г. Лондон.

Первушин Андрей Иванович, предприниматель

Утром его разбудил странный шум. Андрей открыл окно и остолбенел. Площадь перед гостиницей была забита народом. Гадать, что происходит, не приходилось, достаточно было прочитать транспаранты, гордо вздернутые над головами. Большинство плакатов были направлены в противоположную сторону, но надписи на двух, развернутых немного боком, удалось разобрать. Два дюжих бритоголовых парня, затянутых в увешенную железом кожу, вздымали над головой коричневое полотнище с большими белыми буквами: «Русские — вон из Англии!» и вовсю заигрывали со скромно одетыми симпатичными девчонками, надпись над головами которых гласила: «Свободу русским братьям!». Толпа вразнобой скандировала что-то про премьер-министра, свистела, улюлюкала, и кидала помидорами и яйцами в щиты полицейских, загораживающих здание напротив.

Первушин закрыл окно и открыл ноутбук. Пожалуй, такого он сам не ожидал.

Англию сотрясали демонстрации и митинги. Бунтовали все и вся. Самые разные партии и течения в едином порыве требовали отпустить русских домой. Даже «Ассоциация Портлендских Домохозяек» присоединила свой дребезжащий голосок к общему хору. На улицу шли простые обыватели, испуганные возможной конкуренцией за рабочие места, или просто захваченные общей истерикой. Во всех крупных городах толпы блокировали уличное движение. Впрочем, это никого особенно не волновало, водители тоже были на митингах. Во Франции творилось то же самое. В Америке накал страстей был ниже. Помалу сползающий в последнее время в сепаратизм Техас, с самого начала не поддержавший федеральное правительство в «русском вопросе», как только начался шум, учредил спецрейс «Остин — Варшава», а Калифорния, с отставанием всего на двадцать минут, — «Сан-Франциско — Прага». Зато бурлила Европа. Демонстранты требовали от своих властей не только отказаться от введения санкций против русских, но и воздействовать на Лондон, Париж и Вашингтон. Совет безопасности ООН, похоже, заседал всю ночь, одну за другой принимая противоречащие друг другу резолюции.

В полдень Анхела Меркиль выступила по телевидению с осуждением решения «властей некоторых стран по ограничению свободы передвижения граждан».

— Мы, — рассказывала канцлер Германии своей стране и всему миру, — не понимаем, чем вызвано столь непродуманное решение, и призываем правительства Франции, США и Великобритании внять голосу разума.

После этого декларации государств пошли потоком.

В дверь номера постучали в шесть вечера. Андрей лежал на кровати, глядя в потолок. Вещи он давно собрал, не сомневаясь в неизбежности этого визита. Только не знал, в каком направлении лежит дальнейший путь бывшего старшины Первушина.

— Господин Первушин?

Вошедший был в штатском, но спецслужбами воняло за версту. Значит, все-таки арест. Ну и хрен с ним. Вместо одного человека СССР получит тысячи, десятки тысяч, а может, и миллионы людей.

— Товарищ Первушин, — поправил его Андрей.

— Какая разница, — поморщился гость, — правительство Содружества просит вас немедленно покинуть территорию страны. Ваш рейс отправляется через два часа.

— Так в СССР не выпускают же. А в другое место мне самому неохота.

— Решение о запрете выезда отменено. Самолет летит в Варшаву. Там будут пущены дополнительные поезда.

Первушин оторвал голову от подушки и, наконец, посмотрел на гостя.

— А остальные?

— Что остальные? Все русские летят дополнительными рейсами. Если не хватит мест, добавим рейсы.

Первушин усмехнулся:

— И с чего это вы стали такими добренькими? Прямо отцы родные!

— Кончай ломать комедию, ублюдок, — по-русски заорал англичанин. — А то мы не знаем, кто начал весь этот бардак! Вали к своему Сталину! Все валите! Чтобы через два часа и русского духу у нас не было.

Андрей, наконец, встал с кровати, лениво потянулся и вдруг одним, почти незаметным на глаз движением, оказался вплотную к «Джеймсу Бонду».

— А ты что хотел, падла? Русских остановить? Ну-ка вспомни историю, мудозвон! Это кому-нибудь когда-нибудь удавалось?

Московская область. Пос. Долгопрудный.

Бывший комбинат «Дирижаблестрой» [61]Использованы отрывки из книги В. П. Бороздина «И снова мы в небе».
.

Как только разнеслась весть, что на заводе собираются расконсервировать дирижабль, все те из «дирижабельного племени», кто еще оставались в поселке потянулись к эллингу, забыв об отдыхе. Пришли мастера такелажного дела Курин и Воробьев, инженер и конструктор дирижаблей Гарф, бортмеханики Новиков и Матюнин. Появились пилоты из местного воздухоплавательного отряда. Привычно занял свой пост комендант эллинга Фадеев. Разложив на полу эллинга такелаж, мастер Гузеев, бывший командир дирижабля инженер Устинович, другие авиаторы проверяли расчалки, узлы креплений. Только они, своими руками собравшие в тридцатом году первый воздушный корабль эскадры «Комсомольская правда», могли быстро разобраться во всех хитросплетениях тросов и штуртросов. Мастер по ремонту оболочек Ксения Кондрашева чуткими пальцами прощупала каждый шов. Мотористы принялись опробовать долго пребывавшие в бездействии моторы. Водород для В-1 собирали, как говорится, «с бору по сосенке». Наполнившись газом, он раздулся и «повеселел», складки и вмятины на нем разгладились. Несказанно рады были ему, заново рожденному, и люди, верившие в любимое дело.

На летном поле Долгопрудного в это жаркое летнее утро было необычно людно. Вокруг выведенного на середину поля, играющего на ветру дирижабля, сгрудились солдаты, присланные на помощь из ближайшей воинской части, работники завода, просто горожане, привлеченные видом парящего над самой землей аппарата.

— Ну вот, Ленка, смотри, — показывал своей жене на поле Сергей Попов, назначенный ответственным за восстановление дирижабля и один из самых больших энтузиастов воздухоплавания. — Есть надежда на то, что наша работа будет востребована. Говорят, дирижаблями заинтересовался сам товарищ Сталин. Жаль только, что придется собирать по крохам растерянное так недавно… Работы очень много, но она не пугает, ведь любимое дело. Планов еще больше.

— Фантазер ты, мой, фантазер, — влюблено глядя на мужа ответила Лена. — Сам то веришь?

— Конечно верю. С новыми материалами, с гелием вместо водорода дирижабли станут безопасным и экономичным транспортом. Представь себе дирижабль-кран, который прилетит прямо на заводской двор, подцепит под себя собранную целиком турбину для электростанции или целый мостовый пролет и отнесет этот груз на тысячу километров, прямо к месту назначения. И не придется разбирать уже готовый агрегат, тратить время на новую сборку, проверку и испытания. А грузопассажирский дирижабль? Большой, словно кит, из новейших, придуманных за семьдесят лет материалов, с самыми современными приборами и двигателями? Взлетев в Москве, он приземлится в дружественной Гаване, не останавливаясь нигде по пути, не завися от промежуточных аэродромов, используя топливо только на движение…

— Сергей, все готово, — прервал его монолог подошедший Устимович, — пошли.

— Ну, все, — поцеловав жену в щечку, Попов устремился вслед за спешащим к гондоле дирижабля инженером.

СССР. Аэродром Капитнари.

Экипаж самолета Ан-12 «Летающий хохол»

— Прилетели, мягко сели, высылайте запчастя… — шутливые строки старой авиационной присказки Антон произнес очень серьезно, словно не вводил самолет в стандартную, много раз выполненную «коробочку» над аэродромом, а готовился к аварийной посадке. В полном соответствии с этой самой присказкой, относящейся, по слухам, еще к двадцатым годам прошлого века. Посадка действительно предстояла сложная. Ни тебе радиосистемы навигации, ни «ближнего привода», все «на глаз». А аэродром горный, полоса короткая. Так что и «коробочку», и заход на посадку аккуратно надо делать. Одна ошибка, и… «нас извлекут из-под обломков». Если бы не африканский опыт, то Куделько ни за что не согласился бы на посадку в таких условиях. А сейчас просто стал действовать осторожнее, чаще обычного окидывая взглядом приборную доску и держа штурвал так, словно он стеклянный. Подтянулись и остальные, никаких шуточек, четкие короткие доклады. «Мыкола-президент», Николай Янукович, еще раз связался с диспетчером, но результатах разговора промолчал, чтоб не отвлекать командира.

Самолет плавно коснулся полосы. Пробег, короткое выруливание и затихающий рев двигателей. Прибыли. Советский Союз…

Пытавшиеся сопровождать их толстенькие кургузые истребители наконец-то появились над аэродромом и тоже начали заходить на посадку.

— Что там, Николай? — спросил Антон, продолжая наблюдать за суетой на аэродроме.

«Солдатиков понагнали. Ничего о нашем прибытии не знают, что ли? Надеюсь, разберутся. Что-то мне в подвале НКВД оказаться вовсе не хочется», — мысли текли заторможенно, как всегда после напряженной работы.

Зато время словно ускорилось. Если при посадке он успевал на секунду заметить десяток показаний приборов, отреагировать на них, да еще и проследить за окружающим, то теперь Антон не успел заметить откуда вынырнул странный «джип». Подъехавший к уже оцепленному самолету автомобильчик почему-то навевал воспоминания о деревне, старинных военных фильмах и чем-то таком забытом за суетой дней, но оставшимся в памяти неуловимым отпечатком былого.

— «Бантам»! — удивленно воскликнул борттехник и тут же отсоединился от СПУ.

— Что еще за «Бантам»? — удивленно спросил Антон. Ответил штурман, разделявший хобби «бортача». — Первый в мире серийный военный «джип» — американский «бантам». Непонятно, откуда он здесь появился. Их только в прошлом году американцы выпускать начали.

— Понятно, — на разговоры не оставалось времени, из «джипа» уже вышел кто-то, судя по повадкам, как минимум генеральского звания. Куделько сбросил гарнитуру, на ходу пригладил растрепавшиеся волосы и прошел к люку. Вслед за ним поднялся со своего места Родригес.

— Кто вы? — судя по тому, что кричавший повторил эти слова на английском, причем с явным акцентом, а потом, кажется, по-турецки, принимающая сторона об их прибытии уведомлена не была. Антон даже не успел высказать все, что он об этом думает, «представителю заказчика». Родригес, ничуть не смущенный обстановкой, высунулся из люка и прокричал, не обращая внимания на взявшее винтовки наизготовку оцепление:

— Мы выполняем специальное задание! Прошу подняться на борт представителя командования или особого отдела!

Генерал (по крайней мере, так решил по его поведению Антон), стоявший у машины и разглядывавший самолет с невозмутимым видом, повернулся к стоящим за ним офицерам. Один из них, поправив для чего-то фуражку, вышел вперед и осторожно подошел к трапу. Посмотрел на выглядывавших из люка гостей, неожиданно усмехнулся и несколько неуклюже с непривычки, полез по металлическим ступеням вверх.

Разговаривали Родригес и местный «чекист» недолго. Пробрались в хвост, поближе к к аппарели, где было свободней, несколько минут о чем-то тихо беседовали, после чего посерьезневший особист быстро спустился вниз и еще с десяток минут беседовал с начальником.

— Ну и чего? — спросил Мыкола-одессит, криво ухмыляясь. — Они таки не могут решить в какой из лагерей нас посадить, чи шо?

— Не доведет тебя язык до добра, — осадил шутника Мыкола-президент. — Тут тебе не Африка, мигом по статье загремишь.

— Да? А нахрена мы тогда сюда приперлись? — не остался в долгу Бронштейн.

— А ты предпочитаешь в Африке у какого-нибудь Иди Амина личным извозчиком работать? — неожиданно вмешался в разговор борттехник. Бронштейн молча отрицательно покачал головой.

Впрочем, их сомнения разрешились неожиданно быстро. Экипажу предложили отдохнуть в неплохом домике, похоже, специальной генеральской гостинице. Родригес куда-то уехал вместе с местным «молчи-молчи» и появился только к вечеру. Коротко сообщил, что топливо для них доставят через сутки, а пока можно отдыхать. Их самолет с грузом ждут в Казани. Позднее будет еще один перелет, в Москву. Там с ними хотят побеседовать и предложить дальнейшее сотрудничество.

И они решили отдыхать. Кормили в летной столовой неплохо, охранявшие их бойцы за несколько пачек сигарет притащили вкусного виноградного вина, никто из начальства не появлялся. Так что сутки можно было расслабляться, чтобы не думать о возможном будущем…

Тересполь. Пограничный переход.

Филипп Блэк, корреспондент «CNN»

Фил Блэк стоял на обочине дороги и смотрел, как его оператор снимает идущих колонной поляков. В своей потрепанной униформе образца прошлого века они выглядели толпой статистов на съемках очередного фильма польского режиссера, снявшего недавно фильм якобы о случившемся с ними событии. Фильм, который теперь придется положить на самую дальнюю полку и забыть, как будто его никогда не было. Очередной раз он увидел то, под каким слоем грязи скрывается порой правда.

С пеленок каждому американцу внушали, что развалившийся в девяносто первом году Советский Союз был непримиримым врагом цивилизации, что Сталин — кровавый диктатор, что в СССР все жители жили в нищете, лишениях и страхе перед всемогущей госбезопасностью, и только и мечтали — как сбежать на демократический Запад. И одной из составляющих мрачного образа русских коммунистов был незаконный расстрел двадцати тысяч поляков, виновных только в том, что они защищали свою страну от вторгнувшихся в нее коммунистов, сговорившихся с нацистами. На самом же деле оказалось все по-другому — веселые люди, маленькие пивные и рюмочные, старомодные, но неплохие гостиницы, пусть и с удобствами на этаже, и столь же старомодные, но роскошные, не уступающие американским, рестораны, беспрепятственно гуляющие по улицам туристы из будущего, пионеры и очень мало милиции на улицах. Мистер Блэк не увидел ничего из того, что ожидал увидеть — ни расстрелов, ни облав, ни судилищ, ни страшной нищеты пополам с убожеством. Да, жизнь здесь была намного более бедной и простой, чем в остальном мире. Но ведь остальной мир был впереди на целых семьдесят лет. Советские русские были просто людьми, они были такими же, как жители Соединенных Штатов. Они просто хотели, чтобы им не мешали жить и работать на своей земле. Только один русский, за те несколько дней, пока Фил был в России, сказал, что ненавидит Америку за интервенцию во время Гражданской войны. Остальные сразу же начали стыдить его, напоминая, что во всем виноваты капиталисты, а не американский народ. И Фил видел, что это было искренне.

Но самым большим потрясением стало все же посещение лагеря военнопленных поляков. Того самого, около Смоленска, неподалеку от печально знаменитой Катыни. Того, который должен был давно опустеть, а на самом деле был населен выглядевшими вполне здоровыми, нисколько не истощенными и не забитыми людьми, которые собирались возвращаться на родину. Целыми и невредимыми! Причем поляки охотно вступали в разговоры с приглашенными русскими иностранными корреспондентами, ничуть не опасаясь репрессий «кровавой гебни» за это.

Фил встрепенулся, заметив стоящего неподалеку и явно следящего за колонной человека в мундире. Если Блэку не показалось, фуражка выдавала принадлежность наблюдателя именно к той самой «gebnya». Он дал знак оператору и решительно направился к аборигену, на ходу начав репортаж:

— Это Филипп Блэк, Си-Эн-Эн. Продолжаем наш прямой репортаж с русско-польской границы, на которую сейчас прибывают эшелоны с бывшими польскими офицерами. Теми самыми, которых русские вроде бы расстреляли в Катыни. Сейчас я хочу взять интервью у представителя местной госбезопасности. Здравствуйте…

К удивлению Фила, представитель «органов» нисколько не испугался американского корреспондента. Из быстрого опроса выяснилось, что сержант госбезопасности Лерман служит в Бресте, здесь находится, как и все его сослуживцы, а также пограничники и милиционеры, для поддержания порядка и предотвращения возможных инцидентов. На ехидный вопрос Блэка, какие же происшествия могут произойти, он спокойно ответил, что Брест и его окрестности до тридцать девятого года был захвачены поляками, которые вели себя здесь, словно в африканских колониях. Поэтому местные жители относятся к полякам очень х… (было заметно, что сержант буквально в последний момент проглотил какое-то рвущееся наружу слово) неприязненно.

К сожалению Фила, разговор с интересным гебэшником пришлось на этом прервать, чтобы успеть взять интервью у хотя бы одного из проходящих мимо поляков.

— Здравствуйте, — остановленный поляк с недоумением посмотрел на Фила, потом видимо сообразил в чем дело, и улыбнулся прямо в камеру.

— Как вас зовут?

— Збигнев Жепа, пан корреспондент, поручик…

Быстро расспросив когда и где этот офицер попал в плен к русским, Фил наконец задал основной вопрос:

— Скажите, а как к вам относились во время проживания в лагере?

— Пан корреспондент, могу сразу сказать, что эти русские совершенно нецивилизованные люди. Меня, офицера, шляхтича и всех моих друзей и сослуживцев заставляли работать на постройке дорог! Мало того, они заставляли нас смотреть их пропагандистские фильмы и играть в спектаклях! Пся крев, извините, пан корреспондент, они относились к нам, как к обычным хлопам. Мы, гербовая шляхта, должны были работать на строительстве дорог для их государства…

Тихий океан.

Владимир Касатонов, контр-адмирал, командир отряда кораблей ТОФ

Вот в такие дни действительно веришь, что Тихий океан — самый тихий на свете. Идущий экономическим ходом крейсер резал сияющие солнечными отражениями волны, легкий ветерок овевал тело, смягчая палящие солнечные лучи. «Космонавты утверждают, что наша Земля — очень маленький шарик. Но только находясь в море, понимаешь, что человечество занимает совсем малое место в этом небольшом мире» — Владимира отчего-то потянуло пофилософствовать. Погода или просто хорошее настроение и спокойная обстановка повлияли, понять он не успел. Привычный звук шагов и знакомое — Разрешите? — сразу привели адмирала в привычно-сосредоточенное состояние.

— Что у вас Эдуард Владимирович? — Касатонов уже чувствовал, что идиллия закончилась, еще не начавшись и, повернувшись к Москаленко, по его виду осознал свою правоту.

— Радиоперехват, товарищ адмирал. Неподалеку от нас американская АУГ, — виновато, словно это он устроил, ответил капитан. Касатонов тут же вспомнил истерику в СМИ по поводу «получения тоталитарной державой доступа к современной боевой технике и оружию массового поражения» и вздохнул.

— Хотят повторить «несчастный случай» или устроить провокацию, — вывод не требовал долгих умозаключений.

— Я тоже так думаю, товарищ адмирал, — согласился капитан первого ранга.

— Тогда… Учебная тревога, БЧ-2 и БЧ-7 иметь готовность номер один. Без команды огня не открывать, — Владимир оглянулся на идущие в кильватер буксир и танкер. — Судам держаться строем фронта, в случае чрезвычайных происшествий — спасаться по способности.

— Есть — Москаленко, опередив Владимира, быстрым шагом, почти бегом вошел на мостик, на ходу подавая команды. Где-то внизу коротко проорал ревун, поднимая отдыхающих моряков.

Касатонов шел следом, на ходу обдумывая возможные действия вероятного противника. Но особого не переживая. После скандала с «потерянной при аварии атомной подводной лодкой „Мемфис“» американцы не должны были пойти на что-то более серьезное, чем провокационные облеты. «Точно, спровоцировать несговорчивых русских на открытие огня первыми и тогда уже захватить или потопить. На вполне законных основаниях, при полном одобрении всего международного сообщества хвостозаносителей» — вспоминая разговор с представителем Госдепа, подумал он. Уговорить не удалось, несмотря на полную поддержку местного россиянского консула, остановить на выходе из гавани — тоже. «Решили утопить?» — о новом Чемульпо думать не хотелось, но похоже было, что все шло к этому.

— Товарищ адмирал! — командир «Варяга» вместо доклада протянул ему бланк радиограммы.

«Вас поддерживает ПЛАРК „Омск“, а в точке с координатами… ожидается встреча с отрядом кораблей ТОФ в составе БПК „Маршал Шапошников“, лидеров „Баку“ и „Тбилиси“, и судов снабжения» — прочел адмирал. — Сколько до точки рандеву?

— Четверо суток. С «Омском» встретимся раньше, примерно через тридцать восемь часов.

— Что же, надо продержаться тридцать восемь часов. Связь с командующим отрядом установили?

— Так точно, товарищ адмирал.

«Ничего, из Сан-Франциско мы ушли, от фрегатов убежали. И от авианосца уйдем. Тем более когда „Омск“ подойдет, с дополнительными к нашим ракетам „Гранитами“, то уже авианосцу опасаться надо будет, а не нам».

Где-то в СССР. Войсковая часть ХХХХХ.

Юрий Колганов, майор РККА, управление «Ноль»

Юрий украдкой зевнул. Нет, он все-таки не выспался. Как не хватает кондиционера, черт побери! Стоило лететь за тридевять земель, чтобы тебя мучили гипнотизеры, чекисты, комары и жара. Как сейчас, например. Зачем «куратору» его воспоминания о курсантских годах? Тем более — об отношении к марксистско-ленинской подготовке в армии? Допустим, вопрос о посещенных им точках двенадцатого управления еще можно понять, не стоит подставляться, размещая склады в уже известных вероятному противнику местах. Но марксо-ленинская-то причем? Видимо, обуревавшие Колганова мысли отразились на его лице, чекист, средних лет полноватый майор по фамилии Никитин, прервал «разговор» и, вызвав дневального, попросил принести из столовой чаю. Пока солдат бегал с чайником, они вдвоем нарезали хлеб и сероватую, но вкусную, чисто мясную колбасу и приготовили бутерброды.

Разлив чай и предложив Юрию не стесняться, Никитин сам с наслаждением отпил несколько глотков действительно неплохого чая, после чего отставил стакан и, жестом предложив Колганову продолжать, спросил:

— Юрий Владимирович, вы сегодня чем-то расстроены? Что-то произошло?

— Нет. Просто не выспался. Ночью всякая ерунда снилась, — честно ответил Юрий и, неожиданно рассказал запомнившийся сон. Отсмеявшись, Никитин заметил, что сон явно навеян общением с лекарями. — И все же вас беспокоит что-то другое, — добавил он.

— Понимаете, не вижу смысла ваших расспросов. Когда меня расспрашивают о профессиональных обязанностях, инструкциях и нормативных документах, мне все ясно. Но какое отношение к созданию системы хранения и обслуживания специальных боевых частей имеют мои курсантские годы или марксистко-ленинская подготовка?

— Ну, Юрий Владимирович, вы точно не выспались. Или гипнотическое воздействие у вас еще не прошло, — улыбнулся Никитин. — Поймите, нам важны не только ваши профессиональные знания. Мы должны понять, почему социализм в этом мире проиграл, почему распался Советский Союз. Вы, конечно, не читали вчерашнюю «Правду»? Не в упрек вам сказано, я знаю, сколько вы трудитесь, — тут же извинительным тоном заметил особист, — просто все вы, иновременцы, совершенно не интересуетесь прессой, это я уже заметил. Так вот, в ней опубликована статья товарища Сталина. В этой статье разбираются серьезные недостатки в изучении и развитии марксизма-ленинизма, критикуется превращение его в своеобразное религиозное учение. А ваши воспоминания как раз и подтверждают этот вывод товарища Сталина. Вы же сами описываете, как вместо изучения сущности от вас требовали заучивания и повторения цитат из «классиков», как сознательное освоение подменялось начетничеством. В конечном итоге это и привело к отчуждению, к отсутствию истинных знаний. Ну и в результате — к победе контрреволюции. Разве не так? Подумайте и вы поймете.

Колганов, подумав, смог лишь утвердительно кивнуть. Что скажешь, если твой собеседник прав. Он вспомнил занятия, больше напоминавшие молитвенные сборища, с непременным повторением выдранных из контекста цитат, вспомнил конспекты, списанные у товарищей без всякой попытки понять, что и о чем там пишется, равнодушие, царящее на лекциях. Да, «товарищи» из идеологических органов сумели превратить живое учение в религию, выхолостить главное — попытку научно и непротиворечиво объяснить развитие общества, нащупать закономерности этого развития и применить полученное знание для построения нового, более гуманного в конечном итоге мира.

— Спрашивайте дальше, — помогая убирать остатки незапланированного полдника, сказал, внутренне стыдя себя за несообразительность, Юрий. Слышал же о создании целого наркомата, который должен изучать и внедрять все полезное в жизнь. Так с чего он решил, что особист просто тратит на него время, не зная, о чем допрашивать и как его разоблачить? Нет, это точно последствия ночных кошмаров. А те — явное следствие встреч с «мозголомами». Хорошо, что профессиональные секреты из него уже вытащили и обещали больше принудительно в черепушку не лазить, иначе точно можно закончить жизнь в сумасшедшем доме.

— Обязательно, — ответил Никитин, но допрос, больше похожий на разговор, пришлось прервать. Появился посыльный от командира, с просьбой немедленно прибыть на объект для консультаций. Часа два пришлось объяснять, показывать, и даже ругаться. Обычный рабочий момент на новой точке, с единственным отличием — здесь и сейчас механизмов практически не было, все делалось руками бойцов — строителей. Строились с помощью лопаты, отбойного молотка и «какой-то матери», возводя хранилище для того, что должно было спасти страну от внешней агрессии. И, несмотря на ручной труд, всё делалось основательно, качественно, на века. А отдельные недостатки… Для этого и был здесь нужен специалист, то есть он — майор Колганов, и его помощь. Так что пришлось побегать, а кое-где и лично показать, как должно быть.

После же обеда Юрий опять сидел в кабинете у начальника особого отдела.

— Продолжим, Юрий Владимирович, — Никитин снова был сух и деловит, настоящая «кровавая гебня» при допросе «гондурасского шпиона». — Расскажите поподробней о «дедовщине» в армии. С чего, по вашему мнению, она началась, какие меры против нее применялись, их эффективность…

— «Дедовщина», — задумался Колганов, — по-моему, была в армии всегда. Другой вопрос, что в каких формах она выражалась. Во время моей службы, особенно к началу девяностых, «дедовщина» приняла откровенно уголовный характер…

г. Харьков, Лысая гора.

Венька Фридлендер, ученик слесаря

Полноватый мальчишка лет четырнадцати настежь распахнул калитку и вышел на Черкасскую, ведя за руль черный, блестящий свежевымытой краской велосипед МД-1. Новенький, пару недель, как из Москвы привезли. Закрыв калитку, поставил правую ногу на педаль и, на ходу перебросив через машину левую, помчался по улице. До перекрестка с Черниговским, где на бревнах пристроилась кучка парней. Кто на год-другой старше, кто-то помладше.

— Йоська, — заорал велосипедисту самый старший в компании, — дай прокатиться!

Иосиф тормознул и, сожалеюще сказал:

— Не могу, Серег! Папка выдерет!

— Папка твой и не узнает ничего, — возразил просивший, — он же на работе сейчас.

— Узнает, — не согласился Йоська. — Кто-нибудь скажет, — потом подумал и добавил. — А если сломаете шо?.. У вещи должен быть один хозяин.

— Брось, Серый, — сказал небольшой хлопец со спадающим на глаза шикарным «казацким» чубом. — Жид он!

— Сам ты жид! — возмутился Йоська. — И шо с того, шо я еврей?

— Ты не еврей! — ответил Серега, зло сплюнув в сторону. — Вот Веник, тот еврей. А ты — жид! Жадюга! Дал бы по сопатке, да мелких не бью!

Йоська насупился.

— Заладили: Веник, Веник, — заявил он. — У Веника отца нет, а мать его не порет. А мне…

— По губе, — вмешался третий. — Венику велосипеды покупать некому! Он сам собирал! Целый год! А ты даже до магазина не сам ходил, привезли, под калитку положили! Правильно Мишка гутарит! Жидяра ты!

— Если бы покрышки деповские не подарили, не видать Венику велосипеда! — вспылил Йоська и попытался зажать себе рот. Но было поздно.

— Шо? — угрожающе протянул Серега. — Ну, падла…

Трое хлопцев повисли на товарище.

— Не гони, Серый, — заорал чубатый Мишка, — тебя же батя выпорет, неделю сидеть не сможешь.

— И хрен с ним, — рычал крепыш, — да за такое!..

— Я, это, с дуру ляпнул я, — залепетал перепуганный Йоська, — я другое хотел сказать…

— Ну? Кажи, если с пересеру не забыл, — согласился Серега. — Но если опять… И запомни: был бы у Веньки велосипед! Думаешь, он случайно всё время в битки выигрывал?

— Серега! — ахнул Мишка.

— Черт! — Сергей хмуро посмотрел на Йоську. — Сболтнешь Веньке — получишь по сопатке. Понял? И плевать, как меня выдерут!

— Да ты шо! — засуетился тот. — Могила! Я ж понимаю. Я сам ему в шахматы проиграл! — и, оглядев хлопцев, торопливо добавил. — Не специально, правда.

— Твоё счастье, что признался, — произнес Мишка, — а то бы сейчас огреб. А велик у Веньки всё равно бы был. Мы тоже деньги собирали, шобы покрышки взять. Только в депо быстрее успели.

— И куда дели? — спросил Йоська.

— До мени отдали, — раздался сзади тоненький голосок, — А я до папы снесла. А ты как жадюгой был, так и остался. Еще про Веньку плохо скажешь — улицу харей подмету!

— Ты шо, Вер! Да разве я шо! Я Веника очень даже уважаю! — сама девчонка, конечно, не смогла бы выполнить угрозу. Но ведь помогут. Точно помогут! — Просто он сам работает. И зарплата у него есть. И починить всё может. А я ж в школе учусь…

— Катись! — махнул рукой Серега. — Горбатого могила исправит.

— Нужен нам твой велосипед, як пято колесо да к возу, — добавил Мишка. — Перебьемся.

— Тем более, вон Венька едет, — тут же ехидно съязвила Верка.

И вправду, из-за забора, условно ограждающего хибару, гордо именуемую хатой, появился предмет столь острого обсуждения. Такой же хлопчик, как и большинство присутствующих. Разве что с огромным синяком под левым глазом. Ведя велосипед в руках, он добрался до компании и приветственно махнул:

— Здоровеньки булы!

Ответные приветствия посыпались со всех сторон. Венька вручил велик стоящему ближе всех Мишке и устроился на бревнах.

— Катайтесь, кто хочет. Я все равно не могу. Глаз не видит. И болит.

— Кто тебя так? — поинтересовался Йоська, не зная, огорчаться ему или злорадствовать.

— С Дрюхой Беззубым стыкнулся.

— Псих скаженный! — прошептала Верка.

— Так он же здоровый такой! — Йоська вздрогнул, представив себя в подобной ситуации. — Как он тебя вообще не убил!

— Ты на Дрюху погляди, — засмеялся Серега. — Он зараз и вправду беззубый! Губа, как у юродивого с паперти. И фонари под обоими гляделками! Веник его так отделал, мама не горюй!

— Кататься будешь? — спросил девчонку Мишка.

— Ага. Сесть поможете?

Девочка неумело забралась в седло и поехала по улице, неуверенно виляя из стороны в сторону.

— Не свалится? — спросил Санек, самый маленький из присутствующих.

— Не должна, — ответил Серега, — ездила уже. Главное поймать, когда вернется. Тормозить не научилась пока. Слушай, Вень, говорят, Абрам приезжал?

— А то! — перекошенное лицо озарилось широченной улыбкой. — На два дня! А с ним сержант его. С внуком, — неуверенно закончил Венька.

— Как это с внуком? Он чего, старый? — не поняли ребята.

— Не… Сержант молодой. А внук его — этот, которые не переместились. Из будущего. У них такая машина! Здоровая!

— Точно! Я видел! — подтвердил Мишка. — Она така… Така!..

— Кака така? — уточнил недоверчивый Серега.

— Так и не расскажешь, — ответил Венька, — смотреть надо. Похожа если танк как самолет сделать, но без крыльев. Понял?

— Не-а.

— Ну и ладно, увидишь, поймешь шо к чему. А этот Вася, который сержант, он тогда на войне погиб. С немцами. Его Аврик похоронил. И жене могилу показал! А теперь снова живой! Они диверсантов немецких на границе поймали.

— Ух ты!!!

— Немцы все перенеслись, а эти, которые у немцев самые сильные на нашей территории были, вот и остались. Их гадить закинули. Мосты взрывать. А Аврик с Васей их поймали!

— Так они же самые сильные, — удивился Йоська.

— То у немцев самые, — уточнил Венька, — а наши, по-любому сильнее будут. Аврик своего с двух ударов уложил. Он мне рассказывал.

— Покажешь как? — загорелся Серега.

— Нам так нельзя, — вздохнул Венька. — Ногой по мудям и прикладом по затылку. Против правил! И прикладов нет…

— Какие со шпионами правила? — удивился Мишка.

— Со шпионами никаких, — согласился Венька. — А нам нельзя. Холодранцы — не враги. Разве что так, для тренировки. Ну или когда в край охамеют.

Хлопцы согласно закивали.

— Серега! — подскочил Мишка. — Верка вертается! Веник, не лезь со своим глазом, сами поймаем!

Через минуту, остановленная, подхваченная и ссаженная с седла сияющая девочка присоединилась к компании.

— А у меня уже совсем получается, — заявила она. — Я и не петляю совсем. Почти. А шо никто не едет?

— Венька за брата рассказывает, — ответил Сергей, — Абрам с армии приезжал.

— Без меня?! — возмутилась Верка.

— Теперь с тобой.

— В отпуск?

— Не, — покачал головой виновник торжества, — они станки сопровождали. Целый завод! На «Харвест» повезли! А потом им увольнительную дали. Шобы до дома сходить. А Вася с внуком к себе до станицы еще съездить собираются. За Ростовом это!

— С каким внуком? — заинтересовалась Верка.

— Из будущего, — специально для девочки Венька еще раз пересказал подробности, — а еще сказали, шо мой внук тоже не перенесся. Эти станки он купил. И в СССР привез.

— Твой внук? — удивилась Верка. — Ты же неженатый.

— Так буду!

— Щаз! — ехидина и есть ехидина. — Ты и целоваться, небось, не умеешь.

— А ты умеешь?

— А то ж! — гордо произнесла девчонка.

— Ща проверим, — ухмыльнулся Серега, протягивая руку.

Верка резво отскочила назад:

— Фиг тебе! Я Веньку поцелую. Потом. Когда у него глаз заживет!

Хлопцы дружно рассмеялись.

— А почему твой внук до Харькова не приехал? — Верка попыталась отвлечь внимание.

— Он в Москве сейчас. Его сам товарищ Сталин вызвал! Ты, говорит, Ефим Осипович, нужен Родине на другом месте!

— На каком другом? — поинтересовался Серега.

— Не знаю. Не рассказывали. Секрет это.

— Значит, сына ты Осипом назовешь? — спросил Йоська.

— Получается так.

— А если решишь иначе назвать?

— Не знаю. Сейчас всё по-другому пойдет, — Венька растеряно улыбнулся. — Я там многого не понял. Семь классов — не образование. Это Василь Сергеич сказал.

— А…

— Ну шо пристал к чоловику? — перебил Йоську Серега. — Вень, а еще он шо гутарил?

Венька задумался. То ли вспоминал, то ли думал, стоит ли говорить. Вдруг ненароком какую тайну выдашь. Наконец, сказал:

— Говорил, шо я, когда вырасту, машины делать буду. Ну, в той истории делал. Только для этого много учиться надо. Семи классов не хватит.

— Так ты шо, обратно в школу пойдешь? — спросил Йоська. — А депо?

Венька покачал головой:

— Из депо не уйду. Мама одна нас не прокормит. Пойду в вечерку. Потом в институт. Тому мне, ну из прошлой жизни, сложнее было. Я-то точно знаю, что смог. А если раз сумел, то чего бы и второй не осилить?

— Вень, я катнусь? — для проформы спросил Мишка, поднимая велосипед. — Йоська, давай наперегонки.

— Ну тебя! С Серегой гоняйся!

— Так вел-то один, — не понял Мишка.

— Два, — твердо ответил Йоська. — Мой берите. Пусть папка порет.

Он подумал и добавил:

— А может, и не выпорет. Сам подойду, и скажу, что дал покататься! И что потом давать буду. Вень, если сломается, починить поможешь?

— А то ж, — согласился Венька. — Только в августе не ломай. Я до Москвы поеду. К внуку…

Ленинградская область, пос. Сясьстрой.

Аркадий Ильич Костицын, учитель

Звонок в дверь. Начинаем считать. Второй. Третий. К нему.

Аркадий Ильич отложил книгу, снял очки и, тяжело поднявшись из кресла, вышел в коридор. Раз три звонка, никто из соседей дверь открыть не удосужится. Они так не со зла — когда приходят к Анастасии Ивановне, открывать выскакивает вся квартира. Старушке слишком трудно ходить. А Аркадий Ильич еще не так уж стар, хотя прихрамывает немножко — память о немецком осколке в империалистическую. Да и ощущает себя стариком только летом, когда кончаются школьные занятия. Все остальное время дети не оставляют времени на выискивание болячек…

За дверью стояли трое. В хорошо знакомой форме.

— Лейтенант милиции Перовский, — представился высокий, предъявляя удостоверение, — Аркадий Ильич Костицын?

— Коля, — удивился Аркадий Ильич, — ты что?

Не мог же Николай Перовский забыть своего учителя. Десять лет — срок небольшой. А Мурат Ильязов выпустился лет пять назад. Нет, шесть. Такой непоседливый мальчишка, но учился хорошо. А теперь в милиции… Но почему? Коля же в Ленинград уезжал, учится. Или…

— Вы за мной? — побледнел Аркадий Ильич, — я сейчас, соберусь.

— Аркадий Ильич, — ощутимо смутился Перовский, — пожалуйста, не нервничайте! Мы совершенно по другому вопросу. Консультация Ваша нужна. Просто, на службе обязаны представляться по форме! Разрешите войти? Или так и будем на всю квартиру кричать?

Перовский неодобрительно окинул взглядом вид, открывающийся из-за плеча старого учителя. Щелястый пол, закопченный в паре мест потолок, непонятного происхождения потеки на стенах. Аркадию Ильичу вдруг стало очень стыдно.

— Конечно, конечно… Проходите… — он посторонился, пропуская гостей, и опустил защелку, — в мою комнату, если не возражаете. Коля, Мурат, вы же знаете.

Вслед за гостями прошел в свою каморку. Она, всяко чище и опрятнее общего коридора. Мало ли что, и дети, бывает, забегают, и выпускники. Хоть и лето… Сел в свое кресло. Николай и незнакомый устроились на стульях, Мурат остался стоять возле двери. Перовский бросил на подчинённого короткий взгляд. Ильязов развел руками, потом вышел из комнаты и вернулся с табуреткой.

— Аркадий Ильич, — начал капитан, когда Мурат наконец устроился, — у нас несколько необычное дело. Но важное. Вот товарищ Семенов специально из Ленинграда приехал.

— Евгений, — представился товарищ Семенов, — скажите, Аркадий Ильич, у вас учится такой Алферов Жорес Иванович?

Костицын от неожиданности не сразу сообразил, о ком говорит ленинградец.

— Жорик? Конечно! — вспомнил Аркадий Ильич и встревоженно добавил. — Но что такого мог натворить одиннадцатилетний мальчик, чтобы им заинтересовались в НКВД?

— Ничего страшного не совершил, — успокоил учителя Евгений. — И не совершит. Зато хорошего может сделать много. Скажите, что Вы думаете о способностях мальчика?

Костицын расцвел:

— Жорик талантлив! Просто талантлив. Конечно, он еще в четвертом классе, рано судить, но у мальчика великое будущее! К сожалению, я не могу уделять таким ребятам столько времени, сколько они заслуживают, но тем не менее… Представляете, я возил их в Ленинград, на олимпиаду по математике! Она проводилась для шестых классов, так они ее выиграли!

О своих воспитанниках Аркадий Ильич мог говорить бесконечно. Но Семенов прервал восторженную речь учителя:

— Кто «они»?

— Ну как же! Жорик и Олежка Свирский! Такие ребята — огромная редкость! Даже в Ленинграде единицы! А тут сразу двое в крохотном Сясьстрое! В одном классе! Четвероклассники решили больше задач, чем ученики шестых классов, а там были лучшие из лучших! Олежка — первый, а Жорик отстал совсем чуть-чуть.

— Минуточку! — Евгений поднял руку. — Вы хотите сказать, что у Вас есть ученик способнее Жореса Алферова?

Аркадий Ильич удивленно посмотрел на гостя:

— Никто вам не скажет, кто из ребят способнее. Нет таких технологий. На олимпиаде оба решили все задачи. Но Олег сумел найти очень красивое решение. Вот смотрите, — учитель потянулся за карандашом и бумагой.

— Аркадий Ильич, не надо! — предупреждающе поднял руку Перовский. — Давайте я объясню, в чем дело, а потом…

Дверь открылась. Антонина Семеновна оглядела присутствующих и радостно улыбнулась:

— Муратик! Коленька! Как я рада! А Вас я не припомню, — это уже Евгению, — Вы в каком году выпускались?

— Евгений. Я не имел счастья учиться у Вашего мужа. Уже жалею. Приехал из Ленинграда. По делу.

— Аркадий! — укоризненно покачала головой Антонина Семеновна. — Хоть бы чаем гостей угостил! Товарищ вообще с дороги! Одну минуту, сейчас я Вас накормлю!

— Не беспо… — произнес Семенов в уже закрытую дверь, проводил взглядом Мурата, умчавшегося помогать хозяйке, и развел руками. — Что ты будешь делать… Ладно, вернемся к делу. Аркадий Ильич, Вы знаете, что наша страна перенеслась в будущее?

— Да, — ответил Костицын, — хотя совершенно не понимаю физики процесса.

— Ее не понимают, насколько мне известно, и лучшие ученые мира. Не только советские, но и зарубежные. Однако, дело в другом. Кроме многочисленных трудностей, у нашей страны появилась уникальная возможность. Мы знаем, кто из советских людей, сумел стать великими учеными, и можем создать им наилучшие условия для развития своего таланта.

У Аркадия Ильича перехватило дыхание:

— Мои ребята…

— Жорес Иванович Алферов, величайший физик, лауреат Ленинской и Нобелевской премий, академик…

— Только Жорик? А Олежка?..

— Не знаю, — смутился ленинградец. — Мы, конечно, запросим все данные. Но в науке он следа не оставил. Мог заняться чем-то другим, а скорее всего, погиб.

— Как? — встревоженный учитель начал подниматься со стула, комкая нервно сжатой ладонью скатерть.

— В той истории была война, — поспешил объяснить Семенов. — Страшная война, от которой нас спас катаклизм. Немцы дошли до Москвы и Сталинграда. Ленинград три года был в блокаде. Огромное число жертв. Умирали от пуль, снарядов… от голода, как в Поволжье. Мало ли что могло произойти с ребенком в той мясорубке…

— Боже мой… — пустым голосом сказал Косицын, неуклюже садясь обратно. — Но…

— Аркадий Ильич! — вмешался Перовский. — Этого всего не будет. Теперь не будет.

— Да, конечно…

— А вот и я!

Пока жена накрывала на стол, Костицын пытался осмыслить полученную информацию. Олег Свирский не оставил следа в истории. Такой талант! Невозможно! Неужели, погиб? А остальные ребята? И не только четвертый класс…

— Аркадий Ильич, — прервал его размышления Семенов, — принято решение о создании школ для особо одаренных детей. Мы надеялись найти здесь одного ученика. Благодаря Вам нашли второго.

Костицын заинтересовался:

— Что за школы?

— В них будут собраны талантливые дети. Вот Вы сказали, что не можете уделять этим двоим нужное время. Почему?

— Я не могу забросить весь класс. Жорик и Олежка гораздо быстрее схватывают материал. Но пока остальные не разберутся, вперед идти невозможно. В результате, большую часть урока мальчики скучают. Я подбрасываю им интересные задачки, но это полумера. Нужна планомерная работа, а она возможна только после уроков. Но невозможно же целый день учиться. Они же, в конце концов, дети!

— Вот видите, — кивнул Семенов. — Товарищ Сталин тоже об этом подумал. Мы собираем талантливых ребят, чтобы обучать их отдельно от обычных детей. Как вы думаете, сколько потребуется Вашим мальчикам, чтобы окончить школу? Если ничего не будет мешать?

— За всю программу не скажу, — задумался Аркадий Ильич. — Но математику… года два. Даже год. Если совсем хорошие условия.

— Пусть даже два. И столько же на университет, — начал прикидывать Семенов. — К пятнадцати годам они станут учеными! Как Вам такая перспектива?

Костицын покачал головой:

— Выглядит заманчиво. Но как получится в действительности?

— А это от нас с Вами зависит. Как вы смотрите на то, чтобы поработать в такой школе?

— Но позвольте! Школа для двоих?

Семенов рассмеялся:

— Школа будет в Ленинграде. Вам предоставят квартиру. Ребята пока будут жить в интернате. По мере возможности, будем переселять к ним родителей, чтобы дети не очень отрывались от семьи. Конкретно Алферовы сейчас уехали в Свердловскую область, но уже подписан приказ о назначении Ивана Карповича в Ленинград.

Карпицын взял со стола очки и зачем-то начал их протирать суконкой.

— Скажите, Евгений… — учитель замялся, пытаясь вспомнить, звучало ли отчество «товарища Семенова».

— Просто Евгений.

— Хорошо. Скажите, а брат Жорика? Маркс в этом году закончил школу…

— Не беспокойтесь, аналогичные заведения будут и для студентов. Этим занимаются другие наши сотрудники. Маркс Алферов числится в списках.

— А… В той истории? Он тоже чего-то добился? Или…

Лицо Евгения стало каким-то суровым:

— Сорок четвертый год. Украина…

— Боже мой! — выдохнул учитель.

— Этого теперь не будет, — вновь сказал Семенов. — Так что Вы ответите, Аркадий Ильич?

— Я не знаю… — руки предательски задрожали, — это так неожиданно… Я же уже старый…

— Да согласен он, согласен! — нарочито сварливым тоном произнесла незаметно вернувшаяся Антонина Семеновна, — Всю жизнь об этом мечтал!

Москва, Курский вокзал.

Егор Евсеев, альпинист

— Странно! Почему на Курский? — удивился Санек. — Всегда на Казанский приезжали! Площадь перешел и на Ярославском, — он украдкой вздохнул. — Почти дома…

— Так это в наше время, — откликнулся Лешка. — Здесь всё по-другому. Да, Наташ?

— Не знаю, никогда не была в Москве.

— Парни, мы едем литерным! — разъяснил Влад. — Куда захотят, туда и подадут. Где удобнее встречать, туда и направляют. Понимать же надо. — И выразительно постучал пальцем по лбу зажмурившегося от неожиданности Лешки.

В купе заглянул Сергей. Не заходя внутрь, сказал:

— Готовы, ребята? — и, опережая дружный кивок. — Пошли!

Как это обычно и бывает, все двинулись одновременно. В небольшом тамбуре сразу стало тесно. Никто, конечно, не возмущался. Но проводник понимающе изогнул бровь и, не дожидаясь полной остановки поезда, начал открывать дверь…

Поезд встречали. И неслабо встречали. На перроне их ждала группа человек из десяти, все в форме наркомата внутренних дел, во главе с целым капитаном ГБ. Вели себя чекисты крайне уважительно. Стало ясно, что они больше почетный эскорт, совмещенный с охраной, чем конвой. Наметанный глаз Усольцева заметил еще пару десятков ребят в штатском, плотно перекрывавших территорию. После ничем не примечательной процедуры знакомства ожидаемый порядок действий был нарушен. Капитан, отводя глаза, поинтересовался:

— Товарищи не могли бы вы подождать полчаса? Нам надо встретить еще один поезд.

Все только пожали плечами. Тоже, блин, проблему нашел! Раз надо, подождем. Можно подумать, мы имеем хотя бы совещательный голос. Однако, чекист еще не закончил:

— Товарищ Евсеев, — теперь он обращался только к Егору, — Вас не затруднит поучаствовать во встрече…

— Лиза?! — идиотом надо быть, чтобы не понять! — Что же вы молчали? Что с ними?!

— Так я и говорю, — улыбнулся чекист. — С вашей женой и дочерью всё в порядке. Просто… Во избежание, так сказать, сложностей…

— Не тяни, капитан, — бесцеремонно вмешался Лешка. — Рассказывай, что там Лизка натворила, что ее всё НКВД боится? Черное море на байдарке переплыла или кому-то из ваших морду набила?

Капитан растерялся окончательно. Потом обреченно махнул рукой.

— Значит, правда!.. И то, и другое. И еще кое-что. Честно говоря, не очень верил. Но раз уже и вы в курсе…

— Да не в курсе мы, — успокоил Лешка. — Просто Лизка — она такая. Она может. Рассказывай по порядку.

— В общем, по поступившей информации, Елизавета Андреевна ограбила турецкую гостиницу и два банка, отбилась от бандитов, оставив за собой не то семь, не то десять трупов, в шторм переплыла Черное море, избила нашего сотрудника… Или дочка избила… Не суть… В общем, чем раньше вы, товарищ Евсеев, окажетесь рядом с этим стихийным бедствием, тем лучше.

Егор ошалело молчал. Зато Лешка, настроение которого резко поднялось, изгалялся вовсю.

— Ну, море переплыть, это Лизок запросто. На раз-два! Идиоту какому по морде съездить — тем более, это и Дашке по силам. Бандюганов недоношенных разогнать вдвоем — тоже не проблема. За банки и гостиницу — значит, очень надо было. А вот насчет трупов, это ты капитан, хватанул! Не будет Лизонька никого убивать. Она девушка нежная, это занятие не любит. Так справится. В общем, пошли встречать!

— Идти никуда не надо, — пояснил сотрудник госбезопасности. — Поезд подадут к этой же платформе. Собственно, уже подают. Иначе мы бы давно бежали на другой путь.

— Что ей грозит? — задал Егор наиболее важный в данный момент вопрос.

Капитан усмехнулся:

— Ничего вашей жене не грозит. Сотрудник признал свою вину в инциденте. Турция требовала выдачи. Наркомат Иностранных Дел ноту отклонил. Говорят, сам товарищ Сталин сказал: «Такие кадры могут решить всё!» В общем, как и с вами. В распоряжение НИИЧаВо.

— В распоряжение чего-чего?! — не понял Санек.

Капитан пожал плечами:

— Новый наркомат. Иновременных инноваций…

Он замялся, видимо забыв дальнейшую расшифровку.

— Чародейства и волшебства, — закончил Лешка. — Вполне подходящее название для дурдома, куда собирают таких, как мы! Эти кадры могут такого нарешать!.. Егор! Ты куда?!

А Егор уже бежал вдоль остановившегося поезда навстречу радостно орущей «Папа!» Дашке. Нет, точнее уже стоял, держа дочку на левой руке, а правой обнимая уткнувшуюся ему в грудь плачущую жену.

Лиза тихонько всхлипывала и негромко бормотала:

— Я знала! Знала! Знала, что ты меня никогда не бросишь! Обязательно найдешь, что бы ни случилось! Знала!

Дашка, уцепившись правой рукой за папину шею, левой гладила маму по голове, приговаривая:

— Мам, не плачь. Вот же папа здесь. Не плачь, мам!

Лиза всхлипнула еще раз, подняла голову и еле слышно шепнула Егору:

— Я из Турции такое платье привезла! Закачаешься!

И счастливо рассмеялась.

г. Ленинград. СКБ-1 Кировского завода.

А. М. Люлька, главный конструктор

В небольшом выделенном для испытаний помещении, на срочно изготовленном специальном станке размещался, сверкая металлическим блеском гладко обработанного корпуса, сигарообразный двигатель. Его сопло уставилось в проделанную в стене дыру, соединенную с помощью свежесложенного из кирпичей дымохода с трубой котельной. Внизу под станком, на подставке из деревянных брусьев, приклепанных к полу, стоял электромотор. К нему от щитка у двери тянулись провода, прикрытые на всякий случай металлическим кожухом. Архип Михайлович, стоя за щитом из танковой брони, прикрывавшим место наблюдателей, подал сигнал. Стоящий у щитка электрик перебросил рубильник и двигатель стал вращаться на малых оборотах. По сигналу Люльки он же включил следующую скорость. Одновременно Эдуард Лусс открыл кран, подавая топливо в двигатель, и щелкнул переключателем, включая электрическое зажигание. Скорость вращения увеличилась. Электромотор выключили, но двигатель с ревом продолжал набирать обороты. Из-за вырывающихся языков пламени защитный кожух электромотора накалился докрасна. Из сопла, как из жерла гигантской паяльной лампы, с сильным гудящим звуком вылетала голубовато-оранжевая струя пламени, скрываясь в дыре дымохода. Все смотрели как зачарованные на этот раскаленный вихрь. Рев двигателя усилился, переходя в оглушающий грохот. Все вокруг дрожало, как в лихорадке, звенели стекла. Вдруг потоком сорвало защитный кожух и обмотка электромотора загорелась. Двигатель сразу остановили, отключив топливо. Горящую изоляцию быстро погасили — огнетушителей было приготовлено много…

Радостные испытатели вышли во двор. Многие ковыряли пальцами в ушах, потряхивали головой, отгоняя стоящий в ушах звон.

— Архип Михайлович, получилось?! — подъехавший к домику директор Кировского завода Зальцман смотрел выжидающе. Еще бы, поговаривали о каких-то неприятностях, которые у него начались после События. Некоторые уверяли даже, что его вот-вот арестуют. Но пока все оставалось по-прежнему, хотя в заводоуправлении ждали комиссию из Наркомата Госконтроля. Похоже поэтому не обращавший особого внимания на конструкторов директор сегодня лично приехал проверить результаты экстренной работы двигателистов.

— Да, Исаак Моисеевич, получилось, — в голосе конструктора радости не было. Совсем.

— Отлично! — залучился улыбкой директор. — Сейчас же едем, доложим наверх об успехе испытания.

— Какой успех, товарищ Зальцман? — обиженно спросил Люлька. — Мы получили игрушку, которую надо еще доводить и доводить. А вы хотите сразу хвастаться?

— Почему бы и нет, — серьезно ответил Зальцман. — Мы доказали, что способны быстро освоить то, на что у остального мира ушло семьдесят лет. И двинуться вперед.

— Преувеличиваете, Исаак Моисеевич, — ответил устало Люлька, — мы только начали догонять весь остальной мир. Только начали. Надо научиться «чувствовать» абсолютно новую технику, предугадывать возможные дефекты, понимать физику происходящих в двигателе процессов.

— Но у нас будет вся возможная информация! — возразил Зальцман.

— Информация без опыта — ничто. Инженерное знание, воплощенное в готовом изделии, покоится на сумме опыта от неудачных вариантов, дефектов, ошибок и прочего, подчас не содержащегося ни в одном документе. Поэтому и хочу предостеречь вас от излишнего оптимизма. Впереди пока только работа…

Подмосковье. «НИИЧаВо».

Ефим Осипович Фридлендер, нарком «НИИЧаВо»

— Товарищи! — нарком оглядел зал.

Собралась большая часть наркомата. Если быть точным, в просторном зале присутствовали только граждане СССР, родившиеся во второй половине двадцатого века. Иновременцы, неперемещенцы и тому подобное. Терминов придумали много, но с одним удобным и универсальным словом для обозначения людей из разных временных эпох пока еще не определились. Ни для «предков», ни для «потомков». Придумают ли, еще вопрос. Пройдет несколько месяцев, может, несколько лет, и это понятие станет просто ненужным. Союз перейдет на всеобщую систему летосчисления. Паспортистки недрогнувшей рукой будут заполнять графу «год рождения», не обращая внимания на несоответствие разницы между написанной цифрой и реальным возрастом гражданина. Впрочем, паспортисток и раньше не особо беспокоили несоответствия. Но и куда более образованные товарищи, составляя биографии выдающихся деятелей современности, не погрешат истиной, сообщая следующее: «…родился в 1938 году, в 2024 году, в возрасте семнадцати лет…». Биографии, конечно, будут писать позже, но это уже детали. Всё новое раньше или позже становится привычным. «Предки» надежно перемешаются с «потомками». А еще лет через семьдесят и ни тех, ни других не станет даже формально. Сейчас же они еще не едины. И от этого появляются проблемы, которые приходится решать в узком кругу. Вот и сегодня в конференц-зале НИИЧаВо нет ни одного «предка». Даже вездесущая Ирка не проникла. Собственно, Фима сам ее попросил и объяснил, в чем дело. А умница Ирка согласилась. Проблему, стоящую на повестке дня «потомки» должны решить сами.

— Товарищи, — повторил Фридлендер. — Мы собрались, на первый взгляд, по несерьезному поводу. Но только на первый взгляд. Так получилось, что мы, люди двадцать первого века оказались в стране, переброшенной из середины двадцатого. Кто в этом виноват — мы так и не узнаем. Но, сами понимаете, что это совсем не главное. Важнее другое. Каждый из нас мог выбрать: жить на Родине, или уехать в другие, современные нам страны, с привычным положением дел, со знакомой жизнью. И каждый из нас выбор сделал. Здесь сегодня только те, кто выбрал Советский Союз. У каждого свои причины выбора. У кого-то высокие и благородные. У кого-то совершенно житейские. Но все мы вернулись в СССР и собираемся здесь жить! И надеемся, что наша помощь поможет нашей Родине, на семьдесят лет отставшей от всего мира. Но кроме нас, здесь живут и другие люди. Которых, кстати, намного больше, чем нас. Те люди, которые жили здесь раньше. Которых мы зовем «предками», и это правда, ибо предки каждого из нас в их числе. Люди, которым мы пришли помогать!

Фима сделал вынужденную паузу. Привычки готовить речи заранее, у него не было. Тем более, никогда не читал по бумажке. Живой разговор найдет более удобный путь к сердцу, нежели казенные фразы, которые и сам выступающий не может запомнить. А то, что иногда приходится останавливаться, чтобы собраться с мыслями — не страшно. Зато ни один, самый каверзный вопрос не застанет врасплох, не выйдет за пределы обозначенного русла. Ведь его нет.

— Мы только начали работу, но уже сейчас, в самом начале пути, обнаружилась крайне серьезная проблема. Если сказать одним словом, то имя ей «снобизм». Наш снобизм! Многие из нас почему-то решили, что любой из нас изначально лучше, умнее и толковее тех, кто пришел из сорок первого!

Фима вновь замолчал. На этот раз совершенно умышленно, чтобы была возможность вклиниться и выкрикнуть с места возражение. Нарком даже предполагал, кто именно купится на столь дешевый ход. Да что предполагал, был уверен процентов на девяносто. Трудно ошибаться, зная заранее. Ну а Дима Селин, конечно же, не подвел!

— Так оно так и есть! — воскликнул с места «очень полезный фрукт». — Васька вчера кнопку «Эскейп» на клавиатуре полчаса искал! Я по часам засек!

— Тогда скажите мне, товарищ Селин, — ехидно уточнил Фима, — сколько времени потребуется лично вам, чтобы найти суппорт у винторезного станка?

Такого вопроса «фрукт» не ожидал:

— Так я это… не слесарь…

— На токарных станках работают токари, а не слесаря. Так вот, найти суппорт намного проще, чем кнопку «Эскейп». И Василий Абашев, который на этих станках чудеса творит, имеет не меньшее право считать тупым вас, чем вы его, — Фима чуть повысил голос. — Но он так не считает. Вовсе не потому, что Вы лучше. А потому, что Василий Абашев умеет уважать людей, а Вы — нет. Если бы дело было в одном Дмитрии, — теперь Фридлендер обращался ко всей аудитории, — не стоило бы и огород городить. К сожалению, в той или иной степени подобное отношение появилось у многих. Потому я не буду приводить конкретных случаев. Даже скажу Диме спасибо за его готовность демонстрировать общие ошибки на собственном примере. Я хочу лишь очертить проблему, а бороться каждый будет сам. Поскольку бороться придется с собой. А борьба с собой — самая трудная!

Нарком отхлебнул воды из стакана и продолжил:

— Я сейчас буду говорить громкие и пафосные слова. Надеюсь, вы простите мне пафос. Не потому, что я народный комиссар. А потому, что это правда! Что за люди — те, что окружают нас? Это те самые люди, что переломили хребет фашизму. Те, которые построили большую, сильную, уважаемую в мире страну. Они умеют переносить любые трудности. Кто-то может сказать, что они этого еще не сделали. Да. Но мы-то знаем, они это сделают. Они могут это сделать. А теперь я спрошу вас. А мы на это способны? — он обвел взглядом зал.

— Конечно!.. — выкрикнул Селин.

— Помолчи, клоун, — одернул крикуна Мишарин, юрист из Новосибирска. — Ефим Осипович, на этот вопрос невозможно дать ответ. Вот так сразу взять и заявить о нашей способности или неспособности…

— К сожалению, Александр Владимирович, можно. Ибо ответ этот неутешительный. Не способны. Всё, что мы смогли, это прохлопать страну, построенную нашими предками. Вот этими самыми, которых мы считаем тупыми, неумелыми, наивными и бестолковыми.

— Ефим Осипович! — воскликнул Мишарин. — Это некорректно! В девяностом нам было по двадцать-тридцать лет, и нас старательно накачивали фигнёй, вроде Говорухинской «Россия, которую мы потеряли» и песен Талькова. А многих вообще еще не было! Сейчас совсем другое дело. Сейчас нас «ништяками» в виде жвачки и джинсов не купишь!

— Вы так считаете? — усмехнулся Фридлендер. — А скажите, какого черта мы жили в Российской Федерации, а не в Советском Союзе? Не в девяностые, а в две тысячи десятом?

— Заново создать страну намного сложнее, чем ее развалить, — не сдавался юрист.

— Серьезно? У наших предков с момента окончания гражданской войны за спиной девятнадцать лет. И у нас с момента развала Союза — девятнадцать. А результаты сравним? Как Вы считаете, если сейчас на место населения СССР перенести население Российской Федерации. Всё целиком. Что мы получим через год?

Мишарин задумался. Наконец, сказал:

— Россию две тысячи десять мы получим. Вернее, две тысячи одиннадцать… Вы правы, Ефим Осипович. Даже если вместо Путина и Медведева будут Сталин и Берия.

— Вот об этом я и веду речь. Нас сейчас не купишь джинсами и жвачкой. Согласен. Мы подорожали. Теперь нас купят интернетом и айфонами. Не всех. Очень надеюсь, что собравшихся в этом зале — нет. Но даже если так, все равно мы слабее «предков». Или кто-то думает, что им не предлагались свои «ништяки», когда ставился изначальный выбор? Можете не сомневаться, предлагались. Но результаты все видели.

Фима опять сделал паузу.

— Мы все тоже сделали выбор! Отказались от сытой и обеспеченной жизни в мире двадцать первого века. Пошли жить в коммуналки и общежития. Некоторым пришлось прорваться через барьеры, поставленные врагами СССР за кордоном. Сейчас сюда везут ребят, перешедших через Памирские горы, и девушку, переплывшую на байдарке Черное море… — он переждал шум, вызванный известием. — Всем нам за это честь и хвала! Но изначальным гражданам СССР тоже есть чем гордиться. А никакие наши достижения не идут в сравнение с их подвигами на войне. Они достойны нашего уважения в куда большей мере, чем мы их. Да, они менее образованы, чем мы. В чем-то наивны. Но это временно. Очень скоро «предки» нас во всем догонят. А наша задача помочь им сделать это быстрее. И самим научиться у них не продаваться за «ништяки». Думать не только о себе. Не попадаться на песни и книжки. Перестать быть стадом. Научиться строить, а не ломать. Научиться быть людьми.

Нарком обвел взглядом притихший зал.

— Я не жду громких выражений согласия. И тихих тоже. И пафосных речей с биением себя кулаком в грудь тоже не надо. Всё, что я хочу, это чтобы каждый про себя обдумал то, о чем мы сегодня говорили. И сделал выводы. Собственные. Вот и все, наверное.

Поезд Брест — Варшава.

Кирилл Неустроев

И опять стучат колеса, качается вагон, и мелькают деревья по обочинам. Опять о чем-то переговариваются попутчики. На этот раз на польском. Впрочем, попутчики подсели после, первый перегон, от Бреста до Тересполя, он ехал один. Даже не в купе, в вагоне. Польские пограничники так удивились, обнаружив пассажира, что даже не сильно докапывались к выданным в НКВД взамен утерянных документам…

Операция прошла, как по нотам. Как только Иван решился бежать, всё получилось само собой. Выезд в Брест «для проводов потомка». Вечерняя «попойка» в гостинице. Иван одевшийся в «подарки» и ушедший на поезд с документами правнука. И даже клофелин, налитый в стакан с виски. Пить эту гадость Кирилл, конечно, не стал. Выхлебал поллитра из другого стакана и завалился спать. Если прадеда возьмут, Кирилл должен остаться «чистым». То есть, пьяным и валяющимся в отрубе. А клофелин — для экспертизы, если она будет. Но проскочило, никто и ничто его до утра не побеспокоило. Кроме СМС-ки из Варшавы. Вот тогда Неустроев сам отправился в НКВД, жаловаться на ограбившего его предка.

Естественно, легковерными чекисты не оказались. Тем более, операцию спланировали нарочито примитивную. Но и предъявить им Кириллу было нечего. Жертва он, жертва! А преступник уже в Германии. Ищи ветра в поле. Никуда не денутся, выпустят. Разве из страны выдворят, так это-то и нужно. Так что на следователя Неустроев смотрел со смесью превосходства и пренебрежения. Чекист был подчеркнуто вежлив. Хотя Кирилл прекрасно понимал, что будь его воля… Но не было. Был приказ вести себя с иновременниками вежливо и корректно. Ну, или что-то в этом духе. Вот и держался лейтенант.

— Итак, гражданин Неустроев, пожалуйста, объясните еще раз, каким образом Ваш предок сумел бежать из СССР?

Зато сам Кирилл мог и раздражение выказать или даже схамить. В меру, конечно:

— Я же уже говорил, господин лейтенант! Прадед воспользовался нашим внешним сходством. Сначала поехал проводить до Бреста. В гостинице мы выпили. Наверное, он подлил мне что-то в стакан. Я отрубился и проснулся только утром, а его и след простыл. И документов нет. Только записка на столе.

Лейтенант, хоть и морщился каждый раз, услышав «господина», но глубоко не копал, помурыжил денек, и выпустил. Еще и кучу справок нарисовали, взамен украденных документов. И на вокзал отвезли, проследили, чтобы уехал.

Так что, всё сделано как надо. И снова стучат колеса. Ничего, в Варшаве ждет служебная машина, а дальше — эфир, репортажи, известность, интервью… И, естественно, деньги. Много денег. Журналист, нашедший первого беглеца из Империи Зла. Помогший тому бежать. Почти национальный герой. Непонятно, какой нации, но разве это важно?

Главное — деньги! Большая слава и большие деньги. Так что можно потерпеть несчастные четыре часа до Варшавы и перестук, и покачивание, и мелькание. Всё можно перетерпеть…

Подмосковье. «НИИЧаВо»

Капитан открыл тяжелую дубовую дверь и посторонился, пропуская сопровождаемых:

— Прошу, товарищи!

— Вежливость — визитная карточка НКВД, — тут же прокомментировал Лешка. — Ты, Семеныч, лучше первым иди, дорогу показывать будешь! А мы за твоей широкой спиной.

Всю дорогу от вокзала Кадышев трепался с чекистом. Видно не зря, раз уже перешли на «ты» и на отчества.

— Да я и сам планировки не знаю. Не был здесь еще. Думаешь, каждого целый капитан госбезопасности встречает?

Лешка уважительно покачал головой:

— Не, подобная честь только Лизку с Дашунькой! Но настоящий чекист должен знать каждый закоулок в родном городе!

— И в неродном — тоже, — добавил Влад. — А то вдруг служба занесет в какой Мухоздравск, а ты не в курсе, где в Приморском районе общественный сортир. И всё! Как выполнять задание, благовоняя на всю округу?

— А ну вас, — обреченно махнул рукой капитан. — У меня голова, а не дворец Съездов! Вот направят тебя к нам работать, отправлю изучать сортиры в Мухоздравске!

— Легко! — отозвался следователь. — Если эта работа нужна горячо любимой Родине. И она отдаст недвусмысленный приказ… Родина в смысле…

— Эй, зубоскалы, мы так и будем стоять на пороге? — спросила Лиза. И, очаровательно похлопав ресницами, добавила. — Товарищ капитан, между прочим, дверь держит. А она тяжелая…

— Да нет, не очень, — автоматически ответил Семеныч и, сообразив, что его опять «купили», прошел внутрь.

Остальные ввалились следом. Оглядеться в просторном холле не успели. Словно из-под земли вынырнула миниатюрная девушка в потертых джинсах, кроссовках «Адидас», просторной футболке с Микки-Маусом на груди и внушительной стопкой бумаг в руках.

— Капитан Спиридонов? — осведомилась она. — Вы должны были доставить шестерых. Кто еще трое?

— Альпинисты товарища Усольцева. Сопровождали группу Евсеева. Товарищ Усольцев…

— Знаю. Погодите, можете понадобиться, — она перевела взгляд на Егора, безошибочно определив старшего. — Меня зовут Ирка. Можно Чума или Егоза. Можно на ты. Можно на вы. Пофиг! По всем вопросам обращаетесь ко мне… Сам решай! — последнюю фразу девушка бросила задавшему какой-то вопрос парню. И снова обернулась к Егору. — Квартиры предоставить не можем. На семью пока выделим комнату. Остальные холосты…

— Я женюсь, — быстро вставил Лешка. — Сегодня!

— На ком?! — ахнула Наташа.

— На тебе!

— А меня спросить не надо?

«Жених» сделал квадратные глаза:

— А зачем?

— Тогда отлично, — сказала Ирка, успевшая за время диалога подписать и раздать несколько документов и объяснить буквально парой-тройкой слов долговязому патлатому парню суть какой-то проблемы. — Двум семьям по комнате. Третья для двух холостых. Вот ордер на квартиру, — из стопки сама собой выскочил лист бумаги и оказался в руках Егора. — К Петрову! Получишь две штуки! — бросила она подбежавшему пареньку, явно собравшемуся что-то спросить. — Свердловчане в общежитие, — еще одна бумага. — Законодательство по иновременникам, — вручила Егору несколько скрепленных листов. — Сами прочитаете. По работе. Двое физики? Точнее?

— Ядерщики, — ответил Егор. — Работали в институте Курчатова.

— Ага! Вот к Курчатову и пойдете, — новый документ перекочевал к Егору. — Селин, шахматистов расселил?

— Так точно Ирина Юльевна! Куда их дальше?

— В Федерацию. К Герману или Ботвиннику. Александр, Вы хороший врач? — поинтересовалась Ирка. — Специализация?

— Кардиохирург, — ответил Санек, проигнорировав первый вопрос.

— К Бурденко! — и, не обращая внимания на ошалело рассматривающего направление Санька, обернулась к Владу. — Вы?

— Следователь МВД.

— Товарищ Спиридонов, забирай парня! Девушка?

— Офисный планктон высокого качества, — ехидно сообщила Лиза, пока капитан с усмешкой подмигивал Владу. — С высшим экономическим.

— Отлично! — нимало не смутилась Ирка. — Референтом к Фиме! То есть, к Ефиму Осиповичу! Кабинет на третьем этаже. Всё? Заселяйтесь и разбирайтесь с работой. Необязательно сегодня, но чем быстрее, тем лучше. В случае любых проблем обращайтесь ко мне. Спутниковый телефон есть? Пишите мой номер. Но обычно я где-нибудь здесь!

— А я? — спросила Даша.

— А ты пойдешь в школу.

— Опять? — возмутилась девочка. — Сейчас каникулы! Я тоже хочу референтом к Фиме!

— На компьютере работать умеешь? — совершенно серьезно спросила Ирка.

— А то!

— Хорошо. Будешь помогать маме! Но если берешься работать — надо работать. Скидок на возраст нет.

— Я умею, — гордо произнесла девочка. — Меня папа учил!

— Договорились, — подвела итог Ирка. — Вот деньги на первоочередные нужды, — на этот раз в руки Егора попала пачка купюр. — Поделите сами.

— Это много или мало? — спросила Лиза.

— Меньше, чем Вы взяли в турецких банках, — улыбнулась Ирка. — Но если сильно не шиковать, на месяц хватит. А потом будет зарплата. Это если примите наши предложения. Если нет — бесплатно кормить не будут. До границы довезем и катись колбаской по Малой Спасской! Вопросы есть?

— До фигищи! — заявил Лешка. — Но сначала надо чайку попить. И условия почитать.

— Легко, — улыбнулась Ирка и вытащила мобильник, заигравший «Наша служба и опасна и трудна…». — Чума на проводе! Минутку! — опустила руку с мобильником. — Кухня в конце коридора. Заварка, сахар и чашки там есть. И печенье какое-то. Заодно и почитаете. Если будут вопросы — звоните.

Ирка опять приложила к уху телефон:

— Слушаю, Лаврентий Палыч!

И исчезла в глубине здания.

— Три минуты сорок две секунды, — констатировал Влад. — Офонареть! Она всегда такая?

— Нет, — откликнулся капитан Спиридонов. — Какая-то она сегодня медлительная. Устала, наверное… Ну что, Влад, поедешь мухоздравские сортиры изучать?

— Запросто! Когда и куда явиться, товарищ командир?

— У тебя направление есть. Ладно, побежал я. Дом ваш через дорогу. Трех бойцов для охраны оставлю. Счастливо.

— А чайку попить? — спросил Лешка.

— Ты мне ничего не хочешь объяснить? — надвинулась на парня Наташа.

— Не-а! — ответил он и поцелуем закрыл девушке рот.

Северный Ледовитый Океан. Борт РПКСН «Карелия».

Коваленко Владимир Владимирович, капитан первого ранга, командир РПКСН

Подводный крейсер лежал на дне, словно в засаде. Тихо-тихо работали насосы охлаждения, маскируясь под шумы моря. Столь же тихо было в кубриках и отсеках. Ночь… которая, как известно, в армии и на флоте наступает по команде «Отбой».

Не спали только вахтенные, ну и не спал пока командир. Сидя в салоне, Владимир читал книгу. Обычную, художественную, до этого прочитанную в восьмом или даже седьмом классе, и вроде бы давно забытую. Читал и невольно вновь вспоминал тогдашнее свое настроение. Тот яркий, солнечный летний день, первый день каникул, когда впереди три месяца свободы, а впереди целая жизнь, в которой можно стать всем, кем захочешь. «Молодым везде у нас дорога», — поет радиоточка и невольно верится во все написанное. Верится в прекрасное светлое будущее, в котором люди думают о новых открытиях и свершениях, а не о том, как заработать побольше и обмануть ближнего.

Он читал и улыбающееся лицо его совершенно не напоминало того строгого командира, которого привыкли видеть окружающие. Он читал, абстрагируясь от всего окружающего, забыв на время о пропавшей навсегда в волнах времени семье, о приказах, требующих в любой момент нажать кнопку, уничтожив одним жестом миллионы людей, о том, что один из написавших эту книгу сам отрекся от себя юного и своих идеалов. Читал, переживая приключения на земле и в космосе, под водой и в лабораториях.

Прочитав заключительные слова: «Главное остается на Земле», — он отложил книгу и несколько минут сидел, разглядывая до последней черточки знакомую обстановку салона, словно видел ее впервые. После чего поднялся и пошел. Ложиться спать. Впереди было еще неизвестно сколько дней в автономке.

На центральном посту продолжали нести службу. Боцман на рулях, вахтенный офицер привидением бродил от переборки к переборке, остальные просто пялились в пустые экраны и боролись со сном. Заканчивался еще один день боевого дежурства в новом мире.

Москва. Кабинет т. Сталина.

И. В. Сталин, секретарь ЦК ВКП (б), Председатель СНК СССР

Он подождал, пока дверь закроется и только после этого встал. Мягко ступая по ковру, обошел стол, прошелся по кабинету. Задержавшись около большой карты мира, занимавшей почти полностью одну из стен, он оглядел ее. Новенькая, только вчера повешенная карта отражала ситуацию едва ли не лучше любых слов. Окрашенные в различные оттенки голубого, светло-зеленого и синего страны Евросоюза, зеленая туша САСШ в Америке, японские Курилы и Южный Сахалин, на которые уже нацелились американцы, планируя разместить там свои базы. И, наконец, темно-голубой анклав Восточной Пруссии с Мемелем. И там тоже американцы. Вместе с немцами. Рядом с Литвой. Литвой, в которой вовсю еще стреляли недовольные националисты. И которую нужно было чистить и чистить. Вместе со всей Прибалтикой. Если же добавить сюда еще и внутренние, невидимые для наблюдателей «трещины» в «монолитных рядах» советского общества…

В общем, легко не было и не будет. И все же он смотрел на карту, на огромные просторы страны, занимающей одну шестую суши с оптимизмом. Бывало и хуже. Вспоминались самые тяжелые времена Гражданской, разруха двадцатых, подковерные схватки тридцать седьмого, тридцать восьмой, когда будущее страны висело на тонком волоске и во многом зависело от ума и организаторских способностей одного человека. Человека, которому он поверил и который оправдал это доверие. Оправдал и продолжает оправдывать, неся вторую по тяжести ношу в государственных делах. И будет нести, как бы ни интриговали против него остальные. Жаль только, что он по своему складу характера именно второе лицо, а не первое. Не вождь, отнюдь не вождь. И в преемники не годится однозначно.

Он вернулся к столу, осторожно тронул рукой клавишу «мыши». На экране появился список, который он уже видел и который хотел посмотреть еще раз. Список вооружений, имеющихся у страны. Неперенесенных кораблей и самолетов, а также переданных и передаваемых корейскими и кубинскими друзьями. Тех, что готовы, по первым сведениям, передать в аренду китайцы и Венесуэла. И среди них список атомных подводных кораблей нового флота СССР. Флота, который надо было создавать заново. «Ракетные подводные крейсера стратегического назначения… Название длинное, но верно отражающее значение этих подлодок. Три, всего три штуки. Столько же, сколько было линкоров, — он помнил весь список наизусть, поэтому не стал перечитывать его снова, просто посмотрел и отвернулся. Одними штыками мир не установишь. Армия и флот, это все не самое главное. Главное в экономике, в тех самых заводах и фабриках, которые составляют основу любого государства, без которых самая могучая армия — всего лишь химера.»

Поэтому он закрыл этот список и открыл другой, с текстом заключенного с израильтянами экономического договора. Концессии, внешнеторговая деятельность, воссоединение семей — хитрые евреи не упустили ни одной выгодной позиции. Но договор был взаимовыгоден. По крайней мере в этих условиях. Если бы партнеров такого уровня было несколько, некоторые пункты можно было бы и оспорить. Но пока пришли только израильтяне. Есть еще финны, но те скорее посредники. Да и не очень-то он верил в экономическое могущество этого лимитрофа. Умом понимал, что за семьдесят лет многое изменилось, но… не верил. А остальные… Остальные раздумывают, прикидывают и решают. Кроме китайцев. Но тех, есть мнение, надо держать немного в стороне. Называются коммунистами, но своего явно не упустят. Не зря Вышинский крутится, как ерш на сковородке. Но ничего, он мужик умный, лишнего не пропустит. Воспоминания о переговорах с Вышинским перевели мысли на другие переговоры. С самой непредсказуемой нацией Европы. Вот уж кто практически не изменился за эти годы. Уехавший сегодня днем в Стокгольм, где должны были продолжиться встречи с поляками, Молотов так и заметил: «Над ними время не властно и министр иностранных дел сегодняшней Польши кажется двоюродным братом Бека». Ничего, худые переговоры лучше доброй войны. А войны как раз и не будет. Польский президент оказался на удивление адекватным политиком. А остальные, разевавшие кусок на наши земли и богатства, так и не смогли договориться, как их делить. К тому же главной державе современного мира, САСШ отнюдь не хотелось усиления никого из друзей-соперников. И они это высказали, пусть и неявно. Умеют…

Он кивнул, подтверждая самому себе свои мысли: «Только так и никак иначе. Экономика, пусть она и основа любой формации, вооруженные силы — все это важно. Но без идеологии, без правильных целей, без нормального руководства никакая экономика, никакие штыки не спасут страну от разгрома. Та же Франция сорокового года — наглядный пример того, как можно разбить самую мощную страну, население которой не имеет нужного идеологического настроя. Или Союз этого мира. Потерянные идеологические ориентиры, привели к разложению правящей партии, к дезориентации народа и к распаду страны, откату к самым диким временам капиталистической эксплуатации, к разрушению экономики. И не допустить такого в нашей истории — самая главная и важная задача. Стать идеологически независимыми и самодостаточными не менее важно, чем стать независимыми экономически. Идеологическая независимость… — эта формулировка ему определенно понравилась. — Можно в некоторой степени позавидовать ситуации, когда страна может позволить себе плевать на мировое общественное мнение. Ведь что такое нынешнее общественное мнение, если присмотреться внимательно? Негодование тех, кто считает себя самым культурным и цивилизованным. Дескать, когда бомбили югославские, иракские и афганские города, то это делалось для их же пользы, для приобщения их населения к демократии. Но мы этого понимать не хотим и не будем. Так что пусть поджимают губы дальше. А мы уж как-нибудь это переживем. Главное, чтобы наш народ и потом, в будущем, не увлекся сладкоголосым пением этих „сирен демократии“. Эту ошибку надо учесть. Без теории нам смерть».

Он опять встал и прошелся по кабинету, формулируя про себя ближайшие задачи в идеологической сфере. Применить опыт Кубы, Кореи, собственные, отложенные за текущими делами и заняться дальнейшим развитием теории. Навести порядок в сфере образования. Пожалуй, по возвращении перебросить туда Вышинского. Самому тоже надо будет внимательней изучить, что там происходит. Особенно в подготовке педагогов. Воспитание молодого поколения должно быть доверено самым образованным и самым надежным людям. И достаточно получающим, чтобы не думать о прозе жизни. УЗОО и прочие предложения по развитию гениев принимаем, но кроме того надо подтягивать и общий уровень всего образования. Он вздохнул, представив, каких денег это будет стоить. «Проверить возможность перераспределения бюджета, сократив часть военных расходов? Надо Звереву дать срочное поручение. И Вознесенскому. Но о нем надо подумать, не завалит ли порученное. А теорией заняться самому. Написать об основе всего общества — экономике».

Он уселся за боковой стол, взял бумагу и написал на ней заголовок: «Экономические проблемы социализма и наши задачи». Нанес несколько тезисов и отложил лист в сторону, напомнив себе, что необходимо озадачить секретариат подбором сведений по этой теме.

Поднялся и тут же услышал зуммер стоящего на столе телефона. Подошел, поднял трубку.

— Товарищ Сталин, — Поскребышев старался говорить невозмутимо, но он почувствовал необычный тон его голоса. Тем более, что новый телефон передавал его намного лучше старого. — Товарищ Сталин, к вам товарищ Меркулов со срочным докладом.

— Что такое? — удивился он.

— Товарищ… — Поскребышев очень странно произнес это слово, — Вознесенский сбежал в Финляндию.

— Вот как? — теперь удивления в его голосе не было, только ледяное спокойствие. «Интересно, откуда утечка?» — Пригласите товарища Меркулова в кабинет…