Еще одно мне дайте, могучие, Благое лето — и тучной осенью Пожну я звуки! Будет сердце — Песнью насытясь — готово к смерти. Немые души, чей втуне божий дар Пропал при жизни, и в Орке мучимы Тоской... Но, если песня грянет — Образ и отсвет огня святого, Приму я нежно влагу забвения! И если, дрогнув в страхе, пред Летою Замолкнут струны — буду счастлив, Зная: с богами я жил однажды!

Молчишь и терпишь, о благородная! Гонима всеми, очи таишь, страшась Дней лучезарных, ибо тщетны Поиски милых тебе под солнцем. Цари и братья жили подобные Дубраве вольной, радостно славили Страну отцов, любовь и негу, Вечную ласку родного неба.

Шли изобильно ей в дар плоды и цветы полевые, Вечную молодость ей, благостный дух, ниспошли! Облаком счастья укрой, — да не знает афинянки сердце, Как одиноко оно в этом столетье чужом. Только в краю блаженных очнется она и обнимет Светлых своих сестер, видевших Фидиев век.

Ты мне прости, что я нарушал, блаженная, Твой божественный мир, самые скрытые Скорби жизни задели И тебя по моей вине. О, забудь и прости! Пройду я облаком Прочь с лица луны навсегда, а ты, Вновь прекрасно сияя, Безмятежной останься, свет!

Сулило радость мне утро в юности И слезы — вечер. Теперь, у гребня лет, Вселяет смуту день грядущий И исцеляет вечерний сумрак.

Ввысь стремился мой дух, но без труда любовь Вниз тянула его; гнет его ныне скорбь; Так круг жизни замкнулся Там, откуда я начал путь.

Как ты, песнь, коротка! Иль не мила тебе Ткань напева, как встарь? И тогда, в юности, В дни надежд — иль забылось? Нескончаемо песнь ты длил. Миг — и счастье, и песнь. В зорю вечернюю Окунусь ли — уж темь, и холодна земля, И, мелькая, все чертит Птица ночи у глаз крылом.

Нам расстаться с тобой? Здравый и мудрый шаг? Что же, дело свершив, словно убийство зрим? Ах, себя мы не знаем, Ибо правит в нас некий бог.

Нынче сердце мое жизни святой полно, Счастлив я и люблю! Вы же внимали мне, Лишь когда я гордыни, Пустословья исполнен был. Привлекает толпу гомон лишь рыночный, И в чести у раба сила лишь властная. Чтит божественность жизни, Лишь кто богу подобен сам.

Спешит, ликуя, в гавань свою моряк С богатым грузом — данью заморских стран. Но что везу я в край мой отчий, Кроме безмерной моей печали? О милый берег, ты возрастил меня, Не ты ль утешишь муки моей любви? Не ты ль, мой лес, вернешь мне детство И успокоишь навек скитальца?

О возлюбленная!—Мучит тебя недуг, Плачет сердце мое, брезжит в нем тайный страх; Нет, не верю! — Ты любишь, Разве можешь ты умереть!?

Если друга забыл, гордый унизил дух И заветы певца встретил насмешкою — Бог простит. Но и в мыслях Не мешай счастью любящих.

Племя ханжеское, хоть о богах молчи! Холод в ваших умах, ничто вам Гелиос, Да и сам Зевс, и бог морей; Мир ваш мертв, кому вас чествовать? Утешьтесь боги! Вами украшена песнь, Пусть даже из ваших имен душа выдохлась, А есть нужда в глубоком слове, Мать-Природа, тебя помянем!

О, где ты? Буйно душу мою пьянит Твое блаженство, словно подслушал я Украдкой, как на вещей лире Юноша-солнце, светясь, играет Свой гимн вечерний, звуков небесных полн; И вторят все холмы и леса вокруг. Но путь его лежит к народам, Где благочестье в чести и ныне.

Где ты? Блаженство полнит всю душу мне, Пьянит меня: мне все еще видится, Как, утомлен дневной дорогой, Бог-светоносец, клонясь к закату, Купает кудри юные в золоте ... И взор мой все стремится вослед ему, Но к мирным племенам ушел он, Где воссылают ему молитвы. Земля, любовь моя! Мы скорбим вдвоем О светлом боге, что отлетел от нас. И наша грусть, как в раннем детстве, Клонит нас в сон. Мы как струны арфы: Пока рука арфиста не тронет их, Там смутный ветер будит неверный звук, И лишь любимого дыханье Радость и жизнь возвратит нам снова.

«Святой Сократ, что же ты чествуешь Этакого юнца? Нет никого почтеннее? Так глядишь на него, как будто Он к сонму богов причтен?» Кто глубины познал, влюблен в живейшее, Зоркий зрит возвышенность юности, И мудрец на закате Склонен к прекрасному.

«Богоотступник!» — кляли тебя? И брань, Как ношу, плача, сердце несло, потом Пленили тело, плоть святую Бросили в пламя... Почто же, правый, Не встал по смерти в блеске небесных сил, Огню не предал клеветников и вихрь Не вызвал, чтобы пепел диких Выместь из чрева земли родимой? Но ты, природа, мать и жена ему, Его принявшая, ныне забыла ты Дела людей, и злейший недруг В той же земле упокоен с миром.

Витаете в горнем свету, На мягком подножье, Благие! Божественный дух Вас облачает в блики — Так трогают пальцы арфистки Струны святые. Безучастно младенчески Дыханье сна небесного; Чисто покоясь В застенчивых почках, Вечно цветет Ваша душа, Блаженный взор В тишь устремлен К ясности вечной. А нам суждено Блуждать бесприютно, Страждущий люд Вечно в пути От часа слепого К слепому часу, Словно вода От утеса к утесу, В вечных поисках бездны.

Когда я был дитя, Бог меня часто спасал От суда и крика людского, Я безмятежно играл С цветами зеленых рощ, И ветерки небес Играли со мной. Как же, сердце, ты Радовалось траве, Как та навстречу тебе Тянула руки свои, Так же радовал сердце ты, Отец Гелиос! И, словно Эндимион, Твоим я был милым, Луна святая! О вы, мне верные Благие боги! Вы бы знали, Как душа моя вас любила! Пусть еще тогда я не звал По именам вас и вы Так меня не звали, как люди Называют друг друга. Но знал я вас лучше, Чем когда-либо знал людей, Я внимал тишине эфира, Слов людских я не понимал. Я взращен глаголом Благозвучных рощ, Я любить учился Среди цветов. На ладони богов я рос.

Заря германцев, битва, настал твой час! Кровоточащим светом над всей землей Вспыхни скорей — уже не дети, Больше не станут терпеть германцы. Вот и настала битва! Уже с холмов Потоком бурным ринулись юноши В долину — встретить войско вражье, Твердое силой меча, но духом Вы тверже, чем губителей полчища: Правое дело дивных родит бойцов, Они поют хвалу отчизне — И у бесчестных дрожат колени. Меня, меня возьмите в свои ряды: Я не хочу в ничтожестве дни влачить! Чем ждать бесславной смерти, лучше Мертвым на жертвенном лечь кургане За родину. Я кровью хочу истечь За родину. И час настает! Ведь я С детства предчувствовал, что этот Выпадет мне достославный жребий. Я с дрожью и восторгом внимал тогда Преданьям о героях. Но вот и сам, Муж, а не мальчик, к богоравным Теням схожу, умирать учившим. Как жаждал я увидеть воочию Поэтов и героев былых времен! И вот безвестного пришельца Братским встречаете вы приветом. Гонцы к нам сходят, славную весть неся: Победа наша! Здравствуй, о родина, И павших не считай! Дороже Жизни любого ты, дорогая!

Влаственный сын богов! Изведав разлуку с любимой, Плакал ты над волной, ник на морском берегу, Сетуя и моля, стремилась в священную бездну, В тишь, изверясь, душа... В бездне, где шум кораблей Глух, далеко под волнами, в гроте укромном Фетида, Щит надеждам твоим, моря богиня, жила. Юноше нежная мать была морская царица, Пестуя чадо свое здесь, на крутом берегу Острова, омывала она его в купели героев, Песням могучих волн часто учила его. И услышала мать мольбы любимого сына, Облачком легким в слезах тихо со дна поднялась, Негой своих объятий смягчила муки питомца, Чутко внимала речам и обещала помочь. Сын богов! Если бы я мог небесному другу С глазу на глаз, как ты, выплакать тайную боль! Но с тоской бегу я от взоров, как если бы чужд был Той, что все ж обо мне думает, слезы лия. Духи добрых надежд! Вам внятны людские моленья, Вас лелею в душе, гении светлых небес, И тебя, мать Земля, и вас, речушки и рощи, Чистым сердцем твою отчую чувствую власть, О Эфир! Утешьте ж меня, великие боги, Чтобы ранней порой не огрубела душа, Чтобы вам я на благо жил и вас, всеблагие, В тихом убежище дней в песнях благодарил За минувшую радость, сей дар моей юности быстрой, С коим в светлый ваш круг я, одинокий, войду.

Некогда боги с людьми и блестящие музы водились, И молодой Аполлон, солнечный, чуткий, как ты. Ты же, ты — вестница их, словно свыше один из священных В жизнь мою вдунул тебя; образ сопутствует твой Боли моей и судьбе, проникая в любое творенье, Вплоть до поры, как умру, смертью уверясь в тебе. Дай же нам в жизни пожить, ты, с кем рядом горю и страдаю, Ты, с которой стремлюсь к солнцу ясных времен. Есть мы и будем! О нас будут знать и в грядущие годы. Вспомнят о нас, о двоих, гения суть отыскав, Скажут: однажды, любя, одиночество вынесли двое, Мир потайной сотворив, явственный только богам. Кто лишь о смертном печется, тот в бренную землю уходит, Но до эфирных высот, к свету возносится тот, Чтит кто и тайны любви, и высотам божественным верен, Тот, кто, в надежде живя, тихо смиряет судьбу.