Пропавший компас

Гёрлих Гюнтер

Книга знакомит читателя с двенадцатилетними школьниками из ГДР, Мариной и Андре, с историей таинственного исчезновения старого корабельного компаса. Принявшись за его розыски, ребята узнают интересные подробности о революционных событиях 1918 года в Германии, о восстании военных моряков в Киле, сталкиваются с разнообразными, подчас весьма сложными жизненными проблемами.

Написал эту книгу известный писатель ГДР Гюнтер Гёрлих.

Для среднего возраста.

 

 

ПАРИ

Андре сидел за ужином в доме у дяди Пауля и тети Лизы и думал: «Вот еще один день прошел. Сегодня четвертое июля. Значит, до срока остается только одиннадцать дней. За это время еще можно выиграть тюбетейку… Правда, можно и перочинный ножик проиграть…»

— Пойду погуляю немножко, — сказал Андре.

— Да, в твои годы не сидится на месте, — заметила тетя Лиза. — А вот мы после такого путешествия сразу прилегли бы отдохнуть.

— Куда уж нам теперь… — вздохнул дядя Пауль.

— Вот тебе ключи. Только приходи не поздно, — сказала тетя Лиза.

До ворот дачного поселка «Родная земля» было совсем недалеко. А для быстроногого Андре и вовсе два шага. На улице он прорепетировал условный сигнал: один громкий, протяжный свисток и два коротких. В минувшем году Андре усердно тренировался, пока не научился свистеть по-настоящему — в два пальца.

Прохожие изумленно оглядывались на него: бежит эдакий дылда и свистит на всю улицу, так что уши закладывает.

Вот показались свежевыкрашенные зеленые ворота и знакомая скамейка возле доски объявлений. Андре замедлил шаги. Хорошо было усесться здесь и глядеть на улицу, на проезжающие мимо машины и трамваи… В прошлом году они с Мариной не раз сидели вдвоем на этой скамейке.

Андре несмело зашагал по широкой, усыпанной шлаком дороге. И тут он увидел две «Волги». Передняя из них нацелилась на Андре оскалом радиатора.

Машины стояли около участка Бухгольцев. Андре, почему-то все больше робея, подошел к забору и заглянул в сад.

За аккуратно подстриженной живой изгородью виднелся славный домик бабушки Бухгольц. Крышу его венчал черный флюгер. Стоило подуть ветерку, и флюгер со скрипом поворачивался.

В саду, за столом у веранды, сидели двое матросов. Положив на стол белые бескозырки, они что-то пили из бокалов. Наверно, яблочный сок. Бабушка Бухгольц готовила его не хуже тети Лизы.

Матросы за разговором курили.

Андре глядел на них во все глаза. Как эти матросы сюда попали?

Андре притаился у изгороди и продолжал наблюдать.

Вскоре на веранде показалась Марина. Она была точно такая же, как в прошлом году: загорелое лицо, черные волосы, белая блузка, линялые джинсы. Разве что в прошлом году джинсы доходили ей до щиколоток, а теперь они едва прикрывали икры. Марина принесла матросам еще один графин с яблочным соком. Она наполнила бокалы, и матросы засмеялись.

Андре не мог разобрать, о чем они говорят. Он слышал только смех Марины: раньше она никогда так не смеялась. Андре не стал свистеть: ведь у Бухгольцев гости. Правда, ему не терпелось узнать, откуда взялись эти «Волги» и оба матроса.

Андре несколько раз обежал вокруг поселка, но снова и снова возвращался к воротам в надежде, что гостей уже нет.

В последний раз он выбрал самую длинную дорогу. Тем временем стемнело, и он поначалу не разглядел черных машин у забора. Андре решил, что они наконец-то уехали, и уже собирался засунуть пальцы в рот и свистнуть, но тут увидел, что ошибся. Машины стояли на прежнем месте, белели блузы матросов, слышались их голоса, а из раскрытых окон дачи доносился веселый смех.

Тогда Андре побрел домой. Он поднялся наверх, в маленькую комнатку, находившуюся прямо под крышей, — ее прежде занимал младший сын дяди Пауля и тети Лизы, который сейчас служил в армии.

Андре долго не мог уснуть. Жаль, что он так и не свистнул Марине. Один раз протяжно, два раза коротко…

Андре впервые увидел Марину прошлым летом. Тогда он тоже гостил на каникулах у дяди Пауля и тети Лизы. Марина проезжала на велосипеде мимо их дома, как вдруг произошла небольшая авария — с зубчатки соскочила цепь. Андре в это время сидел неподалеку, на ящике с песком, и скучал. Увидев, что девочка растерялась, он подошел к ней и помог справиться с цепью. Так они и познакомились, а потом подружились. Когда Андре уезжал домой, они условились писать друг другу.

Оба, однако, забыли о своем обещании, а может, просто каждый ждал, что первым напишет не он.

Зимой они неожиданно встретились. Было это в Оберхофе, на пионерской спартакиаде. Шли соревнования лыжников. Андре стоял по колено в снегу неподалеку от финиша. Вдруг в одной из лыжниц он узнал Марину. Она пришла к финишу совсем без сил, даже пошатнулась, когда друзья стали помогать ей снимать лыжи. Андре хотелось подойти к ней, но он никак не мог решиться — слишком уж много народу крутилось вокруг нее. По радостным лицам ребят было видно, что их Марина, наверно, завоевала одно из первых мест.

— Ты на кого это загляделся? — вдруг раздался у него за спиной голос Хуго. — Это же берлинские ребята…

Хуго из одной школы с Андре, он из восьмого класса.

— Да я вон ту девчонку знаю, — сказал Андре, — вон ту, в белой ушанке.

Хуго присвистнул сквозь зубы.

— Ого, симпатичная! — бросил он. — Скажешь, ты с ней знаком?

— Честное слово.

— Ну, так подойди к ней, — подзадоривал его Хуго. — Что ж стоять и глазеть попусту?

— Подойду, успею еще, — отвечал Андре.

Тут берлинцы принялись качать свою лыжницу. Маринина шапка полетела в снег. Ребята дружно скандировали:

— Берлин, смелей, ты всех быстрей!

Андре увидел на табло имя Марины Бухгольц: второе место!

— Ступай поздравь ее! — сказал Хуго.

Андре промолчал и не двинулся с места.

— Все ясно: ты с ней незнаком! — засмеялся Хуго.

Подбежав к берлинцам, Андре поднял ушанку. Марина изумленно взглянула на него, словно не веря своим глазам.

— Андре! Ты?!

— А то кто же? Вот твоя шапка. Она в снег упала.

— А я заняла второе место! Представляешь — второе!

— Поздравляю! — сказал Андре.

Тут подошла рослая женщина и укутала Марину в шерстяное одеяло.

— Хватит! — сердито прикрикнула она. — Побереги силы. Тебе сейчас только простуды недоставало!

И увела Марину. Андре остался один, и на душе у него было как-то неуютно.

Хуго хлопнул его по плечу.

— Ну что? Взяла она у тебя шапку? Спасибо-то хоть сказала?

— Что ты пристал? Вот поеду летом в Берлин на каникулы и буду видеться с ней хоть каждый день.

— Издалека, — ухмыльнулся Хуго, — вот как сейчас.

Андре вспыхнул:

— Да хочешь, я тебе открытку оттуда пришлю? Со штемпелем зоопарка. И на ней мы оба подпишемся — я и она. На что спорим?

Хуго призадумался.

— Идет, — наконец сказал он. — Готов поспорить на тюбетейку. На ту, что мне отец из Москвы привез. Только все равно ничего у тебя не выйдет.

Андре сказал:

— Ладно. А я, если проспорю, отдам тебе перочинный ножик.

Хуго удивился: перочинный ножик Андре, в отличном кожаном футляре с узорами, был предметом зависти всех мальчишек.

Пари скрепили рукопожатием.

По уговору открытку со штемпелем зоопарка надо было отослать не позднее 15 июля…

Андре уснул поздно. На другое утро он проснулся оттого, что солнце светило ему прямо в лицо. Дядя Пауль и тетя Лиза уже ушли на работу. Андре наспех позавтракал и побежал к Марине, доедая на ходу хлеб.

Скоро он уже был у ворот дачного поселка. Утреннее небо затянуло дымкой — день обещал выдаться жаркий. У дачи Бухгольцев он уже не увидел автомашин.

Марина сидела за столом у веранды.

— Привет, Марина! — крикнул Андре через забор.

Она вскинула голову, подошла к изгороди, облокотилась на низкую калитку. Андре ждал, что, увидев его, она удивится и обрадуется. Сколько раз за последние дни он мысленно представлял себе этот миг!

Но Марина, видно, продолжала думать о чем-то своем. Она сказала просто:

— Здравствуй, Андре.

Словно в его появлении не было ничего особенного!

— Я вчера еще приехал, — пояснил он.

Марина кивнула.

Вдруг она печально проговорила:

— А к нам влезли воры! Представляешь, Андре? У бабушки украли одну вещь…

 

СКОЛЬКО СТОИТ СТАРЫЙ КОМПАС?

Марина привела Андре в бабушкину комнату. Глаза его не сразу привыкли к тусклому свету, с трудом проникавшему сюда через окно: прямо перед ним росла слива с густой листвой. Андре невольно пригнул голову: потолок здесь был совсем низкий. В углу стояла широкая деревянная кровать.

— Вот на этой стенке он и висел, — взволнованно заговорила Марина, — больше сорока лет провисел!

На обоях было круглое светлое пятно.

— А что у вас пропало-то? — спросил Андре.

Марина удивленно обернулась.

— Разве я не сказала?

— Нет, — ответил Андре, — ты сегодня вообще какая-то странная.

Марина постучала по светлому пятну на стене.

— Компас у нас пропал. Корабельный компас. Это бабушка сегодня вдруг надумала: что, если подарить матросам компас? «Вот это дело!» — решила я. Хотела бабушка принести компас, а его и нет! Знаешь, у бабушки уже зрение сдает. Она зовет меня и говорит: «Марина, что-то я компас никак не найду. Может, я совсем из ума выжила?» А я засмеялась и говорю: «Да что ты, бабушка, он же в углу висит. Ты погляди получше». — «Нет его там», — отвечает бабушка. А у самой голос дрожит. Я бегом к ней, гляжу на стенку, даже глаза протираю… гляжу опять, а компаса-то и вправду нет. Спрашиваю: «Бабушка, может, ты сама сняла его оттуда?» А она в ответ только головой качает.

Андре слушал ее и ничего не мог понять. Он сунул руки в карманы и проговорил:

— Слушай, у меня сегодня, наверно, мозги набекрень. Что у вас все-таки стряслось? Компас какой-то пропал?

Марина возмутилась:

— Что значит «какой-то»? Ну, компас. Компас с военного корабля. Вот здесь он висел — на гвозде.

— Давай по порядку, — сказал Андре. — Значит, у вас были матросы. Твоя бабушка решила подарить им компас. Это ясно. Но почему вдруг она решила дарить компас? Кем они ей приходятся, эти матросы? Да и зачем им компас, которому сорок с лишним лет? У моряков теперь совсем другая техника. Уж я-то знаю!

P-раз! Девочка ткнула Андре кулаком в плечо. Он повеселел: наконец-то перед ним была прежняя Марина.

— Не заводись, Андре! Пошли в сад! Сейчас я расскажу тебе все по порядку. Просто я никак в толк не возьму, что пропал наш компас! Здесь никогда ничего не пропадало!

Они вышли из дома. В саду Андре уселся у стола, за которым накануне сидели моряки. Марина принесла графин с яблочным соком и два бокала. Она разливала сок, стараясь не пролить ни капли, даже высунула от усердия кончик языка.

«Вчера она точно так же угощала матросов», — подумал Андре. Интересно бы теперь узнать, зачем они сюда приезжали!

Только сам он нипочем не признается Марине, что прятался за забором и даже не решился свистнуть.

— За твое здоровье, Андре! — сказала Марина, подняв бокал.

— И за твое тоже! — смущенно ответил он.

Видно, до нее только сейчас дошло, что он приехал. Она вроде даже удивилась.

— А куда это ты подевался тогда, помнишь, в Оберхофе? — спросила Марина.

Андре залпом осушил бокал, хотя ему вовсе не так уж хотелось пить.

— Твои друзья тебя сразу уволокли! Да и тренерша у тебя больно строгая.

— Ага! Когда соревнования — она всегда такая. Но ведь иначе нельзя. А я тогда тебя искала.

— Я тоже тебя искал! — сказал Андре и допил из бокала остаток сока.

— Ну и пьешь же ты! — удивилась Марина и налила ему еще.

— У нас вчера на ужин селедка была… — соврал Андре. — Ну, давай рассказывай! — нетерпеливо потребовал он.

Марина вздохнула:

— Бабушка говорит: хоть бы знать, когда произошла кража. Неужели вор вытащил компас через окно? Ну и ручищи у него в таком случае… Знаешь, я как-то стояла под окном…

Андре сурово перебил ее:

— Плохо ты рассказываешь! Ничего не понятно! А ведь совершено уголовное преступление. Знаешь, давай я тебя допрошу по всем правилам. Я как-то слушал лекцию одного следователя. Интересно!

— Хорошо, допроси! — покорно согласилась Марина. — Только кто я тогда буду, если ты станешь меня допрашивать?

— Как кто? Свидетельница.

— Свидетельница? Какая же я свидетельница? Я же не видела, как к нам забрался вор.

— Не надо понимать все буквально, — досадливо отмахнулся Андре. — Свидетель — это лицо, которое может внести ясность в темное дело. Ты как раз такое лицо!

Марина хихикнула:

— Какое же я «лицо»? Чудно ты выражаешься…

— Так говорят. Не я это выдумал!

— Что ж, начинай, следователь Андре!

Андре насупился. Да, характер у Марины ни капельки не изменился.

— А что, следователи всегда такие сердитые?

— Когда размышляешь, не до веселья, — одернул ее Андре. — Значит, так! Вопрос первый: зачем к вам приезжали матросы?

Марина запрыгала на стуле.

— Ой, знаешь, это прямо как в сказке! Представляешь, недели три назад получает бабушка письмо. В длинном таком конверте. И адрес напечатан на машинке…

— Ближе к делу! — перебил ее Андре.

— Что?

— Ближе к делу, говорю, поменьше ненужных подробностей.

— А я о чем, я о деле и рассказываю! — обиделась Марина.

— Ну ладно, давай дальше. Значит, получила твоя бабушка письмо…

— А что, следователи все такие нетерпеливые? — спросила Марина.

— При чем тут нетерпение? Когда ведешь следствие, необходимо сосредоточиться.

— Хорошо, — вздохнула Марина. — Значит, так. Письмо прислали нам моряки. Они писали, что скоро на воду будет спущен новый корабль. И они решили дать ему имя моего дедушки!

— Какое имя?

— «Вильгельм Бухгольц». Так звали дедушку.

Андре недоверчиво покосился на Марину.

Что у нее на уме? Может, она попросту разыгрывает его? Но ведь вчера сюда и вправду приезжали матросы. Андре сам видел их.

— Почему это вдруг корабль называют именем твоего деда?

Марина вспыхнула и уже хотела осадить Андре, но тут она вспомнила, что идет допрос и она должна отвечать на любые вопросы. Да и откуда Андре знать про дедушку…

— Мой дед был моряком. В ноябре 1918 года он дрался с офицерами в Киле. Потом приехал в Берлин. Бабушка говорит, он хотел, чтобы и в Берлине тоже победила революция. Только его здесь убили… В самый сочельник убили. Представляешь? Двадцать четвертого декабря.

«Следователь» Андре чуть не позабыл про допрос. В волнении он вскочил со стула. Значит, вот какой дед у Марины! Надо думать, он погиб совсем молодым. Андре разом вспомнилось все, что он слыхал или читал про те времена, которые он знал только по фильмам или по книжкам. А тут сидит перед ним Марина, и, оказывается, ее дед — участник тех великих событий.

Тут Андре вспомнил, что он как-никак «следователь», спросил:

— Сколько же стоит такой компас?

— О-о-о, — протянула Марина, — в том-то и дело. Ему нет цены. И вовсе не в деньгах дело.

— Старый компас? Что ты, за него много не дадут, — с сомнением проговорил Андре. — Ну, может, полсотни марок, не больше…

— Бабушка говорила, за него, наверно, все-таки можно кое-что выручить. Что ни говори — уникальная вещь. Ведь есть такие люди, которые собирают всякую всячину. Наверно, кто-то собирает и старую корабельную утварь. А вообще-то вовсе не в этом дело. Понимаешь, дед привез этот компас в 1918 году из Киля. Он взял его с крейсера «Принц Карл», на котором служил машинистом. Мне бабушка про это рассказывала. Матросы тогда прогнали кайзеровских офицеров и подняли на корабле красный флаг. Я как-то видела в театре пьесу «Матросы из Катарро». Там все было точно так же, только на Средиземном море.

Вздохнув, Марина задумалась. Андре сел на прежнее место. Только бы не упустить ни слова из рассказа Марины!

И девочка поведала ему историю старого корабельного компаса… И Андре позабыл все на свете…

 

КИЛЬ. НОЯБРЬ 1918 ГОДА

Холодный ноябрьский день в Кильском порту. Темная, грязная вода. Серые военные корабли флота его императорского величества уныло покачиваются на волнах. Тут и миноносцы с низкими толстыми трубами, и неуклюжие тральщики, и серые крейсеры с грозными броневыми башнями. Над заливом низко нависли свинцовые тучи.

На крейсере «Принц Карл», облокотившись на поручни, стоит Вильгельм Бухгольц. Он поднял воротник матросской куртки, но все равно его пробирает дрожь. Не крейсер, а железный гроб! Вильгельм Бухгольц одним из последних остался на нем, впрочем, скоро и он сойдет на берег. Красная повязка на рукаве говорит о том, что и он — вместе с другими матросами военного флота — отказался сражаться и умирать за кайзера. Вильгельм окидывает взглядом вымерший порт, опустевшие военные корабли и пересчитывает трубы, из которых уже давно не валит дым.

«Загасить топки!» — такая команда прозвучала на всех судах. На крейсере «Принц Карл» ее отдал Вильгельм.

Сейчас он думает о своей жене Анне, которая ждет его в Берлине, о сынишке Эрихе. Он еще не видел сына — ему всего полгода. Интересно, какие у него глаза? Может, голубые, как у Анны? Впрочем, говорят, у всех младенцев глаза голубые. А потом цвет меняется. «Скоро уж я увижу малыша», — думал Вильгельм.

По-прежнему одиноко стоял он на палубе. Но все же у него потеплело на сердце при мысли о жене и мальчонке. Ему вдруг захотелось прихватить с собой для них какую-нибудь мелочь в память о тех незабываемых днях в Киле, когда матросы прогнали с кораблей фанатиков войны — офицеров, глумившихся над ними. Вильгельм огляделся по сторонам. Не пушку же брать с собой в вещевой мешок! Спасательная шлюпка тоже не игрушка. На этом железном гробу не сыщешь ни одной вещицы ребенку в забаву.

Вдруг Вильгельм услышал чьи-то крадущиеся шаги.

Похоже, что кто-то пробрался наверх, на капитанский мостик. Но кто? Вход в рубку запрещен всем — так решил совет революционных матросов. Ведь офицеры уже не раз пытались навредить делу революции.

Вильгельм прислушался. Может быть, он ошибся? Нет, вот снова слышны те же шаги: кто-то осторожно ступал по железному полу. Выхватив свой матросский нож, Вильгельм стал взбираться по лестнице, ведущей к рубке. Он сбросил куртку — она только помешает ему. Нет, он не ошибся. На капитанском мостике маячит какая-то тень. Вот она подбирается к флагштоку. Вильгельм одним духом одолел последние ступени. Затем ринулся на мостик.

Красный флаг медленно сползал с мачты. Набросившись на неизвестного, Вильгельм швырнул его на пол. Тот упал. Вильгельм узнал бывшего помощника капитана. Дрожа от ярости, офицер пытался вытащить из кармана пистолет.

Молниеносным движением Вильгельм выбил пистолет у него из рук. Оружие звякнуло о железный настил капитанского мостика. Офицер медленно поднялся, с ненавистью глядя на матроса. Затем начал счищать грязь с шинели, словно сейчас для него не было ничего важнее.

— А ну, поднимай флаг! — приказал Вильгельм хриплым от гнева голосом.

Но офицер даже не пошевелился, только с презрением посмотрел на Вильгельма:

— Мерзавцы, что вы зовете флагом?

Офицер вытащил из кармана старый боевой флаг кайзеровского флота.

— Вот какой флаг должен развеваться на мачте! — исступленно завопил он. — Этому флагу ты присягал. Все вы присягали!.. Опомнитесь! Одумайтесь, мерзавцы, пока не поздно. А не то…

Но Вильгельм уже совсем овладел собой. Он вырвал из рук у офицера кайзеровский флаг, тут же, у него на глазах, исполосовал его своим острым ножом. Затем бросил лоскуты на пол.

— Из-за этой грязной тряпки тысячи матросов лежат теперь на дне моря! За что отдали они свою жизнь? К чертям эту тряпку! Ваша песенка спета! Долой войну!

Вильгельм метнулся к пистолету и схватил его. Спустив предохранитель, он шагнул к помощнику капитана.

Тот сразу сник. Его лицо стало белым как мел. Вильгельм тихо, но властно приказал:

— Кому говорю, поднимай флаг! Живо! Поднимай красный флаг!

И красный флаг снова взвился на флагштоке.

Вильгельм трижды выстрелил в воздух. Выстрелы глухо прозвучали в сыром воздухе. Бойцы корабельной охраны с карабинами наперевес торопливо затопали по железным ступенькам. Вильгельм сдал офицера патрулю, а вместе с ним отдал пистолет и разодранный на куски кайзеровский флаг. Один из матросов сказал:

— Они и не думают сдаваться. Они еще нам покажут. Зря мы пощадили этот сброд. В России поступили иначе. Там таким не было пощады.

Он подтолкнул офицера к лестнице.

Другой матрос возразил:

— Роберт, ты же знаешь: без приказа революционного совета — не стрелять.

Вильгельм остался один на капитанском мостике. Вытер пот с лица. Проверил, хорошо ли укреплен флаг на мачте. Затем оглядел капитанский мостик. Отсюда прежде раздавались команды: «Полный вперед! Приготовиться к бою!»

И тогда громадные бронебашни нацеливались на врага. А кто этот враг? На кораблях противника плавали такие же парни, как и он, Вильгельм Бухгольц. К примеру, какой-нибудь слесарь из Лондона. В серых волнах Скагеррака никто не мешал им встретиться друг с другом — уже мертвецами — берлинскому слесарю и слесарю лондонскому.

При мысли об этом Вильгельм снова пришел в ярость. Ну ничего, придет время — расплатятся господа-офицеры за Скагеррак.

Тут Вильгельм заметил, что стоит рядом с запасным компасом. Это было как раз то, что он искал! Матросским ножом он отвинтил прибор и взял компас в руки. Стрелка отчаянно заметалась. Острым кончиком ножа Вильгельм Бухгольц нацарапал на металле, с тыльной стороны компаса: «Киль. Ноябрь 1918 года». И дальше название корабля: «Крейсер «Принц Карл». Потом Вильгельм устало спустился с капитанского мостика…

 

КОМПАС ДОЛЖЕН БЫТЬ НАЙДЕН

— Бабушка рассказывала: дедушка привез домой большой вещевой мешок. Там были хлеб и консервы. А напоследок он вынул из мешка компас! То-то бабушка удивилась. Сам понимаешь, по тем временам ей больше пригодилась бы еще одна банка консервов. Но дед ей все объяснил.

У Андре от волнения даже похолодел кончик носа. Но лицо его горело.

— А надпись, которую твой дед нацарапал на компасе? Ее еще и сегодня разобрать можно?

— А ты как думал? Если что нацарапаешь острым ножом, это навеки.

Андре вздохнул. Да, этому компасу нет цены, и деньги тут ни при чем.

— Слушай, Марина! Компас надо найти во что бы то ни стало! Это же… Это же историческая реликвия!

Андре снова вскочил и, сунув руки в карманы, горячо заговорил:

— Место этого компаса — на новом корабле! На капитанском мостике! Мы просто обязаны его найти!

Марина замерла. Она смотрела на Андре с нескрываемым восхищением.

— Нет теперь у нас компаса. Украли. Мы даже не знаем когда. Может, вчера, а может, и три недели назад, — уныло проговорила Марина.

— А полиция что? — спросил Андре.

Марина только рукой махнула.

— При чем тут полиция? Что мы ей скажем? Бабушка так и рассудила: ну пропал компас. А что мы еще можем сказать?

— Да-а-а, — протянул Андре. — Никаких следов, значит, нет. Совсем ничего. Как же быть?

Оба теперь умолкли. Солнце взобралось еще выше, становилось жарко.

— Пошли в бассейн? — предложила Марина.

— А что, можно, — ответил Андре.

Но он не пошевельнулся, и Марина тоже.

— Бабушка твоя расстроена, да?

— Подлец этот ворюга! Дался ему наш компас!

Андре вдруг наклонился к Марине.

— Давай сами искать!

Лицо девочки озарилось радостной улыбкой. Но улыбка тут же исчезла.

— Что мы вдвоем можем сделать, Андре?..

Но мальчик с увлечением продолжал:

— Ты же знаешь всех местных жителей! А вдруг мы нападем на след? Почему бы и нет?

В мыслях Андре уже шел по таинственному следу. Вот он гонится за вором. Подстерегает его, притаившись за кустами. Где-то спрятан украденный компас! И вот уже Андре держит его в руках и находит ту самую надпись. Потом он вручает сокровище бабушке Бухгольц. А та от радости не может выговорить ни слова. Рядом с бабушкой — Марина. Она говорит: «Андре ведь сказал, что найдет компас». И его, Андре, приглашают на судно, на торжественную церемонию: военному кораблю дают имя Вильгельма Бухгольца. Бабушка разбивает о борт бутылку шампанского — Андре видел, как это делается: он дважды бывал на таких торжествах, — а сам он передает капитану компас. И конечно, его приглашают на морскую прогулку. И конечно, они с Мариной стоят на капитанском мостике. И к той, старой истории компаса прибавляется еще одна, новая…

И это тоже будет захватывающая история.

— Есть хочешь? — спросила Марина.

Андре непонимающе взглянул на нее.

Марина рассмеялась:

— О чем это ты задумался? Слушай, бабушка испекла пирог с вишнями. Знаешь, какие у бабушки пироги?! А я вынимала из вишен косточки!

— Ладно, давай пирог, — кивнул Андре.

Ему не очень-то хотелось есть. Однако на огромной тарелке, которую Марина поставила на стол, скоро остались одни крошки.

— Купаться пойдем? — спросил Андре.

Марина сняла с веревки свой купальник. Андре глядел на нее в это время и вдруг подумал: «Здорово она похудела! Или мне так кажется, потому что она выросла за год?»

— Я должна дождаться бабушку. Она пошла за пенсией, — сказала Марина. — Но мы можем встретиться с ней у ворот.

— Там ведь до сих пор наша скамейка стоит, — сказал Андре.

— Я люблю иногда посидеть на ней! Оттуда всегда что-нибудь да высмотришь, — заявила Марина.

Девочка шла впереди, размахивая своим красным купальником. Он казался еще ярче рядом с линялыми синими джинсами.

Андре неотрывно думал о компасе.

Когда они сели на зеленую скамейку у ворот поселка, Андре сказал:

— Давай пораскинем мозгами: кто все-таки мог украсть компас?

Марина сидела, болтая ногами. Она уставилась в землю, словно там скрывался ключ к разгадке.

— Значит, мы должны кого-то взять под подозрение, — уныло сказала она.

Андре покосился на нее. Вот тебе и раз! Сперва кипятится, рассказывает потрясающую историю, а потом…

— Что значит взять под подозрение? — вспыхнул он. — Мы должны все как следует обдумать, спокойно и трезво. Если бы полиция никого не подозревала, то как бы вообще удавалось раскрывать преступления? Ты хочешь распутать это дело? Да или нет?

На повороте заскрежетали трамвайные колеса. Марина обернулась. Однако среди тех, кто сошел на остановке, бабушки не было.

— Ты прав, Андре, — миролюбиво сказала она. — Придется пораскинуть мозгами.

Андре понизил голос:

— Так кто же из местных способен на такое дело?

 

КРУГ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ ЛИЦ

Хорошая скамейка была у ворот: сиди себе на ней хоть до вечера и думай, пока не надоест, здесь и в полдень не бывает солнца.

Марина сидела молча. Она только изредка что-то шептала про себя, но потом хмурилась и качала головой.

— Что ты там бормочешь? — спросил Андре. — Говори громче!

Марина вскинула голову.

— Напрасная затея, Андре. Некого мне подозревать! Здесь кругом живут хорошие люди. Правда, наш сосед, дядя Антон, как-то раз кинул палку в бабушкиных кур. Бабушка тогда хорошенько его отчитала. Или еще старушка соседка иногда ворчит, что от нашей трубы слишком много дыма. Но ворчит она вот уже тридцать лет. Бабушка говорит: если бы старушка не ворчала, наверное, вскорости бы и умерла. Как-никак ей восемьдесят лет. Но когда у бабушки день рождения, все соседи приходят к нам в гости: и Дядя Антон, и старушка. И все пьют яблочное вино и поют песни.

— Подозревать поначалу надо всех, — важно объявил Андре.

— Всех? — изумилась Марина. — Всех жителей нашего поселка? Ну знаешь, тогда нам и целой жизни не хватит! А тебе потребуется в помощь все полицейское управление.

— Не болтай ерунду! — наставительно проговорил Андре. — Уголовная полиция всегда следует этому правилу. Нельзя упустить ни одной ниточки!

— Ах, вот оно что! — Марина снова уставилась в землю.

Оба теперь молча сидели, глядя себе под ноги, и, может, «великий следователь» Андре так и отказался бы от своей затеи, если бы не случай, один из тех, что часто встречаются в жизни, и особенно при расследовании преступлений.

Подъехал большой, голубой с белым, молоковоз. Андре с первого взгляда определил, что это новый трехосный фургон. Огромная цистерна вмещала тысячи литров молока.

— Что-то пить хочется, — сказала Марина.

Андре кивнул в сторону молоковоза.

— Может, пососем молочка?

— Попробуй, — ответила Марина. — Тебя Эдди тут же и прихлопнет!

Огромная машина легко развернулась, и Андре подивился мастерской работе шофера. Надо уметь отлично водить машину, чтобы так управлять тяжелой, неповоротливой трехоской. Дверца распахнулась, и шофер спрыгнул на землю — светловолосый верзила в короткой кожаной куртке, которая, казалось, вот-вот лопнет по швам. Кожаные штаны на нем блестели, как и у всех, кому приходится копаться в моторе, иметь дело с машинным маслом и смазкой. Верзила потянулся и с силой захлопнул дверцу.

— Видишь, какая у него походка! Прямо как у боксера! — сказала Марина.

Андре подумал: «Ничего особенного, просто он ходит, как человек, который долго сидел за рулем, левую ногу держал на сцеплении, а правую — на тормозе или акселераторе. Но стоит ли спорить с Мариной? Что она понимает в таких вещах!»

Эдди открыл другую дверцу, запустил руки в кабину и извлек оттуда… девушку. Вот это силища! Девушка, смеясь, барахталась в его объятиях. Эдди бережно опустил ее на тротуар. На ней было пестрое летнее платье, казавшееся таким легким и праздничным рядом с кожаной курткой ее спутника. Девушка пригладила длинные волосы.

— Это, наверно, его невеста, — сказала Марина. — Я ее в первый раз вижу. Смотри, какие у нее длинные волосы! Вот, наверно, мешаются…

И Марина затеребила свои короткие пряди.

— А ты тоже хотела бы отпустить длинные волосы? — спросил Андре.

Марина смерила его сердитым взглядом.

— Я еще с ума не сошла! Стой тогда целый день перед зеркалом. Даже мама и та коротко подстриглась. Она говорит, что теперь экономит целый час на прическе. А уж у мамы такие были красивые волосы, длинные-предлинные…

— И у моей мамы короткая стрижка, — примирительно заметил Андре.

— Ну вот видишь! — обрадовалась Марина.

Эдди отдал своей невесте потертый портфель и сетку, набитую доверху продуктами. Потом обошел молоковоз, проверил запоры, потрогал какой-то кабель и, постукав ногой по мощным шинам, торопливо вытер тряпкой брызги со сверкающего хромированного радиатора.

Невеста терпеливо дожидалась его. Наконец Эдди быстро шагнул к ней и отобрал у нее и портфель и сетку. Они немного поспорили, кому нести сетку, но верх одержал, конечно, силач Эдди. Потом оба направились к зеленым воротам поселка.

Девушка смеялась, а вот у Эдди вид был усталый. Никто из них не заметил ребят, наблюдавших за ними со скамейки.

— У его невесты глаза такие же, как у тебя, — удивленно проговорил Андре, — будто вы с ней сестры.

Марина была поражена. Вот жаль, что у нее нет под рукой зеркальца!

— Такие же глаза… Скажешь тоже!

— А ты поглядись в мои! Увидишь там свое отражение! — предложил Андре.

И Марина стала разглядывать свое отражение в глазах Андре.

— Ничего не видно! Выдумаешь тоже. Я там просто малюсенькая точка.

В эту минуту Эдди с невестой скрылись из виду. Дети слышали только скрип шагов по усыпанной шлаком дороге.

Марина вдруг проговорила:

— Слушай, Андре, а что я про Эдди знаю! Он ведь в тюрьме сидел!

Тут Марина испуганно смолкла и закрыла рот рукой. Андре встрепенулся:

— В тюрьме?..

— Да… — прошептала Марина. — А живет он через два дома от нас.

Андре вскочил и подбежал к воротам. Эдди и его невеста шагали по дороге. Девушка едва доставала ему до плеча. Вдруг оба свернули в сторону и скрылись из виду где-то по соседству с домом бабушки Бухгольц.

Андре перевел взгляд на молоковоз, сверкавший на солнце, и медленно побрел назад, к скамейке. Марина молча смотрела на него. Но он старался не встречаться с ней взглядом.

Ссутулившись, он присел на скамейку.

— Короче, Эдди первый в списке подозрительных лиц, — сказал Андре.

— Да, — нерешительно ответила Марина. Но тут же громко добавила: — А что я про него знаю…

— Что ты знаешь? — нетерпеливо переспросил Андре.

А ведь как лихо Эдди развернул тяжелый молоковоз!

— И здешние все знают, — сказала Марина, — только это было очень давно. Сама я плохо помню эту историю. Я тогда совсем маленькая была. Это уж мне бабушка потом все рассказала. Помню только, подъехал вечером полицейский патруль. Ну и крику тогда было!.. Из машины выскочили полицейские, распахнули калитку и бросились к дому Эдди. А во дворе как раз был он сам и с ним еще двое ребят. Завидев полицейских, ребята, конечно, сразу присмирели, а вот Эдди схватил полено и давай отбиваться! Ему тогда только исполнилось пятнадцать, но он был уже почти такой же здоровенный, как сейчас. Ну и злой же он был! У него даже лицо все перекосилось — не захочешь, а испугаешься. Все-таки полицейские схватили Эдди, и тут прибежала его мать. Она вцепилась в сына и не давала увести.

«За что вы его? — кричала она. — Что он такого сделал?»

Тут начальник патруля громко сказал:

«А ведь ваш сынок наделал дел. Вы, мамаша, сами видели — он и с нами драку затеял. Вот так фрукт! Хоть вы мать ему, но поверьте: грехов у него хватает. Эти мальчишки обчистили пять автомашин на стоянке. Да еще сбили с ног сторожа. Это старого-то человека! Он теперь в больнице лежит с сотрясением мозга. Что, мало, по-вашему?»

Мать Эдди больше не кричала. Полицейские повели ребят к машине. Мать молча глядела, как ее сына втолкнули в кузов.

Машину уже обступила толпа, люди взволнованно переговаривались между собой. Эдди отвернулся: он ни на кого не хотел смотреть, даже на мать.

Бабушка тогда сказала:

«Пойдем, нечего нам тут делать. Матери и без того тяжко. Подумать только, такой был славный парнишка…»

За зеленой полицейской машиной взметнулось облако пыли: лето в тот год стояло жаркое, сухое…

Я никак не могла этого забыть, — продолжала Марина. — Эдди так злобно взглянул на нас, когда машина тронулась с места. Я сразу разревелась, и бабушка долго меня утешала…

Андре молчал.

Сколько же лет прошло с тех пор? Кажется, десять. Немалый срок? Да, совсем немалый.

— Знаешь, у Эдди в сарае настоящая мастерская. Он там без конца возится с мотоциклом. Потому и загородил сарай кустами.

— Придется нам туда заглянуть! — сказал Андре.

Дети снова умолкли, оба заметно приуныли.

Вдруг перед ними, как из-под земли, появилась Маринина бабушка.

— Ой, бабушка! — вскрикнула Марина от неожиданности. — Ты что, на цыпочках к нам подкралась?

Бабушка Бухгольц была маленького роста и худенькая. Собираясь за пенсией, она принарядилась, надела темное платье с цветочками. Но больше всего ее красили белоснежные волосы.

— Я же не индеец, — сказала бабушка. — Просто вы так задумались о чем-то, что ничего не видите и не слышите. Вы, верно, совсем разомлели от жары? А-а-а, так ты опять к нам приехал, Андре?

Мальчик удивился, что старая женщина помнит его имя.

— Я ему про компас уже рассказала, — объявила Марина.

Лицо бабушки Бухгольц помрачнело.

— Ну, вор от этого не разбогатеет… Вот что, я уже проголодалась. Марина, ты сварила картошку?

Девочка вздрогнула:

— Бабушка, я совсем забыла…

— Да что это с тобой? Ты же у меня никогда ничего не забываешь! — Она перевела взгляд с Марины на Андре и улыбнулась. — Тогда бегите, дети, да варите скорей картошку, а я колбасу принесла. А ну-ка живей!

И Андре с Мариной пустились бежать по дороге.

— Я из-за этого компаса никак в себя не приду. А тут еще ты следователя разыгрываешь, — сердито проговорила на бегу Марина.

У калитки Андре покосился на участок, куда только что вошли Эдди и его невеста. Высокая живая изгородь скрывала дом от посторонних взглядов.

…Жареная колбаса пришлась всем по вкусу. В саду под деревьями было знойно. Марина подключила к водопроводной трубе шланг, и из него взметнулись бисерные струйки. Бабушка ушла к себе — в прохладную комнатку.

Вдруг Марина подпрыгнула, словно ее ударило током, и дернула Андре за руку.

— Ты видел собаку?

— Какую еще собаку?

— Большую такую, овчарку!

Андре оглянулся вокруг. Никакой овчарки не было — ни большой, ни маленькой.

— Бывает, — снисходительно сказал Андре. — Это на тебя жара действует.

— Знаешь что! При чем тут жара? Сейчас и правда нечего глаза таращить, сейчас ее нет уже. А вот раньше, когда мы ели колбасу…

И тут Андре вспомнил.

Когда они ели колбасу, из-за калитки показалась огромная собачья голова. Овчарка приналегла передними лапами на дверцу. Бабушка даже побаивалась, как бы пес не открыл калитку.

— Это он жареную колбасу почуял, — сказала Марина.

Пес долго стоял так: припав головой к калитке и навострив уши. Потом раздался негромкий свист, и огромная собака мигом исчезла.

— Ну, слава богу, убежал. Вот страшилище-то! — вздохнула с облегчением бабушка.

— Ну что скажешь? — взволнованно спросила Марина.

— Да, здоровенный пес. Только что ты вдруг подскочила как ужаленная?

— А то, что я нашла еще одного подозрительного! — важно ответила девочка.

— Пса, что ли? — недоверчиво спросил Андре.

— Да не пса! Того, кто свистнул ему, конечно…

И девочка рассказала Андре про чудаковатого профессора, который жил по соседству с их дачным поселком. Его дом стоит посреди огромного запущенного сада; дом этот старинный, с башенкой и эркером, даже напоминает крепость. Кое-кто из местных называет его владельца, профессора, «чокнутым». Обычно профессор выходит на прогулку в сопровождении огромного пса. При этом профессор торопливо шагает по улице, не глядя по сторонам. Женщина, которая одно время ходила к нему убирать, рассказывала, будто у него есть коллекция всяких редких вещей. Там были и подзорные трубы, и модели старинных парусников, и многое другое, о чем та женщина не могла даже толком рассказать, потому что все это были совершенно непонятные ей диковинки. И на всем лежал толстенный слой пыли. А профессор, пока она убирала, ни на минуту не отлучался из комнаты. И если случалось, что она не очень бережно обращалась с какой-нибудь допотопной подзорной трубой, он ужасно сердился. Женщина эта недолго ходила к профессору. Да и кто бы такое выдержал? Ведь коллекция все время пополнялась всякой рухлядью.

Андре присвистнул:

— Откуда же профессор мог знать про ваш компас? И потом, он ведь старый человек. Станет такой таскать вещи из чужой квартиры!

Марина упрямо тряхнула головой:

— Если человеку очень нужно, он что хочешь узнает. А потом, ты же сам говорил: следователь не должен упускать ни одной нити.

Что мог Андре возразить на это?

А жара стояла — сил нет! Красный купальник словно подзадоривал их, и оба подумали, что, наверно, сейчас очень хорошо в прохладной воде бассейна…

— Завтра и начнем поиски, — сказал Андре.

Марина сдернула купальник с веревки, и они побежали к бассейну. По дороге Марина вдруг спохватилась:

— Слушай, а ведь у нас уже двое на подозрении…

— Это только начало. Теперь надо быть начеку и не допускать ошибок, — наставительно произнес Андре.

Весь остальной путь к бассейну, откуда еще издалека доносились крики и шум, дети прошли молча, стараясь держаться тени.

 

ТАЙНА В ОПАСНОСТИ

Скрестив руки на груди, Андре уставился на отливающую зеленью воду бассейна, на рой мелькающих в ней голов. Запах хлора щекотал ноздри. Андре вспомнил пляж у себя в Маркграфенхайде, его золотистый песок. Там в разгар летнего сезона тоже было много народу: кто жарился на солнце, кто резвился в волнах. Но разве сравнить тамошнее многолюдье со здешним аквариумом? И к тому же на родине Андре до горизонта простиралось море.

— Сегодня температура воды двадцать три градуса. Вперед! — весело сказала Марина.

— Угадай, при какой температуре я первый раз искупался в этом году? — спросил Андре.

Марина пожала плечами. Она не отрываясь глядела на воду и то и дело махала кому-то рукой.

— Привет! Привет! — кричала она.

Андре украдкой поглядывал на нее: девочка стояла на краю бассейна, и ее красный купальник ослепительно пылал в лучах солнца.

Андре не отступался:

— Нет, ты угадай!

— Почем я знаю? — ответила Марина. — Я же еще никогда не бывала у моря. Говорят, там вода соленая. Скажи, она правда соленая?

— Твой дед — матрос, а ты не была на море?

— Не была — и не была, подумаешь!

— Когда море так близко, стыдно там не побывать! — кипятился Андре.

Марина прищурилась:

— Скажи, был ты когда-нибудь в Праге?

— Нет, — признался Андре.

— А я была! Как можно не побывать в Праге, когда она так близко!

Андре отвел взгляд. Кто-то медленно взбирался на вышку для прыжков.

— Первый раз я искупался двенадцатого мая. Вода была всего тринадцать градусов, — объявил Андре.

— Привираешь, Андре, — усмехнулась Марина, — при такой температуре можно окоченеть!

— Я не вру, — обиделся он. — Правда, было тринадцать градусов. Отец тоже купался. В тот день штормило. А когда шторм, легче вытерпеть холод. Потому что волны согревают тело. Лучшего массажа не придумаешь!

— Первый раз слышу, — призналась Марина. На миг она даже перестала оглядывать бассейн в поисках знакомых.

— Приезжай к нам! Сама увидишь.

— А что, у нас в бассейне тоже неплохо, — возразила Марина.

«Не бассейн это, а аквариум, — снова подумал Андре, — в аквариуме ведь тоже видно, как плавают рыбы. Он, однако, поостерегся высказывать это вслух — не хотел обижать Марину. А Марина весело улыбалась. Андре вспомнил про пари.

Около бассейна стоял киоск. Там продавались газеты, сувениры, открытки. На открытках бассейн был сфотографирован в разных ракурсах: с вышки для прыжков, с лужайки и с других точек. Здешний народ очень гордился своим бассейном. Надпись на бронзовой табличке сообщала, что столько-то тысяч граждан столько-то лет добровольно работали на строительстве этого бассейна и что это великолепный пример созидательного труда.

Насчет примера это, конечно, верно, тут Андре не мог спорить. Лучше моря ничего нет, думал он, но ведь не скажешь, что оно сооружено человеческими руками.

Он вспомнил про пари из-за этих открыток в киоске. Зачем только он пообещал прислать открытку со штемпелем зоопарка? Хватило бы и обыкновенной открытки из Берлина. Марина охотно расписалась бы на любой, даже на нескольких: одну он послал бы родителям, другую — бабушке, а третью — Хуго, тому самому Хуго, которому отец привез из Москвы тюбетейку. И Андре выиграл бы пари!

Но ведь условие совсем другое: на открытке должен стоять штемпель зоопарка!

А что, если Марине не захочется в зоопарк? Она, уж конечно, сотни раз там бывала. Кто живет в Берлине, наверное, часто ходит в зоопарк. Да, нелегкая задача!

— Ты чего стонешь? — спросила Марина.

Андре вздрогнул. Разве он стонал?

— Это от жары, — быстро ответил он. — У нас на море все время ветер. Когда нет ветра, даже неприятно.

— «У нас на море, у нас на море»! — передразнила Марина. — Сейчас ты у нас, в Берлине. Заладил про свое море! Надоело!

— Ладно, не буду про море, — буркнул Андре.

Все же он не мог без презрения смотреть на эту пахнущую хлором лужу, в которой беспечно плескались люди. Но на всякий случай он отвернулся, чтобы Марина не увидела его лица.

Вдруг кто-то вынырнул из воды у самого края бассейна.

— Марина, привет!

Андре увидел смуглое мальчишеское лицо. Короткие мокрые пряди черных волос прилипли ко лбу.

Марина присела на корточки и схватила протянутую руку. Мальчик рывком втащил Марину в бассейн. Она завизжала, на Андре полетели брызги. Он стоял не двигаясь, только украдкой косился на воду. Фыркая и смеясь, Марина вынырнула и стремительно поплыла прочь, а за ней этот чернявый, только он тотчас ее обогнал.

Андре услышал смех Марины. Он присел на стартовую тумбу. Вот они уже на середине бассейна. Чернявый брызгал в Марину водой, она защищалась. Снова до Андре донесся ее смех. Вообще говоря, это был не смех, а обычный девчоночий визг. Андре весь съежился на своей тумбе: он чувствовал себя несчастным. Тут он вдруг вспомнил, что он хороший пловец, один из лучших в школе. Безупречно выполнив стартовый прыжок, Андре бросился в воду. Прохлада освежила его. Как хорошо, когда тело легко скользит по воде, а руки и ноги ритмично движутся по всем правилам кроля! Конечно, если только уметь плавать кролем. Андре умел.

Сквозь плескавшие в лицо волны Андре увидел чернявого и Марину — казалось, они быстро приближались. Дорожка была свободна. Неужели они так и не заметят летящего к ним стрелой Андре? Он поплыл еще быстрее, словно решил обойти у финиша неуступчивого соперника. Он больше не видел тех двоих и теперь держал курс к краю бассейна. Пусть Марина с чернявым посмотрят, что такое настоящий кроль — может, они оставят свою глупую возню и дурацкий визг.

Рука его ударилась о стенку. Андре вынырнул и вдохнул воздух полной грудью. В глазах защипало от хлора. Марина и чернявый плыли неподалеку у края бассейна.

Они все так же брызгались водой, и Марина смеялась. Выходит, Андре зря старался. А ведь он не только плавал, как торпеда, он еще и нырял чуть ли не лучше всех в классе. Прикинув расстояние до тех двоих, Андре набрал воздуху в легкие. Но потом решил спрыгнуть со стенки бассейна — иначе не доплыть до Марины. Подтянувшись, он вылез из бассейна, а потом прыгнул и уже далеко от стенки ушел под воду. Поймав Марину за ногу, он потянул ее вниз. «Воображаю, какая сейчас рожа у чернявого: была рядом девчонка и вдруг пропала!» — подумал Андре. Перепуганная Марина, отфыркиваясь, вынырнула на поверхность.

— Андре, разбойник! — завопила она. — Улли, видал разбойника? А еще говорит, что он мой друг.

Но сама она смеялась и в отместку стала брызгать в Андре водой. Он так обрадовался, что даже не защищался, а просто нырнул и уже под водой увидел, как в зеленоватой мгле быстро мелькают ноги Марины, которая плыла к спасительному краю бассейна. Все же он и тут опередил ее.

— Фокусник ты, Андре! — сказала Марина. — Ты просто дельфин, а не человек!

Андре засмеялся. Рядом вдруг появился чернявый.

— Отлично ныряешь. Факт!

— А я привычный. Мы на море уйму всякой всячины выуживаем из воды. Знаешь, когда по воскресеньям на парусниках катаются. Очки, к примеру. А как-то раз я даже достал со дна транзисторный приемник. Малюсенький такой, японский. Три раза пришлось нырять. Ну и темно же там было! А все-таки я его достал, — небрежно ответил Андре.

— Наш Андре у самого моря живет, представляешь, Улли? — сказала Марина. В ее голосе мальчику послышалась насмешка.

— Не обязательно жить у моря, чтобы выучиться хорошо нырять, — сказал Улли.

— А сам ты умеешь нырять? — спросил Андре.

Улли стоял на лесенке, которая вела из бассейна. Худой, жилистый, до черноты загорелый. Черный дьяволенок!

— Можно попробовать.

Андре прикинул на взгляд размер бассейна. Метров двадцать, пожалуй, здесь будет в ширину.

— Поплыли! — выпалил он. — Значит, так: переплываем бассейн под водой туда и обратно до середины!

Он знал: придется напрячь все силы. Но на лесенке все торчал этот чернявый. А Марина поглядывала то на него, то на Андре.

Улли спрыгнул в воду.

— Идет, — сказал он. — Пусть Марина будет судьей.

Марина быстро вылезла из воды и присела на краю бассейна.

— Сверху все видно! — крикнула она. — Жульничать не позволю!

Потом вдруг озабоченно взглянула на мальчиков.

— А вдруг вы задохнетесь?

«На кого из нас она посмотрела? — подумал Андре. — Наверно, на Улли. Она знает, что я хорошо ныряю».

— Не задохнемся! — пообещал Улли.

Оставалось условиться, кто поплывет первым.

— Что ж, давай ныряй ты первым, морской волк!

Андре бросил на него не слишком ласковый взгляд.

— Начинайте, артисты! За что деньги плачены? — закричала сверху Марина.

Андре сделал глубокий вдох. Теперь надо рассчитать силы. Не уходить глубоко под воду, но и не плыть слишком близко к поверхности. На той стороне быстро выполнить поворот и, не теряя ни секунды, с силой оттолкнуться от стенки.

Андре сделал все точно так, как задумал. И вынырнул, лишь когда ему показалось, что вот-вот потеряет сознание. Он жадно втянул воздух и с радостью убедился, что проплыл назад даже больше, чем полагалось, — больше половины бассейна.

Он подплыл к краю и взглянул на Улли.

Марина захлопала в ладоши.

— Браво, Андре!

— Я чуть было не заплыл под водой в самую глубь. Ты будь поосторожнее! — сказал Андре, обернувшись к Улли.

— Обязательная программа выполнена! Представитель Берлина — на выход! — гнусавым голосом объявила Марина, совсем как диктор на стадионе.

Улли скрылся под водой. «Успел он хоть набрать как следует воздуху?» — подумал Андре. Он напряженно всматривался в сверкающую гладь воды. Медленно тянулись секунды. Сколько прошло времени — полминуты? Улли все не показывался. Марина даже перестала болтать ногами. Где же он, в самом деле?

Улли вынырнул у самого края бассейна, прямо перед носом Андре.

— Я не стал нырять слишком глубоко. Это и правда опасно, — с улыбкой сказал он.

Марина снова заболтала ногами.

— Ура! Берлин победил в подводном плавании! Ура!

— Поздравляю! — вежливо сказал Андре.

Когда он следом за Улли взбирался по лесенке, тот обернулся к нему.

— Знаешь, я уже много раз бассейн переплывал под водой, — сказал Улли. — Потренируешься — и у тебя тоже получится.

Андре промолчал. Стоя рядом с Улли, он увидел, что тот на полголовы выше его. Но только очень худой.

Марина предложила:

— Давайте погреемся на солнце.

Андре молча шагал рядом с ними, пока те о чем-то толковали между собой…

«Ура! Берлин победил в подводном плавании!» А я-то расхвастался: «Мы — народ привычный… Чего только мы из моря не выуживаем!» Кто знает, может, и тут ребята кое-что выуживают. В здешних местах как-никак пропасть озер».

Андре, как принято говорить, «ушел в себя». Но ведь и это не всегда легко.

Улли вдруг спросил:

— Тебе сколько лет?

— Двенадцать. Дурацкий возраст, — нехотя ответил Андре.

— Значит, я на три года старше тебя, — добродушно проговорил Улли. — Когда тебе будет столько же, сколько мне, ты вдвое больше моего проплывешь под водой!

Андре взглянул на соперника. Тот, значит, пытался его утешить. Надежда, что Марина пойдет с ним в зоопарк и он выиграет пари, а значит, и тюбетейку, казалась теперь несбыточной.

— Вот здесь густая трава, — сказал Улли. — Ложитесь, ребята, вам-то хорошо — у вас каникулы.

И Улли лег в траву на живот. Марина рядом с ним свернулась клубочком, как кошка. Андре нерешительно оглядел обоих. Затем он тоже растянулся на траве рядом о Улли. Марина стала искать клеверный четырехлистник.

И конечно же, Улли вскоре увидел четырехлистник и отдал Марине.

— Счастливчик ты, — сказала Марина.

— Как же, — криво усмехнулся Улли и, откинувшись на спину, уставился в жаркое небо.

Андре видел его лицо: оно было теперь совсем невеселое. Марина же не могла нарадоваться на свой клеверный листок.

«Что бы мне найти этот клевер!» — досадовал Андре.

Но Марина вскоре позабыла про клевер.

Приподнявшись на локтях, она принялась щекотать Улли травинкой, но тот только поморщился, даже глаз не открыл.

Андре от огорчения тоже хотел было закрыть глаза. Но всю сонливость как рукой сняло, когда Марина воскликнула:

— Слушай, Улли, я же совсем забыла тебе рассказать. Знаешь, нас с бабушкой обокрали! Представляешь?

Андре лежал не шевелясь и слушал.

Вот болтунья эта Марина! Могла бы, кажется, соображать! Все сейчас разболтает! На женщин ни в чем нельзя полагаться. Вообще сегодня какой-то нескладный день. И зачем только их понесло в этот бассейн? Лучше бы пошли есть мороженое. У него еще деньги остались. Марина ради мороженого все на свете забудет. А этот Улли, о котором Андре только и знал, что он отлично плавает и ныряет и хорошо знаком с Мариной, — этот Улли, кажется, даже не слушал Марининой болтовни.

Марина же ничего не замечала, даже не видела, что Андре умоляюще смотрит на нее.

— Подлость какая, понимаешь, Улли! Мы даже не представляем, кто вор! Компас для нас — память о дедушке. Ты ведь знаешь про моего деда!

Андре раз-другой громко хлопнул себя ладонью по бедру. Не слышит она, что ли? Могла бы, кажется, понять, что он хочет ее предостеречь!

Но Марина смотрела только на Улли, а тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами в траве и не шевелился.

Может быть, чернявого сморила жара и он уснул? Вот бы хорошо. Но Андре знал Марину: она не отстанет, пока не выложит все подробности.

Тогда Андре вскочил и, показав в сторону вышки для прыжков, закричал:

— Глядите, тройное сальто! Вот это да!

Андре заорал так громко, что Улли с Мариной тоже вскочили на ноги. Теперь все трое глядели на вышку, но, понятно, никакого тройного сальто не увидели!

— Ну и напугал ты меня, Андре, — сказала Марина, — только ничего уже не видно!

— Может, он еще раз прыгнет, — громко усердствовал тот. — Классный прыгун! Какая осанка, какой стиль!

Андре уже сам почти поверил, что видел тройное сальто.

— Мне это ни капельки не интересно, — пренебрежительно заявила Марина, — никакого разнообразия. Вечно одно и то же. Ну, прыгнет человек, а в следующий раз повторит почти то же самое! Выставляют какие-то оценки, но за что — никто толком и не знает!

— Да что ты в этом понимаешь? — заспорил с ней Андре. — Изучила бы сначала правила. И смотреть тоже надо уметь. Разница очень даже большая. Просто ты вертихвостка.

Тут Марина не на шутку рассердилась:

— Это я вертихвостка? Кто бы говорил! Сам, видите ли, завелся, оттого что кто-то там спрыгнул с вышки! А меня обзываешь вертихвосткой!

Андре подумал: «Вот и хорошо! Хоть перестала болтать про кражу! Зато шипит на меня, как кошка».

— Ладно, продолжайте в том же духе! — вмешался Улли. — А кончите ругаться — айда в воду! Холодная вода вам сейчас на пользу! Пока!

— Ты куда? — спросила Марина.

— У меня еще сегодня дела. А я чуть не заснул. Я же не такой счастливчик, как вы!

И он торопливо зашагал по траве.

Андре схватил Марину за руку.

— Не было тройного сальто! И прыгуна не было!

Марина растерянно посмотрела на него.

Андре сердито пояснил:

— Кажется, мы собирались найти вора, который украл компас!

— И что же? — спросила Марина. — При чем тут…

Выпустив ее руку, Андре сел на траву.

— Беда мне с тобой, — безнадежно проговорил он, — мы же условились быть начеку! А ты выкладываешь все как есть первому встречному!

Никогда еще Андре не видел на лице Марины такого неподдельного изумления. Она вскинула голову, брови поползли вверх, а рот чуть-чуть приоткрылся. Андре смотрел на нее и больше не мог уже сердиться. Казалось, она сейчас разревется.

— Так вот почему ты так злобно глядел на меня! — тихо проговорила она. — И выдумал еще про это тройное сальто!

Она присела на корточки рядом с Андре. Откуда-то вдруг прилетел большой пестрый мяч и стукнул Андре в грудь. Он поймал его и кинул назад малышу.

— Хочешь найти вора, — с расстановкой проговорил Андре, — первым делом помалкивай… Ни гугу…

Марина понурила голову. Андре смягчился. Он уже начал забывать этого Улли, который, вынырнув неожиданно из воды, завладел вниманием Марины, а затем так же внезапно исчез, небрежно бросив им: «Пока!»

— Вот видишь, Андре! Плохая я тебе помощница, — вздохнула Марина. — Болтушка я…

Мальчик стал ее утешать:

— С кем не бывает! Да и на этот раз все обошлось. Только уж на будущее смотри: держи язык за зубами.

Марина покорно кивнула.

Теперь вроде все снова пошло на лад. Марина вообще-то покладистая. Хорошо бы теперь сходить за мороженым…

Тут вдруг Марина сказала:

— Ты прав, конечно, только Улли — не первый встречный. Первому встречному я не стала бы рассказывать, что нас обокрали. Улли наш хороший знакомый. И бабушкин и мой тоже.

Вот и опять встал между ними чернявый Улли — тот, что небрежно бросил им «Пока!» и исчез, как полагал Андре, навсегда…

— Ах, вот как! Хороший знакомый, значит! — угрюмо пробурчал мальчик.

— Да, он уже много лет к нам ходит. Он живет вон там, в пятиэтажном доме. Весной и летом он помогает бабушке в саду. И еще колет нам дрова. Улли вообще мастер на все руки. А сейчас он учится на художника-декоратора. Знаешь, как у них интересно на работе! Улли меня туда как-то раз водил.

Андре исподлобья посмотрел на девочку. Она оживленно тараторила и, видно, уже позабыла его упреки.

— Как-то раз мы встретились в городе, — продолжала Марина. — Чисто случайно. На Александерплаце. Мне мама велела купить одну вещь. Вдруг навстречу — Улли. И знаешь, он пригласил меня в кафе-мороженое: там как раз был московский пломбир. Заказал мороженое, совсем как взрослый. Знаешь, Улли любит к бабушке приходить. Дома ему плохо. Он как-то рассказал мне об этом, когда колол дрова. В тот день они с отцом опять поругались. Вообще-то он ему не родной отец. Понимаешь, Андре, мать Улли жила раньше в Западной Германии. Сам знаешь, какие времена были. Она влюбилась там в американского солдата и родила от него Улли. Солдата неожиданно перевели служить в другое место. Несколько раз от него приходили письма из Америки, потом из Кореи. А там тогда шла война, и это письмо было последним. Мать Улли думает, что солдат там и погиб. Иначе бы он наверняка дал о себе знать. Потом, уже гораздо позже, мать Улли вышла замуж за нашего, местного… Улли теперь не один, у него есть младший братик. Только вот с отчимом они совсем не ладят.

Но Андре думал сейчас только о том, что Марина с Улли даже в кафе была и смешно после этого покупать каких-то два пломбира… Андре приуныл. Выходит, Марине есть что вспомнить.

Но что толку грустить! Надо приниматься за поиски. А для этого нужна ясная голова. Андре вскочил.

— Знаешь что, — сказал он, — давай немного поплаваем. А потом заглянем в сад к Эдди. Зачем откладывать дело до завтра? Может, мы уже сегодня что-нибудь узнаем!

— Я буду молчать как рыба! — Марина рассмеялась и показала Андре листик клевера. — Я его сберегу. Может, он принесет нам счастье!

Андре помрачнел. Он взял у нее крошечный четырехлистник. С каким удовольствием он выбросил бы его или смял! Но он вернул листик Марине.

— Предрассудки, — сказал он. — Зачем он нам?

— Просто так, — сказала Марина, — для забавы.

— Ну ладно, забавляйся!

И Андре побежал к бассейну, ни разу не оглянувшись на девочку.

 

ЧТО СКРЫВАЕТСЯ ЗА ВЫСОКОЙ ИЗГОРОДЬЮ?

В ожидании сумерек они играли в роме и пили яблочный сок, каждый выпил уже по три бокала. Андре почти все время проигрывал.

— В прошлом году ты вроде лучше играл, — сказала Марина.

— Просто ты стала мастером, — ответил Андре.

Он не очень-то старался выиграть. Ему хотелось сделать приятное Марине, особенно после того, что произошло сегодня. Пусть это будет его подарок — вместо клеверного листочка.

Они ждали сумерек, чтобы в темноте забраться в сад к Эдди. Андре не терпелось узнать, что же скрывается за живой изгородью. На обратном пути из бассейна ребята медленно прошли мимо дома Эдди. Андре только тогда обратил внимание на эту густую высокую изгородь: кусты росли не вдоль забора, а у самой дачи, почти совсем ее заслоняя.

Если уж человек окружил свой дом такой изгородью, значит, он что-то скрывает от людей. Иначе зачем огораживаться?

— Смотри, как кусты ровно подстрижены, — сказала Марина. — Бабушка говорит: участок у Эдди всегда в образцовом порядке.

Но не это занимало «следователя» Андре. Он собирался произвести вечером разведку. А для этого изгородь была вполне подходящая: такая густая, что за ней легко спрятаться.

Дяде Паулю и тете Лизе Андре сказал, что хочет еще раз наведаться к Марине — они будут сидеть в саду и играть в роме.

— Хорошо, ступай, — согласилась тетя Лиза, — только давайте и мы когда-нибудь тоже сыграем в роме втроем.

Андре заполучил три «джокера» и, собственно говоря, мог бы выиграть. Но он видел, что Марина вошла в азарт, и ему не хотелось напоследок портить ей настроение. Андре решил сыграть в поддавки.

Марина даже присвистнула от удивления:

— Ну и ну! Ты сегодня играешь как младенец!

— Хватит уже играть, — сказал Андре, — нам пора!

Марина сложила карты.

— Через забор полезем? — спросила она.

— Если калитка заперта, придется через забор.

— Тогда, если нас поймают, это будет «незаконное вторжение».

— Что?

— Так это называется. Здесь однажды кого-то судили за это.

— А почему вдруг нас должны поймать?

— Все может быть. Вдруг я оступлюсь… Или ты зацепишься за ограду.

— Я не зацеплюсь. Я уж столько заборов облазил…

— Но в темноте куда труднее лазить.

Андре встал. С него хватит, сколько можно слушать эту болтовню.

— Что ты расхныкалась? Оставайся дома, если трусишь. Мы разве за яблоками в сад лезем? Мы же хотим найти компас, а раз так — надо действовать.

Марина наполнила бокал Андре.

— На, выпей еще. Ты же любишь сок…

Андре выпил. Ему, правда, уже не хотелось, но он пил, как рыцарь, который должен подкрепить силы перед решающим поединком. Потом он резко поставил бокал на стол и вытер рот. Было уже совсем темно. Под деревьями и кустами чернели смутные тени.

— Я возьму с собой фонарь, — сказала Марина.

— Только не включай его зря. И вообще не трусь…

Они вышли из сада. В большой комнате горел свет. Бабушка перебирала старые письма.

По дороге Марина не отставала от Андре ни на шаг. Они быстро приближались к участку Эдди. Андре знал: как бы ни колотилось сердце, робеть нельзя. На участке Эдди было совершенно темно. В потемках живая изгородь казалась еще выше. Калитка оказалась незапертой. Марина тронула Андре за рукав.

— Может, никого нет дома? Тогда нам повезло, — шепнула она.

Андре не ответил. Он напряженно вслушивался в тишину. Ведь когда они толкнули калитку, та заскрипела, правда, не очень громко, но все же отчетливо. Кругом было тихо.

В один миг они добежали до изгороди. Мрак там был еще гуще. Они прижались к кустам; каждый слышал частое дыхание другого. Андре подумал: зачем она бежала по гравию? Ведь какой шум подняла! Если Эдди спит с открытым окном и к тому же не успел крепко заснуть, он наверняка проснется. Несколько минут они просидели в кустах затаив дыхание и не двигаясь. Теперь Андре уже лучше различал все вокруг. Живая изгородь тянулась вплоть до соседнего забора. Должен же в ней где-нибудь быть просвет!

— Сарай где? — шепотом спросил он Марину.

— Сарай, наверно, пристроен к дому.

Андре пополз вдоль изгороди. И правда, у забора была лазейка. Просунув в нее голову, он увидел неясные очертания дачи. И тут же окаменел от ужаса. В потемках вспыхнула и погасла красная точка. Затем послышался стук, словно кто-то поставил на камень стакан или бутылку. Потом у дверей дачи снова вспыхнула красная точка.

Кто-то сидит там и курит, сообразил Андре. Он даже различал очертания громоздкого кресла и силуэт сидящего в нем человека. Пожалуй, Андре не столько различил, сколько угадал это.

Сигарета время от времени вспыхивала и гасла.

Андре осторожно уполз под сень изгороди.

— Не везет, — шепнул он на ухо Марине. — У входа в дом сидит Эдди и курит.

— Эдди?

— А кто же еще?

Марина проползла мимо Андре, долго всматривалась в сторону дачи, а затем так же ползком вернулась назад.

— Это не Эдди, — прошептала она. — Это его отец. Он сидит в кресле-каталке.

— Отец? Первый раз слышу!

— А он долго был в больнице. Очень долго. Значит, выписали его.

— Плохо дело. Сидит себе там и курит.

— Он тяжело болен, — пояснила Марина, — еще со времен войны. Помню, раньше он ходил без палки. Теперь он почти калека. Наверно, стал совсем плох.

— Что же нам делать? — зашептал Андре. — Кто знает, когда он пойдет спать? Может, поздно ночью. А может, у него боли, и он вообще не уснет.

— Ничего не поделаешь, — растерянно сказала Марина.

Они сидели за кулисами. Обоим было обидно отступаться от своей затеи: сарай с инструментом и разным барахлом был совсем рядом.

Вдруг послышался треск мотоцикла. Луч фары запрыгал по дороге, вырывая из мрака то деревья, то кусты.

Андре прислушался: это был мощный мотоцикл.

Перед самым участком он остановился.

Андре шепнул Марине:

— Лезь в кусты, живо!

Это мог быть только Эдди. Ну и влипли они! Только без паники.

Дорожка, по которой Эдди пойдет к даче, была всего лишь в нескольких метрах от того места, где спрятались Андре с Мариной. Но Эдди не знает, что у него в кустах притаились незваные гости. К тому же он, кажется, не один, с ним та самая девушка.

— Открой калитку, Ютта. Мне надо завести эту колымагу в сарай, — сказал Эдди.

Ютта отворила калитку. Луч света перескочил через изгородь, Андре с Мариной еще плотнее прижались к земле, стараясь не дышать.

— Отец уже спит? — спросила Ютта.

— Да что ты! Просто бережет электроэнергию. Кому это нужно! — пробурчал Эдди.

Он повел мотоцикл к даче, луч света зашарил по участку, и от этого стало совсем жутко. «Прямо как в театре, — подумал Андре, — когда на сцене освещены декорации. Он снова отполз к лазейке в кустах. Свет теперь упал на дверь дома, перед которой, всего в нескольких шагах от Андре, находился отец Эдди. Ужас охватил мальчика. Старик неподвижно сидел в кресле: крупное бледное лицо, густые седые волосы, иссохшее, скрюченное тело. Эдди включил лампу над входом. Высокий широкоплечий детина склонился над стариком — трудно было поверить, что это отец и сын.

— Ты что сидишь в потемках?

— А на кой мне свет!..

— Отец, врач ведь говорил, что тебе нельзя пить. А ты опять?..

С трудом вытащив из-под кресла бутылку, старик швырнул ее о каменную плиту — бутылка разбилась на мелкие кусочки.

— «Врач, врач»!.. — хрипло крикнул он. — Почему это он запрещает мне глоток вина? От него хуже не станет. Сам видишь: я — калека. Эти врачи даже не могут вынуть из позвоночника осколок. Крохотный такой осколочек. Чем глоток спиртного хуже морфия? Да где тебе понять! Ничего ты не понимаешь. Я тоже когда-то был таким, как ты. Пока меня не доконал осколочек. Крохотный такой, будь он проклят! Оставьте меня в покое! Потушите свет. И убирайтесь!

Старик понурил голову и уставился в землю. Он был совсем без сил. Эдди постоял немного, не зная, что сказать. Затем он грузно повернулся и покатил мотоцикл к сараю, который и правда был совсем рядом.

Значит, вот где сарай! И даже дверь приоткрыта! Но Андре был так потрясен увиденным, что не сразу все это сообразил. Марина тоже все видела и слышала, и ее тоже пробирала дрожь.

— Андре, давай уйдем отсюда, — прошептала она.

Он сжал ее руку.

— Нельзя. Они нас увидят. Лежи и не шевелись.

Ютта принесла из дома совок с веником и начала собирать осколки. При этом она подошла к кустам совсем вплотную.

Прислонив мотоцикл к сараю, Эдди исчез за дверью. Послышался звон металла — это Эдди что-то переставлял в сарае с места на место.

И снова Андре отвлекся. Отличный мотоцикл у Эдди! И в отличном состоянии — это каждому ясно, кто в этом понимает. А уж Андре-то понимает! Но ведь мотоцикл стоит уйму денег — это Андре тоже известно, ему отец говорил.

— Потушите вы, наконец, свет или нет? — крикнул старик.

Выйдя из сарая, Эдди закрыл за собой дверь и подбежал к отцу.

— Сейчас будем ужинать. Ютта купила семгу. Ты же любишь семгу, — сказал он.

Старик не ответил.

Эдди и его невеста вошли в дом, и лампа над входной дверью погасла. Значит, кухня была в другом конце дома.

Марина шепнула Андре в самое ухо:

— Теперь нас никто не заметит. Бежим!

Андре колебался. Вдруг отец Эдди передумает и все же отправится ужинать? Или, может, он уснул? Но Марина уже поднялась с земли. Андре ничего другого не оставалось, как последовать ее примеру. Вообще-то он и сам рад был выбраться из этого сада, тем более что, пока он лежал в кустах, его искусали комары. Пригнувшись, Марина снова побежала к калитке по гравию, и он заскрипел у нее под ногами.

— Кто там? Стой! В саду кто-то есть! — вдруг закричал отец Эдди.

Андре резким ударом распахнул калитку и вытащил онемевшую от ужаса Марину на дорогу. Калитка осталась открытой. Андре в два прыжка вернулся назад и прикрыл ее. Снова вспыхнул свет.

— Что с тобой, отец? Тебе плохо? — послышался голос Эдди.

— Кто-то был сейчас в саду! Я слышал!

— Да кто там мог быть? В такой поздний час! Может, это просто приблудная кошка, — успокаивал его сын.

— Что ты плетешь! Я же слышал шаги, — упорствовал старик.

— Бежим! — приказал Андре.

И было самое время, потому что Эдди, чтобы успокоить отца, пошел к калитке.

Дети помчались по дороге к воротам поселка. В комнате бабушки Бухгольц еще горел свет. Не так уж много времени прошло с тех пор, как они отправились в свой необычный поход. Зеленая скамейка у ворот пустовала. Мимо проезжали ярко освещенные трамваи, весело взвизгивая на повороте. Дуговые лампы светились белесым, почти дневным, светом.

— Все это как страшный сон, — проговорила Марина.

— Какой еще сон?

— Я говорю об отце Эдди и вообще…

— Нелегко будет пробраться в сарай, — сказал Андре.

— А невеста Эдди, она ничего…

— Нам надо пробраться в сарай, — твердил свое Андре, — у него там куча металлических вещей. Я слышал, как он их ворочал.

Марина показала на бело-голубой молоковоз, который стоял на другой стороне улицы.

— Скоро Эдди опять отправится в путь.

— Нелегкая работа, — сказал Андре, — каждую ночь за баранкой.

Дети умолкли. Каждый думал о своем, но все же мысли обоих неотступно возвращались к тому, что они пережили за последний час.

Андре был упорным, как все жители приморского края: что задумают, того добьются.

— Сарай не запирается — это точно, — проговорил он.

— Тише, они идут сюда, — предупредила Марина.

И правда, распознать бас Эдди было нетрудно.

Андре с Мариной резко откинулись назад: тень кустов, росших позади скамьи, спрятала их.

Эдди и Ютта остановились у ворот. Эдди был в той же потертой кожаной куртке. В одной руке он нес портфель, другой держал под руку свою невесту. Дети опять подумали: какая она маленькая и хрупкая рядом с верзилой Эдди!

— Дальше я не пойду, — сказала она, — боюсь оставить отца. Тяжело смотреть, как он мучается.

— Часто он сам мучает нас без всякой надобности. Отец устал бороться, потерял всякую надежду.

— А есть ли вообще надежда, Эдди?

— Надежда всегда есть. Человек не должен сдаваться. Доктор очень старается. Я с ним говорил… Но отец часто прикладывается к бутылке.

Девушка повернулась к Эдди и вскинула на него глаза.

— Ты так мало спал, Эдди. Будь осторожным.

— По ночам на дорогах пусто. Да и я все-таки отдохнул. Должны же мы хоть когда-то побыть вдвоем. Хороший у нас сегодня был день, правда?

— Да, очень хороший, — тихо отозвалась Ютта.

Эдди приподнял ее вверх и поцеловал.

— Ну, мне пора, — сказал он и пошел к молоковозу.

Вдруг он обернулся, похлопал по своему портфелю и сказал:

— За этот товар кое-что дадут. Я нашел покупателя, он уже ждет не дождется. Вот обрадуется старик!

— Будем надеяться, — ответила Ютта. — Хорошо бы!

Андре вздрогнул. Как завороженный следил он за человеком в кожаной куртке. Эдди забросил в кабину портфель, включил фары и начал осматривать машину, проверяя, все ли в порядке.

В голове у Андре лихорадочно проносились мысли: «Покупатель ждет не дождется. Чего? Того, что лежит в портфеле. Что же это? Он сказал, что за товар дадут деньги. Какой товар?»

Хлопнула дверца кабины, взревел мотор. Ютта по-прежнему стояла у ворот. Опустив оконное стекло, Эдди высунул голову наружу, Ютта помахала ему рукой. И лишь когда красные огоньки машины скрылись из виду, она торопливо вбежала в ворота.

— Как они любят друг друга! — сказала Марина.

Андре искоса посмотрел на нее. Марина вся подалась вперед. Яркий свет дуговых ламп осветил ее лицо. «Она уже начисто забыла и про компас и про все наши планы», — подумал мальчик.

— Боюсь, твой компас исчез теперь навсегда, — громко сказал Андре.

Словно очнувшись от сна, Марина недоуменно взглянула на него.

— Почему, Андре?

Он сердито спросил:

— Разве ты не слышала, что Эдди крикнул на прощание своей Ютте?

Марина не сразу вспомнила, что сказал Эдди, а когда вспомнила, не могла понять, при чем тут компас.

— Он увез компас в своем портфеле. И где-то его уже ждет покупатель. Подобные дела так и обделываются.

— Вот ужас! Не может этого быть, Андре!

— В детективной истории все может быть, — наставительно произнес Андре. — Такое бывает, что и во сне не приснится!

Марина спросила упавшим голосом:

— Что же нам теперь делать?

Вскоре они простились — тоже здесь, у ворот. Только что Андре не садился на бело-голубой молоковоз и не увозил в кожаном портфеле никаких сокровищ. Он просто прошел два квартала до дома тети Лизы и дяди Пауля и, как ни обременительны заботы следователя по уголовным делам, вскоре уснул в своей уютной комнате.

Марина же, вернувшись домой, еще застала бабушку за той же работой: она просматривала старые письма и фотографии. Бабушка основательно готовилась к поездке на военный корабль.

— Надо же толком все рассказать матросам! Про Вильгельма и про события тех лет! Завтра поедем на дедушкину могилу. Можешь взять с собой Андре, если он захочет.

— Он наверняка захочет, — сказала Марина.

Она даже и не вспомнила, что в таком случае они не смогут заняться поисками компаса.

Марина не сразу уснула — столько было происшествий за этот вечер. И вот еще к чему упорно возвращались ее мысли: в одном из соседних домов, совсем рядом, спит Ютта, девушка с красивыми волосами, из-за которых Марина ей вчера позавидовала. А может, Ютта сейчас вовсе не спит, а прислушивается, как в соседней комнате стонет и клянет свою несчастную долю больной старик… Интересно, как Ютта познакомилась с Эдди?

 

ПОЕЗДКА — ТОЛЬКО НЕ В ЗООПАРК…

На другое утро Андре опять пришел к Бухгольцам. Войдя в сад, он не поверил своим глазам. Неужели это Марина так чинно сидит у стола? Где ее линялые джинсы и желтый свитер? На ней сегодня светлое платье, в волосах красная лента, на ногах новые сандалии.

— Ты по какому случаю так нарядилась? У кого-нибудь день рождения?

— Мы едем в город. Хочешь с нами?

Кто упрекнет Андре за то, что он сразу же подумал о зоопарке, как только услышал эти слова: «Мы едем в город». Проснувшись сегодня утром, он первым делом взглянул на стенной календарь и подсчитал, что до условленного срока осталась ровно одна неделя. Воскресенье не в счет — он поедет за город с дядей Паулем и тетей Лизой. Вообще-то Андре ничего не имел против этой поездки, просто она нарушала его планы. А из Марининых слов он понял, что они о бабушкой отправляются вовсе не в зоопарк.

— Мы едем в город, — сказала Марина.

— В город? В такую жару?

— Бабушка хочет съездить на дедушкину могилу.

— На могилу Вильгельма Бухгольца?

— Да. У дедушки необычная могила. Но если тебе неинтересно, оставайся.

— Нет, почему же, я хочу с вами, — сказал Андре, по-прежнему недоумевая, зачем надо ехать в город именно сейчас, в такую жару, да и поиски компаса придется отложить.

Однако он не стал возражать: в глазах у Марины заплясали сердитые огоньки, а когда она такая, с ней лучше не связываться.

— А это ничего, что я в таком виде? — спросил он.

— Ты о чем?

— Ну как я одет. Ты-то сегодня нарядная.

— Нравлюсь я тебе? — спросила Марина.

— Ничего, сойдет, — буркнул Андре. Он совсем еще не привык к этой новой Марине — в платье.

— «Ничего, сойдет»! Разве так говорят?..

Ну вот, уже и обиделась. Врать, что ли, он должен, лишь бы угодить девчонке? Оба умолкли, а ведь им еще надо было бы обсудить, как дальше искать компас.

Может, Марина передумала? Вчера, когда они прятались в кустах, а отец Эдди раскричался и грохнул бутылку оземь, она вся тряслась от страха. Конечно, тут всякий испугается. Но можно ли из-за этого прекращать поиски?

Печальные мысли Андре прервала бабушка, неожиданно появившаяся в дверях.

— Ну, пошли, — сказала она.

Андре удивился: значит, бабушка сама захотела взять его с собой! Не иначе, Марина хвалила его.

На бабушке была соломенная шляпа с широкими полями. И эта шляпа была ей явно к лицу. Она надела ее чуточку набок, так что с одной стороны выглядывали седые пряди.

Бабушка старательно заперла дверь дачи, а затем садовую калитку.

— Вот как я теперь стала бояться людей, — сказала она. — Стыд какой!

Андре значительно посмотрел на Марину, словно желая сказать: «Видишь! Нельзя забывать о компасе. Мы должны во что бы то ни стало найти вора. Чтобы твоя бабушка снова верила людям и не запирала калитку!» Но Марина будто не замечала его взгляда. Не замечала она и молоковоза, стоящего у ворот поселка.

Что же все-таки было в портфеле у Эдди? Неужели Марина обо всем позабыла?

Бабушка не проронила ни слова, пока трамвай вез их к центру города. Андре украдкой следил за ней. Он понял, что сейчас она думает о своем муже…

На одной остановке он заметил большой щит. На нем были нарисованы огромные львы и тигры с разинутой пастью. «Посетите зоопарк!»

Мальчика внезапно осенила счастливая мысль, и он подтолкнул Марину локтем.

— Гляди, какая афиша! А стоит ли вообще туда ходить?

Марина искоса взглянула на него.

— Ты же был там в прошлом году.

— Да, конечно… Помню, бродили мы там несколько часов… Одни лужайки, да деревья, да два-три верблюда.

Марина обернулась к Андре.

— Два-три верблюда! Совести у тебя нет! Наш зоопарк славится на всю Европу! Да что там Европа — на весь мир!

Андре спокойно сказал:

— Я же просто так спросил. Я ведь нездешний.

— Зато я здешняя, — обиженно возразила Марина. — Включил бы в воскресенье утром приемник: в это время директор зоопарка всегда рассказывает про зверей.

— Слышал я твоего директора. Он добрых полчаса распространялся про каких-то австралийских кур.

Тут Марина рассердилась не на шутку:

— А вот я слышала, как он про ослов рассказывал, редкостных ослов!.. Ну и что? Чем тебя не устраивают куры? Или, по-твоему, животное обязательно должно быть размером со слона?

Трамвай уже отъехал от остановки, и афиша с рычащими львами и тиграми исчезла из виду. Андре понял, что теперь самое время направить разговор в нужное русло.

— Куры — тоже животные, — согласился он. — Вообще-то тебе, конечно, лучше знать, есть ли что стоящее в зоопарке.

И вот наконец прозвучали слова, которых он так ждал:

— Хочешь, пойдем в зоопарк?

— А успеем? — осторожно усомнился Андре.

— Почему бы и нет?

— Сама знаешь.

— Ах, ты вот о чем! Неужели мы не выкроим каких-нибудь два часа! На той неделе и пойдем. Договорились?

— Ладно, — сказал Андре.

Это была победа. Еще можно, пожалуй, выиграть пари. Перочинному ножику уже ничто не угрожает. А за тюбетейкой вроде достаточно протянуть руку. В ту минуту Андре был склонен считать себя умней Марины. Разве не ловко он ее перехитрил? А все потому, что знал, как вывести ее из себя.

Об одном только забыл Андре: Марина ничего не знала о его споре с Хуго. Она и не подозревала, что ее подпись на какой-то открытке решит судьбу перочинного ножика и тюбетейки. Занятый своими мыслями, Андре все же услышал, как бабушка сказала:

— Пора выходить!

Посреди города был зеленый остров. Могучие деревья отбрасывали густую тень, манили изумрудные лужайки. Бабушка стала медленно подниматься по одной из тропинок: зеленый остров в центре города раскинулся на холме.

Обычно бабушка ходила куда проворнее. Но сейчас она шла медленно-медленно, может, потому, что где-то совсем близко была могила матроса Вильгельма Бухгольца.

— Где мы? — спросил Андре.

— Во Фридрихсхайне, конечно, — удивленно ответила Марина.

— Откуда мне знать?

— Верно, Андре, извини.

Бабушка ускорила шаг. Андре вдруг увидел матроса с ружьем в руках. Эта фигура из темной бронзы застыла, словно страж, у входа на кладбище. Отворив низкие ворота, бабушка направилась к ряду могил неподалеку от входа.

Андре огляделся вокруг. Деревья осеняли кресты и могильные плиты. На железных крестах была ржавчина.

— Это кладбище мартовских бойцов — сказала Марина.

Андре вспомнил, что он читал о революции, которая была здесь в Берлине больше ста лет назад.

Бабушка заговорила, часто дыша, — наверно, ее утомил подъем:

— Берлинцы сложили тогда тела павших прямо перед дворцом. Королю пришлось выйти и поклониться им. Представляете — королю! По тем временам это было невероятно. Мне про это еще моя бабушка рассказывала. Его величество король вынужден был поклониться народу!

— На здешнем кладбище лежат жертвы мартовских событий, сто шестьдесят восемь человек, — добавила Марина. — И еще девять красных матросов.

У одной из могил бабушка остановилась. Наклонившись, она стряхнула с могильной плиты ветки и листья, наметенные ветром.

Андре прочитал на плите имя Вильгельма Бухгольца. Вот где, значит, его могила! Спору нет, могила необычная.

Вынув из сумки букет летних цветов, бабушка положила его на серый могильный камень. Цветы заиграли переливом красок. Бабушка выпрямилась и, обратившись к Андре, продолжала:

— Думаешь, я довольна была, когда моего Вильгельма решили похоронить здесь, на холме? Мне хотелось, чтобы он был поближе к нам, на старом кладбище, где покоится моя мать. Но потом, знаешь, я все же смирилась с этим. Правильно, конечно, что могила Вильгельма здесь. Люди не должны забывать ни его самого, ни того, что он сделал. Он мечтал о победе народа, за это он боролся, за это отдал свою жизнь. Никогда, Андре, я не забуду тот день, когда его перенесли сюда. Стоял сильный мороз, валил снег — весь город был в снегу, словно в погребальном саване. Но людей было здесь, людей… тьма! Тысячи и тысячи пришли сюда. Ни слова не было слышно, только скрип шагов по снегу. Такого, Андре, век не забудешь. Только вот будь у тех, кто пришел на его похороны, в свое время ружья!.. Тогда бы, наверное, не погиб мой Вильгельм. И другие красные матросы тоже…

Бабушка замерла у могилы. Широкая соломенная шляпа затеняла ее лицо. Теперь Андре не видел ее глаз. Мальчик подумал: наверно, вот так эта старая женщина будет говорить с матросами народного флота. И ему захотелось во что бы то ни стало быть при этом.

Голос у бабушки дрогнул.

— А уж после моего Вильгельма… сколько людей по-гибло за наше дело! Тогда, в тот холодный январский день, когда хоронили Вильгельма, никто из нас не поверил бы в это. Никто.

Она поправила букет полевых цветов, горевших на сером камне плиты, и направилась к воротам. Поглощенная своими думами, она не заметила, что Андре хотелось подойти еще и к могилам героев мартовских событий.

Уже из окна трамвая Андре оглянулся назад, на верхушки деревьев, раскачивавшиеся под ветром, и снова подумал: «Кто же этот негодяй, что украл у бабушки легендарный компас?» Он посмотрел на Марину, стараясь отгадать ее мысли. А Марина сейчас ела вишни из кулька, который бабушка вынула из своей бездонной сумки.

— Хочешь вишен? — спросила Марина.

— Можно.

Марина выбрала две пары темно-красных вишен, ловко навесила их ему на уши и рассмеялась. Андре густо покраснел. По счастью, в трамвае было мало пассажиров, и никто не смотрел в их сторону.

— Это еще что за шутки! — сердито сказал он, сдернув с ушей вишни. Он даже не знал, что теперь с ними делать: съесть или положить назад, в кулек?

— А тебе идет! Сразу стал похож на пирата! Знаешь, у пиратов в ушах всегда были серьги величиной с браслет! А почему ты не хочешь быть пиратом? Ты же вырос у моря!

— Чепуха! — отмахнулся Андре и быстро съел сочные красные вишни. «Наверно, Марина часто навещает деда, — подумал он. — Наверно, она много раз бывала с бабушкой на кладбище».

— Да ты не стесняйся, бери еще. Вишни вкусные.

И Андре ел вишни. Ел молча…

…Бабушка остановилась на мосту. Андре уже простил Марине ее проделку. Его властно захватила панорама большого города. Особенно понравилась ему громадная телебашня. Чтобы увидеть ее шпиль, надо было запрокинуть голову.

— Вот какой у нас город, — тихо произнесла бабушка и прислонилась к перилам.

— А мне было бы страшно там, наверху! — сказала Марина.

— Почему? — спросил Андре.

— А тебе нет?

— Не знаю. Только я бы не подал виду. Зато оттуда весь город как на ладони.

— А я бы тоже не подала виду! За кого ты меня принимаешь? — возмутилась Марина.

— Ладно, раз так — порядок! — поспешил успокоить ее Андре.

Марина показала на Красную ратушу.

— Раньше она казалась очень большой, а теперь видишь, какая она маленькая рядом с телебашней.

— Зато она вся из красных кирпичей, — сказал Андре, — такое редко встретишь!

— Еще бы! У нас все редкостное!

— Ну уж, положим, не все! — возразил Андре. «Что-то слишком она расхвасталась», — подумал он.

— Зачем же ты приезжаешь к нам, если тебе здесь не нравится? — ехидно спросила Марина.

Андре не нашелся что ответить, только махнул рукой.

А про себя твердо решил больше не заводить с Мариной таких споров. Сейчас главное — осмотреть город, чтобы потом Дома рассказать о Берлине. Первым делом надо разглядеть как следует телевизионную башню.

— А башня качается? — спросила Марина.

— Да что ты! Она же из бетона!

— Скажи пожалуйста! А с чего ты взял, что бетонная башня не может качаться? Кто это тебе сказал?

Позабыв о своем решении, Андре уже собрался было объяснить насмешнице, что стальные конструкции могут колебаться, а вот бетонная нет. Однако он не успел ничего сказать.

— Подите-ка сюда! — вдруг позвала их бабушка.

Она все еще стояла у перил моста и держалась за них одной рукой, словно нуждалась в опоре.

— Что с тобой, бабушка? — испугалась Марина.

Андре тоже был озадачен. Правда, что с ней? Такой он ее еще никогда не видел. Обычно глаза ее светились лукавой, добродушной усмешкой.

Бабушка привлекла к себе Марину и, показав куда-то на середину моста, сказала:

— На этом мосту убили твоего деда. Вон там.

Марина и Андре посмотрели на мост, потом снова на бабушку. По мосту мчались автомобили, огромный двухэтажный автобус на миг заслонил солнце. Смеялись прохожие. С неба доносился гул самолета.

— Так, значит, здесь это было, — наконец проговорила Марина. — На этом самом мосту. Мы с тобой сколько раз здесь проходили! Но ты никогда не говорила мне, что это здесь.

— Теперь ты уже большая, Марина. Теперь ты все поймешь. Я бы и не пришла сюда, не вздумай матросы дать своему кораблю имя Вильгельма. Я от этого даже сон потеряла. Давно так не волновалась.

— Это ведь под рождество случилось? Да, бабушка?

Улыбка погасла на лице Марины, горели одни лишь глаза, большие, пытливые.

По мосту проносились машины, а внизу под ним текла река Шпрее. Из-под моста вдруг бесшумно выплыла длинная баржа; тихо плескалась вода о мощные стены Манежа. В 1918 году на этом самом месте разыгрались бурные события, о которых Андре знал только из учебника истории. Теперь здесь мчались автомобили, с неба долетал гул самолета, заглушаемый свистками постового, регулирующего движение. С той поры прошло уже более пятидесяти лет. Более полувека…

— Это было в декабре, — запинаясь, начала бабушка Бухгольц. Она показала на мрачное здание Манежа. — Вон там квартировал Вильгельм со своими боевыми товарищами из Народного морского дивизиона. И в императорском дворце напротив ему тоже доводилось бывать. В те дни он почти не заходил домой. Моряков из Народного дивизиона хорошо знали в городе. Простые люди всегда могли рассчитывать на их помощь и защиту. Зато офицерское отребье и все буржуи знали: если пикнут, получат по шее. Поэтому весь этот сброд люто ненавидел красных матросов…

Я расскажу вам про мою последнюю встречу с Вильгельмом. Вот здесь, на мосту, мы виделись с ним последний раз. Как раз на этом месте… Стояла холодная, сырая погода, хотя до рождества оставался всего один день. Времена были трудные, но я все же раздобыла елку. Привезла ее из-под самого Эркнера. Твой отец, Марина, был еще совсем маленький, но я хотела, чтобы он полюбовался на горящие свечки. Поджидая Вильгельма, я старалась получше украсить елку.

А Вильгельм неожиданно объявился двадцать второго декабря: «Рождество отменяется, Анна. Наш взвод будет охранять Манеж. Так надо, ты не горюй. А на второй день рождества я буду дома. Я кое-что привез тебе к празднику. Как приду, сварим пунш. Только вот гвоздики надо бы раздобыть. А не то какой это пунш!» Так он сказал, полюбовался на малыша в колыбели и протянул ему палец. Малыш уцепился за него своими ручонками. Вильгельм рассмеялся: «Гляди, как он хватает! Крепкий паренек. Весь в отца, Анна!»

Потом я пошла провожать Вильгельма. Проводила вот до этого самого места. Было холодно, сыро, и я закуталась в черный платок. Помню, остановились мы на мосту: я не хотела идти внутрь, в Манеж, чтобы меня видели товарищи Вильгельма. Мне хотелось только, чтобы Вильгельм меня поцеловал на прощанье. Да и надо было скорей бежать домой: ведь я оставила малыша совсем одного. Поцеловал меня Вильгельм… А на прощанье он сказал: «Будь здорова, Анна. До скорого. Послезавтра к обеду буду дома. Вскипяти воды в большом котле. Буду мыться не меньше часа. А потом, Анна, будет и у нас с тобой праздник!» И он побежал через мост к Манежу. Все это я сейчас помню, точно это было вчера. Вильгельм на бегу спрятал руки в карманы матросской куртки. Бескозырки у него не было, он выбросил ее еще в ноябре, когда ее продырявила шальная пуля. Теперь на нем была мятая серая фуражка — он первое время все никак не мог к ней привыкнуть. У ворот Манежа он снял фуражку и помахал мне. Потом показал на какое-то окно в здании Манежа, прямо над воротами, и засмеялся. Из окна торчал пулемет: вид у него был грозный. Кажется, я тогда даже перекрестилась, так жутко мне стало. Потом Вильгельм исчез. Живым я его больше не видела.

Бабушка смолкла. Андре обернулся к Манежу, Марина тоже. Но теперь был не декабрь, теперь было лето. Бабушка не куталась в платок. От асфальта веяло жаром.

Андре тихо проговорил:

— Под рождество здесь были бои. Я про это читал.

Бабушка продолжала:

— Да, в те дни кругом стреляли. Как раз в сочельник. «Мир на земле и в человецех благоволение» — так ведь должно быть под рождество. Да, оставила я малыша у соседей, а сама помчалась в город. Идти было далеко: мы жили тогда на северной окраине Берлина. К центру меня не пропустили. «Стой! Ни с места! Стрелять буду!» Кругом серые каски… Тут я все поняла… Кайзеровский генерал и его войска хотели задушить правду простых людей. Этой правды господа страшились как огня. Я места себе не находила — так боялась за Вильгельма. Ведь он был там, куда стреляли пушки. Я тогда была совсем молодая. Я молилась и плакала. Лучше бы я осыпала этих негодяев проклятиями. Но они просчитались. Они хотели выкурить матросов из Манежа, а им это не удалось. Орудия грохотали по всему городу. И это всколыхнуло рабочих. Раз господа нарушают «мир на земле», то и рабочие не дадут себя в обиду. Со всех сторон к центру города потянулись колонны. Их не задержишь окриком: «Стой! Стрелять буду!» И они разогнали белую банду. Вот как мы были тогда сильны! Если бы нам и потом быть такими же сильными! Если бы… Я одной из первых прибежала в Манеж. Кругом были измученные, усталые люди. У многих на голове — окровавленные повязки. Все ликовали: выстояли! Но у меня в душе росла тревога: я нигде не могла найти Вильгельма. Сотни людей сновали взад и вперед. Они подбирали брошенное врагами оружие и раздавали его бойцам. Но Манеж-то огромный. Вы только поглядите на него. А дворец и того больше был. Может, Вильгельм во дворце? Как-никак он же командир. Но я и там его не нашла. Наконец я решилась спросить одного из матросов. Он ничего не ответил, только печально взглянул на меня. И я поняла: Вильгельма нет в живых. Меня повели во двор. Там, на носилках, под брезентом, лежали убитые. Я потребовала, чтобы мне показали Вильгельма. Я не плакала. Я словно окаменела от горя. Казалось, Вильгельм просто уснул — так спокойно он лежал. Только очень бледный был. Я долго-долго стояла так. Они всё хотели меня увести. А потом я упала… После мне рассказали, что пуля настигла Вильгельма на мосту. Он пополз навстречу врагу: хотел гранатой накрыть их пулемет. Кажется, он добился своего, но враги тоже умели целиться. Товарищи вынесли его с моста. Однако было уже поздно… И вот с тех пор прошло уже больше полувека…

Лето. Жара. Трое стоят на мосту, под которым течет река Шпрее.

Рядом со входом в Манеж они увидели мемориальную доску. Бабушка вынула из своей сумки еще один букет и протянула Марине.

— Положи его вон туда, около мемориальной доски. В память о твоем деде. В память о всех, кто здесь погиб в то время.

Андре прочитал надпись: «В дни революции 1918 года здесь пали смертью храбрых бойцы Народного морского дивизиона». Мальчик пожалел, что у него нет с собой букета.

Молча пересекли они широкую площадь. Андре оглянулся. Под ослепительно ярким солнцем стоял Манеж. Как крепость.

— Что-то сильно сегодня припекает! Хорошо бы полакомиться мороженым, — вдруг предложила бабушка.

Андре удивленно посмотрел на нее. Мороженое?

Бабушка ускорила шаг.

На Унтер-ден-Линден они отыскали кафе на открытом воздухе. Мороженое там было превосходное.

Когда бабушка отошла от столика, Андре сказал:

— Мы должны вернуть бабушке компас. Позор и чума на голову вора!

— Позор и чума! — повторила Марина.

Это выражение Андре вычитал в книжке про пиратов, и оно ему очень понравилось.

Но сегодня, после того что бабушка рассказала им на мосту через Шпрее, он произнес эти слова как клятву.

Позор вору!

Да, но кто же вор?

 

НЕ ВИДАВ ВЕЧЕРА, И ХВАЛИТЬСЯ НЕЧЕГО

Стоит ли ехать за город на прогулку, когда ехать не хочется? Надо сказать, в тот день была настоящая воскресная погода. Тетя Лиза радовалась ей — ведь всю неделю она проработала в конторе, в самом центре города. Дядя Пауль любовался лесом, вот только при виде сплетенных сердец и имен, вырезанных на коре деревьев, он приходил в ярость.

Они вкусно пообедали в лесном кафе, и особенно хороши были взбитые сливки, свежие и не слишком приторные. Журчали ручьи в лесу, блестели на солнце озера. В небе кружили птицы. А Андре думал об одном: хоть бы поскорей кончился этот день!..

Он понимал, что платит тете Лизе и дяде Паулю черной неблагодарностью. Ведь они поехали за город ради него: в прошлом году он был в восторге от здешних мест.

И все же у Андре не лежала душа к этой прогулке — он не мог отвлечься от своих забот.

Всеми мыслями он был в городе, тоже, наверно, по-воскресному тихом. Он мог бы побродить по улицам с Мариной. Просто так. И расспросить ее про деда — Вильгельма Бухгольца — человека необычной судьбы. Наверно, как всегда, они с Мариной о чем-нибудь поспорили бы. Но Андре сейчас даже скучал по этим спорам и стычкам, иногда принимавшим самый неожиданный оборот. А главное, они могли бы продолжить поиски компаса. Первым делом надо было бы пробраться в сарайчик к Эдди и для этого перелезть через забор. А кто сказал, что по воскресеньям нельзя штурмовать заборы? Может, зря они упустили такую возможность. Времени-то оставалось совсем немного. Кажется, четыре дня? Да, всего четыре.

Только вечером, в поезде, который вез их назад, в Берлин, Андре вдруг повеселел и разговорился. Тетя Лиза очень удивилась: весь день Андре был такой хмурый, она уже боялась, не заболел ли он.

А мальчик думал об одном: перетерпеть осталось только ночь. Утром — уже понедельник.

На другой день, как только ушла тетя Лиза, Андре раньше обычного выбежал на улицу. Дожевывая на ходу булку, он пытался представить себе, как встретит его Марина, когда он заявится к ней в такую рань, какое у нее будет лицо.

По счастью, Андре не видел выражения собственного лица в тот момент, когда он заметил Марину. Она сидела на ящике с песком, болтала ногами и глядела в его сторону. Она не улыбалась, просто глядела на него. Или, может, она спала с открытыми глазами?

Андре робко двинулся к ней. Ему стало как-то не по себе. Почему-то сильно забилось сердце.

На этом самом ящике он сидел год назад, и мимо него проехала на велосипеде девочка — черноволосая Марина. А потом с колеса соскочила цепь.

Когда Андре был в нескольких шагах от ящика, Марина спрыгнула на землю и сама шагнула ему навстречу.

— Привет, Андре.

— Привет, Марина.

— Выспался?

— Ага. Вчера, знаешь, я здорово устал. Мы там все леса обошли. Тетя Лиза просто удержу не знала.

— А я совсем плохо спала. Никак не могла заснуть.

— Так и не уснула?

— Нет.

— Может, из-за луны? Она, наверное, светила тебе прямо в лицо?

— Вообще-то в комнате было довольно светло. Но в лицо луна мне светить не могла. Перед окном у нас слива растет!

Андре стоял, сжимая в руке надкушенную булку. Но сегодня Марина, кажется, не собиралась над ним смеяться.

— Сейчас еще совсем рано, — сказал он наконец.

— Я тебя так рано и не ждала.

— А ты меня здесь поджидала, на ящике? И еще стала бы ждать?

— Да.

Андре почесал колено. Вчера его укусил сюда комар. Теперь хоть был повод нагнуться. Он чувствовал, что краснеет, хотя сам не знал отчего. Зато он знал, что покраснеет еще больше, если Марина это заметит.

— Представляешь, там просто тучи комаров! — пробурчал он.

— Дай мне булку. Я голодная, — сказала Марина.

Андре обрадовался и отдал ей булку.

Они медленно зашагали по улице; за трамвайными путями уже начинался дачный поселок. Молоковоза под фонарем сегодня не было. День не обещал быть жарким: на небе, словно толстые тюки, висели облака. Дул сильный ветер, который все время менял направление.

— Ужас какая скука вчера была, Андре, — сказала Марина, глядя перед собой. Руки она засунула глубоко в карманы джинсов.

— Почему?

Марина ответила не сразу:

— Потому.

Андре с трудом поспевал за девочкой. Она перескакивала через трамвайные рельсы и, против обыкновения, даже не глядела, нет ли поблизости полицейских в зеленых мундирах. Марина держала курс к воротам поселка. Но вдруг, словно вспомнив что-то, она уселась на зеленую скамейку у ворот и принялась чертить носком туфли на песке какие-то линии, фигуры и человечков.

Андре сел рядом, украдкой поглядывал на нее и не знал, что сказать. Он с радостью угостил бы ее еще одной булкой, а еще лучше — шоколадкой.

— А что ты делаешь дома по воскресеньям? — спросила Марина, не переставая чертить по песку.

— По воскресеньям? О каком воскресенье ты говоришь?

— О каком? Да о любом. Хотя бы о следующем.

— О следующем? Да, правда, в следующее воскресенье я уже буду дома.

— Конечно, будешь дома. Нетрудно сообразить. Раз ты едешь в четверг, значит, следующее воскресенье проведешь дома. Но ты не ответил на мой вопрос!

— Почем я знаю, что я буду делать, — вяло сказал Андре.

— А друзья у тебя есть?

— Конечно! У кого их нет?

Андре вспомнил про Хуго. Вспомнил и то, что поспорил с ним на тюбетейку и перочинный ножик. Однако по-чему-то сейчас его это совсем не трогало.

— А подруги?

Марина вдруг перестала чертить по песку.

— А как же! У нас в классе есть и девчонки.

— И все они твои подруги?

— Подруги? Да нет. Просто знакомые. Мы же вместе учимся!

Марина подняла голову: приближался трамвай — наверно, ей было очень важно его разглядеть.

— А что ты будешь делать, к примеру, в воскресенье на той неделе? — тихо спросила она.

Андре не ответил. Ему вдруг стало грустно. Так грустно, как еще никогда в жизни.

Но сколько можно вот так сидеть и молчать, притворяясь, будто тебя интересуют трамваи!

— Куда подевался молоковоз? — воскликнул Андре.

— Молоковоз?

— Ну да! Значит, Эдди сейчас нет дома.

Андре теперь уже не смотрел на трамвай.

— Сегодня мы провернем одно важное дело! А?

Марина стряхнула с джинсов песок.

— Да, многоуважаемый следователь! Так точно! Надо искать компас.

— Вот именно! — нетерпеливо оборвал ее Андре. — И нечего зря время терять!

Марина встала, потянулась и с опаской взглянула на небо. Показалось солнце, ветер давно разогнал темные облака и теперь угомонился.

— Вперед! Веди меня на подвиг, многоуважаемый следователь! Я готова, — насмешливо объявила Марина.

И всю печаль как рукой сняло.

Когда они миновали забор Бухгольцев, Марина сказала:

— Знаешь, я все думаю про этот компас. Никак не пойму, даже не представляю: кто мог его украсть? Кому он понадобился? И для чего?

Андре подтолкнул ее локтем.

— Тише ты! Не так громко! Знай мы, кто вор, не надо было бы его искать. А сейчас мы идем по следу. Терпение прежде всего. Нельзя сдаваться. Согласна?

— Мы и не сдаемся, — сказала Марина.

Они подошли к участку Эдди. При свете дня все здесь дышало безмятежным покоем. Даже дым не шел из трубы, выкрашенной в ярко-красный цвет и потому всегда привлекавшей к себе внимание прохожих.

— Больной старик, наверно, сейчас спит. У кого такие сильные боли, тот всегда принимает снотворное. И потом спит до полудня, — прошептала Марина.

— Он еще и водку пьет, — подхватил Андре.

Они в нерешительности остановились неподалеку от калитки, которую заслоняли от них кусты соседнего сада.

По дороге проехали два велосипедиста. Андре нагнулся и стал поправлять шнурок. Марина нехотя кивнула им.

— Надо войти в калитку и сделать вид, будто мы пришли по делу, — сказал Андре.

— Прямо вот так войти? — упавшим голосом переспросила Марина.

— А как же? С улицы за изгородью нас уже никто не увидит. Только помни: ни в коем случае не убегай. Главное — выдержка.

Но Марина не двигалась с места. «Не вести же мне ее за руку! — подумал Андре. — Да и на что это будет похоже! Просто я должен первым войти в калитку. Надеюсь, она не заперта. А не то придется лезть через забор».

Он смерил его на глаз. Забор был хоть и невысокий, но из крепкого штакетника с заостренными концами. Зацепишься — одними рваными штанами не отделаешься. Поравнявшись с калиткой, дети увидели в саду Эдди. Он подключал шланг к водопроводной трубе: последние дни было сухо и жарко; облака, утром предвещавшие дождь, исчезли.

Дети сразу же прошли дальше.

— Он дома, — сказала Марина.

Непохоже, что ее это сильно огорчило.

— Плохо дело! — сказал Андре. — Может, он взял отгул?..

— Он иногда берет отгул, — с готовностью подхватила Марина, — а может, у него сейчас отпуск.

— Тебе, наверно, очень хочется, чтобы у него был отпуск!

— С чего ты взял?

— Да так, показалось…

Они дошли до конца шлаковой дороги, дачи здесь тоже кончались.

— Что же дальше? — спросила Марина.

— Вернемся назад, разведаем обстановку, — угрюмо ответил Андре.

В саду у Эдди картина уже переменилась. Дождеватель разбрызгивал воду, накрывая кусты и грядки сверкающей пеленой. Эдди, широко расставив ноги, наблюдал за его работой. Рядом, прислонясь к его плечу, стояла Ютта. В шортах она выглядела настоящей спортсменкой.

«Видно, пропал день, — с досадой подумал Андре, — ничего у нас не выйдет». На газоне он увидел шезлонги и дачный столик. Похоже, Эдди и Ютта задумали отдохнуть со всеми удобствами. Андре хотел поскорей пройти мимо дачи — зачем лишний раз привлекать к себе внимание? — но Марина вдруг замерла как вкопанная. Она задумчиво уставилась на парочку и вздохнула.

Что ж там смотреть? Подумаешь, стоит парочка, словно на открытке, и самодовольно оглядывает свой сад. Вот скука!

— Пошли, хватит тебе, — тихо позвал Андре.

Марина нехотя поплелась за ним.

— А что такого?

— Ты, может, хочешь, чтобы они нас заприметили? — сердито сказал ей Андре.

— Они меня и так знают, — ответила Марина. Она была какая-то чудная, даже глаза блестели.

— Хорошо им, правда? — сказала она.

— Кому?

— Ну, этим… в саду. Эдди и его невесте.

— Почему это им хорошо? — изумился Андре.

— Да потому, — ответила Марина.

— Не понимаю, — разозлился Андре, — подумаешь, стоят рядышком и смотрят, как дождеватель поливает газон. Может, они хотят увидеть, как трава растет. Чего только не взбредет людям в голову!

— Ты и правда ничего не понимаешь, — сказала Марина и пустилась бежать.

— Чего ты вдруг понеслась? То стоишь и глазеешь через забор, то мчишься неизвестно куда!

— Есть хочу! Понял? И пить!

Марина, ни разу не обернувшись, вбежала в бабушкин сад и захлопнула за собой калитку.

Андре все еще стоял на улице, когда Марина вышла из дома с подносом в руках.

— Ты что, на улице решил закусить? Не самое удобное место! — крикнула ему Марина.

Андре ударом ноги распахнул калитку. У столика он плюхнулся на стул и сердито проговорил:

— Надо поторапливаться! Поедим — и скорей к профессору. Гаечный ключ у вас найдется?

Марина, собравшаяся было налить ему молока, отставила в сторону кувшин и удивленно взглянула на Андре. На лице мальчика была написана мрачная решимость.

— Найдется, — сказала она.

— Тогда — вперед! К профессору! Налей-ка мне полную чашку. Пить хочется!..

Дом профессора, судя по всему, был совсем недавно оштукатурен. Сад буйно зарос травой, кустарником и цветами. «Нам это только на руку», — обрадовался Андре.

— В этих зарослях никто нас не заметит. Прямо к дому сможем подобраться! — удовлетворенно сказал он.

— А собака? — напомнила Марина. — Про собаку ты и позабыл.

— Профессор, кажется, берет ее с собой на прогулку?

— Обычно берет. Ну и здоровый же у него пес!

— Надо подождать, пока старик пойдет гулять. Давай пока спрячемся где-нибудь, откуда можно наблюдать за входом в дом.

Марина боязливо огляделась вокруг. С одной стороны улицы тянулись небольшие садовые участки, с другой — начинались зимние дачи, виллы. Андре кипел жаждой деятельности: наконец-то он снова шел по следу преступника! Он вдруг увидел рядом с профессорским садом заброшенный участок, на котором рос высокий тополь с очень густой листвой.

— Полезли на дерево!

Протиснувшись сквозь ржавые прутья забора, они подбежали к дереву. Среди низких кустов, на фоне почерневшего, растрескавшегося от непогоды кирпича и каких-то заржавевших обломков железа зеленый стройный тополь особенно радовал глаз. Марина с быстротой кошки вскарабкалась по стволу. Сверху, из густого сплетения листвы, она крикнула:

— Все как на ладони! Молодец, Андре!

Андре полез вслед за ней. Правда, далеко не так проворно, как Марина, это он и сам понимал.

Действительно, с тополя дом профессора был хорошо виден. Оттуда не доносилось ни звука — казалось, дом покинут.

— Правда, странно, — сказал Андре. — Такой большой дом! Неужели профессор живет в нем один?

Андре спрыгнул вниз, приволок несколько старых досок и соорудил на ветвях нечто вроде настила. Марина была в восторге:

— Вот здорово! Совсем как охотники в засаде!

— Тише ты! — сказал Андре. — Смотри, что сейчас будет: я кину камешек. Если пес залает — значит, профессор дома.

Однако он не успел еще ничего бросить, как в доме распахнулась дверь, и в сад выбежала огромная собака. Она стала носиться между кустами и оказалась у самой ограды заброшенного участка. Марина больно сжала руку Андре.

— Собаки не умеют лазить по деревьям, — успокоил ее мальчик.

— Гляди, какая у нее пасть! Вот ужас! — зашептала Марина.

Из дома вышел невысокий худой человек. Несмотря на жару, он был в теплой куртке, а руки держал в карманах. Он поежился и втянул голову в плечи, будто озяб. Затем он начал ходить по саду, опустив глаза, словно разыскивал что-то на земле. Лишь изредка он останавливался и запрокидывал голову.

— Смешно, правда? — сказала Марина.

— Наверно, он о чем-то размышляет. А вообще-то правда смешно.

— О чем это он размышляет?

— Может, прикидывает, как пополнить коллекцию. Настоящие коллекционеры — они всегда как одержимые. У меня вот дядя есть, он собирает пивные кружки. Представляешь, он даже может украсть кружку, которая ему особенно приглянулась. А если он попадается на этом — не моргнув глазом платит за нее втридорога, да еще воображает, будто остался в выигрыше! Дурацкое занятие!

Профессор тихонько свистнул, и огромный пес послушно вбежал в дом. Дверь закрылась, и перед детьми снова предстала прежняя картина пустынного сада и тихого, одинокого жилья.

Но дом, значит, стережет этот огромный пес!.. Ветер подул сильнее, и тополь стал слегка раскачиваться из стороны в сторону. Зашелестели листья.

— Вот здорово! — сказала Марина. — В нашей квартире и света и воздуха вдоволь!

«Посмотрим, что ты запоешь спустя час-другой!» — подумал Андре. Кто знает, когда профессор снова выйдет проветриться…

Андре показал на дом:

— Полезли на веранду! Там раскрыто окно. Видишь?

— Да, окно-то раскрыто… А вдруг нас примут за воров?

— Но мы же не воры! Скажешь тоже! Кто хочет чего-нибудь добиться, тот должен дерзать!

Эту фразу Андре где-то вычитал, и она ему очень понравилась.

Марина сидела в ветвях, притянув колени, и из-под полузакрытых век поглядывала на Андре.

Сквозь густую листву падал мерцающий свет. Солнечные блики прыгали по лицу Марины, пятнышки света перескакивали с носа на глаза, со лба на подбородок.

Обдуваемый ветром со всех сторон, Андре вспомнил морские прогулки под парусом.

— А ты когда-нибудь плавала на яхте? — спросил он.

— Где уж мне! Я же не у моря живу.

Андре притворился, будто не понял намека. Иначе это могло кончиться ссорой, а ссориться ему не хотелось: сейчас у них важное дело.

— Расскажи мне про себя, — вдруг попросила Марина.

— Про себя?

— Да.

— Почему вдруг?

— А я очень любопытная, Андре. Разве ты еще не заметил? Мы же видимся каждый день, сейчас вот вместе торчим здесь, на дереве. А что я про тебя знаю? Кто ты такой?

Андре смущенно засмеялся.

— А ты разве не знаешь?

— Нет. Откуда мне знать? Ты живешь у моря. Это мне известно. Еще ты любишь яблочный сок. Можешь выпить три кружки в один присест. Это я тоже знаю.

— Просто у вас очень вкусный сок, — проговорил Андре, которому вдруг стало неловко.

— А ты разве не любопытен? — спросила Марина.

— Как когда, — признался Андре.

— Все-таки ты больше знаешь про меня, чем я про тебя, — сказала девочка.

— Не так уж и много! — отмахнулся Андре. — Только что же тебе рассказать? Мне еще никогда не приходилось рассказывать о себе. Ну вот, например: я собираю янтарь. Для этого надо просто знать, откуда дует ветер — с моря или с суши, и айда на пляж! Я пришлю тебе янтарное ожерелье. Одно я уже сделал для мамы. Она его часто надевает, даже в театр. Хочешь такое же?

— Настоящее янтарное ожерелье? А янтарь сверкает на солнце?

— Еще бы! Но и без солнца оно тоже красивое.

— А откуда ты знаешь про ветер?

— Да так. Это у нас в крови: мой дед раньше был рыбаком. Он все знает. А меня он часто брал с собой в море, когда я был еще совсем маленький.

— Долго надо собирать янтарь, чтобы хватило на целое ожерелье?

— Как повезет. Чтобы вышла красивая цепочка, надо, конечно, постараться. На ожерелье идет только самый лучший янтарь.

— А ты хочешь, чтобы у меня было красивое ожерелье?

— Да уж сделаю что-нибудь приличное, — пробурчал Андре. — У тебя, между прочим, шея тонкая. Значит, нужны не очень крупные куски янтаря. Короче, я такое сделаю ожерелье, чтобы тебе подошло.

Тут Андре отвернулся и стал пристально разглядывать дом. Он боялся, что покраснеет, хотя понимал, что в тени густой листвы это вряд ли будет заметно.

— Не зашевелились они там? — быстро проговорил он. — А то мне показалось…

Марина привстала на доске. Каждое ее движение было гибким и точным.

— Тихо все. Профессор спит. А может, начищает свои подзорные трубы.

Удобно устроившись среди ветвей, Марина снова обернулась к Андре. Зашелестели листья. От ветерка в зеленом шатре было прохладно и хорошо.

— Не скучно тебе? — спросил Андре.

— Ни капельки не скучно. Слушай, Андре, а по руке можно узнать судьбу?

— Что это ты выдумала? — удивился он. — Это же суеверие. Вот чепуха-то!

— А мне иногда хочется быть суеверной!

— Не понимаю. С чего это вдруг? Суеверия, хиромантия… Мы в каком веке живем?

— Вот опять завелся! Вообще-то, конечно, ты прав. Но даже бабушка иногда бывает суеверной. Например, считает, сколько раз прокукует кукушка. И радуется, если кукушка прокричит много раз: значит, ей еще долго жить.

— Так это же не всерьез, — растерянно возразил Андре. — А вот читать по руке судьбу — просто чушь!

— Нет, все-таки хорошо бы хоть немножко научиться читать по руке! — задумчиво проговорила Марина. — Хоть бы чуточку знать наперед, что с нами будет. Неужели тебе не интересно, как сложится твоя жизнь? И что приключится с тобой в ближайшие годы? А мне до того интересно, Андре! Как подумаю иногда, даже страшно делается!

— Мне отец сказал однажды: «Каждый — сам хозяин своей судьбы», — ответил Андре. — Это правда, и нечего себе голову ломать! Просто надо стараться изо всех сил, вот и все! К примеру, я прежде по математике никогда отличником не был. А теперь скоро буду: я над ней знаешь сколько корпел! Цель надо иметь — вот что!

— Правда-то правда, Андре, — все так же мечтательно и задумчиво проговорила Марина, — только всегда ли все так легко и просто. Взять, к примеру, мою бабушку. В молодости она так хотела быть счастливой. Она думала: счастье — это уютная чистенькая квартирка. И чтобы всегда рядом был ее муж, Вильгельм. И чтобы у него была работа… А его вдруг убили там, на мосту. Вся ее жизнь сразу поломалась. А ведь она потом, при нацистах, даже распространяла листовки против войны! У нас на даче их и печатали. Бабушка на всю катушку включала радио и гремела посудой на кухне. А внизу, в подвале, тем временем грохотал множительный аппарат. За такое тогда приговаривали к смерти.

— Так это же совсем другое дело! — громко воскликнул Андре, забыв всякую осторожность.

— Почему другое? — спросила Марина. — Такова вообще жизнь. Потому-то мне и интересно, что со мной потом будет. Скажем, за кого я выйду замуж?

— Что ж тут интересного?

— Хочется знать, какой у меня будет муж. Ну и вообще…

— И какой же он будет?

Марина улыбнулась и покачала головой:

— Не знаю, Андре. То мне таким его хочется видеть, то другим. Я, правда, еще не знаю. Только он обязательно должен быть сильным. Таким же сильным, как мой папа. Ему и сейчас ничего не стоит поднять маму на руки, как ребенка.

— А еще каким он должен быть?

— Добрым. Таким же, как папа. Ты даже не представляешь, какой он добрый!

«И это та самая Марина, что за словом в карман не полезет и как кошка вскарабкается на любое дерево! Так вот она какая! Верно она сказала, что мы еще мало знаем друг друга!» — думал Андре, удивленно разглядывая ее.

Марина ловко, совсем по-кошачьи, перебралась поближе к нему.

— Дай-ка сюда руку, Андре. Попробую узнать твою судьбу. Меня одна старуха как-то учила…

Андре спрятал руки за спину: ему вдруг стало так страшно, что он чуть с дерева не свалился.

— Брось ты эту чепуху!

Марина улыбнулась.

Но что промелькнуло в ее глазах? Насмешка? Или, может, печаль?

— Чего ты испугался? Следователь ничего не должен бояться. Что, если он повстречает цыганку? В обморок, что ли, ему шлепнуться? А я сейчас цыганка!

Андре нехотя протянул ей руку. Марина осторожно повернула ее ладонью кверху и легонько провела по ней кончиками пальцев.

— Да, долгая жизнь у тебя будет, — пробормотала она, словно заклинание.

Вдруг залаяла собака. Андре резко обернулся.

Профессор уже быстро шагал по улице, рядом с ним бежал его огромный пес.

— Ну вот, дождались! — рассердился Андре. — Если бы пес не залаял, мы бы все прозевали!

— У тебя отличная линия жизни, Андре! — прошептала Марина.

Но он соскользнул с дерева и спрыгнул в траву. До чего приятно как следует потянуться! Все-таки здесь, внизу, ярче светило солнце. Что ни говори, полумрак долго не вытерпишь.

Марина стояла рядом, ежась, словно от холода.

— А теперь вперед! — скомандовал Андре. — Нельзя терять ни минуты!

Марина не шевельнулась.

— Ты что? Идем! — заторопил ее мальчик. — Или, может, боишься?

— Боюсь! — созналась Марина.

Андре растерянно уставился на нее.

— Тогда я пойду один. Дед у тебя какой смелый был! А мы что?

И он побежал к забору, стараясь держаться поближе к кустам. Марина после минутного колебания последовала за ним.

Они перелезли через забор и прислушались. Кругом было тихо. Тогда они помчались по траве к дому. По опыту они уже знали, что опасно идти по гравию. Сад был совсем не так запущен, как казалось снаружи. Лишь бурно разросся в нем густой кустарник: наверно, профессор хотел оградить дом от любопытных взглядов. Марине и Андре это было на руку: вряд ли кто-нибудь увидит с улицы, как они залезут на веранду и оттуда проникнут в дом!

Андре шепотом изложил свой план. Марина останется на веранде — наблюдать за калиткой. В случае тревоги она тихонько свистнет, чтобы они успели перемахнуть через забор.

— Тихо! Слышишь? — вдруг испуганно прошептала Марина.

— Что такое?

— Кажется, в доме еще кто-то есть!..

— Я думал, профессор живет один.

— Все равно, мало ли кто там может быть!

— Ты вся дрожишь, — сказал Андре, — может, тебе лучше уйти? Я и один могу все сделать!

Марина покачала головой, стараясь унять дрожь.

— Что-то холодно стало, — проговорила она.

— Я сейчас просто позвоню в дверь. И тогда все станет ясно, — сказал Андре.

Он взбежал на крыльцо. На металлической табличке под стеклом виднелась обыкновенная белая карточка с надписью: «Профессор Зенциг». Андре дернул за медную ручку звонка. Раздался такой громкий пронзительный звонок, что мальчику стало не по себе. Такой звон и мертвого разбудит! Но в доме по-прежнему было тихо.

Андре оглянулся на Марину и остолбенел. От ужаса у нее расширились глаза, она даже зажала рот рукой, чтобы не закричать. Прямо перед ними стоял громадный пес — шерсть дыбом, оскаленные клыки. Он не лаял, а только грозно рычал. Профессор быстро шел к ним по садовой дорожке. Еще издалека он крикнул:

— Здравствуйте, господа! Не бойтесь, собака у меня дрессированная: она не кусается, только рычит. Она, разумеется, и укусит, если надо, но среди бела дня такая надобность обычно не возникает… Вы ко мне?.. Утильсырья у меня нет, я специально написал об этом на калитке. Ну-с, тогда чем могу служить?

Андре уставился на профессора, словно тот был пришельцем с другой планеты — мальчик даже позабыл об огромной, грозно рычащей собаке… Профессор был теперь в светлом полотняном костюме, в соломенной шляпе. Лицо узкое, над пытливыми глазами — густые брови дугой, словно приклеенные, желтовато-бурого цвета. В одной руке необычного вида сумка, из которой выглядывает бутылка молока, в другой — трость с серебряным набалдашником.

Андре лихорадочно соображал, как бы им улизнуть. Прикидывал на глаз расстояние до забора. Но все время как завороженный смотрел на острые клыки в огромной собачьей пасти. Зато Марина, только что дрожавшая как осиновый лист, вдруг весело и приветливо проговорила:

— Как удачно, что мы все-таки застали вас дома, господин профессор! Мы очень бы хотели кое-что выяснить. Мы к вам по одному делу. Простите, что мы так прямо нагрянули к вам, но мы просто не знаем, как быть…

Тут уже Андре раскрыл от изумления рот и уставился на Марину. Вот бес! Какое хладнокровие! Вот это да! А ведь только что вся тряслась от страха.

— Вам нужно что-то у меня узнать? — переспросил профессор. — Что ж, постараюсь помочь. Скажите только, как вы сюда попали?

— Через калитку, — сказал Андре.

Профессор посмотрел на него чуть ли не с жалостью.

— Через калитку? Неужели? Но ведь она защелкивается на замок. А это хитрое приспособление: замок изготовлен по моему чертежу.

— Дверь сама открылась, — сказала Марина, — безо всяких усилий. Я едва до нее дотронулась.

— Едва дотронулась? И дверь открылась сама собой? Как в известной сказке: «Сезам, отворись!» М-да, плохо дело! Придется, видно, перепроверить конструкцию. Правда, до сегодняшнего дня я полагал, что замок работает безупречно. Вот как, оказывается, можно заблуждаться.

Загадочно улыбнувшись, он взглянул на Марину, потом — на Андре. Все трое молчали, слышно было лишь частое дыхание собаки.

Профессор тихонько свистнул и приказал:

— Голем. Фу! Сидеть!

Голем перестал скалить клыки и завилял хвостом. Все же он не отходил от двери: видно, не слишком доверял непрошеным гостям.

Когда профессор Зенциг отпер дверь, Голем одним прыжком перемахнул через порог. Марина испуганно отшатнулась. Зато Андре скорее дал бы себя свалить, чем отошел бы в сторону. Но хвост Голема лишь пощекотал ему ноги.

Профессор гостеприимным жестом показал ка дверь.

— Итак, прошу!

И вот ребята вошли в таинственный дом профессора. А ведь несколько минут назад они не представляли себе, как это сделать. Им было даже страшновато сейчас.

Марина первой шагнула через порог. Стены в передней были отделаны темным деревом. Тут стоял полумрак, и глаза не сразу привыкли к нему. Профессор отворил дверь на кухню — оттуда хлынул ослепительный свет. Дети увидели огромный холодильник, а рядом еще один, поменьше. Профессор поставил бутылки с молоком в маленький холодильник.

Марина и Андре стояли в передней и не решались заговорить. Марина, видно, опять пала духом и жалась к Андре. Казалось, она вот-вот уцепится за его руку.

Все же Марина подошла к кухонной двери и решительно проговорила:

— Вы, похоже, скупили половину запасов нашей молочной? Неужели Голем выпивает такую уйму молока?

— Не только Голем, — усмехнулся профессор. — Я тоже пью молоко. Знаете, в одной песенке есть такой припев: «Молока побольше пей — будешь только здоровей!»

— Да, — сказала Марина, — я ее по радио слышала.

Андре с недоумением прислушивался к их разговору.

С каким удовольствием он покинул бы этот дом и распростился с профессором! Но тот уже вернулся в переднюю.

— Времени у меня в обрез, — строго сказал он. — Пойдемте ко мне в кабинет.

Он открыл одну из дверей, и Андре с Мариной остолбенели. Вот она, заветная цель! Они очутились в большой комнате, заставленной старинной корабельной утварью. Хотя здесь тоже было темновато, Андре приметил на стене целый набор старых компасов. Правда, он не успел разглядеть их, потому что профессор торопливо шел дальше, словно хотел уберечь свою коллекцию от посторонних глаз, — он уже отворил другую дверь.

Марина шла впереди Андре, озираясь по сторонам, и нечаянно наткнулась на огромный глобус, укрепленный на бронзовой подставке с замысловатыми завитушками. Шар медленно завертелся. Девочка пугливо уставилась на вертящийся глобус, с рельефно обозначенными горами и долинами, морями и озерами.

— Поосторожней! — воскликнул профессор. — Глобус не первой молодости. Как, впрочем, почти все здешние экспонаты.

Он ввел своих гостей в комнату поменьше. Вокруг стола стояли большие кожаные кресла. Дети нерешительно переступили порог. Здесь тоже царил полумрак. За окном покачивались ветви голубой ели.

— Садитесь, — пригласил профессор. — Что будете пить: сок или, может, молоко?

— Я люблю молоко, — заявила Марина.

Профессор быстро вышел, плотно притворив за собой дверь в комнату со старинными предметами.

Марина и Андре присели на кожаные кресла, на самый краешек, боясь утонуть в мягкой обивке.

— Он бережет свой музей как зеницу ока, — сказал Андре.

— Может, удерем отсюда через окно? — прошептала Марина.

— Чепуха! — отмахнулся Андре. — Ты что, не видела разве коллекцию компасов?

— Потише говори! — предостерегающе шепнула девочка.

В доме было тихо. Глаза детей постепенно привыкли к мягкому полумраку.

— Что ж, в жару здесь неплохо, — сказал Андре.

— Смотри, какая картина!

Марина показала на портрет над головой Андре.

Портрет был выполнен в темных тонах. Немолодой человек в старомодном костюме и в пенсне внимательно смотрел на детей.

— Так иногда смотрит на меня отец, — сказал Андре. — И знаешь, в такие минуты я уже не могу ему соврать.

— А ты часто привираешь, Андре?

Андре поднял глаза на картину.

— Бывает. А ты?

— Я тоже — иногда.

— Вот здорово художник нарисовал! — удивленно воскликнул Андре. — Одними темными красками! Только лицо светлое, да еще запонка блестит.

Марина тоже взглянула на портрет.

— Верно, — сказала она с восхищением, — и как ты только заметил? Я бы не обратила внимания.

— Надо просто лучше смотреть, — пробормотал Андре. — Тогда обязательно все заметишь. Художник неспроста так нарисовал.

— Интересно, кто этот человек на портрете? Может, родственник профессора?

Андре пожал плечами и недовольно сказал:

— Мы сидим здесь, болтаем, а в соседней комнате, может, висит наш компас.

Марина испуганно оглянулась на дверь.

— Ты пойдешь туда? — прошептала она.

— Надо бы! — мрачно ответил Андре. — Посмотри кругом. Здесь что-то не так.

Марина послушно оглядела комнату, но ничего особенного не обнаружила.

— У профессора такой проницательный взгляд, — еще тише зашептала она, — надо иметь крепкие нервы, чтобы его выдержать.

— Значит, у тебя крепкие нервы, — сказал Андре. — Ты великолепно держалась! Давай и дальше так! Придумай что-нибудь.

— Не знаю, — уныло сказала Марина, — временами мне кажется, что профессор слышит, как у меня стучит сердце…

Андре не сводил глаз с двери в соседнюю комнату.

— Он, наверно, на ночь сажает в ту комнату Голема. Может, Голем уже сидит около глобуса и скалит клыки!

Андре испуганно смолк: дверь бесшумно отворилась и вошел профессор, неся кувшин молока и два стакана.

— Прошу, господа, — сказал он, — стакан прохладного молока — истинное наслаждение в такую жару. — И он опустился в кресло. — Теперь перейдем к делу, к вашему неотложному делу, — сказал профессор Зенциг.

Страшный момент настал. Теперь надо было раскрывать карты. Андре, только что мечтавший проникнуть в соседнюю комнату, поспешно схватил стакан и начал медленно пить молоко. Кто пьет, тот говорить не может. Андре целиком полагался на Марину.

А она показала на портрет и спросила:

— Скажите, пожалуйста, а кто это на портрете?

— Вы разглядывали картину? — оживился профессор.

— Конечно! Такие картины бывают только в музеях.

— Что же вы думаете об этом портрете?

Андре смекнул, что Марина хочет выиграть время, значит, она ничего еще не придумала. Он опять подивился на ее находчивость и решил выручить ее:

— Художник написал всю картину в темных тонах. Только лицо человека он сделал светлее и еще запонку. Почему он так сделал?

Из полумрака профессор с интересом взглянул на Андре.

— Он хотел выделить лицо. Лицо этого человека, его глаза, брови, рот — вот что было для художника главным.

Он ведь писал портрет своего знаменитого современника. Не знаю, знаком ли он вам. Это русский писатель Антон Павлович Чехов. Знаете такого?

— Где-то слышали это имя, — сказала Марина.

Андре заметил:

— Чехов? У нас в театре ставили его пьесу. Мои родители ходили ее смотреть.

— Вот видите! — радостно воскликнул профессор. — Даже для вас его имя — не пустой звук. Когда будете постарше, читайте, читайте его непременно! Это один из величайших умов человечества. Он прекрасно знал жизнь своего времени, видел все насквозь!

— А он так и глядит, — сказала Марина.

— Кто глядит? — озадаченно спросил профессор.

— Да Чехов! На картине.

Профессор рассмеялся:

— Ах, на картине! Совершенно верно. Художник точно передал его взгляд. Вы совершенно правы! Я очень люблю эту картину.

— Вы, наверно, прочли много книг Чехова? — спросил Андре.

— Все прочел, друзья мои, все! — воскликнул профессор. — Чехов всегда был со мной. В мрачные времена он дарил мне утешение, а в хорошие — знание и веру. Так-то вот…

— Я тоже все прочту! — пообещал Андре.

— Видите ли, я люблю не только Чехова-писателя. Чехов был к тому же врачом в дореволюционной России. И хорошим врачом. Я ведь тоже врач. Только вот писать не умею. А жаль. Я многое видел и пережил.

Профессор снова опустился в кресло.

— Простите нас, господин профессор, — выпалила Марина. — Мы вам все наврали. Мы так испугались, когда ваш Голем вдруг налетел на нас.

Она замолчала, переводя дух. Профессор тоже молчал, а Андре даже в пот бросило.

«Что это на нее нашло? — подумал Андре. — Сейчас будет скандал. Он же нас выгонит! Если он узнает, что мы хотели тайком забраться к нему в дом, не видать нам коллекции компасов».

Но Марина без тени смущения продолжала:

— Понимаете, Андре живет в Ростоке, у моря, а сюда приехал погостить к тете с дядей. Мы с ним дружим. Ну вот, он мне как-то сказал, что хочет стать моряком, когда вырастет, — матросом или капитаном, что ли… что-то в этом роде, не помню точно. Я ему тогда рассказала про вашу коллекцию. Я говорю: «У нас в Берлине тоже есть люди, которые любят море!» Знаете, Андре так задается иногда, что живет у моря, меня это даже злит. Вот я и сказала про коллекцию. А он подумал, что я разыгрываю его, и не хотел поверить на слово. Тогда я говорю: «Ну что, может, поспорим?!» Вот мы и пошли к вам — ведь я же должна выиграть спор, правда?

Профессор молча сидел в своем темном углу. Андре снова подивился находчивости Марины. Он даже облегченно вздохнул, но тотчас же вспомнил про свое пари с Хуго и снова приуныл: ведь до пятнадцатого июля оставалось всего три дня.

Профессор спокойно произнес:

— Что ж, в таком случае остается лишь проводить вас к калитке и пожелать всего наилучшего. Девочка выиграла спор.

— Да, выиграла, — без всякой радости сказала Марина.

Профессор поднялся с кресла, заложил руки за спину и посмотрел на своих незваных гостей.

Андре торопливо проговорил:

— Я правда хочу стать моряком!

— Моряком… Сколько же тебе лет?

— Двенадцать, — ответил мальчик.

— Когда мне было двенадцать, я хотел стать капитаном, — сказал профессор. — Да, романтика морских путешествий… И все-таки я стал врачом. — Он задумчиво улыбнулся. — Но море я не забыл: несколько лет проработал врачом на корабле. Теперь вот устроил музей в память о старой моей любви.

Вскинув голову, Марина слабо улыбнулась. Андре встал.

— Можно нам еще раз заглянуть в ваш музей? Только на пять минут!

— Ладно, раз уж вы здесь, спорщики вы эдакие! Что с вами поделаешь, искатели приключений!

И вот наконец ребята попали в комнату, где была старинная корабельная утварь.

Профессор уселся на подоконник, свесив ноги. Андре начал искать на стене компасы. И был сильно разочарован, обнаружив, что за компасы он принял корабельные часы.

Мальчик бегло оглядел остальные предметы. Это была странная коллекция. Вычурная надпись на полусгнившей доске свидетельствовала, что доска — видимо, гордость коллекционера — когда-то принадлежала кораблю «Санта Мария». Подзорные трубы самых различных образцов поблескивали стеклами во всех концах комнаты. Потрепанная зюйдвестка напоминала о бурях и тайфунах, а боцманский свисток — о суровых морских буднях. Даже матросские ножи и кинжалы грозно смотрели со стен. Гарпуны и диковинные снасти могли поведать, как ловят рыбу во всех частях света. Тут же висели страшные маски, вывезенные, наверное, с островов Тихого океана. Однако большую часть коллекции составляли мореходные и географические карты. Но вот Андре показалось, что в углу висит компас. Он бросился туда: и правда, это был компас!

— Ну как, нагляделись на мое старье? — усмехнулся профессор.

— А что, — затаив дыхание спросил Андре, — этот компас в порядке? Работает еще?

— Конечно, — ответил профессор. — Отведи рычажок, и стрелка запрыгает.

Стрелка рванулась в сторону… Андре нетерпеливо оглянулся на девочку. Почему она не подойдет и не взглянет на компас? Марина застыла в задумчивости у старого, глобуса. «Вот так всегда, — подумал Андре, — я тут горло надрываю, кричу: «Компас, компас», чтобы привлечь ее внимание, а она, видно, опять забыла, зачем мы сюда пришли».

— Кстати, этот компас — мое недавнее приобретение, — заметил профессор. — Остальные экспонаты куда постарше, у меня есть даже навигационная карта шестнадцатого века. Подумать только: этой картой пользовались команды английских фрегатов. Кто знает, какие пиратские набеги они тогда замышляли!

Профессор Зенциг ловко соскочил с подоконника и подошел к одной из карт, пожелтевших от времени.

Любопытная Марина тотчас подбежала к профессору, тогда как Андре не мог оторвать глаз от компаса. В ушах у него все еще звучали слова: «Этот компас — мое недавнее приобретение!»

И тогда Андре спросил хриплым от волнения голосом:

— Откуда у вас этот компас?

Только теперь Марина поняла, на что отважился Андре, как близко он подошел к раскрытию тайны.

Профессор обернулся и небрежно спросил:

— Компас? Он с голландского грузового судна, которое затонуло у берегов Мексики во время второй мировой войны. Судно подорвалось на немецкой мине.

Волнение как рукой сняло. Дети не могли скрыть своего разочарования, но профессор ничего не заметил. Сняв со стены компас, он повернул его тыльной стороной кверху.

— Тогда затонул фрахтер «Питер». Очевидно, компас — это все, что от него осталось. Вот, смотрите, здесь выгравировано название. Я в те времена жил в Мексике, на берегу моря. Один рыбак подарил мне этот компас в качестве платы за лечение.

Профессор задумчиво глядел на компас: наверно, в его памяти ожили сейчас старые воспоминания.

Разочарование сменилось в душе Андре чувством стыда. Выходит, с этим компасом связана иная история. Вероятно, у всех необычных вещей, собранных в этой комнате, своя увлекательная история.

Андре опустил глаза.

А Марина с интересом спросила:

— Вы работали в Мексике врачом?

— Не только в Мексике. Там я очутился после того, как бежал от фашистов из Франции. А во Францию попал еще в 1933 году: сошел на берег с немецкого корабля, когда на нем подняли флаг со свастикой. В Германию я тогда не вернулся, потому что ненавидел фашизм. Я нашел работу и за границей — правда, нелегкую работу. Некоторое время жил в тогдашних французских колониях в Африке и многому там научился. И не только как врач. Я хорошо понял тогда, почему в богатых краях нашей прекрасной земли до сих пор существуют и голод, и нищета, и отсталость. Да, век живи — век учись. Сколько бы ни прожил человек, он никогда всего не узнает.

Андре исподлобья взглянул на профессора: ему было очень стыдно. Он с трудом удерживался от слез.

— Мы сейчас уйдем, — сказал он, — вы ведь наверняка спешите.

— Кто теперь не спешит? — добродушно ответил профессор. — Когда у человека много работы, то времени у него, конечно, не хватает.

— А мы-то думали, — проговорила Марина, — что вы отдыхаете в уединении.

Профессор Зенциг улыбнулся:

— Вы, наверно, думали: бегает тут по улицам старичок со своей собакой, да еще с такой огромной, и живет он в доме за деревьями и кустами, и вдобавок старичок профессор. Вот уж, видно, чудак!..

Дети молчали, они думали в ту минуту одно и то же: «Знал бы профессор, в чем мы его подозревали! Мы ведь были готовы считать его вором».

Покидая музей, который устроил в своем доме профессор, Андре в последний раз взглянул на стену, где висел компас. В полутемной прихожей профессор распахнул какую-то дверь.

— Разнообразия ради мы выйдем из дома иным путем. Вот здесь я работаю.

Совершенно ошеломленные, Марина и Андре очутились вдруг в ослепительно светлой лаборатории ученого: белая гладкая мебель, полки с книгами, поблескивающие пробирки. Склонившись над микроскопом, здесь сидела женщина. При появлении детей она подняла голову. Молодая женщина.

— Моя ассистентка, доктор Лавренд, — представил ее профессор Зендиг. — Она так увлечена своей работой, что ничего не слышит и не видит. Мы изучаем тропические болезни, изыскиваем средства и способы борьбы с этими опасными заболеваниями. Я годами накапливал опыт и заплатил за него очень дорого, — не могу же я допустить, чтобы весь этот опыт пропал бесследно. Моя лаборатория — лишь отделение нашего института, изучающего тропические болезни.

Фрау Лавренд поправила упавшую на лоб прядь белокурых волос и, слегка прищурившись — видно, она привыкла напряженно всматриваться в микроскоп, — сказала:

— Такие гости, профессор, не часто у нас бывают!

— Что правда, то правда, — ответил он с улыбкой.

Фрау Лавренд разглядывала детей. Андре заметил, что у нее необыкновенно лучистые, синие глаза. Она напоминала ему одну учительницу, которую он очень уважал.

— Прямо с дерева, да к нам в лабораторию! — улыбаясь, сказала женщина.

— С какого дерева? — удивился профессор.

— Вон с того! — ответила ассистентка и махнула рукой в сторону соседнего участка. — Тополь некоторое время служил приютом нашим гостям. Я еще удивилась: что за удовольствие так долго сидеть на ветках?

Дети густо покраснели. Теперь им негде было укрыться от беспощадного света.

Андре позавидовал Марине: ей-то хорошо, у нее лицо смуглое.

Доктор Лавренц рассмеялась:

— Помню, правда, в детстве я тоже любила лазать на деревья. Чудесная забава! Больше всего мне нравился шелест листвы на ветру.

— А вам, — обратился профессор к детям и загадочно усмехнулся, — вам понравилось сидеть наверху, на тополе?

Андре сдавленно произнес:

— Понравилось, конечно. А что, там неплохо.

— Знаете, как там здорово! — с жаром подхватила Марина. — До чего приятно, когда ты так высоко над землей. Сверху все выглядит совсем по-другому!

Профессор задумчиво произнес:

— Да, высокий тополь… Оттуда все хорошо видно…

Он взял со стола ассистентки блокнот и начал его листать.

— На этом варианте мы можем поставить точку, — сказала женщина. — Этот путь не годится. Благие намерения, конечно, но проблему так не решить.

— Вы правы, — ответил профессор Зенциг, — пожалуй, вы меня убедили, коллега.

Смущенные и растерянные, дети стояли в ярко освещенной лаборатории. Вдруг Андре заметил, что одна из дверей ведет на веранду. Кровь снова бросилась ему в лицо. Через эту веранду они хотели проникнуть в дом. И тогда они попали бы прямо сюда, в лабораторию, к этой ассистентке с лучистыми глазами!

— Что ж, пойдем! — сказал профессор и вышел на веранду.

— До свидания, — пробормотали юные верхолазы.

— Всего доброго, — сказала фрау Лавренц и снова склонилась над микроскопом.

Профессор быстро зашагал к калитке, гости пошли за ним. Он ни разу не обернулся и больше уже не шутил.

Андре тихо сказал Марине:

— Он чем-то расстроен.

У ворот профессор проверил замок. Несколько раз проверил.

— Отлично! — сказал он. — Как видим, замок в полной исправности.

«Зря, конечно, мы наплели про замок», — подумал Андре.

— Еще раз извините нас, что помешали вам работать. И большое спасибо, — сказала Марина.

— До свидания, — сказал профессор и неожиданно улыбнулся. Его строгие глаза снова смотрели на них приветливо.

— Если в другой раз вам захочется навестить меня или фрау Лавренц, прошу сообщить об этом заранее! Так-то будет лучше.

Дети вышли на улицу. Калитка захлопнулась с легким сухим щелчком, и профессор Зенциг направился к своему дому.

Небольшого роста, немного смешной на вид… Впрочем, после всего, что они узнали о нем за последний час, он уже таким не казался.

Марина и Андре медленно шли по улице, спускавшейся к поселку «Родная земля». Снова послышался визг трамвайных колес, гул пролетавшего самолета.

Марина первая прервала молчание.

— Здорово мы, однако, влипли!

— Людям свойственно ошибаться, говорит мой отец, — ответил Андре.

Марина вспылила:

— Но ведь профессор замечательный человек!

— А я что говорю? — защищался Андре.

— Ты вообще ничего не говоришь. Ты только сказал, что людям свойственно ошибаться.

— Ну и что? Разве это не правда?

— Правда — неправда! — рассердилась Марина. — Стыдно нам должно быть! Это все ты со своими подозрительными лицами!

— Ты первая начала! Кто говорил: «Профессор с собакой — странный чудак!»

— А я обязательно еще раз схожу к нему! И все ему расскажу, — сердито объявила Марина.

— Почему же ты сразу не рассказала? — спросил Андре.

— Мне было стыдно. Мне и сейчас стыдно.

Они молча дошли до ворот поселка и уселись на свою скамейку. Так они просидели довольно долго, не разговаривая друг с другом.

Если бы кому-нибудь вздумалось сесть на эту скамейку, он легко поместился бы между ними.

Наконец Андре сказал примирительно:

— Наверно, он знаменитый, этот профессор Зенциг. Уж он, конечно, написал много книг про тропические болезни и всякое такое.

— Ты думаешь? — спросила Марина, пододвигаясь к нему. — А дом у него красивый, уютный. И потом, эта лаборатория…

— Его ассистентка, наверно, тоже очень ученая, — сказал Андре, вспомнив лучистые глаза фрау Лавренц.

— Она блондинка, — сказала Марина, — очень светлая блондинка. И у нее глаза синие-пресиние.

Андре искоса взглянул на Марину.

«А у тебя глаза черные, — подумал он, черные как уголь. Или, может, зеленые?» Ему хотелось сказать это вслух. Но он хорошо знал Марину. И потому сказал совсем другое:

— А как же насчет компаса?

Марина сморщила нос и беспомощно пожала плечами.

— Нет, правда, что ты думаешь теперь делать? — наседал Андре.

Марина отпарировала:

— А ты что думаешь делать, Андре? Ведь это ты следователь, а не я!

Андре были неприятны ее слова, особенно теперь. Ведь компас они все еще не нашли. А взялись его отыскать. Пусть они наделали ошибок, пусть встретились трудности — отступать нельзя. Кто трусит, ничего не добьется в жизни.

Андре решительно объявил:

— Мы ведь наметили еще одно дело. Я сегодня же отправлюсь к Эдди.

— Почему только ты? — возмутилась Марина. — Мы вместе пойдем. А как же иначе?

— Хорошо, — сказал Андре, — пойдем вместе.

Они еще немного посидели на скамейке. И вдруг почувствовали, что проголодались. У калитки Бухгольцев Андре сказал:

— Сегодня же обследуем сарай.

И посмотрел в сторону дома, где жил Эдди. Там им теперь предстояло продолжить поиски.

— Опять сегодня жара, — сказала Марина. — Пойдем после обеда в бассейн?

— Хорошая мысль! — буркнул Андре. — Два часа как-нибудь выкроим.

А сам подумал: «Надеюсь, там не будет чернявого Улли!»

 

«ТАЙНА» КОЖАНОГО ПОРТФЕЛЯ

В домике за живой изгородью, казалось, не было ни души. Ни шороха, ни единого звука. Дождеватель уже не разбрызгивал по траве водяные струи, дачную мебель унесли.

— Войдем в сад! — сказал Андре. — А если там кто-то есть, ты уж придумаешь, как выпутаться. Может, спросишь о чем-нибудь… А я сразу спрячусь за изгородь, мне надо попасть в сарай…

Андре взялся за ручку калитки.

Марина остановила его.

— Что же я могу придумать, Андре? — зашептала она, схватив его за руку. — Я ни разу в жизни не разговаривала с Эдди. И потом, еще ведь светло. Давай сначала все обсудим!

— Идем! — решительно сказал мальчик. — Сейчас или никогда! Мы ведем себя как болваны. Сколько часов ты плескалась в воде, а теперь опять надумала что-то обсуждать!

Марина выпустила его руку, и Андре открыл калитку. Сегодня она не скрипела: видно, Эдди ее смазал. Неплохое начало. Так, по крайней мере, подумал Андре.

Марина кралась за ним на цыпочках… У изгороди Андре бросился на землю и пополз к сараю. Он лишь раз оглянулся на Марину: застыв на месте, она тревожно смотрела ему вслед. Но ему было не до этого: главное — довести дело до конца. Стараясь не обращать внимания на лихорадочный стук сердца, Андре подполз к тому месту, где совсем недавно они чуть было не столкнулись лицом к лицу с отцом Эдди, а потом слышали этот странный ночной разговор. Дверь сарая была открыта. Андре прополз под изгородью. Острые колючки поцарапали ему руки и ноги, но он почти ничего не почувствовал. За изгородью он выпрямился во весь рост. Теперь до двери сарая оставалось не больше трех метров, и Андре одолел это расстояние в два прыжка.

В сарае на козлах стоял мотоцикл, мощный «МЦ». Рядом — токарный станок хоть и допотопного типа, но начищенный до блеска. На стенах были аккуратно развешаны инструменты. Другую половину сарая занимал верстак. Маленькая мастерская, в которую забрался Андре, содержалась в образцовом порядке. Его взгляд привлек большой, обитый жестью ящик, стоявший в полутьме в дальнем углу сарая.

Андре хотел подобраться к ящику, как вдруг кто-то заслонил свет в проеме двери. Андре вздрогнул и обернулся. В дверях, широко расставив ноги, стоял Эдди. Его мощная фигура преграждала выход. Деваться некуда. Маленькое окошко — Андре заметил это только сейчас — было забрано железными прутьями.

Куда тут удерешь?

— А ну выходи! — приказал Эдди и отступил в сторону.

Андре вышел из сарая. У него было такое ощущение, словно его взяли в плен. Старый ящик в углу поглотила тьма: никогда уже Андре не сможет в нем порыться.

Мальчик зажмурился: хотя дело шло к вечеру, после сарая казалось, что клонящееся к закату солнце светит особенно ярко.

Эдди молча смотрел на него. Андре нелегко было выдержать этот взгляд. Впервые мальчик видел Эдди так близко: тот выглядел старше, чем казалось Андре, когда тот видел его издалека. Андре стоял перед ним опустив руки. Он предпочел бы спрятать их в карманы или скрестить на груди, но не смел этого сделать.

— С кем имею честь? — спросил Эдди.

Мальчик потупил глаза и ничего не ответил.

— Что ж, узнаем сами, — сказал Эдди. — Как-никак налицо попытка кражи со взломом.

Андре подумал: «Конечно, у Эдди есть опыт по этой части». Он вспомнил рассказ Марины.

— Дверь была открыта, — возразил он.

— Так-так, открыта, значит. И калитка тоже?

— Она тоже была не заперта, — промямлил Андре и сразу понял, что несет вздор. Надо было либо удирать, либо выложить Эдди начистоту, в чем его подозревали.

Эдди стоял не двигаясь, но ему достаточно было протянуть руку, чтобы схватить Андре. А силу его мальчик оценил еще накануне, когда Эдди одной рукой поднял Ютту, а другой держал сетку, набитую до отказа продуктами. Видел он и то, как легко Эдди развернул у ворот поселка тяжелый молоковоз.

— Хватит болтать! — сердито заявил Эдди. — Что тебе понадобилось в моей мастерской?

Андре не успел ответить: из-за изгороди вышла Марина — медленно, боязливо, но все же вышла и направилась к ним, бледная, с широко раскрытыми, полными страха глазами. Эдди с удивлением смотрел на девочку. В нескольких шагах от него Марина остановилась.

— Это я его сюда послала, господин Вебер. Он для меня старается и для бабушки.

— С ума сойти! — воскликнул Эдди. — Малышка Бухгольц! Что это ты плетешь?

— Мы ищем компас, — сказала Марина.

— Компас? — Эдди переводил взгляд с одного на другого. — У меня?

— У вас в сарае есть ящик. Можно в него заглянуть?

Эдди сунул свои ручищи в карманы.

Потому ли, что сжал их в кулак, или потому, что старался овладеть собой?

Марина неуверенно продолжала:

— У нас украли компас. Мой дедушка в 1918 году привез его домой в память о революции. Бабушка очень дорожит этим компасом. Мы обязательно должны его найти!

— И вы ищете его у меня? У меня? Но почему именно у меня?

В голосе Эдди зазвучали громовые раскаты.

— Да, у вас! — ответил Андре с дерзостью отчаяния. — Хотя, может, здесь его уже и нет. Вы ездите в дальние рейсы, и у вас есть покупатели. Я сам слышал, как вы крикнули, что у вас есть покупатель!

Эдди шагнул вперед. Резкий удар сбил мальчика с ног, он отлетел в сторону. Потом Эдди схватил его, и Андре увидел прямо перед собой его потемневшие от гнева глаза. Эдди тряс его так, что голова у мальчика пошла кругом.

— Отпустите его, — закричала Марина, — отпустите! Это я во всем виновата!

Андре почувствовал, как руки Эдди разжались, и вновь ощутил под ногами землю. Его лицо горело от стыда и обиды. Он прислонился к стене дома и глядел на Эдди. Тот тяжело дышал и машинально вытирал руки о штаны, словно запачкал их в чем-то. Марина подбежала к Андре.

— Андре, — зашептала она, — что с тобой, Андре?

— Что случилось? — удивленно спросил женский голос.

Это пришла Ютта, невеста Эдди. В руках она держала букет, великолепный букет только что срезанных цветов. Она, видимо, собиралась его обвязать — в руках у нее был нож и моток бечевки. Ее появление сразу разрядило обстановку. Эдди презрительно указал на Андре и Марину.

— Вот эти двое к нам залезли. Компас ищут. Говорят, я его украл. Это меня-то — понимаешь, Ютта? — меня эти сопляки объявили вором! Без обиняков, Эдди Вебер — вор!

Он снова рассвирепел и шагнул к детям.

— Да я вас так вздую, что своих не узнаете! И поделом вам! Что поджали хвосты? Кто это вам наболтал, что я вор? Кумушка какая-нибудь?

Ютта встала между Эдди и детьми.

— Успокойся, Эдди! — сказала она. — Выставь их отсюда, и дело с концом. Стоит ли из-за этого волноваться!

Эдди овладел собой, но когда он заговорил, в его голосе по-прежнему клокотало негодование.

— Понимаешь, Ютта, что меня бесит? У меня, видишь ли, есть покупатель! Они слышали, как я это сказал. Подслушали, шпионы несчастные! А знаешь, о чем это? Помнишь, отец вырезал из дерева фигурки? Я нашел людей, которые хотели их купить. А эти сопляки с их грязным умишком вообразили, что мы сбываем краденое. В портфеле у меня тогда были фигурки. Отец любит трудиться, не мог же он целыми днями только сидеть в кресле и корчиться от боли! Вот вам и весь секрет! Все как есть!

В сердцах Эдди толкнул пустое кресло. Оно покатилось на своих колесах и, накренившись, застряло в рыхлой земле на грядке. На кресле лежал скомканный плед, а из подвешенной к подлокотнику сумки торчал ножик.

— Фигурок больше не будет, — продолжал Эдди. — Резчик опять в больнице. Этого он и боялся. Понимает отец, что дела его плохи. Чем бы только ему помочь? Проклятый осколок. Видно, и правда уже нет никакой надежды…

Эдди невидящими глазами уставился на кресло-коляску. Потом, понурив голову, ушел в дом. Андре и Марина недвижно стояли у стены и не могли оторвать глаз от старого кресла.

— А теперь уходите отсюда, — тихо сказала Ютта. — И в другой раз, когда захотите поразвлечься, придумайте что-нибудь поумнее!

Дети не двигались с места.

— Уходите! — повторила Ютта. — Вон там калитка!

И они ушли. Сначала они шли медленно, потом быстрее, но, очутившись на улице, пустились бежать что было сил. Запыхавшись, они примчались в сад бабушки Бухгольц и уселись за стол под яблоней. Они сидели рядом, избегая смотреть друг на друга. Долго сидели они так и молчали.

— Андре… — робко проговорила наконец Марина.

— Ну что?

— Помнишь, утром, когда мы проходили мимо их сада, мы думали, что у них все хорошо.

— Да, думали.

— Дождеватель весело разбрызгивал воду. На траве стояли пестрые шезлонги. И Эдди с Юттой были такие счастливые.

— Да, так нам казалось. Издалека, — сказал Андре. — А вблизи все по-другому.

— Не просто по-другому, а как-то очень грустно, — сказала Марина.

Андре сорвал с яблони веточку и вцепился в нее зубами.

— Что было, то было, — проговорил он. — Знаешь, Эдди на вид старше, чем я думал. Он так сгреб меня своими ручищами, даже дыхание перехватило. Я думал, он изобьет меня до потери сознания.

— И ты даже не пытался защищаться?

Андре покачал головой:

— Я увидел его глаза, и мне стало страшно.

— Это я виновата! — вздохнула Марина. — Ведь я рассказала тебе про него.

— Чепуха! — ответил Андре. — Вина моя. Надо было действовать по-другому. Совсем не так.

— А как, Андре?

— Не знаю. Только надо было сначала все хорошенько обдумать.

Марина смотрела на него в упор, но он не отвел глаза.

— Тебе грустно, Андре?

— Грустно? Может быть. Не знаю.

— А мне очень грустно, — призналась Марина, — да-да, грустно. Мы оскорбили Эдди и невесту его тоже. Мы вели себя как дураки.

— Мы же не для забавы!

— Нет, конечно! Только все равно так не поступают.

Андре опустил голову и начал ковырять землю носком ботинка.

— Давай пойдем к ним извиняться! — сказала Марина.

Андре встал.

— Ладно, пошли!

— А кто будет извиняться? — спросила Марина.

— Я. Если хочешь, ты тоже.

— Ну, там посмотрим.

И они пошли назад той же дорогой, по которой только что примчались в сад. Легкий ветерок навевал прохладу. Солнце уже садилось.

Андре решительно шел впереди. У него было какое-то странное чувство. Он не сумел бы объяснить, почему его сейчас не страшила встреча с Эдди: он и сам во всем этом еще не разобрался. Такое с ним было первый раз в жизни. Удар по лицу, за который он не таил обиды… и картина, стоявшая у него перед глазами: нож в подвесной сумке кресла-коляски и само кресло, уткнувшееся передним колесом в рыхлую грядку…

Они подошли к дому Эдди. И тут Андре заколебался. Но Марина решительно открыла калитку.

Кресло уже не стояло поперек грядки. Дверь дома была затворена, окна закрыты зелеными ставнями. Дети хотели было уйти, как вдруг с дальней части сада, где еще было солнце, увидели Ютту. Она сидела за дачным столом.

Они подошли к ней, но Ютта читала книгу и заметила их не сразу. Она холодно и удивленно взглянула на них.

— Мы хотим извиниться, — сказал Андре, — перед вами и господином Вебером.

Бережно закрыв книгу, Ютта встала. Она была чуть выше Андре. Марина снова залюбовалась ее длинными волосами. У Ютты были серые глаза, и эти глаза умели заглядывать человеку в душу.

— Ладно. Можете идти, — сказала она.

— А можно нам сказать это самому господину Веберу?

— Муж сейчас спит. Ему предстоит ночной рейс. Вы же сами знаете.

— Муж? — удивленно переспросила Марина.

— Да, муж, — спокойно сказала Ютта.

Они помолчали.

— Мы вели себя как дураки, — признался Андре.

— Хватит. Вы извинились. Это уже хорошо, — сказала Ютта.

Дети могли бы теперь и уйти, но они продолжали стоять перед Юттой, словно им надо было узнать у нее что-то важное. Ютта села.

— Давайте я вам расскажу, как мы с Эдди познакомились, — сказала она. — Я работаю продавщицей в универмаге на Шенхаузер-аллее, в отделе дамских пальто. Работу свою я люблю. Все время на людях, и каждый человек виден как на ладони. Со временем начинаешь прекрасно разбираться в характерах. Чего у нас только не бывает, скажу я вам! Я привыкла ко всяким неожиданностям. Но самое неожиданное событие произошло прошлой осенью. Как-то раз утром, когда в магазине обычно мало народу, ко мне в отдел вдруг вваливается огромный детина. В кожаной куртке, небритый, весь пропах бензином и машинным маслом, а лицо такое, словно он всю ночь напролет пьянствовал. И тащит за собой испуганную старушку. У той глаза заплаканные, красные.

Парень подходит ко мне: «Не найдется у вас какого-нибудь подходящего зимнего пальто вот для этой бабуси?» Я говорю: «Не знаю, что вы считаете подходящим, выбор у нас большой». — «Надо, чтоб хорошее было, — говорит парень, — а не просто накидка, в которой бабуся не решится выйти зимой на улицу. Ясно?»

Видно, он и правда выпил, подумала я, и решил сделать бабушке к рождеству подарок, не спрашивая, нужно ей пальто или нет. Наверно, получил большую премию, половину уже спустил в пивной, а теперь хочет, пока не поздно, с пользой истратить оставшиеся деньги. А может, поспорил с кем-нибудь, заключил сгоряча пари… И вдруг слышу, как бабушка говорит: «Да оставьте вы это, господин Вебер! Сама я во всем виновата, господин Вебер».

«Нужно вам зимнее пальто или нет? Нужно! Зима уже на носу. Вот и купим вам пальто. Выбирайте любое. А я устал и хочу спать».

Старушка испуганно засеменила к стойке с пальто. А парень ни с места, стоит бледный как мел, а глаза у него от усталости совсем слипаются.

«Девушка, надо подобрать пальто, какое получше», — говорит он.

«А вы представляете, что значит «получше»?» — спрашиваю.

«Само собой. Теплое должно быть и на вид приличное».

«Да, только разным людям разные вещи идут».

«Это я и без вас знаю! Бабусе, к примеру, ни к чему такое пальто, какое пойдет к вашей фигуре!»

Парень улыбнулся, а сам разглядывает меня. И улыбка у него такая хорошая. Но я ничего не ответила. Просто подошла к бабусе и занялась с ней. Скоро мы отыскали для старушки теплое черное пальто. Она встала к свету, и господин Вебер придирчиво оглядел пальто, пощупал материю.

«Шерсть, — говорю я, — чистая шерсть. Импортное пальто».

«Хорошее пальто подобрали, — гудит он. — И на ощупь мягкое. Теперь, бабуся, вам не страшна непогода. Заверните, девушка».

Старушка разволновалась, у нее даже щеки красные стали.

«Ну как же так можно, господин Вебер?»

Однако господин Вебер, не обращая внимания на ее слова, идет с квитанцией прямо к кассе и платит. Потом возвращается, сует старушке чек и говорит: «Забирайте свое пальто, и хватит об этом. Я выиграл в лотерее».

Старушка засеменила к прилавку, где выдают покупки, а мы с господином Вебером смотрим ей вслед.

Вдруг он спрашивает меня: «У вас есть жених?»

Я опешила от неожиданности. «Нет», — говорю.

Тогда он обрадованно предлагает: «Не поехать ли нам в воскресенье покататься на моем мотоцикле? Вы мне нравитесь».

«А вдруг я не захочу кататься?»

Тут он сразу помрачнел и говорит:

«Мне было бы очень жаль».

Тогда я сказала, что, если будет хорошая погода, я, пожалуй, поеду. Он рассмеялся и спросил: «А где встретимся?» — «Здесь, у магазина», — говорю. А сама думаю: «Здесь все началось, встретимся здесь еще раз, а потом и расстанемся». Но расстаться так и не пришлось: наоборот, с того раза все началось по-настоящему.

А бабуся мне потом рассказала, что в то утро она потеряла свой кошелек. Сидела она на скамейке у ворот поселка «Родная земля» и горько плакала. Ведь в кошельке были все ее сбережения. Она думала купить себе зимнее пальто. Бабуся тоже живет здесь, в поселке, только в самом конце. Она знает Эдди с малых лет. Он не мог смотреть, как старушка плачет, и очень разозлился на того мошенника, который подобрал кошелек и утаил его. Тогда Эдди посадил бабусю в свой молоковоз и привез ее прямо в наш магазин. Так я и познакомилась с моим Эдди.

Ютта умолкла, задумчиво глядя в сад. Она словно позабыла о детях, которым только что рассказала про своего Эдди. Андре потупился. В траве рос клевер. Хорошо бы сейчас найти четырехлистник. Только Андре это ни разу не удавалось. Марина тихо спросила:

— Вы очень любите вашего Эдди?

Ютта взглянула на Марину. Вопрос девочки ее удивил, но она улыбнулась:

— Да, очень! Он самый хороший человек на свете.

Андре вскинул голову. Он увидел, что Марина тоже улыбается, но совсем по-особенному, не так, как всегда. Андре не понимал, чему она улыбается, и от этого ему стало грустно.

Ютта снова встала:

— Мне пора домой. Надо готовить ужин. Моему Эдди скоро в путь. Тяжелая у него работа — я как-то ехала с ним целую ночь напролет. Летом еще ничего, Эдди даже говорит: одно удовольствие. Но вот с начала осени, когда начинаются туманы, а на дорогах слякоть, водителям в дальних рейсах приходится нелегко. И уж совсем тяжело, когда дороги покрыты льдом и снегом. Что поделаешь, город без молока не может. Наверно, и вы бежите по утрам в магазин за молоком. Ладно, ступайте! Мне еще надо сделать для мужа бутерброды.

Ютта пошла в дом, но у самой двери обернулась и, приложив палец к губам, шепнула:

— Только не шумите. Пусть он немного поспит.

Тут Андре вдруг собрался с духом:

— Не могли бы вы показать нам такую фигурку… знаете, которая вырезана из дерева?

Ютта пристально взглянула на мальчика. Затем она на цыпочках вошла в дом и вскоре вернулась с деревянной фигуркой в руках. Она протянула ее детям.

— Это его последняя работа, — печально сказала она. — Только будем надеяться, не самая последняя.

— Ой, это же Нанте, зевака Нанте! — воскликнула Марина.

— Да, отец Эдди вырезал из дерева всякие фигурки — обычно это были наиболее характерные типы жителей старого Берлина. Прелесть, правда? Отец очень старался. Мы ведь и не знали, что он умеет так хорошо вырезать, пока однажды не застали его за работой — он сам раздобыл где-то липовый чурбачок и ножик. А потом уже Эдди приносил ему разные чурки. Нелегко отцу было заниматься резьбой по дереву, уставал он быстро. Потом выяснилось, что есть много любителей, которые собирают забавные берлинские фигурки. Эдди разыскал кое-кого из них, и вот тогда отец почувствовал впервые, что снова занят полезным делом. Да, для нас те дни были самые счастливые!

Разглядывая аккуратно вырезанную фигурку, Андре подумал: «Так, значит, вот он какой, Нанте-зевака: вроде и смешной, а сам чуточку грустный».

Ему вдруг захотелось взять эту фигурку себе. Словно вместе с ней он мог увезти все то, что полюбил в этом большом городе. Но он не посмел попросить ее и нехотя вернул фигурку Ютте.

— А мой дедушка вырезал из дерева парусные корабли, а потом вставлял их в бутылки. Это ведь тоже большое искусство! — похвастался он.

— Да, можно только позавидовать тому, кто умеет делать такие вещи, — сказала Ютта. — Свои мечты и помыслы, свою радость — все он может выразить в дереве. А другие люди любуются его работой и угадывают его мысли. И делят с ним и печаль и радость.

Ютта поднялась на крыльцо. Ее волосы отливали красноватой медью в косых лучах заходящего солнца, заглянувшего в сад.

— Я скажу Эдди, что вы приходили, — пообещала она. Потом, помахав рукой, крикнула: — До свиданья, ребята!

Марина и Андре медленно зашагали к калитке. Никто теперь не гнался за ними, и они вроде уже извинились, но радости не было. Так и не проронив ни слова, они добрели до своей скамейки у ворот.

— Как можно так говорить: «Он самый хороший человек на свете?» — с сомнением заметил Андре.

Марина обернулась к своему другу.

— А почему нельзя так сказать? Если это правда?

— Да не может быть! Пусть он хороший. Но почему самый хороший на свете?

Марина вскочила со скамейки. Она приблизила к лицу мальчика свое лицо почти вплотную, так что заглянула ему в глаза. Андре уже не мог отвернуться.

— Ты правда не понимаешь, Андре?

— Правда, — ответил мальчик. — А ты что, понимаешь?

— Я? — переспросила Марина. Она выпрямилась: — Я сразу поняла! Разве ты не слышал, Андре, как Ютта это сказала?

Мальчик покачал головой.

— Она сказала: «Он самый хороший человек на свете». Ну и что?

Марина снова уселась на скамью, опустила голову и тихо проговорила:

— Может, она хотела сказать: «Самый дорогой человек на свете». Самый дорогой, понимаешь, Андре?

Она не поднимала голову, а мальчику как раз хотелось увидеть ее лицо. Он уже собрался возразить: «Но ведь Ютта этого не говорила!» Но потом промолчал. Марина на мгновение вскинула голову, только на мгновение. Уж не слезы ли у нее на глазах? Андре ссутулился и продолжал молчать.

— Два дня еще ты будешь здесь, — прошептала Марина, — всего два дня.

Андре сорвался с места и сунул руки в карманы. Не хватало, чтобы и он заревел. Ну нет!

Он сказал угрюмо:

— Ничего у нас не получилось. Старались, старались, а толку никакого. Компаса нет как нет.

Марина подняла голову, словно очнувшись ото сна.

— Да, компас мы не нашли.

— А если б мы сообщили в полицию?

— Ты не расстраивайся, — сказала Марина, — нам просто не повезло. Так сколько угодно бывает, ты же сам знаешь. Не случается разве, что преступление остается нераскрытым?

— Случается, конечно, — подтвердил Андре, — но почему это должно было случиться с нами? Мне очень жалко, что мы не нашли компас! Ему ведь действительно нет цены!

— Андре, сядь! — сказала Марина. — Ты действуешь мне на нервы.

Мальчик растерянно опустился на скамейку.

— Мама тоже всегда говорит: «Ты действуешь мне на нервы».

— Должно быть, неспроста, — съязвила Марина.

— Ну, знаешь! — вспыхнул Андре.

— Но ты все-таки сел. Значит, не зря я сказала!

— Не зря, не зря, — согласился он. — Теперь довольна?

— Ты сбил меня с толку. Что я хотела сказать? Ах, да! Мы все-таки не следователи, Андре. В общем, не настоящие следователи…

Андре не понравились эти слова, и он снова чуть не вскочил со скамейки.

— Само собой, — буркнул он, — а все же мы могли бы добиться своего. И найти компас.

Марина взяла его за руку.

— Андре, — тихо сказала она, — честно говоря, я рада, что те, кого мы подозревали, ни в чем не виноваты: и профессор, и Эдди. Правда, Андре?

Андре улыбнулся. Вот теперь Марина дело говорит! Люди, за которыми они так настойчиво следили, оказались не только ни в чем не повинными, но и очень хорошими людьми!

— Тут ты, конечно, права…

Сумерки в этот день наступили раньше обычного: темные облака быстро заволакивали небо.

— Гроза будет, — сказала Марина и придвинулась к Андре.

— Кто знает! А может, и правда будет. Хорошо бы! Очень уж душно сегодня. Знаешь, когда над морем бывает гроза — тут такое начинается!

— Скоро ты опять вернешься к своему морю, — грустно сказала Марина.

Андре промолчал.

Они смотрели, как менялось небо, принимая диковинную окраску, как причудливо сплетались облака. На дороге послышались шаги: дети увидели Эдди и Ютту. Все было так же, как и в тот вечер на прошлой неделе: молодожены неторопливо вышли из ворот и направились к машине. Тревожно взглянув на небо, Ютта что-то сказала. Эдди, смеясь, покачал головой и погладил жену по волосам…

Темная гряда облаков нависла над городом. Эдди включил подфарники и задний свет, как всегда, легко развернул на неширокой улице молоковоз. И снова Ютта махала рукой ему вслед, пока красные огоньки не скрылись за углом. Ютта пошла к воротам и увидела на скамейке Марину и Андре. Она остановилась.

— A-а, это вы, ребята? Эдди сказал, вы молодцы, что тогда пришли. А что вы сидите здесь, повесив носы?

— Гроза будет, — сказала Марина.

— Похоже, что так, — озабоченно проговорила Ютта. — А Эдди едет ей прямо навстречу. Я всегда боюсь за него. Я даже говорила ему об этом. А он смеется: «Дворники» на ветровом стекле не подведут!» Сегодня он отправился в дорогу в хорошем настроении: отцу лучше. Врач сказал по телефону, что он поправляется, насколько это вообще для него возможно. Давно уже не было у нас такого счастливого вечера!

Кругом стояла тишина, непривычная тишина, по небу неслись облака, словно их подталкивали чьи-то невидимые руки. И вдруг налетел ветер, зашумели кусты и деревья. Вихрем закружились по улице клочки бумаги. Вдали послышались раскаты грома.

— А теперь я побегу! — крикнула Ютта. — Не то улетит мое белье!

— Спокойной ночи, Андре, — сказала Марина. — Ты придешь к нам завтра утром?

Андре взглянул на затянутое тучами небо и снова подумал со стыдом, что компас они так и не нашли.

— Да, — пообещал он, — приду.

Сверкнула молния. Марина вздрогнула и кинулась к воротам поселка.

Андре глядел, как мелькают ее ноги. Потом вскочил и помчался за ней: он не хотел, чтобы она бежала домой одна. Догнал он ее уже у садовой калитки.

— Ты мчишься, словно за тобой черти гонятся! — задыхаясь, проговорил он.

— Ах, это ты, Андре! — с облегчением сказала Марина.

Дети расположились на веранде. Бабушка принесла ужин.

— Самое время для дождя, — пробормотала она, — земля в саду высохла совсем.

Затем бабушка вынула из кармана фартука письмо.

— Через две недели за мной приедут, пишут матросы.

И не как-нибудь, а на «Волге», чтобы доставить меня к морю с полным комфортом. А потом мне придется, как положено по обычаю, разбить бутылку о борт корабля. Надо будет поупражняться.

Она тихонько засмеялась:

— С чем, с чем, а с этим я справлюсь. Для такого случая? Ради моего Вильгельма? Да я десять бутылок брошу, если понадобится!

— Можно, и я с тобой поеду? — спросила Марина.

— Для тебя, селедки тощенькой, место в машине всегда найдется, — рассмеялась бабушка.

— Послушай, Андре, — с горящими глазами проговорила Марина, — мы ведь с тобой тогда можем встретиться! Ты покажешь мне море, а? И объяснишь, откуда должен дуть ветер, чтобы волны выбросили на берег янтарь. Мы будем сидеть на молу и считать океанские корабли. Ведь каникулы к тому времени еще не кончатся. Бабушка, ты напиши, что мы хотим там пожить несколько дней. Кто-кто, а ты это заслужила. Андре ведь тоже будет с нами при спуске корабля? Ну конечно, он должен быть с нами.

Бабушка улыбнулась:

— Хорошо, я напишу, что твой Андре должен быть с нами.

Хлынул дождь. Он забарабанил по стеклянной крыше веранды, и стало темно, почти как ночью.

Андре смотрел на бабушку, на седые ее волосы. И думал о пропавшем компасе, который им так и не удалось отыскать.

Хорошо бы его найти и передать матросам корабля «Вильгельм Бухгольц»! Но теперь Андре знал: так, как раньше, компас искать нельзя. Только не так!

— А вдали небо уже расчистилось, — сказала Марина.

— Ты скоро уже поедешь домой, Андре? — спросила бабушка Бухгольц.

— Да, через два дня.

— Рад, наверно?

— Да, — тихо сказал Андре, не решаясь взглянуть на Марину. — И тут же громко добавил: — Я столько интересного здесь увидел! Вот только мы еще хотели сходить в зоопарк!

— В последний день перед отъездом сходим и в зоопарк, — пообещала Марина. — На прощание.

— Хорошо, — сказал Андре.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Солнце окрасило небо в алый цвет. Воздух стал прозрачным и легким. Запахло травой.

 

НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА

На другое утро Андре позже обычного отправился в поселок «Родная земля». Бело-голубой молоковоз Эдди уже стоял у тротуара.

Вообще-то Андре не очень хотелось идти к Марине. Он терялся перед ее печальными глазами, не знал, как быть, когда на нее внезапно находило веселье — слишком уж бурное и необузданное веселье, которое сменялось молчанием или какими-то непонятными разговорами. Оттого-то Андре и пообещал тете Лизе и дяде Паулю, что днем поедет с ними в город. Они хотели прогуляться с мальчиком по Унтер-ден-Линден и купить ему что-нибудь на память. Но до обеда оставалось еще много времени, и Андре снова потянуло в сад бабушки Бухгольц, к знакомому столу под яблоней. В душе он надеялся, что Марина опять будет ждать его на ящике с песком, и потому вышел из дома через черный ход. Ему хотелось подкрасться сзади и закрыть ей руками глаза. Однако сегодня на ящике с песком никого не было.

Андре плохо спал ночью, впервые за все время, что он провел у дяди с тетей. Он без конца вспоминал события минувшего дня. Профессора, у которого была такая захватывающе интересная жизнь. И этого Эдди, который часто бывает так груб, кричит и бранится, но для Ютты — самый хороший человек на свете. Мальчику становилось совсем тяжело, когда он думал о том, как «следователь Андре» подозревал их обоих в краже компаса. В эту бессонную ночь он поклялся себе, что никогда в жизни не будет слишком поспешно судить о людях. Он хотел сказать об этом и Марине.

Утро выдалось на славу. После грозы воздух был чист и свеж. А если уж солнце засияло на безоблачном небе, значит, столбик ртути в градуснике опять поползет вверх. Как-никак лето!

Андре вошел в ворота поселка. Вчерашний дождь обильно полил дорогу, и она почти не пылила — даже за велосипедистом, который ехал навстречу Андре, не тянулось, как обычно, облако пыли. Велосипедист был не кто иной, как Улли. Тот самый чернявый парень, приятель Марины и бабушки, который одержал верх над Андре, когда они состязались в бассейне.

Андре отступил в сторону. Велосипедист не заметил его: он быстро катил по дороге и не сводил с нее глаз. За воротами он резко повернул руль вправо и скрылся за изгородью. В памяти Андре осталось хмурое лицо Улли, красная рубашка, которую трепал ветер… Ну и гнал этот Улли! Наверно, забыл что-нибудь и в перерыв заскочил домой: он ведь работает подмастерьем где-то поблизости. А теперь торопится назад в свою мастерскую. Вообще-то Андре было все равно, куда едет Улли: чернявый его не интересовал. И все же он вернулся к воротам посмотреть, куда свернул Улли. Но красной рубашки уже нигде не было видно.

Андре не торопясь зашагал к даче Бухгольцев. Еще издали он увидел Марину у стола под яблоней. Девочка была, видно, очень взволнована: она что-то закричала, и из дома вышла бабушка. Подбежав к яблоне, она всплеснула руками и закачала головой. Марина же скакала вокруг, словно исполняла танец дикарей. Андре стоял у забора и в полном недоумении наблюдал за этой сценой. Тут его увидела Марина; она вихрем подлетела к калитке, схватила мальчика за руку и потащила к столу. Ошарашенный Андре покорно пошел за ней. Очутившись у стола, он не поверил своим глазам: на листе желтой вощеной бумаги лежал тот самый корабельный компас, который туманным ноябрьским днем 1918 года матрос Вильгельм Бухгольц взял с крейсера «Принц Карл».

— Компас, — прошептала Марина, — смотри, Андре, наш компас!

Бабушка недоверчиво качала головой и приговаривала:

— Как же это так?

Андре осторожно взял в руки массивный компас, повернул его и на обратной стороне прочитал: «Киль. Ноябрь 1918 года».

Марина, запинаясь от волнения, заговорила:

— Понимаешь, хотела я накрыть стол к завтраку. Вдруг вижу: какой-то странный сверток. «Что в нем?» — подумала я. Сначала я даже не хотела к нему притрагиваться. Бумага на вид сальная, словно пропитана жиром. Потом я все же решилась и развернула сверток. И увидела наш компас! Я даже подумала, что это сон!

Андре бережно положил компас на стол и кончиками пальцев приподнял бумагу. Желтая вощеная бумага. И ничего больше. Ни адреса, ни штемпеля, ни малейшего намека на то, откуда она взялась.

— Но ведь кто-то же принес компас сюда! — сказала бабушка.

— Верно, кто-то его сюда принес, — подхватил Андре и добавил: — Кто его украл, тот и принес.

Схватив Андре за руку, Марина взглянула на него широко раскрытыми глазами:

— Да, Андре! Точно! Здесь был вор!

Бабушка взяла компас вместе с бумагой и сказала:

— Наверно, кто-то зло подшутил над нами. Не понимаю, зачем. Но компас снова у нас. По-моему, это главное. А бумагу нам, видно, преподнесли в подарок. Что ж, завернем в нее компас, когда поедем к морю. Однако, что ни говори, злая шутка!

— Смотри, Андре! Голем здесь! — вскрикнула вдруг Марина.

И правда, огромный пес профессора распахнул толчком незапертую калитку и, виляя хвостом, помчался прямо к Марине.

— Он узнал нас, — сказал Андре, — смотри, как он приветливо виляет хвостом!

— Боже, ну и чудовище! — воскликнула бабушка. — Умрешь с перепугу!

Голем наклонил голову, помахал пушистым хвостом и потерся о ноги Марины. Она погладила его и улыбнулась. Раздался отрывистый свист. Голем отпрянул от нее и огромными прыжками понесся к калитке. Там стоял профессор Зенциг. Он удивленно глядел на Голема, который вел себя столь дружелюбно с незнакомыми людьми. Тут он узнал своих вчерашних гостей, тех, что сидели на дереве у его дома, а потом заявились к нему без спросу.

— Доброе утро, мои любознательные друзья! Вот и встретились! То-то мой Голем обрадовался!

— Доброе утро, господин профессор! — в один голос сказали Андре и Марина.

— Разрешите войти? — спросил профессор, приподняв соломенную шляпу.

Бабушка радушно кивнула. Профессор быстрыми шагами подошел к столу.

— Извините, — обратился он к бабушке, — мы с вами, кажется, немного знакомы. А вчера мне представился случай побеседовать с вашими питомцами. Они были у меня в гостях. Если не ошибаюсь, вы приходитесь бабушкой этой юной черноволосой красавице? Я, к вашему сведению, одно время тоже был моряком, только в торговом флоте.

— Да что вы говорите! — воскликнула бабушка. И сразу завязался оживленный разговор.

Андре и Марина стояли рядом. Стояли как на угольях, точнее, пожалуй, не скажешь. Бабушка держала в руках компас, завернутый в вощеную бумагу, и беседовала с профессором. А вдруг она развернет бумагу и покажет компас! И заодно упомянет его историю, пропажу и таинственное возвращение! Тогда профессор сразу поймет, почему они вчера к нему приходили, почему интересовались его коллекцией, зачем торчали на дереве около его дома. Однако ни о чем не подозревавший профессор был весел и добродушен. Разговор перешел с былых времен на нынешние: заговорили о фруктовых деревьях, о том, как лучше за ними ухаживать. Потом он вдруг сказал:

— А теперь разрешите откланяться, дорогая фрау Бухгольц. Мы с вами совсем заболтались, а ведь меня ждет работа. Буду рад, если вы навестите меня. Захватите Марину и Андре. Они принесут веселье в мой тихий дом.

Опередив хозяина, Голем помчался к калитке. У забора профессор еще раз с улыбкой помахал шляпой. Потом он быстрыми шагами удалился.

Бабушка посмотрела ему вслед и сказала:

— Какой милый человек! А как же вы с ним познакомились?

Тут Марина попросила:

— Бабушка, присядь на минутку. Я сейчас все тебе расскажу.

Андре подумал: «Правильно! Пусть Марина во всем признается бабушке. Так будет лучше всего». Он слушал, как девочка рассказывала обо всем, что занимало их в последние дни, об их подозрениях и неудачах. Оказывается, Марина разобралась во всех тонкостях этого дела ничуть не хуже его самого. Бабушка слушала молча и ни разу не прервала девочку, которая закончила свой рассказ словами:

— Вот, и теперь компас вернулся к нам. Было бы жаль, если бы он совсем пропал. И матросы обрадуются!

Бабушка покачала головой.

— Вы профессора подозревали? И Эдди? Это никуда не годится. Так нельзя. Почему вы ничего мне не сказали?

— Бабушка, ведь компас вернулся! Значит, все в порядке, — жалобно проговорила Марина. — Да и мы с Андре теперь поумнели…

И вдруг мальчику пришла в голову одна мысль, настолько неожиданная, что он едва мог скрыть свое волнение. Он даже не расслышал последних слов Марины: «Мы с Андре теперь поумнели».

Андре впился глазами в вощеную бумагу. Он больше не следил за разговором Марины с бабушкой. Одна мысль владела им: «Неужели я нашел вора?»

Из задумчивости его вывела Марина, толкнув локтем в бок. Он снова увидел стол и яблоню. И бабушку, которая шла к дому, держа под мышкой желтый сверток.

— Правильно, что я все рассказала, Андре?

— Конечно, правильно.

— У меня на душе сразу легче стало. А тебе?

— Угу.

— Что с тобой, Андре? О чем ты все время думаешь?

«Может, сказать ей, что я догадался, кто украл компас?» — мелькнуло у него. Но он ответил:

— Марина, мне пора идти. Меня ждут тетя и дядя. Они хотят, чтобы я напоследок пообедал с ними.

— Ты прямо сейчас уходишь?

— Да. Я же с ними почти не виделся в последние дни.

— Правда. Мы все время были вместе.

— Вот видишь. И впереди у нас еще целый день.

— Последний, Андре…

— Да, последний.

Марина смахнула со стола листья и ветки, которые налетели вчера во время ливня. Она не глядела на мальчика.

«Может, все-таки рассказать ей обо всем? — снова подумал он. — За последние дни мы прошли сквозь огонь и воду, и она ни разу не струсила». И все же он решил этого не делать. Разве сам он уверен, что его подозрение справедливо? Как всегда, доказательств у него нет, их еще надо представить. К тому же, если он уличит вора, Марина и ее бабушка ужасно расстроятся. Ну, уличит он его, допустим, что из того? Важно узнать, почему вор украл компас. И почему он сегодня вернул его. Только это одно интересовало теперь Андре. Узнать, справедливости ради, как все произошло на самом деле — теперь он мог сделать это лишь в одиночку.

Марина пусть будет пока вне игры. Может, и лучше, если она вообще никогда не узнает правду…

— Ты же скоро приедешь в Росток. Две недели пролетят быстро, — попытался утешить ее Андре.

— Хорошо тебе говорить. Две недели — все равно что вечность.

— Ну, это уж слишком! Две недели — это две недели, то есть двадцать четыре часа, помноженные на четырнадцать, а вовсе не вечность. Вечности, к тому же, вообще нет. Есть только бесконечность. Понятно?

— Понятно, Андре, — неожиданно тихо проговорила девочка. — Для тебя две недели — это просто две недели, а не вечность. Как тут не понять.

Марина смолкла. Она схватилась за свисающую ветку яблони и затеребила ее, пока сверху не свалилось маленькое зеленое яблочко. Стукнувшись о стол, оно упало в траву.

— Ладно, — смущенно заговорил Андре, — вот когда ты приедешь к нам на море, мы с тобой отлично проведем время! Ты возьмешь мамин велосипед. Он в полном порядке: отец сам за этим следит. Седло я опущу пониже. Мы съездим с тобой на реку, на берег Варнова. Я покажу тебе место, где всегда ужу рыбу. Сидишь там, и весь город как на ладони. А вдали виден новый океанский порт. Не сам порт, конечно, а только подъемные краны; в ясную погоду можно разглядеть даже цистерны нефтехранилища. Они блестят как серебряные. А потом мы поедем на велосипедах к берегу моря. Только не туда, где на пляже полно народу, туда не стоит. Я знаю такие уголки, где мы будем почти одни. Еще лучше, если в это время будет прибой — знаешь, как здорово! Только в воду далеко заходить нельзя, а не то утянет в море. Правда, мигом утянет! Не успеешь и глазом моргнуть, а тебя уже подхватили волны. И если тогда выбьешься из сил, то кричи не кричи — все равно не поможет. Но я уж за тобой присмотрю. Вовсе ни к чему далеко заплывать. А еще я тебе покажу одно кафе в Варнемюнде. Там самое вкусное мороженое во всей стране! Мы сядем за столик под картиной, которая называется «О миа белла Наполи!» Это значит: «О мой прекрасный Неаполь!» Под этой картиной я и облюбовал себе место: там стоит мраморный столик и всего два стула. Я часто захожу туда с другом — его зовут Ханс-Георг. Сейчас он уехал на каникулы в Тюрингию. А если захочешь, сходим и на верфь. Папа закажет нам пропуска. Только туда не пускают без защитного шлема. Наверно, у них найдется маленький шлем, который будет тебе впору. У тебя, кстати, какой размер головы?

— Ничего, мне все равно, какой шлем достанется, — сказала Марина. — «О миа белла Наполи!» — это есть такая песня. Моя мама ее напевает, когда она в хорошем настроении. Она поглядывает тогда на папу и улыбается. И он тоже улыбается. Кажется, у них с этой песенкой что-то связано. Может, они познакомились, когда ее исполняли, скажем, на танцах…

— Мои родители не на танцах познакомились, — сказал Андре.

— А где? — с любопытством спросила Марина. — Расскажи, Андре.

— Они вместе учились в школе.

— Сидели на одной парте, да?

— Не знаю. Я их не спрашивал.

— Наверное, на танцах все-таки приятнее знакомиться, — задумчиво сказала Марина.

— Почему?

— А ты танцевал когда-нибудь?

— Нет, — сказал Андре.

— Потому и не понимаешь. Может, потанцуем? У бабушки есть старинный граммофон. Его ручкой надо заводить. Потеха! А в шкафу есть эта самая пластинка «О миа белла Наполи!». Вот и посмотрим, как знакомятся на танцах!

— Да ну еще! — испуганно отмахнулся Андре. — Мне пора! Дядя и тетя, наверно, уже заждались. Они сегодня отпросились из-за меня с работы. Кстати, мы с тобой познакомились у ящика с песком, помнишь?..

— Ага, — подтвердила Марина, — у ящика! Ты еще помог мне надеть велосипедную цепь. А потом мы встретились в Оберхофе. Послушай, Андре, ведь это не случайно!

— Скажешь тоже — не случайно! Просто мы оба были на зимних соревнованиях. Вот и все.

— А я про то и говорю. Мы оба там были — и ты и я!

— Я первый тебя увидел. Если бы я так не всматривался, кто знает?.. А я тебя углядел.

— Это правда, — грустно сказала Марина. — Потом я тебя искала, да так и не нашла.

Андре вдруг вспомнил о своем пари с Хуго. И странное дело: его это совсем не трогало. Он только подумал: «Завтра последний день. На почтовом штемпеле должна быть дата: «15 июля».

— Поедем завтра в зоопарк?

— Поедем, Андре.

— Ну, пока. До завтра.

— До завтра. Не скучай без меня, Андре.

Андре торопливо вышел из сада, не решаясь обернуться. До обеда оставалось немного времени, и он хотел использовать его для дела. Надо было проверить, насколько обоснованны его подозрения: почему как раз сегодня утром чернявый Улли приезжал в дачный поселок? Почему он несся на своем велосипеде, словно за ним гнались по пятам? Зачем он сюда приезжал? Ни Марина, ни бабушка его не видели, не то они упомянули бы об этом. Андре вспомнил: Марина как-то показывала ему пятиэтажный дом, в котором живет Улли.

Туда и пойдет сейчас Андре. По следам вора. Но неужели вор — это Улли?

 

ОДНОМУ ВСЕГДА НЕЛЕГКО

Пятиэтажный дом был точно форпост большого города. Фасад его был свежеоштукатурен, но на торцах — кирпич: видно, сбоку хотели пристроить новые пятиэтажки. Тогда до этого дело не дошло, а теперь и вовсе не дойдет. В последние годы строят по-новому — из блоков и крупных панелей.

Андре медленно приближался к дому. Он совсем не представлял себе, что же делать дальше. Помнил только одно: надо разыскать Улли. Первым делом узнать его фамилию и где он работает. Андре не решился спросить об этом Марину. Впрочем, Улли наверняка работает где-то поблизости.

Было уже около полудня, припекало солнце, и ничто не напоминало о вчерашней грозе. От жары улица словно вымерла.

Андре вошел в полутемный подъезд и вздохнул с облегчением. Здесь стояла приятная прохлада: яркий солнечный свет проникал сюда только сквозь матовые стекла в дверях черного хода. Андре начал разглядывать почтовые ящики и таблички с фамилиями жильцов. На стене было десять ящиков — десять фамилий. Сколько он ни смотрел, ничего это ему не дало. Из-за приоткрытой двери черного хода доносились голоса. Андре направился к ней. К дому примыкал двор, неровно вымощенный камнями. Из щелей между ними торчали пучки травы. Двор был огорожен стеной в человеческий рост, а в ней Андре увидел калитку, которая вела в сад. У самой стены рос каштан. Его густая листва защищала двор от солнечных лучей. У сарая какой-то мужчина чистил мопед — один из тех старых, добротных мопедов, которым, кажется, износа нет. Мужчина сидел на корточках и неторопливо и аккуратно протирал спицы — одну за другой. Андре вспомнил, что и ему надо привести в порядок свой велосипед. И он позавидовал терпению незнакомца.

В заднем углу двора была натянута веревка. Женщина развешивала на ней белье. На скамейке в тени каштана сидел старик, а перед ним стоял светловолосый малыш. Их-то голоса и услышал Андре, когда был в парадном. Малыш и старик говорили, судя по всему, о чем-то очень смешном — оба то и дело хохотали. Такая вот мирная картина представилась взору Андре. Он уже думал войти во двор и спросить мужчину, чистившего мопед, про Улли, как вдруг все переменилось. Мужчина выпрямился. Застыв в напряженной позе, он взглянул на женщину, вешавшую белье.

— Гертруда, будь добра, поди сюда! — крикнул он. Хоть он и сказал «будь добра», слова его прозвучали резко и властно, точно приказ.

Женщина оставила белье и обернулась.

— Что тебе? Не видишь, я занята.

— Я, кажется, попросил тебя подойти! Разве я недостаточно ясно сказал?

— Ганс, сам видишь, у меня в руках белье! Неужели нельзя подождать?

— Нельзя! — гаркнул вдруг мужчина так, что перепуганный Андре не удивился бы даже, если бы он топнул ногой. — Я не намерен ждать! Все хочешь увильнуть от разговора. Знаешь, это уже переходит все границы. Терплю от вас черт знает что! Дальше некуда! Потрудись подойти!

Женщина со всего размаха швырнула белье в корзину, вытерла руки о передник и подошла к мужу. Лицо у нее было сердитое и в то же время испуганное. Мужчина нагнулся над мопедом.

— Это что такое?

Женщина посмотрела на мопед, но, судя по всему, ничего не заметила и пожала плечами:

— Ну, мопед. Блестит, как всегда…

— А больше ты ничего не видишь? Или, может, не хочешь видеть? Я понимаю почему! Все понимаю.

— Оставь меня в покое, Ганс. Не успеешь прийти домой, как опять начинаешь свое. А у меня работы полным-полно…

— Я тоже работаю, дорогая. И притом немало. Но у меня есть свои принципы. Об этом и речь. Зачем он опять брал мой мопед? Зачем?

Женщина испуганно закрыла рот ладонью и пролепетала:

— Не понимаю, Ганс, о чем ты говоришь?

Мужчина нагнулся к педали и стукнул по ней; она, поблескивая, завертелась.

— Я знаю, что говорю, моя дорогая. Вот эта педаль совершенно новая. Как игрушечка. И она денег стоит. Он гонял на моем мопеде и сломал педаль. Твой сыночек, лоботряс этот. А ты дала ему деньги на новую. Вот оно, твое воспитание!

— Ганс, клянусь тебе… — начала было женщина, но мужчина, взревев от ярости, оборвал ее на полуслове. Андре никогда бы не подумал, что этот худой бледный человек может так громко кричать.

— Не смей врать! Все вы заодно — меня не проведешь. Избаловала парня! Всегда баловала! Да я его вышвырну вон из моего дома! Он у меня попляшет! Пусть только попадется мне в руки, я ему покажу!

Вся в слезах, женщина закричала:

— Только попробуй тронь его! Не смей, говорю тебе, а не то пожалеешь! Я твой проклятый мопед на свалку вышвырну!

Мужчина схватил ее за руки, но она вырвалась и побежала к дому. Мужчина, спотыкаясь, побежал за ней, бледный как мел, с жутким, остановившимся взглядом.

Андре, не на шутку перепуганный, прижался к стене — деваться уже было некуда. Но его никто не заметил: ни плачущая женщина, пробежавшая мимо него, ни ее муж… Хлопнула дверь, одна, другая, потом все стихло. На заднем дворе снова воцарилось спокойствие, словно здесь ничего и не происходило. Только педаль мопеда продолжала крутиться. Она и в самом деле была совсем новая. А под веревкой стояла бельевая корзина, и простыня, которую женщина в сердцах швырнула туда, одним концом касалась земли. На скамейке по-прежнему сидел старик, а светловолосый малыш прижимался к нему, словно ища защиты.

— Почему папа с мамой поссорились? — растерянно спросил он.

— Понимаешь, Свен, это все вон та штука виновата, — с горечью проговорил старик, указывая на ни в чем не повинный мопед.

— Папин мопед? — удивленно спросил мальчик, понемногу забывая о ссоре. — А почему мопед, дядя Альберт?

— Ты уж положись на меня, Свен, — сказал старик. — Виноват мопед — и точка. А теперь слушай дальше мою историю про лошадку, которая сама, без кучера, провезла бочки с пивом через весь Берлин. Давненько это было, Свен.

— А это правда?

— Правда, сущая правда. Ведь ее кучером тогда был я. И представляешь, в тот раз я забыл подтянуть тормоза. Вот моя лошадка сама и отправилась в путь.

— Дядя Альберт, а ты ее потом догнал, да?

— Конечно, Свен. Лошадка у меня была умница. Она исправно останавливалась у каждой лавки, где я обычно сгружал бочки с пивом. Она прекрасно знала свой маршрут. А я догнал ее на трамвае.

Свен тихо засмеялся, слезы у него уже высохли.

Андре вышел из подъезда и направился к скамейке, где сидели дядя Альберт и маленький Свен.

У старика было доброе морщинистое лицо.

— Извините, пожалуйста, — сказал Андре. — Я ищу мальчика, которого зовут Улли. Кажется, он живет в этом доме.

Старик поднял голову и испытующе взглянул на Андре. Маленький Свен закричал:

— Улли мой брат! Он может на руках обойти весь двор. А ты так умеешь?

— Нет, — смущенно ответил Андре, — я не умею. Стоять на руках могу, а вот ходить — нет…

Свен был разочарован.

— А умеешь вырезать кораблики из коры? А играть на расческе?

Старик сказал:

— Ну-ка, Свен, помолчи немного. Я и так знаю, что твой Улли все умеет. Для тебя он все сделает, что ни захочешь. А этот мальчик, может, умеет что-нибудь другое. Может, он умеет показывать фокусы.

— А Улли и фокусы тоже умеет! — торжествующе заявил Свен.

— Случилось что-нибудь? — неожиданно спросил старик у Андре. — Может, он чего натворил?

— Нет, ничего, — испугался Андре. — Я познакомился с Улли в бассейне. Я, знаете, нездешний и скоро уеду домой. А до этого мне надо с ним увидеться!

— Нет его, молодой человек, — сказал старик, — он на работе. Знаешь где?

Андре покачал головой.

— В трех кварталах отсюда. На мастерской вывеска: «Мюллер. Декоративные работы». Там его и найдешь, если только он не торчит у какого-нибудь клиента. Спросишь Улли Винтера. И тебе покажут, где он.

— Спасибо, — сказал Андре и хотел было идти, но старик задержал его и тихо попросил:

— Увидишь Улли, передай ему, что скандала ему сегодня не миновать. Что отец его зол как черт. Скажешь: дядя Альберт, мол, просил передать, чтобы ты приготовился к хорошей взбучке. И еще передай ему, что зря он не послушался моего совета. Нечего было выпендриваться на чужом мопеде.

Андре недоуменно смотрел на старика. Тот улыбнулся:

— Ты только передай, уж он поймет, что к чему. А Улли, чтобы ты знал, очень славный малый. То, что сейчас произошло здесь во дворе — а ты ведь стоял в подъезде и все видел, — это особая история. Ты нездешний — по выговору ведь слышно, что ты с побережья, — и тебя все это не касается! Есть вещи, с которыми человек должен справиться сам. Тут уж никто ему не поможет. В лучшем случае — лишь самую малость. Ты с годами это поймешь. Даже дядя Альберт тут не помощник. А уж это что-нибудь да значит. Ладно, передай ему все, что я тебе сказал. Запомнил?

— Да, дядя Альберт, — сказал Андре. — До свидания, дядя Альберт.

Пересекая двор, Андре услышал, как маленький Свен спросил:

— А мальчик этот правда умеет показывать фокусы?

— Наверно, умеет, Свен, — успокоил его старик.

В подъезде Андре услышал из-за двери приглушенный голос отца Улли, все еще раздраженный и злой. Голоса женщины не было слышно. Очутившись на залитой солнцем улице, он облегченно вздохнул и, поежившись, оглянулся. Пятиэтажное здание резко выделялось на фоне пригородного пейзажа.

Тут Андре вспомнил, зачем он разыскивал Улли. Чернявый украл компас! Там, в подъезде и во дворе, Андре совсем позабыл об этом. Он поглядел на часы. Надо поторапливаться, иначе он не поспеет в город к условленному часу. Андре не хотел обижать тетю Лизу и дядю Пауля. Вот бы только найти мастерскую Мюллера, она всего в трех кварталах отсюда.

Долго искать не пришлось: яркая вывеска была видна издали. Андре остановился у забора. Здесь, стало быть, работает Улли — великолепный пловец, степенный, учтивый друг Марины и ее бабушки. Тот самый, кто, судя по всему, украл компас! Парень, которого так ругал отец. Маленький Свен считал Улли всемогущим волшебником, а старик, этот чудной дядя Альберт, — славным. В глубоком раздумье Андре стоял у забора и смотрел на вывеску мастерской.

Он почти не сердился на Улли, а скорее был озадачен: что ж такое произошло с чернявым? Тайна кражи стала тяготить Андре еще больше.

Но надо было спешить. Он добежал до остановки трамвая. С пересадками ему повезло: электричка, а потом метро доставили его в центр к условленному часу. Увидев племянника, тетя Лиза и дядя Пауль просияли.

— Ну вот, я ж тебе говорил, что все будет в порядке, — сказал дядя. — Наш Андре уже совсем взрослый!

— Я ведь тебе написала, как ехать, правда, Андре? — взволнованно проговорила тетя. — Так что с тобой ничего и не могло случиться.

Андре с удивлением взглянул на озабоченное лицо тети Лизы. Почему с ним должно что-то случиться? Он ведь чувствовал себя в этом большом городе почти как дома. Он забыл, что еще десять дней назад все было совсем по-другому. В ресторане Андре ел с аппетитом, хотя его не оставляли мысли о компасе и ему не терпелось вернуться назад в пригородный поселок.

Потом дядя и тетя купили ему в подарок отличные сандалии, после чего все отправились в кафе «Унтер-ден-Линден». Несколько дней назад Андре с Мариной и ее бабушкой лакомились здесь московским пломбиром.

— Ты сегодня что-то у нас притих совсем, Андре, — сказала тетя Лиза. — Меня это даже тревожит. Тебе понравилось у нас?

— Очень, тетя! Мне очень у вас понравилось! — воскликнул Андре с жаром.

— Будь у меня отпуск, я бы с тобой больше смогла походить. А так ничего не поделаешь. Ты не скучал у нас?

— Нет, тетя, — заверил ее Андре, — ни разу…

Дядя Пауль вдруг рассмеялся.

— Да у него же тут и знакомая есть — красавица Марина! Подружка его, — сказал он.

Андре густо покраснел. В голове отдавались слова: «Да у него же тут и знакомая есть — красавица Марина!..» Что, если бы такое крикнул кто-нибудь из ребят в классе или в спортивной школе? Над ним небось стали бы смеяться… Он бы уж осадил нахала. Может, даже надавал по шее как следует! «Подружка»! Скажет тоже — подружка! Ну и ну!

Но тут, в кафе «Унтер-ден-Линден», эти слова не казались такими уж дикими. Они с Мариной здесь мороженое ели, московский пломбир. Значит, она и вправду его знакомая. Почему бы и нет?

— Нам уже пора на работу, — вздохнула тетя Лиза.

Наконец-то! Мысли Андре сразу вернулись ко всем событиям последних дней, к их безуспешной охоте за компасом и к этому Улли, который, наверно, украл его зачем-то.

Андре должен был сегодня узнать всю правду! Он даже не доел мороженое: так заторопился…

Андре вошел во двор мастерской «Мюллер. Декоративные работы» и сразу направился к двери дома. Еще немного, и он окажется лицом к лицу с Улли. Что ему сказать? Может, так: «Сознавайся, ты украл компас?» Напрямик, без обиняков? Или, может быть, так: «Я сегодня утром видел, как ты несся на велосипеде по поселку. Что ты там делал?»

Андре подумал о Марине. Уж она бы догадалась, как поступить. Ей в голову часто приходили блестящие идеи. Андре вспомнил, как они попали в дом к профессору Зенцигу. Марина никогда не терялась и умела наговорить много, и притом не сказать ничего лишнего. Но сейчас Андре был один. А одному куда труднее.

Он толкнул дверь и вошел в контору. За барьером сидела женщина.

— Здравствуйте, — сказал Андре. — Мне нужен Улли Винтер.

— Улли Винтер? Сейчас? Рабочий день еще не кончился.

— А когда он кончится? — спросил Андре.

— У тебя что, важное дело?

— Да, — сказал Андре, — очень важное.

Женщина поднялась и сказала:

— У нас не принято отрывать учеников от работы. Сам понимаешь, они учатся. Их нельзя отвлекать. Время дорого. Тебя его родители прислали?

— Нет, не родители, — сказал Андре, — я должен кое-что передать ему от дяди Альберта.

— От дяди Альберта? — удивленно переспросила женщина. — Ах да, он же их сосед и очень заботится о парне. Он его к нам и устроил. Я давно его знаю. Да, это он привел к нам Улли…

— Вы не можете сделать исключение ради такого случая? Пожалуйста! Я ненадолго задержу его, — обещал он.

Женщина ответила:

— Ну, раз уж тебя прислал дядя Альберт… Но Улли здесь нет. Он сейчас на мыловаренной фабрике. Ты знаешь, где это? Недалеко отсюда. По главной улице прямо, а потом четвертая направо. Там ты его сразу и увидишь. Он перекрашивает фирменную вывеску.

— Спасибо, — сказал Андре и выскочил на улицу.

Его разбирала досада, хотелось покончить с этим делом поскорее. Он подумал о Марине, о зеленом прохладном саде ее бабушки, и ему стало обидно, что он околачивается тут один.

Мыловаренную фабрику он нашел сразу. Красные кирпичные дома начала века, тесно сгрудившиеся постройки. Издалека была видна большая вывеска «ФЭБ Косметика». Выкрашенные заново буквы сверкали издалека. Андре вспомнил душистое туалетное мыло. Стало быть, в такой допотопной хибаре делают хорошее мыло, которое мы покупаем в ярких, глянцевых обертках! Наверху, у самой вывески, Андре увидел Улли. Тот прилежно трудился — обводил вывеску темно-синим бордюром, и ему, видно, оставалось сделать всего лишь несколько мазков. На нем был заляпанный краской халат. Улли походил на художника, завершающего большую работу. Он энергично окунал кисть в банку с краской. Было видно, что он старался изо всех сил. Андре подошел к лестнице, на которой стоял Улли. Как только тот спустится вниз, он тут же призовет его к ответу. Но сейчас, глядя, как работает Улли, и восхищаясь точностью его движений, Андре все еще не знал, что он ему скажет.

Когда Улли спустился вниз, Андре спросил его в упор:

— Зачем ты украл компас?

Только теперь Улли заметил, что у лестницы кто-то стоит. Он сразу узнал Андре. Это было видно по его лицу. Андре с волнением ждал ответа.

— Проваливай! — сказал Улли. — У меня еще полно работы.

Пройдя мимо Андре, он наполнил банку свежей краской и промыл кисть. Андре по-прежнему стоял у лестницы. Улли собрался опять лезть наверх и чуть не задел мальчика. А тот уже не робел. Компас украл Улли — это ясно. Андре решил, что так может вести себя лишь тот, у кого совесть нечиста.

— Зачем ты это сделал? — спросил Андре. — Ведь они тебя так уважают — и Марина и бабушка.

Улли остановился.

— Ты не слышишь, что тебе говорят? Проваливай!

— Я хочу знать правду!

Держа в руках банку с краской, Улли шагнул к Андре. От резкого запаха Андре чихнул.

— Зачем ты, детка, надоедаешь взрослым? — проговорил Улли. — Зря только хлопаешь голубыми глазками.

И он толкнул Андре в грудь.

— Убирайся отсюда, живо, а не то мы тебя выставим. Здесь стоять запрещено. Техника безопасности, детка. Что, первый раз слышишь? Засеки на будущее!

Андре круто повернулся и зашагал прочь. Чуть погодя он оглянулся: Улли Винтер продолжал красить вывеску над воротами. Андре припустился бежать и бежал, пока вывеска не скрылась из виду. Обида жгла его. И Андре до сих пор ощущал запах краски и ее вкус во рту. Что теперь делать? Улли взял над ним верх. Наверно, он глупо себя вел. А этот Улли — крепкий парень. Недаром маленький Свен обожает брата. И дядя Альберт его любит. Выходит, они ошибались в нем. Так же, как ошиблись Марина с бабушкой.

Андре был в ярости.

Скоро он снова вышел к пятиэтажке, где жил Улли. Здесь он уселся на пустую жестяную бочку. Сейчас ему очень не хватало кого-то, с кем бы он мог посоветоваться. И он вспомнил Марину, вспомнил все их беседы и споры во время поисков компаса.

Он очень соскучился по Марине. Больше всего на свете ему хотелось пробежать еще три квартала, свернуть на главную улицу и шагать вдоль трамвайного пути, пока вдали не покажутся зеленые ворота и скамейка перед ними. Марина, наверное, сейчас в саду. Конечно, где же еще? Но ведь он так и не знает, что же все-таки приключилось с компасом! Нет, отступать глупо! Он вспомнил вдруг про желтую вощеную бумагу, в которую был завернут компас. Андре вскочил так, что бочка откатилась назад. Он помнил, что где-то совсем недавно видел точно такую бумагу. Может быть, в конторе, когда он разговаривал с той женщиной за барьером, которая оказалась знакомой дяди Альберта?

Андре снова зашагал по направлению к мастерской Мюллера.

Надо бы раздобыть вощанку, подстеречь Улли и предъявить ему улику. Вот тогда ему, пожалуй, ничто не поможет, как бы он ни отпирался.

Во дворе мастерской Андре никакой бумаги не обнаружил: там был полный порядок. Лишь сбоку, задрав кверху дышла, стояли двухколесные тачки.

Андре обошел их со всех сторон, все еще надеясь обнаружить хотя бы обрывок вощанки. Все было напрасно. Андре подумал, не зайти ли ему в мастерскую. Во дворе было тихо. Наверно, все разошлись по вызовам. Вон там дверь с надписью «Контора». Андре знал, что за этой дверью сидит женщина, которую он уже сегодня видел. Он вспомнил, что скоро конец работы. Вот-вот сюда явится Улли. Ведь он уже заканчивал вывеску. Нельзя терять ни минуты. Второй раз за этот день Андре вошел в контору. Женщина за барьером подняла голову и удивленно спросила:

— Ты так и не нашел Улли Винтера?

— Нашел, — сказал Андре. — А ведь он работает, как настоящий мастер! Здорово у него получается.

— Еще бы! — сказала женщина. — У нас халтурщиков не терпят. Кто у нас выучится, тех везде уважают.

Андре оглядел комнату. Он не ошибся: за спиной у женщины лежала на полке стопка листов вощанки. Из окна на нее косо падал солнечный луч, и она поблескивала, так что ее трудно было бы не заметить. Андре попросил:

— Вы не могли бы дать мне лист вощанки? Мы живем на берегу моря, и у деда есть парусная лодка. Мне очень пригодилась бы такая бумага.

Женщина удивилась:

— Вощанка? Разве у нас есть такая?

— Вон она, за вашей спиной! — сказал Андре и даже привстал на цыпочки от волнения.

Женщина взяла лист бумаги и начала его разглядывать. По ее лицу было видно, что ей совсем не хотелось с ним расставаться.

— Это ведь не простая бумага! Такая на улице не валяется, — пробормотала она.

Андре порылся в кармане. Куда он сунул кошелек? Сколько может стоить такой лист бумаги? Но тут женщина все же протянула ему через барьер один лист.

— На, возьми! Только сложи его и спрячь. Не обязательно всем знать, что ты отсюда тащишь.

— Спасибо! — воскликнул Андре и, сложив бумагу под испытующим взглядом фрау Мюллер, ушел. Он подумал, что не хотел бы походить на эту женщину, которая, наверное, уже опять пожалела, что рассталась с бумагой.

Андре пустился бежать через двор. И не зря: вдали он увидел Улли на велосипеде. Андре быстро свернул в первый же переулок и притаился за изгородью. Тут он внимательно рассмотрел вощанку. Сомнений не было: в такую же бумагу был завернут компас. Андре держал в своих руках вещественное доказательство. Разве посмеет Улли теперь все отрицать?

Андре оставалось только выждать момент и, неожиданно огорошив чернявого этой уликой, припереть его к стенке. Андре спрятал бумагу за пазуху и помчался к пятиэтажке. План действий созрел. Для начала надо спрятаться во дворе или в соседнем саду.

В подъезде было тихо, во дворе пусто. Мопед по-прежнему стоял у дверей сарая. Андре осторожно поглядел по сторонам. Где бы спрятаться? Улли наверняка зайдет во двор. Тут он его и уличит. Андре посмотрел на густую листву каштана. Очень уж у него гладкий ствол. Как бы вскарабкаться наверх? Крыша сарая доходила почти до самого дерева. Недолго думая Андре влез на дерево и спрятался в густой кроне. В случае опасности он спрыгнет на крышу и убежит через сад позади сарая. Он сидел на развилине двух сучьев, отсюда был виден весь двор. Мысленно он рисовал себе, как спрыгнет вниз и неожиданно окажется рядом с Улли. На этот раз Улли будет застигнут врасплох.

Андре вспомнил тополь у дома профессора. Там, в вышине, рядом с ним сидела Марина и говорила какие-то чудные слова. Даже собиралась гадать ему по руке. Андре явственно вспомнил ее тихий голос и загадочный смех. Андре сейчас охотно проиграл бы хоть два пари, лишь бы Марина очутилась здесь, на дереве, рядом с ним.

Время тянулось нестерпимо медленно, а во дворе ничего не происходило. В доме хлопали двери, временами слышались голоса, но во дворе по-прежнему было безлюдно и тихо. У Андре забурчало в животе. Где-то по соседству он видел булочную. Вот бы сейчас парочку свежих булочек! Но ему нельзя покидать свою засаду.

И вдруг двор ожил. Появилась мать Улли с бельевой корзиной. Она стала снимать с веревки белье. Сняв с нее красную спортивную рубашку, женщина долго держала ее в руках, дольше других вещей. А не в ней ли был Улли в бассейне? Эта яркая рубашка тогда сразу запомнилась Андре. Он даже слегка позавидовал Улли: красный цвет шел к его черным волосам. Мать долго мяла рубашку в руках, разглядывала ее. О чем она думала? И вообще, куда подевался Улли? Ведь работа в мастерской давно закончилась.

Женщина вдруг бросила рубашку в корзину: во дворе появился ее муж. Покосившись на жену, он направился к мопеду. Он со всех сторон оглядел его, провел пальцем по сверкающим хромированным частям. Теперь на них не было ни пятнышка, ни пылинки. Мужчина стоял у мопеда, посматривая на дверь. Жена быстро взглянула на него.

Мужчина сказал:

— А ведь поздно уже. Работа давно закончилась!

Женщина не ответила. Она продолжала снимать с веревки белье и аккуратно складывать в корзину. Красная рубашка скрылась под белым бельем. Мужчина подошел к жене, заложил руки за спину. С дерева Андре был виден его ровный, как ниточка, пробор.

— Наверно, ты уже сбегала к нему? — резко спросил мужчина. — Предупредила?

Не глядя на мужа, женщина ответила:

— Некогда мне бегать. Сам видишь.

— Однако ты рада была бы его предупредить! Уж я тебя знаю!

Женщина обернулась к мужу.

— Ганс, пожалуйста, успокойся.

— Порядок должен быть, — буркнул мужчина, — а уж этому парню ничего нельзя спускать, ни единой проделки.

— Кого ты зовешь «этот парень», Ганс? Нашего мальчика?

— Конечно, нашего мальчика. Нашего золотого мальчика! Ты на него молиться готова. Только молитвы тут не помогут. Пока я его кормлю, пусть делает, что я сказал. Рано ему еще нами помыкать!

— Будет тебе, Ганс! Я слышу это уже который год. И отчего ты стал таким? Никак не пойму.

— Все из-за тебя, из-за твоей слепой любви к сыночку! Будто не понимаешь!

Женщина отвернулась и снова занялась бельем. Андре показалось, что на глазах у нее выступили слезы.

Мужчина все время поглядывал на дверь. Но «этот парень», черноволосый Улли, по-прежнему не появлялся, зато оттуда выехал на самокате белокурый Свен. Недоброе, застывшее выражение разом исчезло с лица мужчины. Он заулыбался, убрал со спины руки и развел их в стороны.

— Свен! — крикнул он. — Я буду регулировать уличное движение. Внимание, Свен!

Малыш покатил на самокате к отцу, старательно изображая рев мотора, и остановился: отец руками подал знак «стоп». Потом отец, как настоящий регулировщик, показал руками в другую сторону, и Свен понесся через «перекресток».

— Свен, не трогайся с места раньше времени! Смотри, оштрафую.

— А все так делают, папа, — заявил Свен. — Я же видел, как ездят в городе.

— Значит, все поступают неправильно, — назидательно ответил ему отец. — А ты делай, как положено.

— Пап, ты меня за это накажешь? — спросил Свен.

— Да ты что! Это же игра! — ответил отец. — Просто я тебя учу.

Он опять взмахнул руками, повернулся вокруг своей оси и продолжал подавать знаки, как будто стоял на оживленном перекрестке в центре города. Свен, с пылающими щеками, носился на самокате вокруг отца: ему было очень весело.

Андре с изумлением наблюдал эту картину. В пылу игры у мужчины растрепались волосы, голос зазвучал совсем по-другому, куда мягче, хотя он и отдавал Свену приказания. Короче, это был совсем другой человек. Женщина долго смотрела на мужа и младшего сына: оба были так поглощены игрой, что ничего вокруг не замечали. Взяв корзину с бельем, женщина отнесла ее к каштану, поставила на землю, а сама села на скамью и молча глядела на обоих. Наверно, ей захотелось отдохнуть немного, хотелось насладиться этой мирной картиной.

Андре вверху боялся пошевельнуться. Вдруг, раньше всех, он заметил Улли, который вкатил во двор велосипед. Позади него шла белокурая девочка. Улли замер и с изумлением уставился на отца и брата.

В эту минуту женщина, увидев сына, вскочила, вскинула руки. Казалось, она хотела броситься к нему, увести его со двора. Улли не заметил этого: он удивленно следил за игрой, разгоревшейся во дворе. Так получилось, что и мать, и Улли, и белокурая девочка застыли на месте. И лишь в середине двора отец с сыном по-прежнему самозабвенно играли в регулировщика и водителя. Эта сцена длилась всего несколько секунд: стоило Свену завидеть брата, как, уже не обращая внимания на сигналы «регулировщика», он круто повернул в сторону Улли и зазвонил что было силы. Оцепенение прошло, все зашевелились, только мужчина по-прежнему стоял в позе регулировщика. Потом он обернулся, и лицо его исказилось. Он медленно направился к двери, у которой вместе с другими стоял Улли. Все сразу притихли. Мать взяла Свена за руку, а другой, свободной, рукой ухватилась за руль велосипеда. Белокурая девочка отпрянула назад. Мужчина подходил к Улли все ближе, и лицо его не предвещало ничего хорошего.

— Так, милейший сынок, — тихо, но внятно произнес он. — Нам с тобой, выходит, снова придется потолковать.

— Только не здесь, — умоляюще заговорила женщина. — Ганс, одумайся!

Испуганный голос женщины возымел на мужа обратное действие.

— Нет, здесь, и сию минуту! — отрезал мужчина и прибавил еще громче: — А посторонние пусть убираются отсюда, да поскорей!

И он выразительно посмотрел на девочку.

— Мы все уйдем отсюда! — решительно сказала женщина и хотела увести Улли в дом.

Но мужчина схватился за руль:

— Улли останется здесь.

— Да, — сказал Улли. — Я останусь. Ты, мама, ступай. Я ведь не ребенок.

Притянув к себе велосипед, он прислонил его к стене. Мужчина отошел в сторону и снова сцепил руки за спиной. Маленький Свен заплакал:

— Хочу к Улли!

— Он сейчас придет, — сказала мать.

— Он обещал покатать меня на велосипеде! — не уступал Свен.

Мужчина направился к мопеду, и Улли пошел за ним. Женщина с опаской смотрела им вслед, но по-прежнему не выпускала руки Свена. Мужчина сердито обернулся к ней:

— Я же сказал: остальным здесь нечего делать!

Свен заплакал. Мать втащила его в подъезд. Белокурая девочка тоже ушла со двора.

Мужчина резко взмахнул рукой и показал на мопед.

— Машину брал?

— Да.

— Зачем?

Улли молчал. Он не смотрел на отца. Тот подошел к сыну и закричал:

— Зачем брал? Скажи правду: зачем? И еще скажи, что ты плевал на мой запрет. Мой категорический запрет.

— Я взял его покататься. Я не подумал.

Мужчина вплотную придвинулся к Улли. Он по-прежнему держал руки за спиной.

— Вот как ты мне отвечаешь! — заговорил он хриплым от злости голосом. — Дерзко и нагло, как всегда. «Я не подумал»! А о чем ты вообще-то думаешь? Ты не умеешь беречь вещи, заработанные тяжелым трудом. Где уж тебе их беречь! У тебя психология паразита! Ты так сжился с ней, что уже не знаешь меры! Дармоед — вот ты кто! Ты не моргнув глазом разбил бы машину вдребезги. Плевать ты хотел на это! Тебе всегда было на все наплевать! А я-то с тобой нянчился. Зря только старался. Зря!

Мужчина сжал кулаки. Бледное его лицо было страшно.

Улли невольно вскинул руки, точно пытаясь защититься от удара. Но вдруг опустил их и посмотрел на отца. В глазах его был вызов.

— Твой мопед я починил. И бить я себя больше не дам. Никогда! — сказал он.

Мужчина занес кулак. Но не ударил. Улли не отпрянул назад, не сжался. Что бы сделал он, если бы мужчина нанес удар?

Мужчина в сердцах пнул ногой мопед. Мопед накренился в сторону, стукнулся о стенку сарая, со скрежетом сполз с нее и грохнулся о булыжник. Беззвучно завертелось переднее колесо. Отец и сын молча глядели на него. Потом отец медленно зашагал прочь. У двери он обернулся и крикнул:

— Смотри, лопнет мое терпение! Смотри, как бы я не свернул тебе шею!

Он постоял еще немного, глядя на сына. А Улли… кажется, он даже не вздрогнул, услышав эту угрозу…

Андре опять затаил дыхание. Он нащупал под рубашкой гладкую вощанку. Сейчас, наверно, самое время подойти к Улли.

Однако Андре не двинулся с места.

Мужчина скрылся в подъезде. Улли поднял мопед с земли и снова водрузил его на подставку. Он провел рукой по вмятинам и даже вынул носовой платок, чтобы обтереть машину. Потом он подошел к своему велосипеду и в нерешительности остановился около него понурив голову. И сейчас еще Андре мог бы спрыгнуть вниз. Улли медленно вывел велосипед со двора.

Андре слез на землю и потянулся что было силы: все тело у него затекло от долгого сидения на дереве. Он пересек двор, с опаской ожидая, что встретит кого-нибудь, либо отца Улли, либо мать. Выбираясь из полутемного подъезда, он еще не знал, что ему делать дальше. Все вышло совсем не так, как он задумал. Сцена, разыгравшаяся во дворе, сбила его с толку. Ему захотелось выбросить вощанку и пойти домой. Он даже больше не чувствовал голода…

Неподалеку от пятиэтажки Андре наткнулся на Улли. Он сидел на груде старых кирпичей. Рядом с ним лежал велосипед. Улли сидел опустив голову и теребил руками травинки. Андре заколебался: заговорить с ним или нет? Он видел, что Улли совсем подавлен. Все же он не ушел. Улли не сразу заметил его. А когда заметил, на лице его поначалу выразилось изумление и растерянность. Потом на этом лице проступил холод, мрачное высокомерие, точно таким Улли запомнился Андре во время их недавней встречи у ворот мыловаренной фабрики.

— Опять ты здесь? — сказал Улли.

— Да, опять.

— Скоро ты от меня отвяжешься?

Андре вытащил из-за пазухи вощанку и протянул Улли. Тот взял бумагу в руки, внимательно осмотрел ее и разгладил ладонями. Потом поднял глаза и пробормотал:

— Ну и что, это вощанка, из мастерской Мюллера.

— Мне дала ее сама фрау Мюллер, — сказал Андре.

— Ты и там побывал? Что тебе от меня нужно?

— Сам знаешь что.

Улли снова разгладил бумагу: казалось, она нужна ему для какого-то очень важного дела. Его поведение удивило Андре. Он глядел на понуро опущенную, с черными прядями волос голову Улли, и ему вдруг стало его жаль. Он уже ни капельки на него не злился.

Улли встал — теперь он снова был на голову выше Андре — и вернул мальчику вощанку.

— Да, это я взял компас. Глупо, конечно, и подло. Я и сам не пойму, как это получилось. Я тогда был сам не свой. Компас-то уж давно висел в каморке у бабушки. Я и не знал, что это такая ценность. Я только тогда, в бассейне, узнал. А к тому времени я его уже продал. За пятнадцать марок. Нелегко было получить его назад. Знаешь, я так был рад, что мне это удалось. Ты не говори Бухгольцам, что я взял компас. Лучше я сам им скажу. Или напишу, если смелости не хватит сказать. Я ведь все равно уеду отсюда.

Признание Улли тронуло Андре. К тому же Улли говорил с ним как с равным, хотя и был старше на целых три года. Андре спросил:

— Ты потому хочешь уехать, что с отцом не ладишь?

— А ты откуда знаешь? — удивился Улли.

— Я ведь все видел, что у вас во дворе было. Я на дереве сидел: караулил тебя. Здорово я на тебя был зол!

— А, ты на каштане сидел! Наверно, залез на крышу сарая, а оттуда на дерево, да?

— Да.

— Точно, там хорошо сидеть, — задумчиво проговорил Улли. — Отличное место.

— А что, ты и сам там прятался?

— Да, прежде, когда поменьше был.

— Куда же ты поедешь?

— Не знаю еще, — сказал Улли. — У меня друзья есть. Потом, в нашем доме старик один живет, он мне поможет.

— Это дядя Альберт?

— Ты и его знаешь? — спросил Улли.

— Да. Я ведь еще утром приходил к тебе во двор. Хотел фамилию твою узнать и где ты работаешь. Марину или бабушку я спрашивать не хотел.

— Почему же ты не сказал им, что заподозрил меня? — спросил Улли.

Андре задумался, потом сказал:

— Я уже столько раз попадал впросак, когда высказывал подозрение. А на тебя я подумал только сегодня утром. Я видел, как ты мчался на велосипеде из поселка.

— А я тебя не видел. Я был так рад, когда мне удалось вернуть компас Бухгольцам; я все боялся, что Марина или бабушка меня заметят.

— Одно только не пойму: зачем ты его вообще брал, — мрачно проговорил Андре.

Улли опустил голову, затем встал и взялся за руль велосипеда.

— Давай пройдемся немного.

Он повел велосипед за руль. Андре зашагал рядом. Оба молчали. Летний день уже клонился к концу. Жара спала, и солнце больше не слепило глаза. Скоро они забрели в такие места, куда Андре с Мариной ни разу не ходили во время прогулок. Казалось, Улли просто шел куда глаза глядят.

В конце улицы был небольшой сквер. Там у скамейки толпилась молодежь, гремела музыка из транзистора. Улли остановился и посмотрел на компанию у скамейки. Затем повернулся и пошел в противоположную сторону.

— Это приятели мои, — объяснил он Андре, — только сейчас мне неохота к ним идти.

Андре оглянулся: кажется, там была та самая девочка, которая сегодня приходила во двор вместе с Улли.

— Это твоя подружка? — спросил Андре.

Тут Улли тоже оглянулся.

— Вон та светленькая, что ли?

— Ну да. Она ведь тоже приходила с тобой к вам во двор.

— А мы еще со школы знакомы. Ничего, толковая девчонка. Что ж, может, она мне и подружка. Как хочешь, так и называй. Она в типографии учится, на линотиписта. Я тоже хотел учиться на линотиписта.

Андре удивился:

— На линотиписта? Почему?

— А почему бы и нет? Я страх как люблю читать, Эльвира тоже. Вот мы и хотели работать в типографии. Многие великие люди в юности работали в типографии.

— Почему же ты сейчас не учишься на линотиписта?

— Отец против, — мрачно сказал Улли. — Это несолидная профессия, говорит, работа для дураков. Так вот он выражается. А против он только потому, что этого хочу я. Ему надо, чтобы все было по его команде. Сам он работает в трамвайном парке. Он думал и меня туда определить, чтобы я приучался к порядку. А я не хотел вовсе в трамвайный парк. Ему бы все только мной помыкать.

— Почему он такой, отец твой? — спросил Андре.

Улли ничего не ответил. Они подошли к скамейке, которая была со всех сторон окружена кустами. На ней никого не было. Улли прислонил к ней велосипед и сел.

— Садись, Андре, — предложил он, — или, может, ты спешишь?

— Нет, не спешу, — сказал Андре. Но тут же вспомнил, что сегодня его предпоследний вечер в этом городе. Он подумал про Марину, и ему показалось странным, что он сейчас как ни в чем не бывало сидит рядом с похитителем компаса. А ведь сколько дней, сколько сил потратили они с ней на поиски вора. Чудно все это, даже поверить трудно.

— Хороший у тебя отец? — неожиданно спросил Улли.

— Мой отец? — удивился Андре.

— Да, — нетерпеливо кивнул Улли. — Я спрашиваю, какой он.

— Конечно, хороший.

— Почему это «конечно»? Думает он о тебе? Можешь ты вот просто так подойти к нему и поговорить по душам?

Андре смотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Я могу прийти к отцу с чем угодно. Он всегда со мной поговорит. И не только со мной. Нас в семье трое.

— А нас двое, — сказал Улли, — и брата отец очень любит. Только я малышу не завидую. Он славный парнишка. Я сильно буду скучать по нему, когда уеду.

— Думаю, он по тебе тоже будет скучать.

— Вначале, может, и будет, — тихо произнес Улли, — а потом, наверно, и вспоминать перестанет. К тому же у него есть дядя Альберт. Он меня вполне заменит.

— Мама твоя будет скучать без тебя, — сказал Андре. Он вспомнил, как женщина заступалась перед мужем за Улли, вспомнил ее лицо. Он как бы снова увидел эту сцену: судорожно сжимая руль велосипеда, женщина пыталась защитить сына, а на нее, вне себя от ярости, надвигался ее муж.

Улли ссутулился на скамейке, сгорбился, словно под непосильной ношей.

— Мама? — проговорил он. — Да, маме будет тяжело. Она все глаза выплачет. Мама у меня хорошая. Но помочь она мне не в силах. Она всегда старалась облегчить мне жизнь. Правда, делала она это не так, как надо: все больше тайком, чтобы только он ничего не узнал. И зачем? Из-за этого он еще больше злился. Когда на него находит, он кричит, что я ему не сын. Кстати, это правда.

— Я знаю про тебя, — сказал Андре, — мне Марина рассказывала. Настоящий твой отец был американский солдат. Он в Корее погиб, да?

— Почем я знаю, погиб он или нет, — вдруг рассвирепел Улли. — Мне-то какое дело? Я его и не видел никогда. Только раз на фотографии: мать тайком показала. Еще одна тайна! Отец не должен знать, что мать до сих пор хранит этот снимок. Он взбесится, если узнает. А мне это все равно. Мне все равно, что у Свена светлые волосы, как у отца, а у меня — черные. Может, он из-за этого и бесится. Как же, а вдруг люди скажут: «В кого это Улли такой чернявый? Небось он не от Винтера». А я и правда не его сын. Дядя Альберт как-то сказал мне, когда мне уже совсем стало невмоготу: «Бывает, парень, и похуже кое-что. Твоего отца война покалечила. Он ведь в голову ранен. Пойми это, парень». Только навряд ли в этом дело. Дядя Альберт просто хотел меня утешить. С ним-то самим война вон что сделала — хуже не бывает. Он об этом не любит рассказывать, но я-то знаю. Маринина бабушка с ним тоже знакома. При фашистах она прятала его у себя на даче. Через дядю Альберта я и познакомился с Бухгольцами. Это он послал меня к ним с поручением. Мне сразу у них понравилось. А ты рылся в ящике с книгами, в бабушкиной каморке?

— Нет, — удивленно и даже слегка обиженно ответил Андре, — Марина мне его не показывала.

— Ты попроси ее показать. У бабушки такие там книги — мечта!.. Слушай, а правда, что новый корабль хотят назвать именем Вильгельма Бухгольца?

— А ты будто не знаешь! — сказал Андре и взглянул на Улли.

Тот почувствовал на себе этот взгляд и понял, что Андре снова вспомнил про компас, который Улли украл.

Улли тихо сказал:

— Честное слово, я не знал, что с компасом связана такая история. Поверь мне, Андре.

— Верю, — угрюмо буркнул тот.

Улли наклонился к нему.

— Я знаю, что ты сейчас думаешь. Ты думаешь: теперь он зубы мне заговаривает, а компас-то все-таки украл. Неважно, связана с компасом какая история или нет. Кто украл, тот украл. Да еще у людей, которые ему доверяли. Так ты думаешь, Андре?

Улли почти вплотную придвинулся к Андре, глаза у него блестели, как от жара, да и говорил он будто в жару.

И все же Андре сказал:

— Да, примерно так.

Улли отпрянул назад.

— Так ты и должен думать, — пробормотал он. — Я только расскажу тебе, как все это вышло. Понимаешь, я взял мопед покататься. Я тогда даже матери не сказал: знал, что она будет меня ругать и волноваться. А я обязательно должен был поехать на мопеде. Потому что пари с ребятами заключил. Просто так. Без заклада. Прикатил сюда, в парк, и показал всем, как я умею ездить. Ребята ахнули. А я ради Эльвиры старался. Пусть все знают, какой у Эльвиры друг. Все шло отлично. Я такие виражи там выделывал — ребята чуть не обалдели. А на обратном пути зацепил педалью за бровку тротуара, и педаль сломалась. Зазевался я: все вспоминал, как здорово откатал перед ребятами. Вот и поплатился. Дома, на счастье, никого не было. Отец тогда ездил куда-то на курсы. Но денег на новую педаль у меня не было. Ну, и пришла же мне в голову эта дурацкая мысль унести компас. Я ведь пошел к Бухгольцам денег в долг попросить. Но попросить не посмел. А взять компас — посмел. Так-то. Ну, теперь ты все знаешь.

Чуть погодя Андре сказал:

— Я пойду. Поздно уже.

— Тебе надо идти? — спросил Улли. — Не уходи. Давай сбегаем в бассейн — махнем прямо через забор! Знаешь, как здорово плавать, когда темно! Будто в воде кто-то притаился.

— Правда, — согласился Андре. — А знаешь, как страшно, когда заплывешь ночью в открытое море! Мы как-то с отцом плавали к отмели. В ту ночь даже луны не было. Вот это жуть, хочешь верь, хочешь нет! Будто ты совсем один на свете!

— Но ведь отец плыл рядом с тобой, — сказал Улли.

— Мы с ним постояли тогда немного на отмели. Что-то кричали в темноту. Чудно как! Кричишь и знаешь, что тебе никто не ответит.

— Так как же, пойдем в бассейн? — не отступал Улли.

— Не могу, — ответил Андре. — Мне домой пора. Завтра я здесь последний день.

— Ну, если так — ладно, — сказал Улли.

Андре встал.

— Мне пора, — повторил он, нерешительно глядя на Улли.

Тот по-прежнему сидел не шевелясь. Кругом смеркалось, в кустах быстро сгущалась тьма.

— А как же ты теперь? — спросил Андре. — Куда ты пойдешь?

Улли удивленно вскинул голову, потом вскочил.

— Ты беспокоишься обо мне?

— А как же! — отозвался Андре.

— Ничего. Это уж моя забота, — сказал Улли. — Тут ты мне не помощник. Если он сегодня меня ударит, я дам сдачи. Это как дважды два.

Улли схватил велосипед и вскочил на седло. В последний раз он взглянул на Андре темными большими глазами.

— Прощай, Андре. Не думай, что я подлец!

Резко нажав на педали, он помчался прочь.

Андре видел, как он стрелой понесся по улице, по которой они сюда пришли, потом резко затормозил, на мгновение застыл в нерешительности, а затем свернул влево, в проулок. И пропал из виду.

Андре медленно побрел назад, стараясь не сбиться с пути. Чуть дальше, у сквера, он увидел все ту же компанию подростков и среди них Эльвиру, подругу Улли, ту, что училась на линотиписта. Почему Улли не хотел видеть их?

Что же теперь будет с Улли?

В глубокой задумчивости шагал Андре по улицам, пока не подошел к знакомому пятиэтажному дому. Его вдруг потянуло еще раз, просто так, заглянуть во двор. Может, Свен и его отец снова играют там в шофера и регулировщика…

Но Андре все же прошел мимо и больше уже не оборачивался. История с компасом завершена. Он вдруг ясно понял это. Правда, в то утро, когда он появился в саду у Бухгольцев и Марина испуганно рассказала ему, что у них украли компас, он нипочем бы не подумал, что у истории этой будет такой конец.

Он все думал об Улли. Что-то теперь с ним будет? Почему ему так тяжело? До сих пор Андре и в голову не приходило, что в других семьях все может быть не так, как в его собственной. Он вдруг сильно заскучал по дому. Андре представил себе, как послезавтра поезд привезет его в родной город, на главный вокзал. Интересно, все ли они придут его встречать: папа, мама, брат с сестрой? Надо будет завтра купить подарки для всех. Например, в зоопарке. Там продают отличные сувениры.

Андре свернул в узкую улочку, где был его дом, здесь, в этом огромном городе. Он чувствовал теперь, что здорово проголодался и устал. Такой усталости он ни разу не знал за все предыдущие дни, а ведь это были дни не менее напряженные и волнующие…

Он чуть было не прошел мимо Марины, которая опять сидела на ящике с песком. Он заметил ее лишь в последнюю минуту: наверно, непроизвольно взглянул на ящик, у которого когда-то познакомился с ней.

Уже спустились сумерки, но фонари еще не зажгли. Марина казалась на ящике маленькой, недвижной тенью.

Андре обрадовался. Он шагнул к ней, ему не терпелось рассказать о своих сегодняшних приключениях. Но тут же он вспомнил, что обещал Улли молчать… Он растерянно остановился у ящика с песком и поглядел на девочку.

— Наконец-то ты вернулся, Андре, — сказала Марина.

— Да, вернулся.

— А я тебя уже давно здесь жду. Когда я пришла, солнце было еще высоко.

— А что, случилось что-нибудь?

— И твои дядя с тетей давно дома, — сказала девочка.

— Да, поздно. Они, наверное, уже поужинали, — пробормотал Андре.

Марина спрыгнула с ящика и вплотную подошла к мальчику. Он увидел ее сердитые глаза.

— Ты где был? Ты же говорил, что где-то будешь обедать сегодня с дядей и тетей!

— Я и правда обедал с ними, — сказал Андре. — Было очень здорово.

— Ты мне наврал, Андре! Вот что!.. — возмущенно сказала Марина.

— Не врал я! Просто я раньше них вернулся из города. А потом гулял один.

— Но почему же один, Андре?

Тут ему бы и сказать: «Марина я нашел вора. Я все теперь знаю». И сразу все выложить. Он чуть было не сделал этого. Потому что не мог вынести ее сердитого и в то же время печального взгляда. Но делать это было нельзя. Надо было молчать. И он промолчал.

— А что, если мне просто захотелось… побродить одному? — запинаясь, произнес он.

Растерянно глянув на мальчика, Марина отпрянула от него и медленно зашагала прочь. Пройдя некоторое расстояние, она резко обернулась: Андре по-прежнему неподвижно стоял рядом с ящиком. Тогда Марина бросилась бежать и скоро исчезла во тьме.

Андре побрел домой; тетя и дядя ждали его к ужину.

— Что ж, скоро, значит, мы проводим тебя домой, — сказал дядя Пауль. — А ты, видно, освоился здесь у нас.

— Мне очень у вас понравилось, — ответил Андре. Грустные мысли не мешали ему уписывать за обе щеки.

После ужина он снова побежал в дачный поселок. Было совсем темно, как и в тот вечер, когда он приехал, только не так душно: видно, где-то прошла гроза.

На этот раз на дороге не было машин, за столом под яблоней не белели матросские блузы.

Андре постоял у калитки. Он надеялся, что Марина выйдет в сад или на веранду. Он ждал довольно долго. Наверно, надо бы пойти туда, к ней, и все уладилось бы само собой. Но Андре боялся немого вопроса в глазах Марины. Что, если он раскиснет, и тогда все…

Перед уходом он все же свистнул, как у них было условлено: один долгий свисток и два коротких…

Правда, свистнул он очень робко, а тут мимо поселка как раз проезжал трамвай, так что, возможно, никто вообще не услышал его сигнала.

Андре сунул руки в карманы и побрел к дому Эдди. На веранде горел яркий свет, и Андре показалось, что в кресле-коляске кто-то сидит. Может, отец Эдди сейчас вырезает деревянную фигурку. Мальчик прислушался, ему хотелось бы узнать, какие сейчас голоса у обитателей домика: радостные или тревожные? Но кругом было тихо.

Миновав поселок, мальчик вышел к дому профессора. Он залез на тополь, на тот самый, где всего два дня назад сидел вместе с Мариной. Широкое окно веранды было ярко освещено. Ассистентка сидела за рабочим столом, а профессор быстро ходил по комнате взад и вперед. Так поздно, а они все работают… Может быть, они на пороге великого открытия. Может, им удастся найти неизвестный науке вирус, разгадать тайну какой-нибудь болезни. А впрочем, может быть, все совсем наоборот: месяц за месяцем они работали и думали, что уже у цели, но сейчас оказалось, что надо начинать сначала. И в эту минуту, в этот поздний час, они пытаются разобраться, где же допущена ошибка.

Вдруг Андре отчаянно захотелось, чтобы Марина сейчас была рядом с ним и он мог потолковать с ней обо всем. А то и поспорить. Он соскользнул с тополя и побрел домой.

Одному всегда нелегко. И потому ничто его не радовало.

 

ПРОИГРАННОЕ ПАРИ

На другое утро Андре проснулся рано и сразу вспомнил, как одиноко и грустно было ему вчера вечером. И еще: что сегодня пятнадцатое июля. Последний срок. Можно проиграть перочинный нож, а можно выиграть тюбетейку.

Как это ни странно, он больше думал о вчерашних событиях. Андре быстро позавтракал вместе с тетей и дядей и вскоре уже был у ворот дачного поселка. Сегодня он не медлил: направился к даче Бухгольцев и решительно толкнул калитку. На веранде бабушка накрывала на стол.

— Ну что, Андре, позавтракаешь с нами еще раз? — спросила она.

Андре кивнул и обвел глазами сад.

— Марина ушла в магазин, — сказала бабушка, — она скоро вернется. А днем она поедет домой. Вчера приезжал ее отец. У него отпуск, и он увозит всю семью в дом отдыха.

— Значит, Марина не будет с вами в Ростоке при спуске корабля? — испуганно спросил Андре и сел на скамейку.

— Будет! Будет! — ответила бабушка. — Их дом отдыха на полпути к морю. Там я и прихвачу Марину. На «Волге» быстро можно обернуться. Она вчера мигом уговорилась с отцом, что ее пустят в Росток. Отец ведь тоже со мной поедет.

У Андре отлегло от сердца. Бабушка спросила:

— Что там у вас вчера вышло с Мариной? Поссорились, что ли?

Андре смущенно ответил:

— Не то чтобы поссорились… так, не поладили немножко…

— То-то она вчера пустила слезу. Ты ей только не говори, что я заметила. Эта сорвиголова вообще-то никогда не ревет.

Андре испугался: «Марина плакала? Отчего? Я же не хотел ее обидеть! Да и что такое стряслось? Просто мы полдня не были вместе — только и всего!

— Она тебе друг, Андре, — сказала бабушка. — С тех пор как вы подружились, она уже не такая дикарка, как прежде. У тебя характер ровнее, и ей это на пользу.

Андре покраснел, сам не зная почему. Ему стало неловко, и он опустил голову, сделав вид, что ему надо подтянуть ремешки на сандалиях.

— А ты не хочешь пойти встретить ее? — спросила бабушка.

Мальчик вскочил со скамейки:

— Конечно, хочу!

Выбежав из ворот поселка, он сразу увидел Марину. В одной руке она несла сетку. Против обыкновения, она шла медленно и глядела себе под ноги, словно искала что-то. Андре бросился ей навстречу, но она заметила его, лишь когда он остановился прямо перед ней.

— Можно, я тебе помогу? — спросил Андре.

Марина вскинула голову. Сначала она как будто обрадовалась, но лицо ее тут же приняло равнодушное выражение, и она как бы нехотя протянула Андре сетку с покупками.

— Извольте, сударь, — проговорила она и, неожиданно ускорив шаги, устремилась вперед.

Андре с трудом поспевал за ней, но бежать не мог, иначе расплескалось бы молоко. Марина вприпрыжку неслась впереди, а он, крепко придерживая сетку, изо всех сил старался не отстать. В конце концов Андре потерял терпение, он остановился и крикнул:

— Ты что мчишься как угорелая?

Марина тоже остановилась и, взглянув на него через плечо, произнесла с наигранным удивлением:

— А что тут такого? Ты же знаешь, где мы живем.

— Тогда возьми свою сетку! Никуда я не пойду. Что я тебе, ученая обезьяна? Привет бабушке, спасибо ей за все. Прощай!

Андре явно не шутил. Марина медленно подошла к нему, испуганно взглянула на него и взяла сетку.

— Ты прав, я себя глупо веду. Просто я растерялась, когда ты вдруг будто вырос из-под земли. Я ведь тебя совсем не ждала.

— Почему?

— Знаешь, Андре… я думала… Впрочем, неважно! Пойдем к нам. До обеда у нас еще есть время. А потом я уеду домой.

— Знаю, — сказал Андре, — мне бабушка уже сказала.

— Но в Росток я приеду. Обязательно, — убежденно сказала Марина. (Андре снова отобрал у нее сетку.) — Поехали в зоопарк, Андре. Мы же давно собираемся. Только надо поторопиться. Или, может, тебе не хочется?

— Что ты! Конечно, хочется, — сказал Андре и понял, что пари выиграно. Хуго останется с носом. И редкостная тюбетейка перейдет к Андре.

Позавтракав, дети попрощались с бабушкой: Марина собиралась поехать домой прямо из зоопарка да и Андре тоже не думал возвращаться.

— Счастливого пути, мальчик! — сказала бабушка. — Через две недели увидимся в Ростоке. Покажешь нам свой родной город? Я просто сгораю от любопытства: представляешь, первый раз в жизни еду на море! Все как-то не получалось. А ведь это позор, что Анна Бухгольц, жена красного моряка, до сих пор моря в глаза не видала. Вот только боюсь, не начался бы шторм, когда будут спускать корабль на воду. А то как бы у меня от качки не закружилась голова! Но ты мне тогда поможешь, правда, Андре? Ты ведь большой и сильный.

— В гавани, где стоят корабли, тихо даже во время шторма, — успокоил ее Андре. — Так что не бойтесь!

Бабушка обняла его за плечи и привлекла к себе.

— Ну, Андре, будь здоров! Приезжай к нам. У меня в погребе много бутылок с яблочным соком.

У калитки Андре еще раз помахал ей рукой.

Марина опять была в том красивом платье, которое надевала, когда они в прошлый раз ездили в город. И настроение у нее было прекрасное.

На остановке им пришлось подождать: трамвай только что отошел…

— Знаешь, Андре, — сказала Марина, — я покажу тебе в нашем зоопарке все самое новое и удивительное. Ты этого еще наверняка не видел. Там уже построили львятник. Заходишь туда, и кажется, будто попал в тропики. Просто дышать нечем. Сразу представляешь себе, каково приходится в тропиках. Но где же этот трамвай? Когда спешишь, всегда так: трамвай обязательно уйдет перед самым носом!

Андре стоял, прислонившись к столбу, и молчал. Скоро они с Мариной приедут в зоопарк. Он сразу же подойдет к киоску с сувенирами, купит несколько открыток и марки и в садовом кафе напишет друзьям. Хотя, по совести, ему важно только одно: отослать открытку Хуго. И Марина, ничего не подозревая, тоже распишется на ней; она сегодня такая веселая, и ей так хочется, чтобы последний день прошел хорошо. Потом открытки проштемпелюют, здесь же в зоопарке, надо только проследить, чтобы на открытке, адресованной Хуго, штемпель вышел почетче. И тогда пари выиграно! Дома Хуго сердито спросит, как это ему удалось уговорить девчонку расписаться на открытке. «Невелико искусство», — подумал Андре, и его даже в жар бросило.

А Марина весело болтала, по-прежнему ни о чем не подозревая. И тут Андре вдруг устыдился своего пари. Он понял, что не пошлет открытку. Лучше уж проиграть это позорное пари.

Вдали показался трамвай, ехавший в сторону зоопарка.

— Знаешь что, Марина, — неуверенно начал Андре, — мне, вообще-то говоря, не очень хочется в зоопарк.

— Почему? — удивилась Марина. — Я покажу тебе самое интересное! Ты же не верил, что там все это есть!

— Да, конечно. Но сегодня мне что-то туда неохота. Я знаю, что у вас замечательный зоопарк. Я его тогда для смеха ругал. Кто не знает, что зоопарк у вас — первый сорт?

— Хорошо, что ты это понял. А все-таки, может, съездим туда, Андре? Там так красиво и интересно.

— Лучше съездим еще раз во Фридрихсхайн, на могилу твоего дедушки! И на тот мост через Шпрее. Я хотел бы еще раз взглянуть на Манеж. Но если ты против, я не обижусь.

Трамвай в сторону зоопарка затормозил, потом отъехал. Дети остались на остановке.

— Ты о компасе думаешь, да? — спросила Марина.

— Да. Как много мы с тобой увидели и узнали благодаря ему! И вообще…

Подъехал другой трамвай, тот, что шел в противоположную от зоопарка сторону. Дети сели в него, как в тот раз, когда ездили в город вместе с бабушкой.

Скоро показался большой рекламный щит зоопарка: ярко размалеванные львы в страшном оскале разинули пасти.

Андре смотрел на этот щит без всякого волнения. На душе у него было легко, хотя он и проиграл пари. Украдкой он взглянул на Марину.

Она сидела притихшая. Куда только подевалась ее обычная бойкость! Сейчас у нее не было вишен. Да сегодня ей, наверно, и в голову бы не пришло повесить их ему на уши. Андре даже забеспокоился: отчего Марина такая тихая?

Молча поднялись они к братской могиле во Фридрихсхайне. Марина смахнула листья и ветки с каменной плиты, и они увидели имя Вильгельма Бухгольца.

— Теперь я буду следить, когда в море появится корабль с именем твоего деда, — сказал Андре.

— А разве издали видно название корабля? — спросила Марина.

— А то как же, — ответил Андре. — И все сразу смотрят, какое у корабля имя.

Потом они стояли на мосту против Манежа. Сегодня движение было еще больше, чем в прошлый раз, с ревом проносились машины.

Дети перегнулись через парапет. Головы их соприкасались, в воде они увидали свое искаженное отражение.

— Смотри, какие мы смешные там, в воде! — сказала Марина, ткнув Андре в бок.

Из-под моста выплыла баржа. По палубе бегал белый шпиц; заметив детей, он яростно залаял на них.

— Что это он на нас взъелся? — спросил Андре.

— Да так просто, он вообще на чужих лает, — ответила Марина.

Андре смотрел на Манеж.

— Вот на этом мосту они увиделись в последний раз — твой дед и бабушка твоя, — задумчиво произнес он.

— А сейчас на этом мосту стоим мы с тобой, Андре, — сказала Марина, — и времена теперь совсем другие!

Они умолкли. Мимо них по мосту шли прохожие, дети, солдаты. Ехали автомобили — одни медленно, другие быстро. Из-под моста выплыла еще одна баржа…

— Знаешь что, Андре, — сказала вдруг Марина, — мне ужасно хочется мороженого. Но только хорошего. А тебе?

— И мне тоже. Правда, уже полдень. Тебе скоро надо ехать домой.

— Ничего, Андре, у меня в запасе еще целый час. А это очень много.

Они пересекли улицу. Потом пошли по широкой площади, где в свое время стоял дворец кайзера и где за последние полвека произошло столько событий.

Но сейчас они об этом не думали.

Ссылки

[1] 13 ноября 1918 года в городе Киле, на севере Германии, вспыхнуло восстание военных моряков императорского флота. Оно началось после того, как стало известно, что командование флота отдало приказ о выходе военных кораблей в открытое море — там офицерство надеялось расправиться с «бунтарскими элементами». Матросы отказались выполнить этот приказ, и 4 ноября восстание охватило весь флот. Кильское восстание положило начало Ноябрьской революции 1918 года в Германии.

[2] Ром е — карточная игра.

[3] В парке Фридрихсхайн похоронены немецкие революционеры, павшие во время баррикадных боев в марте 1848 года в Берлине.

[4] ФЭБ — народное предприятие.