Я пребывал в нерешительности относительно того, чтобы вернуться в Ченеду, поскольку помнил, что главной целью моей поездки в Италию было поручение, которое дал мне Тейлор. Прослышав, что в Венеции я найду двух весьма известных примадонн, принадлежащих тамошнему театру, я решился поехать за ними. Я поручил моей жене вернуться к моему отцу, вместе с моим братом и Фаустиной, и направился в одиночку в Венецию, занятую немцами, которые установили там тираническое правление. Там у меня явился случай излить свое сердце друзьям относительно двух тем: одной – в области моих личных обстоятельств жизни, а другой – о несчастьях моей невезучей родины. Я выслушал множество прискорбных рассказов об этом благородном городе, пришедшем в упадок; однако, насколько эти рассказы были далеки от того, чему я должен был быть свидетелем в те двадцать четыре часа, что там находился!

Я порадовался, посетив площадь Сан-Марк, которую я не видел двадцать лет; я вышел на нее со стороны колокольни, откуда открылся мне вид на весь ансамбль. Каково было мое потрясение, когда я обнаружил в ее обширном пространстве, обычно заполненном беспечной и смеющейся толпой, лишь изоляцию и тишину; напрасно я обращал взор во всех направлениях, я обнаружил лишь семерых прохожих. Мое разочарование стало еще больше, когда, прогуливаясь под аркадами так называемых Прокураций, я увидел все тамошние кафе пустыми. В одиннадцати или двенадцати, мимо которых я проходил, я насчитал едва двадцать две персоны. При пересечении последней аркады мои взоы поразила гротескная фигура. Я подошел и узнал Габриеля Дориа, сына повара того несчастного Барбариго, адвоката из Тревизо, которого нанимали реформисты и который столь подло вел себя в том злополучном процессе, на котором я защищал мои тезисы. Этот Габриель, ангел новой формации, был отнюдь не тот Гавриил, который:

– Переносил на землю повеления небес и относил Богу моления смертных.

Его поручения были совсем иной природы. Вот, в двух словах, его общественное положение и его история.