Мы легли в постель и заснули, убаюканные надеждой. Наш сон был сладок. Я проснулся на заре; я чувствовал в душе безмятежность и спокойствие, причину которых не мог объяснить. Мне следовало, тем не менее, подумать о том, чтобы покинуть наше обиталище; эта мысль слегка омрачала мои игры воображения, когда, слегка постучав в дверь, снова вошел наш хозяин и, не произнося ни слова, протянул мне бумагу, что держал в руке. Подумав, что это счет и что он явился вручить мне приказ о выселении, я сделал жест, чтобы его удержать. Отступив на шаг, он сказал мне: «Вот письмо на ваш адрес; но я не могу вам его отдать, если вы не дадите мне шиллинг; почтальон у дверей и ждет оплаты». Я достаю из кармана платок и прошу принять его вместо моего долга. Этот парень, растроганный, отказывается, вручает мне письмо и выходит, оттирая слезу. Бросив взгляд на письмо, я читаю, рядом со своим именем, три слова: «Вместе с двадцатью гинеями». Чувство, что я испытал, невозможно описать. Только тот, кто прошел через подобные испытания, может его себе представить.

Я показал эту записку Нэнси, которая в волнении воскликнула: «Это моя сестра нам написала». Затем она более пяти минут не могла произнести ни слова, так же подавленная, так же пораженная, как и я, этим новым свидетельством благости Провидения. Я вскрыл письмо, которое содержало следующие строки:

«Дорогой Лоренцо, злодеяния Бадини закончились тем, что заставили Тейлора его выгнать. Поскольку ему нужен поэт и он слышал разговоры о вас, он вызвал меня, чтобы попросить написать вам и предложить, от его имени, эту должность. Бадини у него выманил шестьдесят гиней; он хочет переложить их на вас, удержав их из двухсот, которые он предлагает вам в год. Вы согласитесь, я уверена, с этим предложением, учитывая даже не столько деньги, сколько возможность работать в Лондоне. С этой мыслью я осмелилась заявить о вашем возвращении. Он дал мне двадцать гиней на ваши расходы по путешествию. Приезжайте и будьте осмотрительны. Все ваши друзья, и между ними Феррари, Роведино и Сторас, ждут вас с нетерпением. Что до меня, я умираю от желания снова обнять мою сестру».

Прочитав письмо, я не мог сдержать слезы радости, которые многократно искупали слезы горя, что мы проливали до того. Бросившись к подножью кровати, я преклонил колена и, подняв глаза и руки к небесам, с глубокой благодарностью произнес эти четыре стиха, что произносит в моей опере «Ассур» Атар:

Не прошло и часа после этой сцены, как вошел Сера, совершенно не понимая нашей радости. Я хотел объяснить ему причину, но не знал, с чего начать, Наконец, я решил, что лучше всего будет дать ему письмо, один вид которого все разъяснил и заставил его испустить крик радости на весь дом. Когда он прочел все письмо, его восклицания были таковы, что меня напугали. Он пел, танцевал, прыгал, раз за разом нас обнимал; затем стал плакать, как дитя, возвращая мне бумагу и говоря:

– Вот реализация моего сна; темный лес – это Голландия, театр в Лондоне – высокая гора, директор театра – стрелок, который пустил огненную стрелу, нищета – это монстр, который вам угрожал, и свет, озаривший лес, – это Провидение: все у вас наладится.

Почему друзья, подобные этому замечательному Сера, столь редки в мире?..