С самого утра день снова не задался. Никак не могу научиться вставать с той ноги, с которой встают счастливые — не успешные, не везунчики и любимчики судьбы — а именно счастливые.

Потому что я себя счастливым никогда не чувствовал.

Иногда я почти готов крикнуть миру, что вот он предел, о котором я мечтал, вот оно счастье, но каждый раз внутри меня этот торжествующий голос утихает, так и не набрав силы и высоты. Я разочарован, я опустошен. Как же так? Разве цель не достигнута?

Я стою на самой вершине своей карьеры, а мне кажется, что мои пятки жжет огнем, а, может, холодом. Может, это вершина айсберга или пекло ада, я не знаю. Нужно обязательно придумать что-то увлекательное и серьезное. Еще один бестселлер? Нет, я не готов. Слишком мало эмоций во мне, слишком мало мыслей и фантазия вся пропита и оставлена в кабаках и чужих постелях.

Я все чаще вспоминаю Лину. Почему именно ее? Среди всех этих женщин, что окружали меня последние восемь лет. Ровно столько я живу без нее. Нет, я не сентиментален, и не приписываю себе благородного чувства — вины, грусти или сожаления. Я даже не помню, когда у нее годовщина смерти. Я записал в напоминании на мобильнике, но через неделю потерял его… мобильник. Не звонить же ее отцу. Он вряд ли будет рад услышать мой голос. Я даже представляю со свойственной мне самоиронией, что скажу ему: «Здравствуй, папа, а не подскажешь, когда у Эвелины година, а то я запамятовал». Интересно, а он догадывается о том, что его девочка ехала вытаскивать из бара пьяного мужа, и из-за слез не видела дороги и вылетела в кювет?

Иногда, очень редко, меня тошнит от того, что я не чувствую никаких угрызений совести.

Может, когда Боженька раздавал совесть зародышам, забыл про меня, решив, что моя мама не даст родиться на свет бездушному монстру и сделает аборт. Или я потерял ее еще в детском саду, когда затаскивал девчонок в туалет, запирал дверь и заставлял их показывать сами понимаете что. Они кричали и плакали, но нянечки и воспиталки с угрюмыми мордами всегда были далеко от туалета. Потом приходилось выслушивать нотации родителей. Девочки хоть и были маленькими, но язык за зубами уже держать не умели.

Или я оставил совесть на дне первого стакана водки, когда мне только исполнилось тринадцать? Это было в пионерском лагере. Мы с друзьями раздобыли в соседней деревне «сивуху» и оформили ее на троих, а потом отправились на дискотеку. Избили мальчишек, которые были младше нас на два года, облапали всех симпатичных девчонок и, прихватив по одной «крале», сбежали в «сивушную» деревню за добавкой. Назад мы уже не доползли. Нас нашли на рассвете. Мы спали прямо на траве. Вокруг пустые бутылки, окурки, а наши девушки совсем без одежды. Наверно, тогда я и перестал быть девственником. Не помню… но всем говорил, что так и было, да еще и насочинял кучу пикантных подробностей. Потом мы встретились с этой девчонкой. Случайно. Спустя два года. Оказалось, что она тоже ничего не помнит из событий той ночи. Мы с ней зашли ко мне, типа уроки поделать, закрылись в комнате, и тогда все уже действительно было. И помнили об этом оба. Но не долго. Я от нее потом три недели скрывался. Она перекинулась на моего приятеля, и я вздохнул с облегчением.

Вот, смотрю я в потолок сейчас, и пытаюсь вспомнить, а была ли тогда совесть? Наверно, да. Я не брал трубку, когда мне звонила эта разнузданная девица, а это, значит, что мне было неудобно и неловко «отбрить» ее. Я хотел, чтобы она догадалась сама. Да, и за мальчишек, которых мы тогда поколотили, мне до сих пор искренне стыдно. Так почему тогда, вспоминая о Лине и Лизе, двух моих погибших страшной смертью жен, я ничего не чувствую? Неужели я хотел, чтобы их не стало? Мне была выгодна и та и другая смерть. В первый раз я хотел свободы, второй раз — власти и свободы. Неужели, я такое чудовище? Нет, Лизу мне совсем не жаль. Пустая и глупая гусыня. Куда ей тягаться со мной. Она сразу опустила руки. Но Лина. Зеленые пронзительные глаза, разметавшиеся по подушке белокурые волосы. Никогда больше я не встречал женщины прекраснее и темпераментнее, чем она. Ей не хватало сдержанности и самолюбия, понимания себя, как самостоятельной личности, а не моей игрушки, которой я вертел, как хотел. Если бы она однажды встала и ушла, совсем ушла, я бы оставил ее в сердце, как единственную любимую…. А так? Это просто бегство. Иногда мне кажется, что она специально сиганула в кювет. Так же, как Лиза. Где же характер, девочки? Где сила? И вы еще надеваете мужские костюмы и галстуки, пытаетесь руководить фирмами и даже страной. Господи, а ведь даже в Библии ни слова не сказано о том, была ли дана душа Еве, а это значит что? Правильно, это значит, что женщина — существо низшее, примитивное и бездуховное. Это я, конечно, сильно сказал, и меня могут закидать камнями разгневанные фурии. Но это неоспоримый факт (насчет Библии). А, может, и нет. Я не читал эту книженцию. Может, зря?

Да, я вовсе не критикую женщин. Я люблю их всех, без исключения. Меня просто раздражает, когда они пытаются встать со мной на один уровень.

Вчера мне звонила дама с низким голосом из Московского издательства, разговаривала очень заносчиво, и я так и не понял, что ей действительно было нужно. Но я обещал перезвонить. Вечером навел о ней справки. Оказалось, что симпатичная такая тетя лет сорока с гаком, при фигуре, при деньгах и связях. И издательство у нее не на последнем счету в Москве. Может, стоит познакомиться с ней поближе. Не пора ли покорять Москву? Почему бы нет. А то вдруг совесть проснется.

Боже, что это? Неужели проснулась?… Нет. Это Кирилл. Слава богу. А где няня? Где эта грудастая сука?

Откидывая одеяло, я смотрю на часы, и бессильно падаю обратно на подушки.

Шесть утра. И что этому маленькому спиногрызу не спится? А грудастая сука придет не раньше восьми. Через пару минут дверь открывается, и в проеме появляется маленький человечек в пижаме. Волосы у него торчат во всем стороны, и он похож на гномика. Темные заспанные глазенки смотрят на меня со страхом.

— Кошмар приснился? — спрашиваю я, не будучи уверенным, что малыш меня поймет.

— Что?

Так я и знал. Только этого мне не хватало. Нужно как-то уложить его спать. Превозмогая раздражение, и отбрасываю в сторону край одеяла.

— Иди, ложись со мной. — милостиво говорю я, сам обалдев от своего благородства. Ну, прямо настоящий отец. Черт, я совсем забыл, что на мне ничего нет.

— Не хочу. — неожиданно говорит мне Кирилл. Вот это да! А что же ему тогда надо в моей комнате. Игрушек, мультиков и книжек у меня точно нет.

— Отнести тебя в детскую?

Кирюша кивает, шмыгая носом. «А зачем тогда приходил?», раздраженно думаю я, надевая халат. А что я буду делать с ним со следующей недели, когда он начнет ходить в сад. Его же нужно одеть, обуть, отвезти. Вот, блин. Ну, Лиза, подсуропила мне подарочек. Хоть бы намекнула, кто его папаша перед смертью, прежде чем отравиться. Я его так и не видел после того, как застукал в самый интересный момент.

Тамарка, моя секретарша говорит, что ее муж тоже не знает с какой стороны подойти к сыну. Я понимаю его, зная, как хорошо делает минет наша с ним Тамара, причем не только мне. А сколько, вообще, рогатых мужей воспитывает чужих детей и не в курсе этого факта? Нет, я бы так врать не смог. А женщины еще и обижаются, когда мужья не приходят их встречать, увидав в окошечко роддома, сплющенное чернокожее лицо младенца. Но в таком случае все просто. Обман, так сказать, налицо. А я мог поверить Лизе, если бы не застал ее, и она бы врала и изворачивалась, а я бы мучился в сомнениях, так, как всегда покупаю дорогие презервативы. Уж, если и им доверять нельзя, то самое время провериться на СПИД.

И все-таки, что не делается, все к лучшему.

Вот и Кирюша уже снова заснул. Так-то он хороший малец. Жалко, что не мой. Я заботливо укрываю его одеялом и выхожу из комнаты. Лиза погибла всего четыре месяца назад. Может, не стоит его пока отдавать в садик? Но что МНЕ делать? Я не могу постоянно терпеть в своем доме этих нянь с их формами и кокетливыми улыбками. Меня раздражает, когда в доме находятся посторонние. Прости, Кирюша….

Осень уже перешла в ту фазу, когда каждый день ждешь снега и думаешь, что только он сможет разрядить состояние уныния и фатальности. Но это иллюзия. Снег ничего не изменит. И отпуск на Мальдивах тоже. Что-то во мне безвозвратно утеряно и погублено. Иногда мне кажется, что меня уже нет…. Я по инерции живу. По инерции хожу на работу, по инерции льщу женщинам и строю коллег, по инерции хожу на обед, по инерции пью виски по вечерам в местном клубе, по инерции веду в свою квартиру первую встречную симпатичную бабу. Очень давно я написал свою единственную книгу, которая впоследствии пользовалась успехом у читателей. Я был юн и горд, я был почти счастлив, но это состояние быстро улетучилось, как и азарт и желание творить. С тех пор я не написал ни строчки. Не могу себя заставить. Да и о чем я могу поведать миру? О пустоте? Равнодушии? Апатии? Бессмысленности бытия?

Иногда мне очень хочется верить, что я не один такой. У кого-то в душе живут те же бесы. Меня убивает мое безразличие и душевная пустота, с которыми мне не справится в одиночку. Только мне некому позвонить и сказать, что и меня качает из стороны в сторону, что я давно и безнадежно умер.

А время летит неугомонно, как истребитель, сжигающий мое тупое безнравственное существование.

Вот я снова сажусь свое авто, и еду сквозь обкуренный грязный город в издательство, доставшееся мне ценой чьей-то жизни. Я не жалею ни о чем, но и удовлетворения нет. Цель не достигнута, если она, вообще, существует — эта многострадальная цель.

Моя секретарша Тамара, как всегда, изображает бурную радость и улыбается во все тридцать три зуба. Я прошу у нее сделать кофе, даже не взглянув в ее сторону, и закрываюсь в своем кабинете. Она неплохо варит кофе, да и все остальное у Тамары получается отменно. Молодец Тамара. Только муж ее дурак и рогоносец, но он об этом не знает, и, слава богу.

Целый день, я просматриваю почту, спорю с младшими редакторами насчет обложки для журнала, убиваю в молодых дарованиях все желание писать, собираю очередное собрание, на котором для порядка устраиваю нагоняй всем и каждому, чтобы не расслаблялись. Вечером неожиданно позвонила та самая дама из Москвы. У нее очень приятный голос. Я бы хотел с ней встретиться. Она что-то говорит о сотрудничестве, о погоде и новых веяниях на литературном поприще, а потом плавно переходит к самому интересному.

— Нам необходимо встретиться, чтобы лично обговорить все детали. — заявляет она тоном, не терпящим возражений. А у меня их и нет, этих возражений. Милая моя, знаешь ли ты, с кем связываешься? Обещаю, будет больно!

— Отлично. — бодро заявляю я. — Вы ко мне или я к вам?

— У меня очень плотный график. — начинает оправдываться дама. Охота ли ехать в наш ущербный городишко. Я ее почти понимаю.

— Нет проблем. Я могу выбраться к вам завтра. Двух дней для переговоров хватит?

— Конечно. — она почти мурлыкает.

— Тогда до встречи Инга Александровна.

— Просто Инга.

— Тогда я просто Влад.

Вот и все. Она вешает трубку, уверенная, что я у нее на крючке. Только рыбак-то все равно я. Ну, что ж, Инга, посмотрим, как быстро я обрежу твои коготки.

Вечером в бар я не еду. Нужно подготовиться к встрече с судьбой по имени Инга и Москвой. Давно я не был в столице, о чем особых переживаний не испытываю. Няня Кирилла не в восторге от перспективы безвылазно провести в моем доме целых два дня, а, возможно, и больше, если я решу задержаться на выходные. Пришлось повысить тарифы на ее услуги. Она мне нравится все же, хоть и хабалка. Машка. За пятнашку. Затащить ее в постель, что ли? Все равно я один сегодня. Странно, но это оказалось проще, чем я думал. Мария явно давно ждала приглашения и набросилась на меня, как дикая кошка. Ладно хоть Шекспира не цитировала, но материлась безбожно.

Москва с моего последнего посещения совсем не изменилась. Пробки, слякоть, толпы разноцветных людей, снующих туда-сюда, как в огромном муравейнике. Доехал я быстро, гнал, как ненормальный, но меня даже гаи ни разу не задержала. Дуракам везет. Издательство Инги сильно впечатлило меня и размерами и интерьером. Москва есть Москва. Здесь все на вип уровне. И сама Инга оказалась куда моложе, чем на фотках. Одета вся в Гучи и Прадо. Даже я почувствовал себя провинциалом. Но по оценивающему взгляду ее карих глаз, я понимаю, что нравлюсь этой шикарной телке. Она лучезарно улыбается и явно кокетничает. Ладони у нее узенькие и холодные. Она намеренно долго задержала рукопожатие. Взгляд у нее пронзительный и в тоже время пустой. Создается впечатление, что я смотрюсь в зеркало. В памяти всплывают строчки Блока:

С такой пресыщенной благами жизни львицей будет нелегко, но Влад Орлов не из тех, кто сдается. Чем сложнее задача, тем она интереснее. Я сразу почувствовал прилив сил, кровь разлилась по венам энергичным потоком, и я одел одну из своих лучших масок на такой случай. Инга не устоит.

Мы долго и упорно обсуждаем дела, которые не волнуют в данный момент ни одного из нас. Она вежливо улыбается, я заглядываю в ее слегка азиатские глаза. Инга блондинка. Мне нравится такой типаж женщин. Ухоженная, высокая, эффектная. Почему она не замужем? Может, тоже «черная вдова»? Но в последнем случае, я точно не ее пассажир. С меня, при ее уровне жизни и достатке, ей взять нечего. А вот мне такой союз был бы очень выгоден. Но, если дама в сорок с лишним лет не торопится замуж, это наталкивает на определенные выводы.

— Не хочешь сходить в клуб после работы? — в лоб спрашиваю я, когда она добралась до расспросов о моей личной жизни. Откровенничать я не люблю. Даже с женами. Инга Тихомирова делает задумчивую мину, словно у нее есть другой вариант. Вот смешная женщина. Я же русский Бред Питт. От меня все бабы млеют. Может, ей стихи почитать? Да только в голову ничего не приходит. Заставляю себя посмотреть на нее с надеждой и мольбой. Она все еще ломается.

— Можно. — наконец, изрекает она таким тоном, словно делает мне огромное одолжение. Ох, и не нравится мне это. Ситуацию нужно менять на корню, пока она не решила, что мной можно вертеть, как куклой на веревочках. Я не тот типаж, Инга. Прости, но ты будешь сильно разочарована, когда узнаешь меня ближе.

— Нет, я не настаиваю. Если у тебя планы…. - я развожу руками и равнодушно улыбаюсь.

— Все нормально, Влад. Планов нет. — Инга смотрит на меня влажным взглядом, чуть приоткрыв обильно накрашенные губы.

— Тогда решено. — спокойно отвечаю я. — Может, прямо сейчас рванем?

— А почему нет?

Через шесть часов, вдрызг пьяные мы ехали провожать Ингу домой на моей машине. И когда я спросил у ее дверей, можно ли мне зайти, она снова ответила:

— А почему нет?

Действительно. Почему она не сказала: нет? Хотя бы на первом свидании. Как же все банально и пошло. На ней было красное кружевное белье, в комплекте стоящее не меньше трехсот долларов и чулки с подвязками. Скучно и не ново…. Она явно готовилась. Красавица. Тело у нее, словно у девушки. Крепкое и гладкое. Чудо депиляции и пластической хирургии. Мне плевать. Я в этом плане не эстет. Если женщина хочет что-то в себе усовершенствовать, если ей это добавляет уверенности, то пусть так и будет. У меня нет недостатков, иначе бы я тоже рискнул здоровьем и деньгами. Но в постели моя Инга не ах. Пришлось сильно потрудится, но и здесь мне нет равных. Спасибо Боженьке, что создал меня самим совершенством. Да и годы практики дали о себе знать. Инга осталась довольна, а я остался у нее на всю ночь, и на следующую тоже. Выходные мы провели за городом, и когда в воскресенье днем я уезжал, она сильно печалилась и просила меня звонить ей каждый день. Я клятвенно пообещал ей это, зная, что она позвонит первой.

— Я могу выкроить пару деньков к концу недели и приехать к тебе на выходные. — заявила она, сильно меня удивив. Вот это прыткость! Интересно, а предложение Инга тоже сама сделает? Я изобразил живой восторг и расцеловал ее в обе щеки, а она засунула руки мне в джинсы. Я был не против. С чего бы? Минут двадцать у меня еще есть….

Маруся встретила меня, как родного, а я-то ожидал упреков и требований компенсации за сверхурочные. Сил на сексуальные игры с няней Кирюши у меня не осталось. Пришлось сослаться на усталость. Она сделала вид, что все поняла и напомнила мне, что завтра у Кирилла первый день в детском саду. Черт, а я совсем забыл. Придется вести его самому. Просить Машу снова завтра выйти было бы бесчеловечно. Я мог, конечно, сделать усилие над собой, и заставить ее остаться на ночь, а утром завести ребенка в сад, но посчитав все за и против, отправил Машу домой. Ни к чему давать девочке лишних иллюзий, иначе от нее и топором будет не отмахаться. Не люблю я все эти романы с прислугой, отдает Средневековьем и дешевыми женскими книжками о гувернантках, которые становятся герцогинями. Наверно, мне нужно сменить няню, пока не поздно.

Утром выпал снег. Но чище на улицах не стало. Земля еще не остыла, и снежинки быстро превращались в грязное месиво. В воздухе пахло мочой. Люди, спрятавшись под капюшоны, спешили на работу, проклиная погоду и не уступающих дорогу водителей. А у меня был первый день, когда я вдруг почувствовал себя отцом. Кирюша сейчас посапывал на заднем сиденье, сжимая в руке банан, который я сунул ему вместо завтрака. Удивительно спокойный ребенок.

Он беспрекословно слушался меня, сам одевался и почти не капризничал.

Мне с ним здорово повезло.

Я взял с собой на всякий случай смену одежды и игрушки.

Меня встретила сама заведующая частного садика, благодаря которой я узнал, что такое заведение есть в нашем городе. Для меня «Лагуна» станет спасением. Мысль, что Маша целый день разгуливает по моему новому коттеджу, лазает по ящикам, трогает мои вещи, всегда сильно меня раздражала. Теперь ей предстоит только забирать ребенка и укладывать спать, а выходные в ее присутствии я как-нибудь переживу.

— Привет, Вик. — приветствую я высокую стильную женщину, сдержанно улыбающуюся уголками полных губ. Она чертовски привлекательна, и прекрасно умеет пользоваться своей внешностью. Мы давно знакомы, еще с института. Она училась на филологическом отделении и была от меня без ума. Какое-то время я встречался с ней. Боже, как же это было давно. Еще до Лины. Да и после что-то такое случалось, но я редко бывал трезв, чтобы сохранить четкие воспоминания. Я не относился к нашим отношениям серьезно, и она, наверно, тоже воспринимала меня правильно. Вика тогда была слишком наивна и бедна, как церковная мышь, и вечерок в моей развеселой компании был для нее своего рода праздником.

Месяц назад я встретил Вику в театре и не узнал. Оказалось, что она поставила не на карьеру, а на богатых мужиков, готовых платить не за знания, а за красивое личико и согретую постель. Один из ее последних благодетелей подарил ей детский садик для «блатных». Мое как раз красовалось во всех газетах в связи со скандальной смертью Лизы. В одной из обличительных статей упоминалось, что я меня есть сын. Вика, конечно же, была в курсе дел и предложила помощь. Она сказала, что у нее отличное заведение с лучшими педагогами, хорошими условиями и удобным графиком посещений. И вот я здесь.

— А где Кирюша? — в недоумении спрашивает она, глядя на меня. Я киваю в сторону машины.

— Спит. — отвечаю, откровенно разглядывая сильно изменившуюся Викусю. — Как дела?

— Нормально. — она кажется приветливой, но держит дистанцию. Я совсем не помню, как мы расстались и есть ли у нее причины злиться на меня. Нет. Не думаю. Иначе она не предложила бы мне помощь. Я открываю заднюю дверцу и достаю Кирилла. Он все еще безмятежно спит. Что с ним делать? Нести в группу?

Заметив мою нерешительность, Вика забирает у меня ребенка.

— Я отнесу. — мягко говорит она, разглядывая мальчика. — Какой красивый ребенок. — на лице нежность и умиротворение. А детей Вика, похоже, любит. Наши взгляды встречаются, но она быстро отводит глаза.

— Сегодня будет собрание в восемь часов. Нужно познакомиться с воспитателями, обсудить детали. Приди, пожалуйста. — холодно просит она, разворачиваясь. Я посмотрел на обтянутый юбкой зад. Отлично сохранилась для тридцати шести лет. В юности меня тянуло на старшекурсниц. Я бы и сейчас не прочь скоротать с этой ухоженной тетенькой пару вечеров. Но она явно не горит желанием. Бог с ней. Другие найдутся.

— Постараюсь. — с сомнением бросил я ей вслед. — А где собрание будет?

— Позвонишь, я тебя встречу. — обернувшись, говорит Вика. Мне не нравится ее взгляд. Смотрит прямо в душу, то есть мимо меня. — Отлично выглядишь.

— Ты тоже. Удачного дня. — я расплываюсь в широкой улыбке.

— И тебе.

Я не стал дожидаться, пока она скроется из виду, и сел в машину. Меня ждал новый рабочий день.

С самого утра мне испортил настроение один из постоянных авторов. Мы заключили с ним контракт на три книги в год, выплатили ему аванс, а этот зажравшийся козел принес в издательство только одну рукопись и заявил, что у него творческий кризис. А меня е…т его гребаный кризис? Есть контракт, условия. Мне по барабану на его капризы. Так я ему и сказал. Он надулся, словно я оскорбил его лучшие чувства и заявил, что разрывает контракт и переходит, знаете к кому? К моей потенциальной невесте из Москвы. Якобы ему звонили из ее издательства и предложили более выгодные условия, а он мне что-то плел про кризис. Повторюсь — козел. Козел — с большой буквы. Я выгнал его в шею. Да таких бумагомарателей у меня целый легион. Стоит только свистнуть. В Москву он захотел. Я тоже хочу и что? А эта Инга та еще штучка, переманивает моих лучших авторов.

Ага, легка на помине, глядя на вибрирующий мобильник, думаю я.

— Что тебе? — грубо отвечаю ей. Кроткая заминка и прерывистое дыхание. Она явно ждала другого приветствия.

— Все нормально? — бесстрастно спрашивает Инга, справившись с обидой. Молодец. Умеет владеть эмоциями.

— Отлично. Могу тебя поздравить. — я все еще хамлю.

— С чем? — она сама невинность.

— Марк Захаров твой. — злорадно выдаю я.

— А, вот в чем дело. — в ее голосе звучит облегчение. — Владик, я не ставлю тебе в палки в колеса.

— А как мне это понимать? — я весь звеню от ярости.

— Я предлагаю тебе сотрудничество. Твое издательство заключило контракты с очень хорошими авторами, и они нас очень заинтересовали. Мы можем провести слияние наших компаний, сделав центральный офис в Москве. Ты переедешь к нам.

— И буду работать под тобой? Мы это уже обсуждали, и я обещал подумать, но ты уже начала действовать.

— И продолжу, если ты не согласишься. Неужели ты не понимаешь, как перспективно наше слияние для тебя? — она тоже начинает злиться, а я успокаиваюсь. В ее словах есть смысл. Я собирался согласиться, но не сразу. Я привык решать сам и терпеть не могу, когда на меня давят. Если я пойду на эту сделку, то она должна думать, что я сделала ей огромное одолжение, а не она вынудила меня.

— Понимаю. — спокойно сказал я. — Но я просил дать время, чтобы подумать. А Марк для меня не большая потеря.

— Ладно, мы поговорим об этом, когда я приеду. Как твои дела? — тон ее изменился. — Скучал по мне?

— Безумно. — я пытаюсь придать голосу нежность, но как-то мне сложно сегодня играть влюбленного мальчишку.

Мы поболтали минут десять. А когда Инга сказала, что ей нужно отъехать и пообещала перезвонить вечером, я облегченно вздохнул.

— Кофе хочешь? — в приоткрытой двери моего кабинета появилась симпатичная мордашка моей секретарши.

— Ты опоздала. — вспомнил я, обрадовавшись, что нашелся объект для снятия стресса.

— Но я же предупреждала…. - испуганно захлопала ресницами Тамара.

— Ничего не знаю. Не вижу служебной записки на моем столе. Есть определенный порядок, который должны выполнять все. Сегодняшний день ты работаешь бесплатно. — сурово заявляю я. — Мне надоело с вами возится. Как малые дети. Всех нужно учить.

— Влад, ты же сам меня отпустил. — возмущается Тома.

— Спорить со мной будешь? — взгляд мой становится ледяным. Я вижу, как она вся сжимается от страха. Нижняя губа задрожала. Только слез мне не хватало.

— Кофе сделай и исчезни. Ясно?

— Да, Владислав Сергеевич. — сдавленно шепчет она.

— Так то.

Все! Вроде полегчало. Я посмотрел на рыбок в аквариуме в пол стены. Может, уехать пораньше? Скучно. Соберу оперативку, выкричусь вволю и уеду.

Но раньше половины восьмого вырваться не удалось. Садясь в «Мерс», я вдруг вспомнил, что Вика просила меня приехать на собрание в детский сад. Время есть. Можно заглянуть ради разнообразия.

Викуля встретила меня и дверей и проводила в группу, заставив предварительно надеть бахилы. Я шел по ковровым дрожкам и разглядывал внутренний интерьер здания. На стенах повсюду развешены плакаты с веселыми надписями, бодрыми приветствиями, высказываниями классиков, детскими рисунки и аппликациями. Я словно попал в детство. Только мой садик был совсем другим. Облупленные стены были выкрашены в унылый цвет детской неожиданности, засаленный линолеум, сломанные игрушки, мрачные воспитатели, участки с разрушенными верандами, качели без сидений, ржавые горки и дырявый забор. Прогресс далеко шагнул. Может, и в мое время были такие райские сады для богатых деток? Но я об их существовании не знал.

Меня и еще пятерых родителей посадили в центр группы. Я рассеяно прошелся взглядом по лицам собравшихся. Три женщины средних лет, одетых словно для банкета в белом доме, и два солидных мужика. Я оказался самым молодым. Вика замерла у стены с натянуто-вежливой улыбкой. Я лучезарно ей улыбнулся. Она не отреагировала. Ишь ты, какая серьезная! Даже смешно. А где интересно дети?

— Ребят мы отвели в другую группу. — словно прочитав мои мысли, произнесла Виктория. — Сейчас воспитатель освободится и подойдет к нам. Ее зовут Динара Александровна. Она молодой педагог, но очень опытный и грамотный. Дети ее любят. Вторая — Лариса Анатольевна, подойдет позже. — она сложила ладони перед собой. — Сегодня у ваших детей был первый день в совершенно новой обстановке. Было бы гораздо проще, если бы они постепенно привыкали к этой разительной перемене, но руководство нашего заведения понимает, что все вы — люди очень занятые. Мы постараемся сделать все, чтобы дети быстро и безболезненно освоились в незнакомых для них условиях.

Еще бы, подумал про себя я, такие деньги вам платим. Уж постарайтесь. Но я был уверен, что с Кириллом проблем не будет. Он парень смышленый и не привередливый.

— Сейчас вас всего шестеро. — продолжила Виктория. — Это значительно упрощает работу педагогов, позволяя им уделить максимум внимания каждому ребенку. Как только малыши освоятся, мы, возможно, добавим в группу двоих-троих. Десять человек — это максимум для группы нашего учреждения. Таким образом, мы улучшаем качество дошкольного воспитания и образования. Каждый ребенок для нас отдельная личность, за которой будет вестись постоянное наблюдение, как психологическое, так и медицинское. А вот, и наш воспитатель…. - с улыбкой восклицает Виктория. Дверь в зал открылась и в проеме появилась молоденькая хрупкая девчушка. Она как-то вся сжимается под устремленными на нее взглядами и явно чувствует себя не в своей тарелке. Это и есть опытный педагог? Дрожащее создание с опущенными глазами в нелепом стального цвета строгом платье и туфлях без каблука. Мне захотелось рассмеяться. Сколько не плати, а эффект один. Чему может научить маленьких детей девочка, которая сама только из-за школьной скамьи поднялась? Она хоть институт-то закончила?

— Знакомьтесь, Динара Александровна. — радостно объявила Виктория. Она явно симпатизирует этой девушке. «Опытный педагог» подходит к своей начальнице и встает рядом с ней, пряча руки за спиной. Подняв, наконец, голову, она обводит взглядом собравшихся и скромно улыбается. Прищурив глаза, я разглядываю это чудо. У нее загорелое тонкое лицо, высокие впалые скулы, не тронутые помадой полные губы, вздернутые крутоизогнутые брови, огромные миндалевидные испуганные ярко-голубые глаза с длинными пушистыми ресницами, и темно-каштановые волосы, собранные на затылке в конский хвост. Тела под свободным платьем разглядеть невозможно, но лодыжки у нее очень стройные. В общем-то, миленькая девочка. Только уж больно застенчивая. Она начинает что-то лепетать о распорядке дня и занятиях, которые будут проводиться с детьми, а я слежу за ней, как завороженный. Странно, но мне она очень нравится. Невинная такая, неиспорченная простушка, и дети наверняка ее полюбят.

Такие детям нравятся.

Строго воспитания от нее, конечно, не дождешься…. Ее взгляд внезапно останавливается на мне, у меня перехватывает дыхание, не могу отвести глаз от ее светлого чистого лица, без намека на притворство и лукавство. Настоящая Офелия. Мне ее почему-то очень жаль. Это что-то новенькое. Может, я старею? Я едва заметно улыбаюсь ей, и, вспыхнув, она отводит глаза. Очаровательно! И почему мне такие овечки никогда не попадались? Я сильно поэтичен в последнее время. Опять строки Блока крутятся в голове:

Интересно, а она уже встретила своего Гамлета? И успел ли он разбить ее наивное сердечко? Офелиям никогда не везет в любви. Слишком многие используют их неопытность и доверчивость в своих целях. Я продолжаю слушать ее тихий мелодичный голос, смущая своим настойчивым взглядом. Меня забавляет, как она напряженно избегает смотреть на меня. Я точно уверен, что ей не доводилось видеть таких, как я. Мне кажется, что она из тех девушек, которые выстригают фотографии любимого киногероя из газет и хранят под подушкой, мечтая о большой и чистой любви. Обидно, что она ее не дождется. Любви нет. И чем быстрее Динара Александровна это поймет, тем лучше для нее.

Второго воспитателя мы так и не дождались. Собрание подошло к концу. Мужчины ушли сразу. Женщины обступили Динару, расспрашивая о том, как прошел первый день их детей. Девушка отвечала им с нежной ласковой улыбкой, глаза ее светились душевной теплотой и скрытой болью. Виктория проводила родителей в группу, в которой остались их дети с другим воспитателем. Осталась только одна мамочка и я. Что я до сих пор тут делаю? Сам удивляюсь.

— Вы папа Кирилла? — неожиданно обратилась ко мне Динара. Я поднялся со стула и неспешно подошел к ней. Какая она маленькая! Ее можно спрятать под мышку.

— Да. — ответил я, прямо глядя на нее. Она смущенно отводила глаза и краснела. Со временем меня это начнет раздражать.

— Это нарисовал Кирилл для вас. — тихо произнесла она, протягивая листок бумаги. Я мельком взглянул на него. Обычные детские каракули. Человечек, маленький человечек и черное пятно рядом. Тучка, наверно. Скривив губы в усмешке, я сложил листок и убрал в задний карман джинсов. Воспитатель взглянула на меня с неодобрением.

— Он старался для вас. Вы должны сказать сыну, что рисунок очень хороший. — неожиданно смело сказала она. — Лучше всего завести папку, в которой вы будете хранить все его работы.

— Какие работы? — усмехнулся я. Она издевается? Или серьезно говорит? — Эти каракули?

— Это не каракули…. — Динара запнулась, ошарашено глядя на него. Полные губы девушки задрожали от негодования.

— Владислав Сергеевич. — сухо представился я.

— Это не каракули, Владислав Сергеевич. Таким образом, ваш сын самовыражается. Он целый день сидел над этим рисунком. Он удивительный ребенок. — в глазах ее внезапно засветилась нежность. — Ни разу не заплакал, не пожаловался, но держался особняком. — У него есть друзья?

— Какие друзья? Ему четыре года. — я начинаю сердиться. Эта пигалица смотрит на меня с неприкрытым разочарованием. Неужели я должен перед ней отчитываться?

— Ребенку необходимо общение. Он очень замкнутый и печальный. Я первый раз вижу, чтобы мальчик вел себя так….

— Послушайте, Динара как вас там. — раздраженно оборвал ее я. — Не думаю, что вы так много здесь работаете, чтобы делать какие-то выводы, исходя только из первого впечатления. Я сам разберусь и с рисунками Кирилла и с его несуществующими друзьями. Вы просто делайте свою работу. Хорошо?

Мамочка, слушающая наш разговор, возмущенно фыркнула, а Динара смертельно побледнела. Я решил, что мне пора дергать отсюда, пока она в обморок не шлепнулась, или пока они обе меня не заклевали.

— Пойдемте, я провожу вас к детям. — сухо произнесла Воспитатель, обращаясь к женщине, не удостоив меня даже взглядом. Но я заметил, как она наблюдала за мной, пока собирал Кирилла. Ребенок, завидев меня, не выказал никаких эмоций. Он разглядывал рисунок на шкафчике за моей спиной, пока я его одевал. Сейчас эта выскочка из народа сделает еще один фантастический вывод. Больше я сюда не ногой. Пусть Машка сама разбирается с «опытным педагогом». Мне только нотаций по поводу воспитания чужого сына не хватало.

На обратном пути, я заехал в детский магазин и купил Кириллу альбом, карандаши и папку для рисунков. Достав из кармана листок, я разложил его и убрал в папку. Сам не понял, зачем я это сделал.