НЕ ВИДАВ ВЕЧЕРА, И ХВАЛИТЬСЯ НЕЧЕГО
Стоит ли ехать за город на прогулку, когда ехать не хочется? Надо сказать, в тот день была настоящая воскресная погода. Тетя Лиза радовалась ей — ведь всю неделю она проработала в конторе, в самом центре города. Дядя Пауль любовался лесом, вот только при виде сплетенных сердец и имен, вырезанных на коре деревьев, он приходил в ярость.
Они вкусно пообедали в лесном кафе, и особенно хороши были взбитые сливки, свежие и не слишком приторные. Журчали ручьи в лесу, блестели на солнце озера. В небе кружили птицы. А Андре думал об одном: хоть бы поскорей кончился этот день!..
Он понимал, что платит тете Лизе и дяде Паулю черной неблагодарностью. Ведь они поехали за город ради него: в прошлом году он был в восторге от здешних мест.
И все же у Андре не лежала душа к этой прогулке — он не мог отвлечься от своих забот.
Всеми мыслями он был в городе, тоже, наверно, по-воскресному тихом. Он мог бы побродить по улицам с Мариной. Просто так. И расспросить ее про деда — Вильгельма Бухгольца — человека необычной судьбы. Наверно, как всегда, они с Мариной о чем-нибудь поспорили бы. Но Андре сейчас даже скучал по этим спорам и стычкам, иногда принимавшим самый неожиданный оборот. А главное, они могли бы продолжить поиски компаса. Первым делом надо было бы пробраться в сарайчик к Эдди и для этого перелезть через забор. А кто сказал, что по воскресеньям нельзя штурмовать заборы? Может, зря они упустили такую возможность. Времени-то оставалось совсем немного. Кажется, четыре дня? Да, всего четыре.
Только вечером, в поезде, который вез их назад, в Берлин, Андре вдруг повеселел и разговорился. Тетя Лиза очень удивилась: весь день Андре был такой хмурый, она уже боялась, не заболел ли он.
А мальчик думал об одном: перетерпеть осталось только ночь. Утром — уже понедельник.
На другой день, как только ушла тетя Лиза, Андре раньше обычного выбежал на улицу. Дожевывая на ходу булку, он пытался представить себе, как встретит его Марина, когда он заявится к ней в такую рань, какое у нее будет лицо.
По счастью, Андре не видел выражения собственного лица в тот момент, когда он заметил Марину. Она сидела на ящике с песком, болтала ногами и глядела в его сторону. Она не улыбалась, просто глядела на него. Или, может, она спала с открытыми глазами?
Андре робко двинулся к ней. Ему стало как-то не по себе. Почему-то сильно забилось сердце.
На этом самом ящике он сидел год назад, и мимо него проехала на велосипеде девочка — черноволосая Марина. А потом с колеса соскочила цепь.
Когда Андре был в нескольких шагах от ящика, Марина спрыгнула на землю и сама шагнула ему навстречу.
— Привет, Андре.
— Привет, Марина.
— Выспался?
— Ага. Вчера, знаешь, я здорово устал. Мы там все леса обошли. Тетя Лиза просто удержу не знала.
— А я совсем плохо спала. Никак не могла заснуть.
— Так и не уснула?
— Нет.
— Может, из-за луны? Она, наверное, светила тебе прямо в лицо?
— Вообще-то в комнате было довольно светло. Но в лицо луна мне светить не могла. Перед окном у нас слива растет!
Андре стоял, сжимая в руке надкушенную булку. Но сегодня Марина, кажется, не собиралась над ним смеяться.
— Сейчас еще совсем рано, — сказал он наконец.
— Я тебя так рано и не ждала.
— А ты меня здесь поджидала, на ящике? И еще стала бы ждать?
— Да.
Андре почесал колено. Вчера его укусил сюда комар. Теперь хоть был повод нагнуться. Он чувствовал, что краснеет, хотя сам не знал отчего. Зато он знал, что покраснеет еще больше, если Марина это заметит.
— Представляешь, там просто тучи комаров! — пробурчал он.
— Дай мне булку. Я голодная, — сказала Марина.
Андре обрадовался и отдал ей булку.
Они медленно зашагали по улице; за трамвайными путями уже начинался дачный поселок. Молоковоза под фонарем сегодня не было. День не обещал быть жарким: на небе, словно толстые тюки, висели облака. Дул сильный ветер, который все время менял направление.
— Ужас какая скука вчера была, Андре, — сказала Марина, глядя перед собой. Руки она засунула глубоко в карманы джинсов.
— Почему?
Марина ответила не сразу:
— Потому.
Андре с трудом поспевал за девочкой. Она перескакивала через трамвайные рельсы и, против обыкновения, даже не глядела, нет ли поблизости полицейских в зеленых мундирах. Марина держала курс к воротам поселка. Но вдруг, словно вспомнив что-то, она уселась на зеленую скамейку у ворот и принялась чертить носком туфли на песке какие-то линии, фигуры и человечков.
Андре сел рядом, украдкой поглядывал на нее и не знал, что сказать. Он с радостью угостил бы ее еще одной булкой, а еще лучше — шоколадкой.
— А что ты делаешь дома по воскресеньям? — спросила Марина, не переставая чертить по песку.
— По воскресеньям? О каком воскресенье ты говоришь?
— О каком? Да о любом. Хотя бы о следующем.
— О следующем? Да, правда, в следующее воскресенье я уже буду дома.
— Конечно, будешь дома. Нетрудно сообразить. Раз ты едешь в четверг, значит, следующее воскресенье проведешь дома. Но ты не ответил на мой вопрос!
— Почем я знаю, что я буду делать, — вяло сказал Андре.
— А друзья у тебя есть?
— Конечно! У кого их нет?
Андре вспомнил про Хуго. Вспомнил и то, что поспорил с ним на тюбетейку и перочинный ножик. Однако по-чему-то сейчас его это совсем не трогало.
— А подруги?
Марина вдруг перестала чертить по песку.
— А как же! У нас в классе есть и девчонки.
— И все они твои подруги?
— Подруги? Да нет. Просто знакомые. Мы же вместе учимся!
Марина подняла голову: приближался трамвай — наверно, ей было очень важно его разглядеть.
— А что ты будешь делать, к примеру, в воскресенье на той неделе? — тихо спросила она.
Андре не ответил. Ему вдруг стало грустно. Так грустно, как еще никогда в жизни.
Но сколько можно вот так сидеть и молчать, притворяясь, будто тебя интересуют трамваи!
— Куда подевался молоковоз? — воскликнул Андре.
— Молоковоз?
— Ну да! Значит, Эдди сейчас нет дома.
Андре теперь уже не смотрел на трамвай.
— Сегодня мы провернем одно важное дело! А?
Марина стряхнула с джинсов песок.
— Да, многоуважаемый следователь! Так точно! Надо искать компас.
— Вот именно! — нетерпеливо оборвал ее Андре. — И нечего зря время терять!
Марина встала, потянулась и с опаской взглянула на небо. Показалось солнце, ветер давно разогнал темные облака и теперь угомонился.
— Вперед! Веди меня на подвиг, многоуважаемый следователь! Я готова, — насмешливо объявила Марина.
И всю печаль как рукой сняло.
Когда они миновали забор Бухгольцев, Марина сказала:
— Знаешь, я все думаю про этот компас. Никак не пойму, даже не представляю: кто мог его украсть? Кому он понадобился? И для чего?
Андре подтолкнул ее локтем.
— Тише ты! Не так громко! Знай мы, кто вор, не надо было бы его искать. А сейчас мы идем по следу. Терпение прежде всего. Нельзя сдаваться. Согласна?
— Мы и не сдаемся, — сказала Марина.
Они подошли к участку Эдди. При свете дня все здесь дышало безмятежным покоем. Даже дым не шел из трубы, выкрашенной в ярко-красный цвет и потому всегда привлекавшей к себе внимание прохожих.
— Больной старик, наверно, сейчас спит. У кого такие сильные боли, тот всегда принимает снотворное. И потом спит до полудня, — прошептала Марина.
— Он еще и водку пьет, — подхватил Андре.
Они в нерешительности остановились неподалеку от калитки, которую заслоняли от них кусты соседнего сада.
По дороге проехали два велосипедиста. Андре нагнулся и стал поправлять шнурок. Марина нехотя кивнула им.
— Надо войти в калитку и сделать вид, будто мы пришли по делу, — сказал Андре.
— Прямо вот так войти? — упавшим голосом переспросила Марина.
— А как же? С улицы за изгородью нас уже никто не увидит. Только помни: ни в коем случае не убегай. Главное — выдержка.
Но Марина не двигалась с места. «Не вести же мне ее за руку! — подумал Андре. — Да и на что это будет похоже! Просто я должен первым войти в калитку. Надеюсь, она не заперта. А не то придется лезть через забор».
Он смерил его на глаз. Забор был хоть и невысокий, но из крепкого штакетника с заостренными концами. Зацепишься — одними рваными штанами не отделаешься. Поравнявшись с калиткой, дети увидели в саду Эдди. Он подключал шланг к водопроводной трубе: последние дни было сухо и жарко; облака, утром предвещавшие дождь, исчезли.
Дети сразу же прошли дальше.
— Он дома, — сказала Марина.
Непохоже, что ее это сильно огорчило.
— Плохо дело! — сказал Андре. — Может, он взял отгул?..
— Он иногда берет отгул, — с готовностью подхватила Марина, — а может, у него сейчас отпуск.
— Тебе, наверно, очень хочется, чтобы у него был отпуск!
— С чего ты взял?
— Да так, показалось…
Они дошли до конца шлаковой дороги, дачи здесь тоже кончались.
— Что же дальше? — спросила Марина.
— Вернемся назад, разведаем обстановку, — угрюмо ответил Андре.
В саду у Эдди картина уже переменилась. Дождеватель разбрызгивал воду, накрывая кусты и грядки сверкающей пеленой. Эдди, широко расставив ноги, наблюдал за его работой. Рядом, прислонясь к его плечу, стояла Ютта. В шортах она выглядела настоящей спортсменкой.
«Видно, пропал день, — с досадой подумал Андре, — ничего у нас не выйдет». На газоне он увидел шезлонги и дачный столик. Похоже, Эдди и Ютта задумали отдохнуть со всеми удобствами. Андре хотел поскорей пройти мимо дачи — зачем лишний раз привлекать к себе внимание? — но Марина вдруг замерла как вкопанная. Она задумчиво уставилась на парочку и вздохнула.
Что ж там смотреть? Подумаешь, стоит парочка, словно на открытке, и самодовольно оглядывает свой сад. Вот скука!
— Пошли, хватит тебе, — тихо позвал Андре.
Марина нехотя поплелась за ним.
— А что такого?
— Ты, может, хочешь, чтобы они нас заприметили? — сердито сказал ей Андре.
— Они меня и так знают, — ответила Марина. Она была какая-то чудная, даже глаза блестели.
— Хорошо им, правда? — сказала она.
— Кому?
— Ну, этим… в саду. Эдди и его невесте.
— Почему это им хорошо? — изумился Андре.
— Да потому, — ответила Марина.
— Не понимаю, — разозлился Андре, — подумаешь, стоят рядышком и смотрят, как дождеватель поливает газон. Может, они хотят увидеть, как трава растет. Чего только не взбредет людям в голову!
— Ты и правда ничего не понимаешь, — сказала Марина и пустилась бежать.
— Чего ты вдруг понеслась? То стоишь и глазеешь через забор, то мчишься неизвестно куда!
— Есть хочу! Понял? И пить!
Марина, ни разу не обернувшись, вбежала в бабушкин сад и захлопнула за собой калитку.
Андре все еще стоял на улице, когда Марина вышла из дома с подносом в руках.
— Ты что, на улице решил закусить? Не самое удобное место! — крикнула ему Марина.
Андре ударом ноги распахнул калитку. У столика он плюхнулся на стул и сердито проговорил:
— Надо поторапливаться! Поедим — и скорей к профессору. Гаечный ключ у вас найдется?
Марина, собравшаяся было налить ему молока, отставила в сторону кувшин и удивленно взглянула на Андре. На лице мальчика была написана мрачная решимость.
— Найдется, — сказала она.
— Тогда — вперед! К профессору! Налей-ка мне полную чашку. Пить хочется!..
Дом профессора, судя по всему, был совсем недавно оштукатурен. Сад буйно зарос травой, кустарником и цветами. «Нам это только на руку», — обрадовался Андре.
— В этих зарослях никто нас не заметит. Прямо к дому сможем подобраться! — удовлетворенно сказал он.
— А собака? — напомнила Марина. — Про собаку ты и позабыл.
— Профессор, кажется, берет ее с собой на прогулку?
— Обычно берет. Ну и здоровый же у него пес!
— Надо подождать, пока старик пойдет гулять. Давай пока спрячемся где-нибудь, откуда можно наблюдать за входом в дом.
Марина боязливо огляделась вокруг. С одной стороны улицы тянулись небольшие садовые участки, с другой — начинались зимние дачи, виллы. Андре кипел жаждой деятельности: наконец-то он снова шел по следу преступника! Он вдруг увидел рядом с профессорским садом заброшенный участок, на котором рос высокий тополь с очень густой листвой.
— Полезли на дерево!
Протиснувшись сквозь ржавые прутья забора, они подбежали к дереву. Среди низких кустов, на фоне почерневшего, растрескавшегося от непогоды кирпича и каких-то заржавевших обломков железа зеленый стройный тополь особенно радовал глаз. Марина с быстротой кошки вскарабкалась по стволу. Сверху, из густого сплетения листвы, она крикнула:
— Все как на ладони! Молодец, Андре!
Андре полез вслед за ней. Правда, далеко не так проворно, как Марина, это он и сам понимал.
Действительно, с тополя дом профессора был хорошо виден. Оттуда не доносилось ни звука — казалось, дом покинут.
— Правда, странно, — сказал Андре. — Такой большой дом! Неужели профессор живет в нем один?
Андре спрыгнул вниз, приволок несколько старых досок и соорудил на ветвях нечто вроде настила. Марина была в восторге:
— Вот здорово! Совсем как охотники в засаде!
— Тише ты! — сказал Андре. — Смотри, что сейчас будет: я кину камешек. Если пес залает — значит, профессор дома.
Однако он не успел еще ничего бросить, как в доме распахнулась дверь, и в сад выбежала огромная собака. Она стала носиться между кустами и оказалась у самой ограды заброшенного участка. Марина больно сжала руку Андре.
— Собаки не умеют лазить по деревьям, — успокоил ее мальчик.
— Гляди, какая у нее пасть! Вот ужас! — зашептала Марина.
Из дома вышел невысокий худой человек. Несмотря на жару, он был в теплой куртке, а руки держал в карманах. Он поежился и втянул голову в плечи, будто озяб. Затем он начал ходить по саду, опустив глаза, словно разыскивал что-то на земле. Лишь изредка он останавливался и запрокидывал голову.
— Смешно, правда? — сказала Марина.
— Наверно, он о чем-то размышляет. А вообще-то правда смешно.
— О чем это он размышляет?
— Может, прикидывает, как пополнить коллекцию. Настоящие коллекционеры — они всегда как одержимые. У меня вот дядя есть, он собирает пивные кружки. Представляешь, он даже может украсть кружку, которая ему особенно приглянулась. А если он попадается на этом — не моргнув глазом платит за нее втридорога, да еще воображает, будто остался в выигрыше! Дурацкое занятие!
Профессор тихонько свистнул, и огромный пес послушно вбежал в дом. Дверь закрылась, и перед детьми снова предстала прежняя картина пустынного сада и тихого, одинокого жилья.
Но дом, значит, стережет этот огромный пес!.. Ветер подул сильнее, и тополь стал слегка раскачиваться из стороны в сторону. Зашелестели листья.
— Вот здорово! — сказала Марина. — В нашей квартире и света и воздуха вдоволь!
«Посмотрим, что ты запоешь спустя час-другой!» — подумал Андре. Кто знает, когда профессор снова выйдет проветриться…
Андре показал на дом:
— Полезли на веранду! Там раскрыто окно. Видишь?
— Да, окно-то раскрыто… А вдруг нас примут за воров?
— Но мы же не воры! Скажешь тоже! Кто хочет чего-нибудь добиться, тот должен дерзать!
Эту фразу Андре где-то вычитал, и она ему очень понравилась.
Марина сидела в ветвях, притянув колени, и из-под полузакрытых век поглядывала на Андре.
Сквозь густую листву падал мерцающий свет. Солнечные блики прыгали по лицу Марины, пятнышки света перескакивали с носа на глаза, со лба на подбородок.
Обдуваемый ветром со всех сторон, Андре вспомнил морские прогулки под парусом.
— А ты когда-нибудь плавала на яхте? — спросил он.
— Где уж мне! Я же не у моря живу.
Андре притворился, будто не понял намека. Иначе это могло кончиться ссорой, а ссориться ему не хотелось: сейчас у них важное дело.
— Расскажи мне про себя, — вдруг попросила Марина.
— Про себя?
— Да.
— Почему вдруг?
— А я очень любопытная, Андре. Разве ты еще не заметил? Мы же видимся каждый день, сейчас вот вместе торчим здесь, на дереве. А что я про тебя знаю? Кто ты такой?
Андре смущенно засмеялся.
— А ты разве не знаешь?
— Нет. Откуда мне знать? Ты живешь у моря. Это мне известно. Еще ты любишь яблочный сок. Можешь выпить три кружки в один присест. Это я тоже знаю.
— Просто у вас очень вкусный сок, — проговорил Андре, которому вдруг стало неловко.
— А ты разве не любопытен? — спросила Марина.
— Как когда, — признался Андре.
— Все-таки ты больше знаешь про меня, чем я про тебя, — сказала девочка.
— Не так уж и много! — отмахнулся Андре. — Только что же тебе рассказать? Мне еще никогда не приходилось рассказывать о себе. Ну вот, например: я собираю янтарь. Для этого надо просто знать, откуда дует ветер — с моря или с суши, и айда на пляж! Я пришлю тебе янтарное ожерелье. Одно я уже сделал для мамы. Она его часто надевает, даже в театр. Хочешь такое же?
— Настоящее янтарное ожерелье? А янтарь сверкает на солнце?
— Еще бы! Но и без солнца оно тоже красивое.
— А откуда ты знаешь про ветер?
— Да так. Это у нас в крови: мой дед раньше был рыбаком. Он все знает. А меня он часто брал с собой в море, когда я был еще совсем маленький.
— Долго надо собирать янтарь, чтобы хватило на целое ожерелье?
— Как повезет. Чтобы вышла красивая цепочка, надо, конечно, постараться. На ожерелье идет только самый лучший янтарь.
— А ты хочешь, чтобы у меня было красивое ожерелье?
— Да уж сделаю что-нибудь приличное, — пробурчал Андре. — У тебя, между прочим, шея тонкая. Значит, нужны не очень крупные куски янтаря. Короче, я такое сделаю ожерелье, чтобы тебе подошло.
Тут Андре отвернулся и стал пристально разглядывать дом. Он боялся, что покраснеет, хотя понимал, что в тени густой листвы это вряд ли будет заметно.
— Не зашевелились они там? — быстро проговорил он. — А то мне показалось…
Марина привстала на доске. Каждое ее движение было гибким и точным.
— Тихо все. Профессор спит. А может, начищает свои подзорные трубы.
Удобно устроившись среди ветвей, Марина снова обернулась к Андре. Зашелестели листья. От ветерка в зеленом шатре было прохладно и хорошо.
— Не скучно тебе? — спросил Андре.
— Ни капельки не скучно. Слушай, Андре, а по руке можно узнать судьбу?
— Что это ты выдумала? — удивился он. — Это же суеверие. Вот чепуха-то!
— А мне иногда хочется быть суеверной!
— Не понимаю. С чего это вдруг? Суеверия, хиромантия… Мы в каком веке живем?
— Вот опять завелся! Вообще-то, конечно, ты прав. Но даже бабушка иногда бывает суеверной. Например, считает, сколько раз прокукует кукушка. И радуется, если кукушка прокричит много раз: значит, ей еще долго жить.
— Так это же не всерьез, — растерянно возразил Андре. — А вот читать по руке судьбу — просто чушь!
— Нет, все-таки хорошо бы хоть немножко научиться читать по руке! — задумчиво проговорила Марина. — Хоть бы чуточку знать наперед, что с нами будет. Неужели тебе не интересно, как сложится твоя жизнь? И что приключится с тобой в ближайшие годы? А мне до того интересно, Андре! Как подумаю иногда, даже страшно делается!
— Мне отец сказал однажды: «Каждый — сам хозяин своей судьбы», — ответил Андре. — Это правда, и нечего себе голову ломать! Просто надо стараться изо всех сил, вот и все! К примеру, я прежде по математике никогда отличником не был. А теперь скоро буду: я над ней знаешь сколько корпел! Цель надо иметь — вот что!
— Правда-то правда, Андре, — все так же мечтательно и задумчиво проговорила Марина, — только всегда ли все так легко и просто. Взять, к примеру, мою бабушку. В молодости она так хотела быть счастливой. Она думала: счастье — это уютная чистенькая квартирка. И чтобы всегда рядом был ее муж, Вильгельм. И чтобы у него была работа… А его вдруг убили там, на мосту. Вся ее жизнь сразу поломалась. А ведь она потом, при нацистах, даже распространяла листовки против войны! У нас на даче их и печатали. Бабушка на всю катушку включала радио и гремела посудой на кухне. А внизу, в подвале, тем временем грохотал множительный аппарат. За такое тогда приговаривали к смерти.
— Так это же совсем другое дело! — громко воскликнул Андре, забыв всякую осторожность.
— Почему другое? — спросила Марина. — Такова вообще жизнь. Потому-то мне и интересно, что со мной потом будет. Скажем, за кого я выйду замуж?
— Что ж тут интересного?
— Хочется знать, какой у меня будет муж. Ну и вообще…
— И какой же он будет?
Марина улыбнулась и покачала головой:
— Не знаю, Андре. То мне таким его хочется видеть, то другим. Я, правда, еще не знаю. Только он обязательно должен быть сильным. Таким же сильным, как мой папа. Ему и сейчас ничего не стоит поднять маму на руки, как ребенка.
— А еще каким он должен быть?
— Добрым. Таким же, как папа. Ты даже не представляешь, какой он добрый!
«И это та самая Марина, что за словом в карман не полезет и как кошка вскарабкается на любое дерево! Так вот она какая! Верно она сказала, что мы еще мало знаем друг друга!» — думал Андре, удивленно разглядывая ее.
Марина ловко, совсем по-кошачьи, перебралась поближе к нему.
— Дай-ка сюда руку, Андре. Попробую узнать твою судьбу. Меня одна старуха как-то учила…
Андре спрятал руки за спину: ему вдруг стало так страшно, что он чуть с дерева не свалился.
— Брось ты эту чепуху!
Марина улыбнулась.
Но что промелькнуло в ее глазах? Насмешка? Или, может, печаль?
— Чего ты испугался? Следователь ничего не должен бояться. Что, если он повстречает цыганку? В обморок, что ли, ему шлепнуться? А я сейчас цыганка!
Андре нехотя протянул ей руку. Марина осторожно повернула ее ладонью кверху и легонько провела по ней кончиками пальцев.
— Да, долгая жизнь у тебя будет, — пробормотала она, словно заклинание.
Вдруг залаяла собака. Андре резко обернулся.
Профессор уже быстро шагал по улице, рядом с ним бежал его огромный пес.
— Ну вот, дождались! — рассердился Андре. — Если бы пес не залаял, мы бы все прозевали!
— У тебя отличная линия жизни, Андре! — прошептала Марина.
Но он соскользнул с дерева и спрыгнул в траву. До чего приятно как следует потянуться! Все-таки здесь, внизу, ярче светило солнце. Что ни говори, полумрак долго не вытерпишь.
Марина стояла рядом, ежась, словно от холода.
— А теперь вперед! — скомандовал Андре. — Нельзя терять ни минуты!
Марина не шевельнулась.
— Ты что? Идем! — заторопил ее мальчик. — Или, может, боишься?
— Боюсь! — созналась Марина.
Андре растерянно уставился на нее.
— Тогда я пойду один. Дед у тебя какой смелый был! А мы что?
И он побежал к забору, стараясь держаться поближе к кустам. Марина после минутного колебания последовала за ним.
Они перелезли через забор и прислушались. Кругом было тихо. Тогда они помчались по траве к дому. По опыту они уже знали, что опасно идти по гравию. Сад был совсем не так запущен, как казалось снаружи. Лишь бурно разросся в нем густой кустарник: наверно, профессор хотел оградить дом от любопытных взглядов. Марине и Андре это было на руку: вряд ли кто-нибудь увидит с улицы, как они залезут на веранду и оттуда проникнут в дом!
Андре шепотом изложил свой план. Марина останется на веранде — наблюдать за калиткой. В случае тревоги она тихонько свистнет, чтобы они успели перемахнуть через забор.
— Тихо! Слышишь? — вдруг испуганно прошептала Марина.
— Что такое?
— Кажется, в доме еще кто-то есть!..
— Я думал, профессор живет один.
— Все равно, мало ли кто там может быть!
— Ты вся дрожишь, — сказал Андре, — может, тебе лучше уйти? Я и один могу все сделать!
Марина покачала головой, стараясь унять дрожь.
— Что-то холодно стало, — проговорила она.
— Я сейчас просто позвоню в дверь. И тогда все станет ясно, — сказал Андре.
Он взбежал на крыльцо. На металлической табличке под стеклом виднелась обыкновенная белая карточка с надписью: «Профессор Зенциг». Андре дернул за медную ручку звонка. Раздался такой громкий пронзительный звонок, что мальчику стало не по себе. Такой звон и мертвого разбудит! Но в доме по-прежнему было тихо.
Андре оглянулся на Марину и остолбенел. От ужаса у нее расширились глаза, она даже зажала рот рукой, чтобы не закричать. Прямо перед ними стоял громадный пес — шерсть дыбом, оскаленные клыки. Он не лаял, а только грозно рычал. Профессор быстро шел к ним по садовой дорожке. Еще издалека он крикнул:
— Здравствуйте, господа! Не бойтесь, собака у меня дрессированная: она не кусается, только рычит. Она, разумеется, и укусит, если надо, но среди бела дня такая надобность обычно не возникает… Вы ко мне?.. Утильсырья у меня нет, я специально написал об этом на калитке. Ну-с, тогда чем могу служить?
Андре уставился на профессора, словно тот был пришельцем с другой планеты — мальчик даже позабыл об огромной, грозно рычащей собаке… Профессор был теперь в светлом полотняном костюме, в соломенной шляпе. Лицо узкое, над пытливыми глазами — густые брови дугой, словно приклеенные, желтовато-бурого цвета. В одной руке необычного вида сумка, из которой выглядывает бутылка молока, в другой — трость с серебряным набалдашником.
Андре лихорадочно соображал, как бы им улизнуть. Прикидывал на глаз расстояние до забора. Но все время как завороженный смотрел на острые клыки в огромной собачьей пасти. Зато Марина, только что дрожавшая как осиновый лист, вдруг весело и приветливо проговорила:
— Как удачно, что мы все-таки застали вас дома, господин профессор! Мы очень бы хотели кое-что выяснить. Мы к вам по одному делу. Простите, что мы так прямо нагрянули к вам, но мы просто не знаем, как быть…
Тут уже Андре раскрыл от изумления рот и уставился на Марину. Вот бес! Какое хладнокровие! Вот это да! А ведь только что вся тряслась от страха.
— Вам нужно что-то у меня узнать? — переспросил профессор. — Что ж, постараюсь помочь. Скажите только, как вы сюда попали?
— Через калитку, — сказал Андре.
Профессор посмотрел на него чуть ли не с жалостью.
— Через калитку? Неужели? Но ведь она защелкивается на замок. А это хитрое приспособление: замок изготовлен по моему чертежу.
— Дверь сама открылась, — сказала Марина, — безо всяких усилий. Я едва до нее дотронулась.
— Едва дотронулась? И дверь открылась сама собой? Как в известной сказке: «Сезам, отворись!» М-да, плохо дело! Придется, видно, перепроверить конструкцию. Правда, до сегодняшнего дня я полагал, что замок работает безупречно. Вот как, оказывается, можно заблуждаться.
Загадочно улыбнувшись, он взглянул на Марину, потом — на Андре. Все трое молчали, слышно было лишь частое дыхание собаки.
Профессор тихонько свистнул и приказал:
— Голем. Фу! Сидеть!
Голем перестал скалить клыки и завилял хвостом. Все же он не отходил от двери: видно, не слишком доверял непрошеным гостям.
Когда профессор Зенциг отпер дверь, Голем одним прыжком перемахнул через порог. Марина испуганно отшатнулась. Зато Андре скорее дал бы себя свалить, чем отошел бы в сторону. Но хвост Голема лишь пощекотал ему ноги.
Профессор гостеприимным жестом показал ка дверь.
— Итак, прошу!
И вот ребята вошли в таинственный дом профессора. А ведь несколько минут назад они не представляли себе, как это сделать. Им было даже страшновато сейчас.
Марина первой шагнула через порог. Стены в передней были отделаны темным деревом. Тут стоял полумрак, и глаза не сразу привыкли к нему. Профессор отворил дверь на кухню — оттуда хлынул ослепительный свет. Дети увидели огромный холодильник, а рядом еще один, поменьше. Профессор поставил бутылки с молоком в маленький холодильник.
Марина и Андре стояли в передней и не решались заговорить. Марина, видно, опять пала духом и жалась к Андре. Казалось, она вот-вот уцепится за его руку.
Все же Марина подошла к кухонной двери и решительно проговорила:
— Вы, похоже, скупили половину запасов нашей молочной? Неужели Голем выпивает такую уйму молока?
— Не только Голем, — усмехнулся профессор. — Я тоже пью молоко. Знаете, в одной песенке есть такой припев: «Молока побольше пей — будешь только здоровей!»
— Да, — сказала Марина, — я ее по радио слышала.
Андре с недоумением прислушивался к их разговору.
С каким удовольствием он покинул бы этот дом и распростился с профессором! Но тот уже вернулся в переднюю.
— Времени у меня в обрез, — строго сказал он. — Пойдемте ко мне в кабинет.
Он открыл одну из дверей, и Андре с Мариной остолбенели. Вот она, заветная цель! Они очутились в большой комнате, заставленной старинной корабельной утварью. Хотя здесь тоже было темновато, Андре приметил на стене целый набор старых компасов. Правда, он не успел разглядеть их, потому что профессор торопливо шел дальше, словно хотел уберечь свою коллекцию от посторонних глаз, — он уже отворил другую дверь.
Марина шла впереди Андре, озираясь по сторонам, и нечаянно наткнулась на огромный глобус, укрепленный на бронзовой подставке с замысловатыми завитушками. Шар медленно завертелся. Девочка пугливо уставилась на вертящийся глобус, с рельефно обозначенными горами и долинами, морями и озерами.
— Поосторожней! — воскликнул профессор. — Глобус не первой молодости. Как, впрочем, почти все здешние экспонаты.
Он ввел своих гостей в комнату поменьше. Вокруг стола стояли большие кожаные кресла. Дети нерешительно переступили порог. Здесь тоже царил полумрак. За окном покачивались ветви голубой ели.
— Садитесь, — пригласил профессор. — Что будете пить: сок или, может, молоко?
— Я люблю молоко, — заявила Марина.
Профессор быстро вышел, плотно притворив за собой дверь в комнату со старинными предметами.
Марина и Андре присели на кожаные кресла, на самый краешек, боясь утонуть в мягкой обивке.
— Он бережет свой музей как зеницу ока, — сказал Андре.
— Может, удерем отсюда через окно? — прошептала Марина.
— Чепуха! — отмахнулся Андре. — Ты что, не видела разве коллекцию компасов?
— Потише говори! — предостерегающе шепнула девочка.
В доме было тихо. Глаза детей постепенно привыкли к мягкому полумраку.
— Что ж, в жару здесь неплохо, — сказал Андре.
— Смотри, какая картина!
Марина показала на портрет над головой Андре.
Портрет был выполнен в темных тонах. Немолодой человек в старомодном костюме и в пенсне внимательно смотрел на детей.
— Так иногда смотрит на меня отец, — сказал Андре. — И знаешь, в такие минуты я уже не могу ему соврать.
— А ты часто привираешь, Андре?
Андре поднял глаза на картину.
— Бывает. А ты?
— Я тоже — иногда.
— Вот здорово художник нарисовал! — удивленно воскликнул Андре. — Одними темными красками! Только лицо светлое, да еще запонка блестит.
Марина тоже взглянула на портрет.
— Верно, — сказала она с восхищением, — и как ты только заметил? Я бы не обратила внимания.
— Надо просто лучше смотреть, — пробормотал Андре. — Тогда обязательно все заметишь. Художник неспроста так нарисовал.
— Интересно, кто этот человек на портрете? Может, родственник профессора?
Андре пожал плечами и недовольно сказал:
— Мы сидим здесь, болтаем, а в соседней комнате, может, висит наш компас.
Марина испуганно оглянулась на дверь.
— Ты пойдешь туда? — прошептала она.
— Надо бы! — мрачно ответил Андре. — Посмотри кругом. Здесь что-то не так.
Марина послушно оглядела комнату, но ничего особенного не обнаружила.
— У профессора такой проницательный взгляд, — еще тише зашептала она, — надо иметь крепкие нервы, чтобы его выдержать.
— Значит, у тебя крепкие нервы, — сказал Андре. — Ты великолепно держалась! Давай и дальше так! Придумай что-нибудь.
— Не знаю, — уныло сказала Марина, — временами мне кажется, что профессор слышит, как у меня стучит сердце…
Андре не сводил глаз с двери в соседнюю комнату.
— Он, наверно, на ночь сажает в ту комнату Голема. Может, Голем уже сидит около глобуса и скалит клыки!
Андре испуганно смолк: дверь бесшумно отворилась и вошел профессор, неся кувшин молока и два стакана.
— Прошу, господа, — сказал он, — стакан прохладного молока — истинное наслаждение в такую жару. — И он опустился в кресло. — Теперь перейдем к делу, к вашему неотложному делу, — сказал профессор Зенциг.
Страшный момент настал. Теперь надо было раскрывать карты. Андре, только что мечтавший проникнуть в соседнюю комнату, поспешно схватил стакан и начал медленно пить молоко. Кто пьет, тот говорить не может. Андре целиком полагался на Марину.
А она показала на портрет и спросила:
— Скажите, пожалуйста, а кто это на портрете?
— Вы разглядывали картину? — оживился профессор.
— Конечно! Такие картины бывают только в музеях.
— Что же вы думаете об этом портрете?
Андре смекнул, что Марина хочет выиграть время, значит, она ничего еще не придумала. Он опять подивился на ее находчивость и решил выручить ее:
— Художник написал всю картину в темных тонах. Только лицо человека он сделал светлее и еще запонку. Почему он так сделал?
Из полумрака профессор с интересом взглянул на Андре.
— Он хотел выделить лицо. Лицо этого человека, его глаза, брови, рот — вот что было для художника главным.
Он ведь писал портрет своего знаменитого современника. Не знаю, знаком ли он вам. Это русский писатель Антон Павлович Чехов. Знаете такого?
— Где-то слышали это имя, — сказала Марина.
Андре заметил:
— Чехов? У нас в театре ставили его пьесу. Мои родители ходили ее смотреть.
— Вот видите! — радостно воскликнул профессор. — Даже для вас его имя — не пустой звук. Когда будете постарше, читайте, читайте его непременно! Это один из величайших умов человечества. Он прекрасно знал жизнь своего времени, видел все насквозь!
— А он так и глядит, — сказала Марина.
— Кто глядит? — озадаченно спросил профессор.
— Да Чехов! На картине.
Профессор рассмеялся:
— Ах, на картине! Совершенно верно. Художник точно передал его взгляд. Вы совершенно правы! Я очень люблю эту картину.
— Вы, наверно, прочли много книг Чехова? — спросил Андре.
— Все прочел, друзья мои, все! — воскликнул профессор. — Чехов всегда был со мной. В мрачные времена он дарил мне утешение, а в хорошие — знание и веру. Так-то вот…
— Я тоже все прочту! — пообещал Андре.
— Видите ли, я люблю не только Чехова-писателя. Чехов был к тому же врачом в дореволюционной России. И хорошим врачом. Я ведь тоже врач. Только вот писать не умею. А жаль. Я многое видел и пережил.
Профессор снова опустился в кресло.
— Простите нас, господин профессор, — выпалила Марина. — Мы вам все наврали. Мы так испугались, когда ваш Голем вдруг налетел на нас.
Она замолчала, переводя дух. Профессор тоже молчал, а Андре даже в пот бросило.
«Что это на нее нашло? — подумал Андре. — Сейчас будет скандал. Он же нас выгонит! Если он узнает, что мы хотели тайком забраться к нему в дом, не видать нам коллекции компасов».
Но Марина без тени смущения продолжала:
— Понимаете, Андре живет в Ростоке, у моря, а сюда приехал погостить к тете с дядей. Мы с ним дружим. Ну вот, он мне как-то сказал, что хочет стать моряком, когда вырастет, — матросом или капитаном, что ли… что-то в этом роде, не помню точно. Я ему тогда рассказала про вашу коллекцию. Я говорю: «У нас в Берлине тоже есть люди, которые любят море!» Знаете, Андре так задается иногда, что живет у моря, меня это даже злит. Вот я и сказала про коллекцию. А он подумал, что я разыгрываю его, и не хотел поверить на слово. Тогда я говорю: «Ну что, может, поспорим?!» Вот мы и пошли к вам — ведь я же должна выиграть спор, правда?
Профессор молча сидел в своем темном углу. Андре снова подивился находчивости Марины. Он даже облегченно вздохнул, но тотчас же вспомнил про свое пари с Хуго и снова приуныл: ведь до пятнадцатого июля оставалось всего три дня.
Профессор спокойно произнес:
— Что ж, в таком случае остается лишь проводить вас к калитке и пожелать всего наилучшего. Девочка выиграла спор.
— Да, выиграла, — без всякой радости сказала Марина.
Профессор поднялся с кресла, заложил руки за спину и посмотрел на своих незваных гостей.
Андре торопливо проговорил:
— Я правда хочу стать моряком!
— Моряком… Сколько же тебе лет?
— Двенадцать, — ответил мальчик.
— Когда мне было двенадцать, я хотел стать капитаном, — сказал профессор. — Да, романтика морских путешествий… И все-таки я стал врачом. — Он задумчиво улыбнулся. — Но море я не забыл: несколько лет проработал врачом на корабле. Теперь вот устроил музей в память о старой моей любви.
Вскинув голову, Марина слабо улыбнулась. Андре встал.
— Можно нам еще раз заглянуть в ваш музей? Только на пять минут!
— Ладно, раз уж вы здесь, спорщики вы эдакие! Что с вами поделаешь, искатели приключений!
И вот наконец ребята попали в комнату, где была старинная корабельная утварь.
Профессор уселся на подоконник, свесив ноги. Андре начал искать на стене компасы. И был сильно разочарован, обнаружив, что за компасы он принял корабельные часы.
Мальчик бегло оглядел остальные предметы. Это была странная коллекция. Вычурная надпись на полусгнившей доске свидетельствовала, что доска — видимо, гордость коллекционера — когда-то принадлежала кораблю «Санта Мария». Подзорные трубы самых различных образцов поблескивали стеклами во всех концах комнаты. Потрепанная зюйдвестка напоминала о бурях и тайфунах, а боцманский свисток — о суровых морских буднях. Даже матросские ножи и кинжалы грозно смотрели со стен. Гарпуны и диковинные снасти могли поведать, как ловят рыбу во всех частях света. Тут же висели страшные маски, вывезенные, наверное, с островов Тихого океана. Однако большую часть коллекции составляли мореходные и географические карты. Но вот Андре показалось, что в углу висит компас. Он бросился туда: и правда, это был компас!
— Ну как, нагляделись на мое старье? — усмехнулся профессор.
— А что, — затаив дыхание спросил Андре, — этот компас в порядке? Работает еще?
— Конечно, — ответил профессор. — Отведи рычажок, и стрелка запрыгает.
Стрелка рванулась в сторону… Андре нетерпеливо оглянулся на девочку. Почему она не подойдет и не взглянет на компас? Марина застыла в задумчивости у старого, глобуса. «Вот так всегда, — подумал Андре, — я тут горло надрываю, кричу: «Компас, компас», чтобы привлечь ее внимание, а она, видно, опять забыла, зачем мы сюда пришли».
— Кстати, этот компас — мое недавнее приобретение, — заметил профессор. — Остальные экспонаты куда постарше, у меня есть даже навигационная карта шестнадцатого века. Подумать только: этой картой пользовались команды английских фрегатов. Кто знает, какие пиратские набеги они тогда замышляли!
Профессор Зенциг ловко соскочил с подоконника и подошел к одной из карт, пожелтевших от времени.
Любопытная Марина тотчас подбежала к профессору, тогда как Андре не мог оторвать глаз от компаса. В ушах у него все еще звучали слова: «Этот компас — мое недавнее приобретение!»
И тогда Андре спросил хриплым от волнения голосом:
— Откуда у вас этот компас?
Только теперь Марина поняла, на что отважился Андре, как близко он подошел к раскрытию тайны.
Профессор обернулся и небрежно спросил:
— Компас? Он с голландского грузового судна, которое затонуло у берегов Мексики во время второй мировой войны. Судно подорвалось на немецкой мине.
Волнение как рукой сняло. Дети не могли скрыть своего разочарования, но профессор ничего не заметил. Сняв со стены компас, он повернул его тыльной стороной кверху.
— Тогда затонул фрахтер «Питер». Очевидно, компас — это все, что от него осталось. Вот, смотрите, здесь выгравировано название. Я в те времена жил в Мексике, на берегу моря. Один рыбак подарил мне этот компас в качестве платы за лечение.
Профессор задумчиво глядел на компас: наверно, в его памяти ожили сейчас старые воспоминания.
Разочарование сменилось в душе Андре чувством стыда. Выходит, с этим компасом связана иная история. Вероятно, у всех необычных вещей, собранных в этой комнате, своя увлекательная история.
Андре опустил глаза.
А Марина с интересом спросила:
— Вы работали в Мексике врачом?
— Не только в Мексике. Там я очутился после того, как бежал от фашистов из Франции. А во Францию попал еще в 1933 году: сошел на берег с немецкого корабля, когда на нем подняли флаг со свастикой. В Германию я тогда не вернулся, потому что ненавидел фашизм. Я нашел работу и за границей — правда, нелегкую работу. Некоторое время жил в тогдашних французских колониях в Африке и многому там научился. И не только как врач. Я хорошо понял тогда, почему в богатых краях нашей прекрасной земли до сих пор существуют и голод, и нищета, и отсталость. Да, век живи — век учись. Сколько бы ни прожил человек, он никогда всего не узнает.
Андре исподлобья взглянул на профессора: ему было очень стыдно. Он с трудом удерживался от слез.
— Мы сейчас уйдем, — сказал он, — вы ведь наверняка спешите.
— Кто теперь не спешит? — добродушно ответил профессор. — Когда у человека много работы, то времени у него, конечно, не хватает.
— А мы-то думали, — проговорила Марина, — что вы отдыхаете в уединении.
Профессор Зенциг улыбнулся:
— Вы, наверно, думали: бегает тут по улицам старичок со своей собакой, да еще с такой огромной, и живет он в доме за деревьями и кустами, и вдобавок старичок профессор. Вот уж, видно, чудак!..
Дети молчали, они думали в ту минуту одно и то же: «Знал бы профессор, в чем мы его подозревали! Мы ведь были готовы считать его вором».
Покидая музей, который устроил в своем доме профессор, Андре в последний раз взглянул на стену, где висел компас. В полутемной прихожей профессор распахнул какую-то дверь.
— Разнообразия ради мы выйдем из дома иным путем. Вот здесь я работаю.
Совершенно ошеломленные, Марина и Андре очутились вдруг в ослепительно светлой лаборатории ученого: белая гладкая мебель, полки с книгами, поблескивающие пробирки. Склонившись над микроскопом, здесь сидела женщина. При появлении детей она подняла голову. Молодая женщина.
— Моя ассистентка, доктор Лавренд, — представил ее профессор Зендиг. — Она так увлечена своей работой, что ничего не слышит и не видит. Мы изучаем тропические болезни, изыскиваем средства и способы борьбы с этими опасными заболеваниями. Я годами накапливал опыт и заплатил за него очень дорого, — не могу же я допустить, чтобы весь этот опыт пропал бесследно. Моя лаборатория — лишь отделение нашего института, изучающего тропические болезни.
Фрау Лавренд поправила упавшую на лоб прядь белокурых волос и, слегка прищурившись — видно, она привыкла напряженно всматриваться в микроскоп, — сказала:
— Такие гости, профессор, не часто у нас бывают!
— Что правда, то правда, — ответил он с улыбкой.
Фрау Лавренд разглядывала детей. Андре заметил, что у нее необыкновенно лучистые, синие глаза. Она напоминала ему одну учительницу, которую он очень уважал.
— Прямо с дерева, да к нам в лабораторию! — улыбаясь, сказала женщина.
— С какого дерева? — удивился профессор.
— Вон с того! — ответила ассистентка и махнула рукой в сторону соседнего участка. — Тополь некоторое время служил приютом нашим гостям. Я еще удивилась: что за удовольствие так долго сидеть на ветках?
Дети густо покраснели. Теперь им негде было укрыться от беспощадного света.
Андре позавидовал Марине: ей-то хорошо, у нее лицо смуглое.
Доктор Лавренц рассмеялась:
— Помню, правда, в детстве я тоже любила лазать на деревья. Чудесная забава! Больше всего мне нравился шелест листвы на ветру.
— А вам, — обратился профессор к детям и загадочно усмехнулся, — вам понравилось сидеть наверху, на тополе?
Андре сдавленно произнес:
— Понравилось, конечно. А что, там неплохо.
— Знаете, как там здорово! — с жаром подхватила Марина. — До чего приятно, когда ты так высоко над землей. Сверху все выглядит совсем по-другому!
Профессор задумчиво произнес:
— Да, высокий тополь… Оттуда все хорошо видно…
Он взял со стола ассистентки блокнот и начал его листать.
— На этом варианте мы можем поставить точку, — сказала женщина. — Этот путь не годится. Благие намерения, конечно, но проблему так не решить.
— Вы правы, — ответил профессор Зенциг, — пожалуй, вы меня убедили, коллега.
Смущенные и растерянные, дети стояли в ярко освещенной лаборатории. Вдруг Андре заметил, что одна из дверей ведет на веранду. Кровь снова бросилась ему в лицо. Через эту веранду они хотели проникнуть в дом. И тогда они попали бы прямо сюда, в лабораторию, к этой ассистентке с лучистыми глазами!
— Что ж, пойдем! — сказал профессор и вышел на веранду.
— До свидания, — пробормотали юные верхолазы.
— Всего доброго, — сказала фрау Лавренц и снова склонилась над микроскопом.
Профессор быстро зашагал к калитке, гости пошли за ним. Он ни разу не обернулся и больше уже не шутил.
Андре тихо сказал Марине:
— Он чем-то расстроен.
У ворот профессор проверил замок. Несколько раз проверил.
— Отлично! — сказал он. — Как видим, замок в полной исправности.
«Зря, конечно, мы наплели про замок», — подумал Андре.
— Еще раз извините нас, что помешали вам работать. И большое спасибо, — сказала Марина.
— До свидания, — сказал профессор и неожиданно улыбнулся. Его строгие глаза снова смотрели на них приветливо.
— Если в другой раз вам захочется навестить меня или фрау Лавренц, прошу сообщить об этом заранее! Так-то будет лучше.
Дети вышли на улицу. Калитка захлопнулась с легким сухим щелчком, и профессор Зенциг направился к своему дому.
Небольшого роста, немного смешной на вид… Впрочем, после всего, что они узнали о нем за последний час, он уже таким не казался.
Марина и Андре медленно шли по улице, спускавшейся к поселку «Родная земля». Снова послышался визг трамвайных колес, гул пролетавшего самолета.
Марина первая прервала молчание.
— Здорово мы, однако, влипли!
— Людям свойственно ошибаться, говорит мой отец, — ответил Андре.
Марина вспылила:
— Но ведь профессор замечательный человек!
— А я что говорю? — защищался Андре.
— Ты вообще ничего не говоришь. Ты только сказал, что людям свойственно ошибаться.
— Ну и что? Разве это не правда?
— Правда — неправда! — рассердилась Марина. — Стыдно нам должно быть! Это все ты со своими подозрительными лицами!
— Ты первая начала! Кто говорил: «Профессор с собакой — странный чудак!»
— А я обязательно еще раз схожу к нему! И все ему расскажу, — сердито объявила Марина.
— Почему же ты сразу не рассказала? — спросил Андре.
— Мне было стыдно. Мне и сейчас стыдно.
Они молча дошли до ворот поселка и уселись на свою скамейку. Так они просидели довольно долго, не разговаривая друг с другом.
Если бы кому-нибудь вздумалось сесть на эту скамейку, он легко поместился бы между ними.
Наконец Андре сказал примирительно:
— Наверно, он знаменитый, этот профессор Зенциг. Уж он, конечно, написал много книг про тропические болезни и всякое такое.
— Ты думаешь? — спросила Марина, пододвигаясь к нему. — А дом у него красивый, уютный. И потом, эта лаборатория…
— Его ассистентка, наверно, тоже очень ученая, — сказал Андре, вспомнив лучистые глаза фрау Лавренц.
— Она блондинка, — сказала Марина, — очень светлая блондинка. И у нее глаза синие-пресиние.
Андре искоса взглянул на Марину.
«А у тебя глаза черные, — подумал он, черные как уголь. Или, может, зеленые?» Ему хотелось сказать это вслух. Но он хорошо знал Марину. И потому сказал совсем другое:
— А как же насчет компаса?
Марина сморщила нос и беспомощно пожала плечами.
— Нет, правда, что ты думаешь теперь делать? — наседал Андре.
Марина отпарировала:
— А ты что думаешь делать, Андре? Ведь это ты следователь, а не я!
Андре были неприятны ее слова, особенно теперь. Ведь компас они все еще не нашли. А взялись его отыскать. Пусть они наделали ошибок, пусть встретились трудности — отступать нельзя. Кто трусит, ничего не добьется в жизни.
Андре решительно объявил:
— Мы ведь наметили еще одно дело. Я сегодня же отправлюсь к Эдди.
— Почему только ты? — возмутилась Марина. — Мы вместе пойдем. А как же иначе?
— Хорошо, — сказал Андре, — пойдем вместе.
Они еще немного посидели на скамейке. И вдруг почувствовали, что проголодались. У калитки Бухгольцев Андре сказал:
— Сегодня же обследуем сарай.
И посмотрел в сторону дома, где жил Эдди. Там им теперь предстояло продолжить поиски.
— Опять сегодня жара, — сказала Марина. — Пойдем после обеда в бассейн?
— Хорошая мысль! — буркнул Андре. — Два часа как-нибудь выкроим.
А сам подумал: «Надеюсь, там не будет чернявого Улли!»
