Аэропорт «Пулково» был переполнен, в нем одновременно находилось одиннадцать тысяч человек. За последний час вместо положенных шести рейсов один за другим были приняты двенадцать. Очередь на такси вытянулась вдоль всего здания.
Оставалось только стоять и ждать... Какое-то время я пыталась читать «Выходи за меня замуж» Джона Апдайка, но, оттого что стремительно темнело, пришлось прекратить. Я убрала книгу в сумку, стянула волосы резинкой, достала телефон и, щурясь, набрала номер.
Голос мужа был пересыпан песком:
– Да?
– Это я.
– Алло?
– Это я!
– Ну...
– Я долетела.
– Опять не брала трубку...
– Ты спал?
– Нет. Скажи, почему ты опять не брала трубку?
– Не успела...
– Почему не перезвонила?.. Я волновался.
– Прости – не видела, что пропущен звонок.
– Ты же сказала, что не успела... Слушай!..
– Извини...
– Зачем тебе вообще носить телефон, если ты никогда не отвечаешь на звонки?
– У меня не было настроения...
– Что это значит?
– Мы плохо поговорили...
– Это ты плохо поговорила.
– Хорошо, это я плохо поговорила.
– Интересно... А почему ты плохо поговорила?
– Потому что мне сорок два.
– И что?
– И скоро будет уже поздно.
– Не понимаю... О чем ты?
– Я про ребенка... А плохо мне – оттого, что ты меня не понимаешь...
– Давай не будем!
– Извини.
– Как полет?
– Нормально.
– Спала?
– Нет.
– Писала?
– Нет... Наблюдала.
– За кем?
– За женщиной.
– Что за женщина?
– Не знаю, она сначала прощалась с кем-то по телефону минут сорок!
– И?
– Помнишь,кнам привели такого... Скрипача... На Новый год... Ну помнишь, он еще играл и все не мог закончить...
– И что про скрипача?
– Ну вспомни... Каждый раз его произведение будто бы заканчивалось, а за этим вдруг еще и еще... Такая нескончаемая гирлянда...
– Тебя завело?
– Чуть-чуть... Ты знаешь...
– Знаю.
– Но потом она замолчала и тут же заснула...
– А ты почему не спала?
– Потому что она положила на подлокотник свою руку...
– Ну...
– И у нее на руке была огромная штопаная рана. То есть практически оторванный мизинец, пришитый назад. Черными грубыми нитками. Ужас!
Муж на том конце провода зевнул:
– Извини...
– Рана заветрилась, но не зажила. Вся в каких-то полупрозрачных пузырях, как при ожоге... И в этих мутных штуках перекатывалась желто-коричневая жидкость. Смотреть было противно, оторваться невозможно!
– Узнаю брата Колю!
– Я тут же придумала, как ей оторвали палец и как спас ее красивый молодой хирург. Под рукой у него не было ни иголок, ни ниток... Хирургических, я имею в виду... Он тогда вытянул нитку из своих дорогих брюк, допустим, это было в театре... Или лучше из джемпера, из брюк не так гигиенично... И ее же заколкой для волос пришил ей несчастный палец. Потом, конечно, они полюбили друг друга... И вот так истерически долго она прощалась именно с ним... Я закончила, извини...
Муж опять зевнул.
– Ты спал?
– Почти. Запиши это! Значит, ты не спала?
– Нет.
– Почему ты не можешь принять таблетку?
– Ты знаешь, я не люблю таблетки, а потом, если я хочу спать – я сплю.
– Так почему ты не спала?
– Я уже было... Была готова... Честно... Но тут мне на голову уронили сумку... И уж я совсем...
– Прямо на голову?
– Ну на плечо, и ухо задело, если точно... Но когда ты этого не ждешь, кажется, что просто как слона на голову...
– Кто?
– Не знаю... Парень...
– Идиот!
– Может быть, идиот...
– Конечно, идиот!
– Хорошо, идиот.
– А вдруг у тебя сотрясение мозга?
– Нет!
– Ты можешь сходить к врачу?
– У меня нет сотрясения...
– Откуда ты знаешь? Сходи к врачу!
– Хорошо.
– Что, пойдешь?
– Нет... Извини...
– Телефон не выключай и положи куда-нибудь поближе.
– Хорошо.
– Давай.
– Пока.
– Пока. Я буду в понедельник. И держись подальше от идиотов. Их к тебе тянет.
– Извини, что разбудила. Хорошо, буду держаться подальше от идиотов.
– Пока.
Я растерянно посмотрела на телефон и убрала его в сумку. Пошел дождь...
– Я могу вас подвезти.
– Что?
Передо мной стоял совсем молодой человек и свободной рукой прикрывал шею воротником пальто.
– Я тот самый, который сумку уронил... Ну... Идиот! Вы здесь проторчите час, если не больше...
– Сколько вам лет? У вас права-то есть?
– Нет...
– И?
– У меня есть водитель...
* * *
Кресло «Мерседеса» подогревалось, за окном летели косо натыканные в тающие сугробы деревья.
Он сидел на переднем сиденье, положив на водительское кресло мальчишескую руку.
– Значит, вы пишете для кино... А откуда берете идеи?
– Истории? Из жизни. – Я опять отвернулась к окну.
– А что, с вами всякое случается?!
– Да, я притягиваю истории.
– А потом записываете... И из этого делают кино?
– Не совсем... Это сначала наталкивает меня на идею, а потом я ее развиваю...
– Я посмотрел недавно «Столкновение», но не все понял... Вы видели?
– Нет... Как-то со временем не получилось... Но очень хочу посмотреть...
– У меня есть диск...
– Да?
– Хотите, дам? Можем проехать мимо моего дома...
– Не стоит.
– Тем более это по пути.
– Нет... Как я вам его верну?
– Я во второй раз смотреть не буду. Я никогда ничего не делаю дважды.
– Хорошо.
– Спасибо.
– Это вам спасибо.
– Действительно...
* * *
Машина остановилась у дома с высокой витой оградой.
– Я сейчас...
– Да, я подожду.
– Если хотите, можете...
– Нет, нет – я здесь...
– Я ненадолго...
– Спасибо!
– А то, может, еще что-нибудь выберете?
– Нет, нет, я подожду.
– Ну хорошо. Я быстро.
– Постойте!
– Что?
– Подождите... Если мы никого не потревожим... Я в туалет... Если, конечно можно... – Я невольно покосилась на водителя.
– Можно...
– Извините.
* * *
– Прямо и налево... Пальто?
– Зачем?
– Вам будет удобнее. Не волнуйтесь, я верну вам ваше пальто.
– Да, да, конечно.
Ванная просторная и теплая. У большого окна кресло и корзина с журналами. Я помыла руки и осмотрелась, – всегда хотелось иметь такую огромную ванную комнату, с таким вот теплым полом, большим креслом и мягким светом... На полке, вдоль стены – бесконечная вереница бутылок. Тяжелых, дорогих, со сложным парфюмом внутри. Вспомнился рекламный ролик: «Are you alive?.. Fuel for life... Fragrance by Diesel... Use with caution...»
Вдруг в полной тишине зазвонили в дверь. Я вздрогнула, будто меня застали за чем-то нехорошим, заторопилась, не нашла полотенца и открыла дверь в коридор. В квартире – темно. Я выставила руки, пошла вперед и тут же наткнулась на него.
– Почему у вас мокрые руки?
– Там нет полотенца... А почему темно и почему шепотом?
– Вы действительно притягиваете истории.
Он принес полотенце, подошел к окну и осторожно посмотрел вниз, чуть отодвинув занавеску.
– А что случилось?
– Так, недоразумение...
– Все-таки?
– Нет, не волнуйтесь.
– Вас преследуют и вы скрываетесь?
– Нет...
– А что с электричеством?
В дверь позвонили еще.
– Да нет, просто глупость... – И добавил совсем тихо: – Это девушка...
– Девушка?..
– Она, думаю, меня ждала, увидела машину... И решила выяснить...
Позвонили опять.
– А я не хочу ничего выяснять...
За дверью нажали на кнопку звонка и не отпускали.
– Сколько можно звонить... – Он потер руками лицо.
– Просто она уверена, что вы – здесь!
– Глупо... Извините...
– Это я со своим туалетом...
– Вы можете чуть-чуть подождать? Сейчас она уйдет...
– Могу, конечно, но давайте я лучше выйду. И с ней поговорю.
– Она устроит скандал.
– Почему?.. Скажу ей, что я подруга вашей матери...
Звонок на секунду замолк, а потом заверещал опять.
– Просто нужно чуть подождать...
– Я объясню ей всю ситуацию... Могу же я, например, быть вашей тетей... И сколько можно звонить, в конце концов?.. Иду и открываю!
В дверь грубо застучали ногой.
– Хорошо – я посижу. – Я невольно сделала несколько шагов назад.
– Это недолго...
– Хорошо.
– Вот, здесь будет удобно.
– А почему бы вам самому не выйти и все не объяснить ей, мол, подвозил, а она попросилась в туалет... И все... Смешно даже...
– Я не хочу... Она все равно не поверит, а мне бы не хотелось, чтобы вы видели обыкновенную глупую разборку. Она сейчас выйдет на улицу, увидит, что везде темно, и уйдет, ну не будет же она стоять всю ночь... Садитесь. Пожалуйста.
– Но вы же все равно будете что-то объяснять... Не все ли тогда равно – сейчас или потом?
Звонок дребезжал что есть силы.
– В конце концов, я же мог заскочить к кому-нибудь... У меня в доме много приятелей...
– Мне кажется, лучше открыть.
– Нет, если я открою эту дверь и она увидит меня с женщиной, это, я думаю, будет унизительно для нее.
– Господи, да что уж можно подумать...
– Извините...
– Она красивая?
– Наверное...
– ...
– Сейчас мне кажется, что красивые так долго не звонят...
– Я думаю, она просто видела, что вы прошли не один. Вот она и расстроилась. Разозлилась скорее, а завтра вы ей все объясните, и она вас простит.
– Я не буду ничего объяснять. Мы расстались, она просто не хочет это понять.
Звонок звонил и звонил, а мы сидели и молчали. Наконец стало тихо.
Он встал и опять подошел к окну.
– Ну все...
– Что?
– Она у машины... Так. Водитель догадался отвезти ее домой... Извините, придется еще подождать. Сейчас он ее отвезет, а потом мы наконец подбросим вас...
– Я лучше закажу такси.
– Хорошо, мне очень неудобно, что так все получилось...
– Да ничего...
– Я закажу вам такси... Вы ведь даже адреса моего не знаете...
Он включил свет и прошел на кухню. Я осмотрелась. Дорогой интерьер, звенящая чистота, много всякой техники, огромный телевизор и ни одной книги.
Негромко заиграла музыка.
* * *
– Сказали, что машина может быть не раньше чем через сорок минут... Мой водитель приедет быстрее, так что я заказывать не стал.
Он вернулся без пиджака, в белой рубашке и от этого выглядел еще моложе.
– Вот вы бы не стали так долго звонить в дверь, я знаю!
– Нужно было ей сразу открыть и все объяснить, и ничего бы не было, я вас уверяю.
– То есть вы думаете, она бы успокоилась, когда застала меня дома, ночью, наедине с красивой женщиной.
– Я настолько старше вас, что не думаю...
– Насколько?
– Что?
– Насколько вы старше меня?
– На много...
– Сколько?
– Много.
Помолчали.
– Смешно, я впервые скрываю свой возраст.
– А вы не скрывайте.
– Не скажу...
– Здорово!
– Да уж...
– Вы будете? Мне привезли хорошего вина. Только не спрашивайте опять, сколько мне лет и можно ли...
* * *
Пробка сломалась напополам. Он внимательно прочитал этикетку. Принес другую бутылку.
Я осторожно взяла бокал за тонкую ножку. Вино каталось по стеклу, оставляя масляный след.
– Можно быть с вами откровенным?
Я пожала плечами.
– Я расскажувам про себя... У меня был брат-близнец. Он задохнулся при родах... То есть я оказался просто более активным, а он, видимо, джентльменом... Он пропустил меня вперед, а сам не успел. Вообще печальная история, с тех пор у меня ощущение одиночества постоянное. Гнетет оно меня днем и ночью. Я все время будто спрашиваю себя: почему я? И ничто никогда это ощущение не может изменить. Я даже пытаюсь жить за нас двоих. Но это не просто... Незавершенность какая-то и вина... Кажется, я мог бы тогда что-то изменить. Не мог, конечно, но сейчас кажется, что мог...
Он замолчал и посмотрел в окно, потом повернулся ко мне.
– Ну, что скажете, инженер человеческих душ?
– Правду?
– Конечно.
– Не было у вас брата-близнеца.
– А вы откуда знаете?
– От верблюда...
– Я хотел, чтобы вы меня пожалели.
– Я вас пожалела.
– Я просто хотел выглядеть...
– Зачем?
– Не знаю...
– Больше не пейте. – Я отвернулась.
– Я не пьян.
– Я пойду, в конце концов, поймаю машину на улице.
– Обиделись?
– Нет.
– Хорошо. – Он взял в руки телефон. – Ты где?
Я видела, как на скулах у него появился румянец.
– Давай.
– Он совсем недалеко. Подъедет, тут же перезвонит. На улице вы сейчас вряд ли что-то поймаете. Тем более что машина уже близко.
– Хорошо.
– На самом деле я у родителей один. И как вы думаете, о чем я все время мечтал?.. Я мечтал о запретах. Я мечтал, чтобы мне сказали – нет, а мне все разрешали... Все что угодно. Я ждал, когда, в конце концов, мне скажут нельзя, а мне говорили – конечно, и умилялись. Всех друзей вечером загоняли по домам... Не мог же я шляться один... Мне давали денег, когда их ни у кого не было. Тогда у меня стали брать взаймы, и скоро мне стало казаться, что со мной дружат ради денег... Мне можно было одному на дачу, когда я только захочу, но со мной никто не мог поехать, потому что других не пускали... Даже пить было неинтересно... Все завидовали тому, какие у меня предки... А я думал, что им все равно...
Вино кружило голову, музыка успокаивала.
* * *
Зазвонил телефон – он взял трубку и поморщился.
– Дома... Я не буду это обсуждать... Да, не один.
Повесил трубку и замолчал.
– Я не люблю одиночества. Я, видимо, слишком неинтересный собеседник для себя самого.
Опять ожил телефон.
– Водитель?
Он поднял глаза на меня, кивнул и не отвел взгляд.
– Отлично!
Я вскочила.
– Не торопитесь, я вас провожу.
Он держал пальто за воротник, а я никак не могла попасть в рукав, и когда наконец попала, он обнял меня, закрывая полы.
– Мне сорок два... – выпалила я.
– Хорошо.
– Чего уж хорошего...
– Все хорошо...
Я растерялась, но только на минуту, потом быстро прошла к дверям.
В подъезде, у лифта курил невысокий прыщавый подросток.
– Здравствуйте, – вдруг сказала я, пряча глаза, голосом заведующей учебной части.
– И вам доброй ночи! – Подросток, ухмыляясь, затушил бычок в банку из-под пива.
Двери лифта плавно съехались, улыбка в брекетах вместе с подростком исчезли, и мы опять остались вдвоем.
– Не нужно только со мной ехать.
– Простите, что так все произошло.
– Да уж...
Дождь все еще колотил по городу. Я села, машина тронулась, брызнув водой, и медленно поплыла через ворота направо, а он все стоял раздетый у подъезда, в белой светящейся рубашке.
* * *
Ресторан в гостинице был вытянут вдоль фасада. Высокие потолки, резные двери, граненые зеркала. Завтрак подходил к концу, официанты гремели посудой, стаскивая ее в мойку. Народу – почти никого. В основном пары.
На узкий балкон открывались французские двери, и он висел над набережной черным кружевом. Прирученные пальмы росли в огромных деревянных кадках. В подвесках ломалось солнце и рассыпалось зайчиками по лепнине, паркету и накрахмаленным скатертям. Запрыгал, светясь, телефон.
Было плохо слышно и оттого приходилось кричать. Подруга на том конце провода удивилась:
– Сколько там было комнат?
– Не знаю.
– Это, милая моя, такое новое поколение... Наследники! У них полно денег, у них нет чувства реальности, и большинство из них наркоманы.
– Да ты что?
– Ты заметила, что у него глаза не блестели?
– Нет. В смысле – не заметила.
– Но они у него точно не блестели... Поверь мне... Они не люди даже...
– Да ты что?
– Они как будто живут, а на самом деле спят. У них – все есть! А ты знаешь, как это, когда у тебя все есть?
– Не знаю.
– И слава богу, потому что это – конец. Ну представь себе на секунду...
– Представила. Хорошо.
– Дура!
– Знаю.
– Приставал?
– Брось...
– А что, в тебя вечно кто-то влюблен...
– Не ври.
– Правда.
– Как говорила моя бабушка: «Я всегда была на любителя».
– Тогда они все – любители.
– Что-то ничего такого я и не замечала.
– Да ты училась вечно как подорванная.
– Мне казалось, что все...
– Нет – ты училась, а все мечтали о тебе...
– Я многое пропустила.
– Думаю, еще не поздно.
– Поздно, я замужем. Давно и счастливо.
– Слишком давно и счастливо.
– Ну ладно, пойду работать, а то сегодня ни строчки...
– Опять как подорванная работаешь... Глупая ты. Все мимо тебя... Когда у вас премьера-то? Завтра? Ну, хотя бы завтра не упусти момент.
– Хорошо.
Я повесила трубку, посмотрела на Неву из стали, а потом на мальчика лет пяти, который накопал ложкой приличную яму в кадке под пальмой у моего стола. Его красивая мама неподалеку пила каппучино, и на ее верхней губе блестела белая пенка. Мальчик бросил ковырять землю и повернулся ко мне:
– Привет, ты здесь живешь?
– Да, а ты?
– Я с мамой. А мы были в Лондоне!
– Здорово!
– А правда, что Гайд-парк стоит миллион долларов? Что-то не верится! – Мальчик открыл рот, выпятил нижнюю челюсть и подвигал ею из стороны в сторону.
– Конечно, нет, он бесценен, он – национальное достояние.
– Нет, он больше чем миллион не стоит! Чего там – одна трава! Была бы пшеница... Нет, не стоит! – От этого движения челюстью казалось, что тело его тоже с этим не согласно.
– Я тебе говорю – ему нет цены...
– То есть как нет? – К нему вернулось привычное выражение лица.
– А так, его не продают, никогда не продавали и никогда не будут.
– Ну а если все-таки за большие деньги?
– Не будут.
– А за очень большие?
– Нет!
– А что там стоит? Трава да деревья... Понятно, почему не продают! Он за такие деньги никому не нужен!
Мальчик побежал в другой конец зала и подобрал там что-то с пола.
* * *
Фильм наконец закончился, пресс-конференция по его поводу тоже. Критики и журналисты боролись у фуршетных столов, когда у меня в сумке опять затрясся телефон.
– Ты в засаде просидела у меня всю ночь. Говорить можешь?
– Я на фуршете. Откуда у тебя мой номер?
– Все, что нельзя купить за деньги... Можно...
– Понятно.
– Интересно тебе на фуршете?
– Жуть...
– Тебя забрать?
– Зачем?
– Я пришлю за тобой машину?
– Нет...
– Не хочешь?
– Сложно все.
– Я хочу тебя видеть... Очень.
– У меня есть муж...
– Я тебя прошу.
– Извини, у меня вторая линия... Алло?
Муж откашлялся мне в ухо.
– У тебя опять был отключен телефон...
– Была пресс-конференция...
– Зачем тебе вообще телефон?
– Может, он мне и не нужен...
– Нет, я серьезно.
– И я серьезно – он мне не нужен.
– Ну хорошо! Я звоню, чтобы сказать, что завтра прилетаю в четыре, и если все будет в порядке – к шести в отеле. Поняла?
– Да.
– Во сколько завтра?
– В четыре.
– А в гостинице?
– В гостинице...
– О чем ты все время думаешь?
– Что?
– В шесть должен быть, поняла?
– Да.
– До завтра! Пока!
– Пока!
Хотела вернуться на другую линию, но потом просто отключила телефон. Совсем.
* * *
Утром наследник стоял, скрестив на груди руки, чуть привалившись на капот автомобиля, который перегораживал вход в отель.
– Привет.
– Привет.
– Ты куда?
– В Кунсткамеру. А ты куда?
– А я с тобой. Садись.
– Я пешком.
– Да зачем... Так удобнее.
– Я хочу пешком...
– Но так же проще...
– Давай, кто быстрее... – Я повернулась и пошла в сторону Дворцовой площади.
Он махнул водителю, снял пиджак и неловко пошел за мной. Что-то говорил, но я не слышала, так как рядом со мной громкий агрегат чистил асфальт. Площадь в эту рань была пуста, а Эрмитаж затянут зеленой сеткой. Как дорогой сундук в старой продуктовой авоське... Под ногами волновалась брусчатка.
– Подожди!
– Я никогда не знала, что в Зимнем есть внутренний двор. Вообще Питер – город внутренних дворов...
– Хочешь, чтобы нас туда пустили?
– Нет, я хочу так, как и должно быть – через решетку это наблюдать.
Еще не убрали с ночи мусор. Бутылки из-под пива и всяческая упаковка кричали о том, как весело здесь было вчера, а сегодняшнее спокойствие – субстанция кажущаяся и нереальная.
Мы обогнули Зимний в сетке и вышли на набережную. Справа, далеко за водой, лениво сиял купол Петропавловского собора.
– Такие места, как Кунсткамера, точно не открывают раньше одиннадцати... Пойдем до Исаакия... – Это была первая искренняя фраза, сказанная им.
На Адмиралтейском проспекте китайцы раскрывали шаткие столы для сувениров.
Через Александровский сад мы прошли до улицы Декабристов. У Исаакиевского собора стоял большой автобус, из него высыпали корейские туристы и сбились в кучу вокруг открытого багажника старого «жигуленка», откуда хмурый мужик продавал открытки.
Сели в ресторане гостиницы «Англетер». Иссакий дыбился за окном розовым гранитом.
– Храм мой храм молитвы наречется...
Через дорогу на мир смотрел портрет Пенелопы Крус в три этажа, рекламирующий тушь для ресниц «L'Oreale». Ее правое ухо не умещалось на фасаде и заворачивало за угол. От Исаакия оно казалось огромным, а от «Астории» – крошечным.
– Мне хорошо с тобой молчится...
– Да?
– Да. О чем ты думаешь?
– Об относительности всего... – Я обвела рукой вокруг.
– То есть?
– Вон тот человек, что вышел из храма, видишь, в полосатой рубашке... Смотрит на Пенелопу и думает, какие у бедняжки уши-великаны, а я здесь завидую ее детским раковинкам – и оба мы неправы и правы одновременно... Результат эксперимента напрямую зависит от точки зрения наблюдателя...
– Слушай, ты такая... У меня просто все внутри тает...
– Брось.
– Не брошу... Я тебя теперь не брошу...
– Пошли в Кунсткамеру.
– Давай. Куда угодно.
* * *
Мне казалось, что отвратительный запах, проникая под одежду, ползет у меня по коже.
Как обычно, в женский туалет стояла длинная очередь. Передо мной девушка с сумкой на толстой золотой цепи говорила уставшей женщине, широко раскрыв глаза:
– Я совсем не испугалась... Я думала, что страшнее будет... Может, фантазия моя слишком сильная, что ли... Но не страшно было... Правда... Совсем не страшно. То есть, конечно, можно было испугаться... По идее... Но я не испугалась... Подумаешь, зародыши там всякие в колбах... И дети... Может быть, толстокожие мы теперь такие, но мне страшно не было. Нет, совсем не страшно... Я помню, когда маленькая была, мы на помойке нашли младенца мертвого... Так он мне до сих пор снится... А тут... Ну совсем не страшно... Может, потому что они какие-то не цветные, что ли... Лет-то им сколько... В банках своих выцвели давно... А без цвета будто и не настоящие... Вот, наверное, потому и не страшно. А тот, на помойке, был яркий-яркий... Прямо фиолетовый или багровый... Не помню... Но точно цветной-цветной... Цвет – это сила...
– У меня тоже шок был, когда родители первый цветной телевизор купили. Мне тринадцать лет было... Настоящий шок. – Женщина провела рукой по волосам, будто проверяя, есть ли они там.
Тут дверь в туалет распахнулась, впуская в кафельный ящик наследника. Не успели бабы запаниковать, как он схватил меня за руку и выдернул оттуда – на улицу.
– Там же можно воздухом отравиться?! Ты что?
– Зато там история была замечательная...
– Никогда не думал, что ваша профессия настолько вредная...
– Нет невредных профессий...
– Есть.
– Ну, какая?
– Ну... Например, библиотекарь... Абсолютно безвредная...
– А вот и нет. Если бы я была библиотекарем, я бы уже давно, наверное, умерла...
– Что так?
– У меня зверская аллергия на книжную пыль... Я бы зачихалась до смерти...
– Ты как ребенок.
– Что?
– И мне это страшно нравится...
– Мне в гостиницу пора.
– Почему так рано?
– Ну, потому что ко мне сегодня... Почему я должна объяснять... Нужно, и все...
– Правда... Ты ничего никому не должна... А мне знаешь что понравилось в Кунсткамере?
– Теленок двухголовый?
– Нет... Панголин.
– Что?
– Панголин, обитающий в Индии и на Цейлоне.
– Кто?
– Manis pentadactyla...
– Что это такое?
– Животное.
– Животное? А то, что ты только что сказал, это что?
– Это то, что под ним написано было. Но больше на шишку огромную похоже... А латынь я в Меде учил, но так и не доучился... Смысла не было...
И тут я увидела, какие у него глаза – ореховые по ободку с зеленью к зрачку...
* * *
Вечером ресторан выглядел совсем по-другому. Муж уже несколько минут перечитывал меню. За соседним столом сидела красивая мама мальчика, но без него, а с какой-то женщиной в черном деловом костюме. Красавица, наоборот, сияла многоцветием и крупными камнями украшений.
– Ты знаешь... – Дама в черном подвинула очки вверх по переносице. – Я всегда удивлялась, как это люди живут в квартирах на первом этаже. Вся их жизнь, особенно когда темно, как на ладони. Вот они едят, вот понесли на кухню посуду, вот расправляют кровать, вот кричат на детей, и все это под чужими взорами и разговорами. Я и сама люблю смотреть в чужие окна, как и в аквариумы – что там за жизнь, какие повадки у этой с синим плавником. Но как так можно жить – я лично не понимаю.
– А мне кажется – это здорово! – Красавица рассмеялась. – Бог ведь тоже все видит – и никого это не смущает. Пусть смотрят, кому нужно! Мне это даже нравится. Я думаю, здорово, когда на тебя смотрят. Это заставляет быть красивее, значимее, не заниматься ерундой. Я не хочу даже возможности закрыться от других.
Она расхохоталась опять. Мой муж тоже взглянул на нее и перелистал меню еще раз.
– А кормят прилично?
– Да.
– Слушай, я голодный страшно...
– Нам нужно поговорить...
На эту фразу он будто весь сжался.
– Да? Ну да, да, наверное... Хорошо.
Опять открыл меню. Я вдруг увидела, как много у него седых волос. Он поднял на меня глаза.
– Ну, что ты будешь?
– Знаешь, я, пожалуй, закажу гамбургер.
– Гамбургер? – Он отложил меню.
– Ну да... Захотелось.
– Да нет, лучше стейк... Думаю, гамбургер здесь брать не стоит.
– Почему-то захотелось гамбургер.
– Чего вдруг? А как насчет здоровой пищи?
– Да ну ее, эту здоровую пищу.
– Стейк хотя бы руками особо не хватали.
– Ну и пусть.
– А потом, когда приносят тебе кусок мяса, ты видишь, по крайней мере, что ты ешь...
– Все равно.
– А в гамбургер твой, небось, напихали всякого...
– Ну и что.
– А потом, видишь, там стейк принесли, справа от тебя! Так аппетитно выглядит...
– Говорю тебе, что мне все равно, как выглядит стейк, я хочу гамбургер.
– Глупо.
Вернулся официант и лихо выхватил из-за спины блокнот.
– Мне, пожалуйста, гамбургер. – Я торопилась, будто муж мог заказать мне что-нибудь совсем другое.
Муж опять открыл и пролистал меню.
– И мне... тоже, – сказал он и отвернулся к окну. – Какой все-таки Питер классный...
Я тоже посмотрела на реку и на ползущую по ней ржавую баржу.
– Извини меня... Все так непросто... – Он вздохнул.
– Да, все так непросто.
Он взглянул на меня с интересом.
– А кто тебе рассказал?
– О чем?
Он вздохнул опять, снял очки и отложил их в сторону.
– Что мне делать? А? Вот ты бы что делала на моем месте?
– Я?
– Я же не знал...
– Не знал?
Он кусал палец у ногтя.
– Что мне делать? А? Что, думаешь, мне делать?
Я просто внимательно наблюдала, как он пытался вылезти из чего-то узкого.
– Она в положении... Я сам не знал... Она сделала тест...
– Что?
– Не перебивай меня, пожалуйста... Мне, между прочим, очень трудно говорить... Я не понимаю, как это все случилось. Ты не обижайся, я знаю, что мне, конечно, нет прощения... Но так все завернулось... Она добрая... Она, между прочим, никогда о тебе плохо... Никогда! Она одинокая – у нее родителей нет. Ты должна понять... Прости, я не хотел... Нет, не нужно, дай мне договорить... Ей, ты знаешь, ничего от меня не нужно... Понимаешь? Она мне так и сказала... «Мне ничего от тебя не надо!» Сильная! Она молодая очень, но не думай, не такая, как многие из них... Но ты же чувствовала, что у нас... В последнее время... А ей и вправду ничего не надо. Она мне так и сказала: «Мне ничего от тебя не надо!» Ты же понимаешь... Ну, что я в этой ситуации... Как все сложно... Ты будешь свой гамбургер доедать?
– Один вопрос...
– Да, да, конечно!
– Что же ты меня телефоном как гарротой?
– Извини. Так я доем твой гамбургер?
* * *
Потом я долго лежала в горячей воде в ванной и рисовала на мутном зеркале сердечки... А потом спала.
Ночью проснулась.
Телефон показал восемь пропущенных звонков от наследника.
* * *
Вечеринка по поводу премьеры. Улыбки, вопросы, сплетни... Стало совсем плохо. Хорошо, что зазвонил телефон.
* * *
Он встретил меня у подъезда. Мы долго целовались в лифте. Шелковые простыни прохладно облизывали тело. Мне показалось, что я сошла с ума...
* * *
Чуть обозначился квадрат окна. Он спал, по-детски разметавшись в постели. Я решила уйти, пока он не проснулся. Тихо оделась и на цыпочках пошла к дверям.
– А ну-ка стой!
– Мне нужно...
– Еще рано. Потом тебя отвезут.
– Мне правда нужно.
– Зачем ты так делаешь?
– Мне нужно в гостиницу.
– В пять часов утра? Иди сюда.
– Что?
– Прошу тебя. Подойди ко мне.
Я послушно подошла и села на кровать, будто к больному. Он чуть приподнялся на подушках и внимательно смотрел на меня.
– Так ты хотела сбежать?
– Я позвонила бы завтра...
– Завтра... Ты бы мне позвонила...
Я промолчала.
– А что, я – плохой любовник?
– Перестань...
– Перестань?.. – Он вдруг закричал. – Ты бежишь от меня ночью, чтобы завтра я проснулся один?! Нет! Так – не пойдет! Ты будешь со мной! Слышишь?
Он легко выдвинул верхний ящик тумбочки. Достал оттуда пистолет. И приставил его к моему лбу:
– Так не пойдет! Что значит – ты захотела уйти?! Мы теперь вместе! Разве тебе не ясно? Мы вместе! И я делаю с тобой все, что захочу! И никуда ты не можешь от меня уйти, пока я тебя не отпущу! Поняла? Никуда! Мы теперь – одно!!!
– Убери пистолет.
– Нет!
– Убери...
– Хотела сбежать?.. Да?.. Сбежать?.. От меня?.. А? Чего молчишь? А?.. Говори! Хотела?.. По-тихому?.. Да?
– Я просто хотела вернуться в отель.
– Я тебя никуда не отпущу! Поняла? Никуда!!!
Тогда я наклонилась вперед и со всей силой уперлась в это дуло, так что ему невольно пришлось согнуть руку, и отчаянно заорала:
– Я запрещаю тебе это делать! Запрещаю! Нельзя!
Потом резко встала, оделась трясущимися руками, развернулась и на непослушных ногах пошла к дверям. Он тяжело дышал сзади, а я шла, зажмурив глаза.
В подъезде подростка не было.
В зеркале лифта на меня смотрела усталая женщина, на лбу у нее горела вмятина – кружком.
* * *
Все следующее утро лил дождь. Я сидела одетая у бассейна, кутаясь в два больших полотенца. Меня трясло, было влажно, пахло хлоркой и почему-то диоровскими духами. Кто-то забегал, закричал, и из воды вытащили все того же знакомого мне мальчика. Красивая мама пыталась стянуть с него мокрую рубашку, но он выскользнул и, быстро перебирая тонкими ногами, прибежал ко мне.
– На кого я сейчас похож?
Я набросила на него свое полотенце.
– На пчелу, которую ложкой из варенья...
– Нет, я похож на бабуина. У них шерсть серо-голубая... А тут, на животе, как будто разорвана... – Он показал на свой живот. – А там, внутри, часть, как у супермена, накачанное и розовое! И как будто не лет двадцать или тридцать, сколько они там живут, это разорвано, а только что, совсем даже не загорелое. Хотя разорвано, я знаю, давным-давно, наверное, в животе у матери... Они ведь рождаются такими... Вот! Они очень сильные и привлекают самок!
– Откуда ты знаешь?
– В учебнике... У сестры...
– Сколько тебе лет?
– Пять... Будет... А еще у них сильно красный нос, вот так идет, посмотри, прямо и нос, и лоб... А щеки синие... Какие-то они не очень красивые... И грязные... Грязь у них быстро накапливается! А попа у них вот такая... – Он сделал над головой руками арку. – И еще я песню знаю!
– Тебе нужно одежду поменять.
– Была бы шля-па! Пальто из дря-па! А к ней усы и голова!
– Иди сюда! – Голос его матери задрожал над бассейном. – Не мучай людей!
– Была бы вод-ка! Да хвост селедки! А осталь-но-е трынь тра-ва!
– Слышишь!
– А ты завтра здесь будешь? – Мальчик вытер ладонью воду, текущую у него из носа.
– Нет.
– Уезжаешь?
– Ага...
– Куда?
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Нет.
– Совсем не знаешь? – У него поднялись брови и с ними открылся рот.
– Совсем!
– Здорово!