Не имея более дел в Голландии, я отправился в Англию, где, по прибытии, моим первым делом был визит к Тейлору. Я ничего там не добился. Я немедленно убедился, что имею дело с человеком, мало сведущим в литературе и литераторах. Федеричи был моим проводником. Когда я вошел в его кабинет, Тейлор сидел за столом и писал, повернувшись к нам спиной.

– Синьор да Понте – сказал Федеричи.

Не показывая, что слышит, Тейлор продолжал свое дело.

– Мистер Тейлор, – повторил Федеричи немного громче, – вот наш поэт.

На это повторное объявление Тейлор, повернувшись, слегка поклонился и вновь занялся своим делом. Я ждал; прошло пять минут; наконец Федеричи с уважительным молчанием сделал мне знак выйти. Такой прием был никак не лестен для человека, который в течение десяти лет был принят при дворе Иосифа II, властителя, настоящего образца доброты, любезности и вежливости. Я воздержался, однако, судить по этому первому визиту и отложил суждение до второго, чтобы быть более уверенным.

Я входил в курс дела, но в течение более чем трех месяцев со мной ни о чем не говорили. Только после представления «Дон Жуана» Кастаньиги, оперы, которую Федеричи предпочел опере Моцарта, которую я ему назвал и представил, и в которой Тейлор, после других подобных же выборов, начал видеть причину упадка своего театра, он надумал вызвать меня и консультироваться со мной по поводу различных сюжетов, входящих в мои обязанности. В продолжение этой беседы, когда я сказал ему о Мартини, который, как я знал, был в Санкт-Петербурге, он попросил меня написать ему и пригласить приехать в Лондон, что я сразу и проделал, при том, что этот поступок с моей стороны как бы не стоил мне потери моей должности.