора Юринова, тоже выбравшегося из машины…

— Боря, — задумчиво протянул Урусов — ты, вроде, заикался как-то, что у тебя брат какой-то разряд по ориентированию имеет?

— КаМээС он, — откликнулся Юринов.

— Так бери карту и скажи, как нам по кратчайшему пути выбраться из этой задницы.

— Так, то ж не я КаМээС, а Олег, — попытался сопротивляться ефрейтор.

— А нам и это по фигу! — ответил Урусов — Пока мы отсюда не выберемся, Таджикистона тебе не видать! И вообще, устами младенца глаголет истина, так что дерзай, наш юный поддаван.

Борис почесал в затылке, подошел поближе, придавил уголки карты какими-то сучками и шишками и начал водить по ней грязными пальцами с обгрызенными ногтями, приговаривая вслух:

— Две недели назад мы были в Ишеме. Это вот здесь… Потом ехали на запад-северо-запад. Примерно… Железная дорога кончилась на третий день. До Гольшманово не доехали, уперлись в воронку… Объезжали с севера. За каким хреном, неясно... Потом еще два дня лезли совсем непонятно куда... Потом увидели солнце и поехали на запад. Та дорога шла ровно... Дальше была деревня без названия, зато с печкой… Последние пять дней крутимся без всякой системы, далеко уйти не могли. — Боря поднял голову и внимательно осмотрел небо, — облака кучевые, это хорошо… Мох на деревьях растет со всех сторон… Муравейников нет, да и хрен с ними… «Шишигу» из болота позавчера вытаскивали… — Он еще раз осмотрелся и уверенно заявил. — В общем, товарищ капитан, прямо нам!

— Почему прямо?

— Так другой дороги нет! Так что — по ней. А если (или когда) развилка будет, тогда и подумаем. Но, ежели солнышко выглянет или облака засияют — то надо бы засечь, в каком направлении. Пригодится.

— Хорошая у тебя логика, — покрутил головой Сундуков.

— Не, логика — это у Олега. У меня — интуиция…

— Ладно, нам и это по фигу, — опять повторил Урусов полюбившуюся фразу, — дорога и вправду одна. Погнали по гроссмейстерской интуиции. Она, почему-то, с хохляцкой совпадает.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Собравшиеся расселись. Состав был своеобразный: только «вояки», и ни одного «гражданского». Конечно, «граница деления личного состава» в Лагере была весьма условной, но присутствующие, как раз и занимались, в основном, вопросами обороны. И собрались тут руководители всех ее отраслей и направлений…

Потап, Малыш, Огневолк и Прынц, с которых, собственно, и начались Вооруженные Силы «Фанской республики». Потап, по-прежнему оставался Верховным Главнокомандующим, а его бывшие (собственно, уже давно не бывшие) подчиненные, руководили минно-взрывной и кинологической службами, а также снайперским «взводом».

Егор и Бахреддин — несменные начальники стационаров Чоре и Маргузор. Олег, старший Патрульной службы, являющейся по факту и Пограничной. Леха, представляющий на Совете «бронетанковые войска», а реально — заместитель Олега. Давид, отвечающий за внешнюю разведку… Впрочем, «разведчики» и «погранцы» настолько пересекались по личному составу и задачам, что Олег с Давидом иногда путали, кто чем руководит, и постоянно подменяли друг друга. Лайма, командир первого снайперского отделения. Не хватало разве что Машки, замещавшей мужа на руднике, и Рахматулло, работающего в паре с Давидом и отосланного им «по делам». Что у них за «дела», разведчики не сообщали даже Виктору и майору. Развели, понимаешь, секретность…

— Значит так, — начал Виктор, — пока мирные люди заняты полезным делом, нам надо решить маленькую проблему: у нас заканчиваются запасы…

— Минуточку! — прервал Огневолк, — это кто мирные люди? Браты, Доничев и компания? Во главе с Генкой?

— Ну, например, дети — отрезал Олег.

— Ага, — глубокомысленно произнес Егор, — маленькая Санечка. По кличке «Санька Бешеная». Которую даже на руднике каждая собака знает, и уважает…

— Ну, положим, собаки больше уважают ее пса, — уточнил Потап.

Народ дружно прыснул.

— Между прочим, — обиженно произнес Олег, — девочка сейчас занята крайне мирным делом. На восхождение пошла.

— А Коно — полезным, — добавил Огневолк, — улучшает породу. Очень эффективный производитель. Наш человек во всех смыслах.

— Мы о чем-нибудь можем говорить серьезно? — поинтересовался Виктор.

— Можем, — взял слово Стас, — о каких запасах речь? О привезенных из Сарвады в двенадцатом году?

— О них, родимых!

— Ага! И, судя по составу высокого собрания, нам предстоит еще один рейс за прокладками?

— Почему нет? — многообещающе прищурилась Лайма.

— Лаймочка, девочка, перестаньте отвечать вопросом на вопрос, — примирительно сказал Давид, — вы же таки не еврейка, вы же таки не то еще литовка, не то уже русская…

— Насколько я помню, евреи приехали в Палестину и совсем немножко оккупировали какие-то земли? — невинно спросила Лайма.

Давид слегка поперхнулся, но ответил:

— Ну, можно и так интерпретировать…

— Эта национальность мне тоже подойдет. Так что вы имеете против прокладок, товарищи?

— Успокойтесь, Лаймочка, ничего я против предметов личной гигиены не имею! Можете уточнить у моей зубной щетки! И вообще, может, дадут продолжить?

— Давай, Вениаминыч.

— Так вот, главное не прокладки. Назревают проблемы с едой. Как мы ни экономим запасы, они тают. На ближайшую зиму еще хватит. На следующую — нет.

— А если сократить пайки?

— Пайки урезаны до минимума. Выращиваем всё, что растет. Стада на пределе возможностей района. Поголовье, конечно, можно увеличить, но надо расширять пастбища, совершенно непонятно, как избегать контакта с местными. Режим секретности и так на грани рассыпания. Из дикого жрем всё, что жрется. Или кто-нибудь откажется от шурпы по-фански?

— Это которая из двухвосток?

— Она самая.

— Да нет, нормальная жрачка…

— Женя, что бы ты сказал о ней двенадцать лет назад?

— Э-э-э…

— Ругань отставить! — жестко скомандовала Лайма и кокетливо улыбнулась, — тут дама.

— Тогда ничего.

— То-то и оно. А это говорит специалист по обработке шачьего мяса… — Виктор сделал паузу.

— Простите, — поинтересовался Давид, — мы разве едим ишаков?

— Не «ишачьего», а «шачьего», образовано от «шак», так дети называют одичавших собак.

— А наши орлы этим словом именуют джигитов Ахмадова, — вставил Олег. — Потому Давид Аронович и удивился.

— Митя сейчас, — усмехнулся Виктор, — объяснил бы, что оба слова образованы от слова «шакал» в его разных значениях и семантическое поле…

— Витя, не надо, — взмолился Давид, — я немного отстаю от лингвистических изысканий Дмитрия Геннадьевича, так что, всё равно не пойму. Мне достаточно знать, что мы едим собачье мясо, а не человеческое. Но при чем здесь это?

— Да ни при чем. С ним чисто медицинская сложность: у шаков полно паразитов и его обеззараживание — непростой процесс. Аверин — один из главных спецов. И по небрезгливости он у нас лидер.

— А у нас еще остались брезгливые?

— Не замечал… Кстати, о человечине и совпадении названий. Может появиться еще и психологическая проблема. Мы как аборигены Новой Гвинеи — своих собак не едим, они члены племени. А чужих — запросто, как обычное мясо.

— Надо понимать, при появлении чужих людей может стать вопрос…

— Может. Еще как может. Но, слава богу, не сейчас. Поколения через два. — Виктор откашлялся. Но мы отвлеклись. Два поколения нам здесь не прожить. Пришла пора спускаться вниз. В Большой Мир. Только готов ли этот мир принять нас?..

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Развилка попалась через два дня. Если учесть, что больше десяти километров в час машины по этому недоразумению не давали, то не так уж и далеко. Колея уперлась в воронку и раздвоилась, обходя препятствие с двух сторон.

Капитан посмотрел на дозиметр.

— Чисто. Борька! Куда ехать?

— Налево!

— Почему налево?

— А хрен его знает! Почему нет?

— Действительно, — произнес Урусов, — почему бы и нет. Ванька, давай налево.

Герман послушно крутнул баранку. Остальная колонна двинулась следом. Через двести метров дорога опять раздвоилась.

— Направо, — скомандовал Борис.

Дальше началась какая-то фантасмагория: развилки сыпались как из ведра. Создавалось впечатление, что здесь специально накатывали густую сетку дорог. Боря уверенно командовал: «направо, налево, прямо», как будто знал в этом лабиринте каждый поворот. Урусов, заразившись его уверенностью, не возражал. После двадцати километром плутаний, Герман неожиданно заорал: «Асфальт!!!», и «Тигр» рванулся вперед, словно почуяв впереди заправку.

— Ну, блин, Шах, ты даешь, — восхитился Урусов, — как это у тебя получается?

— Не знаю, — честно ответил Боря, — я и в школе на всех тестах правильные ответы всегда угадывал. И ЕГЭ на девяносто процентов сдал… Интуиция…

— Хорошая штука, — произнес капитан и чуть не врезался головой в лобовое стекло: машина резко затормозила под яростный мат Германа.

— Мда… — протянул Андрей, оглядывая открывающуюся картину, — к твоей интуиции еще бы крылья…

Впереди, в пятидесяти метрах блестело своей, словно лакированной поверхностью, гладкое асфальтированное шоссе. Возможно, оно было не совсем гладкое или, даже скорее всего, совсем не гладкое, но оно было… Шоссе. Асфальтированное. Гладкое. Более того, в полукилометре был виден дорожный щит-указатель, и даже можно было разобрать, что именно указатель, а не «рекламка», и что краска облезла далеко не вся. Как в сказке.

А между шоссе и колесами «Тигра» тянулся совсем небольшой овражек с крутыми стенками, по дну которого быстро бежал мутный и, даже на вид глубокий, поток десятиметровой ширины…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Евгений Аверин

— Дядя Женя! Дядя Женя!!! У Ветерка живот болит! И Жулька волнуется!

— Спокойствие, только спокойствие…

Огневолк вошел в питомник, по-хозяйски прошелся вдоль лежанок, посматривая на псов, ласково трепля холки, и, наметанным взглядом отмечая несоответствия в поведении. Здесь всё было не так, как положено в кинологии. Но Евгений знал: он делает всё правильно. Не как в учебниках написано, а так как надо. Не нужны этим собакам клетки. Ласка им нужна, уход и кормежка.

Конечно, ни за десять, ни за пятнадцать лет новую породу не выведешь, на это надо раза в четыре больше времени. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. А посему — работать надо лучше и все получится!

Женька Аверин собак любил с детства. И не только любил, но и понимал. За что псы отвечали ему взаимностью. Все и любые. Одним из первых «собачьих» воспоминаний Аверина, были ошарашенные глаза председателя колхоза, увидевшего свою «грозу поселка», злобную и дурную Альму, жгучую смесь немецкой овчарки и ротвейлера, в объятиях пятилетнего пацана. Грозная псина виляла хвостом, поскуливала и безропотно давала наглому мальчишке разыскивать занозу в лапе. Председатель был редкой сволочью, да еще наделенной властью. Мало того, в этот момент он оказался сильно глупее собственной собаки. Иначе мысль выбросить мелкого нарушителя спокойствия со своего участка не посетила бы его голову. Ошибочность этой идеи объяснила хозяину Альма, причем сделала это настолько убедительно, что тому пришлось купить новые штаны и неделю спать на животе.

Лет с семи при любых проблемах с собаками, вся деревня звала Аверина-младшего. Женька с первого взгляда распознавал, что именно беспокоит пса, и как можно помочь. Дошло до того, что местный ветеринар стал регулярно вызывать пацана «на консильюм». Знания по теории у «слонореза» были энциклопедические, а вот с практическим применением постоянно возникали проблемы. Парню же не хватало как раз теории.

Не обходилось и без курьезов. Когда двенадцатилетний «доктор», примчавшись по вызову продавщицы местного магазина Любки Копытихи, самой скандальной бабы района, обнаружил, что ее кобель-пустобрех Васька, названный в честь мужа хозяйки («так они ж одинаковые, шо тот кобель, шо этот») ничем не болен, а просто желает даму. Проблему предстояло объяснить Любке. Назвать Женьку стеснительным было бы трудно, но все-таки двенадцать лет не самый подходящий возраст до подобных объяснений.

— Вязать его надо, — попытался воспользоваться «научным языком» Аверин.

— Так это мы мигом, — заголосила Копытиха, — сейчас веревку принесу!

— Да нет, не в том смысле.

— А в каком? Ты прямо скажи, что кобелю нужно?

— Сука, — брякнул Женька, уже чувствуя, что сказал не совсем то.

— Что??? — взвилась Любка, — ты что себе позволяешь, щегол малохольный…

Вставить слово в поток отборного мата Аверину удалось только минут через десять, когда на Любкин крик уже сбежалось полдеревни. От физической расправы его спас только кобель, все десять минут простоявший с оскаленными клыками между хозяйкой и другом.

— Тетя Люба, — наконец сумел озвучить Женька, когда иерихонская труба местного розлива временно умолкла, — Не вы сука, а Ваське нужна сука! Хотя и Вы не особо отличаетесь… — последнюю фразу, сказанную себе под нос, Копытиха не расслышала.

Зато расслышала всё остальное. На беду, сотрудница прилавка уже успела забыть суть начальной проблемы. А поскольку имена кобеля и мужа с ее же легкой руки совпадали…

— Это что же такое деется? Ваське, значится, сука нужна! Я его, значит, уже не удовлетворяю? Да я…

Анекдот на тему «всю Одессу удовлетворяет, а его не удовлетворяет» Любка не знала. В отличие от остальной деревни. И, естественно, была немедленно с ним ознакомлена не менее чем десятком голосов. Копытиха взвилась по новой. Прекратил свару председатель, единственный человек, которого Любка, если и не боялась, то, по крайней мере, слушала.

— Вот что я тебе скажу, Любовь Антиповна — заявил он, — ты, конечно, можешь удовлетворять своего кобеля лично! Дело хоть Советской Властью и неодобряемое, но сейчас уже допустимое. Но щенков у вас не будет, это точно. Так что, я бы на твоем месте всё же суку привел. Вон, хоть Альму мою. Даже интересно, каких она щенков от Васьки принесет.

— А щенки классные будут, — вдруг встрял малолетний специалист, — чую.

Щенки, действительно, получились классные, и через три года председатель открыл кооператив «Собачья Ферма», рассчитывая сделать деньги на «поставках псов Советской Армии». Затея, естественно, провалилась. Собачки получились очень даже неплохие, вот только у армии были свои взгляды на необходимость закупки неизвестно у кого собак весьма странного вида, да еще воспитанных в несколько необычной манере.

В итоге, когда председателю позвонили из райвоенкомата насчет призывника Аверина, неудавшийся фермер решил заодно избавиться и от убыточного хозяйства.

— В каких войсках будет служить наш пацан? — задал он вполне невинный вопрос. — А то он о границе мечтает. Прямо ночами не спит, «карацуповку» мысленно примеряет.

— Куда пошлют, там и будет, — вполне логично ответил военком. — На границу можно со своей собакой ехать, если есть. А зеленую фуражку на месте выдадут. Запасы таковых в наличии имеются.

— И сколько собак он должен привезти? — совершенно нейтральным голосом поинтересовался председатель.

— А чем больше, тем лучше! — хохотнул его собеседник.

Шутка оказалась не слишком удачной. Утром следующего дня у ворот райвоенкомата остановился раздолбанный вусмерть «сто тридцатый» из которого выгрузился требуемый призывник вместе со всеми пятнадцатью еще не пристроенными псами.

Когда военкоматовские деятели пришли в себя и потребовали убрать зверинец, машины и след простыл. Вряд ли эта история закончилась благополучно и для Женьки, и, особенно, для псов, если бы на его сторону не встал прибывший за новобранцами пограничный старлей Потапов. Аверина, мгновенно окрещенного Волком, поселили в отдельном флигеле (читай — сарае) бывшей барской усадьбы, где и располагался военкомат. В тот же самый сарай загнали всех псов. А сердобольный старлей потратил три дня на беготню по канцеляриям и оформление документов на провоз «зверинца» в «Красную Звезду», специализированный подмосковный племпитомник.

В эти три дня и возникла четверка, впоследствии прозванная «Спецами», ведь сопровождали старшего лейтенанта Потапова в исторической поездке «за зверями» сержанты Шкляр и Белозеров, которые уже получили позывные «Прынц» и «Малыш». Хотя окончательно она сложилась через два с небольшим года, когда Потапов перетащил контрактника «Волка» к себе.

В Огневолка же Аверин был торжественно переименован во время Первой Чеченской, когда рядом с ним рванул фугас с огнесмесью, и горящий кинолог пронесся триста метров до ближайшего арыка, в полтора раза побив все мировые рекорды в беге на эту дистанцию.

Откуда возникла эта страсть к собакам, Аверин объяснить не мог. Так же, как и обратную любовь.

— Наверное, я в прошлой жизни был псом. А может, от волков предки род ведут. Теория эволюции вещь многогранная и разноплановая…

В четверке собак любили все. А Малыш так просто сходил по ним с ума. Но только Огневолк чувствовал собачью душу, как свою собственную. И когда Стас притащил из Сарвады два помета щенков, направление лагерной деятельности Огневолка была предрешено.

Конечно, за одиннадцать лет породу не выведешь. Минимум — сорок. Но сейчас Аверин имел знания посерьезней, чем сельский «слонорез», а кроме того по-прежнему с первого взгляда на собаку мог сказать, кого и с кем надо скрещивать, чтобы на выходе получить оптимальное потомство. И тех псов, что сейчас росли в лагерном питомнике, уже можно было назвать предпородой, поскольку основные желаемые черты просматривались вполне ощутимо. А отдельные экземпляры, такие, как Коно или Ленг, оценивались Огневолком, как эталоны конечной цели. Кроме отличных физических данных «эталоны» выделялись таким умом, что сам Аверин на полном серьезе считал их разумными. Или хотя бы полуразумными. Впрочем, Евгений был изначально убежден, что собаки значительно умнее людей…

Большая часть лежанок пустовала, их обитатели были на работе. У каждого пса свой «хозяин», с которым он работает. При этом собаки прекрасно отличали всех своих от чужаков. Не только лагерных, но и маргузорских или рудничных, песики не тронули бы, и приказ могли выполнить, если он не противоречил воле хозяина и кодексу собачьей чести. Что таковой негласный документ существует, Огневолк не сомневался. И даже примерно представлял, что в нем записано. Чужим пришлось бы хуже. Можно без «бы». Процент разведчиков Ахмадова, павших от клыков «карашайтанов», не сильно уступал показателям «кутрубов и гуль-ёвонов» и неизменно рос.

Днем в питомнике оставались только больные и старые псы да беременные дамы с кормящими матерями.

Пройдя через взрослую часть питомника, Евгений добрался и до «площадки молодняка». Большая часть добровольных помощников крутилась именно здесь. Огневолк усмехнулся. «Добровольность», насколько он знал, была не совсем искренней, Санька на своих разводах включала работы в питомнике в общий перечень, но как приз отличившимся. Само собой, за это направление боролись.

Осмотрел щенков. Отогнал от несчастной Жульки детей, затормошивших щенка до потери ориентации (заволнуешься здесь!), пощупал живот Ветерку — тоже ничего страшного, переел песик, раздал ценные указания и отправился на совет.

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

— Хреновые из нас саперы, — произнес Сундуков, обозревая результат бурной двухдневной деятельности всех трех групп.

Мостик, действительно, был не самый красивый. Зато надежный. Сбитый из стволов вековых сосен, диаметром под полметра в комле и стянутый для большего усиления толстыми веревками. На веревках настоял Борис, ссылаясь на мнение брата. На вопрос, что именно тот говорил, последовал «железный» ответ:

— Точно не помню, но ничего надежней веревок не существует. А мы в деревне с печкой до хрена их нашли.

Что, правда — то, правда. Недавняя ночевка в брошенной деревне не только позволила бойцам помыться и просушить вещи, но и подарила немереное количество толстенных канатов. Сундуков был уверен, что никакого отношения к альпинизму эти веревочки не имеют. Урусов с Юриновым, как отношение к альпинизму имеющие, ничего доказывать не стали, а коллективно согласились, что товарищу майору из колодца определенно виднее.

Большинство присутствующих стояли за гвозди. Капитан не спорил и с ними, гвоздей тоже хватало. Лишь бы шляпки наружу не торчали.

От себя он потребовал, чтобы на оба берега стволы заходили не меньше, чем на пару метров, и были намертво вкопаны в склоны. И чтобы верхнюю поверхность мостика хоть немного подравняли.

Майор, проиграв спор о веревках, взял реванш в определении длины пролета. В результате мост не только опирался на берега, но и лег «брюхом» на здоровенную конструкцию из тех же стволов, установленную в ручье и гордо именовавшуюся «быком». Сундуков настаивал на двух «быках», но второй подобный монстр в овражек просто не поместился бы.

— Брось, Саныч! — ответил Урусов, — я думаю, выдержит.

— Не, что выдержит, не сомневаюсь. Некрасиво просто. Сердце не радует…

— Красиво-некрасиво, радует-не радует… А сердце ты побереги, майор. Ты нам живой нужен. И без инфаркта… Ванька, — заорал он Герману, — погнали!!!

«Тигр» взревел двигателем и потихонечку полез на мост…

Переправа всех шести машин прошла без сучка и задоринки. Собранный монстр мог бы выдержать средний танк, «шишиги» были ему, что слону дробина, не говоря уж об УАЗах и «Тигре». Асфальт, естественно, оказался совсем даже не гладким, но вполне приличным. А вот указатель разочаровал. От надписей мало что осталось: какие-либо цифры отсутствовали напрочь, а из трех названий можно было с трудом разобрать только одно, и оно никому ничего не говорило.

После долгого изучения карты и камлания насчет облаков и погоды (как будто не занимался этим всю время строительства) штатный «брат ориентировщика» сообщил:

— По дороге поедем, однако.

— Почему? — поинтересовался сержант Поляков.

Урусова этот вопрос тоже интересовал, но желание нарываться на очередной дурацкий розыгрыш отсутствовало. Капитан оказался прав.

— Больше некуда, — ответил Юринов, — либо по дороге, либо обратно через мост.

— Ага! — глубокомысленно произнес Поляков и надолго задумался… — А где эта дорога на карте?

— Поляк, не приставай к человеку, — эта игра Урусову уже надоела, — всё равно он не знает, куда по ней приедем!

— Дороги этой на карте нет, — отозвался Борис, — а куда приедем, знаю.

— Как нет? — удивился Сундуков.

— И куда? — встрепенулся Урусов.

Ефрейтор задергался, не зная, кому отвечать первому. Но разобрался.

— Дороги нет на карте, товарищ майор, потому как карта девяносто первого года выпуска!

— И что?

— А местность две тысячи двадцать третьего! Местность позже выпущена! То есть, карта раньше.

— И что, всё так сильно изменилось? — Роман понимал, что несет чушь, но достало всё…

— Тут раньше горы были, товарищ майор, — отрапортовал Борис. — Уральские!

— Вот прямо здесь?

— Ну… где-то поблизости!

— Подожди, Саныч! Борька, ты сказал, знаешь, куда приедем.

— Так точно, товарищ капитан!

— И куда?

— К воронке!

— Мать твою! К какой воронке?

— А вот этого точно не знаю. Либо к Тюменской, либо к Курганской. Если повезет — к Челябинской или Ёбургской. А может, к мелкой какой. Но к какой-нибудь воронке точно приедем. Их здесь много!

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— …Только готов ли этот мир принять нас?.. — произнес Виктор и обвел присутствующих взглядом.

— Что там, вообще, творится? — спросил Огневолк, — а то я со своими собачками совсем перестал следить за политической обстановкой…

— Давид, твоя вотчина. — Виктор кивнул старому «разведчику».

— В целом ситуация такова. — Лернер поднялся и начал прохаживаться взад и вперед возле стола, страшно похожий на профессора, читающего лекцию студентам. Вот только слушатели были совсем не студенческого возраста и жизненного опыта…

— Все без исключения страны региона больше или меньше пострадали от ядерной войны, которую, с легкой руки Олега Викторовича, мы называем Большим Писцом. Самые большие потери у Ирана и Пакистана. Они фактически полностью уничтожены. Китай и Индия тоже получили немало. По крайней мере, никакой серьезной экспансии в нашем направлении с этой стороны не наблюдается…

— Ароныч, ты бы еще от сотворения мира начал… — проворчал Потап.

— Надо будет — начну. Пока не надо. А вот про Китай — надо. Дальше идем. Афганистан. Пострадал очень мало. Тем не менее, грызня за власть идет по полной программе. Фактически — продолжение довоенных разборок. Тех самых, в которые и мы, в свое время, сдуру влезли. Я имею в виду семьдесят девятый, если кто не понял. Тем не менее, группировки там достаточно сильные и, разбираясь между собой, успевают покусывать соседей: туркмен, узбеков и нас. Точнее, таджиков. Точной информации оттуда мало, но насколько удалось выяснить, Туркмении приходится несладко, хотя страна не разваливалась и держится достаточно крепко, государство всё же очень богатое. Узбекистан, похоже, тоже скоро объединят. Но не под Ташкентом, а под Ургенчем. И править там будет Хорезмшах Сарыбек. Во всяком случае, его войска уже обложили Самарканд. Не исключено, что за Сарыбеком стоят туркмены, им нужен сильный союзник против моджахедов…

Давид прервался, чтобы попить воды.

— Ну, ты силен, Ароныч! — восхитился Егор. — Как ты всё это выяснил, не вылезая с гор…

— Эх, Тигра, Тигра… — укоризненно покачал головой Лернер, — половина информации ловится приемниками у тебя на руднике. А по «дальним» странам — три четверти.

— Ага, поймешь что у Генки, — пробурчал начальник стационара, — я и не подозревал, что такие слова существуют. Один «аттенюатор» чего стоит. А нормальные доклады они только Давиду предоставляют. Ну, еще Олегу.

— Тоже не совсем нормальные. Три года бился, прежде чем перестали подробно описывать типы раций, которыми пользуются прослушиваемые. Причем, кто именно что используют — не указывают, мол, это несущественная мелочь. А уж разбивать перехваты не по времени приема, а по тематике и адресатам, стали только, когда на каждую группировку выделили отдельный приемник. Соответственно, отдельный журнал. А так шло всё вперемешку. Фраза от Бодхани, пара фраз из Башкирии, потом амонатовская и опять Бодхани. Ужас!

— Чего ты хочешь, — прокомментировал Потап, — радист — это не профессия, радист — это диагноз. Болезнь Маркони. Даже Генка, как переходит в ипостась радиста, невменяемым становится.

— Точно. Обидно, что слушают почти весь мир и отдельно Таджикистан. Митька руку набил, шифры, как орешки, колет. А толку… Сейчас, правда получше стало…

— Так и по России информация есть? — выдохнул Прынц.

— Есть, — ответил Олег, — но не так много, как хотелось бы. В личном плане ничего. Что касается общеполитического — разброд и шатание. Стать единой и неделимой России не грозит еще очень долго. Нашим не до того, люди пытаются выжить...

Давид постучал по столу карандашом, который вертел в руках:

— Давайте вернемся к нашим баранам. То есть, к таджикским. Предполагаю захват Сарыбеком Самарканда в ближайший месяц. Что будет шах делать дальше — загадка. Либо пойдет на Ташкент и Ферганскую долину, либо через Пенджикент сюда. Но об этом позже, есть еще Киргизия. Там вообще пещерный феодализм, сдобренный автоматами и УАЗами. Единственный островок какого-то намека на порядок и цивилизацию — крупная киргизо-казахская группировка, контролирующая озеро Иссык-Куль. От Бишкека и Алма-Аты не осталось ничего. В Казахстане всё очень похоже на Киргизию. Есть оседлые группировки на севере и западе, а также вдоль бывших железных дорог, в степях же — самые настоящие кочевники, нередко даже на конях. На юге, кроме иссык-кульцев нам интересны только шымкентцы, больше всего тем, что они в союзе с Ташкентом и Ферганой.

Докладчик вновь перевел дух.

— Давид, ты бы присел, — участливо произнес Виктор, — в ногах правды нет…

— Ничего, мне так удобнее. Теперь о Таджикистане. После Киргизии наиболее раздробленная страна в регионе. Самой серьезной силой является бывшая двести первая база российских войск. Сейчас именуется Дивизией и контролирует центр государства: Душанбе и прилегающие районы. Душанбе уничтожено не полностью. В первые годы после Войны Дивизия регулярно вела локальные боевые действия против кулябской и памирской групп. Последние два года в союзе с ними успешно отбивает атаки афганцев. Всю эту зиму шли переговоры об объединении юга и востока страны под эгидой Душанбе. Моё мнение: они обречены на успех. Если это произойдет, можно говорить о возрождении Таджикистана, как единой страны. Независимыми остаются только Согдийская (она же Ленинабадская) область и ущелье Зеравшана. Худжант контролируется командой некоего Рахмонова, — оратор поднял руку, предупреждая вопросы, — к довоенному президенту страны отношения не имеет. Даже не однофамилец. Южная граница его владений — перевал Шахристан. Все остальные еще ближе. Пенджикент держит клан Амонатовых. Группа не очень многочисленная, но крепкая. И достаточно вменяемая. Верховья Зеравшана и Матча — братья Рахмановы. К хунджантскому лидеру тоже никак не относятся. И, наконец, наш старый знакомец — Бодхани Ахмадов, владения которого отделяют друг от друга все вышеперечисленные территории.

— То есть, Бодхани заноза не только в нашей заднице, но и в общетаджикской?

— Именно так. Никто бедолагу не любит. Но душанбинцы не хотят терять людей при штурме Анзоба, а остальным он не по зубам. Могли бы договориться, но отношение друг к другу у всех групп достаточно настороженное. Вот вкратце и всё.

— А мы? — спросил Егор.

— Вот ведь Тигра ленивая, — съязвил Потап на правах тестя, — даже я уже выучил, какое ущелье куда выводит, а ему со своего рудника нос высунуть лень.

— А мы, — сказал Давид, — имеем прямой выход только на территорию Ахмадова. К Амонатовым можно попасть от Куликалон, то есть, через Алаудинский перевал. Или через Лаудан. Но через перевал много не унесешь.

— Надо попросить бульдозер, — бросил Стас. — Пусть дорогу построит. Пообещать ему там внеочередное техобслуживание…

— Не построит, — бросил Леха, — просчитывали. Только отнорок с Гедиминаса.

— И не нужно, — добавил Виктор, — прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты. А их не так много…

Челябинская область

«Челябинская воронка» собственно воронкой не являлась. Но и города практически не существовало. Объезжать пришлось по широкой дуге, чуть ли не каждые десять минут «прозванивая» местность дозиметром. И это через одиннадцать лет! Что тут творилось в дни войны, страшно представить. Зато после «Челябы» дорога стала не в пример лучше.

Заправиться не удалось и в Миассе. А вот в Златоусте повезло.

Колонна, повернув за холм, выкатилась прямо на заправку… Самую обычную, на которой заправляют бензином и солярой. Таких хватало и раньше. Но эта была РАБОТАЮЩЕЙ…

Сначала никто своим глазам не поверил. Не бывает такого… Осознание чуда пришло только тогда, когда персонал этой самой заправки, встретил «сибиряков» парой неприцельных очередей и разбежался, бросив вверенное предприятие на произвол гостей.

Под завязку заправиться не удалось. Но все баки и половину канистр залили до краёв. Теперь можно было быть спокойными: до Уфы бензина хватало с запасом. Немало времени заняла дискуссия о том, чем платить сбежавшим местным, сколько платить, а главное, надо ли вообще это делать.

С одной стороны, вроде как не бандиты тут сидели. Что обстреляли и сбежали — не показатель. С другой — висящий на въезде прейскурант навевал мысли о живодерах-барыгах и мироедах-куркулях… Выражения, правда, были попроще, зато покрепче. Платить мироедам — не вариант.

С третьей стороны — а какие могут быть цены, если от каждого второго покупателя приходится драпать в кусты, оставляя ему товар, а может, и кассу? С четвертой…

Компромисс неожиданно нашел Соловьев. По мнению москвича, платить было надо. Но! По ценам Новосибирска, ибо в данном конкретном случае персоналу никто не угрожал! Что поугрожать банально не успели — так это вопрос номер два, и не рассматривается. Да и, в конце концов, стрелять в них никто не собирался. Наверное.

Поэтому, берем средние цены по Новосибирску, Естественно оптовые, раз товар забрали полностью. Делаем скидку за самообслуживание, а не фиг бегать от покупателя. Ну, и еще за бартер комиссионные. Им же теперь не надо за этим барахлом ехать. И прочие скидки...

Дальше. Поскольку контрагенты не высказали пожеланий по форме оплаты, то оплатить тем имуществом обменного фонда, которое считаем наиболее адекватным, то есть тем, что меньше нужно в дальнейшем путешествии. Например, остатками веревок, найденных в безымянной деревне. Цены на них должны быть средние по Новосибирску, но, естественно, розничные, не всё ж отдаем, а так же включать наценку за доставку и надбавку на выездную торговлю. И на бартер. Бензин — не деньги, его еще продать надо. И прочие надбавки…

Попытка сержанта Полякова обратить внимание окружающих на многократное дублирование надбавок в лейтенантских расчетах (некоторые повторялись не дважды, а трижды, и даже четырежды) была в корне пресечена капитаном Урусовым, которому типично хохляцкий подход бывшего подчиненного определенно понравился. (Линтинант дило каже! Не знав бы, шо москаль — за хохла прийняв бы! Возьми, боже, що нам не гоже! Ну, а якщо богу смачно, то и заправшикам не в падлу.). Никто ничего не понял, но по контексту сообразили.

Единственное, что уточнил дотошный капитан, что в день выезда с Заимки цены на веревки и прочий хлам выросли в Новосибе в четыре раза, а на бензин, наоборот, вдвое упали. А никто этого не помнит, исключительно потому, как все были заняты, и не до того было. С последним утверждением почтенная публика не спорила. Она, собственно, вообще не спорила. Так, тихо выпадала в осадок.

Сам Соловей и посчитал количество оставляемого мусора, то есть товара. Результатами обмена остались довольны все. Но напоследок майор Сундуков со словами: «Совесть, всё-таки, иметь надо, коммерсанты фулевы!», добавил от себя бутылку водки и две банки тушенки…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

— Нехорошее место здесь, командир. О нем говорят много плохого…

— Что именно?

— Много плохого. Кто сюда ходил, никто не вернулся. Здесь живут злые духи!

— Мусо, разве ты маленький мальчик, что верит в злых духов?

— Нет, Рахмат, я не маленький мальчик. Но ты слышал, чтобы кто-нибудь вернулся?

— Не интересуюсь байками грязных дехкан, Мусо. Мой автомат убьет любого духа, неважно, злой он или добрый. Правда, командир?

— Нам не надо воевать с духами, Рахмат. И с людьми тоже. Надо догнать этого обнаглевшего дехканина и грохнуть его. Женой и дочками можно предварительно попользоваться. Старшую я бы с собой прихватил, красива стерва… Ну, заодно глянуть, что там происходит. А если что-то не так — мы быстро побежим вниз. Мусо, ты умеешь быстро бегать?

Джигиты расхохотались. Под взрывы хохота, «буханка» с бойцами Савфата Бурхонова свернула с трассы и двинулась по заброшенной грунтовке вглубь ущелья Пасруд-Дарьи.

— Не гони, Сабир, — придержал водителя Савфат. — Надо смотреть по сторонам. Аллах своей милостью может послать нам добычу гораздо раньше, чем ожидаем…

Впрочем, дорога сама по себе не способствовала быстрой езде. Со времен Войны она и не подозревала о ремонте. Через час неторопливой езды, это нагромождение ям и колдобин вывело «буханку» к развалинам кишлака.

— Останавливаемся тут. Дальше идем в боевом порядке. Пешком идем только мы, Сабир! Можешь не бояться за свои ноги.

Джигиты повыпрыгивали из машины, рассыпались цепью. В УАЗе остались только Сабир за рулем и Мурад-большой, который, высунувшись в люк на крыше водил из стороны в сторону стволом ДШК. Кишлак прочесали за час. Никого и ничего. Тишина.

— Ты и ты — в охранение, — скомандовал Савфат, когда развалины остались позади. — Остальные, что скажете?

— Неприятное место, — откликнулся Мусо, — не удивляюсь, что столько слухов ходит!

— И это всё?

— Нет. Кишлак не сожгли.

— Великое открытие, — съехидничал Мурад-маленький, — а сгоревшие дома нам чудятся! Наверное, кутрубы нас так бояться, что наводят морок?

— Ты не понял, — продолжил Мусо, — его не сожгли сразу. Это сделали потом. Сначала увели людей и забрали всё ценное. Вплоть до кирпичей и дерева. Потом разломали дувалы. И только потом, пустили огонь, подобравший остатки. И это было давно. Десять лет назад. Или больше.

Мусо не был маленьким мальчиком или трусом. Мусо был охотником и следопытом. И в духов он не то, чтобы верил, просто учитывал их возможное присутствие. Но на добрых не надеялся, а злых не боялся. И продолжал делать свою работу. Хорошо делать. Как всегда.

— Идем пешком. Машина за нами, на пулемете — не спать!

Через пару километров дорога уперлась в реку. Джигиты рассыпались по склону, ощетинившись стволами во все стороны. Мусо, Рахмат и Савфат обошли излучину. Дорога продолжалась по тому же берегу.

— Река размыла склон и перерезала дорогу? — спросил Савфат.

— Нет, — ответил Мусо. — Сама вода не смогла бы так подмыть склон. Даже за десять лет. Ей помогли.

— Несложно, если есть взрывчатка, — отозвался Рахмат. — Что делать будем, командир?

Больше всего Савфату хотелось повернуть назад. Но что тогда докладывать Бодхани? Что снова ничего не нашли ? Этого мало…

— Мусо? Что со следами?

— Этот урод здесь прошел. Следы детских ног есть. И скот гнали…

— Трое остаются с машиной. Не зевайте, тут можно ожидать всякого.

— Что, и злых духов ждать? — отшутился Мурад-старший.

— И злых духов! — отрезал Бурхонов. — Остальные — за мной. Поднимемся на тот склон, за ним следующий кишлак. Проверить надо.

Джигиты развернулись цепью и двинулись вперед…

Республика Башкортостан, «спрямленная» граница

Неожиданности начались километров через пятьдесят. Трасса оказалась перегорожена бетонными блоками. Свободным оставался лишь узкий проезд, закрытый шлагбаумом. А серьезность полосатой металлической трубы подтверждал капитальный блокпост, ощетинившийся тремя пулеметными стволами и даже одним орудийным. На бывшем рекламном щите у обочины крупными буквами было написано:

«Республика Башкортостан

Башҡортостан Республикаһы»

Передовая машина тормознула метров за двести от надписи.

— Ни хрена себе, — прокомментировал Урусов. — Как говорит наш уважаемый полковник: «Куды я попал, и де мои весчши?» — Здесь же, вроде, Челябинская область. А, Борь? — уточнил капитан у законно обосновавшего «штурманское» место Юринова.

— Да. Еще километров двести. Мы даже до Сатки не доехали.

— А башкиры об этом знают? — уточнил Герман.

— Думаю, знают. Просто имеют свою точку зрения. Но оно и к лучшему. Есть надежда, что дальше народ от каждого встречного не разбегается, — капитан полез из кабины, — однако, говорить будем.

К блокпосту он пошел один, оставив колонну у обочины. Играть на нервах у потенциальных друзей не хотелось. Потому и автомат не взял, потопал безоружным, если не считать некоторые стандартные сюрпризы для недоброжелателей и демонстративно висящего на разгрузке «Стечкина».

Впрочем, недоброжелателей не наблюдалось. Вместо них из-за укрепления вылез плотный невысокий мужик с лычками старшины и протопал метров двадцать навстречу.

— Ты гляди… — протянул старшина, — цельный капитан пожаловал! И откуда же вы свалились на нашу голову, ваш благородь?

— Мог бы и копыто к черепу, прикола ради, — отбрил Урусов, — я, когда в твоих чинах ходил, не гнушался.

— Та щас! В старшинах он ходил! Небось, сразу из ефрейтора в капитаны самопроизвелся. У вас, дикарей, это быстро делается…

— Сам ты такое слово, которое на «Ё»! — недовольно скорчился Урусов. — Только, дядя, херовый из тебя Пострадамус, вот шо хочу за тебя сказать! Мы из «сверчков» полосатых выслужились. Сперва в летехи, да еще и старшим побыл. Это у вас тут земли дикие, населенные людоедами с собачьими головами. А у нас столица Сибири, как-никак. А если что, так по заначкам и цельный настоящий капитан ВС РФ захован.

— С генеральскими лампасами на ворованном «абибасе»?

— «Абибас» нам Уставом не положен. Майора на погонах таскает. Ты-то сам кем войну встретил? Гадом буду — из «слонов»!

— Сам ты «слон»! — теперь уже старшина деланно обиделся. — Сержантом встретил. Областной ОМОН. Ладно, давай по делу. С чем пожаловали?

— Разведку делаем. Договор с вашими старшими был о дружбе и взаимопомощи.

— Договор? — старшина выглядел удивленным, — не предупреждали. А должны были! Мы, ж, могли, и мины включить… Серега, — спросил он в рацию, — мы гостей из Сибири ждем? Когда?? Слышь, капитан, вы машины впереди себя толкали что ли? Или на оленях перли? А может вы уже и не вы совсем?

— Мы. Совсем и полностью. Просто долго ваши «дикие земли» исследовали. География она, это, затягивает…

— Тогда ставьте бивак, где стали. Сейчас в Уфу доложим, сопровождающего за вами пришлют. Или документы скажут выписать. Но это вряд ли, много вас. Так что, устраивайтесь на ночевку. Если надо чего — скажи, чем сможем — поможем.

Ждать пришлось недолго. Через полчаса старшина заявился в лагерь, прихватив с собой молоденького ефрейтора, и устроил Урусову с Сундуковым вежливый, но самый настоящий допрос. Все ответы ефрейтор старательно записывал в какие-то бумажные формы.

— Ну и бюрократия у вас, однако, — присвистнул майор.

— А ты как хотел? У нас порядок. Зато в городах люди по улицам без оружия ходят.

— Да ну? — удивился Урусов.

— Факт. И не потому, что запрещено. Просто не требуется.

— А чего ж на заправках персонал от клиентов разбегается?

— Это где? — напрягся старшина.

— Да вот, километров тридцать назад.

— А-а, так это не у нас. Это барыги с Диких Земель. Говоришь, сбежали от вас?

— Ну. Я вообще не понял. Бензин же — стратегический ресурс, а охрана такая, что чуть что — наутек.

— Ни хрена ж себе «чуть что»! Кто на них там напасть может? С нашей стороны никто. А с той — некому. Сидит человек пять со стволами — и достаточно. Вы за десять лет — первый крупный отряд. Да и не держат они там много горючки… Вы, небось, под ноль выкачали.

— Угу.

— А взамен оставили что?

— Естественно. Мы же правильные донецкие пацаны, а не залетные фраера! — улыбнулся капитан.

— Это понятно, что не залетные, а заезжие. Но хоть не ограбили. Это правильно. Ни к чему.

— А с кем они торгуют-то там?

— А с местными. Охотники с Диких Земель приходят. Трапперы всякие. Да мало ли кого занесет. К нам-то эту шантрапу не пускают. А эти коммерсанты здесь закупают, туда возят. Сейчас ждут, когда мы с вами разберемся. А как уедете — попрутся ваш хабар сдавать. В общем так: завтра с утра приедет ваш сопровождающий. И проводит до Уфы. Там документы оформят на каждую единицу техники и на каждую человеко-морду. После этого сможете передвигаться свободно. В общих чертах порядки те же, что до двенадцатого года. Только криминала у нас совсем нет.

— Это как?

— А вот так. За все преступления — расстрел. Никто и не рвется…

— Моя задняя голова громким шепотом подсказывает, что президент у вас ни фига не довоенный…

— А у нас не президент. Тиран у нас.

— А почему тогда Республика, если тиран?

— А потому что Тиран так захотел. Бывший генерал-майор десантных войск Тиран Николай Алексеевич. Фамилия у него такая. А его слово — закон!

— Да… — прокомментировал Сундуков, — чудны дела твои, Господи… А граница давно переехала?

— Давно. Лет десять уже. Как на Урале катавасия закончилась, так линию и спрямили. Как силы подкопим — весь Урал заберем.

— Какие силы? Там же нет никого! Белок пугать собираетесь?

— Так не захватить основная проблема — удержать и освоить. Вот где анус в полный профиль. Знать, пока не готовы. Начальству видней. Ладно, с бумажками мы закончили. Пора и честь знать.

— Погоди, старшина. Ты вот что скажи, как так вышло, что весь Урал — сплошная воронка? Везде хоть кто-то, да выжил. А там — хуже чем в Хиросиме…

Скулы старшины заходили желваками. Он зло сплюнул и хрипло каркнул:

— Получилось так. То ли специально выжечь хотели, то ли судьба сложилось. Ладно, товарищи офицеры, прощевайте до завтрего. Пора нам…

Старшина с ефрейтором молча ушли, не поворачиваясь. Бывший омоновский сержант все листал на ходу заполненные бумаги, подсвечивая себе тусклым офицерским фонариком.

— Брешет, — оскалился Урусов, когда уфимцы отошли на безопасное расстояние.

— Брешет, — согласился Сундуков, и протянул капитану флягу. — Жахни, и не морочься раньше времени. Мы щас все равно не докопаемся. Так что, пейте, товарищ, капитан, да и отправляйтесь на боковую. Посты я расставлю. А будешь засыпать — жену потише вспоминай.

— Мудак ты, Саныч. Всегда это знал.

— А я разве когда отрицал? — хмыкнул майор…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

— Прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты, — произнес Виктор. — А их не так много…

— Подожди, Вить, — Давид, было присевший, опять встал, — у меня еще не всё.

— Чем нас еще порадует служба внешней разведки? — спросил майор.

— Персоналиями. С дивизией всё понятно. Полковник Рюмшин предпочел генералом не становиться. Но команду свою в узде держит крепко. Насколько я понимаю, кое-кого из его подчиненных наши уважаемые «Спецы» знают лично.

— Есть такое дело, — подтвердил Огневолк. — Штук десять знакомых человеко-рыл имеется.

— Кроме того, в числе его ближних замов Андрей Пелькевич, тоже полковник, бывший глава Центроспаса. С ним знакомы очень многие, включая нас с Виктором. И Бахреддин, в первую очередь. Человек очень даже толковый и адекватный.

— Сколько лет прошло, — усомнился Малыш, — любой мог с катушек слететь.

— Только не Андрей, — вставил Виктор. Давид, Бахреддин и Олег согласно кивнули.

— В общем, приход бригады в Зеравшан нас устраивает полностью. Дальше. Очень хорошая новость. Старший из братьев Рахмановых, Шамсиджан, в прошлом водитель-дальнобойщик, а до этого сержант ВДВ СССР, вернулся в родное ущелье в первые дни после Большого Писца на чужой «Ниве» вместо родного бензовоза. Зато при оружии. Благодаря чему, хотя и не обошелся в Шамтуче без осложнений, но вышел оттуда живым и здоровым. Чего нельзя сказать про некоего Рафаэля Мирзоева, старого подельника братьев Ахмадовых, а на тот момент — главного политического противника младшего Рахманова.

— Ни фига себе! Так это что, тот самый «кардан»? — изумился Потап. — Ну, который хотел устроить коллективное аутодафе со своим участием? Крепкий мужик!

— Крепкий. А главное, память у него хорошая… А еще маловато народу. Если ущелье возьмет этот «десантник», сможем договориться, бойцы ему нужны.

— В общем, товарищ майор, вы с Лехой удачно тогда выступили, — вставил Олег.

— Да, пожалуй, — продолжил Давид. — На этом совсем приятные новости кончаются. Саттах Амонатов. Пенджикентский бек. Глава большого клана детей и внуков. Беком стал (внимание!) в результате избрания! То есть, уже в первые дни после Большого Писца основные Пенджикентские силы собрались, и чуть ли не единогласно избрали Саттаха беком. А силы эти — пограничники, таможня, милиция, представители прежней власти и так далее.

— То есть, до двенадцатого года старшим был не он?

— Нет. Никаких официальных должностей. Вообще, никакого отношения ни к политике, ни к криминалу. Причины, по которым избрали именно Амонатова, совершенно непонятны. Тем более что по слухам старика еще и поуговаривать пришлось.

— Ни фига себе! — удивился Егор, — может, какой род ханский?

— На эту тему информации нет. Политику ведет достаточно миролюбивую. Однако тех, кто посягает на его территорию, Пенджикент встречает жестко. Соответственно, к Ахмадову относится резко отрицательно. Но первым в бой не пойдет. Бек бережет людей. Есть косвенные данные, что один из его наследников разыскивал нас с идеей предложения союза.

— Это то, что Митька подслушал?

— Оно самое. Но тот разговор недостаточно информативен. В общем, Саттах для нас — темная лошадка. По согдийцам информации совсем мало. Но им не до Зеравшана, проблем с севера хватает. Могут присоединиться к дивизии или Сарыбеку, если появится общая граница. А нет — будут тихо сидеть и отбиваться от ташкентцев. Те тоже не сильно агрессивны, так что — вооруженный мир.

Давид откашлялся:

— У меня всё. По вариантам — к Олегу. Он просчитывал…

Давид сел. Зато встал Олег.

— Не буду долго занимать ваше внимание. У нас есть план…

Республика Башкортостан. Граница — Уфа

Обещанные сопровождающие появились на рассвете. Приехали не на УАЗах или «Тиграх», как можно было ожидать, а на двух стандартных полицейских «Фордах» характерной бело-синей расцветки. Краска была не вчерашней, но и не довоенной: нормальные рабочие машины, где побитые, где наспех закрашенные. Даже с мигалками. Только надпись на бортах машин гласила не «полиция», а «патруль», и одеты сопровождающие были в типовые военные «комки».

— Капитан Юлаев, — представился средних лет мужчина.

— А звать, конечно, Салаватом, — немедленно съязвил невыспавшийся Урусов. Настроение у него было ниже плинтуса.

– Само собой. А ты как хотел?

— Да ничего я не хотел. И не хочу. Кроме горячего душа и стакана пшеничного сока. А ваши шуточки с именами меня ни разу не прикалывают. Тираном у них Тиран, а народные герои в капитанах ходят. По фамилиям, небось, на службу берут?

— И по фамилиям тоже. Вот ты сам часом не из наших будешь? А, товарищ Урусов?

— Не, я из наших, но не из ваших.

— В смысле?

— В прямом. Ты вот башкирский национальный герой, а я хохляцко-татарский.

Юлаев, похоже, шутку не понял. Поэтому и перешел к делу:

— Заждались мы вас, товарищи сибиряки. Пропали в нетях, и ни ответа, ни привета.

— Так отсутствует связь в этих ваших «Диких Землях». Эфир зашуршал — глядим — блокпост, — поторопился оправдаться Сундуков.

— Да хрен с ним, главное — живы. Про обстановку нашу старшина предупредил? Хорошо. Порядок следования такой: один «Форд» спереди, другой сзади. Идем плотно, не разрываясь. Если что не так — сигнальте, остановимся. Всё понятно?

— Да уж куда понятней. Шаг вправо, шаг влево…

— Это ты брось, майор! Вы не преступники. Вы — представители дружественной державы. Так что не конвой, а почетный эскорт. Разные понятия — разное отношение. А в Уфе сделаем вам документы, и спокойно передвигайтесь. Если кто хочет из товарищей офицеров, может с нами в легковушке прокатиться, вопросы позадавать, ответы послушать. Ну что, погнали?

Вопросы товарищи офицеры задавали все четыре часа, что ехали до Уфы. Зато теперь ситуация была понятна донельзя. И не сказать, что очень радовала. То есть, радовала, конечно: приятно, что хоть кто-то живет по-человечески. А в Уфе было хорошо. Очень хорошо…

Сибиряков расположили даже не на территории воинской части, а в бывшем санатории. Собственно, не совсем бывшем. Теперь здесь был армейский центр реабилитации. То есть, тот же санаторий, только профильный. Кормили как на убой. Сосновый лес, маленькое озеро…

На третий день транспорт отогнали в автопарк при местных мотострелках. Ремонт и профилактика. Урусов ходил мрачнее тучи.

— Андрюха, ну что ты куксишься? — не выдержал Сундуков.

— Саныч, а ты думал, чем мы расплачиваться будем? Кормят. Поят. Банька каждый день. Ну ладно, это мелочи, спишем на башкирское гостеприимство. Тачки отпидорасили до зеркального блеска. Тоже ладно. Нам еще надо горючки до черта и жратвы на дорогу. А платить нечем!!! Всё, что имеем — здесь не нужно. Я даже не представляю, что предложить. А в халяву — не верю. Что-то попросят. Что, как думаешь?

— Откуда я знаю. Омичи тоже ничего не взяли.

— Омичи переселяться с нашими хотят. Мы и их разведка. А местным этого не надо. В бой нас куда-то кинут. Отработать харчи и баньку.

— Да ладно! Что толку от тридцати человек? Слишком сложно.

— Тогда что?

— Да не знаю я, спроси у Салавата! В конце концов, чего стесняешься?

— Спрошу… Не верю я в халяву.

— Вот и спроси…

Майор Сундуков в халяву тоже не верил…

Таджикистан, Пенджикент

— Ассалам алейкум, уважаемый бек!

— Ваалейкум ассалам! Какие новости сегодня принес язык Ирбиса?

— Шах Великого Хорезма передает Саттах-беку пожелание всяческих благ и здоровья и предлагает военный и политический союз.

— Еще один желающий стать моим отцом? — желчно спросил высокий худой старик, сидящий за столом. Мебель, как и весь кабинет правителя Пенджикента, была вполне в европейском стиле. В быту бек предпочитал комфорт, хотя терпеть не мог помпезной роскоши, издавна присущей Востоку. Сидеть, к примеру, любил в кресле, а не на ковре... Такая же мебель предлагалась и посетителям. Без традиционного чая, конечно, не обходилось, но и его пили на на полу, а за столом, служившим и рабочим, и совещательным.

Сейчас в комнате, кроме самого Саттаха, находились Фаррух, один из его многочисленных потомков, и совсем молодой человек, почти мальчишка, с совершенно бесстрастным лицом в бедной, но опрятной одежде. Подобную личность близко не подпустили к правителю, если бы не небольшая пластинка, висящая на шее с выгравированным силуэтом какого-то зверя. Носитель подобной пайцзы мгновенно допускался к любому из таджикских правителей, а к его словам прислушивались с уважением. Этот знак носили посланцы таинственного Ирбиса, его «язык, глаза и уши». Подделать пластинку давно уже никому даже в голову не приходило: в мире существовало множество способов менее мучительно уйти из жизни.

— Сарыбек ничего не говорил о степенях родства. Шах готов встретиться в назначенном тобой месте и на предложенных тобой условиях. Например, он может приехать в Пенджикент без собственной охраны, если ты обеспечишь безопасный проезд.

— Смело, — произнес Саттах и посмотрел на внука, — что скажешь?

— Не только смело, но и умно, — откликнулся тот. — Шах понимает, что не увидит от нас зла. Причем, независимо от гарантий, данных посредником. Только войны с узбеками нам и не хватает для полного счастья. А будет ими руководить при этом Сарыбек или Умид — никакой разницы. Нам хватит любого.

— А что бы ты ответил, внук?

— Я бы предложил шаху приехать к нам в гости со свитой, достойной его величия. Не стоит заранее оскорблять того, кто готов стать союзником.

— Логично, — сказал бек, и обратился к посреднику, — передай уважаемому шаху, что мы согласны на встречу и готовы принять правителя узбеков в нашем доме. Никаких условий выдвигаться не будет, Сарыбек-джан будет дорогим гостем на нашей земле. Но, — голос Саттаха стал жесток. — Мы приглашаем в гости будущего брата, а не отца. И не отчима. Думаю, ваши люди смогут подобрать более точные слова, чтобы донести до ушей Сарыбека наше решение.

— Безусловно, уважаемый бек, — поклонился посланец, — всё будет сказано точно и в срок. Есть ли еще слова, которые стоит вложить в чьи-либо уши?

— Нет. Детали и финансовые вопросы обсудите с Фаррухом. Передай Леопарду Гор пожелания здоровья и счастья. И глубокое уважение…

Уфа, улица Менделеева

— Санаторий «Зеленая Роща», — прочитал Боря вывеску на воротах. — Запомнить надо, а то чего доброго, вернуться не сможем.

— Сможем, — ответил Димка Поляков, — ты выведешь.

Вера сержанта в Борины ориентировочные способности была безграничной. Если из лесов вывел, то уж из увольнения… «Моё первое увольнение за двенадцать лет службы, надо же»…

— Лучше запомнить, — сказал Юринов, — пошли.

Идти по мирному городу было непривычно. Шли по широкой проспекту. Чистые фасады домов, витрины магазинов, таблички с названиями улиц. Боря весь в цивильном, причесанный. Одел шмотки, в которых играл в Новосибирске последний турнир, благо термобелье тянется, а куртку подбирали просторную, а то могло бы и не налезть, сильно изменилась фигура… Если бы не автомат на плече… Нет, конечно, слышали: по Уфе можно ходить безоружным. Но с «калашом» как-то привычней…

Пару раз подходили патрули, проверяли документы. Прочитав выданные мандаты, извинялись, уважительно козыряли и уходили. Боря, бывавший раньше в Уфе, только в этих патрулях разницу и видел. Точнее, в их форме. Да в том, что тогда у него документы никто не проверял. Впрочем, тогда он ходил по городу без «пушки». Гуляли уже часа два. Вышли к какому-то памятнику. На постаменте стоял огромный восьмиколесный вездеход. На его стальной хребет были навьючены четыре ребристых трубы. Каждая во всю длину кузова. Возле постамента лежали цветы. Много цветов.

— Забавная штука, — сказал Борис. — Интересно, что это?

— Хрен его знает, нутром чую, что с ПВО связано, но не более, — ответил Димка. — Сейчас нам капитан по наряду влупил бы. За незнание техники собственной армии, — он неожиданно толкнул Юринова — Смотри!

В арке длинного девятиэтажного дома происходила какая-то непонятная возня.

— Помогите, — донесся женский крик.

Оба рванули на помощь, на ходу сдергивая автоматы.

— Стоять! Не двигаться! Руки в гору, мордой в пол!

Боря ожидал увидеть что угодно, но только не целующуюся парочку. Впрочем, уже не целующуюся. Парень с девчонкой лет шестнадцати на вид отпрянули друг от друга и испуганно задрали руки. Не подняли, а вытянули до упора вверх.

— Что здесь происходит? — спрашивать должен сержант, как старший по званию, но Димка только удивленно хлопал глазами, и Юринову пришлось брать инициативу на себя.

— Ничего… — дрожащим голосом произнес парень. — Мы это… Гуляем…

— Не тебя спрашиваю! Девушка, всё нормально?

— Да… — голос дрожит еще больше.

— А кричал кто?

— Мы… это… в шутку…

Юринов зло сплюнул и повесил автомат на плечо.

— Шуточки у вас!..

Вышли обратно на проспект. Присели на лавочку. Тут же подошел очередной патруль:

— Здравия желаю, комендантский патруль. Ваши документы!

Посмотрели, вернули.

— Криков подозрительных не слышали? — спросил пожилой старшина.

— Женских?

— Да.

— Молодежь в арке дурью маялась. Мы рванули как на пожар. Слава богу, хоть, стрелять не начали. В наших краях такие игры и в голову не приходят. За попытку изнасилования — расстрел. Могут на месте кончить.

— У нас тоже. Правда, давно уже не было такого...

Борис ухмыльнулся:

— А еще хорошо, что вы опоздали. Картинка бы была: вы влетаете в арку, а там мы детей под прицелом держим!

— Ага!.. Точно!.. — ухмыльнулся старший. — Обхохочешься! Только ни разу не хочется выяснять, кто бы кого перехохотал... С перепугу-то.

— А что за памятник? — собственно, ответ Борю уже не интересовал. Хотелось перевести разговор со скользкой темы.

— Это, ребята, счастливое будущее Башкирии. Или прошлое.

— То есть?

— Зенитно-ракетный комплекс С-300. Из того дивизиона, что в Войну Уфу спас. Только вместо ракет — муляж. А так, тот самый. Который американскую ракету перехватил.

— Это как?

— А вот так. Когда всё началось, комплекс этот на марше был. То ли передислоцировались, то ли с учений ехали. И почему-то тормознули на трассе. Причина тоже не понятна. По официальной версии — мелкая неисправность одной из машин. Злые языки поговаривают, что командиру живот прихватило. А по мне, так хоть и живот, ничего позорного не вижу в болезни, которая столько жизней спасла. Потому как когда пришел сигнал тревоги, они прямо там, где стояли и развернулись. И опять же по фиг мне, кто приказ этот отдал, командир с пониманием дела, или его заместитель с перепугу, как утверждают сторонники «желудочной версии». Место оказалось идеальным для стрельбы по баллистическим целям. Это ведь не свойственная для данного комплекса функция. В общем, сбили они американский подарочек. В итоге вместо радиоактивного пепелища — вот этот памятник. И город живой. Парочки влюбленные ходят. — Старшина кивнул на недавнюю парочку, что в обнимку вывалилась на улицу.

— Те самые, кстати, детки, — кивнул Поляков.

— Ребята, подойдите на минутку, — крикнул Боря.

Подростки подошли.

— Да мы играли только! И вообще, в этом году школу закончим и поженимся сразу…

— Ладно, что с вами сделаешь, — махнул рукой патрульный, — идите уж. И в следующий раз придумайте игру поинтеллектуальнее. Шахматами, что ли, займитесь.

— А что, шахматные кружки работают? — изумился Юринов.

— А то! У нас всё, как до войны. Шахматная школа в двух кварталах отсюда. У меня туда младший ходит.

— Пошли, зайдем, — загорелся Борис, — посмотреть охота!

Поляков не возражал, ему было всё равно, куда идти. Сержант что-то недовольно бурчал себе под нос, пока патрульные, вызвавшиеся проводить гостей, («нам всё равно по маршруту») вели их к цели.

— Чем недоволен? — спросил Боря.

— «Желудочная версия», — буркнул Поляк, — какой бы подвиг люди не совершили, обязательно найдется сволочь, которая будет его обсирать. Ведь им же жизни спасли, даже не предкам. Нет, желудки героев их интересуют… Скоты. Собрать бы всех таких, да к нам, Выселки охранять… Чтобы дерьмо терять, а не людей…

— Да ладно тебе, собака гавкает, ветер носит. Оно тебе нужно, такими командовать… О, а это место я знаю. Здесь первенство округа проходило…

Шахматная школа находилась в подвале гимназии. Ничего не изменилось. Те же портреты чемпионов мира на стенах, те же столики в большом турнирном зале. Те же фигуры… Боря прошелся по залу, постоял возле углового столика, передвинул белую пешку…

— Вы что это фулюганите? Низя сюда посторонним! На минутку отбежала, а уже лезуть!

Маленькая старушка, появившаяся со стороны входной двери, схватила Полякова за рукав и активно тащила из помещения.

— Покинуть надо! А то щас патруль вызову! Чтоб не фулюганили!

— Извините, пожалуйста, — попытался успокоить старушку Боря. — Мы не хулиганим. А патруль нас сюда и привел. Я не совсем посторонний. Я шахматист. Только не из Уфы. Хотел нормальные фигуры потрогать.

— Фсе говорят: «шашматист», — не унималась страж храма игры, — а ты в каком званьи состоял? А? Вот говорят, а сами и званьев не знають!

— Гроссмейстер он, — брякнул Поляков.

— От те футе нате! — оторопевшая от подобной наглости бабулька даже выпустила из руки Димкин рукав. — Гроссмейстер! А ходы твой гроссмейстер знаеть?

— Знаю, — с грустью сказал Боря, — я не совсем гроссмейстер. Присвоить не успели. Третий балл в Новосибирске выполнил. Перед войной.

Старушка некоторое время переводила взгляд с одного парня на другого. Потом шепотом спросила:

— Что, и вправду гроссмейстер? Настоящий?

Это вышло как-то совершенно по-детски, и потому особенно трогательно.

— Правда, — ответил Боря, но сторожиха его уже не слышала. Она с неожиданной прытью бежала по коридору, громко крича:

— Рамиля Шавкатовна! Рамиля Шавкатовна!

Из глубин выдвинулась монументальная дама, одним взглядом остановила взбудораженную старушку и, начисто игнорируя посетителей, изрекла:

— В чем дело, Антонина Ильинична? У нас пожар? Или наводнение?

Остановленная на полном скаку старушка по-прежнему шепотом с изрядным трудом вымолвила:

— У нас… это… гроссмейстер!

— И что? Подумаешь, гроссмейстер, — дама на секунду замолчала, после чего, разом потеряв монументальность, выпалила, — какой гроссмейстер???

— Настоящий, — ответила Антонина Ильинична, — с автоматом…

— Здравствуйте, — вежливо сказал Боря, — я Борис Юринов. Когда-то играл у вас на первенстве округа. За Самару.

— Вы гроссмейстер?!

— Выполнил третий балл в Новосибирске. В двенадцатом… Присваивать было некому…

— Боже мой! Вы обязательно должны встретиться с ребятами! Они же никогда не видели живого гроссмейстера! Это невероятно! Вы надолго к нам? Вы сможете?.. — Рамиля Шавкатовна замерла и с видом шагающего в пропасть лемминга закончила, — а, может, вы дадите ребятам сеанс? Хотя бы нескольким? Для них это будет такой праздник…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Отряд скрылся за деревьями. «Плохое место, — подумал Сабир, — мы будем видеть парней, когда они выйдут на склон, а нас закроют деревья»...

— Смотрите по сторонам, — сказал он вслух. — Не нравится мне здесь.

— Чего раскомандовался, — оборвал его Мурад-большой, — мне, что ли, нравится? Шоди, ты смотришь налево, я направо!

— А чего смотреть слева? Там же река!

Шоди было всё равно куда смотреть. Вот и сейчас он обернулся всем телом к Мураду, чуть ли не демонстративно отвернувшись от противоположного берега.

— Что я увижу в ре…

Джигит осекся и с хрипом повалился на землю. Мурад-большой дернулся на звук, на мгновение выпустив из-под наблюдения склон. На этот раз щелчок был явственно слышен, но Мураду это помочь не могло: в горле у него торчала небольшая металлическая палочка.

«Стрела? Нет, не стрела. Что это?» — успел подумать Сабир, прежде, чем такая же палочка, снабженная тяжелым стальным наконечником, с хрустом пробила грудь…

Уфа, санаторий «Зеленая Роща»

— В шахматы, говоришь, играть? — Урусов задумался, — а что, неплохая идея. По крайней мере, уже не чистыми халявщиками будем. Салават, ты чего за эту тему думаешь?

— Я тебе так скажу, Андрей. Вам что надо? Поддержку от кого-то из полковников надо. Из ближнего круга. Тут шахматист ваш очень кстати придется. Когда они играть хотят? Послезавтра? Вот и отлично. А встреча с Байназаровым еще через два дня. Можешь не сомневаться, про сеанс ему доложат. И что твои ребята за девчонку заступились — тоже.

— Я этим заступникам по два наряда впаял! Слава Аллаху, что до стрельбы не дошло.

— Так кто ж против. Но доложат правильно, не сомневайся. Так что Наиль будет настроен положительно. Но всё равно, не рассчитывайте на переселение к нам. У нас не так хорошо, как кажется. Пару тысяч хороших бойцов — приняли бы. А двадцать тысяч гражданских, да еще городских — маловероятно. Да и не решает это Байназаров. Прерогатива Тирана. А вот вопрос «зеленой волны» он решить может своей властью. Не только для разведки, это и я могу. Для всего вашего «переселения народов». Если вы приживётесь в Астрахани или Средней Азии — нам это только на пользу. Лишний союзник против казахов. Да, а ты что, мусульманин все-таки? — решился уточнить Юлаев.

— Рад бы, да Заратустра не позволяет… — горько вздохнул Урусов. — А что похож, так это бабушке привет.

— Товарищ капитан, так что сказать директорше? — оборвал не начавшийся теологический спор неожиданный вопрос.

Урусов уставился на Бориса, как на привидение:

— С фуя ли ты еще тут!? Вали вспоминай, как фигуры ходят! Еще не хватало на этом сеансе опозориться! — и когда ефрейтор ушел, добавил, обращаясь к Салавату. — Знаешь, ему это нужнее, чем вашим детям…

Узбекистан, окрестности Самарканда

Сарыбек, шах Великого Хорезма, уже успевший получить прозвище Объединитель, восседал на подушках в собственном походном шатре. В свои пятьдесят два года Шах был еще очень крепок. Он вполне мог бы скакать целый день на коне, как его предшественники — хорезмшахи давних времен. Но к счастью, а может, к сожалению, такое в нынешние времена необязательно. Тем не менее, шах это мог. Хорошая физическая форма не раз помогала правителю Хорезма. Одно бескровное присоединение земель баши Умида Мизафарова чего стоило. Или правильнее сказать: объединение с Умидом? Не суть, важно, что оно прошло без крови…

Шах улыбнулся. Тот день очень приятно вспоминать даже по прошествии многих месяцев...

Сарыбек и Умид. Лишь двое могли претендовать на первенство в стране. Но любому из правителей требовались для объединения государства все силы. Не обескровленные тяжелой борьбой с равным противником. А еще лучше было бы объединить армии. Очень логичное, напрашивающееся решение. Но кто будет первым? Верный своим вкусам Умид предложил решить дело поединком. Рассчитывал на своего Дэва. Что и говорить, Нахруз хорош... Но Сарыбек перехитрил противника.

— Умид-ака, — сказал тогда ургенчский бек баши Арала, — зачем нам доверять исход такого дела воинам? Давай усладим их зрение схваткой полководцев. И пусть проигравший станет младшим братом, а не врагом победившего, ибо это лишь состязание, а не бой на жизнь и насмерть.

Умид просто не мог отказаться. Тем более что был сильно моложе и немного крупнее. Думал, что и умел больше. Как выяснилось, ошибался... Через два года он сказал своему бывшему противнику:

— Ты выиграл бой, шах, потому что более достоин власти. Аллах не ошибается, править должен тот, кто умнее. Но и я не проиграл. Ведь быть вторым в твоем государстве намного лучше, чем первым в своем.

Сарыбек тоже остался доволен: нет в Великом Хорезме человека вернее Умида. Единственный, от кого не надо ждать удара в спину. И лучше его никто не может разобраться в хитросплетениях ума соседей-казахов... Лучшего наместника для западных областей не найти. А самому пора закончить объединение страны. Хорезм, древнее государство узбеков, должен возродиться. Осталось немного: Ташкент и Фергана. Если, конечно, в ближайшие дни Самарканд выбросит белый флаг. А этому может помешать только вмешательство таджиков. Их ближайшая группировка не слишком сильна, но жизнь усложнить сумеет…

От размышлений оторвал вошедший в шатер нукер (шах давно вернул армии древние звания, и не важно, что часть их были арабские, персидские и даже монгольские, главное — уйти от ненавистной европейской символики):

— Великий Шах, пришел человек, показавший знак, о котором вы говорили.

— Зови.

Это хорошо. Посмотрим, так ли хорош этот таджикский посредник, чья слава перенеслась даже сквозь пески Кызылкума.

— Ассалам алейкум, — в вежливости вошедшему не откажешь. Но это не тот человек, что брал поручение.

— Салам. — Сарыбек удивленно изогнул бровь. — В прошлый раз приходил другой.

— Это не имеет значения. Все глаза Ирбиса одинаковы а его языки говорят только то, что слышат его уши.

— Но я надеюсь, с тем человеком ничего не случилось?

— Конечно, нет, просто один язык Ирбиса никогда не приходит к одному и тому же человеку дважды. Таковы Правила.

— И все языки столь молоды?

— Необязательно, шах.

— И все прекрасно говорят по-узбекски?

— А вот это обязательно. Так же, как на языках таджиков и урусов. И все носят знак, — посетитель показал свою пайцзу.

– Однако не перейти ли к делу? Какие слова услышали уши Ирбиса от бека Пенджикента?

Пока длился разговор, нукеры, принесшие всё, необходимое для чаепития (к исполнению традиций Сарыбек относился серьезно), уже удалились.

— Саттах-бек готов принять дорогого гостя в своем городе с приличествующей его величию свитой в удобное для шаха время.

— Что значит, «приличествующей моему величию».

— Это может определить только шах Великого Хорезма. Саттах-бек верит в честность Великого Шаха.

— Всё?

— Нет. Саттах-бек слишком стар, чтобы быть кому-либо сыном, но с удовольствием назовет тебя братом.

— Что ж, сказано хорошо и понятно. А что бек думает о Уктаме?

— Самаркандский хаким не хотел быть братом Саттах-бека, когда был силен. Долгие годы он настаивал на подчинении Пенджикента, и даже пытался добиться этого силой. Теперь он просит помощи, но не получит ее. Волки не боятся медведей и тигров, но не помогают лисам.

— Ты принес мне хорошие новости, посланец. Возьми это, здесь законное вознаграждение за работу.

— Не стоит беспокоиться, шах. Ответ полностью оплачен твоим собеседником. А двойную оплату мы не берем. Не обижайся, таковы правила. Мы не нанимаемся на службу. Лишь передаем слова.

— А если я захочу передать свой ответ Саттаху?

— Ты оплатишь его. И слово будет передано. Но какой смысл в этом деянии? Теперь можно послать в Пенджикент своего человека. Не опасаясь, что он умрет.

— Ну что ж, передай Ирбису мою благодарность. Его слава вполне заслужена…

— Подожди, шах. Тебе еще кое-что просили передать.

— Слушаю.

— Бодхани Ахмадов, баши Фандарьи и Нижнего Зеравшана, предлагает союз против Пенджикента, Матчи и Душанбе.

— Ты удивил меня. Минуту назад твои слова звучали от имени Пенджикента, а теперь передаешь предложение его врага.

— Мы — посредники. Мы передаем любые слова, если они оплачены. Бодхани-баши оплатил и твой ответ, так что он будет передан в любом случае.

— А если я не отвечу, то что ты передашь?

— Отсутствие ответа — тоже ответ, шах!

— Интересно, а от Матчи у тебя нет известий?

— Специально для тебя нет, шах. Но есть заявление Шамсиджана Рахманова для всех, кому интересно. Оно передано еще три года назад.

— И что сказал Шамсиджан?

— «Пока жив хоть один матчинец, никто не станет над Матчой против ее воли».

— Что ж, это хорошие слова. Тем более, они наверняка сказаны после победы.

— Ты мудр шах, как и должен быть мудр великий правитель.

— Не стоит языку Леопарда гор говорить льстивые слова.

— Это не лесть. Язык Ирбиса говорит только правду. Но иногда она похожа на лесть. Тогда ее говорить приятно. Что передать Бодхани?

— «Нет!». Тигр не ходит с шакалом.

— Хорошо шах. Ахмадов услышит твой ответ. Не смею больше отбирать твое время.

— Пожалуй, я попрошу о еще одной услуге. Не передашь ли хакиму Уктаму, что он может размышлять еще пять часов. Если Самарканд сдастся за это время, хаким и его семья останутся живы. Не будет ни резни, ни грабежей. Мне дороги жизни узбеков и сартов. Это моё слово. Надеюсь, Ирбис поверит. — Шах внимательно посмотрел на юношу, но тот оставался бесстрастен. — Я знаю, что происходит с теми, кто нарушил слово, данное Ирбису. Ответ не нужен.

— Я передам, шах…

Уфа, шахматная школа

Беспокоился Урусов зря. Играть в шахматы Боря не разучился. Скорее всего, ему сейчас не удалось бы справиться с Рублевиным образца двенадцатого года, но на детей первого разряда хватило с головой. Даже в сеансе. Из тридцати партий он лишь три завершил вничью, и то в одной пришлось очень сильно постараться, поскольку единственная участвующая в сеансе девочка сделала всё, чтобы проиграть. Впрочем, результаты игры волновали сеансера в последнюю очередь. Он наслаждался. Таким знакомым и таким забытым чувством игры, общей атмосферой шахматного праздника, самим передвижением фигур….

Казалось, не было ни поспешной эвакуации из Новосибирска, ни одиннадцати лет изнуряющих тренировок, выездов, тревог, потери друзей…

И крови на руках, навсегда похоронившей мирную жизнь.

Прошлое вернулось. И снова маститый шахматист ходит по кругу, передвигая фигуры на каждой доске по очереди, а с другой стороны этих досок сидят взволнованные, взъерошенные дети, страшно переживающие за результат первой в их жизни партии с мэтром, с небожителем, с легендой, со звездой. С гроссмейстером!

Когда-то Боря регулярно давал сеансы. Малышам в кружках, любителям на праздниках в парках, ученикам таких вот школ…

А еще раньше он сам сидел в ряду детей и так же бездарно, как вот этот крохотный мальчуган, подставлял фигуру за фигурой Крогиусу. В упорнейшей борьбе вырывал ничью у Сакаева. Как вырвал ее сейчас серьезный мальчик в очках. А свою победу над Карповым он помнит до сих пор! И радость, огромную, всепоглощающую, гораздо большую, чем принесли все последующие успехи, в том числе и очки, отобранные уже в равной борьбе у того же Анатолия Евгеньевича. Разве что последняя в его жизни турнирная партия, принесшая заветное звание, может сравниться по эмоциям…

Нет, не последняя. Крайняя. И не в жизни, а на сегодняшний день. Правы военные, последней может быть только смерть, а в жизни всегда есть шанс повторения даже совершенно невероятного события. Такого, как этот сеанс одновременной игры в шахматы в самом сердце сожженной ядерным огнем России. А значит, возможны и новые турниры, и новые партии, и может еще вернуться время, когда слово «Шах» будет означать только нападение на короля, и ни в коем случае не позывной ефрейтора Юринова.

Боря наслаждался. Он был на своем месте. Он играл в шахматы…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Отряд осторожно взбирался на склон. Как ни старались, а постоянно видеть всех не получалось. Слишком изрезана была поверхность. Камни, ложбинки, бугры, впадины… Изгибы дороги тоже не улучшали видимость.

— Стянуться плотнее, — приказал Савфат.

Джигиты стали сокращать дистанцию.

— Где Маленький?

Мурада не было.

— Он шел левее меня…

— Все туда!

Поиски ничего не дали. Джигит пропал. Савфат задумался. Очень хотелось повернуть назад.

— Сверху!

Со склона, набирая скорость, катилось несколько крупных камней. Скорее даже валунов. На ходу они выбивали мелкие камешки, организуя самый настоящий камнепад. Отряд рассыпался: каждому нужен простор, тогда уклоняться от летящих камней — не слишком сложная задача. Бурхонов присел, пропуская над головой небольшой камушек, ушел с дороги огромного валуна и обернулся, смотря, как дела у остальных. В двадцати метрах Мусо, там всё в порядке. Чуть дальше Рахмат, Далер… А где еще двое? Бойцов не было. Что за чертовщина? Здесь же и спрятаться негде! Четверка сбилась в кучу.

— Командир, пойдем назад! — прошептал Мусо. — Это не люди. Это злые духи!

Желания возражать не было даже у Рахмата.

— «Буханка — Первому!», — от машины должны были что-то видеть, — «Буханка — Первому!».

Машина не отвечала. Молчали и люди, в течение считанных минут потерявшие шестерых. А потом тишину ненадолго прервали несколько щелчков, слившиеся в один. И десяток «охотников за людьми» Бодхани Ахмадова отправился на главную в своей судьбе встречу. То ли с гуриями Джанны, то ли с иблисами Джаханнама…

Уфа, резиденция правительства

Чуда не произошло. Наиль Байназаров внимательно выслушал новосибирцев и в ответ покачал головой:

— Нет, товарищи, принять и разместить ваших людей мы не сможем. Точнее сможем, но это обойдется нам очень дорого. У нас здесь не земля обетованная. Да, бомб мы не получили. Но совсем не так всё хорошо, как кажется. Проблемы с климатом стороной не прошли. Урожаи совсем не те, что раньше! И покупать продовольствие негде.

А еще у нас проблемы с населением. Вы думаете, если потерь практически не было, это плюс? То есть, плюс конечно, огромный плюс. Но он и обратную сторону имеет. Земли полно. Народу полно. А возделывать эту землю некому! Вы представляете, какой процент у нас нахлебников? Всяких юристов-экономистов, бухгалтеров и прочих манагеров? Их же перед Войной расплодилось, как собак нерезаных! Кому они сейчас нужны? Одиннадцать лет прошло, а как не умели ничего делать, так и не умеют...

Мы только месяц назад, наконец, отменили карточки.

А от вас кто придет? Немного бойцов. Немного крестьян. Немного полезных специалистов. Если бы только они — мы вас приняли бы. Но большинство будут те же манагеры. Может, чуть более адаптированные. Но только чуть. Что нам с ними делать? Расстреливать?

А еще, товарищи, пусть я циничным покажусь, но надо правде в глаза смотреть. Если вы пойдете далеко и непонятно куда — с вами пойдет двадцать тысяч. А если к нам, в «райские кущи», то сто. Или двести. И все эти «дополнительные» люди будут теми самыми бездельниками и прочими отбросами нашего постапокалиптического общества.

Такого наплыва дармоедов ни одна экономика не выдержит. Тем более, наша.

Если мы примем двадцать тысяч юристов, придется снова вводить карточки. Если сто — получим ваши нынешние проблемы. Но не на уровне города, а в масштабах региона. Если двести — неминуем голод. Страшный голод, когда люди будут убивать за кусок хлеба. Да какого хлеба, дело до людоедства дойдет. И чтобы не допустить массового каннибализма, мы будем вынуждены принимать такие меры, что даже подумать страшно.

Нет, товарищ Урусов, не утрирую. А если и утрирую, то не сильно. Если вы будете умирать от голода, если некуда будет идти, мы вас примем. Но только в этом случае. Но очень надеемся, что этого не будет.

— Так вот, — продолжил полковник. — Какие есть варианты разрешения данного вопроса:

Первый. Вы устраиваетесь по соседству с нами на «диких землях». Да понимаю, что это даже хуже, чем сейчас устроены. Но предложить должен. Тем более, некоторая помощь с нашей стороны будет. Когда освоитесь — примем вас в республику. На правах автономии, или еще как…

Второй.

Мы готовы принять горожан нужных специальностей. И крестьян без ограничений. Даже ваши бойцы нам не нужны. Хотя их еще можно. А нахлебников — куда хотите. Понимаю, что не пойдете на это. Сам бы не пошел. Но опять же, предложить обязан.

И третий вариант.

Нас вполне устроит дружественный анклав на границе с казахами. Так что, в успехе вашей разведки мы заинтересованы. Всё, что необходимо, получите. А когда пойдете всей толпой — коридор через Петропавловск обеспечить поможем. Хороший коридор, качественный, без единого выстрела в вашу сторону. Чтобы автобусы по лесам не толкать. И дальше по маршруту, хотя в зоне нашей досягаемости проблем быть не должно.

Так, что, извините, товарищи офицеры за горькую правду, но скрывать что-либо права не имею…

Байназаров отвернулся к окну.

— Простите, мужики. Не можем мы иначе…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа устроился на дастархане и наполнил свою пиалу.

— Чудные дела творятся, уважаемые. Пенджикентский бек договорился с Хорезмским Шахом, и теперь они большие друзья. Если наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решит воевать с Пенджикентом, то придется иметь дело еще и с узбеками.

— Как считаешь, Мустафа, не предательство ли со стороны Саттах-бека этот союз? Ведь узбеки не таджики, а совсем даже узбеки.

— Не знаю, Вагиз, не знаю. Иногда таджики ведут себя хуже узбеков. Вспомните, хотя бы, Ильяса, не от хорошей жизни вырезал Ниязов страшный знак на своих воротах и навлек гнев Аллаха...

— Ильяс навлек гнев Ирбиса, а не Аллаха, Мустафа!

— Какая разница, Абдулла, какая разница? А позавчера Хусейн Гафуров собрал вещи, и погнал скот в Проклятое ущелье. И вся семья ушла с ним.

— Что ты говоришь, Мустафа! — ужаснулся Вагиз. — Но ведь там дэвы! Разве Хусейн не знал этого!?

— Как не знать? Знал, конечно. Но он сказал, что лучше кутрубы старухи Оджун и ее сорокоухий котел, чем джигиты баши и их загребущие лапы. Последнее время эти шайтаны прохода не давали старшей дочке Хусейна...

— Гафуров совсем сошел с ума. Разве лучше быть сожранной дэвами, чем стать женой джигита баши?

— Вагиз-джан, — вставил Абдулла, — насколько я понимаю, о свадьбе речи не было. Только об усладе джигитов.

— Вах! Какие страшные вещи вы рассказываете, уважаемые! Но теперь красавицу Монадгул съедят страшные гули. Неужели, джигиты баши так легко отказались от добычи?

— Вчера десяток джигитов бросился в погоню за декханами, — сообщил Мустафа. — Пока никто не вернулся. Я думаю, и не вернуться. Проклятое ущелье никогда не выпускает свои жертвы.

— Вот ведь балаболки! — вздохнул Шамси, вновь не удержавшийся от комментария слов аксакалов. — Дожили до седых волос, а ума так и не нажили! Никто не вернется. Но не из-за злых духов, которых не существует, а потому, что Хусейн воевал с пуштунами на Афганской войне. Хотя это было тридцать пять лет назад, он не разучился стрелять и отлично знает эти горы. Гафуров убьет джигитов, а сам пойдет жить к вашим «кутрубам»!

— Один убьет десятерых?

— Один волк сильнее, чем десяток шакалов.

Шамси с трудом встал и, тяжело опираясь на посох, пошел к выходу. Собеседники проводили его взглядом.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, — раньше он не говорил глупостей.

— Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые.... Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят семь лет. И надо сказать, что джигиты, действительно, не очень хорошие бойцы. Тот же Хусейн справится с любым из них. Не с десятком, конечно…

Уфа, санаторий «Зеленая Роща»

— Вызывали, товарищ капитан?

— Было дело. Заходи, конь шахматный.

Урусов прошелся по комнате и показал Боре на стул. Сам сел на второй. Сундуков и Соловьев развалились на койках, застеленных привычными армейскими одеялами.

— Садись. И слушай. Местные власти в помощи нам не отказывают. Но принять всех они не могут. Или не хотят. Но лично тебе предложено остаться у них. Работать в шахматной школе. И жить, как нормальному человеку. Как до Войны. Почти. Мы тут посоветовались, и решили, что это хороший вариант. Для группы один человек погоды не сделает. А тут…

— Это приказ?

— Такое нельзя приказать, — отозвался Сундуков. — Это совет, Боря. И возможность. Мы, хоть и старые больные самовлюбленные мудаки, но не слепые. И видели кое-чьи глаза, когда этот кое-кто резался с молодежью в шахматы. А шансов дойти живыми до Таджикистана — мизер.

— Если это не приказ, я хотел бы идти дальше, — резко подскочил Юринов.

— Да на кой хрен тебе это надо?! — взорвался Урусов. — Мы все смертники, млять! Понимаешь, смертники! Мы пробьемся, насколько получится! Бригада придет туда, где мы последний раз вышли на связь, разнесет тех, кто убил нас, и пошлет новую разведку. Возможно, третья или четвертая доберется до твоих родных. Или до их костей. А может, и не доберется, найдут место раньше. Никто из нас до этого не доживет. Никто! А тебе предлагают жизнь! И любимое дело! Другого такого шанса не будет!

— Я…

— Заткнись, — обрезал всю дисскусию капитан. — Мы здесь еще неделю. Семь дней думай. Надеюсь, примешь правильное решение.

Боря вышел из штабной комнаты, спустился по лестнице, и обессилено плюхнулся на скамейку у входа. В голове было мутно. Намного мутнее, чем в первый день Войны. Жить здесь. В нормальном городе, где есть всё, где люди ходят по улицам без оружия, где непуганые подростки могут в шутку кричать: «Помогите!». Играть в шахматы. Учить детей своему искусству. Жить, как человек. Когда-нибудь мир возродится, и снова будут проводиться турниры. Он восстановит свои старые наработки, они все с собой, в ноутбуке и многократно дублированные на флешках и дисках. Придумает новые варианты. Будет одним из сильнейших игроков в мире. Или даже сильнейшим. Да не это главное. Вернуться в шахматы. Перестать воевать…

А ребята пойдут дальше. Потому, что есть ЦЕЛЬ. И они пойдут к ней через территории новообразовавшихся «стран» и откровенно бандитские анклавы... Пойдут, теряя людей и машины, ловя пули и осколки, подрываясь на минах... И где-то под Саратовым захлебнется кровью Димка Поляков, так и не увидев родного Волгограда… А чуть позже, в астраханской степи, вместе с «Тигром» сгорит Ванька Герман, поймав тонким бортом гранату из РПГ... Злая пуля найдет лейтенанта Соловьева, прикрыть которого не хватит одной пары рук, держащих автомат… И до Таджикистана дойдет только Андрей Урусов. Потому что Седьмой дойдет в любом случае. Но лишь затем, чтобы, умирая, выдохнуть в лицо Олегу: «Твой брат жив… В Уфе…».

А он будет стоять перед полковником Пчелинцевым, стараясь не смотреть в глаза, и что-то мямлить. Единственный выживший «рейдовик». Шахматист, гроссмейстер, домашний мальчик, абсолютно невоенный человек… Полковник пожмет плечами и уйдет вместе с бригадой. Уйдет дальше…

А навстречу бригаде пойдет семья, ибо мама, узнав, где он, не усидит на месте и своего добьется. Пойдут две невоенные женщины с ребенком на руках, почти старик с больным сердцем и Олег, брат, образец и почти супермен. Но всё же только почти. Не супермен, не бог, а просто хороший боец, один хороший боец. Как это мало против всего мира…

И опять он будет прятать глаза. От маленькой Санечки, пятнадцатилетней девочки с обезображенным уродливым шрамом лицом. Единственной дошедшей…

Шахматист… Гроссмейстер…

— Ванька, дай сигарету! — попросил Борис вышедшего из корпуса Германа.

— Ты ж не куришь, — удивился тот.

— Дай!

Водитель пожал плечами и протянул открытую пачку. Боря неумело прикурил. Затянулся. Раскашлялся, плюясь и перхая. Бросил сигарету на землю и пошел к своему корпусу.

— Ни хрена, какие мы богатые, — процедил Герман, поднимая с земли почти целую сигарету. — «Кемелом» бросаемся…

Боря не слышал. Он шел по гравийной дорожке санатория, не разбирая пути, не видя сквозь навернувшиеся слезы корпусов и деревьев. Он шел. Шахматист, гроссмейстер, домашний мальчик. А ныне — солдат N-ской десантной бригады полковника Пчелинцева. Он шел, а губы еле слышно шептали:

— Я приду, мама…

Таджикистан, Фанские горы, Айни

Бодхани Ахмадов

Вошедший был молод. Очень молод…

— Ассалам алейкум, Бодхани-баши!

— Ваалейкум ассалам. Твое имя Ирбис?

— Ты можешь обращаться ко мне так, баши. Хотя я всего лишь язык, глаза и уши Ирбиса.

— Я приглашал Ирбиса! В первый раз пришел человек, представившийся так же, как ты. И сейчас…

— Не стоит понапрасну гневаться, баши, — поклонился человек. Вернее — лишь обозначил поклон. — Снежный Барс непростой человек и не любит ходить в гости. Но всё, сказанное мной, произнесено им.

— Хорошо. С чем пришел ко мне язык Ирбиса?

— Тебе просили передать, баши, что Шамсиджан сказал: «Нет».

— Это всё?

— Остальное, сказанное в тот миг, неважно и лишь оскорбит твой слух.

Бодхани Ахмадов в ярости сжал кулаки:

— Я зарежу эту паршивую свинью! Я предложил ему стать моим младшим братом! Ему, грязному дехканину из нищего ущелья! А он говорит: «Нет», даже не объясняя причин!

— На твою первую фразу Шамсиджан дал ответ.

— Какой?

— «Попробуй».

Багровея лицом, баши пытался сообразить, как ответить на такую наглость…

Он уже неоднократно пытался захватить верховья Зеравшана и только терял людей. Матчинцев было меньше, они были хуже вооружены, но Шамсиджан оказался хорошим полевым командиром. Слишком хорошим для Ахмадова. А на все предложения союза следует категорический отказ. Даже сейчас, когда Бодхани использовал посредника. И не просто посредника, а самого Ирбиса, гарантия которого ценится на вес золота.

Придется и дальше терпеть в собственном тылу матчинскую змею, готовую ужалить в любой момент? Или попробовать еще раз?

— Ты не допустил ошибки, передавая мои слова?

— Ты сомневаешься в честности Леопарда Гор, баши? — голос гостя стал холоден, как лед.

Бодхани понял, что немного зарвался. Те, кто неуважительно относился к Ирбису, долго не жили. День. Или два. Редко неделю…

— Нет, я не сомневаюсь в честности уважаемого Ирбиса. Разве что не уверен в точности его молодого «языка».

— Это одно и то же.

— Прошу прощения у Снежного Барса. Я был излишне горяч в словах.

— Извинения приняты, баши. Но в следующий раз, будь сдержаннее. Ты хочешь передать кому-либо что-либо?

— Нет. Пока нет.

— Хорошо. Оказанные услуги оплачены. Не смею больше отнимать драгоценное время баши.

Уфа — Самара

Байназаров слово сдержал. На Самару отправились не одни, а с командой Юлаева. Причем, сопровождение не ограничивалось двумя «Фордиками», хотя без них не обошлось.

— Это «визитка» — сказал Салават по поводу машин, мягко говоря, неуместных на разбитых загородных дорогах, — в округе все знают: раз ментовские форды идут — значит башкиры. А с нами лучше не связываться.

Кроме «визитных» легковушек шел еще автобус с бойцами и КАМАЗ-контейнер, похоже, уфимцы планировали чем-то затарится.

— В Самаре, — рассказывал Юлаев, — власти нет. В смысле — единой власти. Куча бандитских группировок, каждая держит свой район или предприятие. На ТЭЦ одни, в порту другие. Их так и называют: «портовые», «тэцевские». Как ни странно, но при этом в городе, в целом, наблюдается какое-то подобие порядка. В основном, конечно, кто сильнее, тот и прав, но и общие проблемы решают. Например, свет в жилых районах горит. Отопление есть. Механизм нас особо не интересует, присоединять Самару мы не собираемся. По крайней мере, пока...

Всё это было давно известно. За две недели, проведенные в Уфе, из несчастного Салавата вытащили всю информацию, какую только могли дать уфимцы. Естественно, по интересующим вопросам и кроме государственных тайн Башкортостана. Но тайны и не интересовали. По крайней мере, пока....

Урусов еще раз мысленно пробежался по планируемому маршруту. Итак. Самара, город победившей братвы. Не одного бандита, пришедшего к власти, а классической «братвы». Внешняя полупристойность, периодические переделы сфер влияния. И полная беззащитность обычных жителей. Потому и едем туда не одни. Чтобы никому из местных «смотрящих» не пришла в голову мысль поживиться за счет разведки. Конечно, два десятка бойцов ни одной «бригаде» не по зубам. Но сами «бригады» могут иметь другую точку зрения. И есть вариант, что рискнут попробовать на прочность.

Дальше самая главная проблема — через Волгу перебраться. По этому берегу идти — точно нарываться на неприятности типа петропавловских. До Балаково, если повезет, а то и до Саратова, может обойтись. Может и нет. Но вот дальше — не пронесет. Или пронесет, но в другом смысле. Гуляют по тем краям «хозяева степей». Даже не гуляют, живут они там. А где перебираться через Волгу-матушку — непонятно. Мостов и было не так много, чай Волга не Речка-Вонючка какая. А уж что осталось… Тольяттинский сгинул вместе с ГЭС и самим городом. Балаковский взорвали сами балаковцы, перебираясь в Вольск, чтобы от казахов отмежеваться. Что с железнодорожным в районе Сызрани — одному богу известно, и то не точно. Да и не ясно, как по железнодорожному полотну машины тащить. И остается еще Саратовский.

Вот только с Саратовым непонятки полные. Город, вроде как жив, хотя и не сказать, что цел. Но информации никакой. Странные там люди окопались. Никаких контактов с внешним миром не поддерживают, и поддерживать не хотят. Попытки достучаться по рации, считай, провалились. Не считать же вменяемым ответом:

— Саратовская директория категорически против въезда кого-либо на ее земли с любыми целями.

И так раз двадцать подряд. В конечном итоге просто отключились. Хорошо, хоть не агрессивные: буркнули, всё же, что есть у них объездная дорога, по которой пропустят без стрельбы. Про мост ни гу-гу. Так что тоже может быть взорван. Закрытый анклав, с них станется. Да и не хочется тащиться триста верст под бдительным казахским присмотром. Уж больно у степняков взгляды жадные…

Единственным лучиком в царстве всей этой мостовой тьмы выступает то, что одна из самарских группировок активно обживает Жигулевские горы. Само по себе не удивительно, от гор там одно название, а район очень даже неплохой. Но он на другом берегу. А значит, должна быть налажена какая-то переправа. И есть смысл хозяев этих найти и с ними договориться. Хотя бы попытаться. Башкирские деньги в Самаре хождение имеют, а снабдили ими рейдовиков щедро. Видимо, очень уж хочется Тирану иметь сильного союзника. Хотя, что уфимцам собственные деньги: увезут новосибирцы эти бумажки в неведомые края, считай и не печатали. Да и сумма внушительная только для двух десятков солдатиков. А в масштабах государства…

Въезд в Самару был свободным: заходи, кто хочет, бери, что хочешь. Если сил хватит. Думали недолго. Зашли, но брать ничего не стали, а сразу рванули в порт. Выяснять и разбираться.

Ситуация прояснилась на удивление легко. Саму Самарскую Луку «держали» так называемые «жигулевские», наименее агрессивная из местных бригад. Их и «братвой» можно было назвать с натяжкой, скорее отряды самообороны. Вот кому никакие войны были и даром не нужны. «Жигулевские» наладили образцовое сельское хозяйство, соответственно поставляли излишки в Самару. А транспорт через реку обеспечивали «портовые», коим перепадал за это немалый процент. Возили теми же паромами, что и до войны. Уровень воды в Волге после разрушения гидросистемы упал, но судоходной она быть не перестала.

С сибиряками «портовые» говорили спокойно и доброжелательно, уважительно поглядывая на «форды», похоже, башкир здесь побаивались.

— Перевезем без базара, — говорил бритоголовый «качок» лет сорока пяти с толстенной золотой цепью на шее. — Только капусты отвалите по расценкам. Но с «жигулевскими» за проезд по Луке заранее перетрите, если без «терки» — на той стороне гнилой базар выйти может.

Ловить «гнилой базар» не хотелось, тем более что «разводящий» «жигулевских» должен был прийти вечером на том же пароме, на утренней рейс которого и могли рассчитывать сибиряки.

Еще не было и двенадцати, так что времени предстояло убить немало.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться!

Урусов даже немного офигел от столь строгого уставного обращения. Уж в особом усердствовании на эту тему Юринова обвинить было трудно. Обычно подойдет, и как истинный гражданский протянет: «Андрей…». А тут…

— Обращайтесь, товарищ ефрейтор!

Уставного запала Боре хватило ненадолго. Замямлил хуже, чем одиннадцать лет назад, когда совсем службы не понимал и всего стеснялся:

— Андрей… Раз времени много… Можно мне в город съездить… Я же жил тут… И бабушка осталась… Я понимаю, что ни одного шанса… Но вдруг…

Отпускать бойца в город не хотелось. Но… не зверь же, а времени и вправду до хрена. Капитан лениво потянулся и заорал:

— Ванья, хорош бейцалы теребить! Заводи «Тигру»! Прошвырнемся по местам местной боевой славы. Чем черт не шутит, может, повезет кому…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Санька

Что у нас сегодня? Развод у нас сегодня! Всех собрать, построить и на работы отослать. Как это зачем? Потому что сами не разберутся. Им только дай волю, все в питомнике будут торчать. А кто навоз убирать пойдет? Санька? Оно мне надо? Правильно, не надо! Я девушка нежная и к навозу непривычная. Так что не чаще остальных! А потому — я командую, все подчиняются. Кому не нравится — в момент зубы пересчитаю. Гарантирую, штук трех-четырех хватать не будет! Кроме тех, которых раньше не хватало. Половина народа старше? И что, это мешает считать зубы? Лично мне — ни капельки.

Ладно, начнем с маленьких.

— Джамиля! Берешь шестилеток и к бабе Ире. У них учет на складе. Заодно поупражняются в математике.

— Сань, туда бы постарше, грузить же!

— Справитесь! Не забудь до работы сбегать с ними до Пиалы, а к шести привести на рукопашку.

Джамиля хмурится. Не была еще старшей. Ни фига не повод, девять лет девчонке, пора уже… Тем более, на складе самая простая работа. И мама с бабушкой присмотрят.

— Беги, Джам, беги.

Ладно, следующий.

— Рахман! Вы что там вчера устроили с отарой?

— Да мы это… Всё нормально…

— Что нормально? Что десять человек, бросив все дела, четыре часа искали овцу, которую вы проспали? Навоз сегодня ваш!

— Весь?

— Нет, только коровий! Собственный можете не убирать!

— Ну, Сань, ну нельзя же так… Его там много…

— Как раз двоим на день. Можете без разминки, в хлеву разомнетесь. А если тебя что-то не устраивает, побежишь тренировку со мной. И только попробуй отстать!

Ванька замолкает. Рахман и не пытался возражать. Знает, что бесполезно, я злобная и беспощадная! И раздолбаев на завтрак хаваю. Пачками! А не хрена овец по ущельям терять! За такие вещи надо к хлеву цепями приковывать, чтобы всю жизнь в навозе ковырялись. Так что, вообще-то, я добрая и ласковая. То есть белая и пушистая…

— Вы еще здесь?

— Уже нет.

— Поздно. Как закончите с навозом, вымоете Пушистика. И чтобы дядя Леша был доволен!

Вот теперь стонет и Рахман. Мыть бульдозер — работа не трудная. Но дядя Леша ею доволен не бывает в принципе, хоть каждый миллиметр зубными щетками до блеска отдрай!

Теперь приятное…

— Старшие сегодня усиливают патрули.

Ишь, обрадовались! Конечно, на патрулирование нас не берут. Но сегодня старшие затеяли какое-то большое дело, и забирают на него даже «ребенков» недавних выпусков. А нас пускают с оставшимися. Красотища! Я тоже, между прочим, не отказалась бы. Но сказали с четырнадцати… Ничего, счастливчики, я вам подпорчу праздник.

— Заодно поправите коши. Асад, вы с Петькой идете с Акрамом через Мутные, к вам это в первую очередь относится, там уже камни из стен вываливаются.

Дружный вздох. Молча встают, молча уходят. Нравится — не нравится, хочется — не хочется… виноваты — не виноваты… Есть такое слово: «надо». Кто ж, как не старшие… И ничего страшного, зато в патруле!

— Витек, с восьмилетками на огороды. И забери с собой младшенького.

— Он же маленький!

— С огородами справится.

— Как скажешь. У них занятия какие?

— На сегодня снимут, сорняка много. Но всё равно погоняй по математике в уме. Без отрыва.

— Ладно.

Братец у меня всегда и на всё согласный. Золотой парень. И мелкие его любят…

— Как закончите — в питомник. Пусть детки порадуются.

Ага, расцвел! Питомник все любят. Со щенками возиться — не работа, а удовольствие. Я тоже хочу…

— Десятая группа! «Двойками» к чабанам, на усиление. Арбалеты с собой, на месте в стрельбе потренируетесь. Только чур, в овец не стрелять!

Уносятся страшно довольные жизнью. Еще бы! За овечками в компании побегать! Да еще когда за всё взрослый отвечает! А если повезет, могут и шака пристрелить! Я своего первого четыре года назад так и добыла. Пасу себе барашков, а он как выскочит, как выпрыгнет, как получит от меня два болта в бочину!..

— Остальные — пилы в руки и в Имат бегом марш! Дрова заготавливать. Еды возьмите на неделю. Какая машина? Я же сказала: «Бегом». Жалкие двадцать километров вниз по ущелью — вместо разминки сойдет. Через два с половиной часа должны быть там. Мурад за старшего.

Вроде, всех разогнала. Й-е-ху! Можно и полезным чем заняться. Например, свой арбалет закончить. Только сначала малый хлев приберу. Овцы, они тоже гадят, сволочи, не только коровы. Тоже убирать надо… А если быстро закончу… Ну и что, что с четырнадцати… Один год всего, совершенно непринципиально. И подготовка у меня по пятнадцатой… Всё равно, у Вальки одного человека не хватает…

Самара, ул. Осипенко

Дом выглядел абсолютно целым. Сохранились даже лавочки у подъезда. Вряд ли их восстанавливали позднее. Сомнительно, что хоть кому-то это надо в лишенной центральной власти Самаре.

Подъездная дверь та же самая — выкрашенная серой краской жестянка, претендующая на гордое звание бронированной. Естественно, не работал домофон. Так он и в прошлые годы работал через раз. Но замок остался на месте. И деревянная обшивка двери со стороны подъезда уцелела. То ли некому срывать было, то ли не показалась она достойной каких-либо усилий…

Внутри подъезд был обшарпан ненамного сильнее, чем раньше. В основном, за счет сильно облупленной краски, да облезшей побелки. К лифту даже и подходить не стали.

Прошли первые два пролета, сторожко ощетинившись стволами. Звуков никаких. Даже на улице как-то тише стало… Дальше пошли быстрее. Не заглядывая за каждый угол и поворот.

После третьего этажа внешний вид стен и потолка заметно изменился. Наводнение наводнением, но сюда вода, похоже, не дошла... Четвертый этаж.

— Дверь направо. — Чуть слышно просипел Боря.

Урусов кивнул понимающе. С пятки на носок перетек вплотную к общей на две квартиры двери. В руках у капитана снова оказался «Стечкин», до того вроде бы спокойно спящий в «оперативке».

Юринова начало понемногу колотить от волнения. Слишком сильным было ощущение, что случится чудо. Вот возьмет, и откроет бабушка, живая и совершенно не изменившаяся, обнимет его и скажет: «Ну, наконец-то, Боренька, я так долго ждала…»

Чуда не произошло. В ответ на настойчивый стук из глубин квартиры раздался хриплый полупьяный голос:

— Кого еще черти принесли ни свет ни заря?

— Хороший у мужика режим, — тихо усмехнулся Урусов, и перевел предохранитель на автоматический режим, — пол-пятнадцатого утра за бортом.

— Извините, пожалуйста, — прокричал в ответ Борис, — у нас нет к Вам никаких претензий! Интересует судьба старых владельцев. Может, Вы что-то знаете?

— А раз нет претензий, то и вали на фуй! — донеслось из-за двери. — Ходят тут всякие…

— Послушайте, мы хотим только поговорить!

Юринов и сам понимал, что для пьянчуги, с утра уже залившего глаза, любые аргументы выглядят неубедительно, но с подобными персонажами общаться у него никогда не получалось. Зато, как оказалось, это отлично умел Урусов.

— Слышь, бобрятина охеревшая! Выбирай: опохмел халявный или граната под дверь?

С той стороны замолчали, лишь громкое сосредоточенное сопение выдавало бурную работу мысли.

— Что, правда, похмелиться дашь? — прозвучало с неясной надеждой.

— Налью сто грамм. Если прямо сейчас дверь откроешь! А если нет — то за упокой лично усугублю.

Желание выпить, наконец, победило осторожность, и дверь, проскрипев несмазанными петлями, распахнулась. Помятого вида мужик в тренировочных штанах и грязной майке, выглянул наружу и уставился на Урусова.

— Тебя часом не Юрой зовут? — осведомился Урусов, и спрятал пистолет: слишком уж безобидным выглядел алконавт.

Боря, несмотря на съедающее его нетерпение, фыркнул: тоже заметил, насколько хозяин похож на Балбеса из «Самогонщиков» в исполнении Никулина.

— Юрой… Ты откуда знаешь? — протянул «Балбес», и тут же спохватился — Командир, ты налить обещал!

И тут его взгляд упал на Борю. Алкаш резко передернулся всем телом и уставился на Юринова, как на приведение. Он даже внешне переменился: как-то подтянулся, выпрямился, с лица немного сползла помятость.

— Не может быть! — сипло прошептал он. — Шахматист!!! — И тут же засуетился, широко распахнул дверь и прижался к косяку, освобождая дорогу, — проходите, пожалуйста, что мы в дверях, ей-богу!

— Смотри-ка, говорить можешь интеллигентно, не из филологов часом? — заметил Урусов, но хозяин не обращал на него внимания.

— Вы не подумайте, господин хороший, я всё сохранил, всё! Даже ложки малейшей не пропил! И бабушку Вашу не в общую яму стащил, похоронил по-человечески, на кладбище, и табличку поставил, я и могилку покажу… Там еще фотографию целлофаном закатал, чтобы дождем не размыло!

У Бори внутри всё оборвалось. Нет, конечно, он ни на минуту не надеялся застать бабушку живой, но одно дело не надеяться, и совсем другое — узнать… Стараясь держать себя в руках, обвел взглядом квартиру.

В квартире ничего не изменилось. Те же панели под дерево на стенах, шкафы под темный орех, огромный экран домашнего кинотеатра, купленного Борей со своего первого приза… Разве что, цветы на окнах давно засохли и осыпались, и кондиционер не работал. Фотографии на полочках шкафа. Дед. Молодой, еще и шестидесяти нет, любимая бабушкина фотография. Мама с папой с медалями на шее: какое-то награждение по ориентированию. Олег с винтовкой на стойке. Олег с Надей. Надя с Санечкой. Санечка отдельно. Боря за доской. Первая партия с гроссмейстером. Очень тяжелая партия и заслуженная ничья…

— Поехали, — глухо выдавил Боря.

И, видя, что никто не реагирует, заорал:

— Поехали, я сказал! На могилу!!!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Ишем

Человек выскользнул из-за камня. Тенью скользнул по осыпи… На мгновение проявился пересекая снежный склон. Растворился в нагромождении камней… Три часа осторожного бега между моренных гряд, и вот он уже перепрыгивает по камням бурный желтый поток и скрывается в маленькой рощице, самой высокой в ущелье. Остановился на миг, посмотрел назад, усмехнулся…

Старик сидел у большого камня под старой арчой. Обычный старик, каких много в горах. То ли узбек, то ли таджик. А может, и урус? Все может быть… Возраст и горы стирают признаки народа, к которому принадлежал...

Старик расположился с удобством, на расстеленной кошме. Рядом, на вытертой ткани — две пиалы, маленький чайник, тарелочка с сахаром. Неподалеку, в каменной «печке», потрескивали горящие сучья. Для полноты образа не хватало только пасущегося поблизости ишака. Но возраст уже не тот, таскать ишаков по скальным стенкам… Семьдесят скоро.

Человек неслышно вынырнул из леса. Присел с другой стороны кошмы:

— Алейкум ассалам, ата!

— И тебе не кашлять, Дамир! Как на этот раз? Обошел патрули?

— Почти. От перевала вели. Потом потеряли, но ненадолго. Собачки знают своё дело…

— Ты молодец, Дамир. Как сходил, чем живет мир?

— За весь мир не скажу, он слишком велик, чтобы я мог охватить целиком, но в Зеравшане опять шумно.

— Почему? Много желающих стать Великим Шахом?

— Много. Только нет тех, кто мог бы им стать. Пенджикент договорился с узбеками. Но полного доверия нет. Сарыбек Хорезмский взял Самарканд. Сегодня он клянется Аллахом, что не будет переходить старые границы Узбекистана. Но это только слова. А завтра Аллах может и закрыть глаза, если Великий Шах слегка нарушит клятву, данную пред именем Его… Правда, шах принес клятву перед Ирбисом, а тот не менее опасен, чем Аллах, зато куда принципиальнее…

— Сарыбек может пойти на Ташкент и Фергану, это намного слаще. Тогда беку нужен крепкий тыл. А вовсе не опасный сосед.

— Это так. Поэтому, он предложил Амонатовым не только мир, но и поддержку в случае нападения Бодхани. Ахмадову хватило, чтобы присмиреть. Одно дело пытаться наезжать на Пенджикент, другое — тявкать на Сарыбека. Тем более, он опять идет на Матчу, и на этот раз взялся за дело всерьез. Сержант, конечно, не мальчик, но ему придется туго…

— А что думают братья?

— Как обычно. Шамсиджан готовится к обороне, Фатхулла ноет о сдаче. Хотя есть подозрение, что всё это игра, а на самом деле, младший полностью под влиянием брата.

— А что думает старший о безнадежности обороны?

— Он об этом не думает. Вслух говорит, что всё в руках Аллаха. И строит тактические схемы. Сержант — практик, а не философ.

— А что русские?

— Та же картина: осваивают земли кулябцев и памирцев, вместе с ними лупят афганцев. В последнее время всё чаще и успешней. Если Матча отобьется, ситуация в ущелье стабилизируется окончательно. Для серьезных изменений нужен внешний толчок.

— Кто может дать?

— Узбеки, афганцы, поражение Матчи.

— Нам это надо?

— Думаю, нет. Бодхани наберет слишком большую силу. Думаю, стоит вмешаться. Хотя бы на подстраховке.

— Что слышно о Проклятых Ущельях?

— Ничего. Туда не любят ходить. Говорят, злые духи убьют каждого, кто полезет к ним в логово. Такие подробности рассказывают, что мне иногда страшно.

— Спасибо, Дамир. Заночуешь?

— Нет. Пойду назад, — гость, в притворном испуге округлил глаза — нельзя ночевать в долине злых духов…

Собеседники рассмеялись. Младший растаял в лесу.

Старик не торопясь собрал вещи в небольшой рюкзак и двинулся в противоположную сторону…

Самара, городское кладбище

Всю дорогу на кладбище Боря молчал. Бухтел так и не опохмелившийся, но абсолютно протрезвевший Юра, рассказывая, как попал в эту квартиру, задавал наводящие вопросы Урусов, направляя это бухтение по нужному пути выяснения окружающей обстановки, матерился Герман, когда «Тигр» подпрыгивал на очередном ухабе… Всё это шло мимо. Единственное, заметил странную фразу алкаша: «Она счастливая ушла, лежала и улыбалась…». Но и это было не так важно. Ушла. Умерла. А его, Бори, не было рядом…

Кладбище, как ни странно, охранялось. На входе два здоровенных мордоворота стояли под стендом с развернутым «прейскурантом». «Билеты» на вход стоили от патрона или ста грамм крупы. Интересный бизнес у ребяток. Своих мертвых ни один нормальный человек не оставит гнить на дороге. Если, конечно, есть хоть малейшая возможность по-человечески похоронить… А эти — пользуются, сцуки…

Охрану Борис прошел, словно не заметив. Один бугай дернулся, было, к нему, но второй, посмотрев в мертвенно-бледное лицо парня, удержал товарища за рукав и сказал Урусову, шедшему за Юриновым:

— Проходи, капитан, военным сегодня бесплатно!

— Спасибо, — бросил ему Урусов. — За машиной присмотри.

— Без вопросов, — ответил охранник.

— Ты чего? — уставился на него напарник, проводив процессию взглядом. — Это же залетные, по мордам видно!

— Ничего, — буркнул тот, — жить хочу!

Боря тем временем уже стоял у могилы. Куски металлической решетки, использованные в роли оградки. Крест из двух металлических полос и даже табличка с фамилией и датами жизни. Все же копался Юра по вещам, раз нашел документы … Ну, да ладно…

— Надо же, — тихонько сказал Герман Урусову, — алкаш-то алкаш, а всё по уму сделал. Насколько смог…

Юринов стоял у могилы, глядя на незамысловатое убранство, и явственно слышал знакомый ласковый голос: «Спасибо, что пришел, Боренька, спасибо. Не останавливайся, найди их. Дойди, Боренька…»

— Я дойду, бабушка, — прошептал Боря, — я обязательно дойду…

На обратном пути Урусов вдруг сбился с шага и остановился возле давешнего чуткого охранника, пристально посмотрел в глаза и произнес:

— Могилу заметил? Пятая линия, на углу? Две пихты рядышком?

— Заметил, — ответил тот. — Не волнуйся, капитан, пригляжу.

— От и добже! — хлопнул Урусов его по плечу. — Спасибо, брат.

— Не за что.

— Тоже жить хочешь? — спросил напарник, когда «Тигр» отъехал от ворот.

— Человеком хочу остаться, — спокойно ответил тот. — Даже здесь…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Баши Бодхани Ахмадов, повелитель Зеравшана, был настроен очень решительно. Хватит! Независимая Матча прекращает своё существование. Время политических игр с братьями Рахмановыми прошло. Каким бы командиром ни был старший из братьев, но такую силу ему не отбить. Баши подтянул все резервы. Практически оголил тылы. Остались небольшие заслоны со стороны Пенджикента, да отряды на перевалах. И то, с Шахристана отведена полусотня на броне, а с Анзоба снята половина артиллерии, которая ставит сейчас точку в затянувшейся матчинской проблеме, разнося укрепления Сангистана.

Рахмановы построили здесь настоящую крепость, но это им не поможет. Мало того, что братья занимают не самые бедные земли в верховьях Зеравшана, так еще угрожают в любой момент перерезать трассу, а то и захватить Айни! Слишком близко расположен город. Невозможно жить в постоянном ожидании укуса матчинской змеи.

Жаль, конечно, что в двенадцатом году не приняли братьев всерьез. Тогда с ними справиться было несложно. Не было ни сангистанских укреплений, ни отрядов самообороны. Только мирные, беззащитные дехкане. Жирные беспомощные овцы, безропотно ждущие заклания. Удивительно, как вообще Рахмановым удалось их организовать, да еще и обучить воевать. А единственным серьезным человеком в Матче казался Рафаэль Мирзоев, старый друг и подельник. Уж с ним бы договорились.

Тогда хватало других, более важных забот. Надо было идти вниз по Зеравшану, а не вверх. Закрыть перевалы. Еще это странное исчезновение Ахмета… Почти неделю из-за него потеряли. Всё полетело кувырком. А неудачная попытка захвата золотого рудника, которая стоила Бодхани руки. Культя заживала тяжело, периодически выбрасывая хозяина из реальности в горячечный бред. И пока он восстанавливал силы, произошло немало событий. Пенджикент сумел набрать силу и встретил джигитов, ощетинившись стволами. Согдийцы немалой армией попытались прорваться через Шахристан. Дивизия урусов, попавшая под удар Большой Бомбы, тем не менее, сохранила свой костяк, да еще наела пушечного мяса, объединив вокруг себя население центральных областей страны. На юге разбирались между собой и с пуштунами памирцы и кулябцы, а в Матче… Рафика Мирзу убил какой-то отмороженный дальнобойщик, как оказалось, старший брат Фатхуллы Рахманова. С Фатхуллой можно было бы и договориться, всё-таки знакомы, да и общие дела имелись. Но мальчишка слушался брата беспрекословно. А тот ненавидел Бодхани лютой ненавистью. Почему? За что? Совершенно непонятно… Да и Иблис с ним, решил тогда великий баши и отправил сотню джигитов расплатиться за Рафа. И расплатился: из сотни уцелело семнадцать человек. А за год у Сангистана выросли стены, о которые разбились последующие попытки подчинения Матчи.

Ничего. Пришла пора показать, кто истинный хозяин Зеравшана! Сначала раздавить Рахмановых. Потом расправиться с Пенджикентом. А там можно и вернуться к вопросу Пасруда и Чоре. Или там думают, что баши забыл, где потерял руку, и где исчез старший брат. «Злые духи»… «кутрубы, дэвы и гуль-евоны»… Посмотрим, что смогут сделать дэвы против брони и артиллерии… Только действовать надо быстро, пока урусы, захватившие Душанбе, сражаются с афганцами, а Сарыбек Хорезмский увяз в Фергане и Шымкенте.

Бодхани некоторое время с удовольствием понаблюдал за разрывами на позициях обороняющихся. Что, Шахсиджан, не нравится? Это еще не всё. Вот пробьем бреши в стенах, бросим вперед БТР-ы. Не один-два, как в предыдущих попытках. Много. В ближайшие пару дней Матча поменяет хозяина. Ты даже представить себе не можешь, какие удовольствия ждут тебя перед смертью. И дело совсем не в Рафике…

Самара, проспект Ленина

«Тигр» крутил по Самаре, пробираясь обратно к дому.

— Вань, давай направо, — вдруг словно очнулся Боря.

— Чего там? — спросил Андрей.

— Магазин папин. Были там хорошие вещи. Может, и уцелело что…

— Что там могло уцелеть за столько лет? Да с наводнением…

— Это район высокий, на холме стоит, не должно залить… Да тут рядом…

— Ну, давай, бешеному сержанту семь верст не крюк.

Ехать оказалось, действительно, недалеко. Боря тормознул напротив середины длинного дома. «Китайская стена» — мелькнуло в голове у Урусова. Магазин, к его удивлению, работал. Баннеры, закрывающие окна, явно не менялись все десять лет, и понять, что на них было изображено не смог бы даже тот, кто это знал заранее, а вот вывеску над входом еще можно было разобрать.

Боря с трудом протиснулся между косяком двери и здоровенным бритоголовым амбалом на входе. Андрей протискиваться не стал, а просто отодвинул амбала в сторону и прошел следом. Бугай проводил его тяжелым взглядом, но смолчал. АКС за плечом не всегда способствует развитию беседы.

Ефрейтор прошелся между рядами вешалок, потрогал некоторые вещи, посмотрел ценники…

— Что господа желают? — раздался вкрадчивый голос.

— Вы хозяин? — спросил Борис.

— Я, — говоривший был невысок, лыс и очень толст. «Как мешок с жиром, — вспомнилось сравнение, — и голос противный… да бог с ним»…

— И давно Вы здесь?

— Этот магазин принадлежал моей семье еще до ядерной войны! — поспешно уточнил нынешний владелец.

Борю начала захлестывать волна ярости. «Чего это я, ну врет, ерунда же!». Но остановить себя он не мог.

— Не знал, что мы с Вами родственники, — холодно произнес ефрейтор, — не напомните, кем Вам приходился Виктор Юринов?

— Какой-такой Виктор, — заголосил толстяк.

— Настоящий хозяин этого магазина! Мой отец!

— Слушай, я не знаю, — в голосе лысого неожиданно прорезался кавказский акцент. — Я пустой помещение нашел! Сразу как война кончилась! Совсем пустой был! Ничего не было! Сам все привез, поставил! Нет у тебя прав!..

— Пустой? А «Сиверу» тебе кто поставляет?

— Какую-такую «Сиверу»?

— Вот это у тебя какой фирмы куртка?

— Наши ребята шьют, в Курумоче!

— Значит, в Курумоче… И лейблы рязанские цепляют в Курумоче? — Боря что-то оторвал от картонки, висящей на куртке, и ткнул под нос торговцу, — и ценники с папиной печатью тоже клеят в Курумоче? Хоть бы прочитал!!! Рублей нет давно!!!!

Он сам не понимал, что вдруг нашло. Собирался ведь только спросить, не появлялся ли кто из старых знакомых. Бред, конечно, но вдруг… Может, купить что-то из старых вещей на память… Откуда вдруг ненависть к торговцу, откуда такая ярость? Почему так хочется врезать по этой противной роже? Наверное, истерика… Но сдержать себя Борис не мог.

Толстяк неожиданно проворно отскочил назад.

— Вопросов задаешь много, солдатик! — по-змеиному прошипел он, и завопил. — Реваз! Тревога!

Из глубины магазина вылетели два парня, оба под стать охраннику. Боря метнулся навстречу. Первый из нападавших скрючился на полу, держась за пах, второй улетел в угол, снося по пути стойки. Приклад Бориного автомата, сломав ему ребра, описал короткую дугу по восходящей и врезался в лицо толстяка.

За это время Урусов успел только сдернуть ствол с плеча. Но стрелять было не в кого. Охранник у входа стоял, подняв вверх обе руки и всем своим видом демонстрируя непричастность к происходящим событиям. От машины к входу бежал Ванька, услышав шум. Борис с белым, как мел, лицом, вперив взгляд сузившихся глаз в разбитое лицо толстяка, прошипел сквозь зубы:

— Тут ничего твоего нет, падла! Тут всё моего отца! Понял? И ты будешь беречь это, как зеницу ока, ублюдок. И моли своего бога, чтобы в следующий раз пришел опять я, а не Олег! Понял?

— Фонял… — прошепелявил торговец…

— Пошли! — махнул Борис остальным.

— Э, нет, — сказал капитан, — ни фига! Коли здесь всё твоё, так давай ребят оденем по-людски. А то бушлаты наши на рыбьем меху, а где зимовать придется хрен его знает. Я, конечно, сволочь, но ни разу не альтруист!

Следующие три часа прошли в серьезном созидательном труде. Вызвали остальных. Боря старательно отбирал товар, который подкатившая группа Соловьева грузила в «шишигу». Через час к магазину подъехали на двух джипах уголовного вида личности, но на рожон не полезли. Перекинулись парой слов с уфимцами и уехали, забрав торговца с охраной. И битой, и целой. «Сибиряки» даже не отвлекались от загрузки…

Всё, что осталось в магазине после этого, уфимцы забили в свой КАМАЗ, не забыв, впрочем, спросить у Бори разрешения.

— Нам тоже зимовать, — прокомментировал свои действия Салават, — и не один раз. Зачем хорошие вещи пропадать будут. Да и с чего всяким чуркам наживаться, да?

* * *

А в это время, наконец сумевший отвлечься от боли в паху, Реваз упер взгляд в уцелевшего товарища по дежурству и выдавил:

— Это кто был?

— Кто? — не понял его тот.

— Мелкий, который нас… Ты ж его узнал, зуб даю!

— Младший Юринов. Шахматист. Мы в одной школе учились.

— Хера ж себе шахматист!

— Скажи спасибо, что старшего не было! Этот хоть драться не умеет...

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Нет, он не испугается. Мало ли что рассказывают про это ущелье. Шамси не верит ни в дэвов, ни в ифритов. Шамси даже в Аллаха не верит. Он атеист, как отец, дед и прадед. А еще Шамси — лучший охотник кишлака. Бесстрашный и удачливый. Он может выследить любого зверя, подкрасться к нему и добыть одним выстрелом. Причем, необязательно из ружья. Шамси больше любит лук. Бесшумное оружие не распугивает другую добычу.

Собственно, он не собирался в проклятое место. Но шайтан дернул баранов за курдюк, и они ушли сюда. Одного архара Шамси уже взял. Тот лежит, заваленный камнями и засыпанный снегом в дне пути отсюда. Наверное, проще будет потом сходить за ним из дома. А сейчас добыть парочку архаров и вернуться напрямую.

На самом деле, Шамси знал про себя правду. Никакой он не лучший. Невозможно быть лучшим в шестнадцать лет. Вот отец, дед, а особенно прадед… Те — да, ими заслуженно гордится вся семья. Но отец и дед сгинули без следа в России, когда американские шайтаны сломали мир. А прадед слишком стар и уже не может ходить по горам за зверем. Он и до арыка на окраине кишлака доходит с трудом. Научил правнука стрелять и читать следы — и за то спасибо. И оружие передал: старое, никуда не годное, ружьё и лук. Фамильный лук, очень хороший. Подарок какого-то хана далекому предку Шамси. Что был за хан, как его звали, сейчас никто не вспомнит. Зато вся семья знает, как звали награжденного. Так же, как и далекого потомка (и всех первенцев во всех поколениях Абазаровых): Шамси! И лук остался, служит верой и правдой. Не сказать, что совсем без ремонта и ухода, такое оружие берегут как зеницу ока. Прадед сам ухаживает за ним, никому не доверяет. И стрелы режет сам, благо глаза старика еще не подводят, а руки его тверды, как в молодости…

Но никто не даст скидки на возраст, когда нечего есть. Своего стада у Абазаровых нет. И земли мало. А мать и сестренок надо кормить. И прадеда тоже. Конечно, женщины что-то выращивают, и продают прадедовы поделки. Но без охоты очень плохо. Еще года три назад прадед мог понемногу охотиться. Сейчас ноги совсем отказали. И надежда только на него, Шамси.

И вторая правда, что он боится. Очень боится. Да, он не верит ни в Аллаха, ни в шайтана. Прадед говорит, что мулла врет, значит, так и есть. В отличие от муллы, прадед не врет никогда. И в злых духов Шамси тоже не верит. Но всё равно страшно. Только это не повод для мужчины отказываться от добычи.

Охотник осторожно выглянул из-за скалы. Баран стоял метрах в пятидесяти. Отличная мишень: очертания четко видны на фоне закатного неба. И второй немного ближе и ниже по склону. Кого бить? Но руки не спрашивали голову. Две стрелы взвились одна за другой. И обе нашли свои цели. Всё-таки, он очень хороший лучник. Очень…

Может, духи этого ущелья и злые, но к Шамси они сегодня добры. Архары не сорвались на дно ущелья, а лежат на скалах, там, где паслись. Прекрасно. Сейчас он разделает туши, а завтра уйдет из этих мест и не будет больше гневить злых духов. И добрых тоже. Охотник вытащил нож и принялся за работу…

Самара, ул. Осипенко

— Вот теперь, Борька, я тебе скажу, что ты точно не задрот, — философствовал Герман на подъезде к бабушкиному дому. — Пришел. В морду дал. Все в шоколаде и новом прикиде…

Красный, как вареный рак Боря сидел сзади, уставившись в пол, и упрямо молчал.

— Ванек, завали, а? — рыкнул Урусов. — Борис, ты чего мордой кривишь?

— Да как-то странно получилось. Вышло, что мы пришли и ограбили. Он ведь брошенное подобрал, сейчас все так делают…

— А ты бы так подобрал?

— Ну, не знаю, нет, наверное.

— А если бы подобрал, а потом настоящий хозяин вернулся, ты бы что сделал?

— Отдал бы!

— Вот и он отдал. И не переживай на эту тему. Ты отцовское имущество отбил. Семейное, так сказать, достояние. Лучше скажи, что ты в драке творил…

— А что?

— Что? Троих уложил, пока я автомат с плеча сдергивал, и спрашивает, что! Как ты умудрился с такой скоростью грабками шерудить?

— Не знаю… — ефрейтор надолго задумался. Потом проговорил. — Олег рассказывал, у него такое в драках было. А папа говорил, что это у нас семейное. Бледнеем и убыстряемся. На инстинктивном уровне.

— Ну, ты и сказал, — хмыкнул Ванька, — я и словесов таких не знаю.

— Тебе и не надо, — ответил Урусов, — твое дело баранку крутить. Много думать будешь — все столбы наши!

И впервые подумал, что Борька, наверное, дойдет куда хочет. Если будет бледнеть при каждом опасном случае…

— Ребята, возьмите с собой! — вдруг произнес всю дорогу молчавший Юрка.

— С хера? — поинтересовался Урусов, — нам только еще одного ханурика не хватает. Своих алкашей достаточно.

— Возьмите, я пить брошу! Я ж не всегда алкашом был! Водила я! На дальнобое работал, «Манн» гонял! У меня все категории открыты! Вожу всё, от мотоцикла до танка!

— И как кардан-многостаночник дошел до жизни такой?

— Как-как! А так! — Юрка замолчал. Потом с дикой тоской в голосе произнес. — Вон, Борька семью свою ищет… Надеется… А мне искать некого… Из рейса вернулся пятнадцатого августа, а вместо дома — воронка… У «Прогресса» мы жили!.. В июле новую квартиру купили... Галка так радовалась… Две дочки были… Пять лет и три… Пришел, ни жены, ни дочек, ничего!.. Воронка… Я сначала по всем пунктам сбора бегал, по приемникам детским… А потом бросил… Сидел в квартире и пил. Как напьюсь, всё нереальным кажется… Сижу, с фотографиями разговариваю… Я в эту квартиру двадцатого пришел, как вода схлынула… Бабушку похоронил… По-человечески… Думаю, может, вернется кто, так хоть могилка будет… Мне-то и могил не досталось… — он посмотрел на Борю, — я ж тебя по фотографии узнал… Я имена ваши все знал, а как напивался, так без имен называл. Шахматист там, Лыжник, Маленькая… Думал, погибли все… Вы же мне, как родные, я же за вас, как за своих, пил… Чтобы чудо свершилось… Чтобы хоть кто-то выжил… А теперь ты и фото заберешь… Заберешь, не спорь… И правильно… Только совсем тошно будет…

Юрка сглотнул и продолжил:

— Возьмите, парни… Я водить не разучился, опыт, он не пропивается. Брошу пить — не подведу.

— А бросишь?

— Уже. Со вчерашнего вечера не пью. На утро не осталось, а ты, капитан, так и не опохмелил. — Горько усмехнулся Юрий. — И не надо. Лучше с собой возьми.

— Андрей…, — произнес Боря.

— Что Андрей? — окрысился Урусов, — нет, ну вот почему я такой добрый! Ладно, всё равно за фотками едем, заодно и твои шмотки заберем, доходяга! Только имей в виду, у нас не детский сад. Могут и грохнуть.

— Да по хрен! В хорошей компании и сдохнуть не страшно…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Ночь. Тишина, прерываемая только шумом дождя. Да часовые перекликаются на постах. Боевые действия приостановлены, чтобы продолжиться утром. Можно было и в темноте закончить бой, если бы не налетевший шквал. Но завтра, невзирая на погоду, джигиты войдут в Сангистан. И ничто не сможет их остановить. Укреплений, подобных разбитым, у матчинцев больше нет. И воинов у них практически нет. А пока лагерь спит. Даже победителям нужен отдых перед новым боем…

Часовой дошел до большого камня. Здесь граница его участка. Сквозь водяную пелену разглядел товарища с соседнего участка и двинулся обратно. Дежурить, конечно, лень, лучше бы прикорнуть, да хоть у этой же скалы, что столь удачно прикроет от дождя, да часок покемарить… Но в последнее время, баши всерьез занялся дисциплиной. Поймают — мало не покажется. Лучше уж доходить свою смену, а потом отоспаться. Боец зевнул…

Легкая, неуловимая взглядам тень метнулась к нему, вынырнув из стены падающей воды. Чужая рука зажала рот, лезвие ножа вошло под ребра, и бездыханное тело, придерживаемое убийцей, аккуратно легло на землю.

— Третий готов, — шепнула тень и скользнула в направлении машин…

Только что встретившийся с товарищем постовой остановился в удивлении. В полутора метрах, как из-под земли, возникла крупная собака. Большая собака. ОГРОМНАЯ СОБАКА. Часовой даже не мог представить, что в мире могут существовать такие чудовища. Шерсть топорщилась, словно и не поливает ее сильнейший ливень, который с трудом пробивает свет фонаря. Угольно черный зверь молча оскалил пасть, издевательски улыбаясь джигиту.

— Карашайтан! — прошептал человек и руки сами потянулись к автомату, но долей мгновения раньше пес прыгнул, и клыки сомкнулись на горле человека, не успевшего даже вскрикнуть. А зверь растворился в темноте…

Вид лагеря не изменился. Только разом, словно по команде, умолкла перекличка часовых. Разводящий, сидевший у небольшого костерка под навесом, поднял голову, прислушиваясь, но поднять тревогу не успел. Из темноты прилетела смерть…

А у оставленных у обочин дороги машин, на позициях пушек и у входов в наиболее крупные шатры мелькали почти незаметные тени… Еще более незаметные из-за непогоды.

Через десять минут лагерь вновь опустел…

Бодхани проснулся. Что-то изменилось. Он не сразу понял, что именно не так… Что?.. Заныла культя левой руки… В чем дело? Баши посмотрел на часы. Почти полночь. Время Иблиса… И тут до него дошло: часовые должны перекликаться. Обязаны. Но молчат…

Рот успел открыться, но не выкрикнуть сигнал тревоги. Часовая и минутная стрелка хронометра баши совместились на цифре «12», и лагерь взорвался…

Самара — Саратов — Волгоград

С «жигулевскими» «перетерли» быстро. Ребята были совсем не похожи на остальные местные «бригады». Даже манера общения, как ни старались, очень отличалась. Так что, не «терли» с ними, а разговаривали. Очень даже культурно и благопристойно.

Договорились, что за проезд по Луке разведка подбросит некий местный груз до Валов, деревни на бывшей трассе М5. Собственно, груз (какие-то мешки, похоже, с удобрениями) ехал на том же пароме, там его и перегрузили с машин хозяев на «газоны» сибиряков. И прямо из порта в Рождествено, колонна ушла на «трассу».

А через час, выгрузив несколько мешков в Шелехмети, поняли, что дороги «диких земель» — не самые худшие в мире. И в России тоже. Единственное, что радовало, что впереди было всего тридцать километров «полосы препятствий».

Вот тут и выяснились причины вчерашней доброты Урусова. Капитан заразился от своего подчиненного интуицией. Юра-Алкоголик оказался находкой местного значения. Действительно ли, он водил всё, что водится, осталось секретом, но и с «шишигой», и с «УАЗиком» управлялся на раз. Стоило ему сесть за руль, и перегруженный грузовик только что бессильно ревевший движком, пробуксовывая на очередном подъеме заболоченного проселка, начинал потихонечку, а потом и немного быстрее, ползти вверх, метр за метром преодолевая препятствие. Кроме того, Юрка неплохо знал эти места, и гроссмейстерская интуиция больше не требовалась. Тем более что в отличие от нее, новый «кардан» заранее учитывал состояние дорог и в крыльях для переправ не нуждался.

К вечеру добрались до Сызрани. Город, получивший ядерный заряд по заводу «Тяжмаш», обычный по нефтеперерабатывающему с сопутствующим пожаром, а в придачу еще и огненное наводнение (горящая нефть, плывущая по течению…), так и не оправился. Собственно, возрождать его было некому и незачем.

Ни Сундуков, ни Урусов тоже не нашли оснований для остановки, и заночевали километрах в семидесяти дальше города, благо заблудиться в родной области «проводник» не мог даже специально. Рано утром пошли дальше. На Саратов.

Дорога не баловала разнообразием. Все населенные пункты встречали приезжих массивными заборами, обнесенными колючей проволокой или мощными блокпостами, ощетинившимися оружием. Агрессивности, впрочем, не проявляли. Едете мимо? Езжайте, скатертью дорога, только нас не трогайте. В переговоры местные не вступали. Сам Саратов отличался от мелких деревенек, ранее встретившихся по дороге, разве что отсутствием сплошных заборов по-над трассой. Но полоса дзотов, выстроенных поперек пути в пределах прямой видимости друг от друга, впечатляла. Сама трасса контролировалась блокпостами, на которых хмурые мужики молча тыкали пальцем в сторону объезда и провожали недобрыми взглядами. На любую просьбу реагировали односложно:

— Запрещено!

Собственно, всё, что хотели сибиряки — это заправиться. Из-за «попутного груза» пришлось уменьшить запас горючки, и он таял с каждым километром. Впрочем, до Волгограда должно было хватить. А вот до Астрахани — непонятно…

— Охренели они все, что ли! — возмущался Урусов на очередном перекуре, — что за проблема в нефтеносном районе бензина продать?! А бригада пойдет, как выкручиваться будем?

— Бригаду заправят, — философски заметил Сундуков.

— Почему?

— Танками и добрым словом можно добиться гораздо большего, чем пистолетом и добрым словом. Пистолеты есть у всех, а танки только в Омске… Больше проблем с переправой будет. Так что не исключено, по тому берегу пойдут.

Урусов с сомнением посмотрел в сторону не видимой с этого места Волги.

— Не уверен. Ладно, пусть у Шмеля голова болит… — и уже залезая в машину. — Товариш штатный штурман, сколько до Волгограда осталось?

— Фигня вопрос, товарищ капитан. Километров тридцать. Дубовку проезжаем. И по городу пятьдесят… — тут же ответил Юринов.

— Так вроде же нет города.

— Говорили, что нет. Тогда объезжать придется. А как — не знаю…

— Я знаю, товарищ капитан, — неожиданно сказал Поляков, — я же местный.

— А чего раньше молчал?

— Так не спрашивали… Товарищ капитан, а можно будет в наш дачный поселок заехать? Мы всего-то километрах в пяти проходить будем. Бабушка с сестрой точно там были, когда грохнуло…

— Вот млять! — вскинулся Урусов, — у нас разведка, млять, или поход, млять, по могилам, млять, бабушек? Дер флюгцойге мегазвиздец! — но сам прекрасно понимал, что заедет. Из-за того и злился…

Впрочем, местность Поляков, действительно, знал. Сначала попытался вести колонну впритирочку к городу, но после того, как пару раз уперлись в край какой-то воронки, скомандовал резко вправо. После этого ехали хоть и по проселку, но вполне приличному, а главное, никуда не упираясь и не возвращаясь.

Поляков без остановки рассказывал, какая у него хорошая семья. Все уши прожужжал. Достал так, что его начали посылать. Даже Урусов, ушедший вроде бы в себя, не выдержал подобной лавины слов, и пообещал развернуть джип, если сержант немедленно не заткнется. Или вообще пересадить говоруна на капот, чтобы поработал носовой фигурой. К этому моменту «Тигр» уже свернул «к дому», оставив остальных подождать на развилке километрах в пятнадцати от цели. Жечь дефицитную горючку на четырех машинах ради «вечера воспоминаний» капитан не собирался.

Заткнулся Димка минуты на три, а потом стал, уже шепотом, втолковывать Шаху, какая у него, Полякова, классная сестра. Шах, еще не отошедший от самарских впечатлений, пропускал словесный понос мимо ушей, но и не прерывал, давая парню выговориться.

— Юлька, наверное, красавицей стала, — с жаром шептал Поляков. — Еще с садика кавалеров куча была! А сейчас… Ты увидишь, точно влюбишься… Выдам ее за тебя замуж, будешь мне шурином…

— Заткнись, Поляк, — опять не выдержал Урусов, — это ты ему шурином будешь, а он тебе — зятем. Или как там степени родства называются? Лучше дорогу показывай. Сейчас куда?

— Налево, — не обиделся Поляков, — почти приехали…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Дождь… Он начался вечером, когда добыча была разделана и уложена в тюки. Сами горы говорят охотнику, что пора уходить. Или духи намекают на то, что загостился… Но куда пойдешь ночью? Вот с утра никакой дождь не остановит Шамси. Даже с таким грузом до дома всего полдня пути. А пока он переждет ночь под навесом из брезента. Даже маленький костерок можно зажечь. И пожарить кусочек мяса. Как хорошо… А завтра он вернется с добычей. Мяса хватит на неделю, а то и больше. Еще шкуры. Из рогов прадед сделает что-нибудь, что можно продать…

Тихо… Только равномерный шелест дождя да шуршание листьев под порывами ветра… Тонкий слух охотника выделяет непривычный звук. Шаги? Если и шаги, то не слышанные раньше… Кто-то очень крупный ходит неподалеку. Гораздо крупнее волка или барса. И человека. Медведь? Нет, медведь ходит не так… Может, дэв?.. Мальчик вытащил нож. Лук убран в чехол, и доставать его в дождь — последнее дело. Тем более, шаги затихли… Зато возник вой… Сначала тихий, на грани слышимости, но на каких-то запредельных нотах, жуткий, пробирающий до костей… Звук постепенно усиливался, крепчал, заполнял всё вокруг… И вдруг кончился, мгновенно сменившись пронзительным визгом. Так может визжать умирающий зверь, попавший в челюсти хищника. Только ни один зверь не умирает так громко.

Шанси вскочил, оглядываясь. Откуда идет опасность? Какая? Ничего не видно… Звуки опять поменялись. Вместо визга лес заполнился громоподобным хохотом, опять зазвучал вой и громкое чавканье. Шамси вспомнил книгу, которую ему, маленькому, читал прадед, про огромных ящеров, живших очень давно. Казалось, охотник перенесся во времени, и вокруг бегают эти ящеры. Звуки доносились со всех сторон. Вой, визг, уханье, чавканье, грохот, шаги… Громкие, жуткие, выворачивающие душу… Охотник стал маленьким мальчиком, потерявшимся в темной комнате.

«Я не боюсь, не боюсь, — шептал мальчик, сжимая рукоять ножа, — они сами боятся, раз не нападают. Их отпугивает костер! Нечисть боится огня!»…

Резкий порыв ветра сорвал полог, и поток дождя хлынул в костер. Тот потух мгновенно… И тут же, как по команде, стихли звуки…

И в наступившей темноте и тишине из леса выступило чудовище. Зверь был немного похож на волка. Или медведя. Только намного крупнее, массивнее. Ночью он смотрелся черным, хотя разобрать в темноте цвет было невозможно. Шкура светилась мертвенно бледным светом с синим отливом. Сверкали белки глаз. Порождение шайтана зевнуло, обнажив ярко светящиеся белые клыки, размером в палец Шанси. В пасть чудовища легко поместилась бы голова мальчика…

«Гуль-ёвони, — мелькнуло в голове, — они всё-таки существуют…»

Охотник стиснул рукоять ножа, из последних сил удерживая на месте ноги, готовые броситься наутек. И услышал шорох справа. Косой взгляд… О Аллах, за что?! Второе чудовище было копией первого…

— Где мой обед? — спросило оно, облизываясь. Зверь говорил на таджикском, низким хриплым голосом.

— Вон он, пытается напугать нас железным клыком, — послышался ответ.

— Нас?

И звери громоподобно расхохотались, а в ответ им захохотал весь лес.

Нервы Шамси не выдержали, и он бросился в темноту, в одной руке сжимая нож, а во второй — подхваченный в последний момент чехол с луком. Бросить семейную реликвию его не могли заставить ни светящиеся чудовища, ни злые духи…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

Посёлок был сожжен. Частично сохранился только фундаментальный кирпичный забор по периметру, да обгорелые остовы домов. То ли молния в бочку с бензином угодила, то ли детишки со спичками неудачно поиграли, то ли проводку закоротило.

Впечатление это нарушалось снесенными воротами, следами пуль на кирпиче и сгоревшей коробкой БТРа на центральной улице. Да и не могло коротнуть на всех участках одновременно. Пожар случился давно, острый запах гари успел выветриться полностью.

Джип загнали внутрь, чуть не пропоров колесо, вылезшим из полусгнивших ворот гвоздем. Ваньку Германа оставили караулить. Втроем двинулись по улице. Урусов еле сумел притормозить разогнавшегося сержанта.

— Нам еще одной дурной стрельбы не хватает, ага? — И загнал Полякова в арьергард их маленького отряда.

До поляковского участка добрались минут за десять. Смотреть было не на что. Димка тупо обошел вокруг почерневшего от сажи фундамента с двумя уцелевшими кирпичными столбами, уныло поковырял носком ботинка черную слежавшуюся массу и вдруг, присев на корточки, стал остервенело рыть ее голыми руками, забыв про висящую на ремне лопатку.

— Ты чего, Поляк?

Поляков выпрямился и протянул к Урусову руку. На ладони лежал закопченный, но вполне узнаваемый кругляшок.

— «За отвагу», — уважительно произнес капитан, — еще той войны…

— Прадеда… — выдавил сержант. — Погибли мои... Бабушка никогда бы медаль не бросила… Вместе с похоронкой пришла…

Все молчали.

— Не хорони раньше времени, — сказал, наконец, Боря, — тут бой шел. Надо было самим спасаться, детей спасать. Могли не успеть… Не до медали было…

Поляков только покрутил головой. И отвернулся, скрывая предательски заблестевшие глаза.

— Обойдем весь поселок, — решил Урусов, — может, есть кто живой…

— Обойдем, — тихо согласился Поляков. Но в голосе уже не было даже тени надежды.

Таджикистан, ущелье Зеравшана, укрепления кишлака Сангистан

Шоди Диноршоева разбудил грохот, раздавшийся со стороны лагеря врага, и жуткий, леденящий душу вой. Спросонья казалось, что демоны ада вырвались наружу и орут от счастья, оказавшись в мире смертных. Ополченец выскочил на остатки стены, где, несмотря на непогоду, уже собралась вся «армия» матчинцев, и оторопело уставился на открывшуюся картину, напомнившую сказки, которые рассказывала маленькому Шоди бабушка...

Бивак ахмадовцев пылал. Столбы ревущего пламени демонами рвались в неведомые выси по всему лагерю, не обращая внимания на льющие с неба потоки воды. Особенно свирепствовали ифриты c двух сторон от дороги, где, вне зоны досягаемости стрелков Матчи, стояли вражеские машины. Грохочущим фейерверком рвались боеприпасы на позициях артиллерии, охваченных огненным дыханием Иблиса. Пасти невидимых оборотней-аджахоров метали молнии и рассыпали маленькие шарики огня, разя мечущихся по лагерю ахмадовцев. А над всем этим, перекрывая остальные звуки, царил вой Аджахи, царя драконов, прерываемый лишь раскатами громового хохота и ударами грома…

— Спаси нас, Аллах всемогущий, — повалился на колени Шоди. — Злые дэвы вышли из Джанахейма забрать наши души.

— Не наши. За ахмадовскими пришли, — потрясенно сказал оказавшийся рядом старый Арбоб, сосед Шодди по кишлаку, смахивая воду с лица. — Даже если это дэвы, то они на нашей стороне.

А вакханалия злых сил продолжалась. Новые языки пламени сквозь дождь взметались к небу, навстречу летящим молниям, взрывались камни, рассыпая вокруг себя мириады обломков, метались огромные, страшные тени. Четыре стихии сошлись воедино. Огонь, выбрасывая вверх пласты Земли боролся с Водой в Воздухе и побеждал... Вышедшие из Джанахема духи пожирали вражескую армию, рассыпая вокруг искры огня, и даже сам Аллах был бессилен остановить адскую оргию…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

Живые обнаружились в крайнем доме, у леса. То, что дом жилой, видно было издалека. Все развалины ближе ста метров от дома разобрали, чтобы никто не мог подойти незамеченным. Само здание превратили в крепость: стены кто-то обложил дополнительным слоем кирпичей, заложил окна, оставив только узкие амбразуры. Тот, кто это делал, очень спешил: выглядело не слишком эстетично, но надежно.

— Спец делал, — прокомментировал Урусов, — не похоже на садовые участки учителей. Не удивлюсь, если тут еще и ПОМЗами засеяно…

Осматривали дом из-за ближайших развалин. Как добраться до обитателей, толковых мыслей не было. Поляков хотел просто пойти и постучать в дверь.

— Если по дороге летчиком не станешь, где гарантия, что не шарахнут? Морда у тебя, сержант, конечно, симпатичная, но издалека — вполне себе злобная. — Поникший Поляков все же послушал Урусова.

Проблема решилась сама собой. Из-за амбразур раздался голос, явно усиленный мегафоном:

— Эй, вы там, кончай в прятки играться! Кто такие? Выходь на площадку, а то бонбой шарахну!

— Сторож это! — сказал Поляков. — Он всегда так говорил. Я выйду.

— А он в тебя «бонбой шарахнет». Вдруг уже завел? Тут сиди. Покричи, может, расслышит.

— Дядь Гера! — завопил сержант так, что Урусову заложило уши, — это я, Димка Поляков с семьдесят второго участка. Не стреляйте, я про своих узнать хочу!

Как ни удивительно, но, похоже, его услышали.

— А ну, выходь к воротам, я сказал! Там и побачим какой такой Поляков-Шмоляков…

— Давай, — кивнул Урусов.

Сержант закинул за спину автомат и неспешно двинулся к дому. Он был метрах в двадцати, когда последовала новая команда:

— А ну, стой, где стоишь! Да треух свой сними, я тебя щас опознавать буду!

Дмитрий сдвинул кепку на затылок и снова заорал:

— Дядь Гера! Вы про моих знаете что?

Вместо ответа бронированная дверь распахнулась, из дома вылетела невысокая темноволосая девчонка в стареньком камуфляже, и с радостным визгом повисла у сержанта на шее. — Димка!!! Живой!!!

— Слышь, Шах, — бросил Урусов, — пошли. Кажись, повезло Поляку. Быть тебе его родственником…

— Да я, в общем, и не против, — откликнулся тот, во все глаза разглядывая девчонку, — только еще у нее спросить надо.

— Вот Поляк и спросит. Пошли…

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Шамси бежал по лесу, не разбирая дороги. Дождь все усиливался, вода текла по телу, сбивала с ног. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, нередко вырывая из нее клочья. Под сапоги попадались то камни, на которых подворачивались ноги, то скользкая глина, не держащая подошвы. Не один раз охотник падал, кубарем скатывался с небольших склонов, с разгону влетал всем телом в лужи, поднимая фонтаны брызг. Но вскакивал и мчался... Быстрее, быстрее, неважно, куда. Туда, куда несут ноги, подальше от невозможных светящихся зверей, по-таджикски обсуждающих его, как свой обед… Быстрей! А вокруг шумел лес. Выл, визжал, кричал. Хохотал и хрустел, чавкал и топотал…

Шамси не замечал, что бежит вовсе не по кратчайшему пути, не воспринимал закладываемые петли. Даже не удивляло, что его до сих пор не догнали смеющиеся чудовища… Он убегал, как в ужасе бежит заяц от лисы, а перегруженное сознание отошло в сторону и милосердно не мешало перепуганному человеку.

Уже на рассвете охотник выскочил на дорогу, зацепился ногой за камень на обочине, и в который раз рухнул лицом вниз. Но на этот раз он был уже внизу. И, наверное, в падении пересек невидимую границу ущелья.

Лес замолк. Тут же. Охотник с трудом поднялся, постоял, не веря в наступившую тишину, сориентировался и медленно побрел вниз, не обращая внимания на текущие по телу струи…

Домой он пришел только через два часа. Совсем не было сил. Старый Шамси, при виде оборванного, мокрого, перепачканного и исцарапанного правнука только покачал головой:

— Что с тобой случилось, батыр?

— Ты не поверишь, ата, — прошептал тот, — они существуют. Они гнали меня всю ночь… И непонятно, почему не догнали. Пришлось бросить всю добычу. Но, — глаза парня зажглись гордостью, — я сохранил лук!

— Кто «они»?

— Злые духи Пасруда!

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Хомяковские это были, — рассказывал сторож, — три дня еще после безобразия не прошло, как заявились, ироды. У нас при «поросёнке» пол поселка баре скупили, вот по их душу и пришли. А тут уже не разбирали, кто буржуй, а кто учитель…

Да только обломилось им. Баре при охране все были, оружные. Да и простые люди… Бабушка твоя двоих пристрелила из отцовской пистоли… Как и сохранила-то ее все эти годы… Патроны у нее кончились… Но главное — Сашок с тридцать седьмого участка, ты его помнишь, небось?

— Дядя Саша? Высокий такой старик, с усами?

— Хм… старик… я, чай, постарше буду. Так вот, Сашок еще в кегебе служил, оказывается. Дома целая арсенала хранилась! Первым делом танку из ракетницы сжег. А потом… Отбились, в общем… Но тому краю, где ваши участки, не повезло. Там только учительские и оставались, оружия, считай, и было, что пистоля бабушкина. Никто не выжил там… Юльку, вот, Сашок вытащил. Ссильничать ее пытались… Потому и успел…

— Как ссильничать?! Ей же двенадцать лет было!

— А им не один хрен? Ироды и есть. Кровь почуяли, последние мозги с катушек послетали.

Поляков слушал деда, не поднимая головы. В глазах стояли слезы. Боря с ужасом пытался представить, что и как он найдет в Таджикистане. Урусов мысленно благодарил жопную чуйку Шмеля и собственную паранойю, заставившую его одиннадцать лет назад объявить «Грозу» чуть ли не на ровном месте… Юлька не отходила от брата, время от времени постреливая глазками в сторону Шаха. «Эх, судьба Шаху с Поляком породниться, точно судьба, — мелькнула шальная мысль. — А что? Жизнь-то, вроде как, продолжается…»

— Опосля баре-то поразъехались, перепужавшись, а мы втроем и остались. Хоромы барские посжигали, чтобы шелупонь всякая по ним не шарилась…

— А дядя Саша где?

— Схоронили его по весне. Не такой и старый был, но и не мальчик ужо. А дырок в нем прежняя служба немало оставила. Так что ты, Митрий, вовремя приехал, хомяковские Сашка пужались, как узнают, что помер он — жди гостей, как пить дать…

— Уже дождались, — вмешался Урусов. — Пара джопов подъезжает, битком набиты. Кто может быть?

— Так они ж, гады, кому ж еще… Кого помянули не к часу, те и объявились. За вами на тихую ехать могли. Али про Сашка узнали. Судьба так выпала…

— Хомяковцы… — протянул Поляков с совершенно не свойственной самому незлобливому сержанту Заимки интонацией и передернул затвор.

Капитан посмотрел на сержанта, потом на побелевшее лицо и сузившиеся глаза Шаха. Пиндец грызунам, однако. Не вовремя понаехали. Или, скорее, вовремя — не придется вылавливать по всей области…

Таджикистан, ущелье Зеравшана, кишлак Шамтуч

— Что там произошло, брат? Наши ополченцы рассказывают просто жуткие истории…

Фатхулла Рахманов был озадачен и не скрывал этого. Удивление прорывалось во всем, от выражения лица, до того, что он встретил брата на окраине поселка. И стоило больших трудов увести его в дом, подальше от лишних ушей.

— Что случилось? Бодхани-баши решил покончить с нами. Такой силы он раньше на Сангистан не бросал. Похоже, снял всю артиллерию с Анзоба и отогнал «броню» от Пенджикента. За один день стены сровняли с землей. Мы почти проиграли бой и готовились утром умереть. А ночью случилось чудо. Кто-то напал на лагерь Бодхани. Очень похоже на работу спецназа. Старого спецназа. Наставили мин и растяжек среди шатров Бодхани, взорвали и подожгли броню и машины, да еще спровоцировали панику какими-то звуковыми устройствами. Пиротехники тоже не жалели. Одним словом, навели шороху... Это надо было видеть!

— Бойцы болтают о дэвах и Аджахи!

— Болтают. Неведомые друзья не поскупились на спецэффекты. Когда всё кончилось, половина войска стояла на коленях, взывая к Аллаху. А ведь мы наблюдали это со стороны. Представляю, каково было ахмадовцам, — Шамсиджан улыбнулся. — Думаю, утром Бодхани вместо армии имел стадо перепуганных баранов. Во всяком случае, ушел еще до рассвета, бросив всю технику. Правда, от нее мало что осталось.

— Ты думаешь, это были люди?

— Послушай, Фатхулло, ну какой смысл демонам помогать нам? Кутрубы и ифриты бы сожрали всех, а не только ахмадовцев. Или считаешь, что наши воины безгрешны или невкусны? Нет, это были люди. Вот только интересно, что за люди… Провести такую операцию может далеко не каждый. Но кто бы это не был, остается только благодарить. Наша смерть откладывается. И надолго. Ахмадов не скоро соберет такую силу.

— И кто же это? Предположения есть?

— Не знаю. Пенджикенту не по зубам. Урусы могут потянуть. И узбеки. Всё. Но не понимаю их интереса. Да и далеко обоим…

— Всё интереснее и интереснее…

— Угу…

Братьев прервал стук в дверь.

— Кого там еще принесло?

— Извините, командиры, — всунул голову в дверь боец из охранного десятка, — тут к вам этот… посланец Иблиса… То есть, Ирбиса…

— Зови. — Фатхулла повернулся к брату. — Никак не отойдут от ночного приключения… Как думаешь, брат, опять от Ахмадова?

— Рановато для него. Сейчас узнаем.

Шамсиджан повернулся к вошедшему. Как обычно, молодой, небогато одетый таджик. Опять новое лицо, Ирбис никогда не присылает дважды одного и того же человека.

— Здравствуйте, уважаемые. Вам просили передать. — Гость протянул старшему брату шкатулку. — Послание внутри.

— Отправитель не доверяет «языку» Ирбиса? — удивился Фатхулла.

— Он считает, что так вам будет удобнее обдумывать его слова.

Шамсиджан открыл шкатулку, и лицо... Фатхулла никогда не видел брата настолько удивленным. Сержант внимательно осмотрел извлеченный предмет, даже специально понюхал его, хотя запах и так ощущался достаточно далеко… Потом прочитал приложенное послание. Протянул листок брату. Подождал его ответа…

— «Дважды пришедший вовремя в третий раз может и не успеть. Сержанту лучше отдать честь полковнику», — вслух прочитал младший. — Ты думаешь…

— Да! Умных людей надо слушаться.

— Хорошо.

Шамсиджан обратился к гостю.

— Я прошу вас немного подождать уважаемый. У нас будет послание в Душанбе. Полковнику Рюмшину.

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Седьмой, так это наши подкатывают? — вновь ожил динамик рации.

— Нихт, Ванья! Квакинцы местные. Жопу в горсть и к нам!

Капитан обернулся к деду.

— Машину есть, где сховать?

— Что?

— Спрятать, млять! — рявкнул Урусов на растерявшегося сторожа.

— А… да… да… есть! — тут же засуетился дядя Гера, смешно всплеснув руками. — Мы ее, туточки… за дом всунем! Ворота там, железом заставленные! Никакая вражина не подкрадется!

— Сомневаюсь, — буркнул в ответ капитан. — Борь, с дедом до «Тигры», Ваньке покажете куда, что. А мы тут приглядимся. Дед, млять, бонбой только вражину не стращай. Долбай сразу.

Юринов тут же выскочил из дома, волоча за собой деда, от скорости происходящего, даже не сопротивлявшегося бесцеремонному Шаху.

— Поляк!

Сержант вопросительно кивнул, весь собравшись, как перед броском. Урусов дернул подбородком вверх. Сержант снова кивнул и без слов полез на чердак.

— Ой, а мне что делать? — подняла глаза на Урусова девушка.

Андрей покосился на испуганное лицо. На глазах слезы, губа закушена… А так — красивая. Повезет Борьке. И дети, будут умные и красивые… Прямо как у самого капитана…

— Сначала успокоиться, — капитан ласково пригладил взъерошенные сквозняком волосы.

— Хорошо, попробую! — опять шмыгнула носом Юля.

— Вот и умница! — улыбнулся Урусов, и выглянул наружу сквозь узкую щель, которая когда-то была окном. «Не знаю, дядя Саша, что ты за человек был, и какие погоны носил, но поработал на совесть. Такую кладку не каждый фугасный снаряд возьмет. Так что, потанцуем, девочки, польку-бабочку, за ногу вас, сцуков, да об угол башкой. Тут такой, млять, «Дом Павлова» организуем, что жидко обгадитесь! Или мы не в Сталинграде?!»

В пределах прямой видимости врага еще не было, но вдалеке начинало мелькать неразборчивое на таком расстоянии ворушение. Понятно. Ворота блокируют, через забор лезть готовятся…

Заполошно протарахтела очередь. Явно не «Калаш». Из «Кедра» какого балуются… Заодно, стало ясно, что договориться не сможем. И не будем… Оно нам надо, с шантрапой общаться?

Урусов тронул кнопку гарнитуры:

— Сундук — Седьмому!

— На связи!

— У нас гости. Закусь не светит, но налить обещают.

— Сундук принял. Выдвигаемся.

Вот и замурчательно, господа присяжные заседатели. Ребяток тут, от силы с десяток по нашу душу явился. Если напролом пойдут, мы их даже вдвоем с Димкой положим. Основная задача — не поймать шальную пулю. И дождаться Сундука. Засада тут крайне сомнительна. Не то пальто.

Мимо дома прошуршал пробитым колесом «Тигр». И когда только успели, клоуны? Шах махнул рукой, и что-то проорал неразборчивое. Да и так понятно, что они с тылу останутся. Принцип круговой обороны — свят…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Санька

— А теперь объясни, зачем?

Папа рассержен. Очень. Говорит тихо и спокойно, совершенно ледяным голосом. А у деда в глазах слезы стоят. Было бы из-за чего! Ну, поиграли немножко. Пошутили. А чего он влез на чужую территорию? На нашу! Мы же его не убили! А вполне могли, никто бы слова не сказал…

— Ну, пап…

— Во-первых, я не припомню, когда тебе исполнилось четырнадцать лет?

Опускаю глаза и ковыряю землю большим пальцем левой ноги.

— Ну, пап… У Вальки одного человека не хватало… Я же подготовку по пятнадцатилеткам прошла…

— Вижу, как прошла! Руки-ноги выросли, мозги нет! Когда вы заметили чужака?

— Когда через хребет перелез…

— И за каким хреном было его весь день вести?

— Так неизвестно же, может, опасен… Между прочим, это не я решила. Валька так сказал, мол, трогать не надо, только последить. Потому что не враг, а простой охотник. Сделает свои дела и уйдет вниз.

— И?

— Ну, он же не ушел…

— Саня! Он бы ушел утром. Никого и ничего не увидев. Ты не согласна?

Ну, согласна, конечно. Можно было просто последить. А можно… Но так весело получилось… Как он перепугался! Стоит весь бледный, нож в руке зажал, смотрит на Коно, как будто собаку ни разу не видел… А когда еще и Ленг вылез… И пургень подкатил вовремя… Смехотища…

— Дочь, пойми. Если перед тобой враг, его убивают. Если друг — приглашают в гости. Если идет мимо — пусть идет. Мы не исусики. Мы умеем быть очень жестокими. Но это должно иметь смысл. Ни над кем никогда не надо издеваться просто так. А вы это делали ради хохмы.

— Мы не издевались…

— Да? А ты себя поставь на его место!

Пытаюсь. Не получается. Чего бояться-то было? Подумаешь, пара собачек, горсть гнилушек да несколько рупоров, чтобы голоса усиливать. А он рванул, как ошпаренный. Ночью, в пургень, напролом через лес… Пришлось даже за ним идти, чтобы шею не свернул с перепугу.

— Не могу.

— Что? Так страшно?

— Не, не страшно. Совсем.

— Не можешь абстрагироваться от любимой собачки? Представь вместо нее медведя.

Медведя? Интересно… Один медведь выходит на меня в лоб, второй сбоку. Арбалета нет, лук достать не успею, только нож. Скорость реакции у медведя хорошая, уязвимые места… В прямом контакте не успею, зацепит лапой… Значит, прыжком вверх, через него, удар при перелете, ножом по горлу, других вариантов нет. Предварительно врезать в нос, слабое место… При приземлении перекатом под дерево, на случай, если промахнусь. Да и второй есть… Ой блин!

— Папа! Он мог поранить Коно!!!

Папа качает головой.

— Бесполезно, — говорит он деду, — она прикидывает, как удобнее резать медведей. Ничего не боится, суперменка чертова. … Как она может представить чужую боль…

И неправда, боль очень даже могу. Но что в ней страшного? Да и не было этому парню больно…

— Внучка, — вздыхает дед. — Он не мог поранить Коно. У парня нет такой подготовки, как у тебя и твоих друзей. Ты знаешь, что рассказывают о нас внизу?

— Знаю.

— Представляешь, как должна быть важна парню добыча, что он пошел сюда? Или думаешь, ради спортивного интереса?.. В кишлаке голодная мать и младшие, которых надо кормить. Если он погибнет, делать это будет некому. А если не добудет архара — нечем. Поэтому и пошел. Его трясло от ужаса весь день. Не за себя, за младших. Еще пургень, для них это кара Аллаха. Он и так был на пределе нервного срыва. А тут вы со своим спектаклем… Не надо оправдываться. Просто постарайся понять.

Я молчу. Потому что представила: не суметь накормить младших, умирающих от голода… Пойти на что-то невозможное, и всё равно не суметь. Нет, не представила, я не могу себе представить, что может меня остановить в такой ситуации… Но этого парня остановила я…

— Деда, я отнесу этих баранов… И еще двухвосток отсыплю... Недельный запас... Я могу неделю поголодать… Дед…

— Нет. То, что надо, лучше сделают другие. Просто всегда сначала думай. Хорошо думай. Ладно, Санечка?

Киваю сквозь слезы. Увидел бы кто — не поверил: бешеная Санька плачет… Но дед умеет просто объяснять самые сложные вещи. По крайней мере, мне…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Эй, доходяги, выходи по одному, с поднятыми руками! — даже как-то весело проорал «парламентер». — Старшой ваш помер, так что все, приплыли! Господин Хомяков обещает сохранить жизнь! И частичное здоровье! Не всех, конечно, частей тела! — и гнусно загыгыкал.

Девушку затрясло. То ли от страха, то ли еще от чего… Урусов поймал ее лицо ладонями, и тихо, но уверенно сказал прямо в заблестевшие от слез глаза:

— Юлия Батьковна, если не перестанете плакать, ваше прекрасное личико покроется морщинами. И в Вас перестанут влюбляться прекрасные прынцы на камуфляжных «Тиграх». Понятно?

Девушка кивнула. И тут же шмыгнула носом.

— Раз понятно, значит, ты молодец и умница. И вообще. А сейчас, марш в коридор, ложись там на пол, и лежи, тихо-тихо. Как мышка. Что бы не случилось.

Поляковская сестра отчаянно замотала головой:

– У меня пистолет есть. Бабушкин. Только патронов нет.

— Спрячь подальше пока, — сказал Урусов, покрутив в руках «Вальтер» с выгравированной надписью «Старшему лейтенанту Полякову. ГУКР 3-й Белорусский». — А как он до вас дошел? Брат твой говорил, медаль с похоронкой пришла.

Юля опять всхлипнула, но уже потише:

— Сослуживец привез после войны…

— Ладно, потом расскажешь. Патроны тут «Парабеллум» девять на девятнадцать, их есть у меня...

— Я…

Урусов пригрозил непослушной девчонке кулаком. Та кивнула и попыталась улыбнуться.

— Ну, так что, долго мне ждать придется?! — продолжал надрываться бандит. Он уже подошел метров на двадцать к дому. Еще немного, и начнет внутрь заглядывать… — Вам что, с перепугу уши позакладывало?!

Сверху бухнул одиночный выстрел, непривычно громкий. Урусов кинул быстрый взгляд на девушку. Та даже не вздрогнула… Ну, и замечательно. А вот к окошку я тебя, красавица, в жисть не пущу. Нельзя красивым девушкам смотреть, как сучат ногами агонизирующие трупы, загребая скрюченными ладонями комья грязи. И как плещется на месте головы черно-красная лужа…

Сволочь ты, сержант Поляков. Не мог в тушку жахнуть? Похоже, что жаканом влепил. Только что там за гаубица наверху?

— Наверху у нас ружье дяди Сашино. «Трехлинейка». Он еще, когда охотиться собирался, пули напильником стачивал немного… — верно поняла удивление капитана Юля.

— Матерый браконьер… — протянул Урусов. — Я бы с таким в лесу встретиться не хотел.

— Он такой был! — с нескрываемой гордостью заявила девушка.

Мдя, Борис Викторович… Вам срочно надо обзаводиться привычкой стрелять из ПК с одной руки. Тогда все шансы за тобой будут. Безоговорочно…

— Раз начинаешь хвастаться, значит, точно успокоилась.

Над головой пронесся маленький свистящий вихрь. Несколько пуль со звоном отрикошетили куда-то внутрь, все же сумев нащупать «окошки». Началось. И кто же это у нас такой меткий, что сразу засек? Если дальше в таком духе пойдет — грохнут тебя, капитан, и не только тебя. А Первая Конная Буденного только в сказках вовремя появляется. Ребята, похоже, где-то тормозят. Если еще и их прищучили… Неа, не начнется. Похоже, подряд косят, вон, лупят во все стороны.

— Так вот! — Урусов вытащил из-под погона берет. Отряхнул с новенького зеленого сукна мелкое кирпичное крошево, и нацепил на затылок. Где берет каким-то чудом все сумел удержаться на давно не стриженных волосах. — На чем я остановился?

— На том, что надо успокоится! Я успокоилась! — натянуто улыбнулась Полякова, всем видом демонстрируя готовность к подвигам. — А берет зачем?

— А это как моряки тельняшками светят, так от то и погранцы беретами красуются. Положено. Я, вон, свой старый сыну отдал, так судьба военторг на пути поставила. С новым.

— Так у вас сын есть? — хихикнула девушка, совершенно не обращая внимания на пыльную взвесь, плотной завесой стоявшую в помещении.

— Ага. И жена с дочкой.

Снова прогрохотала автоматная очередь, впустую дырявящая воздух. Лишь оставила отметины на кирпичах. То ли у нападающих кончилось везенье, то ли выдумали что-то хитрое … Первое — скорее.

— Уже говорил, что ты умница?

— Еще нет!

— Значит, уже сказал. А теперь, умница моя… — Урусов выглянул наружу. Труп застыл, некрасиво раскинув ноги. Бандюки, прячась за складками местности, и потихоньку подползали поближе. Ну, пусть ползут. Идиоты… Должны же понимать, что на стволы лезут… Ладно, они нам не дети, а вероятный противник.

— Начинать? — сам себе шептал капитан — Не-а, далековато. С их темпами, минут двадцать есть еще. Если сержант не начнет из своего карамультука садить не глядя… Когда ярость благородная волною вскипит… Поляк, не стрелять! — заорал Урусов.

— Принял! — донеслось сверху.

— А теперь, — снова повторил капитан, обращаясь к девушке, — у тебя целых три очень важных поручения! Первое — смотреть, чтобы никакая паскуда не проскочила краем нас. Как увидишь, сразу кричи. Разрешаю меня пинать. Даже ногами. Второе — набивать магазины. Цинк открытый в РДшке есть, запасные тоже где-то там. И третье — постоянно читай про себя стрелковую молитву.

— Какую-какую? — переспросила Юля. Судя по всему, девушка уже действительно успокоилась. — Я никакую стрелковую молитву не знаю! Дядя Саша не говорил, что такая есть…

— Дярёвня… — разочарованно протянул Урусов. — Слушай сюда, тогда, представитель некультурного слоя, не читавший классику… «Сделай спуск мой плавным, святой Макаров, сделай прицел мой не сбитым, святой Драгунов…»

Девушка от неожиданности прыснула смехом, но послушно начала повторять:

— И не перекоси пружину мою боевую, святой Браунинг…

В такт размеренному ритму «молитвы», Урусов уронил флажок на одиночную стрельбу, передернул затвор… Первая цель послушно подставила тушку под срез… Как не выбирай «холостой» ход курка, выстрел все равно будет хоть немножко, но неожиданным…

Тушка врага смешно дернула руками и завалилась в грязь. Остальные как с цепи сорвались, шарахнув сразу из всех стволов. Сквозь ставший вдруг вязко-тяжелым воздух, вдруг закрутилась, чертя дымком запала причудливую спираль, ребристое тело гранаты… Урусов только и успел, что откатиться от амбразуры, накрыв телом Юлю. А та, прерывистым голосом все повторяла наскоро заученные слова, утонувшие в близком разрыве…

Таджикистан, окрестности Айни

По улице кишлака неторопливо шел высокий старик. Старый стеганный халат неопределенного цвета, черная тюбетейка. В поводу — маленький серенький ослик. Животному приходилось нелегко, вес поклажи был явно не мал. Путник двигался ровным спокойным шагом, выдававшим опытного путешественника. Подошел к калитке, коротко стукнул в нее посохом и, дождавшись возгласа хозяина, вошел во двор.

— Ассалам алейкум, уважаемый!

Сидевший на дастархане, еще более древний старик, поднял на гостя глаза. Удивительно молодые...

— Ваалейкум ассалам. Выпей чаю с дороги, путник, и расскажи, что привело в эти края.....

— Спасибо на добром слове, ата! Разве можно отказаться от пиалы, протянутой дружеской рукой?

Выскочившая из дома женщина принесла еще одну пиалу и чайник. Пришедший подсел на дастархан к хозяину. Оба отдали должное божественному напитку. Разговор возобновился только после второй пиалы:

— Скажи, уважаемый хозяин, туда ли привел меня Аллах, куда я держал свой путь? Мне нужен дом Шамси Абазарова.

— Аллах направил твои стопы в нужное место, — неторопливо ответил хозяин. — Это дом Абазаровых, а Шамси — моё имя. — И, увидев удивление на лице гостя, добавил. — И имя моего правнука. Кто из нас нужен тебе? И как твоё имя, путник?

— Оглашать моё имя нет нужды, я безымянный посланец того, кого в этих краях называют Ирбисом. Ты, наверное, слышал о Леопарде Гор, ата?

Абазаров кивнул.

— И хотя невежливо быть безымянным в гостях, я не стану вспоминать, как меня звали до того, как мир окончательно сошел с ума...

Гость замолчал, и старики опять сосредоточились на содержимом пиал.

— Я думал, что мне нужен твой правнук, уважаемый! Но трезвая мудрость старости лучше для серьезного разговора, чем горячность молодости. Ирбиса просили передать твоему внуку вещи, которые он забыл, отдыхая в горах. Они и составляют поклажу этого ишака.

— Кто просил? — Старик мгновенно преобразился. Куда делась холодная степенность столетнего аксакала? Перед посланцем сидел полный сил воин, опасность которого ничуть не уменьшили прожитые годы.

— Не на все вопросы я могу дать ответ, ата. Ирбис всего лишь посредник, он передает только то, что его просили… — путник «констатировал факты», как часто говорил ротный сержанта Абазарова на очень далекой и очень давней войне…

Старик улыбнулся чему-то своему… Потом вернулся к делу:

— Так всё же, кто просил?

— Этого я не могу тебе сказать. Моё дело передать ишака с поклажей, и сказать следующее: «Пусть батыр, сбивающий одной стрелой двух архаров, простит неразумных, помешавших ему, и помнит, что он сумел сохранить не только жизнь и оружие, но и честь»...

— Я понял тебя, путник. Мой разум не помутили прожитые годы.

— И еще, уважаемый. Ирбис просил передать, что такие смелые батыры, как живущие в этом доме имеют право вырезать на своих воротах вот такой знак, — посланец достал небольшую пластинку и передал старику. — А наши услуги для них бесплатны. Думаю, твой правнук знает, где нас найти…

— За что такая честь, посланец? Извинения приняты и без этого.

— За Кавказ. Всего наилучшего, домулло.

Он поднялся и неторопливо пошел к выходу.

— Ты думал, я не узнаю тебя, Ильяс? — произнес старик, когда гость скрылся из виду. — Зря. Клинок моего разума, еще не затупился... Похоже, Снежный Барс благородный зверь… И обитает в интересных местах…

Окрестности Волгограда, дачный поселок «Радуга»

— Капитан! Ты вроде как женатый? Или чем дальше в лес, тем карман для кольца глубже? — как сквозь подушку, послышался откуда-то голос Сундукова. — Хорош девчонку тушей плющить, кабан сибирско-донбасский!

Урусов кое-как поднялся на ноги. Мутным взглядом окинул набившихся в вдруг ставшую тесной комнату… Капитана мучительно вывернуло наизнанку. Дрожащие ноги не выдержали и подломились. Урусов снова упал, чудом не оказавшись в луже, бывшей его ужино-завтраком…

— Мда, только меня увидел — сразу блевать потянуло, — хмуро пошутил майор. — Ладно, барышня, оставайтесь, Шах и Поляк с нами. Герман — за Седьмым приглядишь. Хохол, сцука, везучий как обычно… только обблеваный. По коням!

Перед глазами стояли разноцветные круги, медленно вращающиеся по странным траекториям. Урусова снова стошнило.

— Потерпи, Андрей, все пройдет… — Прохладная ладошка обтерла какой-то тряпкой лицо, подала флягу. Капитан случайно коснулся губами руки…

— Коша… — простонал капитан, снова выпадая в забытье. Круги начали вращаться быстрее, затягивая в свой танец…

— Я — Юля, разве забыли? — голос держал, не давал соскочить с реальности, уйти отсюда… — Ты меня от гранаты закрыл. Нам чуть внутрь не забросили как-то. Только осколки все в стену ушли.

Граната, осколки? Про что это она говорит, девушка с прохладными руками, такая похожая на ту, без которой нельзя жить…

— …Мимо прошли, а тебя взрывной волной приложило, да еще и об стену шарахнуло. А ребята почти сразу же подоспели! Хомяковцев всех перестреляли почти! Только двоих живыми взяли! И поехали к бандитам на малину. И Димка с ними, и Борис поехал, а я с вами…

— Не грузи командира, — оборвал причитания девушки Герман. Водитель присел рядом с капитаном. Оглянувшись, забрал у девушки флягу с водой, и, долго не думая, вылил Урусову на голову и за шиворот. Помогло…

— Седьмой, прием!

— Седьмой на связи… — попробовал улыбнуться Урусов. Получалось плохо. — Как оно?

— Да как может быть? — пожал плечами Герман. — С десяток «холодных» у них, двое у нас. Пацаны разбираться поехали. Поляк наверху РПО нашел, так что будет весело.

— Трупы кто? — продавил главный вопрос капитан.

— Сторож местный. И Юрка-кардан. Нарвался по-глупому. Шальная в висок, и только мозги по кабине…

— Весело, млять, — выдохнул Урусов. — Ванек, помоги встать, а то в собственной блевотине сидеть — нихт кошер.

И замолчал, оглушенный жутким, наизнанку выворачивающим душу, отчаянно-безнадежным криком поляковской сестренки:

— Дя-я-ядя-я-я Ге-е-ра-а-а!!!

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— День добрый, Андрей Владимирович.

Андрей Пилькевич, бывший начальник Центроспаса Республики Таджикистан, а ныне начальник штаба Двести первой дивизии с интересом рассматривал вошедшего. Обычный таджик. Молодой парень, почти подросток. Одет в европейском стиле: джинсы и дутая куртка. Всё не новое, еще довоенного китайского производства, но аккуратное, видно, что одежду берегли. Тоненькие усики на узком лице. С учетом возраста усами вошедший должен гордиться. Точнее, их наличием: у таджиков растительность на лице начинает появляться достаточно поздно. В общем, ничего особенного. Разве что, металлическая пластинка с изображением какого-то животного, одетая на шею, слегка выбивалась из образа. Впрочем, секрет данного амулета раскрылся в следующей фразе:

— Я работаю у человека, который известен в Таджикистане под именем Ирбиса. Вам приходилось слышать этот псевдоним?

Андрей кивнул. Естественно, приходилось. Ирбис, Снежный Барс Леопард Гор, Великий Посредник… До чего азиаты падки на громкие красивые имена и сложные обряды. Почему нельзя просто прислать человека на переговоры? Кому и зачем нужны какие-то посредники? Ладно, допустим, к тому же Ахмадову и в самом деле опасно посылать людей. Но чего бояться в Дивизии? Впрочем, надо отметить, что до сегодняшнего дня посредники обходили Душанбе стороной.

Знали про Ирбиса мало. Конечно, разведка уделяла внимание всем более-менее значащим фигурам на политической карте Средней Азии, а особенно Таджикистана. Но посредникам его доставалось немного, хотя в первое время их развелось тьма тьмущая. Разрабатывать подобных пешек — смысла ни малейшего. Посредники — разменная монета, только подсобрал информацию, а клиента грохнули. И смысл? Потери среди посредников в первые годы просто ужасающие. Не один раз беки вместо ответа присылали спрашивающему голову посланца. А потом посредник остался один. Ирбис.

Его пустили в проработку всерьез. Очень всерьез. После того, как в восемнадцатом году люди Леопарда Гор нашли и вырезали банду Искандера Осими, за которой спецназ дивизии безуспешно гонялся два года. А посредник нашел играючи, чтобы передать сообщение. И уничтожили быстро и эффективно. Но не за преступления, которых за Искандером числилось без счета, а за посягательство на жизнь посланника. А ведь у Осими были очень неплохие бойцы. Занялись разведчики Ирбисом очень плотно. И абсолютно безрезультатно.

Самого Посредника, вообще, не нашли. Никто его не знал, никто его не видел, никто его не слышал. О нем слышали даже бродячие собаки, а его — ни один человек. Это мог быть любой дехканин, обрабатывающий хлеб на собственном поле, бек или баши, развлекающийся на досуге, столетний старик или узбекская разведка. Или, с тем же успехом, американская или республики Гонолулу. В определенных местах можно было оставить информацию, за которой приходил какой-нибудь молодой парень, представлявшийся «языком, глазами и ушами Ирбиса», выслушивал поручение, забирал оплату и исчезал, чтобы через некоторое время появиться у адресата. Естественно, попытки отследить «уши» были. И убить — тоже. Но насколько знал Андрей, исключительно неудачные. Даже квалифицированная слежка теряла поднадзорного на ближайших километрах пути, а результат покушений… Осими свидетель… Чаще всего на месте: у «языков» имелись и руки, и оружие.

Защищала посланников такая же табличка, как и висящая на шее гостя. Кусок металла со стилизованно нарисованным зверем. Не то барсук, не то енот, может, вообще, скунс американский. На волка тоже немного смахивает. Но не барс, это точно! Весьма эффективно защищала. А подделать знак Ирбиса было не безопасней, чем пустить себе пулю в лоб.

Разведка Дивизии, конечно, не чета службам мелких баши. И люди посерьезней, и материальная база… Но в данном случае и ей похвастаться было нечем. Никто, ничего и никогда…

И вот «работник» неуловимого Посредника стоял перед Пилькевичем. Первой мыслью Андрея было захватить посланника, и получить кучу интересной информации. Но начштаба еще задолго до войны научился сначала думать, а уже потом бегать. Мало того, что результат такой попытки непредсказуем. Так еще есть законы, которая Дивизия активно проводила в жизнь на контролируемой территории, потихонечку строя нормальное государство. И если тот, кто эти законы разрабатывал и вводил, первым же и начнет их нарушать… Какое-то государство, может и получится… :Но только не нормальное. Парень пока не сделал ничего запрещенного, за что его арестовывать.

— Присаживайтесь, — кивнул на стул Андрей, — чем могу быть полезен?

— Меня просили передать несколько слов Сергею Павловичу. Но поскольку в настоящее время он занят, а скорость поступления информации столь же важна заказчику, как и точность, я решил обратиться с этим вопросом к Вам.

— Слушаю.

Дверь открылась, и секретарша (а как же, у нас и секретарша есть, правда в звании старшего лейтенанта и очень специфическими навыками, но есть, и ходит в штатском) принесла чаю. Гость начал говорить только когда она вышла:

— Первое предложение от Шамсиджана Рахманова, соправителя Матчи. Дословно оно звучит так, — гость перешел на таджикский, — «сержант всегда готов отдать честь полковнику». Перевод нужен? — последняя фраза прозвучала уже по-русски.

— Не обязательно, — ответил Пилькевич, — скорее, расшифровка. Я владею таджикским, хотя и не так блестяще, как Вы русским.

По-русски посланец говорил чистейше, как будто родился и вырос на волжских просторах, а не в горах и пустынях Средней Азии.

— Владение языками — обязательное условие работы у Ирбиса. Русский, таджикский и узбекский в совершенстве — обязательный минимум.

Андрей покачал головой:

— Неплохо. Очень неплохо. Достойно уважения.

— Вернемся к делу. Матча хочет войти в состав Вашего государства. Дотируемым районом она не окажется. Скорее, наоборот. Единственное условие — уничтожение баши Ахмадова и присоединение вами его территории. При этом матчинцы готовы участвовать в боевых действиях. Но в одиночку с Ахмадовым им не справиться.

— Вы должны понимать, что это непростой вопрос. Ахмадов и у нас как кость в горле, это не секрет. Но не уверен, что нам стоит сейчас начинать войну. В любом случае, такие вопросы я единолично не решаю.

— Никто не требует немедленных действий. Сержант ВДВ СССР Шамсиджан Рахманов отдельно подчеркнул, что данное предложение долгосрочное, и останется в силе до тех пор, пока Матча не станет частью единого Таджикистана. Или пока Аллах не приберет к себе душу сержанта.

— Что ж, спасибо. Я доложу переданное Вами полковнику. Насколько я понимаю, это не всё.

— Совершенно точно. Бек Пенджикента Саттах Амонатов просил передать, что Пенджикент заключил договор о мире и дружбе с шахом Великого Хорезма Сарыбеком. Договор равноправный и не подразумевает включения Пенджикента в состав узбекского государства. Войска Сарыбека могут войти в Пенджикент исключительно по отдельной просьбе Саттах-бека, а она возможна только в случае успешной агрессии со стороны всё того же Ахмадова. Кроме того, бек по-прежнему считает полковника своим другом и подтверждает, что в случае конфликта Дивизии с Ахмадовым, поддержит вас всеми своими силами.

— Чего-то многовато предложений дружбы для одного дня. А объединиться Саттах-джан не предложил?

— Почтеннейший сказал, что при наличии общей границы имеет смысл вернуться к обсуждению данного вопроса.

— Хитер дед, хитер и изворотлив… Еще кто?

— Бодхани Ахмадов, баши Зеравшана, передает полковнику наилучшие пожелания и предлагает мир и дружбу. Более того, он информирует, что его войска не перейдут через Анзобский перевал.

Андрей покачал головой.

— Охренеть… Скажите, а как это у Вас получается: только что передали мне предложения от врагов господина Ахмадова, а потом от него самого? Один и тот же человек.

— Мы передаем все оплаченные слова, кто бы их не сказал. Таковы Правила. Не гонять же к вам троих...

— Тоже верно. Насколько я понимаю, второй и третий вопросы риторические, и ответа не требуют. По первому я пока тоже ничего не скажу.

— Естественно. Когда будете готовы, оставьте сообщение в любом их наших «почтовых ящиков».

— В Душанбе они есть?

— Конечно. Ваши разведчики в курсе. Это наши личности им не удалось установить. А всё остальное — выяснили. Ваш ответ оплачен Матчой, так что не стоит рисковать своим человеком, отправляя его через земли врага. Не смею больше задерживать.

— До свидания.

Дверь за посетителем закрылась.

Окрестности Астрахани

— Страшный ты человек, капитан.

Сундуков отхлебнул из фляжки и протянул Урусову. Тот помотал головой. Контузия, вроде, отпустила маленько, но от одного запаха спирта выворачивало мгновенно. Пришлось становиться трезвенником. Капитан надеялся, что временно. Майор тем временем продолжил:

— Тебе самых, можно сказать, невинных пацанов доверили. Поляк от каждого трупа блевал. Про шахматиста, я вообще молчу. Ты их должен был холить по холке и лелеять по лелейке. Беречь, так сказать, от жизненных неурядиц и прочих невзгод военного времени. А ты что с ними сотворил, хохол ты чокнутый?

— Что сотворил, что сотворил… Эти сами кого угодно на подоконнике построят и Родину любить научат. А под белых и пушистых это так, маскируются.

— Херово они маскируются. Видел бы, что у несчастного Хомяка творили....

— И чего творили? Филиал Аушвица открыли?

— Да так… — замялся майор.

— Нет уж, начал — рассказывай. Шибко интересно, на что способны мои бойцы, когда нужда яйца прищемит.

— Ладно. Подъехали мы, я присматриваюсь, план прикидываю, как эту цитадель брать. Цитадель, прямо скажем, хреновенькая, не для обороны строилась, комфорта ради. Охотничий домик какого-нибудь Луя французского, не более. Внешка, как ДШК увидела, так сразу в нетя подалась. Даже ствол не прогрелся.

Пока я мыслил через ворота идти или с заднего хода, выскакивает Поляк и из РПГ по левой стойке шарашит.

— Придурок, вот что сказать хочу. У нас выстрелов и так мало к ним осталось.

— Да по хрен. Если для дела — пущай тратят. Граната еще не долетела, а Шах уже по правой засадил. Ворота даже не посекло. Они просто рухнули. И эти двое внутрь. Зачищать.

Идут, Поляк красный, как вареный рак, на глазах слезы, и орет, как в фильмах про войну, только не «за Сталина!», а «за бабушку, сцуки!». А шахматист молчит. Но белый, как мел, ни один мускул на лице не дрогнет. Мраморная статуя, мля. Идут и садят во всё, что шевелится. В общем, через пару минут уже ничего и не шевелилось. Даже собака хомяковского вместе с будкой в клочья разнесли… Только сам Хомяк под кроватью заховался. Прикрылся телом то ли жены, то ли курвы залетной. В общем, с кем спал, той и прикрылся.

Майор перевел дух и опять приложился к фляге.

— А дальше самое интересное. Поляк этого мудака вытащил, тесак в брюхо воткнул и спрашивает меня: «Товарищ майор, он нам что-то рассказать должен, или можно дальше резать?». «Сержант, — говорю, — не нужен он, кончай к чертям, да поехали». А он мне: «Разрешите, товарищ майор, я ему пару вопросов задам?».

И задал… Блин, Андрюха, я обосрался. Как тот урод орал! Не нужны были Поляку ответы. Он просто этого козла на куски порезал… И ведь так и не убил. Бросил. Без рук, без ног, глаза выколоты, член изо рта торчит. Но живой…

Роман отхлебнул еще. Выдохнул.

— Млять, Андрюха, откуда это в нем? Нормальный же парень был... А тут прямо как Чикатила какая...

— Этот урод его родителей убил. И бабушку. А сестру изнасиловать пытался. Двенадцатилетнюю. Не сам, но какая разница, по большому счету. Да и деда завалили... Не знаю, что бы я на его месте сделал, но есть подозрение…

— Мда… Звереют люди…

— В общем, Саныч, теперь мы знаем, что у нас на счету очередные трупы… И пара пацанов, пустивших в себя Войну… Уже хлеб…

— С хлебом, кстати, полный облом. Брать у Хомяка этого оказалось толком нечего. И поспрошать уже некого. Главное — горючки ни капли. Даже с машин слить не удалось. Сгорело всё. Вместе с тачками и гаражом.

— А на хрена поджигали?

— Счас, поджигали! Заховался там кто-то, вот твои рэмбы мелкие и всадили залп. Полыхнуло — мама не горюй! В итоге, топлива как не было, так и нет. Зато на руках имеем двух полувменяемых садистов со склонностями ко всяческим извращениям. Вот такой вот расклад…

Помолчали.

— Что с горючкой делать будем, а, Андрюх?

— А что делать? Махну завтра вперед на «Тигре». Возьму с собой Поляка и шахматиста и рвану. В последней деревне говорили, там что-то похожее на мотострелков расположено. Сомневаюсь, чтобы открытым текстом послали. Наберем бензина в канистры и вернемся. А пошлют, значит, кысмет...

— Поляка не бери. Напоил я его, Еще сутки в себя прийти не сможет. То ли от спирта, то ли от собственного озверения.

— Еще и алкашом станет. Достойную смену растим, а, майор? Нехай отсыпается. Проснется — сестренка реабилитирует. Вдвоем с Борькой сходим.

— Не понял… А Ванька?

— Чего-то подзамотался он. Пусть отдохнет. Шах баранку покрутит, потренируется. А если вляпаемся, что вдвоем подыхать, что втроем…

— Добре. Другого варианта, вроде, не видно…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа сел на дастархан, скрестив ноги. Чай пили в молчании. Первым тишину нарушил Вагиз:

— Вы слышали, уважаемые? Наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья, решил покончить с Матчой.

— Подобное происходит несколько раз в год, и всегда с одинаковым результатом, — отозвался Абдулла.

— Да, но в этот раз баши привез с Анзоба пушки, и они разрушили стены Сангистана. К вечеру первого дня Шамсиджан Рахманов стал беззащитен, как хромой суслик перед шакалом.

— И что же — поинтересовался Мустафа, — помешало нашему уважаемому… зверю съесть суслика?

— Вы будете очень удивлены, почтеннейшие, но вечером на армию нашего баши напали порождения Иблиса.

— Порождения Иблиса? — удивился Абдулла.

— Именно так. Те немногие, которым удалось спастись, рассказывают страшные вещи! Огненные дэвы вырывались из земных недр и поглощали людей и машины. Оборотни-драконы своим дыханием сжигали несчастных, кутрубы и гули в обличии зверей рвали их своими клыками. А проклятый Аджаха хохотал, собирая души погибших.

— Но если на армию нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, напали слуги Иблиса, то почему они не тронули наших противников?

— Только Аллах знает ответ, уважаемый Мустафа, только Аллах. Я думаю, силы зла всё еще скованы печатями Рустама, хотя с каждым днем выбираются всё дальше. В эту ночь они просто недотянулись до матчинцев…

— Нет, Абдулла, — произнес Вагиз, — я считаю, что дэвы привыкли к мясу джигитов нашего баши. Не стоило столько лет подкладывать его в котел старухи Оджун. Вот и отозвались вылазки в Проклятое Ущелье…

— Да, уважаемые, — воскликнул Мустафа, — а вы знаете, что правнук Шамси Абазарова побывал там и вернулся живым?

— Где там? Неужели?..

— Да!

— Но как!

— Он охотился на архаров и забрел в запретные места.

— Младший Шамси заблудился в горах? — удивился Абдулла.

— Нет, он понимал, куда идет, но не хотел отпускать добычу. Шамси же не верит в духов.

— Атеист, — презрительно выплюнул Мустафа, — а как ему удалось выбраться живым?

— Непонятно, уважаемые. Видимо, большинство дэвов кушали отважных джигитов под Сангистаном. Мальчишку гнали всю ночь, порвали одежду и нанесли множество ран. Но Аллах благоволил к неверному: тот не только остался жив, но и сохранил добычу и оружие.

— Шамси — смелый парень. И хороший охотник, этого у него не отнять, — задумчиво произнес Абдулла, — настоящий батыр. Но всё равно непонятно, как ему удалось спастись.

— Всё в руках Аллаха, и только он решает, кто достоин какой судьбы. Сам мальчик молчит.

— Вон идет старый Шамси. Может быть, прадед сможет пролить свет знания на произошедшее? Домулло Шамси, не окажите ли честь нашему дастархану?

— Что, старые балаболки, птицы уже принесли вам новости о приключениях мальчишки?

— Птицы редко рассказывают правду. Ее всегда лучше получить из уст самого батыра, или его близких. Правда ли, домулло, что ваш правнук ходил в Проклятое ущелье и вернулся оттуда живой?

— Ну, ходил. Не бросать же добычу из-за глупых сказок, которые вы рассказываете здесь за пиалой чая!

— А правда ли, что он видел там героев этих сказок, и только милостью Аллаха сохранил свою жизнь?

— Ага! А так же добычу и оружие. Вы хоть немного думайте головой, уважаемые?

— Домулло, но он же пришел домой весь исцарапанный и в изодранной одежде!

— Мальчик зачем-то шел ночью, и разодрал одежду о кусты. А виноваты в этом вы.

— Мы?

— А кто разносит по всему ущелью всякую чушь про старуху Кампир и страшных дэвов в наших горах? Вот мальчишка и побоялся там ночевать. А теперь рассказывает сказки про хохочущий лес, огромных драконов и светящихся волков ростом с быка и клыками, как сабли, говорящих по-таджикски. Наверное, придумывает. А теперь еще и вы от себя добавите, болтуны! Небось, еще скажете, что армию баши под Сангистоном тоже пожрали демоны?

— А кто же, домулло?

— Взвода отлично подготовленных солдат хватит и не на такое. Шамсиджан молодец, что сумел так натаскать своих людей.

— Но люди рассказывали, про драконов, летающих по небу!

— «Люди»… Трусливые шакалы, наложившие в штаны после первого же взрыва, и бежавшие так, что обогнали собственную вонь. Да что с вами говорить, балаболки. Можете и дальше развлекать друг друга сказками… Толку от вас… Шахерезада хоть детей Шахрияру рожала…

Старый Шамси тяжело поднялся и медленно двинулся к выходу. Идти ему было очень тяжело.

— Стареет «железный Шамси», — произнес Абдулла, когда Абазаров покинул помещение — раньше он не говорил глупостей.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят восемь лет. Однако надо сказать, что он совсем ослаб головой. Его правнук никогда не врет, как, впрочем, и сам старик. Если парень видел светящихся волков и огромных драконов, значит так оно и было. Тем более, что джигиты баши видели тоже самое.

— Но драконы, Мустафа — это же аджахоры. Неужели, они уже на свободе? Значит, скоро вырвется и их властелин! Аллах всемогущий, защитишь ли ты правоверных от царя Хаоса? Или конец света неминуем?

Окрестности Астрахани

Колонна осталась позади. «Тигр» резво прыгал по ухабам, пофыркивая двигателем..... Минут через двадцать машина остановилась. От прямой как стрела трассы резко уходил в сторону просёлок. Очередная «грунтовка местного значения». Но очень уж специфически накатанная.

Капитан прикоснулся к рубчатому следу, который мог остаться только после гусеницы чего-то тяжелого.

— Сцукой буду, но по этой дороге кто-то часто катается на чем-то гусеничном.

— Может бульдозер? — на всякий случай решил уточнить Юринов.

— Ага. Мульдозер, — задумчиво протянул Урусов и резко встал. — Поехали. Если тут мотострелки где-то есть, то они по этой дороге очень часто катаются. На бульдозере с автоматической пушкой. БМП называется.

Борис молча пожал плечами. БМП, так БМП. Его дело направление выбирать, а не следопытствовать лишний раз...

Грунтовка шла через лесок. Смешанное редколесье или как там по-научному? Прозрачный, короче говоря....

Вот только прозрачность кончилась очень быстро. Когда оказалось, что дорога упирается в КПП, больше похожее на качественный форт.

Бетонные блоки в кажущемся беспорядке перед входом, «колючка» на воротах. И пулемет. Тяжелый станкач «НСВ». Из которого, вдруг шарахнули над головами. Скрежещущий вой крупнокалиберной очереди вбил обоих глубже в сиденья...

— Знаешь, Борь, смотрю я по сторонам, и думаю, а не пришел ли нам полный и безоговорчный кердык? — безразлично сказал Урусов, когда звенящая тишина в ушах сменилась всего-навсего ватной подушкой.

— Думаешь? — потряс головой Юринов.

— Знаю.

— Одно хорошо, Юлю оставили.

— Это точно. А то было бы еще смешнее…

— Эй, голубки, билять, хорош ворковать!!! — поторопили от блок-поста, для убедительности качнув стволом «Утеса» вверх-вниз. — А то снова шарахнем!

— Все, млять, выходим! — заорал Урусов. — Хоть подрочить спокойно дали бы!

С блок-поста понимающе заржали…

Оба вышли, подняв руки. Борису стало страшно. Очень. Впервые, наверное, настолько… Вариантов-то, кроме одного совсем не видно. Положат прямо на обочине, и все. А из машины выйти приказали, чтобы кровью салон не забрызгать… Да и «Тигру» лишние дырки не нужны.

С обочин поднялось несколько бойцов. Все, как на подбор, здоровенные лбы. Каждый не то что Юринова, далеко не маленького Урусова больше раза в полтора.

— Вонючки, что ли? — решил уточнить Андрей, когда его ткнули лицом в грязный капот и начали старательно обыскивать. Единственным ответом на вопрос стал удар в район печени.

— Точно, «вованы»! А обещали приличную пехоту... — полузадушено сказал Урусов и начал сползать вниз. Но был удержан от падения силой. Юринов решил не рисковать, и послушно вытерпел процесс перетряхивания содержимого карманов и бесцеремонное обшаривание по телу.

— Так… — задумчиво произнес старший «группы шмона». — А это что за ксивы такие? — И сунул Урусову в лицо урусовскими же документами.

— Удостоверения служебные, — поморщился капитан. — Выписанные на имя Урусова Андрея Михайловича. — Или ты тот мент, который дорогу домой знал?

— Страшой, у второго тоже есть! — из внутреннего кармана Юриновской разгрузки ловкие пальцы вытащили его красную книжечку…

— Отпустить, — скомандовал старший. Волкодавы послушно выпустили задержанных из стальных захватов рук и отступили на пару шагов, приучено держа гостей на прицеле.

Урусов кое-как разогнулся, растирая отбитый бок.

— Так, товарищ капитано-сержант, а объясни мне, неразумному подполковнику, какого черта у тебя ксивы на разные звания? И дата поздняя стоит? Махновцы?

— Почти. N-ская ОтБр ВДВ. Новосибирск.

— Забавно, — совершенно безразличным голосом ответил подполковник. — И кто же на тот момент главным рулем был? В вышеозначенной бригаде?

— Полковник Капустин. А начштаба — майор Якимчук. Невысокий такой. Был.

— Жаль, что был, — офицер неожиданно козырнул и подал Урусову отобранные документы. — Подполковник Бессонов. Позывной, естественно, Бес. 10-я отдельная. Краснодарский край. Из НВВКУ со сборов ехал.

— И как? — зная ответ, все же спросил Андрей.

— Сам видишь — развел руками Бессонов. — Где Краснодарский край, и где я. Пошли, махновец, чаем угощу. Заодно и новости расскажешь. Кто там кого в тишине сибирских руд. Ну и про сколько раз не забудь.

— Я же за любой кипеш, окромя голодовки, товарищ полковник! Только будь ласка, нехай с машины твои Рексы не скрутят ничего. Добже? Самому у прыгоди стане!

— Звычайно! — заржал в ответ Бессонов. — А ты, как погляжу, не из чалдонов будешь, а?

— Где я, и где чалдоны? — подмигнул Урусов. — Только чтобы чай с заваркой был и кипятком. Тогда все расскажу подробно. А нет — буду партизана изображать!

— Будет тебе и заварка, будет и кипяток на известное место! — ответил подполковник. — И бойцу твоему хватит. Ефрейтор, ты чай пьешь?

— Пью, — мрачно подтвердил Юринов, все еще пытаясь прийти в себя. Слишком уж неожиданно и головокружительно все получилось.

— Мой боец даже «шило» пьет. Только не наливаем ему. А то, как накидается, все норовит в шахматы обыграть.

— В шахматы? — переспросил Бессонов, с недоверием оглядев поджарого Бориса. — И мат, наверное, боковым справа ставит?

— А вы проверьте, товарищ подполковник! — огрызнулся Юринов. — Могу и с правой, могу и конем по голове.

— Силен, бродяга! — хохотнул Бессонов. — Не смотри на меня так! Верю, что можешь. Э, капитано-сержант, ты автомат-то, в машине лучше оставь. Не сопрут. И вещи с собой не тащи. У нас крыс вывели.

— Как скажешь! — лучезарно улыбнулся в ответ Урусов. Автомат — хрен с ним. Зато пока в салоне возился, в «оперативке», не особо заметной под мешковатым «комком», поселился ТТ. А что малютка ПСМ в районе берца пригрелся, так про то и вовсе знать никому не обязательно…

Идти пришлось недолго. Пропетляв в хитросплетении бетонных блоков, в кажущемся беспорядке набросанных на дороге, маленькая процессия вышла к небольшой типовой постройке КПП.

— Тут кто сидел? До Войны, в смысле?

— Потом, — отмахнулся подпол.

— Потом, так потом, — не споря, согласился Урусов. — Только ребятам своим маякни, чтобы сопели тише. И задницы лучше прятали с ногами. Торчат-с.

Бессонов усмехнулся в ответ, но промолчал. Задницы попрятались.

— Не доверяешь, земляк?

— Лучше перебздеть, чем получить разрывную в голову. Так что, я никому не доверяю, — без малейшего смущения признался Бессонов. — Ствол же твой, из-за пазухи достать не требую. Несмотря на недоверие.

— Ценю. — Урусов, конечно, должен был смутится, но не стал… — Там ствол маленький. Неопасный.

— Ага, — фыркнул Бес. — И граната в кармане тоже не страшная. Она ж ручная.

— Ох, уел, ты полковник, ох, уел! Но, спасибо. А то я все понять не могу, что же там колотится такое…

Так за пикировкой, они и прошли пару десятков метров до КПП… «Вертушки» с «аквариумом» не было. Остались только неаккуратно заделанные следы на полу. Во двор бывшей части, заходить не стали. Прямо из КПП, по исшарканной тысячами ног лестнице, поднялись на второй этаж.

Бессонов толкнул от себя дверь, выкрашенную белой краской. Давно выкрашенной, лет десять назад. Оттого, наверное, краска полущилась и пооблетала, держась лишь островками.

— Бедновато живете, товарищи военные… — колупнул краску Урусов. Тут же на пол обрушился немалый пласт. — Пардоньте…

— Я за это с тебя автомат стребую, так что, не переживай, товарищ земляк.

— Москаль мени не земляк… — меланхолично отозвался Урусов. И первым вошел в кабинет.

Внутри обстановка оказалась под стать двери и коридору. Старые ссохшиеся полы в коричневой эмали, дряхлые стулья, на которые и садится страшно… Выбивался из общей картины только стол. Здоровенная дура, лак, вензеля и прочие рюшечки.

— Антиквара грабанул?

— А то, — согласился хозяин. — Семнадцатый век. На него сам Ришелье Миледи заваливал неоднократно.

— Вещь с историей — дороже вдвойне! — поддержал шутку Урусов. — Я сам гвозди ржавые, как скифские наконечники впаривал.

— То-то мне рожа твоя подозрительной показалась… — подпол кивнул Юринову. — Не стой столбом, товарищ ефрейтор, бери пример с командира. Он уже самый лучший стул выбрал и под свою задницу приспособил. И сейчас меня за кофе пошлет.

— За чаем, — ответил Борис. — Вы, товарищ подполковник, нас чаем угостить обещали. Да и сомнения у меня есть, что у Вас тут кофе приличный имеется. Военные вечно всякую бурду пьют. Так что, лучше чай. Черный. Сладкий. И от лимона не откажусь.

— Не, ты видал? — обратился к Урусову Бес. — На ходу подметки рвет…

— Не без этого, — грустно ответил Андрей. — Скоро хунту организует и сместит с законного места.

Бессонов улыбнулся краешком губ. Выдвинул ящик стола и накрутил «тапик».

— Да, я! Кто же еще?! Сологуб, ты что, совсем чудак? Именно. По всем статьям. Карты тащи. Игральные, млять!!! Да и термос чая. Такой! Черный сладкий и с лимоном. Да, соленые подойдут.

Оторвал трубку от уха и повернулся к Урусову.

— Капитан, ты огурцы вместо лимонов потребляешь?

— Как иначе! Под правильный чай — соленый огурец самое то.

— Вот и замечательно. — И снова заговорил в маленькую трубку. — Да, и пусть Якимчук подойдет. Ребята из хозяйства его старшего.

Трубка уютно расположилась в выемке корпуса аппарата…

Таджикистан, Душанбе, расположение Дивизии

— Итак, товарищи командиры, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие, — полковник Рюмшин был очень серьезен. — Но сперва хочу задать один вопрос начальнику разведки. Павел Григорьич, что нам известно о Ирбисе?

Капитан Махонько, словно в насмешку над собственной фамилией, отличавшийся совсем не малыми габаритами, попытался сжаться на стуле и сделаться как можно незаметнее. Получилось плохо.

— Достоверных сведений мало, товарищ полковник. И оперативные мероприятия, и агентурная работа не дали положительного результата. Работать приходится на территории вероятных противников. Сейчас прорабатывается вопрос о захвате «языка» из числа его представителей.

— Отставить! Нам не хватает только войны с Посредником. Так вот, товарищи. Час назад один из этих представителей посетил полковника Пилькевича. Доложите, Андрей Владимирович!

Начштаба встал, дождался, пока уляжется шум, вызванный неожиданной новостью, и произнес.

— Пришел таджик с опознавательной пластинкой. Молодой парень, лет восемнадцать. По-русски говорит лучше нас с вами. Принес три сообщения. От братьев Рахмановых, Саттаха Амонатова и Бодхани Ахмадова.

— Что от троих сразу?

— Нет, от каждого отдельно. Причем не скрывал, что должен передать информацию Сергею Павловичу, но поскольку тот занят, считает возможным сообщить ее мне.

— Недисциплинированно, однако… — пробурчал капитан Метанов, командир третьего батальона. — Через голову прыгает.

— Наоборот, Петрович, — парировал Рюмшин, — говорит о том, что люди Ирбиса умеют проявлять разумную инициативу. И отлично знают, кто есть ху в дивизии. То есть их разведка щи хлебает не лаптем. В пример некоторым.

Махонько снова попытался сжаться. Командир кивнул Пилькевичу.

— Суть сообщений: Рахмановы готовы добровольно присоединиться к нам при условии совместных боевых действий против Ахмадова, нацеленных на его уничтожение.

Офицеры снова зашумели. Неожиданное заявление…

— Амонатов — продолжил Андрей, — извещает о союзе с узбеками и доводит до нашего сведения, что в случае конфликта с Ахмадовым выступит на нашей стороне. Более того, прямым текстом сказано, что после уничтожения Бодхани-баши, готов вести переговоры о едином Таджикистане. То есть, не так прямо, как матчинцы, но всё же…

Теперь все молчали. Одно дело Матча, а совсем другое Пенджикент. Такого никто не ожидал.

— И наконец, главный герой. Всего лишь заявляет о своем миролюбии. Клянется, что первым не нападет, и от нас ожидает того же.

— Ничего нового, — подал голос Махонько.

— Ну-ка, ну-ка, Григорьич, поподробней.

— На днях джигиты Ахмадова, — капитан был доволен возможностью реабилитироваться, — предприняли очередную попытку штурма Сангистана. На этот раз очень серьезными силами, с применением артиллерии и «брони». В первый же день разнесли матчинские укрепления в дребодан. А ночью матчинцы совершили диверсию, в результате которой была уничтожена практически вся техника противника, нанесены серьезные потери живой силе, а оставшееся войско полностью деморализовано. Серьезные потери в офицерском составе, хотя сам баши не пострадал. В общем, джигиты просто бежали. После этого Ахмадову только и остается, что просить всех о мире. Но и матчинцы напуганы, ищут сильного союзника. Понимают, что второй раз может и не повезти.

— Паша, — спросил Пилькевич, — ты можешь сказать, что это была за ночная операция? Может, тебя в ней что-то удивляет?

— Что-то? — вскипел Махонько, — да это загадка почище Ирбиса! Подобраться ночью к позициям врага, бесшумно убрать часовых, заминировать половину расположения противника… Всё это так, что тот ничего не заметил… А потом рвануть одновременно, да еще со звуковым сопровождением! Откуда в Матче такие спецы? Я не уверен, что наши смогут сотворить подобное. Такое по зубам только профессионалам высочайшего класса! А тут вчерашние дехкане под командованием бывшего сержанта. Бред.

— Ты не бредкай, Григорьич. Ты предположения давай.

— Три у меня предположения, и все фантастические.

— Про инопланетян можешь пропустить.

— Пропущу. Это реалистическое.

— А фантастическое?

— Первое. Сержанту Рахманову всё же удалось за одиннадцать лет натаскать группу бойцов с необходимым уровнем. Фантастика заключается в том, что сам сержант этой подготовки не имеет, и иметь не может. Только стандартные навыки десантника, отслужившего срочную. А это, все же, совсем не то.

— Мда… — скептически протянул Метанов.

— Второе, — не обращая внимания, продолжил Махонько, — что Матча наняла группу наемников-диверсантов высшего класса. Только все известные нам отряды на такое не способны. И более того, само ее существование невероятно. Они давно служили бы какому баши. Масштабом не меньше Сарыбека. Или сами были баши. Услуги таких скорохватов стоят дороже всей Матчи.

— Тоже не версия, — согласился Рюмшин.

— И последнее. Появилась новая сила. Новый игрок на политической карте Таджикистана. Опять же совершенно неясно, кто это такой, где прячется, чем занят и так далее. Для подготовки интересующих нас отрядов нужна неплохая база. А нам прекрасно известно, кто и где находится в стране.

— Да? — скептически хмыкнул начштаба. — А скажи, Паша, сколько у тебя бойцов уровня Галочки? То есть, старшего лейтенанта Андреевой?

— Галки? — удивился Махонько, — да считай, что и нет. Пара мужиков, может, и справятся, но благодаря грубой силе. Она уникум.

— Так вот, твой уникум утверждает, что сегодняшний гость — боец ее уровня.

— Что? — Вопрос был задан хором. Оно и понятно…

— Старший лейтенант Андреева утверждает, что «язык» Ирбиса — очень сильный боец. А если учесть, что за всё время деятельности Посредника не известно ни об одном «несчастном» случае с его людьми, есть основания полагать, что подобная подготовка — типовая для всей группы.

— Ни фига ж себе, — выдавил Махонько, уже ожидая очередного разноса. Однако, Рюмшин и сам был ошарашен.

— Это еще не всё, — продолжил Пилькевич, — ни один человек Посредника не приходит к одному адресату дважды. Сколько людей должно участвовать в работе для выполнения данного условия? — он оглядел присутствующих и договорил, — минимум полсотни. С учетом возможностей изменения внешности. Скорее, больше. И еще. Все «глаза и уши» очень молоды, не старше восемнадцати. А это что означает?

— Не тяни, Андрей! — воскликнул полковник, — любишь ты театральные эффекты!

— Это означает, что готовить их начали лет в шесть. Сразу после Войны. И база у Ирбиса есть.

— Может, ты еще скажешь, где она находится.

— Не скажу. Но где-то же прячется сам Ирбис. Вот там и база. И Сангистанская операция ему вполне по силам.

— Предположим, ты прав. Но смысл Ирбису помогать Матче?

— Например, сохранение напряженности. И, соответственно, необходимости в его услугах.

— Но это означает, — задумчиво сказал полковник, — что в случае нашей войны с Ахмадовым на его сторону может встать еще одна сила. Причем, достаточно серьезная.

Рюмшин некоторое время сидел неподвижно, потом покрутил головой и произнес:

— Мда… Ладно. Какие будут предложения по сути полученных предложений. По младшинству. Капитан?

— Хорошо бы придавить гниду, — сказал Метанов, — но воевать нам сейчас не с руки. Да и с Ирбисом разобраться надо. И с матчинской историей.

— Согласен, — поддержал Махонько.

— Андрей?

— Я бы ответил Рахманову так: в настоящий момент мы готовы заключить договор о взаимопомощи. Но не более. Амонатову сказать спасибо за сообщенную информацию. А Ахмадова поставить в известность о договоре с Матчой и предупредить о недопустимости… ну и так далее.

— Ага! Поставить на вид с занесением в грудную клетку, — пошутил Рюмшин. — Ну что ж, наверное, так и поступим.

Окрестности Астрахани

Ждать пришлось недолго. Минут пятнадцать пристального изучения рисунка трещин на полу, и прочих узоров, в дверь скребнули.

— Заходи. Открыто.

Спиной вперед в кабинет вошел солдат с подносом, уставленным всякими тарелками. Посередине гордо красовалась емкость литра на два с половиной. Юринов обреченно сглотнул. Рядовой, занесший поднос испарился, и материализовался через несколько секунд с парой стульев, таких же древних, как и остальные, и с длинным тубусом. Карты принес, догадался Борис. Тут же, прямо из воздуха, наверное, посреди стола оказался большой армейский термос и несколько кружек.

— Э, полковник, ты только чай обещал, а тут дастархан целый! — прокомментировал появление «подноса-самобранки» Урусов.

— Одно другому не мешает, — заявил прямо из дверного прохода невысокий худощавый человек, одетый в серый «городской» камуфляж. Определенно, начальник… Никто не будет таскать такой в местных степях. Если, конечно, бегает по округе, а не сидит в штабе.

— Здравия желаю! — Встал с продавленного стула Урусов. И скосил глазами на погоны. — Товарищ майор!

— Взаимно, — кинул ладонь к берету вошедший. Еще один звоночек… Береты — вещь хорошая и местами престижная. Но, понимающие люди, кепки таскают. Или что другое, менее форсистое, но более удобное… Если они, конечно, не капитан Урусов… — Присаживайтесь, товарищи гости, присаживайтесь. Разговор долгий будет.

— Что, расстреливать не будете? — решил все же уточнить Юринов. Собственное нахальство лезло прямо-таки через край…

— Если очень надо, то всегда пожалуйста, — особо не чинясь, майор сел на подоконник за спиной Урусова. Капитан дернул плечом, но возмущаться вслух не решился.

— Но, думаю, лучше просто поговорим. Так ведь, капитан?

— Так точно! — не оборачиваясь, ответил Урусов. — А вы на брата похожи.

— Знаю.

Ох, не выделывайся майор. Плохой из тебя подпольщик. Голос дрогнул. А мы тебе еще и контрольный. В голову.

— Погиб он. В Новосибе. По штабу округа сразу три прилетело.

— Кто сейчас?

— Пчелинцев. — А ничего, хорошо держится…

— Знаю. Хороший офицер. Брат хвалил.

Якимчук спрыгнул с подоконника и присел с торца стола, на ловко подставленный бойцом стул. Рядовой, выполнив свою задачу, отступил в угол и застыл там недвижимой статуей.

— Раз обнюхивание прошло успешно, предлагаю приступить к делу. Никто не против? — спросил подполковник, отодвигая поднос в сторону и разворачивая на столе карту России, изрядно потертую на сгибах. Не всю свою жизнь она в тубусе хранилась…

Все промолчали. Бессонов, недолго думая, отвинтил крышку термоса.

— Чай все?

— Все, — кивнул Урусов.

Кружки, наполненные черной ароматной жидкостью, издавали неописуемый запах…

— С чаем проблемы? — понимающе кивнул Якимчук в сторону блаженствующего Юринова.

— И не только, — подтвердил Урусов.

— Это плохо… — задумчиво сказал подполковник. — Ладно, капитан, вводи в курс дела. А мы с майором подпоем. Так ведь, Алексей Егорович?

— Как иначе, Евгений Львович.

Урусов подсел поближе к Якимчуку, чтобы карту по столу зря не таскать.

— Так, стоим мы примерно тут…

Таджикистан, окрестности Айни

Молодые жизнерадостные парни чувствовали себя хозяевами жизни. Уверенности добавлял новенький, только со складов, камуфляж, толком еще не обмятый по складкам.

Вежливость? Уважение к старости? А на хрена? Они — джигиты хозяина. Всесильного баши. Что с того, что последнего набора? Главное ведь кому служить, а не когда пришел...

Еще в родных кишлаках можно было бы подумать, но здесь? Старой развалине лет сто, отпор, что ли, даст? Да тут даже оружие не понадобится. А оно есть, на плечах висят вчера выданные автоматы. То, что посланный с ними старший, побледнел, увидев вырезанный на воротах знак, их лишь рассмешило:

— Ты что, боишься рисунка на дереве, Баходур? — спросил его Кохир, верховодившей в троице.

— Этого — боюсь. Это знак Ирбиса.

— Ну и сиди в машине. Мы не собираемся говорить баши, что не притащили мальчишку из-за того, что испугались глупой деревяшки.

— Наша задача лишь пригласить в гости. Это можно сделать и вежливо.

— Можно. А зачем? Рассыпаться в просьбах перед каждым декханином? Раз ты трус — сторожи тачку.

Кохир первым пошел к воротам. Мирзо и Амон отправились следом.

— Эй, дед! Ты будешь старый Шамси?

— А вежливости вас отцы не учили? — вопросом на вопрос ответил Абазаров.

— Ты не выпендривайся, — прикрикнул на него Мирзо, — где мальчишка? Его хочет видеть баши. Три минуты на сборы, с нами поедет!

— Если вашему баши надо поговорить с моим правнуком, пусть приедет сюда сам. Правнуку это не нужно.

— Что??? Да ты охамел, дед! — богатырь Кохир навис над сидящим стариком, как медведь над бараном, — ты-то баши не нужен, да я на тебя даже пулю тратить не стану…

Ручищи, вполне способные свернуть шею человеку потянулись к старику, но неожиданно джигит захрипел, опрокидываясь назад. Его друзья не успели даже понять, что произошло, как свистнувший в воздухе нож вонзился в глаз Мирзо, а начавший скидывать с плеча автомат Амон выронил оружие: в его правом плече торчала стрела.

— Добрый ты, Шамси, — пробормотал старик, но в этот момент вторая стрела пробила левое плечо джигита, потянувшегося было за оружием. — Или, наоборот, злой не в меру…

Баходур, с ужасом наблюдавший эту сцену, наконец, пришел в себя. Он сорвал с плеча автомат… стоп! Знак Ирбиса! Да, расстояние большое, лук, в отличие от «калаша», не добьет, но… ЗНАК ИРБИСА!!! Эти бараны не верили в знак. И что? Джигит положил оружие на сиденье машины и медленно приблизился к воротам.

— Скажите, ата, могу ли я забрать тела этих дураков и отвезти их уважаемому Бодхани-баши? А заодно передать ему Ваш ответ.

— Забирай. Пусть живут. И передай следующее: если бы Бодхани прислал людей, уважающих старость, разговор был бы иным. Но пославший баранов, сам… — Шамси сделал паузу, — …виноват. Теперь придется «великому баши» прийти к нам в гости.

Джигит перетащил тела в машину. Наскоро перевязал Амона и Кохира, который, к его удивлению, оказался еще жив. И УАЗ скрылся за поворотом.

— Забирай мать и сестер, Шамси, — произнес старик, — уходите в горы. Туда, где ты застрелил двух архаров.

— Но…

— Никто не тронет вас.

— А ты, дед?

— Мои ноги слишком плохо ходят. Но руки еще крепки… И автоматы… Резать горных стрелков «Эдельвейса» было намного труднее, чем джигитов этого тупого баши…

— Не надо спешить, ата, — раздался голос от ворот, по-прежнему стоящих с распахнутыми створками...

Окрестности Астрахани

— Начнем с констатации положительного факта, мужики. А он таков — принять ваших мы готовы. Но есть одна загвоздка. Жрать нечего будет.

— Почему? — удивленно поднял бровь Сундуков, — насколько я понял, тут намного теплее, чем в наших краях. Мы же крестьян приведем. Распашем земли. В вечной мерзлоте выживают, а это нифига не ваши тропики.

— Потому что здесь степи. — Бес вздохнул. — Очень сухие степи. И не тропические вовсе. До Войны еще терпимо было, теперь же осадков практически нет. Зимы не сказать, что особо холодные. Только сезон ветров начинаются не в марте, как раньше. А в октябре. И дуют всю зиму. Причем, не просто дуют. Торнады с ураганами и прочими тайфунами. С год назад УАЗ перевернуло. Из-за ветров, кстати, вам зимовать здесь придется. В любую минуту могут начаться. Так что на зимние урожаи не рассчитывайте. А летние... Говорил уже, сухо. В пустыню потихонечку превращаемся. Я, конечно, ни разу не агроном, но даже мне понятно: сельским хозяйством здесь не прожить.

— А вы чем живёте?

— Рэкетом.

— То есть? — теперь удивился Урусов.

— Поборы берем за трансферт нефтепродуктов. Казахи горючку продают. В Калмыкию, в Ростов… А обратно тащат продукты и бижутерию всякую. А мы отщипываем от обоих.

— То есть, просто отщипываете? И прокатывает?

— Ну, не просто щиплем. С нас — безопасность грузов на немалой территории. Казахи подтаскивают до Волги, а дальше мы сопровождаем. В Элисту или Ставрополь.

— А от кого? Если казахи…

— Ты думаешь, только казахи в степи балуют? А калмыцких тонулчей не бывает? Не видел, что вдоль Волги творится? Каждая деревня — крепость. От них, родимых… А Кавказ… Ну, он всегда Кавказ. И Кавказом останется. Каждый тейп сейчас — отдельная страна. Или племя. И жить предпочитают бандитизмом.

Думаете, из-за чего Ставрополь у казахов нефть берет, а не из Чечни или Дагестана? А из-за того, что Джумаев продал, а Сараев отобрать по дороге попытался. Потом они между собой подрались и скважины подпалили в суматохе. Обиделись на жизнь, объединились и поехали в степь, добычу искать. И так постоянно…

— Так мы чудом проскочили, что ли?

— Можно и так сказать. Ветра скоро. Караваны прошли уже. Так что местные тонулчи по хотнам своим сидят, задницы греют… А вы с севера шли, там поживы немного… В общем, устроились мы на торговом пути и слезать не собираемся. Казахи с калмыками и так бы обошлись. Но сковырнуть нас слабо, да и друг другу не доверяют.

— Так если мы усилимся… — гнул свою линию Сундуков… — нашу бригаду добавить, да омичей с их танками… нам здесь равных не будет! Поднимем цены…

— Поднимем. И хрен кто по таким расценкам что повезет . Хоть туда, хоть оттуда. Вот если ваши готовы прийти и забрать у Жанибека вышки и заводы — то вполне может пройти. Возьмем нефть — кого хочешь прокормим. Сил хватит.

— Ну, это уже совсем крайний вариант. Не рвемся мы тут войнушку устраивать.

— Вот и я о том. И с Пчелинцевым всё это уже десять раз обсудили. Эфир до сих пор трещит. Так что придется вам, товарищи сибиряки, дорогу продолжить. Не сегодня, ясное дело. И не завтра. Зазимуете у нас, а там помолясь, и с богом. И да поможет вам Аллах и святые великомученики.

Урусов прыснул.

— Ты чего? — удивился Бессонов.

— Да так, вспомнилось тут.

— Ну-ка, ну-ка, колись, давай…

Капитан запел, пародируя церковное пение:

«Сделай спуск мой плавным, святой Макаров,

сделай прицел мой не сбитым, святой Драгунов,

и не перекоси пружину мою боевую, святой Браунинг…»

Если учесть полное отсутствие у него голоса и слуха, звучало своеобразно. Хохотали минут пять.

— Нет, Андрюх, с тобой точно не соскучишься, — вытирая слезы, произнес Бес. — Это кто же придумал?

— Да есть один такой. Тезка мой. Все книги про постапокалипсисы писал. Дописался, Пострадамус. Хоть и писал хорошо. Что-то подобное в одной из его книжек и было. Она как-то про автомат и песни называлась. Только канонического текста в упор не помню, приходится импровизировать.

— Ладно. Не будем о грустном и импровизациях. Давайте дальше думу думать… Зимовать снова предлагаю здесь. По весне с первым нашим караваном сможете пройти до Ставрополя. А там и о Краснодаре и Ростове подумать можно. К горам лучше не соваться. Мрачно там. И что почем не слишком понятно. С местными разговаривать надо.

— От Ростова и до родного Хохлостана рукой подать, — задумчиво сказал Урусов.

— А вот оттуда, вообще, никакой информации нет. Ни одной украинской передачи поймать не удалось.

— Ну, в Ростове-то должны знать. Да и зуб даю, кто с Донбасса в эфир прорвется — по-русски нахер весь мир пошлет первым делом. Не будет с «окраинским» заморачиваться. По себе знаю. «Госмову» только на службе и выучил. А нас таких — вся Восточная Украина по факту.

— От Ростова осталось ненамного больше, чем от Волгограда. Но попробовать-то можно… Только туда надо двигаться немаленьким отрядом, набеги мелких групп вполне возможны. Если всей толпой пойдете, да еще я десяток человек дам в усиление…

— А Астрахани какой интерес в тех краях?

— Так можем не только до Ставрополя возить. Ведь и дальше гнать вполне реально. Почему и не провести рекогносцировку?

— А в другую сторону?

— Тут сложнее. В Казахстане этот район держат три крупные банды и пяток мелких. Самый серьезный — Жанибек Шайкенов. Если с ним договориться, до границы Узбекистана проскочите, как по маслу. Узбекистан, вроде как объединяется, причем очень активно.

— По Таджу имеется что?

— Полный развал. По слухам, наши Душанбе держат. Двести первая дивизия. И то неточно, там горы ведь кругом, связь на единицу от силы. По слухам всё...

Бес замолчал. Сундуков побарабанил пальцами по столу и спросил:

— Ну что, капитан, не появились мысли?

Обсуждали это всё уже не в первый раз. И даже не в десятый. Решение напрашивалось, но старшие рейда никак не могли решиться. Однако не бесконечно же тянуть…

— В общем так предлагаю: зимуем здесь. По весне идете в Ставрополь. Двумя почти полными группами. Там проясняете обстановку, и вперед — Краснодар, Ростов или Украина — война план покажет. — Капитан сделал паузу. — Здесь оставляем Юльку и Поляка. Пусть связь держит, чтобы хозяев лишней работой не грузить.

— Что у меня связистов нет, что ли? — возмутился Бес.

— Ты не понял, полковник. Девка брата нашла две недели как. Если он погибнет — я себе не прощу. Так что предлог можем и другой придумать, но сержанта надо оставить здесь.

— Шахматиста бы еще оставить, — задумчиво произнес Соловьев, — любовь у них.

— С Поляком?

— С Юлькой, дубина!

— Это другое дело, — протянул Урусов, — но Юринов не останется. Даже предлагать не стоит. Он в Тадж пойдет.

— Один что ли, — усмехнулся Сундуков?

— И один бы пошел. Но, думаю, правильнее будет попробовать вдвоем. Со мной.

Воцарилась тишина, после чего майор взревел, как раненый кабан:

— Ты охренел с недопоя, хохол чокнутый? У тебя двое детей, если не забыл! И жена третьего ждет! Заткнись, когда с тобой старший по званию разговаривает! В курсе я, что ты ему этот поход в карты проиграл, в курсе! Только игрушки кончились давно! Куда вы вдвоем уйдете? До первой перестрелки? А?

— Не горячись, Саныч. Ты думаешь, я совсем дурной, да? Однако думал мало-мало! В Казахстане надо договариваться с каким-то бандитским бонзой. В Узбекии — единое государство, тем более договариваться надо, а не переть на рожон. Либо порешаем, либо нет. Если разговоры не помогут, что двое идут, что сотня — по фиг, у нас личного состава на полномасштабную войну один хер не хватит. Вдвоем даже лучше, меньше иллюзий на свой счет. И подыхать, если на то пошло, лучше меньшим количеством. А идти туда надо, там кроме всего прочего осталась не только Борькина родня, но и Потап с ребятами. И они были вместе. Очень приличный шанс, что не только выкрутились, но и в силе…

— Да в этих горах им самим жрать нечего!

— Всё может быть, Саныч, всё может быть. Но проверить-то надо…

— И что? Ты сперва с казахами договорись!

— Я?

— А кто?

— Борьке больше всех надо, пусть он и договаривается. Кто у нас мегаэкспроприатор экспроприаторов?

— А вообще, Андрей Михайлович, мудак вы редкостный, — вздохнул майор. — Что я жене твоей скажу?

— Я ей сам все скажу. Но потом, — поднял глаза на Сундукова капитан. — Когда мы все сделаем.

Таджикистан, Айни

— Отец, Бохадур вернулся.

— Один?

— Не совсем, отец.

— Что значит, не совсем? Зови этого барана. — Бодхани проводил взглядом младшего сына, дождался, когда джигит войдет, и хмуро спросил:

— Ну?

— Мирзо убит, Кохир и Амон ранены, баши.

— Кто это сделал?

— Абазаровы.

— Что? Я послал четверых привести сопливого мальчишку! Мало того, что задача не выполнена! Ты рассказываешь, что шенок и его столетний прадед убили одного из вас и ранили двоих! У вас что, кончились патроны? Или помутились мозги?

— Никто не успел даже снять оружие. Кохир замахнулся на старика. А тот его зарезал, как глупую овцу. Потом метнул нож в глаз Мирзо. А младший из лука прострелил Амону оба плеча.

— А что делал ты?

— Стоял у машины.

— Почему?

— Я еще не сошел с ума. Двор защищен знаком Ирбиса.

— Откуда там знак Ирбиса? Что за бред?! — Бодхани с трудом, но всё же взял себя в руки. — Я разберусь с тобой потом, сын ишака! Возьми два десятка и притащи всё их семейство. Кого-нибудь из баб можете пристрелить! И пусть окажут помощь раненым.

— Не стоит торопиться баши. Им уже оказали помощь.

Стоящий у двери был молод. Очень молод, лет восемнадцать, не больше. Совершенно бесстрастное лицо и бедная опрятная одежда. И «пайцза» на шее, демонстративно выпущенная поверх одежды.

— Напавшие на защищенных знаком Ирбиса мертвы, — повторил юноша, — таковы правила.

— Что? Ты убил моих людей?

— Таковы Правила. Любой, поднявший руку на людей Ирбиса — умрет. Ты хочешь устроить еще одну проверку, баши?

Бодхани вторично за пять минут обуздал свою ярость:

— Как ты сюда попал?

— Мы всегда приходим куда нам нужно. Тебе просили передать кое-что.

— Кто? И что?

— Шамси Абазаров. Те, что нарушили заветы предков — умерли. Не стоит о них печалится: джигиты, не сумевшие справиться со столетним стариком, немногого стоят. Если ты хочешь поговорить с Шамси или его правнуком, ты можешь прийти к ним для разговора. Один.

— Я услышал тебя, язык Ирбиса. Я приду один. Я, действительно, хотел только расспросить мальчика о его приключении. Эти бараны слишком много на себя взяли. Мне их не жаль. Сколько я тебе должен за ответ?

— Ничего. Это особый случай… — и гость словно растворился в воздухе.

После его ухода Бодхани Ахмадов долго стоял в полной неподвижности, погруженный в тяжелые думы.

— Кто ты, Леопард Гор? — наконец вымолвил он. — Ирбис? Или правильно сказать Иблис? А может, злой дух… например, Пасруда? Или старый Шамси Абазаров? Если старик в сто лет легко режет молодых вооруженных парней, что же он умел в молодости? И на что способны его ученики? Какая-нибудь тайная боевая школа? Птенцы орлиного гнезда Старца-С-Горы? Пожалуй, загадка Ирбиса не менее интересна, чем загадка Пасруда… По крайней мере, столь же опасна… Почему все загадки таятся на моих землях? Надо над этим подумать. Может, даже, удастся столкнуть тайны лбами…

Окрестности Астрахани

На переговоры казахи приехали представительно. Мало того, что в эскорт запихнули два БэТэРа — «восьмидесятки», с десятком хаммеров, разнообразнейших моделей, так еще замыкал колонну самый настоящий танк. А танк — он всегда танк. Пусть даже это старенькая «семьдесятдвойка», волею неведомых танковых богов резво бегающая до сих пор.

Однако не производила эта мощь нужного впечатления. Может из-за того, что для штурма «Ада» сил у гостей всё равно было мало, а может из-за комфортабельного линкольна, в котором восседал САМ. Слишком уж не вписывался роскошный белоснежный лимузин в общую картину.

— Клоун, — сплюнул Урусов.

— Не скажи. Мущинна сурьезный. Машина статусом положена. У негрилл — розовый Кадиллак, у казахов — белый лимузин, — отозвался Бес. — Один хрен, Жанибек — самый сильный в местном цирке. Нас ему не взять, но если вылезем в поле — ситуация поменяется. Так что, паритет чистейшей воды.

— Да знаю, рассказывал уже, — капитан бросил взгляд на Борю.

Тот отодвинулся от стола, и сидел, всем телом привалившись к стене. Складывалось ощущение, что ефрейтор спал. Впрочем, какой ефрейтор? На плечах Юринова тускло поблескивали сержантские полоски. Погоны ему подобрали грамотно, подходившие по степени износа под его «комок». Бессонов несколько удивился, узнав, что ефрейтор будет участвовать в переговорах, но возражать не стал. Только брякнул, что тогда надо одеть пацана по чину: сделать его капитаном. По крайней мере, на сегодня. Борис, однако, отнесся к этому без энтузиазма: мол, капитаном — перебор. Даже летехой не надо. А вот старшим сержантом — в самый раз. Майор только плечами пожал.

Дверь открылась, и часовой впустил гостей. Три классических «пацана»: лет под сорок, короткая, но не армейская, стрижка, накачанные в зале мускулы, кожаные куртки, золотые цепи. Несмотря на приличные размеры, чувствовалось, что это не охрана. Бригадиры. Менеджеры среднего звена, так сказать. Четвертый выделялся: лет шестьдесят, малоподвижное, словно из дерева вырезанное лицо, строгий деловой костюм. Никаких цепей на шее и прочей мишуры. Только узкий золотой ободок на безымянном пальце левой руки, и перстень с впечатляющих размеров камнем на указательном правой. Жанибек Шайкенов, собственной персоной.

«Обручальное и… тоже что-то означает» — подумал Урусов.

Гости пожали руки хозяевам, при этом Бессонов представил новосибирцев, и расселись вокруг стола. Майор на правах хозяина разлил чай. Юринов, лениво вставший на рукопожатия, привалился обратно к стене, наблюдая за прибывшими из-под чуть прикрытых век. Прикрытых ровно настолько, чтобы это нельзя было считать оскорблением.

— Говори полковник, какое дело заставило тебя искать встречи.

— Мои друзья, Жанибек, хотят пересечь твою землю. Или не твою, им всё равно. В Узбекистан людям надо.

— А разве я мешаю? — спросил Шайкенов.

— Ты им пока не помогаешь. Иногда это одно и тоже.

— И какая помощь нужна твоим друзьям? — Жанибек баюкал в ладонях кружку и загадочно улыбался чему-то потаенному.

Бессонов посмотрел на Урусова.

— Гарантии безопасности. А еще лучше сопровождение. Подполковник говорит, твоё слово много значит в местных степях, — произнес тот.

Казах покачал головой, но ничего не ответил. Зато заговорил один из бригадиров:

— Ты чо, в натуре нюх потерял, лошара? Мы чо, сявки безродные, за тобой по степям бегать?

— Заткни гавкало, чувырла, и фильтруй базар, пока на правило не поставили. За меньшее перо ловили, — лениво ответил Юринов, не отрываясь от стены и не меняя позы. — Не с фраерами на стрелке фуфло перетираешь. Мы не лохи с бугра, понятие имеем в натуре. Не ты здесь козырный.

Урусов в очередной раз изумился на ефрейтора. Собственно, где ефрейтор? Сидит, привалившись к стене сытая хамская рожа, как две капли воды похожая на товарища Сухова, разве что младше в два раза. Сидит и разводит точно такую же рожу на понятном той уровне. А силищей от него веет…

Бригадир впал в ступор. Но к концу Бориной фразы сумел, наконец, подобрать отвисшую челюсть и спросил совсем другим тоном:

— За тебя кто подпишется?

— Я сам за барыг подписываюсь! — Борис перевел взгляд на старика, — думаю, погоняло Сухарь Вам знакомо, уважаемый?

И опять Юринов изменился. Вроде, тот же бандит в сержантской форме. Но и не совсем бандит, а с положением в обществе. Простому сержанту тут не место, как ни крути. Одним словом, шестерку на место поставил, теперь с равным разговаривает. С местным сильным хозяином, но с равным! Лицо местного босса на долю мгновения перекосила гримаса, но он быстро взял себя в руки.

— Это который?

— Валера Сухой.

— Москвич? Законник?

— Был москвич, да весь вышел. Ныне — городской голова Новосибирска.

— Знаю такого.

— Вот он за нами и стоит. И еще двадцать тысяч народа. Из них треть — бойцы. Десантная бригада штатного состава. Со всей техникой. Ну и еще кое-кто по мелочи.

— Хорошо, не будем ссориться, — ответил Шайкенов после минутного раздумия. — Хорошие люди всегда могут найти общий язык. Что вы хотите?

— Вам нужен мир, Жанибек Закиевич. А нам хочется переселиться на юг. Выбор у нас из двух вариантов. Либо сюда, к майору, либо в Таджикистан, где у меня в данный момент, находится брат. Не один, разумеется. Какой вариант Вам нравится больше?

— Это угроза, сержант?

— Что, Вы! — Боря осклабился хищной улыбкой, — это просто вопрос.

— Ответ на который ты знаешь заранее.

— Знаю. И мне этот ответ нравится. Но сначала я должен сходить туда и вернуться обратно. Живым и здоровым. Потому как если я не вернусь, мало, кто захочет идти к моему брату. Бригада осядет здесь. Со всеми втекающими и вытекающими.

Казах не ответил, спокойно попивая чай. Совершенно бесстрастное лицо. Только едва заметное дрожание пальцев выдавало напряжение. А Борис выглядел абсолютно безмятежным. Даже стену так и продолжил подпирать. Наконец Жанибек поставил пиалу на стол.

— А если тебя убьют в Узбекистане, сержант?

— Тогда ты, по крайней мере, не будешь врагом сибирякам.

— Как они узнают, что не я тебя убил?

— А ты вернешь сюда человека, который проводит нас до границы. Он майору и расскажет…

— Несчастные случаи?

— Это твоя проблема. У каждого несчастного случая есть имя и фамилия.

Опять пауза. Еще пиала…

— Хорошо, сержант. Убедил. Когда?

— Как улягутся ветра. Мы сообщим.

— Хорошо. Встречное условие. Полковник, — Жанибек посмотрел на Беса, — если начнется драка с Худайбердыевым, мне нужен твой нейтралитет.

— Если? — удивленно поднял бровь Бессонов.

— Когда, — поправился Шайкенов.

— И когда?

— Как улягутся ветра. Мы сообщим, — старик с явным удовольствием повторил Юриновскую фразу. Всё-таки, последнее слово осталось за ним…

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? — ответил Вагиз, — сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

— Как скажешь, о мудрейший.

Мустафа занял своё обычное место и потянулся за пиалой. Молчание затягивалось.

— Что, уважаемые, — наконец произнес Абдулла, — совсем нет новостей?

— Как может не быть новостей? Я знаю, кто спас молодого Шамси в Проклятом ущелье!

— И кто? — заинтересовался Вагиз.

— Чуру! — Мустафу просто распирало от гордости. — Черные собаки оросов!

— Нет, кара-шайтаны — это уже перебор, уважаемый! — поперхнулся чаем Вагиз — Не могут все древние легенды быть правдой!

— Не скажите, почтеннейший, не скажите! Помните волков размером с быка, которых видел мальчик? Чуру были точь-в-точь такими! И кто, кроме них может справиться с аджахорами?

— Но кара-шайтаны черные. Шамси ничего не говорил про это!

— Да, он не говорил про цвет. Но он не говорил и много другого. Да и как мальчик мог разобрать цвет шерсти ночью? И не называй их кара-шайтанами! Так их звали враги оросов! Или ты хочешь быть их врагом? Их настоящее название «чуру» — друг!

— Между прочим, — вмешался в спор Абдулла, — джигиты, спасшиеся при Сангистане, тоже видели больших черных собак. И остались живы.

— Вот видишь! — Мустафа даже подскочил на месте. — Древние защитники мира пробуждаются, чтобы снова загнать злые силы под землю. Может, всё еще не так плохо…

— Может быть… — задумчиво произнес Вагиз. — Кстати, о старом Шамси. Его двор должен был сгореть еще позавчера, но стоит цел и невредим.

— Это значит только то, что знак Ирбиса на воротах истинный, уважаемые, — сказал Мустафа.

— «Только то…» — передразнил Абдулла, — с какой такой радости Ирбис дает свой знак бедному дехканину?

— Мысли Ирбиса еще большая загадка, чем путь Аллаха…

— Ты, кажется, становишься атеистом, ака? Или считаешь, что сам Аллах действует под личиной Снежного Барса?

— Я не знаю, Вагиз. Но ты слышал, что баши, да пошлет Аллах ему здоровья, приказал доставить мальчишку Абазарова, но джигиты ушли ни с чем?

— Ха! Ушли! Их увезли, причем один был мертв, а двое примерялись к дороге навстречу гуриям. Старый Шамси оказался не так уж и стар…

— Что это за новость, Мустафа, если она всем давно известна.

— Не торопись, Абдулла. Что, по-твоему, должен был сделать баши со стариком, зарезавшим его людей?

— Ну… Шамси, хоть и «железный», но баши он не победит. Слишком стар. Да и ноги…

— Так вот, Абдулла, баши сам пришел во двор Абазаровых. Лично! — Мустафа поднял вверх указательный палец. — Один! Поговорил о чем-то с обоими Шамси и уехал восвояси. И скажите мне, уважаемые, — аксакал сделал паузу, — что могло заставить нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, так вести себя с убийцей своих людей?

— Ты считаешь, что знак настоящий?

— Настоящий, почтенные! Более того, одна вдова, подрабатывающая в казарме джигитов, говорила, что оба раненных не дожили до рассвета.

— Аллах всемогущий, Мустафа! Разве можно верить вдовам, подрабатывающим в казармах?

— Иногда можно, Абдулла, иногда можно. Особенно, когда сам баши ездит в гости к простому декханину, как к знатному беку!

— Я что-то не пойму, куда ты клонишь, Мустафа! Может ты, Вагиз понимаешь мысль нашего уважаемого друга?

— Нет, и мне сегодня непонятен смысл его речей, — покачал головой Вагиз.

Мустафа пальцем поманил собеседников поближе и прошептал несколько слов. Аксакалы отшатнулись от него, как от прокаженного.

— Стареешь Мустафа, — произнес Абдулла, — раньше ты не говорил глупостей....

— Подумай сам! — поддержал его Вагиз. — У старика за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло без малого восемьдесят лет. И надо сказать, что несмотря на это я, всё равно уверен: «железный Шамси» и есть Ирбис. И сам баши тоже так думает…

Окрестности Астрахани

— Что это было? — удивленно спросил Бессонов, когда за гостями закрылась дверь.

— Это, — подавился хохотом Урусов, — была демонстрация торжества организованной мысли над организованной силой… Ты просто в первый раз это видишь, майор. Помянутого Сухова он десять лет назад на автоколонну развел. Навсегда и задаром.

— То, что нас тут вместе с Жанибеком, как мальчиков поимели, понятно. Я не понял, как это было сделано! Ну-ка, сержант, объясни диспозицию.

— Ефрейтор я, — поправил Борис.

— Нет уж! Теперь ты сержант. Старший. За такие подвиги на ниве дипломатии, люди ордена получали, а нам что, званий жалко? Так докладывай.

— А чего тут докладывать. Ему на фиг не нужно, чтобы бригада здесь обосновалась. Ради этого всё сделает.

— Так не сможете вы здесь обосноваться. Обсуждали. Жрать будет нечего.

— Правильно. Не сможем. И Жанибек это понимает. Но он мыслит, как бандит. Мол, придут военные, жрать нечего, пойдут у него отбирать. Боится, однако…

— А почему решил, что он мыслит как бандит? Может феня игрой была.

— Она и была игрой. Но дело не в разговоре. Просьба пустячная. Чиновник предпочел бы навстречу пойти. Нормальный человек — тем более. А они права качать начали, да еще с наездом, на вшивость проверять. И не главный, шестерка. Уркаганские замашки. А с такими легко: шестерку на место поставить, чтобы не вякала, а старшему предъяву выкатить. Еще погонялами козырнуть. А когда получишь всё, что хотел, оставить за ним последнее слово. Чтобы самолюбие козырное потешить.

Майор очумело покрутил головой:

— Просто как, однако!

Урусов, наконец, просмеялся:

— Вот, майор, что такое русский гроссмейстер в действии. Секретное оружие полковника Пчелинцева!

— Ты что, в самом деле гроссмейстер?

— Ну… не совсем. Выполнил, а присвоить не успели — Война.

— Обзвездинеть!!!

— Борька, а откуда ты феню знаешь? Ты же гроссмейстер, культурный человек! Домашний, млять, мальчик!

— А я ее не знаю.

— Не понял!

— Это не феня была. Это базар по понятиям. Там три десятка слов помнить надо, чтобы перетирать вопросы.

— Один черт, не шахматисты же перетирают. Или так, пока никто не видит сопернику на ухо мульку затравить?

— Так у нас все пацаны во дворе на ней разговаривали. И в школе тоже. Я запомнил на всякий случай, вдруг пригодится…

Теперь смех разобрал Бессонова.

— А почему сержант, а не капитан? — выдавил он.

— Это мне папа объяснял. В Советском Союзе была только одна служба, сержант которой мог не обращать внимания на армейского майора или даже подполковника. Службы той нет давно, а ассоциации в крови сидят. Намертво. У всех постсоветских. И у казахов тоже. — Юринов сделал паузу, посмотрел на давящихся хохотом офицеров и закончил. — И капитана Вы бы мне не оставили. А лычки забирать — не комильфо будет.

Смех у майора как рукой сняло. С минуту он внимательно смотрел на Бориса, а потом слегка ошалевшим голосом произнес:

— Так ты, паршивец, еще и меня на звание развел?!

— Так точно, товарищ подполковник! — лихо козырнул старший сержант.

Офицеры закатились в новом приступе смеха.