Я возвращаюсь к моей встрече с Дориа. Он встретил меня с приветствием, которое я ему возвратил; после нескольких вопросов о том, о сем, он заговорил со мной о флорентинке, он поведал мне, что она помирилась со своим мужем, и назвал мне ее место жительства. Не собираясь ничего от него скрывать, я сказал, что пойду с ней повидаться, что и сделал. Я был встречен с радостью, которую испытывает сестра по отношению к любимому брату. Остальные члены семьи и сам муж осыпали меня любезностями и изъявляли радость меня видеть. Мы расстались не то чтобы благожелательно, но по-дружески; оттуда я пошел навестить нескольких друзей, среди них Перручини и Люкчези, который, в Триесте, был ко мне столь добр. Загури не было; что до Джованни Пизани, который вновь обрел свободу, он передал мне, что в настоящее время находится в Ферраре. Название этого города пробудило во мне воспоминание о феррарке и желание ее повидать. Она встретила меня с изъявлениями радости и, когда она узнала, что я нахожусь в Венеции с целью заключить контракты на ангажементы в театр Лондона, она удвоила свои ласки; но при всем желании сделать ей приятное, я не счел благоразумным подавать ей какую-либо надежду, не убедившись, что она не потеряла своих возможностей. Я знал, что после своего отъезда из Вены она уже появлялась в лондонском театре и была встречена публикой весьма холодно; я высказал ей свое желание услышать ее пение; она не заставила себя упрашивать, но, воздав должное ее таланту, я не счел ее на высоте в том амплуа, которое ей предназначалось; сменив тему, я развлекся описанием ее амуров; она заверила меня, что в настоящий момент пребывает без кавалера, и попросила сопроводить ее в театр. Я нанял гондолу и, поскольку у нас было еще несколько часов до начала спектакля, приказал лодочнику остановиться у кафе и заказать мороженого. Когда он отошел, она взяла мою руку и, нацелившись своими глазами в мои, с бесцеремонностью театральных женщин, сказала:

– Ты знаешь, что ты стал красивей, чем раньше?

– К сожалению, я не могу сказать тебе того же, – ответил я ей.

Она замолчала, краска бросилась ей в лицо и, мне казалось, слеза скользнула по ее щеке; я почувствовал раскаяние, взял ее руку, пожал ее и свел разговор к шутке, добавив, что отныне, закончив мою галантную жизнь женитьбой, я решил не заговаривать более о любви, а особенно с ней. Это словцо «особенно», казалось, ее утешило; принесли мороженое и, когда вернулся гондольер, не о чем было больше говорить. Мы направились в театр, где играли «Короля Теодоро» Касти; примадонна была превосходная актриса; узнав, что она ангажирована на ближайший карнавал, я счел бесполезным говорить с ней о Лондоне. По выходе из театра мы направились ужинать в компании двух других певиц, очень красивых, но я был в поиске таланта, а не красоты. Отведя феррарку домой, я вернулся к себе в отель, довольный собой, моими визитами и моими друзьями. Следующий день, 8 ноября, был наполнен памятными для меня событиями. Я вышел довольно рано, намереваясь вновь увидеть Венецию во всех ее проявлениях. Я вернулся на площадь Сан-Марко, которая не была на этот раз заполнена народом, как ранее. Зайдя в кафе, где собрались несколько молодых людей, я прислушался к их беседе; они говорили о политике и обсуждали текущую ситуацию.

– Читали ли вы новые ордонансы, расклеенные на стенах?

– Их распространяют в таком изобилии, что трудно их не прочитать.

– Там затрагивается вопрос о новых налогах на мясо и вино.

– Которые пока еще не очень значительны, не правда ли? Что с нами будет?

– Народ мрет от голода.

– В таком положении они хотят их сократить.

– Когда же прекратится это притеснение?

– Когда петух пропоет.

На эти слова хозяин кафе, обеспокоенный, поспешил попросить их не компрометировать его:

– Во имя Бога! – воскликнул он умоляюще, – молчите! Я не думаю, что кто-то из вас желает обречь свою спину батогам!

Он рассказал им, что два дня назад по улице шла группа людей, оживленно разговаривая, и несколько солдат, решив, что это диспут, подошли к тем, кто говорил громко, и, обойдясь с ними грубо, отвели в кордегардию, где, поскольку ни офицер, ни солдаты не говорили по-итальянски, они не смогли объясниться, и им пришлось провести там ночь. Указав затем молодым людям другую залу, откуда их не могли услышать с улицы, он убедил их перейти туда, что они и проделали. Оставшись один, я ушел из этого кафе, с сердцем столь же сокрушенным, как если бы я находился у могилы моей матери, и вышел на Пьяцетту; я нашел ее столь же пустынной, как и остальной город, хотя это было место, где располагался рынок. Я подошел к продавцу рыбы, чтобы спросить, подверглась ли его торговля также увеличению налога. Старик, бледный, изможденный, одетый в рубище, выглядящий как нищий, приняв меня за покупателя, приготовился предложить мне то, что, как он предположил, я собираюсь купить. Повернув машинально голову, чтобы ответить ему, я увидел, что он отшатнулся и воскликнул: «Великий Боже! Лоренцо да Понте!». Это был благородный брат той женщины, которая в течение трех лет составляла несчастье моей жизни, которой я пожертвовал прекрасной Матильдой и дочерью Маски из Ридотто. Состояние убожества, в котором я встретил этого несчастного, пробудило мое сочувствие, я забыл все его мерзости и гнусности его сестры; я набросил мое пальто на его плечи и позвал за собой; я усадил его в гондолу, которая отвезла нас в мою гостиницу. Я приказал гондольеру остановиться около старьевщика, чтобы заказать для него комплект одежды. Оказавшись у себя, я дал этому несчастному время привести себя в порядок, и вышел, чтобы оплатить счет старьевщика за одежду для него. Я вернулся, застав его в моей комнате, и не могу сказать, кто из нас был более счастлив – благодетель или благодарный; побритый и приведенный в порядок, он был уже другой человек. Я нашел в нем даже некоторые из его прежних аристократических привычек. Я заказал завтрак. Во время еды он несколько раз пытался засвидетельствовать мне свою благодарность, но слова замирали у него на губах; наконец, поддавшись чувствам, он взял мою руку и поцеловал. «Моя сестра умерла, – сказал он, заливаясь горючими слезами, – как жаль, что она уже не в этом мире, чтобы самой убедиться в той потере, которую она совершила, расставшись с вами!». Я посочувствовал ему от всего сердца и просил, чтобы он мне поведал, в силу каких обстоятельств я нашел его в столь плачевном состоянии.