«Колбасило Галку не по-детски. Ее собственное выражение, между прочим. Сама ляпнула, оправдывая именно такое определение своего состояния. Девочка часами просиживала у борта лодьи. Сидела неподвижно, упершись невидящим взглядом в воду, еле слышно бормотала: „Мама“ и, похоже, потихоньку съезжала с остатков ума. На ночевках бесцельно бродила по лагерю, пугая своим видом наиболее суеверных дружинников. Когда ей приносили еду — ела. Не кормили — не просила. Так же бездумно, как делала всё остальное. Полнейшее впечатление поломанной игрушки. Если о чем спрашивали, отвечала откровенно. И до тошноты честно. Со всеми подробностями. Нужными и не очень. Так и рассказала, что за нелегкая ее в ту подсобку занесла. Нет, потомок, этот секрет из разряда тех, что должен оставаться секретом без скидок на давность лет. Достаточно сказать, что причина была на редкость дурацкая.

Она сдавала нас по всем фронтам и по полной программе. По ее же меткому замечанию. Тут и в скрытнях нужды не было. Любой дружинник, внимательно послушав девчонку пару минут, был просто обязан заподозрить нехорошее. А уж десятки собак на этом съевший „чекист“ мог вытащить до последней ниточки всю подноготную.

К счастью, древляне общаться с внушающей опасение „мавкой“ не стремились. Как и она с ними. Обнаруженные у арабов девичью сумочку и коробку с краской удалось „отжать“ у Светлена достаточно легко. Собственно, сумочку он и увидеть не успел, спасибо сообразительному Изяславу! Не хотелось бы, чтобы князь вдумчиво исследовал паспорт Российской Федерации и мобильный телефон. Хватило долгих объяснений на тему флаконов с краской. Ссылки на „шаманские штучки“ он проглотил, но скорее всего, не поверил. И на девчонку продолжал коситься с подозрением.

На самом деле, если быть объективными, спасло это разрисованное чудо не только наше своевременное появление „окольчуженным роялем на волнах“, но и местная девчонка, из-за которой все и началось. Горячность, с которой Зорена требовала „не вбивати мавку, бо добра“ выглядела даже малость смешной. Особенно твердая уверенность в своем праве требовать. Непоколебимая, несмотря ни на пол, ни на статус освободителей. Чего больше в этой горячности: благодарности за неудавшееся спасение или надежды на выполнение обещания (по утверждению Зорены, Галка грозилась обеспечить ее женихом), понять никто не мог, да, если честно, и не пытался. Но напор девицы впечатлял.

Галку оставили при посольстве под нашу ответственность. А потом, понемногу, отношение стало меняться. Не могут нормальные мужики, ходящие под смертью, смотреть на потерянно бродящего вокруг ребенка и не проникнуться жалостью. А что ребенок — симпатичная девушка, это вопрос номер два. И цвет волос никого не отпугнет, не умеют такие люди бояться подолгу. Чувства постепенно накапливались, а потом случились два события.

Во-первых, за то время, что Жерех с Вашко выколачивали из купцов сведения о „явках и паролях“ в Новгороде и других городах и разыскивали место, откуда захватили Зорену, сама девица времени зря не теряла. В итоге, торжественный приезд в ее родную веску оказался нужен лишь для того, чтобы Скуб, один из древлянских дружинников, попросил у Зорениного отца руки дочери. Оказывается, славянские обычаи, при всей их кажущейся сложности, позволяют сыграть свадьбу за сутки. А ежели еще и сватом выступает князь…

В общем, день задержки, первая брачная ночь… И на утро молодая жена растрепала всем встречным и поперечным, что добрая мавка обещание сдержала и мужем обеспечила. После чего еще не развезенные девицы бросились обхаживать и осаждать „мавку“. Находившаяся в полной прострации Галка ничьим обхождением, состоящим из еды, не пренебрегла. Но то ли боги были против, то ли звезды раком стали: наша доморощенная сваха никого больше замуж не выдала. По крайней мере, у нас на глазах.

Большую часть освобожденных девчонок увезли новгородцы, а тех, которым оказалось по пути с нами — Светленовы кмети. Надо отметить, что княжья дружина плюнула на несколько потерянных дней, но никого из девок в лесу не бросила, обеспечив страдалицам доставку до дома и сдачу на руки родителям. Вот как авторитет государственной власти набирается. А не пустыми обещаниями и длинными иномарками….

Еще через пару дней пополз слушок, что шаманка шляется по лагерю не просто так. Это она отгоняет злых духов. Шептались, мол, боги „мавку“ любят, а потому и отметили ее волосами, будто в чернике вымазанными… Ну и так далее, и тому подобное. Понимающий человек, конечно, сразу бы приметил выучку наших времен и уши Изяслава. Слишком уж они отчетливо топорщились за очередной порцией слухов.

Оказавшаяся в центре всеобщей любви и внимания Галка потихоньку оттаивала. Во взгляде появился интерес к жизни, девушка начала приглядываться к окружающему, задавать какие-то вопросы и даже учить местный язык. И после волока из перекрашенной Снегурочки снова стала той самой девчонкой, которой, видимо, была раньше. То есть „крутой и оторванной“.

Оторванность проявилась мгновенно. „Подарок“ оказался абсолютно несдержан ни на язык, ни на руки. Не проходило ни одного дня без какой-нибудь глупой шутки или розыгрыша. Иногда казалось — мстит „мавка“ окружающему миру за своё незапланированное путешествие в прошлое. Каждый раз Серый читал ей нудную нотацию, журил по-отечески или крыл матом. Короче, отрабатывал педагогические приемы. Совершенно безрезультатно. Наверное, стоило девчонку вовремя выпороть. Но настоящей злости не было, жалели дурочку неимоверно, и эта жалость лезла сквозь все разносы, сводя их ценность к абсолютному нулю. Да и шутки были не злые. Так, игра. И, естественно, доигрались.

Мы приглядывали за каждым шагом подопечной. И охрана у князя Светлена хлеб ела не зря. Тот же хазарский лазутчик на полет стрелы бы не подобрался. Но… однажды утром оселедец князя, не проникшегося общим добродушием и вечно изводившего Галку мелкими придирками, оказался фиолетовым. Точь-в-точь, как мавкины волосы…»