Это был последний раз, когда мы так сидели. Последний ужин Ночных Странников, Фьольсфинна и Ульфа. Последний раз, когда мы смотрели в спокойный огонь в очаге, мясо лежало на серебряных тарелках, пахло жаром и травами, мы ломали куски свежего хлеба, а вино пили из хрустальных бокалов.

Оба — и Ульф, и мастер Фьольсфинн — были серьезны и сосредоточены. Разговаривали тихими голосами. Говорили на языке Побережья, но мы все равно мало что могли понять. Фьольсфинн отщипывал мясо и отрывал небольшие кусочки хлеба, зато Нитй’сефни поспешно отрезал куски жаркого, делал жадные глотки и разговаривал с набитым ртом, жестикулируя при этом ножом.

— Все просто: ты сумеешь это сделать? При условии, что не будет другого выхода и что в воздухе окажется столько фактора, что чайники примутся цитировать Шекспира и всякое такое. Сумеешь, в случае чего, разрядить Ледяной Сад?

— По очевидным причинам я никогда ничего такого не пытался делать, — отозвался Фьольсфинн. — Если я хорошо понимаю, ты хочешь вызвать нечто вроде цепной реакции. Теоретически это возможно. Теоретически. Только никто не знает, что тогда случится. По логике это будет эффектное самоубийство с одной лишь пользой: мы не оставим им после себя ничего.

Я умею запоминать такие вещи, смысла которых не понимаю. Научили меня, поэтому я могу повторить то, что они говорили, хотя не понимал их слов. Всегда так бывало, когда речь шла о делах, связанных с именами богов и Деющими. Только вот тогда от того, что они говорили, меня охватывал ужас, хотя я и не понимал, почему так.

— А форты? — спросил Фьольсфинн.

— Наверняка — не до конца и не до последнего человека. Зависит от того, что будет. Пока станут использовать конвенциональные средства, мы удержим укрепления. Сумеем.

— Нужно приготовить пути эвакуации для гарнизонов. На всякий случай.

— Это уже готовится, — Ульф постучал пальцем по запястью, а Фьольсфинн покивал, прекрасно, похоже, понимая, что тот имеет в виду.

— А что потом? Если начнем терять укрепления?

— Прославленный номер «два мага на башнях», классика жанра. Слушай, давай сделаем себе такие остроконечные шляпы…

Фьольсфинн фыркнул. Они говорили, словно безумцы. Ни одно слово, которым они обменивались, не имело смысла.

Минутку они молчали.

— Если что… — начал Фьольсфинн.

— Знаю. Но до этого не дойдет, — ответил Ульф.

— Хотел бы я верить.

— Должен. Ты в этом лучше меня. Кроме того, подумай о них. О них всех.

Я понятия не имел, о чем они говорят. А говорили они долго.

* * *

Они пришли на третий день после прибытия флота Амитрая, в полдень.

Небо на горизонте потемнело, пришли тучи, черные, словно дым пылающего драконьего масла, хотя над нами все еще плыли обычные облака — просто в воздухе повисла некая странность, он отяжелел и засвистел в ушах.

— Будет гроза? — спросил я Ульфа, всматривавшегося в горизонт.

— Будет кое-что похуже, — ответил он. — То есть наверняка и гроза тоже, это достаточно театрально. Но этот раз все не закончится копьями и снарядами. Нужно быть готовыми, perkele, к песням богов, или как там эту гадость зовут.

Повеял ветер, но не принес облегчения. Схожим образом я чувствовал себя некогда в пустыне, когда приближалась песчаная буря. Тревога, усталость и такое чувство, что ты вот-вот потеряешь сознание. Ульф пофыркивал своей трубочкой, а запах бакхуна казался мне тошнотворно сладким.

— Фьольсфинн, начинается! — крикнул Ульф в медную трубу.

Вдали, с запада, что-то близилось. Словно бы большая темная туча, но была она какой-то странной и плыла против ветра. Потом стало казаться, что она состоит из крохотных разрозненных точечек.

— Это птицы, — сказал Ульф. — Тысячи птиц.

Было лето, и никто не мог ожидать на небе туч птиц, тянущихся к югу. Они никогда не делали такого в эту пору — и никогда в такой поспешности. Летели, сбившись в огромную стаю, заслонившую полнеба, смешавшись друг с другом, большие и малые, самые разные. Когда добрались до нас, буквально обсели город, облепляя крыши, шлемы башен и парапеты стен. Я взглянул на Ульфа, но он лишь пожал плечами.

Потом снова начало что-то происходить, вот только теперь в воде. Куда ни взгляни, под водой серебристо взблескивало, будто кто-то кинул туда горсть новых шелягов. На поверхности вдруг появились узкие полоски пены, а потом острые плавники, словно клинки сабель, идущие клином. Время от времени из воды выныривали длинные шеи морских созданий, а порой плоские, побольше ладьи, тела. Все они плыли в нашу сторону с большой скоростью, а потом начали сворачивать, оплывая остров и город. Было их множество. И были рыбы. Большие, огромные и маленькие, все смешавшись друг с другом. Блестели и рвались вперед.

— Рыбы?! — спросил я, не уверенный, что же именно я вижу.

— Рыбы, птицы и пласкуды, — ответил Нитй’сеф-ни. — Бежит перед ними все живое. Я бы и сам сбежал, будь я рыбой.

Туча приближалась из-за горизонта, пронизанная вспышками молний, а под ней растягивалось на половину горизонта пятно тьмы.

Полное парусов.

— Семафор, ко всем фортам побережья: «Готовиться, идут!» — крикнул Ульф. — Барабан, ко всем стенам: «Готовиться, идут! Дома закрыть, всех с улиц!» Всем кварталам: «Кто не на стенах — прячьтесь! Весь гарнизон на стены! Идут!»

Я бил в барабан, повторяя сигналы:

Идут!

Идут!

Идут!

Идут!

Укутанный во тьму, с наполненными ветром парусами, разрезая темное, словно свинец, море. Во всем городе сгибались рычаги требушетов, оттягивались плечи баллист, скрипели торсионные механизмы, скрученные из жил каменных волов и морских тварей, пощелкивали шестерни и гремели колеса. Баллистники крутились около машин, загружая снаряды, блокируя спуски и пристегивая ухваты.

Ульф натянул свои перчатки без пальцев с бронированными плашками, ударил кулаком в ладонь, а потом сделал круговое движение головой и шевельнул плечами так, что хрустнуло у него в костях.

— Ну, давайте, vittumainenen! Закончим это сегодня!

Отзвук грома прокатился по горизонту. Жестяные флажки на вершинах городских башен начали со странным звуком крутиться. Не поворачивались по ветру, а вращались. Воздух сделался резким, я чувствовал, как встают дыбом волосы по всему моему телу.

Флот приближался. Как обычно, он разделился, и часть его поплыла вокруг северного берега, чтобы атаковать форты на другой стороне, там, где не было скал и высоких клифов, и где можно было бы высадиться. Вот только теперь это были и корабли Змеев, собранные по всему Побережью Парусов, и галеры Северного флота.

Странник откупорил большой кувшин, стоявший рядом, и сунул внутрь руку, а когда вынул ее, та вся была покрыта мерцающей пылью, словно от размолотого хрусталя, и пыль эта очень скоро исчезла.

По темному небу, приближаясь вместе с вражеским флотом, двигались два огромных тела с треугольными крыльями и длинными хвостами. Я понятия не имел, что оно такое, но были они гигантскими.

Все птицы взлетели с оглушающим шумом и трепетом крыльев.

На вершинах башен заплясали голубые искорки, все, что было железным, принялось тихонько бренчать.

Ульф сплюнул.

— Виверны, — сказал таким тоном, словно произнося проклятие, а я понял, что так он называет то, что мы видели в небе.

— Фьольсфинну: приготовить гидронетки от портов по четвертую стену, воду на спуски, ждать.

Я барабанил.

Корабли и галеры принялись стрелять — от последних рядов до тех, что находились ближе прочих. Капли огня с ревом шли в небо и скрещивались с потоком наших снарядов.

Ульф раскинул кулаки в сторону и выгнулся назад.

— Perkele osua! — завыл он жутко.

Снаряды врага посыпались на порты, на Каверны и прочие приморские районы, втыкаясь между крышами и оставляя в воздухе полосы дыма. Грохот ударов смешивался с ударами грома, прокатившимися по небу.

Наши снаряды вдруг начали отклоняться, но Ульф издал яростный рык и сомкнул ладони, после чего копья и горящие керамические шары снова повернули на цель и обрушились на флот. Среди идущей на нас стены кораблей местами вспыхнули оранжевые огни, встали гудящие столпы выше, чем деревья, несколько парусов сложилось под тяжестью разбитых мачт.

В соседнюю башню с жутким треском ударила молния, и мне показалось, что этот звук я чувствую даже в зубах.

— Мазилы, — заявил Ульф. — Ты лучше спрячься, они начинают за мной охотиться.

Я только покачал головой, продолжая стоять у барабана.

Не мог отвести взгляда от больших черных форм на небе, похожих на сотканных из ночи воздушных змеев. Видел, как вокруг них бьют молнии, а они не делают ничего, только кружат над городом. Чудовища…

Что мы могли сделать?

Все это продолжалось три-четыре дня. Дня, полных хаоса, крови и огня. Ночи стали светлы от пожаров, а утра — темны от дымов и грозовых туч. Не знаю, что происходило ночью, а что днем, потому что постоянно было не темно и не светло. Был словно час сумерек, когда не существовало ни солнца, ни неба.

Я стоял около барабана и лупил в его кожу, принимая и передавая приказы.

Помню тех проклятущих виверн, как они падали на город в жутком вопле, от которого сводило зубы.

Они были больше кораблей и двигались, заслоняя крыльями небо, с пастями, полными трескучих молний. Когда пролетали, казалось, что они гибки, словно муслин. Сперва одна пролетела вдоль стен Каверн, а потом и вторая — над опорной стеной, оплетая их молниями и грохотом, в которых тонул крик гибнущих людей.

Кто-то на опорной стене сумел развернуть на колесах одну из больших, стреляющих копьями баллист и каким-то чудом попал в пролетающую над ними тварь, но это ничего не дало, копье ушло в небо, словно тело твари было лишь клубом дыма. После первой атаки, однако, у них не было уже молний, а потому они взлетели в накрывшую город грозовую тучу за новыми.

Снаряды прилетали и улетали.

Бастионы порта звали барабанами на помощь, но понять их было невозможно.

Обугленные… Демоны… Превращенные в пепел…

Из приморских кварталов доносились испуганные вопли людей и время от времени гремящий, низкий рык, от которого тряслись стены и лопались уши, хотя его почти не было слышно. Я не сумел бы такое по-умному объяснить. Когда он раздавался, между домами метались проблески огня, моментально угасавшие. По улицам носились облака густого, светящегося тумана, что вели себя как живые существа: запускали щупальца в окна и подвалы, откуда потом слышались крики погибающих.

Мы неслись верхом через опустевшую улицу: Ульф, я и остальные Ночные Странники. В противоположную сторону бежали люди, в страхе направляясь вверх по улице, в сторону верхних кварталов.

Я видел, как падает один из снарядов, но не давит то, что попадается ему по дороге и не разливается огнем, но растекается лужей лоснящихся темных форм, не больше кулака, которые с металлическим хрустом и звяканьем расползаются вдруг во все стороны, исчезая между домами. Кажется, это было где-то в Кавернах.

Мы видели людей, стоящих, будто памятники у входа в таверну, с открытыми ртами и с оружием в руках. У них были щиты и мечи, кто-то держал перед собой копье в стойке ветра, двое целились из арбалетов, но все были неподвижными и совершенно серыми. С серыми лицами, оружием и доспехами. Когда мы подошли к ним, они рассыпались от малейшего прикосновения. Именно рассыпались: опрокинулись на брусчатку, превратились в пепел такой мелкий, что он не издал даже шелеста. Все исчезло: и шлемы, и щиты, и оружие, и их тела. Превратилось в курганчики пепла, а налетевший ветер подхватил его и унес, словно облачко дыма.

В другом месте мы нашли кусок стены, покрытый сажей, со светлыми пятнами в форме бегущих людей. От этих не осталось даже пепла — одни следы на обгоревшей стене.

Зато не было видно следов пожаров или драконьего масла.

Кричали виверны, падая на нас с пастями, полными молний, а мы бежали по вершине опорной стены. Ульф выкрикивал приказы, мы раскатывали длинный, сшитый из просмоленной парусины рукав, который следовало надеть на выступающую из стены железную трубу, потом мы что-то делали около поставленной на стене машины, состоящей из сверкающих медью валков, похожей на сифоны на огненном корабле.

Вопли виверны сдирали кожу: мне казалось, что тварь эта падает прямиком мне на голову, что вот-вот ударит молния с треском раскалывающегося стекла, а я должен был что-то крутить и держать, и я крутил и держал, постанывая от ужаса, а потом Ульф приказал нам убегать. Мы скатились со стены, когда виверна с шумом прилетела, а Ульф бежал последним с ремнем в руке. Он дернул его, и мы услышали шум воды и тысячи громов — одновременно, когда тварь пролетела сквозь столп воды, ударивший из сифона вверх. Машина выстрелила во все стороны снопом ослепительных искр.

Клочья чудовища летали в воздухе, словно клочья сгоревшего плаща, рукав из парусины горел на конце и метался по улице, словно безголовая змея, плюясь водою.

Мы бежали по улице вниз, к порту, с мечами в руках и арбалетами за спиной, а в противоположную сторону неслись перепуганные жители, отталкивая нас, крича и падая.

Часть стен была пустой, а на остальных стояли защитники, стреляя в темноту. Снаряды уходили в море, таща за собой полосы огня, а оттуда возвращались другие, ломая каменные стены.

Я бил в барабан на террасе кряжистого портового донжона, призывая помощь для пристани.

Мы видели сверкающие металлические формы, что оказались похожими на крабов созданиями размером с кулак, с крючковатыми челюстями — они катились, словно река, по улице; мы видели, как они захлестывают убегающего, как скрывают его подвижным, кусающим и жалящим панцирем. Мы были слишком далеко, Варфнир выстрелил человеку в голову из арбалета, а потом Н’Деле метнул горшок на веревке, полный драконьего масла, точно такой же, какие мы использовали против колесниц. Огонь встал под небо, крабы превратились в тысячи разбегающихся по стенам костерков.

Раздался отвратительный звук: не то гром, не то вой, прокатившийся по улицам.

На Каменном рынке мы увидели, откуда он идет.

Прилетел округлый черный снаряд, ударил в брусчатку площади, а потом покатился — как-то слишком мягко, словно детский мячик, казалось, что он не сумеет что-либо разрушить. Но когда он так катился, мне привиделось, что он раздувается, что сбоку появляются руки и ноги и что он напоминает теперь фигуру свернувшегося клубком человека с лицом, втиснутым между коленей, которые он обнимает руками. Перекатился так еще несколько раз, а потом остановился и встал. Кожа его была совершенно черной, и казался он обугленным трупом, разве что сожженный человек обычно мал и скорчен, а этот достал бы до поднятой руки самого высокого из кебирийцев, к тому же был очень худ, с длинными руками и ногами. Из-под его сожженной, обуглившейся кожи проступало красное мясо. Мы смотрели на него, укрывшись в закоулке, не зная, что делать.

Когда создание поднялось на ноги, на площадь выбежало несколько человек с оружием в руках, увидев его — замерли, а он вдруг открыл наполненные жаром глаза, распахнул пасть, а потом издал тот жуткий, неслышный рык, открывая для обозрения раскаленную, словно внутренности печи, пасть, разбрызгивая снопы искр. И все те люди в одно мгновение превратились в пепел. Тварь развернулась и пошла вверх по улице, оставляя за собой выжженные в камне следы.

Мы убегали переулками, а потом — вверх по стене, а над нашими головами пролетали новые черные шары, едва заметные на фоне темно-серого неба.

Потом я бил в барабан, кажется, на том же донжоне, что и прошлый раз, а потом мы сидели, скорчившись, на стене, и глядели, как потоки воды омывают улицы, волоча с собой мусор, трупы, ядовитых крабов и бьющихся с визгом в облаках пара огненных тварей.

Первые вражеские корабли ворвались в порт, в упор обстреливая башни, охраняющие цепь. Наши снаряды градом падали на них. Мы стреляли из арбалетов по тонущим, охваченным пламенем галерам, прячась за разбитой опорной стеной, пока не пришли арбалетчики Братьев Древа и не сменили нас, встав квадратом.

Как помню, ту атаку мы отбили.

На какое-то время.

Я где-то спал, прямо на камнях, втиснувшись в угол стены, прижимая арбалет, словно тело любовницы.

Потом, кажется, был еще один день, хотя я и не уверен в этом, потому что все погружено было в полумрак.

Я стоял у барабана на башне, когда из прибрежных фортов стали приходить первые солдаты. В изрубленных доспехах и сбитых шлемах, волоча прихрамывающих раненых, что опирались на мечи и копья, как на костыли, в пропитавшихся кровью бинтах.

Потом, помню, стало чуть светлее, а я стоял на вершине горы, выше Ледяного Сада, на восточной стене, выстроенной на хребте. Мы помогали разбитым гарнизонам фортов проходить узкой, оставленной для них тропой, некоторые падали на ступенях от усталости и ран. Мы переносили их на плащах на повозки, и в синеватом свете было видно, что над восточным побережьем встают в небо столпы тяжелого дыма, наклоняясь под ветром.

Я помогал носить какие-то бочки и укладывать их на большие катапульты. Изнутри доносился странный булькающий звук, но баллистники только смеялись, когда я спрашивал, что в тех бочках.

— Кое-что получше драконьего масла, — сказал один из них. — Но не советую заглядывать.

Потом я снова стоял с Ульфом, на этот раз не на башне, но на донжоне, встроенном в хребет над пропастью. Вокруг стояли гонцы, Нитй’сефни отдавал один приказ за другим.

Далеко на равнине было видно, как идут Змеи. Маршировали широкими колоннами, напоминая муравьев. На таком расстоянии были лишь темными полосами, едва видными на взгорьях, а потом исчезли за лесами, что казались отсюда рваным ковром.

Где-то далеко внизу раздалось завывание снарядов, и с моря пришли очередные ряды кораблей, держа курс прямо на порт. Все машины Ледяного Сада снова начали стрелять, и с такого расстояния полосы дыма за снарядами казались тонкими, словно паутинки.

Я же ждал по другую сторону, на стене за озером, и больше интересовало меня то, что происходит на равнине. Потому что там уже были видны выходящие из леса Змеи: так далеко, что отдельных воинов было еще не различить. Но я заметил, что они умело выстраиваются в четырехугольники и маршируют вперед.

Через две длинные водяные меры они приблизились настолько, что можно было — пусть с трудом — различить отдельных людей и догадаться, где стоят пехотинцы, где кавалерия в своих похожих на драконьи доспехах, а где поставлены длинным строем те окованные панцирем кряжистые создания. Они стояли некоторое время, а потом мы увидели, как в лесу начинают падать деревья. Одно за другим, целыми рядами, словно что-то ползло сквозь пущу, прокладывая себе дорогу. Треск и шум падающих стволов доносился до нас не сразу, но вполне явственно.

Баллистники сидели по другую сторону стены без шлемов, используя минутки передышки. Обмывали лица водой, пили, но никто ничего не ел. Там стояли рядами на треногах плоские металлические миски, под которыми горел огонь, но в мисках был порошок из мешочков.

Дальше, внизу, около портов, продолжался бой и поднимался дым. Еще больше дыма. Мы были слишком далеко, чтобы слышать крики или видеть, что там происходит. Там был только дым, закрывающий приморские кварталы.

Грюнальди высунулся за зубцы и сплюнул вниз. От равнины нас отделяла сперва стена, потом скальный хребет, а потом еще склон. Добрых пятьсот шагов.

— Понятия не имею, как они хотят сюда залезть, — сказал он.

— Не здесь, — покачал головой Ульф. — Тут будет только связывающий бой. Штурм пройдет через осыпь, там, где была твоя тропа.

— Но сейчас там слишком отвесно. Мы свалили на тропу лавину.

Нитй’сефни пожал плечами.

— Но это самое слабое место.

Я уловил язык барабанов и почувствовал, как сердце останавливается у меня в груди.

— Порты пали, — сказал я. — Они отступают на опорную стену и закрывают ворота. Амитраи причаливают.

Установилась тишина, только в лесу с грохотом падали деревья.

— Это только первая стена, — сказал кто-то.

— Всегда сперва бывает первая. Потом опорная, потом Каверны и Каменный Рынок…

— Спокойно! — рявкнул Ульф. — У нас еще есть что сказать.

Где-то высоко над нами раздался протяжный вопль виверны.

Деревья продолжали падать, шелестя кронами, уже была видна приближающаяся к нам полоса голой, заваленной стволами земли, а вверху металась туча листьев и вопящих птиц. Но мы все так же не видели, кто близится.

Мы смотрели на четырехугольники из воинов, что спокойно стояли на равнине. Они чего-то ждали. Вдоль нашей стены вперед-назад пробегали люди со знаком древа на туниках и в глубоких шлемах: тащили арбалеты, осадные луки и разнообразное оружие.

Последний ряд деревьев рухнул с шумом, и мы наконец увидели, что их свалило. Четыре повозки, едущие одна за другой, на монструозных, зубчатых, кажется, колесах и без упряжек. Я полагал, что волы — или что там у них было — могут находиться внутри, как порой делают с упряжками таранов. Однако то, что выехало, было настолько велико, что внутри хватило бы места и для целого стада волов. Повозки были огромны, как дома, причем не абы какие. Казалось, они сложены из железа, хотя и несколько бесформенно. Собственно, они напоминали случайно сваленные кучи металла, словно собрали их вокруг кузницы, вот только были они гигантских размеров.

Повозки встали позади, за четырехугольниками пехоты, в центре строя, и тоже разместились квадратом. А потом все эти высоченные железки принялись самостоятельно двигаться, менять место и стыковаться. Треск, скрежет и стук были слышны и на стене.

— Ого! — сказал Ульф. — Неужели?

Никто не понимал, что он имеет в виду. А куски железа двигались, словно живые, поднимались и соединялись друг с другом между повозками с оглушительным лязгом. Сваленные стволы начали катиться, ломая ветки, и очень скоро вся заваленная деревьями просека казалась рекой, по которой кто-то сплавляет лес.

— В жопу такую войну, — сказал Ульф устало. — Комбинируешь, блин, стараешься — а тут тебе деревья начинают ползать.

Прилетела вторая виверна. Начала кружить над городом, вереща под тучами, окруженная потрескивающими молниями.

— Филар, передавай всем: выпускать воздушных змеев.

Я подумал, что плохо расслышал. Ульф увидел, как я смотрю, и повторил. Теперь я уверился, что он сошел с ума.

Но я был сигнальщиком и должен был передавать приказы, потому я поднял палки и принялся отбивать ритм.

Оказалось, что для остальных все было понятно, потому что над городом воспарили темные черточки. Они взлетали все выше и выше, пока не повисли в воздухе. В разных местах над стенами. Много, но не столько, как при весенних праздниках. Но если не считать этого, в остальном они выглядели похоже: имели форму медовой соты и темный, бурый окрас, так что их почти не было видно на грозовом небе.

На равнине стволы сползались к квадратам пехоты и всунулись между их рядами: было видно, что Змеи кружат вокруг них, словно мураши.

Виверна снова издала жуткий крик и, помаргивая молниями, скачущими в ее пасти, ринулась на город. Я видел, как она пикирует, а потом выравнивает полет, чтобы пройти вдоль опорной стены.

И вдруг увидел, как она превращается в шар потрескивающих молний и исчезает, оставив тучу тяжелого, черного дыма. Ветер принес от города эхо торжествующего рева сотен глоток.

— Воздушных змеев подвесили на медных проводах, привязав к железным кольям, воткнутым в землю, а между ними растянули сетку из тонкой меди, — пояснил Нитй’сефни. — Новейшая мысль Фьольсфинна. Сперва поймать, потом заземлить. Похоже, удалось, потому что она была полуматериальной. Такой… Аспект грозы. И теперь у него уже нет виверн. С одним порешили.

А потом пришли Змеи, и я снова жил как в бреду.

Это не была какая-то неисчислимая армия. Когда они встали развернутым строем, я решил, что смотрю примерно на три бинлика пехоты. Но они несли стволы деревьев с обрубками веток, превращенные в лестницы, а когда бросали их на склон, то я мог поклясться, что те сами взбирались вверх и соединялись друг с другом.

Живые лестницы — что бы мы могли сделать?

Наши машины начали стрелять. Каменные снаряды падали на крышу из щитов, которые Змеи несли над головами, и выбивали там большие дыры, наполненные раздавленными телами и разбитым металлом.

Позади четыре повозки уже соединились кусками железа странных форм, и над ними встал широкий конус, продолжающий расти, превращаясь в донжон, полный граней и шипов. Там все еще что-то двигалось, соединялось и вращалось, поднимаясь все выше. Несколько наших снарядов ударили в это строение, но без видимого успеха. Один бок покрылся гудящим, исходящим черным дымом пламенем, но башня продолжала увеличиваться.

Укрытые за щитами четырехугольники поочередно подходили под склон, сбрасывая стволы, которые взбирались по скалам, сплетаясь ветками, но казалось, что Ульф не думает этому мешать.

Наши машины стреляли откуда-то сзади; снаряды, главным образом сети, наполненные камнями, пролетали над нашими головами и разворачивались, а обломки градом падали на четырехугольники Змеев, гнули и дырявили щиты, разбивали шлемы и кости. Когда Змеи возвращались за очередными стволами, оставляли за собой поляны трупов и стонущих раненых.

Странные лестницы переплетающихся стволов уже подобрались под скальный клиф, и казалось, что скоро дотянутся и до стены, но Ульф все еще оставался спокоен. Отряды Змеев там, внизу, подходили и отступали, а вокруг падали снаряды, превращаясь в столпы огня или пробивая дыры в земле и руша все по дороге. Один из каменных шаров, отскакивая от земли, будто мяч, ударил прямо в идущий четырехугольник и выбил в нем коридор, выбрасывая вверх куски человеческого мяса и тучу распыленной крови.

Когда я смотрел на них сверху, мне казалось, что в Змеях есть нечто странное. Они, конечно, пытались уклоняться от летящих снарядов, но в остальном работали совершенно бессмысленно, словно насекомые, не обращая ни малейшего внимания на гибнущих вокруг товарищей. Подходили, бросали стволы и уходили за следующими.

Через какое-то время их странные лестницы уже вставали под самый клиф и дотягивались до основания стены, а они все бросали у подножья новые и новые стволы.

Железная башня тоже росла, на вершине ее появлялись, вращались и соединялись друг с другом новые элементы. Было в этих движениях что-то от морской твари, перебирающей покрытыми броней щупальцами. Башня становилась все выше, и мне казалось, что за малую водную меру она достигнет вершины стены.

Мы ждали, сидя за стенами, с натянутыми арбалетами в руках, но приказ все не раздавался. Грюнальди двигал, словно конь, челюстями, жевал полоску сушеного мяса. Спалле вел оселком по клинку меча, издавая протяжный скрежет. Варфнир чистил тряпкой сапоги и время от времени причмокивал от неудовольствия. Н’Деле что-то напевал себе под нос. Бенкей сидел, опершись о стену, с арбалетом между коленями и, казалось, дремал. Сильфана стоя опиралась о стену и крутила мечом. Ульф смотрел на равнину, словно чего-то дожидаясь, и попыхивал трубочкой.

Лестницы росли и уже упирались в середину стены, не хватало, быть может, двух высот среднего дерева, чтобы дойти до зубцов.

Змеи двинулись. Часть их бросилась бегом, и армия выстроилась изогнутыми рядами примерно напротив каждой из лестниц — словно морская тварь протянула щупальца.

— Ну ладно, готовимся, — заявил Ульф.

Мы и остальные встали на стене. Главным образом здесь были люди со знаками древа на туниках, но я видел и кирененцев, и обычных мореходов в простых кафтанах и со своими собственными панцирями. У всех были арбалеты и те деревянные гастра-что-то-там, натягиваемые о стену, которые Фьольсфинн выдумал как оружие для горожан.

Змеи двинулись с криками, прикрываясь щитами, и принялись подниматься наверх, вместе со стволами, что двигались рядом с ними.

— Ждем, — сказал Ульф.

— Пока они низко, достаточно плюнуть, чтоб продырявить щит, — сказал Грюнальди.

— Я не затем позволил им построить эти кретинские лестницы, чтобы они ими воспользовались, — ответил загадочно Ульф. — Гонец, ко мне. Готовить жарницы.

Гонец вскочил на лошадку и погнал на другую сторону стены. Ульф смотрел на карабкающихся Змеев и принялся посвистывать.

Сперва это были крохотные фигурки, ползущие в конце дороги из переплетенных стволов. Крохотные, словно муравьи. Но скоро мы уже видели знак Танцующих Змеев на щитах, яростные лица под шлемами, а потом услышали и сопение, когда они судорожно хватались за ветки, слышали скрип ремней и лязг панцирей.

— Ждать, — снова повторил Ульф, потому мы ждали.

На лестнице подо мной один из взбирающихся вдруг потерял равновесие и полетел — в тишине — вниз. Он не кричал, я слышал только шум воздуха, когда он падал, а летел он добрых пять ударов сердца, прежде чем разбил голову о склон и закувыркался, а потом пал на скалы с мокрым ударом, который я услышал и наверху.

Наконец они оказались так близко, что я видел глаза того, что карабкался первым: первым из колонны людей, взбирающихся по сцепленным стволам. Может, ткнуть его копьем я бы и не смог, но уж длинной пехотной пики наверняка было бы достаточно.

— Ну ладно, — решился наконец Ульф. — Труби.

Грюнальди пожал плечами и задудел в рог.

Слева по стене, на бастионе, двое людей перерезали веревку, и большой каменный противовес ушел в штольню внутрь горы, натянув канат, переброшенный через большой блок. Тот дернул за цепь, протянутую вдоль стены, прицепленную к маятнику — большому окованному тарану, вытесанному из толстого бревна с торчащей наискось косой, подвешенному еще на одном канате, который был протянут сквозь заушины на хребте. Маятник полетел вдоль стены с жутким визгом и грохотом, от каната поднимался дым, а таран цеплялся по очереди за все лестницы, опрокидывая их набок, ломая и сбрасывая вниз с треском разлетающегося дерева и грохотом бревен. Вниз по склону посыпался дождь толстых щепок, камней и отскакивающих от стены тел.

А потом наступила тишина, только от подножия поднималась пыль, заслоняя картину окровавленных останков. Перед горой тел стояли новые воины, ждущие доступа к лестницам, и смотрели вверх, задравши головы, а потом Змеи издали рык ярости.

— Стрелять в них, — приказал Ульф. — Из всего.

Мы стреляли в стоящих и орущих, в трупы, скатившиеся к подножью горы, мы стреляли куда попало. Над нашими головами проносились снаряды и распадались тучами камней.

Они падали, расталкивали друг друга и пытались сойти с пути летящих валунов. Это был хаос, а вересковую пустошь у подножия горы устлали тела. Со склона скатывались, как водопады, обломки камней. Вставал грохот и поднимались тучи пыли.

Ульф оглушительно свистнул сквозь зубы и кивнул одному из баллистников. Вдвоем они ввели железный кол сквозь проушину под нашими ногами и отодвинули каменную плиту, открывая дыру, ведущую вниз: казалось, какой-то колодец. Влили туда две бочки драконьего масла, а потом дернули за рычаг. Каменный шар размером с дыню покатился по желобу и упал в колодец, а потом исчез. Я выглянул за парапет стены, поскольку было мне интересно, что все это значит, а у подножия горы раздался грохот, оттуда плоско выстрелила сперва туча пыли, а потом длинная — на выстрел из лука — струя пламени «драконьего масла», ударив прямо в группу Змеев. Те кинулись во все стороны, покрытые пламенем, но я удивился, что они не кричат.

— Еще две, всухую, — сказал Ульф. Баллистник дважды перебросил рычаг, и еще два шара исчезли в отверстии, один за другим, а через несколько мгновений ударили из нижнего отверстия, полого полетев над пустошами и сметая все на пути.

Когда пыль опала, вересковые пустоши пылали, а повсюду лежали тела.

Башня продолжала расти, позвякивая и скрежеща, теперь на вершине ее куски железа складывались во что-то округлое, выпускавшее из себя новые части, выступающие в нашу сторону. Выглядело, будто это какая-то осадная башня или нечто подобное, но созданная именами богов.

Позади, за пределом действия наших машин, стояли квадраты Змеев, которые до сих пор не принимали участия в атаке. Но теперь они начали перемещаться, а потом вперед двинулась кавалерия, окружившая тех коренастых жестяных тварей, которых Ульф называл «крабами», и погнала их в атаку.

На этот раз не на стену, а на осыпь, где мы заблокировали тропу. Было видно, как они идут, звеня броней, качаясь из стороны в сторону, словно настоящие крабы.

— Батарее: пусть готовят бочки, — приказал Ульф. — Натяжение до первой зарубки.

Я отыграл сигнал, а потом мы снова ждали, а крабы приближались, Всадники гнали их на осыпь, а сами держались позади, на безопасном расстоянии.

— Залп! — скомандовал Нитй’сефни.

Снаряды вылетели над хребтом, пронеслись над нашими головами и разбились один за другим в группе карабкающихся на камни крабов, разбрасывая во все стороны едва видное облачко какой-то пыли. Кроме того, некоторые крабы попадали, и, возможно, что в них попали бочки или осколки и они получили какие-то раны. Потом некоторое время ничего не происходило.

А потом вдруг все они сразу начали метаться, словно ошалевшие, издавая жуткий вой, скатываясь по склонам и рубя вокруг кривыми саблями, что были у них вместо рук.

— Не знаю названия, — сказал Ульф. — Но это насекомые размером с палец, очень жалящие. А теперь они по-настоящему злые.

Внизу воцарился хаос: всадники пустились галопом вдоль фронта, несколько на всем скаку свалились с седел, кони мчались с диким ржанием, а крабы превратились в стадо, мечущееся вслепую. А потом случилось нечто странное. Крабы начали переворачиваться, и казалось, что они умирают. Валились один за другим, звеня латами, подгибали ноги и замирали. А потом принялись открываться, словно брошенные в кипяток раковины, показывая синие внутренности, сверкающие от слизи. И они расступались, освобождая худые и бледные мелкие тела. Которые неловко расползались во все стороны.

Внутри были дети.

Я был сыт этим по горло. Сыт я был Деющими и миром, в котором войны ведутся таким вот образом. Я просто пережил слишком много жестокости и слишком много безумия. Потому-то мой дед и окружил урочища стражей, и потому приказывал убивать за использование имен богов.

Дети, закованные в сталь, и превращенные в чудовищ…

Что мы могли сделать?

Но так или иначе, а мы застлали равнину телами, и Змеев осталось меньше половины. Если они атакуют, мы снова начнем стрелять и поубиваем их всех. Ледовый Сад сумеет выстоять.

Так я думал тогда.

Башня перестала расти и встала на высоту нашей стены, а увенчивала ее железная голова чудовища, точно такая же, какую носили на забралах всадники Змеев. Башка, похожая на череп рептилии, с выдвинутой зубастой челюстью из сверкающей стали.

Голова эта шевельнулась из стороны в сторону, а потом из нее раздался гудящий, гремящий окрик: «Лазарь, восстань!», прокатился над равниной и вернулся, отраженный от леса.

— Смотрите! — крикнул Н’Деле, показывая вниз.

Всюду на равнине тела Змеев принялись шевелиться. Сперва неспешно, а потом все быстрее, отталкиваясь руками и поднимаясь на ноги. Не все. Те, чьи тела были раздроблены, у кого оторвало головы, те, кто был раздавлен или разорван на куски, продолжали лежать неподвижно, но вставали прошитые стрелами, вставали те, чьи тела были пробиты обломками, или у кого были оторваны конечности. Вставали и те, чьи тела продолжали гореть. Многие. Слишком многие.

Мы молчали.

Они вставали и ощупывали землю вокруг в поисках оружия. Было видно, что делают это не вслепую, но пытаются найти нечто, что еще не сломано и не согнуто, что все еще можно использовать.

— Что теперь?! — спросил Ульф с раздражением в голосе.

— Маити суэнда, — ответил Н’Деле. — Ходячие мертвецы.

Ночной Странник в ярости ударил ладонями по бедрам.

— Я так не играю! Да от такого, perkele, удар может случиться. Соорудил себе живые трупы? Ну как так можно! Как их задержать? Только учти: если скажешь, что никак, потому что они мертвы, сброшу тебя вниз.

Н’Деле пожал плечами.

— Отрубить голову или перерубить позвоночник. Через какое-то время они и так умрут, но когда именно, это зависит от того, насколько хорош нхаво, а этот, похоже, неплохо справляется. Кажется мне, что это те, кого мы уже убили сегодня, он пошлет их в первых рядах. Маити суэнда не чувствуют боли и помнят только о приказе, который им отдали.

У них нечеловеческая сила, однако, используя ее, они приближают свою вторую смерть. Если будут сражаться и взбираться по склону, проживут только до завтра, но если они под властью по-настоящему сильного чародея, то проживут и три дня.

Мертвые, встающие на бой. Ходячие трупы.

Что мы могли сделать?

— Огонь? — спросил Ульф деловито.

— Только очень сильный. Облившись драконьим маслом, они могут ходить и час.

— Ладно, играй: натягивать машины! А потом — в сторону осыпи. Бить по головам.

Они маршировали неостановимо и карабкались на склон. Людей бы мы остановили с легкостью, этих — нет. Они не шли вслепую или неловко. Я видел такого, который сломал ногу, а потом воткнул кости в тело, чтобы суметь идти дальше. Падали на них камни и стрелы, окатывали мы их струями огня. А они горели и ползли вверх, и откатывали камни, чтобы освободить перевал.

Скалы падали с грохотом, поднимая тучи пыли, а они перли вперед и вверх.

Мы стреляли из арбалетов, а они вырывали стрелы и бросали их в нас. Порой нам удавалось попасть в голову, и тогда труп замертво падал вниз, но попасть нужно было в лоб. Одному моя стрела сорвала все лицо — от носа вниз вместе с челюстью, а он продолжил карабкаться вверх. Я натягивал, взводил и стрелял, но попасть не мог. Прошил трупу три раза грудь, шею и плечо, вырвав железный наплечник, но он продолжал идти. Притом трупы эти были ловки, словно кебирийцы, с легкостью ползли наверх, одним прыжком преодолевали камни размером с человека.

А потом мы сражались, сбившись в кучу, сталкивая живые трупы копьями вниз, рубя в упор и стреляя им в лица.

Я видел, как одного из них проткнули копьем, он же издал змеиное шипение, ухватился за копье одной рукой и дернул, поднимая гвардейца в воздух, и перебросил его над собой в пропасть.

Я сражался мечом, заслоняясь круглым щитом Ночных Странников, и сумел отрубить одному голову, но такой фокус удался мне лишь раз. Ульф двигался, словно торнадо, то и дело вскидывал над головой этот свой странный меч, заслонялся и приседал так быстро, что за ним не поспеть было и взглядом, но противников было много. Н’Деле сражался спиной к Ульфу, вертя двумя саблями, подскакивая и уклоняясь, припадая к земле или рубя с подскока.

Я, Спалле, Бенкей, Сноп, Варфнир и Сильфана встали спиной к спине полукругом, упорно рубя по шеям и по рукам. Мы нашли хорошее место: уперлись о скальную стену, и они не могли сюда втиснуться, когда мы атаковали по трое зараз: сперва двое ударяло по рукам и ногам, а если Змей падал, третий отрубал ему голову. А потом мы сбрасывали тела на ползущих следом.

Вот только они все лезли, а мы выбивались из сил.

Наконец, несколько из них прорвались на другую сторону перевала, к озеру, и бросились на баллистников. Те едва успели выхватить мечи, когда их буквально облепили Змеи; мы бежали на помощь, я видел издалека, как большой живой труп, по всему телу покрытый татуировками, хватает человека, одним движением уклоняясь от удара, поднимает его над головой и кидает на катапульту, а потом пинком освобождает рычаг, посылая несчастного вместе с зарядом на другую сторону горы и стены, прямо в свои собственные ряды.

А потом нас загнали спиной к озеру, мы стояли по колено в воде, защищая Сильфану, а на нас бежало где-то двадцать мертвецов.

Мы ничего не говорили, хотя и знали, что это уже конец: все мы едва могли дышать от усталости. Однако когда мертвецы подбежали к озеру, раздался глухой визг, и те буквально свалились под градом стрел. Стрел было столько, что по крайней мере некоторые разбили черепа или проткнули хребет.

Я увидел на вершине арбалетчиков, которые со стены взобрались на самый хребет, следующие маршировали по парапету стены к перевалу, стреляя с трех рядов и передавая сзади вперед натянутые арбалеты, так что каждые несколько ударов сердца их четырехугольник плевался градом стрел.

Потом снова помню Ульфа и Н’Деле, отступающую стену спин гвардейцев, крик и огонь. Мы собрались вокруг Нитй’сефни, упершись мечами в скалу, загнанно дыша и не в силах говорить, все обрызганные кровью и прокопченные дымом.

— Перевал падет, — прохрипел Ульф. — Гарнизон может отступать вдоль стены, к укреплениям Восточного Дозора, но нам нужно в город. Я должен войти в башню и начать деять. Другого выхода нет. Арбалетчики, может, отбросят их, но не остановят. Я должен это закончить.

Потом мы бежали по улицам, освещенным пожаром. То и дело в небе появлялась сотканная из молний ветка и ударяла куда-то в город. Казалось, что кто-то ими управляет.

Деющие, владеющие молниями…

Что мы могли сделать?

Шум битвы и громыхания грома прокатывались по пустым закоулкам, пока мы не вырывались на какую-то площадь, где стояло много жителей разного возраста, в том числе женщины и дети. На площади стояли еще и фургоны, а городские стражники раздавали жителям мечи и шлемы. Мы встали там, а стражники выдали нам деревянный черпак и бочку воды, чтобы мы могли напиться.

Рядом мальчишка, лет, может, двенадцати, морочился с защелками меча. Я вынул и подал ему клинок.

— Ножны брось, — сказал. — Они тебе не пригодятся, но обязательно возьми шлем.

Мы послали на стены детей.

Что мы могли сделать?

Мы побежали дальше, а Н’Деле раз за разом оглядывался.

— В чем дело? — спросил Ульф.

— Кто-то бежит следом.

И правда, мы слышали топот, а потом в конце улочки появились трое. Высокие, с медной кожей, покрытой татуировками, как у Змеев, и один был без руки, у второго было три следа от ударов копья в грудь, а у третьего стрела торчала в центре тела.

— Вы их не удержите, — сказал Н’Деле. — Не потому, что это кебирийцы, но потому, что они орудие Суджу Кадомле. Не знаю, откуда они взялись у короля Змеев, но у них, похоже, другие приказы, чем у остальных. Идут за нами от перевала и идут следом за мной. Не умрут, пока я жив.

Упыри при виде Алигенде оскалили подпиленные, острые, словно у леопардов, зубы, а над мутными, мертвыми глазами их открылись другие: поменьше, но горящие призрачным светом.

— Что ты хочешь сделать, аскаро?! — спросил я резко и почувствовал, как грудь моя наполняется свинцом.

— Я их остановлю, — ответил он спокойно, вынимая сабли. Провел ладонью по рукоятям, принялся чертить на груди ряды значков. — А потом приду к вам.

— Нет! — крикнул я одновременно со Снопом и Ульфом, но Н’Деле уже бежал.

— Н’дуна, агана, — крикнул он и уклонился от первого удара, прокатился по мостовой и прыгнул на противника.

Мы бросились следом, но тогда один из маити суэнда издал жуткий звук, и между нами выросла стена гудящего пламени.

Меня тянули за петлю на панцире под затылком, а я вырывался и выкрикивал имя Н’Деле. Где-то позади слышал всхлипы Сильфаны.

Н’дуна, агана.

Прощай, друг.

Что я мог сделать?

Не знаю, как мы добрались до Башни Шепотов. Помню только улицы, крики, кто-то бежал, над городом шипели молнии.

— Я бегу наверх, — сказал Ульф. — Со мной пойдет только Филар и лишь на минутку, потому что я стану там деять, а это может оказаться опасным. Не знаю, что случится, но я должен их сдержать. Тогда я не буду знать, что происходит под башней, а вы должны проследить, чтобы сюда никто не вошел. Никто, понимаете? Станьте на площадке и сторожите входы.

Он замолчал и вдохнул поглубже.

— Это… может оказаться последним вашим заданием как Ночных Странников. Но оно самое важное. Потом либо война богов закончится и вы начнете жить нормально, либо то, что вы сегодня видели, — новый облик мира.

Сильфана вытерла кулаком глаза, размазывая сажу по щекам, а потом вынула меч.

Ульф заколебался, стоя в дверях, повернулся к ней и взял ее лицо в ладони.

— Никаких прощаний, — прошептал. — Мы встретимся. Все.

* * *

На вершине Башни Шепотов выл ветер. Мы видели отсюда море и весь город, раскинувшийся под нами муравейником крыш, лесом башен и кольцами стен. Всюду вставали столбы дыма и царил полумрак, подсвеченный огнем пожаров и постоянными вспышками молний.

Когда я был маленьким и приближалась гроза, мой отец рассказывал мне сказки о драконах, живущих в тучах, которые сражаются друг с другом, метая молнии. О драконе, который хотел охранять людей, и о том, кто хотел их уничтожить.

Теперь я был уже взрослым и знал, что драконы, мечущие молнии, существуют. Двоих мы убили.

— Что ты хочешь сделать? — спросил я Ульфа, потому что не хотел, чтобы он умер.

Он махнул руками, словно желал охватить весь город. Стены, порты и пожары.

— Это все моя вина. Я привел сюда твой народ и привел Людей Огня, которым обещал помощь. Я и правда думал, что за стенами Сада они окажутся в безопасности, но правда и такова, что я хотел заманить сюда Деющих, чтобы забрать их из твоего мира. И смотри, что происходит: теперь твои люди гибнут от жара, от ядовитых тварей чужого мира, от живых трупов и живого едкого газа. От вещей, которые не одолеешь мечами. И теперь я должен встать против них. Они наконец показались, потому я должен их достать. Я должен это закончить. Парень, знаешь, если я и Фьольсфинн исчезнем, тебе придется стать Владыкой Ледяного Сада. Ты должен сделать из него то, чем он должен быть. Сад.

Ульф вышел в центр башни, где вокруг нас вставала ее странная «корона», похожая на когти. Он повел головой вправо-влево, а потом пошел к стоящему сбоку столику и взял глиняную бутылку, откупорил ее и долго пил. Потом вылил немного жидкости на руки и растер ее в ладонях. Потом еще расшнуровал кожаный мешочек и вынул оттуда обычную сушеную сливу, бросил ее в рот.

Я тоже потянулся, но он перехватил горловину мешочка и стиснул ее в ладони.

— Оставь! — крикнул Ульф. — Этажом ниже куча еды, можешь взять, что хочешь, если ты голоден, но к этому даже не приближайся. Это все раскалено от песен богов. Один вид их может тебя убить. Лучше всего встань в дверях, там, где барабан. Когда я скажу, дай сигнал Фьольсфинну, а потом убегай из башни. Ты ни в чем мне не поможешь, а вот нашим внизу — еще сможешь.

Потому я встал, где он мне сказал, Ульф же снова вышел в центр башни, между двумя столбами, что там стояли.

Темное, словно бы грязное небо снова порвали молнии.

Теперь множество людей спрашивает, как тогда деяли. Нужно ли было знать соответствующие слова и жесты? Нужно было их произнести или пропеть?

Не знаю.

Это выглядело так…

Всякий, кого я видел, деял по-своему. Мастер Фьольсфинн замирал на некоторое время в неподвижности, глядя перед собой, а потом просто делал короткий жест своим пастырским жезлом, что заканчивался серебряным деревом, а оно на миг начинало светиться, а то, что ему было нужно, возникало. Некогда я видел, как Нагель Ифрия танцевала среди зноя, который она и вызвала, но я не знаю, делала ли она так всегда.

Ульф бормотал себе под нос и делал странные жесты, словно передвигал что-то в воздухе или писал одним пальцем перед собой. А потом, когда принимался за деяние, все выглядело так, словно он хватал невидимые вещи и бросал их или отталкивал. Мял и растягивал воздух, чтобы потом отодвинуть его, будто занавес. И все время при этом говорил на странном своем тарахтящем языке, порой даже кричал.

И всегда это требовало огромного усилия.

Мастер Фьольсфинн почти не двигался, но, закончив, обмякал, горбился, и тогда казалось, что он сделался древним стариком. Приседал, постанывал, запинался и часто должен был после всего прилечь.

Ульф краснел лицом, потел и казалось, что он толкает груженный камнями воз.

Но в чем там, собственно, было дело, я и понятия не имею.

Тогда, на вершине Башни Шепотов, он тоже сперва стоял в странной позе, сдвинув ноги, свесив голову, кулаки на уровне бедер, и дышал глубоко, втягивая воздух носом и выпуская его ртом. Продолжалось это довольно недолго, а потом он принялся делать короткие жесты, словно бил стоящих сбоку противников, потом передвигал вокруг себя невидимые предметы, множество раз тыкал пальцем перед своим лицом, словно дырявил воздух, а потом поднял руку к небу, словно желал дотянуться до пучков молний, что резали воздух над городом.

И вдруг я заметил, как руку его охватывает переливчатое, легкое синее пламя. Свисающая со столпов цепь принялась бряцать и стрелять искрами, похожие огоньки расцвели на торчащих над башней рогах.

Ульф продолжал стоять, все громче повторяя одно и то же, а на его ладонь с неба опускались новые и новые огоньки, словно капельки, пламя на когтях над башней тоже начало расти, пока не соединилось и не разлилось вокруг, и скоро уже вся терраса окружена была куполом потрескивающих синих полос.

— Фьольсфинну, ты готов? — обронил Ульф, стоя с ладонями, скрытыми под синим пламенем, будто спрятанными в рукавицы из огня.

Я поднял палки. Ответ пришел быстро и был короток.

Готов.

Ты на Башне Воронов, чтобы я тебя случайно не задел?

На Башне Воронов.

Начинаем?

Начинаем.

Ульф вдруг выбросил руку вверх и что-то смахнул с неба, а потом второй указал на перевал и принялся что-то резко выкрикивать.

Ничего не произошло.

Он снова закрутил руками вокруг себя, и вдруг молния ударила с неба прямо в перевал с таким грохотом, что я даже присел. Моргнул синеватый, призрачный проблеск, на миг сделалось светло, словно днем, — а впрочем, возможно, что это и был день, я не сумел бы сказать.

Ульф орал раз за разом, и это выглядело так, словно он метал молнии, которые танцевали между тучами и перевалом, а грохот катился над Ледяным Садом бесконечно. Естественно, молний в руках у него не было. Они били с неба, но он словно бы указывал им путь и кричал на тучи. Потом развернулся тем же самым плавным движением, как тогда, когда сражался, и выбросил руку в сторону портов, словно посылая туда бинхон тяжелой кавалерии. Пучок молний ударил в порт, и я видел, как одна из амитрайских галер, стоящая на рейде, взрывается огнем, а большие волны лупят в стоящие вокруг аванпорта корабли.

В следующий миг я сидел на земле, не понимая, что произошло. Грохот и вспышка, павшие на Башню Шепотов, буквально выжгли из меня кусочек жизни. Только потом я вспомнил, что видел, как молния разливается по синей сетке купола, сотканного из огня над террасой, — а может, я и не видел, а это просто выжгло мне под веками.

— Да! Perkele molopää! Давай сюда, smrdljiva kurvetino!

Он захватил пустоту из воздуха, а потом метнул ее куда-то за перевал и за хребет, где была видна верхняя половина живой железной башни, что таращилась на нас пылающими зенками рептилии. Вьющиеся вокруг светового купола молнии задрожали, и в сторону башни короля Змеев полетел огненный шар, растекшийся в воздухе, сея вокруг искры, но Ульф тут же послал и следующие, которые сгорели точно так же.

Сзади раздался протяжный грохот и шум, а потом над портом встал белый смерч, разбрасывающий пар и пену, и вставал он все выше, а на самой его вершине раскачивался каменный диск. На нем стояла небольшая фигурка, едва видимая с такого расстояния. Все небо покрыли молнии, и я увидел эту фигурку как красную искорку. И знал, кто это.

Нагель Ифрия создала собственную башню. Не могла построить ее, а потому слепила из воды и ветра, а потом вознесла высоко над портом.

А потом послала в Башню Шепотов молнии, а король Змеев сделал то же самое.

Вершину башни окружил трещащий купол огня, я корчился на полу, зажимая уши, но гром все равно чуть не разбил мне череп. Мне показалось, что волосы мои пылают.

Ульф рычал от усилия, и казалось, будто он расталкивает две сдавливающие его стены. С Башни Воронов ниже нас, в северной части города, ударили струи синего пламени прямо в водяную башню в порту, а через миг — ив железного гада, вздымающего голову над восточной гранью.

Ульф заорал на своем языке и оттолкнул от себя обе стены, а потом сделал жест, словно перебрасывал что-то над головой: потоки молний подлетели, будто приподнятые мечом, освобождая нашу башню, и уперлись друг в друга. Теперь все башни соединены были вьющимися потоками синего огня, которые вставали над Ледяным Садом, сплетаясь с ужасающим громыханием в один узел, в трескучий и бьющий молниями шар ослепляющего сияния, словно над городом встало новое солнце из молний, а они, Песенники, толкали его один к другому.

Нитй’сефни и правда выглядел так, словно что-то толкал, с руками, поднятыми в воздух, а вокруг его ладоней сплетались и прыгали огоньки.

Он кричал мне, а потом я понял, что кричит он на языке Побережья Парусов:

— Барабан! Фьольсфинну, запускай, когда будешь готов! Подрывай лед! Я выдержу не больше чем десять минут!

— Десять чего?!

— Половина малой водной меры! Половина пальца свечи, perkele! — орал он.

Я сомневался, что ритм сигнального барабана пробьется сквозь ужасный шум, встававший под небо, на котором пылало маленькое, ядовитое солнце, сплетенное из молний, а потому я молотил в кожу раз за разом, отсылая сообщение языком барабанов.

Все четыре башни переталкивали друг другу водопады огня, город трещал в своей основе, а я молотил в барабан.

Деющие сражались на башнях и метали молнии…

Что мы могли сделать?

Этот грохот был прерывист. Небо рассыпалось на кусочки сериями потрескиваний, а потом по нему прокатывался глухой раскат, и я услышал вдалеке стремительный перебор:

Понял, понял, понял… — быстрый и короткий ритм.

— Он понял! — крикнул я во все горло.

— Убегай отсюда! Скажи им, что со всех сторон к башне идут мертвые! Удержите их любой ценой! Хотя бы немного! Сейчас все закончится! Береги Сильфану, закрой ее в башне, если понадобится! Убегай и помни обо мне! Давай! Сваливай! Исполнять!

Он все время толкал небо, скользя по полу террасы, а я почувствовал словно бы сильный порыв ветра, который вдавил меня в башню и захлопнул дверь.

Я ударился всем телом и уперся в пол, но ничего не удалось. Впрочем, там ведь перебрасывались молниями Деющие.

Что я мог сделать?

Я стоял в клетке опускающегося лифта, которого я боялся и не мог вынести, но я не знал, где тут ступени. К тому же по лестнице я спускался бы целый день.

Продолжалось это довольно долго, но я был этому рад, поскольку мог прийти в себя. Прежде чем я спустился вниз, я перестал трястись, хотя и не был уверен, смогу ли говорить.

На первом этаже я сразу же вынул меч и выскочил на подворье. Меня тотчас окружили, дергая за куртку и задавая множество вопросов.

— Он… там… на башне… они сражаются… Деющие… — выталкивал я из себя. — Идут мертвые! Мы должны их задержать! Не пройдут… К оружию!

Это последнее я выкрикнул резким голосом командира. Они сразу же развернулись во все стороны, срывая со спин щиты и выставляя мечи.

Мы были Ночными Странниками. Мы умели делать то, что не умели другие. Исчезать в темноте, в снегу и листве. Взбираться по гладким стенам скал, открывать затворенные двери. Убивать скрытно, бесшумно и быстро, словно змеи. Мы умели внезапно ударять и исчезать.

Но в столкновении с не ведающими боли, нечеловечески сильными воинами, которые должны использовать всю силу жизни до следующего дня, когда единственным способом убить противника было отрубить ему голову — мы были не больше неполного хона пехоты.

Всего лишь. Даже не хон — нас осталось семеро, поскольку Ньорвин был подле Фьольсфинна, чтобы объяснять ему то, что говорит кирененский сигнальщик. Как и Братья Древа, которые были Ночными Странниками. Они сражались под Башней Воронов, охраняя Фьольсфинна.

Над нами гремело и трещало небо, сияло отвратительное солнце Деющих из молний.

А потом затворенные ворота на площадь разлетелись в щепки.

Ворвавшиеся не искали и не спрашивали дороги — они прекрасно знали, где башня.

Только у троих из нас еще были арбалеты и стрелы.

Остальные могли разве что защитить их строем из небольших щитов разведчиков.

Времени хватило на один залп. Точный. Трое мертвых упали на бегу на брусчатку с разбитыми черепами, напоминавшими растоптанные дыни на рынке.

— За Н’Деле! — орали мы, выхватывая мечи. — Огонь и Древо!

Наверху Ульф в одиночестве отталкивал молнии, ему нужно было время.

Мы были лишь горсткой легкой пехоты, защищающей вход в Башню Шепотов.

Что мы могли сделать?

Мы стояли за щитами, а оставшиеся позади сражались как могли — в такой-то тесноте.

Грюнальди перерубил топором голову мертвого Змея вместе со шлемом, но острие застряло где-то между челюстями, и вырвать его не удалось.

Мы столкнули их со ступеней, один свалился, и Спалле ударил его в шею, но перерубить хребет удалось только после второго удара. Их было много, они не чувствовали боли или усталости, им не нужно было пить или дышать.

Мы рубили, резали, пинали и били щитами. Их было десятки, но на каменных, заслоненных балюстрадами ступенях на нас могло нападать лишь несколько, а мы были Ночными Странниками, потому скоро перед воротами лежала кипа обезглавленных тел.

Вверху шла битва Деющих, и пылало небо.

Тут, внизу, живые сражались с умершими.

Ульфу нужно было некоторое время.

Нам нужны были силы.

Первым погиб Варфнир. Умерший прыгнул сбоку на балюстраду, а мой брат Ночной Странник ткнул в него мечом — и это была ошибка, поскольку тот ухватился за меч и за руку Варфнира, а потом стянул его за балюстраду с такой силой, что Варфнир вылетел в воздух. Когда он упал, те принялись его рубить, а я рычал от ярости и боли, кто-то держал меня за панцирь — я хотел бежать ему на помощь, хотя было уже поздно. Поздно для всего.

Перед глазами моими был красный туман, я хотел крови и смерти, и я метнул щит так, что тот воткнулся одному из них в шею, пусть и не отрубив головы, я же рубанул, держа меч двумя руками, и повалил двух, отрубив им сперва руки, а потом и головы, прежде чем остальные Ночные Странники втянули меня в свои ряды и заслонили щитами.

Вдруг умершие что-то услышали, поскольку издали жуткий вопль и наперли на нас с яростью, маша наотмашь мечами, и тогда я увидел, как Грюнальди перелетает через балюстраду после удара в бок, а Сноп — на другую сторону, с лицом, залитым кровью. И на ногах остались только я, Сильфана, которую я толкал спиной ко входу в башню, а по бокам — Бенкей и Спалле.

Неполный хон пехоты, а теперь — даже меньше. Четверо.

И тогда случилось.

К треску и громыханию ярящегося шара на небе мы уже успели привыкнуть, но вдруг раздался ужасный взрыв, от которого, казалось, затрясся весь Ледяной Сад. Буквально дрогнула земля. С северной стороны в небо ударили новые реки огня и сверкания, похожие на северное сияние: переливающиеся разноцветные текучие завесы, соединившиеся с отчаянно трещащими молниями в небесах — а через миг солнце Деющих распалось в страшном громе, а над городом встало гигантское, сотканное из ослепительного сияния древо, сразу же и исчезнувшее.

Пока это происходило, все стояли неподвижно и смотрели на небо. Помню, я подумал о близящемся конце и сунул руку в карман, где в последний раз нащупал шар желания. Подумал, что хотел бы, чтобы все мы еще раз сели за стол, как тогда, когда прибыли Люди Огня, и чтобы все сделалось как раньше. И в том громыхании, сверкании и ударах мне показалось, что мой шар желания делается мягким, словно воск.

Так мне показалось.

Потом установилась оглушительная тишина, в которой было слышно, как из окон осыпается хрусталь, а мертвые стали неподвижны, а потом начали валиться на землю. Падали на улицах, звеня доспехами и шлемами, сыпались со стен.

Мы сидели на ступенях, опираясь друг о друга, с лязгом уронив мечи, выпавшие из бессильных ладоней, — и сидели так довольно долго.

А вокруг была тишина. Сильфана посмотрела на меня и крикнула: «Ульф!», а потом мы кинулись к клетке и пустили воду на колесо.

Вот только я уже знал.

Двери наверху не были закрыты. Достаточно было их толкнуть.

На большой террасе дул ветер, посвистывая в углах башни, и отсюда был виден весь город. И тут не было никого.

Только пятно сажи между столбами. Пятно сажи.

Ничего больше.

Я оставил Сильфану на коленях в пепле и подошел к парапету.

Я смотрел на разбитые крыши и поднимающийся в небо дым.

В порту исчез столп воды и ветра, державший каменный диск, — лишь амитрайские галеры колыхались лениво, однако никто не натягивал на них катапульты. Войско стояло на торговых площадях, некоторые садились на землю, и никто не штурмовал опорную стену. Стояла жуткая тишина, а потом показалось обычное солнце и синее небо.

А они ушли. Не было уже Нагель Ифрии или короля Змеев, не было мастера Фьольсфинна, делающего чудеса изо льда, и не было Ульфа Нитй’сефни, Ночного Странника.

А потом с синего неба начал падать снег. Странный, ненормальный снег в середине лета, который не таял и был голубоватого цвета. Снег мне уже приходилось видеть, но этот был особенным. И понял, что это такой снег, после которого рождается новый мир, а старый оказывается позабыт.

— Когда я уходил, — сказал я Сильфане, что так и стояла на коленях в пепле с опущенной головой, — он сказал: «Помните обо мне».

— Я никогда не позабуду, — ответила она глухо.

— Посмотри, — сказал я мягко. — Это мертвый снег.

Она подняла наполненные слезами глаза.

— Значит, я потеряю даже это? Даже помнить не буду?

— Не знаю, — сказал я тогда. — Так говорят, но откуда нам знать?

— Оставь меня одну, — попросила она.

Внизу я нашел Грюнальди, который лежал рядом с лестницей, и нашел Снопа. Тот был в сознании, хотя под шлемом его была рана с палец длиной, а лицо было опухшим.

Грюнальди я положил рядом с Варфниром и сел рядом. Варфнир был изрублен так, что невозможно было его узнать, а прекрасная одежда, о которой он всегда заботился, вся пропиталась кровью.

Грюнальди застонал.

Я подскочил к нему и принялся расстегивать пробитый панцирь. Под ним у Грюнальди было полно крови, но хотя рана начиналась на боку и выходила из спины, кишки ему не выпустили, и перерубленных ребер я тоже не заметил.

Он перевалился на бок и выплюнул на камни кровь.

— Из легких? — спросил я с испугом.

— Дышу нормально, не из них. Но выбили мне зуб. Рана… зашьется, а зуб не отрастет.

Мертвый снег ложился вокруг нас и прикрывал все, а я терял то, что пережил до этого времени. Он не был холодным, и хотелось от него спать.