Сергей Красносельский
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Мы с Дейвом стояли в нашем саду. Дневная программа была завершена, но мне казалось, что нужно ещё что-то важное выяснить сегодня…
Мы болтаемся здесь уже восемь месяцев, а конца по-прежнему не видно… я мельком взглянул на Дейва. Дейв помолчал, потом заговорил бесстрастно и размеренно.
— Предстоящий эксперимент — первое предприятие подобного масштаба в истории Человечества. Сложность его такова, что предусмотреть все возможные последствия практически невозможно…
Я посмотрел на него в упор, и он осёкся.
— Зачем я тебе всё это говорю, Ник? Ты всё понимаешь не хуже меня. Зачем ты затеваешь каждый раз эти ненужные разговоры?..
Я бы мог ответить, что ненужные затеваю потому, что мне опротивели нужные — деловые обсуждения и «непринуждённое» общение по психологическому практикуму Джилса. И ещё я подумал, насколько приятнее было бы жить и работать, если бы на месте Дейва был простой и незатейливый робот с несложной программой. Но этого я не сказал, а произнёс с лёгким надрывом:
— Я готов просидеть здесь ещё восемь месяцев, лишь бы от этого был хоть какой-то толк.
Дейв посмотрел на меня с явным недоверием.
— Ник, мы много раз говорили о том, что ещё не время начинать эксперимент, так как нельзя с полной определённостью сказать, какое сочетание микроорганизмов окажется оптимальным и какие могут быть побочные эффекты.
Нет, его тупость порой бывает поразительна!
— Неужели ты не понимаешь, Дейв, что этим исследованиям не будет конца?! Я слышу об Эксперименте с детства, почти 20 лет. Из-за него я не стал космолётчиком, а сделался селекционером. Руководителей завораживает масштаб, никто не решается начать. Но ведь когда-то начинать придётся. Так мы с тобой никогда не увидим эту планету зелёной!
— Увидим, Ник, обязательно увидим. И эксперимент начнём, и результаты увидим.
— Конечно, начнём… Когда, как говорили в старину, «рак на горе свистнет». Можешь прикинуть теоретическую вероятность этого события.
Он посмотрел на меня долгим, невероятно спокойным взглядом.
— Слушай, Ник, давай прекратим этот никчёмный разговор… И пойду-ка я спать. Да и ты не возись. Завтра у нас профилактика, и надо хорошо отдохнуть.
Последние слова он произнёс, уже спускаясь по трапу в жилой отсек. Когда голова его скрылась в люке, я протиснулся между автоклавами, кольцом окружающими весь наш сад, раздвинул ветки и прислонился лбом к теплому пластикату. Где-то далеко внизу поверхность планеты, которую мы никогда не видим сквозь пелену сверкающих облаков. Прямо перед моими глазами за прозрачной стеной выгибается серебристый бок торовой оболочки. Этот наполненный гелием бублик может бесконечно долго носить нашу лабораторию в небе планеты. У меня возникло детское желание: проткнуть толстый наглый тор и смотреть, как он будет дрябнуть, испуская гелий. Тогда лаборатория опустится на поверхность, и можно будет хотя бы посмотреть на эту планету вблизи и потрогать её руками.
— Хотя потрогать не удастся. Да и любоваться долго тоже не придётся. Давление шарик выдержит, думал я лениво, — а вот мы в нём начнём поджариваться…
Впрочем, если даже проткнуть тор — ничего не будет. Там столько уровней безопасности… Я в последний раз взглянул на белёсое брюхо и отвернулся.
Что бы такое всё же сломать? Почему психологи не предусмотрели возможности столь естественного желания? Их бы сюда, чтобы узнали, как может опротиветь за восемь месяцев всё это однообразие космическая рутина, ничем не лучше какой-нибудь агрохимической лаборатории на Земле. Даже хуже, там можно выйти за дверь и пойти по утоптанной, нагретой солнцем тропинке. Босиком. И дойти до речки, мелкой и прозрачной. Войти в воду по колено, и рыбёшки, кажется, они называются «пескари», будут с налёта ударяться в икры.
Я с усилием вынырнул из потока воспоминаний, не давая увлечь себя слишком далеко. Чего, кстати, не рекомендуют и наши мудрые психологи.
Протиснувшись между автоклавами обратно в сад, я огляделся.
— А что, здесь неплохо! — произнёс я с фальшивым оживлением и пугливо оглянулся на люк в жилой отсек.
Здесь, в самом деле, было неплохо. Вся верхняя половина прозрачной четырнадцатиметровой сферы довольно плотно заполнена разнообразной растительностью. Сад даёт нам кислород и пищу. Если считать нас с Дейвом, получается замкнутый биоценоз. И ещё сад создаёт иллюзию пространства. Если стоять посредине, кажется, что ты в дремучем лесу. Но я-то знаю, что через десять шагов упрёшься в проклятый пузырь.
Впрочем, обычно наш садик исправлял мне настроение ребята, которые его устраивали, знают своё дело. Но сегодня никакой психотерапии не получалось. Возможно, эта смута в душе была мне чем-то дорога?
Над головой, вскрытой среди ветвей клетке послышалось квохтанье курицы. Яйцо снесла, дура, и радуется. А чему радоваться — одни и те же яйца всю жизнь. Те же, что несли её праматери на каком-нибудь крестьянском дворе в прошлом тысячелетии.
И никакого прогресса. Не знает даже, что она в космосе. Тут я вспомнил, что мне предстоит ещё сегодня брать пробы и анализировать их. А ещё представил, как Дейв со свежими силами возьмётся меня завтра обрабатывать, и чуть не взвыл от тоски. Однако спустился в лабораторию, окружающую кольцом «под землёй» жилой отсек, и всё же занялся пробами. Однако упростил себе задачу, не стал ничего анализировать, а просто набрал на пульте код автоматического отбора проб из всех автоклавов. Это было явным нарушением инструкции. Но какое-то полуоправдание промелькнуло как тень на периферии моего сознания: сегодня это будет правильно. Сам я уселся в кресло и бездумно смотрел, как на экранах выстраивались колонки цифр и пульсирующие линии протягивались через весь экран. В этих замерах и состоит смысл нашего пребывания тут. В тридцати пяти автоклавах, запрятанных среди зелени, помещались культуры микроводорослей и бактерий. Они живут и плодятся там, в атмосфере планеты под давлением разных высот. А мы измеряем продуктивность, скорость размножения, поглощения углекислого газа, выделения кислорода. Всё это нужно для того, чтобы выбрать самых перспективных и выпустить их в атмосферу планеты. Чтобы они переработали её и сделали пригодной для дыхания людей. Нужных микроорганизмов на Земле не оказалось. Их пришлось выводить долго и скрупулёзно.
— В каждом из этих автоклавов зрелая цивилизация, — любил говорить Дейв, похлопывая ладонью по выпуклому боку. Анализатор давно прекратил своё тихое пощёлкивание, и на табло светились цифры окончательных результатов. Но я даже не взглянул на столбцы цифр. Я всё сидел, слегка покачиваясь в кресле, и глядел в одну точку.
Когда я потом пытался восстановить ход своих мыслей, мне это никак не удавалось. Похоже, мыслей-то и не было. Хотя они, конечно, были, по чисто практического характера. Как будто кто-то бдительно охранял меня от любых отвлечённых измышлений и сомнений.
Начал я с того, что отключил защиту. Защита предохраняет лабораторию от всяких неожиданностей, в том числе и от «дурака». Отключение программных устройств автоклавов потребовало изрядных трудов. Такое отключение не предусмотрено в принципе, поэтому может делаться только вручную. Потом я поднялся наверх, в сад и долго крутил штурвальчики вентилей автоклавов. Я ещё подумал, как всё легко делать с автоматикой и как нудно вручную.
Наши учёные микробиологи потом долго добивались у меня, почему я выбрал из всех автоклавов именно эти двенадцать. Этого объяснить я тоже не мог. Психолог базы определил моё состояние в тот момент как «эвристическую эйфорию». Они думают, что стоит подобрать словечко и всё сразу станет понятно…
Прижавшись лбом к пластикату, я смотрел, как в атмосферу вытекают тонкие, почти прозрачные струйки. Сначала они текут прямо, потом начинают колыхаться, клубиться и рассеиваются примерно в метре от борта.
Я даже не стал закрывать вентили и пошёл спать. Почему-то я включил гиростабилизатор постели. Мы их включали, когда попадали в неспокойный район атмосферы. Приоткрыв дверь в каюту Дейва, я включил и его стабилизатор. Потом лёг и мгновенно уснул.
Проснулся я в темноте. Мне снилась яхта в ревущих сороковых. Я никогда не ходил на яхте, но мне всегда очень хотелось попробовать. Поняв, что это не яхта, я снова уснул. Вновь проснулся я от удара. Точнее, мне приснилась всё та же яхта, которая потеряла управление и нас выбросило на камни. Потом я проснулся, а уже после почувствовал боль в боку.
Сначала я ничего не мог понять. В каюте было полутемно, и она раскачивалась короткими, резкими толчками. Дверь и постель были у меня над головой. Я загляделся на постель, которая выделывала замысловатые коленца под потолком — гиростабилизатор старался вовсю… Я приподнялся, но в этот момент раздался глухой удар, как будто гигантское полено рассеклось под огромным колуном. Стало тихо.
— Ник! Где ты, Ник?
У себя над головой в светлом проёме двери я увидел голову Дейва. Я попытался приподняться и застонал от боли. Тут Дейв разглядел меня в полумраке и спрыгнул в тесноту моей вставшей на дыбы каюты.
— Что с тобой? — он вглядывался мне в лицо.
— Бок. Я, должно быть, ударился при падении…
— Не шевелись, — быстро сказал он и огляделся, пытаясь сориентироваться.
— Что там произошло, Дейв?
Он ответил после паузы…
— Ещё толком не понял, но мы на поверхности… Впрочем, пока меня больше волнует освещение…
Это я вчера отключил, сказал я машинально.
Ладно, об этом потом, сказал он и нажал кнопку аварийного энергопитания.
Каюта осветилась. Дейв дотянулся до стенного шкафа и достал из медицинского отсека портативный диагностер. Он действовал сноровисто, как будто всю жизнь ставил диагнозы в походных условиях.
Меня занимал один вопрос. Как мы могли очутиться на поверхности? Ну, отключил я автоматику… Ну, отключил защиту… Ну и что? Всё равно тор будет нас держать в атмосфере хоть год. И если и опустится за это время, самое большее, километров на пять…
Дейв уже закрепил на мне датчики и водил надо мной приёмной головкой диагностера, глядя на экран прибора.
— Послушай, Дейв, если мы не знаем, что там произошло, может не время возиться со мной?
— Может и не время, — проворчал он, не отрывая взгляда от экрана, — но хвататься сразу за два дела нерационально. Ничего страшного, перелом двух рёбер и обширная гематома. Внутренние органы не затронуты. — Он посмотрел мне в глаза и сказал заботливо: — Теперь ты полежи здесь спокойненько, а я пойду погляжу, что с нашим «пузырём». А потом тебя полечим.
— Да, иди, Дейв, иди… — у меня чуть слёзы не навернулись на глаза от умиления.
Прошло довольно много времени, хотя, наверное, не больше десяти минут.
— Дейв! — завопил я во весь голос!
Нет, это не был страх раненого на тонущем корабле. Мною владело нестерпимое любопытство. Если в хижине, высоко в горах вы включаете свет и тут же слышите грохот лавины, вы на секунду замираете. Но тут же осознаёте, что связи нет и быть не может, и находите простое объяснение во вчерашнем снегопаде. Здесь никакого правдоподобного объяснения не находилось.
— Ну что ты орёшь? — спросил Дейв, свешивая голову в проём двери. — Всё в порядке. Мы действительно на поверхности, в кратере вулкана. В корпусе трещина…
— Ничего себе, порядок… Постой, как трещина? А почему же тогда жилой отсек не раздавило давлением? Ты посмотрел, какое давление за бортом?
— Не знаю, почему нас не раздавило, — начал он с расстановкой, — но скоро начнёт поджаривать. Нашей терморегуляции надолго не хватит.
Мне сразу показалось, что в каюте слишком жарко. Мы оба посмотрели на панель климатизатора, снабжённую наряду со сложной электроникой незамысловатыми допотопными барометром и термометром. Температура 27 градусов, почти обычная. Давление 995 мм. рт. ст. Тоже не похоже на разгерметизацию. Дейв всё смотрел на климатизатор, потом вдруг сел на пол и обхватил голову руками.
— Непостижимо! Чудовищно! — причитал он, раскачиваясь всем телом.
Нет, я не мог больше молчать.
— Послушай, Дейв, у меня есть кое-какие предположения… То есть это, конечно, не объяснение… Я вчера несколько культур… выпустил в атмосферу.
Он поворачивал голову, чтобы посмотреть на меня, очень долго. Кажется, я даже слышал скрип. Наконец Дейв повернул голову и посмотрел на меня в упор. Глаза его сузились и превратились в щёлки. Я вдруг вспомнил, как товарищ по университету называл его «Потомок Чингисхан». Интересно, что он сейчас сделает, подумал я без любопытства. Дейв ничего не сделал. Он протянул:
— Значит, выпустил? Ну-ну… — И отвёл глаза.
Я всё пытался придумать разумные объяснения происшедшему. Тор никак не мог стравить весь гелий. Тогда значит, микробы съели атмосферу. Но это вообще невозможно! За одну ночь!? Оставаться в неведении было невыносимо. Не такой уж я инвалид, чтобы продолжать торчать здесь, предоставив Дейву выпутываться из мною же созданной ситуации.
Вдвоём включать автоматику было гораздо проще. Работали мы очень быстро, благо я почти все блоки называл на память. Первой шарадой нам было включившееся освещение. Экраны приборов оживали один за другим. Наконец дошёл черёд и до блока параметров атмосферы. Мне снизу не было видно экрана, а Дейв стоял, задрав голову, и молча перебирал клавиши на пульте. Наконец он оставил пульт в покое, наклонил голову и долго смотрел на меня, вроде даже с состраданием.
— Ты понимаешь, что ты сделал, идиот? — спросил он наконец задушевным тоном. Ты лишил атмосферы целую планету…
И вздохнув, продолжал:
— Ну что же, теперь мы можем выйти на связь с базой. Включим основную станцию и пройдёмся по всём диапазонам.
По всем диапазонам проходиться не пришлось. На экране сразу же появился Кол Батов. Он увидел нас на своём экране мгновением позже, и лицо его осветилось широчайшей улыбкой.
— Наконец-то, — сказал он, оглядывая нас, как будто хотел убедиться, что мы действительно целы. Ну что у вас было? — спросил он жадно, но тут же лицо его приняло озабоченное выражение. — Шеф просил сразу сообщить, когда появится связь. Он наклонился к пульту, и на экране появилось лицо руководители.
— Причины выяснили?
— Точно не известно, — ответил Дейв и продолжал осторожно, как сообщают о тяжёлой болезни близкого человека. — Дело в том, что накануне вечером произошла утечка в атмосферу экспериментальных культур микроорганизмов.
Тут я решил, что самое время мне выйти на авансцену и сказал:
— Это я их выпустил, — и прямо посмотрел в глаза шефу.
— А зачем? — быстро спросил он, и во взгляде его светилось прямо-таки детское любопытство. Должно быть, поэтому я ответил не со служебной краткостью, а сравнительно подробно. — Что же, добровольное признание снимает половину вины. Ну, остальное после. Вы угодили в кратер, поэтому вас так долго не могли найти. С этим кратером вам сильно повезло, а почему, вы сейчас поймёте. Вы ведь ребята не нервные? — Он улыбнулся и исчез с экрана. А на экране появился белый шар планеты. Он наплывал, пока не занял весь экран. На белом покрове облаков зияло круглое чёрное пятно с рваными краями. Я отупело вглядывался в его черноту.
— Около тысячи километров, — тихо сказал Дейв.
Когда изображение ещё увеличилось, стало видно, что облака на видимом диске планеты вытянуты к пятну. Ближе к его краям ленты облаков утончались, вытягивались и закручивались в гигантскую спираль, как пена вокруг водяной воронки. Изображение ещё увеличилось, и тут мне показалось, что облака на экране движутся. Пряди по краям воронки текли, втягивались в неё и пропадали.
— Какие же там скорости? — недоуменно спросил я Дейва.
На экране вновь появилось лицо шефа.
— Там сверхзвук. Это тайфун, а вы в его «глазу», поэтому у вас пока спокойно. Ну и кратер вас спасает… Они распространяются в атмосфере, как пламя. Но воронка может пойти гулять по планете, тогда… тогда не знаю, что будет. Мы пока не можем послать за вами планетолёт. Вам нужно раскрепиться по-штормовому. Дейву, как опытному яхтсмену, понятно, что нужно делать? Рекомендую использовать торовую оболочку, по прямому назначению её применять уже не придётся. В крайнем случае, шеф повторил, — в крайнем случае, будете стартовать в спасательных капсулах вертикально. А мы уж будем вас тут ловить. Ну, желаю успеха, экспериментаторы.
На экране снова появился Кол. Он сказан, что наши данные бесценны, потому что их зонды очень быстро гибнут в этой заварухе.
И тоже исчез с экрана.
— Экспериментатор, — сказал Дейв, не оборачиваясь. — Не хотел бы я быть на твоём месте.
Он включил выдачу данных и смотрел на экран, на котором мельтешили колонки цифр.
Я покаянно опустил голову. Хотя раскаяния не ощущал.
Ну и что же, даже если мы погибнем. В конце концов, риск есть всегда. Было бы ради чего рисковать.
— Ты влезешь в скафандр? — спросил Дейв. — Или, может быть, я пойду один?
— Ну уж нет, ты прекрасно знаешь, что это запрещено инструкцией!
— Ладно, одевайся.
С помощью Дейва я влез в скафандр. Придирчиво оглядев меня, Дейв оделся сам.
Шлюзоваться он пустил меня первым. Мне кажется, что он уступил моему тайному, но сильному желанию. Из-за корсета я не мог согнуться в поясе и буквально выпал из люка. Крышка захлопнулась у меня над головой. Через две минуты Дейв уже стоял рядом со мной на каменистом склоне. Скалы вокруг были мрачных, красно-бурых оттенков. И абсолютно мёртвые. Я расправлял спущенную оболочку, а Дейв припечатывал её к скале короткими импульсами из плазмотрона.
Закончили мы вовремя, ветер явно усиливался. Мы стояли с Дейвом на скале над станцией и смотрели вверх, где в рваном жерле кратера было голубое небо, может быть впервые на этой планете. Тонкий луч солнца прорвался сквозь щель в зазубренной стене и ударил в бок станции. Там, на краю трещины сидела одна из наших птичек. Лесные птички эти, малиновки, специально живут в нашем саду, для контроля состава атмосферы. Ветер норовил её сбросить, но птичка выпрямлялась на своих ножках пружинках и пела.
Я откинул щиток шлема, просто чтобы её услышать. Дейв хотел меня остановить и так и замер с протянутой рукой.
Воздух был как будто горелый, но дышать было можно. Дейв тоже открыл свой шлем и вдохнул воздух «нашей планеты».
— Ты знаешь, Ник, я пожалуй согласился бы быть на твоём месте.
Валерий Гвоздей
ВЕЧНЫЕ ЦЕННОСТИ
Экспортно-импортные торговые операции на планете Аксис давали пусть небольшую, но стабильную прибыль, не подверженную влиянию галактической рыночной конъюнктуры. И руководство компании, в которой подвизался Дэн Нифонтов, это ценило.
Дэн был на Аксисе пятый раз. Первые четыре в качестве ассистента, а нынешний — как полноправный агент компании. Действовал Нифонтов профессионально. Все дела завершил в срок, выдержал параметры, намеченные бизнес-планом. И разгрузку-погрузку оформил без недоразумений. В общем, заслужил право немного развлечься.
Приняв такое решение, Дэн испытал особое удовольствие. Ведь раньше он находился в подчинении, а теперь… Начальство далеко.
Хотя с развлечениями тут было туго. На планете царили патриархальные, можно сказать, пуританские нравы. Предпочитались вполне традиционные, вечные ценности.
Оставалась рутинно познавательная экскурсия по городу, с заходами в унылые музеи.
Не питая особых иллюзий, Дэн покинул гостиницу, огляделся по сторонам.
Лето, середина дня, жарко. В тени под стеной дремал серый пёс, на брусчатке, влажной от капель из оконного кондиционера. Дома не слишком высокие, простенькие. Много зелени. Ровные, постриженные газоны. С ритмичным шелестом работали дождевальные установки, разбрызгивая по кругу струи воды, сверкающие на солнце.
Горожане тихие, вежливые, благостные.
Девушки ходили, не поднимая глаз, в платках, в длинных просторных одеяниях, скрывающих фигуру, в сопровождении родственниц постарше. С мужчинами никаких разговоров не вели. От приезжих, даже таких неотразимых, как Дэн Нифонтов, просто шарахались, несмотря на то, что мужчин здесь катастрофически не хватало, и правительство инициировало комплекс программ, направленных к улучшению демографической ситуации на планете.
Скульптуры на улицах и площадях тоже в скромных одеяниях. Всё чинно, пристойно.
В таких условиях трудно повысить рождаемость.
В общем, скучновато.
Первым делом торговый агент нашёл уютный ресторанчик и со вкусом пообедал, не отказав себе в двух бокалах вина.
Затем вышел на прогулку.
Из проспектов Нифонтов знал, что преступность на Аксисе почти отсутствовала. Если возникали проблемы, то — с приезжими. Основная причина заключалась в том, что на планете Аксис официально использовались мыслесканеры.
Они стояли повсюду — в учреждениях, в общественных местах, в частных жилищах, на транспорте. Мощные компьютеры отслеживали потоки сознания. Криминальные замыслы фиксировались в зародыше и пресекались. Обжулить контрагента, например, втюхать ему недоброкачественный товар или по завышенной цене, было невозможно.
Как уживаются пуританские нравы и современные технологии — вопрос отдельный.
Пройдясь по нескольким музеям, фланируя по тротуару, Нифонтов совсем расслабился. На закутанных девушек смотрел как гурман. Такая целомудренность в одежде уже казалась пикантной, делающей красавиц ещё более соблазнительными. Очертания фигуры длинные одеяния, конечно, скрадывали, но игра складок и порывы налетающего иногда ветра, благодаря которому лёгкая, струящаяся ткань облегала формы, невольно подстёгивали фантазию.
Воображение Дэна разыгралось. Отчасти, наверное, повинны в этом были неожиданно острая, пряная кухня ресторанчика и забористое вино. Отчасти.
Впереди, под конвоем двух раскормленных тёток семенила девушка, с фигуркой, похожей на веретено, которое Нифонтов хорошо рассмотрел в этнографическом музее.
Остро захотелось взглянуть ей в лицо.
Дэн ускорил шаг, идя вдоль чугунной решётки собора.
Но троица вдруг свернула в распахнутые ворота, ступила на посыпанную гравием дорожку, ведущую к храму, степенно её миновала и, поднявшись на крыльцо, скрылась за массивными дверями.
Инопланетный гость мялся не больше трех секунд, после чего решительно вошёл в те же ворота и зашагал по той же дорожке меж зелёных кустов, усеянных крупными лиловыми цветами. Ступени крыльца. Массивные двери.
Внутри была умиротворяющая и довольно сонная атмосфера. Косо падали цветные лучи света из огромных витражных окон. В тёмных углах мерцали огоньки лампад и свечей. Невероятное количество резных колонн и арок. Гулкие своды. Где-то неразборчиво бормотал на местном диалекте сочный баритон. Людей почти не было, единицы и те норовили исчезнуть в хаосе переходов, в лабиринте странных приделов и ещё чего-то, архитектурно вряд ли обоснованного.
Поблуждав наугад по храму, Дэн вырулил на закуток с иконой и небольшим алтарём, перед которым стояла на коленях его пассия. Рядом с ней, по бокам, в коленопреклонённых позах громоздились тётки.
Лиц не было видно.
И всё же Нифонтов умилился. Юная девушка по сравнению с этими глыбами выглядела хрупкой и удивительно соблазнительной.
Коленопреклонённая поза ей очень шла. Ткань облегала нижнюю часть тела…
Вот они, вечные ценности. Не подверженные девальвации и колебаниям спроса.
Дэн сместился, чуть меняя ракурс.
Плавные, округлые, нежные линии давали новую пищу воображению.
В этот волнующий момент он почувствовал, как сильные руки сомкнулись на его локтях.
— Пройдёмте с нами, тихо, но твёрдо произнёс над ухом глуховатый голос.
— Куда? — спросил Нифонтов, успев разглядеть боковым зрением двух мужчин в длиннополых одеяниях.
— Вас ждёт беседа с вершителем правосудия.
— Что?.. — Нифонтов сделал попытку вырваться. Не тут-то было. — Какого правосудия?
— Неподкупного и беспристрастного. Идёмте.
Несмотря на довольно аскетический вид, храмовые служки проявили такую силу, что о сопротивлении думать не приходилось.
Скоро торговый агент был в зале суда, заставленном пустыми скамьями.
Вершитель правосудия, со строгим лицом, в чёрной мантии, сидел за обширным столом. Грозно хмурясь, сверлил Дэна взглядом.
Служки бесшумно откланялись, закрыв за собой дверь.
Судья и начинающий торговый агент были одни в огромном зале.
— Как же вам не стыдно, молодой человек!.. — сказал вершитель скрипучим голосом и укоризненно покачал головой.
Дэн покраснел. Но спешить с признанием вины счёл излишним.
— В чём меня обвиняют? — спросил он холодно, вскинув подбородок.
— В греховных мыслях о невинной девице, помышленных в святом храме, — отчеканил вершитель правосудия и нахмурился ещё более грозно.
«Помышленных…» Вечно юристы изощряются… Как загнул… Нифонтов вспомнил склонённую фигурку девушки.
Это какая нужна дисциплина мышления, чтобы ничего не «помыслить»…
— У вас запрещена эротика? — поинтересовался Дэн, уверенный, что сумеет оправдаться и без адвоката.
Судья усмехнулся:
— Нет, эротика не запрещена. Даже поощряется, в определённых ситуациях, поскольку способствуют повышению рождаемости… Но предаваться эротическим фантазиям в храме — нарушение одного из важнейших законов планеты Аксис.
— Вот как?..
— Да, молодой человек. Важно и то, что помышлено, и то, где помышлено, и то — когда помышлено.
— И о ком, — внутренне хмыкнул Нифонтов.
— Правильно, — кивнул судья, тут же считавший мысль с помощью стоявшего на столе мыслесканера.
Дэн возмутился:
— А как же неприкосновенность частной жизни?
— Мыслесканеры установлены для общего блага. Себя оправдывают. Позволяют обходиться без нудной процедуры сбора и предъявления доказательств.
— Убеждаюсь на своём опыте, Я изучал законодательство Аксиса, без этого меня просто не допустили бы к работе. И что-то я не припомню такого закона.
— Думаю, в силу вашей профессии, вы уделили внимание разделам, прямо связанным с торговлей. И некоторым смежным областям. Свод религиозных законов в лучшем случае пробежали вскользь, под углом зрения профессиональных интересов. Повидал я тортовых агентов. Знаю вас как облупленных.
— И что мне светит? — небрежно полюбопытствовал Нифонтов. — В смысле грозит?
Лицо судьи мгновенно заледенело:
— Согласно части восьмой статьи тридцать шестой Религиозного кодекса планеты Аксис. Эротические мысли в святом храме о невинной девице, находящейся в том же святом храме, есть осквернение святого храма. Невинность девицы Эшель из рода Уголо засвидетельствована в установленном порядке. Осквернение храма законодательствам планеты Аксис отнесено к категории самых тяжких преступлений и карается пожизненным заключением.
Дэн едва не упал со стула. Он-то убивался, думая о штрафе и и о заключении сроком в неделю, а тут — пожизненное заключение!..
Его словно окатили большим количеством воды, близкой к температуре замерзания.
Может, он чего-то не понял, ослышался?
— Девушка оскорблена вашим непристойным поведением, — строго добавил судья. — Она вправе заявить иск об оскорблении чести и достоинства.
— Об оскорблении?.. Каким поведением? Я же ничего не сделал!
— Судить вас будут по мыслям вашим. Мысль — деяние. Вам, молодой человек, следует поработать над культурой мышления… В исправительном учреждении помогут. Там есть хорошие специалисты, опытные педагоги.
— В исправительном учреждении?.. В тюрьме?..
Судья вздохнул:
— Dura lex, sed lex. Вы латынь изучали?
— Вскользь…
Судья опять вздохнул:
— Сейчас всё изучают вскользь.
В скрипучем голосе вершителя Нифонтов уловил нотку сочувствия. И воскликнул:
— Я же не знал о законе! Я с другой планеты!
— Незнание закона, как известно и школьникам младшим классов, не освобождает нарушителя от всей полноты ответственности за нарушение закона.
— Я требую встречи с консулом! Я требую встречи с адвокатом!..
Судья помолчал, опустив взгляд. И произнёс ровным тоном, каким ребёнку объясняют совершенно очевидные вещи:
— Мыслесканер не допускает искажения, сокрытия истины. Вами совершено преступление. Вина доказана в момент фиксации правонарушения. Кроме того, процесс транслируется в реальном времени заинтересованным лицам, вашим родителям, вашим работодателям, вашему консулу, вашему адвокату. Все получают исчерпывающие сведения о процессе, а также о вытекающих из обстоятельств дела юридических последствиях для вас. Благодаря информационным технологиям, процедура сокращена. В присутствии консула или адвоката необходимости не имеется. Уже приведены и рассмотрены все аргументы как со стороны обвинения, так и со стороны защиты… Без судьи тоже можно обойтись. Но всё же необходим какой-то элемент человечности. Любое дело нужно рассматривать с искренним участием. Согласны?
— Да, конечно…
— Вы находитесь на территории суверенной планеты Аксис и осуждены в соответствии с её законодательством. Прошу встать для заслушивания вердикта.
— Уже?.. — Подсудимый ошалело встал.
— Даниил Юрьевич Нифонтов! За ваши непристойные мысли в святом храме о невинной девице Эшель из рода Уголо, находившейся в том же святом храме, вы приговариваетесь к пожизненному заключению с отбыванием срока в тюрьме общего режима.
Судья взял в руку деревянный молоток и стукнул по специальной, круглой и плоской, деревяшке, лежащей на столе. Правосудие на планете Аксис работало неотвратимо и стремительно, как гильотина.
Дэн затрясся, едва удержавшись на ногах.
— Я взываю к состраданию… — пролепетал он.
— Приговор вступает в силу с момента оглашения, — сообщил ему судья. — Напоминаю, согласно части восьмой статьи семьдесят третьей УПК, в течение семи дней решение суда может быть обжаловано. Вы намерены воспользоваться этим правом?
— Да, конечно!..
Судья, ткнув пальцем сенсор на пульте, встроенном в крышку стола, прочитал с экрана:
— Определение суда высшей инстанции: оставить решение суда первой инстанции без изменения. Определение суда высшей инстанции вступает в силу немедленно. Вы намерены заявить ходатайство о помиловании?
— Да, конечно… — сказал Нифонтов, уже догадываясь, что услышит в ответ.
Судья ткнул пальцем сенсор и прочитал:
— В удовлетворении ходатайства отказано.
Торговый агент почти не отреагировал на появление двух полицейских, вышел из кабинета как под наркозом, не чуя ног. В исправительное учреждение прибыл в глубоком ступоре.
Видеозвонки родных и коллег по работе не улучшили его морального состояния.
Туман в сознании держался около суток. Потом заключённый стал приходить в себя и реагировать на окружающее. Отчего испытал ещё одно сильнейшее потрясение.
К исходу вторых суток начинающий торговый агент был духовно сломлен.
Вся жизнь коту под хвост из-за пары игривых мыслей…
Разве это справедливо?
Утром его куда-то повезли. Сидя в зарешеченном отсеке, он смотрел в одну точку и не ожидал перемен к лучшему.
Очень удивился, оказавшись в памятном зале суда, один на один с тем же вершителем правосудия.
В голове робко шевельнулась мысль о судебной ошибке и отмене приговора.
— Нет, — усмехнулся вершитель, считавший эту мысль с экрана мыслесканера. — Ошибка исключена. Отмена приговора исключена. В суд обратилась девица Эшель из рода Уголо.
Сердце у Нифонтова оборвалось.
— Господи… — едва слышно пролепетал он.
Ему ли, уже приговорённому к пожизненному заключению, опасаться иска об оскорблении чести и достоинства? Заявление девицы Эшель показалось несчастному ударом, превышающем всякую меру и потому особенно жестоким…
Вершитель правосудия откашлялся и прочитал с экрана:
— Девица Эшель из рода Уголо, проникшись сочувствием к судьбе юноши, угодившего в исправительное учреждение во цвете лет и обречённого провести всю жизнь в заключении, обратилась в суд с ходатайством.
«О помиловании?!» — вспыхнуло в сознании Дэна.
— Вовсе нет, — покачал головой судья. — Ваше преступление из разряда самых тяжких. Помилование исключается. Тем не менее законодательство планеты Аксис, руководствуясь гуманными соображениями, допускает замену пожизненного заключения браком с девицей, послужившей невольной причиной совершённого преступления.
До Нифонтова не сразу дошёл смысл ходатайства.
В служебных инструкциях на это обстоятельство указывалось. Руководство советовало проявлять осторожность. Старшие коллеги предупреждали.
На планете имелся демографический перекос. Не хватало мужчин.
И падала рождаемость.
Клиенту, получается, дают созреть. Когда же он созреет, появляется невинная девица и спасает грешника от пожизненного заключения. Собой жертвует.
Демографическая программа в действии.
Судья вновь заговорил:
— До принятия решения вы имеете право на три свидания с девицей Эшель в присутствии обоих её родителей. Вы намерены воспользоваться этим правом?
Да, кивнул Дэн, получив, наконец, возможность заглянуть в лицо погубительницы.
Тем временем судья взял в руку деревянный молоток и стукнул по круглой деревяшке.
Выйдя из зала, Нифонтов случайно обернулся.
Конвоир закрывал дверь, по Дэн успел заметить краем глаза, как грозный судья таял в воздухе, наподобие картинки, созданной голографическим проектором.