{Ты самое лучшее, что я создал, но, прости, ты недостаточно хороша.

к/ф Начало}

[Нейтон]

Поглядывая на часы, время от времени щелкаю пультом, переключая каналы, пока не натыкаюсь на политическую передачу с участием одного из моих оппонентов. Он высокопарно расхваливает себя обещает процветание и новый виток развития Кливленду, если выбор народа падет на него, не забывая при этом улыбаться голливудской улыбкой девушке-корреспонденту. Раздражающее кривляние очередного кандидата, который пытается выехать на своей смазливой физиономии и умении красиво врать временно помогает мне отвлечься от мыслей о немного странном поведении моей жены сегодня. Однако, сколько бы я не вслушивался в речь моего главного конкурента, тревога за Реджину, которая три часа назад ушла, по ее словам, прогуляться и проветрить голову после затянувшегося чуть дольше, чем я рассчитывал, вечера, не дает мне сосредоточиться на словах Мартина Роббинса. Я так надеялся на ее обещание о горячей ночи, предвкушал и фантазировал, но Джина внезапно почувствовала себя плохо, и заявила, что ей необходимо побыть одной. Я был не против составить ей компанию пройтись вместе по вечернему городу, но если моя жена что-то вбила в свою голову, то переубедить ее невозможно. Я оставил ей машину с водителем, но когда час назад позвонил ему, тот сказал, что Джина бросила его возле парка и отправилась гулять одна. Отец давно советовал мне нанять охрану для себя и моей семьи, но мне всегда казалось, вполне достаточно водителя и телохранителя в одном лице. За тридцать с лишним лет, которые я провел в Кливленде, мне ни разу не угрожали, даже на самых опасных улицах города. Конечно риск есть всегда. Особенно теперь, когда я стал публичной персоной. Мне необходимо думать не только о собственной безопасности. Когда вернется Джина, я поговорю с ней и, возможно, мне удастся убедить ее согласиться на охрану во время прогулок с дочерью. Вспомнив об Эсми, я встаю и направляюсь в спальню, чтобы проверить, не проснулась ли малышка, и поправить одеяло. Над кроватью моей принцессы с розовыми рюшами и балдахином тускло светит ночник. Обнимая мягкую куклу, Эсмеральда безмятежно спит. Ресницы отбрасывают тени на нежные щечки, темные волосики вьются вокруг лица. Наклоняясь, я целую дочку в лоб, ласково погладив ее по плечу.

Мне невероятно стыдно, что в последнее время я вижу Эсми только спящей. Она так невероятно быстро растет и с каждым днем становится все смышленее. Мой взгляд останавливается на детских рисунках, которые лежат на прикроватной тумбочке и рука автоматически тянется к папке. Я с улыбкой перебираю картинки в стиле «Мама, папа, я», изображение животных, солнышка, звезд. Удивительно четкие, точные рисунки, созданные уверенной рукой. Она талантлива. Почему Джина ничего мне не говорила о способностях дочери? Может быть, стоит развивать их более основательно? Устроить ее в школу изобразительного искусства, где ей наверняка понравится. Листаю дальше, и замечаю, что яркие, цветные, жизнерадостные картинки порой перемежаются черно-былыми абстрактными рисунками, заставляя меня испытывать странное тревожное чувство. Они словно написаны совершенно другой рукой. И манера отличается, и линии тверже, и цвета. Это, вообще, нормально, что ребенок в четыре года рисует абстрактные геометрические картины в черно-белой гамме? Мне даже описать сложно то, что я на них вижу. Окружности, поглощающие друг друга, закрашенные черным в местах пресечения, идеально-ровные клетки, похожие на шахматный рисунок, и другие геометрические узоры, которые сложно опознать даже мне. На некоторых я вижу, как резонирующий глаз рисунок розы, сделанной карандашом, похожей на те, что наколоты на теле моей жены. И это открытие наводит меня на мысль, что странные рисунки принадлежат руке Джины. Это вполне может быть, если они занимаются вместе и складывают все работы в одну папку. Я обязательно спрошу у Реджины, кто, все-таки, автор, когда она вернется.

Где ее черти носят? – раздраженно думаю я, глядя на часы в сотый раз за вечер, но гнев улетучивается, когда Эсми начинает что-то бормотать во сне. Я мягко улыбаюсь и, наклонившись, снова целую в пухлую щечку. Наша девочка не совсем обычная. И я помню, как сильно испугалась Реджи, когда детский психолог предложил ей пройти ряд совместных консультаций. Эсми не отставала в умственном развитии, даже наоборот. Проблема была в другом. Девочке тяжело давалось общение со сверстниками. И доктор заподозрил диссоциальное расстройство личности, но диагноз, к счастью, не подтвердился. Джине объяснили, что у Эсмиральды имеются свои особенности и богатое воображение, но психически она совершенно здорова. Однако на консультации они продолжали ходить, чтобы избежать сложностей в детском саду и школе, где ребенку придется общаться с другими детьми. Услышав хлопок входной двери, я выключаю ночник и бесшумно покидаю детскую, осторожно прикрыв за собой дверь.

Вернувшись в гостиную, застаю Реджину, сидящей на диване в застывшей позе. Уставившись на экран нечитаемым напряженным взглядом, она никак не реагирует на мое появление. Я замечаю мертвенную бледность ее лица, и темные круги под глазами. Прогулка явно не пошла ей на пользу.

– Эй, все в порядке? – спрашиваю я, присаживаясь рядом. Хочу обнять ее, но почему-то не решаюсь. С Джиной творится что-то странное в последнее время. Нам необходимо поговорить, но я не знаю, с чего начать, чтобы не напугать ее и не заставить замкнуться еще сильнее. Она не отвечает на мой вопрос, усиливая мою тревогу. Не помню, чтобы когда-то Джина вела себя так отстраненно.

– Я сейчас проверял Эсми… – снова начинаю я, и резко подняв голову, Реджина смотрит мне в глаза прямым, отстраненным взглядом. У меня сердце падает, когда я вижу в отражении голубых глаз совершенно незнакомое мне выражение.

– Как она? Ты уложил ее спать? Или няня справилась? – немного хрипловатым голосом спрашивает Джина.

– Я приехал, Эсми уже спала. Анна, как всегда строго следует режиму и расписанию. Утром приедет, как обычно к девяти утра.

– Да, нам повезло с няней, – нейтральным тоном соглашается Реджина, снова устремив взгляд на экран, с которого широко улыбается Мартин Роббинс, рассказывая сказки о грядущем счастье для всех и каждого.

– Я просто заглянул, чтобы посмотреть на нее, – продолжаю я, – и заметил рисунки на тумбочке. Скажи, ты тоже рисуешь? Или она сама?

– Я? – Реджина хмурится, словно не понимает, о чем речь. – Я с трудом могу нарисовать домик и дерево. Нет, Эсми гораздо талантливее меня. Во всем.

– Но мне показалось, что некоторые ее рисунки совершенно отличаются от тех, которые, наверное, должны рисовать дети в ее возрасте, – замечаю я осторожно. Джина пожимает плечами, обхватывая себя руками, словно замерзла.

– У нее особенное мышление и воображение, Нейт, – сухо отзывается она. – Я должна тебе кое-что сказать, – добавляет она едва различимым шепотом, опуская взгляд на свои колени.

– Об Эсми? – напряженно спрашиваю я. Реджина отрицательно качает головой.

– Обо мне, – отвечает она.

– Что именно? – затаив дыхание, уточняю я. Дурное предчувствие сковывает внутренние органы ледяным кольцом, и теперь мы оба похожи на каменные изваяния, застывшее на расстоянии ладони друг от друга.

– Я никогда не жила в Оклахоме, – надтреснутым голосом выдает Реджина, заставляя меня пристальнее всмотреться в ее заострившийся профиль. Она поворачивает голову и смотрит на меня нечитаемым взглядом. – Меня не растила тетя. Моя мать погибла при пожаре, когда мне было шестнадцать. Мы жили здесь. В Кливленде. Далеко не в самом благополучном районе.

– Не понимаю… – потеряв дар речи, начинаю я фразу, которую не способен закончить.

– Это еще не все, Нейт, – она отводит взгляд в сторону и тут же быстро возвращает к моему лицу. Кусает нижнюю губу, качая головой и выдает на одном дыхании: – Есть вероятность… Точнее, я уверена, что это я убила, и мать, и ее любовника, который пытался меня изнасиловать, а потом подожгла дом, чтобы скрыть следы преступления.

От потрясения я даже дышать перестал. Реджина взглянула на меня ясными голубыми глазами, которые я видел каждое утро, просыпаясь на протяжении последних лет. Мне казалось, что знаю, с кем делю свой дом, постель, с кем воспитываю дочь. Я думал, что все знаю о той, кого пустил в свое сердце…

– Он напал на меня, и я потеряла сознание. Все произошло в состоянии аффекта, стерлось полностью из моей памяти. Я не могла сказать тебе, понимаешь? – с отчаянной мольбой смотрит она на меня. – Это не тот факт, которым можно гордиться.

– То есть ты лгала мне? Все эти годы? – мой голос звенит от сквозившего в нем напряжения. – Или это какая-то шутка?

– Нейт, я выросла на улицах в самом криминальном районе города, я питалась чем придется, собирала милостыню. Моя мать была наркоманкой, отца я никогда не знала. У нас в комнате, которую мы заняли в брошенном кем-то доме, постоянно торчали подозрительные субъекты, которые накачивали ее дурью, а потом… – ее голос срывается, и тяжело дыша, она запускает пальцы в свои локоны, нервно дергая в стороны. – Я не могла рассказать тебе об этом, Нейтон. Обо всей этой грязи, в которой я существовала, пытаясь выжить любой ценой.

– Но я проверял… По базе. Твои документы… – растерянно и все еще на что-то надеясь бормочу я.

– Они фальшивые, Нейт, – едва слышно произносит она, опуская глаза. – Реджины Вонг не существует. Но это действительно мое имя. Реджина – мое второе имя.

– Есть что-то еще? – сквозь зубы спрашиваю я.

– Да. Мать продала меня в бордель, но я сбежала. Долго скрывалась вместе с подругой, пока те, кому меня продали, не выловили нас обеих, – обхватывая себя руками, говорит Джина убитым тоном.

– Что, мать твою? Ты проститутка? – я срываюсь на крик, потрясенно глядя в бледное лицо своей жены. И в данный момент мне насрать на ее чувства, на ее детство и прочие оправдания. Блядь, мое генеологическое дерево ведется от английских аристократов, которые несколько веков назад высадились на территории Америки. Моя жена просто не может, не имеет права быть шлюхой. Это просто немыслимо. Бедная девушка-сирота, которая приехала в этот город, чтобы получить образование – это одно, но шлюха... Я понимал, конечно, что она далеко не невинна. Татуировки по всему телу и не совсем типичные для скромной девушки навыки в постели – я не идиот и не слепой, но грехи юности и проституция – это для меня кардинально разные вещи. Кливленд небольшой город. Если кто-то… Черт, даже думать об этом пока не могу. Все предупреждения отца всплывают в памяти. Я должен был послушать его. Но я был словно завороженный и одержимый Реджиной. Я думать ни о чем не мог, кроме как о ней.

– Два месяца я работала проституткой в элитном борделе, – безжизненным тоном произносит Реджина, в одно мгновение разбивая к черту мое сердце и совершенный облик идеальной жены, который я создал в своем воображении. – Меня выкупил один из богатых клиентов. И он дал мне образование и превратил в девушку, которую ты увидел в «Бэлл Энтерпрайз». К тому времени, когда я устроилась в вашу компанию, у меня не было с тем человеком никаких отношений. Он отпустил меня.

– Я могу узнать его имя? – резко спрашиваю я, стискивая челюсти до ломоты в скулах. Сердце оглушительно бьется в груди. В голове полный хаос и прострация. Я не могу пока сложить пазл. Блядь, мне кажется я брежу. Какого хрена, вообще, происходит? Служба безопасности, которая проверяла подноготную Джины могла ошибиться, но отец…Уверен, что он тщательно проверил досье на нее по всем базам. И если даже Гарольд Бэлл ничего не нашел, то человек, который сшил ей новую жизнь, является не просто каким-то долбанным клиентом борделя со средним достатком. Я не могу не думать о том, что сказанное Реджиной не просто является одной огромной ложью сроком в пять лет, это еще и бомба замедленного действия, от которая, если рванет, пострадает вся моя семья. Вся. Моя. Семья.

– Нет, – она качает головой, судорожно вздыхая, и прижимая ладони к груди. – Оно ничего тебе не даст. – Мой взгляд задерживается на простеньком браслете, который год назад Эсми сделала своими руками с помощью Анны на день рождения Джины, и с тех пор она с ним не расставалась. Я так детально помню тот день, который мы провели все вместе в узком кругу нашей семьи. Был огромный торт, цветы, игры и смех. Мы были счастливы, черт побери, счастливы! А она все это время лгала мне. Лгала… Каждую минуту. Носила мое кольцо на пальце, браслет Эсми на запястье, изображая ту, кем никогда не являлась.

– Позволь мне решать, – резко произношу я. – Если этот человек знает тебя в лицо, то он несет в себе угрозу моей репутации и карьере. Имя, Джина, – требую с неприкрытой яростью в голосе.

– Зачем? Что ты собираешься делать? – испуганно, дрогнувшим голосом спрашивает моя жена. Жена, черт... Как она могла?

– Любая угроза моей семье уничтожается, – бесстрастно сообщаю я. И, возможно, сейчас ее тоже ожидает неприятный сюрприз. Я не тот идиот, которым она меня видела и представляла. – Мне также будут нужны имена держателей борделя и других лиц, которые знают тебя… – прочистив горло, я продолжаю, – достаточно хорошо, чтобы узнать в лицо.

– Ты сейчас говоришь о том, о чем я подумала? – распахнув глаза, она смотрит на меня с таким потрясением, словно это я только что рассказал, что убил свою мать, ее любоника, а потом работал жиголо в борделе.

– Ты не вчера родилась, Реджина. Конечно, я не стану делать этого сам, – бесстрастно сообщаю я.

Джина опустила голову, снова впав в состояние транса. Я встаю с дивана и начинаю мерить шагами периметр гостиной. Взад-вперед, как заведенный. Мне необходимо подумать. Все проанализировать. Я должен принять верное, взвешенное решение. Теперь многое встает на свои места, видится в истинном свете. Отсутствие подруг, людей из прошлого, чистая биография, без единого пятна и зацепки. А ее нежелание заводить новых знакомых, и паталогическая боязнь прессы и публичных мероприятий? Это, блядь, никакая не скромность. Она боялась встретить клиентов, которые трахали ее в долбаном борделе. Меня бросает в холодный пот, когда я представляю эту картинку, которая так живо появляется перед глазами. А когда я думаю о том, что кто-то мог узнать ее, но не осмелился сказать и не подал виду, каждая мышца моего тела наливается сталью. Что если в моем окружении уже имеется парочка олигархов, которые смеются за моей спиной, вспоминая, как славно их обслужила жена будущего мэра Кливленда.

– Почему сейчас? – остановившись, резко спрашиваю я, глядя на Джину. – Ты столько молчала. Так почему сейчас решила заговорить?

– Выборы… – хрипло шепчет она, не полнимая головы. – Слишком много внимания к нашей семье.

– Оно и раньше было. Что-то случилось именно сегодня, да? – настойчиво спрашиваю я. – Говори, мать твою. На приеме был кто-то из твоих клиентов?

Реджина вздрагивает, снова обхватывая свои плечи руками. Ее упорное молчание выводит меня из себя, лишая последних каплей самообладания.

– Скажи мне, кто это был! Имя, Джина. Он угрожал тебе? Что ему нужно? Деньги?

– Я…– она открывает рот и снова замолкает. Подскочив я встряхиваю ее за плечи, грубо поднимаю на ноги, заставляя смотреть мне в лицо.

– Имя. И уже завтра угрозы закончатся.

– Я не могу… – всхлипывает Реджина, и ее голубые лживые глаза наполняются слезами. Я резко отпускаю ее, отталкивая от себя. – Я не помню. Не знаю, как его зовут. Просто я напугалась, что тебе расскажут… раньше, чем я.

– Значит, он трахал тебя, а ты даже имя его не помнишь? – с презрением бросаю я. – Но видимо тебе понравилось, раз ты запомнила лицо. И много их было? Название борделя. Быстро.

– Руан Перье – владелец борделя, – произносит она, и я потрясенно смотрю на нее. Если бы она достала сейчас пистолет и выстрелила мне в голову, я бы удивился меньше. Это было не просто элитное заведение со шлюхами, это, мать ее, клуб для избранных, где ублажают на любой вкус, даже самый извращенный. Многие из моих коллег и приятелей, да и я сам, были частыми или редкими посетителями борделя Перье. Закрывая глаза, провожу ладонью по лицу, чувствуя себя совершенно раздавленным.

– Я разберусь с Перье, – произношу я убитым тоном, и замечаю подобие удовлетворения в ее глазах.

– Он не оставил мне выбора, Нейтон. То, что сделал со мной Перье, нельзя забыть, – отвечает она на мой незаданный вопрос.

– Ты понимаешь, какого уровня люди посещают его заведение? – холодно спрашиваю я. Она подавленно кивает.

– Их было немного. Клиентов. В основном постоянные. Два месяца. Не больше тридцати.

– Прекрасная новость. Тридцать мужиков, с которыми я, возможно, каждый день здороваюсь за руку, трахали мою жену. Я должен радоваться?

– Ты ничего мне не должен, – тихо говорит Джина, качая головой. – Меня не спрашивали. Перье держал меня насильно. Там еще была моя подруга. Я могу попросить тебя узнать, что с ней? Миа Лейтон. Она не раз меня спасала и поддерживала в трудную минуту.

– Ты серьезно? Хочешь, чтобы мои люди вытащили из этого гадюшника еще одну шлюху? Может, мне ее второй женой взять? Уверен, что она такая же умелая и опытная, как ты. Было бы неплохо, да, любимая? – с яростью изливаю я на нее свой гнев, ревность и боль от ее предательства.

– Ты можешь развестись со мной… – бормочет она, едва шевеля губами.

– Ты смеешься? – рычу я, нервно запуская пальцы в свои волосы. – Накануне выборов? Тебе стоило рассказать мне с самого начала о своих приключениях. Блядь, это просто немыслимо, Джина. Я не какой-то клерк средней руки. Ты знала, кто мой отец и какую ступень занимает в жизни города. Ты чем, мать твою, думала? Если они узнают? Если до отца дойдет хотя бы толика того, что ты тут вывалила, ты уже через пятнадцать минут исчезнешь с лица земли, и даже я не смогу ничего поделать. Ты понимаешь, во что влезла, Джина?

– Я влюбилась в тебя…

– Только не надо, – вытягивая руки в отрицательном жесте, нервно смеюсь я. – Оставь свои сказки для другого идиота.

– Ты думаешь, что я могла бы притворяться почти пять лет?

– Ты могла лгать мне почти пять лет, Джина. И лгать виртуозно.

– У нас дочь.

– У меня дочь! Запомни это, заруби себе на носу. У меня дочь, – рычу я, снова хватаю ее за плечи, сжимаю пальцами до синяков и трясу, как тряпичную куклу. – Идиотка. Идиотка! Вот ты кто. Поняла меня?

– Я знаю, – она поднимает на меня полные боли глаза, бесконечные ручьи слез стекают по мертвенно-бледным щекам. Мое сердце разрывается между яростью, ревностью, гневом и всем тем, что чувствовал к ней эти годы. Я люблю ее, черт. Люблю. Любую.

– Дура, – тихо произношу я, прижимая к своей груди, отчаянно обхватывая руками. – Я все решу. Никто ничего не узнает. Если нужно, я сам их всех убью. Своими руками.

Ее тело сотрясается от рыданий в моих руках. Мучительных, надрывных. Никогда она так не плакала. Здравый смысл говорит о том, что я должен избавиться от нее, как от бомбы замедленного действия, обезопасить себя и свою семью, сохранить репутацию имени Бэллов любым путем. Но сердце, обливающееся кровью в ответ на каждый горестный всхлип, срывающийся с ее губ, не позволяет мне прислушаться к рассудку. И я понимаю одну простую истину, что эта женщина нужна мне больше, чем карьера, власть, и прочие атрибуты красивой жизни. Все, что меня волнует в данный момент – это горькие бесконечные слезы Реджины, насквозь пропитавшие мою домашнюю футболку. И все, чего я хочу – это найти способ утешить ее.

– Мы справимся с этим, Джина. Справимся, – шепчу я, опускаясь вместе с ней на диван и качая в своих руках, словно маленького ребенка. Испытав такой мощный моральный и эмоциональный стресс, Джина почти сразу вырубается, даже во сне продолжая всхлипывать. Я поднимаю ее на руки и отношу в спальню, где накрыв одеялом, всю ночь без сна сижу рядом, пропуская ее шелковистые волосы сквозь свои пальцы, и пытаясь понять, как спасти ситуацию малой кровью.

И я почти прихожу к самому оптимальному варианту уже под утро, когда Реджина снова начинает беспокойно метаться по кровати. Она хрипит, словно ей не хватает воздуха, бьет ногами, сбивая вниз одеяло. Я кладу ладонь на ее пылающий лоб, покрытый холодной испариной.

– Джина, успокойся. Это сон, – мягко говорю я, пытаясь удержать ее на месте, но она впивается ногтями в мои запасться, словно пытаясь сражаться со мной.

– Нет. Не надо. Оставь меня в покое, – кричит она с отчаяньем, разрывающим мое сердце. Ей и раньше часто снились кошмары, но никогда еще она не билась так сильно.

– Ты в безопасности, – шепчу я, наклоняясь к ее лицу. Я боюсь действовать активнее, чтобы не напугать еще больше. Мягко глажу ее по щекам, но от этого она еще сильнее сопротивляется.

– Прошу тебя, Рэнделл, отпусти меня, – надорвано поизносит ее голос, заставляя меня оцепенеть. Я застываю, невидящим взглядом глядя на бьющуюся в объятиях ночного кошмара жену.

{Рэнделл…}

Я знаю только одного человека с этим именем.

Рэнделл Перриш. Его имя не произносят даже шепотом. Враг, которого нельзя убить.

Я не верю в совпадения.

Я знаю, кто она. Моя жена…

{Роза Перриша.}

Десятки попыток, закончившиеся трагедией.

Ее я даже не заподозрил.

Почему?

Боль простреливает сердце, делая меня на несколько минут невосприимчивым к внешнему миру. Вчера она разрушила меня, а сегодня убила окончательно.

[Реджина ]

Меня разбудил настойчивый взгляд, прикованный ко моему лицу. Странное ощущение. Одна часть меня уже бодрствовала, а другая… другая боялась просыпаться. Я не знаю, что скажу, когда посмотрю в глаза человеку, который, возможно, не сомкнул глаз за эту ночь, и у меня больше нет в арсенале оправданий и объяснений. Если Нейтон примет решение вычеркнуть меня из своей жизни и лишить дочери, то я не смогу его остановить. Что бы я сейчас ни сказала и ни сделала, это не поможет перечеркнуть годы лжи, в которую я заставила его окунуться. {Я не имела права.} И Нейтон абсолютно правомерен выбрать для меня любое наказание. Я знала, в глубине души знала, что карточный домик, которым был наш брак, рано или поздно рассыплется, стоит ему узнать хотя бы часть правды. И я жила в страхе, каждый день, каждую минуту.

{Я не имела права.}

Не имела права входить в его жизнь и тащить в нее скелеты своего прошлого. Я ходячая угроза для его карьеры, для репутации его семьи и собственной дочери. Почему я пошла на риск? Почему согласилась выйти за него замуж? Мне стоило уехать и растить дочь одной. Но что я могла дать ей, какое будущее предложить? Я слишком хорошо знаю, что такое нищета, голод безысходность. На первое время мне бы хватило денег от продажи машины и квартиры, купленными в оплату моих услуг Перришем. Или я могла бы вложить вырученные средства в банк под проценты, где они сейчас и лежат, или открыть собственный бизнес. Я все это могла сделать… но как всегда выбрала легкий путь, а точнее тот путь, на который меня подтолкнул, и, не побоюсь этого слова, запрограммировал Рэнделл Перриш. Что бы он предпринял, прими я другое решение?

И в том, и в ином случае меня бы ждал крах. Как бы я ни карабкалась из болота, в котором родилась и барахталась, пытаясь достичь берега, он бы столкнул меня обратно.

Я была счастлива последние годы, настолько, насколько могла, испытывая постоянный страх потерять то, что имею. Могу ли я теперь жалеть об этом?

Открыв глаза, я наталкиваюсь на немигающий, пронзительный взгляд мужа и впервые не могу понять, о чем он сейчас думает. Раньше мне было легко читать его, как открытую книгу, но вчера все изменилось. Нейтон тоже показал мне сторону, о котрой я не знала и не подозревала, или просто предпочитала не замечать. Я всегда считала его просто своим мужем, не частью империи Бэллов, которые, не смотря на показную нравственность и порядочность, способны идти по головам, если им что-то угрожает. Он всегда говорил такие правильные вещи и совершал поступки, заставляющие гордится им. Нейтон так много занимался благотворительностью, старался делать все возможное, чтобы помочь городу достичь былого величия, медленными шажками, но зато уверенными. Нейтон точно знал, что хочет и как этого достичь. А теперь он говорит, что уничтожит всех, кто может узнать меня и скомпрометировать имя Бэллов. И я не сомневаюсь, что он это сделает. Руан Перье заслужил смерти, но остальные? Как далеко Нейтон готов пойти? Скольких ликвидировать, чтобы защитить меня и себя.

– Есть что-то еще, чего ты мне не сказала, Джина? – спрашивает Нейт, испытывающе глядя мне в глаза. Я отрицательно качаю головой, не решившись назвать еще одно имя, которое предпочла бы стереть из истории свей жизни. Что останавливает меня? За кого я боюсь в сложившейся ситуации больше? Достаточно ли у Бэллов могущества и ресурсов, чтобы переиграть Перриша? Добраться до него? Хочу ли я быть причиной объявления войны или травли?

Нет. Я не хочу. Я сделала достаточно, чтобы остановить Рэнделла. Ему нечем больше меня шантажировать. Нейтон знает обо мне все. Почти... И если до сих пор не вышвырнул из своей постели, то вряд ли сделает это.

– Я не хочу, чтобы до выборов ты покидала территорию наших владений, – сухо сообщил Нейтон, откидывая одеяло и вставая с постели. Мой взгляд скользнул по его сильному атлетически-сложенному телу. – я обо всем позабочусь, но тебе не стоит высовываться, Джина.

– А консультации у психолога?

– Водитель будет возить тебя к назначенному времени. И ждать, пока не закончится сеанс. Одна ты выходить из дома не будешь, тем более с Эсми. – Жесткий неумолимый взгляд застыл на моем лице. – Ты меня поняла?

– Да, Нейт, – кивнула я и добавила тихо: – Я думала, что ты выставишь меня за дверь...

– Мне действительно стоило поступить именно так, – холодно кивнул Нейтон. – Но я попробую поверить в то, что сработал защитный механизм, и в твоих действиях не было злого умысла.

– Как ты мог подумать обратное? – отчаянно воскликнула я, вставая и делая шаг к нему. Нейтон вытянул руку, останавливая меня.

– Мне нужно время, чтобы переварить все, что ты мне вчера поведала. И решить наши общие, по твоей милости, проблемы. – Я вижу, как гуляют желваки на его напряженных скулах, осознавая, как тяжело Нейтону сдерживаться и разговаривать со мной, не повышая голос.

– Ты помнишь, я просила про Миа Лейтон? – едва слышно спрашиваю я. Он вскидывает брови, мрачно ухмыляясь.

– Ты, все-таки, решила, что еще одна шлюха в нашем доме не будет лишней?

Сердце пронзает боль, но я проглатываю обиду, напоминая себе, что сама во всем виновата.

– Если тебе все это так противно, то почему…?

– Ты – мать моего ребенка, – резко отвечает он. – И я не позволю никому сказать, что я женился на проститутке. Но я, Джина, я могу говорить тебе, что угодно. И попробуй обвинить меня в том, что я не прав.

– Я хочу, чтобы ты попытался понять, что я оказалась в ловушке. Я бы никогда…

– бормочу я.

– Мне нужно знать имя твоей матери. Я проверю все обстоятельства уголовного дела.

– Нейтон, Реджина Вонг никак не связана с моей матерью и ее убийством

– Позволь мне решить, Джина, – опустив голову, он стискивает челюсти. – Имя!

– Лорен Лестер, – закрыв глаза, хриплю я, бессильно опускаясь на кровать.

– Хорошо. – коротко кивает он. – Меня не будет несколько дней. Нужно время привести мысли в порядок и заняться нашими проблемами. Пойду поцелую Эсми. Я скажу дочери, что уезжаю в командировку.

– Ты будешь звонить нам? – с отчаяньем спрашиваю я. Он отрицательно качает головой, не глядя на меня, отрицая своей позой и жестами мое присутствие, отгораживаясь невидимой стеной.

– Я не готов пока вести себя, как ни в чем не бывало.

Мое сердце снова медленно умирает. Я причинила ему боль. Так много боли.

– Прости меня, Нейтон, – шепчу я, вкладывая в слова все свое раскаянье и сожаление.

– Не думаю, что это возможно, – отстраненно произносит он, и стремительно покидает спальню, не попрощавшись и не удостоив меня взглядом.

Падая на кровать я около часа просто лежу, глядя перед собой в потолок, не думая ни о чем. Мои глаза сухие, и только грудь горит от сдерживаемых рыданий.

{Я все это заслужила.}

Но это та цена, которую я готова заплатить, чтобы не исполнять то, чего требует от меня Перриш. Я не буду его марионеткой. И сколько бы он ни ждал, что я приползу готовая на все, лишь бы он не рассказал мои секреты мужу, этому не бывать. Ядовитая ухмылка кривит губы. {Я лишила тебя любимого лакомства Перриш! Уверен, что ты не ожидал, что я нарушу твои планы. }

– Джина, можно к тебе? – в дверь сначала вежливо стучит, а потом заходит Анна Мортелл, няня Эсми.

– Конечно, – я сажусь и пытаюсь придать лицу невозмутимое выражение, выдавливаю подобие вежливой улыбки. – Доброе утро, Анна.

– Ваш муж сказал, что я могу отвести Эсми в парк аттракционов без вас.

– Да, конечно, – вымучено улыбаюсь я, пытаясь не выдать голосом своего подавленного состояния. – Если Нейтон так сказал…

На самом деле, я бы предпочла пойти с ними, но ослушаться мужа сейчас, когда мое положение настолько подвешено и нестабильно, было бы полнейшей глупостью. Прогулка с дочкой помогла бы мне отвлечься от назойливых тяжелых мыслей, но я с тяжелым сердцем провожаю их до ворот и машу рукой, пока автомобиль с личным водителем не скрывается из поля зрения.

Я заставляю себя вернуться в дом и заняться обыденными бытовыми хлопотами. Мне нельзя расклеиваться и опускать руки. Я должна собраться, доказать, что я достойна прощения, что я не жалкая, плаксивая идиотка, не способная сохранить самоуважение.

Стресс активировал внутренние резервы, и я действовала, как заведенная автоматическая кукла, отключив все чувства. Иногда они прорывались, и я прижимала ладонь к груди, пытаясь унять разрывающую боль. А потом вспоминала тот день, когда впервые увидела красное сморщенное личико Эсми, и мне становилось легче. У меня есть ради кого жить. Разве это не самое главное, что может быть у женщины?

И даже если Нейтон возненавидит меня, я буду терпеть. Ради Эсми. Сделаю все, чтобы оставаться рядом столько, сколько возможно. Возможно, я занимаюсь самообманом, хватаюсь за соломинку, но то, как вчера Нейт обнимал меня, прижимая к груди так, словно хотел защитить от всего мира, дает мне надежду на то, что я в нем не ошиблась, что в моем муже хватит благородства и душевных сил, чтобы простить меня и понять.

Однако, проходит день, другой, третий и Нейтон не объявляется, постепенно лишая иллюзий. Я нахожусь в постоянном напряжении, ожидании и страхе. Страх преобладал над остальными эмоциями, поражая мой разум, разрушая его. Я боялась, что Перриш начнет мстить за то, что я не явилась в назначенное время. Я боялась, что Нейтон принял решение избавиться от меня, но почему-то медлит. Я боялась каждое утро включать телевизор, чтобы не увидеть в них скандальные эпизоды из своего прошлого. Я стала вздрагивать от шорохов по ночам, мне слышались шаги за дверью моей спальни. Я перестала спать, есть, подсела на успокоительные, и, если днем занимаясь заботами о дочери, мне удавалось переключится, то ночью на меня накатывала волнами паника, заставляя задыхаться от страха.

Дни тянулись мучительно медленно, и ничего не происходило. Ни плохого, ни хорошего. Нейтон по-прежнему улыбался с экранов телевизора, как и его оппоненты, обещая городу процветание и порядок на улицах. Мы с Эсми по-прежнему раз в два дня посещали к детского психолога, который заметил мое замкнутое тревожное состояние, и спросил, чем он может мне помочь. Я попросила его выписать мне рецепт на успокоительные, свалив свое настроение на волнение из-за напряженной работы мужа и предвыборной суеты. Но даже нечастые поездки в клинику давались мне все сложнее. Я стала ловить себя на мысли, что в полной безопасности ощущаю себя только дома. И даже в машине с водителем мне все время мерещились преследователи и слежка. Я осознавала, что подобные маниакальные состояния до добра не доведут. Даже Анна заметила, что я стала гораздо реже выходить во внутренний двор, предпочитая оставаться в замкнутом пространстве дома. Я говорила Анне, что неважно себя чувствую, но, судя по ее выразительному проницательному взгляду, она мне не очень-то верила.

Однажды днем мы уложили Эсми спать, и Анна куда-то вышла по своим делам, а я включила телевизор в кухне, для фона, собираясь приготовить обед. В новостях заговорили о выборах, и на экране снова замаячило смазливое лицо Мартина Роббинса. Я нарезала сельдерей для салата, когда вдруг руки мелко затряслись и нож вывалился из рук. Было ли это следствием бессонных ночей и нервного истощения, но все, что произошло между мной и человеком с экрана телевизора в комнате над баром вечность назад, настолько явственно и ярко промелькнуло в памяти, что от непонятного ужаса у меня перехватило горло, и ноги подкосились. Я бы упала. Стены вокруг начали кружится, я схватилась за столешницу, точнее пыталась схватиться, но промахнулась. Меня поймала вовремя подоспевшая Анна. Я понимала, что у меня случился еще один приступ панической атаки, который я не смогла остановить, как бы ни пыталась думать о рождении дочери, о красивых местах, где мы отдыхали с Нейтоном, о нашей свадьбе. Ничего не помогало, стены вращались вокруг меня с бешеной скоростью. Анна пыталась помочь, но я билась в ее руках, кажется, что-то кричала. Она выключила телевизор по моей просьбе, но и это не улучшило моего состояния. Я задыхалась, хватаясь за горло, и, как бы ни пыталась, никак не могла вдохнуть. Меня бросало в холодный пот, перед глазами мельтешили темные круги, кровь шумела в ушах. Никогда не чувствовала себя хуже. Потеряла контроль над телом, разумом, над собственной жизнью…

Почему именно сейчас? Что спровоцировало приступы сейчас, а не тогда, когда воспоминания о случившемся были еще живее и ярче? Откуда эти панические состояния? Чертов Рэнделл со своими тактическими играми и требованиями. Я нисколько не сомневаюсь, что это он активировал мои подавленные страхи. Я столько лет потратила на то, чтобы заставить себя блокировать тяжелые воспоминания, научится жить, не оглядываясь, но я проиграла… Снова. Одно появление Перриша и все мои усилия полетели к черту. Или я просто ищу, на кого могу свалить весь груз своих проблем? Привычная тактика – демонизировать других и искать оправдания себе.

Анна заставила меня выпить успокоительное, которое нашла в моей спальне, и обтерла ледяной водой, набросила на голову мокрое полотенце, и что-то постоянно говорила. Но, кроме разрывающего барабанные перепонки гула в ушах, я ничего не могла разобрать.

Мне стало немного лучше через несколько минут, и я снова обрела ощущение реальности своего присутствия в этом мире.

Анна не задала мне ни одного вопроса. Просто помогла дойти до спальни и уложила в кровать. Во взгляде сквозило сочувствие и понимание. Не знаю, что бы я без нее делала.

Как же так вышло, что за пять лет брака в моей жизни существуют только муж и дочь?

Я отталкиваю людей? Или не нуждаюсь в них?

{Или я по-прежнему одержима}, и боюсь, боюсь, что люди узнают мою грязную тайну, если я позволю им подойти ближе.

После, ни я, ни Анна не обсуждали случившееся. Я упорно делала вид, что ничего не произошло, но перестала включать телевизор, выходить в интернет, и даже мобильным телефоном пользовалась в случае острой необходимости.

Время тянулось мучительно. Я скучала по Нейтону и бесконечно боялась его решения, завтрашнего дня, внешнего мира. Я обратилась в страх, страх вошел в мое сердце и поглотил меня.

По вечерам мы с Анной разговаривали на отвлеченные темы, иногда готовили вместе и смотрели ток-шоу для домохозяек. Я играла роль идеальной жены и матери, и она давалась мне легко, но никто не знал, что скрывалось за безупречной внешностью и вежливой улыбкой Реджины Бэлл. На четвертую ночь я попросила Анну остаться на ночь в нашем доме, и она согласилась, не задав ни одного вопроса. Мы почти до утра разговаривали. Она рассказывала мне о своем детстве в Бостоне. О бывшем муже, который проиграл все ее деньги и квартиру. Как она приехала в Кливленд, узнав, что дедушка, которого она никогда не видела, оставил ей небольшое наследство и начала жить с нуля. Ее было интересно слушать, она помогала мне забыться, я кивала, сочувствовала, радовалась за то, что она смогла найти себя.

Я завидовала.

Завидовала Анне Мортелл, няне своей дочери, которой удалось то, на что никогда не была способна я сама.

***

Нейтон появился на пятый день. Приехал ночью, когда я уже спала под воздействием лекарств. Я не слышала, как он вошел, и сел на край кровати. Меня разбудило его прикосновение к моему плечу.

Вздрогнув, я подскочила, и прислонилась спиной к изголовью, прижимая колени к груди и хватаясь руками за одеяло, натягивая его почти до горла.

– Не бойся, это всего лишь твой муж, – с долей иронии и смущения произнес Нейтон. От него пахло табаком и виски. Никогда не видела, чтобы Нейтон курил. Немного выпить мы могли вместе, но вот сигареты были для него под запретом.

– Ты говорил два дня, – прошептала я, продолжая дрожать.

– Не получилось раньше, – пожал плечами Нейтон. Снимая пиджак и бросая его на прикроватную тумбочку. Такое небрежное отношение к вещам говорило о высокой стадии опьянения. – У меня для тебя две новости. Плохая и хорошая. Так вроде в кино бывает, да? С какой начать? – вытягиваясь вдоль кровати спрашивает Нейтон, расстегивая пуговицы рубашки на груди. Я была слишком перепугана, чтобы отвечать и молча ожидала продолжения.

– Хорошо я сам выберу, – кивнул Нейтон. – Руан Перье принял критическую дозу героина, и врачи не смогли спасти его жалкую жизнь. Такая вот случилась с ним неприятность. Надеюсь, для тебя это хорошая новость. Он не захотел покаяться перед смертью и отрицал какую-либо связь с Реджиной Лестер. Алисией Реджиной Лестер. Удивительное упорство. Создалось впечатление, что есть тот, кого он боялся больше, чем нас. Ты не в курсе?

Я покачала головой, продолжая впиваться пальцами в одеяло. Нейтон окинул меня скептическим взглядом.

– Так и думал. Вторая новость. Девушка, о котрой ты говоришь, к сожалению, тоже злоупотребляла наркотиками, что пару лет назад привело ее к летальному исходу.

– Миа умерла? – хрипло спросила я, чувствуя, как болезненно сжимается сердце.

– Да, – сухо подтвердил Нейтон. – О ней Руан говорил с большим рвением, чем о тебе. Совершенно точно, что твоей подружки нет в живых. Это была плохая новость. Соболезную.

Вскинув голову, я посмотрела в непроницаемые глаза мужа, и поняла, что он не лукавит.

– Она столько раз помогала мне... – хрипло шепчу я, растирая по лицу слезы, потоком хлынувшие из глаз. – А я все время ее бросала.

– Также я поднял из архивов дело твоей матери, – продолжил Нейт отстраненным тоном. Я застыла, чувствуя, как холодный озноб бежит по спине. – Уверена, что все обстояло именно так, как ты говоришь?

– Я не помню событий. Все как в тумане. Когда тот мужчина ударил меня, я отключилась, – отстранённо произношу я, пытаясь прийти в себя после новости о смерти Миа. Я могла спасти ее, могла помочь… и, как всегда, ничего не сделала, беспокоясь только о своём благополучии.

– Мне сложно поверить, что ты могла кого-то убить, хотя в состоянии аффекта человек способен на самые шокирующие поступки. Мы не узнаем, как поведем себя в той или иной ситуации, пока сами в ней не окажемся, – задумчиво рассматривая меня, произносит Нейтон. – {Иногда ярость и гнев вскрывают в нашем сознании грани, о которых мы не подозревали, активируя всплеск физических сил}. Отчаянье, боль, накопившаяся обида, желание защитить себя – это та самая смесь эмоций, которые заставляют людей совершать несвойственные им, шокирующие поступки. Я не обвиняю тебя в том, что произошло.

Я поднимаю на мужа благодарный взгляд. Сам того не осознавая, Нейтон снял с моей души внушительную часть груза вины, который я ношу в себе много лет.

– Но все остальное… я не уверен, что готов принять твое прошлое, – категорично заявляет он, и я коротко киваю, опуская глаза.

– Мне нужно чуть больше времени, чтобы вернуться к прежним отношениям, Джина, – напряженно добавляет Нейтон, вставая с кровати.

– Ты снова уедешь, – с упавшим сердцем спрашиваю я.

– Нет, – он отрицательно качает головой, не глядя на меня. – Но спать пока мы будем врозь.

– Хорошо. Я... понимаю.

– Есть еще одно условие, которое ты должна выполнить, – бескомпромиссно заявляет Нейтон, бросив на меня пристальный взгляд.

– Какое? – уточняю я, ощущая холодок, бегущий по позвоночнику.

– Ты говорила, что на приеме видела кого-то, кто тебя узнал. Я получил видеозапись того вечера. Мне нужно, чтобы ты показала этого человека. Прямо сейчас, Джина.

– Что с ним будет? – затаив дыхание и чувствуя нарастающую боль в области груди, спрашиваю я.

– Это не должно тебя волновать…